Анализируя души тех, кого нельзя не осудить, но нельзя и не пожалеть, мы найдем там духовную ограниченность, низкие эстетические запросы, круг интересов, почти сознательно замкнутый от всего, что может взорвать ограниченный «стереотип» жизни.

Представьте себе молодого человека, «одаренного» этим набором недостатков, и для вас станет совершенно ясным, отчего его дружба с алкоголем может кончиться трагически. Более половины — еще раз: более половины! — преступлений творится несовершеннолетними при участии этого «великого провокатора».

 

К. Баялин, начальник следственного Управления МВД Казахской ССР, А. Штульберг, старший следователь МВД Казахской ССР.

Расскажите, как это было…

Потерпевшего доставили в райотдел во втором часу ночи. Его трясло, как в лихорадке, хотя в дежурной комнате было тепло, а за окном синела ласковая августовская ночь. А потерпевший дрожал от холода и испуга.

Замерз он потому, что был… совершенно гол. Бос и наг, как Адам в момент сотворения. Правда, на него накинули чью-то оказавшуюся в дежурке шинель, но она пока не помогла согреться.

Дежурный офицер милиции — не молодой, и вовсе не склонный к шуткам человек, вдруг некстати припомнил слышанные в далеком детстве стишки:

Дежурный невесело усмехнулся: «малютке» было явно за тридцать, и от него разило водочным перегаром.

Офицер распахнул окно — в дежурную комнату ворвался свежий ночной воздух. Потерпевший, кутаясь в шинель, тупо смотрел на лежавший перед ним лист бумаги.

— Ну пишите же, пишите, — сказал дежурный. — Напишите обо всем, что с вами произошло.

Потерпевший взял шариковый карандаш. Рука дрожала, карандаш не подчинялся, плясал в пальцах: страх не проходил. По причине страха потерпевший и нацарапал корявые, прыгающие строчки.

«14 августа, примерно в час ночи, я шел по улице. Вдруг из кустов вышли трое. Они раздели меня и хотели резать ножом. Я бежал по улице и кричал, меня спасли милиционеры. Они сразу поймали бандитов. Прошу к ним принять меры…»

В этот же день, утром, было возбуждено уголовное дело по факту ограбления гражданина Потапова некими Литковым, Бодягиным и Исаевым. Задержанных грабителей поместили в камеру предварительного заключения, одежду, снятую с Потапова, отобрали и вернули потерпевшему. Началось расследование.

Кто же такой Потапов, эта жертва ночных грабителей? Для следствия важна каждая деталь происшествия, а потерпевший мог бы о многом рассказать. На повторный допрос он пришел протрезвившимся, теперь уже не дрожал. Лишь прятал глаза, рассказывая следователю о том, как напали на него грабители и что было до происшествия. Теперь рука его не прыгала, когда он записывал свои показания в протокол допроса потерпевшего.

«13 августа я не работал, так как приехал из командировки. Придя домой, я узнал, что моя жена находится в родильном доме, и к вечеру я направился туда. Оказалось, что жена родила сына; я очень обрадовался.

Около восьми часов вечера я ушел из родильного дома и на улице Бульвар Мира в магазине купил пол-литра водки. Затем я зашел в кусты аллеи, которая расположена посередине улицы, и выпил водку из бутылки без стакана. Потом уселся на траву и закурил, чувствовал я себя не очень пьяным, но сколько я сидел и курил, не помню. Было уже совсем темно, когда ко мне подошли три парня, все ростом выше меня, и приказали снять рубашку. Потом сняли все остальное и один сказал: «Его нужно поронуть». Я от испуга вскочил и стал убегать, выскочив на дорогу. В это время мне навстречу шла машина, в ней оказались работники милиции. В кустах они задержали сначала двух парней, напавших на меня, а позже поймали и третьего, на котором уже были мои брюки…»

Следователь внимательно перечитал написанное, подписал протокол допроса и отпустил потерпевшего. Он на минуту задумался, припоминая. Ведь всего два дня тому назад в милицию обратился некий Почерский. Его тоже ограбили. Может, грабитель один и тот же? Следователь разыскал протокол допроса Почерского и углубился в чтение.

«По существу заданных мне вопросов, — писал Почерский, — поясняю следующее. 12 августа сего года я получил на работе деньги — 45 рублей. По окончании работы мы, втроем, взяли две бутылки водки и распили. После я поехал на вокзал, там встретил земляка, и мы с ним распили еще одну бутылку водки. Там же, на вокзале, с незнакомым мужчиной я выпил бутылку вина.

Время было позднее, и я решил домой не ехать, а остался ночевать на вокзале. Утром я пошел в шашлычную и выпил две кружки пива. Тут ко мне подошел незнакомый человек с бутылкой вина и предложил выпить с ним, я согласился. Я отдал ему рубль, мы выпили и разошлись.

На работу я уже опоздал, и поэтому решил опять пойти в магазин и купить вина. В магазине мне встретилась незнакомая женщина. Она тоже брала вино и сказала: «Давайте выпьем вместе». Я не отказался, и мы пошли в сторону пляжа. Не доходя до пляжа, мы свернули влево и сели в кустах. Она вынула свою бутылку из сумки, я свою из кармана. Мы понемногу выпили.

Примерно в три часа дня к нам подошли два парня и спросили, почему мы здесь распиваем спиртные напитки.

Потом один подошел ко мне и ударил чем-то твердым по голове. Я упал, с меня сняли часы и брюки. Только я стал подниматься, кто-то из них говорит: «Лежи, а не то поронем».

Через некоторое время меня подобрала машина скорой помощи и доставила в больницу».

Итак, два человека ограблены. Разрыв между происшествиями — всего два дня, а способы совершения преступлений очень сходны. После ограбления Потапова задержаны трое подозреваемых. Кто они?

Перед следователем сидит коренастый парень с нагловатым взглядом и сползающим на глаза чубом: Александр Литков. Ему двадцать лет, образование шесть классов. Не работает и не учится. Не очень смущаясь, рассказывает о себе:

— Я, гражданин следователь, еще в прошлом году бросил работу. Надоело вкалывать. Ездил к родне в Северный Казахстан, потом вернулся сюда. На работу опять не устроился, не хотелось что-то. От нечего делать шатался по городу.

Весной, в мае, возле магазина ко мне подошел мужчина и предложил мне сложиться с ним, чтобы выпить. Звали его Николай.

Я, конечно, согласился. Выпили, а Николай и говорит: «Видишь, пьяный лежит? Пойдем посмотрим, может быть, у него есть деньги». Денег у пьяного не оказалось, но мы сняли с него часы и туфли. Все это мы продали и вместе пропили…

Так, слово за слово, рассказал этот великовозрастный лоботряс о своей «работе» по ограблению пьяных. Эти показания подтверждались и показаниями двух других подозреваемых, Бодягина и Исаева. Последний во время допроса назвал еще два имени, пока неизвестных следствию: Алик Квадорас и Галка, по кличке «Инга». Со слов Исаева, и Алик, и «Инга» были, как правило, инициаторами и «вдохновителями» ограблений.

Несколько дней работники уголовного розыска энергично разыскивали Алика Квадораса и Галку-«Ингу». И вот они у следователя — двадцатипятилетний Алгедрас Квадорас и девятнадцатилетняя Галина Лисова. И он, и она, как и их дружки, бросили работу, пристрастились к спиртному и стали на путь грабежа: надо же было доставать деньги на водку. Грабили только пьяных.

Рассказывая о своих «похождениях», о том, как они очищали карманы пьяниц, эти ночные хищники откровенно поведали о нескольких эпизодах ограблений, о которых следствию не было известно: потерпевшие не жаловались. Да и действительно, на кого они могли жаловаться? На себя? На водку?

Вот о чем, например, рассказала Галка-«Инга» — смазливая девица с длинными рыжими волосами и в очень короткой юбке.

— На базаре я встретила Николая, Сашку и Алика. Решили прошвырнуться по городу. Николай купил поллитровку водки и пунш, а на закуску взял помидоров. Выпили.

Денег у нас больше не было, мы пошли к летнему театру, сели на скамейку и стали думать, что делать дальше.

Я первая увидела пьяного, он стоял на автобусной остановке около столба. Я подошла к нему поближе и стала читать объявления, прибитые к столбу.

— Куда вы едете, крошка? — спрашивает меня пьяный.

— Просто гуляю и скучаю, — ответила я.

— Давайте гулять вместе, — говорит он, а сам еле-еле на ногах стоит. Этому дядечке было лет пятьдесят — вся голова седая.

— Чего же мы так просто гулять будем, — говорю я, — нужно взять бутылочку, а то совсем скучно…

Он обрадовался и достает из кармана деньги. Я увидела — у него их было много.

Пошли в магазин, взяли бутылку вина и отправились в скверик, где никого не было. Николай, Сашка и Алик наблюдали за нами.

Мы с дядечкой уселись на барьерчик, выпили вина и стали разговаривать. Он мне рассказал, что сам он нездешний — приехал в командировку. Откуда — не говорил. А мне зачем это знать? Что я, замуж за него собиралась что ли?

Так мы беседовали тихо-спокойно, пока он совсем не дошел. Мне уже надоело с ним лясы точить, а ребята все не идут. Тогда я им сделала знак, что у старого фраера есть деньги.

Алик подошел сзади и зажал пьяному рот, а другие стали обшаривать карманы. Нашли у него около ста рублей.

Я взяла деньги и ушла, а ребята в это время придерживали пьяного. Потом мы все встретились на лавочке возле летнего театра. Я еще отругала ребят за то, что они долго не приходили, когда я сидела с этим стариком.

С деньгами мы поехали в пивную, взяли шашлык, пиво, водку.

В этот же день, вернее вечером, когда стемнело, мы заметили еще одного пьяного. На нем был хороший серый костюм. Ребята подошли к нему, и Алик ударил его по шее, снял с него пиджак и убежал. Этот пиджак он оставил для себя…

Исключительный по своей циничности рассказ потерявшей человеческий облик воровки характеризует не только преступников и их «методы». Он вызывает чувство омерзения и по отношению к тем, кто, забывая все и вся, напивается до беспамятства и становится приманкой для грабителей.

Понятно, почему работникам милиции, несмотря на принятые энергичные меры, так и не удалось отыскать некоторых потерпевших — седого командированного, например, и бывшего владельца серого пиджака. Видимо, они сочли благоразумным пожертвовать деньгами, но не репутацией: в милицию решили не обращаться. Это было наруку грабителям: риск минимальный.

Находились, впрочем, у грабителей и «добровольцы». Такие сами, предварительно отведав спиртного, отправлялись вместе с преступниками искать развлечений, а становились добычей хищников.

Вот короткий рассказ одного из искателей «веселой» жизни, который из-за своего легкомыслия и пристрастия к выпивке, стал двойной жертвой: жертвой зеленого змия и грабителей.

