ПУТИ-ДОРОГИ. Метафора жизненного пути

Галя: Для начала мне хотелось бы поговорить про карточки с изображениями дорог, поскольку они новые и требуют некоторого пояснения. Точнее, я поделюсь своим опытом и своей влюбленностью в них. Многие годы моей любимой была колода «Сага» – набор универсальных метафор архетипической глубины. Но к нему мне всегда не хватало метафор «динамического» свойства (и в смысле психологического, и физического прочтения термина «динамический»). Зрительные образы путей-дорог, визуального прочтения подсознательных образов движения блестяще восполняют этот недостаток на богатейшем рынке терапевтических карточек.

«Чего вы ожидаете от нашей встречи? Куда хотите прийти? Где вы хотели бы быть после двадцать встреч? А после сорока?» Эти и подобные им вопросы всегда обсуждаются в начале терапии. Вопросы же типа «Где мы с вами сейчас по отношению к тому, где вы собирались быть?» – в процессе. Раз уж предметом нашего внимания и обсуждения периодически становится ход работы, то карточки, метафорически выражающие путь, дорогу, движение, конечно, помогут нам в этом в первую очередь.

Каким образом? Ну, например, так:

– Давайте выберем карточку, отражающую то, какими были ваши чувства (мысли, ожидания) в начале нашей работы, в начале нашего пути.

– А теперь – ту, которая показывает, где вы сейчас. Как вы сейчас видите то, что произошло по дороге? Каким был процесс? Что вам мешало на пути к тому результату, которого вы уже достигли? Что помогло?

– Выберите карточку, говорящую о том, где вам хотелось бы быть. Почему этого пока не случилось?

Такого рода «разборы полетов» помогут клиенту осознавать ход терапии, а психологу – контролировать положение, лучше понимать человека, сидящего напротив.

Это – лежащая на поверхности, но не единственная возможность использования «дорожных» карточек в ходе работы. Давайте попробуем вместе пофантазировать о том, какие дополнительные, но не менее важные темы вы можете поднять во время терапии с помощью зрительных метафор пути.

Разные люди – разный опыт – разное отражение. Нам следует быть чувствительными к терминологии пациента, одновременно возвращаясь к словам, которые использовал пациент, и для того, чтобы лучше понять и почувствовать его, и для того, чтобы человек был стопроцентно уверен, что его слышат и понимают. Так, отражая его, ведя, направляя к усвоению вашего «дорожного» лексикона, вы поможете ему видеть свои проблемы по-другому, в движении, вы сможете вместе «разрулить» ситуацию, «вырулить» на нужную дорогу, добавить оптимизма (поскольку раз уж куда-то поехали, то по крайней мере уже точно сдвинулись с мертвой точки!) и… получите удовольствие от детской игры в картинки. Поехали?

Ну и так далее, цитатам нет конца. Читатель уже уразумел, что наши герои – это образы путей-дорог, которые складываются как из личного, так и из группового, «коллективного» опыта.

Мы начали со всем знакомых детских стишков. Они входят в детское сознание-подсознание с голосом родного человека в очень раннем возрасте, формируя образы движения, устремления, ритма, темпа, скорости, достижения цели, запретов и идеалов.

Галя: Колобок убежал из дома, и, как результат, его съела Лиса. В детстве я не любила эту сказку. Ведь если бы Колобок не убежал, то дед с бабкой съели бы его гораздо раньше! Я была на стороне непослушного Колобка, который убежал, и хотя и был все-таки съеден, но худо-бедно посмотрел на белый свет. Хотя, конечно, раздражало его неосмотрительное хвастовство и недальновидность в поведении с Лисой.

Тем не менее, когда я «выросла» и завела собственных детишек, почему-то и им я рассказывала эту сказку. И видела, как чарует детей повторяющийся мотив с добавлением все новых «этапов большого пути» Колобка. «Я от бабушки ушел…» – в нарастании стиха чудился гудеж паровоза, движение, хотелось, чтобы он еще и еще от кого-нибудь ушел.

В русских детских сказках дорогам уделяется много внимания. Детей прежде всего предупреждают, что уходить из дому опасно. Как в прямом смысле: потому что за порогом отчего дома ребенка подстерегает много приключений, неожиданностей, встреч с чужими непредсказуемыми личностями, так и метафорически: прежде чем отправиться в «жизненный путь» куда-то в тридевятое царство, где другая география, действуют другие правила и требуются другие навыки, надо вырасти, повзрослеть.

Вот, например, сказка «Гуси-лебеди». Она полна дороги. Сначала «туда» и потом «обратно», домой. Девочка не послушалась родительских указаний, заигралась с подружками, и – «вот вам результат»: братца унесли гуси-лебеди. Путь девочки за братцем, вынужденные приключения учат ее обращаться за помощью и благодарить за помощь. Сказка полна тревоги, она страшная, однако вновь, как и в «Колобке», возвращения к одним и тем же словесным формулам радуют и успокаивают детишек.

Многие сказочные герои отправляются в свои путешествия, короткие ли, длинные ли, после хорошей порции отдыха и душевной подготовки. Емеля долго лежал на печке, прежде чем пойти по воду и поймать там щуку. Да и потом снова и снова возвращался на печку, словно учащийся ходить малыш, который отходит от мамы на пару метров и оглядывается, проверяя, здесь ли она. А если упадет и набьет шишку, то вернется в ее коленки за утешением, а там и опять в путь.

Зачем вообще куда-то идти? Отправляются в путь-дорогу, чтобы вернуть утраченное или украденное (братца, унесенного дикими гусями-лебедями, невесту или жену, жениха или украденное сокровище). А еще идут по поручению вышестоящего лица (командировка?) принести чего-нибудь этакого (Жар-птицу, например). Мы не рассматриваем пока что сказки, когда героя отправляют в путь-дорогу, просто чтобы от него избавиться. Хотя выражение «принеси то, не знаю что» напоминает нам годы, когда наши разнообразные друзья и родственники приезжали к нам в Москву с твердым намерением купить хоть что-нибудь: сапоги так сапоги, обои так обои, шампунь так шампунь, – что лишний раз подчеркивает универсальность устной народной мудрости.

Сказки «про дороги» наполнены блестящими образами и находками, помогающими героям-путешественникам успешно добираться до цели своего путешествия и, что совсем немаловажно, живыми и невредимыми возвращаться домой. Иногда именно по дороге домой героя поджидают коварные родственники, завидущие и жадные до чужих достижений царьки, желающие присвоить себе то девицу-красавицу, то быстроногого коня, а то и средство омоложения.

Из весьма приятных подорожных сувениров приходят на память клубочек или шишка, которые катятся и показывают дорогу, или, например, такой прародитель электрического фонарика, как насаженный на палку череп со светящимися глазами в сказке про Марью Моревну. В сказке про медное, серебряное и золотое царства описан элегантный способ хранения и перемещения в пространстве багажа, превышающего объем и вес того, что путник способен унести, а гость вывезти: там целые царства скручиваются в клубочки, легко умещающиеся в карман. При доставке на место царства возвращаются в свое нормальное состояние. Такая модель идеологии «все свое ношу с собой», когда своего много.

Неплохая вещь и яблочко, катающееся по тарелочке. Ведь пока герой в пути, положение дома может поменяться кардинальным образом, а тут – практически видеонаблюдение.

Вновь и вновь уже подрастающему дитяте напоминают про уважение и взаимовыручку, которые надо проявлять к встречающимся на пути существам. Обычно это говорящие животные, но попадаются и старички-лесовички и даже Бабы-Яги, что, безусловно, наталкивает на мысль: авторы сказок были уверены – по отношению к молодому человеку да и по отношению к девице-красавице кто угодно будет эмпатичен и угодлив, а вот проявлять хоть чуточку добра к старикам и чужеземцам надо детей специально учить.

Как нам представляется, дорога как образ жизни не встречается в русских сказках. Нашим малышам такое видение счастья, как нескончаемый бесцельный путь, который прекрасен сам по себе, в бесподобно-симпатичной форме преподносится в мультфильме «Бременские музыканты». «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету». Дескать, процесс против результата. Друзья-трубадуры, презревшие «дворцов заманчивые своды», в моем детстве были суперпопулярны и служили примером для подражания и во внешнем облике, и в выборе «жизненного пути». Разумеется, в чуть более взрослой литературе встречаются, скажем, бродячие актерские труппы («Капитан Фракасс» или герои «Леса» Островского), но как-то нет ощущения, что, будучи людьми без собственного крова, они счастливы. По крайней мере оригинальные бременские музыканты – осел, пес, кот и петух – остались бездомными и только после этого отправились «куда глаза глядят». Возможно, герои Энтина и Гладкова предпочли «дорогу как процесс» в пику указующим перстам, встречающим нас в те достославные годы на каждой площади, и путеводителям с гигантских «растяжек», объявляющих: «Верной дорогой идете, товарищи!», а также навязшими в зубах «Мы пойдем другим путем!» и «Вперед, к победе коммунизма!».

К слову сказать, нам кажется, что представление о том, что у ребенка на каждом жизненном этапе должна быть четкая и конкретная цель, а также наличествовать соответствующий возрасту план действий (7 лет – первоклассник, 14 – комсомолец, 17 – студент, 25 – пора уж замуж, наконец, и т. д.), уже не является столь распространенным и устойчивым, как это было раньше, во времена наших детства-юности. Тогда выпадение из желательного расписания воспринималось как страшная опасность для благополучия (не поступил в институт – крах всей жизни), при котором взросление и старение идет по накатанным рельсам, а успех определяется станцией, до которой успел добраться в настоящее время.

Галя: «Ты теряешь год жизни!» – говаривала моя мама, когда я переводилась из одного университета в другой после третьего курса снова на третий. В ее глазах я «сходила с намеченного пути», теряла темп, отражающий благополучие. Мама, на самом деле я продлила себе год замечательной, веселой и познавательной студенческой жизни! Ох, я отвлеклась. Небольшой ассоциативный прыжок. Впрочем, как все хитрющие психотерапевты, я использую свою «ошибку» во благо цели. Или процесса? Не ловите меня на слове… Отскок от неторопливого рассуждения об образе дороги в детском сознании в мою личную историю иллюстрирует нам, как сильны метафоры «жизненного пути», «дорог, которые мы выбираем», «путь, который надо пройти» и прочих штампов, которые, однако, являются только скелетами. А вот «мясо» образов – оно из опыта каждого индивидуума, шагающего по своему похожему-непохожему на другие пути от рождения и до того момента, когда он пришел на нашу встречу с визуальными образами дорог.

Использование штампов, словесных или визуальных, может стать причиной непонимания между клиентом и терапевтом. Для одного карточка с изображением скоростного шоссе будет символизировать быстрый темп ускользающей жизни, для другого – только что перенесенную травму дорожной аварии, а для третьего – азарт и жажду перемен в стиле «какой русский не любит быстрой езды».

Даже упомянутый нами выше детский «сказочный» и «мультипликационный» опыт не может считаться универсальным, поскольку всегда есть тот, кто рассказывает и показывает, есть обстоятельства – предшествующие и последующие. Поэтому следует прислушиваться к пациенту, записывать его собственные метафоры и «словечки».

Советуем при использовании карточек, задавая вопросы, использовать словарный запас, направляющий и помогающий пациенту «присоединиться», завязать диалог со зрительными образами.

В предыдущем тексте много раз употребляются слова «образ» и «зрительный образ». Мы имеем в виду, что с раннего возраста и до конца жизни мы интериоризируем «коллективные» (в юнгианском понимании) представления обо всем на свете. Представления обо всем на свете, естественно, существуют как в словесном, языковом выражении, универсальном с учетом индивидуального опыта каждого человека, семьи, групп людей, так и в зрительном, визуальном выражении, по большей части более универсальном, общечеловеческом (скажем, тормоз в сознании любого человека, вне его языковой принадлежности, будет чем-то, что останавливает движение). Вместе с тем, как было сказано выше, многие образы привязаны к языку, к культуре детских стихов, сказок, кинематографу.

Таким образом, играя в терапевтические карты с клиентами, мы хотим познакомиться с ними, с их сильными сторонами, с их субъективным видением проблемы, с их корнями. Люди реагируют на карточки либо конкретно – «выдают» ассоциацию, связанную с картинкой (что, впрочем, позволяет начать разговор на любую тему, хорошему психологу только дай, за что зацепиться!), либо в более продвинутом синтетическом варианте – воспринимают картинку как метафору. Приведем пример. Одной из разновидностей упражнений с карточками является выбор неприятной карточки, вызывающей негативные эмоции, символизирующей нечто, от чего хотелось бы избавиться. Предположим, клиент выбирает карточку с изображением тумана и удаляющихся кабинок канатной дороги и говорит вам, что эта карточка вызывает у него тревогу, поскольку явственно напоминает случай, когда он застрял из-за непогоды в кабинке фуникулера, и описывает, что он пережил, пока ждал спасателей. Реакция его, таким образом, чисто ассоциативная – он описывает случай, аналогичный изображенному на карточке. Однако клиент может использовать эту же карточку, чтобы описать свое состояние тревоги, запутанности, морального конфликта, неведения, словом, психологического, а не реального блуждания в тумане. В данном случае он воспринимает карточку как метафору.

Зачем мы об этом пишем? Делимся скромными тактическими секретами. Нас в свое время смущало явно исключительно ассоциативное реагирование по схеме: нарисована авария – расскажу про мою аварию. Однако, безусловно, со стороны пациента абсолютно любая реакция легитимна, а на ответственности психолога – уметь продолжить беседу, задавая направляющие вопросы. С другой стороны, получив от «продвинутого» пациента фонтан метафор, не обольщайтесь по поводу того, что работа будет более простой. Прежде всего, дав ему почувствовать, что вы слышите и сочувствуете, все же поймите, что именно стоит за метафорой, которую он использовал.

Рассуждения об ассоциативности-метафоричности несколько увели нас в сторону от темы нашего повествования, а именно от образов дорог и связанных с ними зрительных и речевых устойчивых выражений, этаких универсальных (с разного рода индивидуальными особенностями) метафор «жизненного пути». Вот и мы использовали выражение «жизненный путь» – всем понятное, банальное, однако иллюстрирующее видение жизни (в рамках нашей культуры) как дорогу – с ее направлениями, перекрестками, заторами и проторенными колеями. Давайте же поищем в нашей совместной коллективной копилке связанные с дорогой архетипические образы. Копилка коллективных образов полна, дайте им выход, визуальный, аттрактивный в том числе, и вы найдете с клиентом общий язык, обогатите ваш профессиональный арсенал и сделаете болезненный процесс терапии чуточку привлекательнее.

Вот, например, хорошее начало: «Кондуктор, нажми на тормоза! » Вы удивитесь, насколько глубоко в наш язык-сознание вошел образ торможения. Тема потери темпа и внезапных остановок на пути затрагивает абсолютно всех, нет таких людей, которые не испытывали бы проблем, связанных с этой аллегорией. Некоторые (как в вышецитированной песне) понимают, что пора бы затормозить, остановиться, но не могут. Другие, напротив, стремятся вперед и только вперед! Быстрее, еще быстрее! И с досадой вдруг замечают, что движутся медленнее, чем обычно, а то вдруг и с ужасом обнаруживают, что не двигаются совсем, стоят.

