Я открыла глаза и задумчиво посмотрела на низкий, скошенный к окну потолок, оклеенный светло-голубыми обоями в мелкий синий цветочек. Потом лениво перевела взгляд на стену с такими же обоями. Между двух раскрытых шелковых вееров висел вертикальный свиток какэмоно, на вид старинный и подлинный. Очертания горы, извилистая тропка, ведущая наверх. По ней поднимается путник в остроугольной шляпе. Изогнутый ствол сосны. Все нарисовано схематично, тонкой кисточкой, но в тоже время необычайно искусно. На веерах, один из них был ярко-красный, а другой — васильково синий, также были изображены изогнутые веточки сосны. Мой взгляд переместился на еще одно синее пятно, и я поняла, что это мое платье, висящее на спинке стула. Я вздохнула и улыбнулась, чувствуя приятную ломоту во всем теле. Давно у меня не было такого бурного секса.

Повернувшись на бок, я невольно засмеялась, так как увидела Криса, сидящего на огромной цветной циновке, застилающей пол. Он, естественно, рисовал. При этом был полностью обнажен.

— Добрый день, бисёдзё, — тихо сказа Крис, не отрывая взгляда от листа бумаги.

«Бисёдзё» в переводе с японского означает «красавица».

— Привет, бисёнэн, — в тон ему ответила я.

— А что это? — удивленно спросил он и вскинул на меня глаза.

— Красавчик, — расхохоталась я.

— Ты мне льстишь, — мягко проговорил Крис и непритворно засмущался.

Его рука, с кусочком угля в пальцах, замерла. Глаза неотрывно смотрели на меня.

— Ты прекрасна, как раскрытые цветы камелии. Так бы и писал тебя целыми сутками!

Я невольно натянула на себя простыню и пробормотала:

— Надеюсь, не в голом виде?

Крис развернул ко мне лист. Я увидела девушку, присевшую на скамью, которая стояла под низкорослой изогнутой сосной. Девушка склонилась и поправляла ремешок дзори на высокой платформе. Ее нога была видна между разошедшихся краев кимоно. Рядом на скамье лежал раскрытый гофрированный зонтик с неясным рисунком.

— Красиво, — задумчиво проговорила я, изучая эскиз. — Это я?

— А разве непохожа? — встрепенулся Крис. — Но я еще не закончил!

— Не волнуйся так, — мягко сказала я. — Но, знаешь, настоящая японка никогда не станет поправлять ремешок обуви на улице и тем более показывать ногу. Это неприлично.

— А если гейша? — спросил он и улыбнулся.

— Исключено. Тем более она у тебя не в образе. Это просто стилизованный наряд, передающий распространенное мнение о японках. К тому же гейши носят таби. Ну ты знаешь, это такие носочки с выделенным большим пальцем. С босыми ногами они не ходят.

— Почему? — удивился Крис.

— Потому что босоногими ходят лишь проститутки, — пояснила я.

— О! — только и сказал он и вновь начал что-то быстро рисовать. — А если так? — спросил он через какое-то время и показал мне рисунок.

Я невольно рассмеялась, потому что Крис уже нарисовал носочки. К тому же огородил участок с сосной и скамьей под ней невысоким забором, сложенным из неровных камней.

— Она у себя дома, и никто, к сожалению, не видит ее прелестной ножки, пусть и в носочках, — пояснил он.

— Но так проигрывает композиция, — резонно заметила я. — К тому же такие заборы не вполне соответствуют японской традиции.

— И что я буду делать без таких ценных замечаний, когда ты покинешь меня? — спросил Крис и вздохнул.

Он аккуратно положил лист на циновку, вытер тряпочкой пальцы, испачканные углем, и бросился в постель. Упав на меня, Крис начал целовать мои губы, не отрываясь. Я обхватила его руками, прижалась, ерзая напрягшимися сосками по его груди.

— Придется приехать в Москву, — сказал, задыхаясь, Крис, на секунду оторвавшись от меня и глядя затуманенными глазами.

— Молчи, — прошептала я и нашла пальцами его вставший «нефритовый стебель».

Закинув ноги ему на поясницу, я тихо застонала, почувствовав, как он резко вошел в меня. Когда наши «фрукты лопнули» практически одновременно, Крис вскрикнул, но не выпустил меня. Он продолжил выполнять ходы любви, правда, делал это медленно и нежно. Странно, но его «нефритовый стебель» все еще был эрегирован. Я моментально возбудилась и невольно начала двигать бедрами в такт его движениям. Крис вышел, но тут же перевернул меня, поставил на четвереньки и «разрезал дыню». Его пальцы вцепились в мою талию, он двигался все быстрее, «нефритовый стебель» входил очень глубоко. И вот Крис замер, прилипнув ко мне и войдя до отказа. Я почувствовала, как все вибрирует внутри меня. Крис громко застонал, сделал рывок вперед, и его «фрукт» лопнул во второй раз.

В мансарде оказалась крохотная кухонька со всем необходимым. Я накинула мужское кимоно из плотного шелка стального цвета, потом приготовила зеленый чай и бутерброды. Мы сидели в комнате на полу, медленно попивая чай из красивых керамических пиал и беседуя, словно были знакомы тысячу лет. Крис оказался на четверть французом, хотя родился и вырос в Питере.

— Моя бабушка, ее, кстати, зовут Кристин, все еще жива, — неторопливо рассказывал он, сияя мне глазами. — Она родом из Бордо. Слышала, наверное? Это на юго-западе Франции. Но у этой ветви семьи не винный бизнес, хотя в Бордо, по-моему, живут одни виноделы. Мои родичи содержат лавку антиквариата, что тоже приносит неплохие деньги. Так что я совсем не бедный художник, как ты, наверное, решила. Просто мне нравится так жить. Когда мне было семнадцать, я уехал из Питера, потому что родители разбежались и каждый занимался устройством своей жизни. Им до меня и дела не было.

Крис замолчал и встал. Подойдя к шкафу с раздвижными дверцами, он достал маленький фотоальбом в потертой кожаной обложке и подал его мне.

— Вот посмотри, — сказал он и улыбнулся. — Здесь все мои родные.

Я раскрыла альбом и стала разглядывать незнакомые мне лица. Крис лег на пол и положил голову мне на колени.

— И после окончания школы я решил, что с меня хватит всех этих треволнений из-за родителей, — продолжил он, — не стал никуда поступать, а уехал к бабушке. Сколько крику было, ты бы слышала! Отец мечтал, что я стану морским офицером, а мать видела меня успешным финансистом. Но я всегда обожал рисовать и много лет посещал студию. Около года я жил у бабушки и даже брал уроки живописи. А потом мотанул в Париж, снял эту мансарду и веду такой образ жизни, какой мне нравится. А пару лет назад съездил с одной подружкой в Киото и Токио и просто потерял голову от японской культуры и искусства. Влюбился на всю жизнь. И с тех пор стал изучать японскую школу живописи.

— Понятно, почему ты работаешь в том ресторане, — заметила я, отложив альбом в сторону и мягко проводя пальцами по его волосам. — Слушай, а в Париже есть настоящие гейши?

— В Париже есть все! — немного хвастливо заметил Крис. — Не забывай, что это столица мира! Хочешь посмотреть?

— Еще бы! — улыбнулась я. — Это всегда познавательно. Один из способов обучения — наблюдение. Юные ученицы постоянно присутствуют на вечерах, выступлениях и т. д. И словно губки впитывают мастерство старших сестер. Но я считаю, что этот способ и опытная гейша не должна отвергать. И потом это так интересно! К тому же обязательно запоминаешь что-то новое для бизнеса.

— Ты и читаешь, наверное, много по теме? — спросил Крис, с любопытством на меня глядя.

— Когда есть время и подходящая литература, — ответила я и улыбнулась, проведя пальцем по красивой линии его губ.

Он легко укусил меня за палец и вскочил.

— Где-то у меня была одна книжка, и там такой интересный фрагмент, — бормотал Крис, копаясь в шкафу. — Но разве в этом бардаке что-нибудь можно найти?

— Что за книжка-то? — спросила я, вставая и подходя к нему.

— Воспоминания Мирей Матьё, — ответил он, продолжая искать. — Слышала о такой?

— Конечно! Певица? Она была очень популярна в шестидесятые. У моих родителей даже пластинка с ее песнями сохранилась. Но…

— Сейчас, сейчас… Ага! — радостно воскликнул он и повернулся ко мне с потрепанной книжкой в руках. — Не знаю, вышла ли она в России. Этот экземпляр, естественно, на французском. Но я тебе переведу. Здесь небольшой отрывок.

Крис сел на пол, быстро перелистывая книгу. Я устроилась рядом, заглядывая в страницы. Мне было так хорошо с ним, что, в принципе, мало интересовало, что он хочет прочитать или сказать. Я наслаждалась тем, что Крис рядом. И пока не анализировала ситуацию, а просто плыла по течению, поддаваясь возникающим чувствам.

— Вот! — оживленно сказал он. — Слушай!

Отрывок текста в переводе Кристиана:

«Это был банкет, который я не могу забыть. Гейши в национальных, изысканно красивых платьях были обворожительны. Рядом со мной сидела гейша, и я не могла отвести глаз от искусной вышивки на ее тканом платье. Она свободно говорила по-английски и почти также по-французски. Это обстоятельство позволило нам беседовать о Париже. Она сказала, что много читала об этом городе. А потом, к моему смущению, гейша прочитала наизусть несколько стихотворений Клоделя. От нее исходил аромат «Шанель № 5», она была в курсе французской моды и даже, думаю, из вежливости, упомянула о моих пластинках. У нее были тонкие гибкие руки, которые обращали на себя внимание, когда она обмахивалась веером или наливала в рюмку рисовую водку. Словом, все в ней было прекрасно. Я чувствовала себя в ее обществе до того легко, что к концу обеда не побоялась спросить, что за изумительная у нее косметика. Лицо, казалось, покрывал белый лак, глаза искусно подведены, но больше всего восхищала прическа. Сложное сооружение, где цветы соседствовали с позолоченными нитями, блестевшими как бриллианты. И в тоже время прическа колыхалась при самом легком движении головы… Я не представляю, сколько времени нужно потратить, чтобы так выглядеть. Должно быть, целый день! Гейша, сидевшая рядом с тетей Ирен, делилась с ней кулинарными секретами, а та, что сидела возле Джонни, рассуждала об экономической политике Японии. Когда мы закончили есть, гейши начали петь, аккомпанируя себе на струнных инструментах, а потом и танцевать. И я по сей день не могу понять, как это им удавалось делать с таким изяществом в пышных тяжелых нарядах…»

— Здорово! — сказала я, когда он закончил читать. — И очень точно. А то ведь многие думают, что гейши — проститутки. Знаешь, я обычно не говорю, кем работаю. И сама удивилась, когда тебе все сообщила.

— Глупенькая, — тихо засмеялся Крис, — я же сразу сказал, что люблю японское искусство. А гейши — часть его.

Он отбросил книгу в сторону и начал целовать меня. Я ответила, но тут же отстранилась.

— Что ты? — спросил он и обиженно надул губы. — Не нравится, как я тебя целую?

— Я совсем забыла о Лизе! — с отчаянием произнесла я. — Который час?!

— Половина первого, — нехотя ответил Крис. — Но ты не беспокойся, пожалуйста. Я проснулся рано и сразу позвонил в отель.

— И что? — поинтересовалась я и начала невольно улыбаться, представив, что он услышал.

— Именно! — рассмеялся Крис, обнимая меня. — Твоя подруга очень темпераментна и так к тебе привязана! Как она на меня кричала! Mon Dieu!

— Мне пора возвращаться, милый, — ласково сказала я.

И увидела, как глаза Криса наполняются слезами.

— Но зачем? Останься со мной! Мы сейчас пойдем на бульвар, погуляем, затем где-нибудь перекусим, — начал торопливо говорить он. — Можем в кафе «Святой Жан» здесь на Монмартре. Правда, там вечно полно народу и так накурено, что можно задохнуться. Зато много моих друзей-художников постоянно тусуются в этом кафе. Познакомлю тебя со всеми!

