Проснулась я, когда, судя по теням на белой ткани стен, солнце было уже достаточно высоко. В шатре никого не было.

Всласть повалявшись, я встала. Спина и ноги все еще болезненно ныли, но не настолько, чтобы я оставалась в постели. Найдя расческу, я с трудом расчесалась и заплела волосы в косу, после чего вышла наружу.

Вчера я и не заметила, что мы вновь остановились у руин. На этот раз это были развалины какого-то храма. Полуразрушенные колонны из голубого с белыми прожилками камня, сквозь стыки которого поблескивали знакомые черные искры, стояли в два ряда, образовывая прямоугольник, два щербатых фронтона говорили, что над ними когда-то была крыша.

Шатер установили в углу, используя остатки строения как опоры. Роя нигде не было видно. Часовые, выставленные по периметру бывшего храма, не знали или не хотели говорить, где граф, зато с готовностью указали мне на небольшой ручеек, протекавший неподалеку, и проинформировали, что мне позволено туда ходить, и что никому пока неизвестно, когда мы вновь отправимся в путь. Я медленно направилась к воде, испытывая наслаждение оттого, что не надо никуда спешить.

Тоненькая струйка воды вытекала между камней и лилась вниз, в густую траву, растущую в трещинах каменной чаши, на бортике которой виднелась полустертая вязь. Я задумчиво провела по ней пальцами, гадая, что она может означать.

— Это было древнее святилище, посвященное богини любви, — раздался голос совсем рядом, — Думаю, Боно сможет рассказать вам больше.

Я обернулась. Рой стоял у одной из колонн, той, что надломилась посередине. Он был лишь в штанах и рубашке, грудь вздымалась, словно он только что бежал кросс, в руке были зажаты две шпаги. Боневенунто, слегка понурый, маячил чуть позади и уныло рассматривал проколотую в нескольких местах рубашку.

— Мэссэр, право слово, какой демон в вас вселился? — недовольно ворчал художник, — Можно подумать, у меня с собой целый сундук одежды.

— Прости, дорогой друг, я действительно слегка погорячился, — примирительно произнес граф, кладя шпаги на землю и зачерпывая воду, чтобы умыться.

— Слегка? — художник выразительно посмотрел на бурые капли, видневшиеся на белой ткани, — да вы меня чуть не проткнули, как цыпленка!

— Поверь, я слишком ценю твой талант, чтобы, как ты выразился, «проткнуть тебя», — фыркнул Рой, садясь на каменный борт.

— Как знать, — пробурчал Боневенунто, тоже умываясь, — Только вот кто теперь будет мне зашивать рубашку?

Он жалостливо посмотрел на меня, пытаясь вызвать сострадание, я отпрянула:

— Даже не проси меня об этом!

— Почему? — графа слегка позабавили и смущение художника, и ужас, отразившийся на моем лице.

— Потому что шить я не умею. Как и вышивать, — отрезала я, игнорируя огоньки смеха, плясавшие в серых глазах.

— Зато умеете фехтовать, верно? — граф мягко, с грацией акробата, поднялся, потянулся и, подхватив с земли шпаги, протянул их мне, — Выбирайте!

Я недоверчиво посмотрела на него, ожидая подвоха.

— Смелее! — подбодрил он, — вы же умеете с ней обращаться!

Я задумчиво посмотрела на клинки. Абсолютно одинаковые, черная сталь с синеватыми искрами внутри, эфес в виде переплетенных листьев надежно защищает руку, в навершие вплавлен черный камень. Неуверенно протянув руку, выбрала один из них, проверила баланс по руке. Опять слегка длинноват, чуть больше привычного, но легкий и очень удобный. Шпага была настолько мне по руке, что я не удержалась и взмахнула ей, со свистом рассекая воздух. Сталь тут же натолкнулась на сталь: Рой выставил свой клинок, скрещивая с моим.