Кстати, сам он не пришел в милицию с жалобой. Его удалось с большим трудом разыскать по приметам, описанным преступниками. Ведь они, стремясь откровенностью смягчить свою участь, сообщали все новые и новые подробности о грабежах.

Так вот о чем рассказал этот «доброволец», некий Туйбаев:

— Как-то я встретил на улице бывшего своего знакомого, которого, по правде говоря, знал мало. Даже фамилию не помню, а звали его Саша.

Мы поздоровались и после расспросов и рассказов решили провести вечер вместе. Саша меня познакомил с двумя женщинами и парнем, которого мой знакомый называл Аликом.

Наняли такси, купили за мои деньги вина, водки, закуски и поехали в лесок. Там мы хорошо выпили, и я намекнул Саше, чтобы он уехал: он был пятым-лишним. Остались в роще я, Алик и женщины.

Мы опять выпили, и я, по правде говоря, сильно опьянел. Тут парень, которого зовут Алик, вдруг ударил меня в лицо, сшиб на землю, стал душить и опять бить в лицо кулаком, а потом связал мне руки.

Молодая женщина — ее называли Инга — сорвала с головы своей подруги шарф и скрутила мне ноги. Они отобрали у меня 80 рублей и уехали, оставив меня связанным. Еле освободился…

На вопрос следователя о том, почему потерпевший не обратился в органы милиции, последовал короткий ответ: «Не хотелось возиться».

Когда его били — ему было больно. Больно и страшно. Жалко было ему и отобранных грабителями денег. Но все это покрыл стыд, еще больший страх перед тем, что об этом позорном происшествии узнают люди: родные, друзья, товарищи по работе. И он не пошел жаловаться, сослужив тем самым, еще одну службу в пользу преступников.

Вспоминаются слова известного английского писателя, автора знаменитого романа «Остров сокровищ» Роберта Луиса Стивенсона: «Пьяница лишь в редком случае содрогнется при мысли об опасностях, которым он подвергается, впадая в физическое опустошение».

Не содрогались, к сожалению, все эти потерпевшие, отправляясь пить водку в подворотню, соблазняясь легким знакомством с крашеной девицей и выпивкой с первым встречным. Не думали о последствиях.

Следствием с полной достоверностью была доказана вина пятерых грабителей, и суд справедливо покарал их: все они осуждены к лишению свободы на длительные сроки.

Потерпевшие на суде прятали глаза. И никто из присутствовавших им не посочувствовал.

* * *

В этом рассказе нет вымысла — все было именно так. Мы лишь несколько изменили фамилии преступников и потерпевших. Первые, получив заслуженное наказание, сейчас находятся в исправительно-трудовых колониях и, будем надеяться, вернутся к честной жизни. А потерпевшие и так уж натерпелись. Они в достаточной степени наказали сами себя. И, думается, сделали определенные выводы.

Остается добавить, что в раскрытии и расследовании преступлений, совершенных группой грабителей, участвовали многие работники следственных подразделений органов внутренних дел, сотрудники уголовного розыска. Большую работу провели старший следователь по особо важным делам следственного управления МВД СССР (ныне заместитель начальника отдела) тов. Березин, старший следователь следственного отдела УВД Карагандинского облисполкома тов. Пак, следователь следственного отдела тов. Нугуманов, старший следователь следственного отдела УВД Омского облисполкома тов. Чередов, сотрудники уголовного розыска тт. Борисов, Рыбальченко и многие другие. Это они изловили и изобличили преступников, приложили много труда к тому, чтобы найти потерпевших, отыскать и возвратить принадлежащие им вещи. Немало времени ушло и на разъяснение пострадавшим всей пагубности их поведения.

 

В. Копелиович, майор милиции, Н. Шапченко.

Алиби Мишки Самсонова

Городок, укрытый тенью тополей, еще носил следы недавних майских торжеств. Легкий ветерок, временами налетавший с гор, лениво шевелил кумачовые полотнища флагов, на площади возле райкома стучали топорами плотники, разбирая трибуну, поставленную по случаю праздничной демонстрации; и красочная афиша все еще приглашала желающих на гулянье в парк.

В этот полуденный час на обычно безлюдном каменистом берегу горной речушки, опоясывающей городскую окраину, толпился народ. Люди стояли молча, напряженно и с тревогой рассматривая труп девушки, наспех прикрытый камнями и сухой прошлогодней травой. Время от времени участковый уполномоченный уговаривал любопытных разойтись по домам и не мешать работать приехавшим из города товарищам.

Начальник уголовного розыска, майор Семен Гаврилович Храпко, на этот раз сам возглавивший оперативную группу, стоял возле милицейской машины и наблюдал за действиями оперработников. Дело, которое ему и его помощникам лейтенантам Игорю Меркулову и Ильясу Акишеву предстояло расследовать, осложнялось. Ночью прошел сильный дождь, и теперь трудно установить, где произошло убийство — здесь или на дороге, ведущей в село Зеленое, приютившееся в садах в пяти-шести километрах от городка. Дождь смыл следы.

Сотрудники милиции знали, что убитая — Валентина Трубина, знали, что жила она в Зеленом, а училась в техникуме в городке, и что, желая провести с подругами праздник, она первого, рано утром, ушла из села на демонстрацию. Родители Вали не беспокоились, не дождавшись ее к вечеру. Спокойны они были и второго: «У подружек заночевала, завтра явится». И только третьего заявили в милицию. Ребята из школ и техникумов вышли прочесывать местность, и здесь, в камнях, на берегу горной речушки, нашли…

* * *

— Скудновато, скудновато, — задумчиво, ни к кому в отдельности не обращаясь, констатировал Семен Гаврилович, покручивая пожелтевшими от табака пальцами колпачок авторучки. — Что мы имеем? Почти ничего. Неизвестно даже, когда это произошло — с первого на второе или со второго на третье. Об этом нам, правда, завтра, а возможно, и сегодня скажет экспертиза. Но время, время идет…

Он посмотрел на молчаливо сидящих лейтенантов и спросил:

— Ну, как? С чего начнем?

— С допроса знакомых убитой, — ответил Меркулов, а Ильяс в знак согласия кивнул шапкой черных, аккуратно зачесанных волос.

— Верно, — коротко одобрил майор. — Сейчас вы пойдете в техникум, где училась Трубина…

Ни в коридорах, ни во дворе техникума не чувствовалось той веселой суеты, которая обычно сопровождает короткие перерывы между лекциями. Тихо было в комнате комитета комсомола, где Игорю и Ильясу прежде всего просился в глаза огромный увитый траурной лентой венок из полевых цветов.

Завуч — невысокая сероглазая женщина, узнав о цели прихода сотрудников, пригласила девушек из группы, в которой училась Валя. Они пришли быстро, все с заплаканными глазами. Видели ли они Валю первого? Да, да, конечно. Вместе были на демонстрации. Уходили с площади тоже вместе. Возле сквера догнал какой-то парень и отвел Валю в сторону. Она крикнула: «Постойте, девочки, я сейчас». Парень, по-видимому, был не совсем трезв и разговаривал громко. О чем они говорили? Конечно, было слышно. Он приглашал ее на танцы, а она сказала, что не пойдет и вообще с ним встречаться не хочет. Он настаивал, а потом стал угрожать.

— Вспомните как можно точнее, — попросил Игорь, — чем угрожал парень Вале.

— По-моему, он сказал примерно так: «Ну чего ты дергаешься! Приходи, а то хуже будет!»

— А что было после?

— Потом Валя подошла к нам и сказала, что ей надоел этот дурак. День мы прогуляли в парке, а к вечеру она пошла домой в Зеленое. Мы предлагали ей остаться потанцевать, но она ушла… — Девушка закончила свой рассказ и тяжело вздохнула. — Потом случилось это. Просто не верится…

— Вот вас с Валей возле сквера было семеро, — Ильяс обвел глазами девчат, заполнивших комнату, и, поймав в ответ утвердительные взгляды, продолжил, — может быть, кто-нибудь из вас знал этого парня раньше, встречал его?

Девушки вопросительно переглянулись, и одна внезапно воскликнула:

— Постойте! Постойте! Ведь Валя называла его по фамилии. У него такая простая фамилия… Не то Сомов, не то Носов…

— Самсонов!

— Да, Самсонов! Точно! Мишка Самсонов!

Через полчаса разговор в техникуме стал известен начальнику опергруппы, и Михаил Самсонов, двадцатитрехлетний парень, был доставлен в отделение милиции.

— Его рук дело, — убеждал майора Храпко участковый инспектор. — Он как раз с моего участка. Работает, правда, на лесопилке, но пьет, а как напьется — скандал, мордобой. К тому же к женскому полу пристает. Докатился! На какую дивчину руку поднял?! — Участковый в сердцах махнул рукой и направился из кабинета.

Самсонов был живым олицетворением характеристики, данной ему участковым. Небритый, с посеревшим худым лицом, он производил впечатление усталого или больного человека. От него разило водкой. Попросив разрешения закурить, он сел и выжидательно посмотрел на следователей.

— Опять пьешь, Самсонов, — нарушил молчание Храпко и кивнул в сторону стенных часов, показывающих начало второго.

— Да уж так случилось, простудился на праздниках. Теперь лечусь домашними средствами, — криво усмехнулся парень и затянулся сигаретой.

— Простудился, значит. Бывает, бывает… Но расскажи, как встретил праздники, чем занимался.

— Всем понемногу, — коротко ответил Мишка. — Вас что интересует, сколько я водки выпил или еще что-нибудь в таком роде?

— Нас многое интересует, Самсонов, и сейчас не время кривляться, холодно парировал Игорь. — Расскажите о наших встречах с Валентиной Трубиной.

— С Трубиной, это которую… там… на реке… — в голосе Самсонова уже не было ни иронии, ни бравады — только волнение. — А я с ней, можно сказать, и не встречался. Первого возле сквера пригласил на танцы, а она не пошла.

— Что было после того, как она отказалась?

— Я помнится, был выпивши и угрожал ей. По пьянке чего не наболтаешь…

— Вы все прекрасно помните. Значит, вы были не слишком пьяны и, по-видимому, знали, что говорили. Стало быть, вы уже тогда задумали расправиться с Трубиной?

Мишка повернулся в сторону черноволосого следователя, задавшего этот вопрос, и не скрывая раздражения ответил:

— Ничего я не думал. Хотел припугнуть — и все.

— Скажите, где вы провели ночь с первого на второе? — Майора интересовала именно эта ночь, в которую, по заключению судебно-медицинской экспертизы, наступила смерть Трубиной.

Задержанный ответил не сразу, мялся, словно прикидывая что-то в уме.

— Ночью с первого на второе я был… у своей знакомой… Как забурился с вечера, так и ушел только утром, в восьмом, — Мишка назвал адрес своей знакомой и ее мамаши, которые жили возле гор, в конце Садового переулка.

