ГЛАВА I

НОВЫЕ ЗАМЫСЛЫ

Испытания первых двигателей не удовлетворили Споряну. Он стал категорически возражать против передачи двигателей в серийное производство. Его точку зрения разделяли профессор Кремлёв и генерал Прозоров. Правительственная комиссия была вынуждена согласиться с доводами конструктора.

Антон Савельевич не выходил из экспериментальной лаборатории неделями. Предстояли испытания не только самолётов-снарядов с новым двигателем «СЭВАРД-3», названным профессором Кремлёвым суперреактивным, но и производственные испытания первой передвижной станции искусственного дождевания. Споряну был в состоянии неугасающего творческого подъёма и, казалось, забыл всё, что не имело отношения к предстоящим испытаниям. Он почти не спал, появлялся дома раз в двое-трое суток и то лишь для того, чтобы принять ванну, поесть. Отдохнув часа два, он снова возвращался в лабораторию.

Он часами простаивал у испытательных стендов, проверяя температуру двигателей, влияние вибраций на сигарообразные корпуса самолётов, изучая степень сгорания смесей при разных режимах работы двигателя.

Генерал Прозоров понимал, что этот бурный прилив неутомимой энергии объясняется глубоким сознанием ответственности за предстоящие испытания, стремлением сделать всё, чтобы продемонстрировать изобретение во всей мощи заложенной в нём авторской идеи.

Но у Споряну были и другие причины, приковывавшие его к лаборатории. Ему хотелось как можно скорее разгадать секреты ионосферы, продумать возможности создания самолётов-снарядов как заградительного огня против высотной авиации. Это его интересовало теперь, пожалуй, больше, чем проблема искусственного дождевания. Её он считал уже решённой.

Однажды после многократных стендовых испытаний он пришёл к профессору Кремлёву улыбающийся, довольный.

— Теперь, Пётр Кузьмич, можно передавать двигатель производственникам. Работает безукоризненно на любых режимах.

— Значит, предлагаете передать в серийное производство?

— Нет, пока для широких производственных испытаний. Не одну сигару, а несколько: скажем, пять, десять. Начать испытания в различных условиях: на сибирских равнинах и на больших подъёмах в горах, с тяжеловесными товарными составами и пассажирскими экспрессами…

— На морских и речных судах…

— На всех видах транспорта, Пётр Кузьмич. Но я хочу выговорить для себя одно непременное условие: испытание высотных стратосферных сигар должно проходить под моим наблюдением и в обстановке, максимально приближенной к реальной.

— Новую идею вынашиваете?..

— Меня занимают, Пётр Кузьмич, разности температур атмосферы. Нельзя ли, думаю, извлечь из этого кое-какие выгоды.

— А именно?

— Нам известно, что с подъёмом в стратосферу отмечается понижение температуры. На высоте десяти-двенадцати километров, у границы стратосферы холод достигает 55°. Ещё недавно полагали, что и в дальнейшем нарастание низких температур продолжается, И где-то наступает холод мирового пространства — безмолвие космоса. Так думали раньше, Пётр Кузьмич. А действительность показала другое. На высоте 40 километров температура достигает нуля, а выше начинается… тёплый пояс — озоновая оболочка Земли. На высоте семидесяти километров, или около этого, тропическая жара порядка 85 градусов. А выше температура опять падает…

— По мнению астрономов и метеорологов, — вставил профессор, — на этих высотах странствуют серебристые облака, содержащие космическую, метеорную пыль…

— А что же дальше, — продолжал Споряну, — понижение или повышение температуры?.. Не настало ли время забраться с приборами, с лабораторией, в полном смысле этого слова, на высоту двухсот и более километров?.. Естественный кратногаз с его огромной силой отдачи нас сам толкает во вселенную. К тому же с его помощью можно создать заградительную полосу для высотной авиации.

— Давно ли вы занимаетесь этим вопросом?..

— После того, как в Швейцарии удалось принять передачи московского телецентра… Вот тогда меня и потянуло к озоновой оболочке Земли, к ионосфере.

Профессор задумался. Он знал об этом атмосферном «казусе», как он его назвал. И разговор со Споряну заинтересовал его.

— Да, вы правы. Приём телепередачи на такие расстояния, даже в наши дни — редкость. Это кое о чём говорит…

Он снова умолк. Споряну тоже молчал, думая о том, какие явления вызовут взрывы кратногаза одновременно в двух холодных поясах стратосферы и что произойдёт, если одновременно встряхнуть взрывами и находящийся между ними тёплый пласт?..

— Мысль, прямо скажу, дерзкая, — продолжал профессор. — Но разве управление погодой вас уже перестало увлекать?

— Ну, что вы, Пётр Кузьмич. Создание заградительной зоны против воздушных пиратов на разных высотах будет в то же время служить делу искусственного дождевания, даже в более значительных размерах, чем мы проводили раньше. Широкие производственные опыты можно провести над каким-нибудь степным засушливым районом в размерах, необходимых для полива больших площадей…

Споряну говорил о предстоящих испытаниях с таким увлечением, будто уже получил разрешение на это. Но он, до поры до времени, умалчивал о своих дерзких замыслах. Ведь они действительно могли показаться фантастическими.

И Споряну решил: если ему поручат руководство испытаниями реактивных сигар, то одну из них он отправит в стратосферу. Его особенно интересовал вопрос: потянет ли двигатель за пределами 35 тысяч метров! Он был уверен, что управление сигарами будет снова поручено Юрию Капустину, имеющему опыт в этом деле. «А Юра, — думал он, — пойдёт на такой риск».

Споряну ушёл от профессора в приподнятом настроении. А вечером вместе с генералом Прозоровым отвёз на экспериментальный завод заявку и чертежи улучшенного двигателя. Началась подготовка к большим испытаниям.

Как-то в субботу Прозоров пригласил Споряну и профессора к себе. Начальник испытательной станции подполковник Белкин говорил лаконично, как будто повторял давно заученные слова команды:

— Тренировочные полёты закончены. Взлёт, посадка — безупречны. Чувствительность приборов высокая. Три звена готовы к испытаниям. Экипаж испытательного отряда ждёт приказаний…

— Ваше мнение, профессор? — спросил Прозоров.

— Я хотел бы внести поправку в порядок проведения испытаний.

— Прошу, Пётр Кузьмич.

— По-моему, эти испытания нужно проводить на предельных высотах, и вот почему. Если действие детонации будет достаточно разрушительным в высоких, разреженных слоях атмосферы, то оно будет ещё более сильным в нижних, плотных. Нам известно, что чем сильнее сопротивление окружающей среды, тем выше температура взрыва, а значит, и больше разрушительная сила детонации кратногаза, да и многих других взрывчатых веществ. Тем паче, что высокие горизонты воздушных просторов нас интересуют куда больше.

— Ваше мнение, Антон Савельевич?

— Мы с профессором уже обменивались мнениями. Я тоже считаю, что эти испытания нужно прежде всего проводить на предельных высотах… Может, даже попробовать поднять одну из сигар к границам ионосферы.

— Проба нужная… Но об этом не нужно говорить громогласно… А испытать можно…

— Так и решим. Подполковник Белкин! Заготовьте приказ командиру звена майору Капустину. О дне и часе предупредим.

Зазвонил телефон.

— Прозоров слушает… А, Дмитрий Дмитриевич, приветствую. Когда? Хорошо, хорошо, через полчаса будем. Тогда и договоримся о деталях. Да, да, они приедут со мной.

— Теперь о второй части опытов — испытанию станции искусственного дождевания. Этими испытаниями будет руководить Владимир Петрович Кремлёв. Установлены сроки, определена зона, подобран штат испытательного отряда. Переговоры о деталях поручены мне. Подробные инструкции даст комиссия. Нет возражений?.. так и доложим. — Он поднялся. — Ну, поехали, нас ждут в обкоме партии.

 

ГЛАВА II

НАКАНУНЕ БОЛЬШИХ ИСПЫТАНИЙ

Дмитрий Дмитриевич развернул карту и обратился к Прозорову:

— Ну, генерал, как у вас дела? Когда предполагаете провести испытания?

— Всё зависит от того, Дмитрий Дмитриевич, когда завод даст последние двигатели.

— Тогда послушаем директора.

Мещерин поднялся, откашлялся и начал:

— Нас выбили из графика поставщики. Сейчас нужна электроэнергия для ночной смены. Прошу помочь.

Дмитрий Дмитриевич снял трубку телефона.

— Начальника энергосбыта… Анатолий Андреевич?.. Как у вас нагрузка? Надо увеличить снабжение Мещерину… Очень хорошо. — Положив трубку, Вахрушев взглянул на Мещерина. — Ток будут подавать круглосуточно.

— Двигатели находятся в производстве. Завод даст последнюю партию через месяц. После заводских стендовых испытаний начнётся монтаж реактивных самолётов-снарядов. Эскадрилья стратосферных сигар уже на стапелях. Скоро начнём монтаж электрооборудования, установку двигателей. Двигатели для лайнера будут готовы раньше срока.

— Какие ещё претензии?

— Больше никаких. Остальное будем решать сами.

Вахрушев встал.

— Звоните почаще… Усильте технический контроль… Ну, желаю удачи.

Когда Мещерин вышел, Вахрушев обратился к Споряну.

— Я слышал, Антон Савельевич, вы собираетесь военную игру устроить?

Споряну посмотрел на Прозорова, Кремлёва.

— А они тут не при чём, — улыбнулся Вахрушев. — Мне Галаджи говорил. А как вы представляете себе это практически?

— Я предлагаю, — начал Споряну, — новое использование сигар. Предположим, что по такому-то курсу летят высотные бомбардировщики противника. Известно их направление, высота, скорость. Конечно, очень важно отразить этот налёт.

— Правильно, Антон Савельевич. Воевать мы не хотим, но к встрече врага должны быть всегда готовы. Рассказывайте подробнее.

Споряну с увлечением начал излагать свой план. Все слушали внимательно. Когда Споряну закончил, Вахрушев спросил Прозорова:

— Ваше мнение, генерал?

— Предложение Споряну представляет несомненный интерес, и его необходимо поддержать.

— А ваше, Пётр Кузьмич?

— Боюсь последствий, Дмитрий Дмитриевич. Ведь это же воздушный бой, сражение, а не опыты. Риск, большой риск.

— Значит, вы против?

— Нет, почему же? Идея интересная, но с такими экспериментами нужно быть очень осторожным. Где-нибудь над пустыней — другое дело. А здесь кругом население. Рисковать можно, но с точным расчётом.

— Что вы, Антон Савельевич, на это скажете?

— Пётр Кузьмич, безусловно, прав. Конечно, на время испытаний должно быть прекращено всякое движение в определённом радиусе. Испытания следует вынести как можно ближе к безлюдному району Базальтового перевала. Реактивные аппараты «стратосферной артиллерии» можно доставить в верховья «Долины архаров», значительно дальше, чем при прошлых испытаниях.

— Но тогда вы запускали единичные самолёты-снаряды. А теперь, как я понимаю, речь идёт об отражении «вражеского налёта», значит, о посылке нескольких серий таких снарядов.

— Над Базальтовым перевалом, Пётр Кузьмич, можно производить громы любой силы.

— Можно то можно, но не надо забывать, Антон Савельевич, что по обе его стороны есть населённые пункты…

— Что же вы предлагаете, Пётр Кузьмич? — спросил Вахрушев.

— Расширить границу запретной зоны… учесть все возможные последствия…

— С этим и я согласен, — улыбнулся Споряну.

— Тогда вам и следует поручить составление плана проведения испытаний, а мы, все вместе, посмотрим его, посоветуемся.

Когда все поднялись, Вахрушев спросил Прозорова:

— Кому будет поручено руководство испытаниями?

— Профессор предлагает поручить прежнему составу.

— Это значит: Владимиру Петровичу, майору Капустину и Антону Савельевичу. Что ж, пожалуй, верно.

Вечером генерал Прозоров лично инструктировал руководителей обоих испытательных отрядов. Первым он пригласил лётчика Капустина — командира звена самолётов, управляемых по радио. Они должны были проходить в зоне заградительных взрывов, создаваемой стратосферной батареей. Прозоров неторопливо пожал руку лётчику и указал на глубокое кресло. Закурив папиросу, генерал глубоко затянулся и, выпустив тонкую струйку дыма, пристально посмотрел на Капустина.

— Задача такова: специальный эшелон отходит в зону испытаний в понедельник. Радиоаппаратура, «стратосферные сигары» будут погружены в ночь на понедельник на площадке учебного аэродрома института. Приёмка, охрана эшелона до места назначений возлагается на вас. В вашем распоряжении отряд младших лейтенантов-дипломников института. Координаты зоны испытаний и маршруты полёта вам вручат на месте.

Генерал, встал, прошёлся по кабинету.

— Ещё раз предупреждаю. Строжайшая тайна и безукоризненная точность. Уцелевшие самолёты должны быть посажены. Их приборы позволят проникнуть в тайны, ещё неизвестные науке.

— А если и признаков не останется?

— Ну, тогда уж, — генерал развёл руками, — разговор другой.

— Всё же постараюсь…

— От вашего умения будет зависеть…

— Постараюсь, товарищ генерал!..

— Предупреждаю, майор, это совсем иные явления, чем, скажем, грозовой вихрь, рождённый столкновением туч, или раскаты грома. Это нечто неизмеримо большее, рассчитанное на то, чтобы встряхивать грозовые тучи, как носовой платок, и заставлять их отдавать осадки там, где нужно. Перед вами стоит задача: проверить, как в этом огненном урагане поведёт себя управляемый по радио реактивный самолёт. А от этого будет зависеть решение ещё более широкой задали. Задачи обеспечения мирного труда, покоя наших матерей, жён, детей.

Помолчав, генерал продолжал:

— Сила детонации газов и сопротивления воздуха по расчётам учёных должна разрушить, раскрошить оказавшийся в зоне взрыва самолёт. О человеке в самолёте и речи не может быть. При такой температуре он там — воск, исчезающий при соприкосновении с огнём.

— Это очень заманчиво, товарищ генерал, хотя и направлено своим остриём против нас — авиаторов. — Он задумался, представляя себе эту разбушевавшуюся стихию. — Это же величайшее орудие обороны, которым можно создать заградительный огонь от любых воздушных сюрпризов.

— Не просто огонь, а непроницаемую, непреодолимую огненную стену. И проверка её в действии поручается вам.

Они долго беседовали о деталях предстоящих испытаний. А в лаборатории профессора Кремлёва в эти минуты заканчивались последние приготовления к отправке в зону испытаний первой экспериментальной станции искусственного дождевания «СИД-1», способной вызвать обильное орошение не на десятках, а на сотнях и тысячах квадратных километров степей и пустынь. Профессор Кремлёв сам предложил запустить на три высоты одновременно по 100 снарядов. 300 взрывов — это 300 квадратных километров потрясённой и раскалённой стратосферы.

— На какую площадь распространяются осадки — вот что теперь важно, — говорил учёный, напутствуя своего сына Владимира Петровича перед отъездом в зону испытаний.

 

ГЛАВА III

В ГОРОДЕ КРАСНОГО КАМНЯ

В Кзыл Кентабад (город Красного Камня) майор Ярусов добрался лишь под вечер. Слишком долго длилась процедура проверки документов в комендатурах пограничных застав, разрешающих выезд и въезд. Потом, почти пять часов, петляя по горным лабиринтам, взбирался под самые облака двадцатипятиместный автобус. Ещё задолго до спуска в Кентабадскую долину Ярусов почувствовал, что страшно устал и от длительного горного пути, и от резких перемен высоты, и от непрерывной качки.

Заняв номер в гостинице, Ярусов в полусонном состоянии принял ванну и повалился на кровать. Однако и шести часов оказалось достаточно, чтобы окреп уставший, но сильный, натренированный организм. Ярусов проснулся бодрым, в хорошем расположении духа. Он был доволен тем, что генерал Галаджи вновь поручил ему навестить «Лесную каравеллу». Да и цель поездки была более интересной, чем в прошлый раз. «С чем придётся столкнуться на этот раз, — думал он, — куда приведут опасные пути разведчика? Главное — встретиться с Энрике Томмахом. Он поможет найти, к кому ведут эти следы из Самгуньской долины и почему они идут к «Лесной каравелле».

Ярусову было известно, что «цитрусовод» Таберидзе был связан с «Лесной каравеллой». Теперь предстояло установить, кто такие «Брюнет-прима» и «Турист»? Где они действуют и что у них за связи в «Лесной каравелле» и Самгуньской долине?

Обдумывая пути получения необходимых данных, позволяющих размотать этот запутанный клубок, он пришёл к твёрдому убеждению, что генерал Галаджи прав: между «Брюнетом-прима» и Таберидзе давние связи. Надо найти подтверждения. Тогда нетрудно будет установить, кто скрывается под кличками «Брюнет-прима» и «Турист».

Почти неделю Ярусов знакомился с достопримечательностями города Красного Камня, бродил по улицам, музеям, паркам, библиотекам, старинным минаретам. Однажды ночью его разбудил телефонный звонок. Не вставая с постели, Ярусов взял трубку:

— Да, Руссель. Да, да! Пришлите, пожалуйста, жду…

Он вскочил и нервно заходил по комнате. «Что могло случиться?» Вскоре над входной дверью загорелась красная лампочка. Ярусов открыл дверь. Перед ним стояла женщина в форме почтового ведомства.

— Могу я видеть господина Русселя?

— Это я. Войдите, пожалуйста.

— Осмелюсь попросить у господина документы, подтверждающие его личность.

Ярусов подал паспорт. Посыльная записала номер и, протягивая скреплённый печатью конверт, попросила расписаться в журнале.

Проводив посыльную, Ярусов нетерпеливо сорвал печать. В бильдограмме было зашифровано несколько хорошо понятных лишь ему слов:

«Выпускаем питомцев в день вручения диплома Споряну. Бал начинаем вальсом. Слушайте на наших волнах. Подтвердите получение. — Сильвестр».

Ярусов набрал номер телефона и продиктовал безобидный текст ответной телеграммы. Потом поднял портьеру и распахнул окно. С высоты девятого этажа казалось, что большой южный город, окутанный туманом, плывёт среди океана. Где-то далеко внизу, скрытые пеленой испарений перекликались автомобили, подавали свой пронзительный голос сирены троллейбусов. Город только просыпался. Вершины далёких гор чуть-чуть золотились в первых лучах восходящего солнца.

«В день вручения диплома Споряну — это значит, испытания начнутся послезавтра утром», — подумал Ярусов.

До перевалов, за зоной которых должен вести наблюдения Ярусов, было около 300 километров. Спуски да подъёмы, а их на этом пути восемь, кроме того, три опасных серпантина над пропастью. Перебирая в уме все эти препятствия, Ярусов мысленно высчитывал, когда ему удастся достигнуть конечного пункта.

— Спешить, спешить нужно! — сказал он про себя.

И нервно заходил по комнате, озадаченный мыслью: «А вдруг на перевале всё ещё нет радиосвязи?.. Как узнать об этом, не привлекая к себе внимания? Опустившись в кресло, он обхватил руками голову. «Установил ли рацию Энрике Томмах? Как с ним связаться? А может, барон фон Бретт увёз его совсем в другое место?»

В такой позе, с запрокинутой назад головой и ничего не видящим взглядом, он просидел долго. Затем резко вскочил.

— Прочь сомнения и размышления! Скорее в путь. Дорога́ каждая минута.

Было совершенно ясно, что многое будет зависеть от машины и водителя. Ярусов набрал номер таксомоторного парка и дал заявку. Через полчаса мощная легковая машина уже мчала его по прямому асфальтированному шоссе.

 

ГЛАВА IV

НАЧАЛОСЬ…

Рано утром через Самгуньский мост на больших скоростях пронеслась странная процессия. Впереди открытый газик-вездеход с автоматчиками в касках. Следом, строго, соблюдая дистанцию, с такой же скоростью летели две «Победы» в сопровождении трёх машин с охраной. В первой рядом с шофёром сидел профессор Кремлёв, сзади Вахрушев и Споряну, во второй дымили папиросами Прозоров и представители Министерства.

Дворники двух соседних домов, подметавшие тротуар, посмотрели вслед автомашинам, пожимая плечами.

— Видимо, самолёт разбился, — сказал бородатый дворник соседу.

— Должно быть, раз так спешат, — согласился тот.

Не успели старики обменяться мнениями, как из-за угла вывернулся на такой же скорости ещё один газик с автоматчиками. А следом пошли грузовики. Вместо кузовов у них были какие-то высокие плоские ящики, вытянутые над кабинами, покатые назад и наглухо закрытые кругом брезентом. В кабинах рядом с шофёрами сидели курсанты-лётчики в касках. По тому, как ревели моторы, преодолевая подъём, нетрудно было догадаться, что в кузовах, укрытых брезентом, лежит нелёгкий груз.

Проводив взглядом последнюю машину, бородатый дворник многозначительно кивнул соседу:

— Видел?.. Тут, брат, не аварией пахнет. На аварии обычно «скорая помощь» летит и плачет без перерыва. А эти, видел? Тишком, ладком и пораньше, чтобы меньше любопытных глаз было.

— Что же это, по-твоему?

— Знамо дело, что-то секретное. Может, снова гору крушить. А может, испытание силы какой?..

Дворники умолкли, наблюдая за удаляющейся процессией. Потом бородач заговорил вновь:

— Недавно сын справлял день рождения. Его начальник, Зосимом Лукичом звать, как подвыпил — рассказал нам по секрету, что где-то под землёй у Кедрового кряжа есть такие печи, где варят разные взрывчатые смеси.

— Тсс!.. Ты не очень-то громко, — шикнул на старика сосед. — Пообре́зать язык малость надо твоему Зосиму, чтобы не болтал лишнего.

— Он же только моему сыну…

— Ну, он сыну спьяна сказал, а ты всей улице по глупости, — проворчал сосед и зашагал в свой квартал.

Долго ещё виднелся автопоезд на уходящих в гору серпантинах шоссе. Перевалив через первую гряду, он повернул влево по лесной дороге, ведущей к горным озёрам. Миновав последний посёлок за туристской базой, передние машины остановились у бьющих из скалы ключей, чтобы пополнить водой радиаторы.