Предложите пациенту рассмотреть карточки и найти те, с по мощью которых он может ответить на примерно следующие вопросы: «Где вы замедлили свое движение или даже совсем затормозили? Почему? Что попало под колеса? Почему кончилось горючее?»

И если вы хоть на каплю сдвинете (а это обязательно произойдет) видение пациентом его проблемы, это уже гигантский успех!

А вот еще одна экзистенциальная тема, которая всегда поднимается при работе с «дорожными» карточками: «Выхожу один я на дорогу ».

В стихотворении М. Ю. Лермонтова мы встречаем одинокого путника. И не просто встречаем, а узнаем в нем каждый себя. Нет на земле человека, который не думает о смерти, перед лицом которой он всегда одинок. Страх одиночества, смерти, забытья преследует многих людей – обычно он актуализируется в кризисные периоды жизни, но есть люди, которых он сопровождает более-менее постоянно. Визуальные образы дорог обязательно выведут на поверхность подобные страхи.

Однако проблема одиночества актуализируется не только в связи с размышлениями о неизбежной смерти, это чувство сопровождает нас всю жизнь – всех в разной степени, и в разные периоды жизни в разной степени, но тем не менее… Люди идут по дороге, называемой жизнью. И эту дорогу каждый проходит сам. Свою собственную дорогу. Насколько человек при этом чувствует себя одиноким? В жизни вообще? В определенных ситуациях? На каких-то этапах жизни? Откуда ему знакомо понятие одиночества? Как он узнает других одиноких путников, по каким внешним характеристикам?

Иногда на своем жизненном пути человек встречает попутчиков – временных, на одну ночь, на один отрезок дороги: в поезде, самолете, на вокзале. Они попадаются на его пути как правило, случайно, но могут сыграть при этом значительную роль. Удивительный феномен «открывания души» человеку, про которого вы ничего не знаете и которого скорее всего никогда больше не увидите, похож, кстати, чем-то на встречи с психологом. Может быть, потому, что, как и психолог, случайный попутчик не боится задавать вопросы. Феномен этот известен всем и даже описан в серьезной литературе (например, в «Крейцеровой сонате» графа Льва Николаевича Толстого).

Другой феномен игры со случайными попутчиками описан в известной нам по фильму «Ирония судьбы…» песенке. «Начнет расспрашивать купе курящее про мое прошлое и настоящее. Навру с три короба, пусть удивляются». Почему «навру»? Ведь можно просто отмолчаться, если нет охоты участвовать в вагонном трепе. Однако ты в данный час-два-десять общаешься с людьми, которых больше не встретишь, и это – факт, вызывающий соблазн примерить на себя другую жизнь, другую роль. Тоже своего рода само-терапия, позволяющая хоть и на короткое время, но проявить себя иначе, выйти из привычных рамок, из устоявшейся схемы. А это бывает трудно сделать в обычной не дорожной жизни, когда необходимость соответствовать выбранной роли или устоявшийся способ окружающих видеть вас таким, как они привыкли, затрудняют для любого человека возможность произвести изменения в жизни и в себе.

Однако вернемся к теме попутчиков. Есть ли они у вашего клиента в данный момент его жизни? Случайные они для него, или он выбрал их сам? Если да, то по каким критериям? Обсуждение последнего вопроса приведет вас к еще одной важной теме.

«Если с другом вышел в путь…» Тема попутчиков-друзей широко отражена в авторской песне 60–90-х годов прошлого (уже!) века: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

В дороге друзья обретаются (в «Волшебнике Изумрудного города», идя по дороге из желтого кирпича, Элли находит настоящих верных друзей на всю жизнь, что подтверждается последующими сказками-продолжениями этой истории), там же они проверяются («Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так… Если сразу не разберешь, плох он или хорош – парня в горы тяни, рискни…»).

Галя: Недавно зашел у меня такой непрофессиональный разговор в учительской (как уже упоминалось, я работаю школьным психологом). Обычно во время перемен учителя пьют чай-кофе в учительской, разумеется, общаясь как на личные темы, так и обсуждая уроки, детей, школьную программу. Я нахожу важным торчать на переменках в учительской, так как многие обращаются за моментально-коротким советом (совсем не всегда я его даю моментально, предлагаю посидеть-покумекать) или просто информируют о течении какого-нибудь случая, над которым «кумекали» раньше.

Так вот, тут зашел у меня разговор с одной учительницей совсем не на школьную тему, а вовсе даже на тему совместной жизни партнеров до свадьбы, устоявшийся современный институт, без которого молодые сейчас и предсвадебной жизни-то себе не представляют. Я высказала банальное замечание, что, мол, в наше время в моей стране это было абсолютно невозможно: жить отдельно, вести совместное хозяйство, а годика через два-три сыграть свадьбу. А жаль, сказала я, все же это проверка бытом… На что учительница высказала как раз довольно небанальное мнение, что совместный быт не дает того опыта проверки совместимости, к которому стремятся до-молодожены. Все равно после штампа в паспорте все меняется. Нет, утверждала учительница, надо поехать в длительное трудное путешествие. Не в Париж какой-нибудь, не в цивилизацию, а в горы! Да-да, например, в Индию! В Гималаи! Не меньше, чем на месяц, и чтобы было трудно. Думаю, все мои русскоязычные читатели улыбнулись, узнав в этой формуле почти дословно песню Высоцкого. Только Высоцкий предлагал проверять друзей, а не будущих супругов.

Объяснив свою улыбку учительнице, я перевела, как сумела, на иврит песню Высоцкого, что несказанно обрадовало ее доказательством правильности ее метода.

У дороги, путешествия есть, таким образом, еще одно волшебное свойство – мы воспринимаем жизнь как большое путешествие, а путешествие – как модель жизни, как своеобразный тренинг, экзамен. Разумеется, не только друзей и возлюбленных проверяют в дороге, но и самих себя. И часто узнают про себя совершенно неведомые дотоле вещи. Открывают стороны, о которых и не подозревали. Мы заговорили об этом, чтобы еще раз попытаться осмыслить, что же такое для нас дорога. Почему такие удивительные события происходят во время реальных физических перемещений? Мы вышли из дому и еще не прибыли в новое место. Находясь «между небом и землей», мы переосмысливаем свою жизнь, задумываемся над тем, что происходит в ней, или вдруг смотрим другими глазами на свое окружение, на ситуацию, в которой находимся. Одним из великолепных примеров описания такой вынужденной дорожной психотерапии является роман «Вдали весной» Мэри Вестмакотт (более известной как Агата Кристи). Героиня романа возвращается домой издалека, но в результате стихийного бедствия разрушены железнодорожные пути, и она вынуждена задержаться на маленьком полустанке в пустыне. Кажется, она не проводит там и пары дней, но будучи оторвана от привычных будничных занятий и окружения, вдруг начинает видеть свою жизнь абсолютно по-иному, совершая гигантские по своей глубине, хотя очень неприятные для себя открытия. Сюжет пересказывать смысла нет, мы упомянули этот роман только лишь как еще один аргумент в пользу введения дорожной метафоры в терапию. Есть что-то, что помогает человеку взглянуть иначе на свою жизнь, если он представляет ее в виде дороги – с попутчиками, станциями отправления и прибытия, внезапными изменениями расписания движения. Мы видим здесь огромный потенциал для психологической работы и огромное поле для придумывания новых заданий и терапевтических игр.

Как видите, мы только обозначили тему друзей, а в голове уже возникло множество подтем, ассоциаций, возможностей «сказать, кто ты», если этот «ты» скажет нам, кто его друг. Одна из этих ассоциаций и увела нас несколько в сторону. Но мы возвращаемся.

Итак, попутчики-друзья. В нарративной терапии для определения тех, кто видит вас положительным, сильным, «другим», используется метафора «зеленого острова». Нам же кажется, что метафора попутчика-друга куда лучше отражает впечатления человека о ком-то, кто поддержал, уверовал в вас, выслушал, увидел вас другим. Часто люди находят такое отражение себя именно в друзьях детства, тех, кто помнит нас неопытными идеалистами, участниками совместных игр, подростковых страстей и юношеских горячих споров о смысле жизни. К попутчикам из «начала пути» мы возвращаемся в воспоминаниях, иногда вновь и вновь задумываясь о дилеммах и нерешенных конфликтах, которые волнуют нас до конца дней. Все, что было в начале пути , остается важным на всю жизнь. В том числе и люди, которые были там с нами, а потом отстали, или пошли своим путем, или ушли далеко вперед, или исчезли из поля зрения, но встреча с ними в будущем может стать для нас волнующей, послужить мерилом пройденного пути, пережитого, переосмысленного, достигнутого и сопоставленного с тем, о чем мечталось.

Если вам как терапевту важно понять, а вашему клиенту важно проработать тему из детства, из подросткового возраста, вы можете воспользоваться несколькими наборами карточек – не только дорожным набором, но и набором «Персона», например (с изображениями лиц). Можно попросить пациента выбрать несколько «дорожных» карточек, символизирующих разные этапы его жизни (пусть он их сам для себя эти этапы выделит и обозначит), а затем пусть он выберет карточки из набора «Персона», описывающие тех, кто был для него смысловыми фигурами, важными попутчиками, друзьями на этих жизненно важных участках пути.

Тема дружбы, групп, к которым мы принадлежим на продолжении жизненного пути, тех, кто шагает с нами в ногу, тех, кому с нами по пути, не важно, выбрали ли мы попутчиков сами, или нас свела жизнь, безусловно, очень важна для каждого и соответственно отражена в литературе, песнях, кинофильмах, языковых оборотах. Мы восхищаемся дружбой трех мушкетеров и Д'Артаньяна; их путешествие в Англию за подвесками королевы, когда Атос, Портос и Арамис один за другим остаются за спиной Д'Артаньяна, прикрывая его тылы, обеспечивая ему стремительное движение вперед, является для многих метафорой уверенности в друге, преданности, даже слепой, готовности ради друга оставить свои собственные заботы, поскольку верность и преданность являются ценностями сами по себе, вне зависимости от того, какой цели следует друг. Скажем проще, очень хочется быть понятыми: Атосу, Портосу и Арамису не важно, привезет ли Д'Артаньян эти дурацкие подвески, им важно помочь другу.

Разумеется, у каждого из читателей есть свои идеалы преданного друга-попутчика. В терапевтической работе, когда к вам обращается человек, нуждающийся в поддержке, и вам важно помочь ему найти в себе силы справиться с кризисом, с болью, важно помочь ему вспомнить тех, кто поддерживал его раньше, каким его видели люди, которые были рядом и любили его. Может быть, по дороге он растерял их, не виделся с ними много лет, но прошлый опыт существует, его нельзя отнять, и в нем есть кто-то, кто видел вашего пациента сильным, добрым, смелым, а тем самым придавал куражу для решения проблем, стоящих на пути, являлся источником сметающей преграды энергии или мудрой осторожности, помогающей эти преграды обойти.

Есть ли у вашего клиента близкие люди – те, в которых он уверен, которым доверяет, которых считает настоящими друзьями? На каких участках пути он не ощущает в достаточной мере их поддержки? Кого бы он хотел, но по каким-то причинам не может взять с собой в дорогу? Вот лишь микроскопическая часть вопросов, которые всплывут обязательно при работе с карточками «дороги». И наоборот, если эта проблематика для людей, с которыми вы работаете, важна, смело доставайте дорожные карточки – они помогут и вам, и вашим клиентам.

Итак, в дороге людей часто сопровождают друзья-попутчики, но иногда отправиться в путь – означает разлучиться с теми, кого любишь, с родным домом и друзьями. И тут всплывает еще одна знакомая всем архетипическая тема: «Эх, дороги, пыль да туман…» . Наш жизненный путь часто предполагает лишения, трудности, тоску по оставленному. Кого-то (или что-то) мы по пути теряем, кого-то (и что-то) оставляем сами. Кто-то не сопровождает нас, но ждет дома, его незримое присутствие мы хотим всегда ощущать на своем жизненном пути. На эту тему написано, спето, услышано и закреплено в подкорке огромное количество материала. «Жди меня, и я вернусь», «Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, и поэтому знаю, со мной ничего не случится», «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». И хотя война уже давно закончилась, именно эти строчки хранятся в памяти каждого (ну или почти каждого, сейчас уже никто ни в чем не уверен!) – потому что велика человеческая потребность в ощущении тыла. И к сожалению, далеко не все живут с уверенностью в том, что где-то есть люди, которые их любят и примут после любого путешествия. Как с этим обстоят дела у ваших клиентов? Часто ли они ощущают себя «на войне»? Похожа ли их жизнь на «холода, тревоги да степной бурьян»? Какие потери им пришлось понести на своем жизненном пути?

В общем, тут есть над чем подумать и есть что обсудить…

Думаем, что метафора пути близка фактически всем людям (в том числе и нашим клиентам) еще и потому, что в нашем коллективном сознании дорога представляется не только как нечто испытывающее, не только как нечто сложное, требующее терпения и мужества, но и как нечто врачующее. Да-да, эта тема звучит так: «Длинной-длинной серой нитью пройденных дорог штопаем ранения души» .

Помните, что выписал доктор Мортимер бедному Баскервилю после перенесенной тем психологической травмы? Путешествие на корабле! В классической литературе герои и особенно героини то и дело уезжают развеяться после неразделенной любви. Например, героиня «Саги о Форсайтах» Флер отправляется в кругосветное путешествие со своим отцом после скандала и разрушенной карьеры держательницы светского салона. Путешествие врачует ее усталую душу, расширяет кругозор, предлагая новые идеи относительно того, как проявить себя в жизни.

Впрочем, что ходить за иностранными примерами? В романе «Анна Каренина» Китти Щербацкая, пережив нанесенное ей ее женихом Вронским (внезапно влюбившимся, как вы помните, в Анну) унижение, впадает в натуральную депрессию. Ее родители, отчаявшись вернуть дочку к жизни, в последней надежде вывозят ее «на воды». Где, собственно, она и излечивается, столкнувшись с чужими страданиями и повстречавшись с разными, в том числе совсем непохожими на нее людьми, ведущими абсолютно незнакомый ей образ жизни, исповедующими непривычные для нее ценности.

Ю. Визбор замечательно спел: «Нет мудрее и прекрасней средства от тревог, чем ночная песня шин». И правда, дорога – это врачевание ран, переработка травм и обретение душевного равновесия. Наверное, всякий согласится с нами, что движение успокаивает. Некоторых успокаивает движение бешеное, опасное (вспоминается сцена из уже упомянутой «Иронии судьбы…», когда Ипполит устраивает автогонки на льду Невы, теряет контроль над движением, и только внезапная опасность возвращает его в чувство). Другим, напротив, нужно передвижение размеренное, подконтрольное.

Кроме того, мы уже писали о том, что путешествие помогает выйти из привычного, в том числе и проблемного, круга. Плохо тебе, тяжело? Отправляйся в путь – там обретешь друзей, закалишься и вырастешь, пройдя испытания. Если же речь идет о дороге метафорической – дороге жизни, то и в таком случае идея примерно та же: несмотря ни на что, двигайся, иди вперед, не стой на месте. Только сама жизнь излечит тебя от нанесенных ею же ран и болячек.