Первый день расследования не принес сколько-нибудь значительных результатов. Семен Гаврилович и Ильяс каждый по-своему сомневались в виновности Самсонова, хотя и допускали возможность умелой маскировки убийцы. Иное мнение сложилось у лейтенанта Меркулова. После допроса им овладела упрямая уверенность в непричастности Мишки к преступлению. Откуда взялась эта уверенность, он, если бы его спросили, не смог бы объяснить точно, но интуитивно чувствовал, что следствие пока не отыскало правильного пути. Однако интуиция интуицией, а решить все должны были факты, которые, судя по всему, должен был дать завтрашний день.

* * *

Утром за завтраком Игорь поделился своими сомнениями с Семеном Гавриловичем.

— Может быть, может быть… — ответил майор, принимаясь за кофе. — Во всяком случае ждать осталось недолго. Сегодня вызовем обоих Морозовых и выяснится, ночевал у них Мишка или нет. Мне все-таки кажется, что тут у него не все ладно. Ты обратил внимание, как он отвечал на последний вопрос? Майор посмотрел на Игоря. — Помнишь? Уж очень не хотелось ему отвечать. Раздумывал чего-то.

— Ну, это можно по-разному истолковать. Может, он просто не хотел впутывать свою знакомую в это дело, — заметил Игорь.

— Из рыцарских побуждений, так сказать, — улыбнулся Храпко.

— Возможно.

Морозовы пришли в милицию в половине одиннадцатого. Несмотря на солнечное спокойное утро, старуха оделась тепло. В глазах ее можно было прочесть торопливую угодливость, хитрость и страх, страх, страх. «Она чего-то боится. Но чего?» — подумал Игорь, просматривая ее паспорт.

— Морозова? Анна Тимофеевна?

— Я, я самая, — пробормотала старуха, не спуская бегающих глаз с лейтенанта. — Зачем я только, старая, вам понадобилась. Ох, горе мое горькое…

— Пройдите в другой кабинет, — сказал Игорь, и велико было удивление Анны Тимофеевны, когда там среди незнакомых людей она увидела Мишку Самсонова.

Пожилой, коротко остриженный мужчина («главный», как не без основания заметила про себя старушка) попросил ее сесть и спросил, указав на Мишку:

— Вы знаете этого человека?

— А как же! А как же! — затараторила Морозова. — Знаю, это и есть Михаил Самсонов — Глашкин сын. Очень даже прекрасно его знаю… — В эти короткие мгновения она мучительно пыталась сообразить, что все это значит и нужно ли сейчас говорить о Мишке хорошее или лучше охаивать его. Придя к выводу, что в милицию доброго человека не возьмут, Анна Тимофеевна решила охаивать, а впрочем, — действовать по обстоятельствам.

— Скажите, пожалуйста, Анна Тимофеевна, — снова спросил пожилой, ночевал ли Самсонов у вас дома в ночь с первого на второе мая?

И Игорь заметил, как сразу же после этого вопроса страх и настороженность исчезли из старушечьих глаз. Теперь здесь была другая женщина: спокойная, с приветливой, даже сердечной улыбкой.

— Это он будет у Меня ночевать?! — Морозова недоуменно развела руками и глянула на вытянувшееся Мишкино лицо.

— Как же так… — забормотал тот растерянно. — Вспомните, вспомните-ка получше, Анна Тимофеевна… Тогда, первого, я ведь пришел к вам, потом…

— А потом и ушел сразу же, — перебила его старуха. — Пошептались о чем-то с Нинкой в коридорчике, и все на этом.

— Значит вы отрицаете, что Самсонов был у вас в квартире с шести часов вечера первого мая до утра следующего дня? — переспросил майор и, услышав в ответ энергичное «да», сопровождающееся призывом в свидетели всех святых угодников, разрешил ей уйти.

В кабинет вошла Нина. Простучав шпильками, несмело присела на краешек стула. Не успевшие загореть руки нервно затеребили изящную сумочку с блестящими замками. Сидела молча, напряженно, не поднимая ресниц. Птичье, как у матери, личико было невыразительным и вялым.

— Мы пригласили вас, чтобы выяснить одно очень важное обстоятельство, начал Семен Гаврилович. — Скажите, ночевал ли у вас Самсонов с первого на второе мая?

Мишка, словно зачарованный, подавшись вперед, ждал и чувствовал, как кровь колотит в висках. «Тук-тук-тук»…

— Да, он был… Заходил… Но был недолго… — Нина по-прежнему смотрела вниз, слова выпали глухо, невнятно.

— Что ты, Нинка! Ведь горю я! Горю! Скажи же правду! Ну, скажи! истерически закричал арестованный и в отчаянии уронил голову на ладони. Игорь и Ильяс молча переглянулись.

— Успокойтесь, Самсонов! — потребовал майор и снова повторил вопрос. Морозова покачала головой:

— Нет, не был.

— Тварь ты! — с внезапно охватившим его спокойствием отчеканил Мишка. Как я только путался с такой мразью…

Храпко бросил взгляд в сторону Игоря, и тот понял, что сейчас Семен Гаврилович вспомнил их утренний разговор о рыцарстве.

* * *

— Ну, теперь вы, по-видимому, отбросили свои сомнения? — Храпко похлопал Игоря по плечу. — Ничего, ничего. В общем, дела наши не так уж плохи.

Игорь неопределенно пожал плечами, за него ответил Ильяс:

— А знаете, Семен Гаврилович, откровенно говоря, мне после сегодняшних встреч как-то не по себе. У меня растет убеждение, что Самсонов не тот, кого мы ищем. Совсем не тот… К тому же пока прямых улик — ни одной.

Храпко согласился, что Морозовы вели себя, действительно, несколько странно, особенно младшая. Но у него, между тем, нет никаких оснований пренебрегать их показаниями: волновались женщины и только. Что касается прямых улик, то они, очевидно, все-таки появятся после обыска Мишкиной квартиры. Ждать осталось недолго.

Майор как в воду глядел. При обыске на кухне в куче грязного белья нашли рубашку с бурыми пятнами высохшей крови. Пятна были на груди, на рукавах.

Вечером Мишку снова допрашивали. Ильяс показал ему рубаху.

— Моя, — равнодушно ответил Мишка.

— А кровь откуда?

— И кровь моя. Было все просто. Поехал в Алма-Ату. Там подрался в парке и пока бежал до арыка, вытирал кровь. Вот так это и случилось.

…В тот же вечер рубашку отправили в научно-технический отдел на биологическую экспертизу. Результатов ее нужно было ждать несколько дней, и майор Храпко, чтобы не терять зря времени, решил форсировать дело, не дожидаясь заключения экспертов. Настойчивые возражения лейтенантов, которые, как он считал, бездумно продолжали верить в непричастность Самсонова к убийству, вызывали в нем лишь раздражение.

— Что вы, маленькие, что ли! — горячился он. — Давайте считать по пальцам. Самсонов угрожал Трубиной в день убийства — раз, характеристика хулиган и пьяница — два. Опровергнутое алиби — главное — три, и кровь на рубахе — четыре. А теперь вы, лейтенанты Меркулов и Акишев, что вы можете сказать в защиту Самсонова?! Есть у вас доводы? Хотя бы один?

— Мне все-таки кажется, что нужно подождать заключение экспертизы, и, если оно не подтвердит подозрения, поработать еще, — упрямо повторил Игорь.

— Хватит ждать! — заключил Храпко. — Завтра проведите последний допрос и будем предъявлять обвинение.

Утром Мишка, похудевший, заросший щетиной, вновь сидел перед следователями. Сегодня их было двое.

— Вы по-прежнему настаиваете, что ночь с первого на второе мая провели в доме Морозовых? — спросил Игорь и достал из ящика стола стопку чистой бумаги.

— По-прежнему, — мрачно ответил Самсонов.

— Тогда постарайтесь рассказать о времени, проведенном у них, со всеми мельчайшими Подробностями. Вспомните все: как вы пришли, как поздоровались, чем занимались хозяева, — одним словом, расскажите обо всем по порядку.

Самсонов посмотрел на Игоря, затем на Ильяса, расположившегося на потертом кожаном диване, и начал говорить.

— Пришел я к ним в шесть или, может быть, в половине седьмого. Поздравил их, как положено. Потом сели за стол. Ее мать поставила три стакана, кое-что на закуску и графинчик самогона.

— Самогона? — переспросил Игорь.

— Да, свекольного. Потом мы выпили все втроем, закусили, и старуха ушла к себе в чуланчик…

— А что она в чуланчик отдыхать ушла или так, у нее дела были? поинтересовался Ильяс.

— У нее всегда одно дело — гнать самогон. Пока я еще был трезвый, к ней за вечер человек шесть-семь зашло. Хлопнули по стакану и дальше…

— Вы сами видели, что она торгует самогоном?

— Нет, в тот вечер не видел. Не до этого было. А вообще-то в другие дни — сколько раз. Шофер заедет или кто другой — никому не отказывает.

— Дежурный! — крикнул Игорь в коридор, — уведите задержанного. — Когда за ними закрылась дверь, встал и весело сказал Ильясу:

— Хватит валяться на диване. Вставай, съездим попробуем местного самогона.

* * *

Завидев идущих по дорожке гостей, Анна Тимофеевна испуганно засеменила к дому.

— Постойте! Слышите, остановитесь! — окликнул ее Ильяс и уже миролюбиво продолжал. — Куда вы, Анна Тимофеевна? Гости к вам, а вы от них. Нехорошо.

— Завернули к вам самогончику отведать, — поддержал его Меркулов. Какой он сегодня у вас — свекольный или пшеничный? — лейтенант взглянул в лицо старухи и понял, чего она так боялась тогда, перед очной ставкой с Мишкой Самсоновым. А потом, когда из темного, затянутого по углам паутиной чулана вынесли самогонный аппарат, графины и кринки с «продукцией», Морозова (дочери не было дома) завопила благим матом и начала бессвязно клясться и божиться, что сегодня же, сегодня же на глазах у «сынков» разобьет все банки с зельем, а с ними вместе и аппарат.

— Нет, этого делать не нужно, — остановил ее Ильяс. — Сегодня самогоном займутся другие, а пока ответьте, ночевал ли у вас Самсонов в ночь с первого на второе мая?..

— Ночевал он, окаянный, ночевал, — видимо, пытаясь чистосердечным признанием тронуть гостей, запричитала старуха. — Бес меня в тот раз попутал, ввел во искушение. Ох, горе мое горькое, что же теперь со мной будет, со старой!

