1

ТЕЛЕФОННЫЙ звонок прозвучал неожиданно громко и тревожно. Человек в строгом синем костюме, внимательно слушавший выступление по телевидению лидера оппозиции в конгрессе, невольно вздрогнул и потянулся к трубке. Его рука на секунду застыла в нерешительности над аппаратом. Ему совсем не хотелось беседовать с кем бы то ни было здесь, в Сан-Франциско. Его ждут в столице, и передававшаяся речь лишь подтверждала неотложность поездки.

Лидер немногочисленной группы либералов в конгрессе не нашел ничего лучшего, чем потребовать принятия срочных мер для улучшения жизни миллионов второсортных американцев, всех этих черных, коричневых, желтых и белых голодранцев, скитающихся по стране в поисках хлеба и работы. Но при чем тут правительство? В Америке все решает частная инициатива. И ни президент, ни конгресс не обязаны заботиться о лишних людях, не сумевших найти себе место под солнцем.

Мало того, этот безответственный либеральный деятель возомнил себя экспертом в вопросах внешней политики. Он призывает к переговорам с коммунистами, ссылается на пример некоторых европейских стран, извлекающих прямые выгоды из сотрудничества с Советами.

К счастью, Америка не похожа на старую, дряхлую Европу. В Новом Свете есть люди сильные и решительные, готовые, не колеблясь, пустить в ход оружие, чтобы предотвратить распространение коммунистической заразы, чтобы подавить любое восстание, ущемляющее интересы Америки, в любой точке земного шара. Но им мешают трусы и предатели, просочившиеся в конгресс и в правительственные учреждения. Их надо разоблачить, всех до одного. И эта священная миссия поручена ему, Генри Макслотеру. Он не сомневается в том, что лидер оппозиции — замаскированный «красный», подкупленный русскими. Будь он стопроцентным американцем, ему бы и в голову не пришло выступить с критикой блестящей идеи Макслотера, одобренной в конгрессе подавляющим большинством…

Резкий звонок прервал ход его мыслей. Он встал, недовольно повел плечами — костюм сидел мешковато на его коренастой фигуре. Нехотя снял трубку. Ну конечно, это был Майкл Листон, его помощник и доверенное лицо, член национального совета национал-кон-сервативной партии. Макслотер был председателем этой партии. Созданная всего несколько лет назад, она становилась заметной политической силой в стране, а имя Макслотера все чаще мелькало на страницах газет.

…Кто бы мог подумать, что мелкому лавочнику, торговавшему в Бруклине подтяжками и патентованными медикаментами сомнительного свойства, журнальчиками «для мужчин» и жевательной резинкой, уготована столь блистательная карьера! Герой-доброволец вьетнамской войны, успешно расправлявшийся с безоружными туземцами дошкольного и пенсионного возраста, стал кумиром американских ура-патриотов. В Белом доме президент самолично вручил ему орден «За выдающиеся заслуги». На фотографии, запечатлевшей этот знаменательный момент, президент написал: «Сержанту Генри Макслотеру — мужественному американцу, борцу за освобождение азиатских народов от коммунизма».

Фотография с надписью президента обошла всеамериканские газеты и способствовала росту популярности обоих запечатленных на ней лиц. Ее оригинал, оправленный в золотую рамку, красовался ныне в рабочем кабинете Макслотера, рядом с его настольными книгами — Библией и «Майн кампф».

Вьетнамская эпопея открыла перед Макслотером двери в федеральный конгресс. Военным корпорациям нужен был свой герой-законодатель в Вашингтоне, и они не пожалели долларов на его избрание. Так началось восхождение по крутой лестнице политического лицедейства.

Новичок оказался хватким. Он легко овладел нехитрым словарем социальной демагогии, по совету друзей-лоббистов объединил своих единомышленников в новую партию и получил поддержку со стороны весьма влиятельных и несметно богатых кругов. На последних президентских выборах кандидат национал-консерваторов Макслотер собрал более десяти миллионов голосов.

Впечатляющий скачок в популярности позволил ему занять престижный и влиятельный пост в высшем эшелоне власти — он был назначен директором Федерального департамента расследований. Это мрачное учреждение, при одном упоминании которого американцев бросало в дрожь, успешно развивало фундаментальные традиции антикоммунизма, тотальной слежки, запугивания и расправ со всеми стоящими «левее центра».

— …Я должен немедленно переговорить с вами, — звучал в трубке взволнованный голос Листона. — Национальный совет вновь обсуждал этот вопрос. Мы пришли к выводу, что ваше решение может привести к тяжелым и неожиданным последствиям.

— Какого черта, Майкл! — нетерпеливо перебил его Макслотер. — Зачем вам понадобилось из-за решенного вопроса лететь в Сан-Франциско? Мы уже обговорили все, и я намерен довести дело до конца. А если в национальном совете завелись «красные» или просто слабонервные субъекты, то от них надо как можно быстрей избавляться. Запомните это, Майкл!

Голос Листона слегка дрожал, когда он вновь заговорил:

— Генри, вы не можете так думать обо мне. Я этого не заслужил. — Листон судорожно глотнул воздух. — Члены совета боятся не за себя — за партию и за вас. Трудно предположить, чем все это…

— Плевать! — Макслотер сказал это беззлобно, даже безразлично. Ему наскучил разговор, и он решил повесить трубку. — У меня не осталось времени на пустую болтовню. Я должен ехать в аэропорт. Прощайте, Майкл!

— Одну минуту, босс, не кладите трубку. — В тоне Листона появились умоляющие нотки. — Мы не можем обсуждать этот вопрос по телефону. Уделите мне несколько минут. Я здесь, внизу, в вестибюле. Если вы торопитесь на самолет, разрешите мне сопровождать вас в аэропорт.

Макслотер не видел смысла продолжать разговор, но, если Майкл хочет составить ему компанию на утомительном пути к аэропорту, пусть помучается. Еще никто не получал удовольствия от езды по улицам Сан-Франциско в часы «пик». Тем более в эти дни, когда проходит забастовка рабочих городского транспорта, требующих повышения заработной платы.

Макслотер не сомневался в том, что забастовка спровоцирована «красными», и решительно высказался по этому поводу в прессе, требуя отдать под суд руководителей профсоюза. Однако настырные либералы во главе со своим лидером, не поленившимся прилететь на несколько дней в Сан-Франциско, оказались проворнее. Ссылаясь на малоизвестные статьи давно устаревшего закона, они добились создания примирительной комиссии, и почтенным отцам города пришлось сесть за один стол со смутьянами. Но какие могут быть переговоры с людьми, по которым тоскует скамья подсудимых?! Макслотер уезжал из города, потирая ушибленный нос, но собираясь крепко дать сдачи.

 

2

У МАШИНЫ, поданной к подъезду гостиницы, ждал Листон — сухопарый молодой человек с бледной невыразительной физиономией. Машина мягко тронулась с места, и прерванный разговор возобновился. Листон убеждал босса не настаивать на явке премьер-министра Канады в Федеральный департамент расследований для дачи показаний. Макслотер, глядя в окно, равнодушно разъяснял, что сейчас слишком поздно говорить об этом. Сообщение о его решении, сопровождавшееся недвусмысленными угрозами в адрес соседей, попало в газеты, и премьер-министр уже успел высмеять Макслотера по телевидению. Десятки миллионов на континенте слушали этот получасовой урок остроумия. Его едкие слова до сих пор звучат в ушах Макслотера. Не думает ли Листон, что уважающий себя политический деятель может спокойно снести насмешку? Перчатка поднята!

Национальный совет, по словам Листона, считал, что риск чересчур велик. Премьер-министр пользуется авторитетом не только в своей стране, но и на международной арене. Его вызов на допрос будет воспринят как оскорбление канадского народа, посягательство на суверенитет соседнего государства и грубейшее нарушение международного права. Разразится грандиозный скандал. Макслотер навлечет на себя и на свой департамент гнев мирового сообщества. К тому же нельзя забывать о том, что департамент расследований пользуется не слишком большой популярностью в самих Соединенных Штатах. Зачем же подвергать серьезному риску свою столь завидную карьеру?

— Я рисковал и раньше, и все мне сходило с рук благополучно, — отрезал Макслотер. — Найду выход и теперь. — Его густые темные брови резко опустились, придав лицу выражение непреклонности, а глаза метнули молнию. — Для меня не существует «неприкасаемых» лиц, будь то садовник или президент. — Он произносил слова подчеркнуто медленно, с нарастающим пафосом. — Нет такого человека, который избежал бы тщательного и самого пристрастного расследования, если имеется хотя бы намек на то, что его действия или убеждения наносят ущерб интересам нашей страны или содействуют успехам мирового коммунизма. Мой священный долг перед Штатами и всем свободным миром…

— Такого рода патриотические речи хороши для прессы, — попытался вставить слово Листон.

— Вы считаете меня болтуном? — На лице Макслотера появилась зловещая улыбка, не предвещавшая ничего доброго неосторожному оппоненту. — Как вам хорошо известно, я не только разговариваю. Я умею действовать. И вы в этом очень скоро убедитесь.

Макслотер замолчал, продолжая зло ухмыляться. Потом добавил:

— А если кое у кого из национального совета пошаливают нервишки, пусть отправляется на лечение во Флориду. А еще лучше в Италию, в Швейцарию, ко всем чертям! Партия обойдется без них.

Разъяренный шеф сыскной службы повернулся к собеседнику, взял его за лацкан пиджака и притянул к себе с такой силой, что Листон не на шутку струхнул и невольно отпрянул от разбушевавшегося босса.

— Запомните, — Макслотер говорил медленно, старательно выговаривая каждое слово, — директор Федерального департамента расследований подчиняется только господу богу. А те, кто ходит по нашей грешной земле, все у меня вот здесь.

И он с силой сжал кулак, так, что хрустнули суставы пальцев. Немного успокоился, отодвинулся от Листона и проговорил гораздо тише:

— Не забывайте, что президент никогда еще не оспаривал моих решений, — он медленно поднял руку и несколько секунд молча любовался своим квадратным кулаком молотобойца, затем твердо закончил фразу: —…и не станет этого делать. А самое главное — меня поддерживают те, с кем уж никто не смеет не считаться. Так и передайте своим друзьям-шизофреникам!

Макслотер выразительно покрутил пальцем у виска, не оставив сомнений в весьма низкой оценке умственных способностей своих коллег по руководству партией, и нравоучительно заключил:

— Пора бы им поумнеть, если они не хотят вылететь из национального совета.

Разговор был окончен. Остаток пути Макслотер угрюмо молчал, а Листон не решался нарушать его раздумий.

Прощаясь в аэропорту, Листон пожелал шефу счастливого пути и выразил надежду на благополучный исход рискованного предприятия. Макслотер в ответ растянул уголки рта, изобразив подобие улыбки. Видимо, он не в силах был отогнать какую-то навязчивую, не покидавшую его мысль.

— Можете об этом не беспокоиться, старина, — выдавил он из себя, глядя куда-то поверх головы собеседника. — Лучше-ка помолитесь за здравие экипажа самолета и исправность авиационной техники.

Секунду-другую помолчал и добавил:

— Воздушное путешествие — это всегда немножко лотерея, Майкл. Ставка в ней — 206 костей, заполняющих человеческое тело до катастрофы. После катастрофы их трудно бывает собрать, не то что сосчитать.

Он хлопнул Листона по плечу и, тяжело поднявшись по трапу, не оборачиваясь, скрылся в черном провале двери.

 

3

ВОЗДУШНЫЙ лайнер компании «Пан-американ эрлайнс» летел высоко над облаками. Далеко позади остались отроги Сьерры-Невады, невысокие Кордильеры. Проплыли под крылом изломанные очертания Большого Соленого озера, кучные строения столицы штата Юта — города Солт-Лейк-Сити. Самолет продолжал набирать высоту, готовясь перепрыгнуть через Скалистые горы перед посадкой в Денвере.

Пассажиры, а они занимали не более половины кресел, листали журналы, курили, закрыв глаза, дремали. Макслотер держал в руках свежую газету и с явным удовольствием рассматривал на первой полосе огромные портреты: свой собственный и премьер-министра Канады. Аршинные буквы заголовка над вторым портретом полувопрошали-полуутверждали: «Агент красных?!» Чем бы ни кончилась схватка, этому своенравному политику до конца дней своих не удастся полностью отмыть грязь, выплеснутую на него Макслотером.

Директор департамента поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги. Из служебного отсека появилась стюардесса — тоненькое, хрупкое создание. Обращаясь к пассажирам, она попросила застегнуть привязные ремни. Тут же из репродуктора послышался хриплый мужской голос:

— Леди и джентльмены! Прошу внимания. Говорит командир экипажа Стив Гордон. Один из моторов нашего самолета вышел из строя. Однако нет никаких оснований для тревоги. Самолеты, используемые нашей компанией, при повреждении одного мотора сохраняют все свои летные качества, включая скорость и устойчивость.

Командир экипажа замолчал, будто раздумывая, чем бы заключить не очень приятный разговор с пассажирами, а затем продолжил:

— Повторяю: нет никаких оснований для тревоги. Тем не менее в соответствии с инструкциями Федерального авиационного агентства мы должны прервать полет и совершить посадку на ближайшем аэродроме. Через двадцать минут аэропорт Солт-Лейк-Сити примет наш самолет. Экипаж сожалеет о вашей вынужденной задержке в пути. Благодарю вас.

Макслотер едва не выскочил из кресла: самолет летел в обратном направлении, а до начала заседания в Вашингтоне оставалось каких-нибудь четыре часа! Он властно поманил пальцем стюардессу:

— Немедленно пригласите ко мне командира экипажа!

Его тон, однако, не возымел действия, и молоденькая стюардесса не проявила намерения отправиться за шефом.

— Вы сможете побеседовать с командиром экипажа в аэропорту, сэр, — твердо ответила она. — Сейчас он не может покинуть свой пост.

— Будет слишком поздно! — Директор департамента был непреклонен. — Задержка в пути — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Гордон должен продолжать полет в Вашингтон.

— К сожалению, ваше пожелание не может быть выполнено, сэр.

Макслотер не мог дольше сдерживать себя.

— Это не пожелание, а приказ! — закричал он. — Вы обязаны передать его командиру экипажа!

— Извините, сэр, — стюардесса изменилась в лице, но все же долг службы одержал верх над страхом. — Ваш приказ противоречит правилам, которые я обязалась выполнять.

— Вы знаете, кто я такой? — Макслотер слегка повернул голову, чтобы походить на свой портрет в сегодняшней газете.

Да, она его сразу узнала, но правила не предусматривают никаких исключений. Ее имя? Мисс Крэкстон. Она не сомневается в том, что у мистера Макслотера есть веские основания…

— И все же отказываетесь передать мой приказ пилоту?

Макслотер наклонился вперед, казалось, он готов был взглядом испепелить стоявшую перед ним непослушную девчонку.

— Вашему отказу можно дать только одно объяснение: вы умышленно препятствуете осуществлению мною функции чрезвычайной государственной важности.

Он замолчал, ожидая, что стюардесса дрогнет и капитулирует перед его энергичным натиском. Но она продолжала стоять, опустив голову и всем своим видом изъявляя нежелание выполнять требования Макслотера.

— Мисс Крэкстон, предупреждаю вас, мы уже имели дело с теми, кто, прикрываясь так называемыми правилами, использует их в интересах, прямо противоположных интересам большинства лояльных граждан нашей страны. Ваше нежелание сотрудничать с нами вызывает весьма серьезные сомнения в вашей лояльности…

Строптивая стюардесса была наконец-таки сломлена.