«Перекресток семи дорог – жизнь моя». Тема выбора муссируется почти в каждой русской сказке. Вспомните: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – в землю ляжешь», или что-то в этом роде. На дорогах многих русских сказок разбросаны камни с подобными страшными надписями. Стоят они на развилках. В жизни любого человека такие развилки, перекрестки встречаются каждый день: ежедневно нужно принимать решения, и каждое твое решение ведет тебя только по одной дорожке, а другие остаются в стороне. И из-за этого часто сам процесс принятия решения становится для человека страшным. Даже если он не потеряет коня, то потеряет по крайней мере возможность узнать, что случилось бы, пойди он другим путем. А вдруг там было бы лучше? А вдруг выбор ошибочен? Вот и тревожишься… Ну а тот, кто не может справиться с тревогой, выбирает колею – дорогу, которая уже кем-то проложена, возможно, и тобой, уже привычна, из которой трудно выбраться, но зато она тебя и держит. И тут тоже всплывает знакомый образ: «Колея эта только моя, выбирайтесь своей колеей». Есть ли на свете люди, которые хотя бы раз не ощущали бы себя в колее и не хотели бы выбраться из нее? Не мечтали бы о свободе, новых ощущениях, других перспективах? Боимся, что нет. Точно так же, как нет и людей, которые хотя бы иногда не сомневались бы в себе, стоя на развилке дорог, не боялись бы совершать выбор, не возвращались бы мыслями к своим прошлым решениям. Часто эти проблемы и связанные с ними переживания актуализируются при рассматривании дорожно-путевых карточек.

«Я покидаю отчий дом…» Среди всех выборов, которые нам когда-либо пришлось совершать в своей жизни, есть такие, от которых зависит буквально направление и стиль жизни. Это выборы, связанные с отделением от родителей, взрослением, обретением самостоятельности пути.

Как, сидя под маминым согревающим крылом, узнать, на что ты способен?

Мальчики и девочки, взращенные на русских сказках, впитывают через них кураж и мудрость покидания дома. Припомните любую русскую сказку-ходилку (к примеру, «Царевну-лягушку»), и услужливая память предоставит вам цепь похожих сюжетов, то так, то эдак муссирующих поход героя в опасную дорогу. Народная мудрость, отеоретизированная впоследствии Маргарет Малер, гласит, что становление личности человека происходит вместе с отдалением-отделением от родителей, в нашем варианте – смотри шире – невозможно без ухода из дому. Герои русских сказок и былин – инфантильные, импульсивные, потакающие своим сиюминутным прихотям либо просто очень несамостоятельные, выходя в путь за утерянным ли счастьем, по принуждению ли, в дороге выкристаллизовываются как личности, становясь сильными, четко понимающими, чего хотят добиться, преодолевающими боль и невзгоды, умеющими обратиться за помощью и оказать ее нуждающимся. Дорога делает их индивидуумами, взрослыми личностями, каковыми они не стали бы, не отправившись в путь. Преодолевая испытание за испытанием, снашивая по три пары железных сапог, Иваны и Василисы преподают нам урок взросления, терпения и веры в свой успех.

А вот в замечательной шведской сказке С. Лагерлеф «Путешествие Нильса с дикими гусями» процесс взросления в дороге показан развернуто и подробно. Противный, капризный и злой мальчишка Нильс был наказан лесным троллем, который превратил его в крохотного человечка. Такого крохотного, что Нильс решил не оставаться дома и вместе с дикими гусями улетел на другой конец страны. Что самое интересное – в конце концов он вернулся домой, но уже совершенно другим, взрослым, человеком. В пути он научился терпеть, помогать близким, бороться с опасностями, отвергать себя ради других… А ведь до этого путешествия как только родители не пытались его перевоспитать, но ничего не помогало!

В общем, выбор самостоятельной дороги, отправление в свой собственный путь, уход из родного дома – это отдельная большая тема, особо актуальная, конечно, для подростков, но, к сожалению, болезненная и для людей вполне взрослых.

«Вот – новый поворот! » Никакое движение, а уж тем более по жизненному пути, не бывает стопроцентно прямолинейным и предсказуемым. Помимо перекрестков и прочих развилок, которые требуют от путника совершения выбора и принятия решения, дороги обычно изобилуют еще всякого рода поворотами, за которыми тоже неизвестно что скрывается. «Что он нам несет? И не разберешь, пока не повернешь», как поется в известной песне.

Кроме того, повороты бывают крутыми и опасными, они требуют от путника напряжения сил, концентрации внимания. Иногда вся дорога состоит из сплошных поворотов (например, горный серпантин), но иногда бывает и так, что поворот возникает неожиданно, вдруг – посреди удобной прямой дороги, и, несмотря на то что дорожные знаки предупреждают путника: «Внимание! Впереди крутой поворот!», путник оказывается к нему не готов. Как известно, при проектировании дорог повороты включают специально, чтобы водители не засыпали за рулем. Извилистостью и непредсказуемостью жизнь тоже добавляет во вкус нашего пути соли и перца, борясь с пресностью, монотонностью и скукой. Чтобы мы не заснули. Некоторым кажется, что она, жизнь, перебарщивает, что в результате весь их путь – это сплошной «крутой маршрут». Другие же, наоборот, все время сами пытаются «заглянуть за поворот», устраивая из своей жизни авторалли. Неизвестность, испытания, неожиданности, адреналин в крови – вот что такое повороты на дороге нашей жизни. А что выбирают ваши клиенты? И как они чувствуют себя на своем извилистом или не очень пути?

Может быть, уже достаточно? Конечно, в нашей копилке еще много дорожных образов-метафор. Это и задаваемая любым перемещением ритмичность жизни, ее темп («Мы ехали шагом, мы мчались в боях», «Поезд мчится в чистом поле, поезд мчится в чистом поле», «Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови»), и необходимое для достижения цели пути упорство («Если долго-долго-долго, если долго по дорожке, если долго по тропинке ехать, прыгать и бежать…», «Дорогу осилит идущий»), и препятствия, которые обязательно возникают на пути и которые обязательно преодолеваются (возьмите любую русскую сказку!), и целеполагание («Кто не знает, куда он идет, обязательно придет не туда»). Да еще много чего! Что вы не вспомните сами, то напомнят вам ваши клиенты, потому что жизнь – это путь, и связанные с дорогой картинки есть в доме-музее каждого из нас, отзываясь в нашей реальной, не сказочной, не книжной жизни самыми настоящими переживаниями.

И в завершение представления вам этой карточной колоды приведем парочку примеров их использования в практической работе.

Дороги, которые мы выбираем…

С семьей Захара я познакомилась, участвуя в качестве семейного терапевта в проекте помощи семьям, воспитывающим детей с СДВГ. Семья состоит из родителей в возрасте «за пятьдесят» и единственного ребенка. По условиям проекта, у меня есть только пятнадцать встреч с ними, что немного. Разумеется, у каждой семьи свой темп установления контакта, формирования доверия к терапевту и продвижения в работе. Однако психолог, со своей стороны, памятуя об ограниченном количестве встреч, старается быть собранным и нацеленным на то, чтобы в первые две-три встречи понять, в чем причина обращения, как именно семья хочет измениться, в чем ее сильные стороны, на которые можно опереться в процессе терапии.

Про семью Захара я знаю, что ребенка ждали двадцать пять лет, а теперь «не знают, куда от него деться». Обратились к семейному терапевту по поводу «несносного» темперамента мальчика, с просьбой «вылечить» ребенка, исправить его, поменять на заводную куклу, соответствующую их 25-летним ожиданиям. Пусть выйдет он отсюда послушным, усидчивым, самостоятельным. Пусть будет отличником в школе, чтобы родители могли им гордиться. Поток жалоб на Захара льется, как водопад на Ниагаре, мама и папа согласно кивают головами, напоминая друг другу о все новых и новых жалобах.

Поскольку на первых встречах с семьей стоит задача – определиться с тем, куда мы хотим прийти (как у Алисы из страны чудес – «чтоб знать, куда идти, надо знать, куда вы хотите попасть»), я люблю использовать терапевтические карточки с «дорожной» тематикой. Особенно когда семья ставит заведомо невыполнимую цель нашего совместного с ней «похода». В таком случае моя задача – встряхнуть их компас, помочь определиться с направлением движения. Используя на второй-третьей встрече карточки с изображениями дорог, я привожу их к перефокусированию цели пути.

Так и в данном случае. Раскладываю карточки, предлагаю присмотреться к ним:

– Присмотритесь к этим картинкам, можно перебирать их, брать, класть на место. Ваша задача – выбрать картинку, близкую вам, как бы говорящую, куда вы хотите прийти, где бы вы хотели быть в конце наших с вами встреч. Какой путь и какая дорога для вас предпочтительней?

Тем самым я настраиваю родителей на то, что куда им идти – решают они сами, и выбранный путь они пройдут все вместе, а вовсе не только Захар. Предполагаю, что и ребенок, смешавшийся и слегка напуганный тем, что родители намеревались его одного «отправить на заклание», понимает, что речь пойдет о совместном с мамой и папой «путешествии», и успокаивается.

Следует сказать, что формулировка родителями цели терапии как «почините нам ребенка» встречается довольно часто. На первых встречах бывает сложно преодолеть сопротивление родителей, их желание посидеть в сторонке и понаблюдать за тем, как терапевт будет «колдовать» над их детьми. Поэтому работа над ожиданиями родителей, над их видением целей и содержания процесса терапии очень важна. Хочется, чтобы они поняли, что двигаться к цели они смогут только все вместе.

Итак, я раскладываю карточки перед семьей на низком столике, вокруг которого мы сидим. Захар, до этого жмущийся то к маминым, то к папиным коленкам, заинтересованно подскакивает и просит разрешения помочь мне раскладывать карточки. Я хвалю его за то, что он хочет помочь, и за то, что спрашивает разрешения. Мама Эля тут же отзывается.

Эля: Вот – вот. На людях-то он умеет быть хорошим. А ты бы и дома так себя вел!

Г.: Замечательно. (Я использую момент и перевожу стрелки на выбор реальной цели терапии.) Давайте посмотрим. Значит, Захар знает, как себя вести, и умеет это делать. Только почему-то не использует эти знания и умения дома, в семье, рядом с мамой и папой. Что происходит? Что должно поменяться в семье, чтобы всем вам было комфортно? Чтобы было хорошо и радостно друг с другом? Давайте представим, что жизнь – это дорога. Всмотритесь в карточки. Каждый может выбрать ту, по которой, ему кажется, он должен (или хочет) пройти. Мы с вами будем встречаться регулярно примерно в течение 4–5 месяцев. Это большой кусок жизни, довольно существенный отрезок вашего жизненного пути. Какая дорога вам подойдет? Куда вы хотите прийти в результате?

Захар выбирает карточку первым. Собственно, он выхватывает ее. На карточке изображена дорога, идущая вдоль моря.

Захар: Вот! Море! Дорога к морю!

Мы с папой ездили на море! Только больше мы не ездим, а я люблю плавать. И в бассейн не ходим. Все мальчики ходят. Я хочу, чтоб мы ездили в разные места, а то скучно.

Эля слегка взрывается.

Э.: Почему ты говоришь? Галя разрешила говорить? Мы выбираем, а ты нам мешаешь. Надо подумать, не хватать первую попавшуюся! При чем тут море? Тебя возили. Ты думаешь, мы богачи, чтоб разъезжать?

Не могу не воспользоваться случаем и не поделиться моими личными, как терапевта, переживаниями. Мне тяжело присутствовать при таком вот растаптывании ребенка. Я могу понять и принять родителей, которые, желая описать мне весь диапазон своих проблем, «замотивировать» меня, получить мое сочувствие и профессиональные советы, обрушиваются на детей с нескончаемыми упреками, не выделяя в детском поведении ничего положительного. Но я все-таки солидарна со схемой Короля из фильма «Обыкновенное чудо»: «Сначала похвали, а потом критикуй». Когда же ребенок присутствует на встречах, во время которых «аутодафе» продолжается бесконечно, а похвалы как не было, так и нет, то мне это пережить трудно.

Г.: Знаешь, Захар, мама права, надо говорить по очереди. Эля, а вам и Леону я хочу показать, что Захар выбрал не просто картинку с морем. Здесь есть еще и поезд. А поезд – вещь упорядоченная, у него есть паровоз – то есть то, что везет состав и вагоны, которые прицеплены к паровозу, а сами двигаться не могут. Он движется только по рельсам, у него определен маршрут, скорость, остановки, его ждут люди на станциях. Мне нравится картинка, которую Захар выбрал. И то, что он сказал, что он хочет, чтобы вы как семья больше времени проводили вместе в активных развлечениях, имели больше совместного положительного опыта – это очень важно. Кроме того, он заодно рассказал нам о себе, о том, что любит ездить, получать новые впечатления, что любит купаться и хочет это делать с мамой и папой. Захар, я правильно поняла выбор твоей карточки?

Захар очень доволен.

Родители: Да, вы правы, он – ребенок очень умный, этого у него не отнять. – Мама и папа снова согласно кивают головами и говорят почти хором.

Между тем папа Леон выбрал карточку для себя, да и мама Эля подобрала целых три карточки. Скажу между строк, что люди довольно часто выбирают карточки по методу Захара – конкретно и ассоциативно. Упрощенно говоря, выберу картинку с яблоком, потому что я люблю яблоки. Это не страшно, и с таким материалом можно работать. Однако вернемся к нашей семье.

Э.: Можно, я начну? Как женщина, и я к тому же самая старшая в семье. Вы знали, что я старше мужа на два года?

Г.: Разумеется, Эля, нам очень интересно, какие карточки вы выбрали и почему.

Эля кладет перед собой три карточки. На первой изображение подвесного мостика над узкой речушкой.

Э.: Вот видите, это мостик. Какой он хрупкий, даже хлипкий и качающийся, того и гляди рухнет и все свалятся в эту речку! Вот так и у нас дома – как на пороховой бочке. Не знаешь, что он вытворит в следующий момент. Мы – как на качелях. Я прихожу домой с работы уставшая. А Захар прыгает и скачет. Прыгает и скачет. Вот этот качающийся мост и напоминает мне нашу жизнь.

Я взвешиваю, не начать ли «работать» уже с этого момента, например, не спросить ли, а как сама Эля, когда была маленькой – тоже любила качаться и раскачиваться? И как ее родители на это реагировали? Но отметаю эту мысль, просто запоминаю ее, а вернее, записываю. В работе с карточками важно точно записывать выражения клиентов, чтобы цитировать их потом и использовать образы, не вкладывая в них свой, а не их смысл.

Г.: Этой карточкой вы хотели рассказать, где вы находитесь сейчас, правильно?

Э. (продолжает): А вот и вторая карточка (она выбрала карточку с изоб ражением чинной европейской улицы.) Вот так должно быть. Вот чего бы мне хотелось. Порядка. Чистоты. Чтобы все по правилам. Все размечено. Пешеходы идут по тротуару, машины едут по дороге. Каждый на своем месте. Красиво. Культурно. Вот это хорошо! Да я, знаете ли, выросла в большом городе. Я привыкла к культуре, я знаю, что это такое. Должно быть уважение… Ну, вот поэтому третью карточку я взяла с самолетом. Понимаете, я вот в такое правильное место ну хоть сейчас бы улетела!