В тот же день мать и дочь Морозовы изменили свои показания. Да, да, Мишка, действительно, был у них до утра. Первый вызов в милицию испугал самогонщиц. Боясь расстаться со своим «производством», приносившим немалые барыши, они решили отрицать все, что хоть в какой-то мере могло пролить свет на их подпольное занятие. Узнав, что дело касается всего лишь алиби Мишки, дочериного ухажера, Морозова — старшая успокоилась, и, чтобы не отвечать на лишние вопросы, которые могли бы возникнуть у следователей, налгала. Ей это было не впервой.

— Черт знает, что делается, — сердился и ворчал майор. — Если считать алиби Самсонова доказанным, то выходит, начинать нужно сначала. Освобождать пока не следует: мало ли какие показания эта семейка даст завтра. Подождем заключение экспертизы.

— А теперь, ребята, снова за дело. Мы, кажется, напрасно потеряли два дня. Нужно наверстывать. — Семен Гаврилович посмотрел на лейтенантов и сухо, по-деловому спросил:

— Есть соображения?

Новый план поисков исходил из того, что убийство скорее всего произошло на шоссе и, следовательно, людей, которые могли бы помочь расследованию, нужно искать прежде всего в этом районе.

Семен Гаврилович вспомнил о нескольких домиках, стоящих на отшибе, там, где дорога на Зеленое круто поворачивала в сторону. Решили начать с них, и через полчаса в густеющих сумерках милицейская машина прибыла на место. Следователи разошлись по домам. Ильяс направился к крайнему, почти невидимому с шоссе за плотной стеной многолетних карагачей. На стук в ворота вышла пожилая женщина и, с трудом сдерживая цепного, отчаянно бросающегося пса, пропустила гостя на веранду.

— Лейтенант Акишев, — представился он и протянул удостоверение. Хозяйка заглянула в него мельком, скорее для приличия, и улыбнулась: ей понравилось открытое, черноглазое лицо посетителя.

— Муж-то у меня все на совхозных бахчах пропадает, а я домовничаю — все одна да одна. Дочка в Алма-Ате в институте, сын в армии — осенью взяли, добродушно рассказывала хозяйка. Она проворно собирала на стол чашки, ставила вазочки с вареньем, на электроплитке уже шумел чайник.

Ильяс коротко ознакомил гостеприимную хозяйку с делом, по которому он пришел, и попросил ее припомнить все, что она видела на шоссе первого вечером.

— Покойницу Валю видела, — тяжело вздохнула женщина. — Знала ли я ее? Конечно, знала. В нашем городке все на виду, все друг другу известны. Я аккурат часиков так в семь сидела на завалинке. Гляжу — она идет. В руках сверток какой-то. Крикнула еще, не страшно ли ей на ночь глядя. Усмехнулась только, рукой махнула. Нет, мол…

— Кого-нибудь еще вы видели на шоссе в тот вечер? — Ильяс отхлебнул горячий чай и подвинул ближе варенье. — Машины, может быть, проезжали?

— Нет, машин вроде не было. Видела, правда, четверых парней, но это еще до Вали, минут за двадцать…

Сообщение насторожило лейтенанта, и он узнал, что парни были навеселе, задирали друг друга, толкались, громко разговаривали. Один из них был знаком хозяйке: работал с ее сыном в одной тракторной бригаде.

Допив чай, Ильяс распрощался.

События развивались быстро. Трое трактористов и один прицепщик были доставлены в милицию. Каждый в отдельной комнате писал о том, Как провел первомайскую ночь. Изложенные письменно показания троих мало чем отличались друг от друга: напились пьяными, не помнили, как добрались до совхозной усадьбы. Проспали до утра. Лишь одно — четвертое показание было несколько необычным: шел со всеми, потом отстал и проспал до вытрезвления на обочине шоссе.

Теперь уже и Храпко, и Меркулов, и Акишев работали уверенно. Утром алиби трех механизаторов полностью подтвердились, а на квартире четвертого, отставшего в пути Валерия Синеглаза, во время обыска нашли пиджак со сгустками запекшейся крови на плече и под воротником.

— Не знаю, откуда кровь, — заявил он на допросе. — Пьян был, не помню, может, подрался с кем…

И только, когда ему предъявили заключение экспертизы о том, что кровь, взятая на анализ с его пиджака, тождественна группе крови Валентины Трубиной, он заговорил.

В сумерках он проснулся от охватившего его озноба и увидел девушку, шагающую по шоссе.

— Эй, ты, дай водки, — крикнул он, рассчитывая, что в этот праздничный день девушка несет из городка в село именно водку.

Та не оглянулась и ускорила шаг. Синеглаз за ней. Девушка побежала. В пьяном дурмане парень на ходу поднял с дороги камень и Попал Вале в голову. Она упала. Убийца склонился Над ней, отрезвев на мгновение от страха.

— Ну встань! Встань же! — закричал он.

Но девушка не шевелилась, и в Синеглазе вновь проснулось пьяное остервенение зверя…

На каменистом берегу горной речушки он наспех прикрыл труп камнями и сухой прошлогодней травой.

* * *

Мишку освободили. Он был рад, как может быть рад только человек, вновь обретший и солнце, и воздух, и свободу. На прощанье майор отозвал его в сторону:

— Слушайте, Самсонов, — сказал он. — Я вам рекомендую изменить образ жизни. С такими задатками, как у вас, Недолго и до настоящего преступления.

Мишка, потупившись, смотрел, как следователи садились в машину, и не знал того, что во всем этом деле, связанном с ночной трагедией на шоссе, самым трудным было доказать его невиновность.

 

В. Колыш.

Последняя ночь

Только-только перестал капать дождь, затихали слабо рокочущие струи, глухо хлеставшие из водостоков. Близились сумерки, в слабеющем свете дня особенно выделялись желтые пятна опавших листьев, отмытые дождем, Блестел мокрый асфальт, и холодный влажный воздух приятной крепкой сыростью вливался в легкие. Валентина Ивановна Шаганова шла по улицам поселка ровной твердой походкой. Присущий ей физический недостаток — легкая, малозаметная хромота скрывалась горделивой поступью.

Постепенно померкло небо, зажглись редкие, неяркие фонари. Валентина Ивановна подошла к поселковому парку. Сразу же шагнула в сторону от резко освещенной центральной аллеи, с отрешенностью и наслаждением села на скамью, тускло голубевшую в полумраке. Она смотрела и смотрела перед собой, остро не желая чтобы кто-нибудь сейчас забрел сюда, в тишину, которой не мешал хриплый, клокочущий ритм веселого танца; назойливой мелодией, казалось, был пропитан весь парк.

Не было сейчас в ней никакого чувства, никакого желания, она знала, что если вдруг внезапно на дорожке возникнет красивый мужчина средних лет, хорошо одетый и, значит, при деньгах, она не сумеет очаровательно приподнять левую бровь, осветить свое лицо рассчитанной полуулыбкой, сказать несколько незначащих слов о погоде, но с таким загадочным напряжением голоса, с такой интонацией, чтобы мужчина заинтересованно остановился, заговорил, стараясь незаметно осмотреть Валентину Ивановну. Он увидит ее тонкое лицо, немного бледное от пудры, ее глаза, нежно загорающиеся, когда, наконец, предложивший ей провести вечер незнакомец уже привел ее в ресторан, когда уже она выпила первый стакан вина, притворяясь, что пьет только подчиняясь непреоборимому обаянию собеседника. На самом деле, именно первый стакан воспринимался ею с неожиданной радостью, она жадно пила вино и потом, как ей казалось, становилась вдохновенной, осторожно соблазнительной в движениях.

Она понимала, что вино — лишь кратковременное спасение, что мгновенное забвение после оборачивается жестокой, неутихающей многие часы головной болью, противной сухостью во рту с металлическим привкусом. Все тяжелее ей было обманывать своих детей, когда измученная, пошатываясь, она возвращалась домой. Все мучительнее было говорить, пряча озлобленные глаза, тяготясь обязанностью оправдываться, что она задержалась, поскольку на службе было много работы. Все больнее отзывалось в ее душе пренебрежительное осуждение соседей, с ленивой злобой перебрасывавшихся руганью, однообразной и презрительной.

Но странно: чем настоятельнее жизнь заставляла ее бросить пить, чем острее она осознавала, что дальше так жить невозможно, тем яростнее она бросалась к водке, тем угрюмее заглушала в себе голос совести. Она замечала, что в последнее время она стала скучнее, торопливее, ей хотелось не разговаривать, быстрее опьянеть. Она научилась пьянеть, постепенно вызывая в своей отуманенной алкоголем душе ощущение волшебной силы, блистающей всеми красками радуги мира, и собеседник ей становился дорог, когда выпитое напрочь отбрасывало действительность, не устраивавшую Валентину Ивановну.

Тем временем парковые фонари предупредительно замигали, молодежь с шумным хохотом и возгласами заспешила к выходу. Потянулась за ними и она. Около выхода спохватилась, встряхнулась, вновь пошла твердой и ровной походкой. Асфальт влажно поблескивал, она посмотрелась в витринное цельное стекло, с усмешкой вспоминая слова недавнего случайного кавалера: «Женщина готова целый мир превратить в зеркало!» В темном стекле отразилась стройная красивая женщина с напряженно поднятой головой, хорошо одетая.

Она медленно пошла прочь, но через минуту увидела впереди несколько грузную фигуру продавщицы Александровой. Тяжелые раздумья, муки совести, недовольство жизнью и собой сразу покинули ее. Она решительно догнала Александрову, ясно улыбнулась ее невзрачному кавалеру. Смутившаяся Александрова подавила недовольство, представила ее своему сопровождающему. Валентина Ивановна мягко и медленно взяла робкую руку мужчины, оглянулась, заметила такси и воскликнула: «Нам пора ехать!»

Глубокой ночью, когда совсем закаменело лицо у мужчины, когда на столе с закапанной вином скатертью, с неубранными кусочками фольги стояли опорожненные бутылки и бокалы с недопитым шампанским, Валентина Ивановна достала отчет Александровой, крепко обняла ее, сказала:

— Умница, Раечка! Наслаждаться жизнью надо, любить надо, а деньги мы с тобой раздобыть сумеем — вот здесь напиши… — Они деловито исправили остаток в отчете, занизив его на тысячу рублей.

И это была последняя ночь Шагановой на свободе.

На следующий день ее допрашивал следователь Иван Аверьянович Федченко. Она торопливо брала предлагаемые сигареты, поспешно наклонялась к любезно зажженной спичке, и все надеялась втайне, что ее обаяние отведет беду. Но следователь, оказав любезность, вновь становился сухим и строгим. Он лишь скорбно и непритворно морщился, когда Шаганова хладнокровно лгала, отрицая все, пренебрегая доказательствами. В то же время она с тревогой смотрела на увеличивающееся количество денежных документов, нервно поглядывала на стол. Издалека она разбирала свою подпись, четко виделись ей и фамилии продавцов.

Но еще продолжала хитрить, тем более, что документальная ревизия, проведенная по настоянию следователя, ничего не дала. Следователь не знал, что ревизоры были обмануты в той самой Актауской объединенной торговой дирекции, где Шаганова работала главным бухгалтером.

