Вольф

На следующий день я прихожу к дому девочек. Ранним утром здесь тихо и спокойно. Лишь с ветвей деревьев неподалёку, доносится щебетание птиц. Я обошёл участок, пытаясь представить, что должны испытывать две девочки-подростка, живущие одни в этом месте. Когда здесь много лет подряд никого не было, я обшарил всё, просто из любопытства. Когда-то это был уютный дом, но за ним никто не присматривал уже несколько десятков лет.

Я стучу в дверь и жду. Минуту спустя дверь открывает Иззи и недружелюбно на меня смотрит.

– Чего тебе надо?

– Я пришёл к Николь. Она рядом?

– Не знаю, – отрезает она и закрывает дверь прямо перед моим носом.

Я иду на задний двор и замечаю, что Николь, выйдя из леса, тащит ведро с водой через поле, так что я бегу к ней и беру у неё ведро, чтобы ей было легче.

– Спасибо, – говорит она. – Что ты тут делаешь?

– Я же говорил, что приду помочь, забыла?

– О Боже, как мило с твоей стороны, но здесь абсолютно нечего делать, только разве что спалить всё дотла и построить заново.

– Осторожней в своих желаниях, – говорю я, кивая на дым на горизонте. Ветер, к счастью, дует сегодня не в нашу сторону, так что мы не дышим гарью, но всегда помним, что летние лесные пожары где-то поблизости.

– А знаешь что, – добавляю я, – если ты не хочешь сегодня оставаться здесь, мы могли бы пойти к моему домику на дереве. И ты бы помогла мне закончить пару дел. Мне надо отшлифовать полы и стереть пару пятен, чтобы потом покрасить.

– Ты проделал весь этот путь ради бесплатной рабочей силы, так?

– Так, но не совсем.

– Хорошо, вырваться отсюда – отличная идея. Иззи сегодня не в настроении.

Пока мы идём по лесу, она рассказывает мне о поездке в город за пиццей.

– Ты должна была попросить машину у меня. Ты же знаешь, что я в любой момент могу взять её у мамы и подбросить тебя куда угодно.

– Спасибо. Мне кажется, что в этот раз, по крайней мере, было правильно сделать что-то вместе с Иззи, без посторонних. Ей сейчас трудно всё переносить.

– Кто вас подобрал на дороге?

– Милая семья на «Минивэне». Нам повезло, я это и тогда поняла, так что обратно мы доехали до дома на такси за двадцать долларов, потому что к тому времени уже стемнело.

Мы доходим до домика на дереве, и она, остановившись, смотрит на него снизу вверх.

– Вот и пришли. Дом, милый дом, – говорю я.

– Как же я была удивлена, увидев тебя тут тогда, я не осознала ещё, какое это красивое место. Я имею в виду, что оно странное, но прекрасное, понимаешь?

Я улыбаюсь.

– Ты – первый человек, который его увидел, насколько мне известно.

– Правда?

– Я никогда не собирался показывать кому-то это место, – признаюсь я.

Она поворачивается и смотрит на меня.

– Почему?

– Здесь я хотел быть один.

– Ты хочешь жить здесь в одиночестве и никогда ни с кем не встречаться?

– Если я захочу кого-то увидеть, я сам к нему приду.

– А, ты не рад гостям.

– Нет.

– Это значит, что я не могу прийти в гости?

– Тебе я показал это место, верно?

– Не совсем. Я случайно обнаружила тебя тут, помнишь?

Она скрещивает руки на груди и снова поворачивается к дому, смотря на него так, будто она в музее, а дом – произведение искусства.

– Я специально привёл тебя сюда.

– В качестве рабочих рук.

– Мы так-то заключили договор об обмене, – возражаю я. – Но ты можешь приходить в любое время. Ты – единственное исключение из моего правила.

Она слегка приподнимает уголки губ в улыбке, и мне вдруг приходит в голову, что я редко вижу, как она улыбается. Её лицо подобно водной глади, по которой редко проходит рябь, хотя в глубине кипит жизнь.

Мне нравится, что она не улыбается только из вежливости, потому что я чувствую, что так я присутствую при чём-то редком и завораживающем.

– Я польщена.

– Ты сохранишь мой секретный адрес в тайне?

– Разумеется.

Она поднимается по лестнице к входной двери, и я вхожу вслед за ней. Я не рассчитывал, что в этом месте будут находиться двое, не представлял, что когда-то сюда войдёт другой человек и займёт то пространство, которое не занял я. Мы заполнили всю комнатку, и я почувствовал, как она близко.