Боюсь, что такая критикующая и желающая сбежать мама, как Эля, не вызывает симпатии у читателей. Однако острота и напряжение ее переживаний, связанных с ребенком, выплескивающееся через край разочарование, не вызывающее, возможно, эмпатии и теплоты по отношению к ней, объясняются историей ее драматического ожидания Ребенка. В течение двадцати пяти лет после замужества Эля наблюдала, как у ее сестер и братьев (а их у нее семеро) один за другим рождались и подрастали дети. Некоторых племянников она любила, была к ним привязана, ко всем ходила на дни рождения и дарила скромные подарки, а своих детей так и не рождалось. Она и профессию правильную подобрала – воспитатель. И вот уже и у племянников появляются дети… Эля с мужем переехали подальше от большой семьи, построили красивый дом с детской комнатой. Посадили собственноручно фруктовый сад. Он уже плодоносит. А детей все нет и нет! На фотокарточках, принесенных Элей на одну из наших встреч, я увидела молодые красивые лица. Веселые! Жизнерадостные. В окружении друзей, гостей. А сегодня передо мной сидят двое усталых пожилых людей. Длительное, мучительное, дорогое лечение. Процедуры, консультации. Выкидыши после искусственного оплодотворения. Молитвы. Ее мечта о дочке стала почти навязчивой идеей. Вся жизнь была подчинена только одной цели – родить. И наконец, после семи месяцев, проведенных в постели, – успех! Эле было сорок восемь. Сколько пережито боли, физической и душевной, сколько отдано сил, сколько перефантазировано, переожидаемо. Сколько заплачено… И вот – мальчик, недоношенное существо с грузом всех этих двадцати пяти лет. На фотографиях, где Захару годика два или три, он в Элином парике. «Правда, чудная девочка? Похож на меня, да? Все говорят, что в моем парике он – вылитая я!»

Сегодня Захару восемь. Он уже не согласится примерять мамин парик. Он – мальчик, он любит свой кружок карате, любит драться с мальчишками, обожает велосипед и бассейн. Захар – сорванец, от нескончаемой критики превращающийся из веселого и радостного ребенка в нервного, капризного, требующего постоянного внимания. А от того, что мама его отталкивает, он требует новых доказательств ее любви, «проверяет» ее постоянно, снова и снова нарушая границы приемлемого для нее «культурного» европеизированного поведения. Замкнутый круг, из которого маме хочется улететь. Насовсем? Одной? Или передохнуть? Или всем вместе перенестись в фантазию о семье, где все правильно, чисто и красиво и где уважительно относятся ко взрослым?

Однако вернемся к папе Леону. Он выбрал картинку, изображающую человека за рулем, в лобовом стекле видна лента шоссе.

Леон: Вот это – наша семья. Мы все вместе. Мы едем, куда нам надо. Дорога хорошая. Вот все обозначения видны. Нам хорошо вместе. Мы разговариваем и едем. Наверное, мы выбрали, куда мы едем. Главное, что мы вместе. Нам хорошо.

Я в раздумье. Вернее, на распутье, пользуясь «дорожными» терминами. Лучшее решение, когда ты на распутье, поделиться сомнениями со спутниками.

Г.: Замечательно, что у всех такие разные карточки и разные рассказы. Это интересно. И есть из чего выбрать. Видно, какая у вас разносторонняя семья. Вы поговорили и про то, какая должна быть семья. И про ощущения того, что не нравится сейчас. И про то, что не так важно, куда ехать, а главное – как. Вы хотите, чтобы вам было хорошо вместе. И Захар хорошо добавил про море, рассказал нам, чего бы ему хотелось. Сейчас я раздумываю над тем, как нам поступить дальше. По правилам игры вы можете или подумать, как объединить все ваши выбранные карточки, или попробовать вместе найти другую, объединяющую карточку. Сейчас вы знаете, в каком направлении хочет двигаться каждый из членов семьи, но нужно найти объединяющее направление. Как мы поступим?

Давая такого рода задание, предоставляя семье делать выбор, я могу познакомиться с тем, как в этой семье принимаются решения, в чьих руках находится руль управления, а кто подливает в мотор бензин, являясь скорее энергетическим, а не управляющим звеном, кто тормозит, а кто затормаживает.

Можно было бы подумать, что Эля – диктатор в этой семье. Отнюдь. Леон хоть и тихий, а гнет свою линию настойчиво. Эля стремится присоединиться ко мне как к авторитету и получить мое одобрение, но она же и «нападает».

Э.: А разве нет четких правил? Мне это мешает.

Г.: Правило состоит в том, что вы, как семья, как единица, выберете единую цель. А как вы это сделаете, правила не говорят.

Между тем перебирание карточек решает проблему. Видно, что без слов, просто следуя интуиции, семья сделала выбор. Они ищут общую карточку.

Л.: Конечно, мы хотим научиться, что делать, чтобы Захар слушался. Мы хотим, чтобы вы нас научили. Мы для этого и пришли к профессионалу.

Э.: А вот у меня уже сейчас есть вопрос, что нам делать, когда…

Г.: Эля, пожалуйста, запомните ваш вопрос, мы обсудим его позже. То, что вы сейчас делаете сообща – очень важно. И мне кажется, у вас хорошо получается. Продолжайте.

Леон и Эля тихо переговариваются. Захару становится скучно. Он слоняется по комнате. Родители пытаются привлечь его приказами, но Захар не реагирует. Тогда Леон говорит: «Что ж, мы сейчас найдем карточку, где никакого моря не будет. Раз Захар не участвует, то и моря нет. Каждый должен свое мнение отстаивать».

Захар возвращается в наш кружок, родители показывают ему карточку, на которой есть все: река, мостики и дорожки, а на горе стоит город.

Л.: Вот здесь все есть, только мостик крепче. (Обращаясь к Эле.) Это чтобы ничего не качалось и не падало. Чтобы мы все контролировали, как ты хотела. И чтоб ребенку все было понятно, чего мы хотим от него. (К Захару.) И речка. Это как будто твое море.

З.: А когда поедем к морю?

Л.: Ты ведь и бассейн любишь. Сходим в бассейн, ладно?

Г.: Мы приближаемся к концу сегодняшней встречи. Важно, чтобы мы договорились, чего вы ожидаете от терапии, куда хотите прийти, как хотите измениться. Что, вы думаете, надо изменить в семье, чтобы вам было комфортнее, устойчивее, по выражению Эли, чтобы было хорошо вместе, чтобы, как сказал Леон, вам было все равно, куда ехать, главное – вместе? И чтобы желания всех членов семьи по мере возможности исполнялись?

Э.: Думаю, вы хорошо это сформулировали. Нам, как родителям в не молодом возрасте, сложно воспитывать мальчика, у которого есть трудности со вниманием и непоседливость. Мы хотели бы задавать вопросы, чтобы вы нам давали профессиональные ответы.

Это уже очень неплохой шаг. Родители переносят акцент на себя. Они еще пока хотят получать консультации, а не психотерапию. Они еще уверены, что только новые знания смогут изменить ситуацию в их семье. Тем не менее с помощью игры в выбор дороги и использования соответствующего словарного запаса они смогли посмотреть иначе на свое участие в терапии, перенести фокус с ожидания изменений в ребенке на изменения в семье.

Дороги Иланы

В этом рассказике я собираюсь поведать о том, как использовала «дорожные» карточки в работе с мамой моей маленькой «клиентки». Илана – совсем молодая женщина, однако жизнь у нее была нелегкая и насыщенная. Она не была настроена делиться со мной подробностями, поскольку не имела опыта общения подобного рода, стеснялась самой ситуации терапии и саботировала мои попытки вовлечь ее в какое угодно действо: игру с детьми, рисунки, диалоги. На протяжении многих первых встреч Илана вела себя очень критично по отношению к дочке, позволяла себе говорить о ней со мной в третьем лице и не принимала наших взаимоотношений «терапевт – клиент». Она чувствовала себя «заказчиком» у мастера по починке сломанных вещей. Карточки же многое изменили в течении терапии.

Итак, Илана и Лейла.

Свою дочку Илана назвала Лейлой. Лейла носит украинскую фамилию своей мамы, но это, кажется, не мешает ни маме, ни дочке, никому. Кроме меня. Когда школьный консультант обратилась ко мне с просьбой «поработать с этим случаем» и назвала фамилию и имя ученицы третьего класса, у меня возникло некое раздражение по отношению к родителям девочки. «Что за путаница? Она кто? Из какой семьи? На каком языке разговаривает? Какой-то элементарный вкус у родителей имеется?» Консультант смотрит на меня недоуменно: «Ну, если тебя до сих пор такие вещи волнуют… Ты послушала бы дальше, так не надменничала бы по пустякам…» Слушаю про девочку, иду на урок, потом на перемену, потом встречаюсь с Иланой и объявляю, что я – да, «беру».

Несколько затянувшееся вступление с преамбулой про путаницу имен, фамилий и, как выяснилось, кандидатов на роль папы нашей Лейлы отражает неким образом реальную ситуацию в жизни девочки.

Высокая для своего возраста, с прелестным личиком, всегда растрепанными волосами, в плохо сидящем спортивном костюме и блестящими карими глазами, глядящими на вас порой внимательно-изучающе, а чаще скачущих по сторонам, непоседа и непослушница, Лейла измучила всех взрослых своего окружения: учителей, семью и воспитателей продленной группы. Кроме того, несколько раз она привлекала внимание взрослых очень грустными высказываниями, нет, не суицидальными, но очень грустными, пару раз взбудоражила классного руководителя намеками на свой повышенный интерес к мальчикам, тоже не что-то ой-ой-ой, но ведь третьеклассница! Вот и на встречу со мной явилась с накрашенными губами, но непричесанная и в отвисших на коленках штанах, измазанных красками и фломастерами. Вот такая она, наша Лейла. «Ты получишь большое удовольствие, она – очень интересный ребенок!» – напутствовала меня школьный консультант, и семья, состоящая из мамы Иланы, Лейлы и ее младшего братика по имени Илан стала регулярно, дисциплинированно появляться у меня в кабинете раз в неделю.

После нескольких встреч с семьей стало ясно как божий день, что Лейле приходится соревноваться с младшим братом за мамину любовь не на жизнь, а на смерть. Илан был противоположностью Лейле во всем: маленький, аккуратненький, собранный, умный, усидчивый и очень послушный. Кроме того, папа Илана присутствовал в его жизни и был в настоящее время мужем мамы. У Илана была фамилия папы и имя, близкое к маминому. Было понятно, что первый блин у мамы получился комом, а вторым она гордилась.

Между делом признаюсь, что дала слабину и согласилась на то, чтобы папа Илана не присутствовал на наших встречах.

Когда ситуация отношений в трех четвертях семьи мне стала понятной, то по моему решению-велению, с разной периодичностью я встречалась либо с Иланой и детьми, либо с одной Иланой, либо с одной Лейлой.

На первой же индивидуальной встрече с мамой я подробно расспросила про отца Лейлы и его отношения с дочерью.

Илана: Да нет у нее с ним никаких отношений и не будет, пока ей не исполнится пятнадцать!

Галя: Почему нет отношений? Почему пятнадцать?

И.: В пятнадцать я дам ей его номер телефона. Если хочет, пусть звонит.

Г.: Илана, давайте помедленнее. Скажите, они знакомы?..

Так, шаг за шагом выясняю, что с отцом Лейлы Илана рассталась, когда еще не знала о своей беременности. А когда узнала, обратилась с бывшему бойфренду, да только тот не захотел и слышать об отцовстве. История почти банальная. Но Илана повела себя отнюдь не банально. К этому времени она уже решила, что будет жить под девизом «не ныть, а бороться», так что обратилась в суд, там проделали генетическую экспертизу, признали экс-бойфренда папой и обязали платить алименты. Большего Илана из гордости не просила, а папа по молодости лет да по сердитости на произведенную экзекуцию делать не желал. Так и родилась и жила-поживала до трех лет Лейла с мамой да с бабулей. А потом появился папа её братика Илана. Так что к тому времени, когда дети задают вопросы, Лейла по умолчанию считала, что он и ее папа тоже. Впрочем, сама Илана правду от окружающих не скрывала, не то, чтоб трепалась, но во всех местах, где надо что-то записать, записывала правильно, как есть. А про Лейлу решила – в пятнадцать.

Так и продолжалось до времени, пока, как это всегда бывает, «все тайное стало явным», да только не из маминых уст, а двоюродных-троюродных кузин, да еще не Лейлиных, как вдруг выяснилось, а кузин Илана, объяснивших девочке, что она вот в этом конкретном доме – чужая. И бабушка – не ее бабушка. И тети – не ее тети. Ну и т. д. Содержание разговора было передано Илане, но сама Лейла с тех пор ни с кем об этом не говорила и не позволяла другим затрагивать тему. А вот проблемы с поведением усилились. Илана отрицает связь между этим событием и поведением дочери.

И.: Она всегда такая была, просто проблемы растут вместе с ней. Она не спрашивает про отца. Ей не интересно. И хорошо. А если бы она захотела встретиться, а он бы не захотел, что тогда? У него сейчас семья и двое детей».

С каждой встречей Илана открывает еще и еще одну дверку в свой мир. Иногда она представляется мне маленьким отважным борцом с жизненными, бытовыми и личностными трудностями. Иногда – вульгарной упрямой обывательницей, глупо держащейся за косные привычки и понятия. На одной из встреч я решаю понять: откуда ее материнский опыт, где, у кого она научилась – вот так общаться – точнее, НЕ общаться с дочкой? До этого, как я уже сказала, Илана отвергала все мои попытки завлечь ее в игру или другое действо с Лейлой или двумя детьми, несмотря на очевидное уважение ко мне и доверие.

Галя: Сейчас мы с вами сыграем в простую игру.

Илана: Да ну что вы, Галя, вы ж знаете. Это не для меня. Это вот в следующий раз с Лейлкой. Она обожает с вами играть. Каждую неделю мне напоминает: «Сегодня мы идем к Гале».

Г.: Это не совсем игра для Лейлы, это игра для Иланы. Вы же мне доверяете, Илана? Я это чувствую. Вы рассказали много такого, что не расскажешь первому встречному. Вы приводите детей и не пропускаете ни одной встречи. Сегодня, согласившись сделать что-то для вас новое, вы продвинетесь еще немного. Может, сначала будет чуточку неловко, но я обещаю, что неловкость быстро пройдет. Правила очень легкие. Готовы?

И.: Не знаю. Скажите правила.

Г.: Вот я раскладываю карточки картинками вверх. Видите, на каждой нарисована какая-нибудь дорога. Нам ведь в жизни много всяких дорог приходится пройти, правда? И в одиночку, и вместе с кем-то. Обычно в самом начале пути кто-то ведет нас за руку, объясняет правила, учит осторожности или подталкивает. У всех это по-разному. Посмотрите, есть здесь карточка, которая, как вам кажется, описывает ваше НАЧАЛО ПУТИ?

И.: Ой… Глаза разбегаются. Дайте мне сначала взглянуть на них на все. Я-то знаю, что у меня было в начале пути, может, у вас и карточки такой нет, какое начало пути у меня было…

Г.: Не торопитесь, конечно, посмотрите.

И.: Картинки красивые, но я же говорила: Нет у вас такой, чтоб про меня. Ну, может, вот эта – с бедуинскими ребятами на повозке. Они такие напуганные, видно, послали их за дровами, и они уже домой возвращаются. Ну, они хотя бы втроем. Все-таки веселее. А меня в детстве мать заставляла по дому работать, а я убегала, чтобы с подружками играть. Она меня лупила смертным боем. Знаете как? Знаете чем? Палкой от пылесоса. Что скажете?

Г.: Это страшно слышать. А где был отец?

