В молитве христианина повторяются различные элементы, составлявшие молитву Сына Божия, ставшего Человеком. Первая реакция человека, поставившего себя перед лицом Бога, Его Превосходства, Его сияния, Его святости, есть благоговейный страх. Это чувство походит не столько на боязнь, сколько на любовь: любовь, которая поклоняется (1. Помните Бихра). — Поклоняться значит исповедовать: «Ты еси Бог, Ты еси Бог единый», простираясь ниц духом и телом во внутреннем порыве, состоящем одновременно из страха и любви, из восхищения и радости (2. «Богу твоему поклоняйся»). — Из поклонения вытекает хвала. Простершийся ниц человек восстает, чтобы восславить своего Бога, Его совершенства и Его великие дела (3. «Во хвалу Его славы»). — Человек воздает Ему благодарение за Его помощь и Его щедроты, и прежде всего за то, что ОН ЕСТЬ (4. За Тебя). — Эти различные состояния соединяются в чрезвычайно богатое духовное настроение, которое охватывает их и превращает в предание себя. Предание себя в «жертву хвалы» (5. В Роншане). — В этом предании себя христианин участвует весь целиком: с прошлым, настоящим и будущим, с душою и телом, с жизнью и смертью (6. Письмо ЖанПьеру). — Но, в отличие от неодушевленных предметов, человек не отдает себя раз и навсегда. Только тот отдал себя Богу, кто никогда не перестает отдавать себя Ему (7. Второе письмо Жан-Пьеру). — Наше отдание себя в любви есть возвращение Господу той преизбыточествующей жизни, которую мы имеем от Его любви (8. Третье письмо Жан-Пьеру). — В более глубоком смысле оно есть приобщение к тому порыву благодарения, который от века устремляет Сына в объятия Отца (9. Четвертое письмо Жан-Пьеру). — У святых эта потребность отдать себя Богу выражается в желании уничтожиться — но нужно хорошо его понимать: оно есть горячее стремление быть поглощенным божественной любовью, как некогда жертвы поглощались огнем, ниспавшим с неба (10. Атеизм христиан?).
51. Помните Бихра
Я был очень рад узнать, что достаточно вам бывает услышать произнесенным или увидеть написанным имя Божие, как в глубине вашей души возникает таинственный порыв к поклонению. В этом я вижу свидетельство того, что в вашей душе жива религиозность, та духовная склонность, которая влечет нас почитать, поклоняться Богу, равно как и трудиться ради Его славы. Но не упускайте из виду, что это есть также приглашение тщательно возделывать эту религиозность, основу всех религий. Между нею и любовью существует тесная связь. Кто это сказал: «Любить значит почитать»? Это верно ведь уже и в человеческих отношениях, но насколько же сильнее правота этого утверждения в наших отношениях с Богом! Истинная любовь к Богу страстно стремится признать Его высшее Превосходство и возвещать Его, чтобы все творение воздало Ему честь и славу. Что до тех христиан, которые под предлогом сыновней любви не испытывают в присутствии Божием ни малейшего почтительного страха, порождаемого религиозностью, но обращаются с Ним с такой свободой, которая граничит с распущенностью, то будьте уверены, что они не только не превзошли, как они себе воображают, «закона страха», но они далеко еще не начали быть религиозными. Часто и прилежно обращайтесь к Ветхому Завету. В частности, к пророкам, этим ревнивым поборникам запредельной Святости Божией. Их слова имеют исключительное значение для того, чтобы дать прорасти, подняться и созреть религиозности, которую Ветхий Завет обозначает термином «Страх Божий». И вы обнаружите, что одновременно в вас распустится и все более отважная сыновняя доверительность. Действительно, чем больше христианин «боится» Бога, тем больше он его любит. И чем больше он Его любит, тем больше «боится». Противоречие здесь только видимое. Под конец я хочу привести вам пример, на котором веками учили молодых мусульман почтению к Имени. Я уверен, что вы окажетесь восприимчивы к его глубоко религиозному значению.