– Что ты будешь делать здесь совсем один? – спрашивает она, смотря в окно.

– Всё, что захочу.

Прямо сейчас то, что я хочу – это поцеловать её, но, когда я наклоняюсь ближе, я чувствую, как напрягается её тело, словно олень, готовящийся к прыжку. Я снова спрашиваю себя, целовал ли её когда-нибудь кто-то по-настоящему.

– Дух захватывает, – говорит она. – Будто в сказке оказалась.

– Ты о чём?

– Об этом доме. В прошлый раз я была немного напряжена. Не могу поверить, что ты всё это построил своими руками. Я впечатлена.

Думаю, для этого я и привёл её сюда… чтобы впечатлить. Но нет. Я не этого хочу. Я просто хотел показать ей частицу себя, которая не имеет ничего общего с деревней, или мамой, или Лоурель, или кем-нибудь ещё.

Я хочу, чтобы кто-то знал – кто я, когда я вдали всего этого. Я хочу, чтобы этим кем-то была Николь.

Она отводит взгляд и снова смотрит на меня, и я ошарашен, когда она подаётся вперёд и оставляет на моих губах лёгкий поцелуй, как будто спрашивает разрешения.

Я полностью погружаюсь в трепет её мягких губ, но потом она останавливается, и я притягиваю её ближе, пока она не прижимается вплотную ко мне. Я запускаю руку в её волосы и нежно обнимаю тёплое основание её шеи, а поцелуй становится всё глубже, и мы медленно таем друг в друге.

Это волшебство. Этот поцелуй.

И он длится и длится.

– Ух ты, – шепчет она.

– Да.

– Мы должны когда-нибудь повторить.

– Скоро, – говорю я.

– Да, скоро.

– Например, прямо сейчас.

И мы целуемся.

Николь

Я не святая. Я уже думала о том, как это – целоваться с парнем, который мне нравится, лежать, прижавшись к кому-то.

Я думала о том, как это должно быть – делать всё это с Вольфом.

Он всю ночь не даёт мне уснуть.

Но на самом деле поцелуй с ним не такой, как я ожидала.

Я не представляла, что он может быть невероятно мягким и жёстким в то же время. Я не могла вообразить, что от него по телу, словно ток, разольётся возбуждение, что меня охватит головокружение, перехватит дыхание, и я настолько потеряю контроль над происходящим, что остальной мир рассеется. Это не похоже ни на что из того, что я знала раньше. Нужно самому оказаться в центре этого, чтобы понять.

Но потом он останавливается и отстраняется, бормоча извинения.

– Я, правда, привёл тебя сюда не для того, чтобы целоваться, – говорит он.

– Знаю.

– Я просто хотел этого уже давно.

– Вообще-то, это я тебя поцеловала, – уточняю я.

Он улыбается.

– Да, ты права. Забыл. Но я всё-таки поцеловал тебя в ответ.

– А потом ещё раз.

– Я не хочу, чтобы ты думала, что я завёл тебя в лес, чтобы домогаться.

– Может быть, это я тебя домогаюсь.

Он смеётся.

– Ты совсем не похожа на извращенку.

Я с сомнением пожимаю плечами.

– Ты ещё не видел, что я вытворяю с наждачной бумагой.

Впервые я почувствовала что-то сокровенное и опьяняющее в нашем уединении.

Я думаю, что бы сказал папа, и тут же отбрасываю эту давнюю привычку. Его слова ничего не значат. Важно только то, что я хочу быть здесь с Вольфом прямо сейчас. Я хочу перестать думать, как девочка с «промытыми» мозгами, и начать думать, как самостоятельный человек со своими собственными желаниями.

– Не похоже, что этот пол ещё нужно шлифовать, – замечаю я, быстро проводя рукой по гладкой поверхности.

– Не здесь, вон там, – он кивает на противоположную сторону комнатки.

Я начинаю ползти по зелёному спальнику, расстеленному в центре комнаты, но на полпути я просто падаю и чувствую, что Вольф рядом.

– Ты же на самом деле не хочешь шлифовать пол, так ведь? – спрашиваю я и тяну его к себе.

Не знаю, откуда во мне эта дерзость, но папа меня точно такому не учил.

