ГЛАВА I

РАДОСТНАЯ ВСТРЕЧА

Лукерья Ивановна мыла после завтрака посуду, радостно улыбалась, поминутно повторяя про себя:

— Милый мой мальчик, нашёлся… Жив моим благословением…

Покончив с посудой, она вышла в столовую, достала с верхней полки буфета телеграмму, прочитала её, может, в десятый раз и бережно прижала к своей груди, шепча:

— Сегодня увижу моего сыночка.

Её дочери и внучка по случаю выходного дня были дома. Сейчас они сидели в беседке, наблюдая за неутомимой работой пчёл, которые сновали между ульями и клумбой с распустившими свои бутоны олеандрами, душистой вербеной, вьюнами, плотно окутавшими беседку.

Лукерья Ивановна не знала, кому обязана их семья вниманием, оказанным им в Самгуни. Лишь старшая дочь Елена Савельевна догадывалась, что переезд всей семьи в Самгунь продиктован не её переводом, а какими-то другими соображениями.

На эту мысль её наводили многие факты: перевод института, в котором учился её брат Антон и где он должен был работать; переезд лаборатории профессора Кремлёва, работы которой были тесно связаны с деятельностью спецкафедры, на которую был зачислен Антон, и многое другое.

Перебирая мысленно эти связанные между собой события, она вспомнила, как её вызвали в Министерство здравоохранения СССР и сказали просто и кратко: «В Самгуни нужен опытный хирург. Готовьтесь к переезду. О матери не беспокойтесь — уже дано указание. Квартира для семьи готова…»

Приехав в Самгунь и в тот же день получив просторную квартиру, она убедилась, что этот перевод — не просто перемещение по службе. Вскоре приехала в Самгунь и её мать. «Пришли и сказали, — объяснила она Елене Савельевне: — Вот вам, мамаша, билет на поезд. Собирайтесь — завтра придёт машина и отвезёт вас на вокзал. Поедете к дочери в Самгунь. — Я и приехала».

И вот теперь Лукерья Ивановна была исполнена редчайшего душевного покоя. Да и как ей было не радоваться, когда почти вся семья в сборе. Горделиво улыбаясь, она прислушивалась к голосам дочерей. И её гордость была оправдана: старшая дочь Елена — кандидат медицинских наук, главный хирург центральной больницы. Младшая Ира — дипломант-отличница медицинского института. Любимый сын Антон и зять Юрий Капустин — на пути к родному дому. И сейчас мать больше думала о том, как им всем разместиться в одной квартире.

Размышляя об устройстве ставшей вдруг снова большой семьи, Лукерья Ивановна прикидывала в уме разные проекты расселения. И, наконец, решила, что она с Ирой и внучкой поместится в одной комнате, а Антон — в гостиной. Погружённая в свои мысли, она вдруг насторожилась и, прислушавшись, сказала вслух:

— Да, стучат…

И не торопясь, пошла узнать, кто пришёл.

Но на парадном никого не было. Вышла на крыльцо, посмотрела направо, налево — никого. Пожав недоуменно плечами, вернулась в комнату и тут услыхала крик дочерей во дворе.

— Мама, мамочка! Тоня приехал!..

Растерявшись от неожиданности, Лукерья Ивановна вместо того, чтобы отпереть дверь на террасу, стала усиленно крутить ключ в обратную сторону.

— Да помогите же, негодницы! — кричала она, стуча кулаком в не поддающуюся её усилиям дверь.

Вспомнив про выход через кухню, торопливо бросилась туда, цепляясь ногами за края ковров. Очутившись во дворе, она прижалась к груди сына и, целуя его, приговаривала:

— Заждалась я тебя, сыночек, ой, как заждалась! Дай хоть на тебя погляжу, какой ты стал. Здоров ли, цел-невредим?

— По всем статьям, мамочка, в норме. Здоров! Вот только устал от воздушной болтанки. Да, Ленуца, а как дела у Юрия? Где он?

— Юра тоже в пути, — опередила Ира сестру и добавила назидательным тоном: — Ленуца… ну, разве это звучит в приложении к старшей сестре? Тем более в устах солидного инженера?

— Полно тебе, Ира, — засмеялась Елена Савельевна. — Будь он хоть трижды инженер, но для меня он всё тот же проказливый братец Тоня.

— А ты, Ленуца, зловредная! Я думал, ты уже забыла мои проказы! Ан нет: память у тебя хорошая, даже чересчур, я бы сказал…

Они весело рассмеялись, взяв друг друга за руки. Антон нежно привлёк сестру к себе и дважды поцеловал в щеку.

Ира тоже не захотела оставаться в стороне и обхватила брата за шею, стараясь пригнуть, но тут же оказалась в воздухе и понеслась вокруг него, как вокруг оси. Он долго кружил смеющуюся сестру, пока из окна не донёсся голос матери.

— Тоня, ванна готова!..

— Сейчас, мамочка, иду!.. Ира, а телефон в квартире есть?

— Конечно, есть, в гостиной. Пойдём, я покажу, как с ним обращаться. Тут телефоны какой-то новой конструкции. Кому хочешь позвонить?

— Полковнику Прозорову.

— Он уже не полковник, Тоня, а генерал-майор. А позавчера в местной газете была заметка — в институте отмечали его пятидесятилетие и 30 лет службы в авиации. Поздравь его.

— Обязательно… Найди скорее эту газету.

Споряну посмотрел в справочник, набрал нужный номер и нажал зелёную кнопку. Овал маленького телеэкрана, вмонтированного в плоскость телефонного аппарата, становился всё прозрачнее и прозрачнее. Сначала выступили контуры кабинета, заполненного массивными книжными шкафами, потом отчётливо вырисовался большой стол, покрытый сукном, а перед ним в кресле моложавый генерал с телефонной трубкой в руке.

Изображение генерала обернулось. Генерал поднял голову и, как показалось Споряну, посмотрел прямо ему в глаза. Губы генерала сделали несколько движений.

— Здравствуйте, товарищ генерал, — отчеканил Споряну, вытянувшись перед телефоном и тут же забыв о поздравлении. — Разрешите доложить!..

Споряну умолк, широко улыбаясь грозившему с экрана пальцем генералу. Потом снова согнал улыбку, сделав строгое лицо.

— Есть отдыхать, товарищ генерал! — почти крикнул он весело в микрофон, положил трубку на рычаг и, повернувшись к стоящей рядом сестрёнке, щёлкнул её лёгонько по носу.

— Ты понимаешь, Ирка, генерал Прозоров сказал, что он искренне рад моему приезду и просил… знаешь, о чём он просил?

Ира пожала плечами.

— Просил на свадьбе оставить ему место посаженного отца. Причём тут свадьба?

— Ой!.. Это он меня видел рядом с тобой на экране.

Брат и сестра громко рассмеялись.

 

ГЛАВА II

СЕКРЕТ ИНЖЕНЕРА СПОРЯНУ

Наговорившись с матерью и сестрами, Антон прилёг с книгой на кушетку. Но как ни старался он отвлечься от набегавших дум — ничего не получалось.

— Где сейчас Зина? — чуть слышно вымолвил Антон, вздохнул и вдруг резко вскочил с кушетки, обрадованный простой догадкой: «Прозоров здесь, — думал он, прохаживаясь от кушетки к окну. — Институт перебазировался в Самгунь. Значит, и Пётр Кузьмич здесь…» Потом, приоткрыв дверь в столовую, сказал вполголоса:

— Я пройдусь, мама. Погуляю на свежем воздухе. Зайду в институт…

— Иди, иди, сынок, — ласково ответила Лукерья Ивановна. — Посмотри город, покажи себя.

Пройдя несколько кварталов, Антон обратился к постовому милиционеру.

— Скажите, где помещается ЦАВИ?

— А вот, — указал милиционер на стоявший напротив, через улицу, массивный двухэтажный дом, напоминавший своей архитектурой музей.

В приёмной начальника ЦАВИ его встретила секретарша и, не дослушав, не подняв от бумаг головы, отрезала с подчёркнутым безразличием:

— Генерал занят. Сегодня не принимает…

Во входных дверях приёмной показался высокий, широкоплечий старик, с густыми, точно вторые усы, бровями и широкой, как помело, бородой, из-под которой блестело два ряда орденских ленточек. Он кивнул головой секретарше и направился к обитой серым кожимитом двери кабинета. Антон Споряну бросился к нему.

— Пётр Кузьмич!

Старик остановился, пристально посмотрел на него сквозь очки. Из его рук выскользнула папка, мягко шлёпнулась на ковёр. Антон ловко поднял её, подал своему взволнованному учителю.

— Антон! — почти выкрикнул старик, — Антон Савельевич, дорогой мой! Как это кстати!

Растроганный старик обнял Споряну, троекратно расцеловал его в обе щёки и взял под руку.

— Сию же минуту к генералу…

— Вот видите, — поднялся улыбающийся генерал Прозоров, — представители двух поколений встретились вновь.

Споряну вытянулся перед генералом.

— Вольно, инженер, — во весь голос сказал тот и по-отечески обнял Споряну. — Садитесь, профессор, садитесь, инженер, рассказывайте о своих похождениях. Вообще-то говоря, вам следовало бы за старое…

Споряну поднялся.

— Да сидите, сидите! Кто старое помянет…

Генерал подошёл к столу и нажал кнопку. В открывшейся двери показалась виновато улыбающаяся секретарша с роговыми очками в руке.

— Ах, да, видимо, выронил, — поднялся профессор. — Спасибо…

— Я вас слушаю, Алексей Никитич, — обратилась она к начальнику ЦАВИ.

— Распорядитесь, Вера Михайловна, насчёт завтрака на троих. Ну, и в виде исключения, пусть будет бутылка шампанского. Как вы, профессор?

— Согласен, согласен. Такая приятная встреча того заслуживает.

Когда секретарша вышла, профессор Кремлёв подсел поближе к Споряну и начал укоризненно:

— А всё-таки, молодой человек, мы с вами ошибочку допустили: ваше сокровище не желает подчиняться.

— Какое сокровище? — краснея, переспросил Антон, подумав о возникшей перед глазами Зине Кремлёвой.

— Вы что, уже забыли о своём первенце? — удивился профессор. — Как, генерал, по книжному-то значится его изобретение?

— «СЭВАРД-1» — сверхэкономичный высотный авиационный ракетный двигатель первой опытной серии.

— Слышали?

— Да, но чем же он провинился?

— А тем, что не хочет никому подчиняться. Подводит и крепко подводит. По вашим схемам мы изготовили экспериментальные малютки самолёты-снаряды, но некоторые из них при испытаниях, вместо строгого вертикального полёта, загибают такие виражи, что становится не по себе.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Споряну, вспомнив свою предосторожность, предпринятую из-за опасения за сохранность чертежей. — Вы знаете, Пётр Кузьмич, в чём тут секрет?

— В том-то и дело, что не можем ничего понять.

— Заводится легко, но неожиданно глохнет. Да?

— Совершенно верно.

— Виноват во всём я. Дело вот в чём. Из каких-то, может быть, неоправданных подозрений, я сделал в дипломной работе намеренно путанные чертежи некоторых деталей.

— Почему же? — спросили в один голос генерал и профессор.

— Извините, но после разговора с вами, Пётр Кузьмич, я опасался, что чертежи могут попасть не в те руки. Запутал, а предупредить вас не догадался… Я не предполагал, что отлучусь.

— Чем вызвано такое недоверие? — сухо спросил генерал.

— Ну ладно, ладно, генерал, не сердитесь… — запротестовал профессор. — Мне даже нравится, что он так хитро спутал карты. Уж коль скоро мы, зная всё, не могли ничего сделать и решили стать на путь создания нового двигателя, практически мало меняющего существующее положение вещей и не дающего половины достигнутого Споряну эффекта, то вполне понятно, что и разведчики в нём не разобрались бы, если бы сумели его украсть.

— А, может, уже украли… Помните, профессор, — заметил Прозоров, — что произошло перед Отечественной войной с моделью самолёта известного авиаконструктора Н?

— Что же? — полюбопытствовал Споряну.

— Во-первых, истребитель появился у немцев неожиданно и вскоре после того, как были готовы опытные образцы самолёта. Во-вторых, у шпиона одной иностранной миссии, работавшего одновременно на немецкую и американскую разведку, нашли фотоплёнку, на которой были засняты скопированные чертежи некоторых деталей проекта. Галаджи говорил, что иностранная разведка давно и пристально интересуется и двигателем Споряну. Работники генерала Галаджи нащупали следы, даже некоторые очень интересные снимки. Кто-то скопировал детали камеры сгорания — это расшифровывается на фото. Чертёж дипломного проекта Споряну выполнен на белом гладком ватмане, а копия, судя по снимку — на кальке.

— Если бы даже в их руки попал настоящий чертёж двигателя, — заметил Кремлёв, — то есть одно «но» в нашу пользу — секрет химического состава нового топлива. А без этого горючего ракетный двигатель конструкции инженера Споряну теряет главное: потолок и скорость.

— Ну, это дело компетенции генерала Галаджи. Расскажите лучше, Антон Савельевич, что вы напутали в чертежах своего проекта?

Споряну поднялся, взял предложенную генералом папиросу, задумался, припоминая обстоятельства.

— Я изменил сердце двигателя — положение главной диафрагмы, управляющей подачей горючего. Это лишило двигатель главного — высоты. Уменьшил силу отдачи, чем лишил двигатель других важных преимуществ — скорости, дальности…

В кабинет вошла секретарь.

— Завтрак готов, Алексей Никитич.

— Отлично.

Закрылась дверь. Наступило минутное молчание, прерванное профессором:

— Кто всё-таки, по-вашему, — сказал он, глядя в упор на Споряну, — мог сфотографировать чертежи и где?

— Ума не приложу, Пётр Кузьмич. Не перестаю думать об этом, но никого не могу заподозрить.

— Сходите без промедления к генералу Галаджи.

— Антон Савельевич, — поднялся Прозоров, — а можете вы восстановить, ну, возродить свой проект в его первоначальных расчётах?

— Это легко сделать, товарищ генерал, если профессор не потерял свою монографию о природе детонирующих газов.

— При чём тут монография? — удивился профессор.

— При том, Пётр Кузьмич, что все расчёты записаны там, между строк печатного текста. Помните, я у вас брал монографию при окончании диплома. Ну, вот туда я и записал на всякий случай всё, что составляет тайну мотора.

— Монография, — оживился профессор, — м-да помнится, она хранится в сейфе лаборатории.

Генерал поднял широкую портьеру, скрывавшую вход в смежную комнату, и жестом пригласил туда профессора и Споряну. Наполнив бокалы, Прозоров предложил тост:

— За блудного сына!

Пригубив бокал с шампанским, профессор отставил его и придвинулся ближе к Споряну.

— На-днях хотим провести испытания снарядов-малюток в стратосфере. Наконец-то убедили некоторых консерваторов… Всё уже подготовлено. Вам поручается вести наблюдения, потом сделаете выводы о качестве своего детища.

— С террасы своей квартиры?

— Неважно откуда.

— Какие же двигатели у высотных самолётов-снарядов? — поинтересовался Споряну.

— Вашей конструкции, — пояснил профессор, — кое-что дополнено конструкторским бюро. Но, надо сказать, двигатели довольно непослушны, капризничают, имеют ограниченный потолок полёта.

— Вполне понятно. При уменьшении объёма камеры для миниатюрного самолёта-снаряда мои ошибки оказывают большое влияние. Я должен встретиться с Владимиром Петровичем.

— Да, да, Антон Савельевич, зайдите к нему, — добавил профессор.

Прозоров поднялся, подал руку:

— Пока, Антон Савельевич. Испытания начнутся послезавтра, ровно в пять утра. Прислушивайтесь к звукам необычной «небесной артиллерии». Пошлём в стратосферу 18 снарядов. Наблюдайте…

— А как семья, Пётр Кузьмич? — спросил Споряну, задерживая руку профессора, рассчитывая услышать что-нибудь о Зине.

— Все живы, здоровы, — неопределённо ответил Пётр Кузьмич, занятый размышлениями о том, кто же мог сфотографировать чертежи.

— Если не секрет, где Зинаида Петровна? — преодолевая смущение, спросил Споряну.

