Майор Дроздов Сергей Николаевич, заместитель резидента КГБ по безопасности, никак не мог отделаться от вчерашнего разговора с Андреевым, шофером торгпредства. Он постоянно в своих мыслях возвращался к этому разговору, пытаясь его осмыслить и проанализировать.
Вчера, в субботу, в клубе посольства, как обычно, демонстрировался кинофильм. Показывали новую картину «Белый снег России». Клуб два раза в неделю, по вторникам и субботам, собирал всю советскую колонию. Люди приезжали посмотреть фильм, послушать выступление заезжих артистов, ученых или политиков, просто пообщаться друг с другом. Здесь можно было поиграть в шахматы, шашки, в настольный теннис, в бильярд, просто поболтать с коллегами, знакомыми и друзьями. Сергей Николаевич уже три года работал в Испании и хорошо знал людей советской колонии не только по долгу службы, но и в силу своего общительного характера. Ни одно мероприятие в колонии не проходило без его участия. Он был прекрасный спортсмен, хорошо играл в волейбол, чему не в малой степени позволял его высокий рост и худощавая фигура, участвовал в соревнованиях в настольный и большой теннис.
В праздники Дроздов выступал в самодеятельности и не плохо пел под аккордеон. Люди тянулись к нему и искали с ним общения. Он не похож был на неразговорчивых молчаливых контрразведчиков.
В субботу после фильма Дроздов и Андреев, как они часто делали, сыграли несколько партий в шашки. Оба были заядлыми шашистами и играли примерно одинаково. Поэтому их партии превращались часто в бескомпромиссные интересные сражения и собирали много зрителей. После шашек приятели сыграли партию в бильярд. Во время игры всегда можно было поговорить, узнать друг от друга какую-нибудь свежую новость. Валентин Петрович Андреев был опытный шофер, до загранкомандировки работал на рейсовом автобусе в Москве, у него был зоркий глаз и острый язык. Дроздову было интересно послушать иногда его оригинальные суждения. И на этот раз не обошлось без наблюдений и острот водителя.
— Знаете, Сергей Николаевич, тут я на днях забавную сцену наблюдал в супермаркете, — начал Андреев.
— Какую сцену? — поинтересовался Дроздов, натирая мелом кий перед ударом.
— Сижу в машине на парковке у супермаркета, — продолжал Валентин, — ожидаю жену. И вдруг вижу, наш холостяк Лобков из военного атташата…
Андреев на несколько секунд умолк, прицеливаясь, и, заказав туза два борта дуплетом к себе в среднюю, пробил. Шар, мягко ударившись о бархатный борт, отскочил и покатился медленно в противоположную лузу, на мгновение застыл у края, как бы раздумывая, падать или нет, качнулся и скатился в сетчатый мешок.
— Так вот, вижу, Лобков помогает англичанке грузить ее пакеты в свою машину. Ну, думаю, силен наш военный, настоящий кавалер. Погрузил покупки, заодно прихватил с собой англичанку и укатил. Я потом сообразил, что у мадам, по всей видимости, не завелась ее машина или еще что. Короче, так поступают настоящие джентльмены. Собирался ему сказать, выразить свое восхищение, но никак его не увижу. Обязательно скажу при встрече.
— Обожди, обожди, — запротестовал энергично Дроздов. — Какой Лобков холостяк, что ты мелешь, какая англичанка, ты что-то путаешь.
— Ничего я не путаю, отвечал водитель. — Ведь у него жена в Союзе, значит, он холостяк. Можно у него спросить…
— А откуда ты взял, что он подвозил англичанку? — допытывался Сергей Николаевич, притворившись, что не знал, что жена Лобкова в Москве.
— Как откуда, она же по пятницам всегда бывает в супермаркете, где и наши все отовариваются, я ее там много раз видел, — продолжал Андреев. — Слышал, она говорила по-английски, да и машина у нее с английским дипномером.
— Послушай, Валентин, — насторожился Дроздов, — ты обо всем этом кому-нибудь говорил?
— Нет, никому, даже жене не сказал, — ответил Андреев.
— Знаешь, не надо на эту тему ни с кем разговаривать. Слухи, сплетни в колонии распространяются с космической скоростью. Можно только навредить, люди из мухи сделают слона, а у Лобкова жена, может быть, ревнивая, — попросил Сергей Николаевич Валентина.
