Рваные серые облака, полосами разных оттенков, стремительно неслись по небу, ветер подхватывал листву, бумажки и другой мусор, и, порывами, швырял его по бетонному покрытию площади. Вся площадь была окружена серыми пятиэтажками, а в центре ее стоял памятник, указующий рукой куда-то вперед, в какую-то неведомую даль. Памятник, в отличие от окружения, был черным, антрацитовым. Сама же площадь была пуста, за зданиями не угадывался никакой пейзаж, его скрывала клубящееся серое облако. Смутное чувство, на манер дежа вю, не покидало меня. Я уже видел это, когда? Под памятником стоял кто-то, и его очертания были мне знакомыми.

Я решил сделать первый шаг навстречу силуэту под памятником. Шаг и еще шаг. Мне, почему-то, как в детстве, идти по квадратикам плит, не наступая на траву, проросшую между плитками. Вспомнился незамысловатый детский стишок для подобной игры: «Кто на черточку наступит, тот и Ленина погубит». Сто лет этого не помнил, а тут раз. Передо мной, вдруг, пробежала девочка с бантами косичками в простом ситцевом платье и исчезла.

Время приняло текучий характер, то я стремительно перемещался по площади, то вдруг получалось, что я иду на месте. И что характерно звуков не было никаких, совсем. Я видел порывы ветра, я видел бег облаков, но я не слышал шороха мусора, ничего. Оглушающая пустота и тишина. До памятника было еще далеко, я попытался побежать, но это не помогло. Памятник как стоял в центре, так и остался. Тогда я закричал:

– Эй! Ты кто! Где Я!!!! – Я знал, что я кричу именно это, но я не слышал свой голос. Твою мать! Что это за место? Где это? Чьи это шутки? – Что тут вообще происходит?

Несколько минут я пытался кричать, но тщетно. Ни звука не вылетело из моего рта. Значит либо я оглох, либо… Холодный пот прошиб меня, где автомат. Моя рука метнулась за спину и нащупала пластиковое цевье родного автомата. Ну что же, хоть одно облегчение в этой ситуации. Я резко достал автомат и решил навести его на цель. Автомат радостно впрыгнул мне в руки и …

Вместо родного АКСа, в руках оказался МП-40 Одинаковых. Да что же это такое? Ладно, раз тут такие правила, попробуем сыграть как хотят. Покрепче сжав немецкий автомат в руках, я прицелился по фигуре у памятника, как вдруг, справа у зданий, из серой мглы выскочило несколько шустриков. Я сразу же сменил цель, повернулся и присел на одно колено. Прицелился, приготовился стрелять, вдохнул, выдохнул наполовину, выстрел. Разложенный железный приклад немецкого оружия больно ударил меня в плечо, но стрельбу я не прекратил.

Первый из трех шустриков лег сразу же, даже не успел пройти и трех шагов, второй шустрик решил показать свои акробатические умения, и продемонстрировал мне сцену из «Матрицы», так же ловко уклоняясь от пуль, изгибая свое тело как угодно. Но это его не спасло, свинцовое упокоение, по имени люгер девять-на-девятнадцать, настигло его, как раз в тот момент, когда шустер, стоя на ногах, изогнул спину назад и размахивал руками. Десяток маленьких немчуков пропорол его тело вдоль по торсу, и пробил череп сквозь нижнюю челюсть во многих местах. Недонео упал. Все это происходило тишине, ни лязга затвора, ни звуков выстрела, ничего.

Третий шустрик оказался умнее, он отошел от своих коллег в сторону, исчез и моего сектора обстрела, и резко набрал скорость. Пока я разбирался с первыми двумя, дистанция между нами сократилась до двадцати метров. Я быстро перевел автомат на последнего, спуск… Тишина….

Выстрела не последовало, кончились патроны. А расстояние между нами сокращалось. Я четко видел страшную гримасу на лице шустрого, четко понимал, что этого человека я знал при его жизни. Ни секунды не промедлив, вскакиваю с колен, перехватываю автомат как дубинку и….