Споряну вышел из машины, легко сбежал под горку к журчащему источнику, напился, зачерпывая холодную воду рукой. Обмахнув лицо носовым платком и поднявшись на насыпь горной дороги, он остановился.

На вершины далёких гор легли первые лучи восходящего солнца, позолотившие снежные шапки. Майор Споряну, окинув взглядом автопоезд, растянувшийся, по ущелью, и полюбовавшись причудливыми красками наступающего дня, горными пейзажами, сел в машину.

Через несколько минут автопоезд прошёл над обрывом и скрылся в тёмной пустоте тоннеля. Когда рассеялось облако пыли, на фоне серой каменной стены перед входом в тоннель вырисовалась неподвижная фигура часового в каске, с автоматом на груди.

* * *

А в это время Владимир Петрович был уже далеко от Самгуни. Его эшелон шёл в наиболее засушливые районы. На платформах стояли мощные аппараты станции искусственного дождевания, которую нужно было испытать и рекомендовать для народного хозяйства.

Поезд подходил к зоне испытаний. Владимир Петрович сидел в своём купе над метеокартами, изучая направление воздушных потоков, стараясь определить нужную точку «бомбардировки стратосферы».

— Подходим к станции назначения, — доложил начальник охраны поезда.

— Очень хорошо. Распорядитесь немедленно приступить к разгрузке. А я поеду в зону.

Поезд начал замедлять ход. Под колёсами застучали стрелочные переводы. Состав подходил к перрону степного разъезда, прильнувшего к отрогам Базальтовых гор. Вдали сверкали белизной заоблачные пики снежных вершин.

«Завтра утром, — думал Владимир Петрович, — по ту сторону гор загремит первый сокрушающий залп стратосферной артиллерии по высотной авиации «противника». А на следующую ночь мы начнём создавать искусственный грозовой циклон. Интересно, в какой мере оправдаются расчёты Споряну?..».

 

ГЛАВА V

НА АВИАПОЛИГОНЕ

На другой день рано утром на авиаполигоне, в долине, за соседним перевалом, авиатехники сняли чехлы с трёх серебристых сигар, стоявших на рельсах веером расходящихся катапульт. Лётчик-майор Капустин поднялся по ажурной дюралевой лесенке на мостик средней катапульты и вошёл в кабину серебристой сигары. Он тщательно проверил действие приборов высоты, скорости, напряжения в батареях, работу приёмо-передаточной рации, потрогал рули поворота, высоты, осмотрел барографы и, выйдя на мостик, приказал:

— Опечатать кабину!..

С такой же придирчивостью он осмотрел механизмы управления и других сигар. Потом в люльке передвижного автокрана проехал вдоль вздымающихся в небо катапульт, внимательно осматривая места сварки рельс, измерил прибором угол подъёма. Закончив осмотр, он подозвал дежурного инженера.

— Товарищ капитан! Увеличьте угол подъёма катапульт до 30 градусов и дайте смазку.

Капитан козырнул и, подойдя к основанию мачты, напоминавшей семафор, перевёл рычаги. В матовом треугольнике, венчающем остриё мачты, загорелась цифра «30». Через минуту-две послышалось глухое гудение скрытых под землёй моторов, двигающих катапульты. Рельсы медленно стали подниматься, задирая носы серебристых сигар. Когда угол подъёма достиг 30 градусов, на матовом экране погасла «тридцатка» и подземное гудение стихло. Только по рельсам катапульт, как челноки, летали металлические паровозики-маслёнки, оставляя на рельсах лакированный след масла. Наконец, умчавшись в верхнюю часть катапульт, не вернулись и маслёнки, а в матовом треугольнике вспыхнула ломаная линия, означавшая, что сигары готовы к старту.

Капустин посмотрел на часы и, приказав капитану очистить полигон, направился к зданию управления. Войдя в кабинет, он включил рацию и надел наушники. Стенные часы пробили без четверти семь. Вскоре засветился зелёный глазок, и майор услышал знакомый голос Антона Споряну:

— Докладывайте!

— Звено самолётов на старте.

— Запуск ровно в семь ноль-ноль. Полёты в квадрате восемь по эллипсу. Потолок — 100. Повторите задание!..

Капустин повторил и посмотрел на начальника полигона, нервно раскуривавшего папиросу. Из репродуктора послышалось:

— Прошу сверить часы. На моих без 10 минут семь.

Капустин взглянул на стрелки своих часов, потом на стенные и сел поудобнее к щиту приборов управления. Последние минуты тянулись томительно долго. Он то примерялся к рубильникам включения катапульт, поудобнее устраиваясь в кресле, то снова и снова сверял указатели приборов управления самолётами. Наконец, в тишине кабинета раздался гулкий удар часов и в то же мгновенье послышался голос Споряну:

— Внимание!..

Рука Капустина легла на рубильник катапульт. Он отсчитывал, мысленно удары часов: «четыре, пять, шесть, се…»

— Запуск!!! — раздался властный голос.

— Есть запуск, — громко ответил Капустин и уверенно повернул до отказа рубильник.

С полигона донёсся рёв реактивных двигателей. Серебристые сигары, оставляя огненные хвосты, скользнули, как метеоры, по рельсам катапульт и исчезли в синеве. Капустин включил телеэкран. Начальник полигона придвинулся поближе. Вот сигары, сделав разворот, пошли почти отвесно вверх. Дежурный инженер, следивший за изменением высоты полёта, повторял через ровные паузы:

— Пять… шесть… тридцать… сорок…

Когда он сказал «100», Капустин взялся за переключатель. Серебристые сигары, отчётливо видные на экране, приняли горизонтальное положение и понеслись по прямой, оставляя позади себя длинные белые хвосты.

Начальник полигона и дежурный инженер устремили немигающие взгляды на экран. Вот впереди, по курсу самолётов, прочеркнулись огненные линии, словно от трассирующих пуль. На высоте среднего в этажерке самолёта, немного впереди по курсу, вспыхнули шапочки взрывов. И в то же мгновение образованные взрывами белые барашки выкинули во все стороны пучки молний, обвивших летящие самолёты. А на их месте появилось кучевое, быстро растущее облако. Майор взглянул на указатель высоты самолётов — стрелка остановилась на нуле. На указателе скорости тоже нуль. Он включил радиопередатчик на волну патрулирующего в зоне испытаний самолёта.

— Видите ли сигары?..

— Нет! Не слышу и работы их двигателей. Вторую минуту планирую с выключенным мотором, ничего не вижу и не слышу.

— Возвращайтесь на аэродром.

 

ГЛАВА VI

НА ЭКРАНЕ РАДАРА

В «Долине архаров» ещё стоял полумрак. Поднявшаяся полоса утренних туманов прижималась к лесным склонам, словно не хотела покидать пробуждающуюся долину. Высокие пики далёких гор дымились в утренних лучах, как горящие терриконы шахт. Споряну долго рассматривал в бинокль менявшуюся расцветку горных пейзажей, следил за направлением медленно перемещающихся по долине туманов, думая: «Погода портится, облака, видно, будет ветер — непредвиденные противники. Ну, ничего. Ближе к реальной обстановке «воздушного налёта».

Из-за поворота долины вынырнули легковые машины. Споряну навёл бинокль.

— Вот и комиссия, — сказал он шофёру, — а вы уверяли, что опоздают. Разве Дмитрий Дмитриевич может опоздать?

С холма, на котором веером стояли приготовленные аппараты «стратосферной артиллерии», подали условный сигнал. Споряну быстро пошёл к посту управления радарной установки, размещённой поблизости, в пещере. Дежурный техник доложил:

— Связь с полигоном установлена. Приём и передача проходят отлично.

Споряну расстегнул плащ и сел на ящик около рации. Окинув взглядом приборы, вопросительно посмотрел на техника.

— Только на коротких, товарищ майор, — ответил техник, не ожидая вопроса. — На других сильные помехи. В таких нагромождениях природы, — он указал рукой в сторону Базальтового перевала, — возможны любые сюрпризы. Давно известно, что над Базальтовым перевалом магнитный компас — не советчик.

Споряну включился на двустороннюю связь. Глазки настройки соединились. В репродукторе послышался голос:

— «Горная»?

— «Горная» у аппарата, — ответил Споряну.

— Как меня слышите?

— Великолепно.

— Докладываю обстановку: вторая эскадрилья на старте. С северо-востока надвигается облачность.

— Каковы данные «единички»?

— Волна — семь и три четвёртых первой шкалы. Курс — запад, высота — двадцать ноль-ноль, заход по эллипсу с левым разворотом.

— Понятно. Следите за экраном.

Споряну перевёл приборы направляющей рации на полученные данные и наклонился к микрофону.

— «Ласточка»?

— Я «Ласточка».

— «Единичку» запускать на третьем режиме.

— Есть на третьем режиме.

Споряну поднялся и пошёл навстречу членам комиссии. Поравнявшись с представителем Министерства, генерал-лейтенантом авиации, взял под козырёк:

— Докладывает начальник испытательного отряда майор Споряну. Реактивные аппараты готовы к отражению атаки «противника». Радарные установки ведут наблюдение за горизонтом.

Генерал-лейтенант козырнул и подал руку.

— Здравствуйте, товарищ Споряну. Командование ВВС надеется на успешное решение поставленной Вами задачи.

— Ну, а теперь, Антон Савельевич, — вступил в разговор Дмитрий Дмитриевич, — знакомьте со своим хозяйством. Где прикажете нам расположиться?

Споряну указал на расставленные за огромным валуном автомобильные сидения.

Дмитрий Дмитриевич опустился на одно из них. Обвёл взглядом горизонт.

— Великолепный обзор. И на случай непогоды — рядом укрытие, — он указал рукой на глубокий грот в отвесной каменной стене. В этот момент из грота вышел военный в форме лейтенанта связи. Дмитрий Дмитриевич повернулся к Споряну. — Э, да там уже занято…

— В гроте размещено управление радарами, — пояснил Споряну. — Прошу членов комиссии осмотреть «штаб управления огнём».

Миновав узкий вход в грот, члены комиссии оказались под высокими сводами просторной пещеры, в глубине которой слышался монотонный плеск падающих с высоты капель воды. На выровненной, утрамбованной площадке стояли телеэкраны радара. У пультов управления сидели в наушниках связисты. Споряну посмотрел на часы и взял журнал наблюдений. «Ласточка» предупреждала о надвигающейся из-за перевала облачности. «Жаль, что видимости не будет», — подумал Споряну. К пульту подошли генерал Прозоров и представители ВВС. Связист, не замечая их, продолжал вызывать посты наблюдения: «Северный, Северный!.. Сообщите направление ветра». Потом придвинул журнал и сделал очередную запись: «6.50 — ветер северо-восточной четверти, 20 м/сек. Видимость падает — усиливается облачность».

Споряну занял место у пульта. Посмотрел на часы. Радист включил репродуктор. Споряну придвинул микрофон и сказал с расстановкой:

— «Лас-точ-ка!»

— «Ласточка» слушает.

— Сверьте время. Сейчас 6.55.

Споряну встал. Подошёл к членам комиссии.

— Через пять минут запуск. Прошу по местам. Из-за укрытия не выходить.

Члены комиссии направились к выходу. Галаджи взял профессора Кремлёва под руку, наклонился к уху:

— Заметили, Пётр Кузьмич, как переменился Споряну? Волнуется…

— Вполне естественно, — так же тихо ответил профессор. — Я сегодня наблюдатель, и то волнуюсь. Да и вы, Сильвестр Антонович…

— Волнуюсь, Пётр Кузьмич, волнуюсь.

Провожая взглядом членов комиссии, Споряну торопливо попыхивал папиросой. Недокурив, бросил её на землю, потушил ногой и быстрыми шагами пошёл к выходу. Выйдя из грота, остановился. Привычным движением достал папиросу, машинально закурил. Посмотрел на папиросу, затушил её о спичечную коробку и вместе со спичками механически положил в карман.

Часы показывали 6.58. Споряну вернулся в пещеру и подошёл к пульту управления. Включил главный экран. В репродукторе раздался отчётливый голос:

— «Горная», внимание!!!

— «Горная» у аппарата, — спокойно ответил Споряну.

— Запуск…

Споряну немигающим взором впился в экран, прислушиваясь к шумам в наушниках. Прошла минута, вторая, наконец пост наблюдения передал первые данные о «налёте реактивных бомбардировщиков противника».

— В квадрате 10 курсом на северо-запад идут три высотных бомбардировщика «противника». Высота 25 тысяч…

— Повторяю: принято 10, три, 25…

— Правильно. Курс северо-запад. Переходят в квадрат 22.

Споряну повернул один из рычагов пульта. Вспыхнул красный глазок настройки.

— У аппаратов — внимание!

— Есть внимание…

— Квадрат 22. Высота 25. Прицел по диагоналям юго-восток — северо-запад.

Споряну медленно поворачивал рычаги настройки, направляя чуткие «уши» и дальнозоркие «глаза» радара в поле квадрата 22. На экране показались три точки. Споряну переключил радар на автоматический ход, думая: «который из них «единичка»? Почему высота 25?» Он придвинул микрофон к самым губам и спросил строго:

— «Ласточка»?.. Почему высота 25, а не 20?

— Тактический манёвр, товарищ майор. Приказ генерала Прозорова.

— Хо-ро-шо! — по слогам ответил Споряну и переключился на пост наблюдателя. — Проверьте высоту!

— Высота 28. Идут с резким подъёмом, отклоняются вправо на точку пересечения квадратов 20—28.

Споряну взглянул на экран. Точки с той же скоростью перемещались в квадрате 21. Стрелка прибора, показывающего высоту, приближалась к цифре 35.

— У аппаратов? — громко сказал Споряну.

— Есть у аппаратов…

— Прицел — граница квадратов 21—28. Высота 35—40. Стрельба — восходящей этажеркой.

Споряну неотрывно следит за точками, передвигающимися по экрану. Вот одна из них стала быстро набирать высоту: 45—50—55.

…Члены комиссии не могли различить, даже в бинокль, контуры высоко мчащихся реактивных сигар. Они видели только тянувшиеся от них белые полосы газов. Когда одна из сигар начала круто уходить вверх, генерал Прозоров сказал вполголоса:

— Маневрирует.

— Любопытно, — заметил представитель ВВС, — достигнут ли ракетные снаряды такой высоты?

— Посмотрим, — не отрываясь от бинокля, отозвался Прозоров.

На площадке у ракетных аппаратов завыла сирена. Персонал спрятался в укрытие. Прозоров мысленно отсчитывал секунды: «раз, два, три, четыре, пять…»

Над площадкой вспыхнуло ослепительное зарево. С рокотом и свистом понеслись в поднебесье ракетные самолёты-снаряды, оставляя за собой огненные полосы. Между площадкой и наблюдательным пунктом поднялась стена пыли. Сверкнули огни второго залпа. Туча пыли расширилась, заслонив весь горизонт обзора. Раскаты грома потрясли землю. Видя, что дальнейшие наблюдения бесполезны, члены комиссии пошли в грот — в штаб управления «стратосферной артиллерией».

Раздался третий залп, заставивший всех пригнуться к земле. Стало душно, начало темнеть, как перед грозой.

Споряну сидел у пульта управления, не отрывая глаз от экрана радара. Стрелка прибора высоты уже стояла на делении 95, а «единичка» забиралась всё выше и выше. Члены комиссии молча стояли за его спиной, наблюдая за ползущей по экрану точкой.

Представитель ВВС, опытный авиатор, сразу понял, в чём дело. Подойдя ближе и наклонившись к Споряну, он спросил:

— Насколько я понимаю, один бомбардировщик «противника» всё же прорвался?

Они встретились взглядами.

Споряну кивнул головой и начал плавно переводить рычаги реле звукосветовых прицелов стратосферной установки. Точка быстро перемещалась по квадрату 36, то камнем устремляясь к земле, то свечкой уходя ввысь. Стрелки прибора высоты показывали снижение и подъём «единички» между делениями 85—100. Выждав момент, когда «единичка» снова пошла в отвесное пике, Споряну послал на высоту 85—95—100 по пять ракетных снарядов.

Казалось, секунды длятся слишком долго. Не мигая, Споряну следил за движением точки. И вдруг на экране вспыхнули жёлтые искорки и потухли. Там, где была «единичка», появилось тёмное пятнышко. Оно начало разрастаться, становилось всё темнее и темнее. Споряну включил стратосферную установку и обернулся к представителю ВВС, широко улыбаясь:

— Всё, товарищ генерал-лейтенант. «Единичка» больше не существует.

Он придвинулся к микрофону, чтобы вызвать Капустина, но рация полигона молчала. Капустин в это время разговаривал с патрульным самолётом, крича в микрофон:

— «Двойка», сообщите последние наблюдения…

— Сигары исчезли при столкновении со взрывами. Вонзившись во взрывные барашки на большой скорости, сигары не вышли из них. Падающих обломков не видел.

— Сгорели или взорвались?

— Взорвались в момент столкновения с барашками…

Пилот-наблюдатель не придал значения плеснувшим во все стороны огненным языкам и повторным взрывам, сопровождающимся сильным громом. Он не видел, как от быстро разрастающихся барашков алмазной россыпью понеслись к земле полосы прозрачно-голубого дождя.

— Обойдите зону с резким снижением. Поищите обломки или следы сгоревшего самолёта, дым, лесной пожар.

Капустин переключился на передатчик Споряну.

— «Горная», «Горная!»

— Я «Горная»… Где вы пропадали?

— Говорил с пилотом патрульного самолёта.

— Ну и как?

— Никаких следов.

Споряну помолчал. После некоторого раздумья проговорил удовлетворённо:

— Да-а, недурно.. Ну, Капустин, доставлять обратно тебе нечего. Возвращайся в Самгунь налегке и пиши генералу объяснение о том, как потерял всё своё вооружение… Ха, ха, ха! Шучу, конечно…

— Понимаю.

— Ну, я тоже даю команду своему поезду брать курс на Самгунь. Пока, до встречи в Самгуни.

— Есть до встречи в Самгуни…

 

ГЛАВА VII

ЗНАТОК РУССКОЙ ДУШИ

В купе спального вагона «Голубого экспресса», отошедшего от станции Самгунь, сидел в одиночестве белёсый, словно выгоревший на солнце, блондин. Невидимые брови, зеленовато-мутные глаза, заострённая кверху, стриженная под бокс, почти лишённая шеи голова и широко расходящиеся к ушам крупные скулы — казались не подходившими одна к другой деталями, случайно собранными вместе.

Десять лет Фрэнк жил в Китае. Он хорошо овладел китайским и японским языками. Последнее время обитал в Маньчжурии, изучал быт и нравы русских белогвардейцев. Теперь, как знаток русской души и русского быта, он ездил в Самгунь с удостоверением специального корреспондента «Воскресного журнала» для описания русской свадьбы с натуры. Однако Фрэнк интересовался больше не свадебными церемониями, а уединёнными заповедниками и, если старался попасть на свадьбы, то непременно в сёла, расположенные вблизи комбината редких металлов, ртутных рудников и озокеритовых месторождений. Его больше тянуло к отрогам Базальтового перевала, поближе к тем местам, где пахло добычей ценных руд.

Вот и сейчас он ехал с билетом до станции «Горячие ключи», но можно было с уверенностью сказать, что он сойдёт раньше. На этом участке железной дороги его уже знали. Он выходил на каждой станции, интересовался ценами на картофель, масло, сметану, приценивался к курам, но покупал лишь орехи или малину.

Поезд всё набирал скорость. Фрэнк Майкл Фостер, как звали корреспондента, позвонил в буфет вагон-ресторана и опустил раму окна. Через несколько минут послышался стук в дверь. Фрэнк приосанился, одёрнул полы костюма и сказал громко, с ударением на первом слоге:

— Входите!..

В дверях показалась черноглазая девушка в украинской блузке, белом переднике и белой косынке. Не входя в купе, она спросила:

— Что угодно господину?

Фрэнк расплылся в улыбке, обнажил ряд золотых зубов. Официантка повторила вопрос. Иностранец улыбнулся ещё многозначительнее и сказал с расстановкой и свойственной таким людям развязностью:

— Мне нужен сам директор ресторана и… бутылка русски коньяк. На закуска до́бри зе́рнисты и́кры, холожены осетровины и один ваза фрукт… с ваша выбора…

Девушка вышла. Отойдя немного, повторила вслух: «С ваша выбора… тьфу!..» — и скрылась в тамбуре вагона.

Вскоре пришёл директор вагон-ресторана, приземистый армянин с непомерно крупным, мясистым носом и бычьей лоснящейся шеей. Фрэнк пригласил его присесть к столику, достал из бокового кармана пачку дорогих папирос фабрики «Дукат» и протянул собеседнику, выговаривая слова с явно выраженным японским акцентом:

— Русски табака хорошо, густо ароматично…

Закурив папиросу, Фрэнк небрежно забросил ногу на ногу, пристально рассматривая сидящего напротив бритоголового директора ресторана, как бы изучая его внешность. Потом заговорил вкрадчивым голосом, стараясь придать дружелюбный тон начинающейся беседе:

— Мы — заграница, спечиаль корреспондент один афторитетна журнала. Приехала русски страна посмотреть кольхозное богато…

Послышался лёгкий предупреждающий стук. В открывшейся двери показалась вытянутая рука с подносом, уставленным яствами, затем и сама официантка. Молча поставив поднос, официантка привычным движением разместила всё на небольшом столике и так же молча вышла. Фрэнк налил по рюмке коньяку и, пригласив кивком собеседника, сказал громко:

— За русски народа! Оченно хорош, оченно спокойно русски народа.

Чокнувшись, он не выпил, а выплеснул рюмку коньяку себе в рот. Положив на язык миниатюрный кусочек холодной осетрины, он бросил косой, будто случайный взгляд на видневшиеся вдали исполинские пики Базальтового перевала и начал «проникать в русскую душу».

— Богата страна. Горы высоко, прерий широко, моря много страшно глубоко… Эти гора, — он указал взглядом на Базальтов перевал, — кроме базаль, много разны богатства есть?