И.: А отца не было. Да и матери часто не было. Она часто в командировки уезжала, а я тогда и за сестренкой должна была смотреть, и по дому. А школу я не любила пропускать. Училась я плохо, но любила туда ходить, на уроках сидеть, с девочками играть.

Г.: Раньше я не слышала, что у вас есть сестра. Так она была младшая? Может быть, это уже другой отрезок пути? С ее рождением что-то изменилось?

И.: А знаете, вы правы. На сколько я помню, жили мы с матерью вдвоем, она часто уезжала, а приезжала, так лупила меня. Это я еще маленькая была. А потом появился отец сестры, это уже другой отрезок пути.

Г.: К нему вы поищете другую карточку. Видите, как эти бедуинские мальчики на повозке подтолкнули вас к воспоминаниям? Я только хочу спросить еще про отца. Получается, что вы, так же, как и Лейла, росли без отца. Каково это? Что вы думали и чувствовали по этому поводу, когда были малышкой?

И.: Малышкой? Я никогда не чувствовала себя малышкой. Мать всегда говорила: “Ты уже здоровая корова”. Я ее очень не любила. Конечно, думала, может, отец бы любил меня…

Г.: Если вы уже тогда чувствовали, что такое: любить – не любить, откуда вы знали об этом, о любви?

И.: От бабки моей. А об отце я не так уж часто думала. Когда мать лупила, то кричала, что я на него похожа. Вот и была я такая угрюмая, как эти бедуинские ребятишки. Это мое начало. Угрюмое, одинокое. Без материнской любви. Только, погодите, это цветочки. Сейчас я посмотрю, найдется ли у вас такая карточка, чтоб и дальше про меня рассказала.

Г.: Если хотите рассказать словами, можете рассказать. Карточки ведь должны просто подтолкнуть, напомнить, стать метафорой.

И.: Да нет, дайте-ка посмотреть. Неправильно это, что все они у вас веселые, нарядные. Со скульптурами. С цветами. В жизни мало всего этого. А вот это вообще непонятно что. Не могу понять. Рука потянулась.

Г.: Так бывает с карточками, когда она сама просится. А что там у вас изображено?

И.: Хотела б я понять… Что это, Галя?

Г.: Раз ваша рука потянулась, вам и объяснять. Давайте отвлечемся от того, что тут сфотографировано, скажите, что эта картинка вызывает в вас? Чем привлекла? О чем она с вами говорит?

И.: О чем говорит? Говорит, что непонятно ничего, куда это ведет? Вроде лабиринт. Я сначала подумала про лабиринт, из которого выхода нет. А какой выход у маленькой девочки? Полностью зависишь от матери, и все. И ничего другого и не знаешь. Так и ходишь от стенки к стенке. Да. А теперь я вижу, что не лабиринт, нет, это какой-то странный коридор, вроде бетонного, куда приведет – не ясно. Конца-то не видно. Так и у меня со следующим этапом моего пути, как вы выразились. Из одной из командировок привезла мать себе мужа. Я притаилась, не понимала, что будет – лучше или хуже. Она при нем меня не била, стеснялась. А я старалась домой совсем не показываться, на улице торчала. Сейчас понимаю, что хотя я и опасалась этого чужого человека, мужика, а все-таки при нем лучше стало. Вот как в этой стенке есть просветы, так и у меня тогда какие-то просветы наметились, хотя снова повторю – выхода не было. Я не была тогда спокойной радостной девочкой, я не знала, как дальше будет. Шла по этому лабиринту. То есть по коридору туда, куда он вел, как все маленькие дети, без выбора. Но уже лучше было, без битья, без злобы материнской.

Г.: В вашей жизни появился новый человек, муж матери. Это другой участок пути. Но пока вы не выбираете путь сами. Вы – маленькая напуганная девочка. Давайте пройдем по этому бетонному коридору-лабиринту с просветами. Куда он вас выводит? К свету? Куда?

И.: К этой самой сестре. Я сейчас наобум возьму. Посмотрим, как картинка «заговорит». (Шутка в мою сторону.)

Я вижу, что Илана вовлечена в воспоминания и построение нарратива своего «жизненного пути». Она успокоилась, действия с карточками уже не кажутся ей чем-то искусственным и непонятным. Илана вертит в руках несколько карточек, явно предлагая им диалог и ожидая ответа.

И.: Да… Сестра. Сестра родилась, а муж-то мамин испарился, как и первый, как и мой отец. Кстати, своего отца я потом разыскала. Вот смотрю на эту картинку, и пришло мне в голову сказать вам об этом, хоть вы и не спрашивали.

Г.: И вам тогда было пятнадцать?

И.: Как вы догадались? Ну, мне надо было его найти. Ладно, расскажу все в свое время. Мы с вами сейчас целую цепочку построим из карточек про мою жизнь. Вот тут поезд в туннель въезжает. Еще светло, но люди головами крутят – а что там в туннеле? Опять неизвестность и страхи. Короче, родилась моя сестра с тяжелым пороком сердца. Мать ее начала по врачам таскать, нашли еще много болезней. Так что мы не знали, выживет она или нет, все время волновались за нее. Ей и операции делали, и что только не делали. Я уже, конечно, большая была. Мне восемь лет было, когда она родилась. Я все это хорошо помню. Поэтому и этот поезд выбрала, наверное. Он открытый, людей много, свету много. Но снова говорю – поезд, он же по рельсам едет, не свернешь. А для меня важно самой решать – куда ехать.

Г.: Что вы имеете в виду, говоря «сейчас»? Сейчас вам важно самой решать? Владеть ситуацией, принимать решения, рулить, одним словом?

И.: Да нет. Сейчас, конечно, очень важно. Но я уже тогда поняла – надо мне выбираться. И как только бабка как-то приехала нас навестить, я сказала сразу: «Я уезжаю жить к ней». Вот так. Теперь Я рулю. Мне теперь много картинок подходит. Все, где люди рулят. Понимаете, я, с тех пор как решение приняла и взрослые со мной согласились, совсем другая стала. Не забитая. Знаю, чего я хочу. И мне никто не нужен. Я сама добьюсь, чего захочу. Словом, руль – в моих руках.

Г.: Как вам кажется, почему мать позволила вам принять это решение? Можно сказать, что она заботилась о вас и хотела, чтоб вам было лучше?

И.: Ну, заботилась, конечно. Она и лупила меня, чтобы я вела себя лучше. Но согласилась на мой отъезд, потому что просто устала от меня. И ей тяжело было со мной и с больной сестрой. А через несколько лет она и ее в интернат отправила.

Г.: Вы с сестрой поддерживали связь?

И.: Что вы, она же умственно отсталая. Я не сказала. Сначала было сердце, потом еще много чего. Сейчас ей двадцать лет, а ум, как у трехлетней. Она сейчас в пансионате живет. Здесь, в Израиле, я с ней вижусь. И дети с ней знакомы, и Лейла, и Илан. Они все про нее знают.

Г.: А тогда, стало быть, вы распростились и с матерью, и с сестрой, собственно, с двумя близкими вам людьми. И вы говорите, что это было счастливым избавлением?

И.: Да. Абсолютно. С бабушкой я действительно была близка. Вот у вас здесь есть картинка, где люди идут вместе, за руки держатся. Мы с бабулей до самой ее смерти были самые родные. Мы с ней вдвоем в Израиль приехали. Я у нее жила. Конечно, жалко, что она не очень строгая была. Когда я школу бросила и пошла работать, она не могла меня заставить в школу вернуться. Поэтому я сейчас на такой плохой работе.

Г.: Знаете, а давайте теперь перевернем карточки картинками вниз, и вы выберете вслепую. Вы уже такой ас по «разговору» с карточками, что мне кажется, стоит рискнуть и посмотреть, что картинки скажут о той дороге, по которой вы шагаете сегодня.

Илана смеется и начинает переворачивать и перемешивать карточки.

И.: Знаете, я волнуюсь. Я же говорю вам, что сама решаю все. И все мне подчиняются. И муж. Он знает, что может уйти, если захочет, мне никто не нужен. Я справлюсь с любой ситуацией.

Г.: Конечно, справитесь и с этой. Только придется сначала довериться карточке, а уже потом справляться самой. Решаетесь?

И.: А давайте!

Илана берет первую попавшуюся карточку. Ей достается одна из тех, что она критиковала в начале нашей игры: с цветами и скульп турами. Она смеется.

И.: Вы это как-то специально сделали? Когда я глаза закрывала? Или нет, я бы заметила. Ну что ж. Когда я сейчас вот так «съездила» в детство да в юность, то, конечно, по сравнению с теми дорогами, по которым мать меня не за ручку вела, а палкой от пылесоса погоняла, я в страхе вечном… Да, конечно, сейчас у меня хорошая жизнь. Это – моя дорога. Я сама ее выбрала. Я сама решила Лейлку родить, не испугалась без мужа остаться. Теперь у меня и свой дом, и работа, и дети. И я знаю, что могу справиться с любой ситуацией.

Г.: Очень рада это слышать. И еще рада, что вы отважились заняться таким детским делом, как игра в картинки.

И.: Вы сказали: «Игра для Иланы», – и мне это понравилось. А для Лейлки это тоже подойдет. Я с ней в это поиграю. Давайте на следующей встрече? Может, она и про отца откроется, как вы думаете?

 

ОКНА И ДВЕРИ. Метафора взаимодействия с внешним миром

Катя: Следуя предложенной тобой, Галя, стратегии, которую мы с успехом (как мне кажется!) применили, анализируя карточки про дороги и пути, я попробовала повспоминать всяческие образы, слова и выражения, связанные с дверями, и пришло мне в голову вот что:

• Дерни за веревочку, дверь и откроется…

• Сезам, откройся!

• Отворяя двери надежды…

• Отвори потихоньку калитку…

• Не запирайте на ночь дверь, пусть будет дверь открыта…

• Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца, никто не загородит дорогу молодца…

Посмотрев на то, что получилось, я увидела, что двери прежде всего открывают и закрывают. Закрытая дверь – это преграда, которую надо преодолеть, чтобы попасть внутрь (ВХОД) или наружу (ВЫХОД). Дверь (ворота) часто охраняют всякие злые существа. Например, Цербер – трехглавый пес, служит богу Царства мертвых Аиду. Стоит в преддверии Ада и охраняет его вход, следит за тем, чтобы из подземного царства мертвых никто не вышел. Иногда охранников можно уговорить открыть двери или вынудить их сделать это. Ту же функцию выполняет замо́к, который просто так не откроешь – только при наличии специального инструмента (ключа) или специальных умений или знаний. Преодолеть преграду можно силой («выломать дверь»), умом, хитростью, особыми какими-то умениями (вспомним Бильбо Бэггинса из сказки Дж. Р. Толкиена «Хоббит, или Туда и обратно») или знаниями (пароль «Сезам, откройся», открывающий двери в пещеру с сокровищами в сказке про Али-Бабу).

Галя: Ты уже назвала несколько тем, хотя видно, что действительно дверь в твоем подсознании связана с препятствием. Интересно, почему? Ведь, как ты только что сказала, двери могут быть не только закрытыми, но и открытыми. Ты права: часто необходимы самые разные усилия, чтобы попасть в ту дверь, в которую ты хочешь войти. Это замечательно описано у Льюиса Кэрролла, когда Алиса никак не может попасть в волшебный сад. Она меняет свой рост, то вырастая, то уменьшаясь в размерах. В результате она то не протискивается в нужную дверь, то не может дотянуться до ключика. У тебя были в жизни такие ситуации? Ты знакома с такого рода трудностями, когда никак не можешь саму себя переделать под эту дверь? А войти хочется!

Катя: Вообще-то мне свойственно вламываться напрямую. Я не очень умею подделываться под кого-то и, как правило, не считаю нужным это делать. То есть если дверь открыта (ну или мне ее открыли), я войду, если нет – то мне туда и не надо. Так я жила себе всю свою сознательную жизнь. И вдруг недавно, можно сказать, на старости лет мне очень захотелось восстановить отношения с людьми, с которыми я не общалась очень долго – больше двадцати лет. Это была исключительно моя инициатива, люди эти были очень удивлены и чувств моих не разделяли. Короче, двери были закрыты. А мне почему-то до смерти важно было их открыть. Сначала я, не думая, действовала как обычно – типа: вот она я! Но увы… Настороженность не проходила, меня впускали, конечно, но так… не дальше порога. А мне ужасно хотелось прямо-таки внутрь помещения пройти и устроиться там с комфортом. И тогда, может быть, впервые за много лет мне пришлось, как Алисе, «подстраиваться». В результате кто-то мне дверь открыл, впустил, усадил, чаем напоил, но кто-то – нет. Так, чуть-чуть приоткрыл, немножко. Мне обидно, конечно, но я понимаю, что ресурсы моего «подделывания» иссякли. И теперь уже я опять такая, как всегда была – нет так нет! Такие вот у меня отношения с дверями.

Когда я задумалась над твоим вопросом об аналогии с Алисой, мне сразу же пришла в голову именно эта история. Сейчас, прочитав, что написала, я подумала, что ассоциации мои могут показаться странными. Но тут уж – по законам проекции и избирательности восприятия, о которых мы все время толкуем, – «у кого чего болит…». Вот есть у меня такая проблема, ассоциирующаяся со словом «преграда», и я ее озвучила. Обобщенно эту проблему можно было назвать, наверное, так: «Всегда ли я могу быть самой собой? Готова ли я подстраиваться под других ради того, чтобы они открылись мне?» Это – тема «открывания» людей, установления доверия и налаживания взаимодействия с ними. Думаю, что я все-таки не одна такая и есть еще люди, у которых карточки-двери пробуждают именно подобные проблемы и размышления.

Но чаще, наверное, открывание дверей будет ассоциироваться с преодолением трудностей другого рода. Например, говорят выпускникам школ: «Перед вами открыты двери во взрослую жизнь!» На самом деле, чтобы услышать эти слова, надо сильно потрудиться: закончить школу, сдать выпускные экзамены (ЕГЭ, по-нынешнему)… А чтобы перед тобой открылись двери в вузы, надо еще и не просто сдать ЕГЭ, но сдать хорошо, а иногда еще сдать и дополнительные вступительные экзамены. Надо отгадать загадки, продемонстрировать свои знания, умения, навыки, проявить упорство. У кого-то, наверное, запертые двери ассоциируются именно с этой проблематикой – упорство в достижении цели, умение терпеть, учиться, ждать.

Галя: Блестяще. Ты нам, метафорически выражаясь, «открыла много дверей» в самые разные темы. Действительно, когда я говорила про Алису, то думала именно о таких вещах, как поступление в университет или на работу. Ты трактовала мой вопрос куда как более психологично. Действительно, можно «входить» в отношения, и для этого надо совершать какую-то работу над собой – открывать новые двери в самом себе. Ты использовала слово открывать и в отношении других людей. Действительно, в русском языке есть такой оборот «открыть душу», «открыться». Об этом тоже можно поговорить с помощью карточек, используя их как метафору. Мы говорим о людях – «закрытый», «открытый». Человек, пришедший на прием к нам – всегда ли он закрыт, или есть круг, где он открывается? Что помогает ему это делать? Что дает ему закрытость, от чего защищает? Был ли в его жизни опыт, когда открытость привела к травме? Откуда он вообще знаком с ощущениями открытости – закрытости? Каким было отношение к этой проблеме в его доме, в его детстве? С какими людьми он сам предпочитает общаться – с открытыми, с закрытыми? Все эти вопросы скорее всего «всплывут» при работе с дверными карточками. И все это – возможности и темы нашей психологической работы.