— Я лишь исполняю свои обязанности, сэр, — пролепетала она. — Но если вы настаиваете, сэр, я, конечно, передам командиру…

И она почти бегом удалилась в отсек для экипажа.

Макслотер немного успокоился. Он знал, что летчик — это не глупенькая девчонка, он не посмеет ослушаться его приказа. Для американского гражданина такой проступок чреват пренеприятнейшими последствиями. Макслотеру даже показалось, что самолет вновь изменил курс.

Прошло десять, пятнадцать минут, а стюардессу не возвращалась. Репродуктор молчал.

У пассажиров стали сдавать нервы. Почтенная пожилая леди обращала свои слова к богу. Ее супруг, глубокий старец, старательно убеждал в чем-то соседа — молодого коммивояжера. Наконец кто-то из пассажиров не выдержал, подошел к двери служебного отсека и попытался ее открыть. Дверь оказалась запертой. На стук не последовало никакого ответа.

Когда возбуждение пассажиров стало приближаться к той точке, за которой начинаются истерики и обмороки, репродуктор вдруг заговорил хриплым голосом командира экипажа:

— Леди и джентльмены! Прошу внимания. Наш самолет летит на высоте пять тысяч футов. Если вы посмотрите в правый иллюминатор, то увидите, что оба мотора с этой стороны не работают.

Десятки голов, как по команде, мгновенно повернулись направо — лишь для того, чтобы убедиться в жуткой справедливости слов Гордона.

— Взглянув в левый иллюминатор, — бесстрастно продолжал репродуктор, — вы без труда заметите пламя, охватившее один из левых моторов.

Пламя действительно бушевало вовсю, и можно было лишь удивляться, как пассажиры не заметили его раньше.

— Ну а если у вас достанет мужества обратить свой взор вниз, вы увидите на зеркальной глади Большого Соленого озера спасательный плот ярко-желтого цвета с семью крохотными пятнышками на нем. Эти пятнышки — командир вашего экипажа, второй пилот, штурман, борт-механик, радист и две стюардессы. Вы слушаете запись на магнитной ленте…

Репродуктор умолк. В салоне воцарилась гробовая тишина. Дамы, беззвучно лишившиеся чувств, были в несравненно лучшем положении, чем мужчины, мгновенно оценившие неотвратимость гибели и свое полное бессилие изменить что-либо.

«Я не попаду на заседание, — промелькнуло в мозгу Макслотера. — А без меня им с этим делом не справиться. Они наверняка отменят вызов. Проклятье!»

У директора Федерального департамента расследований не было ни времени, ни желания думать о том, что самолет, ведомый автопилотом, неизбежно врежется в отроги Кордильер, и он, Макслотер, чье имя бросает в дрожь миллионы людей, перестанет существовать.

Не думал он и о том, при каких странных обстоятельствах терпит бедствие современный авиалайнер — одновременный выход из строя трех двигателей из четырех в сочетании с «мягкой посадкой» всех членов экипажа на воду никак не укладывался в теорию вероятностей и очень уж смахивал на тщательно продуманную и успешно проведенную диверсию.

Разве мало было у Макслотера тайных и явных недоброжелателей, политических противников и просто завистников, с замиранием сердца наблюдавших за его спринтерским рывком к вершинам власти? Головокружительная карьера директора департамента лишила сна не одного его конкурента, и кое-кто из них мог попытаться устранить соперника, не брезгуя никакими средствами. Такое уже случалось в американской истории. И не раз…

В эти трагические минуты мысли Макслотера были сосредоточены только на одном: он страдал оттого, что уже не доведет до конца самое сенсационное дело, которое когда-либо задумывал.

Авиалайнер, лишенный команды, все еще шел по курсу. А память мгновенно вернула Макслотера к закрученной им хитроумнейшей интриге, потрясшей Североамериканский континент.

 

4

…ЭТА РЕВОЛЮЦИОННАЯ МЫСЛЬ осенила Макслотера не вдруг. Он долго ее вынашивал. А однажды уже после выборов, засидевшись допоздна в Арлингтоне, где обосновалась штаб-квартира его партии, он нажал кнопку звонка, призывая к себе Майкла Листона.

— Что за хоккей сегодня, Майк? — начал он издалека, кивая на телевизор.

— Монреальские «канадцы» разделают под орех нью-йоркских «бродяг», сэр, — уверенно ответил Листон.

— Это еще неизвестно, кто кого разделает, — возразил босс, питавший слабость к «бродягам». — Но я не об этом. Много ли в нью-йоркской команде американцев?

— Ни одного? — Ответ прозвучал без запинки. — Все канадцы. Да и во всей лиге наших соотечественников можно по пальцам сосчитать, а остальные, кроме дюжины европейцев, прибыли на отхожий промысел из Канады.

Макслотер встал из-за стола, подошел к Листону и, хитро улыбаясь, сказал:

— А теперь представьте себе на минуту, что мы рассорились с Канадой, порвали с ней дипломатические отношения. Граница закрыта. Всякие обмены, естественно, прекращены. Канадские граждане интернированы или высланы в свою страну. Что, по-вашему, произойдет?

Видно было, что Листон потрясен таким предположением.

— Это невозможно, сэр, — сбивчиво заговорил он. — Хоккейный бизнес лопнет в тот же день. Да что я говорю — хоккей! Вся экономика двух стран настолько тесно переплетена, что… ваше предположение… надеюсь, оно не серьезно… грозит катастрофическими последствиями.

Макслотер расхохотался.

— Успокойтесь, старина, этого не произойдет!

Он похлопал Листона по плечу и задумчиво добавил, видимо, не желая раньше времени раскрывать своих карт:

— Случиться может нечто совершенно противоположное…

Разговор, начатый с Листоном, был продолжен на заседании национального совета национал-консервативной партии.

Для подведения итогов выборов слово взял Макслотер. Он поздравил партийных боссов с результатами, превзошедшими все ожидания, и напомнил, как нелегко достались им симпатии избирателей, привыкших голосовать за кандидатов традиционных партий — демократов и республиканцев. Пришлось призвать на помощь всю свою изобретательность и изворотливость. Незадолго до выборов национал-консерваторы выступили с важными законодательными инициативами, получившими огромный резонанс, — о них заговорили не только повсюду в Америке, но и в далекой старомодной Европе.

Первая инициатива касалась самой острой проблемы Америки — непрерывного роста безработицы. Конгрессу предлагались различные методы борьбы с этим социальным злом. Либералы выступили за принятие программы общественных работ, с тем чтобы, по их словам, убить сразу двух зайцев: дать людям хлеб и обогатить города новыми современными сооружениями, скажем, муниципальными жилыми домами с низкой квартирной платой. Чудаки эти либералы! Кто же из градоправителей Соединенных Штатов решится облагодетельствовать безработных и восстановить против себя богатых владельцев крупных домов и гостиниц, извлекающих прибыли из нехватки жилья? Нет, этот способ явно не подходил.

Группа конгрессменов-республиканцев напомнила коллегам о великолепном законе короля-реформатора Генриха VIII. Он гласил: «Каждый человек, в отношении которого выяснилось, что он безработный, должен быть выпорот, а в повторном случае повешен».

— Мы люди цивилизованные, — заявили республиканцы, — и не станем вешать безработных: Даже не станем пороть их. Мы их просто загоним за решетку, если они откажутся выйти на принудительные работы, указанные им решением суда.

Парламентарии с восторгом поддержали своих коллег, сказавших принципиально новое слово в решении сложной социальной проблемы. Предложение республиканцев наверняка было бы принято, если бы в плавный ход заседания не вмешался представитель тюремной администрации. Он дал небольшую справку, из которой явствовало, что расходы на содержание человека в тюрьме превышают сумму пособия по безработице. К тому же семьям безработных арестантов все равно пришлось бы платить пособие, чтобы они, чего доброго, не подохли с голоду. Ведь проведения нескольких незапланированных похорон при их нынешней стоимости вполне достаточно, чтобы обескровить бюджет целого штата, не то что города. Увы, грозная резолюция республиканцев повисла в воздухе.

Национал-консерваторы нашли более тонкий подход к проблеме. Проведя глубокие социологические исследования, они пришли к выводу, что корень зла лежит в многодетности безработных. Средств федерального бюджета явно не хватит, чтобы прокормить миллионы малолетних нахлебников. А посему к безработным следует применить стерилизацию. Конечно, идея эта ненова, она была осуществлена еще в нацистской Германии. Но кто сказал, что американцам нечему учиться у истории?

Национал-консерваторы предложили также ввести специальный документ — лицензию на право рождения ребенка. Как и все гениальные идеи, план этот был предельно прост и легко осуществим. Захотел обзавестись потомством — подавай заявление в муниципалитет. А там обсудят и решат, стоит ли тебе иметь детей. Если ты безработный или, не дай бог, вовлечен в антиамериканскую деятельность, то и не надейся. И не вздумай рожать без лицензии — тебя тут же подвергнут стерилизации.

Как и ожидалось, либералы попытались провалить этот проект. Они даже сумели привлечь на свою сторону архиепископа Вашингтона, заявившего: «Томас Джефферсон перевернулся бы в гробу от мысли, что бедняков в его стране подвергают ужасному унижению, навсегда лишая потомства».

Джентльмены из исполкома национал-консервативной партии легко парировали этот выпад церковного сановника и прочих безответственных лиц, явно сочувствующих коммунизму.

— Джефферсон нам не указ, — заявили они. — Никто не заставит нас отказаться от права решать экономические и социальные проблемы нашей страны путем стерилизации неимущих.

После длительного обсуждения законопроекта парламентарии сошлись на том, что стерилизация — дело достойное, но подпадает под юрисдикцию штатов. Уже через несколько дней в штатах, где такого закона не было, он был принят.

Второй законопроект, внесенный национал-консерваторами в конгресс, исходил из неоспоримого факта постоянного роста преступности в стране, а также усиления влияния подрывных организаций, выступающих за мир и ядерное разоружение. Он предлагал в течение года взять отпечатки пальцев обеих рук у всего населения страны. Предполагалось, что на следующий день после принятия закона отпечатки будут взяты в родильных домах, больницах, отелях, а затем кампания перекинется в другие общественные места — колледжи и университеты, рестораны и кафетерии, кинотеатры и дискотеки, в учреждения и на предприятия.

Острая дискуссия развернулась вокруг вопроса: надо ли брать отпечатки пальцев у покойников? Представители похоронного бизнеса настаивали на эксгумации всех захороненных хотя бы в последние шесть месяцев, поясняя, что это поможет раскрыть множество невыявленных. преступлений. Боже, какими колоссальными прибылями запахла эта идея! Запах был таким сильным и так бил в нос, что на покойниках пришлось поставить крест. Но в целом законопроект, поддержанный большинством конгрессменов, прошел, можно сказать, на «ура».

Еще один билль, внесенный национал-консерваторами, «рекомендовал» Советскому Союзу в одностороннем порядке аннулировать Варшавский Договор. В противном случае ему грозили угоном самолетов, космических кораблей, прекращением гастролей «Большого балета», отказом от импорта русской водки, всякими прочими смертельными бедами.

Конгресс после длительного обсуждения и ожесточенной перепалки с союзниками по НАТО отверг законопроект незначительным большинством. Впрочем, Макслотер не очень-то рассчитывал на его принятие. Зато голоса всех, кто ненавидит Советскую Россию, были у него в кармане. К тому же касса национал-консервативной партии существенно пополнилась за счет крупных поступлений из центров военной промышленности от «доноров», пожелавших остаться неизвестными.

Активность национал-консерваторов в конгрессе накануне выборов была вознаграждена дополнительными голосами тех, кто считал, что традиционные партии уже не в состоянии проводить решительную политику как внутри страны, так и за ее рубежами.

Ободренный поддержкой со стороны сильных мира сего, Макслотер торопился укрепить свое влияние и власть. Он понимал, что нужна новая инициатива, которая поразила бы воображение американцев. И сегодня, выступая на заседании национального совета партии, он решил «прокатать» перед единомышленниками одну давно запавшую в душу идею. Внимательно вглядываясь в лица коллег, Макслотер сказал:

— Успех на выборах велик, но его следует закрепить. А для этого надо потрясти страну новой ошеломляющей инициативой. Хочу поделиться с вами любопытной мыслью, которая пришла мне в голову.

Макслотер наморщил лоб, словно раздумывая, с чего начать, а затем, придя к какому-то решению, начал вкрадчиво и издалека:

— Все мы не раз бывали в Канаде и практически не замечали, что попадали за границу. Нас окружало все американское. Мы останавливались в отелях «Шератон», арендовали «кадиллак» в компании «Хайнц», заправлялись на бензоколонках «Экссон», покупали всякую мелочь в магазинах «Вулворт», летали на «боингах». Ни для кого не секрет, что Канада стала экономическим придатком Соединенных Штатов. А в военном плане она и вовсе неотъемлемая часть нашей системы стратегических ракетно-ядерных установок, нацеленных на потенциального противника. Так справедливо ли, что Канадой правит генерал-губернатор, назначаемый английским монархом?

Члены национального совета внимательно слушали, начиная понимать, куда клонит их шеф.

— А что представляет собой так называемая Великая Британия? — усмехнулся Макслотер. — От ее былого величия не осталось и следа. Во время первой мировой войны она заняла у нас огромные деньги, да так и не вернула. Еще больше американских долларов она нахватала в годы второй мировой войны — по ленд-лизу, а потом по плану Маршалла. Несмотря на эти финансовые вливания, Англия до сих пор ходит в банкротах. На днях старушка снова обратилась к нам с просьбой о крупном займе. Я не предлагаю отказать ей в помощи. Наоборот, я предлагаю дать деньги Англии, но при одном условии — в обмен на ее отказ от прав и интересов, которые она имеет в Канаде.

Мысль и в самом деле была превосходной. Ее тщательно обсудили, и на очередном совместном заседании обеих палат конгресса Макслотер взорвал политическую бомбу.

 

5

…В ТОТ ДЕНЬ американскую столицу покрывала бескрайняя синева безоблачного неба. Жители Вашингтона изнывали от жары. Как божий дар вспоминали они небольшой дождь, слегка освеживший город месяц назад. Но с тех пор небо оставалось сухим, как засохший кактус, из обезвоженного тела которого торчали, обжигая людей, колючие иголки — лучи раскочегаренного солнца.

Трудовой день парламентариев начался как обычно — с молитвы. Преподобный Берни Летч, прочно вцепившись глазами в потолок, с постным видом произнес:

— О господи, услышь нашу молитву! В разделенном и пугающем нас мире мы молим тебя ниспослать свою милость на тех, кто взял на себя роль исцелителя. Помоги конгрессу Соединенных Штатов вывести нашу страну из мрака дикости и сделать из нее нечто большее, чем нынешнее сообщество бессердечных людей, равнодушно наблюдающих за ликвидацией богатств нашей души. В то время, когда полиция устраивает облавы на улицах наших городов, мы молим у тебя, о господи, защиты от поднявших руку на ближнего своего. В час, когда мы заучиваем алфавит смерти, научи нас языку жизни. В час, который заполнен любовью к силе, научи нас иле любви.

«Странные речи произносит этот попик, — подумал Макслотер, вслушиваясь в монотонную речь священника. — Надо будет им заняться». И он что-то черкнул в блокнот.