— Ну что вы, могила, никому не говорил и не скажу, — с готовностью согласился Валентин.
Он знал, что Дроздов товарищ серьезный и слов на ветер не бросает.
Рассказ Андреева не только толкал Сергея Николаевича к серьезным размышлениям, но и подвигал к конкретным действиям. Прежде всего ему захотелось выяснить, что за иностранка, с которой помват вступал в контакт. Одна из его забот-обязанностей была оградить советских людей от подходов иностранных спецслужб, которые активно работали в стране, пытаясь склонить к сотрудничеству. О Лобковых у него была противоречивая информация, которая в основном базировалась на сплетнях и домыслах. Как-то ему пришлось быть свидетелем разговора библиотекарши посольства с одной женщиной. Речь шла о Валентине Мироновой. Женщина не видела Сергея Николаевича, который стоял между стеллажами и выбирал книги. Они вовсю перемывали косточки шустрой Валентины, обвиняя ее в том, что она, стараясь как можно больше заработать, бралась за любую грязную работу, убирала на виллах сотрудников военного атташата. Трудно было сказать, что больше было в этих словах — искреннего осуждения или зависти. Особенно Дроздова тогда насторожила брошенная библиотекаршей фраза: «Знаю я, она не только там на вилле Лобковых полы трет, но и еще кое-что…»
Тогда Сергей Николаевич не обратил на эти слова внимания, посчитав их за бабьи сплетни и зависть, хотя у него была кое-какая негативная информация на жену шифровальщика Миронова. Дроздов решил посоветоваться с резидентом, его особенно беспокоил вопрос о Валентине, так как муж был офицером резидентуры КГБ. Сергей и резидент долго обсуждали этот деликатный вопрос и в конце концов решили пока не вмешиваться, боясь навредить. Миронов был отличным офицером и к нему никаких претензий не было. Мужа не стали ставить в известность, но ситуацию решили держать под контролем. В Центр также ничего не сообщили, учитывая, что срок командировки Мироновых подходил к концу. Дружба Валентины с разбитной Светланой Бойко наводила Дроздова на определенные мысли.
В конце концов после глубоких размышлений и сомнений контрразведчик решил еще раз переговорить с Андреевым: незнакомая иностранка не давала ему покоя.
Они снова встретились в клубе за партией в шашки. Улучшив момент, Сергей Николаевич спросил:
— Валентин, не поможешь мне взглянуть на эту англичанку, о которой ты рассказывал прошлый раз и которую неоднократно встречал в супермаркете?
— Почему бы нет, — ответил Андреев, — с удовольствием. Я ее хорошо знаю в лицо, броская симпатичная блондинка. Она по пятницам всегда там.
— Хорошо, — продолжал Дроздов, — давай договоримся: в следующую пятницу вместе поедим за покупками в супермаркет. Только к тебе одна просьба. Об этом никому.
— Ну что вы, Сергей Николаевич, вы же мне уже говорили, — обиделся Валентин.
Когда Дроздов и Андреев приехали в супермаркет, блондинка не появилась. Пришлось убираться не солоно хлебавши. Только на третий раз загадочная незнакомка оказалась в супермаркете. Удалось не только ее разглядеть, но и сфотографировать и проследить за ней до ее дома. Для этой цели Дроздов привлек двух оперативников из резидентуры с опертехником, которые все аккуратно выполнили так, что даже Андреев ничего не заметил.
Получив фотографии и адрес местожительства иностранки, Дроздов легко установил ее личность и место работы. В справочнике дипкорпуса в Испании она проходила как сотрудник посольства Великобритании Элизабет Грин.
Собственно, на этом все и закончилось бы, если бы не одно обстоятельство, которое заставило по-иному взглянуть на всю эту проблему.
Дроздов регулярно встречался с одним из своих агентов, который работал автомехаником в небольшой мастерской по ремонту автомобилей. Сергей познакомился с ним два года назад, попав в небольшую аварию. Гомес, как звали агента, блестяще восстановил его автомобиль. С тех пор у них завязалось знакомство, которое переросло в доверительные отношения. Испанец восхищался Советским Союзом и выражал готовность бескорыстно нам помогать, хотя какими-то конкретными агентурными возможностями не обладал. Некоторые начальники отрицательно относились к этому знакомству, упрекая Дроздова, что он возится с Гомесом, напрасно теряя время.