— Здесь, в Самгуни. Заведует лабораторией на станции профессора Русанова. Сегодня должна выехать в командировку. — Пётр Кузьмич заметил, с каким волнением Споряну слушает его, посмотрел на него с подчёркнутым вниманием и добавил с еле уловимой улыбкой: — Одно могу засвидетельствовать, молодой человек: самая дорогая реликвия у дочери — ваша фотокарточка… Ну, я спешу. Заходите домой…

Споряну смущённо опустил глаза, собираясь что-то сказать, но Кремлёв уже был в дверях. Антон Савельевич облегченно вздохнул, как будто сбросил с плеч большой груз, и решительно шагнул к выходной двери.

Оказавшись на улице, он вдруг начал колебаться: «Сейчас же разыскать Зину или сначала зайти к генералу Галаджи? Созвонюсь с Зиной, договоримся, — решил он, — а потом — к генералу». Он осмотрелся по сторонам, заметил вывеску почтамта и быстрым шагом пошёл на переговорный пункт.

Несколько раз звонил он на лесоопытную станцию, но телефон лаборатории не отвечал. Он вызвал приёмную профессора Русанова.

— Зав. лабораторией выехала в командировку, вернётся завтра, — нетерпеливо ответил женский голос, не выслушав до конца вопроса.

Споряну вышел на улицу, задумался. Выкурил быстрыми затяжками папиросу и направился в сторону главной улицы, к генералу Галаджи.

 

ГЛАВА III

СВАДЬБА

Солнце близилось к закату. Еле заметное движение воздуха доносило из соседнего двора тонкий аромат свежего сена. Когда замирал шелест листвы тополей, слух улавливал далёкий шум водопада на водосбросах второго каскада. Антон и Зина сидели в беседке, вспоминая прошлое, рассказывая о пережитом.

— Долго я, Тоня, не решалась обратиться к Галаджи. Стеснялась, потом не выдержала и пошла тайком от отца. Но о тебе ничего не узнала и там. Может быть, они и знали, да не хотели, не могли говорить.

— А я в это время был уже доставлен в больницу. И тоже думал о родных, о тебе.

— Если бы я знала тогда, кажется, на край света поехала бы, не раздумывая.

— Пётр Кузьмич, наверно, часто вспоминал меня недобрым словом?

— Вспоминал почти каждый день. Ещё больше бередил мои раны. Придёт вечером, задумается. Я знала, что через минуту-две услышу твоё имя.

— Сильно бранил?

— Бывало. А однажды пришёл весёлый. Не успел ещё раздеться — и ко мне. Закрыл книгу, над которой я сидела, и говорит: «Новости, дочка, есть, приятные и для тебя». «Какие, — спрашиваю, — новости?» Он погрозил мне пальцем, улыбается: «Не лукавь, дочка, я ведь всё знаю… Нашёлся блудный сын — цел и невредим. Скоро приедет в Самгунь…»

В квартире заканчивались последние приготовления к большому празднику семьи. С минуты на минуту должны приехать гости. Расставив приборы, бокалы и рюмки, придвинув стулья, Лукерья Ивановна застыла неподвижно перед накрытым столом, подперев рукой подбородок. Елена Савельевна, помогавшая матери, подошла к ней, обняла за плечи.

— Мамочка, отдохни. Весь вечер хлопочешь — свалишься от усталости. Всё уже готово. Скоро гости придут, а ты и принять не сможешь.

— Ничего, Ленуца, такое событие раз в жизни бывает. Ты же знаешь, сам Дмитрий Дмитриевич приедет… Генералы. Вот я и волнуюсь.

— Ой, не хитри, мама: Зиночке ведь угодить хочешь, — сказала Елена Савельевна, не сводя улыбающихся глаз с матери.

Лукерья Ивановна посмотрела на дочь и ответила решительно:

— Ну и пусть! Хочу ей угодить. Она же теперь нам не чужая. Ой, скорее бы гости пришли. Я так хочу посмотреть поближе Дмитрия Дмитриевича. Поблагодарить его за заботу о нас.

Елена Савельевна посмотрела на мать удивлённо:

— Как, и ты уже знаешь, что всё для нас сделал он?

— Давно знаю, — сказала Лукерья Ивановна и многозначительно развела руками. — А ты говоришь, зачем я кружусь вокруг стола. — Она снова начала передвигать закуски, переставлять с места на место посуду. Наконец, отошла от стола, посмотрела ещё раз и спросила:

— Где же Тоня? Ира, позови их сюда. Пусть посмотрят, всё ли на месте.

— Вот они, в беседке, — отозвалась Ира, — сейчас позову.

— Ирочка, подожди, — остановила её Елена Савельевна, — не надо им мешать. Пусть посекретничают. У них ещё столько этих домашних хлопот впереди. А мы тут и без них справимся.

Лукерья Ивановна подошла к окну, стала рядом с Еленой. Минуты две они стояли молча, наблюдая за увлёкшейся разговорами парой.

— Я очень рада за Тоню, — тихо сказала Елена Савельевна. — С Зиной он будет счастлив — в это можно верить.

— Я тоже так думаю, — отозвалась Лукерья Ивановна. — Ну, не будем им мешать. Пусть поворкуют.

Мать и дочери прошли в гостиную и разместились на кушетке, поджидая прихода гостей.

С парадного донеслись мужские голоса.

Профессор Кремлёв, Дмитрий Дмитриевич, генерал Прозоров, Владимир Петрович, генерал Галаджи с жёнами вошли в гостиную.

— Каперанг опаздывает, — шутил Галаджи, — наверное, начищает свой мундир.

В переднюю вошли майор Капустин — муж Елены Савельевны и председатель Самгуньского городского Совета Михаил Фёдорович Баканов, одетый по случаю торжества в свою неизменную парадную флотскую форму капитана первого ранга. Юрий Капустин, выждав удобный момент, кашлянул и, шагнув в гостиную, взял под козырёк:

— Разрешите доложить. Капитан I ранга прибыл на бал!

Все рассмеялись. Начались взаимные приветствия, поздравления, разговоры.

Большой шутник и весельчак Михаил Фёдорович Баканов умел расположить к себе женское общество любых возрастов. Ира, видевшая его впервые, чувствовала себя с ним так же непринуждённо, как с зятем Юрием и братом Антоном. Каперанг Баканов, как его называли все в Самгуни, хотя он уже не командовал пароходом, а руководил городским Советом, никак не мог расстаться с многолетней привычкой — появляться в обществе в форме капитана первого ранга. Никто не обращал внимания на эти причуды моряка, вернее, прощал ему его слабость.

— А где же ваша супруга? — спросил его Вахрушев, многозначительно посматривая на морскую форму. — Опять мигрень?

В это время в гостиную вошли Антон и Зина, и Антон торжественно произнёс:

— Виновники торжества просят гостей занять места.

Гости расположились за столом. Юрий Капустин наполнил бокалы. Встал Пётр Кузьмич:

— Дорогие гости! Моя единственная дочь сегодня вступает в новую жизнь. Пожелаем же Антону и Зиночке счастья с первого шага их большой жизни. Я пью за новую счастливую советскую семью.

За первым бокалом последовал второй, третий…

Начались оживлённые разговоры, взаимные шутки.

Ира включила радиолу и сделала реверанс перед Дмитрием Дмитриевичем, приглашая его на вальс. Этот с виду медлительный человек становился чрезвычайно лёгким, подвижным в танце. Даже профессор Кремлёв не удержался от комплимента:

— Мой Володя слывёт виртуозом по части вальсов, но куда ему до такого танцора!

После танцев Лукерья Ивановна снова пригласила всех к столу. Зазвенели бокалы. Потом комнату заполнила мелодия любимой песни профессора.

— «Славное море, священный Байкал», — с расстановкой выводил Баканов. Напев подхватили Прозоров, Дмитрий Дмитриевич, Антон. Когда песню повели мягкие женские голоса, запел и Пётр Кузьмич.

…Свадебный бал продолжался.

 

ГЛАВА IV

ПЕРВАЯ ИСКУССТВЕННАЯ ТУЧА

Часов около семи утра со стороны Базальтового перевала донёсся грохот, напоминающий раскаты надвигающейся грозы. И вслед за ним над Кедровой горой, к северо-западу от усадьбы показались причудливо завихряющиеся и быстро растущие кудрявые барашки облаков, постепенно меняющие свою огненно-жёлтую окраску на серебристо-белую. Они разрастались с необычайной быстротой и минут через пять слились, образовав большую многоярусную тучу.

Сколько было этих «барашков», никто не успел, а, может, и не догадался сосчитать.

С первыми раскатами грома этой непонятной в чистом небе грозы все обитатели особняка высыпали на поляну. Каждый высказывал своё мнение и догадку. Ефим Степанович Темляк, рыбовод прудового хозяйства, поглаживая реденькую белую бородку, подмигнул стоящему рядом Споряну и заметил с восхищением:

— Вот это маскировочка! Под прикрытием такой завесы можно опрокинуть любую блицстратегию…

Споряну, занятый своими мыслями, не ответил.

— У вас, Ефим Степанович, оказывается, всё ещё не прошёл фронтовой зуд, — сказал кто-то.

— Не с той стороны вы смотрите, — ответил рыбовод, сделав сердитое лицо. — Война не моя профессия, но кулак нам с вами надо держать всегда натренированным.

— Смотрите, смотрите! — закричали в один голос несколько человек. — Как она жмёт к земле!..

— Похоже, обратится в дождик, — нараспев протянул кладовщик Зосим Лукич.

Почти в то же мгновение упали на землю крупные холодные капли.

— Васятка, тащи дождевики! — расплывшись в улыбке, крикнул Ефим Темляк сыну.

Через несколько минут люди стояли в плащах с капюшонами, подняв кверху головы и стараясь понять, что происходит в толще этой серой туманообразной мути. Потоки ливня, отклоняемого порывами сильного ветра, то клонили кроны деревьев в одну сторону, то набегали вихрем с другой, то силой давили на лес сверху, срывая хвою, листву и молодые ветки. Люди стояли молча, всматриваясь в разбушевавшуюся стихию. Зосим Лукич заговорил первым.

— Д-а-а-а-а! Не иначе, как наш старик посеял ветер, вот и выросла буря. Ох, уж эти эксперименты! Взлетим когда-нибудь со всем посадом на воздух. Приедут из города — и черепков не соберут. «Была, скажут, лаборатория, а теперь не поможет и амбулатория».

— Ой, Зосим Лукич, — возразил Ефим Темляк, — полвека вы прожили, а определиться в жизни всё не можете. Себя напрасно мучаете. Не для риска вы рождены, а для покоя. За розами ухаживать бы вам да вкушать ароматы. Шли бы лучше садовником к профессору Русанову. Там — всё по вас: тишь да гладь…

— Тьфу, зубоскал! — с сердцем сказал Зосим Лукич.

Ефим Степанович перевёл разговор на другую тему и, обращаясь к сыну, сказал:

— Васятка! Сбегай-ка на пруд, посмотри у мостков мерку. Вода, никак, всё прибывает. Может, позвонить на створы, аварийные водосбросы открыть. Беги, сынок, да смотри хорошенько.

Когда сын ушёл, Ефим Степанович постоял немного молча, потом достал кисет и стал набивать трубку, прикрывая табак полой плаща. Раскурив и зажав трубку в кулак, чтобы не попадал дождь, он со скрытым лукавством возобновил разговор:

— Мне думается, Зосим Лукич, что твой страх сродни одной болезни. У нас в Байкалове был такой мужичок. На него частенько находило какое-то наваждение. Говорят, сердце у него было устроено не по норме. Ударит, окажем, гром — он встрепенётся, спрячется в самое что ни есть тёмное место. Раз как-то, во время ледохода у нас против села получился большой затор, К вечеру Тобол вышел из берегов. И вот к ночи затор лопнул, да с такой силой, что застонали стены домов, задребезжали стёкла в окнах. Мужичонка этот сиганул с трубкой в зубах на сеновал, зарылся в сено да со страху и заронил искру… Так бы и сгорел, кабы соседи не вытащили.

— К чему ты это клонишь, Ефим?

— Да так, к слову пришлось. Но оно и пользу иметь может. Ты же на складе приставлен к делу. А там мало ли разных гремучих смесей. Разволнуешься — недолго и сплоховать. Стукнешь нечаянно одно, а оно жахнет по другому, ну, и прощай, Зосим Лукич! Да что Зосим Лукич — вся усадьба комаром в небо улетит…

— Пожалуй, ты и верно рассуждаешь, — проговорил с расстановкой Зосим Лукич.

— Смекай уж сам, Зосим. Каждый в своём деле сам себе хозяин.

— Э-эх-ма, — вздохнул кладовщик. — В совхозе или в кооперативе, пожалуй, спокойнее будет. Туда, видимо, и переберусь…

Налетела ещё более сильная полоса дождя и тут же рассеялась, словно чья-то невидимая рука вдруг отвела её в сторону. Потом ещё несколько минут продолжала моросить мельчайшая водяная пыль, похожая на стелющийся по земле туман. Прояснилось. Дождь и ураган продолжали свирепствовать, но теперь уже в стороне. Все стали присматриваться к видневшимся вдали дамбам каскада, стараясь угадать, как ливень повлиял на плотины и откосы.

Заметив вдали машину, Зосим Лукич машинально снял кепку и с нескрываемой тревогой проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Никак, беда приключилась…

Он провёл рукой по намокшим редким льняного цвета волосам, торопливо накинул на голову кепку, поднял только что опущенный капюшон дождевика. Он не скрывал своего беспокойства и говорил вслух всё, что думал.

— Ох, большое несчастье может быть… Сами посудите, что будет, если сорвёт плотину. Сорок миллионов кубометров воды! Унесёт, всё унесёт! Смоет всё как есть!..

Он помолчал, как бы раздумывая над тем, какое принять решение, и вдруг, резко обернувшись, почти крикнул:

— Чего же мы, олухи, топчемся? Людей, селения, скот спасать надо, выводить из долины на перевал…

Этот обычно медлительный мужчина, к всеобщему удивлению, в несколько прыжков оказался на верху высокой мраморной лестницы и скрылся за дверью. Через секунду его фигура появилась в окне. По движению губ и нетерпеливым жестам было понятно, что он говорит с кем-то по телефону, предупреждая, видимо, о надвигающемся, по его мнению, несчастьи…

Машина мчалась с предельной скоростью, словно неслась по воздуху. На её пути поднимались каскады брызг, и когда они рассеивались, машина была уже далеко, взметала всё новые и новые буруны всплесков. Кто-то не выдержал:

— С хорошей вестью так не спешат…

Почти все невольно думали об одном и том же: успеет ли машина достичь посёлков, расположенных внизу долины, прежде чем рухнет под тяжестью водной громады плотина.

На развилке шоссе бешено мчавшаяся машина накренилась, прижимаясь правым бортом к каменной мостовой, и повернула на просёлок к экспериментальной лаборатории ЦНИИСТА. От неожиданности несколько голосов не выговорили, а выдохнули:

— К н-а-а-а-м!..

Надсадно взвизгнули тормоза. Прокатившись по инерции несколько метров и затем отпрянув назад, машина остановилась. Из неё вышел генерал Прозоров.

— Где профессор? — чуть сипловатым мягким баском спросил он вытянувшегося постового. Автоматчик бросил короткий взгляд на стеклянный купол крыши и отчеканил:

— В «Моссельпроме», товарищ генерал…

 

ГЛАВА V

ПОД КУПОЛОМ «МОССЕЛЬПРОМА»

Профессор Пётр Кузьмич Кремлёв первым заметил огненный край восходящего солнца. Дрожащие косые лучи, прогоняя саван утренней тьмы, всё глубже и глубже проникали в складки лесистых гор.

С «капитанского мостика», как профессор в шутку называл сооружённый на крыше двухэтажного лесного особняка просторный купол из плексиглаза, открывались причудливые очертания далей. По мере того, как из-за горизонта поднималось солнце, на фоне тёмной и однообразной синевы леса выступали очертания далёких увалов и хребтов, обнажая направление горных кряжей. Были ли это действительно горные хребты, глубокие долины со сверкающими в их низинах зеркалами лесных озёр или просто колеблющийся мираж лесных далей — учёному было безразлично. Он озабоченно следил в свой бинокль только за одной точкой — Кедровой горой. То и дело опускал бинокль и обращался к сидящему рядом сыну с одним и тем же вопросом:

— Ничего не вижу… Как у тебя, Володя?