Выступления конгрессменов в этот день были вялыми и скучными. Они подтверждали кем-то высказанную мысль, что жара не способствует развитию ораторского искусства. Но когда слово взял Дональд Макклири, главный сыщик Америки насторожился. Он давно знал и толь же давно не любил этого либерального политика, лидера оппозиции в конгрессе. Речь Макклири звучала диссонансом всем предыдущим выступлениям. Он говорил, энергично жестикулируя:

— Образумься, Америка, пока не исчезла надежда! Это не та страна, которую мы знали и любили. Америку охватило безумие. На улицах наших городов льется кровь невинных людей. Большинство из нас не рискует выходить из дома после захода солнца. Политические карьеры выдающихся граждан Америки перечеркиваются не голосами избирателей, а пулями террористов. Непомерная власть денег подточила всю нашу систему. Мы устраиваем гонку вооружений, которая рано или по-дно обернется против нас самих, и оставляем миллионы своих сограждан без необходимой им помощи. Мы поддерживаем режимы, ненавистные собственным народам. И эту страну мы называем оплотом свободы и демократии?! И это общество мы называем уверенной в себе и процветающей Америкой?! Нет, это страна ненависти и насилия. Нет, это больное, сумасшедшее общество. Я взываю к тебе, Америка, — образумься!

«Недолго тебе осталось взывать к Америке, дружок ты мой, — прошипел Макслотер. — Ты у нас в департаменте вмиг образумишься». В его блокноте появилась ещё одна запись: «Повестку Макклири. На среду, к 10. 00».

В этот момент он услышал, что ему предоставляется слово. На мгновение остро ощутил необычайное волнение, чуть ли не страх перед этими полусонными конгрессменами — им, разомлевшим от жары, предстояло принять или отвергнуть его глубоко патриотическое предложение.

Макслотер понимал, что наступила та самая минута, которая может сделать его самой популярной фигурой в Америке, откроет ему дорогу на самый верх политической карьеры. Та минута, которую он ждал столько лет, ради которой гнул спину, унижался, топил себе подобных — словом, делал карьеру. Если он не воспользуется ниспосланным ему шансом, другого может не подвернуться. И он, переборов секундную слабость, уверенно бросил в зал:

— Достопочтенные господа! Недавно мне вновь довелось пересечь границу Канады…

Он повторил почти дословно речь, отрепетированную перед своими партийными коллегами, и, всматриваясь в глаза проснувшихся законодателей, сказал медленно и четко:

— Я предлагаю принять резолюцию о создании комиссии конгресса для проведения полного и всестороннего изучения вопроса о возможности добровольного объединения Соединенных Штатов и Канады в единое национальное целое.

На секунду умолк, повелительным жестом приостановил плавный бег самопишущих перьев стенографисток и, понизив голос, продолжил:

— Два слова не для протокола. Впрочем, записывайте! Хочу разъяснить одну деталь, чтобы между нами и канадцами не возникало в будущем никаких недоразумений. Под единым целым я подразумеваю, конечно, не создание нового государства, а включение недостаточно сильной для самостоятельного существования Канады в состав супердержавы, коей, несомненно, являются Соединенные Штаты. Члены комиссии после консультации с правительством Торонто определят, будет ли Канада разделена на несколько штатов или же вольется в США как единая территория.

В огромном зале воцарилась тишина. Слышно было только учащенное дыхание ошеломленных парламентариев. А затем…

Каждый находившийся в тот момент под куполом Капитолия мог присягнуть на Библии в том, что раскат грома неимоверной силы едва не разнес в щепы самое высокое и самое величественное здание американской столицы. Это сотни человеческих легких с поразительной синхронностью стали выталкивать из себя воздух, а голосовые связки — пропускать его через верхнее «ля». Одновременно сотни пар подошв — кожаных, резиновых, каучуковых, нейлоновых — начали колотить о дорогой паркетный пол из отборного дуба.

Оглушенный и не на шутку перепуганный оратор хотел было закончить свое сенсационное выступление, обратив его в милую парламентскую шутку. Но едва он поднял руку, призывая бушующий зал успокоиться, как мгновенно воцарилась тишина. Макслотер понял, что гром под сводами Капитолия — это первая реакция на его предложение, отнюдь не означавшая неодобрения. Внешне спокойный, даже невозмутимый, он с трудом сдерживал радость от столь желанной победы, быстрой и безоговорочной.

Еще до перерыва конгрессмены сформировали комиссию по объединению двух соседних стран и во главе ее поставили, разумеется, Макслотера.

Следующим своим актом высокий форум единодушно согласился с мнением Макслотера и удовлетворил просьбу Великобритании о предоставлении ей беспроцентного займа сроком на 99 лет. Половина суммы займа — 100 миллиардов долларов — переводилась в Лондон в ближайшие дни, а остальное — после позитивного завершения переговоров об объединении Канады с Соединенными Штатами.

 

6

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ сенсационная новость, переданная радио- и телевизионными станциями всех континентов, стала предметом оживленного обмена мнениями на расширенном заседании кабинета министров Канады с участием лидеров оппозиции. Сторонники политики канадизации экономики страны, укрепления суверенитета предлагали решительно отвергнуть идею Макслотера и напомнить Вашингтону, что времена колониальных экспансий давно минули. Оппозиционеры-проамериканцы, как и ожидалось, категорически возражали против неуважительного отношения к мудрому и щедрому предложению великой дружественной державы и настаивали на создании в стране комиссии, аналогичной американской. Посыпались взаимные обвинения. Страсти накалялись.

В этой обстановке решающее слово принадлежало премьер-министру. Умудренный политическим опытом, премьер понимал, что Канада, учитывая ее военную и экономическую зависимость, не может себе позволить вконец испортить отношения с могущественным южным соседом. Конфронтация с ним, особенно при нынешней безрассудной администрации, грозила непредвиденными последствиями. Поэтому, посоветовавшись с другими лидерами правящей партии, он дал согласие на создание королевской комиссии для изучения американской идеи. Но предупредил, что ее выводы могут носить лишь рекомендательный характер. Принять их или отвергнуть — прерогатива национального парламента. Премьер сделал еще одну уступку, приняв требование оппозиции, — поручил ей формирование комиссии. На следующий день Макслотер получил от северных соседей телеграмму, в которой говорилось: «Весьма польщены ярким проявлением родственных чувств в отношении Канады. Приступаем к формированию королевской комиссии по изучению возможности объединения двух стран в единое государство. Просим обратить внимание на то, что правительство Канады находится не в Торонто, а в Оттаве».

Укол был мелким, малозначительным, особенно сейчас, когда гениальная идея Макслотера обрела крылья. Не исключено, что в самое ближайшее время правительства Канады не будет ни в Торонто, ни в Оттаве.

Тем временем был решен вопрос о руководителе новой королевской комиссии. Лидеры консервативной оппозиции единодушно одобрили кандидатуру Тимоти Томпсона. Представительный седовласый юрист предпенсионного возраста пользовался репутацией справедливого и неподкупного служителя Фемиды. Он много лет занимал пост главного судьи провинции Ньюфаундленд, самой молодой в Канаде, присоединившейся к ней лишь в 1949 году, и не раз оказывал услуги консервативной партии. Видному гражданину бывшего британского доминиона, слившегося с доминионом Канадой сравнительно недавно, сам бог велел возглавить такую комиссию — как-никак, а опыт объединения уже имеется. Остальных членов комиссии должен был подбирать сам судья, учитывая единственное пожелание правительства: отразить точки зрения всех классов канадского общества.

Обязанности Томпсона оказались гораздо более сложными, чем ему представлялось. В самом деле, как подобрать помощников, отражающих позиции разных классов и мирно заседающих в одной комиссии? Разве они смогут прийти к общему мнению?

Судья изучил списки членов различных клубов и ассоциаций, а также лиц, приглашаемых на приемы к генерал-губернатору, составил десятки различных вариантов комиссии, но ни один из них не мог его удовлетворить.

Тогда он посоветовался с женой. Как и следовало предполагать, жена нашла самое разумное решение. «А почему бы тебе не дать объявление в газеты? — предложила она. — Миллионы людей привыкли читать рекламу».

И в самом деле, как судья не подумал об этом раньше? В тот же день во все газеты страны было разослано объявление следующего содержания: «Соотечественники! Хотите оказать услугу своей стране? Хотите попасть в историю? Забудьте о деньгах — все расходы оплачиваются казной. Вы будете встречаться с интересными людьми и посещать живописные места! Поездка в Соединенные Штаты гарантируется! Если вы намерены предложить свою кандидатуру, закончите фразу: «Я СОГЛАСЕН СТАТЬ ЧЛЕНОМ КОРОЛЕВСКОЙ КОМИССИИ ПО СЛИЯНИЮ КАНАДЫ С СОЕДИНЕННЫМИ ШТАТАМИ, ПОСКОЛЬКУ УБЕЖДЕН, ЧТО…» (добавьте не более двух десятков слов) и отправьте по адресу: Оттава, Парламентский холм, достопочтенному Т. Томпсону. Не забудьте вложить в конверт купон из коробки с рожками компании «Супермен». Это наше единственное условие: купон компании «Супермен». Не упустите уникальное предложение!»

Конечно, гастрономическая приправа к патриотическому обращению несколько снизила его политический эффект, но что можно было поделать? Перегруженный государственный бюджет Канады не выдержал бы расходов еще одной королевской комиссии. Поэтому пришлось уповать на деньги компании «Супермен». А та тоже не осталась внакладе, намного увеличив продажу своего не слишком аппетитного продукта. Как-никак, а в полученных судьей 263 тысячах конвертов содержалось ровно 263 тысячи купонов на приобретение рожков с незначительной скидкой.

Нелегко было справиться со всей массой ответов, однако с помощью правительственного вычислительного центра разобраться в почте удалось довольно быстро. Компьютеры отобрали десять абитуриентов, которые и прибыли в Оттаву для личной беседы с председателем королевской комиссии.

 

7

ПЕРВЫМ БЫЛ ПРИГЛАШЕН известный торонтский бизнесмен Джеймс Перкинс. Председателю импонировал его ответ, в котором вразумительно и откровенно говорилось: «Я согласен стать членом королевской комиссий по слиянию Канады с Соединенными Штатами, поскольку убежден, что в экономическом и военном отношении Канадой давно распоряжаются Штаты; сохранение формального суверенитета затрудняет развитие наших ресурсов американцами, получение прибылей предпринимателями».

Невысокого роста человек в летах с тщательно покрашенными и уложенными волосами сразу же стал объяснять преимущества включения его в комиссию:

— Свой первый миллион я сделал на производстве «джипов» для войны во Вьетнаме, и это дает мне полное право представлять в вашей комиссии промышленность. Увы, война продолжалась не столь долго, как хотелось бы. Пришлось перемещать капиталовложения. Второй миллион я сделал на пшенице, а значит, я могу представлять и наше сельское хозяйство. Третий миллион мне принесла телевизионная станция. Запишите: я буду говорить от имени деловых кругов и интеллигенции. Мой четвертый миллион…

Тут председатель осторожно перебил Перкинса и сообщил ему, что, будучи судьей, намерен представлять в комиссии закон и власть. Перкинс не имел ничего против.

— О, ваша честь, я не собираюсь посягать на вашу территорию, — успокоил он занервничавшего судью и продолжил: — Свой четвертый миллион я сделал на нефти…

Томпсону стало ясно, что голосом миллионера в комиссии будут говорить не только традиционные, но и перспективные отрасли канадской экономики. Дальнейшее знакомство с кандидатом представлялось излишним, и председатель попросил его немедленно приступить к исполнению своих новых почетных обязанностей. Когда шок, вызванный этим радостным известием, позволил наконец Перкинсу произнести членораздельные звуки, его первыми словами были:

— Принимая с благодарностью это назначение, я хотел бы торжественно заявить, что не имею никаких политических амбиций. Но, не для протокола, вы не знаете, сколько получает премьер-министр?

Пришлось напомнить Перкинсу, что создаваемая комиссия, очевидно, должна будет рекомендовать вместе с суверенитетом Канады ликвидировать и пост премьер-министра.

Следующим, уже перед двумя членами комиссии, предстал небрежно одетый человек лет сорока, втиснутый в выцветшие джинсы и спортивную куртку, из-под которой выглядывала веселенькая желто-красно-синяя ковбойка. Рабочего-каменотеса с пожизненным стажем (так он собственноручно подписался) звали Джон Буль. Лицо абитуриента со сломанным носом и шрамом у левого виска членам комиссии показалось знакомым. Перкинс сразу же спросил:

— Мы нигде не могли встречаться? Вам не приходилось работать на меня?

Чувствовалось, что Джона Буля этот вопрос крайне смутил.

— Нет-нет! — поторопился он отвергнуть всякую возможность встречи с капиталистом. — Просто у меня лицо типичного канадца. Всю свою жизнь я провел довольно далеко от изысканного общества.

И тут судья вспомнил, где видел это лицо. Много лет назад он влепил этому «рабочему-каменотесу с пожизненным стажем» длительный срок каторжных работ.

— Никакой вы не Джон и не Буль, — заметил Томпсон, стараясь быть спокойным. — Ваше подлинное имя — Крис Киллер.

Киллер изменился в лице и не смог произнести ни слова.

— Зачем вы написали, что являетесь идеальной кандидатурой в качестве представителя рабочих? — наседал на него судья.

Ответ уголовника был ошеломляюще прост и убедителен:

— Но ведь все эти годы я был рабочим — каторжным рабочим.

Судье показалось, что Киллер что-то недоговаривает. И вообще, кто знает, может быть, он бежал из мест не столь отдаленных… Но Киллер тут же опроверг это предположение, выложив на стол бумагу, подписанную начальником тюрьмы и удостоверяющую примерное поведение заключенного.

— Так идите и подыщите себе какую-нибудь работу, — сказал председатель королевской комиссии, не зная, чем закончить затянувшийся разговор.

— Я затем и пришел сюда, — парировал Киллер, — получить работу.

— Но что же вы можете делать в нашей комиссии? Какую сторону жизни, кроме оборотной, вы знаете?

— А почему у оборотной стороны жизни не должно быть своего голоса в вашей комиссии? Разве у людей, подобных мне, нет своей точки зрения? И разве на нас не отразится слияние Канады с соседними плутоватыми Штатами? Негодяи и мошенники в США очень сильны, и конкуренция с ними будет неравной.

— Похоже, что вы против объединения наших стран, мистер Киллер, — заметил судья. — Учтите: члены нашей комиссии должны быть объективными и не иметь предвзятого мнения.

— Целиком согласен с вами, ваша честь. Если посмотреть на данный вопрос с другой стороны, то можно определенно сказать, что нам можно многому поучиться у наших американских коллег.

Ответ Киллера произвел благоприятное впечатление, и Томпсон заметил абитуриенту, что его красноречие стало гораздо более совершенным с тех пор, как они встречались в последний раз.

— Я посещал курсы риторики во время отсидки, — разъяснил Киллер и, кажется, завоевал сердце Перкинса.

— Ваша честь, — обратился к судье финансист. — По-моему, Крис многому научился на этих замечательных курсах. Люди его склада ума и незаурядного характера заслуживают определенного признания. И не всегда того, какое они получают в приговоре суда.

Судья понимал, куда клонит Перкинс, сам начинал склоняться в ту же сторону, но не хотел уступать так быстро.

— Присутствие Киллера в составе комиссии было бы чрезвычайно необычным, что ли… Нас могут не понять… А тот факт, что он колол камни в заключении, вряд ли делает его подлинным представителем рабочего класса.

— Но я занимался не только этим, — возразил Киллер. — Мне удалось освоить профессии сапожника, плотника, скорняка, строителя, садовника, слесаря и подрывника. Правда, последние две специальности я освоил не в тюряге, а по дороге к ней.