«Однажды вечером бродяга Бихр брел совершенно пьяный и увидел на земле, растоптанный уже ногами множества прохожих, клочок бумаги, на котором было написано: “Во имя Бога всемилостивого и милосердного…” Подобрав этот клочок, он завернул его в лоскуток ткани, вложив туда также кусочек муската, и затем почтительно поместил все это в расселину старой стены. В ту же ночь одному благочестивому человеку приснился сон, в котором ему было велено пойти к Бихру и возвестить ему: “Поскольку ты подобрал Наше Имя, которое влачилось на земле, поскольку ты его очистил и умастил благовонием, Мы также почтим твое имя и в этом веке, и в будущем”».
52. «Богу твоему поклоняйся»
Сначала отрывок из письма, ответ на который следует ниже: «Я люблю поклоняться Богу; я чувствую влечение к поклонению; я счастлив, когда я поклоняюсь Богу, я должен даже сказать, что никогда больше я не бываю так счастлив. И в то же время, мне необходимо прибавить, что я не знаю, что такое поклонение. Ну, не парадокс ли это? Часто я обращался к книгам, движимый надеждой найти, наконец, определение этого поклонения, занимающего первое место в моей жизни; и всякий раз я бывал разочарован разноречивостью определений или описаний. Поклонение представлено в них как реакция человека, поставленного в присутствие то Верховенства Божия, то Его Величия, то Его Славы. Порой, как предощущение Его грозной близости. А иной раз, как духовное состояние человека перед лицом Существа, в Котором его исток и конечная цель. Из этого следует, что поклонение Богу тесно связано, по обстоятельствам, то с благоговейным страхом, то с хвалой, то с покорностью или с воздаянием чести. Но не значит ли все это “смазывать” поклонение? Ведь если не определить его строго, оно смешается с различными другими религиозными расположениями духа и утратит свою особенность. Это представляется мне весьма серьезным». Дорогой друг, я счастлив слышать от вас, что вы глубоко расположены к поклонению. Это несомненный знак присутствия в вас Духа Божия и того, что ваша религия — это не просто та мораль или смутная религиозность, которую столько христиан принимают за подлинную религию — христиан, о которых позволительно спросить, не являются ли они атеистами, сами того не ведая? Чтобы уяснить себе, что же есть истинное поклонение, исходите из утверждений Писания: «Богу Твоему поклоняйся и Ему одному служи» (т. е. воздавай Ему почитание). Эту заповедь, которая была на протяжении веков основным правилом жизни как частной, так и общественной всего народа Израильского, Христос вновь объявил на заре времени благодати (ср. Лк 4,8). И он прибавляет: «Настало время, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине; ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух: и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин 4,23–24). Разве не вытекает из этого, что поклонение есть такой человеческий акт, который обращен к Богу и который не может быть обращен ни к кому иному, как только к Нему? Первые христиане, которые умирали тысячами за отказ поклониться императору или идолам, понимали это именно так. Другие религиозные расположения духа, как то: почитание, хвала, любовь, в отличие от поклонения, встречаются и в отношениях между людьми. Ибо Бог отнюдь не стремится быть единственно почитаемым, хвалимым, любимым. Но Он не терпит, чтобы человек поклонялся кому-то другому, кроме Него: «Имя Его — “ревнитель”: Он — Бог ревнитель» (Исх 34,14). Итак, именно Бога, и постольку, поскольку Он есть Бог, имеет целью поклонение. Поклонение — это такое расположение души, выражает ли она это во внешних жестах и действиях или нет, — которое провозглашает: «Есть Бог. Ты есть Бог. Ты единый есть Бог». Поклонение, следовательно, не имеет своим объектом то или иное совершенство Божие, но именно божественность как таковую, независимо от ее атрибутов. Утверждать через поклонение, что Это Существо, Которое стоит передо мною, есть Бог, это в самом деле есть и признание дивных Его совершенств. И эти последние — единство, простота, истина, благость, бесконечность, вечность, непостижимость, премудрость, провидение, справедливость, милосердие, всемогущество — вызывают в душе множество религиозных чувств: страх, изумление, почтение, покорность, хвалу, покаяние, благодарение, доверие, сыновнюю любовь… Но эти чувства, сопровождая поклонение, не являются поклонением. Нужно прибавить даже, что без него они ничто. Ибо именно от него получают они свое религиозное значение. Но, вместе с тем, истина также и в том, что поклонение не достигает всей полноты, если оно не включает всех этих различных чувств, не питается ими. Только включая их, оно является во всем своем блеске как поклонение сыновнее, трепещущее и воспевающее, доверчивое и ликующее. Внутреннее поклонение человека, который не есть чистый дух, должно выражаться также и позой тела, причем самой характерной, несомненно, является простереться ниц. «Он простерся на земле