— Над обрывом справа поднят красный флаг — хороший ориентир на фоне густой зелени хвои. Но людей я не вижу…

— Смотри, смотри, Володя, внимательнее. Мне важна каждая мелочь. Эх, застилает! — Он торопливо протёр глаза и вновь прильнул к биноклю. — Ничего не могу различить, — ворчал он с досадой, вращая регулятор. — А у тебя, Володя, видно что-нибудь новое?

— Вижу дымок…

— Вижу, вижу. Так, так! Приготовляются. Запиши, Володя, время. Это сигнал перед запуском…

— Смотри, смотри, папа, пошли!

— Пошли, пошли, сынок! Наблюдай внимательнее.

Вверх, к голубому небосводу, со стремительной быстротой неслись ракетные снаряды, оставляя за собой желтоватые полосы. Через двадцать секунд на большой высоте вспыхнули светлячки ослепительно-ярких огней, и на их месте повисли огненные шары, мгновенно образовавшие облака паров.

Так иногда появляются на горизонте маленькие кудрявые облака, расширяясь и застилая весь горизонт, превращаясь в обложные вороные тучи, с проливным дождём и шквальным ветром. Моряки не раз видели, как из белых барашков, замеченных у горизонта, вырастает, расплываясь по небу, чёрная туча — предвестник шторма.

Профессор не сводил глаз с контрольных стрелок на приборах. Потом порывисто встал, присел на корточки у аппаратов, разглядывая кривую на рулончике меловой бумаги. Когда по прозрачному куполу ударили первые крупные капли, он пожал плечами и, подняв вопросительный взгляд на сына, не то спросил, не то просто подумал вслух:

— М-м д-да… Это что ещё такое? Никак дождь? Значит, опыты безрезультатны. Начинаем всё сначала…

— Не огорчайся, папа. Диаметр огневого кольца и сила взрыва зафиксированы. Вот только данные после пяти секунд не ясны.

— Отмечаются ли признаки второй детонации?

— Видимо, да. Тут кривая очень непостоянна. После первого скачка есть ещё два, силой превышающие вдвое силу начального разряда.

— Вот-вот!

Профессор словно очнулся, повеселел.

— Слыхал, какой басок, а? С ветерком да ещё с огоньком — превеликая сила.

— Всё это хорошо, кабы не такие обильные осадки. Это же противоречит сухим реакциям газов.

— Да-а, — согласился профессор. — Дождик хорош, но не здесь. Вода и огонь живут рядом, да не дружат…

Владимир Петрович первым заметил приближающуюся машину и вскинул бинокль.

— Генерал Прозоров спешит. Видимо, что-нибудь случилось.

— Всё может быть, — согласился профессор. — Пойдём вниз.

Спустившись в фойе-гостиную, они услышали надрывный голос Зосима Лукича, переглянулись. Профессор подошёл к двери, тихонько приоткрыл её. Поняв, о чём идёт речь, сердито прикрикнул на Зосима Лукича и выхватил у него трубку.

— Кто это? А-а-а, каперанг Баканов… Что вы говорите? Да нет, нет. Вздор! Не слушайте вы этого паникёра. Ну, что мне с ним делать? Честен он до мозга костей, а трус до кончиков волос… Как вы сказали? Перевести? Вот-вот, хорошо. Избавьте меня, пожалуйста!..

Зосим Лукич, зная крутой нрав профессора, поспешил удалиться. В дверях он почти столкнулся с Прозоровым и, испуганно посторонившись, уступил ему дорогу.

Генерал, широко улыбаясь, шагнул навстречу Владимиру Петровичу.

— Здравствуй, здравствуй, Петрович! Ну, а старик где? Как у вас тут дела, настроение?

— Он там, — сказал вполголоса Владимир Петрович, кивнув головой в сторону соседней комнаты. — Доволен. В хорошем настроении. Вот только Зосим Лукич чем-то досадил, но он и его прогнал довольно миролюбиво.

— Что же такое мог выкинуть Зосим? Перепугался, видимо, грозы с ясного неба.

— Не знаю, Алексей Никитич. Ну, а как там в зоне?

— Превосходно! — Прозоров лукаво подмигнул. — Идём к старику, расскажу всё по порядку… Вот только три снаряда… Он взял Владимира Петровича под руку. — Да, только три снаряда полыхнули ниже заданной высоты. Ой, ой, ой, что было!

В эту минуту в комнату вошёл Споряну. Услышав слова генерала, он остановился, вопросительно глядя на говорившего. Тот с улыбкой продолжал:

— Ничего, ничего, инженер. Досталось только елям и лиственницам. Тем, что стояли за глухариным током. Гектаров эдак шесть плашмя положило. Вывернуло с корнем. А некоторые деревья, с гнилой сердцевиной или дуплистые, под самый корень оторвало и отбросило в сторону на пятьдесят-шестьдесят метров. А что если в такой воздуховорот попадёт самолет? Представляете…

На пороге показался-профессор.

— Что это вы гнали, генерал, сломя голову? Рискованно, рискованно! Ну, заходите, выкладывайте всё начистоту. Волнуюсь, братец, волнуюсь и не скрываю этого. Хочу знать всё.

Усадив генерала на диван, профессор опустился рядом в кресло и откинулся на спинку, положив ладони на массивные львиные головы-подлокотники.

— Слушаю, Алексей Никитич. Только всё, без утайки. Комиссия комиссией, а вы рассказывайте то, что сами видели.

Генерал начал обстоятельно излагать наблюдения, подкрепляя факты своими комментариями. Профессор, слушавший молча, вдруг поднялся и зашагал по комнате. Генерал умолк.

— Говорите, говорите, генерал.

Прозоров изложил мнение членов комиссии о преждевременных взрывах снарядов. Профессор вдруг остановился и сказал сухо официальным тоном:

— Дублированный чертёж двигателя серьёзно искажён. — Он зашагал по комнате, насупив брови. Потом остановился и сказал оживлённо: — Теперь всё поправимо: сам конструктор этим займётся.

— Завтра он приступает к работе, — вставил Прозоров.

— Ну и дела!.. — громко сказал появившийся на пороге Вахрушев. — Я вижу, Пётр Кузьмич и не подозревает, — сказал он, пожимая всем руки, — что он великий покоритель природы — повелитель дождей.

Профессор молча переглянулся с сыном, потом с генералом и устало опустился в кресло. Затем вновь поднялся и подошёл к окну. Стена ливня удалялась на юго-запад, закрывая весь доступный взору горизонт.

— Я звонил, профессор, в шесть пунктов, — между крайними 219 километров — и всюду дождь. И все поражены: с утра на небе ни облачка…

— Вы, Дмитрий Дмитриевич, пожалуй, отчасти правы. Но, может быть, это случайность? Если удастся всё повторить, то польза, безусловно, очевидна.

— Да вас, дорогой профессор, на руках будут носить жители засушливых районов.

— Значит, советуете повторить?

— Непременно!

— Неожиданно всё это получилось, но похоже, что Дмитрий Дмитриевич прав. Вот только удастся ли вызвать повторение такого обилия осадков?

— А вы попытайтесь десять, двадцать раз, — убеждал Дмитрий Дмитриевич. — Коли раз удалось, значит, ключ уже в ваших руках. Зрелище было просто фантастическое, захватывающее!

— Явление обычное, Дмитрий Дмитриевич, для нашего времени, — заметил Прозоров. — Страна развивается, растут люди, совершенствуется техника.

— Да-а, достижения нашей техники поистине огромны, — подтвердил профессор. — Что вчера считалось достижением, сегодня сдаётся в архив истории… — Он хитровато улыбнулся и положил руку на плечо Прозорова: — Помните, Алексей Никитич, как в 1918 году вы изобретали берёзовую пушку?

— Как не помнить, Пётр Кузьмич, — улыбнулся Прозоров, — вместе ведь мастерили.

И Пётр Кузьмич рассказал занятную историю. Было это в Сибири, в годы гражданской войны, в годы борьбы сибирских партизан с карательными отрядами адмирала Колчака и японскими оккупантами. Один из партизанских отрядов, которым командовал прославленный таёжный охотник Павел Ваганов, перехватил у колчаковцев два вагона боеприпасов, среди которых было 50 ящиков артиллерийского пороха. Свинец и гранаты, частично и картечь, нашли применение в отряде, вооружённом в большинстве своём охотничьими фузеями, штуцерами, берданками, марки, как говорили партизаны, тысяча девятьсот японской войны. Не находил применения только артиллерийский порох, ставший обременительным грузом в отряде.

Одни предлагали спрятать порох понадёжнее в тайге до лучших времён. Другие советовали использовать для подрыва мостов. Третьи — оборудовать самоходную мину-вагон и пустить навстречу бронепоезду колчаковцев. Партизанскому вожаку Павлу Ваганову больше нравилась идея вагона-мины. «Ну, а ты как думаешь, Алёха?» — спросил однажды Ваганов своего молоденького адъютанта Алексея Прозорова.

— Я думаю, пушку надо сделать, Павел Никитич, из кручёной берёзы и стрелять картечью по колчаковским поездам…

Партизаны встретили это предложение смехом, остротами. Ваганов назвал его детской игрушкой, пустой затеей. Только один партизан, молодой преподаватель химии Томского института Пётр Кремлёв, заинтересовался «берёзовой пушкой». Вместе с Прозоровым они раздобыли нужные инструменты. Выбрали в лесу и спилили приземистую кручёную берёзу. Сначала раскалённой пешней, потом длинным ломиком прожгли в центре берёзового бревна подобие ствола. Рассверлили его на самодельном станке и загнали вовнутрь разысканную в ближайшем депо четырёхдюймовую трубу. Тыльный конец её был наглухо заварен стальной втулкой.

Пушка понравилась отряду и действовала безотказно. С тех пор изобретателя деревянной партизанской пушки Алексея Прозорова все в отряде стали называть в шутку «командиром берёзовой артиллерии». Образцы этих пушек можно и сегодня встретить в музеях Сибири…

У подъезда послышались голоса генерала Галаджи, членов комиссии. Профессор пошёл им навстречу.

— Прошу, — обратился он к прибывшим, — в моё подземное хозяйство. О применении нового топлива вы уже имеете представление по запуску самолётов-снарядов. Теперь посмотрим его наземное применение. Может, и к вам вопросы будут.

Спускаясь по ступенькам к лифту, генерал Галаджи взял профессора под руку и резко остановил:

— А вы знаете последнюю новость?.. Со вчерашнего дня Дмитрий Дмитриевич первый секретарь обкома партии.

— Поздравляю! От всей души поздравляю, весьма рад, — повторял профессор, пожимая руку Вахрушеву. — Это очень кстати. Теперь нам так нужна высокая поддержка, Дмитрий Дмитриевич.

— Можете быть уверены, дорогой профессор, — партия найдёт силы и средства для поддержания новаторов науки.

Прозоров, поздравив Вахрушева, пошёл рядом, рассказывая что-то.

 

ГЛАВА VI

В ПОДЗЕМНОЙ ЛАБОРАТОРИИ

Лифт остановился. Из распахнувшихся дверных створок потянуло прохладой. Профессор скрылся в полумраке сводчатого углубления. Щёлкнул выключатель. Вспыхнул ровный свет матовых бра, осветивших кафельную площадку, покрытую ворсистой ковровой дорожкой, у окончания которой, словно нехотя, пошевелилась массивная глыба гранита. Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, она поползла в тело стены, открывая вход в тёмный сводчатый тоннель. Пройдя шагов сто в его полумраке, Дмитрий Дмитриевич проговорил нараспев:

— Куда ты ведёшь нас? Не видно ни зги…

— Слишком нежно, Дмитрий Дмитриевич, — послышался густой бас одного из членов комиссии. — Шляхтич, надо полагать, выкрикнул это Ивану Сусанину на самой высокой ноте…

Профессор, пряча улыбку, остановился, предупредительно поднял руку.

— Тссс. Шуметь не разрешается.

Вспыхнул луч карманного фонаря и, чуть вздрагивая, побежал по каменной стене. Через минуту-две пучок света, направляемый рукой профессора, нащупав мраморный восьмигранник, вмурованный в стену. На глади мрамора выступила славянская вязь: «Да не осквернится обитель сия ни делом, ни словом, ни помышлением…»

— В старину здесь аввакумовцы спасались от грехов земных. Это их сооружение, — пояснил профессор.

— Теперь готовьтесь лицезреть лики святых, — пошутил Дмитрий Дмитриевич, — а там приобщимся к мощам великих угодников… Да, Пётр Кузьмич, а мощи «святого Софрония» сохранились?

— Антирелигиозному музею передали. «Святой Софроний» — на редкость грубая фальшивка. Когда анатомы присмотрелись к скелету, он оказался женским.

Профессор остановился, прислушиваясь к чему-то. Все затаили дыхание. Откуда-то из глубины горы доносилось ровное гудение, напоминающее «пение» телеграфных проводов тихой ночью.

— Слышите?.. — оживлённо произнёс профессор. — Поют, как басовая струна. Поют безумолку, — он взглянул на циферблат ручных часов, осветив их фонариком, — вот уже 125 часов…

Профессор нажал кнопку. Прямо перед спутниками, словно поднятый волшебной силой, отделился и пошёл вверх каменный квадрат стены. Открылся огромный сводчатый зал, похожий скорее на подземный ангар. На длинных стендах, вдоль параллельных двух-тавровых балок стояли странной формы У-образные двигатели. В развилке каждого вместо обычного бака для горючего — цилиндрический стакан, напоминающий укороченный наполовину кислородный баллон. Под высокими каменными сводами, покоящимися для безопасности на чугунных колоннах, гудение двадцати различных моторов сливалось в один голос и было похоже на мощную октаву сирены океанского лайнера.

Перед профессором откуда-то из полумрака появился плотный мужчина в синем, аккуратно облегающем фигуру комбинезоне и отчеканил:

— Стендовые испытания проходят успешно. Подача горючего и его сгорание протекают нормально. Происшествий нет. Двигатели переключены на максимальный режим.

— Прошу ознакомить правительственную комиссию с характером стендовых испытаний.

Дежурный инженер сложил руки рупором и крикнул в глубину подземного зала:

— Механик! Журнал стендовых испытаний — быстро!..

Члены комиссии неторопливо переходили от одной группы моторов к другой, прислушиваясь к мерному гудению двигателей. Дмитрий Дмитриевич и генерал Прозоров о чём-то вполголоса переговаривались между собой. Потом Дмитрий Дмитриевич подошёл к профессору.

— А как же, профессор, выключить эту бушующую стихию, как немедленно остановить двигатель, если это потребуется?

Дмитрий Дмитриевич сказал это, обменявшись лукавым взглядом с Прозоровым. Они оба хорошо знали, что профессор демонстрирует это всегда сам и с большой охотой. И действительно, вместо ответа на вопрос, профессор подошёл к контрольному щиту управления одного из двигателей, нажал красную кнопку, и мотор, тяжело вздохнув, умолк. Повернувшись к членам комиссии, он пояснил:

— А теперь, чтобы запустить двигатель вновь, достаточно нажать белую кнопку…

Его указательный палец лёг на эмаль кнопки. Послышался еле уловимый металлический щелчок, и внутри трубки, отводящей газы, послышалась знакомая «мелодия» вырывающихся с огромной силой газов, свидетельствуя о том, что двигатель работает вновь.

— Зелёная кнопка, — пояснил профессор, — это управление подачи газа в камеры сжатия, — и начал наглядную демонстрацию.

— Видите шкалу? — продолжал он. — На ней 10 делений. На первом делении горючего поступает столько, сколько нужно для нормальной работы малолитражного автомобильного двигателя или мотора небольшого катера. На втором делении — питание двигателя утраивается. Его достаточно для работы любого автомобиля на предельных скоростях. Третьего деления достаточно для поршневой группы мощного плантажного трактора, семитонного грузовика или речного катера на 100—150 пассажиров…

Теперь начал объяснения дежурный инженер.

— Малолитражные двигатели, — уверенным тоном докладывал он, — за время работы на стенде проделали «путь», равный 10—11 тысячам километров. Расход горючего на 100 часов работы исчисляется несколькими килограммами. Из этого следует, что одного баллона горючего (какие стоят сейчас на моторах) хватит на 120 тысяч километров.

