Гордый отец, я вечно куда-нибудь возил свою «одаренную и талантливую» дочь — то в художественную школу, то на уроки игры на гитаре. Сначала возил на «вольво», а потом на микроавтобусе. За это от местных жителей я был удостоен прозвища «Князь дорог».

Поэтому никто из тех, кто знал меня, не удивился, когда в один прекрасный день в апреле 2001 года я пустился в путь с Гомером и Девоном. Мы направлялись в восточную часть Пенсильвании, чтобы там они смогли проявить способности, заложенные в них природой.

Ехали мы на ферму Земляничный кряж, рассчитывая встретиться там с ее владельцем — Кэролин Уилки, дипломированным (училась в двух знаменитых университетах) специалистом в области поведения животных и зоопсихологии, а это для пастушьих дел то же, что учитель по кунг-фу для неофитов в восточных единоборствах. Нам предстояло встретиться там с овцами, как я когда-то обещал Девону.

Я много слышал о Кэролин Уилки и ее ферме. Об этой женщине ходило немало различных слухов. Она разбиралась в психологии собаки, была специалистом и в области дрессировки агрессивных служебных собак; о ней шептались хозяева собак, проходивших начальный курс дрессировки, и писали на web-сайтах, посвященных пастушьим собакам. Говорили, что она талантливый, но весьма эксцентричный дрессировщик, не признающий общепринятых методов; требовательный, но весьма успешный. Считалось, что она умеет заглянуть в душу собаки.

* * *

Кэролин обучала собак, поощряя их всякий раз, когда они что-нибудь делали правильно. Этот современный широко известный метод дрессировки носит название положительного подкрепления.

Она постепенно закрепляла в собаках приобретенные навыки. Никогда их не унижала, не кричала на них. Просто показывала собакам — вот это вы делаете правильно. По слухам, она терпеть не могла людей, которые плохо обращаются со своими собаками или чрезмерно потворствуют им, как некоторые родители своим чадам. Если вам и вашей собаке удавалось пройти ее отборочный тест, то для вас открывался древний таинственный мир пастушьего дела. Если же нет, если вас отвергали, — вам оставалось только зализывать раны и сетовать на такую несправедливость, подобно родителю, ребенка которого не приняли в престижный колледж.

Мои собаки явно волновались, глядя в ожидании из окон машины. Чувствовал возбуждение и я: что-то здесь несомненно готовилось.

— Ну, джентльмены, сегодня первый день нового этапа вашей жизни, — объявил я утром, когда Девон радостным лаем призвал нас, не мешкая, отпраздновать наступивший замечательный день (для бордер-колли любой наступивший день замечательный). — Сегодня вам предстоит встретить свою судьбу.

Маленький Гомер вырос. Свою былую робость он уже в значительной мере утратил и теперь демонстрировал просто необычайные атлетические способности — качество в моем семействе совершено неведомое. Он был все еще меньше и легче, чем Девон, но его живость и проворство просто поражали. Он прыгал в пруд, ловил на бегу мышей, однажды прямо в воздухе поймал воробья, мог увернуться от любого противника, а со своими приятелями часами носился без устали. Надо было дать ему шанс: пусть покажет, на что способен, когда ему придется иметь дело со стадом.

* * *

Девон раза два возбужденно залаял, когда мы прибыли в Земляничный кряж и по извилистой, покрытой гравием дороге направились к каменному сараю, к которому с двух сторон примыкали большие загоны для скота. Можно было слышать блеяние овец — звук, заставивший обеих собак насторожить уши.

Навстречу нам из сарая выскочил американский бордер-колли — короткошерстный, тощий, довольно невзрачный и очень деловитый. Это была не случайная встреча. Дейв — нас позже познакомили — входил в команду, в обязанность которой вменялось принимать гостей.

Он был старше моих собак, уже с проседью, и не из тех, кого купают в шампуне с авокадо или еще как-нибудь ублажают. Мне кажется, примерно таких собак приучали пасти своих овец древние римляне. Дейв поглядел на меня, бросил взгляд на моих собак с их лоснящейся шерстью и толстыми животами, небрежно вильнул хвостом и вернулся в сарай.