— Крис, милый, — сказала я и, освободившись из его объятий, отошла к окну. — Я в растерянности. Все произошло так быстро!

Я отодвинула ситцевую занавеску с оборками и выглянула на улицу. Остроконечные крыши соседних домов тонули в тумане. Невдалеке за ними поблескивал высокий купол какого-то собора. Улица с нашего самого верхнего этажа казалась глубоким узким ущельем, по темному влажному дну которого двигались люди.

— И хорошо, что быстро, — ответил Крис, подходя ко мне и оттаскивая от окна. — Ты жалеешь?

— Пока не знаю, — честно ответила я, пытаясь вырваться и начиная смеяться.

Мы упали на кровать, заскрипевшую под тяжестью наших тел. Крис стащил с меня кимоно, практически разрывая шелковую ткань. Я уже изнемогала от желания, вновь захлестнувшего меня. Я перевернулась на живот и чуть приподняла бедра. Почувствовав, как конец «нефритового стебля» мягко упирается между ягодиц, перестала о чем-либо думать и сама насела на него. Крис громко застонал и начал двигаться стремительно и ритмично. Его руки скользнули под мой живот, губы уткнулись в шею. Ощутив влажность его языка на своей коже, а пальцы на «зернышке», я содрогнулась от необычайно острого оргазма. Потом мы уснули в объятиях друг друга.

Из тетради лекций Ёсико:

«Когда нужно разъяснить вариации стиля и глубины толчков, нет лучшего учителя Дао любви, чем врач седьмого века Ли Тун Сянь. Его книга «Тунь Суань Цзы» частично посвящена технике толчков. Из шестнадцати глав семь описывают именно ее. Книга различает шесть стилей:

«1. Войти в контакт и втискивать нефритовый стержень челночным движением взад и вперед, распиливая нефритовую субстанцию, как если бы мы раскрывали устрицу, чтобы достать сверкающие жемчужины.

2. Толкать вниз к нефритовой субстанции и выдергивать золотой нож (клитор) как бы раскалывая камни в поисках прекрасного нефрита.

3. Он использует свой нефритовый стержень, чтобы сильно толкать в направлении клитора, как если бы толок железным пестиком в медной ступке.

4. Он двигает свой нефритовый стержень туда и обратно, ударяя в левую и правую сторону «смотрового зала» (стороны наружных органов), как кузнец придает форму железу пятью молотами.

5. Нефритовый стержень и нефритовые ворота трутся сильно и тесно, словно смешавшиеся лавины.

6. Он ударяет своим нефритовым стержнем взад и вперед короткими и медленными ударами внутри наружных органов, как фермер готовит почву для поздней посадки»

Дао любви рекомендует энергичную разработку этих разнообразных стилей толкания и правильное число ударов в идеальном сношении. В древних текстах часто говорится о «тысяче любовных толчков», которые необходимы для полного удовлетворения женщины. Конечно, такое внимание к числам можно понять слишком буквально, и «тысяча любовных толчков» может показаться для мужчины, не знающего Дао любви, скорее тяжким трудом, чем сексуальным удовольствием. Но для того, кто опытен в Дао любви, это совсем не тяжкая работа, и он может легко выполнить ее за полчаса или 1000 секунд в весьма медленном ритме. Есть особое удовольствие для мужчины в знании, что он может дать такую степень полового удовольствия своей партнерше. Знание того, что он может удовлетворить самую страстную женщину, достаточно, чтобы увеличить его уверенность в себе.

Девять мелких толчков и один глубокий, по-видимому, — метод, предпочитавшийся учителями Дао и одинаково популярный у женщин всех возрастов. С точки зрения Дао это наилучшая комбинация, и пара получает максимальную пользу. Женщины находят его доставляющим много удовольствия. Сначала они чувствуют, что их дразнят ложными надеждами, затем удовлетворяются. Имеется много иных последовательностей толчков: три мелких и один глубокий, пять мелких и один глубокий и т. д. Мужчина может выбрать, какие комбинации и вариации подходят лучше всего ему и его партнерше. Важно помнить, что оба партнера должны получать наибольшее удовольствие, но в то же время мужчина должен оставаться под контролем, так чтобы он не эякулировал слишком быстро или слишком часто».

— Ты обещал познакомить меня с гейшами, — сказала я, когда Крис открыл глаза и улыбнулся мне сонно и мягко.

— Давно не спишь? — спросил он.

— Минут двадцать назад встала и даже спустилась вниз и позвонила Лизе от консьержки. Та, правда, пристала ко мне с расспросами, но ведь я не понимаю по-французски, — лукаво добавила я.

— И что Лиза?

— Хочет познакомиться с тобой поближе.

Крис потянулся и сел. Увидев, что его «нефритовый стебель» вновь начинает наливаться, я засмеялась и отрицательно покачала головой.

— Но я так сильно хочу тебя, — прошептал Крис. — Видишь?

И он опустил глаза вниз, выразительно подняв брови.

— Прекрати! Я договорилась, что мы встречаемся с Лизой через час возле метро «Опера». Это недалеко от нашего отеля.

— Уж мне можешь не рассказывать, где находится это метро, — расхохотался он и встал.

Но я сразу отбежала в угол комнаты, продолжая смеяться.

— Слушай, — сказал Крис с воодушевлением, — у меня идея!

Он бросился к шкафу и вытащил большую плоскую картонную коробку. Увидев, что он достает из нее сложенное кимоно в прозрачном пакете, я подошла и взяла его.

— Примерь! Я привез это из Киото. Есть и пояс, как он называется-то?

Крис наморщил лоб.

— Оби, — тихо ответила я.

— Есть и это, купленное там же, — добавил он и протянул мне гэта на высоких перекладинах и носочки-таби с выделенным большим пальцем.

— Ты будешь в образе гейши, — радостно сказал он. — И так мы и поедем в чайный дом моей знакомой.

— У тебя есть знакомая владелица чайного дома? — удивилась я. — И ты все еще молчал?

— Не успел, — покаянно ответил Крис. — Но это не совсем традиционное заведение. Кое-что мадам Ватанабэ переделала на потребу моде. Все-таки мы в Париже!

— Понятно, — усмехнулась я, разглаживая пальцами шелковые узоры оби. — И как называется сие заведение?

— Как я говорю, «До в Эдо», — серьезно ответил Крис.

— Как? — расхохоталась я.

— «Путь в Эдо», конечно, — пояснил он. — Ты должна знать, что Эдо это старое название Токио, а «до» по-японски означает путь.

— Знаю, знаю, — весело ответила я и после паузы заметила: — Но ведь мне нужна прическа и грим.

— Сообрази что-нибудь! — отмахнулся он. — Пойду, позвоню твоей Лизе и приглашу ее. А то придумали у метро встречаться! Возьмем такси и подберем ее у отеля. Хорошо, Таня?

— Делай, как хочешь. А я пока попробую загримироваться.

Крис вернулся через полчаса, когда я уже начала раздражаться. Но он молча протянул мне коробочку с театральным гримом, и я сразу заулыбалась.

— Тут неподалеку есть театр и при нем небольшая специализированная лавка, — сказал он, садясь на кровать и неотрывно на меня глядя.

Я уже облачилась в кимоно, затянула оби и заколола волосы в высокую прическу. Деревянные перекладины гэта делали меня выше. Шелк кимоно был травянисто-зеленым с золотисто-коричневыми веточками бамбука. Внутренняя подкладка рукавов — золотой. Оби — черным со сложными переплетениями золотых и бирюзовых нитей. Крис смотрел на меня молча. Потом встал и, аккуратно обойдя меня, достал с верхней полки шкафа деревянный футляр. В нем лежало несколько вееров. Он выбрал золотисто-коричневый с узором из темно-зеленых листьев и протянул его мне. Я взяла, поклонилась, заученным движением резко раскрыла его и спрятала улыбку за волнистым шелковым краем.

— Бесподобно, — тихо произнес он и, попятившись, опустился на кровать, по-прежнему не сводя с меня глаз.

— Мне нужно наложить грим, — мягко сказала я, складывая веер.

— Да-да, — пробормотал Крис и потянулся за листом картона и карандашом.

Я улыбнулась и перестала обращать на него внимание.

Когда мы спустились вниз, консьержка даже вышла из своей каморки к входной двери и замерла, в изумлении на меня глядя и прижав полные руки к груди. Потом что-то быстро залопотала. Я поняла лишь «месье Кристиан» и «мадемуазель japonaise». Крис ответил ей и улыбнулся. Потом вывел меня на улицу, держа под локоть.

— Мадемуазель японка, у нее просто шок от твоего вида, — сказал он, смеясь. — Надо бы и в кафе зайти. То-то мои друзья обрадуются при виде гейши! Стой, Таня, сейчас такси поймаю.

— Аямэ, — тихо проговорила я, прикрывая набеленное лицо веером. — Попрошу сейчас ко мне так обращаться. И ни в какое кафе я в таком виде не пойду.

Но Крис не слышал последнее замечание. Он уже остановил машину и о чем-то договаривался с шофером. Усадив меня, он метнулся к продавщице цветов, которая неподалеку поправляла букеты, стоящие в пластиковых вазонах у витрины магазинчика. Я наблюдала, как он что-то говорит ей, жестикулируя и улыбаясь. Она улыбнулась в ответ, кивнула и скрылась в магазине. Крис обернулся и махнул мне, широко улыбаясь. Я смотрела на его стройную фигуру в строгом темно-сером костюме. Под расстегнутым пиджаком чернел джемпер. На улице, несмотря на январь, была плюсовая температура, но воздух был сырой и промозглый.

«Нужно было заставить его надеть пальто, — почему-то подумала я. — А то, не дай Бог, простудится. Надо же! — невольно улыбнулась я своим мыслям. — Я о нем беспокоюсь, словно добропорядочная жена. Но ведь он тоже заставил меня накинуть поверх кимоно мою шубку, как я не упиралась. Хотя короткий песочный мех колонка неплохо сочетается с зеленым шелком кимоно».

Я увидела, что Крис уже расплатился за цветы и идет к машине. Когда он сел рядом со мной на заднее сидение, то, отложив в сторону букетик маргариток, первым делом, воткнул мне в прическу раскрытый цветок орхидеи. Таксист обернулся и что-то восхищенно сказал, улыбнувшись мне. Крис закивал.

— Он говорит, что ты словно персонаж японской сказки, и он в восхищении, что в этот туманный день видит такую яркую красоту.

— Мерси, — сказала я, опуская веер на колени.

Таксист вновь обернулся и энергично закивал мне, улыбаясь до ушей.

Когда мы подъехали к нашему отелю, Лиза и Григорий уже стояли возле вестибюля. Увидев ее недовольное лицо, я не смогла сдержать улыбки. Лиза явно была рассержена, но сдерживалась на публике. Хмуро поздоровавшись, она уселась рядом со мной.

— Маргаритки для вас, прекрасная Елизавета, — сказал ей Крис.

— Спасибо, — улыбнулась она ему и резко повернулась ко мне. — Ты, я вижу, вновь превратилась в Аямэ, — констатировала Лиза. — А кто-то хотел отдохнуть! Не можешь без работы, да?

— Дорогая моя, — мягко ответила я. — Ты же знаешь, что гейша это стиль жизни. И мне хотелось сделать Крису приятное.

— О нем мы поговорим позже, — сухо сказала Лиза, — когда останемся наедине.

Григорий глянул на нее с явным испугом и сжался в углу. А Крис, сидящий впереди, обернулся и подмигнул мне.

— Никто тебя не боится, — улыбнулась я и сжала ее пальцы. — И мы едем отдыхать и веселиться. Крис знаком с владелицей чайного дома. Тебе тоже полезно будет посмотреть. Все-таки ты моя правая рука в агентстве. Может, что интересное для бизнеса увидишь.

— Вот-вот, — заметила Лиза, — а я о чем? Одна работа на уме!