— Позвольте, — перебил его один из членов комиссии, — насколько я понимаю, этим решается грандиозная проблема народного хозяйства. И решается просто фантастически.

— Вы правы, Матвей Александрович, — заметил главный конструктор завода, изготовлявшего опытные двигатели для лаборатории профессора Кремлёва. — При выпуске автомобиля цех сборки ставит на машину один такой баллон с новым горючим, и у её владельца нет хлопот о бензине. Одного баллона, если я не ошибаюсь, хватит на всю жизнь автомобиля?

— Именно так, — согласился профессор. — Только один баллон на весь срок эксплуатации или до капитального ремонта. Мне кажется, это неплохо.

— Не нужны будут бензоколонки, склады горючего, — добавил Прозоров. — Исчезнут на улицах городов и сёл пары бензина и керосина, люди забудут о них, как мы забыли, об огне, добываемом путём трения. Бензин и керосин выйдут из употребления так же, как отжила свой век лучина.

— Пётр Кузьмич, — обратился Споряну к профессору Кремлёву. — Профессор Хрусталёв и профессор Левашов заинтересовались устойчивостью налёта на металле. Я несколько отстал за время командировки. Не знаю о последних исследованиях…

— Явления чрезвычайно интересные, — стал объяснять Кремлёв. — Обратите внимание, коллеги, на слой полированного налёта на внутренней плоскости газоотводной трубы… Не поддаётся воздействию не только атмосферных влияний, но и многих кислот. В полном смысле — антикоррозийное вещество.

— Надо полагать, — заметил Хрусталёв, — очень высока устойчивость этого налёта и в процессе трения… Профессор Левашов уже пробовал его удалить, но слой и даже его блеск остаются неизменными.

— Исследования показали, — подтвердил Кремлёв, — что налёт необычайно устойчив. Почти не подвержен механическому воздействию. Соляной раствор любой концентрации не влияет совершенно. Налёт приобретает при этом эксперименте какой-то глубокий зеркальный блеск, точно канал трубы подвергся особому хромированию.

— А при воздействии кислотами?

— Устойчив. Сейчас лаборатория работает над разгадкой этих секретов.

— Это очень важно, Пётр Кузьмич, — убеждённо оказал Хрусталёв. — Если налёт не менее устойчив и по отношению к атмосферному влиянию, то это же новое противокоррозийное вещество!

Учёные продолжали беседовать о возможностях покрытия налётом водопроводных труб, а Споряну думал о том, что свойство газа покрывать устойчивым налётом металл делает его непригодным для поршневых двигателей, особенно при межпланетных полётах.

А в противоположном конце стенда практики слушали пояснения инженера:

— На мощном моторе, — говорил он, — расход горючего наиболее эффективен. Здесь действие газов возрастает пропорционально объёму камер двигателя и требует горючего на 10 процентов меньше… т. е., чем больше объём цилиндра, тем эффективнее сгорание, тем больше давление газов.

— Будьте добры… — раздался чей-то бас. — На этой шкале десять делений. Какова же сила сжатия на десятом делении? Можно ли её применить, скажем, на мощном паровозе, на танкере?

— О последнем делении, — пояснил дежурный инженер, — можно составить представление по следующим данным. На пятом делении можно питать не только двигатель дизельпоезда, но и авиационные моторы любой мощности. Седьмое отмечает максимальные потребности океанского лайнера водоизмещением до 50 тысяч тонн. А десятого вполне достаточно для того, чтобы вращать турбины таких гидроэлектростанций, как «Днепрогэс».

— Т-а-а-к, — протянул тот же бас, — что-то колоссально большое. В чём же состоит секрет необычайной силы этого горючего?

— В самой его химической природе, — ответил подошедший Кремлёв.

Закончив обход стендов, члены комиссии начали расспрашивать о том, как идёт подготовка базы для всестороннего испытания нового горючего в производственных условиях.

— Намечена обширная программа испытаний, — сказал генерал Прозоров. — В одном из морских доков закончено оборудование океанского лайнера. Сейчас на двигателях монтируются гнёзда для установки баллонов. В недалёком будущем можно начинать заводские испытания… Выделено 20 автомашин различных марок и десять мощных тракторов-тягачей. Идёт проверка качества монтажа двигателей… Готовы водители, намечены маршруты.

Члены комиссии беседовали о подготовке к большим производственным испытаниям, а Вахрушев, прислушиваясь к их разговорам, мысленно уносился в недалёкое будущее. Он со всей ясностью представлял работу теплоцентралей, не выбрасывающих из своих труб дыма и пепла, бесшумный бег автомобилей, не оставляющих за собой выхлопных газов и бензиновых паров. Он мысленно старался представить, какой экономический эффект принесёт кругосветное плавание судов без захода в порты и какие это вызовет толки в среде торговцев углем и нефтью на больших морских дорогах.

— Довольно успешно, — как бы подкрепляя мысль Вахрушева, говорил Прозоров, — готовятся к испытанию нового горючего пять городских ТЭЦ, различных по мощности.

— Следовало бы, — заметил Кремлёв, — посмотреть всё это в работе.

— Испытания лайнера, профессор, должны начаться при вас. Вам поручено перерезать ленту, соединяющую корабль с берегом.

— Прекрасно. Обязательно буду.

— Хороши игрушки! — Дмитрий Дмитриевич похлопал ладонью по баллону. — Поставил одну такую на речной теплоход и гуляй всю навигацию. Ни дров тебе, ни угля, ни кочегаров…

— Да, — подтвердил профессор, — ёмкость баллона всего 50 литров. Но тем не менее не за горами то время, когда в трюмах судов исчезнут угольные ямы, дровяные и нефтяные отсеки, когда место бензиновых баков на самолётах займут пассажирские кресла.

— Красота! — оживился Вахрушев. — Представьте: стоит океанский пароход у причала. К его борту подходит грузовой автомобиль. Опускается трос судовой лебёдки. Шофёр цепляет на крюк контейнер. Поднимается в этом контейнере вот таких 20 баллонов на палубу. А там механик ставит 18 из них в сейф, а два — под стальной герметический кожух на двигатели. Включает регулирующие механизмы и… свободен на пять тысяч миль. Два баллона — пять тысяч миль. Один контейнер горючего на всю навигацию.

— Фантазия!..

— Нет, это уже не фантазия, а ясная перспектива, уважаемые гости, — пояснил Прозоров. — Вот она, смотрите. Хотя и не вечный, но бесспорно долговечный двигатель, ломающий все прежние представления о движении не только на земле и воде, но и под водой, и в стратосфере.

— Пётр Кузьмич, а как же всё-таки с дождями? — улыбаясь, спросил Дмитрий Дмитриевич. — Я не моряк и не лётчик. Моя стихия — грешная земля. Дождик меня интересует. Дождик. Тысячи, сотни тысяч хлеборобов степных районов мечтают об этом. Дождей ждут пески пустынь. Вы запустили в небеса, кажется, 18 снарядов…

— Три из них взорвались над самой землёй, — уточнил Споряну.

— Да, да, три снаряда, — подтвердил профессор. — Риск, большой риск…

— Хорошо. Но 15 или даже пусть 5 поднялись в стратосферу. Значит, есть надежда — полетят все, сколько нужно и куда нужно. Эх, вот бы запустить туда не 15, а 150 или, если нужно, и все 1500. Представьте себе, профессор, — плывут кучевые облака, а на земле ни росинки. Всё сохнет: хлеба, сады, травы. И вот вы, главнокомандующий небесной артиллерией, отдаёте приказ: «Расстрелять облака, встряхнуть их так, чтобы ливнем упали на землю».

— Опыт, продемонстрированный сегодня, — вставил генерал Прозоров, — эту идею превращает в реальность.

— Правильно, — заметил Дмитрий Дмитриевич, — значит, поведём наступление на природу развёрнутым фронтом.

— Идея искусственного дождевания, её значение для страны…

— Для всего мира, профессор…

— Допустим, и для всего мира, мне понятна. Но двигатель… — он взглянул на Споряну. — Я в нём ещё не уверен. Рискованно… опасно, тем более в размерах, которые вы предлагаете. Ведь достаточно взорваться близко от земли всего 10—15 снарядам из 150 — и…

— А я уже вижу, профессор, — мечтательно сказал Дмитрий Дмитриевич, — как цветут в пустынях сады, слышу, как колышется бескрайнее зелёное море высоких трав среди песков…

— Идея благородная, жизнеутверждающая.

— Значит, профессор, вы согласны повторить опыты?

— Попробуем, непременно попробуем, но…

— Нет уж без всяких «но». Дайте вашу руку, великий поливальщик — Илья Пророк, сошедший на бренную землю.

— Хорошо. Опыты повторим. Буду торопить инженера Споряну. От него зависит успех этой проблемы. Без него, да ещё в зонах населённых пунктов, я с этими «игрушками» экспериментировать не решусь. Правда, здесь, над дебрями леса можно попробовать…

Он повернулся к дежурному инженеру, что-то сказал полушёпотом; потом весело продолжал:

— Ну, а теперь, друзья мои, наверх. Там обменяемся мнениями и по русскому обычаю — к столу.

— Профессор, я тороплюсь…

— Дмитрий Дмитриевич! Прошу не возражать. Вы в моём монастыре, стало быть, придерживайтесь моих уставов. Тем более, что есть повод поднять бокалы. — Пётр Кузьмич намекал на новое назначение Вахрушева.

— Какой повод? — полюбопытствовал один из членов комиссии.

— Пётр Кузьмич, — шутливо погрозил профессору Вахрушев, — не разглашайте под землёй доверенную вам тайну. Место здесь ненадёжное.

Пётр Кузьмич предложил всем войти в глубокую нишу. Когда люди разместились, по стене скользнул пучок света ручного фонарика и раздался щелчок включаемого рубильника. Площадка ниши начала медленно разворачиваться. Сделав пол-оборота, она чуть вздрогнула и бесшумно поползла вверх.

 

ГЛАВА VII

В ЗАМКЕ ФРАУ ФОН БРЕТТ

Новые хозяева замка фрау фон Бретт часто задерживались до утра. Трижды из-за этого Иржи Томмах не мог выйти к воротам на свидание с внуком. Он встретился с ним только спустя недели две.

Однажды, любуясь садом, Иржи Томмах услышал знакомый голос у ворот замка. Он ещё издали узнал голос внука и испуганно замахал руками, прося, чтобы тот замолчал. Оглядываясь по сторонам, он рассказал вкратце внуку историю своего заточения. Условившись о часах встречи у ворот по ночам, они распрощались.

Через несколько дней Энрике принёс старому Томмаху пару голубей и, ничего не спрашивая, сказал коротко:

— Если нужно будет, пошли известие с голубем. Так просили наши…

Когда дед опомнился, внука уже не было. «Так просили наши», — мысленно повторял Иржи Томмах, осторожно ступая по дорожке, чтобы не выдать себя, и прижимая к груди тёплых дрожащих голубей. Молча поднялся на балкон второго этажа, спрятал в старой пустой клетке голубей и, вернувшись в свою комнату, лёг в постель. Но уснуть долго не мог. «Так просили наши», — звучало у него в ушах.

Вскоре голуби настолько привыкли к старику, что он решил выпустить их на волю. Они долго кружили около замка, наслаждаясь свободой, потом вернулись на террасу. Томмах насыпал им зерна и ушёл. Утром голуби снова оказались на террасе. Через неделю они привели ещё несколько пар домашних голубей. А позднее, достаточно было старику выйти на один из балконов, как голуби атаковали его со всех сторон. От внука он узнал и о том, что первая пара голубей часто прилетает домой и уводит с собой остальных. Дед ещё заботливее стал ухаживать за своими пернатыми друзьями.

С тех пор Иржи Томмах часто пользовался услугами голубей для пересылки «новостей» замка, которых он узнавал с каждым днём всё больше и больше. Но он не знал, какую службу сослужили голуби друзьям его внука, вынося на своих крыльях тайны старого замка.

Новые хозяева попросту не замечали старого сторожа. Иржи не мог выйти из замка, потому что ключи от всех выходов были в руках ночных обитателей. Прогнать старика или уничтожить его они не могли, потому что он один знал все тайники замка и был им нужен. Посвящать в тайны замка новое лицо было куда рискованней.

Старик молчал и наблюдал. Молчал, но не одобрял того, что начал понимать. Однажды, проводив ночных обитателей замка в лабиринт подземного выхода и опустив тяжёлую чугунную плиту, он вернулся в зал и долго стоял в раздумье посреди только что покинутого зала. «…Базальтовые горы… инженер Споряну». — повторял он услышанные обрывки фраз, стараясь понять их смысл, сопоставить с тем, что слышал от внука, но так и не смог связать их воедино.

— Будь оно проклято, это гнездо злодеев, — сказал он сердито, махнул безнадёжно рукой и пошёл в свою комнату.

Он долго лежал с закрытыми глазами на старой, продавленной и потёртой кушетке, мысленно перебирая в памяти всё, что запомнил из слышанного. Его тревожило слово «Москва», которое так часто сегодня повторялось в разговоре. Иржи Томмах очнулся от раздумий, когда из пустого зала полилась полночная мелодия боя старинных часов. Он открыл глаза, прислушиваясь к давно знакомым звукам, широко улыбнулся и бодро поднялся с кушетки, хлопая по бёдрам руками и приговаривая:

— Совсем было запамятовал! Ах ты, старый глупец, да где же раньше-то были твои мозги? Старею, совсем старею — такое запамятовал — тьфу, тьфу, анафема…

Продолжая бранить себя, он открыл стенной шкаф и начал перебирать там что-то. Через несколько минут достал тетрадь, положил её на столик у изголовья кушетки, придвинул стул и зажёг свечку. Долго он выводил на листке бумаги трудно поддающиеся старой руке буквы, затем вырвал его, аккуратно свернул несколько раз, спрятал за подкладкой шляпы.

Он ещё несколько раз ложился на кушетку, пытаясь уснуть, но, поворочавшись, поднимался, подходил к окну, словно никак не мог дождаться рассвета. Наконец, до его слуха донёсся утренний перезвон часов городской башни. Он торопливо взял шляпу, отыскал за подкладкой записку, посмотрел пристально на неё, снова положил на место, плотнее одел шляпу и скрылся в боковой двери. Почти час он шаркал подмётками ботинок по ступеням крутой каменной лестницы, ведущей на верх главной башни. Временами, нечаянно стукнув о каменную стену котелком, в котором нёс своим питомцам зерно, он пугливо останавливался, затаив дыхание, и робко оглядывался вокруг.

Когда он поднялся на верхнюю площадку, с которой был виден весь город, солнце уже показало из-за горизонта свой огненно-дрожащий край. Весь город: оцинкованные крыши домов, зеркала окон, обращенных к восходу, купола монастыря, кирх и башен — словно горел, отражая яркие лучи восходящего светила. Иржи Томмах будто не замечал этого. Он пристально всматривался в западную часть города и, наконец, радостно улыбнулся и произнёс с облегчением:

— Летят… Уже летят, увидели…

К башне приближалось несколько разноцветных голубей: белоснежные, коричневые, белокрылые. Старик не глядя взял из котелка горсть зерна и посыпал его около своих ног.

Голуби привычно упали к ногам Иржи Томмаха. За ними подлетела стая сизарей. Ссорясь из-за зерна, они разом взлетали, громко хлопая крыльями, снова садились на пол, перила башни и плечи старика. Он насыпал зёрен на руку и не успел ещё протянуть её, как на ней уже сидела пара белокрылых ручных голубей. Томмах внимательно рассматривал их, подсыпал зёрен и, улучив момент, поймал одного. Голубь сначала замахал крыльями, но потом успокоился, продолжал склёвывать зёрна с ладони. Томмах повременил немного, потом осторожно взял голубя за крылья, погладил его, положил в шапку и наклонился к полу. Минуты через две выпрямился, подошёл к барьеру и подбросил голубя в воздух. Тот взвился ввысь и стремительно полетел в сторону города.

Иржи Томмах долго смотрел ему вслед, щурясь и улыбаясь. Когда голубь скрылся из виду, старик облегчённо вздохнул и тихо произнёс:

— Полетела весточка… Найдутся ли люди, которые разгадают эту тайну?..