и поклонился», — читаем мы на каждой странице Библии. А также должно оно выражаться и через ту специфическую религиозную деятельность, каков есть культ, культ поклонения, полагающийся одному только Богу, и особенным проявлением которого является жертва. Но поклоняющийся в духе и истине всегда помнит, что внешний культ лишен значения, если он не основан на культе внутреннем. Христос бросает фарисеям упрек, который пророк Исаия обращал к своим современникам: «Приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня. Но тщетно чтут Меня» (Ис 29,13; Мф 15,8–9). И поскольку человек есть существо социальное, он склонен выражать свое поклонение и свой культ социально, т. е. публично исповедовать свою веру в Бога и объединяться с другими людьми: «Приидите, поклонимся». Но у вас не будет полного понятия о поклонении, если вы не рассмотрите его в жизни великого Поклоняющегося, Иисуса Христа. Действительно, насколько Он был человеком, творением, настолько первой его религиозной обязанностью было поклоняться Отцу. Оно составляло как бы стержень всей Его земной жизни и в Назаретской мастерской, и на дорогах Палестины. В Жертве на Голгофе оно нашло свое крайнее выражение: там, на Кресте, Христос утвердил, возвестил всему миру, что есть Бог, что нет иного, кроме Него единого, и что Сей Бог, Чья любовь не остановилась даже перед тем, чтобы отдать Своего Сына, требует, чтобы все творение признало Его за Такого и поклонилось Ему. И то великое непрерывное поклонение, которое «от восхода солнца и до запада» возносится ото всех сынов Божиих к их Отцу, есть то самое поклонение Сына Божия Единородного, которое Он Сам изливает в сердце каждого из Своих братьев.
53. «В похвалу славы Его»
Я задаюсь вопросом, дорогой друг, достаточно ли места вы уделяете в вашей молитве хвале Божией? Не сомневаетесь ли вы в ее ценности в очах Господних? Если сомневаетесь, перелистайте псалтырь, там вы найдете ее почти на каждой странице. А ведь псалтырь — это книга, данная нам Самим Господом, чтобы научить нас молиться! Но в то же время, вы поймете, что источник хвалы — это познание Бога: ревностные иудеи были людьми хвалы потому только, что сперва они были «искателями Бога». Невозможно восхищаться и воспевать то, чего не знаешь! Они любили созерцать дела Господни. Послушайте: «Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!» (Пс 8,1)
«Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим; я восхищаюсь делами рук Твоих» (Пс 91,5) Они подолгу размышляли над тем, что они называли «подвигами», «могуществом», «силою» Того, Кто спас их «мышцею крепкою и рукою простертою»: «Славьте Господа, призывайте имя Его; возвещайте в народах дела Его. Хвалитесь именем Его святым; да веселится сердце ищущих Господа!» (Пс 104, 1.3) Но еще более, чем Его делами, восхищались они совершенствами своего Бога: Его святостью, Его славой, Его могуществом и превыше всего тем, что лежало в основе всех Его дел и всех Божественных вмешательств в ход истории — Его безмерной благостью: «Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его. Того, Который один творит чудеса великие, ибо вовек милость Его» (Пс 135,1.4) Прежде, чем излиться с уст словами, хвала зарождается, как радость сердца, восхищение
Богом, внутреннее и безмолвное. Как огонь, она охватывает понемногу все существо целиком, и лишь затем разражается гимнами ликования. Тогда царь Давид, презрев торжественный церемониал, пускается в пляс перед ковчегом Завета. Верующий становится «живой хвалой». И тогда эта хвала становится уже не только молитвой, относящейся к определенным праздничным дням, но молитвой глубокой, беспрерывной: «Благословлю Господа во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих» (Пс 33,1) «Да славит душа моя и да не умолкает. Господи, Боже мой! буду славить Тебя вечно» (Пс 29,13) Когда же хвала грозит ослабнуть, то верующий сам подстегивает себя: «Хвали, душа моя, Господа. Буду восхвалять Господа, доколе жив; буду петь Богу моему, доколе есмь» (Пс 145,1–2) Однако, не нужно думать, что человеку хвалы довольно собственного индивидуального восторга. Он не может восхищаться, не испытывая властную потребность соединиться со своими братьями для того, чтобы достойно почтить объект своего восхищения. Больше того, он не может удержаться, чтобы не пригласить ко хвале всех членов народа Божия: «Боящиеся Господа! восхвалите Его. Все семя Иакова! прославь Его» (Пс 21,24) И еще более широко, забывая свой национальный партикуляризм и обособленность, он адресует свой призыв ко всем народам: «Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена» (Пс 116,1) Творения, даже неодушевленные, также призываются ко служению хвалы: «Да шумит море! Да радуется поле! Да рукоплещут реки! Да ликуют все дерева дубравные!» (Пс 95; Как же христианам, для которых Бог сделал настолько больше, которым Он открыл тайны неслыханной любви, не возносить такой же, и даже гораздо большей, хвалы Богу?
