Люблю я гулять по вечерней Москве, Когда время подходит к шести тридцати. Куда ни пойти — Тонет мысль в синеве. Столько мягкого света! А на перекрестках под часами Влюбленных силуэты. Светофоры разговаривают с вами Зелеными, красными, желтыми словами. Стоят притихшие громады зданий, Текут минуты, и в каждой Столько расставаний, надежд, свиданий, И жажды счастья, и любви тревожной… Целые годы заполнить можно.

Небо бесформенно, как мозг тупицы. Унылый дождь заливает улицы. Изредка вынырнет плащ или зонт, На велосипеде кто-то сутулится. Милиционер ушел с перекрестка, В тумане лишь светофора вспышка. Путаются в ногах деревьев Листья, как озорные мальчишки. Девушкам злая старуха-осень Носить запретила открытые платья. Как терпит она наготу деревьев — Вот чего не могу понять я.

Черные провода, полные птиц и невидимой дрожи, на фоне светлого неба спокойны и строги. Они похожи на гигантские нотные строки, где птицы — лохматые ноты — гордо гимны поют весне… Нотные провода, вы мелодия шумного города! Я вас вижу, читаю и пою иногда — вы по мне!

Метро «Арбатская». — Прощай! — сказала ты. Умчался поезд — наяву, во сне ли?.. Как черные большие рты, разинуты тоннели.

В стихах слова, рифмуемые нами, на молодежь похожи временами: они, как в загс, приходят к нам, поэтам… Не каждый брак событие при этом. Есть браки гармоничные на диво: «любовь» и «кровь» — старо, но справедливо. Но разве может трепетная «роза» всю жизнь страдать от лютого «мороза»?! Когда у рифм характеры не схожи — не быть семье, хоть вылезь тут из кожи, и хочется им стать словами прозы, чтобы сходиться просто и без позы, любя не по созвучьям, а по сути… Стихи в двадцатом веке — те же люди…

Стали пустыми зимние бары. В летние дансинги стекаются пары. Все острее радость побед И боли врезанный в сердце след.

Птицы, как пассажиры в вокзалах, Собираются вместе и в дали летят. Как танцующий румбу стиляга, Скачет бешено град.

Один я на зелени свежей лежу. Здесь клены качаются в шуме. И тень от деревьев в прохладном лесу Мои окружает раздумья. А ветви, под ветром листвою звеня, Как девичьи косы, повисли. И будто слетают с ветвей на меня Деревьев зеленые мысли.

Дыханье застывает на стекле, А за стеклом метель и снега клочья… Как мыслям не заледенеть во мгле В пути к тебе, среди морозной ночи?..

Радуга меж туч застряла, Будто бы в мозгу усталом Тихий миг, воспоминанье Светлое…

Мир дремлет. Тихий час прохлады ранней. Свет в облаках, а лес еще в тумане, И над рекою сны… А на ветвях сосны звезда повисла. Смотрит так светло!.. Все зло притихло. Отступило зло.

Серое небо. Туча находит на тучу. И в мозгу толчея воспоминаний. Сижу у окна, И кажется мне — Не хлопья падают с выси, А тысячи писем, Никогда не полученных писем.

Если Черное море приснилось тебе Зимней ночью холодной, Это лишь потому, Что я часто ему Говорил о тебе. Волны темные были тобою полны, И бежали они заполнять твои сны Шумом, пеной, лазурью… Это я виноват, Если Черное море приснилось тебе.

Назначив встречу милой, сам не свой, крутя педали, я вдоль улиц правил… И вдруг — свисток! Подходит постовой. — Вы допустили нарушенье правил!.. Где фара?.. — Я надеюсь на глаза… — А тормоза?.. (Видали привереду!) — Помилуйте, к чему мне тормоза, ведь я же на свиданье к милой еду! — Ну, вот что, гражданин, платите штраф…— По-своему был прав он — и не прав! Я опоздал… А через пару дней глаза ее наполнила прохлада: казалось ей, что я небрежен с ней — не торможу в местах, где это надо. Я с той поры не езжу к ней — и вот с другим теперь она играет в прятки… Должно быть, у него другой подход И тормоза в отличнейшем порядке…

Я был в лесу… В простой блокнотик в клетку стих за стихом сбегал с карандаша… Я вверх взглянул и вдруг увидел ветку — она клонилась, листьями шурша. Ее подружки рядом с ней витали, в блокнотик мой косились с высоты — наверное, стихи мои читали седым стволам, кривившим дупла-рты. Писал я, как любили, как мечтали… Шуршанье веток гнало тишину. И только старики-стволы молчали,— все вспоминали бури и войну.

Искрилось море, небо синело, Светлые волны затеяли танцы. Ветер-бродяга от нечего делать Шляпу сорвал с головы у албанца. «Шляпа албанская! Шляпа на волнах — Критик воскликнул, волнения полный, Видом чудесным приведенный в раж: — Вот он типичный албанский пейзаж!»

Мы в бесконечность построили мост Без громовержца и Феба. Наступила пора производства звезд И изготовления неба.

Большая спутница Земли, Тебя так много воспевали, Что мы могли едва ли Придумать новые слова. Но вот сегодня слышу я, Смотрю, глаза расширив: Летит соперница твоя,— Еще Луна в эфире. Висела ты, как сфинкс, немая, А эта новая, другая — Она со мной заговорила, Она послала мне сигналы, Она в простор меня позвала. Течет в ней кровь Земли моей, Стук сердца слышен, в вышине, И стих родится о Луне, И он при всем старанье Не станет подражаньем.