В следующий вечер новые хозяева замка куда-то спешили. Когда опустилась тяжёлая чугунная плита, преграждающая выход из подземного лабиринта, один из ночных посетителей старого замка включил ручной фонарик. Высокий, с угловатыми плечами, сильно полысевший мужчина поднял предупреждающе руку и осторожным шагом вернулся к чугунной плите. Минуту он прислушивался к движениям и шорохам по ту сторону плиты и, убедившись, что сторож ушёл, заговорил:

— Вы, майор, вполне доверяете этому… ну, как его…

— Иржи Томмах, — подсказал майор.

— Да, да. Этому опытному придворному лакею.

— Проверяем, господин адмирал. В доме баронессы он живёт 40 лет. Отзывы барона самые положительные. Полагаю, этот старик безопасен в таких условиях. Из замка нет выхода.

— А связи, родственники?

— Пока нет улик.

— Пока…

— Именно пока. Ведётся тщательная проверка.

Адмирал промолчал и, повернувшись, пошёл за третьим спутником, освещавшим узкий подземный ход ручным фонариком. Сейчас он думал уже совсем а другом. Перед его глазами возникали фантастические картины, описанные в последних донесениях «Консула». У самого выхода из подземелья спутник выключил фонарик и свистнул, подражая иволге. Почти рядом из темноты возникла фигура автоматчика. Майор Саккен, на шаг опередив адмирала, спросил:

— Светает?

— Гаснут звёзды, — ответил автоматчик и, круто повернувшись, пошёл к выходу.

Миновав заросли, скрывавшие ход в подземелье, спутники сели в закрытую машину. Шофёр минут десять ехал с потушенными фарами, а когда машина вышла на шоссе, включил подфарники и прибавил газ. Машина, быстро набирая скорость, понеслась по асфальту. Молчавший всё время адмирал положил руку на колено рядом сидевшего майора и, почти шёпотом, сказал:

— На несколько дней отлучусь. Следите за событиями.

— Есть следить, — так же тихо отозвался майор.

В пригороде машина остановилась у калитки заросшего густой зеленью палисадника. Адмирал вышел, не сказав ни слова, и скрылся за калиткой. Машина так же неслышно тронулась и вскоре скрылась за поворотом.

Адмирал открыл высокую дверь парадного, снял пыльник, одел форменный плащ, сменил шляпу на морскую фуражку и с другой стороны сада на другой машине поехал в городскую служебную квартиру. На одной из улиц шофёр «помигал» световыми сигналами, и в тот же миг в следующем квартале распахнулись ворота. Машина с ходу проскочила во двор. Через несколько минут адмирал уже сидел за столом в своём кабинете, перечитывая новое донесение. На бланке с пометкой «срочная» было всего несколько фраз.

«Готовятся повторные испытания. Предполагаемый район — северо-восточные отроги Базальтовых гор. По неточным данным испытывается «СИД-1» инженера Споряну. Район испытаний тот же. В обоих случаях имеет непосредственное отношение к испытаниям профессор Кремлёв. Устанавливаем подробности».

«Консул»

Адмирал перечитал донесение ещё раз, откинулся в кресле, допрашивая самого себя. «Неужели это тот самый инженер Споряну?.. Не может быть! Он же при встрече с «Корнетом» упал в пропасть… Не мог же он воскреснуть из мёртвых?» Адмирал долго сидел молча, потом не спеша поднялся, подошёл к простенку и дёрнул за шнур. Открылась большая географическая карта СССР, испещрённая карандашными пометками. Адмирал подошёл ближе.

«Значит, здесь, у отрогов Базальтового перевала, — подумал он. — Но что же там может быть?.. И кто такой Споряну: однофамилец того или…»

Он долго стоял молча, размышляя. Потом быстрыми шагами подошёл к столу, взял из настольного держателя листок бумаги и написал:

«Срочно выяснить личность инженера Споряну. Какова связь, отношения с конструктором Антоном Споряну. Вторично запросить «Консула» — Адмирал».

Свернув записку, адмирал опустил её в отверстие «почтового ящика» в стене и включил настольный вентилятор. Вспыхнула зелёная лампочка в верхней люстре. Через несколько секунд послышался металлический щелчок и вентилятор остановился.

Адмирал медленно прошёл к стене, из которой торчала хромированная ручка, открыл сейф, достал объёмистую папку, вернулся к столу и опустился в кресло.

Над документами он просидел не менее часа, потом откинулся в кресле, прищурил глаза. Достал из стола донесение «Консула», прочитал и вновь задумался. «Очевидно, это тот самый Споряну», — решил адмирал. Он снова прошёл к карте.

— В районе Базальтовых гор, — произнёс он нараспев, рассматривая район Базальтового перевала. — Интересно, чрезвычайно интересно… Что же там готовится? Хорошо, если удастся проникнуть поближе к перевалу и увидеть всё своими глазами…

Он постоял ещё несколько минут в раздумье, затем подошёл к столу, вложил документы в папку, закрыл её в сейф и опустился в кресло. Так он просидел минуты три. Затем медленно протянул руку к настольной лампе, выключил её, устало поднялся и не спеша скрылся за портьерой боковой двери.

Щёлкнул замок закрывшейся за ним двери, в люстрах кабинета погас свет.

На улице уже занималась утренняя заря.

 

ГЛАВА VIII

«СОЛНЕЧНАЯ БУРЯ»

Августовский закат позолотил зубчатые снежные вершины Базальтовых гор. Причудливые уступы синих громад казались неестественными, нарисованными кистью неопытного художника. Именно они, эти горы, и волновали сейчас стоявшего в раздумье на башне буддийского храма высокого, костлявого, сильно полысевшего мужчину.

Зажав в узловатых крупных руках «стволы» морского бинокля, он медленно просматривал горные кряжи, будто отыскивал уходивший к снежным вершинам караван.

Был ли это учёный-геолог или богатый, турист — любитель горных пейзажей, или очередной разведчик — никто не знал. Иностранцы приезжали в эти красивые места, не спрашивая согласия местных властей, и уезжали, не докладывая. Они бесцеремонно фотографировали дороги, перевалы. И так же бесцеремонно располагались на отдых и ночлег там, где им нравилось. Этот иностранец — «турист в синем берете», как его называли местные жители, — прибывший в сопровождении двух атлетов, облюбовал башню буддийского храма, в двух километрах от отеля «Лесная каравелла». Правда, он не фотографировал мостов и дорог, но настойчиво выведывал у старожилов направление и конечные пункты горных троп.

Пользуясь хорошей погодой, он почти весь день проводил на башне: наблюдал розовое зарево светящихся в лучах заката снежных вершин, долго не отрывался от бинокля, молча любуясь огненной панорамой гор. Солнце уже спускалось за горизонт, но снежные пики всё ещё горели, словно далёкие костры. Один из его спутников нарушил молчание:

— Чудесное зрелище, адмирал…

Иностранец медленно повернул голову в сторону говорившего. Взглядом он будто хотел пронзить насквозь так неосмотрительно проговорившегося собеседника.

— Не за-бы-вай-тесь! — раздражённо проговорил он по слогам и вновь прильнул к биноклю.

— Виноват, господин профессор…

«Профессор» не ответил. Когда сгустились сумерки, заслонившие тёмной пеленой горные хребты, он молча передал бинокль своему спутнику и пошёл к выходу. Спустившись по освещаемому ручным фонариком лабиринту лестниц, он сел в машину, резко захлопнул дверцу и процедил сквозь зубы:

— В монастырь…

Визит в монастырь затянулся до поздней ночи.

«Профессор» возвратился в хорошем расположении духа, довольный встречами, беседами. Не менее часа он ещё делал какие-то пометки в блокноте. Вскоре в окнах его комнаты потух свет, но «профессор» ещё долго лежал с открытыми глазами, занятый своими мыслями. Потом медленно закрыл отяжелевшие веки.

Рано утром он почувствовал, что прямо в окно упал ослепительный луч. Он открыл глаза и вскочил, не понимая, в чём дело. В комнате было во много раз светлее, чем днём. Выйдя на балкон, адмирал Ландэ застыл в изумлении. Над Базальтовыми горами стояло яркое зарево, выбросившее к земле огненные полосы молний.

Не успел он собраться с мыслями, как зарево потухло. Где-то далеко-далеко послышались дробные раскаты грома.

— Гроза надвигается, — процедил, он сквозь зубы с таким недовольством, словно эта гроза — самое неприятное для него событие. Прищурив глаза и помолчав немного, он добавил: — а возможно, и повторение тех же испытаний…

«Что это за тайна, как в неё проникнуть? — думал он, припоминая донесения разведки. — Проникнет ли в эти секреты «Брюнет-прима»?

Он долго ходил по комнате, озадаченный вспышками заоблачного зарева, сопровождаемого необычным громом: «Что же всё-таки означает «СИД-1»: новое реактивное оружие или стратосферный самолёт? Если самолёт, то чем вызвано зарево? Если сверхмощная пушка, то какая связь между ней и грозовым циклоном?»

— В чём же всё-таки дело? — повторил он громко, наблюдая за усиливающимся ливнем. Вскоре налетела ещё более сильная полоса ливня, и адмирал уснул под убаюкивающую песню застучавшего по железной крыше дождя.

Та же мысль тревожила «профессора» и весь следующий день. К вечеру ему позвонил шеф «Колледж Экономик».

— Господин профессор, вы читали сообщения газет о «Солнечной буре»?..

— О солнечной? — переспросил профессор.

— Именно о «солнечной»…

Шеф так подчеркнул сказанное, что «профессору» Ландэ, старому разведчику, стало всё ясно. Через полчаса в сопровождении своих спутников он сидел в самолёте с газетой «Шарк телеграф» («Телеграф Востока») в руках, на первой странице которой выделялся жирный заголовок:

СОЛНЕЧНАЯ БУРЯ!..

САМГУНЬ (по радио). Ровно в шесть часов по местному времени над Базальтовым перевалом, а может, и за ним, блеснули яркие вспышки, похожие на взрывы атомной бомбы. И в то же мгновение понеслись в высоту огненные полосы ослепительного света, напоминающие лучи мощных прожекторов. Прошло несколько мгновений, и на широком пространстве небосвода, над уносящимися в стратосферу полосами огненных лучей, вспыхнуло огромное зарево.

Каждый, кому посчастливилось наблюдать это загадочное явление природы, реагировал по-своему. Одни падали на землю, закрывая глаза в суеверном страхе и ожидая конца мира; другие застывали в недоумении, стараясь найти объяснение этому чуду. Всё население города высыпало на улицы и смотрело на пылающий небосвод, затаив дыхание.

Что же произошло над. Базальтовым перевалом?..

Космический пожар!.. Тогда чем объяснить огненные полосы, исходившие от земли?.. Северное сияние, переместившееся в южные широты!.. Нет, неправдоподобно и это предположение. Десятки людей, с которыми удалось побеседовать нашему корреспонденту, высказывали самые различные догадки, но только некоторые из них были близки к истине.

Солнечная буря!..

Эту мысль разделяют многие, и она, вероятно, всего ближе к истине.

Что же произошло в районе Базальтового перевала?.. Какие явления последовали за «Солнечной бурей»?..

Сияние продолжалось несколько минут, но никто не запомнил сколько. Не запомнил этого и наш корреспондент. Как только разверзлись небеса, послышались далёкие, глухие раскаты грома, от которых содрогалась почва под ногами.

Погасло сияние, весь небосвод заволокло тучами, и начал накрапывать дождь, перешедший в грозовой ливень. Дождь был необъяснимо обилен, поистине тропический ливень, загадочный для района Базальтовых гор. Но ещё непонятнее другое: после первых тёплых и редких капель пошёл, без преувеличения, ледяной дождь. Создалось впечатление, что эта обжигающая стужей вода захватывается одним концом гигантского смерча в районе Северного полюса, а из другого низвергается над Базальтовым перевалом.

Кое-кто допускает эту мысль.

Сколько продлится загадочный, как и само сияние, ливень — сказать трудно. Когда пишутся эти строки, за окном бушует стихия, и, кажется, не будет ей конца. Налетающие порывы ветра, пожалуй, правильнее было бы назвать воздушным круговоротом. Они настолько сильны, что не перестаёшь думать: «Вот сейчас весь дом сдвинется с места…»

Наблюдения будут передаваться каждый час по радио. Телефонная связь повреждена…

Адмирал дважды прочитал это сообщение. Ниже под сенсацией были помещены первые редакционные комментарии о «солнечной буре». В них говорилось:

«…По первым поступившим в редакцию сообщениям, произошёл взрыв крупнейших в Европе подземных бензохранилищ. Затем эти утверждения были опровергнуты наблюдениями гидрометеорологических пунктов, расположенных вблизи Базальтового перевала, и рассказами очевидцев. В районах, прилегающих к Базальтовому перевалу, загадочное сияние наблюдалось в направлении юго-западных отрогов. В районе «Лесной каравеллы» и окрестных горных селениях слышны были грозовые раскаты большой силы, сопровождавшие сияние. Это служит свидетельством того, по мнению учёных, что наблюдавшееся явление вызвано не какими-то наземными взрывами, а солнечными изменениями.

Вот что рассказал один из очевидцев — пилот трансазиатской воздушной трассы:

«…Я был на высоте пяти тысяч метров над областью Базальтовых гор. Вдруг в кабине стало светло, как при вспышке магния. Не успел я сообразить, в чём дело, как грянул гром такой силы, что заложило уши. В то же мгновение самолёт подхватило воздушным течением и с огромной скоростью потянуло к земле.

Я заметил, что нахожусь на высоте двух тысяч метров. Столкновение с высокими пиками Базальтового перевала было неизбежно. Пришлось резко изменить курс, чтобы набрать необходимую высоту. Самолёт раскачивало, как в люльке. Приборы показывали, что он шёл в зоне грозы. Зарево стояло не более 15—20 секунд, но воздушная болтанка прекратилась лишь в районе Кентабада…»

От редакции: «В следующих номерах читайте подробные комментарии очевидцев и учёных».

Адмирал не торопясь отложил газету, посмотрел ещё раз на заголовок «Солнечная буря», свернул газету трубочкой и положил в карман. Через полчаса самолёт развернулся и пошёл на посадку.

Адмирал молча вышел из самолёта и направился к стоявшей на поле аэродрома машине. Выехав на городскую улицу, он взглянул на часы, закурил папиросу, глубоко затянулся и, выдохнув облако дыма, сказал шофёру:

— В служебную…

Майор Саккен встретил его ещё одной новостью:

— Вернулся барон фон Бретт, господин адмирал.

— Очень кстати. Беседовали?

— В общих чертах…

— Как в «Лесной каравелле»?

— Много любопытного. Наблюдали странное сияние…

— Знаю, — перебил адмирал. — Жду барона через полчаса, — добавил он и скрылся в дверях своего кабинета.

Беседа с бароном продолжалась около двух часов. Адмирал молча выслушал доклад барона — резидента в «Лесной каравелле», — затем подробно расспросил о том, кто из агентов близок к району «солнечной бури».

— Теперь нас в первую очередь интересует это, — заметил он. — Нужно развернуть пункт постоянных наблюдений и держать нас в курсе всех дел самым подробным образом.

— Цитрусовод Таберидзе, — подсказал барон, — может оказаться очень полезным в этом деле. Он работает вблизи района «солнечных бурь», в институте субтропиков, в Самгуни.

— Отлично. Дайте ему особое задание…

К концу беседы адмирал вызвал майора.

— Барону фон Бретт нужен человек, знающий электротехнику и радио. Кого мы можем предложить?

Майор Саккен задумался, вспоминая, кто из разведчиков знаком с этими специальностями. Адмирал пояснил:

— Не обязательно кадрового разведчика. Можно просто грамотного человека. Он будет обслуживать метеопункт в «Лесной каравелле».

— Есть такой, — ответил майор. — Электротехник городской ТЭЦ, внук Иржи Томмаха.

— Нашего ключника? — не без удивления переспросил барон.

— Совершенно верно. Вас это не устраивает, барон?

— Нет, почему же, если вы рекомендуете…

— Вы нам рекомендовали деда, а мы вам — его внука.

Адмирал улыбнулся. Он понял, что майор Саккен решил разом «убить двух зайцев»: убрать лишнего человека, который мог бы через своего деда проникнуть в тайны замка, и завербовать ещё одного шпиона.

— В «Лесной каравелле», — пояснил майор Саккен, — этот юноша будет незаменим. Тем более что ваша супруга, баронесса фон Бретт, так расположена к его семье. Ну, а в будущем работа на метеопункте поневоле приведёт его к нам.