Но и те побуждения, что вдохновляли псалмопевца, не чужды им, и то значительное место, какое древние псалмы Израиля занимают в литургии, служит ясным тому свидетельством. Однако побуждения более высокие пробуждают в них еще более высокую хвалу. Она есть восхваление Отечества Божия по отношению к ним, ликующие восклицания в честь Отеческой Его любви. Ибо христианам ведомо то, чего не знали иудеи: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3,16). И эта жизнь вечная представляет собой несказанную реальность: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называть и быть детьми Божиими» (1 Ин 3,1). Сколько же христиан из-за того, что на деле они не верят, что являются чадами и наследниками Божьими (ср. Гал 4,7), изнывают в посредственности и унынии, и когда они приступают к молитве к Своему Господу, то куда чаще делают это затем, чтобы клянчить, а не чтобы воздать благодарение. Бывая у них, почти что не испытываешь впечатления, что находишься в присутствии народа, который Бог приобрел Себе «в похвалу славы Его» (Еф 1,14). К счастью, есть среди христиан и такие, которые понимают свое призвание ко хвале. И хвала эта драгоценна в очах Божиих, ибо Он слышит в ней отголоски молитвы Сына Своего. Чтобы дать понять эту истину, некоторые Отцы Церкви охотно сравнивали Христа с царем Давидом, который, славя Господа, играл на музыкальных инструментах. Но, прибавляют Отцы, новый Давид не прибегает «к псалтири и гуслям», инструментам неодушевленным. Чтобы воздать достойную хвалу Отцу Своему, Он играет на инструменте, наделенном разумом и свободой, каков есть человек, с душой и телом. Таким образом, через христианина и в христианине, который воздает хвалу своему Богу, Сам Христос выражает Возлюбленному Отцу Своему вечное Свое и радостное благодарение. Хвала христианина — хвала Христа. Хвала Церкви — хвала все-Христа, присутствующего во вселенной.
54. За тебя!
Уже не помню, где я прочитал, что о. Шарль де Фуко испытывал необычайную радость, воспевая Богу стих гимна Gloria («Слава в вышних Богу»): «Благодарим Тебя ради великой славы Твоей!» Мы, христиане малого формата, благодарим Бога за Его дары, за Его помощь, за Его щедроты. И слишком часто мы, подобно девяти прокаженным, попросту забываем о благодарносУ святых Сияние Божества, Его безмерное Величие, неизмеримая Его Благость исторгали из сердец благодарение. Их восхищало и переполняло радостью не то прежде всего, что Бог им дает, но то, что Он есть. Если бы они даже и не получили от Него ничего, хвала их не сделалась бы оттого менее пламенной, их счастье ничуть не умалилось бы, ибо они предельно счастливы просто потому, что Бог есть Бог.
Вот, несомненно, чувство из самых тонких, самых очищенных, самых редкостных (в двойном смысле слова: редко встречающихся и драгоценных). Есть такие существа, которые, всецело оставив заботу о себе, освободившись от всякого инстинкта собственности, не нуждаются в благодеяниях для того, чтобы забил в них источник благодарности: им довольно, чтобы некая прекрасная вещь существовала… Подобное чувство предполагает долгое упражнение в чистой любви и в самоотречении. И вместе с тем, его порой можно встретить в сердце ребенка, как распустившийся подснежник, опередивший весну. Вот пример маленькой девочки, которая, безусловно, не далека от того, чтобы оценить и принять приведенный стих из Gloria — ее мать передала мне такие ее слова: «Спасибо, мама, спасибо, моя мамочка! — Но за что же, доченька? — За ТЕБЯ!».