— Ведь от него толку, как от козла молока, — упрекали его в Центре.
Но у Сергея была своя точка зрения на такую категорию людей в разведке. Его опыт убедительно свидетельствовал, что такие маленькие, но преданные люди иногда делают великие дела. Дроздов продолжал поддерживать и укреплять доверительные отношения с Гомесом, получал наводки на интересных людей, ставил ему различные посильные для него задачи по изучению оперативной обстановки в стране.
На одной из встреч Гомес рассказал Дроздову, что один его хороший знакомый электрик, обслуживавший периодически здание местной контрразведки, был свидетелем, как испанские контрразведчики демонстрировали в кинозале двум приехавшим американским дипломатам видеозаписи каких-то любовных сцен. Знакомый утверждал, что это были, по его мнению, русские мужчина и женщина, потому что он слышал русские слова. Он работал в соседнем помещении, из которого было небольшое окно в кинозал, и стал случайно свидетелем демонстрации. Один из американцев был лысый, небольшого роста.
Информация Гомеса насторожила Дроздова. Судя по описанию, испанскую контрразведку посещал резидент американской разведки в Испании Эндрюс. Возможно, рассуждал Дроздов, испанская контрразведка получила какие-то компрометирующие записи на советских граждан и поделилась ими с американцами, которые могут воспользоваться этим материалом для шантажа при вербовке. Перед Сергеем вставал вопрос. Если это так, то кто из советской колонии мог быть этими мужчиной и женщиной? Он пытался анализировать, сопоставляя время событий с людьми из совколонии, которые в это время находились в стране. Фактов явно было недостаточно, чтобы делать какие-либо выводы. Можно было строить только догадки, предположения, гипотезы. Но не хотелось излишне рисковать, чтобы попросить Гомеса побеседовать еще раз с его знакомым и выяснить дополнительные детали: обстановку, как выглядели мужчина и женщина, которых тот видел. На очередной встрече с агентом Дроздов все же решил посоветоваться с ним и завел разговор о его знакомом электрике и о демонстрации видеозаписи в здании контрразведки. Дроздов спросил Гомеса, мог бы он при встрече со своим приятелем вновь завести разговор о демонстрации фильма в здании контрразведки? Может быть, тот вспомнит какие-нибудь детали, подробности, обстановку. Гомес ответил, что может вполне поговорить с другом на эту тему, поскольку речь там шла о сексе, а такие разговоры не могут вызвать какие-либо подозрения.
Электрик не смог вспомнить особых деталей, которые могли бы прояснить ситуацию, так как разглядывал эту сцену всего несколько секунд, опасаясь, как бы его не заметили. Единственно, что он помнил: женщина была блондинка, а речь — русской. Бездоказательно напрашивался вывод, что мужчиной мог быть Лобков, женщиной — Валентина Миронова.
Проанализировав имевшуюся информацию, Дроздов коротко доложил ее в Центр и просил проверить англичанку.
Москва долго молчала. Наконец пришел лаконичный и не очень понятный ответ: Грин, настоящая фамилия Элизабет Суальски, является кадровым сотрудником английской контрразведки МИ-5. Центр благодарил Дроздова за важную информацию и приказывал впредь до получения дополнительных указаний никаких мероприятий контрразведывательного характера по англичанке, Лобкову и Мироновой не проводить.
Дроздов был ошарашен ответом. «Центру виднее», — подумал дисциплинированный офицер и прекратил работу по этой проблеме.
Между тем события вокруг Лобкова развивались с головокружительной быстротой и по не предвиденным ни ЦРУ, ни КГБ, ни ГРУ сценариям.
Незадолго до сообщения Дроздова Центр получил информацию, которая заставила принять экстренные меры. А произошло следующее.
В одной маленькой стране в резидентуре КГБ под надежной «крышей» работал опытный разведчик Крылов Родион Николаевич. Он был предпенсионного возраста. Эта — третья долгосрочная зарубежная командировка. Родион Николаевич был очень надежный, честный, преданный родине человек.