— Ах, дорогой, — начал директор с присущей его народу находчивостью, — какой там кеклик с архаром живёт!

— О, это оченно интересна разговора. Мой спечиал интереса посмотреть здешни места народна свадьба. Говорим, говорим, уважаемы, — я вас-а внимательна слушала… Хочет знайт я, какой сама лучия свадьба?

— Где вина больше, дорогой, там и лучше свадьба…

В это мгновение в открытом окне вагона раздался всепотрясающий рёв промчавшихся над поездом реактивных самолётов. Фрэнк почти до половины высунулся в окно. Небо было чистым, как бирюза. Тройка реактивных сигар была уже далеко. Налетев вихрем, так же неожиданно оборвался потрясающий барабанные перепонки рокот. Фрэнк окинул быстрым взглядом небосвод, но ничего не заметил, откинулся на сиденье, потянулся к бутылке.

— Такой громка песня надо коньяки прибавлять.

Они выпил ещё по рюмке. Фрэнк умолк, досадуя на то, что не видел очертаний промчавшихся метеором самолётов. А директор сидел, наблюдая за иностранцем. Наконец, Фрэнк сказал рассеянно:

— Велико досада, не видался. Наверно, оченно крупна самолёта. Далеко летайт может. Ведь ваша страна есть девиз: Летайт высоко всех, далеко всех, быстро всех…

— Они так и летают. Вы сами слышали и видели.

— Хорош, оченно хорош слышала, но глубок огорчаю — не виделся, поздно смотрела.

Пока Фрэнк пытался наладить разговор на тему о пролетающих самолётах, которые его интересовали куда больше сельской свадьбы, произошли новые события, захватившие внимание не только Фрэнка, его собеседника и всех, кто ехал в этом поезде, но и жителей десятков сёл, расположенных в радиусе 80—100 километров.

Сначала донёсся резкий треск, как будто одновременно открыли огонь тысячи автоматов. Потом раздался глухой гул, напоминавший раскаты далёкого грома. Директор не успел глазом моргнуть, как Фрэнк снова был в окне, а его портативный «кинап» уже отсчитывал кадры. Директор взглянул в направлении, интересовавшем Фрэнка, и замер от удивления. В ясной синеве неба курчавились белые барашки взрывов, напоминавшие своей формой не то белые грибы, не то глубокие перевёрнутые вверх дном тарелки. Барашки продержались в таком виде два-три мгновения, потом округлились в шары и выбросили из своего центра во все стороны снопы огня. Донёсся гул взрыва огромной силы. Воздушной волной Фрэнка толкнуло в вагон, сбросило на пол, а директора прижало к мягкому сидению. Закачались вагоны, захлопали двери тамбуров.

Опомнившись, Фрэнк вскочил, тараща глаза на съёжившегося в углу директора, опасливо выглянул из-за косяка. Там, где курчавились белые барашки, выросла синевато-серая, быстро расползающаяся во все стороны, туча. Поезд стукнул буферами, сдал немного назад и начал набирать разгон. Из репродуктора донёсся голос начальника поезда:

— Спокойно, товарищи пассажиры. Ничего особенного. Это производятся взрывы скал на строительстве плотин нового каскада.

Директор, не открывая глаз, наощупь вышел в коридор, протёр глаза и, крикнув: «Посуда, посуда!», почти бегом бросился в вагон-ресторан. Фрэнк открыл пишущую машинку и торопливо застучал по клавишам, предвкушая крупный гонорар за эту необыкновенную сенсацию.

 

ГЛАВА VIII

«ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ»

Редактор «Воскресного журнала» Генри Митчелл каждую субботу появлялся в кафе «Нью сервис», служившем их редакционным буфетом.

Кафе помещалось напротив редакции, через переулок, в мрачном доме, казавшемся выдолбленным в скале, нависшей над переулком. Здесь Митчелла знали все, он был для посетителей «Нью сервиса» важной фигурой. Суббота была для него единственным днём отправления редакторских обязанностей. Но и их Митчелл исполнял своеобразно, на американский лад, за столиком кафе, в окружении друзей или поклонников его «таланта» и власти — репортёров, фельетонистов, обозревателей спортивных клубов..

Митчелла знали все. Знали, что редактор умеет ценить выдумку, особенно, если эта выдумка отвечает желаниям тех, кому принадлежит журнал и сам Генри Митчелл.

В эту субботу Митчелл пришёл в кафе «Нью сервис» раньше обычного. Пройдя в кабину-ложу около оркестра, зашторенную зелёными бархатными портьерами, редактор вставил ключ в замочную скважину и прошёл в свой кабинет, напоминавший скорее сталактитовый грот, обставленный дорогой мягкой мебелью.

Опустившись в кресло, Митчелл позвонил секретарю, дав знать о своём приходе, и раскрыл ожидавшую его папку.

Редактор Генри Митчелл никогда не писал длинных резолюций и не правил материалы в оригиналах или гранках. Если ему нравилась статья, бойко написанный фельетон или репортаж, он ставил в углу свои переплетающиеся инициалы или крупный крест. Этого было достаточно, чтобы материал вышел в очередном номере журнала.

У редактора Генри Митчелла был свой порядок. Все материалы, кроме касающихся высокой политики, поступали в отделы, там готовились к набору и попадали в папку редактора уже в гранках или чаще всего оттисками полос журнала. Три раза в месяц секретарь представлял своему шефу баланс поступивших, набранных и напечатанных материалов. Если Генри Митчеллом была завизирована половина набранных материалов, то работа этого отдела считалась хорошей. Если же с его вензелем оказывалось больше 60 процентов подготовленных материалов, то зарплата редактора отдела увеличивалась на столько же процентов. Но если таких материалов было меньше половины — соответственно снижалась и зарплата редакторов отделов. Это была не столько бухгалтерия гонорарного бизнеса, сколько система определения и оценки политических взглядов сотрудников редакции.

Сегодня был особый день. Первой в папке лежала оттиснутая на цветном бланке с грифом «Сенсация» телеграмма от специального заграничного корреспондента. Генри Митчелл отложил сигару, откинулся в кресле и начал читать:

«Сенсация, сенсация!!! Над нами летающие тарелки!»

Фрэнк Фостер».

«Голубой экспресс» проходил вблизи высокого горного кряжа, напоминающего хребты Кордильер. В семь часов мы услышали нарастающий, способный лишить слуха рёв реактивных двигателей, оборвавшийся так же мгновенно, как и появился.

Не успев осмыслить, в чём дело, мы услышали новые звуки, напоминающие грохот встряхиваемых листов железа или стрельбу бесчисленного множества пулемётов. И сразу же раздался далёкий гул, похожий на грозовые раскаты страшной силы.

Когда я устремился к окну, чтобы взглянуть на происходящее чудо, то был отброшен воздушной волной в глубину купе. Собрав все силы, цепляясь за разные предметы, я снова добрался до окна и, придерживаясь за оконную раму, нажал спуск своего «кинапа».

Вот что запечатлел мой аппарат.

Километрах в десяти от поезда, за высоким лесистым перевалом прочертили воздух идущие от земли огненные хвосты. На их концах в синеве безоблачного неба вспыхнули яркожёлтые шапки огня. Вспыхнули и остановились неподвижно, завихряясь курчавыми барашками белых облаков, напоминающих перевёрнутые глубокие тарелки.

Через мгновение тарелки вспыхнули подобно взрыву большой мины, разбрасывая огонь во все стороны. Донёсся гром, превосходящий гул больших землетрясений. Воздушной волной меня свалило на пол. Застучали двери, закачался вагон, и под силой давления ветра поезд стал.

Причины и подробности читайте в следующем номере.

Дочитав сенсационную телеграмму, Генри Митчелл поспешно снял трубку и набрал номер.

— Хэлло! Джон, немедленно ко мне!

Положив трубку, он взял ручку и первый раз за этот год начал правку текста. Испещрив всю телеграмму редакторскими коррективами, он взял свой неизменный вишнёвый карандаш и крупно написал наискось:

«Срочно выправить и в десяти оттисках вернуть мне. — Митчелл».

Вложив гранку в патрон пневматической почты, он нажал кнопку и раскурил потухшую сигару. Минуту посидев неподвижно, редактор вновь вооружился карандашом и всё, что находилось в папке, не читая, пометил своим вензелем. Затем на листке блокнота набросал записку:

«Номер журнала должен выйти не завтра, а сегодня к 9-ти вечера, и двойным тиражом. — Генри Митчелл».

Выстрелил ещё один патрон пневматической почты. Редактор поднялся и стал прохаживаться, насвистывая мотив популярной песенки.

Минут через десять на пороге показался Джон Гросс, компаньон Генри Митчелла.

— Я готов слушать, Генри, — сказал Джон вместо приветствия.

Они опустились на обшитый бархатом диван. Стукнул прилетевший из типографии патрон пневматической почты.

Митчелл достал из него оттиски и один из них протянул Джону, наблюдая, какое произведёт впечатление «отредактированное» им сообщение.

Джон сначала убрал ноги с кресла, потом встал:

— Прекрасно, мой мальчик! Это настоящий бизнес! Дать двойной тираж.

— Всё учтено, Джон. И номер выйдет сегодня же.

— Где сейчас Фрэнк Фостер?

— Около Самгуни, набирается впечатлений с натуры о сельских свадьбах.

— Хе-хе-хе!

— Ха-ха-ха!

Джон перечитал оригинал телеграммы, одобрил находчивость редактора и поднял глаза на собеседника:

— Как ты догадался, Генри?

— Телеграмма Фрэнка напомнила мне историю с летающими тарелками, выдуманную херстовцами вскоре после войны. Помнишь, какой фурор произвела тогда она в Штатах?

— Как не помнить! Но Херст оскандалился с этой уткой…

— И тем не менее газеты сделали своё дело. Попробуем… Ещё найдутся простаки, которые поверят в то, что коммунисты готовятся напасть на Америку. — Генри умолк, попыхивая папиросой, потом проговорил с расстановкой: — Посмотрим, что из этого получится… Что ни говори, а одна ложь — это всё-таки ложь, в ложь, услышанную дважды, начинают верить, а ложь, повторяемая постоянно, начинает походить на правду.

Компаньоны по производству газетных уток встретились взглядами, улыбнулись. Джон посмотрел на оттиск телеграммы Фрэнка Фостера и сказал:

— Подлинник нужно послать шефам…

— Не беспокойся, Джон. Все депеши, поступающие из-за границы, они получают в копиях и притом раньше нас.

— И даже интимные? — не без удивления спросил Гросс.

— Абсолютно все.

— Чёрт знает, что такое! Не может быть…

— Сейчас убедишься. — Редактор взял трубку телефона. — Прошу Управление стратегической разведки… Управление?.. Советника по печати… Хэлло!.. Господин Бридж? Вас беспокоит Генри Митчелл по поводу сообщения Фрэнка Фостера… Подредактировать?.. Понятно, понятно. Будет сделано… Новости на Уолл-стрите? Любопытно… Ах, это та… Благодарю вас. — Положив трубку, Митчелл взглянул на компаньона. — Слышал, Джонни?..

Из зала кафе доносились звуки джаза. Митчелл вызвал секретаря и предупредил:

— Мы будем в ложе. Поторопите печатников. Я жду сигнальные экземпляры. Идём, Джонни. Отдохнём за коктейлем.

Разместившись за столиком в овальной ложе, обращенной к оркестру, заказали коктейль. Немного повеселев, Гросс придвинулся к Митчеллу и повёл откровенный разговор.

— Да, Генри, нам кое-что перепадёт за «синие ампулы»… Ха-ха-ха!

— А именно?

Джон придвинулся поближе и понизил голос до шёпота:

— Выводим новые вирусные культуры… с особым вегетационным периодом.

— Точнее…

— Вносишь в почву с осени. Можно и зимой рассеивать по снежному покрову. Весной злаковые, овощные культуры и даже травы впитают этот препарат вместе с влагой. Ну, а дальше всё пойдёт обычным порядком: кто бы ни употребил в пищу продукты из этих злаков и трав — люди или животные — финал один. Сорок дней длится инкубационный период, а затем наступает сонный паралич.

— А если птицы занесут эту болезнь на наш материк?..

— Ну, это мало вероятно. И к тому же найдено средство, локализующее сонный паралич за несколько часов.

— Скользкая затея.

— Ну, нет… Упаковываем с птичьим пером в специальные бомбы-контейнеры и передаём управлению стратегической авиации. — Он затянулся сигарой и заключил: — Коммунисты ликвидируют последние остатки покорной нам старой «демократии». Это, конечно, очень беспокоит Уолл-стрит…

— С разведением колорадского жука выбросили на ветер 20 миллионов долларов, в Корее получили слишком дорогую пощёчину, теперь выбросите полмиллиарда, к тому же посеете чуму и холеру в Штатах.

— Каким образом?

— Да очень просто. Взлетит ваша лаборатория с чумными бактериями и холерными вибрионами в воздух…

— Шпиону к нам не проникнуть…

— А рабочим вы доверяете? Да и на учёных не очень-то надейтесь. Идеи коммунистов разлагают не только рабочих и мелких фермеров. Учёные умеют тоньше маскировать свои убеждения, не кричат о повышении зарплаты, не бастуют и не митингуют…

Они замолчали, потягивая прохладный коктейль и думая каждый о своём. Джаз начал очередной номер в таком темпе и с таким необъяснимым в искусстве театрализованным оформлением, что нормальному человеку трудно было бы понять, что происходит на эстраде: попурри из каких-то танцев для сумасшедших или попросту драка. Редактор допил бокал и продолжил начатую мысль:

— Печать — самое сильное оружие, — говорят коммунисты. И они правы. Это поистине ни с чем не сравнимое средство психологического воздействия на массы. Посмотришь завтра, что сделает этот небольшой сенсационный репортаж Фрэнка. А напечатай его в том виде, в каком он передан — эффект будет диаметрально противоположный, направленный только на то, чтобы ещё больше поднять престиж коммунистов в глазах народа.

В кафе загорелись лампы дневного света. Вечерело. Митчелл заказал ужин.

— Господин Митчелл, пришли сигнальные экземпляры, — послышался голос секретарши.

Митчелл бегло просмотрел развёрстанную на всю первую страницу корреспонденцию Фрэнка и написал через всю обложку цветным карандашом: «Генри Митчелл».

— Немедленно направьте выпускающему.

Девушка удалилась. Снова разговоры о бизнесе, лихорадочная какофония джаза, громкий хохот посетителей.

Прошло около часа. Наконец, Митчелл уловил доносящиеся с улицы голоса продавцов газет. В распахнувшиеся двери кафе показался мальчик с большой пачкой журналов под мышкой. Лавируя между танцующими парами, он подошёл к ложе редактора, молча подал два экземпляра журнала и, обернувшись к залу, крикнул:

— Экстренный выпуск! Летающие тарелки над Штатами!

Трудно передать начавшуюся суматоху. Все устремились к разносчику. Задвигались стулья, зал наполнился беспорядочным говором, выкриками. Джаз умолк, не окончив танго. Митчелл кивнул маэстро и бросил на эстраду номер журнала. Маэстро ловко подхватил журнал, перевернул обложку и театрально крикнул в зал:

— Внимание! Внимание! Летающие тарелки над Штатами!!!

Он обвёл предупреждающим взглядом зал и начал читать сообщение:

— «Голубой трансконтинентальный экспресс проходил вблизи скалистых хребтов Кордильер. В 19 часов по нью-йоркскому времени в открытые окна вагона донёсся нарастающий рокот реактивных двигателей. Все пассажиры бросились к окнам.

Фрэнк Фостер».

Вот что они увидели:

Впереди по ходу поезда, прячась в курчавых барашках облаков, летели непонятные, управляемые по радио, адские атомные машины, напоминающие перевёрнутые вверх дном глубокие тарелки.

Через несколько минут наши высотные батареи дали залп. Навстречу «тарелкам» с воем понеслись снаряды, оставляя за собой огненные хвосты.

Вскочив на стол, я нажал кнопку своего «кинапа» и снял последующие события на плёнку.

Что запечатлел мой аппарат?..

Когда снаряды достигли белых барашков, маскирующих адские тарелки, вспыхнули взрывы, разбрасывая во все стороны багровое пламя. Донёсся грохот, превосходящий гул землетрясения.

Воздушной волной выбило окна, закачались вагоны, и поезд стал, задержанный страшным вихрем.

Так адские машины большевиков были расстреляны нашей артиллерией. Нападение не удалось, но может повториться с ещё большим коварством.

От редакции: Подробности читайте в очередном выпуске.

Генри и Джон покинули кафе.

Народ, высыпавший на улицы, остановил движение. Всюду крики, шум, истерические голоса родственников тех, кто ехал «Голубым экспрессом».

А Митчелл самодовольно улыбался.

 

ГЛАВА IX

В ЗЕЛЁНОМ ПЕРЕУЛКЕ

Дачный пригород Самгуни. Широкая асфальтированная улица с ровными рядами стройных, как свечи, тополей, ширококронной черёмухи скорее похожа на большой городской бульвар. Вдоль тротуаров, отделённых от полотна мостовой высокой каменной бровкой, тянется забор однотипного штакетника. В каждом квартале пять домиков-дач, расположенных в глубине квартала и отделённых от улицы густой зеленью палисадников. Весной, когда цветёт черёмуха, вся улица покрывается сплошным белым кружевом. Воздух наполняется пьянящим ароматом.

Улица и посёлок возникли недавно. Прежде здесь был густой хвойной лес. Лес и сейчас вплотную подступает к дачам. Многие улицы упираются в густой бор, где летом собирают ягоды, а осенью — орехи, шишки. О его близости напоминают названия многих переулков: «Сосновый», «Малинник», «Мачтовый бор», «Глубокий лог» и т. д.

В переулке, названном Зелёным и ведущем к «Пади трёх ключей», стоит богатая двухэтажная дача, обнесённая высоким тесовым забором. Позади дачи густой ельник, скрывающий начало обрывистого ущелья, тропинка по дну и осыпям которого выводит к реке Самгунь. Недавно жители переулка стали замечать, что на даче произошли перемены. Сначала появилась злая овчарка, громким лаем предупреждавшая владельцев дачи о приближении посторонних. Потом в окнах второго этажа опустились плотные шторы. Но самым любопытным событием, привлекшим внимание дачных ребятишек, были какие-то следы на тропинке, ведущей от реки Самгунь к даче.

Однажды двое ребят из Зелёного переулка задумали узнать, кто же ходит на дачу по тропинке оврага. Выбрав удобное место, они укрылись в ельнике над самым обрывом и стали ждать. Когда солнце опустилось за лес и надвинулись сумерки, на тропинке появился неизвестный человек. Он шёл осторожно, поминутно останавливаясь, прислушиваясь к шорохам ельника. Ребята притаились, почти перестали дышать. Незнакомец вышел из оврага, ещё раз внимательно огляделся и, пригнувшись, прошёл несколько шагов в сторону от тропинки. Ребята видели, как он разгрёб под большой елью прошлогоднюю хвою и что-то поднял. В то же время на даче раздались три коротких звонка. Незнакомец положил взятый предмет на место, тщательно забросал хвоей, наблюдая за калиткой дачи.

Минуты через две калитка открылась. Из неё вышла старуха, посмотрела направо, налево, вынув платок, не спеша вытерла лицо и так же медленно возвратилась во двор дачи, прикрыв калитку.

Незнакомец осмотрелся, неслышными шагами подошёл к калитке и скрылся за ней. Мальчики переглянулись, кивнули друг другу и, крадучись, перебежали к той ёлке, под которой что-то делал незнакомец. Разрыв осторожно хвою, ребята обнаружили деревянную коробочку. Нерешительно открыли её. В коробке оказалась розетка с кнопкой электрического звонка. Только тут ребята заметили, что от деревянной коробки идёт провод.

— Бежим домой, — предложил один из мальчиков.

— Нет, подожди, — шёпотом ответил другой. — Я сейчас залезу вон на ту ёлку и посмотрю во двор дачи. А ты, если что, пискни мышью.

Он осторожно, стараясь не задеть сухих веток, взобрался на ель. Раздвинув густые лапы хвои, сквозь просветы в ветвях стал смотреть, что происходит на даче. Через несколько минут в палисадник дачи со стороны переулка проскользнули ещё две тени и тут же во всех окнах опустились плотные шторы.

Спустившись с ёлки, мальчик шепнул брату:

— Бежим домой. Расскажем всё папе.

Обогнув ельник, примыкавший к даче, мальчики огородами побежали к дому.

— Опять до ночи в лесу были? — строго спросил отец, но, заметив взволнованные лица ребят, переменил тон: — Что случилось?

Мальчики невольно оглянулись на освещенную зелёную дачу и начали наперебой рассказывать.

Выслушав сбивчивый рассказ, отец улыбнулся.

— А я думал что-нибудь серьёзное. Мало ли кто может прийти на дачу в летнее время. Тем более, что у соседа столько знакомых… Ужинайте и ложитесь спать. Завтра разбужу рано — пойдём в лес.

Успокаивая ребят, он думал: «Любопытно. Кто же навещает этого учёного, прячась по оврагам?» — он вышел на террасу, постоял минуты две и вернулся в комнату.

— Таня, укладывай ребят, — сказал он жене. — Я скоро вернусь. Нужно съездить на работу, подписать срочные бумаги.

— Только не задерживайся, Дима, — понимающе ответила жена.

— Не беспокойся. Вернусь через час — полтора, не больше, — добавил он и пошёл к автобусной остановке.

Что же происходило в это время за закрытыми ставнями зелёной дачи?

Один из пришедших был хозяин дачи — кандидат наук Эмиль Фирсун. Войдя в гостиную, он спросил у сидевшей за рукоделием старушки:

— Пришёл?

Та молча кивнула и указала глазами на дверь с тяжёлыми бархатными портьерами.

— Мы будем в кабинете. Пригласите.

Хозяин показал своему спутнику на противоположную дверь, пропустил его вперёд. Как только за ним закрылась дверь, незнакомец покровительственно хлопнул хозяина по плечу:

— Неплохо, господин… «Брюнет-прима», устроились… укромный уголок. Вокруг лес — великолепная маскировка. Удобные подступы.