Такси остановилось возле старинного здания в стиле барокко. Чайный дом занимал, по всей видимости, его первый этаж. Мы увидели светящиеся иероглифы названия, большие окна, закрытые бамбуковыми жалюзи и темные массивные деревянные двери, на которых были вырезаны очертания гор и ветки сосен. По обе стороны висели фонари. Между резных деревянных перекладин была натянута расписанная пейзажами ткань, которая красиво подсвечивалась изнутри. Ковролин темно-зеленого цвета закрывал тротуар от дверей до проезжей части.

— Надеюсь, обувь снимать не нужно, — проворчала Лиза, подавая руку Григорию и выбираясь из такси.

— Нет, конечно! — рассмеялся Крис. — Мы же в Париже, а не в Японии. Здесь все адаптировано, даже традиция!

Когда мы вошли внутрь и оставили верхнюю одежду в гардеробной, я приблизилась к большому зеркалу и глянула на себя. Прическа, конечно, была не традиционной, но все остальное вполне соответствовало.

«Все-таки хозяйка — японка, и не просто японка, а ока-сан! — подумала я, поправляя орхидею в волосах, — хотелось бы не ударить в грязь лицом».

Ока-сан — это «матушка» гейш.

Крис распахнул перед нами дверь, и мы вошли в зал. С удивлением я увидела, что это обычный ресторан, стилизованный под Японию. К нам бросился администратор и провел за свободный столик. Крис что-то спросил. Я услышала «мадам Ватанабэ». Администратор улыбнулся и кивнул. Григорий взял меню и, приподняв брови, стал изучать его. Лиза повернулась ко мне.

— А тут неплохо. И обычный на вид ресторан, — заметила она. — Я-то боялась, что нас усадят на пол, ноги калачиком, и вручат палочки для еды.

— Здесь есть еще несколько залов, — с улыбкой сообщил Крис.

— Да? — удивилась я. — И для чайной церемонии?

— Естественно, — кивнул он.

В этот момент к нам подошла пожилая японка и, поклонившись, спокойно сказала:

— Коннитива.

Она поздоровалась на японском, при этом смотрела на меня. Ее черное парадное кимоно с гербами было великолепно. Я молча наклонила голову. Крис встал, непринужденно поцеловал ее в щеку и что-то сказал. Она улыбнулась. Он быстро нас представил, причем меня, как Аямэ. Мадам Ватанабэ присела за наш стол, что меня немного удивило. Как оказалось, она прекрасно говорила на английском и французском. Дальше наше общение стало непринужденным и забавным, потому что мы, словно, жонглеры, перебрасывались словами на разных языках. При этом мадам Ватанабэ со мной говорила на английском, с Крисом на французском. А мы, что успевали, переводили для Лизы и Григория.

Как я поняла, это заведение состояло из нескольких залов. Непосредственно сам ресторан, в котором мы сейчас находились, помещение для проведения чайной церемонии, где обычно выступали ее гейши, и еще два зала для «VIP — клиентов», как выразилась мадам Ватанабэ. Когда официант принес кувшинчик с сакэ и крохотные, красиво оформленные бутерброды, она удалилась, пожелав нам приятного аппетита.

— Так оригинально оформлены стены, — заметила Лиза, оглядываясь по сторонам. — Я даже вначале решила, что это настоящий расписной шелк.

— Это тканевые обои под шелк, — пояснил Крис. — Как говорит мадам, у клиентов должно создаваться ощущение, словно они внутри огромного кимоно, которое охватывает их со всех сторон и держит в плену своей красотой. А светильники под потолком похожи на веера.

Мы дружно подняли головы вверх. Действительно, матовые стеклянные светильники напоминали формой раскрытые разноцветные веера, распластанные по потолку.

— Но чайная комната выдержана в традициях, — добавил Крис. — Там все по-настоящему и нужно снимать обувь при входе.

Он лукаво глянул на Лизу.

— Мы заглянем, конечно, — усмехнулась она, — просто, чтобы посмотреть убранство. Но внутрь не пойдем.

— Ты не хочешь поприсутствовать на тяною? — удивилась я.

— Знаешь, нет, — ответила она и улыбнулась. — Я приехала отдохнуть, Но сейчас мне кажется, что я снова на работе. Это, видимо, из-за твоего образа Аямэ.

— Прекрасного образа, — тихо заметил Крис и поцеловал мои пальцы.

— А что это за VIP-залы? — неожиданно спросил молчавший до этого Григорий.

И мы в изумлении на него посмотрели.

— А тебе никто слова не давал, — прошипела Лиза. — Ты же скотина бессловесная, так что закрой пасть!

Крис поперхнулся сакэ и начал кашлять. Я похлопала его по спине и тихо сказала:

— Не обращай внимания. Это такая игра.

— Интересная игра, — заметил он, когда отдышался. — Я думаю, Лизе будет любопытно наведаться в один из залов. Там как раз собираются подобные игруны.

— Правда? — развернулась к нему Лиза. — Так чего мы тут сидим?

— Момент, — сказал Крис и подозвал администратора.

Скоро мы спустились в его сопровождении по лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, в подвальное помещение. Я увидела две двери, одна черного цвета, а вторая почему-то красного. На обеих золотились огромные нарисованные драконы.

— Мы пойдем смотреть живое кино, — сообщил Крис, беря меня за руку и подходя к черной двери. — А вам, господа, лучше пройти туда.

— Ну-ну, — тихо сказала Лиза. — И что там?

— Увидите, — загадочно произнес Крис и подмигнул мне. — Я думаю, все необходимое для вашей пары.

Я заметила, что Григорий мгновенно оживился, а его глаза заблестели. Лиза нервно сжала губы и вопросительно на меня посмотрела. Но я находилась в образе Аямэ и не смела перечить своему спутнику. Закрыв лицо веером, я отвернулась и пошла вместе с Крисом в открывшуюся перед нами черную дверь.

Мы оказались в маленьком кинозале с очень высокой полукруглой сценой возле экрана.

— Сейчас начнется сеанс, — сказал мне на ухо Крис. — Он обычно длится около часа. Это развлечение придумала мадам Ватанабэ специально для пресыщенных клиентов и назвала его «живое кино». Оно идет по специальному тарифу. Но для нас бесплатно, как бонус прекрасной Аямэ.

Он усадил меня в широкое и очень глубокое кресло второго ряда, если можно так выразиться, этого зала. И устроился рядом. Такие двухместные кресла стояли полукругом возле сцены в четыре ряда. И почти все они были уже заняты. Мы оказались с краю, но экран и сцена были отлично видны. Скоро свет погас и я, с веселым изумлением увидела, что на экране появилась рисованная заставка. Начался самый настоящий мультфильм. Но как вскоре выяснилось, это был «хентай», причем предельно откровенный. Сцены полового акта были тщательно прорисованы. Распахнутые «яшмовые ворота», преувеличенно большие «нефритовые стебли», груди с торчащими сосками, смена поз — все выглядело возбуждающе и реалистично. Я почувствовала, как Крис приник ко мне и засунул руку под полу кимоно. Но не посмела отодвинуться. К тому же сама уже очень возбудилась от зрелища на экране. Его пальцы скользнули дальше, но наткнулись на серединку трусиков. Я лукаво улыбнулась, почувствовав, как они замерли.

— Но по правилам гейши не носят нижнего белья, — прошептал мне на ухо Крис.

Он убрал руку, но обнял меня за талию, забравшись кончиком языка в ухо. Мне было щекотно, но желание накатило с новой силой. Я хотела лишь одного — оказаться с ним наедине и в постели. Бесконечные половые акты на экране не давали успокоиться. Но, как оказалось, это было еще не все.

Примерно через полчаса на сцену поднялись парень и девушка. Они начали медленно раздеваться, танцуя и извиваясь гибкими телами в неровном освещении, идущем от экрана. Когда они остались полностью обнаженными, я решила, что стриптиз на этом закончился. Но не тут-то было. Актеры устроились прямо на сцене на ковре и в точности стали копировать позы, которые принимали рисованные персонажи на экране. Это выглядело так реалистично, что мне показалось, что они по-настоящему занимаются сексом. Услышав сбоку шумное пыхтение, я выглянула из-за высокого подлокотника кресла. Наши соседи, видимо, не выдержали. Парень сидел, откинувшись на спинку кресла. Его брюки были спущены до ботинок. Девушка, устроившись на нем сверху, но лицом к экрану, активно насаживалась и тихо стонала.

«Понятно, почему здесь такие глубокие двойные кресла с высокими спинками, — подумала я, отворачиваясь. — Все предусмотрено».

Я увидела, как Крис жадно на меня смотрит, но отрицательно покачала головой. Он сник, но тут же зашептал мне на ухо:

— После сеанса поедем ко мне! И никаких возражений!

Я кивнула, спрятав улыбку за раскрытым веером.

Когда все закончилось, причем актеры покинули сцену минут за пять до окончания мультфильма, мы поднялись и отправились к выходу. Я заметила, что нашему примеру последовало всего две пары, а остальные остались.

«Так можно тут весь вечер просидеть, — подумала я, идя за Крисом к выходу. — Наверное, эта услуга недешево стоит. Но в Москве, конечно, подобные развлечения исключены».

Я увидела, что Крис устремился по лестнице наверх, и тихо окликнула его. Он развернулся и глянул на меня с недоумением. Я кивнула в сторону красной двери, и он расплылся в улыбке.

— Ах, да, я совсем забыл, — сказал он. — Предупреди своих друзей и поехали быстрее домой, а то я умру от перевозбуждения!

Я улыбнулась, подошла к красной двери, приоткрыла ее и заглянула. На черной стене помещения горели светильники, имитирующие факелы. Пол устилал красный ковер. Я не полностью открыла дверь и поэтому увидела лишь небольшой участок стены, возле которой находилась полуобнаженная девушка, прикованная за шею позолоченной цепью. Она стояла, опустив голову, свесив длинные светлые волосы. Крупный мужчина в черном кожаном костюме мягко хлестал ее по ягодицам плеткой. Я замерла, не зная, что предпринять. Но потом все-таки закрыла дверь и пошла к Крису. Он ждал меня наверху лестницы.

— Предупредила? — спросил он и хитро улыбнулся.

— Не стала мешать, — ответила я. — Оставлю Лизе записку на входе. Думаю, передадут.

— Естественно! Значит, мы можем ехать? — заулыбался Крис. — Только попрощаемся к мадам Ватанабэ.

Мы нашли ее в ресторане. Она сидела с двумя мужчинами и что-то весело им рассказывала. Мы приблизились, и я, поклонившись, поблагодарила за прекрасный вечер.

— Надеюсь, вы еще посетите нас, — вежливо ответила она. — Например, завтра будет дневная чайная церемония. Выступят мои гейши.

— Аригато, — поблагодарила я на японском и добавила на английском: — К сожалению, завтра вечером я улетаю в Москву.

Мадам Ватанабэ поклонилась, и мы ушли. На улице сразу сели в такси. Но Крис попросил остановить у ближайшего цветочного магазина. Он решил послать букет мадам Ватанабэ.

Из тетради лекций Ёсико:

«Когда заходит разговор о японских мультфильмах, часто можно услышать слова «хентай», «аниме» и «манга». Что это такое? Если упрощенно, то манга — это японские комиксы, аниме — это японская анимация (мультипликация) манги, а хентай — это японские же комиксы, но эротического характера.

Однако наиболее распространено как в самой Японии, так и за ее пределами искусство эротического рисунка — хентай (hentai), развившееся в порнографическую японскую мультипликацию. Слово «хентай» в японском языке означает «извращенное». И только за пределами Японии этим термином обозначается все эротическое в японской культуре.

Одним из предшественников считаются откровенные эротические гравюры на дереве «сюнга» (shunga) — «весенние картинки». Они и аналогичные книги и гравюры активно создавались в Японии времен сёгунов (военных правителей) Токугава (1603–1867), поскольку приключенческое и эротическое творчество тогда полностью заменило запрещенную «политику».