Мир пастушьих собак, насколько мне известно, резко поделен. Владельцы питомников полагают, что бордер-колли могут пасти скот и в то же время быть домашними любимцами. Другой лагерь — те, для кого это рабочие собаки и только, — естественно очень боится такой тенденции. Не факт, что собаки этой породы, став предметом массового спроса в качестве домашних любимцев, не утратят своих инстинктов, а с ними и свою прежнюю роль.

Дейв был пастушьей собакой. Гомер и Девон, очевидно, это поняли и отнеслись к нему с почтением — никаких игр, обнюхивания, никакой беготни. Дейв вернулся в сарай и вызвал Кэролин Уилки.

Она большими шагами направилась к нам. Худощавая женщина, как мне показалось, — лет тридцати с лишним, в шляпе с широкими полями, в рабочей одежде, с посохом в руке. Можно было подумать, что она явилась сюда прямо из Девоншира. Голос тихий, разговоры только о деле, никакой пустой светской болтовни.

— Это Дейв, — сказала она, махнув рукой в сторону своего помощника. Он тем временем подошел ко мне и обнюхал мою сумку, в которой лежал большой пластиковый пакет с собачьим печеньем.

— Можно мне его угостить? — спросил я Кэролин, после того как представился и мы пожали друг другу руки.

— Конечно, — сказала она. — Возможно, этим вы ему понравитесь.

Я бросил Дейву собачье печенье со вкусом печенки. Он недоверчиво глянул на него и мгновенно проглотил. Потом повалился на спину и лизнул мои башмаки.

Кэролин внимательно посмотрела на него, потом на меня. Дружески, но достаточно скептически. «Можно кое о чем вас спросить? Зачем вы здесь?»

Я не был уверен, что понял ее вопрос.

— У нас здесь не часто появляются барби-колли, — заметила она. Это было не слишком похоже на комплимент.

— Барби-колли?

— Ну да, собаки для выставки. У нас таких немного. Как правило, у них уже не осталось пастушьих инстинктов; их вытравили, пока выводили такую разновидность породы. Мне интересно узнать, зачем вы проделали такой путь, зачем привезли их сюда.

Возникшее чувство было мне знакомо. Я вспомнил день, года два назад, когда моя дочь поступала в колледж и проходила собеседование, а я, поджидая ее, прохаживался снаружи. Вопрос Кэролин породил во мне то же странное ощущение какого-то холода в животе.

Однако вопрос был правильный. Действительно, место казалось мне мало подходящим. Далекие годы моей учебы давно — и с пользой — прошли, а Гомеру и Девону учиться пасти овец было вроде и ни к чему. Но я обещал, и мне очень хотелось выполнить свое обещание.

Я немного помедлил с ответом и, наконец, сказал: «Это дело чести».

Дейв, обнюхав мою сумку в надежде еще на одно печенье, сел и стал слушать.

— Что вы имеете в виду? — спросила Кэролин. Она стояла, опершись на свой посох. Был чудесный весенний день, легкий ветерок шевелил собачью шерсть.

Я рассказал про обещание. «Кроме того, мне кажется, что это просто мой долг перед ними. Это удивительные собаки. Они преданы мне, а я их очень люблю. Хочу, чтобы они, пусть хотя бы на полчаса попали в другой мир, испытали то, чем их предки жили на протяжении столетий. Пусть хоть однажды у них будет шанс выполнить свою настоящую работу. Они должны попробовать пасти овец. Это звучит странно?»

Я смотрел на ее лицо, очень серьезное. Если она решит, что у нас ничего не выйдет, — нам незачем здесь оставаться. По телефону она предупредила меня: пасти овец — дело нелегкое, в какой-то мере даже опасное.

Кэролин кивнула. «Хороший ответ, — сказала она. — Но барби-колли…» Я возразил (никто не вправе недооценивать моих собак!) — они ведь австралийские бордер-колли, получены из Техаса, и мне дали понять, что их пастуший инстинкт полностью сохранился.

— О, правда? — спросила Кэролин вполне дружелюбным тоном.

Я легко представил себе, как бы вскинулась Дин, если бы я рассказал ей об этом разговоре. По ее мнению, сторонники «пастушьего направления» в этом деле настоящие фанатики; они разводят собак неоправданно агрессивных, попросту диких.