— Иван Аверьянович, — говорила она, с наслаждением вбирая сигаретный дым, — сколько вы будете еще копать? Ведь вы не нашли ни одного доказательства! Я вами недовольна. Вы злы и несправедливы. То, что вы говорили о хищении денежных средств, ко мне не относится…

— Пригласите… — и Иван Аверьянович назвал имя продавщицы одного из магазинов. Шаганова невозмутимо постукивала наманикюренным ноготком по тлеющей и уменьшающейся сигарете.

— В тот месяц она занизила товарные остатки, — глухо сказала продавщица. — Себе взяла полторы сотни.

— Что ей верить, гражданин следователь! — с улыбкой воскликнула Шаганова. — Она из зависти хочет оболгать меня. Сама горемыка и другим испортить жизнь хочешь!

— Прекратите, Шаганова, — сказал следователь. — Из одиннадцатого магазина вы украли триста рублей. У Дмитриевой занизили остатки и присвоили еще шестьсот рублей…

— Слишком много цифр, гражданин следователь… Голова кружится.

— А когда Шатова забыла включить в отчет двести шестнадцатый ордер, вы сумели обворовать ее на семьсот пятьдесят рублей. Шаганова, когда, наконец, говорить будете вы, а я слушать и записывать? Вы по-прежнему утверждаете, что я злой и несправедливый человек, а вы — невинная, напрасно оклеветанная недругами женщина? Нам осталось пригласить продавщицу Александрову…

— Дайте воды, — грубо смяв сигареты, попросила Шаганова.

Но лишь в конце третьего месяца, когда Шаганова убедилась, что следователь в совершенстве изучил каждый ее шаг, каждую ее пометку и подпись, когда были проведены очные ставки с двадцатью свидетелями, когда не осталось ни одного обвинения, не подкрепленного точными, неопровержимыми доказательствами, лишь тогда Шаганова призналась в преступлениях, лишь тогда она с запоздавшей колючей горечью осознала, что она в тюрьме, что трое ее детей, по сути дела, брошены ею, принесены в жертву водке. Казалось, только сейчас она поняла, что страсть к алкоголю заставляла ее лгать и воровать всю жизнь. И слова приговора «5 лет заключения…» она встретила с болью, со слезами раскаяния и ненависти к пьяному прошлому, к жизни во лжи и подлости.

 

Ю. Кузнецов, майор милиции.

Острая игла степной колючки

Тревожный сигнал поступил в Аксуйский райотдел внутренних дел Талды-Курганской области. В коротком сообщении говорилось: «Из овцесовхоза «Кзыл-Агачский» пропала доярка Васильева. Просим принять срочные меры к розыску…»

Начальник отдела, капитан милиции Г.Ш.Шуйншкалиев немедленно пригласил к себе в кабинет старшего лейтенанта милиции Мажита Шарипова, молодого, энергичного следователя.

— Есть срочное задание, — протягивая листок бумаги, начал начальник. Кроме тебя, поручить некому.

Лейтенант внимательно прочел текст донесения и, как бы вдумываясь в суть дела, еще долго не мог оторваться от небольшого клочка бумаги. «Пропал человек. Его надо найти. Найти во что бы то ни стало. Но где искать? При каких обстоятельствах он исчез? Что способствовало этому?» Множество подобных вопросов задавал себе следователь.

— Разрешите приступить к поиску пропавшей, — твердо отчеканил Шарипов.

— Желаю успеха. Только будьте внимательны. Не упускайте из поля зрения никакой мелочи, — напутствовал Шуйншкалиев.

Шарипов приступил к выполнению задания. Но, кроме заявления от директора совхоза, в папке с надписью «Дело No…» нет ничего.

Да, порой работникам милиции приходится распутывать клубок, не имея даже зацепки. Как говорится, начинать с неизвестного. Такой поиск и начал лейтенант с поездки в совхоз на ферму, где работала исчезнувшая. Предстояло встретиться со многими людьми, близко знавшими доярку. Шарипов зашел в партком, побывал и в профкоме.

Он узнал некоторые подробности о жизни Васильевой. Да, ее нельзя было назвать хорошей труженицей. Нередко совершала прогулы. Наблюдалось за ней и пристрастие к спиртному. Нет-нет и появлялась на работе под хмельком. Понятное дело, о какой производительности труда и качестве его могла идти речь?

— Бросила бы ты пить, — говорили подруги на ферме, — не к добру все это. Пропадешь.

— А вам что? — огрызалась Васильева. — Не вам же пропадать. Какое вам дело до моей жизни? Живу, как знаю, и вы мне не указ.

Вскоре подруги махнули на нее рукой, старались не замечать. Постепенно человек остался один на один сам с собой. Забыли о ней и руководители совхоза. «Что, мол, с ней поделаешь, она неисправима», — отмахивались они, когда речь заходила о Васильевой.

Тем временем, шаг за шагом, незаметно человек опускался на (но, подчиняясь власти «зеленого змия». Погибал у всех на глазах. Частые прогулы и опоздания на работу стали чуть ли не «узаконенным» явлением. «Сердобольные подружки» доделывали за Васильеву невыполненную работу. И во это молча, скрытно. «Не пропадать же человеку с голоду», — добродушно признавались они. Но человек пропадал. Не от голода, нет, из-за собственной распущенности, пристрастия к спиртному. Не нашлось в то время никого, кто бы помог запившему человеку…

Что дали следователю опросы? Характеристику исчезнувшей и только. Совсем немного. Последний раз Васильеву видели в конце рабочего дня. Как и всегда, она и на этот раз куда-то торопилась, все у нее валилось из рук. Лицо обрюзгло, глаза опухли. К вечеру она незаметно исчезла. И все. Как в воду канула.

Следователь теперь не знал ни сна, ни покоя. Он старался узнать о ней все до мелочей. Заинтересовал его и вполне законный вопрос: «А по какой дороге она обычно возвращалась домой?» Несколько раз следователь пешком меряет километры степной дороги. Их немного — каких-то три-четыре. Можно идти пешком, можно проехать и машиной.

Все дороги, что ведут от фермы до поселка, обследованы, не был оставлен без внимания ни один бугорок, ни один кустик, а результатов — никаких.

Как-то во время очередной прогулки по проселочным дорогам в глаза Мажиту бросился сильно вытоптанный участок. В зеленой траве несколько засохших оборванных колючек.

«Может быть, здесь?» — вдруг появилась догадка. И как бы отвечая самому себе, он утвердительно произнес: «Только здесь!» И как он мог не заметить этого раньше?! Вместе с другими он, наверное, десяток раз проходил мимо этого места. На ровной поверхности земли возвышался свежий бугорок. И на нем даже травы не было. Надо раскопать.

Через несколько минут лопата наткнулась на человеческое тело. Его вытащили. Опознали. Это была Васильева. А на теле трупа следы бензина и мазута. Опять задача…

К вечеру в цепочке фактов прибавилось новое звено. В Талды-Курганской больнице сделали довольно необычную операцию шоферу «Кзыл-Агачского» овцесовхоза Ахмеджанову. Вынули из полости рта острую иглу степной колючки. Такие же шипы следователь приметил возле безвестной могилы Васильевой. Догадки у следователя возникли весьма трагичные.

Еще в больнице лейтенант допросил Ахмеджанова. «Жертва колючки», пораженная осведомленностью и логикой следователя, во всем созналась.

В тот день Ахмеджанов возвращался по дороге, что вела от фермы к поселку. По пути он встретил Васильеву. Как не взять — своя ведь. Он резко затормозил.

— Садись, подброшу!

Попутчица не отказалась. Сначала ехали молча, потом постепенно — слово за слово — разговорились. Женщина жаловалась на головные боли, на полное безразличие ко всему: к работе, к личной жизни.

Шоферу стало жалко свою попутчицу, и он предложил ей выпить. По маленькой. У Васильевой даже глаза заблестели при одном только упоминании о водке. Уговаривать долго не пришлось. Вскоре машина повернула на обочину дороги и резко остановилась на облюбованном месте… Звякнули стаканы. Скоро дошло и до песни. Было весело и даже смешно: Ахмеджанов так торопливо закусывал, что съел вместе с горбушкой и степную колючку.

Как бы хорошо и весело ни было, а домой нужно возвращаться. Ехали весело, шумно. Говорили громко, неразборчиво. Машину кидало то в одну, то в другую сторону. Вдруг щелкнул замок, дверца распахнулась и… Васильевой как не бывало. Ахмеджанов сначала и не заметил отсутствия попутчицы. Напевая свою хмельную, путаную песню, он держал путь к поселку.

Повернулся к ней, что-то попытался спросить. И ничего не мог понять с пьяных глаз. Похлопал рукой по сиденью, заглянул зачем-то под ноги. Предчувствуя недоброе, резко развернул машину, поехал в обратном направлении. Через некоторое время он увидел ее на дороге. «Все!» — отирая рукавом холодный пот со лба, прошептал шофер.

Ахмеджанов сидел около трупа и не знал, что делать. Увезти в больницу?! Сообщить в милицию?! А если не поверят? Прощай, свобода? И он решил спрятать концы в воду: наскоро выкопал яму…

 

И. Антипов.

Хмельной вояж

В тот вечер за сторожем конторы Гульшадского продснаба Ольгой Васильевной Бочаговой внучок Валерка увязался. Помощи от него, конечно, никакой. Так, просто с ним веселее время коротать…

На дворе стемнело. Ольга Васильевна решила немного прибрать в комнатах. Включила свет и, шаркая стоптанными чувяками, засуетилась по конторе. Смахнула пыль со столов, протерла чернильные приборы. Теперь оставалось пол вымыть. Но вот оказия; ведра под руками не оказалось. Нужно за ним в сенцы идти и в потемках шариться.

Женщина осторожно шагнула в темноту. Но не успела нащупать ведро, как чьи-то руки грубо зажали ей рот, свалили на пол. Зашлось у старухи сердце. «Вот и конец мой», — успела подумать она.

Ворвавшиеся в контору парни втащили потерявшую сознание женщину в комнату, пыльный половик бросили на голову, а бельевой веревкой привязали к стулу. И лишь после этого принялись за сейф, где хранились деньги. Они колотили его кувалдой и ломом, и через час со скрежетом взломали. Одиннадцатилетний Валерий забился в угол за большим старым диваном и сидел ни жив ни мертв.

* * *

Начальник уголовного розыска майор Петров поднял валявшуюся у взломанного сейфа кувалду, слегка подбросил ее, как бы пробуя на вес. Удивляло одно обстоятельство; налетчики чуть ли не средь бела дня ухитрились разворотить сейф. И, видимо, не боялись выдать себя, орудуя вот этой штукой.