55. В Роншане
Один студент недавно рассказал мне, как ему открылась молитва. Я вам передаю его слова, они, быть может, помогут вам лучше молиться. Это произошло в Роншане, в церкви, построенной Ле Корбюзье, памятнике уникальном, не похожем ни на какой другой, истинном творении — мысль, которая нечасто приходит в голову при виде произведения искусства. Внутри, в глубине, направо от главного алтаря — часовня. Представьте себе круглую башню, примерно метров четырех в диаметре и метров пятнадцати высотой. Войдя туда, вы оказываетесь в совершенно пустом пространстве. Стены с заметными выступами, покрытые бледно-серой штукатуркой, лишены всяких украшений. Свет падает с высоты, но отверстия, сквозь которые он проникает, невидимы снизу. Внизу почти потемки, но взгляд, постепенно подни
маясь, достигает яркого света вверху башни. Легко себе представить, что водолаз, погрузившись на много метров под воду, должен испытывать похожее чувство. В этой часовне, пустой, как монашеская келья, имеется только один предмет: посреди, перед вами — алтарь — массивный каменный блок без каких-либо украшений, на котором ничего нет. Он слегка расширяется кверху, что как бы придает ему движение, словно бы стремление вознестись. Итак, юный мой друг находился там, охваченный чувством глубокой сосредоточенности. И вот, в этой как бы просвечивающей атмосфере, в этом пустом месте, где ничто не давало пищи ни воображению, ни чувствам, ни рассудку, он ощутил непреодолимое притяжение, исходившее от этого нагого алтаря. Алтарь поставлен ведь не для того, чтобы ничего не нести на себе; это есть стол Божий, именно здесь человек предлагает Ему свои приношения, именно здесь Бог принимает их и освящает. Но вот, в этой убогой келье мой друг не увидел ничего, что можно было бы предложить Богу; ничего, кроме самого себя. Да, он внезапно это понял: Бог требует от него принести себя — свой разум, сердце, тело, свободу — в жертву поклонения. С этого дня мой друг в начале свой молитвы часто возвращается мысленно к этому каменному столу, к этому ожидающему чего-то алтарю, алтарю, ожидающему его. И он себя приносит. И думает о том, что для жертвы на алтаре нет ничего лучшего, как оставаться там, в распоряжении Бога, как бы охваченной вышним светом. И на протяжении всей молитвы вся его активность, — а это активность, и притом напряженная, — сводится к тому, чтобы удерживать свою душу в этом расположении самоотдачи, молясь Ему, чтобы Он соблаговолил воспринять эту «жертву хвалы».
56. Письмо Жан-Пьеру
Не могу не согласиться, что молитва способна выродиться в поверхностную активность, не захватывающую глубины нашего существа, что такая угроза существует постоянно, и ты прав, что ее опасаешься. Я недалек от мысли, что для многих молитва представляет собой всего лишь приятное мурлыканье кошки у огонька, а для других — поток слов, лишенных значения. К этим последним относятся слова Христа: «Не всякий, говорящий Мне: “Господи! Господи!”, войдет в Царство Небесное» (Мф 7,21). Действительно, можно разговаривать с Богом, не будучи притом этим захваченным; можно предаваться утонченным размышлениям, испытывать волнующие духовные переживания, но опять-таки не быть захваченным до глубины.
Каков же тот внутренний порыв, который заставил бы тебя устремить к молитве глубинное твое существо, ввести тебя в самую суть ее, который охватил бы твое прошедшее и твое будущее, чтобы предать их Богу, который заставил бы тебя поставить на карту твою жизнь? Одно лишь слово, одно понятие обозначает этот порыв: самопожертвование. Да, творить молитву это, прежде всего, пожертвовать себя БоТы скажешь мне, возможно: «А почему не любовь?» Но, говоря по существу, любовь и самопожертвование нераздельны: самопожертвование для любви — то же, что плод для дерева. Долгая, терпеливая, скрытая работа дерева в течение нескончаемой зимы готовит сладкий плод, который под солнцем июня созреет на его ветвях. Так же обстоит дело с самопожертвованием, этим плодом любви, терпеливо взращиваемым в течение многих молитв, который в один прекрасный день во время очередной молитвы сам собой упадет в руку Божию, протянутую, чтобы его сорвать. Ап. Павел нашел слова, чудесным образом способные побудить нас к такому самопожертвованию. Я хотел бы, чтобы ты знал их наизусть, чтобы ты повторял их неторопливо и внимательно в начале твоей молитвы: «Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благогодную Богу, для разумного служения вашего» (Рим 12,1). Можно ли найти лучшее определение молитвы?