Крылову на командировку не ставили вербовочных задач, так как у него на связи был ценный агент. Требовалось другое: стопроцентная надежность, поскольку другие каналы связи с агентом были затруднительны. Учитывая личные качества Крылова, Центр поставил перед ним такую сложную локальную задачу по руководству ценным источником, освободив его от других разведывательных и вербовочных задач. Разведчик встречался с агентом три-четыре раза в год, но должен был быть готов в любой момент выйти по его сигналу на встречу. Родион Николаевич один или с женой регулярно совершал вечерние моционы, прогуливаясь практически по одному и тому же маршруту, на котором в условном месте мог стоять сигнал от агента. Система связи работала надежно и безотказно. Центр был доволен работой Крылова.
Однажды, совершая свою обычную вечернюю прогулку, разведчик проходил парком мимо скамейки, на которой сидел мужчина. Было темно, несколько тусклых фонарей плохо освещали дорожку. Поравнявшись с мужчиной, Крылов услышал:
— Добрый день, Родион Николаевич.
— Здравствуйте, — машинально ответил на приветствие Крылов, повернув голову в сторону мужчины и стараясь разглядеть незнакомца. — Простите, но не имею чести с вами быть знакомым.
И хотел уже продолжить путь, но вдруг снова услышал, как незнакомец продолжал на русском языке с довольно сильным акцентом:
— Родион Николаевич, будьте любезны, я задержу ваше внимание всего на минутку, но эта минутка, уверяю вас, принесет вам много пользы.
Крылов остановился, подошел ближе к мужчине и, разглядывая его, сказал:
— Хорошо, я вас внимательно слушаю. Что вы хотите?
В голове у Родиона мелькнула мысль, наверное, какой-нибудь русский эмигрант, сейчас начнет изливать свою душу или еще что-нибудь в этом роде. Правда, внешний вид и русская речь незнакомца подсказывали, что перед ним, по всей вероятности, не русский.
— Родион Николаевич, — начал между тем вновь незнакомый мужчина. — Я сотрудник ЦРУ, офицер безопасности в посольстве США, Майкл Зингер. Хочу предложить вашей стране сверхсекретную информацию.
Сначала у Крылова мелькнула мысль, что перед ним провокатор или шизофреник, с которыми ему уже приходилось встречаться раньше, в предыдущих загранкомандировках. В Голландии был случай, когда к нему в офис пришел один шизик, который предлагал ему перпетуум-мобиле, и Крылов не знал, как выпроводить его. Он хотел уже отмахнуться от навязчивого незнакомца дежурной фразой: я такими делами не занимаюсь, но что-то задержало разведчика.
— А почему вы, господин Зингер, собственно, обратились ко мне? И откуда вы знаете мое имя и отчество? — невольно резко спросил Родион Николаевич.
— Очень просто, — спокойно отвечал цэрэушник. — По долгу своей службы я о вас знаю много. Вы кадровый работник КГБ, дважды работали за рубежом: в Штатах и Голландии. В Нидерландах засветились из-за своей активности. Мы вам сели на хвост и не давали работать, вам пришлось уехать из страны досрочно. Кстати, ваше начальство умно поступило: спецслужбы готовили устроить провокацию и с шумом выдворить вас из страны. К вам я обратился, конечно, не случайно. Вы по нашей шкале вербуемости имеете индекс «О», то есть к вам, по нашим понятиям, бесполезно подходить с вербовочными предложениями, вы абсолютно надежный человек. А мне как раз и нужен такой человек, абсолютно неподкупный. Вы мне подходите лучше всех, учитывая еще то обстоятельство, что вы офицер КГБ.
— Ну хорошо, что же это за суперсекретная информация, которой вы располагаете и хотите, конечно, продать?
— У меня есть список «кротов», которые сидят у вас в КГБ, ГРУ, МИД и в некоторых других ведомствах. Конечно, за такую бесценную информацию для вас надеюсь получить хорошие деньги. Я, как и вы, тоже собираюсь скоро на пенсию и хочу обеспечить себе спокойную безбедную старость.
— И как вы это мыслите? — поинтересовался Крылов. — Попросите задаток вперед, начнете торговаться, ставить условия? Или как?
— Конечно, кое-какие условия поставлю. Прежде всего гарантии моей личной безопасности с вашей стороны, — отвечал Зингер. — Мы с вами разведчики и понимаем серьезность такой сделки. Основной риск я беру на себя. Ваш риск минимален. Мне не надо никакого задатка. Как я себе все мыслю? Довольно просто: называю вам двух «кротов», которые сидят у вас и которых можно брать. По ним меня нельзя будет вычислить. От вас требуется самая малость: сообщить вашему руководству о моем предложении. Деньги, естественно, после того, как вы убедитесь, что моя информация соответствует действительности.