Члены комиссии были окончательно сражены. Ну где им найти представителя столь многих рабочих профессий в одном лице?! А это был немаловажный фактор, если учесть дефицит государственного бюджета Канады и неустойчивое финансовое положение компании «Супермен».

Когда Киллер узнал о благоприятном для него решении, он едва не прослезился от радости.

— Член королевской комиссии Киллер! — с умилением произнес он. — Надо будет написать письмо моему старому другу и соседу по камере Смитсону и подписаться «комиссионер Киллер». Он определенно подумает, что я стал начальником королевской конной полиции.

Когда проявления радости Киллера поутихли, Томпсон посоветовался со своими помощниками и решил, что скромная по количественному составу трехчленная королевская комиссия достаточно полно представляет различные слои населения Канады, поэтому не было никакого смысла в ее дальнейшем расширении. Трудно было найти трех других человек, обладавших столь полярными взглядами на политику, мораль, законы.

Наконец-то можно было приступать к работе.

 

8

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ всем троим пришлось посидеть в парламентской библиотеке и изучить обширную документацию. Необходимо было выяснить, как отнесется добрая старая Англия к исчезновению одного из ее доминионов.

Сомнения и опасения членов комиссии рассеялись как дым, когда они ознакомились с докладом имперской конференции 1926 года, в котором предельно точно был определен статус доминиона. Теперь они знали, что доминионы представляют собой автономные и равноправные сообщества в составе Британской империи, ни в коей мере не подчиняющиеся друг другу ни в каких аспектах их внешней и внутренней политики, хотя они и объединены общей преданностью короне в добровольное британское Содружество наций.

Конституция Канады 1982 года — первая в ее истории — также провозглашала полную независимость страны и одновременно признавала, что верховная власть по-прежнему принадлежит английскому монарху. Все это означало, что Канада не хуже любой другой страны и абсолютно независима.

— Да, — ядовито заметил Киллер, — так же независима, как одинокий путник в незнакомом городе с долларом в кармане.

Коллеги не оценили его сарказма, а судья подвел итог изучению документов:

— Итак, мы убедились в полном равенстве членов Содружества наций и в том, что Соединенные Штаты не могут, скажем, купить нашу страну у Британии, как они купили у нее ряд исторических памятников, прежде именовавшихся «недвижимостью». Теперь все эти дома, замки, мосты благодаря беспримерной деловой хватке американцев и их врожденной зависти к народам, имеющим многовековую историю, оказались передвинутыми в Штаты.

— Но мы же не собираемся покупать у них Бруклинский мост, — бросил реплику Киллер.

Перкинс разъяснил, ему, что покупка мостов — давняя традиция Соединенных Штатов. А британцы без особого сожаления с ними расстаются, получая взамен недостающие им доллары. Что же касается Канады, то действительно Британия продать ее не может. Зато сами канадцы имеют полное юридическое право сделать это в любой момент, не прося ни у кого разрешения. А раз так, работа королевской комиссии намного облегчается…

Парламентский клерк разыскал в библиотеке Томпсона и вручил телеграмму от Макслотера. В ней содержалось приглашение членам королевской комиссии совершить тур по США, чтобы «убедиться в дружеских чувствах американского народа и его неодолимом желании объединиться с канадским народом в едином государстве».

Короткое совещание выявило согласие всех членов комиссии принять приглашение, чтобы на месте изучить американский план слияния, узнать, как на него смотрят по ту сторону границы и — да что скрывать! — совершить приятное путешествие в качестве почетных гостей правительства США.

Судья при этом заметил, что от поездки, организованной на столь высоком уровне, отказываться было бы просто глупо. Побывав в различных американских городах, встречаясь с представителями разных социальных слоев общества, члены королевской комиссии лучше поймут американский образ жизни, а это очень важно для принятия ими ответственного решения. В этот момент Киллер произнес фразу, которой остальные члены комиссии не придали особого значения.

— Американцы очень милы, — сказал он, — и очень гостеприимны. Они роскошно принимали меня, когда я приезжал в Ливенворт.

Чудак все-таки Киллер! Кто же из канадцев не ездил в соседние Штаты, где можно весело провести время и оставить немало денег. И совсем другое дело, когда поездка полностью оплачивается американским правительством.

— Мне уже приходилось путешествовать за казенный счет, — буркнул Киллер. — Не могу сказать, что это доставило мне большое удовольствие. Такое путешествие довольно быстро надоедает, поскольку от него затекают руки, а прервать его — не в твоих силах.

Его успокоили тем, что на этот раз путешествующие за казенный счет обойдутся без наручников.

На следующий день посыльный с улицы Веллингтона вручил Томпсону три билета на самолет американской авиакомпании «Юнайтед эрлайнс» до Нью-Йорка. Судья позвонил домой в родной Сент-Джонс и сообщил сыну, что вылетает ненадолго в Штаты. При этом он упомянул, что летит американским авиалайнером.

— Разве тебе неизвестно, — послышался взволнованный голос сына, — что совершить рейс на американском самолете не менее рискованно, чем, скажем, отправиться в морское путешествие верхом на торпеде или курить, сидя на пороховой бочке?.. Ах преувеличение? Возможно. Но очень небольшое.

И в подтверждение своих слов он напомнил отцу случай, о котором сообщалось в канадской печати. Нежный, заботливый американский юноша усадил любимую мамочку в самолет, предварительно застраховав ее жизнь на солидную сумму. В мамином чемодане между тем тикал часовой механизм адской машины, вложенный туда изобретательным ребенком. Благоговейно чмокнув родительницу в щеку и пожелав ей счастливого пути, он стремглав бросился домой и включил радиоприемник. Ждать пришлось недолго. Прервав на полуслове популярную песенку, диктор объявил, что полчаса назад взорвался в воздухе самолет компании «Юнайтед эрлайнс» — той самой! Все пассажиры и члены экипажа погибли. Выключив радио, любящий сынок-убийца помчался за страховой премией, но неожиданно для себя угодил на электрический стул. Однако справедливое возмездие мало утешило семьи погибших: мертвых оно не вернуло.

Судья знал об этом случае. И не только об этом, но о многих других, аналогичных. Знал, что даже электронные детекторы не могут предотвратить провоз на самолетах смертоносного оружия.

— Если ты родился под счастливой звездой, — голос сына звучал все настойчивей, — и в самолете, на котором ты полетишь, не окажется бомбы замедленного действия, это еще не значит, что рейс окончится благополучно. Например, твой сосед, ковбой, возвращающийся в Техас, может вытащить искусно спрятанный резольвер и, старательно целясь в стюардессу, потребовать бутылку виски. Захмелев, он, недолго думая, ворвется в кабину пилота и намнет размахивать перед его носом револьвером или ножом.

Слегка запуганный и немного смущенный, Томпсон пытался остановить поток сыновнего красноречия, но не тут-то было.

— Ты думаешь, что все это плод моей больной фантазии? — гремело в трубке. — Ничуть не бывало! Почитай сегодняшнюю «Глоб энд мейл». Там на восемнадцатой странице есть коротенькое сообщение о том, как пассажир самолета, летевшего из Далласа, застрелил пилота, стюардессу и заодно парочку пассажиров, вздумавших прийти на помощь экипажу. Естественно, что самолет разбился и все погибли.

Учти, — уже более спокойным тоном произнес наследник, — после увольнения забастовщиков-диспетчеров авиалиний опасности многократно возросли. Неопытные новобранцы так и норовят посадить самолет не на посадочную полосу, а на кукурузное поле или и вовсе в морскую пучину.

Сын замолчал и, не получив ответа, тяжело вздохнул, сказал грустно и виновато, как на похоронах:

— Раз уж ничего нельзя перерешить, не забудь хотя бы застраховаться.

Томпсон не на шутку рассердился тогда на сына. Кто его просил запугивать родного отца, вспоминая о малоприятных случаях, которые происходят отнюдь не каждый день? Следуя его логике, безопаснее всего на свете не высовывать носа из собственного дома, предварительно застраховав дом от пожара, землетрясений, незваных гостей и прочих стихийных бедствий.

Ему вспомнился этот разговор уже в самолете. Стройная, миловидная стюардесса привычно растянула губы в немыслимо широкой улыбке и произнесла в микрофон, обнажив два ряда белоснежных «голливудских» зубов:

— Леди и джентльмены! Вы находитесь на борту авиалайнера компании «Юнайтед эрлайнс». Через несколько минут он отправится в рейс № 7432 по маршруту Оттава — Нью-Йорк — Вашингтон — Даллас — Лос-Анджелес. Наша компания гарантирует полную безопасность полета в соответствии с правилами, утвержденными Федеральным авиационным агентством США. Командир вашего корабля — опытный летчик Роберт Годфлит, второй пилот — Стенли Максуэлл. Меня зовут мисс Маргарет Донофрай.

И мисс Маргарет потупила на мгновение глаза, демонстрируя девичью застенчивость.

— А сейчас, — продолжала она, даря всем и каждому ослепительную улыбку, — прошу застегнуть привязной ремень и ознакомиться с инструкцией, приложенной к пневматическому спасательному поясу. Он надевается в случае вынужденной посадки на водную поверхность. На земле и в воздухе бесполезен. Парашюта не заменяет, — добавила мисс, пытаясь шуткой рассеять тягостное чувство, овладевшее пассажирами.

«А как же гарантия безопасности?» — подумали пассажиры, ощутив легкий озноб. От мрачных мыслей их отвлек усилившийся шум моторов. Черная лента взлетной полосы стремительно побежала под колесами самолета. Еще несколько секунд, и, плавно оторвавшись от земли, воздушный корабль сделал круг над низкорослыми строениями оттавского аэропорта и взял курс на юг.

Оглянувшись вокруг, судья убедился, что никто из пассажиров не походил ни на миллионершу, под которую подложена бомба, ни на потомственного ковбоя — любителя пострелять на высоте, весьма близкой к самому господу богу.

Заботливая стюардесса — воздушное создание в небесно-голубом костюме — разносила подносы с чем-то аппетитным. «Ну сущий ангел во плоти, эта приветливая и услужливая мисс Маргарет, — восхитился бесхитростный канадец. — Можно понять американцев, называющих своих стюардесс самым ходким товаром на брачном рынке».

Когда судья покончил с ленчем и собирался отведать черного кофе, самолет резко качнуло, и стаканчик вместе с остальной посудой полетел на пол. Шеф королевской комиссии нажал кнопку вызова стюардессы. Подождал. Никакого отклика. Судья взглянул через иллюминатор во внешний мир. Пробив густую вату облаков, самолет вынырнул совсем близко от поверхности океана и продолжал снижаться.

Томпсон встал, быстро прошел к двери отсека для команды и решительно потянул ручку на себя. Живописная картина, открывшаяся его взору, произвела настолько сильное впечатление на юриста, немало повидавшего на своём веку, что он едва устоял на подкосившихся ногах. Представьте себе: мисс Маргарет, уютно устроившись на коленях пилота, держала своими маленькими тоненькими ручками массивный штурвал самолета, а летчик, казалось, не проявлял никакого желания вернуться к своему основному занятию — управлению воздушным кораблем.

«Катастрофа неминуема!» — мелькнуло в голове Томпсона. Он не помнил, как очутился в своем кресле, что-то промычал в ответ на расспросы Перкинса и Киллера и пришел в себя, только когда колеса самолета коснулись обетованной земли.

Уже вернувшись в Канаду, члены королевской комиссии прочитали в газетах отчет о заседании подкомиссии американского конгресса, расследовавшей «нарушения правил безопасности на борту коммерческих самолетов». Показания давала среди других и их знакомая мисс Маргарет Донофрай. Она заявила: «Я вела самолет в течение 35–40 минут. Оперируя рулями управления, я опустила самолет с высоты 3 тысячи метров до 500 метров. Мне кажется, я неплохо справилась с задачей, принимая во внимание, что мне никогда раньше не приходилось этим заниматься».

— Совсем неплохо, — высказался вслух председатель комиссии. — Но было бы еще лучше, если бы пассажиров предупредили об этом эксперименте заранее. Они, пожалуй, отправились бы в путь пешком. Гораздо безопаснее.

 

9

О ТОМ, КАК РАЗВИВАЛИСЬ события по ту сторону границы, мир узнал из подробного рассказа судьи Томпсона на страницах английского политико-порнографического еженедельника для мужчин «Адам энд Ева уикли». Не имея ни малейшего желания фальсифицировать историю и вводить в заблуждение грядущие поколения, судья поведал обо всем откровенно, как на духу.

«Наши затруднения, — писал он, — начались в нью-йоркском аэропорту. Один из американских офицеров-пограничников признал в Киллере старого знакомого, несколько лет назад отправлявшегося отсюда в Канаду, только в тот раз с «браслетами» на руках. Однако Киллера эти реминисценции не смутили.

— Вы совершенно правы, сэр, — подтвердил он. — В тот раз я возвращался в Канаду из Ливенворта, где находился несколько лет в качестве гостя вашего правительства.

— Да-да, припоминаю, — радостно закивал головой офицер. — Если не ошибаюсь, обвинение было довольно сложным.

— Вы преувеличиваете, — постарался разубедить его член королевской комиссии. — Там значилось всего ничего: незаконный въезд в Штаты. Но как я мог посетить вашу прекрасную страну, если соответствующие власти не давали мне соответствующего разрешения? Затем там говорилось об угоне автомобиля. Но не мог же я путешествовать пешком по такой огромной территории! В обвинении также значилась контрабанда. А на какие, спрошу я вас, шиши я должен был жить в гостиницах, кормиться и поиться? Потом был небольшой поджог склада, которым я не успел воспользоваться, и легкое вооруженное сопротивление при аресте. А вы говорите о каком-то «сложном обвинении», — с укоризной закончил Киллер.

Американец задумался. Похоже, колебался. Ну и перетрусили мы в тот момент! Думали, пришел конец едва начавшемуся перспективному путешествию. Наконец офицер вновь обратился к Киллеру и потребовал, чтобы тот назвал все преступления, за которые он был судим когда-либо в прошлом. Заметно смутившись, член королевской комиссии стал перечислять: мошенничество, хранение краденых вещей, изготовление фальшивых денег и документов, распространение непристойной литературы, незаконное ношение оружия, торговля наркотиками, ограбление с применением оружия, преднамеренное убийство и парковка автомашины в неположенном месте.

— Ты коммунист? — неожиданно бросил бдительный пограничник.

Киллер был потрясен и смертельно напуган столь тяжким и позорным подозрением.

— Упаси вас бог, сэр, — воскликнул он. — Я истинный христианин, аккуратно посещаю церковь между отсидками.

— И никогда не состоял в коммунистической партии?

— Клянусь всеми святыми — никогда!

— А может быть, ты разделял их идеи? — настаивал пограничник.

— Видит бог — никогда! Наоборот, я всегда поддерживал призывы ваших президентов к «крестовому походу» против коммунизма.

Офицерский лик просветлел.

— О'кэй, — уже более дружелюбно произнес американец. — Думаю, что не ошибусь, если пропущу такого человека, подлинного антикоммуниста, в наш бастион свободы и демократии.

У нас отлегло от сердца. Путь в Америку был открыт.

Едва мы уселись в комфортабельный «кадиллак», ожидавший нас у подъезда аэропорта, как чуть было опять не лишились все того же нервно-припадочного члена комиссии — он увидел приближающихся на мотоциклах полицейских и пытался бежать. (До чего все-таки сильны в человеке условно-безусловные рефлексы!) Но это был всего лишь почетный эскорт, которому поручили сопровождать нас.

