Шипит и пенится.
Нет, не костер, а ее мозг. Не воздух (ибо здесь не существует атмосферы), а ее голова наполнилась сотнями и тысячами голосов, и все вместе они слились в один бесконечных гул.
Конь под ней споткнулся, бесшумно ступая по прозрачной, чуть клубящейся дымке с лаймовыми искорками, то загоравшимися, то затухающими в неясном Ничто.
«Тише,» — попыталась она успокоить и выровнять чудовищного коня под собой, удержать от падения в Никуда.
И конь перешел на шаг, повинуясь ее приказу.
Като огляделась. Белесая Тьма, искрящаяся, временами прорезаемая какими-то пародиями на реальные предметы, или только ощущениями от них, по принципу «горячо-холодно, гладко-шершаво». И еще эти самые обломки вещей вокруг нее постоянно играли с ней в какие-то сводящие с ума игры: уменьшаются-увеличиваются, расплываются в мареве — появляются вновь, уменьшаются, и снова увеличиваются…
И что самое страшное, это вокруг, Извне, очень скоро стало проникать в ее сознание, смешиваться там с продуктами ее мыслительного процесса. Это становилось невыносимым, и ее охватило отчаяние.
Конь под ней вдруг резко ухнул куда-то вниз.
«Тише!» — Като огромным усилием воли удалось справиться с собой, с конем, и заставить абисское чудовище снова брести вперед, неторопливо переступая стальными копытами по беспредметному мареву, а не безвольно падать вниз.
Она сильнее сжала рукой его гриву, пока внезапно не почувствовала резкую боль. Взглянув на свою кисть, девушка узрела проткнувший ее насквозь стальной шип гривы, словно стилет, вышедший меж костей на тыльной стороны ладони. Странное дело, сама рука ее не подавала сигналов боли, болевые ощущения рождались самим мозгом.
Като попыталась собраться с мыслями-силами и отогнать от себя все то, что выходило за пределы ее понимания. Сейчас было необходимо просто оставаться в сознании, и по возможности отыскать Гарда, ибо каждое мгновение в Мрачном пределе стоило ей неимоверных усилий.
Так они и брели мысленно с демоническим конем, когда-то носившим имя Ночной Ветер. А сейчас он — абисское чудовище Превосходящий. Като подумалось — если самый сильный жеребец ноктурносовской четверки бредет во Мраке, с трудом переставляя ноги, то как медленно бы продвигалась Энсета на своем Шаини, последнем из Ветров? Она должна ускориться, найти кота, пока не стало слишком поздно.
Принуждение двигаться быстрее пошатнуло баланс ее сознания. Ей даже показалось, что ее более не существует — она всего лишь придорожный булыжник, а вот встретившийся ей во Мраке антропоморфный камень, высившийся из белесой дымки — напротив, ожил, обретя способность мыслить. И тут же снова растворился в клубящемся Ничто…
«Где же ты, кот?» — С трудом вновь собрав части своего сознания воедино, с горечью крикнула Като. Мимо начали проплывать обрывки ее воспоминаний, по реалистичности превосходящие все то, что окружало ее в этой нереальной реальности.
Толчок в грудь. Нет, не реальный, но едва не заставивший ее слететь с коня. Это она подралась когда-то с кем-то еще в школьные годы.
Нельзя отвлекаться на былое, дела давно минувших дней. Ей нужен кот, кот, кот!
Двумерно-линеарный кот мысленно поздоровался с ней. Только что. Тот самый, которого она рисовала на полях экзаменационного листка, когда пыталась поступить на фармацевта.
Ее обуяла тревога.
Кот? Где же ты?!
Ощущение резкого падения одновременно со всплеском боли заставило бы ее вскрикнуть, если бы во Мраке возможно было кричать.
Это не Гард. А всего-навсего уличный котенок, за которым она погналась однажды в подъезде. Не успела… Котенок, не рассчитав прыжка, уже летел вниз, в пролет меж перил, пока на ее глазах не коснулся заплеванного пола первого этажа. Голова маленького животного медленно, безвольно поникла, а под ним растекалась лужица.
Огромным усилием воли остановив свободное падение в Никуда, Като попыталась заставить чудовищного коня под собой снова продолжить движение вперед, вперед, а не вниз!
Мгновенная остановка дыхания, легкое покалывание.