Только теперь Крылов понял всю серьезность предлагаемого. Надо было действовать.
— Хорошо, господин Зингер, — заговорил Родион Николаевич, — я готов сообщить о вашем предложении руководству. Назовите этих двух «кротов» и сумму за услуги.
— Вот эти «кроты», — сказал американец: — Лобков был полгода тому назад завербован в Испании высокопоставленным работником ЦРУ, ему подсунули женщину, и он клюнул. Другой — Михеев, служащий в МИД. Он на связи у резидентуры в Москве. Вам все это легко проверить и убедиться в достоверности моей информации. За нее я хочу получить наличными сто тысяч американских долларов.
— Вы сказали, что у вас есть список «кротов», которые сидят в советских учреждениях? — задал вопрос Крылов.
— Совершенно верно, — отвечал американец. — У меня есть еще десять «кротов». Но о них я могу с вами говорить только после того, когда ваше руководство решит дело с этими двумя и рассчитается со мной. Уверен, ваши шефы примут предложенные мною условия. Именно мне было очень важно выбрать среди ваших разведчиков надежного человека, который бы поверил мне и не испугался.
Через некоторое время они распрощались, договорившись встретиться через две недели.
Крылов еще долго ходил по парку, размышляя над предложением американца. Как опытный разведчик он понимал, что подобное в разведке случается крайне редко. Конечно, ему были известны случаи инициативных контактов иностранцев с советской разведкой, но этот случай ему казался уникальным. И он был прав. Необычность заключалась не только в чрезвычайной важности предлагаемой информации, но и в том, каким образом сохранить строгую секретность, до минимума ограничить круг лиц, владеющих этой информацией.
Родион Николаевич размышлял, каким образом довести все это до резидента и как сообщить в Центр.
На следующий день Крылов, прибыв в резидентуру, на клочке бумаги написал шефу, что хотел бы переговорить с ним по чрезвычайно важному делу где-нибудь на воздухе, не в помещении, так как не доверяет полностью защите от возможного прослушивания.
Резидент был очень удивлен, но пошел Крылову навстречу. Они сели в машину и отправились на прогулку за город. На природе разведчик рассказал о вчерашней встрече с американцем. Они долго обсуждали различные варианты, как довести ценнейшую информацию до сведения Центра. Наконец решили направить следующую шифровку начальнику внешней разведки:
«Сов. секретно. Срочно.Сидор».
Только лично Павлову.
Ввиду чрезвычайно секретной информации, полученной резидентурой, прошу вашего разрешения доложить ее вам лично. С этой целью прошу командировать в Москву сроком на трое суток оперативного офицера Карла для личного доклада.
Ответ пришел через несколько часов с пометкой «срочно». Центр разрешал Крылову вылететь в Москву ближайшим рейсом самолета «Аэрофлота».
На следующий день разведчик был в Москве. На аэродроме его встречал представитель Центра, а еще через несколько часов Родион Николаевич был уже в кабинете своего непосредственного начальника.
— Ну что вы там за фокусы выкидываете? — начал раздраженно генерал, едва успев поздороваться. — В чем там дело? Почему не доложили шифром? Выкладывайте!
— Мы с резидентом посчитали, что этот вопрос в компетенции самого высокого руководства, — парировал Крылов.
— Вы с резидентом посчитали. А вы посчитали, что отрываете руководство от важных государственных дел и можете получить за это по шее? — продолжал расходиться генерал. — Докладывайте, в чем там дело?
— Я могу доложить только начальнику разведки, — сухо отрезал Крылов.
Генерал побагровел от гнева, но сдержался. Через некоторое время снял трубку прямого телефона и доложил о прибытии полковника Крылова. Затем коротко бросил, не глядя на Крылова:
— Идите в канцелярию начальника главка и доложите о своем прибытии. После доклада зайдите ко мне.
Родион Николаевич вышел из кабинета и направился в канцелярию. Грозный тон непосредственного начальника его не напугал. После более чем двадцати лет службы в разведке его уже ничто не могло напугать, хотя он понимал, что они с резидентом нарушили субординацию, обратившись через голову к самому высокому руководству. В армии подобное недопустимо, но к разведке нельзя подходить с армейскими мерками, на то она и разведка, что не терпит шаблона.