Мы не проехали и полсотни миль, как Киллер окончательно успокоился и даже стал вслух проявлять распиравшие его дружеские чувства к американскому народу.

— Глядите, глядите, — то и дело восклицал он, тыча пальцем то вправо, то влево. — Кругом оркестры, хорошенькие барабанщицы, теле- и кинокамеры, транспаранты. А на том плакате даже мое имя написано: «С возвращением, братец Киллер!» Вот это встреча!

Нас и в самом деле принимали по-королевски. Никто не умеет пустить пыль в глаза так, как американцы, Они таскали нас повсюду, показывали всякую всячину и все именовали «гордостью Америки». Нам предоставили почетное право «короновать» два десятка всевозможных «королев», в том числе Королеву Пружинйых Матрасов, Королеву Молочных Продуктов и Королеву Ночных Рубашек. В Кливленде мы «выплавили» очередной ковш стали, в Детройте «крестили» новую модель автомашины, в Лос-Анджелесе вручали премии лучшим киноактерам года.

Все мы оказались обладателями почетных званий: Перкинс — доктора экономических наук за его глубокие познания в различных областях бизнеса, а Киллер и я стали докторами юридических наук за наше длительное и близкое знакомство с законом. Киллеру оказали честь, попросив его разрезать ленточку на открытии реконструированной тюрьмы Алькатрас, заметно увеличившей число своих «сидячих мест».

Если быть до конца откровенным, то мои познания в американском законодательстве ограничивались весьма скромным набором отрывочных фактов. Я знал, что в штате Миннесота действует очень полезный закон, согласно которому лицо, находящееся на переднем сиденье движущегося автомобиля, не имеет права обнимать соседа. Знал, что в калифорнийском округе Вентура собакам запрещено лаять. Если в мэрию поступает жалоба на то, что чья-то собака «лает, скулит или причиняет какое-либо иное беспокойство», ее владелец подлежит аресту. Знал, что законодательство штата Делавэр предусматривает публичные телесные наказания — порку плетьми, что в ряде штатов преступлением считаются браки между неграми и белыми.

Помнилось также, когда в Мичигане принималась новая конституция, один из депутатов предложил включить в основной закон штата статью из конституции США: «Право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков или арестов не должно нарушаться». Однако это смелое предложение не прошло — большинство мичиганских парламентариев дружно проголосовало против конституции США. Зато совсем недавно они проявили себя вполне современными и даже прогрессивными деятелями, отменив закон 1866 года, согласно которому лица, заподозренные в том, что они беглые рабы, должны быть немедленно арестованы.

Я не предполагал, что моя юридическая эрудиция сможет сослужить нам здесь какую-либо службу. Скорее могли пригодиться некоторые исторические познания и немалый житейский опыт.

…РАДОСТНЫЕ УЛЫБКИ и торжественные спичи сопровождали нас до того дня, когда мы прибыли в Техас. Губернатор Старр уже у порога своего кабинета заявил безапелляционно:

— Нет, нет и еще раз нет! Мы решительно против включения Канады в американский Союз. И Макслотер меня не уговорит. Если с нами не посчитаются на берегах Потомака, Техас выйдет из Союза. Как вы не поймете — в Соединенных Штатах и без вас хватает снега и льда, одна Аляска чего стоит!

Неожиданно для нас губернатора оборвал Киллер, вдруг обидевшийся за свою страну. Он горячо запротестовал:

— Да у нас же не только снег и лед! Банки есть очень богатые и в то же время вполне доступные, а еще — самые лучшие на континенте тюрьмы…

— Разве в этом дело? — пояснил Старр. — Мы всегда гордились тем, что были самым большим штатом Америки. Сколько лет мы бились против предоставления Аляске статуса штата. Проиграли, но утешились тем, что на Аляске, затерявшейся за Полярным кругом, и в самом деле, кроме снега, белых медведей да ядерных ракет, ничего и никого нет. А теперь вы тут заявляетесь со своей огромной, как айсберг, Канадой и вот-вот вновь протараните нашу техасскую гордость. Но тому не бывать! Пока существует наш Союз, благословенный богом, Техас будет гордиться бескрайними просторами, своими непревзойденными масштабами. И никакая северная окраина, населенная эскимосами и индейцами, не может лишить нас этой чести. А для техасца нет ничего дороже чести, не считая лошадей и женщин.

— И нефти, — напомнил Перкинс.

— Да, простите, и нефти, — согласился Старр.

Я постарался разъяснить губернатору, что информация, которой он располагает, неточна. По мнению канадцев, каждая наша провинция в случае слияния с США должна получить статус штата.

Тут техасец еще сильнее завелся, заявив, что мы хотим его надуть. Ему прекрасно известно, что и Квебек, и Онтарио, и Британская Колумбия больше Техаса. А если мы предложим разделить эти крупные провинции на шесть или девять штатов, то он, Старр, все равно отвергнет такой компромисс, поскольку в этом случае канадцы будут иметь неоправданно большое число сенаторов в Вашингтоне .

— Впрочем, выход из положения всегда можно найти, — вдруг миролюбиво проворковал губернатор. — Если, расправившись, э-э, простите, договорившись с Канадой, мой друг Макслотер сумеет договориться о слиянии с нашим богатым штатом нашего бедного соседа — Мексики, то статус-кво будет соблюден, Техас останется самым большим штатом Америки, наше самолюбие будет удовлетворено, а высказанные вам возражения автоматически отпадут. Скажу больше: в этом случае восторжествует попранная справедливость, ведь Мексика полтораста лет назад составляла единое целое с нашим штатом.

Наконец-то мы поняли, к чему все это время клонил Старр, — американцы давно положили глаз на нефтеносные земли и другие природные богатства соседней страны. Раскусив несговорчивого губернатора, нам было нетрудно убедить его в том, что Макслотер — этот многоопытный политик, мыслящий широкими масштабами чужих территорий, — наверняка поддержит проект очередного «дружественного слияния».

Мы расстались с губернатором добрыми приятелями. В заключение беседы он предложил нам по сходной цене излишки нефти и скаковых лошадей. «А женщин нам самим не хватает», — добавил он, ухмыляясь и пожимая нам руки,

НЕКОТОРЫЕ ТРУДНОСТИ мы испытали и в Калифорнии, при встрече с одним из больших боссов Америки, главой крупного промышленного концерна Милтоном Крипсом. Впрочем, не сразу. А началась беседа несколько необычно. Признав в Перкинсе своего младшего коллегу, Крипе нежно взял его под руку и обменялся с ним парой фраз, недоступных пониманию простых смертных, не имеющих на счету ни одного миллиона долларов. Затем, обращаясь к остальным членам комиссии, сказал, то ли жалуясь, то ли оправдываясь:

— Можете мне верить или нет, но «капитаны промышленности» нынче не в почете. Помнится, несколько десятилетий назад Рокфеллер, Морган были так же популярны в стране, как голливудские «звезды» или бейсбольные асы. А сейчас президент корпорации «Юниверсал дженерал», на заводах которой трудится полмиллиона рабочих в сорока двух странах, остается незамеченным даже в фешенебельном ресторане. Он может прождать полчаса официанта, и никто не показывает на него пальцем.

Правда, когда эти люди звонят в Вашингтон, члены правительства беседуют с ними уважительно и даже подобострастно. Перед ними преклоняются наши военные. Более того, если требуется занять какое-нибудь неблагодарное, горячее местечко, вроде поста министра обороны, обращаются чаще всего к крупным капиталистам. И они становятся к государственному рулю, не раздумывая над тем, кто за них останется в «лавке». Разве этот пример бескорыстного патриотизма не достоин подражания?

Мы с Киллером понимающе кивнули, хотя вовсе не были уверены, что капиталисты нуждаются в нашем сочувствии.

— И все же капиталистов в народе не любят, — повторил Крипе. — О них говорят всякие неприятные вещи. Например, что они наживают себе капиталы, эксплуатируя трудящихся. На самом деле все это клевета. Как раз наоборот. Капиталисты стремятся облегчить рабочую долю, и изматывают они лишь самих себя.

Разговор принимал интересный оборот. Мне до сих пор не доводилось видеть измотанных миллионеров. Что касается нашего Перкинса, то он выглядел, как новенький тысячедолларовый банковский билет.

Уловив в наших глазах сомнение, Крипе пояснил свою мысль. Он напомнил, что хозяева заводов и фабрик широко внедряют на своих предприятиях автоматизацию и заменяют рабочих машинами. Рабочие, получившие расчет, вольны идти на все четыре стороны. С этого момента они сами себе хозяева и никто их не эксплуатирует. В Соединенных Штатах таких совершенно свободных людей — миллионы. По мере развития автоматизации их число будет непрерывно расти. Это ли не свидетельство дальнейшей демократизации страны, дарующей все большему числу своих граждан полную, абсолютную, гарантированную свободу от работы?

Тут Крипе счел нужным оговориться и честно признал, что Соединенные Штаты пока не могут предоставить эту свободу всем трудящимся. Многим еще приходится работать. Но те, кто продолжает трудиться, очевидно, завидуют безработным и настойчиво требуют сокращения рабочей недели.

Однако в Штатах, пояснил Крипе, есть благородные люди, которые непрестанно думают и заботятся об интересах трудящихся. Один из таких людей, доктор Поль Уайт, оказал величайшую услугу рабочему классу Америки. Или не работать совсем, или уж вкалывать на всю катушку — таков смысл его необычайного научного открытия. Доктор Уайт теоретически доказал, что сокращение рабочей недели вредно отразится на здоровье рабочих. Проявляя отеческую заботу о трудящихся, из рук вон плохо разбирающихся в собственных нуждах, доктор Уайт разъяснил им, что удовлетворение их требований повлечет за собой тягчайшие последствия. Он заявил на страницах солидного американского журнала, что «сорокачасовая рабочая неделя слишком коротка для здорового человеческого организма». Пассивность, утверждал он, приводит к затвердению артерий, что, в свою очередь, является причиной сокращения кровообращения, результатом чего могут быть тяжелые сердечные приступы с летальным исходом.

Капиталисты, как люди высокоинтеллигентные и просвещенные, сразу же приняли на вооружение рецепт доктора Уайта. Они не только решительно отказываются удовлетворять безрассудные требования трудящихся о сокращении рабочего дня, но и сами показывают пример самоотверженного труда, который избавляет их от «затвердения артерий» и «летального исхода». В Соединенных Штатах ширится движение, если можно так выразиться, капиталистов-«многостаночников». Большие боссы выполняют одновременно несколько ответственных функций.

Крипе перевел дух и, понизив голос, сказал, словно делясь тайной:

— Не буду называть имен, приводя примеры. Мой коллега, один из богатейших людей планеты, обладает личным состоянием в семьсот миллионов долларов. И тем не менее, пренебрегая пенсионным возрастом, он продолжает гореть на работе. Помимо того, что он является управляющим и президентом крупнейшего банка, он еще подвизается на постах директора алюминиевой, нефтяной и медной корпораций и восседает в совете директоров автомобильной компании. Разве он не может служить образцом трудолюбия?

Еще один пример. В печати сообщалось, что президент какой-то из наших авиакомпаний одновременно руководит деятельностью одного морга и двух кладбищ. Злые языки говорят, что для него это беспроигрышная лотерея: убытки в одном бизнесе — гибель самолета — с лихвой покрываются доходами в другом — похороны пассажиров. Но эти разговоры идут, конечно, от зависти и плохого знакомства с новейшими теоретическими изысканиями доктора Уайта.

Крипе окинул изучающим взглядом Киллера, его новый, вполне приличный костюм, купленный у «Огилви» накануне поездки в Штаты, и пояснил:

— Некоторых смущают астрономические цифры доходов капиталистов. Ссылаются, в частности, на Генри Форда, чей годовой доход в семьсот двадцать девять раз превышает годовой заработок квалифицированного рабочего-автомобилестроителя. Хотел бы предостеречь вас, дорогие друзья, от такого прагматического подхода к сложным социально-экономическим явлениям. Важно понять, что прожиточный минимум капиталиста неизмеримо выше прожиточного минимума рабочего или служащего. Потребности, так сказать, различные.

Крипсу совсем нетрудно было сразить Киллера примером из собственной практики. А то, что калифорнийский промышленник обращался к представителю трудящихся в нашей комиссии, было несомненно.

— Ну, скажем, — говорил Крипе, — не так давно многие мои коллеги и я получили официальное приглашение Белого дома присутствовать на обеде с участием президента США. Билет на одного «едока» стоил ни много ни мало — тысячу долларов! Весь сбор шел в избирательный фонд. Естественно, я был с женой. Обед нам обошелся, как нетрудно подсчитать, в две тысячи долларов. Миллионы американцев живут на такие деньги многие месяцы. Им не приходится обедать с президентом.

Один бизнесмен средней руки, впервые попавший на «политический» обед, рассказывал, какое странное чувство овладело им во время торжественной трапезы. Подносит он ложку супа ко рту, и чудится ему, что в горле зажурчала струйка расплавленного золота. Втыкает вилку с ножом в бифштекс — будто режет пачку новеньких банкнотов. Приступает к десерту — и фруктовый пломбир приобретает благородный платиновый оттенок…

Я лично считаю, — продолжал наш собеседник, — что подобные встречи финансистов с администрацией взаимно выгодны, они во многих отношениях обогащают. И все же нашелся чудак, не пожелавший отобедать с президентом. Он заявил, что недостаточно богат, чтобы платить тысячу долларов за обед. На это представитель Белого дома с нескрываемым презрением ответил: «Что же, тогда приходите позже, на чашку кофе. Она вам обойдется всего лишь в триста пятьдесят долларов…»

Крипе отдал какое-то распоряжение по селектору и подвел итог своей поучительной лекции:

— Нет, рабочим и не снятся колоссальные расходы, на которые мы, капиталисты, обречены.

Перкинс всем своим видом с воодушевлением показывал, что разделяет мудрые мысли американского коллеги. Остальные члены королевской комиссии воодушевления не испытывали. Скажу больше, мне рассуждения Крипса не понравились. Я подумал, что они рассчитаны на полных идиотов. И мне захотелось напомнить ему историю, хорошо известную каждому североамериканцу. Отец одного из послевоенных президентов США дал каждому из своих пятерых малолетних детей по одному миллиону долларов. Заботливый папаша был убежден, что его наследники должны почувствовать вкус к деньгам в раннем возрасте. В связи с этим я задал Крипсу два вопроса. Первый: должен ли швейцар отеля, в котором мы остановились, выдать каждому из своих детей по миллиону долларов? Второй: не знает ли он человека, который одолжил бы швейцару несколько миллионов долларов, чтобы его ребята могли получить равные возможности с детьми президента,

К моему искреннему удивлению, Крипса эти вопросы ничуть не смутили. Он их парировал с чувством собственного превосходства. Объяснил, что дети, по его глубокому убеждению, действительно должны иметь карманные деньги в раннем возрасте. Трудно сказать, следует ли им давать по миллиону долларов, ибо это довольно солидная сумма для карманных денег, даже учитывая рост цен на жевательную резинку и. наркотики.

— Что касается вашего высказывания о равных возможностях в нашей стране, — назидательно пояснил Крипе, — то вы должны хорошенько себе усвоить: американский образ жизни предполагает, что некоторые наши граждане несколько более равны, чем другие.