Адмирал и барон фон Бретт переглянулись. Барон встал, подал майору руку:

— Вы, майор, человек перспективы…

— Разведчик остаётся разведчиком, господин барон, — с улыбкой ответил майор. — Энрике Томмах молод, но опытен в радиотехнике. Всё остальное будет зависеть от нашей щедрости при оплате его труда.

Барон фон Бретт попрощался и вышел из кабинета. Адмирал и майор встретились взглядами.

— Не рискованно ли ваше предложение, майор? — задумчиво произнёс адмирал. — Вы уверены в том, что этот юнец будет работать на нас?

— Пока он поймёт это, господин адмирал, пути отступления будут отрезаны. Барон опытен в таких делах… К тому же Энрике Томмах влюблён в одну из наших красавиц. Значит, связь с разведкой налицо. Вряд ли ему удастся доказать, что он только невинный влюблённый агнец.

— Смотрите в оба, майор, — наставительно заметил адмирал и поднялся. — Готовьте его к поездке в «Лесную каравеллу». Расписки в получении денег будут ещё одним звеном цепи, связывающей его с нами.

— Естественно.

— До десяти вечера вы свободны, майор, — дружелюбно сказал адмирал, протягивая руку. — Распорядитесь, чтобы из «Колледж Экономик» мне доставили личное дело «Туриста».

— Слушаюсь!..

Майор вышел. Адмирал вызвал машину и поехал на загородную дачу. А барон фон Бретт в это время поджидал в гостинице Энрике Томмаха. «Пожалуй, неплохо, что выбор майора Саккен пал на этого паренька, — размышлял барон. — К тому же он, кажется, в коротких отношениях с Агнессой Краус. Необходимо её тоже перевести в «Лесную каравеллу». Это неплохая приманка для Энрике. Сразу окажется в двойной ловушке». Зазвонил телефон. Барон взял трубку.

— Барон фон Бретт слушает.

— К вам Энрике Томмах, — пояснил дежурный гостиницы.

— Пропустите.

Барон положил трубку. Ещё раз обвёл взглядом стол, нет ли на нём чего лишнего, поднялся. В дверь постучали.

— Войдите!

— Здравствуйте, господин барон, — робко сказал Энрике Томмах, в нерешительности останавливаясь у двери. — Вы меня звали?..

— Проходи, проходи, Энрике. Присаживайся. Да, я просил зайти. К тебе есть просьба от баронессы.

Барон умолк, наблюдая за юношей. Энрике прошёл к столу, опустился на отставленный стул. Барон сел рядом и опять заговорил с улыбкой:

— Знаешь, Энрике, баронесса просила меня разыскать тебя, и только тебя. Дело в том, что нам для обслуживания виллы в районе «Лесной каравеллы» нужен человек, знающий электротехнику и радио. Баронесса не желает ни о ком слышать, кроме тебя. «Мы, говорит, знаем эту семью, Иржи у нас провёл всю жизнь. Его внуку можно доверить виллу…» Вот я и решил пригласить тебя, поговорить. Как ты на это смотришь?..

— Неожиданно как-то, господин барон, — ответил Энрике. — Я никогда не мечтал о такой поездке.

— А ты не беспокойся. У нас тебе будет хорошо. Переезд оплатим прилично. Сколько ты зарабатываешь сейчас?

— Тридцать марок в неделю. Есть ещё аккордные работы на заводе до ста марок в месяц…

— Пустяки. Мы будем платить 350 марок в месяц. Работать четыре часа в день. Суббота и воскресенье — выходные. На переезд баронесса определила тебе тысячу марок… Как, согласен?

Энрике не знал, что ответить. Он даже и не мечтал о таком заработке. В голове всё перепуталось от неожиданности. То ему казалось, что барон шутит, то мысли работали в другом направлении: «Получу тысячу марок, — думал он, — как обрадуется мама!.. Буду посылать ей каждый месяц двести марок…» И вдруг, будто кто толкнул в спину: «Может, меня хотят завербовать, как вербовали в Лаос, и послать на войну?..

— Где я буду работать, господин барон? — спросил он срывающимся от волнения голосом. Барон уловил его волнения и дружелюбно ответил:

— Ты не волнуйся, Энрике. Будешь жить у нас, на вилле. Работа пустяковая. У нас машина, электроустановка, киноаппарат. Вот это и будет твоим хозяйством. Ну, там ещё магнитофон, радиола. — Он склонился к нему и сообщил, как самую сокровенную тайну: — Баронесса мне сказала по секрету, что Агнесса Краус скучает по тебе… Ради неё она…

— Агнесса Краус!.. — не удержался Энрике. — Разве она с вами?..

— Да, она у нас работает. Они очень дружны, с баронессой.

Энрике растерялся окончательно. Он не знал, как себя вести. Признаться — неудобно. Скрывать — уже бесполезно: выдал себя — проговорился. Пока он собирался с мыслями, барон сказал, положив руку ему на колено:

— И не раздумывай. Скажешь спасибо баронессе… Ты даже не представляешь себе, как обрадуется твоя Агнесса.

Энрике пристально взглянул на барона, думая: «Неужели это правда?»

Барон поднялся. Прошёлся по комнате и спросил:

— Посылать телеграмму?

— Нет, пока не надо… Я посоветуюсь с мамой. Завтра скажу.

— Ну, хорошо. Отложим до завтра. Баронессе я позвоню… Может, передать привет Агнессе?..

Энрике улыбнулся и поспешно вышел. Но барону было ясно, что привет передать надо.

Так началась новая страница в жизни и судьбе Энрике Томмаха.

 

ГЛАВА IX

«КОЛЛЕДЖ ЭКОНОМИК»

Занятия в разведывательной школе, скрывавшейся под кличкой «Колледж Экономик», приближались к концу. Последний месяц молчаливые фигуры преподавателей появлялись всё реже и реже. Лишь шеф колледжа с прежней педантичностью — в двенадцать ноль-ноль — приходил в славянскую группу, но и он интересовался только одним: следят ли будущие разведчики за периодической печатью, хорошо ли разбираются в географии, твёрдо ли знают расположение административных пунктов, упоминаемых в печати, знают ли, какое население преобладает в этих районах, каковы отличительные особенности его языка, быта и культурного развития.

Шеф приходил в одном и том же гладком коричневом костюме с еле заметной светлой полоской. Менялись только носовые платочки в боковом кармане пиджака. Никто не знал его фамилии, звания, служебного положения, хотя было бесспорно, что он принадлежит к узкому кругу опытных офицеров разведки.

Конспирация шефа была привычной и никого не удивляла. Разведчики не знали и даже не видели друг друга, хотя учились в одной аудитории три года. Эта аудитория представляла собой овальный зал с кабинами-ложами, отделёнными друг от друга. Преподаватель видел всех слушателей, а они — каждый только преподавателя. Никто не знал даже имени своего соседа. В аудиториях можно было услышать лишь номера или клички. Но бесспорным для всех было одно: цели и географические районы их будущих действий.

В последние недели шеф стал часто оставаться наедине с интеллигентным чернобровым шатеном, в совершенстве владеющим польским, украинским, чешским, болгарским, русским языками. Вот и на этот раз, поправив белоснежный платочек в кармане, шеф обвёл многозначительным взглядом кабины аудитории и сказал с расстановкой:

— На сегодня всё. Можете быть свободны… Прошу остаться только «Туриста».

Эта кличка была присвоена чернобровому шатену не случайно. Ещё при отборе разведчиков в школу, шеф колледжа, представляя кандидатуру чернобрового шатена начальству, обратил внимание Ландэ на знание будущим разведчиком языков и обычаев славянских народов, особенно интересовавших в то время руководителей разведки, на его большой опыт туристских поездок по славянским странам, прежде всего по советским республикам, на широкие связи со студентами и т. д.

— Это очень нужная кандидатура, — заметил одобрительно адмирал и в графе анкеты «девиз разведчика» написал: «Турист».

«Турист» мечтал не о такой карьере. Он поступил в университет, стал готовиться к научной работе, мечтал об открытиях, славе. На последнем курсе университета он установил контракт с одним известным профессором, принял лестное предложение стать его ассистентом, но в самый последний момент ему объявили о том, что в числе наиболее способных студентов, подающих большие надежды, его посылают в специальную аспирантуру «Колледж Экономик». Так он оказался в школе разведки.

Удостоиться чести — получить кличку лично от адмирала — удавалось немногим. Он жаловал своим вниманием только избранных. Бывали пополнения в школе, среди которых не оказывалось ни одного крестника адмирала. Но уж если он давал кличку, она становилась вторым именем разведчика.

Понятие «подающий надежды», с точки зрения руководителей разведцентра «ОСТ», заключало в себе не только уровень знаний «Туристом» физики, но и степень морального падения. Целая цепочка уголовных преступлений говорила о том, что этот субъект не остановится ни перед чем. Он был, прежде всего, шантажистом-профессионалом.

Когда шеф и «Турист» остались в аудитории одни, шеф жестом руки пригласил следовать за собой. Поднявшись на возвышение за кафедрой, он потянул шнур. Портьера отодвинулась, обнажила дверь. Шеф вставил ключ в замочную скважину, и они оказались на толстой ковровой дорожке длинного коридора, отделанного панелями красного дерева. В конце коридора шеф небрежно распахнул расходящиеся в стене лёгкие двери.

— Пока ознакомьтесь с обстановкой, — сказал он, указывая на кресло у круглого столика под тяжёлой бархатной скатертью, а сам скрылся за портьерой боковой двери.

Рассматривая многолетние кактусы, пейзажи, висевшие в строгих рамах, «Турист» не заметил, как пробежало время. Присмотревшись к обстановке, он обратил внимание на лежавшую газету, на первой странице которой выделялся кричащий заголовок: «Солнечная буря над Россией!» Он придвинул газету поближе и начал читать. Увлёкшись газетным сообщением, он не заметил, как в комнату вошёл адмирал в сопровождении шефа. Несколько мгновений они стояли молча, поглядывая друг на друга. Потом адмирал кашлянул и спросил дружелюбно:

— Интересное сообщение, не правда ли?

Разведчик вскочил и отчеканил:

— Прошу прощения, увлёкся. Необычайно интересное явление. Но мне кажется…

— За этим я вас пригласил, — перебил адмирал, — и, видимо, не ошибся. Присаживайтесь. Поговорим о деталях.

Адмирал внимательно слушал «Туриста», то и дело одобрительно кивая головой. Видно было, что рассуждения будущего разведчика о причинах «солнечной бури» ему нравятся. Да это было и вполне естественно. «Турист» не только прошёл школу разведки у крупных знатоков своего дела, но и блестяще закончил перед этим физический факультет университета. Именно поэтому и пал на него выбор для проведения глубокой разведки — установления истинных причин «солнечной бури». Выслушав мнение «Туриста», адмирал посидел несколько мгновений, как бы решая: поручать или не поручать эту большую операцию молодому, ещё не бывавшему в переделках разведчику. Потом поднялся, зашагал по комнате, отчётливо выговаривая каждое слово:

— Ваши гипотезы совпадают с моими: а именно, это не естественное явление природы, а дело рук человека. Но кто этот человек — вот в чём вопрос? К сожалению, мы не располагаем даже наводящими на это фактами.

Адмирал остановился, постоял в раздумье. Подошёл к столу, опустился в кресло и заговорил повелительным тоном:

— Уменье раскрыть эту большую тайну будет вашим экзаменом. Некоторое время вы будете находиться в этом здании, точнее, в одной из квартир. Вот вам ключ от неё. Всё остальное сообщит вам шеф.

«Турист» удивлённо взглянул на адмирала, собираясь что-то сказать, но тот поднялся, пожал руку и скрылся за портьерой. Шеф же сказал наставительно:

— Прежде чем пользоваться квартирой, вы должны ознакомиться с ней обстоятельно. В квартире три комнаты: левая — рабочий кабинет, справа — спальня со всеми удобствами, в середине — столовая, в которую вам будут доставлять завтраки, обеды, ужины. Но учтите, ключ должен быть всегда при вас. Другой ключ у нас. В столовую и кабинет никто войти из коридора не сможет, если дверь между ними будет открыта. Не забывайте ещё одну деталь. Когда дверь в столовую из коридора или спальни не закрыта плотно, из кабинета в столовую дверь не открыть. Всё это необходимо для того, чтобы предостеречь жильца от случайностей и ненужных для разведчика общений. Все архивные материалы в вашем кабинете. Постарайтесь их изучить внимательнее, отыскать пути к этой тайне. Когда будете готовы к беседе, заходите после часа в этот кабинет. Адмирал будет предупреждён. Кабинет открывается вашим ключом. Ну, вот и всё. Квартира справа по коридору, номер пятый. Желаю успеха…

Проводив шефа до двери, «Турист» остановился, задумался, стараясь обдумать детали беседы. Так он простоял несколько минут, затем решительно шагнул к двери, ведущей в коридор.

 

ГЛАВА X

ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ

«Турист» неуверенно открыл дверь в свою новую квартиру и остановился. Небольшая, почти квадратная передняя, с внутренними шкафами для верхнего платья по сторонам. Из прихожей в столовую — стеклянная дверь. Он медленно открыл её и вошёл. Комната выходила окнами в сад. У окна справа на столике радиола. В левом углу пианино. Посредине комнаты небольшой овальный стол и четыре полумягких стула. Искусно вделанный в стену сервант. Напротив мягкий диван под таким же чехлом, как и стулья.

«Неплохо», — сказал про себя «Турист» и вернулся в прихожую, чтобы повесить макинтош, шляпу и заняться осмотром всей квартиры.

Распахнув шкаф, он невольно улыбнулся предупредительности: все его вещи из комнаты были перенесены сюда. Вернувшись в столовую и осмотревшись, он заметил на столе книжечку, напоминающую ресторанное меню. Раскрыл её. На первом листе было написано синим карандашом:

«В верхнем отделении серванта напитки. В нижнем — холодильнике — закуски. Завтрак, обед и ужин можно заказать таким образом: подчеркнуть на листке меню необходимые блюда, написать номер своей квартиры, свернуть меню трубочкой, вложить в патрон, патрон вставить в никелевую трубку, выступающую из стены серванта, и повернуть зелёный выключатель».

Он оторвал один листок меню, подчеркнул блюда на обед, ужин и завтрак на следующий день, пометил номер квартиры, взял из ящика-ниши серванта патрон, вложил свёрнутое меню, вставил патрон в трубку. Щёлкнули контакты, и патрон исчез. Он постоял минуту, затем решил осмотреть кабинет. Это была небольшая продолговатая комната. Из обстановки: письменный стол, кресло, книжный шкаф с литературой, этажерка с какими-то разноцветными папками, кушетка. На столе пепельница, электрическая зажигалка, чернильный прибор, карандаши и под пресс-папье ещё записка:

«Все материалы для работы в папках на этажерке. В случае необходимости иметь другие материалы, звоните по телефону номер 0-2-0. Телефонный аппарат в правом верхнем ящике письменного стола».

«Турист» взял с этажерки верхнюю папку и начал перечитывать документы. Это были донесения агентов разведки за последние 15 лет, относящиеся к одной и той же теме: «Реактивные двигатели новых систем». «Турист» ещё раз прочитал оглавление, недоуменно пожал плечами, думая: «Какое отношение к солнечной буре имеют двигатели?» Он открыл ящик стола, снял с рычага миниатюрного аппарата трубку и поднёс руку к диску, чтобы набрать номер. В это время послышалось движение открываемой двери в столовую. «Турист» поспешно встал и направился к двери. Но дверь из кабинета в столовую оказалась закрытой. «Видимо, нечаянно захлопнул», — подумал он и вставил ключ, чтобы открыть дверь и встретить вошедшего. Но дверь не поддавалась. Ключ свободно поворачивался, слышно было, как отодвигается задвижка замка, но дверь даже на миллиметр не сдвинулась в притворе. Он вспомнил предупреждение шефа и рассмеялся.