Современные комиксы ориентированы на разную аудиторию. Подростковая манга для юношей (сёнэн-манга) создается, в основном, для школьников старших классов и студентов. Ее герои — тоже школьники и студенты Секс в ней играет хотя и значительную, но подчиненную роль, а в основе сюжета лежат более важные и сложные темы, чем просто откровенный показ сексуальных актов. Кроме манги, для подростков также снимается аниме и делаются компьютерные игры на эротическую тематику. Манга для взрослых (сэйнэн-манга) гораздо проще и утилитарнее. Ее цель — доставить читателю сексуальное наслаждение. Сюжеты в этой манге примитивны и схематичны, полностью ориентированы на показ сексуальных сцен, часто весьма извращенных. Стиль графики сильно отличается от подростковой манги, он фотореалистичен, женщины часто изображаются уродливыми.

Кроме коммерческой манги, существует и любительская манга, «додзинси» (dojinshi), которую рисуют непрофессиональные художники. Большинство ее — это хентай-додзинси, часто исключительно откровенная и «извращенная». Многие додзинси представляют собой переделки известных коммерческих произведений, большей частью — хентайные. Такие переделки противоречат японскому законодательству об авторских правах, но правовладельцы редко подают на нарушителей в суд. Исключение составляют случаи «особого цинизма» переделки. Классический случай — хентайная додзинси о любви Сатоси, главного героя ТВ-сериала «Карманные чудища» [Pokemon], и его покэмона Пикатю.

По степени откровенности додзинси-хентай делится на:

Хана-хентай (hana-hentai) — «цветочный хентай», основной акцент на романтические отношения персонажей. Не применяется для описания однополых додзинси.

Лемон-хентай (lemon-hentai) — «лимонный хентай», основной акцент на изображение сексуальных отношений персонажей. Не применяется для описания однополых додзинси.

Г-хентай (G-hentai, от «graphical») — «откровенный хентай», изображается исключительно жесткий и извращенный секс.

Среди прочих направлений хентай-манги и додзинси значительную часть занимают комиксы мета-жанра «яой» (yaoi) — «однополая мужская любовь». Начали появляться и додзинси, посвященные однополой женской любви. По имени героини книжного и ТВ-сериала «Dirty Pair», ставшего популярным источником сюжетов такого рода, этот жанр получил название «юри» (yuri). В яой-додзинси нет границ для запретного и невозможного. Постоянно встречаются различные формы садомазохизма и инцеста. Иногда действие переносится в фантастическую реальность. Как и в классическом коммерческом яое, в додзинси-яое обычно не бывает «хэппи-энд». Отношения между персонажами либо кончаются смертью одного из них, либо трагическим разрывом. Это, с одной стороны, протест против предопределенности хэппи-энда обычной сёдзё-манги, с другой стороны — отражение неоднозначности отношения к однополой любви в японской культуре».

Когда мы оказались в мансарде, Крис не дал мне даже смыть грим и переодеться. Он опрокинул меня на кровать, и через секунду мое кимоно было распахнуто, трусики стянуты. Я лежала, отвернув лицо, чтобы не испачкать Криса белилами. Но скоро забыла обо всем от необыкновенного сильного наслаждения и только чувствовала тяжелое дыхание Криса, его быстрые пальцы, скользящие по открытым участкам тела, его «нефритовый стебель», входящий все глубже, и терпкий свежий запах измятой орхидеи, которая так и осталась в моих волосах.

Достигнув одновременно высшей точки, мы вскрикнули и так сильно обхватили друг друга, что на миг слились в одно существо. Потом расслабились. Крис упал рядом, закрыв глаза. Его приоткрытые губы улыбались.

— Ты — чудо, — через минуту прошептал он, поворачиваясь ко мне.

И вдруг начал смеяться. Я глянула вопросительно в его блестящие глаза.

— Слегка смазанное чудо, — тихо сказал он, не сводя с меня глаз. — Но что-то в этом есть модерновое. Этакий живой «сюр», модель для Дали.

Я не стала дослушивать, соскочила и бросилась в туалет. Глянув на себя в зеркало, рассмеялась. Грим размазался и смешался, волосы растрепались, измочаленная орхидея повисла над ухом.

«Хороша гейша! — не переставая улыбаться, подумала я. — Видела бы меня сейчас госпожа Цутида! Пришла бы в ужас».

Это была моя наставница, владелица чайного дома в Токио. Она дала мне первые уроки и ввела в курс дела. Когда я приехала во второй раз, то не упустила возможность и, хоть недолго, всего месяц, но еще поучилась у нее и даже приняла участие в вечеринках в образе необычной «рашн» гейши Татиана.

Я тщательно смыла грим, потом разделась и забралась под душ. Когда вышла в комнату, Крис все еще лежал на кровати и явно ждал меня. Правда, он снял одежду. Увидев валяющиеся на полу брюки и черный джемпер, я подняла их и аккуратно повесила в шкаф. Он не сводил с меня взгляда.

— Из тебя получится отличная жена, — тихо проговорил он.

Я невольно вздрогнула. У меня были вот такие импульсивные связи, но обычно они быстро заканчивались, и о браке речь никогда не заходила.

— Гейши не могут быть замужем, — ответила я и ясно ему улыбнулась. — И ты это должен знать.

— Уйдешь из профессии, — спокойно проговорил Крис.

— Это преждевременный разговор, — сказала я и легла к нему.

Он мягко поцеловал мой лоб и встал. Я видела, что Крис отчего-то так сильно огорчился, что чуть не плачет. Он, насколько я могла судить, был вообще человеком крайне импульсивным и нервным. Но натура художника ничего другого и не предполагала.

— Кофе будешь? — сухо спросил он.

— Я сварю, — ответила я и тоже встала, накинув его серое кимоно.

— Я сам, — сказал он и скрылся в кухоньке.

Я пожала плечами, чувствуя, как начинает портиться настроение.

«Неужели он ожидал, что я брошусь ему на шею и скажу, что мечтаю выйти за него замуж? — думала я, подходя к стене и отодвигая многочисленные, прислоненные к ней холсты. — Но ведь он и не сделал мне предложение по всей форме, как положено. Просто заметил, что из меня получится хорошая жена. Чего он тогда так нервничает?»

Я взяла квадратный небольшой холст и повернула его. На нем изображалась одна из улочек осеннего Парижа с каменной мостовой, фонарями, смутно желтеющими сквозь желтую же листву, с высокими старинными домами нечетких очертаний. Краски картины были мягкими и словно забеленными сыростью воздуха. И на этом общем туманном неярком фоне кричащим алым пятном выделялась фигурка быстро идущей девушки. Кроме нее на улице почему-то никого не было. Девушка была изображена в красном плаще с разлетающимися полами, с красно-белым шарфом, концы которого развевались за плечами, с красным зонтом над головой. Ее лицо белело нежным овалом под этим зонтом, глаза были большими и темными, губы улыбались. Мне показалось, что она похожа на меня. Я прислонила картину к стене и села на кровать.

В этот момент вошел Крис с подносом в руках. Он остановился и посмотрел на холст с таким выражением, будто видел его впервые. Я встала, взяла поднос из его рук и опустила его на кровать.

— Как же она похожа на тебя! — нервно воскликнул Крис, не сводя глаз с холста. — Это старая картина, я ее написал два года назад. Случайно увидел эту девушку на одной из соседних улочек и потом почему-то долго не мог забыть ее большие черно-вишневые глаза. Даже пытался найти и спрашивал у местных лавочников. Но таких девушек здесь много, сама понимаешь. И я написал по памяти.

— Очень красивая картина, — тихо заметила я. — И мне тоже показалось, что у твоей модели есть сходство со мной.

— Вот видишь! — громко сказал Крис. — Это знак свыше!

«О, господи! — подумала я, начиная отчего-то раздражаться. — Сейчас начнет подтасовывать факты, придавать значение всякой ерунде!»

Я вообще-то верила в предопределение, но сейчас меня все это отчего-то раздражало и нервировало.

— А потом я увлекся японской культурой и, само собой, японским типом красоты, — продолжил он, переведя взгляд на меня. — И вдруг встречаю тебя!

— Это еще ничего не значит! — сухо ответила я, наливая кофе из коричневого керамического кофейника в чашки.

— Не значит?! Ты, и правда, так считаешь? — воскликнул Крис.

Я подняла на него глаза. Он стоял возле кровати и смотрел на меня с такой болью, словно я его ударила.

— Давай кофе пить, а то остынет, — предложила я, не ответив на вопрос и протягивая ему чашку.

— Давай, — согласился он после паузы и сел рядом со мной.

Мы пили кофе в молчании. Потом я унесла поднос на кухню и вымыла посуду. Когда вернулась, он копался в коробке со старыми газетами и журналами.

— Знаешь, я собираю такие вещи, — сказал он, увидев мой удивленный взгляд. — У бабушки обнаружил целый склад. Есть очень интересные иллюстрации, особенно в изданиях начала века. Для художника это кладезь. Тогда множество неординарных идей появлялось. А ты должна знать, что самое ценное в мире — новая идея. И самое дорогое.

— А сейчас что ищешь? — поинтересовалась я, усаживаясь рядом.

— Да было тут где-то несколько экземпляров русского журнала «Осколки» за тысяча девятьсот четвертый год. Помню, видел там комикс о гейше. Хотел тебе показать. Иллюстрации в стиле того времени, преувеличенно уродливые, да и текст соответствует. Ага! — радостно воскликнул Крис, вытаскивая потрепанный журнал. — Это именно он, номер одиннадцать. Вот, посмотри. Дарю!

Я, чувствуя недоумение, взяла журнал и начала осторожно перелистывать пожелтевшие страницы. И, правда, наткнулась на комикс. Он назывался «История японской гейши», был коротким и довольно злым. Привожу здесь полный текст:

«Однажды гейша мирно сидела в своем чайном домике, подвернув ноги калачиком, обмахиваясь веером и бросая коварные улыбки проходившим мимо окна иностранцам любых национальностей. Как вдруг гейшу, неожиданно для всех, укусила в самый нос большая ядовитая муха. И одного укуса довольно было для того, чтобы гейша моментально вскочила на ноги и, схватив кочергу, выбежала как угорелая на улицу. Иностранцы в испуге шарахались в стороны. Только американец да англичанин, желая еще больше раззадорить метавшуюся гейшу, плеснули на нее с двух сторон купоросной кислотой. Гейша теряет всякое сознание. Исступление ее теряет всякие границы, и она бросается в море. Переплыв проливы, мокрая, растрепанная, страшная, она выкарабкивается на берег Кореи и пускается бежать дальше. Мирные и глуповатые корейцы, вообразив, что гейшу искусала бешеная собака, прячутся под корыта. Но у неистовствующей гейши нет сил остановиться! Как бомба или стрела она продолжает лететь вперед и, наконец, с налету наскакивает на острую казачью пику и пронзенная насквозь, дрыгая ножками, тут же испускает дух».

Прочитав это и просмотрев сопровождающие текст картинки-карикатуры, я подняла глаза на Криса. Он полулежал на кровати и улыбался явно ехидно. Казалось, ему доставляет удовольствие моя реакция. Я поморщилась и отложила журнал в сторону.

— Это просто злой комикс и ничего общего с гейшами не имеет, — не удержалась я от комментария.

— Не забывай, что тогда как раз началась русско-японская война, — заметил Крис, не переставая улыбаться, — и такие тексты были, конечно, заказными.

— Не забываю, — тихо ответила я и встала. — Знаешь, а ведь мне пора. Лиза, наверняка, сердится, что я ее покинула и все время провожу с тобой.

Улыбка сбежала с лица Криса, он вскочил, схватил мое платье и, подбежав к окну, распахнул его. Я с испугом на него смотрела, не понимая.

— Ты остаешься здесь! — четко произнес он и выбросил мое платье из окна. — Если уйдешь, я умру!

— Что ты делаешь? Зачем? Хочешь, чтобы я в шубке на голое тело пошла по улицам?

Крис расхохотался, как безумный, и схватил мою шубу. Я подбежала к нему.