Ответ был исчерпывающим, и я поспешил перевести разговор на другую тему, напомнив о цели нашего приезда в Калифорнию. Крипе легко перескочил на актуальную для нас проблему:

— Вам, канадцам, следовало присоединиться к нам еще в 1776 году, а не ждать свободы до сегодняшнего дня.

— Но мы так же свободны, как и вы, — не удержался Перкинс.

— Как это свободны?! — несказанно удивился Крипе. — Вами ведь правит не то король, не то королева. Но вы станете абсолютно свободными, когда присоединитесь к нам. Канадцы и янки всегда хорошо уживались, если не считать нескольких стычек вроде той, когда мы вас побили в 1814 году.

Наша комиссия обомлела.

— Кто, вы говорите, победил в 1814 году? — шепотом выдавил я из себя.

— Ясное дело — Соединенные Штаты.

Возмущению королевской комиссии не было предела. Из наших глоток, как из рога изобилия, посыпались исторические факты и неоспоримые свидетельства. И все же мы расстались с Крипсом, так и не сумев его переубедить.

ПО ПУТИ В ВАШИНГТОН мы сделали короткую остановку в Чарлстоне — административном центре Западной Вирджинии. В тот день здесь происходили дополнительные выборы в федеральный конгресс, и нам любопытно было собственными глазами взглянуть на то, как происходит голосование в цитадели западной демократии.

Все высшие чины штата были в запарке, им было не до нас. Это нас вполне устраивало, нам хотелось хоть ненадолго освободиться от опеки официальных лиц и их неизбежного влияния на наши суждения.

Мы с удивлением прочитали в местной газете, что в штате создана общественная Ассоциация честного голосования. Туда мы и направили свои стопы, чтобы выяснить, так ли уж необходима эта организация, поставившая своей целью выявлять и разоблачать злоупотребления на выборах.

— К сожалению, необходима, — заверили нас в ассоциации. — Махинации на наших избирательных участках стали обыденным явлением. Примеров тому, увы, бесчисленное множество. На каждых федеральных выборах фальсифицируются миллионы голосов. Но не будем выходить за пределы родного штата. К 10 часам утра на соседнем с нами участке машина для голосования зарегистрировала 121 поданный бюллетень. А наши общественники, выделенные для наблюдения за ходом голосования, подсчитали, что к этому времени на участке побывало всего 43 избирателя.

— Как же так? — поразился даже Киллер, имеющий богатый опыт во многих областях криминалистики. — Откуда взялись лишние голоса?

Американцы, в свою очередь, удивились наивности членов королевской комиссии, две трети которой состояло из докторов юридических наук.

— Да будет вам известно, дорогие гости, что машины для голосования в руках заинтересованных лиц легко становятся удобным инструментом фальсификации. Скажем, если «свой» кандидат получил 175 голосов, сотрудник, обслуживающий машину, может прочитать цифры в обратном порядке и зарегистрировать 571 голос. А кандидату соперничающей партии, получившему 281 голос, записывает 182 голоса. Известны случаи, когда кандидату из 44 поданных за него голосов засчитывали всего 4 голоса, а из 207 голосов оставляли лишь 7. Причем, если подобная махинация обнаруживается, ее считают неумышленной, технической ошибкой.

— Выходит, на ваших выборах нет подлинной демократии? — осторожно уточнил Перкинс.

— Это зависит от того, как на них посмотреть, — вмешался в разговор еще один член ассоциации. — Можно, например, на законном основании утверждать, что большей демократии, чем в США, немыслимо даже придумать. Ведь избирателей у нас вытаскивают буквально из-под земли. В каком смысле? В самом прямом. К примеру, жил в нашем округе прелестный старичок по имени Питер Мэйнард. Жил, жил да помер. К счастью, его покинула душа, но не чувство гражданского долга. Находясь на том свете, он продолжает голосовать на этом.

— Но это же невозможно! — хором воскликнула королевская комиссия.

— Не стану с вами спорить, — улыбнулся наш собеседник, — а отошлю вас к документу официальному, трижды проверенному и одобренному властями, — к избирательным спискам. Там зафиксировано, что несчастный Питер (царствие ему небесное!) опустил свой бюллетень в урну через три года после того, как его самого опустили в землю, а затем участвовал в голосовании еще несколько раз, И сейчас он опять числится в избирательных реестрах, готовый выполнить свой долг гражданина и патриота.

Мы в Канаде были, конечно, знакомы с самыми различными формами избирательных подтасовок. Но и нас факт голосования покойника покоробил.

— Вы, я вижу, потрясены подобным жульничеством. — Американец усмехнулся. — А я считаю, что к таким исключительно сознательным лицам, как Питер Мэйнард, не придираться надо, а ставить их в пример. Любопытно, кстати, за кого он отдаст свой слегка загробный, но все же полноценный голос ка нынешних выборах? Не подумайте, однако, что Мэйнард — единственный сознательный покойник в нашем округе. Адам Вудс — покойник с меньшим стажем. Но и он с момента ухода в мир иной уже успел пару раз принять участие в выборах. У него все еще впереди. Мы уверены, что Адам ляжет костьми, но не отстанет от старика Мэйнарда. В округе, где значатся Питер и Адам, таких бессловесных избирателей насчитывается примерно 3 тысячи из 20 тысяч, внесенных в списки.

Эта цифра показалась нам не такой уж страшной. В конце, концов, 85 процентов избирателей могут объективно отразить волю подавляющего большинства населения. В ответ на наше неосторожное высказывание нам сообщили, что 17 тысяч живых избирателей округа пользуются еще большей свободой и демократией, чем их ушедшие на тот свет земляки; Они могут при желании продать свой голос. При этом каждый избиратель обладает правом свободного выбора: захочет — продаст свой голос демократам, захочет — республиканцам. Такса стандартная: за каждый проданный голос — 3 доллара и стопка виски. Один местный житель, регулярно продающий свой голос, заявил членам ассоциации: «Я бы сказал, что на каждый честный голос в нашем округе приходился по крайней мере три незаконных». При этом в его голосе звучала нескрываемая гордость за свою страну, предоставившую такую неограниченную свободу выбора всем своим гражданам — как живым, так и давно ушедшим от нас…

— Эдак и выбрать можно кого угодно, — вдруг осенило Киллера. — Сегодня в Алькатрасе, а завтра — в Капитолии, не так ли?

— Именно так, — подтвердили сотрудники ассоциации. — Например, Чарльза Батчера уже не впервые избрали в законодательное собрание штата. «Я глубоко тронут высокой честью», — заявил депутат, но на сессию не приехал. Не потому, что не захотел или, как говорится, оторвался от народа. Не мог. Физически не мог. И еще долго не сможет, поскольку отбывает тюремное заключение за кражу денег из кассы родной демократической партии.

После подобных разъяснений у членов королевской комиссии отпала всякая охота наблюдать за голосованием, и мы заторопились в дорогу. Впереди нас ждал официальный Вашингтон. Признаться, встреча с ним заранее внушала нам некоторую робость, оправданную огромной ответственностью исторической миссии, возложенной на нас. Мы условились строго следовать совету, полученному в Чарлстоне перед отъездом в Вашингтон.

— Там, в столице, — говорили нам члены ассоциации, — надо быть большим дипломатом. Если хотите понравиться, разговаривая с демократами, провозглашайте их лозунги. Встречаясь с республиканцами, делайте вид, что считаетесь только с ними. А Макслотеру рубаните сплеча, что обеим традиционным, партиям давно уготовано место на свалке истории. Увидите: столичные боссы будут носить вас на руках…

И ВСЕ ЖЕ ВСТРЕЧА с Макслотером вызывала у нас некоторое беспокойство: мы были наслышаны о его крутом нраве и категоричности суждений.

Первый вопрос, обращенный гостеприимным хозяином к провинциалам-канадцам, можно было легко предугадать: как нам понравились Штаты и их граждане? Мы заверили, что Штаты поистине грандиозны и по своим размерам, природным богатствам и красотам где-то приближаются к Канаде. Именно поэтому их слияние может пройти довольно незаметно для окружающей среды и ничуть ее не испортит. Что касается американцев, то они исключительно дружелюбны и готовы рассказать вам всю свою жизнь, если вы попросите у них спичку. Их единственный замеченный нами недостаток — недоверие к канадским деньгам, которые они принимают за старые американские банкноты времен гражданской войны.

Макслотер понимающе улыбнулся и поинтересовался, что думают канадцы относительно намечающегося объединения. Что мы могли ответить? Пришлось говорить, что этот вопрос изучался нами пока что по эту сторону границы, но мы уверены, что канадцы возражать не будут, скорее наоборот — возрадуются заманчивой перспективе покупать американские сигареты без уплаты пошлины. А в остальном, по-видимому, все останется на своих местах, поскольку уже сейчас экономика, да и культура Канады фактически американские.

Наш хозяин заметил, что со сторонниками мира и разоружения мы обращаемся чересчур нежно, позволяем им безнаказанно проводить антивоенные демонстрации и митинги.

— Неужели Канада не обеспокоена коммунистической угрозой? — спросил он укоризненно.

Комиссия разъяснила, что легкое беспокойство, конечно, имеется. Время от времени в большой прессе пишут о «советской угрозе», приводя не слишком убедительные аргументы. Но если быть до конца откровенными, больше говорят об американской угрозе. Впрочем, эти разговоры относятся скорее к недавнему прошлому, когда канадцы морально еще не были готовы к слиянию своей страны с богатым и сильным южным соседом, когда они еще цеплялись за свой суверенитет.

— Суверенитет — излишняя роскошь для Канады, — изрек Макслотер. — Он затрудняет нам борьбу с красной заразой, проникающей на наш континент. К тому же вы не станете отрицать, что слабым легче жить под опекой сильных.

— Нам это еще предстоит выяснить, — дипломатично ответила комиссия.

Желая сохранить объективность, я заметил, что отношения между нашими странами все еще остаются натянутыми. Многие проблемы, в первую очередь экономические, не только не решены, но и продолжают обостряться.

— Вы преувеличиваете, судья, — парировал Макспотер. — Я полностью разделяю мнение нашего выдающегося политика, в прошлом государственного секретаря Дина Ачесона. Он не считал наши отношения натянутыми. В детстве у него было сто два родственника в Торонто. «Когда я приезжал к ним в гости, — рассказывал Дин на каком-то приеме, — они избивали меня до полусмерти. Вот это были действительно натянутые отношения!» С тех пор в вашей стране не был избит ни один будущий или настоящий государственный секретарь. Как видите, наши отношения становятся все более дружественными и неразрывными.

Наш гостеприимный хозяин любезно предложил сопровождать нас в госдепартамент, в архивах которого мы познакомились с уникальными документами, освещающими историю канадско-американских отношений за последние 200 лет. В подвале госдепа мы натолкнулись на импозантную электронно-вычислительную машину, изнывающую от безделья. Мы полюбопытствовали о причине простоя столь современного и, несомненно, дорогостоящего аппарата. Сотрудник госдепа, работавший в подвале, поведал нам любопытную историю. В переводе с дипломатического языка она звучала примерно так.

…В государственный департамент доставили долгожданную электронно-вычислительную машину новейшей конструкции. Обрадованные чиновники запихнули в машину подробный обзор международного положения, каким его видит государственный секретарь, и попросили «железного дипломата» высказаться относительно внешней политики США. Ответ был получен буквально в ту же секунду: «Нагнетание гонки ракетно-ядерных вооружений является кратчайшим путем к уничтожению человечества».

Поскольку дерзкий ответ не совпадал с мнением американской администрации, впавшую в немилость машину отослали в министерство финансов. Там ее появлению искренне обрадовались и решили проверить обоснованность расходов федерального бюджета. При этом машине были сообщены точные данные: огромные цифры расходов на подготовку к войне и более чем скромные ассигнования на социальные мероприятия. Электронно-вычислительная машина быстренько прикинула, что к чему, и сделала недвусмысленный вывод: «Соединенные Штаты являются в 34,6 раза более варварским государством, чем цивилизованным».

Министерство финансов, оскорбившись до глубины души, решило подложить свинью министерству труда и отправило туда машину наложенным платежом. Здесь ее поначалу тоже приняли тепло, не имея оснований опасаться подвоха. А задачу поставили такую: определить справедливость заработков лиц различного социального положения, исходя из приносимой ими пользы обществу. При этом были запрограммированы заработки военных магнатов и шахтеров, лоббистов, сестер милосердия и т. д. Тут железное тело машины гневно задрожало, и она, проскрипев какое-то ругательство, объявила: «Заработки в США обратно пропорциональны общественной полезности вкладываемого труда».

Зловредная машина вновь перекочевала в очередное министерство. Там уже прослышали о ее прямолинейном характере и поэтому решили не запрашивать оценку своей деятельности. Вместо этого ее спросили, не могла бы электронно-вычислительная машина стать президентом США. После короткого раздумья она ответила: «В настоящее время я не являюсь и не намерена стать кандидатом на официальную должность. Но в случае необходимости я буду служить на любом посту в меру своих сил и способностей».

Любопытно, что с машиной «побеседовал» и кто-то из канадских официальных лиц, побивавших в Вашингтоне в качестве гостя американской администрации. В разговоре с компьютером ему пришлось прибегнуть к эзопову языку.

— Мой сосед к югу, — говорил канадец, — считает, что ему неизбежно придется «выяснять отношения» с моим соседом к северу. Ну а у меня проблема вот в чем: мой сосед к югу настаивает, чтобы я ввязался в свару и «перехватил» удары, предназначенные ему. Он утверждает, что требуется время, чтобы его мускулы налились силой. А моя роль, как его друга, должна состоять в том, чтобы подставить свою челюсть в целях, как он говорит, «нашей взаимной обороны», Действительно ли мой друг поступает по-дружески, а его предложение, как он старается меня убедить, является взаимовыгодным?

Ответ ЭВМ поразил гостя своей железной логикой: «Имея таких друзей, как ваш сосед к югу, вам нет никакой необходимости иметь врагов».

Познакомившись со всеми высшими федеральными чиновниками, машина так и не сумела найти с ними общий язык. Более того, ее высказывания, по мнению министров, носили явно крамольный характер, бдительный департамент расследований хотел было разоблачить ее как «агента Москвы», однако на всех деталях машины стояла марка «Сделано в США». Тогда ее вернули в госдепартамент и запретили ею пользоваться. С тех пор она находилась на положении безработного.

Испросив разрешения побеседовать с машиной, мы задали ей только один вопрос: как она относится к идее объединения наших двух стран? Ответ был молниеносен: «Аннексия Канады, как и других близлежащих стран, господство над остальным миром — давняя мечта военно-промышленного комплекса США».

— Существование всемогущего военно-промышленного комплекса — это плод больной фантазии нашего бывшего президента, — услышали мы за спиной голос Макслотера. — Я уверен, что Айк глубоко сожалел о вырвавшейся у него дефиниции, оскорбительной для наиболее ценных и влиятельных людей нашего общества. Не случайно ее так часто повторяет коммунистическая пропаганда.

Что касается этого электронного ублюдка, он резко пнул ногой компьютер, отчего по его экрану побежали выразительные восклицательные знаки и прерывистые полосы, сопровождаемые жалобным писком, — то мы пускаем его под пресс. Наш департамент пришел к выводу, что на сборке этой ЭВМ работал коммунист, сознательно перепутавший соединения интегральных схем. В результате она стала говорить голосом Москвы. Все рабочие калифорнийского завода, выпустившего этот «красный» компьютер, уволены с работы и внесены в «черные списки». Теперь они уже не смогут продолжать свою подрывную деятельность.