Серые глаза испытующе смотрели на меня, словно поддразнивая, и я приняла вызов, о чем вскоре пожалела. Здесь не было привычного для меня покрытия для боя, трава скользила под ногами, вдобавок Рой кружил, вынуждая меня разворачиваться лицом к солнцу. Разгадав его маневр, я постаралась, пробив защиту, как можно более резко уйти в нападение, но он успел выставить клинок, шпаги столкнулись гардами, и я отскочила, прекрасно понимая, что в силе я все равно проиграю.

Это было словно завораживающий танец. Финт, укол из положения сверху, шаг, прыжок, защита, контратака, финт прямо, перенос со средней дистанции, попытка прорваться, чтобы задеть тело противника, опять укол, на этот раз я попыталась пробиться снизу, но раз за разом, мой противник разгадывал все мои маневры. Сталь зазвенела о сталь, вдруг моя шпага вылетела из рук и приземлилась неподалеку. Острие клинка Роя замерло в сантиметре от моей груди.

Тяжело дыша, мы смотрела друг на друга темными из-за расширенных зрачков глазами, лицо Роя было покрыто капельками пота, затем откуда-то сбоку раздались аплодисменты.

— Браво! — Боневенунто подскочил к нам, разрывая магию, — мадонна, вы были великолепны! Какая техника, какие выпады!

— Да, но я проиграла!

— Не переживайте, моя дорогая, — в своей обычной, слегка насмешливой, манере отозвался Рой, — Многие мужчины не продержались бы столько, сколько держались вы.

Он подошел к ручью, зачерпнул воды и начал жадно пить. Затем, поплескав себе на лицо, повернулся ко мне:

— Рад, что вам уже лучше. Завтра мы выдвинемся в путь еще до рассвета. Нам необходимо выйти к границам Риччионе.

Не дожидаясь ответа, он направился к своим людям. Я подошла к ручейку, набрала полные ладони воды и опустила туда разгоряченное лицо. Кровь все еще бурлила, в ушах раздавался звон стали, тем обиднее был проигрыш.

— Не переживайте, мадонна, — Боневенунто все еще стоял рядом, прекрасно видя, что я расстроена, — Мэссэр граф по праву носит звание первой шпаги Лагомбардии. Между нами, вы выбрали себе лучшего покровителя.

— Выбрала себе кого? — подскочила я, все еще надеясь, что неправильно поняла слова художника.

— Покровителя… — художник даже потер руки, словно предвкушая удовольствие, — Уверяю, мадонна! Это — великая честь! Все дамы Лагомбардии просто умрут от зависти, когда узнают…

— Для меня эта честь кажется весьма сомнительной, — резко оборвала я его изыскания.

— И никто ничего не узнает, Боно! Никто и ничего! — Рой стоял за моей спиной. Хотя его губы и кривились в улыбке, глаза снова были темными, на этот раз от злости.

— Да, мэссэр! — Боневенунто низко, как и положено слуге, склонил голову. Не глядя ни на кого, Рой подошел к шпаге, все еще лежавшей в пожухшей траве, подобрал ее и, приказав художнику следовать за ним, вновь поднялся к руинам.

Я присела на каменный бортик и вздохнула. Ну что мне стоило сдержаться и не поддразнивать Алайстера. Прав был Павел Андреевич, когда говорил, что язык мой — враг мой. Вот и сейчас не смогла удержаться, хотя наживать себе врага в мире, где нет друзей, по меньшей мере глупо. Я встала, с тоской посмотрела на холм, где расположился лагерь, и медленно побрела вверх, понимая, что придется проявить мудрость и попросить у графа прощения.

Рой был занят со своими людьми, его голос звучал очень отрывисто, меня он не замечал, и я трусливо сбежала в шатер, решив повременить с извинениями.

В шатре время тянулось невыносимо медленно. Жара усиливалась. Белые полотняные стены препятствовали робким дуновениям ветра и лишь усиливали духоту.