— Не волнуйся, давай все обсудим, — спокойно сказала я, хотя сердце колотилось.

Он посмотрел на меня беспомощно, его губы дрожали, шуба из разжатых пальцев упала к ногам. Я взяла его за потную холодную ладонь, подвела к кровати. Мы легли и обнялись, прижавшись друг к другу.

— Мне плохо без тебя, — тихо сказал Крис, когда успокоился и перестал дрожать. — Мне так плохо! Я совсем один в этом мире, никому до меня нет дела, живу, как трава, расту сам для себя, никто меня не любит! Мои картины выставлялись всего один раз и то в каком-то маленьком захудалом салоне на окраине Парижа.

— Да? Это интересно, — попыталась я перевести разговор на близкую ему тему. — И как? Успешно?

— Для новичка да, так все мне сказали. Даже продано было несколько работ. А Жак Нувер, это наш местный мэтр, его все знают на Монмартре, прочил мне блестящее будущее как художнику жанровых сценок. И очень неодобрительно отзывался о моем увлечении Японией. Он сказал, что это тупиковый путь для меня и напрасная потеря времени. Но если мне нравится?! — с жаром спросил Крис, отодвигаясь от меня и приподнимаясь на локте. — Что тогда? Мне надоело писать улицы, людей, пейзажи.

— Конечно, нужно писать лишь то, что возбуждает, — заметила я.

— Вот! Ты меня понимаешь! Ты одна меня понимаешь!

— Я думаю, что ты преувеличиваешь, — ласково проговорила я. — Ведь у тебя есть родители, родственники здесь.

— И что?! — истерично спросил он и соскочил на пол. — Это все не то! Ты же знаешь, о чем я! Ну почему, почему ты так бесчувственна?!

— Послушай, Крис, я не бесчувственна. Дело в другом, — медленно проговорила я, но замолчала.

Последнее время я старательно пыталась забыть о кое-каких событиях моей жизни, и ворошить прошлое мне совершенно не хотелось.

— Что, милая? — прошептал он и упал на колени возле кровати.

Крис положил голову возле моей руки, его длинные черные ресница опустились. Я придвинулась и стала нежно перебирать его густые белые волосы.

— Расскажи мне то, что хотела, — попросил он и вздохнул. — Пожалуйста!

— Когда мне было восемнадцать, — начала я, все еще испытывая неуверенность в необходимости этого рассказа, — я полюбила парня на десять лет старше меня. Он приехал в наш провинциальный городок, сама я не москвичка, в командировку. Увидев афишу нашего самодеятельного театра Кабуки, Петр, так его звали, пошел на спектакль. Там мы и познакомились. Наша любовь вспыхнула, словно порох от огня. Потом он уехал в Москву, и я через какое-то время, наперекор родителям, отправилась за ним, потому что поняла, что не могу без него жить. Я как раз закончила обучение в культпросвет училище. Я по образованию хореограф. Это был январь. Мы стали жить вместе в его квартире. И хотели пожениться. Но…

У меня от волнения перехватило горло, и я замолчала. Крис поднял голову и внимательно на меня посмотрел. Его черные глаза показались мне двумя безднами. Он, видя, что я молчу, забрался на кровать и прижал меня к себе.

— Я так и знал, что за этой очаровательной мягкой улыбкой скрывается какая-то печальная история, — прошептал он. — Ведь даже когда ты улыбаешься, на самом дне твоих прекрасных глаз прячется грусть.

— Мой любимый оказался саманом секты «Аум Синрикё», о чем я понятия в то время не имела, — продолжила я ровным безжизненным голосом и прижалась к его плечу, тут же почувствовав, как его губы мягко коснулись моего виска. — Мы оказались в Японии в марте, а потом произошли «зариновые» теракты в токийском метро. Петр в этот момент был в Токио, а я в Наха, столице Окинава. Мы там жили в квартире его друга. Наутро после терактов он вернулся и на моих глазах сделал себе харакири.

Я не выдержала и всхлипнула. Крис крепко прижал меня, тихо приговаривая:

— Не нужно больше, не говори ничего. Тебе тяжело! Прости меня!

— Все в порядке, — ответила я, отстранилась от него и села, скрестив ноги и опустив плечи.

— Прости меня, — повторил он.

Я увидела, что из его глаз текут слезы.

— После его смерти осталась записка и сумка с деньгами, которые позволили мне уехать в Токио. Пройдя через отчаяние горя и ненависть к секте, я решила жить, чтобы отомстить. Вот так я и стала гейшей, потому что думала тогда, что гейша может проникнуть к самым высокопоставленным чиновникам.

— Я слышал, что главу секты посадили, — тихо сказал Крис и вытер слезы.

— Асахара Сёко по сей день под следствием и не наказан должным образом, — ответила я. — Знаешь, я практически забыла обо всем этом и убедила себя, что прошлое — сон. И хочу жить, понимаешь? Просто жить! Наслаждаться солнцем, воздухом, вкусной едой, хорошей музыкой, общением с прекрасными людьми. И плыть, плыть по течению, ни о чем особо не задумываясь. У меня в Москве свое хорошо поставленное дело, любимые друзья. Жизнь продолжается! Но сильных чувств я боюсь.

— Не люби меня, — тут же проговорил Крис. — Но позволь мне любить со всей силой и страстью, на какую я способен!

— Ты живешь здесь, а я в Москве, — улыбаясь сквозь слезы, ответила я.

— И что?! — вскочил он на колени. — Это не помеха!

— Знаешь, по-любому завтра мы улетаем. Я оставлю тебе все координаты, созвонимся, спишемся, а там видно будет.

— О! — радостно воскликнул он. — У меня есть надежда!

— А сейчас, — строго проговорила я, но тут же улыбнулась, — будь добр, позаботься о моей одежде.

— Прости! Я куплю тебе другое платье, еще красивей прежнего! И не только платье, а все, что ты захочешь. Позволь искупить свою вину!

Крис умоляюще сложил руки на груди и захлопал ресницами, состроив уморительно смешную гримасу. Я невольно рассмеялась. Он обнял меня и начал целовать глаза, лоб, нос, губы. Скоро мы окончательно потеряли голову. Поздно вечером, наконец, оторвавшись друг от друга, мы провалились в сон, не разнимая рук.

Крис поехал провожать нас в аэропорт, хотя я была категорически против. Но он обещал вести себя сдержанно. Он сидел рядом с таксистом, а мы устроились на заднем сидении. Лиза хмуро наблюдала за мной, но я безмятежно улыбалась. Крис периодически поворачивался к нам и рассказывал анекдоты. Его губы улыбались, но глаза были влажными и грустными.

Перед отъездом, когда мы бегали с Лизой по магазинам, я купила ему гладкое золотое кольцо, похожее на обручальное. Мне оно понравилось тем, что на его поверхности была вставка из черного агата в виде крохотного иероглифа «Ай», обозначающего на японском «любовь». Лиза, увидев мою покупку, от комментариев воздержалась. Крис заехал за нами на такси, мы погрузились и поехали, с сожалением глядя на улицы Парижа. Дарить кольцо сейчас мне показалось неудобным, и я решила сделать это в аэропорту.

И вот Лиза с Григорием двинулись к стойке регистрации, а мы с Крисом отстали. Мы стояли в зале, мимо нас сновали люди, диктор объявляла рейсы, но мы были словно одни. Я видела только его глаза, неотрывно на меня глядящие. Из них беспрерывно текли слезы, но лицо странно застыло. Лишь побелевшие губы нервно подрагивали. Наши пальцы переплелись, Крис сильно сжимал мои, но я не замечала.

— Звони, — прошептала я, не отводя от него глаз.

— Oui, oui, — почему-то на французском твердил он.

— Таня! — раздался голос Лизы. — Прощайся быстрее!

Я отстранилась от Криса и торопливо открыла сумочку.

— Я тут тебе…, — сбивчиво говорила я, доставая коробочку с кольцом.

Подняв голову, я увидела, что Крис достал из кармана пальто маленький хрустальный футляр, похожий на прозрачный цветок.

— Я тоже тебе, — сказал он, беря меня за руку.

Мы одновременно раскрыли коробочки и одновременно глянули в глаза друг друга. И обменялись кольцами, будто на свадебной церемонии. Потом он начал целовать меня, и время остановилось.

— Я, конечно, извиняюсь, — раздался над моим ухом голос Лизы, — Но мы опоздаем на самолет. Крис! Отпусти же ее!

— До встречи, — прошептал он в мои раскрытые губы.

— До встречи, — тихо повторила я и, опустив голову, пошла за Лизой.

У стойки обернулась. Крис стоял неподвижно с белым застывшим лицом. Но увидев, что я обернулась, он через силу улыбнулся, поцеловал кольцо на пальце и поднял руку. Я махнула ему, едва сдерживая слезы, и отвернулась.

Только в самолете я рассмотрела кольцо Криса. Оно было тоже золотым и гладким. На его поверхности сиял небольшой бриллиант в форме сердца, рядом была крохотная гравировка с одним словом: «Крис».

Мы прилетели в десять вечера, и утром, как обычно, я была в агентстве. Но Лиза меня опередила, и уже восседала за своим столом с обычным деловым видом.

— Привет, Татьяна, — как ни в чем ни бывало поздоровалась она и хитро на меня глянула. — Как спалось?

— Отлично, — ответила я. — А что?

— Да так, — нарочито равнодушным тоном проговорила Лиза, но губы ее улыбались. — Вчера подумала, как ты без своего возлюбленного сможешь уснуть? Прямо всю ночь этот вопрос мучил!

— Лизка! — грозно сказала я. — Получишь у меня!

— Вы такая трепетная пара, — не унималась она. — Все вчера в «Руасси» слезами умывались, глядя на ваше душераздирающее прощание. Никогда не видела, чтобы парень столько плакал!

— И что? — обиделась я. — Увидела, наконец?

— Я пошутила, — тут же сменила тон Лиза. — А то, смотрю, и ты сейчас заплачешь. Потом поговорим. А сейчас нужно работать.

Она уткнулась в монитор и приняла серьезный сосредоточенный вид. Я погрозила ей пальцем и ушла в свой кабинет.

Скоро появились девушки в полном составе. Они ворвались ко мне с сияющими возбужденными лицами и засыпали вопросами:

— Как тебе Эйфелева башня? Посетили «Мулен Руж»? Были ли в «Фоли Бержер»? Или в «Лидо»?

— Девочки! — прервала я этот поток. — Ни в одном из варьете мы не были. Только сходили на оперу Моцарта и все. А Эйфелеву башню видели лишь с балкона нашего номера и то в изрядном отдалении.

— Странно, — заметила Ханако и хитро на меня посмотрела. — А Елизавета говорит, что Эйфелева башня вблизи потрясающе выглядит.

— Отстаньте! — ушла я от ответа. — Лучше расскажите, как вы тут без меня работали.

— Как всегда, замечательно, — сказала Сакура. — На нас большой спрос. Так что вы вовремя вернулись. Тут, кстати, вчера какая-то нервная дама заходила, хотела поговорить с тобой или Лизой. Но она не представилась.

— Да, крайне истеричная, — встряла Идзуми. — Пошла в чайную комнату, хотя ее никто не приглашал, даже во внутренний дворик выглянула. И без конца что-то под нос себе бормотала.

— Я ее вежливо попросила удалиться, так как мы в этот момент репетировали новый танец, — добавила Ханако, — но она заорала, что «всякие шлюшки» ей не указ и она еще с нами разберется.

— Как она выглядела? — насторожилась я.

— Высокая блондинка с серыми глазами, полноватая, но в меру, где-то за пятьдесят. Видно, что при деньгах. Приехала на серебристом Пежо.

«Неужели Инга? — мелькнула мысль. — Но что ей понадобилось? Нужно немедленно связаться с Тимом!»

Я посмотрела на взволнованные лица девушек и улыбнулась.

— Не тревожьтесь, — спокойно сказала я. — Я разберусь. А сейчас примите безмятежные выражения и за работу! У нас сегодня, насколько я знаю, четыре выступления. Давайте распределим, кто куда поедет.