В столовой слышался звон посуды, шаги человека, стук закрываемых дверей серванта. «Турист» нервно ходил около двери, прислушиваясь к звукам в столовой. Он знал, что проникнуть в столовую невозможно, но любопытство брало верх, и он думал только об одном: кто принёс обед, мужчина или женщина? Прошло некоторое время, донёсся стук закрываемой двери. Он нетерпеливо повернул ключ — дверь в столовую открылась. Он скорее в прихожую, вставил ключ, чтобы открыть дверь в коридор и посмотреть, кто же к нему заходил. Но произошло то же самое: ключ легко поворачивался, свободно отходил затвор замка, но дверь не открывалась. Вспомнив, что он не закрыл дверь в кабинет, он с досадой вынул ключ и торопливо направился к двери кабинета. Дверь была полуоткрыта. «Турист» с досадой захлопнул её и снова направился в прихожую. Дверь в коридор свободно открылась. Но там, естественно, уже никого не было.

Бросив пиджак на спинку стула, он сел за накрытый обеденный стол. Аппетитно поел, накрыл пустые тарелки салфеткой, прошёл в кабинет и погрузился в чтение донесений. На первый взгляд эти короткие сообщения могли показаться утомительно скучными и неинтересными. Но «Турист» улавливал кое-что любопытное, интригующее, в таких, например, депешах:

«…Конструктор Н. произведён в генералы. В том же месяце ему выдана крупная денежная премия. Сейчас конструктор находится в длительной командировке в городе К., где на одном из заводов производятся его реактивные двигатели прежней системы. «Брюнет-прима».

«…В пещерах Базальтовых гор открыты гремучие газы. Месторождение обнаружено бригадиром лесоопытной станции Коевым. Доступ к пещерам закрыт — «Адъютант».

«…В ЦАВИ строжайше засекречена дипломная работа студента моторостроительного факультета Антона Споряну. — «Брюнет-прима».

«…Дача общества охотников в Самгуни обнесена за одну ночь колючей проволокой. На всех дорогах, ведущих к Кедровому перевалу, усилена охрана. — «Адъютант».

Перечитывая эти депеши, «Турист» обратил внимание на повторяющиеся подписи под донесениями, относящимися к институту ЦАВИ и тайнам Базальтовых гор. Он раскрыл блокнот и стал кратко записывать существо сообщений отдельно на страницах, помеченных вверху: «Брюнет-прима» и «Адъютант». За этой выборкой он просидел почти пять часов, не заметив, как прошёл день. Расправив плечи, он закурил и стал прохаживаться по кабинету. «Хорошо бы, — подумал он, — поехать сейчас за город — отдохнуть на свежем воздухе, покупаться в прохладной воде. Но адмирал и шеф не предупреждали, дозволены ли мне эти удовольствия». Обдумывая эту ситуацию, он убедил себя в том, что если такие прогулки не дозволены, то адмирал предупредил бы его об этом. Подойдя к столу, он открыл ящик, снял с рычага трубку аппарата и набрал 0-2-0.

— У аппарата дежурный.

— Говорит пятый.

— Я вас слушаю.

— Могу ли я рассчитывать на машину для поездки за город?

— Когда прикажете?

Покорный тон дежурного не только успокоил «Туриста», но и придал ему смелости. И он добавил повелительно:

— Мне нужно сейчас же. Немедленно!..

— Через две минуты машина будет у подъезда. Запомните номер ДР-00-05. Она в вашем распоряжении круглосуточно. Звонить в парк по номеру 0-33-99.

Дежурный положил трубку. «Турист» взял блокнот, закрыл двери кабинета и спальни, накинул на плечи макинтош, взял в руки шляпу и вышел в коридор. Минут через пять он уже полулежал на заднем сидении роскошного автомобиля, мчавшегося по гладкой ленте асфальта. Огромные кроны каштанов почти смыкались над шоссе, образуя подобие зелёного, прямого, как стрела, тоннеля.

Покачиваясь на просторном мягком сидении, «Турист» мысленно представлял себе тёмносиние вершины Кедрового перевала, дачу охотников у подножья гор. «Но какое отношение, — думал он, — имеет открытие гремучих газов и реактивный двигатель к даче охотников и дипломному проекту студента Антона Споряну? Какая между всем этим логическая связь? Тем более между реактивными двигателями и «солнечной бурей»?

Мысль «Туриста» лихорадочно перескакивала от одной гипотезы к другой, но он продолжал их отвергать, строя всё новые и новые предположения. Иногда ему уже казалось, что он нашёл разгадку тайны, но не проходило и двух минут, как, отбрасывая выдвинутые доводы, он начинал отыскивать новые. Занятый своими мыслями, «Турист» не заметил, как миновал дачный пригород, железнодорожный разъезд. Очнувшись от размышлений, коротко бросил шофёру:

— В город!..

Вернувшись в свою квартиру, он поспешно снял макинтош и шляпу, прошёл в кабинет и снова погрузился в чтение архива разведки. Просидел за письменным столом до трёх часов утра, но записал в свой блокнот лишь две заинтересовавшие его детали: о варианте «М» и о Пал Саныче.

 

ГЛАВА XI

В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Утром «Турист» покинул постель раньше обычного. Принял ванну, позавтракал и закрылся в кабинете, предвкушая знакомство с любопытными деталями. Перечитывая документы в папке «Корнета», он нашёл записную книжку, по утверждению «Брюнета-прима» принадлежащую некому майору Звездину, но в ней не оказалось ничего, проливающего свет на какие-либо обстоятельства, относящиеся к «солнечной буре» или изобретению Споряну. Там были краткие выдержки из газет, собственные размышления о горьком «хлебе» разведчика, ничего не говорящие пословицы, анекдоты и т. п.

Перечитывая записную книжку, «Турист» не без основания подумал: «Наверно «Брюнет» сам сочинил эту чепуху, чтобы обратить на себя внимание начальства». Куда интереснее оказались другие сообщения. Особенно заинтересовали его два. Он выписал их дословно. В одном речь шла о том, что профессор Кремлёв очень обеспокоен исчезновением инженера Споряну. В другом разведчик сообщил, что «изобретателя разыскивают, чтобы вернуть немедленно в распоряжение начальника ЦАВИ». «Турист» снял трубку телефона, набрал номер.

— Прошу дежурного картотеки. Если можно, дайте справку: что означает ЦАВИ, в какой области науки работает профессор Кремлёв, что изобретено инженером Споряну. Можно и по телефону. Да, буду ждать.

Через несколько минут в столе дрогнул звонок телефона. «Турист» взял трубку, придвинул листок бумаги и сделал нужные записи.

Перечитав остальные агентурные донесения из папки «Корнета», он взял лист бумаги и начал обобщать прочитанное, — вернее, составлять план большого разведывательного задания.

Изложив на двух листах свои предположения о «солнечной буре» и сопутствующих ей обстоятельствах, «Турист» дважды перечитал написанное и закрыл его в стол. «Отдохну, проветрюсь и на свежую голову ещё раз проверю себя».

Всю вторую половину дня он провёл за городом. Ходил по тенистому лесу, отдыхал на берегу речки. Утром ещё раз перечитал план, внёс поправки, переписал начисто и пошёл к адмиралу. Он смело вошёл в приемную, но когда приблизился к столу, вдруг почувствовал робость. «А вдруг адмиралу не понравятся мои выводы, — подумал он и остановился в нерешительности. — Может, подождать, подумать ещё, проверить себя?» Он уже склонялся к мысли вернуться, но тут раздался голос:

— Здравствуйте!..

— Здравствуйте, господин адмирал! — вытянувшись, машинально ответил «Турист», обводя взглядом комнату. Но в комнате никого не было.

— Пока я вас не смогу принять, — послышался откуда-то сверху тот же голос. — Оставьте ваш доклад на столе. Несколько позже я вас приглашу.

«Турист» положил папку на стол и направился к выходной двери, думая: «Как в «Новых временах» с Чарли Чаплиным».

Он не спеша открыл дверь, вышел в коридор. Вернувшись в свою комнату, устало опустился на диван, вытер носовым платком вспотевший лоб. Так он просидел полчаса, думая то о телеэкранизации помещения, то о логичности своих доводов, то о взаимосвязи «солнечной бури» и открытых месторождений гремучих газов. Ровно в два часа зазвонил телефон, «Турист» взял трубку.

— Пятый у аппарата, — сказал он торопливо и резко поднялся.

— Жду, готов вас слушать, — раздался отчётливый голос адмирала.

«Турист» торопливо сунул в карман блокнот и направился к двери. Адмирал встретил его посреди комнаты, предложил кресло и сразу заговорил о деле:

— План ваш не лишён логики. «Солнечная буря» — и в том же районе открытие гремучих газов. Беспокойство профессора-химика о судьбе инженера-моторостроителя. Наконец, работа над новым топливом, изобретение реактивного двигателя — всё это, судя не только по агентурным данным, имеет какую-то взаимосвязь. Но какую? Можете вы ответить на эти вопросы шире, подробнее?

«Турист» достал блокнот. Адмирал не спеша взял его из рук разведчика, посмотрел некоторые записи, положил блокнот на стол и сказал наставительно:

— Разведчик не должен привыкать к работе по шпаргалкам. Никаких дневников и блокнотов. Память, и только память… Да, я перебил вас. Говорите всё: догадки, предложения.

«Турист» повторил свои предположения о взаимосвязи целого ряда фактов и высказал смелую, неожиданную даже для адмирала гипотезу:

— Возможно, — говорил он убеждённо, — что им удалось поднять в определённый участок атмосферы значительное количество гремучих газов и взорвать их. Не этим ли объясняется явление, получившее название «Солнечной бури»? Почему оно произошло на одном, очень ограниченном по сравнению с планетой участке? Почему именно в районе Базальтовых гор — в том географическом районе, где открыты гремучие газы? В естественный выпад большого количества газов в атмосферу и их стихийный взрыв я не верю. Это могло произойти близко над землёй, но на такой высоте…

Адмирал задумался. Поднявшись, прошёлся по комнате, сел напротив. После некоторого раздумья сказал:

— Пожалуй, вы близки к истине. Ну что ж, в добрый час! Вам и карты в руки. Поручаю лично убедиться в своей правоте. Через неделю-две вас переправят через границу. Разработают детали, проинструктируют. — Он снял трубку телефона и позвонил в картотеку. Через минуту-две вошёл молодой человек в чёрных очках, молча положил на стол красную папку и так же молча удалился. «Турист» заметил, что чёрные очки даже не взглянули в его сторону. Адмирал раскрыл папку и продолжал: — Запомните адреса явок. Именно запомните. Слушайте внимательно: «Брюнет-прима» — это старший научный сотрудник Метеорологического института — Эмиль Яковлевич Фирсун. Всю корреспонденцию направлять через него, шифром. Шифры получите. На всякий случай там ещё есть наш запасной человек. Давно мы его не беспокоили. Это «Адъютант» — Шпангель — учитель рисования в Самгуни. Но это на крайний случай.

— А кто такой «Корнет»? — не удержался «Турист».

— Его нет. Провалился. Кто он был, неважно, — неохотно ответил адмирал и поднялся. — Вот и всё пока. Тренируйте память. Через неделю к вам зайдёт зубной врач: поставит коронку на один из зубов, в ней будут шифры. Он же сделает маникюр: в двойном ногте будут явки, названные мной. — Он протянул «Туристу» руку: — Желаю удачи. Перед выездом встретимся.

«Турист» уже направился к выходу, но адмирал остановил его у порога:

— Да. Не лишне было бы вам познакомиться с заметками архива замка фон Бретт. Вы не читали ещё их?

— Нет, не читал.

— Напрасно. Обязательно познакомьтесь. Там есть немало любопытных деталей не только об изобретении инженера Споряну, но и о его жизни. Правда, факты давние, но заслуживающие внимания и сейчас.

Угадывая строго наставительный тон сказанного, «Турист» вытянулся:

— Есть изучить архив фон Бретт…

— Не весь. Весь вам просто ни к чему. Внимательно изучите только то, что имеет отношение к инженеру Споряну. Понятно?

— Так точно, понятно.

— Ну вот, пока всё.

— Разрешите идти?

— Да, вы свободны.

Вечером, вернувшись с прогулки, «Турист» нашёл на столе конверт… В конверте — паспорт на имя Пауля Митчелл и записка:

«…Здесь всё, что вам нужно знать. Выучите наизусть. Когда хорошо усвоите, позвоните 0-3-0».

Прочитав дважды описание встречи Вульфа с Цвельтом в замке фон Бретт, «Турист» начал пересматривать свои записи, выдержки из архивных документов разведки. Но ни к каким выводам прийти не мог.

Позвонил в архив, но получил странный ответ: «Остальные документы пока прислать не можем…» Виноватый тон работника архива насторожил «Туриста». «Не случилось ли что-нибудь?» — мелькнула тревожная догадка. Он резко поднялся, нервно заходил по комнате. Потом поспешно снял трубку телефона, позвонил.

— Должен немедленно доложить Вам, господин адмирал… Очень важно…

Торопливо положив трубку, он направился в коридор. Адмирал вошёл в кабинет почти одновременно и встретил «Туриста» испытующим взглядом.

— Документы замка фон Бретт…

— Знаю, — перебил адмирал… Потом невесело улыбнулся, подошёл к сейфу, достал папку и протянул «Туристу»: — Прочитайте и возвратите мне. Тут есть всё, что вам нужно. Исчез только один документ, но пусть вас это не беспокоит. След обнаружен, известны лица…

Адмирал не стал разъяснять: кто эти лица, при каких обстоятельствах исчезли документы, в чьих руках оказались? Но «Турист» чувствовал, что над ним начинают сгущаться тучи той страны, куда ему предстоит проникнуть с опасным поручением. Он ничего не сказал о своих догадках адмиралу, чтобы не выдать настроения.

Вернувшись в свою квартиру, «Турист» достал из папки рукопись, прочитал опись, находившуюся в папке. В ней значилось:

I. Рукопись «Дипломный проект» (фото-копия).

II. Обзорный доклад «Брюнет-прима» — «Консул».

III. Встреча Цвельта и Вульфа в замке фон Бретт.

«Турист» перелистал документы, но обзорного доклада не обнаружил. Посмотрел ещё раз в папку. И там нет. Он снова перелистал рукопись, но безуспешно.

«Хорошо, — подумал он, — с описанием встречи в замке я уже знаком. Почитаю рукопись «Дипломного проекта». Он снял пиджак, взял рукопись и лёг на диван, углубившись в чтение. Читал долго, сосредоточенно. Потом начал делать выписки в свой блокнот.

Ни в этот день, ни позже «Туристу» не удалось познакомиться с остальными материалами об инженере Споряну. Когда на второй день «Турист» ещё раз позвонил в архив, самого важного документа опять не оказалось. Он бесследно исчез вместе с другими документами разведки, относящимися к Споряну.

Сколько ни старался «Турист» разыскать его — всё безуспешно. Об исчезновении документов, видимо, позаботились опытные люди, но какие — можно было только предполагать и догадываться.

 

ГЛАВА XII

СИНЯЯ ПАПКА

Начиналось активное соперничество двух разведок. Пока разведчик, носящий имя «Туриста», знакомился с архивными документами, пока его вдохновитель — руководитель разведцентра «ОСТ» адмирал Ландэ готовил его переброску на территорию СССР, Самгуньскому отделу КГБ стали известны некоторые важные подробности о замыслах врагов.

Начальник Самгуньского отделения КГБ генерал Галаджи уже располагал рядом фактов о том, что матёрый шпион Ландэ протягивает свои лапы не только к открытию профессора Кремлёва, но и к изобретению инженера Споряну. Началась разработка контрмер. Галаджи решил поручить это щепетильное дело самому опытному работнику отдела — полковнику Вересаеву. Однажды, пригласив его к себе, Галаджи долго смотрел молча ему в глаза, как бы спрашивая себя ещё и ещё раз: «Нужно ли взваливать на его плечи ещё разведцентр «ОСТ»? Посидев молча и не найдя во взгляде Вересаева ответа на этот вопрос, Галаджи медленно поднялся, подошёл к сейфу, достал пухлую синюю папку и положил на стол перед Вересаевым, думая: «Именно ему по плечу состязание с Ландэ… пожалуй, только ему…»

— Это дело особой важности. Вы теперь утверждены моим первым заместителем. В моё отсутствие вам придётся соприкасаться с деталями этого дела. Скажу больше, вам лично поручаю разматывать этот шпионский клубок. Познакомьтесь поближе.

— Понятно! Разрешите приступать?

— Занимайтесь только этим делом. Изучите его, вечером доложите.

— Есть доложить вечером!