Дейв, спокойный и сосредоточенный, как инструктор автошколы, обучающий вождению еще одного испуганного подростка, был, по-видимому, не против нашей затеи. Я снова угостил его. Иметь еще одного союзника никогда не помешает.

В ближайшие четверть часа Гомер, Девон и я наблюдали, как Дейв и Кэролин перегоняли овец сперва из сарая в небольшой загон, а потом по длинной тропинке на огороженное пастбище.

Кэролин не подгоняла овец, только иногда своим посохом оттаскивала в сторону какого-нибудь ягненка. Она намеривалась отделить ягнят, оставив лишь старых овец, которых не испугают новые неопытные и беспокойные собаки. Правда, подлинных размеров угрозы она, очевидно, не представляла.

Дейв делал свое дело — выполнял команды Кэролин, носился вокруг овец, подгонял отстающих, ловко собирая их в стадо, пока она делила стадо. Это была безупречная совместная работа.

Я глянул вверх. Там на широком гребне холма стояло несколько грузовиков и легковых машин. Люди вышли, чтобы понаблюдать. В этом древнем зрелище было по-прежнему что-то завораживающее.

На пастбище должна быть только одна собака, сказала Кэролин, после того как она все надлежащим образом устроила. Для спокойствия овец и ради всеобщей безопасности. Безопасности?

Далее, предупредила она, важно, чтобы я следил за овцами, а не за собаками. «Если они побегут к вам, станьте боком; обычно отара разделяется и обходит вас. Но если они налетают прямо на ваши ноги, падайте. Лучше рискнуть сломать кость, но уберечь колени». Погодите. При чем тут я? Разве я тоже должен работать с овцами?

Кэролин улыбнулась. Конечно, сказала она. В проверке пастушьего инстинкта участвуют не только собаки, но и пастухи. Я почему-то думал, что всем будет руководить Кэролин. Сам я буду стоять за оградой и только смотреть. Мне вообще-то не приходилось раньше иметь дело со скотом; да и никаких древних инстинктов по этой части у меня не было.

На пастбище толпились овцы, трава была усеяна овечьими катышками. И уж если Кэролин поглядывала на нас скептически, то овцы — с еще большим недоверием. Они казались крупнее и, пожалуй, зловреднее, чем я представлял. У меня уже и так больная лодыжка, я вовсе не горел желанием повредить еще и колено или заработать перелом.

Но разве я мог отказаться от этой одиссеи? И укрепить предубеждение Кэролин в отношении барби-колли и их легкомысленных хозяев? Разочаровать своих собак? Нарушить данное Девону слово? В тот день, когда он чуть не погиб под колесами школьного автобуса, я ему пообещал, что мы с ним обязательно встретимся с настоящими овцами.

Кэролин посоветовала мне привязать Девона к столбу на некотором расстоянии от пастбища. Овцам вполне хватит Дейва, Гомера и меня. Еще она собака, от которой к тому же неизвестно, чего ожидать, им не нужна. И держитесь подальше от ворот, добавила она. Если что-нибудь пойдет не так, именно здесь может возникнуть «горячая точка».

Мне вдруг захотелось домой. Но не Девону и Гомеру. Такими взвинченными я их еще никогда не видел, а это что-нибудь да значило. Всецело захваченные тем, что делал Дейв, они вертели головами, как зрители на теннисном матче. Все их внимание было приковано к поведению собаки, пастуха и овец; остальной мир перестал для них существовать.

Можно было подумать, что нечто подобное они видели раньше, а теперь готовы принять участие. Они напряглись, глаза широко раскрылись, изменились даже позы. Мои собаки были так возбуждены, что, казалось, вот-вот сорвутся с места. Я привязал Девона к столбу, а Гомера на поводке ввел на пастбище и запер за нами ворота.

«Помните, — крикнула мне Кэролин, — следите не за собаками, а за овцами». Она перечислила команды, а Дейв показал, как надо их выполнять: «приведи!» — пригнать к ней овцу; «собери!» — собрать овец в компактную группу; «налево!» — обогнуть стадо по часовой стрелке; «направо!» — обогнуть стадо против часовой стрелки; «спокойно!» — перейти с бега на крадущийся шаг. И, наконец, долгожданное «хорош!» — работа собаки закончена.

Момент истины.