57. Второе письмо Жан-Пьеру
Я не ожидал странного вывода, который ты сделал из моего последнего письма. «Если молитва состоит по сути в том, чтобы отдавать себя, — пишешь ты мне, — то я не понимаю, почему вы требуете, чтобы я творил молитву каждый день? Если эта самоотдача истинная, всецелая, осознанная, совершена однажды, то для чего же возобновлять ее каждый день? Что сделано, то сделано». Читая это, я представил супруга, который на упреки жены, что он никогда не говорит ей о своей любви, отвечал бы: «Но, сама подумай, разве не смешно — постоянно твердить тебе то, что я уже однажды заявил раз и навсегда!» Ох, уж эта мне логика! «Что сделано, то сделано». Утверждение твое не так логично, как кажется. Личность не отдает себя так, как предмет. Когда ты отдаешь свои часы или авторучку, тогда, действительно,
дело сделано, и нет нужды впредь к нему возвращаться. Но живое существо отдает себя лишь в меру того, насколько оно не прекращает себя отдавать, насколько остается оно готово к самоотдаче. Стоит ему отказаться от этого основного расположения, как оно перестает быть отданным. Это верно в человеческой любви, верно это и в отношении к Богу. Крайне важно поэтому достичь такого расположения и сделать его постоянным, привычным для нас, а достигнув его, сохранять и поддерживать, иначе очень скоро оно утратит свою силу и подлинность. Но весьма действенным способом достичь, сохранить и поддерживать эту готовность отдания себя Богу является молитва. Только молитва ведет нас к непрестанной отдаче себя Богу, только она возобновляет ее и придает ей силы. Молитва есть особенное время нашей жизни, пожертвованной Богу.
58. Третье письмо Жан-Пьеру
Творить молитву значит приносить себя в жертву Господу, говорил я тебе в двух моих последних письмах. Но из чего состоит этот порыв, заставляющий христианина пожертвовать себя своему Богу? — У него много составляющих, но об одной стоит сказать особо: о той, знаком которой отмечено самопожертвование, и это благодарность. Когда ты становишься перед лицом Божиим, когда ты думаешь о Нем, ты не можешь избежать восхищения Его великодушием, Его щедростью. Он осыпает тебя милостями, Он не перестает давать их тебе. Если у тебя отзывчивое сердце, благодарность изольется сама собой. На Его щедрую любовь ты отвечаешь благодарной любовью. И если ты еще больше углубишься в размышление, ты не замедлишь понять, что отличает Бога от иных благодетелей: те предлагают тебе то, чем ты будешь владеть, Бог же дарит тебе нечто неизмеримо важнейшее — Он непрестанно дает тебе быть. Ты осознаешь, что стоит Ему на мгновение прервать Свое действие, как ты немедленно провалишься в небытие. И вот снова и снова трепещет в тебе благодарность. Но теперь уже она есть нечто значительно большее, чем просто чувство, хотя бы очень сильное, пламенное: она — как возвращение всего твоего существа к Богу; внезапно ты становишься как бы рекой, обращающейся к своему истоку. Но твоему размышлению есть куда еще углубиться. Не только существование, природную жизнь, каждое мгновение дает тебе Бог; Он дает еще и жизнь сверхприродную, семя которой Он засеял в тебе через крещение и которую Он не перестает поддерживать Своими таинствами. Если ты действительно осознаешь этот чудесный дар, в котором Бог сообщает тебе Свою собственную жизнь, тогда твоя душа, подхваченная обитающею в ней благодатью, устремится к Нему в порыве благодарности и, радостная, погрузится в объятия Его Отеческой любви. Так, на всех этапах твоего размышления будет проявляться благодарность. Это и есть та глубокая сила, которая влечет человека молитвенной жизни отдать себя Богу.