Катя: Кстати, ты упомянула о детстве, и я вспомнила вдруг, что в моей семье было принято держать все двери в комнаты открытыми. Мы жили вдвоем с мамой, и это нас не смущало. Когда я вышла замуж, я продолжала жить все в той же квартире уже не только с мамой, но и с мужем, и с детьми. И по-прежнему никому не приходило в голову закрывать двери днем. Только на ночь. А вот когда дети подросли и мы переехали в квартиру, в которой у каждого из них была своя комната, они стали закрывать двери и требовать, чтобы так и было! Я не обращала на это внимания, но сейчас, когда мы говорим об открытых и закрытых дверях, я представила наш нынешний дом и поняла, что ВСЕ двери ВСЕГДА закрыты. И моя младшая дочка, которой сейчас 15 лет, не выносит, когда дверь в ее комнату открыта. Вообще – никогда! Ни днем, ни уж тем более – ночью. Вот интересно, правда?

Галя: Дети хотят жить своей жизнью, неподконтрольной родителям. Здесь есть и положительные стороны вопроса (личностный рост, развитие индивидуальности, признание ценности и уважение к частной жизни), и отрицательные (родительская тревога, потеря контроля). Транслирование родителем доверия к детям, разрешение на «закрытие дверей» очень ценится детьми, поддерживает их, помогает «не сбиться с пути истинного». Постоянный и жесткий контроль пугает детей, поскольку дает им ощущение собственного бессилия против соблазнов и инстинктов.

Катя: Если я правильно поняла, ты дала довольно комплиментарную интерпретацию закрытым дверям у меня дома.

Галя: Ты правильно поняла. Я немножко знакома с его обитателями.

Катя: Однако самая напрашивающаяся метафора закрытых дверей внутри дома – это отстраненность одного члена семьи от другого, незаинтересованность в жизни другого члена семьи, равнодушие.

Галя: Конечно, ведь стены разъединяют. И соединиться можно, только если открытая дверь приглашает к общению.

Катя: Вообще мне кажется, что культурной нормой считаются все-таки закрытые двери. И когда Окуджава поет «Дверь не забудьте распахнуть, открытой дверь оставьте», то это воспринимается прежде всего как пафос отрицания устоев, призыв к нарушению привычного.

Галя: Еще одно замечание, связанное с понятием границ в семье. Этот термин ввел Сальвадор Минухин. Библия семейной терапии гласит о необходимости проведения границы между родительской и детской ячейками семьи. Супружеская жизнь родителей обязана проходить за закрытыми дверями. Принятие родительских решений также. Метафорически можно сказать, что в доме есть родительская половина и детская. Меж ними обязана быть связь, но не путаница. Так что с пациентами можно образно поиграть в то, как и когда двери между этими половинами распахиваются, а когда – закрываются. Как было в их детстве: на двери, ведущей в родительскую половину, всегда висел замок? В их детской двери был глазок для подсматривания? Или родительский дом представлялся анфиладой комнат, то разделяющейся на комнаты, то превращающейся в одно целое пространство?

Катя: Мы начали с Алисы, которая хотела войти в чудесный садик. У каждого свой «садик», некое идиллическое представление того места, куда хочется войти, открыв заветную дверь. Мне, например, хочется открыть дверь, за которой – скалистый берег моря, с глыбами изрезанных и обточенных волнами и ветром камней. По ним можно лазить, с них можно прыгать в море. Такое воспоминание моего севастопольско-балаклавского детства, куда всегда хочется вернуться.

Галя: За заветной дверью может быть и реальное место, куда человек хочет вернуться или мечтает попасть впервые, и абсолютно воображаемое.

Собственно, тема фасада, разделения на «внутри» и «снаружи» подводит нас к теме окон.

Катя: То есть ты считаешь, что набор карточек с окнами также необходим в терапевтической работе? Тогда позволь углубиться в ассоциации, связанные с образом окна.

Тут мне пришло в голову следующее:

• Там живут мои друзья, и, дыханье затая, в чужие окна вглядываюсь я…

• Они, как люди, смотрят на меня… (из той же песни)

• Распахнул я окно, стало душно невмочь…

Окна – это «глаза дома» («они, как люди, смотрят на меня…»). А глаза, как известно – «зеркало души». То есть, с одной стороны, окна – фасад, а с другой – «замочная скважина», ведь через них, собственно, и внутрь заглядывают.

Когда я смотрю на окна, у меня возникает желание не попасть внутрь, а пофантазировать о том, кто там живет и как. А что ты думаешь по этому поводу?

Галя: На этот счет у меня есть личная ассоциация. Давным-давно мой муж, который в тот момент еще им не был, учился в московском институте и жил в общежитии. В наши последующие совместные годы он часто рассказывал, что, проходя мимо зажженных окон, в которых за шторами горел «негасимый свет», он испытывал острую тоску по дому, по домашнему уюту, ему очень хотелось «заскочить на огонек», погреться у чужого очага. Трогательная история, при том, что он – человек веселый, оптимистичный, компанейский и в общежитии не скучал. Однако вот вид чужих горящих окон в темноте улиц вызывал у него грусть по родительскому дому.

Катя: Мне кажется, это понятно. А вот у меня при взгляде на зажженные окна скорее возникает любопытство и умиление. Я, например, в юности много ездила в поездах, да и сейчас порой бывает такое. И вот едешь, особенно зимой, когда рано темнеет, мимо каких-нибудь деревушек или просто отдельно стоящих домиков, а там горит свет в окнах, и так тепло на них смотреть. И кажется, что за каждым таким окошком – жизнь какая-то уютная, домашняя, устроенная. Вокруг снег, сугробы, темень кромешная, и горящие окошки воспринимаются как островки мира и спокойствия. Может, эта особенность восприятия идет от рождественско-новогодних открыток, а может, наоборот, на рождественских картинках именно окошки во тьме изображают, потому что это символ дома и мира душевного, не знаю…

В общем, окна для меня – это прежде всего ДОМ, семья, близкие, тепло, уют… Соответственно и проблематика отсюда с этим связана – либо грусть по оставленному дому, либо стремление его обрести, либо гордость, что он у тебя есть. Что-то в этом роде. И тут же – чужое окно. Это чужой дом, другая семья. Любопытно: какие там люди? Какова их жизнь? Как они общаются друг с другом?

В общем, размышления об устройстве своего дома и семьи и любопытство по поводу устройства других домов и семей – вот что такое для меня окна на карточках.

Есть еще один аспект, важный для меня в связи с окнами. Я совсем не боюсь сквозняков и стараюсь держать окна открытыми. Поскольку обычно я встречаю сопротивление окружающих, которые вопят: «С ума сошла! У тебя ужасно холодно! Закрой сейчас же!», то для меня открытое настежь окно – это еще символ независимости, может быть, свободы.

Галя: Поскольку мы говорим и про окна, и про двери, то я напомню народное высказывание: «Его – в дверь, а он – в окно», являющееся, кстати, интернациональным. Когда я только начинала работать школьным психологом в Израиле, то частенько слышала это высказывание. Сначала на семинаре, где обучалась умению устраиваться на работу. Молодые тренеры-американцы обучали нас умению отбрасывать скромность и преуменьшение личных заслуг, к чему в те времена были склонны мои соотечественники. Едва устроившись на работу, я слышала это высказывание бесчисленное количество раз от начальницы. Тогда еще не все школы пускали школьных психологов на территории, на которые нам было интересно войти (управление, тренинги для учителей, системное консультирование), желая, чтобы мы оставались на уровне индивидуальных вмешательств, таких как диагностика, терапия, консультации родителей. «Не пускают в дверь – входи в окно» – это ассертивность, настойчивость, навязчивость, обсессивность, в зависимости от умения просчитать ситуацию. Когда Клячкин пел: «Я к тебе в окошко войду…» – это было романтично, однако я могу вообразить ситуацию, когда вхождение в окно совсем нежелательно и воспринимается как агрессия или навязчивость.

Итак, окно может восприниматься и как некая небанальная альтернатива двери. С одной стороны, это дополнительный канал взаимодействия с внешним миром, с другой – незащищенная от чужих прореха в доме.

Катя: Таким образом, из наших пусть путаных, но искренних показаний выкристаллизовываются темы и проблемы, провоцируемые дверными и оконными карточками.

Окна и двери – это прежде всего взаимодействие с внешним миром. Через дверь можно попасть в желаемое место, а в психологическом смысле – присоединиться к той или иной социальной группе или структуре, построить отношения с теми или иными людьми. Это не всегда бывает просто, «открывание дверей» может быть сложной задачей, решение которой требует усилий, изобретательности, настойчивости, терпения, умения обращаться с просьбами и прислушиваться к чувствам других.

В то же время для тех, кто находится внутри, дверь – это способ защиты от нежелательных вторжений. Карточки с дверями – это разговор о доверии, страхах, тревогах, возможности быть собой, ни от кого особенно не защищаясь.

В отличие от дверей окна – это все-таки не приглашение войти, а приглашение заглянуть. Это тоже способ взаимодействия с внешним миром, но через окна обычно проникают не люди, а солнечный свет, воздух, прохлада… И наверное, при работе с оконными карточками разговор зайдет скорее об ощущении свободы, «чистого воздуха», перемен. Несмотря на то что окна тоже занавешивают и даже закрывают ставнями, их держат открытыми (или приоткрытыми) чаще, чем двери. Хотя вероятность, что какой-нибудь наученный американскими психологами «специалист» войдет к тебе через окно, есть, но все-таки шторами защищаются скорее не от нежелательных гостей, а от холода, чересчур яркого света и неприятного вида за окном. Это – метафорически, а в нашей с вами психологической жизни – наверное, от излишней информации, впечатлений, неприятного окружения. Кроме того, зажженные окна – символ домашнего тепла и уюта, а значит, все, что связано у клиентов с этой проблематикой, выплывет наружу при работе с «оконными» карточками.

При взаимодействии с внешним миром важно еще, как ты выглядишь, поэтому окна и двери – это еще и «фасад». Это – внешний вид, первое впечатление, соответствие статусу дома. А значит, в психологической работе – это разговор о возможности или необходимости украшать себя, «держать лицо», снимать и надевать маски и пр.

Галя: Ну, я думаю, что эти карточки, как и все остальные, предоставят психологу гораздо более широкий круг проблем и тем. Да и вы, читатель, думаю, имеете свою точку зрения на обсуждаемые нами вопросы. И это здорово! Ведь наша задача – только лишь дать затравку, подтолкнуть вас к размышлениям.

И традиционно опишем вам два случая работы с применением «оконно-дверных» карточек.

Окна Тальи

Талья обратилась ко мне как к школьному психологу по поводу сына, ученика второго класса, мальчика закрытого, непослушного. Она просила помочь ей установить контакт между сыном и ее новым другом, за которого собиралась в скором времени выйти замуж.

По телефону она заявила: «Я приведу к вам мальчика, побеседуйте с ним, познакомьтесь, а уж после скажите мне, что в нем не так, чего он дичится и что мне с ним делать». Я пригласила Талью прийти ко мне одной и рассказать о себе, о семье, о Йони (так звали ее сына).

Мое предложение Талья приняла в штыки, однако смирилась и пришла.

Талья: Вам будет легко запомнить мое имя, ведь оно отличается от вашего всего одной буквой.

Галя: Мне действительно приятно, что у нас похожие имена.

Т.: Ну а остальное-то вряд ли похоже. Моя история отличается от всех других людей. Дело в том, что я – вдова. Мне 37 лет, у меня двое детей от моего мужа, который погиб на работе в результате аварии, и я вот уже четыре года вдова. Что вы еще хотите знать?

Видно было, что Талья не столько рассказывает, сколько «докладывает» свою историю. Она напряжена, холодна, защищена броней ухоженной внешности, вежливых улыбок, колючих глаз. Я выслушиваю ее жалобы на то, что Йони хочется постоянно находиться у бабушки, мамы погибшего мужа, он не любит бывать дома, хотя, по словам Тальи, почти сразу после смерти мужа она продала их квартиру, находившуюся рядом с коттеджем родителей мужа, и переехала в новую, в современном доме, где у каждого из детей есть своя полностью оборудованная комната, и «чего ему вообще не хватает?».

Слушая Талью, ее трагическую историю, я понимала, что одной встречей для знакомства с этой историей не обойтись, и пригласила ее на еще одну индивидуальную встречу, что вызвало у нее недоумение и раздражение.

Т.: Я думала, вы будете мне говорить, что делать, а вместо этого только я и говорю, а вы все новые вопросы задаете.

Однако, несмотря на все ее протесты и раздражительность, на парадоксальные реакции («Когда наши встречи закончатся, кто еще будет слушать все мои глупости?» и тут же: «Когда же я услышу ваш вердикт, дайте какое-нибудь заключение, что вы-то здесь видите, почему все так происходит?»), Талья, как мне показалось, даже с какой-то тайной радостью подчинялась моим указаниям по поводу состава приходящих на семейную терапию, дисциплинированно являясь то в одиночестве, то приводя детей, кандидата в мужья или свою бывшую свекровь. Но до этих встреч было еще далеко. Мне казалось необходимым притормозить «деловую» Талью и дать ей возможность медленно, не торопясь пережить снова ее трагическую историю, понять свои собственные чувства тогда и теперь и чувства окружающих ее любимых людей.

На следующей встрече я предложила ей использовать для рассказа карточки с изображениями окон.

Г.: Хочу предложить вам вглядеться в эти картинки. Здесь сфотографированы разные окна. Вас окружают разные люди, про которых мне хотелось бы послушать, чтоб понять, кто был с вами в детстве, кто ваши партнеры по воспитанию Йони сейчас. Может быть, вам будет легче рассказывать, если для каждого героя вашего рассказа вы выберете карточку с окошком, чем-то похожим на этого человека. Для каждого – свою карточку. Мне все равно, чем картинка будет похожа на этого человека, это вы сами решите. Здесь нет никаких правил, просто мне так будет легче воспринимать. Мы будем сначала класть картинки так, чтобы они отражали вашу семью. А потом посмотрим… Хорошо? Все понятно? Давайте начнем с ваших родителей.

Талья перебирает карточки. Вздыхает. Хмурится.

Т.: Как это ни странно, но я начну со своей свекрови. Я уже вижу карточку для нее. Отложу пока в сторону, а потом объясню вам, почему именно эта карточка ей подходит. Значит, хотите начать с мамы и папы. Ну, понятно. Психологи всегда хотят начать с мамы и папы. Вот эта карточка подходит для мамы. (Талья вертит в руках картинку с изображением окна в глухой стене, напоминающей крепость.)

Т.: Моя мама… Говорят, я на нее похожа. Я так не думаю. Хотя, как это ни странно, но со мной случилось то же, что и с ней. Она тоже осталась вдовой с двумя детьми. Только этим мы и похожи. Я тогда была маленькой, у меня был старший брат. Папа был в резервистской службе, погиб случайно. Когда я уже выросла, все выспросила у матери. Какой-то инцидент на границе. Не война. Уходил человек веселым, смеялся, целовал нас, и – раз, и нет у меня папы»…

Талья выбирает карточку с изображением «французского» окна с флажками и почему-то протянутой рукой.