Изабель

Я не сплю, просто лежу в своей комнате, в полудрёме, слушая, как что-то скребётся под крышей. Наверно, мыши. Просто Ник говорит, что это они издают такие звуки. Но потом что-то с грохотом обрушивается на кухне, и я вскакиваю, уши заполняет стук сердца. Я пытаюсь полностью успокоиться, чтобы что-то услышать.

Я подумала о взломщиках, которые появились здесь из ниоткуда, о том, что мне некого позвать на помощь, кроме сестры-тугодума. Теперь мне кажется, что именно так всё и происходит.

Я медленно выбираюсь из постели и шлёпаю к двери, а возня внизу утихает. Потом я всматриваюсь в темноту безмолвного коридора. И тут я слышу, как что-то внизу скребётся. Я бесшумно бегу в комнату Ник и трясу её за плечо.

– Ник! – шепчу я как можно тише.

– Ммм, – бормочет она.

Как она вообще может так крепко спать, когда в доме какой-то маньяк, или наркоман, или убийца разыскивает нас. Я хватаю её за плечо и трясу.

– Ник! Проснись!

Она мигом широко открывает глаза и не скрывает удивления от того, что я так близко.

– Что? – чересчур громко спрашивает она.

– Тсс! Там кто-то внизу! – шепчу я.

Она поднимается на локтях, хмурится, вглядываясь в лунный свет, проникающий через окно.

– С чего ты взяла?

– Я слышала шум.

– Может быть, папа вернулся, – говорит она. – Или мама.

– Посреди ночи? А что, если это не они?

Наконец, она вроде бы осознала, в какой мы западне, одни здесь, она садится и тянется рукой под кровать, где теперь хранит охотничье ружьё.

Она проверяет, есть ли патроны, и внезапно я понимаю, как мне повезло, что моя сестра – такой же чудаковатый Рэмбо, как наш отец.

Внизу всё затихло, но для меня это плохой знак. Кто бы там ни был, он, скорее всего, нас услышал и теперь только ждёт, чтобы мы спустились, и он нас убьет.

Ники встаёт и идёт через всю комнату к двери, я спешу за ней.

– Что ты делаешь?

– Иду выяснять, что это за звуки.

Прежде чем я успеваю её остановить, она щёлкает выключателем, и на лестнице загорается свет.

– Кто здесь? – громко спрашивает она, и мне хочется влепить ей пощёчину.

Тишина.

– Пап? Мам?

Вместо ответа до нас доносится едва различимый скребущийся и шаркающий звук.

Она глубоко вдыхает и спокойно выдыхает.

– Ты, стой тут и ищи место, чтобы спрятаться. Если что-то случится, спускайся по пожарной лестнице из своей комнаты и беги за помощью в Садхану.

Я смотрю на неё, как на полоумную, но голова ничего не соображает, и я не могу ничего сказать в ответ. Не помню, чтобы мне когда-то было настолько страшно.

– Стой тут, – шёпотом повторяю я через какое-то время, но она уже спускается по лестнице. – Ник! – зову я её. Она не оборачивается, и я подхожу ближе к коридору и всматриваюсь в её спускающуюся фигуру.

Она исчезает за поворотом на лестничной клетке. Через пару секунд раздаётся выстрел. Я чуть штаны не намочила. Во рту пересохло, адреналин пульсирует в венах, я забываю про предосторожность и бегу вниз, не в силах оставить там сестру одну.

Что, если Николь мертва?

Но она жива. Она стоит в проёме двери, ведущей на кухню, и держит ружьё дулом вниз. Она оборачивается и смотрит на меня.

– Крысы, – говорит она. – Грызут нашу еду. Я попала в одну, а остальные разбежались от звука выстрела.

Сначала, как мне кажется, я чувствую облегчение, а потом меня охватило отвращение, потому что, оглядывая кухню, я натыкаюсь на останки крысы, размазанной по плитке над разделочным столом.

– О Боже, я это отскребать не буду.

Она заходит на кухню, кладёт ружьё на стол и садится на корточки перед дырой под шкафчиками с посудой.

– Вот как они пробрались, – говорит она.

Я думаю о скребущемся звуке, который мы слышали ночью над потолком, и в моём воображении появляются не милые мышки, а крысы, серые и жирные, как та, у которой разнесло выстрелом голову. Она размером почти с кошку. Или была размером с кошку. От этого вида и запаха пороха к моему горлу подступает тошнота.

– Вдруг их тут ещё больше?