Но дадим ей ее христианское имя: «акт благодарения». На благодатную Божию любовь человек отвечает благодарной любовью. Благодать и благодарение — два полюса диалога любви между Богом и человеком. Акт благодарения — несомненно, нечто большее, чем слова и чувства, он — радостное и любовное отдание себя, без остатка и без возврата.
59. Четвертое письмо Жан-Пьеру
Удалось ли мне убедить тебя, что благодарение, душа молитвы, есть нечто весьма отличное от более или менее поверхностного чувства, но что это порыв нашего самого глубинного существа, который, исходя от Бога, к Богу и возвращается? Прилив и отлив любви: любви Божией, которая изливается на Его дитя, и любви сыновней, которая возносится к Отцу. Одна и та же любовь, которая исходит из Бога и к Нему возвращается, отеческая при исходе, сыновняя при возвращении. Этот обмен любви между Богом и человеком отражает — одновременно участвуя в ней — истину гораздо более высокую: тесную связь Отца и Сына в лоне Пресвятой Троицы. Отец от самой вечности в порыве блаженного великодушия сообщает всю полноту Своего бытия без остатка и без перемены Своему Возлюбленному Сыну. Сын от самой вечности принимает дар Отца и предает Ему Себя в радостном порыве благодарения. Любовь, которая дарит, и любовь, которая воздает благодарение, «как две могучие волны, которые неудержимо бегут навстречу друг другу, встречаются, смешиваются и вздымаются одновременно наподобие огромного взрыва» (Ришар де Сен-Виктор). Сын Божий пришел к нам, чтобы осуществить Свой извечный акт благодарения в природе человеческой. Действительно, в сердце Иисуса-Человека видна невообразимая тайна Троицы: Отцу, дающему Себя, Сын предается весь без остатка. «Благодарение воздаю Тебе, Отче»: эта короткая фраза, которая постоянно у Него на устах, весьма показательна для Его внутренней жизни, для Его вечной религии, вкорененной в Его человечество. Его благодарение является во всей своей полноте и мощи в час Его страстей и Воскресения. Торжествуя над страданиями и смертью, в победном порыве, оно возносит Его одесную Отца. Но Христос, однако, не перестает совершать на земле великую литургию благодарения. День ото дня, с часу на час, от востока и до запада св. Литургия на протяжении веков продолжает то действие, которым, от имени Своего и от имени безмерной толпы людей, Он приносит Себя в благодарственную жертву Отцу.
Но его любовь не довольствуется этим. Воздавать благодарение среди людей, воздавать благодарение за всех людей ей мало; ей необходимы миллионы сердец и миллионы голосов. И она вторгается в эти сердца через евхаристическое причащение, она внедряет в них свое вечное благодарение, чтобы оно пустило там корни и возрастало, чтобы оно не только совершалось в литургических собраниях, но чтобы также жило во все века и повсеместно через всех мужчин и женщин, детей и старцев, которые открылись ему навстречу. Что же касается молитвы, то она есть то особенное время, когда, оставив все прочие заботы, христианин полностью соединяется с благодарением Христа.
60. Атеизм христиан?