– Сынка! Ножом! Ножом! – Сквозь заволакивающую тишину этого места, прорывается голос моего отца. Не знаю почему, но я послушался. Бросил автомат в морду шустрого, выхватил из ножен короткий «Клык-2» , в три прыжка добрался до шустрого.

– Арррррррррррррррррр! – Воткнул клинок ему в глаз. От удара шустрик отлетел назад, и свалился с ножом в глазу. Я стал медленно подходить к трупу, шажок за шажком, с плитки на плитку. Подобрал «Шмайсер», перезарядил его, и, уже с большей уверенностью, пошел к телу. Шустрый, наш гаишник, владелец «Туарега», лежал и не шевелился. Как? Как он стал шустрым? Его же съели? Только я потянулся за ножом, только взялся за ручку ножа, тело начало оплывать и растаяло.

Твою мать! Что за на хер? Как такое возможно? Где я вообще? Как я тут оказался?

– Сынка! Давай сюда быстрее! – я опять услышал голос отца.

Я осмотрелся и увидел, что знакомая фигура под памятником это мой отец, и он машет мне. Зовет, кричит! Закидываю «Шмайсер» за спину и бегу к отцу, по дороге повторяю детский стишок про Ленина. Я бежал и радовался, радовался предстоящей встрече с отцом, при этом мне было очень интересно, как он тут оказался? Бежал и радовался шуму топота моих ног, бренчанию автомата, в общем, всем звукам.

– Бегу! Батя, я бегу! – Крикнул я.

Нестабильное расстояние, вдруг, прекратило играть со мной в свои хитрые игры, и дистанция до памятника сокращалась прямо пропорционально моей скорости. Чем быстрее я бежал, тем ближе становился памятник. Антрацитовая фигура вождя становилась все больше и больше, пока не заслонила собой половину горизонта. Хотя издали она казалась вполне обыкновенной скульптурой, ничем не отличающейся от тысяч своих собратьев на просторах бывшего Советского Союза и его окрестностей.

У подножья памятника я остановился и с шумом выдохнул, согнулся пополам, опер руки в бедра и попытался отдышаться. Через секунду, почувствовав облегчение, я разогнулся и перед тем как подойти к отцу, мне захотелось оглядеться. Памятник стоял ровно в центре площади, и рука вождя указывала на север, где в серой пелене, не ярко, но заметно, проблескивали красные огоньки. От чего-то, мне они напоминали звезды. Да и силуэты под огоньками были характерными. Здания же, на площади, немного изменили свои очертания. Из свинцово серых, они стали превращаться в грязно серо-коричневые, кирпичные дома. А бетонные плиты преобразились в каменную брусчатку. Я потряс головой, но метаморфозы не прекращались. Плюнув на это, я стал подходить к отцу.

– Здравствуй, батя! Как ты? – Я протянул руку.

– Здравствуй, сын! Нормально, тебе от мамы привет. – Он крепко пожал мою руку. – Она скучает, но не торопит тебя, говорит не время тебе еще с ней встречаться.

– То есть… – Я, было, начал говорить, но отец меня перебил.

– Ты все поймешь, но позже. А теперь послушай у меня не очень много времени, так что слушай и не перебивай. – Он пристально посмотрел на меня. – Понял?

– Да, Батя! – Я кивнул.

– Значит так. Не всякий ястреб в небе убьет врага, быть может, в небе он встретит друга. Беда ждет всех на севере, но на севере же и твоя судьба и новый дом. Ты все поймешь, когда доберёшься туда. Опасайся угля и железных коробок с парусами. – Он сглотнул. – Прости сын, но только так. А теперь проснись! Проснись!

– Отец, но ты же…? – Я попытался спросить у него мучающий меня вопрос, но он лишь перебил меня. – Да сын. Да! Сказал, и площадь растворилась в сером тумане.