Т.: Пусть вот эта будет папина (Приложение 4, рис. 4.1). В ней есть что-то армейское или, может, что-то государственное, все-таки он на службе погиб. И потом, это окно красивое, и папа был красивый.

Г.: Талья, а почему все-таки мамина картинка – именно эта?

Т.: Знаете, я передумала, пусть будет вот эта (Приложение 4, рис. 4.2). Не хочу быть злюкой. Конечно, не крепость. Просто вот такая стенка, аккуратная, чистая, дверь тоже аккуратненькая, комар носа не подточит. А что там за стенкой, за дверью – никто не знает.

Г.: Эта картинка представляется мне более «теплой», нежели первая…

Т.: Теплой? Да просто мама тоже на море живет, в Ашдоде… И все-таки – мама. Хоть у нее такой характер, что она от нас всегда порядка требовала, чистоты, поведения хорошего, но, с другой стороны, и заботилась, чтобы все у нас было. Не хочу огульно хаять ее.

Г.: А окно в крепостной стене было «хаяньем»?

Т.: Оно подходило к маме. Как она все вытерпела, когда папа погиб? Но и закрытость ее. Она со мной никогда про это не говорила. И ко мне она прохладно относилась. К брату – по-другому, я в мелочах это чувствовала. Наверное, поэтому я и вышла замуж за Йоси. Он меня боготворил. Для него я была на самом первом месте. Ни одна женщина не получала такого мужа. И больше у меня такого не будет. Он был идеальным, понимаете?

Г.: В чем?

Т.: Ну, например, он обожал меня кормить. Готовил он, как шеф. И каждый день что-нибудь новое. Понимаете, я из иракских евреев. У нас кухня своя. А он – из марокканских. Не знаю, насколько для вас понятна разница, но про кухню могу сказать, что марокканцы любят вкусно поесть и умеют. Как он кускус готовил! Я иногда во сне его ем, так когда просыпаюсь, у меня во рту еще вкус остается, и запах чувствую. Да… Поэтому я, собственно, так готовить еду и не научилась. Йоси все сам готовил, а если не успевал, заезжал к маме своей и привозил нам теплое. Мы тогда совсем рядом жили. Он даже хлеб сам пек. А сейчас… Детям нравится, когда я пиццу на дом заказываю, а отъедаются они у бабушки, у Йосиной мамы. (Талья держит в руках картинку.) Вот это мой Йоси (Приложение 4, рис. 4.3).

Наверное, я выгляжу немного удивленной ее выбором, Талья бросается объяснять.

Т.: Конечно, вы ожидали что-нибудь ресторанное, потому что я про еду рассказывала. Но еда – это только пример. А главное – что в его глазах я была прекрасна и так я себя и чувствовала. Эта скульптура, наверное, богиня какая-нибудь. И я была богиней. Это такое чудесное ощущение… А когда мне позвонили с его работы и сказали, что на него там что-то упало и он в больнице, в тяжелом состоянии… Для этих дней у меня нет слов. Ни слов, ни картинок… Я позвонила брату в Ашдод, чтоб он приехал, забрал детей, и поехала в больницу. Как такое могло произойти? Вы знаете, я до сих пор не верю, что со мной такое могло случиться! И папа, и Йоси! Как же так? Почему? Я часто просыпаюсь утром рядом с чужим человеком и не понимаю, что он здесь делает вместо Йоси? А иногда так задумываюсь, езжу по кругу, езжу… Мне кажется, если я проеду семь кругов, тогда вся лента этого ужаса открутится назад, и Йоси с работы вернется, и все снова у нас будет хорошо. (Талья держит в руках следующую карточку – Приложение 4, рис. 4.4.) Как вы думаете, эта орхидея – настоящая?

Г.: Важно, как ВЫ это чувствуете. Для кого эта карточка?

Т.: Для меня, конечно. Собственно, все равно, живая она или пластмассовая. Не округляйте глаза, я только хочу сказать, что мне эта картинка в любом случае подходит. Сейчас объясню. Вы поймете, вы хорошо слушаете, хотя я и думала, что слушать здесь буду я… Так вот, когда Йосю похоронили, я не поехала ни к свекрови, ни детей забирать, отсидела шиву в нашем с Йоси доме, а потом сразу занялась его продажей. Работы я ни одного дня не пропустила. Мне шли навстречу, когда надо было ехать оформлять что-нибудь, отпускали, не чиня препятствий. А бюрократии было ой как много всякой. А я раньше ничего такого не делала, не знала даже, где какие бумаги лежат, на ипотеку, например. Во всем пришлось одной разбираться, и на каждом шагу наталкивалась на Йосину заботу. Так у него все было разложено по папочкам, подписано. Шиву я всю проорала, чуть волосья из себя не повыдергивала, хорошо, что детей дома не было, а потом – все, как будто рот на молнию застегнула. Только работа, заботы. И еще я в тренажерный зал ходила по вечерам, чтобы умучиться так, чтобы упасть в постель и до следующего рабочего дня проспать.

Г.: А дети? Что было с детьми?

Т.: А их свекровь к себе забрала. И я подумала, что это правильно. Дочка в том районе в школу ходила, а Йони – в детский сад. Я не хотела их дергать. Я уже тогда переехала в другой район. А они до сих пор здесь учатся, в этом микрорайоне, а что – удобно, утром я их привожу, а после школы они идут к бабушке, из ее окон прямо школьный двор видно. Там у них все – и учебники, и игрушки, и друзья. А вечером я их забираю. Только вот с Йони проблема – он возвращаться домой не хочет, приходится его часто оставлять там. Поэтому я и обратилась к вам… Пора уже домой его вернуть…

Г.: Хорошо, мы поговорим об этом. Я вас перебила про орхидею.

Т.: Да. Про орхидею. Я и есть орхидея. Иногда – живая, ухаживаю за собой, занимаюсь спортом, все у меня тип-топ в смысле косметики, одежды, маникюр-педикюр, все такое. Развлекаюсь, за границу езжу. На работе очень продвинулась. А вот чувствую себя частенько – как будто за стеклом, как будто в стеклянном шаре. Смотрю на все вокруг, словно они – живые, а я – пластмассовая. Так куда эту карточку класть?

Я кладу карточки по схеме генограммы: мама-папа, под ними кар точку Тальи, сбоку – карточку ее погибшего мужа.

Г.: Вы говорили про старшего брата. Это тот самый, у которого вы оставляли детей, когда Йоси умер. Для него хотите подобрать карточку?

Т.: Конечно. Причем я дам им вот эту, двойную (Приложение 4, рис. 4.5). Ему и его жене. Они как нитка с иголкой. Вечно вместе, думают одинаково, ко всему одинаково относятся. Как близнецы.

Г.: И здесь нет одного окна мужского, а другого женского?

Т.: Да не важно это. Важно, что их двое. Нет, у них, конечно, и дети есть. Четверо. Но они всегда – единым фронтом. И в хорошем смысле, и в плохом. Друг без друга никуда. Короче, с ними все понятно. Это – мой резерв. Я к ним и детей могу отправить, они и за мамой ухаживают, поскольку в одном городе живут. И когда помочь надо было по хозяйству, мне приятней, чтоб брат приехал, а не свекор. Я их у себя не очень-то хочу видеть.

Г.: Раз вы заговорили про свекровь, может, уже покажете карточку, которую подобрали для свекрови?

Талья довольно улыбается, почти ухмыляется. Переворачивает и подает мне вот такую карточку (Приложение 4, рис. 4.6). Она довольна произведенным на меня эффектом.

Т.: Ага! Вы-то были уверены, что она доб рая марокканская бабушка? Ухаживает за внуками, варит? А для меня она – вот такая, лев с открытой пастью. Даже если бы она была здесь, я бы все равно выбрала для нее такую карточку.

Г.: Ну что ж, я и сама не была без ума от свекрови, а все-таки почему же лев? Да еще такой – с разверстой пастью, с клыками. Он же страшный…

Т.: А вы сами посудите, что она со мной делает! Начнем с того, что я для нее никогда не была хороша, а уж как Йоси погиб, так и вовсе все я неправильно делаю. Главное, конечно, что переехала от них подальше, что не умерла от горя, что на работе продвинулась, что выгляжу хорошо, что женихи у меня есть.

Г.: Довольно ожидаемо. И выражает она все это по-львиному?

Т.: Она – хищница, потому что забрала у меня сына. Думаете, он просто так домой ехать не хочет? Она же его избаловала вконец. Он у них делает что хочет, ест что хочет.

Г.: Ест?

Т.: Да. Что хочет и когда хочет. У меня дома – порядок. Чистота. Мои правила. А он начинает капризничать, ночью просыпается, говорит: «Хочу вермишели!» Ну каково? И не засыпает потом. Потому что бабушка побежит варить для него все, что он ни попросит, в любое время суток.

Г.: Вы же не думаете, что она специально его балует, чтобы вам с ним потом трудно было?

Т.: Нет, конечно, нет. Но у нее совсем крыша поехала по отношению к Йони. Она и зовет его то Йони, то Йоси. Каково мне это слышать? А из своего дома они устроили Йосин музей. Все завешано его фотографиями, на полках – его игрушки, только что распашонки не вывесили. Знаете, какую картинку его мама бы для Йоси подобрала? Вот эту (Приложение 4, рис. 4.7). Во-первых, потому что у них еще три дочки, у которых миллион детей, но только Йоси для нее – свет в окошке. А теперь – мой Йони. Такое чувство, что от Йоси осталась вот эта дырка, которую они сейчас затыкают Йони. И вся эта конструкция – что-то застывшее, не сдвинешь с мертвой точки.

Г.: Вам часто приходится бывать в этом «музее»?

Т.: Говорю же вам, каждый день я забираю оттуда детей. Конечно, сижу у них несколько минут. Иногда ем. Уговариваю Йони поехать домой. На прошлой неделе он согласился поехать, а по дороге говорит: «Возвращай меня назад, иначе открою дверь машины и сам выпрыгну». Пришлось вернуть. Он пытается и мной вертеть, как он бабкой вертит.

Г.: А что Йосин папа? Кто он в этой картине?

Т.: Он меня меньше раздражает, хотя, понимаете, ведь он воспитал Йоси, научил его всему, играл с ним, теперь он и Йони учит тому же. Получается, что Йони становится все больше и больше похож на Йоси. Он повторяет все дедовы жесты, интонации, а это ведь и Йосины жесты и интонации…

Г.: То есть мама Йоси создает музей из предметов, а папа – из внука?

Т.: Получается, что так. Но ему, как это ни странно, я благодарна. Ведь Йони не привязался ни к одному из моих потенциальных женихов, а мальчику все-таки нужен мужчина. Если бы еще он его не баловал, не потакал бы бабушке, слушал меня, а не ее… Но он под пятой у нее… Я выберу ему вот эту карточку (Приложение 4, рис. 4.8). Это – дверь в раскрашенном киоске со всякими глупостями, которые дети так любят. Это подходит моему свекру.

Г.: Отец и мать Йоси тоскуют по нему, ощущают его отсутствие. Вы тоже очень остро чувствуете, как вам его не хватает, даже фантазируете, что все может вернуться назад. Вот это общее, что есть между вами: горе, потерю, – вы обсуждали когда-нибудь с его родителями?

Т.: Я – не «тоже»! У меня совсем по-другому. Они хотят взять себе моего Йосю, отобрать его после смерти! Мы его до сих пор делим. Каждую секунду в их доме я чувствую, как они осуждают меня за то, что я хочу жить дальше. Надо бы забрать у них Йони силой и больше никогда к ним не возвращаться. Но ради Йоси я не делаю этого. Вы себе не представляете, как он любил свою маму! Как нет больше такого мужа, так нет больше и такого сына! Они разговаривали по телефону каждый день, он заезжал к ним каждый день! Все праздники мы проводили только у них. Как он нахваливал ее стряпню! Понимаете теперь, почему я не могу отобрать у них Йони? У свекрови всегда было больное сердце, отбери я у нее Йони, еще случится чего…

Г.: А вашего кандидата в мужья вы когда-нибудь привозили к ним знакомиться?

Т.: Вы серьезно? Конечно, нет!!! Они никогда не упоминают его имени, ведут себя так, как будто я и не собираюсь замуж. У меня уже есть дата свадьбы. Не скоро, конечно, но определенно. А я вынуждена справлять у них все праздники без него, без Виктора! Ну, нормально это?

Г.: Вы говорите, что разница в том, что вы хотите жить дальше, а родители Йоси хотят законсервировать память о нем…

Т.: Понимаете, Йоси у нас как будто разный. Вот как у меня на карточках: для меня один, а для них другой. Своего я все равно не отдам. Вы думаете, меня это злит, что они его образ как-то изменяют? Отбирают не только сына, но и мужа?

Г.: Я думаю о тех словах по поводу пластмассовости орхидеи. Почему вы остановили процесс переживания боли, постарались отрезать, уехать из дома, уйти в работу и спорт? Очевидно, что боль была невыносима…

Т.: Я перестала чувствовать. Но это – ощущение не из приятных. Влюбиться я не могу, радоваться по-настоящему не могу. Сплю с мужчиной, собираюсь за него замуж, а сама как будто смотрю на это со стороны. Как будто это и не я. Свекровь, конечно, не такая. В этом смысле, знаете ли, марокканцам вообще можно позавидовать, вот уж у них чувства, так чувства. Они не боятся чувствовать. Вы именно это мне хотели сказать? Что меня бесит, что они чувствуют, а я – нет?

Г.: А это действительно так?

Т.: Надо подумать. Простое объяснение. Но меня ведь можно понять, правда? Мне надо было продолжать все одной, а они были вместе, мне реально было куда сложнее! Я понимаю, что страшно потерять сына, единственного и любимого. Но остаться одной с двумя детьми – думаете, не страшно?

Г.: Страшно и больно.

Т.: Давайте дополним картину семьи. У Йоси три сестры. Это я делаю просто потому, что люблю порядок. Что начала, обязана закончить. Но они, видите ли, абсолютно о-ди-на-ко-вы-е!

Кажется, что Талью веселит тот факт, что она может высказать про каждого все, что думает. Так же, как и в случае с выбором картинки для свекрови, ее веселит возможность быть агрессивной по отношению к родственникам Йоси.

Т.: Я вот тут нашла три похожих окна. Они простые женщины, клуши – дом, дети, сплетни, покупки. Я, конечно, знаю имена всех их детей, всем подарки покупаю, мы же все праздники вместе празднуем, но где они и где – Йоси! Вот их карточки (Приложение 4, рис. 4.9, 4.10, 4.11). Ну, посмеялись, а теперь я хочу выбрать карточки для своих детей. Знаете, что смешно? Когда вы предложили мне это задание, я подумала: «Психологи, что с них возьмешь, придумают какую-то ерунду!» А теперь вот так увлеклась, самой хочется подумать, поперебирать эти картинки и выбрать для детей. Моя Нина – вы еще про нее ничего не слышали – замечательная девочка. Вы должны прийти на ее спектакль в школу. Она будет играть главную роль. Нина совсем не такая, как Йони. Она не грустит, не капризничает, она веселится, живет полной жизнью. У нее много подруг, она все время в фэйсбуке, общается с подругами. Какое же окно я выберу для нее? Я могла бы выбрать вот эту, с ангелочками, она обожает ангелочков, всю комнату ими украсила. Но здесь мне не нравится, что часть окон открыта, часть – закрыта. А Нина – вся открытая, веселая, деятельная. Я, пожалуй, выберу вот эту (Приложение 4, рис. 4.12). Эта больше ее отражает. Цветная, яркая, выдающаяся. И все окна открыты.