Хозяин дачи почувствовал, что у него холодеют пальцы. Человек, назвавшийся при первом знакомстве «профессором», оказался явным разведчиком. Эмиль Фирсун не чувствовал особого угрызения совести, когда выполнял за приличное вознаграждение некоторые поручения. Но теперь, когда его дача оказалась резидентурой разведки, он испугался. Ему вдруг показалось, что за дачей кто-то следит. Он слышал, как стучит сердце, но не мог ни вымолвить слова, ни сдвинуться с места.

В раскрывшейся двери показался незнакомец, который пробирался к даче по тропинке оврага. Переступив порог, он по-военному вытянулся, но его перебил «профессор»:

— Отставить, Пауль, не время. Докладывайте кратко.

— Именно кратко. Всё сказано вот в этом документе.

«Профессор» взглянул на растерявшегося владельца дачи и процедил сквозь зубы:

— Оставьте нас…

Эмиль Фирсун не помнит, как очутился в другой комнате. Он устало опустился на стул, обхватил голову руками и произнёс тоном обречённого: «Пропал… Погибло всё…»

Принимая протянутый листок бумаги, «профессор» привычным движением левой руки одел роговые очки. Он дважды прочёл текст и вопросительно взглянул на собеседника.

— А где подлинник? Почему только выдержка из документа?

— Подлинник представляет собой сильно забитый лист копировальной бумаги. Его сейчас разбирают, но надежд на большие подробности никаких. Всё, что удалось разобрать, занесено на эту фотограмму.

— Значит, здесь всё?

— Полагаю, господин адмирал, что для такого опытного разведчика, как вы, этого более чем достаточно.

«Профессор», польщённый комплиментом, ещё раз прочёл текст фотограммы, гласившей:

«… в радиусе 400 километров от города Б… с 15 по 20 июня закрыть движение гужевого, автомобильного транспорта и пешеходов. В ноль часов 20 июня прекратить на 10 часов движение самолётов и поездов. Установить военный карантин на все дни. Вход в зону по специальным пропускам. Персонал охраны сформировать из офицерского состава в соответствии с прилагаемой инструк…»

— Так, так, — чуть слышно произнёс «профессор», нервно барабаня по сукну стола холёными пальцами. Медленно поднялся, молча прошёл от стола к двери, заложив руки за спину, и, вернувшись к столу, остановил испытующий взгляд на Пауле.

— Сегодня 11 июня. До закрытия зоны немногим больше трёх суток…

— Жду приказаний, — сказал, щёлкнув каблуками, разведчик.

— Ваше мнение, коллега?

— Один из опытных разведчиков должен попасть в зону испытаний. Связь — рация 557.

— Этого мало, очень мало… Одному человеку такая операция не под силу. Секрет испытаний вместе с языком, который владеет этим секретом, должен быть в наших руках. И главное, без шума.

«Профессор» подошёл к висевшей на стене карте Азии и, очерчивая взмахами стэка прибрежные уступы моря, продолжал:

— Видите: озёра, тростники. Вот здесь в районе зарослей камыша островок. Вот он-то и может благоприятствовать исходу операции.

Пауль понял намёк «профессора». Встретившись с ним взглядом, почтительно склонил голову и кратко изложил новый план.

— Изучение местности, доставка «языка» на борт гидросамолёта — и секрет перестаёт быть секретом.

— Только не горячитесь. Садитесь и слушайте внимательно.

«Профессор» взял со стола фотокопию полученного документа и начал излагать подробности плана операции.

— Поедете поездом до канала. Там под пешеходным мостом вас будут ждать. Пароль: «Голубая вода». В супергондоле спуститесь вниз по течению до развалин крепости, помеченной на карте. Здесь её затопите. Определите ориентиры и проберитесь в район города «Б». В остальном полагаюсь на вашу смелость и находчивость. В обществе профессора Кремлёва спуститесь в гондоле по течению в море. Плыть без освещения. В море вас встретит подводная лодка. Её опознавательный знак — двойной сигнал треугольников синего и зелёного света на перископе. На него вы ответите дважды включением внутреннего красного света. Всё ли вам понятно?

— Да, профессор!..

— Попутно ещё попрошу захватить кое-какие необременительные посылочки и их содержимое… рассеивать из окна вагона, если не будет свидетелей, или… выбор путей оставляю за вами.

Он взял со стола три картонные коробки и пояснил с невозмутимым видом:

— Когда поезд пройдёт станцию «Дальняя», откройте первую коробку. В ней 50 ампул. Одну за другой бросайте подальше от вагона в растительность, кусты или посевы — всё равно. Лучше если они будут разбиваться… После отхода поезда от города, обозначенного на вашей карте красным крестом, возьмите вторую коробку. А как переедете мост через реку «А», сразу за тоннелем кончайте с содержимым третьей.

— Простите, господин профессор… Но… что же всё-таки в ампулах?

— Пустяки… изначало сонного паралича…

Опытный глаз «профессора» заметил искусно скрываемое опасение разведчика за свою жизнь. Он покровительственно похлопал Пауля по плечу.

— Ничего, ничего! Иногда и рисковать можно. Хозяева платят хорошо. За каждый очаг вспыхнувшей эпидемии — чек на круглую сумму. — Он пристально посмотрел на своего помощника и поднял палец. — Сотни миллионов долларов расходуются на эти дела! Наши акции поднимаются, Пауль…

— Да, но разведчик и вредитель…

— Э-хе-хе-хе!.. Так вот оно что! Вас мораль разведчика беспокоит. А какая разница — похитил чертежи нового оружия, взорвал секретный завод, заразил чумой птицеферму или подсыпал яд в бокал противнику, или даже просто пустил пулю ему в лоб — какая между этим разница? Никакой! В борьбе за своё существование все средства хороши. А нам ещё и платят.

Он взвесил на руке картонные коробки, как бы определяя, сколько долларов он получит за эту людоедскую работу, и добавил с улыбкой:

— Разве уютная дачка на берегу Женевского озера не стоит этих поручений?

Пауль пытался что-то сказать, но «профессор» опередил его:

— Я понимаю, понимаю вас. И за старое получите. Вот это будет оплачено в любом банке по вашему выбору. — С этими словами он протянул чек на 5 тысяч долларов.

 

ГЛАВА X

НАКАНУНЕ ИСПЫТАНИЙ

Капитан пограничной заставы обходил дозоры. Он хорошо знал каждую балку, каждый кустик на своём участке. Говорили, что он узнавал бойцов заставы не только по походке, но и по отпечаткам сапог на песке.

Осторожно пробираясь по узкой тропинке, вьющейся берегом реки между кустарниками и камышом, капитан чутко прислушивался к шорохам. Вдруг ему показалось, что в полосе солнечного света, пересекающего зеркальную гладь реки, что-то блеснуло. Он застыл на месте, чуть-чуть раздвинул перед глазами покрывавший голову и плечи зелёный травяной капюшон и стал наблюдать за зеркалом тихо катившей свои воды реки. Минуты через две ему показалось, что несколько ниже по течению снова что-то блеснуло точно так же, как блестят в солнечных лучах линзы перископа.

Капитан вскинул бинокль и стал наблюдать за подозрительным предметом, плывшим по реке значительно медленнее её течения. В бинокль он хорошо видел, что предмет, показывающийся время от времени на поверхности, не похож на корень плывущего под водой дерева. Если бы даже он был убеждён, что это дерево, для него этого было бы достаточно, чтобы поднять тревогу.

Капитан вспомнил недавний случай. Из воды выглядывал, небольшой корень плывшего дереву. К нему подлетела чайка, села и вдруг с криком вспорхнула, закружилась над корнем. Капитан решил проверить, что встревожило чайку. Вызвали сторожевой катер. Подъехавшие пограничники нашли около плывшего дерева человека, который, находясь под водой, дышал через шланг, привязанный к торчащему над водой корню.

Сейчас капитан был уверен, что плывущий предмет и на этот раз тоже таит какой-то сюрприз. Как бы в подтверждение его догадки, странный предмет вдруг начал перемещаться наперерез течению, приближаясь к высоким прибрежным камышам. Капитан, не выпуская его из виду, короткими перебежками добрался до секрета и, поручив наблюдение за плывущим предметом часовому, связался по телефону с комендантом заставы.

А солнце уже коснулось горизонта. Спускались сумерки, укрывая полумраком прибрежные заросли. Странный предмет приблизился к камышам и скрылся за их высокой стеной. Капитан перебежал к следующему секрету, поближе к камышам. Ему послышались приглушённые голоса и лёгкие всплески воды, но из-за кустов, камышей ничего не было видно. В камышах, перекликаясь, крякали утки. «Значит, людей нет», — отметил про себя капитан. Часовой прикоснулся к его плечу и шепнул:

— Поплыли дальше.

Напрягая зрение, капитан отыскал плывущий предмет и стал следить за ним. За поворотом плёса показался катер. Отдав короткое приказание, капитан неслышно сбежал к реке, поджидая. Вскочив на катер, он занял место у штурвала. Юркое судёнышко рванулось вперёд и, обогнув камыши, пошло на сближение с таинственным предметом.

— Включить прожектор? — спросил вполголоса старшина.

— Ни в коем случае! — отрезал капитан и расстегнул висевшую сбоку кобуру пистолета. Как бы в ответ у всех бойцов согласованно щёлкнули затворы автоматов.

Катер сбавил ход.

— Под водой свет, — отметил стоявший на носу боец.

Метрах в пятидесяти под водой плыл огромный застеклённый купол. Под ним, чуть согнувшись и прильнув глазами к окулярам перископа, обращенного в сторону берега, сидел человек и нажимал ногами поочерёдно педали горизонтальных рулей, точно ехал на велосипеде. Внутренность купола освещалась маленькой электрической лампочкой, прикрытой сверху тёмным колпачком. Когда стемнело больше, человек начал методически повторять одни и те же движения, как будто накачивая насосом автомобильную камеру. Потом посмотрел на приборы, поставил на прежнее место воздушный насос, соединённый нижним концом с гибким шлангом, и повернул кран металлической трубы, уходящей под настил пола.

Через минуту на поверхности воды забурлили воздушные пузырьки, и стеклянный купол всплыл почти до половины. Сидевший в нём человек не отрывал глаз от берега. Чуть покачиваясь, купол вошёл в узкий коридор прибрежных зарослей.

На берегу его уже поджидала группа автоматчиков.

* * *

Открыв журнал наблюдений, Владимир Петрович сделал первую запись:

«19 июня 19… года. Багряный закат заволакивается плотной пеленой испарений. Ложные отражения окрестностей поминутно меняют формы своих очертаний. Температура плюс сорок градусов. Лёгкое движение раскалённого воздуха юго-западной четверти…»

Закрыв журнал, он погрузился в раздумье. На улице стояла гнетущая тишина: не слышно голосов, лая собак — точно всё живое вымерло. И люди передвигались как-то осторожно, крадучись — так угнетала эта нестерпимая жара, не спадающая ни днём, ни ночью вот уже второй месяц. Глубоко вздохнув, охваченный размышлениями, Владимир Петрович сказал про себя:

— Да-а. Засуха несёт неурожай… Попробуем завтра прогнать этот палящий зной…

За его спиной скрипнула дверь и послышался мягкий женский голос:

— Владимир Петрович, чайку попейте.

— Спасибо, хозяюшка, иду.

Перед окнами, поднимая тучи пыли, остановился вынырнувший, точно из-под земли, райкомовский «газик». Секретарь райкома партии Василий Ефимович шепнул что-то шофёру и ловко выпрыгнул из машины.

Спустя минуту он уже был в горнице. Владимир Петрович встретил его приветливо и сразу же поинтересовался:

— Ну, как там в зоне, всё готово?

— Всё в порядке. Начальник охраны проверит посты заграждения, проинструктирует охрану и подъедет сюда.

Он посмотрел в сторону степи и добавил:

— Вот он уже пылит за склоном…

Открытый газик выбежал на холм, развернулся на скрещении дорог и стремительно покатился к селу. Минуты через три, поравнявшись с домом, машина остановилась. Начальник охраны, козырнув по привычке, доложил:

— В зоне без происшествий, Владимир Петрович. Охрана на местах. Укрытия надёжны.

— Мои замечания насчёт скирд соломы и крыш учли?

— Так точно. Вызваны пожарные машины. Сейчас поливают последнее гумно.

— Тогда идёмте чаёвничать. В двадцать два часа нужно быть у аппаратов. Предупредили ваших людей, чтобы до сигнала ракеты не курили?

— Самым категорическим образом.

— Ну, заходите в комнату.

Входя в комнату, подполковник наклонился к секретарю райкома.

— Пограничники задержали неизвестного. Приплыл по реке в гондоле, под прикрытием камышей намеревался высадиться. При задержании оказал вооружённое сопротивление. Повидимому, не один. Никаких документов. Назвался Карлом Януш.

— Вот и хорошо. Завтра с ним разберёмся.

 

ГЛАВА XI

В САМГУНИ

Антон Савельевич возвратился из «Долины архаров» в приподнятом настроении, довольный успешным завершением испытаний. В квартире всюду были свежие букеты цветов, разносился вкусный запах печёного. На кухне Лукерья Ивановна вынимала из духовки пирог.

— Недаром вкусным пахнет… Поздравляю, мамочка, с днём рождения…

— А ты думал, мать забыла, что ей сегодня 60 лет исполнилось. Нет, сынок, не забыла. Ой, да ты не так усердно обнимай…

— Что ж, мамочка, гостей звать нужно. Сейчас иду на совещание. Часа через два прибудем.

— Э, за два часа не управлюсь… Приезжайте к пяти.

— Хорошо. А к закускам что-нибудь полагается?

— Это уж мужское дело, сынок. Распорядись сам.

Антон Савельевич умылся, аппетитно позавтракал и ушёл на совещание.

К пяти часам вся семья была в сборе. Женщины, закончив сервировку стола, прихорашивались перед зеркалом. Первым приехал генерал Прозоров с супругой.

А через полчаса гости уже сидели за столом.

В самый разгар непринуждённой беседы зазвонил телефон. Споряну взял трубку.

— Я вас слушаю…

Встретившись взглядом с Галаджи, Споряну утвердительно кивнул головой, ответил в микрофон:

— Передаю трубку…

Галаджи поздоровался с кем-то, не назвав имени, и стал слушать, нетерпеливо повторяя: «Так, так!.. Дальше!..» Потом улыбнулся одними уголками губ. «Хорошо, молодцы!.. Нет, через час — полтора». Положив трубку, он подсел к наблюдавшему за ним Дмитрию Дмитриевичу и поделился новостью: «В районе зоны испытаний задержан неизвестный. Арестован при выходе из гондолы. Видимо, приплыл издалека. Надо полагать, с «деликатным» заданием…»

Галаджи говорил это подчёркнуто спокойно, но Дмитрий Дмитриевич по еле заметным ноткам речи и блеску глаз генерала догадался, что тот сказал не всё.

Встретившись взглядом с Ирой, Дмитрий Дмитриевич незаметно подал ей знак начинать танцы. Ира включила радиолу. Антон и Зина закружились в вальсе. К ним присоединилась Елена Савельевна с Бакановым. Дмитрий Дмитриевич кивком головы подозвал к себе Галаджи. Генерал понял его вопросительный взгляд и сказал тихо:

— Ничего особенного. В гондоле было двое. Пограничники ищут второго. От места высадки до площадки испытаний двое суток ходьбы. Доступ в зону закрыт. Для беспокойства нет оснований.

Сидевший рядом с Дмитрием Дмитриевичем Прозоров уловил отрывки фраз и начал намеренно громко рассказывать профессору последние новости о «летающих тарелках». Дмитрий Дмитриевич подсел к ним и вступил в разговор:

— Любопытно услышать ваше мнение, Пётр Кузьмич. Газетное описание «летающих тарелок» имеет что-то общее с теми небесными пейзажами, которые воспроизводятся вами.

Пётр Кузьмич откинулся на спинку дивана, разделил бороду на две половины, как бы собираясь с мыслями, и ответил с расстановкой:

— «Летающие тарелки» — одна из разновидностей массового психоза, насаждаемого в народе врагами мира. Это просто очередная газетная утка, далеко нацеленный шантаж… Наша авиация не производила, насколько нам известно, полётов над Соединёнными Штатами и не собирается этого демонстрировать. Для испытаний различных технических новинок у матушки-России хватает своих просторов.

— Каков же вывод, Пётр Кузьмич?

— Повторяю, это самая неуклюжая газетная утка, рассчитанная на усиление атомного психоза в народе.

Галаджи украдкой посмотрел на часы. Профессор заметил это и запротестовал.

— Нет, нет! Оставьте и думы об этом — никуда не уйдёте.

— А я и не собираюсь, Пётр Кузьмич, — отшучивался Галаджи, переглядываясь с Дмитрием Дмитриевичем и рассчитывая на его поддержку.

Но Дмитрий Дмитриевич отрицательно покачал головой и закружился в танце. Генерал Галаджи, постояв полминуты, снова опустился на диван рядом с Прозоровым и Кремлёвым, о чём-то оживлённо беседовавшими. Однако вечер для него уже был испорчен. Он шутил, рассказывал анекдоты, что особенно забавляло профессора, но сам был мысленно далеко-далеко отсюда. «Как там в зоне, — упорно думал он, — поймают ли?»

 

ГЛАВА XII

«ЛЕСНАЯ КАРАВЕЛЛА»

«Итак, снова в «Лесную каравеллу», — думал Ярусов, покачиваясь на заднем сидении быстро мчавшейся легковой машины. — Сумел ли Энрике Томмах сохранить к себе доверие, узнать людей, работающих на барона фон Бретт, каналы его связи с Самгунью? Жаль паренька, если заподозрят его в двойных связях… Да и моей карьере конец, а, может, и жизни…»

Обстоятельства требовали: узнать всех людей, с которыми связан барон, кто, кроме Кинга, Таберидзе и Галкина-Ковальчука, работает на разведцентр «ОСТ»? Кому, помимо адмирала Ландэ, служит барон фон Бретт?

Последнее было срочным заданием разведцентра «ОСТ», под предлогом которого Ярусов считал вне подозрений поездку в «Лесную каравеллу» с заданием Галаджи.

Развив большую скорость, шофёр будто слился с баранкой руля. Он не отрывал взгляда от полотна шоссе, убегающего под колёса машины. И пассажир, и водитель, казалось, не замечали друг друга.

Вначале Ярусов никак не мог отделаться от ощущения возможного столкновения со встречной машиной или настигнутым на повороте фаэтоном, то и дело попадавшимися на пути. Но потом, вспомнив, что в этой маленькой стране ездят, подражая американцам, по левой стороне, успокоился.

Через три часа машина заметно увеличила скорость, начались петли спусков и подъёмов. Для того, чтобы подняться на один километр, приходится здесь огибать около 30 километров гор и проезжать несколько коротких тоннелей. Шофёр одел цепи, опробовал тормоза. Он долго ходил вокруг машины, словно не решаясь сесть за руль. Трудно сказать, что руководило его сознанием: чувство трусости или предусмотрительность. Он долго и протяжно сигналил. Наконец, сел за руль и поехал на первой скорости.

На горном плато начались густые леса. Сначала встречался клён, дуб, платан, затем пошли хвойные массивы: ель, пихта, лиственница, сосна и тысячелетние кедры-великаны. Если спилить такой кедр, то на его пне свободно уместится легковая машина. По сравнению с этими гигантскими деревьями сосны, толщиной в обхват, кажутся тоненькими прутиками.

В глубине горных дебрей шофёр остановил машину, чтобы наполнить, радиатор ключевой водой. Источник, бьющий из скалы, выточил у её подножья глубокую купальню, пополняемую водой зимой и летом, может быть, уже не одно столетие.

Кончилась живописная дубрава. Машина вошла в узкое, как колодец, ущелье. Вершины отвесно поднимающихся Базальтовых гор скрывались за пеленой седых облаков. «Чем не Дарьяльские теснины Кавказа?» — подумал Ярусов. Сгущались сумерки. Лакированный голубой лимузин нырнул в последний тоннель и через минуту-две вырвался на простор горной долины. Ещё несколько поворотов — и вырос, точно из-под земли, серый, похожий на гранитную глыбу, пятиэтажный дом. На его фасаде светились метровые неоновые буквы «Отель «Лесная каравелла».

После выполнения требуемых формальностей портье проводил Ярусова до номера. Открыв дверь, он объявил многозначительно, с явной претензией на чаевые:

— Люкс, в современном русском стиле!

В спальне стояли две никелированные кровати. Между ними огромная шкура белого медведя с искусственными фарфоровыми зубами и зелёными глазами уральских самоцветов. Люстры, бра, графин — завода в Гусь-Хрустальном. Ленинградский приёмник. Ярусов включил его и, пройдя по шкале коротких и средних волн, отметил про себя: «Порядок».

Ярусов невольно стал обращать внимание на всё, что его окружает. Мягкий диван, кресла, буфет, стулья и письменный стол оказались работы львовских краснодеревщиков. Дверные никелированные ручки — павловских металлистов. Ковры и дорожки с характерными туркменскими узорами.

Ярусов решил прогуляться, подышать свежим воздухом. Не доходя до горячего источника, падающего с огромной высоты, он неожиданно встретил Энрике Томмаха. Оба удивились встрече. Потом Энрике, спохватившись, отрывисто спросил:

— Какой номер?..

Услышав ответ, он стал на педаль велосипеда и умчался под гору, даже не подав руки.

Вернувшись через полтора часа в номер, Ярусов обнаружил просунутую через замочную скважину записку. Прочитав её, достал блокнот и условным шифром написал телеграмму генералу Галаджи:

«Храм жёлтого дракона снова посетил адмирал вместе кривым «Бароном» тчк Знают о проекте инженера Споряну. — Ярусов».

Отправив радиограмму, Ярусов принял ванну и заказал обед.

Среди завсегдатаев «Лесной каравеллы» оказался кое-кто из старых знакомых.