«Спустите его с поводка», — сказала Кэролин. Гомер понесся, словно им выстрелили из пушки, прямо к Дейву и к овцам, встревожено блеявшим метрах в пятидесяти от нас. Создавалось впечатление, что он проделывал это сотни раз. Пес обежал отару, оказался напротив Дейва и стал носиться там взад и вперед вокруг овец, приближаясь к Дейву, а Кэролин в это время выкрикивала одну команду за другой.

Дейву все эти маневры были, конечно, более чем привычны. Очень спокойный и деловитый он просто взглядом мог заставить овец идти куда требовалось; отбегал то в одну, то в другую сторону, делал петлю, чтобы пригнать отбившуюся овцу, а потом отступал и ждал команды. Но и в Гомере никто не узнал бы теперь того прелестного щенка, который каждое утро забирался к Пауле на подушку. Он носился как сущий дьявол, набрасывался на овец, лаял, покусывал их, выскакивал иногда из отары с пастью полной шерсти.

— Ну, — сказала Кэролин с удивлением, — да он же прямо чемпион. По ее словам, Гомер использовал в работе все, что входит в репертуар бордер-колли — свое тело, свои зубы, свой «взгляд». Я слышал, как позади меня бешено лаял и рвался, натягивая поводок, Девон.

Я стоял точно зачарованный, пока Кэролин не закричала испуганно: «Овцы! Следите за овцами!» Я глянул, — пять или шесть овец, преследуемых Гомером, устремились к воротам, перед которыми я, по глупости, стоял. Времени отскочить в сторону уже не было, но мне удалось повернуться боком, и стадо чудесным образом расступилось, совсем как Красное море, обтекая меня. Чьи-то копытца, правда, все же прошлись по моей ноге. Собака, которую я когда-то знал как Гомера, промчалась вслед — мелькнула, как какое-то неясное пятно.

— Мы должны его вернуть, — сказала мне Кэролин, глядя, как Гомер носится, высунув язык чуть ли не до самой земли. — Видите, он уже выбился из сил. Можете вы его схватить?

— Он сам подойдет. Гомер, ко мне, мой мальчик!

Он остановился, посмотрел на меня с умоляющим видом, шагнул к овцам.

— Ко мне! — повторил я более твердо. Он отвернулся от овец, подошел и встал рядом со мной.

— Хорошо, — сказала Кэролин с удовлетворением. — Вы даже не представляете, насколько это важно. Самое трудное в работе с новыми собаками — заставить их прекратить пастьбу и подойти по команде к хозяину. Если это удалось, считайте полдела сделано.

Я несколько самоуверенно хмыкнул. Конечно, моя собака подойдет ко мне. Впрочем, мелькнуло у меня в голове, может, Кэролин и на мне практикует «положительное подкрепление»?

— Однако, — предупредила Кэролин, — не менее важно, чтобы собака ложилась по команде, даже если пастух в это время находится довольно далеко от нее.

Оказывается, мне предстояло еще много работы.

Выяснилось, что Гомер — подлинный самородок. Проверку пастушьего инстинкта он выдержал блестяще. Кэролин объявила, что всегда готова его принять, какой бы уровень обучения я для него ни наметил.

Теперь была очередь Девона, у которого, как я знал, ничто не проходило просто. Его судьба — всегда с боем отстаивать свое место в этом мире.

Если Гомер инстинктивно рвался пасти стадо, то Девон, хотя и был очень возбужден, ни к чему в особенности не стремился. Когда я кричал ему: «Хватай их!», он не собирал овец в стадо, а бросался на отдельных овец; клок шерсти, который можно было ухватить, значил для него больше, чем наши команды и уговоры.

Там где Гомер собирал стадо, Девон просто носился. Где Гомер лаял и хитрил, Девон набрасывался. Он нервничал, постоянно поглядывал на меня в ожидании одобрения. Даже я видел, что он не понял своей задачи. Контраст между поведением этих двух собак был разительным. Я сочувствовал Девону.

По оценке Кэролин, у Гомера был «взгляд», а у Девона его пока не было. (Это поразило меня: когда он «пас» школьные автобусы, взгляд у него несомненно был.) Однако это не значило, что Девон со временем его не приобретет. Кэролин еще минут десять наблюдала, как Девон носится из одного конца пастбища в другой. Он казался смущенным, видимо, понимал, что должен выполнить какую-то работу. Но вот какую именно?