… Она уколола руку о любимые бабушкины розы на даче. Красные, крупные. Переезжая с семьей за сотни миль, они ведь не оставили их дичать, взяли на новое место с собой. И все же новые корни на чужбине суждено было пустить не всем — две розы в цвету, а третья погибла.
Крупные, красные…
… Хозяйка роз, ее бабушка, сгорела от рака — быстрее некуда. А сама она в тот момент защищала дипломную работу за сотни миль от дома. Она вылетела к ней первым попутным рейсом, и все же их единственный разговор был последним.
Крупные, красные…
Вот уже с нее обмыли кровь, до того, как Като вошла. Врач скорой помощи, пышечка с пирсингом в носу, уже засвидетельствовала Смерть.
Больше нет.
Боязни за свою жизнь и вообще этого самого желания — жить. Пышечка с пирсингом в носу вколола ей Сон и Успокоение, ох, лучше бы она этого не делала.
Закладывает уши, сейчас разорвет барабанные перепонки.
… Отъехали от высоких лесистых гор, раскинувшихся всего в нескольких шагах от места ее работы. Не справившись со своими чувствами после семейной трагедии, она просила увольнения. Все потому, что в этой извечной погоне за лишней копейкой она не смогла уделить времени человеку, которого рядом больше нет, и чувствовала свою вину в этом.
Прочь!
С проспекта, в маленькие улочки, куда угодно, третий час уже они стоят в пробке. И обмякнув на заднем сидении авто, она борется с охватившим ее приступом. Что-то словно погружает ее во Мрак, в вечный сон… Она едва успевает заметить багряную сеточку на своей бледно-серой, в каких-то неживых красках шее — в зеркале заднего вида.
И холод. Он пронзает насквозь.
Потому что она в придорожной грязи. А сверху сыплются на нее снежные звездочки, а там, еще выше — светят настоящие, холодные, безучастные и далекие.
Прохожие — они так невозмутимо следуют дальше, по своим делам, ничуть не задерживаясь при виде распростертой на земле девушки. Это то, к чему стремилось наше общество, со всеми техническими прогрессами?
И это пропало. Вот уже она разговаривала с лошадьми. Не настоящими, нет! Хотя… вот же они, стоят, пасутся в лаймовых звездочках Мрака, как живые.
Живые или нарисованные?
Она же сама их рисовала, старательно вырезала из бумаги в таком далеком детстве.
И вот они, пасутся! Их много!
Как жаль, что она уже не всех их помнит по именам. Вот тот, длинный и стройный бумажно-белый жеребец, как же она его называла? Не суть; их было, может быть, двести, или даже больше. А ей было всего шесть. Да нет же, и после она рисовала их, двусторонних, и расставляла пастись по шерстяному ковру родительской квартиры. А сейчас они пасутся здесь, в лаймовых искрах Мрачного Предела.
… На нее несется гигантский пылающий вихрь. Сметающий все на своем пути.
Он реален.
Через несколько секунд (или, может, недель?) она перестанет быть реальностью, чудовище поглотит ее.
Абисский конь заметался под ней, что-то заклокотало в его пасти. На этот раз они не проваливаются вниз, и вместе с драконо-лошадью Като недвижимо зависла в невесомости Предела, словно приколотая иглой к стенду коллекционная бабочка, словно бабочка, Като приколота рукою к гриве Превосходящего.
И ни сдвинуться, не избежать летящего на них ужаса. Это конец.
Резкий толчок.
Сама Като почему-то никуда не летит вместе со своим Превосходящим-Ночным Ветром. Это огненное чудовище столкнули с его траектории, и столкнул его сам Кот.
Прозрачный, с малиновыми контурами кошачьего тела, внутри которого заключено такое реальное, почти осязаемое человеческое тело Гарда.
Она на расстоянии чувствует ершик его обычно короткой, но теперь отросшей стрижки. Едва ощутимый вкусный цитрусовый запах янтарного парфюма, которым он пользовался в Н-ске, и который преследовал ее в можжевеловых кустах в Высоких Кручах, до самого Белого Древа, на выходе из обычного мира…
«Гард» — она силится крикнуть и не может. А его каким-то странным дуновением относит все дальше. Сам Гард все понимает, кивает головой, говорит, что так нужно и что он ничего сделать не может. «Оставь меня».
Като закрывает глаза. Но странное дело, Извне (уже практически целиком и полностью слившимся с ее сознанием, и поглотившим ее) не меняется. Она видит и чувствует все происходящее (или происходившее?) как прежде, с закрытыми глазами.