Юлиан Тамманис — редактор газеты «Вестник труда» — был ещё более худ и длинен, чем на фото. Тень его фигуры, перемещавшаяся по стене, имела поразительное сходство с силуэтом костлявой смерти, какой её изображают художники в юмористических журналах. По его ссутулившейся фигуре можно было предположить, что он перенёс в молодости на своей спине не один десяток тонн грузов из пароходных трюмов.

Но нет. Юлиан Тамманис никогда не был портовым грузчиком и никогда на своём веку не поднимал ничего тяжелее биллиардного кия или бутылки шампанского. Выходец из семьи аристократа, в свои 48 лет он уже был видным прислужником капитала. Когда он стоял перед кем-нибудь из своих «хозяев», опершись на неразлучную спутницу-трость и слегка приподняв шляпу, это было неповторимое натурное изображение лакейского «чего изволите?!».

Какими заслугами Тамманис пробил себе дорогу к редакторскому креслу профсоюзной газеты — никто не знал. Об этом приходилось лишь догадываться по направлению газеты и содержанию путаных мыслей, которые время от времени редактор высказывал в своих передовицах или памфлетах то в адрес одной, то другой фирмы. Никогда не затрагивал он только одну турецкую фирму «Самсунские табаки». Это было известно всем. Его называли «Понюшкой султана Назыра» и, видимо, не без оснований. Ни христианское вероисповедание, ни подданство, ни географические расстояния не мешали Юлиану поклоняться магометанину — Назыр-бею, измерявшему дела людей долларами, к тому же по чужим прейскурантам.

Верным своим сподвижником Тамманис считал секретаря редакции Жака Кирьяпулоса. Рядом с высоким и тощим Юлианом Кирьяпулос казался ещё более круглым, словно надутым. Его живот был настолько велик, что Кирьяпулос мог сесть к столу, только примостившись боком или держа тарелку в руке.

Здесь собрались люди всяких профессий и наций. Вокруг столиков, за приспущенными тяжёлыми портьерами в углублениях ниш сидели группы людей. Одни соревновались в рассказывании анекдотов, другие пили вино и шумно разговаривали. Зал то и дело оглашался взрывами смеха, раздававшегося то за одним, то за другим столиком.

Толстый, с раскрасневшимся от выпитого вина лицом, афганец рассказывал легенды об эфенди Насреддине. «Падишах, — величественно провозглашал афганец, — призвал однажды перед свои очи эфенди Насреддина и сказал ему: «Ты, мудрый из мудрых, должен решить одну задачу. Скажи мне, где центр земли?» Эфенди Насреддин провёл по лицу руками, по восточному обычаю, и ответил убеждённо, указывая пальцем: «Вот тут и центр, где стоит ногой мой ишак!» «Неправду говоришь», — возразил шах. «Если не верит шах, — ответил Насреддин, — то пусть прикажет смерить вокруг землю от ноги ишака в одну и другую сторону, тогда и убедится, что именно тут центр земли».

Когда смех утих, афганец начал очередной анекдот.

Не видя ничего, заслуживающего внимания, Ярусов вышел из ресторана, решив обстоятельно осмотреть «Лесную каравеллу».

Он вошёл в лифт и поднялся на террасу, находящуюся над крышей здания.

Здание туристского отеля «Лесная каравелла» стояло на широком уступе горы и было окружено хвойными лесами. С юга перед ним поднималась стена высоких гор, закрывающая горизонт обзора. Склон горы, казалось, до самой вершины был покрыт лесом. Проплывающие по горной долине облака напоминали гигантский тент, опирающийся на вершины гор и медленно перемещающийся на запад. С северной стороны, сразу за площадкой, примыкающей к подъездам отеля, начинался обрыв, спадающий на дно ущелья. В глубине пропасти была ночь, мешавшая разглядеть что-либо даже отсюда, с крыши пятого этажа. За ущельем шло горное плато, всхолмлённое небольшими возвышенностями, покрытыми сплошной стеной девственных лесов. Дальше шли альпийские луга, а ещё выше лежали снега, окрашенные в розовый цвет багряным закатом солнца.

— Самое лучшее место для наблюдений, — сказал сам себе Ярусов и решил сделать несколько пробных снимков.

Вскоре потянул ветерок, и на открытой террасе, на высоте почти трёх километров над уровнем моря, стало свежо. Ярусов вызвал лифт, чтобы вернуться вниз и проявить пробные снимки. В фойе первого этажа он обратился к швейцару:

— Скажите, пожалуйста, где у вас фотолаборатория?

— Перейдите в левый отсек. Там, рядом с кинозалом фотоателье и при нём лаборатория.

Проявив плёнку и закрыв её в камеру воздушной сушки, Ярусов стал рассматривать коллекции групповых снимков развлекающихся туристов, увеличенные крупным планом открытки, фотоэтюды и пейзажи окрестностей. На одной из витрин фотоателье он заметил в группе туристов очень знакомого офицера-иностранца. Он долго припоминал свои рискованные поездки с поручениями Ландэ, восстанавливая в памяти лица встречаемых им офицеров иностранных разведок, но никак не мог припомнить того, кто стоял перед ним на фотографии.

— Знакомого встретили? — спросил его дежурный фотограф.

Напряжённо работавшая мысль мгновенно подсказала решение.

— Да, да! — живо согласился Ярусов. — Тут два человека мне близко знакомы, даже больше чем знакомы. С одним я состою в родстве. Я бы очень хотел иметь этот снимок. Во сколько это обойдётся?

— Сущие пустяки. Три доллара, и через час у вас будет отличная копия.

— Доллара? — удивился Ярусов.

— Да, доллара. Теперь тут всё: и нефть, и министры — всё за доллары…

— Значит, вы переснимете? — переспросил сомневавшийся ещё в таком удачном обороте дела Ярусов.

— Нет, зачем переснимать. У нас есть и негативы. Я могу отпечатать нужное количество фотокопий.

Ярусов достал портмоне и протянул фотографу три бумажки, пояснив:

— Сделайте, пожалуйста, три общих групповых отпечатка, поконтрастнее, а затем увеличьте вот этих двух молодых людей в военной форме и того, в штатском, — он указал на опознанного им журналиста Юлиана.

— Сколько снимков?

— Ну… по два хватит.

— Будет сделано. Куда доставить?

— Я зайду сюда.

— Отлично!..

Насвистывая, фотограф отправился в архив отыскивать негативы. Ярусов достал из камеры высохшую плёнку, свернул в трубку и, спрятав в металлическую катушку, направился снова в ресторан, в общество шумной, беспечной компании.

 

ГЛАВА XIII

В ЗОНЕ «СИД-1»

Владимир Петрович, устав за день, дремал, невольно прислушиваясь к редким, однообразным звукам ночной степи. Сегодня, как и в прошедшие ночи, стояла удушливая тишина. Казалось, сама земля источает этот обессиливающий всё живое, раскалённый воздух. На сохранившейся кое-где растительности нельзя было отыскать даже признаков росы.

Степное селение, раскинувшееся на крутых склонах балки, сегодня казалось мёртвым.

— Пиить!.. — чуть слышно донёсся откуда-то справа детский голос, и вновь всё стихло, точно погрузилось в сон. Но люди не спали, изнемогая от жары.

Назар Гурджия, колхозный животновод, встречал сегодня на колхозной ферме второе новолуние. Сохранить скот — богатство, золотой фонд колхоза — вот основная его задача. 80 симментальских и 45 красно-степных молочных коров, выращенных здесь, на колхозной ферме, в эту гнетущую, непривычную для них жару словно таяли на глазах. Они надсадно дышали, тараща глаза. Но достаточно было скрипнуть шестернями колодезной лебёдки, как всё стадо, мыча, бросалось к каменным колодам. И в этом многоголосом «м-м-у-у-у!» тоже слышалось «воды-ы!».

Пятый раз сегодня Назар Гурджия накачивал полные колоды, поливал двор, животных, но не проходило и часа, как всё испарялось, точно с раскалённой сковороды. Напоив ещё раз коров, он устало опустился на землю и задремал. На колхозном дворе раздались один за другим 10 ударов о подвешенный кусок рельсы.

Услышал эти удары и Владимир Петрович. Услышал и тут же вскочил, зажёг ручной фонарик.

— Пора в зону. Надо проверить, как идут последние приготовления.

Вместе с Василием Ефимовичем они поехали мимо постовых и остановились на широкой поляне. Справа возвышался обрыв, слева поляну полукругом огибал густой лес. Посреди поляны стояло несколько укрытых брезентами машин, расположенных на расстоянии 20-ти метров одна от другой. Плотный мужчина в запыленном комбинезоне, обменявшись взглядом с Владимиром Петровичем, сказал стоящему рядом лейтенанту:

— Снять чехлы, проверить углы подъёма направляющих механизмов.

По цепочке, от машины к машине покатился приказ. Владимир Петрович встал на подножку и медленно объехал внутренний полукруг, внимательно наблюдая за подъёмом направляющих механизмов. Василий Ефимович с любопытством рассматривал конструкцию аппаратов передвижной станции искусственного дождевания, мало чем отличающихся от реактивных миномётов «Катюш».

— Если опыты будут успешными, — мечтательно произнёс он, обращаясь к начальнику охраны, — какую силищу получат хлеборобы в борьбе со стихией!

— Да-а, — отозвался подполковник, — управление погодой — великое дело. Если удастся вызвать дождь из ясного неба, это будет революцией в сельском хозяйстве.

— Не только в сельском хозяйстве, но и в экономике всей страны. Все засушливые степи, все пустыни будут поставлены на службу народу.

Машина, обойдя круг, возвратилась на прежнее место. Владимир Петрович, соскочив с подножки, обратился к человеку в комбинезоне:

— Покажите нам блиндаж управления «огнём».

У самой опушки леса они спустились в траншею и по ней прошли в блиндаж. Человек в комбинезоне повернул выключатель. В блиндаже стало светло, как днём. Осмотревшись, как бы прикидывая в уме, выдержат ли толчок взрывной волны стойки блиндажа, Владимир Петрович присел на один из ящиков, заменявших стулья, закурил и взглянул на часы.

— До запуска остаётся полтора часа. Через полчаса лично проверьте угол рассеивания каждой пары аппаратов и отправьте экипажи в укрытия. Задача следующая, запишите.

Инженер записал условия запуска снарядов-самолётов, угол рассеивания и потолок каждой серии залпов.

— Последняя пара аппаратов, — повторил ещё раз Владимир Петрович, — должна послать снаряды ровно через 30 секунд после первой.

Он сделал глубокую затяжку, пустил под потолок блиндажа одно за другим несколько колец дыма, выжидая, пока инженер зоны закончит запись. Потом попросил повторить задачу и добавил:

— Вторая серия снарядов должна уйти в стратосферу через пять минут после первой. Третья — через десять минут. Высота второй серии, как условились: 15 тысяч метров. Высота третьей — 25 тысяч метров.

Владимир Петрович подошёл к начальнику охраны подполковнику Зорину. Тот встретил его вопросом:

— Где вы, Владимир Петрович, намерены находиться в момент запуска снарядов?

— Как где? На наблюдательном пункте, — уклонился он от прямого ответа.

— Точнее.

— В безопасной зоне на соседнем холме… Там, вероятно, мы будем все.

— Все не все, но вам придётся, Владимир Петрович, подчиниться предписанию генерала Прозорова.

— А именно?

— Приказано не подпускать вас к аппаратам ближе 700 метров.

— Очень хорошо! Я как раз облюбовал холмик в километре от площадки. Когда до нас долетит грохот взрыва, снаряды уже будут в заоблачных далях.

— Учтите, Владимир Петрович, — предупредил подполковник. — За 15 минут до запуска закрывается всякое хождение в черте зоны. Ни вопросов, ни ответов охрана не признаёт. В силе будет только одна форма объяснений… «Руки вверх!»

— Договорились. А теперь, — он взглянул на часы, — пора в безопасную черту, — и, обернувшись к инженеру зоны, напомнил: — Сигнал: три ракеты. Третья красная — залп.

 

ГЛАВА XIV

ИСКУССТВЕННЫЙ ДОЖДЬ

Назар Гурджия дремал, прислонившись к каменной стенке колодца. То, что произошло, он вначале принял за кошмарный сон. Но даже проснувшись окончательно, он не мог понять происходящего.

На огромном пространстве поднебесья, словно занавес, распахнулась ночная мгла. Всё озарилось светом необычайной силы, и грянул всепотрясающий гром, да так, что задрожала земля. Назару показалось, что его кто-то с силой толкнул. Он не помнит, как вскочил, ухватившись за чугунную ручку колеса, жмурясь от яркого зарева. Проснулось всё село. Народ в испуге выбегал на улицу и замирал в неподвижном молчании, наблюдая невиданное сияние, словно извергаемое вдруг прорвавшимися вулканами Базальтовых гор.

Что произошло в эти предутренние часы, никто толком не мог понять. Не успели люди опомниться, как всё стихло. Лишь откуда-то сверху потянуло прохладой. А затем нивесть откуда надвинулись тучи, на землю упали тяжёлые, холодные капли, пошёл освежающий дождь, вскоре перешедший в ливень.

Занималось утро. Впервые за два месяца знойного лета начали перекликаться петухи.

Впоследствии жители десятков, а может, и сотен сёл вокруг рассказывали об этом необычном явлении тысячи разных небылиц. Верующие связывали дождь с милостью господней, снизошедшей на землю, внемля молениям служителей церкви.

Однако большинство склонно было считать это естественным явлением природы — «солнечной бурей».

Такой вывод напрашивался сам по себе, так как очень скоро на всей территории, где было видно это загадочное сияние, начался ливневый дождь, сопровождавшийся обычными спутниками — далёкими раскатами грома и резкими порывами ветра.

Начавшийся к утру дождь лил, не переставая, до самого вечера. Раскалённая, долго не видевшая влаги почва задымилась тёплыми испарениями. Поднявшиеся от земли густые непроглядные туманы стлались плотной пеленой по степи всю ночь.

На следующий день Владимир Петрович встал до восхода солнца и поехал в степь. Занималось утро, ясное, тихое.

На обратном пути Владимир Петрович увидел интересную картину и остановился. Плотный загорелый мужчина на корточках сидел у заднего ската «газика», осматривая покрытый грязью кузов машины. Узнав в нём агронома МТС, Владимир Петрович стал наблюдать, раскуривая папиросу. Потом подошёл поближе, улыбнулся и спросил:

— Чем это вы, Леонид Васильевич, так заинтересовались?

— Грязью, Владимир Петрович. Первый раз в жизни обнаружил настоящую красоту. Посмотрите, сколько налипло, будто по весенней распутице проехали. Замечательно! Хорошо промочило почву.

— Да, неплохо. Осадки, мне кажется, вполне достаточны для полевых культур.

— Разумеется. Три таких полива в засушливую пору лета, и тогда никакие суховеи не страшны.

Они отошли на обочину поля, разрыли в одном, другом, третьем месте прибитую ливнем корку паров. Владимир Петрович измерил рулеткой глубину влаги в почве, записал в блокнот данные о количестве выпавших осадков.

— Выше всяких ожиданий, — восторженно сказал агроном, обтирая платком взмокшее от пота лицо. — Теперь знаете что? Пока грузится эшелон, проедем-ка немного в сторону. Интересно посмотреть, как себя чувствуют хлеба в других местах, скажем, километрах в сорока от места испытаний.

Владимир Петрович улыбнулся, вспоминая, сколько уже им осмотрено полей, взглянул на часы.

— Ну что ж, поедем. Любопытно сравнить распределение осадков на разных площадях.

Машины снова закружились по полевым дорогам, вышли на районный большак и помчались навстречу восходящему солнцу по прямой, как стрела, дороге, убегающей к горизонту. Справа и слева пошли поля озимой пшеницы, играющие мириадами алмазных искорок. Агроном, любуясь этим зрелищем, мысленно прикидывал, сколько даст прибавки в урожае прошедший дождь. А Владимир Петрович думал о том, как лет через пять при искусственном дождевании преобразится этот засушливый край.

Переехав балку, машины взбежали на высокий холм. Вдали виднелись строения большого села. Справа начались бахчи. Леонид Васильевич положил руку на плечо шофёра.

— Вася, остановись. Идёмте, Владимир Петрович, послушаем, что говорят колхозники.

— Любопытно. Очень важно услышать мнение населения.

Они вышли из машины и по протоптанной дорожке направились к видневшемуся шалашу. Старый колхозник — сторож бахчи — ещё издали узнал агронома и сразу же стал делиться впечатлениями.

— Чудеса какие-то! Два месяца стояла сушь. Рост на полях прекратился. А тут вчера ночью ни с того, ни с сего — дождь из ясного неба. А гром-то какой грянул, ой-ой-ой…

— А разве это плохо, Афанасий Андреевич?

— Да кто говорит, плохо. Посевы ведь ожили. Вон как листва на бахче повеселела. Не о том говорю. Шестой десяток доживаю, но такого не видел, чтоб в чистом небе гроза была. Может, вы объясните?

Леонид Васильевич кивнул на Владимира Петровича.

— Этот учёный всему виновник. Объясните, Владимир Петрович, что за громы и молнии запустили вы в небо.

Когда Владимир Петрович закончил рассказ о проведённых опытах, старик заключил:

— Так мы и думали, что неспроста разразилась эта небесная суматоха. Да и в газетах писали о такой же небесной комедии где-то в соседних местах. Ну, стало быть, думаем, и в наших местах кутерьма сродни той. Так оно и выходит…

Он помолчал немного, потом добавил, с уважением посматривая на учёного:

— Вот бы такую машину для колхоза купить. Где нужно, там бы и потрусил дождиком.

— Скоро, Афанасий Андреевич, скоро, — ободрил его агроном, — если не в колхозе, то в районе будем иметь такую машину. Вот проверят её в работе и передадут заказ на завод.

— Чего ж проверять-то? Своими глазами видели — действует за моё почтение. А дождик-то какой! Как голубая слеза: прозрачный да холодный.

Побеседовав с говорливым сторожем бахчи, проверив степень увлажнения почвы в нескольких местах, они возвратились на станцию. Эшелон уже был готов к отправке. Секретарь райкома встретил Владимира Петровича новостью.

— Вам телеграмма, Владимир Петрович, — сказал он, подавая бланк с жирным красным грифом «Правительственная».

Пробежав телеграмму, Владимир Петрович улыбнулся:

— Ещё одна генеральная репетиция…

Василий Ефимович заглянул в телеграмму и воскликнул:

— Вот это да! «На южной границе «Мёртвой степи» запустить пятью ярусами по сто снарядов от 10 тысяч метров до предельной высоты…» Представляю, себе, какой там гром великий грянет!

Владимир Петрович осмотрел состав, ещё раз попрощался с Василием Ефимовичем и поднялся на подножку вагона. Поезд медленно тронулся, застучали колёса на стыках рельс, и вскоре последняя платформа вышла за семафор. Донёсся прощальный гудок, и состав растаял в синеве вечерних сумерек.

Поезд уходил на юг, к конечной станции, прижавшейся к Базальтовым горам. В этот вечер журнал наблюдений Владимира Петровича пополнился ещё одной записью.

…«Ливневый дождь, перемещаясь с севера на юг, захватил площадь шириной в 300—400 километров. Количество осадков в центре циклона достигает 25 сантиметров — больше, чем достаточное для разового орошения любых сельскохозяйственных культур».

Окончив запись, Владимир Петрович закурил папиросу и задумался над тем, какое действие произведёт такая бомбардировка стратосферы зимой в зоне продолжительных снегопадов и метелей… «Что она вызовет, — думал он, — дождь, снег или град?»

 

ГЛАВА XV

НОЧЬ ВОЛШЕБНОГО СВЕТА

Наблюдая за подвыпившей компанией, Ярусов про себя думал, насколько каждый из них подл и ничтожен. И в нём проснулось мальчишеское озорство, хотелось пощекотать нервы этих бездельников, зло подшутить над ними. Но спохватившись и посмотрев на часы, он учтиво извинился перед занимавшими вместе с ним столик дамами и вышел в фотолабораторию.

— Я не обнаружил в архиве негатива нужного снимка, — пояснил фотограф, — пришлось переснять копию.

Добавив ещё пару кредиток фотографу и получив снимки, Ярусов закрылся в своём номере.

Долго и внимательно рассматривал Ярусов заинтересовавший его снимок офицера-иностранца, не то итальянца, по внешности, не то испанца, по мундиру, но не мог прийти ни к какому выводу. Так, склонившись над фотокарточкой и думая, он подрисовывал мягким карандашом штатский костюм вместо военного, стараясь узнать незнакомца по штатской одежде. Точно электрический ток, пробежала в сознании догадка.

— Таберидзе! — почти вскрикнул Ярусов и пугливо оглянулся на входную дверь.

Сомнений не оставалось. Это был он, агроном-цитрусовод Таберидзе, в мундире офицера испанского легиона.

На другой день Ярусов снова начал разглядывать фотоснимки. Дорисовав по памяти костюм, в котором он в последний раз видел Таберидзе, он широко улыбнулся, думая: «Это, безусловно, он, Таберидзе… Но кто с ним в компании, на кого эти люди работают?»

Он занялся пристальным изучением другого снимка, припоминая, с кем из знакомых ему лиц схожи эти подвыпившие физиономии.

— Ба-а-а! — удивился Ярусов. — Да это же начальник АХО института ЦАВИ и его супруга Фаина Григорьевна — заведующая библиотекой института. Но как мог этот снимок попасть в «Лесную каравеллу», ведь начальник АХО никуда не выезжал за последние пять лет? Где они сфотографированы, за чьим семейным столом? — Постой, постой, — оказал он громко, — а брюнет-то на втором снимке совсем не тот, не Таберидзе, хотя и похож. Кто же это?

Напрасно Ярусов напрягал память. Он не знал в лицо Эмиля Фирсун. А на фото был именно он. Но и Фирсун не смог бы объяснить, как этот снимок попал в «Лесную каравеллу». Хотя, хорошенько вспомнив, под тяжестью неопровержимых улик, он мог бы сказать, что плёнка, на которую им были засняты чертежи инженера Споряну и «серебряная свадьба» начальника АХО института ЦАВИ, была продана им разведцентру «ОСТ».