Казалось, он спрашивал: «Я это так делаю? Все правильно? Ты одобряешь?» Он то и дело бросал овец, подбегал ко мне, тыкался носом мне в ногу. И по-прежнему следил не за овцами, а за мной. К тому же Девон тяжело дышал, почти задыхался. Я не был уверен, что это — предназначенное ему судьбой дело — и впрямь ему нравится, теперь, когда он уже привык к укладу жизни со мной и Паулой.

Но все же мне показалось весьма увлекательным наблюдать за собаками, бегающими здесь, среди всего, что можно считать их родной стихией, среди вересковых пустошей и овечьих стад.

— Кэролин, — пробормотал я, когда мы уходили с пастбища, — можно сказать пару слов моим собакам?

Она выглядела озадаченной, потом поняла, засмеялась и сказала: «Конечно».

Я погладил обеих собак и каждую угостил.

— Молодцы, ребята!

* * *

Мы заперли ворота пастбища, загнали овец в сарай, Девон с Гомером присоединились к Дейву, устроившемуся в тени возле копны сена и ведра воды. «Пастьба поглощает очень много сил, гораздо больше, чем вы можете себе представить, — сказала Кэролин, — и после каждого такого раунда собаки должны отдохнуть».

Моим собакам понравилось находиться здесь, в этой компании, собравшейся перекусить. Они отдыхали и перелаивались о своих овцах. Дейв был теперь более дружелюбным, одобрительно помахивал хвостом. Я полез в карман и, пока Кэролин была занята с овцами, опять сунул ему кусочек печенья. Он, блаженствуя, снова повалился на спину, поглядывая на мою машину.

Кэролин сказала, что обе мои собаки прошли проверку пастушьего инстинкта. Они могут и должны пасти овец. Она призналась, что не ожидала встретить у «барби-колли» столь мощных инстинктов. Я могу гордиться тем, как послушно собаки возвращаются на зов. Эта их готовность выполнять команды и сотрудничать — редкое качество. Оно свидетельствует о тесной привязанности, существующей между нами, и о том, какую работу мы проделали вместе. Что ж, я действительно гордился.

Гомер, по ее мнению, — просто «звезда» и мог бы принять участие в состязании пастушьих собак, если я этого хочу, но Девон куда больше нуждается в обучении работать с овцами. Это меня удивило; мне казалось, что Девон провалился на экзамене.

Кэролин заслужила репутацию человека, способного проникнуть в душу собаки, понять ее характер, наблюдая за тем, как она себя ведет во время работы. Ей случалось дрессировать не только пастушьих, но и агрессивных служебных собак. Она могла компетентно рассуждать о крысах или волках, поскольку многие годы занималась исследованием поведения животных.

«Гомер — очень крепкая, основательная натура, — пояснила Кэролин. — А Девон не может как следует разобраться в этом мире».

В сущности, он разобрался-то лишь во мне. Твердо знает, что может мне доверять, положиться на меня. Весь остальной мир кажется ему слишком сложным и запутанным. Девон пока не разобрался, что и как на этом свете делается, даже работа его предков ему до конца не понятна. Но главное — это живущий в нем страх снова потерпеть неудачу.

Работа с овцами дает хорошую возможность изменить положение дел. Есть надежда, что он успокоится, обретет уверенность. Кэролин заметила у него признаки постоянного напряжения: взгляд искоса, прерывистое дыхание, опущенные уши — всегда, если только он не находится рядом со мной. Приказы и команды вызывают в нем растерянность, либо беспокойство, либо упрямое нежелание повиноваться.

В целом она все поняла правильно. Но мне стало грустно. Видимо, путешествие Девона не закончилось; может быть, оно не закончится никогда.

Итак, я записал собак на курс обучения пастушьему делу. Если я должен был устроить Девону встречу с овцами, то теперь просто обязан дать ему шанс как-то разобраться, наконец, с этим миром. Перед отъездом я предупредил Кэролин, что пастушье сообщество еще услышит о «Команде Барби».

* * *

Жизнь — удивительная штука. Последнее место на планете, где я предполагал бы когда-либо очутиться, — это огороженный загон, в котором я увертывался от бесившихся овец и выкрикивал отчаянные команды собакам.