Несколько добропорядочных бельгийских и французских семейств, одна неверующая супружеская пара, трое студентов и один священник скучают в гостиной маленького горного отеля. Что делать, когда ливень за окном не позволяет высунуть и носа? После того, как они провели таким образом час или два, каждые пять минут выглядывая за дверь, не меняется ли погода, им пришлось, наконец, смириться с вынужденным заточением. В конце концов, не пора ли нам всем познакомиться? Студенты, хоть и католики по происхождению, теперь соблазнились индуизмом, чью литературу они усиленно и с энтузиазмом изучают. Они не преминули с пылом наброситься на добропорядочные семейства: «Бог нас интересует больше, чем ваша мораль, вот почему мы пришли к индуизму… В ваших христианских семьях невозможно встретить Бога, а только обманчивый кодекс пристойных манер и хорошего воспитания. И не Бог является основной темой проповедей ваших священников, но регуляция рождаемости, война во Вьетнаме, социальные нужды, недостаток средств у негосударственных школ…». У меня завязалась переписка с одним из этих троих студентов. Он поистине из рода «ищущих Бога». Я посоветовал ему обратиться к Отцам Церкви и к великим духовным авторам. Вот мое последнее письмо к нему: Мой дорогой друг, я готов согласиться с вами, что мы — поколение католиков с бледными лицами, охотно рассуждающие, морализирующие филантропы, весьма мало чувствительные к трансцендентности Бога. Но загляните же в книги духовных авторов времен неколебимой веры. Вы найдете в них тех могучих Богопоклонников, о которых мечтаете. На днях я перечитывал одну из самых выдающихся страниц нашей религиозной литературы, рассказ об открытии Бога юным Кондреном (этот рассказ приводит Бремон в своей «Литературной истории религиозного чувства во Франции», т. VIII). Я переписал для вас несколько строк, чтобы пробудить в вас желание прочесть все целиком: «Божественное величие представилось ему столь безмерным и бесконечным, что, казалось, ничто больше не должно
существовать, как только это чистое Бытие, и что всей вселенной надлежит разрушиться ради Его славы… Он предал себя от всего сердца Богу, чтобы быть обращенным в ничто в Его честь и чтобы никогда не жить иначе, как только в таком расположении духа». Недавно я встретил отголосок подобного религиозного настроения в письме одной студентки: «Вас, быть может, удивит, — пишет она, — это письмо студентки шестнадцати лет. Но, собственно, почему бы нет? Почему это непременно нужно обладать зрелостью и почтенным возрастом в придачу, чтобы стремиться всем своим существом обратиться в ничто в том соприкосновении с Богом, каким является молитва?» Как видно, и сегодня еще встречаются христиане, которые умеют поклоняться в духе и истине! Согласитесь, что есть немало великих душ, имеющих возвышенные представления о Боге. Их понятие о Боге Всевышнем и Всесвятом столь чисто, что у них невольно возникает желание исчезнуть в Нем. Такого опыта, если не вмешается исключительная благодать, достигают обычно в результате жестоких и настойчивых усилий в поисках Бога. Часто встречается он у великих духовных мужей. Но важно не смешивать этой потребности обратиться в ничто в Боге с каким-то стремлением к нирване. Она не является также и неким патологическим стремлением к небытию, в ее основе не лежит отвращение к себе и к жизни, но властная внутренняя потребность в том, чтобы был совершенным образом прославлен Бог, безмерное Величие Которого предвосхищается человеком. Правда, слова здесь грозят ввести нас в заблуждение. Однако, вглядевшись пристальнее, мы увидим, что это желание «обратиться в ничто» не означает стремления вернуться в небытие, разрушиться, но — окончательно затеряться в Боге. Капелька росы, трепеща, стремится быть выпитой Солнцем. Это любовь порождает в том, кто созерцает величие Божие, потребность обратиться в ничто, значит, желание полностью отдать себя, влиться в Существо, Которому поклоняешься, отдать Ему все свое существо, чтобы Его Существо просияло в нас. Жертвы Ветхого Завета: заклание, уничтожение, и в особенности всесожжение, при котором огонь пожирал жертву целиком, до последнего кусочка, вызывают восхищение этих истинных почитателей, ибо они находят в них символ того уничтожения, которое они призывают всем сердцем. И не участи хладного пепла после всесожжения ищут они себе, но уничтожения жертвы пылающей — Жанны д'Арк, пожираемой пламенем, души, поглощаемой Богом.
Им представляется, что все, что не предается Огню живому, оскорбляет бесконечное Величие Божие, позволяя себе существовать вне Его — а они убеждены в том, что ничего не существует вне Его. Они ясно видят, что даже если все существа во вселенной бросятся в огонь в едином великом порыве поклонения, то и это еще не будет должным почитанием Его Святости, Его Славы, Его вечной любви. И это видение порождало бы в них глубочайшую печаль, если бы сразу за ним не приходила мыль об Иисусе Христе, о Том, Кто, «будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп 2,6–8). Теперь же, восхищенные тем бесконечным почитанием, творимым в честь Бога Бесконечного, каким является жертва Иисуса Христа, они стремятся затеряться в этой жертве — хворостинками в безмерном пламени всесожжения, в этом огне, который есть Сам Бог. Ибо «Бог наш есть огнь поядающий» (Евр 12,29).