Судя по всему, бандитов было не двое, как об этом говорит мальчик, внук сторожихи, а трое. Кто-то из них стоял на улице, а двое, очевидно, похрабрее, расправившись со старухой, осуществили свой преступный замысел.

На стуле, что валяется на полу, завязан бельевой шнур. На первый взгляд, «вещдок» не ахти какой. Бельевой шнур — не редкость в домашнем обиходе. Однако он-то и помог напасть на след грабителей.

По заданию майора Петрова оперуполномоченный Красильников побывал на квартире экспедитора Руслана Мержоева. В последнее время парень частенько выпивал, прогуливал. И вот сегодня после случившегося в Гульшаде он не вышел на работу.

Экспедитора не было дома. Красильникова встретила молодая женщина и стала жаловаться на своих постояльцев, дружков Руслана, которые только тем и занимаются, что пьют и гуляют. На днях к Руслану приехал его дальний родственник с каким-то парнем из Фрунзе: будто бы на работу устраиваться. Но они все еще слоняются без дела.

Выйдя во двор, Красильников заметил на заборе концы оборванной бельевой веревки. Повертев их в руках, задумался. Ему вспомнилась точно такая же веревка, найденная на месте происшествия в Гульшаде. Не ушел, пока не выяснил, кто и зачем отрезал веревку, которая всегда нужна в доме. Но хозяйка, вышедшая следом за ним, не могла назвать того, кто сделал это. Пришлось составить акт «на изъятие шнура на предмет приобщения его к следственному делу в качестве вещественного доказательства».

А на другой день появилась другая, более веская улика. Утром гражданин Пранес Венскутонис пошел в магазин. По дороге его внимание привлек какой-то необыкновенный предмет, лежавший в бурьяне неподалеку от дороги. Пранес подошел ближе и очень удивился: в сорной траве лежал новенький «Ковровец». Венскутонис поднял мотоцикл я попросил шедшего ему навстречу заведующего складом «Сельхозтехника» поставить машину на сохранение. Авось, хозяин найдется.

Но более суток простояла в складе находка Пранеса Венекутониса, а хозяин не являлся. В госавтоинспекции брошенный мотоцикл не значился, не были в продаже «Ковровцы» и в Балхашском универмаге. Значит, кто-то из иногородних оказался таким незадачливым мотоциклистом. Но кто?

Ответ пришел скоро. Потерянный «Ковровец» был куплен в универмаге Восточного рудника экспедитором Мержоевым. А было это так.

В полдень в магазин ввалились трое подвыпивших парней.

— Чем богата, хозяйка? — весело спросил худощавый брюнет.

— Всем, что на витрине, — сухо ответила продавщица.

— Выкатывай мотоциклы! — тоном, не терпящим возражений, приказал русый детина. — Али не видишь, что покупатели пришли?

— Сколько же брать будете? — удивилась продавщица.

— На сколько дубов хватит…

Парни помогли продавщице вынести из склада мотоциклы, разбили упаковку.

— Эх! И хороши рысаки! — осклабился русый. — Держи, Магомет!.. Заводи, Руслан!.. — командовал он, раздавая «Ковровцы».

Рассчитавшись за покупки, парни выкатили мотоциклы, завели их и помчались по Саякскому тракту. Они, очевидно, спешили покинуть рудник.

Но опасения их были напрасны. За грабителями не гналась милиция. Они сами дали в руки следователей достаточно хорошие улики. Первым был арестован экспедитор Мержоев, который, протрезвев, испугался милиции и бросил мотоцикл, чтобы замести следы своего участия в грабеже. Но это ему не удалось.

Мержоев был задержан без погони и запутанных поисков: взяли его перед очередным рейсом, когда он покуривал у машины.

Вот и весь детектив. Однако в атом деле интересна другая сторона.

Среди «троицы» характерна личность Николая Калашникова. Он и был тот самый детина, который командовал при покупке мотоциклов. Следователь по особо важным делам Александр Иванович Морозов, который вел дело по ограблению кассы в Гульшадском продснабе, не раз допрашивал Калашникова и всякий раз удивлялся его геркулесовскому телосложению. Калашников высок, плотен, внешне спокоен, как и большинство людей, обладающих чрезмерной физической силой. Когда он на допросе клал руки на колени, невольно думалось: «Этими-то руками варить бы сталь, пахать землю, строить дома, а не корежить кувалдой государственные сейфы!»

Незадолго до этого Калашников освободился из колонии. Вернулся в отчий дом. Семь лет не был под родительским кровом. Поступил работать на стройку, женился. И жить бы ему с молодой красивой женой. Но как-то, возвращаясь с работы, познакомился он с Магометом Бахановым. Тот на соседней стройке плотничал. За дорогу успели «сойтись характерами».

Заинтересовал Калашникова этот бойкий, общительный парень, поэтому и согласился он бросить работу и уехать с ним в Балхаш за длинными рублями.

Встречу с Русланом Мержоевым решили основательно «вспрыснуть». Калашников пил жадно и много, глуша водкой вдруг нахлынувшую тоску кручинушку о молодой жене.

— Стыдись нюни распускать, Колька! — убеждал Руслан. — Мотоцикл тебе купим — как пить дать! Во Фрунзе с ветерком помчишь! И деньги целы будут, которые от жены прикарманил.

Калашников поднял на него блуждающие хмельные глаза.

— Дельце сулишь? Нет, брат, — вяло запротестовал он, — покуролесил и будя…

Отговаривался Колька, но всем нутром чуял неубедительность своих слов. Велика была у него тяга к хрустящим ассигнациям. Он опрокидывал рюмку за рюмкой, но так и не мог заглушить мысль о легкой наживе.

Уронив, наконец, тяжелую голову на длинные жилистые руки, глухо сказал:

— Ладно, пойду…

Его силища пригодилась компаньонам.

Толкнула Калашникова на очередное преступление, как видим, водка. Жил он — не бедствовал: одних только колонистских сбережений было несколько сот рублей. Неплохо зарабатывал он и на воле. Жену особенно не баловал подарками, денежки потихоньку копил на мотоцикл. Это его давняя мечта обзавестись своим, как он говорил, «рысаком». И когда подвернулась возможность завладеть мотоциклом на дармовщину, он не выдержал. Да к тому же, как он считает, водка голову разогрела…

Однако получилось не так, как планировал Калашников. Не довелось ему покататься на дармовщину. Ночью к отцовскому дому подкатила крытая милицейская машина и увезла Кольку под тихие причитания старой матери и всхлипывания жены.

Вот такая, не очень веселая жизнь, получилась у Калашникова после хмельного вояжа.

 

А. Штульберг, старший следователь МВД Казахской ССР.

Два преступления

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

Белая с красным крестом на дверцах «волга» подкатила к огромному недостроенному дому, угрюмо глядевшему на пустынную улицу черными провалами незастекленных окон. У ворот одиноко маячит сторож.

— Сюды, сюды, — сторож усиленно замахал руками. — Тут он, во дворе!

Шофер «скорой помощи» тихонько чертыхнулся:

— Знаю я территорию этой стройки. Ни пройти, ни проехать: вся завалена кирпичом, блоками… Не въехать нам туда, пошли так, на своих…

Потом крикнул сторожу:

— А ты, дед, хоть в милицию-то сообщил?

— Да позвонил же, — отозвался сторож, — позвонил. Только я сперва вам, в «скорую»… потому как испугался я очень.

Через несколько минут прибыл и милицейский «газик». Санитары в это время подтащили к своей машине носилки с распростертым на них человеком.

— Пока жив, — торопливо сказал врач «скорой помощи» дежурному офицеру милиции. — Несколько травм, думаю, здесь и для вас отыщется работенка. Ну желаю…

«Волга» рванулась с места и, властно рявкнув на повороте сиреной, исчезла в предутреннем тумане.

— Рассказывайте, — коротко сказал дежурный сторожу, доставая сигареты. — Что у вас тут стряслось?

Дежурный был недоволен. Сутки прошли спокойно, без происшествий, а под утро — на тебе! ЧП в самом центре города.

— Рассказывайте, — повторил он.

— Да я расскажу, вы слушайте, — охотно согласился сторож. — Пошел я это, значит, в четыре часа обходить объект, смотрю — свет горит…

— Спал ночью, — констатировал дежурный. — Понятно.

Сторож виновато кашлянул.

— Так вот и я говорю, — продолжал он. — Задремал я малость, а потом пошел на объект и смотрю, там светится, стало быть…

— Где светится, объясняйте точнее.

— Комната у нас есть на первом этаже. Угловая. Рамы вставлены застекленные. Свет туда протянули. Тепло. Попривык там ночевать жестянщик наш, Борька. Потому как ему сподручно это: гастроном рядом. Подзаложит он вечером, а домой ехать далеко, в микрорайон. Неохота, значит.

— Как фамилия жестянщика?

— Да кто ж его знает? Я не отдел кадров, не спрашивал. Борька и Борька, стало быть.

— А зачем пускал его на территорию в нерабочее время?

— Так ведь жалел, стало быть. Хоть и пьяница он, а все жалко. Свалится еще, в вытрезвиловку попадет…

— Ладно, пожалел. Ну, а дальше?

— Пошел я на свет, заглянул в окно, а он лежит. Борька, стало быть, Ну, думаю, нализался мужик. Зашел в комнату. А Борис-то и не дышит. И кровь на рубашке. Тут я испугался и побег к телефону. Автомат рядом, на улице Гоголя…

— Пошли, показывай, — дежурный уверенно зашагал в глубь двора. Следом за ним семенил сторож.

Наутро «делом о нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Рявкину Б.П.» занялись работники уголовного розыска Алма-Аты. В полупустой комнате новостройки они нашли бутылки из-под водки, окурки, консервные банки. Как видно, случались в этой комнате торопливые, «на троих», выпивки.

Прораб строительно-монтажного управления, где Рявкин работал жестянщиком, хорошо знал его. Однако характеристика говорила не в пользу пострадавшего. В прошлом Рявкина не раз судили за разные проделки, но он продолжал пьянствовать, свел знакомство с подозрительными людьми.

Для нормальной, благополучной жизни у него были все условия: хорошо зарабатывал на стройке, выделили ему просторную, благоустроенную квартиру. Но трясина пьянства крепко затянула его, а выкарабкаться Рявкин и не пытался.

На допросе ночной сторож долго припоминал события минувшего вечера.

— Да Борька тут со всяким встречным-поперечным пил… Помнится, вчера с каким-то парнем хотел пройти, не пустил я того, выгнал…

Вот и все сведения, которые удалось собрать оперативникам в первый день.

Только через три дня медики разрешили первую беседу с Борисом Рявкиным.

— Ничего не помню, — сказал он. — Пил с кем-то целый день. Денег у меня было много, получка. Обмывал пальто…

Итак, у Рявкина пропало новое пальто, а также пиджак, шапка. Исчезли и оставшиеся деньги — около ста рублей. Мотив преступления ясен — корысть. Но кто же преступник?