Нас слегка передернуло от таких слов, и мы поспешили перевести разговор на вашингтонскую погоду. Однако Макслотер не намерен был беседовать на отвлеченные темы. Он высказал опасение, что одна из провинций Канады, Саскачеван, из-за вольнодумства своих избирателей, постоянно отдающих голоса социал-демократам, не сможет получить статус штата и останется на положении подмандатной территории до конца XX столетия. Это время дается саскачеванцам, разъяснил Макслотер, чтобы они могли выкорчевать в своей среде корни вольнодумства, выветрить из мозгов социалистические идеи и освоить азы американизма. Только когда население Саскачевана уничтожит социалистическую заразу и начнет дружно голосовать за буржуазные партии, предупредил Макслотер, только тогда эта провинция перестанет угрожать безопасности США и сможет рассчитывать на статус штата, а значит, будет посылать своих депутатов в конгресс. Как известно, пока что ни в палате представителей, ни в сенате США нет и не предвидится социалистов никаких мастей и оттенков.

Разговор с американским другом нас огорчил. Весь обратный путь в Канаду мы обдумывали, как нам выйти из затруднительного положения. Давать в прессу правдивую информацию опасались — это могло привести к вспышкам возмущения и протеста, к серьезным политическим волнениям. О реакции в Саскачеване и думать не хотелось. Гордые и самолюбивые лидеры провинции могли решиться на что угодно. Нельзя было исключить и самый страшный вариант — Саскачеван в отчаянии отделится от Канады, провозгласит независимость и даже — о боже! — присоединится к Варшавскому Договору. Какой подарок был бы русским! А над всей нашей Северной Америкой нависнет смертельная угроза.

Нет-нет, о беседе в Вашингтоне следовало умолчать, словно неприятного разговора и вовсе не было.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ мы вновь оказались в Нью-Йорке. Но в этот раз не было встречающих нас оркестров, полуголых симпатичных барабанщиц и приветственных транспарантов. Сотни манифестантов, собравшихся на площади у нашего отеля, скандировали антивоенные лозунги. Над толпой реяли плакаты с требованиями запретить ядерное оружие, крепить мир на планете.

— К кому, же обращены ваши требования? — спросили мы молодого человека интеллигентной наружности, только что спустившегося с трибуны. — Ведь руководители вашей великой державы чуть ли не каждый день клянутся в верности политике мира.

— На словах они все наши единомышленники, — усмехнулся американец. — Возьмите, к примеру, конгрессмена от нашего штата Боба Слаперна. Именно он проявил «ценную» инициативу, о которой подробно рассказано в этом журнале.

Ральф Карстен — так назвал себя молодой человек — протянул нам раскрытый журнал, в котором цитировалось предложение нью-йоркского депутата, высказанное с трибуны федерального конгресса: «Пришло время для переоценки тех процессов, с помощью которых может быть достигнут подлинный мир на Земле, Я предлагаю, чтобы конгресс сделал шаг в этом направлении, санкционировав создание министерства мира. Пусть президент Соединенных Штатов назначит первого в истории нашей страны министра мира».

— Ни больше ни меньше! — расхохотался Ральф. — Представьте себе умилительную картинку: Соединенные Штаты, захватившие маленькую Гренаду, выступающие в неприглядной роли агрессора на Ближнем Востоке, в Центральной Америке — повсюду, торжественно объявляют о создании министерства мира и принимают горячие поздравления от всего потрясенного человечества. Рыдает экспансивный Париж, подносит платок к глазам чопорный Лондон, с трудом сдерживает волнение педантичный Бонн. Грызет от зависти локти Москва.

Горький сарказм, прозвучавший в словах Карстена, заставил членов королевской комиссии переглянуться. Захотелось возразить молодому и неопытному в государственных делах человеку. Это сделал за нас Перкинс.

— Позвольте, — перебил он Карстена, — но это и в самом деле гениальная идея — создать целое министерство, заботящееся об укреплении мира.

Наш собеседник грустно улыбнулся:

— Попытаюсь объяснить вам, как она родилась. Гениальная идея, пришедшая в голову конгрессмена Слаперна, забрела туда отнюдь, не. случайно. Она озарила его в результате осознания им внутриполитического и международного положения Соединенных Штатов. На формирование гениальной идеи оказали прямое влияние такие немаловажные факторы, как широко развернувшееся антивоенное движение в нашей стране, протесты общественности против непрерывного роста военного бюджета за счет ассигнований на социальные нужды и, наконец, громкий голос других народов, осуждающих агрессивные действия США.

Как видите, причин, стимулирующих умственную деятельность наших государственных мужей, набралось более чем достаточно. Оставалось только, чтобы идея обрела форму в виде красивых слов, объединенных в единое предложение. Вот тут-то и надо воздать должное мистеру Слаперну. Оказывается, достопочтенный законодатель уже давно был серьезно обеспокоен тем, что в Соединенных Штатах на обозрение широкой публики выставлено слишком много министерств и организаций, ассоциирующихся с войной. Это министерство обороны, министерство армии, министерство военно-воздушных сил, министерство военно-морского флота, национальный совет безопасности, объединенный комитет начальников штабов, не говоря уже о ЦРУ. Даже в конгрессе и там имеются комитет вооруженных сил, объединенный комитет по атомной энергии, объединенный комитет по оборонной продукции и нет ни одного комитета, где бы американские парламентарии могли в спокойной обстановке за чашкой кофе поболтать о проблемах укрепления мира. Наш уважаемый депутат абсолютно прав, когда заявляет, что антивоенные настроения его сограждан вызваны тем, что в нашей стране «слишком много внимания уделяется вопросам усиления военной мощи и в то же время идея достижения прочного мира отбрасывается как иллюзорная».

— Вот видите, — нравоучительно произнес Перкинс, — вы же сами согласны со своим депутатом.

— Верно, — подтвердил Карстен. — Только мы делаем из этого другие выводы. Заметьте: Слаперн не предлагает сократить наш невероятно разбухший военный бюджет или вывести американские войска с чужих территорий. Упаси боже! Наш конгрессмен нашел другой, куда более, как он думает, радикальный путь. Он предполагает, что, как только на фасадах некоторых зданий в Вашингтоне появятся вывески со словом «мир», проблема в тот же миг будет решена окончательно и бесповоротно: человечество убедится в исключительном миролюбии нашего правительства, а все эти бесконечные антивоенные манифестации тут же прекратятся.

Вы, наверно, согласитесь, — Карстен обращался к Перкинсу, — что идею Слаперна принять всерьез трудновато, она больше смахивает на шутку. А посему напрасно ждал он поддержки со стороны своих коллег, Конгрессмены сделали вид, будто не заметили внесенного предложения. Они привыкли к парламентской демагогии, сами широко пользуются ею и давно научились никак на нее не реагировать. Палата представителей многозначительным молчанием почтила память скоропостижно скончавшейся идеи.

А могло быть совсем иначе, если бы достопочтенный депутат оказался похитрее. Слаперну следовало позаимствовать идею в бозе почившего Джорджа Оруэлла и выдвинуть действительно радикальное предложение, которое никто не посмел бы отвергнуть, А именно: объединить под крышей единого министерства мира все наши военные министерства и террористические ведомства, включая ЦРУ. Ведь в Вашингтоне утверждают, что все эти учреждения, готовящие и осуществляющие агрессию против суверенных государств, стоят на страже мира! Поэтому такое предложение, я уверен, получило бы всяческую поддержку и администрации и законодателей. Увы, мистер Слаперн до вершин демагогии подняться пока не сумел. Слегка не дотянул.

Члены королевской комиссии наконец-то поняли, что напрасно позволили вовлечь себя в политический разговор, осуждающий руководителей дружественной соседней державы. Сославшись на занятость, мы с необычайным проворством покинули площадь. Я шел впереди, локтями прокладывая своим коллегам путь к отелю.

ДОМОЙ МЫ ВОЗВРАЩАЛИСЬ со смешанными чувствами разочарования и надежды. Наша убежденность в полезности и неотвратимости слияния двух государств была не на шутку поколеблена. Мои коллеги не высказывались об этом прямо, но их настроения и мысли нетрудно было угадать по их помрачневшим лицам.

Погрузившись в комфортабельные кресла воздушного лайнера, мы подвели итог в чем-то приятному, но в чем-то и огорчительному путешествию, набросали план дальнейших действий.

Перво-наперво нам предстояло выяснить возможность адаптации канадского населения к канонам и традициям американского образа жизни. С этой целью мы решили создать в главных канадских городах — Оттаве, Монреале, Торонто и Ванкувере — научно-исследовательские бюро по американизации во главе с учеными-инструкторами, которых обещал поставить Вашингтон. В случае принятия решения о присоединении к США аналогичные бюро появились бы во всех крупных, мелких и мельчайших городах Канады в целях проведения большой разъяснительно-воспитательной работы среди населения будущих американских штатов.

Итак, каша инспекционная поездка по Соединенным Штатам завершилась. Впереди нас ожидает второй, заключительный этап работы комиссии. Он должен окончательно определить будущее Канады».

Этими словами рассказ судьи Томпсона в английском журнале заканчивался.

 

10

УЖЕ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ после возвращения членов королевской комиссии из США бюро по американизации функционировали в четырех канадских городах. Происходившие там беседы фиксировались на магнитную ленту и передавались для изучения в комиссию. Прослушивание бесед серьезно озадачило ее членов.

…Первым в монреальском филиале появился некто Дюваль тридцати лет, парикмахер. Рассказывая о себе, он упомянул, что его предки приехали на Американский континент в 1618 году. Это заявление франко-канадца вызвало бурю негодования у инструктора-американца.

— Послушай-ка, парень! — повысил он голос. — Запомни раз и навсегда: никто не приезжал сюда до прибытия в Америку «Мейфлауэра» в 1620 году!

— А мои предки приехали, — нахально настаивал канадец. — И другие семьи из Фракции,

— Ты что же, — кипятился инструктор, — хочешь доказать, что ваши Дювали лучше наших Смитов, которые прибыли сюда на «Мейфлауэре»?

— Нет, не лучше, — отбивался парикмахер, — а просто они раньше… Спросите любого учителя истории, если мне не верите.

— Я и сам профессор истории, — вскричал американец и указал канадцу на дверь.

Итак, первый инструктаж во франкоговорящей Канаде вышел, как говорится, комом.

Несколько обескураженные члены комиссии обратились к ленте, присланной из Торонто. Там, первая воспитательно-разъяснительная беседа проходила не менее бурно. На вопрос инструктора, обращенный к вошедшему молодому человеку, кто он такой, тот ответил:

— Я Билл Эйдж, студент Торонтского университета.

— Мистер Эйдж, — наставительно проговорил инструктор, — ваша личность никого не интересует. Важно совсем другое — в какой великой стране вы живете. Когда вас спрашивают, кто вы, следует с гордостью назвать — нет, пропеть! — вашу национальность. Так кто же вы?

— Я Билл Эйдж. То есть, простите, я… я — канадец… по-моему…

— Вы хотите сказать: американец.

— О да, конечно, вы правы. Американец.

— Так огласите же, пропойте свою национальность.

— Я а-ме-ри-ка-нец.

— Вот это совсем другое дело, — обрадовался инструктор. — Я чувствую, у нас с вами дело пойдет. Скажите, как выглядит герб вашей страны?

Несчастный студент поначалу пришел в замешательство, глупо захихикал, но все же ответил:

— Герб?.. Маленький бобер… с торчащими зубами.

— Да нет же! — возразил инструктор. — Орел! Гордый американский орел, который парит над земным шаром и зорко наблюдает за тем, чтобы внизу был образцовый порядок.

— Бенджамин Франклин, — заявил студент, — говорил, что орел обладает скверными моральными качествами, что он часто бывает вшив, а также труслив…

— Мистер Эйдж, опомнитесь!! — Голос инструктора едва не сорвался.

Студент пытался оправдаться:

— Я просто пересказал вам, что говорил Бенджамин Франклин, а он ведь пользуется у вас заслуженным авторитетом.

Инструктор не обратил никакого внимания на разъяснение Эйджа.

— Если вы не будете выбирать слова, — могильным тоном произнес он, — я запишу в вашей карточке: «Подрывной элемент, красный, коммунист»! А пока что отправляйтесь домой и хорошенько подумайте над тем, что я вам сказал. И если захотите процитировать в следующий раз великого американца, обращайтесь к новейшим временам, скажем, к бессмертному наследию Трумэна.

Магнитная лента из Ванкувера также не внушала оптимизма. Там американский инструктор начал с того, что попросил Стива Мэррея 62 лет описать место, где он живет. Тот был несколько смущен заданием и не знал, какой ответ от него ожидают.

— Я ведь живу в самом обычном месте, — начал Мэррей.

— Ничего подобного, — прервал его инструктор. — Не может быть обычным любое место в Соединенных Штатах — стране, избранной и благословенной богом.

Канадец пробовал возразить:

— Наш Брейктаун — маленький городишко Британской Колумбии.

— Чепуха! — взревел инструктор. — Нет такого понятия: маленький американский городишко. Поднажмите на превосходную степень! Это самый большой городишко в Британской Колумбии. Или: городишко, который растет быстрее всех других. Или: рай на земле. Кстати, откуда взялось это дурацкое название — Британская Колумбия? Отныне ваша провинция будет именоваться: штат Американская Колумбия. Как, вы говорите, называется ваш город? Брейктаун? Чем он примечателен? Как это — «абсолютно ничем»?

Наступила небольшая пауза. Чувствовалось, что инструктор что-то обдумывает.

— В Штатах нет и не может быть ничем не примечательных мест, — наставительно произнес он. — Запишем, что в Брейктауне самый здоровый климат на западе Америки. Пришлось даже убить человека, чтобы спасти от банкротства местную похоронную компанию.

Канадец вновь возразил:

— Но это неправда! Ничего подобного у нас не случалось!

Инструктор был оскорблен до глубины души.

— Никому до этого нет дела, — авторитетно разъяснил он. — Слушайте и усваивайте то, что я вам говорю. Ваша задача — делать себе рекламу независимо от качества продукции. Вы должны рекламировать вашу торговую палату и ваш город!

— Но у нас, в Брейктауне, нет торговой палаты…

Тут американец и вовсе вышел из себя:

— Нет, нет и нет! — кричал он. — Ничего у вас нет! Даже торговой палаты! Ну что с вами, канадцами, делать?! Как вы собираетесь стать стопроцентными американцами?! Вы же совершенно беспомощны! Вы ничего не хотите сказать о себе хорошего только потому, что это неправда. Вы не умеете себя подать! Зачем же вы тогда живете на белом свете, если не можете создать себе рекламу?! Нет, я больше не могу терпеть канадцев! Не могу — и все тут! Хоть сажайте меня на. электрический стул!..

На этом запись беседы обрывалась.

— Да, — пробормотал Перкинс, — нас ожидают трудности, большие трудности. Нелегко будет превратить канадцев в американцев.

Судья Томпсон промолчал, но подумал: прослушанные записи подтверждали зародившееся у него опасение, что в канадском обществе еще не созрели предпосылки, необходимые для слияния двух соседних дружественных стран. Как же поступить им, от кого ждут авторитетного мнения и британцы, и американцы, и соотечественники-канадцы? Сложность положения усугублялась тем, что нетрудно было представить, как болезненно прореагирует Вашингтон на заключение комиссии о том, что канадцам лучше остаться канадцами. Томпсон со страхом думал об эффективности репрессивных органов южного соседа, вспоминал многочисленные убийства неугодных Вашингтону политических деятелей в разных частях света и прикидывал, где можно укрыться от гнева Макслотера.