Выслушав доклад Родиона Николаевича, начальник задал несколько вопросов, затем сказал, что резидентура поступила правильно, обратившись непосредственно к нему. Поблагодарил за важную информацию и попросил Крылова изложить все письменно.
Через полтора часа доклад был готов, отпечатан на двух листах в единственном экземпляре и передан начальнику внешней разведки.
На следующий день Крылова снова вызвали к начальнику главка. Ему сообщили, что согласны с предложением американца, готовы выплатить ему запрашиваемую сумму. Вся дальнейшая работа с Зингером должна вестись с соблюдением строжайших мер конспирации и безопасности.
Так началась работа с источником информации чрезвычайной государственной важности. Об этой работе знал очень ограниченный круг лиц.
Через четыре недели, как было договорено, Крылов встретился с Зингером у той самой скамейке в парке, где состоялась их первая встреча и знакомство. Родион Николаевич выплатил американцу сто тысяч «зеленых» под расписку. Они быстро нашли общий язык. Отчужденность и осторожность первой встречи прошли. Это быстро происходит между разведчиком и агентом, когда сотрудничество подкрепляется конкретными делами.
Примерно через год было принято решение нанести одновременный удар по пяти «кротам». Акцию согласовали с Зингером и приняли меры, чтобы ни в коей мере не повредить его безопасности. Операция тщательно готовилась с соблюдением строжайшей секретности.
Перед Новым годом Лобкова по указанию Центра вызвали в Москву. Генерал Быков с радостью сообщил своему воспитаннику, что его ждут на Старой площади побеседовать относительно, как ему дали понять, возможного назначения на работу в аппарат ЦК.
Лобкова встретил Сидоренко, который в дружеской беседе намекнул, что с его подачи рассматривается кандидатура на вакантную должность в административном отделе.
— Знаешь, Роман, по секрету тебе скажу, — начал, понизив голос до шепота и убирая поспешно в стол красивую бутылку виски «Балантайз», Сидоренко. — Тебя сватают на мою должность, будешь курировать ГРУ. Сам понимаешь, что это значит.
— А как же вы, Виктор Федорович, если не секрет, с повышением? — полюбопытствовал Лобков.
— Да, я засиделся здесь, — отвечал Сидоренко, — пора поработать за рубежом, руководителем аппарата. Только пока об этом не распространяйся. Приезжай скорей, введу тебя в курс дела и сам начну собираться.
Через некоторое время Сидоренко представил Лобкова руководству административного отдела.
В беседе начальник отдела сказал, что они давно приглядывались к нему и приняли решение пригласить его в свой аппарат. Согласие при назначении на Старую площадь от кандидата на должность никогда не спрашивали, так как даже не мыслилось, что кто-то мог отказаться от предложения работать в ЦК КПСС. Человек попадал в совершенно другую категорию людей, в так называемую номенклатуру, и как бы переходил от развитого социализма к коммунизму.
Лобков поблагодарил и заверил, что оправдает доверие руководства. Ему сообщили, что он должен приступить к работе в июне-июле месяце, поэтому руководству ГРУ даны указания о его досрочной замене в мае месяце.
Прибыв в Мадрид, Лобков сообщил Людерсдорфу о беседе в ЦК КПСС и предстоящем назначении. Цэрэушник был очень доволен: сбывалась его давнишняя мечта внедрить «крота» в главный руководящий советский орган.
К отъезду Лобкова в Союз ему были переданы условия связи. Людерсдорф чувствовал себя на седьмом небе, он свое сделал. Роман тоже был доволен: перед отъездом он потребовал от американцев сто тысяч долларов и получил их в качестве аванса. Лобковы радовались, что уезжают, им казалось, что опасность миновала, и будущее представлялось счастливым и безоблачным.
Лобковых арестовали в аэропорту «Шереметьево-2» при прохождении таможенного досмотра, пригласив зайти в отдельное помещение, где якобы надо было уладить какие-то формальности. Им было предъявлено обвинение в шпионаже.
В течение недели были арестованы еще четыре «крота». Никаких сообщений в печати об этом не появилось.
Только через несколько месяцев американцы узнали, что состоялся суд и Лобков за шпионаж был приговорен к высшей мере наказания — к расстрелу, его жена за соучастие получила пять лет тюрьмы.
Так закончилась операция «Стриж» на самом подлете к Старой площади.