Вскоре Рявкин припомнил еще детали:

— Встретил я на базаре одного парня. Как будто знакомый, а где раньше его видел, — не помню. Знаю только — Петром зовут. Да, точно — Петька… Выпивали вместе.

Сколько в Алма-Ате мужчин по имени Петр? Тысячи, вероятно. Но найти нужно было только одного — того, кто пытался убить и ограбил Рявкина. Работники милиции решили, что искать преступника надо на тех стройках, где хоть несколько дней раньше работал жестянщик Борис Рявкин. А тот сменил на своем веку не один десяток учреждений. На восьмой день было проверено двадцать семь «Петек», которые при тех или иных обстоятельствах встречались с Борисом Рявкиным. И все — не те.

Шел девятый день розыска. Оперативники вычеркнули из списка одно за другим учреждения, где побывали, и убедились, что интересующего их Петра здесь нет.

Но вот… Кадровик долго перебирал папки, просматривал книги приказов. Наконец, сказал:

— Работал у нас Рявкин. Борис Павлович. Одновременно работал и Петр Матюк. Недолго: судили его за кражу. Вот его фотография.

Это был первый проблеск, первая надежда. Она окрепла, когда Рявкин увидел фотографию Матюка.

— Он! С ним пил!

— А бил он вас?

Рявкин опустил глаза. Замялся.

— Не знаю. Проклятая водка…

Как бы то ни было, Матюка нужно было найти и допросить. Но перед оперативниками встала новая преграда: в Алма-Ате Петр Матюк прописан не был.

Теперь стали искать людей, знавших Матюка. На помощь работникам уголовного розыска пришли участковые уполномоченные, дружинники, сотрудники паспортного стола. И — удача. В Алма-Ате у Петра Матюка оказались сестра, брат, мать…

Улица Ипподромная, четырехквартирный дом. Здесь живет мать Петра Матюка. Соседи хорошо знают эту пожилую женщину, жалеют ее.

— Сын у нее непутевый. В тюрьме сидел. Нигде не работает. А деньги на водку находит. Недавно пальто себе купил и шапку. А может и не купил вовсе… — сомневались люди.

Кончался десятый день розыска. Вечером в комнату к матери проскользнул непутевый сын, а за ним пришли и оперативники. На вешалке, за занавеской, они нашли хорошо знакомое по описаниям потерпевшего пальто.

Матюк не стал долго запираться.

— Все водка проклятая, — угрюмо сказал он.

ЧП В УРОЧИЩЕ МЕДЕО

Взобраться на этот укрывшийся в ельнике горный уступчик не так-то просто. Ведет сюда каменистая, петляющая между замшелыми валунами узенькая тропка. Крутая. Местами приходится карабкаться, цепляясь руками за камни, корни. Того и гляди, оступишься и — вниз.

Но какая красота вокруг! Величественно замерли разлапистые ели, благоухают цветы. Совсем рядом алеют в утренних лучах солнца заснеженные вершины Алатау.

Так и замерли на миг взобравшиеся сюда работники милиции, смущенно притихли. Как-то не укладывалось в сознании, что здесь, в этом богато одаренном природой уголке, совсем недавно разыгралась трагедия. Скорее всего — совершено преступление. Не верилось…

Однако стоило только взглянуть на лужайку, чтобы понять, почему в горы в ранний час прибыла оперативная группа милиции. У подножья вековой ели на жухлой хвое лежит женщина. Неестественно запрокинута голова. На светлом нарядном платье, у ворота, расплывшиеся темно-коричневые пятна.

Как следы на снегу рассказывают бывалому таежному охотнику о жизни леса, так и незначительные, потерявшие, казалось бы, всякий смысл предметы, найденные на месте происшествия, о многом говорят опытному оперативнику.

Вот и здесь, в горах, постепенно начала вырисовываться обстановка, предшествовавшая преступлению. Теперь, после тщательного осмотра места происшествия, работники милиции не сомневались, что таковое имело место… На шее трупа зияет глубокая ножевая рана. Что же здесь случилось?

Видимо, было так.

Вчера, в воскресенье, пришли в горы двое. На разостланном в тени халате расставили бутылки и стаканы, разложили еду. «Пикник» продолжался долго: вокруг много окурков, конфетных бумажек, бутылок из-под вина и пива. Две водочные бутылки разбиты вдребезги.

Радиус осматриваемого места все увеличивается. Изучается буквально каждый сантиметр, и вдруг — еще одна находка: спрятанная в кустах штыковая лопата. По всему видно — принесли ее сюда недавно.

Сделаны фотографии, окончен детальный осмотр места происшествия. На многих предметах оперативники нашли отпечатки пальцев.

Розыски начались, как говорится, вслепую. Не было пока главной нити. Ни один из найденных предметов не говорил еще о личной жизни преступника, о его жертве.

По внешности можно было предположить, что убитая по национальности уйгурка. Возраст — около тридцати. Особых примет нет, о профессии судить трудно. Не были ясны пока и мотивы преступления. Мысль об ограблении отпала сразу: на убитой осталось платье, туфли, часы. Вся обстановка «пикника» говорила о том, что убийца и ею жертва в горы пришли вместе. Удалось найти и людей, которые отдыхали неподалеку в то воскресенье.

Эти свидетели видели, как в горы ушла пара: молодые мужчина и женщина. Приметы женщины совпадали с приметами убитой.

Потом сверху доносилась песня. Пела женщина. Она не подозревала, видимо, о грозящей ей опасности.

А он, ее спутник? Скорее всего он заранее продумал все детали страшного дела. Оперативники были почти уверены в том, что найденная в кустах лопата принесена им заблаговременно и не случайно. Видимо, готовился к преступлению.

Итак, мотивами преступления могла быть месть. А может быть, преступник хотел избавиться от нежелательного или опасного для него человека.

Пока это были всего лишь версии. Нужно было установить истину, а для этого, прежде всего, узнать имя потерпевшей.

Коричневый сатиновый халат, найденный в горах, наводил на мысль, что убитая работала в системе торговли. Именно такую спецодежду выдают подсобным рабочим баз, складов, магазинов.

А сколько их в Алма-Ате? Сотни!

Начались поиски. — Нет, — отвечали в магазинах, на складах и базах. Все в порядке, работницы на местах, никто не исчезал.

После торговых точек занялись столовыми, ресторанами, кафе. Затем хлебозаводами. Коричневые халаты выдаются и работникам этих предприятий. Но — опять отрицательный ответ.

От жителей Алма-Аты не поступало заявлений об исчезновении женщины. А ведь прошло уже более двух суток после того, как в Медео произошла трагедия. Может быть, эта женщина не жила в Алма-Ате, быть может, приехала сюда?

Проверили столичные гостиницы. Все гости Алма-Аты были на месте.

Что же, тупик? Нет, такого не может быть даже в самом сложном случае. У работников милиции есть надежные помощники — люди; жители нашего города. И оперативники решили обратиться к ним.

Рубрику «Показывает «02» хорошо знают алма-атинские телезрители. Привыкли к ней и смотрят со вниманием: если уж на экране появился работник милиции, то значит он скажет что-то важное. Так было и на этот раз.

Подполковник Гронин, обращаясь к жителям Алма-Аты, сообщил о том, что минувшим воскресеньем в горах близ Медео с неизвестной женщиной произошел несчастный случай. Может быть, у кого-нибудь из телезрителей исчезла родственница, соседка, подруга?

— Сообщите нам, — попросил подполковник, — по телефону 02. Милиция надеется на помощь.

Утром следующего дня дежурный городского Управления принял несколько сообщений о «таинственно исчезнувших женщинах». Немедленно начались тщательные проверки этих сообщений, но… ни одно из них не подтвердилось» Таинственного ничего не было. Одна исчезнувшая, не предупредив знакомых, уехала в отпуск. Другая приболела, осталась дома и не сообщила на работу. Это и вызвало тревогу.

А о той, неизвестной, пока не было никаких сообщений. Неужели не помогло и телевидение?

Но нет. В полдень в милицию пришла немолодая женщина, работница одного из алма-атинских заводов. Третий день, рассказывала она, на работу не выходит ее напарница — Тамара. Внимательно выслушали женщину в милиции. Приметы убитой и Тамары совпадали.

Установить адрес и родственников убитой было теперь делом не таким трудным. А узнав, где жила Тамара, узнали и многие обстоятельства ее жизни.

Свела она дружбу с непутевым, пьющим человеком. Сама не заметила, как стала выпивать. А «дружок» ее вскоре стал тяготиться дружбой и однажды, напившись, решил избавиться от Тамары. Как и предполагали работники милиции, он готовился к преступлению исподволь. Несколько раз приглашал Тамару в горы, усыпил ее бдительность. Потом принес в горы лопату.

Опасного преступника разоблачили, полностью доказали его вину. Он тоже пытался переложить ответственность на «зеленого змия»…

 

Н. Ульянов, инспектор Комитета народного контроля, А. Новиков, прокурор-криминалист Прокуратуры Казахской ССР.

Концерн липовых дел

Оркестра не было Цветов тоже. Была карета. Синяя, с красной полосой. «Раковая шейка», как называют ее постоянные клиенты. Был и почетный эскорт два здоровенных санбрата, которые всю дорогу стерегли своего подопечного.

Прямо с вокзала «титулованная» особа и сопровождающий ее лица отбыли в отведенную резиденцию — палату Республиканской психоневрологической больницы.

В хронике событий Кзыл-Орды этот день остался, к сожалению, незамеченным. Между тем, он имел немаловажное значение как для государственной казны, так и для любителей легкой наживы: в город прибыл Андрей Рыгалов, он же Андреас Регалас, он же Зальвертов.

Кривая дорожка его началась где-то в тридцатых годах, когда он осваивал старинную цыганскую профессию — конокрадство. Потом появились авто и спрос на лошадей упал. Пришлось изменить квалификацию. Конокрад стал фальшивомонетчиком. Не раз отправлялся он в места не столь отдаленные и на самую Камчатку. Менялся только профиль его деятельности: кражи, спекуляция, подделка документов и мошенничество. Всех судимостей, которые Рыгалов заработал, выходя из тюрьмы, хватило бы не на одну человеческую жизнь. Несколько раз его освобождали досрочно, в надежде, что он твердо встанет на путь исправления. Неоднократно выручали амнистии. Бывало, что его до срока тянуло на волю, и он годами числился в розыске.

Однако пришло время, когда филантропия перестала помогать: Рыгалова наконец-то причислили к особо опасным рецидивистам, и перед ним встала перспектива впервые отбыть очередное наказание — 15 лет лишения свободы. Вот тут-то ему первый раз в жизни пришлось потрудиться. В поте лица Рыгалов досконально изучил на досуге уголовное законодательство и судебную психиатрию. Вскоре мошенник применил свои знания на практике: он успешно симулировал приступы шизофрении. Не умудренная в этих болезнях администрация заручилась определением суда, и Рыгалов был направлен на лечение в психиатрическую больницу города Кзыл-Орды.