— Я с тобой в паре! — тут же сказала Ханако и прижалась ко мне, заглядывая в глаза.

— Хорошо, — ответила я, а сама все думала о загадочной посетительнице.

В перерыве я попыталась связаться с Тимом. Но его сотовый был «вне зоны». Я зашла к Лизе в приемную. Глянув на мое встревоженное лицо, она молча закивала.

— Тебе уже тоже рассказали? — спросила я, садясь возле ее стола и оглядывая пышно цветущие кустики роз, стоящие недалеко от монитора.

«Надо же! И не вянут! — почему-то подумала я. — А говорят, что компьютер вреден для цветов. Но у Лизы все всегда растет и пахнет! Даже цветы ее любят».

— И я уже поговорила с нашим охранником, — сказала Лиза. — Уверена, что это Инга. Видимо, с Тимуром нелады. Но мы-то тут причем?

Она пожала плечами. Ее тонкие темные брови нахмурились.

— У меня в квартире его нет, — задумчиво проговорила я. — Вчера, приехав из аэропорта, я была уверена, что Тим дома меня ждет. Он же любит такие сюрпризы. Всегда стол накрывает, цветы покупает. Но его и след простыл. Он даже не позвонил и не поинтересовался, как мы долетели. Очень на Тимку непохоже, — добавила я и почувствовала, как холодок заползает в душу.

— Началось! — строго сказала Лиза. — Сейчас ты напридумываешь всяческих ужасов!

— И телефон отключен, — прошептала я и всхлипнула неожиданно для себя.

— Таня! Прекрати немедленно! После общения с этим ненормальным художником ты стала крайне нервной. Он-то хоть позвонил?

— Да, — ответила я и улыбнулась сквозь слезы. — Я с ним перед сном долго говорила.

— Ну и слава Богу! — вздохнула Лиза. — Вот что, — решительно проговорила она, — у тебя до полуночи выступления. Потом ты возвращаешься сюда, и мы вместе едем в его клуб. Там на месте все выясним. Поняла?

— Хорошо, — сказала я, вытирая слезы. — Извини, но какие-то предчувствия нехорошие.

— Соберись, все будет в порядке! Ты, смотрю, теряешь профессиональные навыки. Забыла, что гейша парит над всеми житейскими мелочами, словно прекрасная бабочка над цветущим лугом? Это ты всегда говорила? Так что будь добра соответствовать!

Я кивнула, приняла безмятежный вид и пошла в чайную комнату, где меня ждали девушки.

Из золотой записной книжки с изображением иероглифа «Тацу» на обложке:

Секреты гейш. Оригами .

«Одно из главных умений гейш — это способность увлечь мужчину и заставить его не думать о повседневных делах и проблемах. Если клиент рассеян, мало пьет сакэ, не следит за танцами, не отвечает на шутки, то можно попробовать перейти к развлечениям, позволяющим заставить его обратить внимание на нежные девичьи пальцы, на ее будто случайно обнажившиеся запястья, коснуться его руки. Для этой цели гейшами издревле использовалось оригами. Для оригами требуется лишь листок бумаги, что делает его одним из наиболее доступных искусств.

Историки не сомневаются, что бумага была изобретена в Китае. Однако, несмотря на существование небольшого числа поделок из бумаги, традиционно считающихся китайскими, родиной оригами стала именно Япония. Возможно, это объясняется тем, что там процесс складывания удачно иллюстрировал некоторые мировоззренческие идеи философии Дзен. Немаловажным оказалось также сходство звучания японских слов «бумага» и «Бог» — «ками». Слово «оригами» образовано от японского «oru» (складывать) и «kami» (бумага). Таким образом, у японцев возникала связь между религиозным ритуалом и складыванием фигурок из бумаги. Не случайно первые оригами появляются в синтоистских храмах. Один из ритуалов состоял в изготовлении небольших бумажных коробочек Санбо. В них складывали кусочки рыбы и овощей, которые предназначались в дар богам.

Оригами в его классическом варианте только квадрат, никаких надрезов. Дзен-буддизм практикует выработку взгляда на природу как на гармоничное единство, где привычные для европейца противоречивые части и составляющие неразрывно слиты в единое целое. В этом, вероятно, истоки иероглифической письменности, в которой каждый вписанный в квадратную рамку знак означает целостный символ.

Поэтому квадрат в качестве рамки для иероглифов-символов и как основа для складывания фигурок оригами выбран не случайно. На Востоке он является не просто геометрической фигурой, а важным мировоззренческим символом. В Древнем Китае квадрат олицетворял смыкающуюся с космосом землю, пределы которой были необозримы. Необъятность Вселенной, в основе которой лежит квадрат, блестяще подчеркнута в афоризме Лао-Цзы: «У великого квадрата нет углов». Таким образом, в дзен-буддизме квадрат является воплощением Вселенной с ее пустотой космоса и в то же время бесконечными возможностями созидания. Именно поэтому в квадрат вписаны все мандалы — священные буддийские изображения. Родившиеся на востоке игры — шахматы, го, танграм — также имеют квадратные очертания. Они как бы отражают игру, которая происходит во Вселенной. Таким образом, выбор квадрата как основы для оригами, был далеко не случаен. Плодотворное развитие игры с этой формой лишний раз подчеркивает, что в геометрии квадрата действительно кроются гораздо большие возможности чем, например, в круге или треугольнике. И складывая оригами, мы постоянно иллюстрируем этим процессом знаменитое высказывание дзен-буддизма: «В мире постоянны только перемены».

В периоды Камакура (1185–1333) и Муромати (1333–1573) оригами выходит за пределы храмов и достигает императорского двора. Аристократия и придворные увлекаются новым искусством и модернизируют его. Записки, сложенные в форме бабочки, журавля, цветка или абстрактной геометрической фигуры, превращаются в дополнительное доказательство дружбы или более нежных чувств. Ими удавалось порой выразить больше внимания, любви, чем это можно сделать словами. Умение складывать стало одним из признаков хорошего образования и изысканных манер. Знатные семьи стали использовать фигурки оригами как герб и печать. В период Адзути — Момояма (1573–1603) и Эдо (1603–1867) оригами из церемониального искусства превратилось в популярный способ времяпрепровождения. Именно тогда изобретается ряд новых фигурок, которые позже становятся классическими: «Водяная бомбочка», «Шлем самурая», «Вертушка», «Бабочка», «Цикада».

Вслед за аристократами оригами увлеклось и простое население. А в «цветочных кварталах» особым шиком для гейш и куртизанок стало считаться умение сложить для клиента какой-нибудь любовный символ. Таким образом появились бумажные сердечки, розы, фигурки девушек и даже… нефритовые стебли и яшмовые ворота. А некоторые искусницы ухитрялись складывать из одного квадрата бумаги, не надрезая его, портреты своих возлюбленных. В домах гейш, следуя новой моде, ввели новый предмет обучения — оригами, и даже приглашали специальных учителей.

Международным символом оригами является японский бумажный журавлик. Эта птица в Китае и Японии считалась символом удачи и долгой жизни. Японцы с любовью и тщательностью складывали журавликов на протяжении как минимум двух сотен лет. В 1797 г. в Киото была даже издана книга «Сембацуру ориката» — складывание тысячи журавлей. В ней приводились различные варианты складывания пар и гирлянд журавлей из одного квадрата бумаги».

После выступлений я действительно вернулась в агентство, хотя время было уже заполночь. Но нашего водителя отпустила. Лиза сидела у меня в кабинете и задумчиво изучала эротические картины сюнга, висевшие на стенах и слабо освещенные настольной лампой в виде бумажного фонарика. Я зашла и села в кресло напротив нее.

— Ты хоть бы переоделась и грим смыла, — тихо заметила она, — а то с этим белым лицом и в полумраке напоминаешь привидение.

— А чего ты верхний свет не включила? — устало спросила я.

— Думаю, — непонятно ответила Лиза и, оторвавшись от созерцания сюнга, повернулась ко мне.

— И что надумала?

— Ты права, — ответила она. — Нужно поехать в клуб и у ребят выяснить. Я недавно туда позвонила, но мне сказали, что Тим взял неделю за свой счет и пока не работает. Ты так и поедешь? — немного раздраженно заметила Лиза. — Или все-таки примешь человеческий вид?

— Не волнуйся, дорогая, — нарочито спокойно сказала я, — не думаю, чтобы с Тимуром что-нибудь случилось.

Но сердце у меня екнуло. Примерно через полчаса мы вышли из агентства и сели в такси. До клуба добрались быстро. Увидев освещенный бегущей рекламой вход, я почему-то вновь начала волноваться. Лиза решительно вытащила меня из такси и двинулась к дверям. Мы заплатили за вход и вошли в зал, как обычные посетительницы. Представление было в разгаре. Владелец клуба постоянно менял интерьер и сейчас все было выдержано в черно-белых тонах окраски зебры. Даже меховые чехлы на креслах казались спинами этих животных. Пол был белым, а круглые столики — из черного стекла. Мы сели за свободный и заказали по коктейлю.

На сцене в этот момент танцевали два, уже практически обнаженных парня. Зрители, в основном это были женщины, бурно реагировали и без конца кричали имена, вернее, псевдонимы выступающих стриптизеров. Я мельком глянула на них, один был брюнет, второй рыжий, оба подтянутые, в меру накачанные и, естественно, красавцы, и перевела взгляд на Лизу.

— Чего мы тут расселись? — недовольно спросила я. — Пошли в гримерную.

— Хочу оценить обстановку, — сказала Лиза, оглядывая зал. — Вдруг эта ненормальная здесь?

— И что? И потом тебе же сказали, что Тим не выступает. Откуда здесь Инга возьмется в таком случае?

В этот момент перед нашим столиком появился парень в узких трусиках и начал танцевать, активно двигая бедрами. Я его сразу узнала. Это был друг Тима, они даже какое-то время жили вместе, снимая крохотную комнату. Он, как я видела, тоже узнал меня.

«Кажется, его зовут Макс», — подумала я и улыбнулась, кивнув.

Он тоже кивнул. Когда музыка закончилась, Макс тихо сказал:

— Приходи в гримерку после моего номера.

— А сейчас на сцену ворвется бесподобный Тайфун! — объявил ведущий. — Встречайте!

Зазвучала музыка, и Макса словно ветром сдуло, так стремительно он понесся, ловко лавируя между столиками и тянущимися к нему руками разгоряченных женщин. Взлетев на сцену одним длинным прыжком, он замер в поклоне под оглушительные аплодисменты и восхищенные крики. Потом начал танцевать.

— Это друг Тима, — сказала я Лизе. — Мы после номера зайдем к нему.

Лиза молча кивнула, не сводя глаз со сцены. Макс двигался быстро, периодически замирая в эффектных позах. Его гибкое тело изгибалось, словно под давлением ветра, давая возможность зрителям полюбоваться красивыми линиями. В конце номера Макс быстро начал вращаться на одном месте. Затем резко остановился спиной к зрителю, поигрывая великолепными ягодицами. Женщины завизжали. Макс, не повернувшись и не поклонившись, полетел со сцены.

— Наш Тайфун умчался, унеся с собой не одно сердце, — произнес ведущий, — а на его место приходит обворожительный Сандал.

— Пошли, — сказала я. — Или жаждешь посмотреть на Сандала?

— Нет, что ты! — улыбнулась Лиза. — Хотя, сама не ожидала, но получила удовольствие. Парни тут все красавцы!

— Да уж получше твоего раба Григория, — не удержалась я.

Но Лиза оставила это замечание без ответа.

В гримерной Макс был не один. На диване сидел юный на вид блондин с большими томными голубыми глазами. Он лениво на нас глянул и зевнул.

— Слышь, Олег, оставь нас на пару минут, — сказал Макс, накидывая махровый халат.

— А не многовато сразу две? — спросил он, но встал. — Учти, босс недоволен будет, что ты клиенток сюда приглашаешь.