В этот момент вновь заговорил Перкинс.

— Мне кажется, не стоит обращать внимания, — сказал он, — на некоторые несуразности в беседах наших соотечественников с американскими инструкторами. В конце концов это естественно — мы пока что принадлежим к разным государственным системам. И кроме того, мы слишком большое значение придаем кажущимся недостаткам и отрицательным чертам американского образа жизни и мышления. Если покопаться, на той стороне можно найти немало хорошего и даже разумного.

— Да, конечно, — мрачно поддакнул долго молчавший Киллер. — Я знал одну чудесную банду в Ливенворте. Прекрасные были ребята. Никогда их не забуду. Мы вместе «брали» банк в Детройте. А в тюряге оказался я один. Соображаете?

Он тяжело вздохнул. Чувствовалось, что позиция Киллера давно определилась, но он никак не решится высказать ее вслух. Наконец Киллер переборол себя и, заметно волнуясь, виновато произнес:

— Вы как хотите, а я предпочел бы остаться канадцем.

Томпсон склонялся к мнению Киллера. Но Перкинс не желал сдаваться так быстро. Ему требовались какие-то дополнительные аргументы. А может быть, он крепко побаивался Макслотера?.. И тогда на авансцену истории вновь выступил почетный доктор юридических наук Крис Киллер.

— Друзья и коллеги, — сказал он с какой-то неизбывной задушевностью, присущей только глубоко порядочным, раскаявшимся преступникам. — Не судите меня слишком строго. Находясь вместе с вами в подвалах госдепартамента, я случайно наткнулся на документ, подписанный Джорджем Вашингтоном. Пришлось прихватить его с собой. На всякий случай. В этот час, назначенный провидением для принятия нами исторического решения, возьмите эту бумагу и ознакомьтесь, что писал в ней старик Джордж.

И Киллер извлек из кармана документ, заверенный президентской печатью. В нем говорилось:

«Моя душа болит. Чувствую и понимаю, что совершил непоправимую ошибку, подняв восстание тринадцати колоний против матери Британии. Как было бы прекрасно, если бы «Бостонское чаепитие» и все, что последовало за ним, не состоялось. Тогда на моей совести не было бы этого жестокого и ненужного свержения законного правительства. Как исправить роковую ошибку? Остается только вновь поклясться в верности британской короне. Хотелось бы убедить Джефферсона, Франклина и других лжереволюционеров, вместе со мной возглавивших антибританский бунт, отказаться от крамолы и вновь стать верными подданными британской короны». И подпись — «раскаявшийся Вашингтон».

Членов комиссии тронула наивная попытка Киллера привычными для него методами подтолкнуть их к принятию решения. Ни Томпсон, ни Перкинс не усомнились, что представленный им документ был стопроцентной фальшивкой. Зная, как ювелирно их коллега подделывает банкноты, они были уверены в его способности фальсифицировать и политическое завещание Вашингтона.

Киллер отпирался недолго. Сознался, что сочинил сей «документ» с единственной целью — сбить спесь с американцев и вынудить их помочь Британии, не посягая на Канаду. Цель была благородной, и Киллеру простили это маленькое жульничество.

На окончательное определение позиции королевской комиссии оказал влияние неожиданный визит молодого человека, требовавшего, чтобы его выслушали по делу чрезвычайной важности. Эрл Макковей — так звали юношу — уверял, что его история имеет непосредственное отношение к работе комиссии. Он был так настойчив, что комиссия уступила ему, но ограничила посетителя жестким регламентом.

— Я американский гражданин, — поспешил сообщить Эрл. — Детство провел в Броквилле, что в штате Пенсильвания, — может быть, слышали? В прошлом году окончил колледж и сумел устроиться младшим клерком в филадельфийском филиале компании «Смит энд санс». Контора наша расположена в центре города, а квартира, арендованная для меня отцом, — на окраине. Поначалу было нелегко, нередко приходилось задерживаться, и добирался до дому только к ночи. Но работа мне нравилась, постепенно я осваивался, постигая секреты фирмы. Все шло хорошо до того самого дня, о котором должен вам рассказать.

Накануне я поздно вернулся домой, принял снотворное и поэтому утром чувствовал себя как в тумане. Едва проснувшись, стал нащупывать с полузакрытыми глазами телефонный аппарат, чтобы уточнить время, — и нечаянно нажал кнопку тревоги системы «Хоум гард». Как потом выяснилось, система, которая обошлась мне, а вернее, моему папаше в тысячу долларов, послушно связалась с дежурным оператором полицейского управления и автоматически стала повторять записанное на диктофон послание: «Тревога на Корнер-стрит, 18».

Повесив трубку и все еще нетвердо стоя на ногах, пошел покормить арендованного доберман-пинчера, обученного охране квартир. Протянул кусок мяса и, все еще не придя в себя после сна, перепутал команды, сказал: «Взять!> Умная собака послушно прокусила мне руку.

Я перевязывал рану, когда полицейские, вызванные «Хоум гардом», стали ломиться в дверь. Боясь, что они высадят ее вместе со всеми дорогостоящими замками, я заспешил и уронил на ногу стальной засов. Взвыл так, что стражи порядка, уверившись в худшем, дали за дверью предупредительный залп.

От полицейских претензий пришлось откупиться крупной купюрой. Быстренько набросил на плечи пальто — надо было поторапливаться, проверил, лежит ли в кармане газозый пистолет, тщательно закрыл дверь и, прихрамывая, заспешил к автобусной остановке.

Только в автобусе я обнаружил, что у меня есть десятидолларовая бумажка, но нет одного бака , который я должен опустить в кассу. Как известно, после многочисленных ограблений водителей автобусов им запретили иметь при себе деньги. Поэтому требование шофера было неоспоримым: «Сходи, друг!» Что мне оставалось делать?

Сойдя, я обратился к молодой женщине, стоявшей на тротуаре, в надежде, что она разменяет мне десятку. «Мисс, — начал я, — не могли бы вы…» В этот момент, не дослушав, она выпустила в меня заряд из миниатюрного газового баллончика. Ослепленный, шатаясь, я вынырнул из облака слезоточивого газа и, рискуя попасть под колеса проходящих машин, проковылял по мостовой, взывая к такси.

Какой-то шофер сжалился надо мной и остановил свой кеб. Я еще утирал слезы, когда услышал зловещий щелчок: впереди за пуленепроницаемой перегородкой водитель нажал на кнопку, наглухо закрыв обе задние двери, чтобы пассажир не мог выйти, не расплатившись.

Мы остановились у очередного светофора. В этот момент я услышал выстрелы и увидел, что в смотровом стекле такси появились аккуратные отверстия, опоясанные тонким кружевом паутины. Мой шофер в один миг очутился под машиной, а я рухнул с заднего сиденья на пол и затаился, прикрыв голову руками. Мое положение было безвыходным: запертый в машине, я мог только молиться, взывая о спасении к богу. Между тем снаружи продолжалась перестрелка, пули свистели в воздухе, где-то совсем близко от моего беззащитного тела и лишь чудом миновали его. Я был близок к инфаркту, когда наконец к полю боя прибыл полицейский броневик и под его прикрытием мне удалось быстрым аллюром на четвереньках выбраться из зоны обстрела.

На работу я, конечно, опоздал. Испепеляющий взгляд босса, пройдя сквозь стеклянную стену его кабинета, обжег меня, словно пуля террориста. Мне стало ясно, что в этой конторе я не работник — слишком много аккуратных, дисциплинированных выпускников колледжей бродило по городу в поисках работы…

— Извините, молодой человек, — вторгся Томпсон в эмоциональный рассказ Макковея, — мы никак не поймем, какое отношение имеют ваши злоключения к работе нашей комиссии?

— Самое непосредственное! — почти выкрикнул гость и обвел всех умоляющим взглядом. — Очень прошу вас, господа, уделите мне еще несколько минут и дослушайте мой рассказ до конца. Тогда вы все поймете»

Члены королевской комиссии, вняв его мольбе, молчаливо согласились, и Макковей продолжил свое повествование.

— В обеденный перерыв я вышел из офиса купить подарок знакомой девушке ко дню рождения. Вещь просто незаменимую при обороне от грабителей, к тому же портативную: пистолет, стреляющий электрическими стрелами-шинами; вонзаясь в тело, они вызывают у жертвы электрошок. Доставая из кармана чековую книжку, я заметил, что молоденькая продавщица учится на мне управлять фотоаппаратом, который фиксировал каждого покупателя, расплачивающегося чеком. Я вполне сознавал необходимость этой неприятной процедуры — уж больно много развелось кругом жуликов — и потому терпеливо ждал. Провозившись, продавщица заторопилась и, заворачивая покупку, забыла снять с нее радиационный ярлык, включающий сирену в дверях магазина. Под пронзительные звуки тревоги я был окружен детективами и препровожден к администратору.

К счастью, продавщица признала свою оплошность, а сделанная за прилавком фотография, хотя и не походила на меня даже отдаленно, все же по основным пропорциям совпадала с моей физиономией. Когда каменные взгляды детективов сменились на смущенные улыбки, я понял, что реабилитирован, и со всех ног бросился на работу, так как обеденный перерыв близился к концу.

Нервы у меня были на пределе, когда я после работы возвращался домой. Усталый, я тем не менее старательно обходил все подозрительные подъезды и переулки. Подойдя к своему дому, я облегченно вздохнул: мне казалось, что все невзгоды этого долгого дня остались позади. Вставляя ключ в дверь собственной квартиры, я немного замешкался, и эта расслабленность обернулась для меня очередным несчастьем. До того, как я сумел попасть в свою городскую крепость, три головореза, прятавшихся в подъезде, освободили меня от бумажника, часов и подарка. Затем мне дали понюхать газу из моего собственного пистолета и пригрозили прирезать, если я посмею пикнуть или заявить в полицию в ближайшие полчаса.

Перед тем как лечь в постель, я включил радио. Хотелось услышать какую-нибудь ободряющую новость, отвлечься от невесть откуда обрушившихся на меня бед. Если мир не взбесился, должно же происходить в нем хоть что-то радостное, светлое, настраивающее на оптимистический лад!

Диктор местной радиостанции обычной скороговоркой сообщил, что пули, так счастливо миновавшие меня не перекрестке, отправили в лучший мир четырех прохожих. Стрелок, умело орудовавший боевой винтовкой с оптическим прицелом, был учеником средней школы, обидевшимся на своих учителей. Семнадцатилетний убийца приобрел винтовку в оружейном магазине неподалеку от школы.

Радио сообщило также, что в столице страны другой молодой гражданин Америки облил бензином спящего соседа, поднес спичку и с интересом наблюдал агонию горящего человека. «Любопытный парнишка, по-видимому, некритически воспринимает телевизионные передачи, — заметил по этому поводу диктор. — Жизненного опыта не хватает, ему ведь только что минуло шесть лет».

Я понял, что напрасно жду радостных вестей в сегодняшней Америке, выключил радио и принял двойную дозу снотворного. А утром взял билет до Торонто и, не простившись с родителями, уехал в вашу страну, чтобы никогда не возвращаться в Штаты.

Эрл замолчал. Потом окинул нас долгим недобрым взглядом.

— И вы собираетесь распространить наши порядки на Канаду?! — В его увлажнившихся глазах застыли удивление, упрек, отчаяние. — Куда же мне теперь податься?..

Он встал, кивком головы простился с членами комиссии и исчез за дверью.

Даже на Перкинса рассказ молодого американца произвел впечатление. А когда миллионер ознакомился со срочной телеграммой, поступившей на его имя, королевская комиссия обрела полное единодушие по проблеме канадско-американских отношений. Менеджер его телевизионной станции сообщал, что станция не принадлежит более Перкинсу, она перешла во владение американской компании Си-би-эс, скупившей 51 процент акций.

Воодушевленные достигнутым консенсусом, члены королевской комиссии засели за составление доклада премьер-министру…

 

11

ИСТОРИКИ СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ, что доклад королевской комиссии был завершен и передан в канцелярию премьера в четверг. А в пятницу на сотни миллионов зрителей объединенной англо-американской телевизионной сети обрушился поток сенсационных новостей с обоих берегов Атлантики.

Всегда строго официальное лицо старейшего английского диктора Гарольда Гопкинса на сей раз светилось торжествующей улыбкой. Заметно волнуясь и торопясь, он возбужденно говорил:

— Добрый день, дорогие телезрители! Говорит и показывает Лондон. Передаем новости. Сегодня в 10 часов 20 минут утра государственный секретарь Соединенных Штатов передал премьер-министру Соединенного Королевства чек на 100 миллиардов долларов в качестве первого взноса в уплату за суверенитет Канады. Акт передачи чека состоялся на Даунинг-стрит, 10.

Диктор потянулся к стакану с водой, сделал два больших глотка и уже гораздо спокойнее продолжил:

— В 10 часов 30 минут наш министр продовольствия объявил о снятии ограничений на покупку импортных продуктов, в частности, яиц, мяса, сахара, масла, чая, водки и жевательной резинки. В 10 часов 40 минут министр снабжения объявил о снятии ограничений на покупку бензина и пользование электроэнергией. В 10 часов,50 минут министр финансов объявил об отмене запрещения на туристические поездки за границу. В 11 часов утра улицы и площади всех городов Соединенного Королевства были заполнены толпами ликующих граждан. Проявление радости людей было спонтанным и не поддавалось полицейскому контролю. Ожидается, что народное празднество продлится весь день и всю ночь.

Диктор взял протянутый кем-то листок и стал читать дальше:

— Секретарь премьер-министра сообщил, что госпожа Флеминг выступит сегодня в два часа пополудни с обращением к Канаде, в котором поздравит братский народ с историческим событием — предстоящим слиянием с американским народом — и поблагодарит администрацию США за неоценимую услугу, оказанную Соединенному Королевству.

Одновременно, — продолжал Гопкинс уже с тревогой в голосе, — корреспондент Би-би-си передает из Оттавы. По всей Канаде прокатилась волна политических митингов, демонстраций и стачек. Канадский рабочий конгресс назначил на понедельник проведение всеобщей забастовки. Это крупнейшее профсоюзное объединение предупредило парламент Канады, что а случае принятия решения о слиянии страны с Соединенными Штатами трудящиеся развернут широкие партизанские действия и поведут освободительную войну против империализма янки. Левые оппозиционные партии образовали так называемую коалицию демократи-ческих сил за независимость. Коалиция солидаризировалась с позицией профсоюзов.

Лицо Гопкинса покрылось красными пятнами, а на лбу выступили капельки пота, когда он сообщил:

— Только что поступила еще одна телеграмма из Оттавы. В час пополудни по нашей объединенной телевизионной сети выступит премьер-министр Канады. Ожидается, что, уступая ультиматуму левых, он отклонит идею объединения его страны с Соединенными Штатами.

…МАКСЛОТЕР слушал выступление канадского премьера в своем служебном кабинете. Не дожидаясь конца передачи, нажал на кнопку, и в дверях появился Листон.

— Этот предатель, этот антиамериканец, — директор департамента дважды кивнул в сторону телевизионного экрана, — должен предстать перед моими очами во вторник. Хочу задать ему пару вопросов. Повестка должна быть послана немедленно.

— М-м-м-м… — только и сумел выдавить из себя Листон.

— Мычать будете, когда вас поставят в стойло, — грубо бросил Макслотер, — а сейчас действуйте! Мне некогда с вами препираться, меня ждут в Сан-Франциско, — добавил он, вставая из-за стола и направляясь к двери.