* * *

Говорят, что местный климат благотворно влияет на здоровье умалишенных. Однако в данном случае на здоровье пациента повлияли совсем другие обстоятельства. Уже через два месяца опытные врачи Кзыл-Ординской больницы разобрались, что имеют дело с обычным симулянтом, и пришли к выводу, что «больной» не нуждается в дальнейшем принудительном лечении. Трудно сказать, как читали медицинское заключение судьи. Доподлинно известно одно: в уголовном деле шизофреника — симулянта появилось определение Кзыл-Ординского городского суда, в котором синим по белому записано, что Рыгалов, он же Регалас и Зальвертов, не представляет общественной опасности, и посему отпустить его на все четыре стороны.

Оказавшись по воле судебной ошибки на свободе, Рыгалов первое время притаился, ожидая со дня на день, что вот-вот за ним явится знакомая карета. Но о нем вскоре забыли.

После чудодейственного освобождения Рыгалов, словно на радость своим освободителям, пытался встать на путь исправления. Свои первые шаги на трудовом поприще он начал с торговли на рынке самодельными тапочками, табуретками, вениками и другими нехитрыми предметами обихода. Но деятельная натура старого казнокрада не могла мириться с таким размахом коммерции.

— Эх-ма, кабы денег тьма! — плакался он перед женой. — Я бы такое дело завернул! Помнишь, бывало? — И ударялся в воспоминания о далеких временах юности, когда он впервые направил свои способности на то, чтобы добывать деньги.

* * *

В воскресный день у пивного ларька на рынке, как обычно, толпилась очередь.

— Кто тут крайний, алкаши? — пробасил вдруг под самым ухом Рыгалова пропитый голос. От неожиданности он вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял неряшливо одетый молодой человек, от которого изрядно попахивало спиртным.

— Извиняйте, папаша! — расшаркался он, заметив благообразную седину и солидную внешность Рыгалова. — Пить страсть как хочется. Я даже рыбку припас. — И он извлек из кармана вяленого сазана.

— Разве это закуска к пиву? — небрежно бросил Рыгалов. — К пиву хорошо корюшку, как бывало на Невском, или тараньку, как в Одессе.

— Э, да ты, я вижу, бывалый, батя, знаешь, почем фунт лиха!

— Были когда-то и мы рысаками, — ответил Рыгалов. Слово за слово — и они быстро познакомились. Собеседником Рыгалова у пивной стойки оказался юрисконсульт ликеро-водочного завода — Варюшкин.

…Когда-то совсем еще юный Алеша Варюшкин, начитавшись детективной литературы, воспылал желанием пойти по стопам Шерлока Холмса и поступил в юридический институт. Усвоив азы правоведения, он получил путевку в жизнь направление на работу следователем прокуратуры. Розовые заблуждения юности быстро прошли. Сидя в уютном кресле и покуривая старую трубку, нельзя было расследовать самого пустякового дела. Нужно было работать. Днем и ночью. В зной и слякоть. Кропотливо искать следы и перелопачивать труды документов. Требовалось незаурядное мужество, терпение, труд. Истинными бойцами на фронте борьбы с преступностью могут быть только стойкие, закаленные люди. Алексей Варюшкин не любил и не привык трудиться.

— Пусть другие копаются в грязном белье преступности, — брезгливо морщась, выдавал он коллегам свое истинное кредо. — Я не создан для такой каторги.

Вскоре за волокиту и нарушения трудовой дисциплины его отчислили из прокуратуры. Варюшкин решил попытать счастья в юридической работе на предприятиях — Стал юрисконсультом. Но и здесь надо было трудиться. Хозяйственные споры в арбитраже, иски в суде, претензии клиентов требовали усидчивости и знаний. Поэтому долго он нигде не задерживался. Так оказался он и на ликеро-водочном заводе, где успешно постигал не премудрости юридической службы, а вкусовые качества продукции подшефного предприятия. В это время и пересеклись пути-дорожки служителя законности с кривой стезей махрового жулика…

После десятой кружки новоиспеченные друзья уже лобызали друг друга. Рыгалов поведал Варюшкину о злоключениях кустаря-одиночки.

— Эх, Андрюша! Нам ли жить в печали, — утешал его тот. — Держись за меня, не пропадешь. Я тебя с таким человеком познакомлю, голова! Себе возьмет и тебя не обидит.

* * *

Алексей Миронович Шашкин любил красивую жизнь. Правда, понимал он ее по-своему. Нельзя сказать, чтобы в своих взглядах он был оригинальным. Еще в прошлые века прожигатели жизни начертали на своем знамени девиз: «Деньги, вино, женщины». Шашкин болезненно завидовал гусарской удали российских дворян и разгульному ухарству купцов-толстосумов.

«Вот раньше люди гуляли!»

Мы нередко удивляемся, откуда у людей, родившихся и выросших в наше советское время, появляются вдруг пережитки проклятого прошлого. Вернее, нам кажется, что «вдруг». А они незримыми нитями соединяют некоторых людей с вековыми привычками, традициями и психологией дедов, прадедов, какая-то часть их переходит из поколения в поколение к нам. Вместе с библейскими «не убий», «не укради» — сознание отдельных людей воспринимает и другие ветхозаветные правила: «своя рубашка ближе к телу», «моя хата с краю», «не обманешь, не проживешь».

Шашкин внешне ничем не отличался от обычных служащих. Аккуратно ходил на работу, своевременно платил профсоюзные взносы. Он даже воспитывал подчиненных ему работников городского отдела социального обеспечения в духе морального кодекса строителя коммунизма. И в то же время внутри его жил совсем другой человек, мучительно завидующий благосостоянию знакомых и незнакомых, считающий пределом своих мечтаний машину, дачу и любовницу.

Зарплаты заведующего горсобесом хватало на нормальную жизнь, для жизни вольной нужны были побочные заработки. Шашкина все чаще тянуло хоть краем глаза взглянуть на эту жизнь. Идеал ее он видел в завсегдатаях ресторана, пропивающих «лишние» деньги в компании собутыльников.

В одно из таких посещений Шашкин познакомился с Варюшкиным, а тот свел его с Рыгаловым. За бутылкой «столичной» они быстро нашли общий язык. Особый интерес проявил заведующий собесом к опыту Рыгалова в качестве фальшивомонетчика. И на этот раз бутылка явилась звеном, связавшим отныне и присно судьбы людей. Воистину, пьянство — это купель, в которой обращаются в преступную веру рвачей и проходимцев все новые и новые «грешники».

* * *

Из Конституции СССР Андрей Рыгалов твердо усвоил только статьи, гарантирующие права советских граждан. Причем, всю жизнь он признавал лишь одно право — на отдых. Но годы шли, и перед ним все с большей очевидностью стала рисоваться безрадостная перспектива закончить бренные дни в тюремной больнице. Оказавшись на свободе, Рыгалов вспомнил еще одну статью Конституции — право на материальное обеспечение в старости. Чтобы воспользоваться этим правом, нужен был двадцатилетний трудовой стаж. А у него не было и одного дня.

Встреча с заведующим горсобесом Шашкиным была для Рыгалова счастливой находкой. При помощи новоиспеченного друга он получил льготную пенсию наравне с теми, кто много лет трудился на вредных производствах. Очень кстати ему пригодилась давняя привычка прихватывать с собой «на память» печати, штампы, бланки предприятий и организаций, где водятся ротозеи. Пригодились и некоторые навыки фальшивомонетчика. Правда, при желании и невооруженным взглядом можно было заметить, что документ, удостоверяющий многолетнюю трудовую деятельность Рыгалова на шахтах Караганды, почему-то заверен печатью Катынского сельсовета, а работа во вредных цехах Магнитки печатью Чулымского леспромхоза. Но на такие «мелочи» никто из работников горсобеса не обращал внимания.

Вслед за Рыгаловым льготную пенсию получила его теша, жена, а за ними десятки других тунеядцев, пожелавших обеспечить себе безбедную старость. Обязанности членов «акционерного общества» были строго распределены: Варюшкин поставлял клиентов, Рыгалов стряпал липовые документы, Шашкин протаскивал решения о назначении пенсии. Так как ему было трудно обходиться без помощников, он вовлек в дело двух подчиненных ему инспекторов. Так же четко было организовано и распределение доходов. Рыгалов, получив право на пенсию, довольствовался мелкими подачками с «барского стола». Варюшкин выторговывал себе проценты в зависимости от количества завербованных клиентов, а львиную долю клали в свой карман глава концерна Шашкин и его подручные. Источником обогащения служили пенсии. Первую пенсию лжепенсионер вручал Шашкину. Затем его «доили» концессионеры. Стоило кому-либо из лжепенсионеров заартачиться, как выплата тотчас прекращалась до получения согласия на дальнейшее внесение оброка.

* * *

Глубокой ночью Шашкин проснулся в холодном поту. И это уже не в первый раз. И чем дальше, тем чаще. Прошло несколько лет. За это время слишком много государственных денег утекло через его руки. Окончательно спился и замерз в канаве один из основателей фирмы фальшивых дел Варюшкин. Заметая следы преступления, выехал в другие края пенсионер Рыгалов. Шашкин остался один, даже жена его бросила, не желая жить на ворованные деньги. Все было у Шашкина: особняк, собственная «волга», шикарная обстановка, женщины. Не было только покоя. Чувство страха не покидало его ни на минуту. Пока ему везло. У начальства Шашкин был на хорошем счету. Ревизоры областного отдела соцобеспечения, как видно, проводили ревизии с закрытыми глазами и упорно не замечали липовых пенсионных дел.

Как часто, к сожалению, такая близорукость работников, которые по долгу службы обязаны смотреть в оба, дорого обходится обществу, государству! Она, как бальзам для преступника, как масло, подливаемое в огонь, пожирающий народное добро. Мы много говорим и пишем о бдительности. Сотни преступлений раскрываются, благодаря острому глазу советских людей, их заботе о сохранности народного достояния. Но в этом деле бдительность проявил один человек — следователь прокуратуры Караманов.

* * *

— Нет, не могу я больше так. Как хотите судите, но не желаю я получать дармовую пенсию, — с этими словами обратился к следователю Караманову один из лжепенсионеров.

Он подробно рассказал, как ему назначили пенсию, якобы за работу на шахтах Донбасса, в рудниках Якутии и нефтепромыслах Сахалина, хотя за всю свою жизнь он никогда не выезжал за пределы области. С этого и началось расследование. Клубок стал быстро разматываться. Пришлось Рыгалову снова совершить вояж в Кзыл-Орду за государственной счет. — Компаньоны вновь встретились — на скамье подсудимых.