— Тогда и обменяемся мнениями.

Вересаев вернулся в свой кабинет и раскрыл синюю папку. На первом листе было обозначено:

«Разведывательный центр «ОСТ». Руководитель разведцентра адмирал Ландэ».

Знакомясь с описью документов, находящихся в папке, Вересаев выписал в свой блокнот клички шпионов, работающих по заданиям разведцентра «ОСТ». Затем начал внимательно перечитывать документы. Их было в папке больше сотни. И каждый из них представлял краткую информацию о деятельности, замыслах разведцентра «ОСТ» или его шпионов. Многие из документов были не только очень важны, но и романтичны по своему содержанию.

Полковник Вересаев внимательно перечитывал каждый документ, стремясь из разрозненных сообщений составить единое целое. Его заинтересовала «Голубиная почта» Иржи Томмаха. Некоторые шифровки, комментирующие «Голубиную почту», озадачивали даже его — профессионального разведчика. Перечитывая материалы, он узнал, что на разведцентр «ОСТ» работает в СССР несколько шпионов — «Брюнет-прима», «Адъютант», «Студент» и другие. Все они или подчинены резиденту «Консулу», или находятся в его поле зрения.

«Что же противопоставлено этим лазутчикам с нашей стороны? — подумал он с некоторой озабоченностью. Но тут же успокоил себя: — Конечно, меры приняты. Коль скоро поступают донесения об их деятельности, значит, аппарат отдела действовал. Но достаточно ли активно? По правильным ли путям идут наши люди?

Наиболее пристально занялся Вересаев изучением донесений о подготовке переброски на территорию СССР «Туриста», как было видно из документов, пробиравшегося со специальным заданием. Перечитав относящиеся к миссии «Туриста» ориентировки, Вересаев развернул карту, начал наносить на неё условные знаки.

— Значит, — говорил он про себя, — разведцентр «ОСТ» имеет резидентуру в Самгуньской долине. Вторую создаёт барон фон Бретт в «Лесной каравелле». Куда же направит адмирал Ландэ «Туриста»? А если в Самгунь, то через какой кордон?

Зазвонил телефон. Вересаев взял трубку.

— Вересаев…

— …

— Слушаю, товарищ генерал.

— …

— Есть. Сейчас приеду.

Генерал Галаджи встретил Вересаева совсем необычно. Строгий в официальной обстановке, он здесь, у себя дома, был совсем другим человеком. Не успел Вересаев появиться на пороге, как Галаджи шагнул ему навстречу и заговорил просто, по-дружески:

— Понимаешь, полковник, теперь ясно, где черти зимуют. Поступило ещё одно преинтересное сообщение. Барон фон Бретт действует в открытую. Для своего нового владения, около «Лесной каравеллы», помимо «наблюдающих за сквозняками», он подыскивает надёжного электрика-радиста. Как ты думаешь, куда он его приставит? К домашней радиоле?!..

— И шпионской рации, — уточнил Вересаев.

— Я склонен так же думать… Молодец НР-6, что не пропустил такую мелкую деталь. А мы этот прыщик запеленгуем…

Галаджи взял со стола сообщение «НР-6» и протянул Вересаеву.

— Садись, читай… До чего же разгорелся аппетит у адмирала Ландэ! Он решил, видимо, окружить шпионами и радиоушами всю Самгуньскую долину… Читай, читай…

Вересаев присел на край кресла, начал читать:

«Барон и баронесса фон Бретт переехали в свою виллу около «Лесной каравеллы». Установлено — увозят к себе радиста-электрика Энрике Томмаха, внука ключника в замке фон Бретт — Иржи Томмаха. Сам старик вчера умер.

Смерть старика и выезд Энрике Томмаха лишают нас связи с замком фон Бретт. Принимаем меры по замене связного».

— Ну, как тебе нравится? — спросил Галаджи, когда Вересаев закончил чтение. — Догадываешься, в чём дело?

— Всё ясно. Решили убрать лишний и к тому же ненадёжный глаз из окрестностей замка. А в районе «Лесной каравеллы» оборудуется рация — это совершенно бесспорно.

— Проверим — увидим. — Галаджи склонился над столом и сказал вполголоса: — Надо усилить охрану профессора и Споряну, причём самыми проверенными людьми. Подготовьте список, посоветуемся.

Вересаев вышел. А Галаджи накинул на плечи лёгкий плащ и, насвистывая какую-то мелодию, спустился к подъезду, сел в машину и поехал подышать свежим воздухом, полюбоваться водопадом, низвергающимся с водосброса двенадцатиметровой высоты второго Каскада.

На другой день Галаджи выслушал доклад полковника Вересаева, посидел несколько минут в раздумье и сказал:

— Такой шаг иностранного шпиона — не новость. Но чем он продиктован: внутренним убеждением или соображениями той разведки, которая решила заслать его к нам… Причём, повторяю, не новый, но смелый, рискованный…

— Согласен, генерал. Но не воспользоваться ли такой возможностью?…

— Воспользоваться… год, два, пять и больше он будет работать на нас по инструкциям своих настоящих хозяев.

— Ваше мнение, генерал?

— Моё мнение?.. Слишком рискован этот шаг. И, в то же время, заманчив. Надо взвесить, проверить… Вы сличали то, что он сообщил, с истинным положением вещей?

— Никаких противоречий…

— А ценность его сообщений для нас и наших врагов?

— Именно это и убеждает в его искренности. Он сообщил все подробности о разведцентре «ОСТ», его руководителе — адмирале Ландэ, школе разведки «Колледж Экономик», тайнах замка фон Бретт и действительных целях «научной» экспедиции барона фон Бретт в район «Лесной каравеллы».

Генерал раскрыл лежавшую перед ним папку. Прочитал справку, сличительные данные, достал из конверта-папки фотокарточку.

— Возраст по анкете и фотокарточке не вызывает подозрений… Уроженец села Мархамат Андижанской области… Что дала проверка?

— В Мархамате есть его сестра. Родители умерли. У сестры сохранилась фотокарточка. Копия есть в деле. Всё совпадает с тем, что он рассказал…

— Мобилизован в Советскую армию в 1941 году, — добавил генерал, читая объяснение шпиона, — попал в окружение. Был ранен. После лечения завербован разведкой, закончил школу и, как знающий в совершенстве арабский язык, начал работать в восточном отделе разведцентра «ОСТ»… Значит, работал против нас, изменил Родине, а теперь решил искупить свою вину… Как он объясняет эту метаморфозу?

— В деле есть подробное объяснение…

— Бумага всё выдержит… А как он ведёт себя? Взгляд, тон разговора, чувства, нервы? Что подсказывает вам чутьё?

— Не перестаю сомневаться, товарищ генерал, но думаю, что он откровенен. Не просит ни о чём. «Я знаю, говорит, что вы обязаны поступить со мной, как с изменником. Не жду снисхождения. Прошу лишь об одном: поверить в мою искренность, не отвергать ту пользу, которую я могу принести Родине…»

— Пользу Родине, — повторил раздражённо генерал. — О какой родине печётся этот славянин австрийского происхождения? Выяснили родословную?

— Всё сказанное им — подтвердилось. Отец, Клемент Руссель, уроженец Австрии, в 1914 году был призван в армию. В октябре 1915 года под Тарнополем попал в плен к русским. Как военнопленный, до начала революции в России проживал в районе Андижана. В период репатриации, военнопленных и позднее, при разрешении свободного выезда на родину, остался в Средней Азии. Женился на дочери русского колониста и поселился в Мархамате в доме тестя. Здесь и родился его сын — Николай, ставший сначала изменником, затем шпионом разведцентра «ОСТ» и аспирантом Лесного института в Самгуни.

— Когда он кончает аспирантуру?

— Не скоро. Ещё два с половиной года.

— Как ему удалось попасть к нам в институт?

— В конце войны по заданию разведки поселился в Праге. Поступил на завод. В дни боёв за Прагу «оказался» в партизанах. После изгнания немцев из Чехословакии был заслан к нам. Здесь он окончил институт и поступил в аспирантуру.

— Да-а-а. Всё темным-темно. Но эта фигура может нам пригодиться.

— Тем более, если он не ведёт двойной игры…

— Вот именно… Попробуем присмотреться повнимательнее… Когда вы с ним беседовали в последний раз?

— Вчера под вечер.

— Устройте мне с ним свидание за городом.

— Это возможно через неделю. Так условлено.

— Хорошо… Только вечером, около восьми часов.

— Будет выполнено…

* * *

Аспирант Руссель, или Ярусов, как его назвал полковник Вересаев, собирался на каникулы. Ему предоставлялась полная возможность выбора: поехать на лето в экскурсию по Советскому Союзу, на Крымские или Черноморские курорты. Он знал, что разведцентр «ОСТ» оплатит ему любую поездку. В последнем письме об этом сказано совершенно ясно:

«…Временно оставайтесь в тени. Наблюдайте, но не проявляйте активности в пересылке донесений. Летние каникулы используйте для накопления сведений. Было бы хорошо совершить туристские поездки по нужным нам районам…»

А эти «нужные разведцентру районы» были хорошо известны Ярусову.

В воскресенье Ярусов поехал в условленное место — на рыбалку. Закинув удочки, он задумался над тем, с кем его хочет познакомить Вересаев. «Не доверяют, — беспокойно размышлял он, — не верят в то, что я готов ради их дела пожертвовать жизнью…» Занятый своими мыслями и ныряющими то и дело поплавками, Ярусов не замечал, как бежало время. Снимая с удочки крупного окуня, он услышал за спиной незнакомый голос:

— Майор Ярусов, вас ждёт Вересаев.

Ярусов обернулся, выронив окуня. Перед ним стоял, так же, как и он, в одних трусах, загорелый атлет лет тридцати. Большие карие глаза, казалось, пронизывали насквозь. Незнакомец присел на корточки, откусывая маленькими дольками стебелёк хвоща, улыбнулся и сказал тихо:

— Я послежу за вашими удочками. Идите строго по прямой, в гору. Сделаете восемьсот шагов, поверните под углом сорок пять градусов налево. Через двести шагов будет лужайка. На ней и ждут вас.

Ярусов поднялся, внимательно посмотрел на незнакомца. Не спуская с него пристального взгляда, взял портсигар, достал папиросу, прикурил. «Может, ловушка?» — мелькнула мысль.

— Я вас не понимаю, — сказал он с расстановкой, — о каком Вересаеве вы говорите?

Незнакомец, улыбнулся и сказал тихо:

— Вода тёплая, можно купаться…

— Осторожнее, тут глубокие ямы, — ответил Ярусов, улыбнулся и, захватив портсигар, размеренными шагами пошёл в гору.

Около лужайки Ярусов остановился. Ему показалось неудобным появляться перед полковником Вересаевым в таком пляжном виде. К тому же на лужайке, у костра сидели двое в штатском и о чём-то спорили. Но Вересаева среди них не было. «Наверно, шаги у нас разные, — подумал Ярусов, — неправильно вышел, не к той лужайке. Где же она: дальше или ближе к реке?» Справа треснул сучок. Ярусов обернулся — перед ним с букетом цветов стоял Вересаев, отмахиваясь от мошкары веткой рябины. Он молча кивнул головой в сторону сидящих у костра людей и пошёл на лужайку. Следом пошёл и Ярусов.

— Садитесь, — сказал дружелюбным тоном Вересаев, указывая на край автомобильного сидения. — Знакомьтесь: полковник Остроумов (он кивнул в сторону генерала Галаджи), майор Васильев.

Ярусов назвал свою фамилию, пристально рассматривая лица собеседников. Долгим изучающим взглядом посмотрел на него и Галаджи, потом подбросил в огонь пучок сухой травы и, не сводя глаз с Ярусова, спросил:

— Что основное, главное в вашей поездке в нашу страну: диссертация или задания разведцентра «ОСТ»?

— Установление связей с нужными людьми, вербовка будущих шпионов, особые задания…

— Адреса, явки, способы передачи донесений?..

Вместо ответа Ярусов открыл портсигар, нажал одну из половинок по диагонали, взял за резинку, придерживающую папиросы, — половина крышки разъединилась, как чемодан с двойным дном. Ярусов взял из тайника свёрнутую вчетверо папиросную бумажку, молча протянул её Галаджи. Генерал пробежал по ней беглым взглядом, свернул так же вчетверо и передал майору:

— Перепишите дословно, со всеми знаками, а оригинал возвратите, — и, обращаясь к Ярусову, добавил: — это шифры и позывные рации. А явки, адреса?

Ярусов взял одну из папирос в портсигаре, потёр её между ладонями, ловким движением извлёк сердцевину мундштука и протянул Галаджи, пояснив:

— Это единственный способ связи. В случае провала адресата меня предупредят.

Генерал развернул мундштучную бумажку. На ней стояло: «Почтовый ящик 45. Инженеру Артюхову». Галаджи взглянул в упор на Ярусова:

— Кто такой инженер Артюхов? Это его действительная фамилия?

— Не знаю. Никогда с ним не встречался. Разыскивать не рекомендовано. Вероятно, под этой фамилией скрывается другое лицо, более близкое разведцентру.

— Не совсем умно и, тем более, далеко не конспиративно, — заметил Вересаев, возвращая Ярусову бумажку.

— На простоту рассчитывают, — улыбнулся Галаджи, — тактика понятна. А ещё что-нибудь можете добавить к этому, уточнить?

— Донесения о военных объектах условлено помечать «Местное» и опускать в почтовый ящик в черте города. Шифровки о завербованных шпионах, объективные данные о них отсылать на тот же адрес «Простой бандеролью», с разных железнодорожных станций. Экономическую информацию: об изобретениях, открытиях и прочее — отправлять до востребования владельцу паспорта номер…

— Понятно, — перебил его генерал. — Что вами сообщено разведцентру «ОСТ» за время пребывания в Самгуни?

— Копии всех донесений переданы полковнику Вересаеву.

— А о контакте с нами когда вы сообщили адмиралу Ландэ и в какой форме: «Простой бандеролью», «Местным отправлением» или шифровкой по радио? Где радиопередатчик?..

— Разведцентр ничего не знает о том, что я решил работать на вас. Местонахождение раций мне неизвестно. Раций должно быть две: у того, кто получает «Простую бандероль», и у резидента под шифром «Консул».

Галаджи переглянулся с Вересаевым. По его властному взгляду Ярусов догадался, что этот смуглый человек в штатском — большая фигура разведки. Во всяком случае, полковник Вересаев его подчинённый.

Генерал поднялся, посмотрел на часы. Потом, взглянув в упор на Ярусова, сказал Вересаеву:

— Оставьте нас наедине на несколько минут…

Вересаев и майор Васильев поднялись, отошли за ближайшие деревья. Ярусов окончательно убедился, что «Остроумов» — старший среди них. Галаджи-Остроумов и Ярусов сидели друг против друга несколько минут молча. Наконец, Галаджи задал несколько вопросов. Ярусов ответил, не задумываясь. Каких тем касались эти вопросы, читатель узнает по дальнейшим действиям Вересаева. Скажем только одно — генерала удовлетворила беседа. Он закурил и сказал в обычной для него, спокойной манере:

— Можете быть свободны, майор Ярусов. Пусть это звание сохранится за вами, но… — Он сделал короткую паузу, улыбнулся, не договорив фразы. — Идите, вы свободны… Работа — лучшая рекомендация.

Ярусов подошёл к своим удочкам. Уже вечерело, раскидистые кроны деревьев протянули на восток длинные тени. Когда Ярусов скрылся за деревьями, Галаджи позвал Вересаева.

— Фигура любопытная… Надо перепроверить всё.

— Будет сделано.

— Ну, а теперь пора в город. Утром посоветуемся, как действовать дальше. Сегодня поговорю с Москвой.

Он поднял свой пыльник, перекинул его через плечо и вышел на тропинку, ведущую в глубь леса, к машине. За ним пошли Вересаев и майор Васильев. Через несколько минут где-то в глубине леса отозвалось эхо перекликнувшихся сигналов автомашин.

Смеркалось всё больше и больше. Ярусов сидел на берегу реки в раздумье, не замечая сгустившихся сумерек, не обращая внимания на беспокойно ныряющие поплавки.

* * *

А в это время в разведцентре «ОСТ» заканчивались последние приготовления по переброске в СССР «Туриста».

Скрытый поединок двух разведок принимал активные формы.