Но уже через неделю после нашей первой пробы, в другой прекрасный весенний день, мы трое вернулись на Земляничный кряж. Кэролин поставила у загона два стула и скамью. Сознавая, очевидно, что я не обладаю свойственной Гомеру и Девону быстротой соображения, она устроила для меня целое представление.

Оповещенная Дейвом о нашем приезде, Кэролин вышла из сарая, держа в руках большую помятую жестяную коробку. Собаки мои в это время были на холме. Кэролин подняла висевший у нее на шее пастуший свисток и свистнула.

Звук был громкий, но не слишком пронзительный. Собаки в момент оказались возле нее.

Мы трое уселись и стали внимательно наблюдать. Кэролин извлекла из коробки пластиковую ограду из четырех отдельных секций высотой около пяти сантиметров каждая, трех маленьких пластиковых овечек, фигурку пастуха и двух черных собачек, очень похожих на бордер-колли.

Потом закрыла коробку и установила на ее крышке ограду, соединив секции. В ограду она поместила человечка, т. е. меня, призванного играть роль пастуха, а на другую сторону загона — двух пластиковых собачек. Игрушечных овечек поставила в разных местах. Занимаясь этим, Кэролин, не теряя времени, рассказывала об уходе за собаками и о наиболее часто встречающихся ошибках при дрессировке. (Она, например, считает, что не стоит бросать металлические предметы, чтобы привлечь внимание собаки; по ее мнению, свист — более эффективное средство. Чем больше Кэролин говорила, тем лучше я понимал, как мало на самом деле знаю и о собаках, и об их дрессировке. Но все же — ведь не ей пришлось прожить целый год с Девоном.)

Это была целая лекция по философии пастушьего дела.

Гомер и Девон сидели с двух сторон рядом со мной, не шелохнувшись, точно юные хакеры, которые в первый раз смотрят фильм «Звездные войны». А Кэролин тем временем передвигала маленькие фигурки, демонстрируя позиции, которые мы вскоре должны будем занять.

Нам предстояло балансировать, поясняла она, на некой тонкой грани между инстинктами хищника и обязанностями рабочей собаки. Бордер-колли — потомки волков, а овцы, хоть и глупые, но чувствуют, что они с этими собаками «не одной крови». Все может пойти там — она махнула рукой в сторону загона — не слишком хорошо.

Я войду в небольшой загон, где находится с десяток беспокойных овец, а собаки — сперва одна, а потом другая — начнут обегать загон по периметру. Когда собака окажется напротив меня, а стадо между нами, Кэролин подаст сигнал трещоткой, в этот самый момент я должен громко похвалить собаку. Она должна понять, что ее место — по другую сторону стада.

Все это Кэролин демонстрировала на своих игрушечных фигурках. Не так просто, оказывается, научить собаку находиться там, где требуется, где она заслужит мою похвалу. Это будет нелегко, предупредила Кэролин. Мы с Девоном обменялись взглядами, как бойцы перед боем. А Гомер уже устремил свой взгляд на овец — хороший знак.

Я привязал Девона в нескольких метрах от ворот, сам вошел в загон, стараясь выглядеть как можно более уверенно. Гомер носился вокруг загона, ни на минуту не останавливаясь, то пытаясь перепрыгнуть через ограду, то вырыть под ней ход, чтобы как-то добраться до овец. Раз или два он останавливался напротив меня — в нужной позиции — Кэролин щелкала трещоткой, и я кричал — хвалил его. Но он был совершенно поглощен овцами и обращал на меня очень мало внимания.

Ничего, сказала Кэролин, он еще очень молод, научится. А когда поймет, что я для него единственный путь к овцам, то станет следить за мной очень внимательно. Однако к тому времени, когда Гомер начал что-то понимать, он вконец вымотался — совершенно необычное для него состояние. Пес доковылял до ведра с водой и здесь свалился. Я привязал его у ограды и отвязал Девона.

Между тем, пока Гомер бегал, я подметил, что вид у Девона «хищный», иногда у него такой бывает (как в «Парке Юрского периода»). Он внимательно разглядывал Кэролин, меня, Гомера и овец.

Среди многих странных особенностей Девона больше всего меня поражало его любопытство, его всегдашнее желание выяснить, что и как работает — как открывается холодильник, какие действия должны предшествовать прогулке, где в кухне я храню собачье печенье.