Я бросила быстрый взгляд на Далию, безмятежно сидевшую на краю кровати и штопающую рубашку, по всей видимости, по просьбе Боневенунто. Она на секунду подняла глаза, затем вновь занялась штопкой.

— Не понимаю, к чему все это? — раздраженно бросила я.

— Мадонна? — она вновь посмотрела на меня, слегка нахмурившись.

— К чему сломя голову нестись по безлюдной дороге, чтобы потом вот так тратить день на отдых?

— Полагаю, у мэссэра графа на то свои причины, — она перекусила нитку и занялась второй прорехой.

— Ну конечно, и ты о них даже не догадываешься, — пробормотала я. Она вздохнула, не отрываясь от латания:

— Что толку гадать? Если вам так хочется знать, спросите его сами.

Я бросила на нее пристальный взгляд, но она сделала вид, что полностью поглощена своим занятием. Я вновь закружила по шатру, затем, признавая правоту слов служанки, вышла наружу.

Вокруг белели куски ткани: спасаясь от зноя, люди графа натянули небольшие тенты и теперь дремали под ними, не повезло лишь часовым: обливаясь потом, они с завистью посматривали на более удачливых товарищей. Я аккуратно прошла мимо, стараясь не привлекать к себе внимания.

Сам граф обнаружился за одной из колонн. Опираясь на нее спиной, он что-то быстро зарисовывал в уже знакомый мне альбом. Услышав шаги, он стремительно обернулся:

— А, это вы!

Листы опять рассыпались. Один из них упал мне под ноги. Я наклонилась, чтобы поднять его. Это был набросок. Полуразрушенная колонна, над которой висел молодой месяц. Я бросила быстрый взгляд на графа. От меня не укрылось, что он слегка напрягся. Я протянула ему набросок:

— Очень красиво. Вы рисуете?

— Вы мне льстите. Боно — вот кто действительно заслуживает восхищения, это же, — он небрежно спрятал рисунок в альбом, — скажем так… развлечение в память о прошлом.

— Да, вы же рассказывали, что хотели стать художником, — кивнула я, вспомнив ту прогулку.

— Что сподвигло вас выйти из шатра в такую жару? — он явно не хотел обсуждать свое прошлое.

— Наверное, скука, — я решила не лукавить. Рой фыркнул:

— Стоило догадаться.

— А еще желание извиниться за свои слова. Поверьте, я не считаю ваше покровительство честью… тем более — сомнительной, — набралась я смелости, он скептически посмотрел на меня, и я поняла, что сказала не совсем то, что хотела, — Вернее, должно быть, для многих женщин это честь, но…

Он выставил руку вперед, прерывая:

— Прошу вас, не продолжайте, пощадите мое чувство гордости! Давайте смилуемся друг над другом и решим, что я злился лишь на Боно, распустившего язык!

— Чувство гордости? — переспросила я.

— Угу. Вы только что дали мне понять, что абсолютно не раскаиваетесь в своих словах, тем не менее ваше зависимое от меня положение обязывает вас принести извинения.

Я недоверчиво рассмеялась:

— Вы так хорошо успели меня изучить?

— Нет, — он покачал головой, — Мне кажется, я вас совсем не знаю…

В серых глазах мелькнула грусть, но Рой, вдруг посмотрев на свой альбом, тут же продолжил:

— Знаете… а вы могли бы мне попозировать?

— Что?

— Попозировать. Все равно жара, а реки рядом нет, — он многозначительно посмотрел на меня. Я слегка покраснела:

— Вы теперь все время будете вспоминать мне об этом?

— Только в особых случаях, как этот, — галантно уверил он, беря меня за руку и увлекая вновь к ручью, — Здесь будет удобнее. Можете сесть на край и наклониться к воде? Опустите туда руку… нет, выньте… нет все-таки опустите, но только пальцы…

— Вы уж определитесь, — посоветовала я, слегка возмущенная такой бесцеремонностью, но он лишь хмыкнул в ответ, присматриваясь. Затем распустил мне волосы, быстро уложил пряди на плечо и расположился на квадратном каменном блоке, торчавшем неподалеку.