Не придя ни к каким выводам о личности жгучего брюнета, Ярусов спрятал снимки, составил подробный текст шифровки и, взяв бланки радиограмм, напечатал на дорожной машинке шифровку, потом телеграмму-шутку, предвкушая её воздействие на ресторанную компанию. Телеграмма-шутка гласила:

«Лесная каравелла», Юлиану Тамманису. Ровно семь часов пулковскому 21 июня слушайте важную передачу девятнадцать пять десятых. — Редакция».

Спустившись вниз, Ярусов положил телеграмму в руку коридорного вместе с долларовой бумажкой и объяснил, кому вручить. Присев к одному из столиков и не скрывая приподнятого настроения, Ярусов небрежным жестом подозвал официанта, заказал бокал вермута, продолжая наблюдать за компанией Юлиана. Минуты через две коридорный появился в зале и произнёс нараспев:

— Юлиану Тамманису, молния!..

Весь зал настороженно обернулся, наблюдая за нетерпеливо скользящим взглядом Юлиана Тамманиса. Пробежав депешу, редактор порывисто встал и громогласно объявил:

— Господа, дорогие дамы! Сенсация, важная сенсация… — Он громко прочитал вслух текст телеграммы и, обведя зал наполеоновским взглядом, важно опустился в кресло, добавив многозначительно: — Скоро услышим новости.

Ярусов посмотрел на часы: по пулковскому времени, было без десяти семь.

Через несколько минут компания Юлиана, а по её примеру и весь зал наполнил бокалы. Предложил своим собеседникам тост за предстоящую сенсацию и майор Ярусов.

Часовая стрелка приближалась к цифре 7. В зале установилась напряжённая тишина. Все следили за часами.

Наконец полилась мелодия их боя. Все поднялись с бокалами в руках. Стоял с бокалом в руке и улыбающийся Ярусов, чувствуя себя в этот момент именинником. Он с волнением ожидал, думая: «Сейчас, через секунду…»

Под сводами «Лесной каравеллы» полились звуки далёкого джаза. Собеседники Тамманиса переглянулись, пожимая плечами. На второй минуте мелодия бравурного джаза утихла и раздался отчётливый голос диктора: «Внимание! Внимание! Говорит…»

И вдруг слышимость пропала. Вперемежку с грозовыми, всё нарастающими разрядами удалось разобрать ещё несколько слов: «…испытание двигателей… двадцать тысяч километров… одним центнером топлива…»

Грозовые разряды совершенно заглушили слышимость. Репродукторы заполнили зал завывающим стоном и грохотом. Однако и отрывки фраз произвели сильное впечатление. Все сидели молча, затаив дыхание, впившись глазами в висевшие на стенах репродукторы. Вдруг чей-то голос разорвал напряжённую тишину зала:

— Смотрите, смотрите! Какая молния!

Все устремились к окнам. Где-то за Базальтовыми горами, а может в них, неслись в высоту яркие полосы света, точно лучи мощных прожекторов. Через несколько мгновений в далёком небесном пространстве полыхнуло огромное зарево, заставившее всех зажмуриться.

Обитатели «Лесной каравеллы» сначала затихли в немом изумлении, потом начали шумно делиться впечатлениями. Но там, где пять минут тому назад разверзлись небеса, уже стояла непроглядная туча, раздираемая докатившимися до «Лесной каравеллы» раскатами грома.

— Ну и гроза… — произнёс кто-то нараспев, не скрывая своего удивления.

Через 10—15 минут набежал порыв ветра. Захлопали створки окон, входные двери. По стёклам, железной крыше забарабанил всё нараставший дождь. К утру он достиг небывалых в этих местах размеров. Люди забыли о веселье, отдыхе и сне. По коридорам поползли плоды фантазии перетрусившей публики.

Дождь, не утихая, лил сутки. Горные потоки бушевали, заглушая говор людей, заполняя гулом водопадов всю долину.

Израсходовав плёнку и сделав нужные записи, Ярусов вернулся в номер и лёг на кровать, перелистывая журнал и припоминая, как пристально смотрел на него барон фон Бретт, как поменялся местами за своим столиком с одним из собеседников и весь вечер шептался с ним? «Что означает этот кивок в мою сторону, — думал Ярусов, — сидевшего с ним человека с картонным лицом?.. Уж не замышляется ли что против меня?..»

Перебирая в памяти последние, самые важные данные, полученные от Энрике Томмаха, он отметил про себя: «Значит, «Консул» — это Таберидзе, резидент разведцентра в Самгуни; учёный Эмиль Фирсун — шпион, по кличке «Брюнет-прима»… Любопытно. Пауль встречался с Агнессой, после чего она оказалась в СССР… Не готовит ли Пауль провокацию? Ведь он не остановится ни перед чем, может завалить кого угодно… Таких людей я бы близко не подпускал к разведке…»

Ярусов долго не мог уснуть, думая о том, какую ещё подлость выкинет карьерист Пауль Митчелл, и уснул с твёрдым намерением: «При первой же встрече — пристрелю!..»

Проснулся Ярусов рано. Принял ванну, позавтракал в буфете и вернулся в номер. Он долго лежал на кушетке с журналом, потом отложил его и задумался. «В два часа встреча с Энрике Томмахом, — быстро работала мысль. — Не лучше ли отправить кое-какие улики почтой. Разведчик есть разведчик… Может, Пауль за мной наблюдает… Во всяком случае последние ориентировки адмирала довольно странны, мелочны… Что-то не то». Он встал, разобрал плёнку, составил шифрованное донесение Вересаеву, ответ на запрос Ландэ об окружении барона фон Бретт и пошёл на почту.

С почты отправился в кафе, позавтракал вторично. Из кафе зашёл в парк. Устроившись в одной из беседок боковой аллеи, задумался над своим положением. Его всё больше беспокоило то обстоятельство, что разведцентр «ОСТ» перестаёт доверять ему интересные дела. «Может, в номере уже обыск?» — подумал он, беспокойно оглядываясь по сторонам.

Стучало в висках. Ярусов поднялся и, пошатываясь, пошёл в гостиницу. «Кажется, заболел…». — произнёс он полушёпотом. В фойе гостиницы он услышал голос, будто бичом хлестнувший по лицу:

— Николай Руссель, приветствую вас!..

Ярусову показалось, что Пауль Митчелл вместо руки протягивает пистолет. Он схватился за свой «Вальтер» и трижды выстрелил в упор. Выбежал на улицу, стреляя в дверь и окна гостиницы. Потом почувствовал, как что-то тяжёлое упало на голову, и… потерял сознание.

Подбежал полицейский. Собралась толпа.

— В кого он стрелял?

— Ничего не понимаю. Никто за ним не гнался.

Подъехал врач. Осмотрел Ярусова. Когда его перевернули лицом кверху, он истерически забился, выкрикивая бессвязные фразы. Врач скорчил гримасу и, показывая пальцем на свою голову, пояснил:

— Сошёл с ума. Отправьте в психиатрическую.

Так закончилась карьера Николая Русселя — майора Ярусова.

А события шли своим чередом.

 

ГЛАВА XVI

ЗАГОВОР ПРОВОКАТОРОВ

Редактор «Воскресного журнала» Генри Митчелл сидел в раздумье перед раскрытой папкой, перечитывая сообщения телеграфного агентства Афганистана о «солнечной буре» над Россией. Напротив в кресле полулежал с полузакрытыми глазами, дымя папиросой, Джон Гросс.

— «Солнечная буря», — произнёс редактор, постукивая карандашом о сукно стола. Затем поднялся, обошёл вокруг стола и остановился перед компаньоном. — Джон, хотел бы я слышать твоё мнение об этой «солнечной буре».

— Мнение?.. Моё мнение?.. Оно ещё не сложилось, — ответил рассеянно Джон, не переставая дымить сигарой и не оборачиваясь к собеседнику.

— А что сообщает «профессор», заменивший Таберидзе и Кинга в Самгуни?

— Он связан с Уолл-стритом больше, чем с фирмой «Пенициллин». Фирма не получала ещё его ответа.

Редактор снова сел в своё кресло. После паузы, он резко отодвинул папку и сказал громче обычного:

— Кто есть из наших людей среди научных сотрудников сейсмической службы?

— Не понимаю, — удивился Джон, повернувшись в кресле, — при чём тут сейсмическая служба?

— При чём? — повторил редактор, широко улыбаясь. — А притом, что это не «солнечная буря», а испытание атомных пушек. Большевики готовятся к атомному нападению.

— Ну и что? — резко обернулся Джон.

— Надо кричать об этом и как можно громче. Убедить как можно больше людей. Создать общественное мнение не на Бродвее и Уолл-стрите, а в народных массах ряда стран, везде, где удастся, заражать народ атомным психозом.

— С помощью печати, насколько я понимаю? — уточнил Джон.

— Да! Сейсмическая служба будет периодически «регистрировать» испытания атомного оружия, определять их точки, а мы будем комментировать.

— И под завесой газетной шумихи — вооружать наших союзников, строить военные базы, засылать диверсантов, шпионов, так я понимаю?

— Приблизительно да. Но это уже вопросы большой политики и компетенции дипломатов. Наше дело разжечь страсти и подогревать их.

Редактор посмотрел на ручные часы и поднялся:

— Пойдём в ложу, Джон. Послушаем «Альпийские новости». Вчера вернулся свой человек из Мюнхена. Минут через пять будет в кафе.

Когда они скрылись за дверью, в грот вошла секретарша. Прислушиваясь к стуку передвигаемых стульев в ложе, она села на край стола, нетерпеливо разорвала полученный пакет:

— Посмотрим, что ему пишет братец.

Поставив поудобнее ноги на подлокотник бархатного кресла редактора, она повернулась к падающему от верхнего плафона свету и заскользила взглядом по мелкому почерку письма.

«Дорогой Генри!

Жди моей молнии. Пауль».

Спешу предупредить тебя о крупном бизнесе. Мы помогли скрыться дочери учёного, за изобретением которого охотятся наши шефы. Эта женщина решила порвать со своим отцом, потому что он готовит преступное оружие для массового уничтожения людей. Она поклялась в том, что, как только переправится за «железный занавес» и будет в безопасности, раскроет страшные дела, подготовляемые её отцом по заданию Москвы.

Эта необыкновенная красавица с голубыми глазами, темнокаштановыми волосами спрятана нами пока на одном из Кавказских курортов под именем Натальи Ивановны Петуховой. Скоро она будет в Штатах — ждём удобного случая, чтобы переправить её.

Она работала ассистенткой в лаборатории отца и знает многие нужные нам детали. А в какой публицистической оправе всё это можно подать, тебя учить не следует. Это будет не просто свидетельство очевидца, а разоблачение дочери, очень ценное для нас…

По прилагаемому фотоснимку ты можешь судить, какой успех ждёт эту красавицу в мужском обществе. День, когда её ноги должны будут коснуться земли Штатов, я тебе сообщу краткой телеграммой, примерно, так: «Двадцатого, «Куин Мэри», Гамбург — Нью-Йорк».

Пробежав ещё раз текст письма, секретарша неслышно соскользнула со стола и исчезла в потайном ходе, ведущем в ложу, чтобы порадовать редактора захватывающей новостью.

 

ГЛАВА XVII

ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ

В тот момент, когда секретарша редактора «Воскресного журнала» читала интимное письмо брата Генри — Пауля Митчелла, «профессор», сидевший в кабинете второго этажа дачи Эмиля Фирсун, получил шифрованное задание своих хозяев. Прочитав его, «профессор» нажал кнопку сигнализации. Открылась створка двери потайного хода. «Профессор» кивнул головой вошедшему и молча протянул ему шифровку. Потом закурил сигару и стал наблюдать за выражением лица читающего. Когда тот поднял глаза, спросил:

— Тебе всё ясно, Пауль?

— Безусловно, господин профессор. Но на кого, если не секрет, пал ваш выбор?

— А ты как думаешь?

— Жду приказаний, господин профессор, — щёлкнул каблуками Пауль.

— Именно тебе, Пауль, по плечу такое задание. — «Профессор» взял шифровку и прочитал вслух подчёркнутые строки: «Если удастся вывести лайнер за границу территориальных вод, просигнализировать знаками Морзе красным светом слова «море синее» и для отвлечения внимания поднять панику на судне…» Понятна идея?

— Вполне. Тем более, что патрульные миноносцы, как ориентирует шифровка, будут наготове.

— Та-а-а-к. А детали?

— Нужно связаться с нашими людьми, узнать точный адрес маникюрши Лалы и с её помощью попасть в состав команды лайнера. Положение облегчается тем, что я с ней лично знаком.

— Прекрасно. Но есть ли у неё связи с персоналом порта?

— По-моему, она всё ещё состоит в браке с тем моряком-дизелистом. Наша фирма ей недурно платит за эту моральную жертву.

Когда Пауль умолк, «профессор» предложил сигару и указал на стоящее у стола кресло.

— Какой способ думаешь избрать для того, чтобы вывести лайнер за пределы территориальных вод?

Пауль задумался, несколько раз затянулся сигарой, положил её в пепельницу и начал излагать свой план.

— Способов много, господин профессор, но я считаю наиболее пригодными два. Первый — убрать без шума штурвального и повернуть корабль в зону турецких вод. Второй — проникнуть в машинное отделение и, в зависимости от направления судна, увеличить или уменьшить число оборотов одного из двигателей так, чтобы лайнер отклонился от курса. При большой скорости корабля можно быстро пересечь условную морскую границу и оказаться под покровительством друзей. Второй способ я считаю более эффективным. Его могут и не заметить, особенно ночью.

— Остроумно, Пауль. Одобряю, целиком одобряю второй вариант. А его детали?

— Детали, господин профессор, в зависимости от обстановки.

— В общем, всё ясно. Я целиком полагаюсь на вашу находчивость, Пауль. Учтите, это последнее солидное поручение нам.

— Да, шифровка достаточно прозрачно намекает на это.

— Справитесь?..

— Постараюсь!

Пауль раскланялся и скрылся за дверью потайного хода. «Профессор» взял со стола шифровку и начал неторопливо перечитывать её, вникая в смысл каждой фразы.

«…По сообщению из Самгуни в ближайшие дни начинаются рейсовые испытания нового лайнера. Настоятельно рекомендуется, в связи с неудачей получения чертежей двигателя, проникнуть на лайнер. Судно выходит из бухты «Н». Если удастся, вывести лайнер за границу территориальных вод, просигнализировать знаками Морзе красным светом слова «море синее» и для отвлечения внимания поднять панику на судне.

Разведцентр «ОСТ».

Поблизости будут наготове эсминцы, которые интернируют лайнер, отведут его в одну из ближайших гаваней. Пока будут длиться формальности по возвращению «сбившегося с курса» лайнера, наши инженеры успеют сделать всё необходимое.

Действовать решительно!

 

ГЛАВА XVIII

КОНЕЦ ОСИНОГО ГНЕЗДА

Стоя у окна, генерал Галаджи слушал доклад полковника Вересаева о плане операции по ликвидации шпионского гнезда, окопавшегося в Зелёном переулке, на даче Эмиля Фирсун. Вересаеву показалось, что Галаджи не слушает его, думает о чём-то другом, и он умолк.

— Замысел, полковник, хорош, — резко обернулся Галаджи. — Но, я думаю, звонить на дачу нашим людям, даже близко подходить к сигнализации, не следует.

— Медлить больше нельзя. Сегодня заметили малыши, а завтра это привлечёт внимание взрослых — и «птички» улетят…

— Опасения резонны… Но облава может кончиться провалом… Надо ждать в засаде. День, сутки, неделю — только ждать. Пусть просигналит на дачу сам шпион. Мы же не знаем паролей явки — сигналов на дачу. Во всяком случае, не уверены в их чередовании. Позвоните трижды — а может, в этот день нужно дважды или два длинных и один короткий. А это провал операции.

— Вы правы, генерал, — согласился Вересаев. — Мы имеем это в виду. Но как только будет подан сигнал…

— Вот именно, — перебил генерал, — как только шпион просигналит, нужно взять его и взять без шума. На дачу не допускать. И операцию на даче провести умело, смело и без жертв.

Они склонились над столом. Галаджи внимательно просмотрел все детали операции, задумался. Отошёл к окну, постоял минуты две, потом обернулся к Вересаеву.

— А с ребятами из Зелёного переулка не беседовали? Помнят ли они шпиона в лицо?

— Нет, не беседовал. Не вижу в этом необходимости. Для нас ведь это не новость. Нам давно известны некоторые «гости» этого «учёного». А ребят я знаю, такие не соврут. Судя по их рассказам, появилось новое лицо. Но на установление деталей у нас нет времени. И кроме всего прочего, я не считаю нужным расширять круг людей, посвященных в наши планы.

— Правильно, полковник… Но меня тревожат некоторые субъективные обстоятельства. У этих наблюдательных ребят, тем более уже догадывающихся о чём-то неладном, наверняка есть товарищи-следопыты. Если ребята запомнили шпиона в лицо и встретятся с ним на улице, непременно решат похвалиться перед товарищами своим шерлокхолмством. Вы представляете себе, полковник, что будет, если шпион услышит за спиной: «…Вот этот самый ходит по ночам на зелёную дачу!»..

— Понимаю, генерал. Но это исключено. Я посоветовал кое-что их отцу. Они не помешают операции.

— И не только это… Впрочем, вы меня понимаете. Обстоятельства обязывают спешить. Помимо ребят то же самое могли или могут заметить и другие, взрослые. Пойдут разговоры по секрету… И в то же время наша цель — выждать, чтобы захватить не только Эмиля Фирсун и «Туриста», но, главным образом, не упустить из этого капкана основную фигуру — главного резидента, выдающего себя то за инженера, то за профессора, учёного. Вот в чём соль вопроса.

Вересаеву стало предельно ясно, почему генерал решил всех сотрудников городского отдела оставить на своих местах. Неожиданная отлучка или замена постовых в дачном посёлке насторожит шпионов, которые, несомненно, знают отдельных работников отдела, наблюдают за ними. Генерал, будто угадав мысли Вересаева, сказал тоном приказания:

— Поручаю эту операцию вам.

— Благодарю за доверие…

— Подберите людей.

— Понятно.

— Внесём кое-какие коррективы в план операции. — Галаджи решительно подошёл к столу, взял карандаш. — Время, основные детали, исполнители пусть будут известны только нам двоим. — Генерал задумался, постукивая карандашом по столу. Раскурил потухшую папиросу, отошёл к окну, закрыл форточку и заговорил, не оборачиваясь к Вересаеву: — Выходной день для проведения операции не годится, тем более в условиях дачной местности… Ещё лучше организовать в лесу около дачи массовки молодёжи, пикники, выезд людей на рыбалку. Одним словом, надо переждать воскресенье, но… помешать в этот день встрече шпионов. Понятно?

— Так точно, понятно.

Галаджи прохаживался по кабинету, посматривая на окна. Вересаев молча наблюдал за ним. Минуты через две генерал подошёл к столу и постучал карандашом о пустую бутылку из-под боржома. Вошёл адъютант. — Машину к подъезду, — сказал генерал и, обернувшись к Вересаеву, добавил с улыбкой: — поедем за город, на свежий воздух.

Спустившись к подъезду, Галаджи остановился около машины, снял фуражку, наблюдая за огнями пролетающего самолёта. Постоял минуту в мечтательном раздумье, вздохнул полной грудью:

— До чего же изумительно хороша природа в это время. Особенно полуночное небо с его мерцающей алмазной россыпью звёзд…

Возвращаясь после полуторачасовой прогулки в загородном сосновом лесу, Галаджи сказал Вересаеву:

— Значит, договорились. Завтра выходной. В дачном пригороде, на лесных лужайках будут молодёжные массовки. Это хорошо. Шпионы не рискнут встретиться в такой день. Жаль, нет времени, посидел бы и я с удочкой на берегу… В общем, завтра выходной.

— Я и не ориентируюсь на завтра, — заметил Вересаев, поняв намёк генерала.

— Отдыхать, — перебил его генерал, — отдыхать всем. Под вечер созвонимся.

Машина остановилась около квартиры Вересаева. Пожимая руку, Галаджи повторил ещё раз: — Спать не меньше восьми часов. Спать всем. Учтите — проверю.

— Есть спать восемь часов.

* * *

Вечерело. Эмиль Фирсун — хозяин дачи в Зелёном переулке, заметно нервничал. То садился на диван, закинув ногу на ногу, то вставал, подходил к окну, всматривался в сгущающиеся сумерки. Сидевший в глубоком кресле резидент молча наблюдал за ним. Фирсун вышел на террасу, прислушался, глубоко вздохнул, вернулся в комнату. «Профессор» пристально посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

— Нервы шалят? Перетрусили?..

— Очень волнуюсь… Что могло его задержать? Уже девять часов?

— Вчерашний срыв явки «Туриста» вы объясняли выходным днём. «Пикники, игры молодёжи — кругом люди в лесу…» А сегодня тоже могут быть люди, тоже влюблённые пары, прогулки в лесу… Перестаньте топтаться, ипохондрик! Я тоже человек и тоже нервный. Лучше покажите, где у вас потайной выход!…

Фирсун резко обернулся, уставив на «профессора» испуганный взгляд.

— Садитесь, трус! Я говорю вам о предосторожности, а вы голову потеряли. Где потайной выход? В случае чего, я незаметно исчезну, а вы дома, и никаких улик. Поняли?..

— Понял… Потайной выход из ванной комнаты под террасу, оттуда в дровяник, а там, через слуховое окно голубятника, в переулок.

«Профессор» встал, с прищуром посмотрел на хозяина. Подошёл к окну, открыл форточку, затем распахнул створную раму, опустил портьеру, прислушался к голосам и звукам улицы. «Ничего подозрительного», — отметил он про себя и обернулся к Эмилю Фирсун.

— Показывайте потайной выход!..

Фирсун нехотя направился в ванную комнату. «Профессор» пошёл за ним, незаметно переложив пистолет в боковой карман. Когда Фирсун, подымая люк в полу ванной, неосторожно стукнул им, «профессор» вздрогнул и зло прошипел:

— Потише вы, слякоть…

Фирсун опустился в люк. За ним осторожно, не вынимая руки из кармана, пролез в квадратное отверстие и «профессор». Взглянув в щель боковой обшивки террасы, Фирсун прошептал обрадованно:

— Идёт! Вон, посмотрите, закрывает калитку.