«Вперед, Превосходящий, подойди к нему, и я возьму его за руку».
«Подойди к нему, и я возьму его за руку!!!!!»
«Подойди…»
Остатками сознания, способного к анализу происходящего, она понимает, что у нее из носа от напряжения потоком хлынула кровь.
Но Като не сдается.
«Еще чуть-чуть! Подойди к нему».
Да!
Чудовище под ней словно очнулось, обрело снова способность перемещаться по Пределу.
Медленно (каждый шаг измеряется не сантиметрами, а вечностью), медленно они приближаются к коту-Гарду.
И вот настает миг, когда Като дотягивается пальцами до его руки.
Рука восковая, неживая. Да нет же; это не его рука. Это ее рука — его. А держит она (он) — руку своей матери. Желтоватую и восковую, в ней ясно прощупываются мелкие косточки, благодаря которым неживое более тело все еще не утратило человеческих форм; душа покинула ее, с нами ее больше нет.
А мелодия Морриконе, зацикленная, призванная не дать ему погрузиться в сон во время многодневного бдения над умирающей — она, напротив, будет длится столько, сколько потребуется.
Целую Вечность.
Тянется своей, живой рукой…
И берет объемистый сверток. И Като известно, что в нем. Какие-то выводящие из равновесия тело и мозг порошки.
«Это — не мне» — поясняет вдруг появившийся в ее голове разум Гарда.
«Все так говорят!» — Возражает ему разгневавшаяся Като.
Только получается, что спорит она в этот момент сама с собой.
Темной ночью какие-то мужчины что-то выносят из его первой мастерской в сарае на окраине Н-ска.
Ярость.
Като также не питает к ворам приязни, но зачем же было взрывать мастерскую, так, что все ее содержимое вместе с полуночными незваными пришельцами разлетелось винегретом по всей округе?!
«Остановись!» — Кричит она сама себе в мыслях, с трудом прервав поток некоей иной, не имевший к ней отношения реальности.
Да, вот, хорошо, не взрыв, а лаймовые звезды вокруг — так должно быть в ее видении Мрачного предела.
Она (он) едет в машине попутчика. Они смеются. В руке Гарда — револьвер, во второй — какой-то мешок. А на коленях перед ним — девчушка, в чулках в сеточку и сверх всякой меры короткой джинсовой юбке, выше которой деваха полностью свободна от одежки. Ее кожа пепельно-черна, затуманенный взгляд не сфокусирован ни на чем абсолютно, и рот ее застыл безвольно-растекшейся гримасой. В машине остро пахнет серой.
«Думаю, я сделаю ей одолжение».
После тихих слов Гарда оглушительно-громко прозвучал выстрел револьвера, дулом приставленного к виску безвольного девичьего тела, с головой, засунутой в мешок.
«Нет!» — вскрикивает Като в ужасе.
«Нет, ну могли же еще с ней позабавиться на обратном пути» — это слова водителя авто, он только что закурил сигарету-самокрутку, так спокойно и равнодушно облизав край папиросной бумаги, что Като снова пробило в дрожь.
Еще больше времени теперь понадобилось ей, дабы унять судороги и снова обрести себя. Лаймовых звезд вокруг поубавилось. Они с призрачным конем и Гардом остались практически в полной Тьме.
Взрыв реальности.
Мрачные пределы порваны на куски, эта боль невыносима, это ожог оголенного сознания о грани боли!
Мимо, сгорая на лету, как бумажные самолетики, летят лепестки красных бабушкиных роз.
Разлетаются во все стороны, чернея в пепел, бесцветно-белые и раскрашенные фломастерами бумажные лошади и пони.
Истлели и сердца-листья лип, растущие у дома, не слышно смеха родом из беззаботного детства, оно куда-то уплывает, в бесконечное Ничто.
В Никуда.
«Като, ты что-то должна была сделать» — слабеющий, из самых отдаленных глубин ее сознания голос-напоминание от Гарда.
Воды…
Она должна была выпить воды из своей маленькой фляжки, едва только встретила Гарда в Мрачном Пределе.
Она торопливо пьет.
И ее начинает тошнить.
Она пьет еще, в надежде проглотить хоть несколько капель.
И снова рвота.
И снова.
И снова.
Осталось всего две капли.
Не придумав ничего лучше, своей головой, будто полыхающей изнутри огнем, как и все вокруг, как летящие на нее отовсюду тлеющие бумажные лошадки.