— Это сестрички Тима, — спокойно ответил Макс, — так что свои люди.

— Ага, сестрички, — ответил Олег непонятным тоном и медленно встал.

Он прошел мимо нас словно модель на подиуме, хотя был в одних трусиках-стрингах. Его гибкое тело с белой кожей выглядело изнеженным. Лиза проводила его взглядом, потом стала молча наблюдать, как он накидывает на себя длинный шелковый халат голубого цвета.

— О, господи, — пробормотала она, — совсем мужики выродились.

Олег глянул на нее непонимающе и вышел за дверь, плотно притворив ее за собой.

— Где Тимур? — напрямик спросила я.

— Да! — добавила Лиза и подошла к Максу.

Тот посмотрел на нас и заулыбался.

— Все еще не пойму, почему Тим вас обеих не поимел, — заметил он. — Вы необычайно красивые девушки!

— Мы просто дружим, извращенец. Ясно тебе? — усмехнулась Лиза.

Макс покопался в сумке, лежащей на стуле, и протянул нам сотовый телефон и записку.

— Здесь его новый адрес, — сказал он. — А телефон он просто забыл. Можете передать.

— В смысле новый адрес? — удивилась я.

— Он решил жить самостоятельно, — сказал Макс. — И снял квартиру. Со своей бабой жутко поругался. Вот и взял недельку за свой счет, чтобы переехать, устроиться и в себя прийти.

— Странно все это! — задумчиво произнесла Лиза и положила телефон и бумажку с адресом к себе в сумочку.

— А чего странного-то? — неожиданно расхохотался Макс. — Инга ему всю морду расцарапала. Как он на сцену в таком виде выйдет? Никакой грим не спасет. Вот и пришлось пока отдыхать. Босс отругал его и даже оштрафовал. Она тут все это устроила, в этой гримерке. Даже два зеркала разбила. Тим потом за все платил. А мне сказал, что с него хватит. И нашел квартиру. Уже перебрался, я думаю. Вот такие дела, девочки.

— А телефон-то там есть? — поинтересовалась я.

— Что вы! Читайте адрес: Коровинское шоссе. Это где-то на окраине в новых домах. Там и метро, наверняка, далеко.

Мы вышли из клуба и остановились в раздумье. Скоро возле нас притормозило такси.

— Ну что, дамочки, поедем? — весело поинтересовался высунувшийся из окна парень.

— По домам? — спросила Лиза.

— Места себе не нахожу от беспокойства, — сказала я и пошла к машине.

Лиза двинулась за мной.

— Коровинское шоссе, — решительно проговорила я.

— О’кей, — ответил таксист и тронулся с места.

— Ты уверена? — поинтересовалась Лиза. — Время около двух ночи.

— Пока не увижу собственными глазами, что с ним все в порядке, не успокоюсь, — ответила я, запахивая шубку.

На улице явно подмораживало. Я отвернулась к окну. Машин было мало. В домах кое-где светились окна. Необычно яркие для Москвы звезды сияли высоко в черном чистом небе. Лиза взяла меня за руку и слегка сжала пальцы.

— Успокойся, Танюша, ты вся дрожишь, — тихо проговорила она. — Было бы из-за чего расстраиваться!

— Инга крайне опасна, — ответила я, повернувшись к ней и заглядывая в глаза. — То, что у нее свой бизнес и деньги, это полбеды. Но как-то я оказалась совершенно случайно загородом в районе Речного вокзала. Со мной был Акира. Помнишь, в прошлом году… наш клиент и друг господина Ито?

Лиза молча кивнула.

— Мы сбежали с вечеринки господина Ито, для которой он арендовал яхту. И уплыли на лодке, сами не зная куда. Было уже очень поздно. Мы высадились в каком-то лесу. Пошли искать шоссе и наткнулись на одиноко стоящий дом. Место показалось мне странным. Я решила посмотреть в освещенные окна первого этажа. И что ты думаешь?

Я замолчала. Лиза ждала продолжения. Я почувствовала, как ее пальцы, держащие мою руку, сжались. Ее лицо стало серьезным, темные глаза расширились.

— Мы увидели двух женщин в вечерних платьях и двух мужчин. Они играли в карты. Одна из женщин, как ты догадываешься, была Инга. Я не сводила глаз с ее затылка. Ее визави был весьма примечателен. Властное лицо с холодным взглядом и приметным родимым пятном на виске. Казалось, что это кровавый подтек от удара. Знаешь, есть такие лица, которые внушают ужас и мгновенно западают в душу. Акира обратил мое внимание на странный светильник в виде черепа на камине.

— Странно, — сказала Лиза.

— То-то и оно, — заметила я. — И Тим говорил, что она входит в какое-то подозрительное общество, хотя она ему об этом, понятное дело, никогда не говорила. Но если общаешься с человеком так тесно, то поневоле…

— А знаете, милые девушки, — вдруг сказал молчавший до этого таксист, — я тут недавно читал заметку в одной газете, что в Москве есть какая-то организация под названием «Черные драконы». Вы извините, что вмешиваюсь, но невольно слышал, что вы тут обсуждаете.

— И что это за организация? — быстро спросила Лиза, навалившись на спинку переднего сидения и заглядывая в повернувшееся лицо таксиста.

Он радостно ей улыбнулся и продолжил:

— Да обычный криминал, каких сейчас полно. Правда, там было написано, что они связаны то ли с якудзой, то ли еще с кем-то из этих узкоглазых. И они все обставляют в восточном духе: ритуалы посвящения, клятвы, запугивания и все такое. У меня двоюродный брат в милиции, так он как-то говорил об этих «драконах», что там большие деньги крутятся. Так что, может, я вам в тему все это говорю. Вы извините, девушки, но мы же ночью едем к кому-то там. Я не хочу ни во что такое вмешиваться, вот и подслушал ваш разговор.

— Да понятно все, не волнуйтесь, — сказала Лиза, — а за информацию спасибо.

— Я почему вспомнил, — продолжил после паузы таксист, — братан говорил, что у них отличительный знак такие светильнички из черепов. Даже брелки такого вида они носят. За ними много темных дел. Они даже девушек поставляли за кордон. Якобы на работу устраивали танцовщицами, но, сами понимаете, куда те попадали. Не думаю, что это такой уж секрет. О таких делах писали, и по телеку я передачу видел.

Мы с Лизой одновременно вздрогнули и глянули друг на друга.

— Вот ваш номер, — сказал в этот момент таксист и затормозил у обычного на вид высотного дома.

— Смотри, вон белый Ровер Тима стоит, — сказала Лиза.

Я вытянула шею. Таксист тоже посмотрел в ту сторону и присвистнул.

— Недурно, — заметил он. — Это дорогая модель.

— Может, подождете нас? — вдруг спросила Лиза. — Мы только удостоверимся, что с вашим другом все в порядке и уедем.

— Но, девушки, милые…, — начал таксист.

— Двойной счетчик, — сказала я и улыбнулась.

— Хорошо, жду, — кивнул он.

Но в этот момент открылась дверь подъезда и появился Тим собственной персоной. Яркий свет фонаря отлично освещал его лицо, и мы невольно прыснули, увидев красные царапины на носу и щеках. Но несмотря на это, Тим выглядел словно принц из сказки. Длинные распущенные темные волосы красиво разметались по его белому песцовому полушубку. Белые брюки обтягивали стройные бедра. Белый длинный шарф довершал картину. Я начала открывать дверцу, чтобы позвать его. Но из подъезда выпорхнула Ханако в своей короткой красной курточке и вязаной шапочке, из-под которой торчали две смешные косички.

— А она что тут делает?! — одновременно спросили мы с Лизой.

Тим схватил ее за руку и, смеясь, потащил к Роверу. Они уселись и захлопнули дверцы.

— Сейчас двигатель прогревать будет, — заметил таксист и повернулся к нам.

Он улыбался довольно ехидно.

— Что делать будем? — тихо спросила я Лизу. — Я уже что-то ничего не понимаю.

— Что делать, что делать? — неожиданно расхохотался таксист. — Снять штаны и бегать! Да ваш парнишка просто отрывается с хорошенькой девчонкой! А вы тут переживаете невесть из-за чего! Давайте, я вас по домам развезу. Не нужно портить парню удовольствие!

И не дожидаясь ответа, он тронулся с места.

— Действительно, — сказала Лиза, — не за ними же ехать! Завтра с Ханако поговорим, в агентстве. А потом и с Тимом!

— Да, так будет лучше, — согласилась я и назвала таксисту свой адрес.

Когда мы подъехали к моему дому, я распрощалась с Лизой и вышла из машины. От подъезда ко мне метнулся какой-то человек в черном пальто, и я испуганно отпрянула. Лиза сразу выбралась из такси и встала рядом. Это был Крис. Он подлетел к нам и замер, глядя на меня во все глаза.

— Я так и знала! — хмуро произнесла Лиза. — Завтра можешь не приезжать на работу. Привет, Кристиан, — бросила она и пошла к машине.

— Здравствуй, Лиза, — пробормотал он, не сводя с меня взгляда.

Я услышала, как хлопнула дверца такси. Крис мгновенно схватил меня в объятия и начал жадно целовать.

— Пойдем, — сказала я, с трудом оторвавшись от него.

Мы поднялись на мой этаж. Я увидела у двери дорожную сумку и огромный букет орхидей, валяющийся прямо на полу.

— Я тут сижу уже несколько часов, — сказал Крис, заходя за мной в квартиру. — Звонил, но никто не отвечал. Позвонил в твое агентство, но с тем же результатом. Я чуть с ума не сошел. Потом решил, что ты у любовника и хотел уже отправляться в аэропорт и менять билет. Но подумал, что дождусь и хотя бы просто посмотрю на тебя. А то жизнь стала совсем уж невыносимой.

— Но ведь мы лишь позавчера расстались, — улыбнулась я, снимая шубу и вешая ее в шкаф.

— Разве? — удивился он. — Я думал, что около сотни лет назад.

Я села на пуфик, но Крис упал на колени и расстегнул мои сапоги. Потом осторожно снял их и начал целовать мои ноги.

— Подожди, — слабо сопротивлялась я. — Давай разденемся, чаю хотя бы выпьем. А то мы всю ночь за этим ненормальным Тимуром ездили.

— За кем? — оторвался от меня Крис и поднял глаза.

Я провела рукой по его влажным от растаявшего снега волосам. Он схватил мои пальцы и начал целовать их. Потом отстранился, оглядывая их. Его черные брови нахмурились.

— Ты не носишь мое кольцо, — грустно сказал он. — Оно тебе не понравилось?

— Ну что ты, милый, — ответила я. — Просто сегодня у меня была работа и не в одном месте. А к костюму гейши не очень-то подходит такое колечко. Вот я и оставила его дома.

— Да? — радостно спросил он и засиял мне черными глазами.

— Конечно, — улыбнулась я и встала.

Крис тоже встал, сбросил пальто на пол, потом туда же полетел шарф, джемпер, брюки. Он схватил меня и потащил в комнату.

— Да погоди ты! — смеялась я, но сопротивлялась слабо.

— Умру, если ты немедленно не оживишь меня, — шептал он, толкая меня на диван.

Через секунду мы были голыми и в объятиях друг друга. Его страсть невыносимо возбуждала. Он действовал на меня, как огонь. Я быстро загорелась и поддалась его натиску. Никаких предварительных ласк не требовалось. Когда Крис упал на меня, я уже изнывала от нетерпения. Мне казалось, что если я немедленно не почувствую его внутри, то сойду с ума от желания. Крис застонал и вошел до отказа, на миг застыв. Я сильно сжала мышцы, отпустила, снова сжала. Крис громко вскрикнул, и я ощутила, как хлынуло семя. Выйдя, Крис лег рядом на диван и пробормотал:

— Извини, что так быстро. Но я взрывался от желания со вчерашнего дня.

— Ничего страшного, — тихо ответила я. — Сейчас выпьем чай и продолжим.

— Ага, — сказал он и вновь на меня навалился.

Его «нефритовый стебель» был в полной боевой. И мы продолжили.