Г.: Когда вы говорите про Нинину открытость, вы имеете в виду, что она делится с вами своими чувствами, вы обсуждали и смерть папы, и его музей у бабушки и дедушки? Она ведь каждый день возвращается туда из школы, я правильно понимаю?

Т.: Правильно, что возвращается из школы к бабушке. Не правильно, что мы что-то обсуждаем. Мы ничего не обсуждаем. С ней не надо обсуждать. Что обсуждать? Я же вам говорю, она – веселая, довольная. Она любит свою комнату в нашем новом доме, уходит туда, сидит в фэйсбуке, общается с подружками, у нее их пропасть, она очень популярна. Что еще тут обсуждать?

Г.: То есть Нина, так же, как и ваша мама после смерти мужа, так же, как и вы после смерти вашего мужа, ведет очень деятельный образ жизни, но не рассказывает вам о том, что она чувствует?

Т.: Я не смотрела на вещи под таким углом. А вы думаете, что она чувствует что-то другое, что она не веселая на самом деле? Что вы хотите сказать? Что в этом плохого?

Г.: Я только хочу сказать, что, как вам и говорили, видимо, вы действительно во многом похожи на свою маму, а Нина похожа на вас. И вы можете понять, что она чувствует, понаблюдав за собой. Вы говорили, что вам трудно не чувствовать и что вы были очень деятельны после смерти Йоси и остаетесь деятельной сейчас. Если мы посмотрим на Нину, вы видите что-то похожее в ней на вас?

Т.: Мне трудно так сразу… Видите ли, я считала, что Нина – это мой успех, там мне не надо ни о чем думать. Не надо волноваться. С меня довольно и Йони. Я хочу поговорить о Нине потом, когда вы с ней познакомитесь. Не верю я, что ей плохо. Мы с ней любим наши девчачьи вылазки на шопинг, она такая же модница, как и я. Когда устаем мотаться по магазинам, садимся в кафе. Если бы ей было плохо, я бы заметила.

Г.: Хорошо. Тогда закончим карточкой для Йони?

Т.: Йони, Йони! Сколько мне хлопот с этим мальчишкой! И знаете, я обвиняю Виктора, что он совсем не хочет мне помочь. Если бы он делал для Йони то, что делает его дед, занимался бы с ним, обнимал, целовал, Йони больше хотел бы быть дома.

Г.: Скажите, а у вас дома тоже есть фотографии папы Йони?

Т.: Нет. Совсем нет. Достаточно одного музея… У меня все по-другому. И я считаю, что это правильно. У меня дома есть границы, у меня нет еды (смеется), у меня чистота, так что все его игрушки у бабушки. Но в его новой комнате – хорошая мебель, лучший компьютер! Конечно, все друзья живут возле школы, но я готова когда-нибудь позвать к нам мальчиков, подвезти их. Может, на его день рождения? Хотя все равно бабушка устроит его лучше, и друзьям его удобнее туда прийти… Так какая же карточка для него? Нужно что-нибудь маленькое, незащищенное, но и такое, как бы сказать… Вот как для старушки я выбрала льва, так и для этого малявки надо найти что-то, чтобы показывало, как он нами всеми крутит… Вот эта подходит тем, что он – между (Приложение 4, рис. 4.13). Между одним домом и другим. Не дает мне обрубить эту связь. Нине уже бабушка с ее музеем не нужна. Да бабушка и сама Нину отпустила. А Йони все еще там. Она его крепко держит. Да. Это окно – это Йони. Драгоценный, потому что он – сын Йоси… Висящий между нами.

Талья откинулась на спинку стула.

Т.: Я устала. Это было нелегко. Спасибо.

Двери хлопают

Какой набор карточек выбрать для того или иного случая? Задаваясь этим предполагаемым вопросом, я припомнила случай из недавней практики.

Был такой спектакль – «Двери хлопают». Про что – я точно не помню. А название всплыло в памяти, когда я слушала рассказ мамы двух моих маленьких пациенток. В ее рассказе двери открывались, закрывались, распахивались с треском, захлопывались с такой силой, что стены сотрясались, так что не нужно было много думать, чтобы предложить рассказчице использовать «дверные» карточки для организации ее запутавшего меня повествования.

Впрочем, посвящу читателей в детали этого случая. В конце августа, прямо перед началом учебного года город, в котором я живу и работаю, подвергся ракетному обстрелу. Парадокс влияния ракетных обстрелов на детей заключается в том, что самих ракет мало кто боится, да и мало кто от них пострадал физически. Зато многие боятся сигнала тревоги, мерзкой заунывной устрашающей сирены, накрывающей город пеленой ужаса, мгновенно его опустошающей, совершающей с ним непонятное превращение. Сирены, взволнованность родителей, иногда их излишне истеричное поведение во время обстрелов – и, как результат, огромное число обращений к психологам после каждой порции ракетных атак. А тут еще и прямо перед первым сентября!

Среди многих обращений было и обращение по поводу девочки Ноа. В школе сообщили: хорошая девочка, перешла в третий класс, в прошлом году избрана в школьный совет от младших классов, учится хорошо, подружек много, в параллельном классе учится ее сестра-близнец, девочки очень похожи, но у сестренки – большая родинка на лице, так что их легко различить. С просьбой направить дочь к психологу обратилась мама, описывающая поведение девочки дома, разительно отличающееся от поведения в школе. По словам матери, Ноа не соглашается выходить из защищенной комнаты (домашнего бомбоубежища) и ночевать в своей комнате, более того, она требует, чтобы и мама и все четверо детей спали в бомбоубежище, и добивается своего криками и плачем. Ноа не отпускает маму в туалет, требует, чтобы та оставляла дверь в туалет открытой.

На встрече с Ноа я знакомлюсь с красивой, крупной, физически сильной девочкой с хорошей речью и способностью к самовыражению. Однако ее поведение в присутствии матери разительно отличается от поведения «один на один». Передо мной две Ноа: одна – противная капризуля, другая – сотрудничающая, разумная девочка. Прошу Ноа нарисовать место, где она чувствует себя абсолютно защищенной, и, к моему удивлению, получаю рисунок класса. Ноа подробно и любовно рисует каждый стол и стул, подписывает имена детей, изображает их школьные рюкзаки, висящие на спинках стульев, подробно рассказывает мне, какие плакаты и таблицы развешаны на стенах в ее классе. Разумеется, такой выбор заставляет задуматься. Обычно дети выбирают свою комнату, свое место возле компьютера, кровать, родительскую спальню, очень часто – воображаемое место на берегу моря или что-то из приятных воспоминаний поездок с родителями в парки, иногда – автомобиль, в котором вся семья отправляется на отдых. Однако выбор места, никак не связанного с домом и родителями, которые по определению должны защищать, явно наводит на мысль, что не все в порядке «в датском королевстве». С этим вопросом я и обращаюсь к матери.

А дальше от встречи к встрече я слышу от нее фрагменты семейной истории, которые никак не складываются в моей голове в целостную картину, а вызывают то самое впечатление постоянно хлопающих дверей, с которого я и начала свой рассказ.

Г.: Михаль, я хочу остановить вас и попытаться понять, что же все-таки вызывает у Ноа, а теперь уже и у ее сестры Авиталь их тревоги и страхи. Когда я вам рассказала, что Ноа в качестве места, где она чувствует себя абсолютно защищенной, выбрала свой класс, вы заплакали. Слезы так и брызнули у вас из глаз, настолько это сообщение было неожиданным и болезненным. До этого, когда я спрашивала вас о возможных стрессах, которые перенесли дети, кроме ракетного обстрела, вы сказали, что дома все в порядке, хотя два года назад вы расстались с папой девочек. На прошлой встрече вы рассказали, что расставание ваше было очень болезненным и сопровождалось ссорами, взаимными обидами, битьем посуды. Однако сейчас дети регулярно встречаются с отцом, и вы не видите никаких особых проблем в их взаимоотношениях.

Михаль кивает и неловко улыбается, она хочет, чтоб я поняла суть ее взаимоотношений с мужем, и в то же время ей неловко, что я знакомлюсь с импульсивными сторонами ее характера.

Г.: Мы с вами предположили, что сирены и ощущение опасности вызывают в девочках травматические воспоминания о периоде вашего бурного расставания с мужем, и тогда Ноа, а за ней и Авиталь пытаются контролировать ситуацию, диктовать, что вам делать. Удивительно, что по прошествии двух недель с момента окончания обстрелов и после нескольких встреч у меня ситуация в вашей семье только ухудшается. Я заходила к девочкам в класс, наблюдала за ними на уроках и на переменах. Они внимательны, выполняют все задания, на переменках веселятся, играют с подружками. В школе все в порядке. Сегодня вы рассказываете, что папа очень хочет вернуться и просит вас об этом. Вы рассказывали об этом девочкам? Что они думают об этом?

Михаль чувствует себя неловко, но начинает рассказывать.

М.: Алон возвращался несколько раз с тех пор, как ушел из дома. Он совершенно сумасшедший. Он приходит пообщаться с детьми и умоляет меня позволить ему остаться. Несколько дней у нас все прекрасно, мы любим друг друга, а потом он опять уходит. Девочки каждое утро проверяют, дома ли его вещи, им так грустно, когда он уходит.

Г.: То есть когда вы говорили, что расстались с мужем…

М.: Конечно, мы расстались. Он постоянно живет со своей мамой. Но он заваливает меня эсэмэсками, хотите почитать? Я получаю в день до десяти эсэмэсок. Вот, читайте сами!

Г.: Если вы хотите, то просто перескажите их содержание.

М.: Он пишет, что я – лучшая женщина на свете, самая красивая, самая привлекательная, он извиняется за свое поведение и умоляет позволить ему вернуться домой.

Г.: И?

М.: Не знаю, иногда я его жалею и позволяю вернуться… А как вы думаете? Разрешить ему вернуться? Даже если знаешь заранее, что потом он опять уйдет?

Г.: Как часто это случается? И что такое эти два года после расставания? Чем они отличаются от тех времен, когда вы ссорились, но не расставались? Что вы объясняете детям по поводу приходов и уходов отца?

Михаль затрудняется ответить на вопросы в обобщенном виде, для нее каждый уход и каждое возвращение мужа – это отдельный случай со своей отдельной причиной. Она пытается рассказать по порядку, что происходило между ними, что вызывало гнев со стороны каждого из них и приводило к разрывам. Не знаю, как и что понимали дети в отношениях родителей, но у меня шла кругом голова. Двери хлопали и хлопали в этом доме.

Г.: Михаль, мне нужен небольшой порядок, я перестала понимать, что происходит, и думаю, что это отражает и ваше состояние, и состояние детей. Давайте попробуем взглянуть на папины уходы и приходы со стороны. Представьте себе ваш дом и входную дверь в нем. Я так и слышу, как она хлопает, то впуская, то выпуская Алона.

М.: «Впуская» – это правильно. Но вот его уходы… Честно говоря, иногда он уходит сам. А иногда я его выгоняю.

Г.: Посмотрите, вот у меня картинки с изображениями разных дверей. Вы попытаетесь рассказать мне все сначала и каждый приход и уход Алона будете отмечать кажущейся вам подходящей картинкой.

Михаль улыбается. Отстранение успокаивает ее раздражение, она хочет понять, что происходит в ее отношениях с мужем, как это влияет на детей. Постепенно она начинает брать часть ответственности на себя. Хотя Алон до сих пор описывается ею как «сумасшедший».

Впоследствии мы продолжали использовать формулу хлопающих дверей, поскольку приходы и уходы Алона продолжались в течение почти всего учебного года. Михаль рассказывала, что подала заявление на развод, а потом звонила и заявляла, что она счастлива с лучшим мужчиной на свете.

Жалобы на поведение дочек продолжались. Было понятно, что с сиренами их проблемы мало связаны. Девочки, что называется, привели своих родителей на терапию, что часто случается, когда дети развивают у себя симптомы, вызывающие тревогу у родителей. А на терапии выясняется, что причина «плохого поведения» – внутри семьи.

Супружеские отношения – совсем не моя территория. Я школьный психолог. На встречах с Михаль и Алоном я пыталась, насколько возможно, работать с ними как с родителями, а не как с парой, убеждая их обратиться к другому психологу для прохождения супружеской терапии. Было ясно, что мама и папа не собираются расставаться, хотя при этом они обвиняли друг друга во всех смертных грехах и как могли, демонстрировали окружающим, что ненавидят друг друга. Они успешно развалили семейный бизнес, расшатали свою экономическую базу, нервы двух прелестных девочек (с двумя мальчиками я не познакомилась), поссорили семьи своих родственников, впутывая их в свой конфликт, – все пошло в топку этой любви-ненависти.

На встречах со мной Михаль брала в руки карточки с дверями, раскладывала их в том порядке, в котором разложила в первый раз, постепенно наполняя содержанием то, что «между дверями»: влияние родственников и «друзей», финансовые проблемы, всплески ревности, унижения и оскорбления со стороны Михаль, инфантильность Алона, чуть что убегающего к маминой юбке, а в основном – недопонимания и те «проверки», которые Михаль и Алон устраивали друг другу.

Постепенно Михаль выстроила последовательность картинок, которая помогла ей обобщить и понять причины размолвок с Алоном.

Между тем поведение девочек дома становилось все более агрессивным. Михаль и Алон осознали, что причиной тому служит не плохой характер Ноа и Авиталь, а жизненная потребность девочек сохранить семью или хотя бы одного из родителей.

На последние две встречи Михаль и Алон приходили вместе. Алон был в курсе игры в «хлопанье дверей». Их работа по формированию общего взгляда на то, что происходило «между хлопающими дверями», ощущалась мной почти физически. Они обсуждали ситуации, стараясь не обидеть друг друга, вместе с тем пытаясь объяснить партнеру, что чувствовал каждый из них. Не всегда они приходили к общему видению, тогда кто-то из них напоминал другому, что они и не обязаны относиться ко всему одинаково, важно только признать право каждого на свое видение и не гневаться. Родители школьниц-близняшек заявили, что теперь они – команда, готовая вернуть своим детям защищенный дом.

Поскольку я привела этот случай, желая проиллюстрировать еще раз использование карточек, попробую сфокусироваться только на их роли в данной терапии. Запутанный и запутывающий рассказ Михаль, тонущей в эмоциональных подробностях уходов и возвращений мужа, заставил меня ввести технику отстранения и дать Михаль возможность взглянуть на ее историю со стороны. Подбирая определенные картинки к определенным ситуациям, Михаль начала задумываться и о том, кто из них и когда был инициатором уходов и приходов. Оказалось, что ее муж не такой уж и «сумасшедший», как она хотела это представить вначале, так как в большом числе случаев не Алон, а она сама инициировала возвращения мужа или по крайней мере сотрудничала с Алоном, провоцируя у того желание вернуться, а затем создавала невыносимые условия, вынуждающие его в очередной раз хлопнуть дверью.

Выстраивая вновь и вновь последовательность, достраивая и изменяя ее, она в конце концов увидела борьбу двух супругов за власть и контроль в доме, осознала разрушительные последствия своей несдержанности для себя, для своего комфорта, для бизнеса и карьеры мужа, а главное – для психологического здоровья любимых ею детей.