– Ещё две скрылись в этой дыре.

Я складываю руки на груди и внимательно оглядываю комнату и коридор. Я не хочу жить бок о бок с огромными крысами, которых можно спугнуть только оружейным выстрелом.

– Ты проверишь все шкафчики и оставшиеся комнаты, пока я попытаюсь закрыть дыру?

Я не собираюсь заходить на кухню, если есть малейший шанс, что там притаилась какая-то крыса, но молчу. Я просто наблюдаю, как она идёт к входной двери и отпирает её. Она берёт со стола во дворе фонарь и включает.

– Куда ты?

– В сарай за досками.

– Прямо сейчас?

– Мне что, красную ковровую дорожку им постелить?

– Иди ты.

Она выходит, а я стою, как дура. Следы крысиного помёта виднеются через всю кухню. Раньше я бы их смела, не думая, что это на самом деле. Но сейчас от одной мысли, что я знаю, откуда они появляются, меня вот-вот стошнит.

В животе урчит, я достаю пару шлёпанцев, надеваю, осматривая кухню и остальные помещения в доме. Следов крыс больше нигде нет, так что я беру метлу и совок из кладовой в коридоре и сметаю весь помёт, который могу найти. Потом я нахожу баллончик с хлорной водой и распыляю его по всем поверхностям. Николь возвращается с молотком, гвоздями и досками и начинает заделывать дыру.

Не могу поверить в то, что это теперь моя жизнь. Пока мои друзья из школы, в которой я училась в прошлом году, отдыхают на Гавайях, плавают в составе сборной, отрываются на пляже, я оттираю остатки крысиного помёта с пола на кухне посреди ночи. Даже если бы я могла поговорить с кем-то из старых друзей, я бы не стала говорить об этом. Я бы переврала каждую мелочь из того, что со мной произошло этим летом.

Крысы вытащили из шкафа огромную пачку хлопьев «Cheerios» и прогрызли в коробке дырку. Теперь её содержимое высыпается на стол. Я беру её и выбрасываю, но Николь, закончив латать дыру в полу, встаёт и останавливает меня.

– Мы всё ещё можем их съесть, – говорит эта ненормальная.

– Ты всё ещё можешь их съесть. Я не ем то, на чём есть крысиная слюна.

– Крысы не облизали все те хлопья, которые ещё в коробке. У нас не так много запасов.

Я наблюдаю, как она достаёт дырявый ящик и заклеивает пробоину куском серебристой изоленты.

– О, Господи. Отвратительно.

Она не обращает на меня внимания и ставит ящик обратно в шкаф. На полу под столом лежит солонка. Должно быть, я проснулась именно из-за того, что она упала.

Я продолжаю подметать под столами, но мне так противно от такой жизни, что хочется кричать.

– Это – жестокое обращение с детьми, – говорю я. – Может быть, нам разрешат пожить в Садхане, пока родители не вернутся?

– Мы остаёмся здесь. Так нам велел отец.

– Его здесь нет! И он вовсе не идеальный папочка, и вообще тебе не следует вести себя так, будто он таким является, – на одном дыхании выпаливаю я.

Я никогда не рассказывала Ник о вещах, которые подслушала в ссоре родителей перед переездом. Мне нравилось, что я знаю то, чего не знает она. Но, в самом деле, если она собирается позволить отцу разрушить наши жизни, я хочу, чтобы она знала, какую паршивую задницу она так защищает.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я кладу тряпку и хлорную воду и ухожу. Я слишком взбудоражена, чтобы адекватно мыслить, так что я поднимаюсь к себе и ложусь на кровать напротив горящей лампы. Несмотря на открытое окно и вентилятор, здесь всё равно около сотни градусов по Фаренгейту, поэтому я просто лежу, вдыхая тяжёлый воздух и обливаясь потом, и пытаюсь думать.

Что я ей наговорила? Какую кашу я заварила? Подходящее ли сейчас время?

Я думала, что она оставила свои повадки странной девочки с «промытыми» мозгами. В последнее время с ней стало намного приятнее находиться рядом. Но, как я и думала, как только она теряет самообладание и не знает, что ещё сделать, она снова становится «Папиным Маленьким Роботом».

Я слышу, как она поднимается по лестнице, и собираюсь с духом, чтобы напрямик поговорить с ней об отце, но она не заходит в мою комнату. Она просто идёт в свою спальню и закрывает за собой дверь.