Время тянулось очень медленно. Тело затекло. На любую мою попытку шевельнуться, Рой хмурился, бурчал себе под нос, и я вновь замирала. Он то и дело что-то стирал рукой, затем принимался вновь рисовать.

Я послушно позировала, не решаясь возразить. От ручья веяло прохладой, сладкий запах цветов и сухой травы разливался в полуденном зное. Где-то вверху перекликались часовые. Рой все чиркал грифелем по бумаге, я сидела на краю, стараясь не шевелиться.

Опомнилась я, когда все тело уже онемело от неподвижности и холода, идущего от ручья:

— Рой, пожалуйста…

Он нахмурился, наконец, отрывая взгляд от бумаги, посмотрел на солнце, перевалившее на другой край неба, и вздрогнул:

— Пресветлый создатель! Я же вас совсем замучил!

Он подскочил ко мне, помогая подняться. Я с наслаждением потянулась, разминая затекшие мышцы:

— Можно посмотреть, что получилось?

Мне показалось, что граф смутился, затем он пожал плечами и, подобрав многострадальный альбом, протянул мне рисунок.

Девушка сидела на краю фонтана. Четкий профиль. Распушенные волосы, падающие на плечо. Одна рука опущена в воду, другая придерживала сползающую с груди ткань. Спина была полностью обнажена, ткань мягкими складками обрамляя ее, подчеркивая совершенство линий. Я изумленно посмотрела на Роя:

— Это… это действительно очень красиво…

— Это вы очень… — он не договорил, притягивая меня к себе, затем заглянул в глаза, спрашивая разрешения. Дыхание перехватило. Он был очень близко, его губы почти касались моих, но он все еще ждал позволения, опасаясь, что я могу его оттолкнуть. Я замерла, а затем сама потянулась к нему, зарываясь пальцами в его волосы. Он еле слышно выдохнул и притянул к себе. Мир перестал существовать. Были лишь крепкие руки мужчины, до боли сжимающие в своих объятиях, его губы, жадно прильнувшие к моим, словно он желал выпить мое дыхание, его тело, про которому пробегали волны дрожи. В этот миг ничего более не существовало, кроме нас двоих, стоящих в объятиях друг друга.

— Мэссэр граф! — голос Далии развеял магию. Женщина стояла и недовольно смотрела на нас, — Боно вас ищет!

Граф зло прищурился:

— Да неужели? Полагаешь, он сообразит, зачем?

— Полагаю, мэссэр, вы это сообразите! — она перевела многозначительный взгляд на меня, затем на рисунок, давно валяющийся на траве, ее глаза распахнулись, — Вы опять за старое?!

— Придержи язык! — оборвал её Рой, поднимая альбом, — То, что твоя мать была моей кормилицей, не дает тебе право…

Он осекся, резко развернулся и направился в сторону лагеря. Далия с укором посмотрела на меня:

— Мадонна, вам не стоит позволять мэссэру графу такое!

— Вы уж все как-то определитесь! — рявкнула я, окончательно разозлившись, — А еще лучше — оставьте меня в покое!

Лицо женщины окаменело. Она заученно поклонилась и пошла вверх по холму.

На негнущихся ногах я подошла и вновь присела на камень, опустила руки в холодную воду, плеснула на горящее лицо. Ноги подкашивались, а голова кружилась. Поцелуи Роя не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытывала раньше.

У меня были мужчины, но Макса я просто терпела, поскольку… да кто его знает, почему я так долго его терпела, иногда он был забавным, иногда — смешным, до Макса… несколько случайных эпизодов, скорее, из любопытства, нежели от больших чувств. Я вновь зачерпнула воды и опустила в нее лицо.

Кто-то деликатно кашлянул. Я подняла голову. Один из воинов нашего отряда. Я все еще не знала их имена. Он бесстрастно он сообщил, что мэссэр граф поменял планы, и мы выезжаем на закате.