Под утро, совершенно обессиленная, я сползла с дивана и поплелась в ванную. Встав под душ, начала смеяться.

«А ведь мне в агентство, — думала я, поворачиваясь под струями горячей воды. — И как я сегодня буду работать? Нужно выяснить, насколько он приехал».

— К тебе можно? — раздался голос, и разлохмаченная голова Криса показалась в проеме двери.

Я вздохнула и ничего не ответила. Он тут же забрался под душ и прижался ко мне.

В агентство я опоздала на час. Лиза была на месте и встретила меня ехидным взглядом.

— Как голубки провели остаток ночи? — поинтересовалась она. — Могу поспорить, что ты не сомкнула глаз. Таня, так нельзя! У тебя под глазами темные круги!

— Ничего, под белым гримом не видно будет.

— А он надолго?

— Завтра утром улетает обратно, — тихо ответила я.

— И слава Богу! — вздохнула Лиза с облегчением. — Вечно с тобой какие-нибудь истории случаются!

— А может, я влюблена? — улыбнулась я и закрыла глаза, вспоминая мягкие губы и черные глаза Криса.

— Ладно, потом поговорим, — ответила она. — Не забывай, что на первом месте история с Ханако.

— Да-да, — задумчиво проговорила я. — Она уже здесь?

— А как же! В чайной комнате с девчонками. У вас же сегодня шесть выступлений.

— Помню я! Ты вот что, Лизавета, пригласи ее в мой кабинет.

Она молча кивнула. Я пошла к себе. Сняв шубу, пригладила волосы и села за стол. Почти тут же появились девушки. Лиза плотно прикрыла дверь и села в кресло. Ее вид не предвещал ничего хорошего. Ханако остановилась напротив стола и с удивлением на меня посмотрела. Потом перевела взгляд на хмурую Лизу.

— Что случилось? — тихо спросила она.

Ее карие миндалевидные глаза смотрели пристально, пухлые губы приоткрылись.

«Господи, — с непонятной тоской подумала я. — До чего она хорошенькая! И о чем я могу с ней говорить? Ей уже восемнадцать!»

— Маргарита, — начала я, назвав ее настоящим именем, — расскажи нам с Лизой в каких отношениях ты с Тимуром.

Ее тонкие брови дрогнули, глаза расширились.

— Отпираться бесполезно, — сказала Лиза. — Мы вас вчера видели возле его нового жилья.

— И очень поздно, — добавила я. — Случайно.

— Он за мной ухаживает, — тихо ответила Ханако.

Ее длинные ресницы опустились, щеки зарделись.

— Что он делает?! — расхохоталась Лиза от неожиданности.

— А что? — агрессивно спросила Ханако и резко повернулась к ней. — Он очень хороший, милый и несчастный. А эта старая сука его терроризирует! Сколько можно?!

— Рита! — одернула я ее. — Выбирай выражения!

— Да вы не бойтесь, — сказала она уже спокойнее, — у нас и не было ничего. Таня знает, что я еще девственница. Ей и остаюсь пока. Мы просто встречаемся. Он в кино меня водит, конфеты покупает.

— Нет, все это не поддается никакому объяснению! — проговорила Лиза и встала. — Надеюсь, Инга не знает ни о чем.

— Я тоже на это надеюсь, — прошептала Ханако и хитро улыбнулась. — Когда она сюда заявилась, я думала, что рожу ей расцарапаю, если начнет приставать. Но обошлось, — добавила она уже громче.

— Ладно, иди, — хмуро сказала я.

Ханако привычно поклонилась и скрылась за дверью.

— Остается одно, — после паузы предложила Лиза, — поговорить с Тимуром. И как это у них все вышло? Ведь девчонка совсем не в его вкусе. Он же всегда специализировался на взрослых и богатых.

— Сама не понимаю, — заметила я. — Но ситуация кажется мне взрывоопасной. То-то он решил уехать от Инги! Неужели по-настоящему влюбился? — улыбнулась я.

— Запросто! — подтвердила Лиза. — Ритка умная, живая и красивая. К тому же танцует изумительно. Ты же сама на ее дебюте посадила их рядом. Забыла?

— Ну давай, вали все на меня! — отмахнулась я.

Когда Ханако выступала впервые на публике в нашей чайной комнате, я действительно велела ей ухаживать за Тимом, которого мы тоже пригласили. Тогда они и познакомились. Но разве можно было предположить, что все так обернется?

— Да что мы, в самом деле? — громко сказала я. — Радоваться нужно, что Тим влюбился в молодую девушку и, наконец, избавится от пристрастия к зрелым, вернее, перезрелым ягодкам!

— Сама же знаешь, что ситуация не простая, — ответила Лиза.

— Может, Тим развлекается? — предположила я.

— Что ты! Он развлекается лишь с такими, как Инга. А тут, видимо, все по-настоящему.

После этого разговора я на репетиции внимательно наблюдала за Ханако. Но она выглядела безмятежной, как всегда. Во второй половине дня мы разъезжались по разным местам.

— Я домой на часок, — сказала я Лизе. — Время вполне позволяет.

— Я вообще удивлена, что ты сегодня появилась, — улыбнулась она.

Я улыбнулась в ответ и быстро надела шубу.

Крис спал, когда я вошла в квартиру. На полу валялась книга, которую он, видимо, читал перед тем, как заснуть. Я осторожно подняла ее и посмотрела название. Это была известная драма Тикамацу «Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей» о любви куртизанки Кохару и торговца бумагой Дзихэя. Он был женат, имел двоих детей, но не имел нужных средств, чтобы выкупить свою любимую из цветочного квартала.

Смерть — наш неотвратимый долг», — прочитала я про себя, когда открыла книгу.

Потом глянула на Криса и увидела, что он пристально смотрит на меня.

— Ты уже не спишь? — тихо спросила я, закрывая книгу. — Я на минутку заехала проведать тебя. Но скоро ухожу. Сегодня много выступлений и все в разных местах.

— «О чем скорбеть? Мы в этом бытии дороги не могли соединить. Но в будущем рождении, я верю, мы возродимся мужем и женой. О, и не только в будущем рождении, но в будущем… и будущем… и дальше — в грядущих возрождениях, всегда. Мы будем неразлучны!» — медленно продекламировал Крис, не спуская с меня горящих глаз.

— Наизусть знаешь? — еле слышно поинтересовалась я, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине.

— Это моя любимая пьеса, — ответил он и прижал меня к себе. — Всегда мечтал о такой смерти! Умереть на пике любви, что может быть прекраснее?

— Ты слишком увлекся японской культурой, — ответила я, отстраняясь. — Прекраснее жить вместе долго и счастливо.

— Но настоящая взаимная любовь недолговечна, — мягко возразил он. — И примеров тому масса. Взять хоть Ромео и Джульетту, Тристана и Изольду и так далее. Длинный и грустный список.

— Крис! Мне не нравится твое настроение! Давай пообедаем вместе, и я поеду.

— Давай, — легко согласился он и спрыгнул с дивана.

Я глянула на его обнаженное гибкое тело, начинающий напрягаться «нефритовый стебель» и почувствовала прилив возбуждение. Крис понял это, видимо, по моим глазам. Он поднял меня и медленно раздел.

— У нас полчаса, — успела прошептать я и перестала о чем-либо думать.

Из тетради лекций Ёсико:

«Смерть и самоубийство в японской культуре всегда занимали ключевое место. Поэтому неудивительно появление традиции «синдзю» (букв. «внутри сердца») — двойного самоубийства влюбленных.

Эпидемия таких самоубийств распространилась в Японии во второй половине 17 века. К 1703 г. был даже составлен целый свод таких самоубийств с указанием имен, возраста и других подробностей. Считается, что ввел в литературный обиход новое слово «синдзю», — новеллист Ихара Сайкаку (1642–1693), финалом целого ряда эротических повестей которого является именно самоубийство влюбленных. «Синдзю» первоначально имело значение «верность в любви» и являлось жаргонным словечком публичных домов. Сайкаку, а позднее великий драматург Мондзаэмон Тикамацу (1653–1725) придали этому слову возвышенный смысл: «верность даже в смерти». «Синдзю» практически стало синонимом старого поэтического понятия «дзёси» («смерть во имя любви»).

Однако новое веяние получило развитие в мещанской, а не аристократической среде.

Теперь эта новая любовь кончалась не охлаждением и прекращением встреч (как описано в эталонной хэйанской литературе), а самоубийством влюбленных в самый разгар их чувств. Влюбленная пара умирает, ибо силою обстоятельств не может соединиться брачными узами в этом мире. Тогда она переносит свою любовь в иной мир. Синдзю происходило, как правило, вне человеческого жилья. Влюбленные бегут глубокой ночью в какое-то безлюдное место и на рассвете посреди пробуждающейся природы, с первыми ударами храмовых колоколов гибнут.

Неудивительно, что наибольшее распространение этот обычай получил в среде «веселых кварталов». Там весь образ жизни предполагал повышенную чувствительность, истеричность, погружение в мистику, мечту о великой любви. Если законная жена могла быть уверенной в своей спокойной и обеспеченной старости, то куртизанки и гейши понимали, что их будущее весьма туманно. Поэтому заманчивым выглядела перспектива умереть молодой на вершине любви.

Вот что писала в своей исповеди знаменитая гейша Накамура Кихару:

«Особенно меня потрясла история Тиёумэ, бывшей значительно старше меня и покончившей из-за любви. Она умерла в своем роскошном танцевальном кимоно вместе с гениальным пианистом Кондо Хакудзиро, после того как исполнила танец адзума. Оба тела были связаны красным крепдешиновым поясом, словно не хотели расставаться, и действительно, у них было такое умиротворение на лицах, будто они просто спят. Тогда для меня смерть от любви представлялась исполнением всех страстных томлений. И я постоянно твердила, что более всего жажду умереть от любви»

Наиболее знаменитая пара влюбленных — самоубийц обрела бессмертие в 1703 г. в пьесе «Влюбленные — самоубийцы в Сонэдзаки», которую написал Тикамацу. Это были мелкий чиновник Токубэй и обычная проститутка Охацу, убившие себя на территории храма Сонэдзаки. Эта пьеса для кукольного театра в стихах имела колоссальный успех в театре Такэмото.

Художники Ёсивара, обслуживавшие куртизанок и гейш, часто запечатлевали знаменитые пары, бросающиеся в воду с моста или в кратер горы Фудзи в объятиях друг друга.

Обычай «синдзю» потрясал общество на протяжении полувека (с 80-х гг. XVII в. до 30-х гг. XVIII в). Он был настолько распространен, что правительство повело с ним активную борьбу. Но искоренить его полностью не удалось, и в современной Японии он время от времени дает о себе знать во всех слоях общества. Так, знаменитый писатель XX в. Дадзай Осаму утопился с возлюбленной, а первая большая актриса театра современной драмы Сумако Мацуи покончила с собой после смерти любимого человека.

Вот что писал об этом обычае Якумо Коидзуми:

«Собственно, это — брак, свидетельством которого является смерть. Они дают друг другу обет любви в присутствии богов, пишут прощальные письма и умирают.

Никакой обет не может быть более глубоким и священным, чем этот. Поэтому, если случится, что посредством какого — то внезапного внешнего вмешательства, или усилиями медицины, один из них оказывается выхвачен из объятий смерти, он становится связанным самыми серьезными обязательствами любви и чести, требующими от него уйти из этой жизни при малейшей представившейся возможности. Разумеется, если спасают обоих, все может закончиться хорошо. Однако лучше совершить любое жесточайшее преступление, караемое пятьюдесятью годами заключения, чем стать человеком, который, поклявшись умереть с девушкой, отправил ее в Светлую Землю одну. Женщину, уклонившуюся от исполнения своей клятвы, могут частично простить, однако мужчина, выживший в дзёси из — за внешнего вмешательства и позволивший себе продолжить жить далее, не повторяя попытки, до конца своих дней будет считаться предателем, убийцей, жалким трусом и позором для всей человеческой природы».