Като вылила эти две оставшиеся капли Спасения прямо на свою вспоротую гривой абисского чудовища кисть.
* * *
— Можешь пока заняться девчонкой.
— Герцог?!
Като ощупала пальцами реальность под собой — никакой это не холодно-чешуйчатый абисский конь. Это чуть влажная, покрытая опавшими листьями вязов почва Ульмского леса. А слева клокочет Звенящая вода, и убегает вдаль речушка Эвстен.
В поле ее зрения появилась Энсета, с надо сказать, весьма озабоченным видом, и ее сестра, чьи обычно с презрением и чванством смотрящие на все молочно-карие глаза сейчас превратились в красноватые озерца отчаяния с опухшими берегами век.
— Очнулась, умница-разумница? — С тревогой в голосе пожурила ее ведунья, давая ей какое-то душистое питье. — А говорила, сама справлюсь, как же, — сварливо приговаривала она, придерживая голову Като, пока та отпивала из какой-то глиняной посудины.
Девушка с трудом находила в себе силы, чтобы не терять сознания.
— Гард? — Слетело с ее губ.
— Да лежи ты! — Чуть повысила на нее голос Энсета, с неожиданной силой удержав ее на месте и не давая подняться. — Очнулся твой кот, как ты его называешь, Матей пока продержит его в сознании, пристроили ему на рану пузырь эвстенской рыбы.
Ну конечно! Что ей-то самой мешало подстрелить в тот злосчастный момент птицу или рыбину из лука и не использовать оболочку желчного пузыря вместо целлофана, чтобы закрыть ею гардову рану?
Но нет же. Понадобилось идти сложным путем. Чрез дебри Мрака…
На секунду Като показалось, что она снова в Пределах, и перед ней мерцает одна-единственная лаймовая звездочка, с которой сыплются ей на голову по одной редкие снежинки.
Голова взорвалась невиданной доселе болью.
— А ты как хотела? На отдыхать, думала, на Превосходящем едешь? — Заметив ухудшение ее состояния, принялась ругать ее ведьма. — Хорошо хоть, догадалась на рану свою вылить ту склянку, раз уж тебя полоскало.
— Вы все видели? — Ошарашенно прошептала девушка потрескавшимися, пересохшими губами.
Ведунья кивнула на своего пушистого любимца, зависшего над ликом лежащего неподалеку Гарда. Парень редко, но ровно дышал, хоть глаза его были прикрыты. И не было больше никакого кошачьего облика!
— Удивлена, да? Шаини следит за ним, не беспокойся, второй раз он не даст ему от нас уйти.
— Не Шаини, — начала было заплетающимся от усталости языком Като.
Но Энсета пожала плечами — она не стала уточнять, что так удивило и взволновало девушку, а просто заставила ее выпить отвара снотворных трав.
Но мы-то с вами знаем — Като не ожидала увидеть Гарда в его человеческом обличье. Ведь Матей с Энсетой, прекрасно зная о магических свойствах каменной чаши водопада — напоили Гарда водой прямо из нее, едва парень пришел в себя. И они вовсе не считали его перевоплощение обратно в тело юноши чем-то удивительным и невероятным.
Каким-то образом Энсете удалось залатать рану Гарда, да так, что с боком, стянутым шелковыми нитками веселой лаймовой расцветки, спустя лишь пару дней он уже не терял сознания, и хоть пока и не включался в беседу, лежа на кровати «Золотого клена», но слушал рассказ Матея. Ведьма отбыла куда-то по своим делам, предпочитая не задерживаться более, чем это было необходимо, в гостинице, пребывая где-то на свежем воздухе. И Като, отметив не слишком-то хорошее расположение к себе ведуньиного ученика — Матея, в отместку попросила его рассказать о том, как они с Филиалой, Айреком и Энсетой в один прекрасный день надумали выкрасть пресловутый Шерл, теперь исчезнувший в пенистых водах волшебного Эвстена.
Герцог скривился. Сначала предложил ей свежеприготовленного отвара из девясила, японской софоры и некоторых других, типично сеймурианских трав, и только потом принялся за рассказ. Потчуя ее лекарствами, он тянул время и собирался с мыслями.
А Като, полулежа в плетеном кресле неподалеку от ложа Гарда, плотнее закуталась в овчинное одеяло, поглощая дольки ледяной дыни и попивая мелкими глотками горячий горький отвар, приготовилась слушать.