— Назад, быстрее, — нетерпеливо бросил «профессор», подтолкнув его локтем. — Да не запинайтесь, не шумите — растяпа!…

Пока они выбираются из потайного хода, расскажем читателю о том, что помешало «Туристу» прийти на дачу в воскресенье и почему он опоздал сегодня.

* * *

Пробираясь в воскресенье берегом Самгуни к оврагу, из которого ведёт тропинка к даче Фирсун, «Турист» услышал голос и залёг в расщелине, скрытой кустарником. Из оврага вышли на берег реки двое мужчин с бамбуковыми удилищами и спиннингом. Они не спеша выбрали места, закинули удочки и стали выбирать место для запуска спиннинга. Обходя лежащие на берегу коряги, повалившиеся в воду деревья, они приблизились к тому месту, где залёг «Турист». Он затаил дыхание, боясь выдать себя неосторожным движением, прижался к самой земле, не сводя глаз с рыбаков.

Рыбаки забросили спиннинг один раз, другой. Перешли по берегу ещё ближе к «Туристу», закинули спиннинг ещё несколько раз, но выбирали его пустым. Присели на берегу, закурили.

— Рановато, должно быть, — сказал один. — Попробуем на закате. Щука и судак к ночи бывают азартнее.

«Турист» лежал на накалившейся за день земле, обливаясь потом. Лежал и думал: «Если и останусь незамеченным, «профессор» устроит разнос». Он лежал, не шевелясь, размышляя о своём положении, а рыбаки рассказывали разные истории, смеялись, время от времени поглядывая в сторону закинутых удочек. Наконец, зазвонил колокольчик у одного из удилищ. Оба бросились к нему. «Турист» осторожно приподнялся и ползком спустился к откосу. Пока рыбаки были увлечены подсечкой добычи, «Турист» вылез на берег и скрылся в густых зарослях ельника.

Полежав минуты две под лапами старой ели, он убедился, что к даче пробраться не удастся. Кругом голоса, звуки гитар, баянов, шлёпанье волейбольного мяча. Сгущались сумерки. Послышались близкие шаги и мужские голоса: «Вот здесь самое уютное место. Зажигай фонарик. Тут и потрапезничаем…» «Турист» отполз в сторону, затем, пригнувшись, пошёл в обход дачного посёлка. Встреча на даче не состоялась.

В понедельник «Турист» пришёл на это место раньше обычного. Притаился; укрывшись ветвями пихты и прислушиваясь к шорохам леса. Тишина, нарушаемая только перекликающимися бурундуками, окончательно успокоила его. Он вытер платком вспотевшее лицо, шею, руки, отряхнул испачканные сухой землёй брюки, локти пиджака и стал определять, где находится. Шёл уже восьмой час. «Опять опоздаю», — подумал он, взглянув на часы. Поднялся, осторожно раздвинул преграждавшие дорогу ветви и пошёл в направлении оврага. Ещё раз осмотрелся — вокруг ничего подозрительного. На высоком тополе у опушки леса сидела стая галок. На соседнем дереве была в разгаре воробьиная сходка. Это окончательно успокоило его.

Осторожно ступая по шуршащей хвое, он весь обратился в слух. Отыскав нужную ель, разрыл подстилку, открыл коробочку и нажал кнопку. Прошла минута, другая. Из калитки дачи никто не выходил. Он повторил сигнал. Прошло ещё две минуты, но калитка не открывалась. Только тут он заметил примятую траву и рядом следы очага.

Осторожно ступая по линии скрытого под хвоей провода, он подошёл к месту пикника и быстро обнаружил повреждение.

— Так и знал, — сказал он облегчённо и наклонился, чтобы соединить повреждённый провод.

Соединив концы, поднялся и прямо перед собой увидел дуло пистолета. «Турист» повёл глазами направо, налево — с обоих, сторон стволы пистолетов. И тут же он услышал резкий и властный голос:

— Руки вверх!

И в тот же миг его правую руку стиснули, словно железными клещами. Только тут мелькнула мысль, что можно было бы в два прыжка, одним рывком оказаться у оврага и, пользуясь сумерками, скрыться. Но было уже поздно. Оба его пистолета были в руках у чекиста, а руки крепко перехвачены за спиной. Да собственно, и догадавшись во-время, он не смог бы ускользнуть. В овраге на всякий случай была засада с овчарками.

Вересаев стоял в двух шагах, внимательно рассматривая задержанного, затем отчеканил по слогам:

— Будем знакомы, Пауль Митчелл… Раздевайтесь — быстро!..

«Турист» стиснул зубы, но не произнёс ни слова, а смотрел на чекиста, не мигая и не проявляя намерения раздеться. Он знал, что его сразу не расстреляют, будут допрашивать, но из головы не выходила тревожная мысль: «Чекист приказал раздеться, значит, намерен убрать без допроса». Он стоял неподвижно, не отводя злобного взгляда. Вересаев помедлил минуту и приказал:

— Раздеть!.. Капитан, дайте ему плащ и оденьте его костюм. Быстрее…

Только тут «Турист» сообразил, в чём дело. «В моём костюме хотят проникнуть на дачу и…» — Додумать до конца не хватило времени. Пиджак уже был в руках капитана. Через пять минут «Турист» с накинутым на плечи плащом спускался под охраной автоматчиков к лощине. Вересаев, перехвативший код сигнализации, звонил на дачу. Минуты через полторы открылась калитка дачи. Оглядевшись по сторонам, старуха громко кашлянула в платок, не спеша положила его в карман и скрылась во дворе дачи. Вересаев кивнул капитану и сказал полушёпотом:

— Смелее… Больше уверенности.

Капитан, крадучись, перебежал к калитке, открыл её и шагнул во двор дачи. Как только за ним закрылась калитка, перед ней с обеих сторон, словно из-под земли, возникли автоматчики с овчарками. Вересаев посмотрел в щёлку забора. Капитан уже поднимался на террасу, затем смело вошёл в комнату. Вересаев и два автоматчика неслышной поступью устремились за ним…

Капитан распахнул дверь в комнату. Старушка, открывшая калитку, сидела у стола перед электрическим чайником. Окинув быстрым взглядом комнату, капитан кивком головы указал на массивную дверь, будто спрашивал: «Там?» Старуха отрицательно покачала головой, указав глазами на широкие створные двери с хромированными ручками. Толкнув ногой дверь, капитан оказался лицом к лицу с Эмилем Фирсуном. Хозяин дачи, заметив под костюмом голубой кант, затрясся и, заикаясь, залепетал:

— Я не виноват… Это всё они… Они…

В то же мгновение за его спиной раздался выстрел. Капитан инстинктивно отскочил и дал ответный выстрел в коридор, ведущий на кухню. Послышался глухой стук. Капитан и подоспевший Вересаев бросились на кухню. А Фирсун, морщась от боли и прижимая к груди простреленную руку, кричал им вслед:

— Это шпион… Он в ванной, там люк — ход на улицу.

Один из автоматчиков обыскал его и поставил в угол, лицом к стене.

В тот момент, когда на даче раздались выстрелы, владелец соседней дачи (сынишки которого обнаружили в лесу кнопку сигнала) сидел с женой на веранде за чаем. Услышав выстрелы, он выбежал в переулок. Не решаясь заходить во двор подозрительной дачи, он остановился и начал прислушиваться. Минуты через полторы распахнулось окно голубятни, и из него спрыгнул на землю человек. Сосед-дачник спрятался за деревом. Незнакомец, испуганно оглянувшись, побежал в сторону леса. Когда он поравнялся с деревом, сосед подставил ногу. Незнакомец со всего разбега упал на землю, выронив пистолет. Сосед прижал его к земле и стал звать на помощь.

Несколько минут они барахтались на земле. И вдруг дачник увидел, как над ним взметнулась рука с ножом, и потерял сознание. Незнакомец вскочил, но в этот момент из окна с грозным лаем выскочила овчарка. Он дважды выстрелил. Собака, увёртываясь от пули, бросилась на него. Он застрелил её в упор, почти у себя на груди, и бросился бежать.

Следом за овчаркой из окна голубятни выскочил Вересаев с автоматчиком. Но поздно: незнакомец уже скрылся за углом. С противоположной стороны дачи донёсся окрик: «Стой!» и выстрел. Вересаев бросился туда. Из-за угла, прямо на него, выскочил незнакомец. Вересаев выстрелил — пуля прошла навылет чуть пониже лёгких. Преодолевая боль, незнакомец дважды выстрелил в Вересаева, но промахнулся, лишь прострелил пиджак да легко поцарапал левое плечо. Затем он медленно поднял пистолет к виску и выстрелил…

Когда Вересаев подскочил к нему, «профессор» был уже мёртв.

— Машины! — крикнул Вересаев.

Автоматчик дал в воздух условную очередь. В лощине вспыхнули фары. Услышав позади себя стон, Вересаев обернулся. Сосед-дачник, пошатываясь, вышел из-за угла. Автоматчик бросился к нему, подхватил и бережно опустил на заднее сидение подошедшей машины.

— В санотдел! Немедленно!..

Подошла вторая машина. В ней сидел «Турист» с завязанными за спиной руками, рядом с ним Фирсун. В ногах положили труп «профессора». Из ворот дани вышел капитан с двумя лейтенантами и автоматчиками.

— Больше никого на даче нет. Дача оцеплена. Как быть со старухой?

— Дачу охранять. Придёт машина — отправьте старуху в отдел. — Он отвёл капитана в сторону и сказал что-то шёпотом. — Понятно?..

— Так точно, товарищ полковник.

— Мотоциклы сюда, — крикнул Вересаев.

Автоматчик посигналил красным светом. Переулок заполнился рокотом моторов. Два мотоцикла выскочили из темноты, развернулись. Вересаев сел в коляску первого. Следом двинулся «пикап» с арестованными. Вдоль переулка легли яркие полосы фар. Прочертили темноту дачных палисадников и через минуту скрылись за поворотом.

— Всё, — сказал капитан стоявшему рядом лейтенанту, — идём к телефону.

Закрылась калитка. Стихли шаги во дворе. Вокруг стало тихо-тихо. И трудно было поверить, что всего полчаса назад здесь происходили такие важные и бурные события.

 

ГЛАВА XIX

МАНИКЮРША ЛАЛА

В фойе портовой гостиницы у барьера стоял гражданин в зелёной велюровой шляпе, манерно откинув полу бежевого макинтоша и опираясь ладонью правой руки о бедро. Дежурная оформляла его документы.

Немного спустя, оставив после себя тонкий аромат дорогих духов, незнакомец вышел на улицу. Зашёл сначала в одну парикмахерскую, потом в другую. Заметив в женской парикмахерской склонившуюся у столика золотоволосую маникюршу, остановился, пристально вглядываясь в её красивый профиль. Выйдя в зал ожидания, он снял макинтош, сел в свободное кресло и достал портсигар. Медленно извлекая папиросу, посмотрел на лежавшую в портсигаре фотокарточку женщины, потом на видневшуюся между штор голову маникюрши и отметил про себя: «Она».

Рассчитываясь у кассы, он незаметно сунул кассирше записку, шепнув:

— Побыстрее передайте Лалочке.

Кассирша понимающе улыбнулась и утвердительно кивнула. Незнакомец вышел и направился к центру города. В парфюмерном магазине он купил сюрпризную коробку духов, в ювелирном — золотые серьги и направился к центральному скверу. Здесь зашёл в кафе, занял единственный свободный столик и подозвал официанта.

— Следите за моим столиком. Когда подойдёт дама, подадите коробку лучшего шоколада, черри-бренди, бананы, пирожные и по стакану какао. А пока холодную осетрину и бокал сухого вина.

Закусив и выкурив папиросу, незнакомец посмотрел на часы. «Какая красавица!» — послышался за его спиной приглушённый мужской голос…

Войдя в кафе, женщина осмотрелась и направилась к столу незнакомца. Он назвал пароль явки. Скользнув взглядом по сидящим за столиками парам, Лала медленно села, сказав тихо, без движения губ:

— Осторожнее. Здесь говорить не нужно.

Официант накрыл стол. Незнакомец и дама позавтракали. Перебрасываясь безобидными фразами, вышли в сквер.

— Где остановились? — тихо спросила дама.

— В двенадцатом номере «Приморской»!

— Напрасно. Там сейчас опасно.

— Что посоветуете?

— Перебраться ко мне. Через неделю муж уходит в плавание.

— А как же быть эту неделю?

— Надо подумать. Хорошо, если бы вам удалось познакомиться с мужем, войти в его компанию. Но в таком изящном костюме это невозможно. Их можно провести, но это надо сделать тонко.

— Что вы предлагаете?

— На время стать моряком. Да, а где же Пауль? Меня предупреждали, что выедет он.

— Пауль провалился. И провалился глупо. Арестовали…

Медленно прогуливаясь по дорожкам сквера, они наметили путь дальнейших действий, условились о месте встречи. Приняв подарок, Лала вернулась в парикмахерскую, а незнакомец пошёл по комиссионным магазинам подбирать нужный матросский костюм и тельняшку.

Во второй половине дня человек среднего роста в потёртом бушлате остановился у ворот морского порта. Поставив на землю дорожный баульчик, он осмотрелся по сторонам, приглядываясь к выходящим из ворот рабочим дневной смены. Было видно, что он недавно приехал в город и ищет среди них знакомое лицо.

Устало опустившись на баульчик, он достал из кармана сигарету, помял её между пальцев, закурил, продолжая осматривать проходивших мимо него рабочих. Через некоторое время из ворот вышли трое. Один высокий, худощавый. Между распахнутыми полами его бушлата виднелась засаленная тельняшка. Второй — толстый, приземистый. Третий — среднего роста, атлетического сложения с мохнатыми бровями и угреватым лицом. Незнакомец торопливо поднялся и шагнул навстречу:

— Братишки, где тут контора дока?

Человек в тельняшке осмотрел его с головы до ног, переглянулся с угреватым и спросил фамильярно:

— Что, насчёт работёнки?

— Да. Приехал вот. Ещё никого не знаю. Без работы надоело дрейфовать. Решил здесь пришвартоваться. Говорят, в доке нужны рабочие.

— Из трюмных или палубная швабра? — спросил толстяк и, по-приятельски хлопнув незнакомца по спине, добавил: — Не сердись… Вижу, что наш.

— Да, по турбинной части. Знаю электрику, компрессорное хозяйство. На подводной служил, старшина первой статьи.

— Значит, все харчевые вытравил, сел на мель, — заметил угристый с усмешкой.

— Нет! С харчевыми полный порядок. Старики умерли — хатёнку продал, живность кое-какая была. В общем собрал прилично, мог бы ещё с годик дрейфовать, но руки по работе зачесались.

— Ну что ж. Хочешь войти в общество — ставь смазку, — оживился толстяк и указал рукой на вывеску закусочной.

— Это можно. Я и сам не прочь пропустить адмиральскую. — Он подхватил свой баульчик и сделал широкий жест рукой: — Пошли, братва.

Часа через три, когда солнце опустилось на холмы за бухтой, компания вышла из чайной заметно навеселе. Толстяк еле выговаривал слова:

— Н-ночевать е-есть где?

— Сегодня есть. Снял угол у одной старушки.

— Н-ну р-раз так, то п-порядок, а то можно и ко мне.

— Нет, он пойдёт ко мне, — перебил толстяка угристый. — Зачем платить деньги, если у меня свободная комната, тем более, что через несколько дней я уйду в рейс.

Незнакомец задумался.

— А я вас не стесню?

— Нет, мы вдвоём с женой. Мешать не будешь.

— Тогда я лучше завтра переберусь.

Приятели разошлись, условившись встретиться завтра в этой же закусочной. Все пошли по домам, а незнакомец — в баню. Когда он после банных процедур выходил из номера, старушка-контролёр промолвила про себя:

— Вроде, заходил пожилым моряком, а вышел на десять лет моложе. — Она посмотрела вслед уходящему мужчине в облегающем фигуру дорогом бостоновом костюме и покачала головой. — Просто диву даёшься, как меняет человека одежда.

На второй день после работы худощавый моряк и толстяк, поджидая своего товарища перед выходом из дока, вспомнили вчерашнюю встречу.

— Кажется, неплохой парень, свойский, — заметил худощавый.

— Рубаха-парень, — согласился толстяк. — Видал, сколько вчера заплатил? От всей души, без всяких колебаний.

— Где ж это Ефим Середа? — нетерпеливо сказал худощавый, оглядываясь. — Что-то долго его нет…

— Пойдём по домам. Он может задержаться надолго. К рейсу готовится, сам знаешь.

Они уже собрались выходить, но, услышав голос Середы, остановились. Ефим подошёл, обтирая на ходу паклей руки.

— Вчерашний старшина поджидает у закусочной, я через ворота видел. Идёмте быстрее.

Миновав проходную, они осмотрелись: ни у ворот, ни у закусочной никого не было. Пройдя несколько шагов, услышали голос из окна закусочной:

— Эй, братишки, куда вы? Я жду давно. Разворачивайтесь, пришвартовывайтесь в знакомой гавани.

Друзья переглянулись, обменялись улыбками и повернули через улицу к закусочной.

В этот вечер старшина первой статьи переселился к Ефиму Середе.

Через несколько дней, накануне выхода в море, жена Ефима Середы, маникюрша Лала, взяла на работе выходной для проводов мужа в плавание. Поджидая ушедшего в город Ефима, Лала полулежала на кушетке, дымя папиросой и не спуская чуть прикрытых ресницами глаз со старшины, гримировавшегося перед зеркалом.

— Нет, очень грубо, — сказала она и, небрежно отбросив папиросу, взяла один из тонко отточенных карандашей. — Чтобы угринки были естественными, их нужно не на кожном покрове рисовать, а наносить в самые поры. — Растянув пальцами кожу, она вставила остриё карандаша в пору кожного покрова, легонько покрутила карандаш, переставила его в другую пору. Сделав несколько угринок, сказала: — Вот как нужно делать, посмотри.

Старшина поднёс к лицу зеркало, сравнивая её работу со своей.

— Да, ты, Лалочка, права. Моя работа слишком груба.

— Иди умойся. Я сама тебе сделаю перед уходом в порт.

— Знаешь, Лала, что мы не предусмотрели? Накануне выхода лайнера в море команду могут не отпустить на берег. И тогда всё пойдёт прахом.

— Что же ты предлагаешь?

— Вместо Ефима сегодня на ночную вахту должен пойти я.

Во дворе послышались тяжёлые шаги Середы. Старшина первой статьи быстро обмахнулся полотенцем и одел китель. С Середой он встретился в передней.

— Ты куда же? Хозяин в дом, а гость со двора?

Старшина оглянулся и шепнул:

— В гастроном. Завтра день моего рождения. По случаю твоего отъезда вспрыснем авансом сегодня. Только жинке ни гу-гу. Я мигом обернусь.

Хозяин понимающе улыбнулся, хлопнул старшину по плечу и легонько вытолкал за дверь.

К десяти часам вечера, за час до вступления на вахту, Ефим Середа спал мертвецким сном, а Лала, посматривая на спящего мужа, наводила угринки на щеках старшины. Когда всё было готово, старшина достал пачку кредиток и передал маникюрше со словами:

— Постарайся, Лала, поддержать его в этом состоянии до возвращения лайнера. Завтра выпиши бюллетень, и он успокоится. Скажи, что я вынужден был пойти вместо него, чтобы выручить товарища… Ну, вот и всё. Денег вам хватит. Впрочем, — он достал из внутреннего кармана пачку сторублёвых кредиток и протянул маникюрше. — Это, Лалочка, за услуги.

В половине десятого, положив в карман паспорт и пропуск в док на имя Ефима Середы, «старшина первой статьи» вышел на улицу и затерялся в толпе.

 

ГЛАВА XX

НА ЛАЙНЕРЕ

Антон Савельевич помог Зинаиде Петровне сойти по трапу на глиссер. Опустившись на сидение, он почувствовал, как вздрогнул корпус. Плавно развернувшись, глиссер начал лавировать между стоявшими на якорях судами. Обогнув мол и миновав каменную стену волнореза, он вышел на простор морского рейда. Зинаида Петровна вскинула бинокль, рассматривая стоящий на рейде трёхпалубный белоснежный лайнер.

— Какой красавец! — сказала она восторженно. — Неужели это он?

— Он, он, Зиночка. Прочитай надпись.

Зинаида Петровна перевела бинокль в направлении носовой части судна и прочитала с расстановкой, выделяя каждый слог:

— «Профессор Кремлёв»… Тоня, когда подъедем поближе, сфотографируй. Вернёмся домой, увеличим и сделаем папе сюрприз — повесим в его кабинете, в хорошей раме. Это будет лучший подарок для него. Ты же знаешь, папа немножко честолюбив.

— Обязательно сфотографирую, только не сейчас, а у берегов Кавказа. Выберу фон поживописнее.

Глиссер пошёл вдоль борта и сбавил ход. Между первым и вторым рядом иллюминаторов распахнулись вовнутрь герметические створы дверей. Через их порог опустили металлическую лестницу-трап. По ступенькам на мостик трапа сбежало два матроса. Один помог подняться Зинаиде Петровне, а второй подхватил из рук Споряну чемодан. На внутренней палубе их встретил капитан третьего ранга:

— Первый помощник капитана лайнера, — браво козырнул он, — каюта, товарищ майор, в первом классе, разрешите проводить?

Он кивнул державшему чемодан матросу. Зинаида Петровна и Споряну прошли на ступеньки лестницы-эскалатора. Помощник капитана перевёл пусковой рычаг. Ступеньки эскалатора бесшумно двинулись вверх. Поднявшись на палубу первого класса, помощник капитана пояснил:

— Все эскалаторы — их на лайнере пять: два трюмных, два палубных и один к бассейну для плавания — включаются поворотом рычага, а выключаются автоматически, как только сойдёт со ступеньки последний человек.