В разыгранном перед ним спектакле он не упустил почти ни одной детали и, когда пришла его очередь, удивил нас с Кэролин. Он носился кругами вдоль ограды загона и останавливался как раз напротив меня, именно там, где требовалось.

Кэролин щелкала, я хлопал в ладоши и громко хвалил Девона, а он проделывал то же самое снова. Я просто отходил, останавливался позади овец в другом месте, подавал знак рукой и кричал «беги!». Девон мчался и опять останавливался напротив меня — прекрасный довод в пользу дальнейшей реабилитации «Команды Барби». Но после двух-трех таких раундов Девон отказался продолжать. Он продемонстрировал, на что способен, теперь эта беготня его уже не увлекала; и в нем снова проснулся страх: он опасался что-нибудь напутать.

— Неделю назад у меня еще были сомнения, но теперь вижу — он может очень хорошо работать, — сказала Кэролин, когда мы покидали загон. — Но вот хочет ли? Попробуем дать ему шанс… Поразительно, как этот пес сумел сосредоточиться и уловить весь смысл происходящего. Он на самом деле внимательно за всем следил.

У Гомера такой раздвоенности не было. Кэролин сказала, что у него просто выдающийся пастуший инстинкт, один из самых мощных, какие ей случалось наблюдать у такой молодой собаки.

Этот наш визит, как и прошлый, странным образом воодушевил меня и моих собак, точнее нас всех троих как единое целое.

Отношения теперь несколько изменились. Гомер уже меньше походил на робкого беспризорного ребенка; он работал, с каждым разом все лучше демонстрируя свои возможности пастушьей собаки.

Он стал более уверенным в себе. Девон это почувствовал и изменил свое поведение. Сам Девон в значительной мере утратил былой интерес к автомобилям. С появлением у вас настоящего дела, пояснила Кэролин, эрзацы, конечно, теряют свою привлекательность.

Глядя на собаку, как раз и занятую своим настоящим делом на весеннем солнечном пастбище, и понимая, что за этим стоят тысячи лет выработки инстинктов и совершенствования породы, испытываешь чувство, близкое к благоговению. Собака воспринимается совершенно иначе, да и она сама по-иному себя ощущает. Это, вероятно, и есть основа того единения, которое возникает между работающей собакой и ее хозяином. Здесь, в этом загоне, я ощутил, как много доверия к хозяину, какая тесная связь с ним нужны собаке, чтобы в самом пылу преследования остановиться по одному взмаху руки человека и продолжать действовать, повинуясь ее малейшему движению. Но лично для меня другое оказалось куда более важным.

Я сумел выполнить свое обещание, вернул Девону свой долг, и тот это оценил.

* * *

Как бы взглянул на все это Старина Хемп? Я читал, что Хемп мелькнул в свое время среди пастушьих собак как яркий метеор. Его уверенность в себе, само его поведение были таковы, что овцы лишь взглянув на него, спешили выполнить любое его требование.

У нас все было не так. Гомер и Девон подгоняли угрюмых овец, которые — я уверен — вполне понимали, что руководит ими Дейв, а вовсе не я и мои овчарки-любители.

Я не знал, как долго нам еще предстоит пасти овец и насколько успешно это пойдет. Отнюдь не это дело предназначено судьбой мне, вполне вероятно, — Девону с Гомером тоже.

Старина Хемп не должен бы ставить нам в вину, что мы любим гулять в парках, навещать соседских собак, ездить в горы, чтобы гоняться там за бурундуками, и плавать в кристально чистых прозрачных прудах.

* * *

Солнце скрывалось за холмами Пенсильвании, когда мы уезжали, рассчитывая, однако, снова вернуться. Рядом с Кэролин сидел верный Дейв, а она, подняв посох, махала нам на прощанье. Я подъехал к ограде пастбища, чтобы дать моим джентльменам еще раз взглянуть на овец, которые в ответ с тревогой смотрели на нас.

— Барби-колли, черт возьми, — сказал я, почесывая собак за ушами. — Хорошие ребята. Я горжусь вами.

Они весело смотрели на меня.

Ну вот, подумал я: две знаменитые собаки и с ними опасный человек.