Он снова включил эскалатор, сбежал на несколько ступенек вниз и, приблизившись к площадке палубы, перепрыгнул через две ступеньки. Когда его ноги отделились от ступеньки, не успев ещё коснуться площадки, эскалатор остановился.

— Люкс номер два, — сказал помощник капитана матросу.

Зинаида Петровна была изумлена комфортабельной отделкой лайнера. Мягкая ковровая дорожка, рисунок которой напоминал посыпанную жёлтым песком аллею, зажимаемую с обеих сторон аккуратно подстриженными барьерчиками шелковистой лавровишни, могла бы быть украшением партера любого театра. Панели коридора, отделанные полированной карельской берёзой, двери кают красного дерева, окантованные хромированной сталью, ажурные плафоны, ромбовидные лучи восьмиконечных звёзд-абажуров, заливающих светом коридор, — всё это Зинаида Петровна видела впервые в жизни. Двухкомнатная каюта-люкс, с ванным отделением и душем, очаровала её окончательно. Ворсистый ковёр покрывал весь пол гостиной. Изящная бархатная тахта, мягкие стулья с ковровыми накидками на сиденьях, зеркальный шифоньер, никелированные кровати, белоснежные постели — всё радовало глаз, располагало к отдыху.

Закончив осмотр каюты, сняв дорожные плащи, Антон и Зина опустились в кресла, перебрасываясь шутками. Минуты через две зазвонил судовой телефон. Антон взял трубку:

— Слушаю… Да, майор Споряну… Сейчас, товарищ капитан, буду, — громче обычного ответил Споряну и поднялся с кресла. — Зиночка, оставайся пока. Меня приглашают в машинное отделение, просят присутствовать при запуске двигателей. Лайнер уходит в море. Я скоро вернусь…

— Иди, иди, Тоня. Может, обед заказать к твоему возвращению? Через сколько минут?

— Не нужно, Зиночка. Обед устраивает капитан в кают-компании, как только выйдем в море. Готовься к приёму у капитана, — подмигнул он и улыбнулся.

Оставшись одна, Зинаида Петровна раскрыла справочник лайнера. На первой странице она увидела цветное фото лайнера, а под ним красочную рекламу:

«Работают круглосуточно ресторан первого и второго класса, водный бассейн. Дежурный буфет выполняет заказы с 8 утра до 1 часу ночи. На лайнере — кинотеатр, библиотека, читальный и концертный залы, комната отдыха и игр, аптека, врачебный кабинет».

Донёсся прощальный гудок сирены. Зинаида Петровна открыла окно. Лайнер плавно разворачивался, беря курс в открытое море. Полюбовавшись удаляющимся берегом, она раскрыла чемодан и начала размещать в шифоньере свой дорожный гардероб. Через полчаса возвратился Антон, и они пошли в кают-компанию на первый банкет «морской вежливости».

Пока в кают-компании звенели бокалы, произносились тосты, лайнер вышел далеко в открытое море, сделал левый разворот и лёг на курс вдоль побережья. Бортовой журнал гласил:

«В 22.00 легли курсом на Батуми. Двигатели переключены на форсированный режим».

Когда в кают-компании подняли прощальные бокалы, склянки пробили полночь. Антон Савельевич и Зинаида Петровна после банкета вышли на палубу подышать свежим воздухом. Впереди, слева по борту дрожало далёкое зарево. Зинаида Петрова заинтересовалась:

— Тоня, что там горит?

— По-моему, огни Сочи. Поравняемся, тогда узнаем по горе Ахун.

— А что эта за гора?

— Ну, это самая высокая точка в этом месте на Черноморском побережье. На гору проложена прекрасная, вьющаяся по склонам гор между садов и цветов, асфальтированная дорога. Вершина горы находится на высоте 663 метра над уровнем моря. На ней первоклассный ресторан. Не так давно построена в древнеримском стиле башня для обозрения морских далей и окрестных гор, высотою в 30,5 метра. Гора Ахун — излюбленное место экскурсантов и отдыхающих в санаториях курорта Сочи-Мацеста. Вот и всё.

— Интересно там побывать.

— Хорошо, Зиночка. Первый же отпуск — едем в Сочи.

Утром лайнер проходил внешним рейдом Сухуми. Южное солнце, ставшее над вершинами белоснежных шапок седого Кавказа, алмазной россыпью покрыло спокойную морскую гладь. Любуясь дрожащими маревами далей, Зинаида Петровна открыла окно. На гладкой поверхности спокойного морского простора то тут, то там лениво переваливались белые туши и снова исчезали в морской бездне.

— Тоня, смотри, смотри, что это?

— Это, Зиночка, дельфины играют.

— Даже лайнера не боятся. Как красиво! Вон ещё. Ой, сколько их!

— Они встречаются здесь вдоль всего побережья.

Зинаида Петровна долго любовалась этим зрелищем, не в состоянии оторваться от окна. Солнце подымалось всё выше и выше, разгоняя утреннюю прохладу. Становилось всё жарче. В репродукторе раздался звонкий голос вахтенного начальника: «Внимание, товарищи! Закройте окна — включаем палубные фонтаны». Зинаида Петровна закрыла окно и инстинктивно отстранилась. Вдоль палубы поднялся вихрь водяной пыли, орошая стены кают, палубные надстройки, солнечные тенты…

Антон и Зина почти весь день провели на палубе: купались в бассейне, любовались морскими просторами, синевой гор. Когда солнце коснулось своим краем горизонта, лайнер отсалютовал берегу протяжным сигналом электросирен и взял курс в открытое море. По мере того, как он удалялся от берега, становилось всё свежее, прохладнее. Вскоре корабль сделал поворот ещё на несколько градусов и лёг курсом на Крым. Начинался период основных испытаний: работа двигателей на максимальных режимах и определение скоростей.

Антон и Зина прошли в носовую часть лайнера и остановились, опираясь о перила. Морская гладь вздымалась перед носом лайнера высокими бурунами и рассыпалась, фосфоресцируя искрящимся каскадом алмазных брызг. Вдруг Антон Савельевич сильно сжал руку Зины.

— Что, Тоня?

— По-моему, кто-то сигналит с лайнера… А ведь мы недалеко от морской границы с Турцией.

— Кто же может сигналить? На лайнере, сказал капитан, кроме нас, нет ни одного пассажира. Тебе просто показалось.

— Нет, не показалось… Смотри, смотри, с моря тоже отвечают…

Они осторожно перешли поближе к корме на левый борт, от которого падали на чёрную гладь воды тонкие полоски красного света с методичностью сигналов азбуки Морзе. Антон Савельевич перегнулся через перила палубы и замер в изумлении. Один из иллюминаторов первого ряда открыт. Именно из него и падают световые сигналы в сторону турецкой границы.

Антон Савельевич приложил палец к губам и, шепнув Зинаиде Петровне: «Следи — может надумать выпрыгнуть через иллюминатор», неслышно скрылся. Через минуту рядом с Зинаидой Петровной бесшумно, как тени, появились два моряка с пистолетами в руках. И в то же мгновение сигналы повторились снова. Слух Зинаиды Петровны уловил слова «семнадцатый кубрик», и один из моряков исчез так же неслышно, как и появился. Зинаида Петровна дрожала всем телом, боясь двинуться с места.

Моряк молча осторожным движением руки отстранил её от перил, указав рукой на стоящий рядом диван. В это время вблизи лайнера показался силуэт военного катера. Моряк нагнулся к Зине и шепнул: «Наш, пограничник, сторожевик — не волнуйтесь». Со стороны турецкой границы на корпус лайнера легли два пересекающихся луча прожекторов. На палубе стало совершенно светло.

Сторожевой катер, развернувшись у самого лайнера, лёг на параллельный курс и дал сигнал: «Застопорить машины!» В это время вернулся Антон Савельевич.

— Ну что, Тоня? — схватила его за руку Зинаида Петровна.

— Меня не пустили в трюм. Сейчас всё выяснится. Пойдём на служебную палубу.

Спустившись по эскалатору на внутреннюю палубу, они застали там такую картину: к ним спиной стоял среднего роста русоволосый матрос из экипажа лайнера. С боков с направленными на него автоматами стояли два пограничника. Майор в пограничной форме просматривал документы матроса. Рядом с майором стояли капитан лайнера, его первый помощник, четыре младших офицера. Поодаль на палубе перешёптывались матросы команды.

— Фамилия? — сухо спросил майор-пограничник.

— Середа, — неохотно ответил матрос.

— Год рождения?

— 1909.

Майор пристально посмотрел на матроса и сказал сквозь зубы:

— Не слишком ли молодо вы выглядите для этих лет?

Матрос промолчал, не поднимая глаз.

— Кто из экипажа хорошо знает матроса Середу, подойдите сюда.

— Я с ним живу в одном квартале, — сказал один из матросов, стоявших поодаль, — но это не он, не Ефим Середа.

Задержанный бросил короткий взгляд в сторону говорившего и отвернулся так, что профиль хорошо стал виден Зинаиде Петровне. Она сначала испуганно прижалась к мужу, не веря глазам своим, потом крикнула, так, что все обернулись в её сторону:

— Это он! Шпион, я его знаю…

— Кто? — спросил Споряну настороженно.

— Тот самый негодяй, который был с Таберидзе и отвёз меня в подвал… Это он… Старк…

Минутной паузы было достаточно, чтобы шпион в мгновение ока схватил дула, направленные на него, и выбросил обе руки в сторону. Раздались короткие автоматные очереди — и майор упал. Споряну инстинктивно бросился вперёд, загораживая собой Зину, и в порыве бешенства схватил шпиона за шиворот. Ещё, мгновение — и шпион уже был скручен и обезврежен.

Матросы отнесли раненого майора в судовой госпиталь, а шпиона спустили на катар для переправки в распоряжение береговых властей.

Раны, полученные пограничником, оказались не тяжёлыми. Одна пуля пробила мышцу правой руки. Две прошли под кожей в правом боку, слегка повредив ребро. Когда майора перевязывали, он, превозмогая боль, вызвал с катера офицера, трёх пограничников и сказал:

— Находиться на мостике лайнера. Вести в сопровождении патрульных катеров, по эстафете. Курс на Судакский маяк. Дальнейшие указания получите в пути.

Антон и Зина долго не могли уснуть, вспоминая детали происшествия. Посидели в каюте, выпили по стакану чая и снова поднялись на верхнюю палубу. Лайнер шёл на максимальной скорости курсом на синевшие вдали горы Крыма, оставляя широкий вспененный след. В трёх-четырёх кабельтовых, чуть позади, шёл эскорт пограничных катеров.

На востоке начинала заниматься утренняя заря.

 

ГЛАВА XXI

В ФИЛИАЛЕ АКАДЕМИИ НАУК

В конференц-зале филиала Академии наук в этот день было особенно оживлённо. Сухощавый, небольшого роста, подвижной старичок, профессор Хрусталёв — директор научно-исследовательского института специального топлива ЦНИИСТ-а, убеждённо доказывал:

— Нет, не согласен, уважаемые коллеги! Проблему нового вида топлива можно считать решённой. Опыты, проведённые инженерами Владимиром Петровичем Кремлёвым и Антоном Савельевичем Споряну убеждают нас в этом окончательно.

— Но ведь это только опыты, Сергей Сергеич, — неуверенно возразил румяный старик с заросшим волосатым лицом — доктор химических наук Степан Модестович Левашов.

— Вы, Степан Модестович, говорите «опыты» и потому полагаете, что новое топливо ещё не вышло из пелёнок, находится, с вашей точки зрения, в стадии эксперимента. Нет, решительно не согласен с вами.

— И я осмелюсь высказать несколько иное мнение, Степан Модестович, — учтиво заметил доктор технических наук директор Центральной лаборатории лёгких сплавов. — В Министерстве Морского флота восхищены ходовыми данными нового лайнера. А на этом лайнере установлены двигатели системы инженера Споряну, работающие именно на том топливе, о котором говорит Сергей Сергеич.

— Сомневаться, становиться на позиции скептиков у вас, Степан Модестович, нет решительно никаких оснований, — запальчиво продолжал Сергей Сергеич. — Представьте себе всю разнородность этих опытов. Самолёты-снаряды, стратосферные реактивные сигары, локомотив и, наконец, лайнер. Обратите внимание на такую характерную деталь: локомотив совершил рейс в 25 тысяч километров и возвратился в Самгунь, израсходовав только два баллона — всего 100 килограммов топлива. Разве не достаточно убедительны такие результаты производственных испытаний?!

— Ваши доводы весьма логичны, Сергей Сергеич. Но не забывайте старую русскую поговорку: «Семь раз отмерь, а один раз отрежь». Ведь никто ещё результаты этих испытаний не изучал, не обобщал. Ещё нет о них коллективного авторитетного мнения. Послушаем сегодня, как эти опыты оценят академики.

До начала заседания оставалось не более часа. Но разговоры учёных, их горячие споры о проблемах нового топлива расширяли круг собеседников всё больше и больше. Учёных-аграрников интересовали прежде всего проблемы искусственного дождевания. Энергетики проектировали теплоцентрали, кораблестроители мечтали о кругосветных плаваниях без захода в порты и т. д. Были в этих кулуарных спорах и сторонники нового топлива, и его противники. Но бесспорным становилось одно: скептики были в меньшинстве.

Увлёкшись разговорами, никто не заметил, как открылась боковая дверь и в зале появились члены Президиума филиала Академии наук.

За столом рядом с председателем президиума заняли места учёный секретарь филиала, маститые академики. Когда утихло движение в зале, председатель поднялся:

— Товарищи! — раздался в репродукторах его голос. — Прежде чем открыть заседание, разрешите огласить один документ.

В конференц-зале наступила тишина.

— Группа академиков, руководство институтов «ЦАВИ» и «ЦНИИСТ-а» внесли предложение: «Учитывая выдающиеся заслуги в деле решения проблемы искусственного дождевания, имеющей большую будущность, а также в деле создания сверхэкономичного вида топлива, получившего название «Кратногаз-200», представить доктора химических наук академика Петра Кузьмича Кремлёва к присвоению почётного звания Героя Социалистического Труда».

Последние слова были заглушены аплодисментами. Когда рукоплескания утихли, председатель сказал:

— Разрешите считать ваши аплодисменты единодушным одобрением внесённого предложения.

Конференц-зал ответил новым взрывом аплодисментов.

— Расширенное заседание Президиума Филиала Академии Наук СССР объявляю открытым. На повестке дня один вопрос: доклад инженер-майора Антона Савельевича Споряну о проблемах микроклиматов, и проведении искусственного дождевания.

Споряну поднялся на кафедру, подошёл к карте, обвёл указкой северо-западные районы Казахстана, Заволжья и бросил короткий взгляд на аудиторию:

— Наиболее характерным, — раздался его звонкий голос, — для управления погодой мне кажется район Заволжья с прилегающими к нему областями. Здесь, как известно, в самую критическую пору вегетации зерновых происходит усиленное перемещение горячего воздуха с востока на запад. Эти воздушные течения, получившие название суховеев, наносят огромный ущерб народному хозяйству: сжигают хлеба, луговые травы, иссушают почву — вызывают иногда в ряде областей Поволжья и Заволжья явления, ничем не отличающиеся от стихийных бедствий. О размерах наносимого суховеями ущерба можно судить по тому, что в районах Заволжья в годы суховеев урожаи зерновых падают до минимально малой цифры, трёх-двух центнеров. Местами хлеба и травы совершенно сгорают.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Потом начал говорить о причинах, порождающих суховеи.

— Настало время, — уверенно говорил Споряну, — дать бой этим явлениям!.. Вы спросите: какими средствами? Каким способом? А вот каким: в зоне зарождения суховеев и на пути их перемещения сосредоточим несколько станций искусственного дождевания и вызовем обильные осадки. Воздушное течение переместит их, распределяя, оставляя на огромном пространстве своего пути. Если нам удастся на пути казахстанских суховеев дать в июне сорок-пятьдесят миллиметров осадков — это уже будет победа.

Прислушиваясь к словам докладчика, Вахрушев представлял себе перспективы этого управления погодой, намного забегая вперёд.

«Интересно, — думал он, — как повлияет искусственное дождевание на природу солончаков? Достаточно ли обильным будет оно, чтобы остановить их распространение, опреснить или понизить концентрацию солей в лиманах?..»

Теперь, в пору суховеев, лиманы испаряют вместе с водой мельчайшие частицы соли. В раскалённом воздухе соляные испарения превращаются в соляную пыль, которая оседает по пути движения суховеев на посевы и луга, ускоряя их гибель, высыхание. Уменьшение концентрации солей в лиманах и уничтожение солончаков позволят превратить огромные пустыри в луга и пастбища, в роскошные сады и виноградники…

— Я думаю, — подытожил Споряну, — есть прямая необходимость провести генеральную репетицию. Что я имею в виду?.. Первые испытания «СИД-1» прошли успешно. Есть прямой смысл оставить её в зоне Мёртвой пустыни на более продолжительное время. Это позволит нам приоткрыть завесу над многими явлениями природы, а главное, получить данные о влиянии искусственного дождевания на содержание влаги в наземных слоях атмосферы, установить границы её распространения и узнать ответную реакцию веками спавшей почвы пустыни. Я думаю, учёные поддержат пашу точку зрения…

Конференц-зал ответил на это аплодисментами. Профессор Хрусталёв, дотронувшись до руки соседа, многозначительно спросил:

— Что вы, Степан Модестович, теперь скажете?..

— Что я скажу? — нерешительно отозвался Левашов. — Судя по всему, у руководителей филиала уже сложилось определённое мнение. Доклад с перспективой, с большой перспективой…

— А о топливе что вы теперь думаете?..

— О топливе?.. Ну, знаете, после такой увертюры… Героя Социалистического труда и всё прочее… остаётся только поднять руку, чтобы не оказаться в одиночестве…

Профессор Хрусталёв неодобрительно посмотрел на Левашова, думая: «Типичный консерватор и к тому же завистник…»

А тем временем Споряну подошёл к кафедре, положил ладонь на страницы доклада, как бы придерживая их, обвёл взглядом аудиторию.

— А теперь позвольте вместе с вами немного помечтать… — снова зазвучал его спокойный, уверенный голос. — Метеорологическая служба страны за последние годы наблюдает изменение температур в ряде северных районов. Например, в районе «полюса холода» температура минус сорок-шестьдесят градусов, считавшаяся постоянной для периода ноябрь-февраль, почти не имеет места за последние пять лет…

Пережидая, пока утихнет движение в зале, Споряну отошёл к географической карте.

— Прошу обратить внимание. Ещё в первых десятилетиях XX века южная граница максимальных холодов проходила по линии Киров, Свердловск, Омск, Минусинск, Чита, Хабаровск, — он провёл указкой по жирному красному пунктиру, соединяющему эти города на карте. — А за последние годы южная граница максимально низких температур не опускалась ниже линии Магадан, Якутск, устье Подкаменной Тунгуски, Ханты-Мансийск, Сыктывкар.

Он обводил указкой один за другим кружки городов, называя цифры среднегодовых температур. Учёные внимательно слушали, и у многих возникла мысль: «Действительно, почему, скажем, в Свердловске, климат стал мало отличаться от климата Сталинграда, а в Тобольске — от Семипалатинска?»

Приведя десятки сравнений климата различных районов страны, Споряну обобщил:

— Естественно, возникает вопрос: чем объяснить эти климатические изменения?..

Он обвёл взглядом зал, как бы желая услышать ответ на этот вопрос.

— С тех пор как задымили доменные печи Магнитогорского металлургического комбината, в районе населённых пунктов этой линии наблюдается ежегодно смягчение климата в зимний период. Точно такие же явления замечаются в районе Кузбасса и ряда других промышленных центров… Предполагают, что над этими промышленными районами существуют так называемые купола тёплого воздуха, значительно отличающегося по температуре от воздушных пространств на тех же высотах в соседних районах стратосферы. Правда, воздушное течение их перемещает, относит, но источники тепла ведут свою работу непрерывно. Напрашивается вывод: коль скоро тёплые купола существуют, то нельзя ли увеличить их число, попытаться создать их искусственно?

Он обвёл вопросительным взглядом зал и заключил:

— В этом, вкратце, и состоит проблема, которую выдвигает наш коллектив. Если иметь в виду, что при взрыве 25-ти самолётов-снарядов термоядерная реакция кратногаза создаёт такое количество тепла, какого не выделяет в атмосферу Магнитогорский комбинат в течение года, то не трудно составить представление о том, какое действие могут произвести на холодные слои стратосферы взрывы, скажем, ста самолётов-снарядов.

Споряну закрыл папку, собираясь покинуть кафедру. Потом вдруг опять положил её, улыбнулся и сказал:

— Я хотел бы поделиться с вами ещё одной мыслью. Что такое самолёт-снаряд в более широком его назначении?.. Пётр Кузьмич Кремлёв видит в нём прообраз космического корабля для покорения вселенной и, если хотите, прообраз ракеты — спутника Земли. Мне кажется, это очень верно. Пора заняться оборудованием на таком корабле астрономической обсерватории, оснащённой мощной радиолокационной установкой, и заслать её в пределы ионосферы… Кстати о дальновидении. Теперь уже можно сказать, что практически вполне разрешимо создание на определённых высотах ретрансляционных станций телевидения. Предварительные расчёты показывают, что достаточно поднять над Землёй всего три-пять таких станций, и телепередачи Москвы можно будет видеть во всех городах и сёлах нашей страны — от Калининграда до Владивостока.

В зале началось оживление. Споряну не спеша сошёл с кафедры и опустился на свободное место в первом ряду. В конференц-зале нарастал разноголосый говор. Председательствующий, понимая возбуждение, овладевшее аудиторией, объявил десятиминутный перерыв, после которого начались прения.

После второго перерыва взял слово председатель Президиума филиала.

— Дорогие товарищи! — сказал он. — Президиум считает, что проблема управления климатом, выдвигаемая коллективом, руководимым академиком П. К. Кремлёвым, заслуживает особого внимания, как одна из важнейших народнохозяйственных перспективных проблем… Президиум решил образовать комиссию по проведению широких производственных испытаний в различных зонах…

Конференц-зал ответил ему аплодисментами.