1. Отношение к притеснению русскоподданных бухарских евреев в среднеазиатских ханствах

Четко понимая разницу между полностью аннексированной колонией и протекторатом, Россия в Бухарском эмирате, Хивинском и Кокандском (до его ликвидации в 1876 году) ханствах, подобно Франции в вассальном Тунисе, воздерживалась от вмешательства во внутренние дела в непринципиальных для протекторатного управления вопросах. Такой подход нашел отражение и в еврейском вопросе, второстепенном для всего сложного комплекса отношений «колонизатор – вассал». Учитывая схожесть французской колонизационной модели с российской, представляется неверным объяснять невмешательство Франции в правовое положение тунисских евреев просто усилившимся в метрополии антисемитизмом, как это делают Даниэль Скройтер и Джозеф Четрит.

Из-за указанного подхода ограничения евреев в Бухарском эмирате и Кокандском ханстве в основном сохранялись и после установления вассалитета, что было очень заметно стороннему наблюдателю – по сохранявшейся для них регламентации в одежде. Некоторых русских чиновников и офицеров старые порядки ничуть не смущали. Дмитрий Логофет без тени какого-либо осуждения красочно описывает, как во время его тайного (европейцев на такие праздники не пускали) посещения устроенного в Кермине мусульманского праздника эмир Абдалахад (правивший в 1885–1910 годах) заприметил в толпе бухарского еврея и приказал его тотчас зарезать.

В то же время, как мы увидим далее, еврейский вопрос в эмирате, при всей своей незначимости для туркестанской русской администрации, не был ей уж совсем безразличен, ведь она заботилась о своем цивилизаторском имидже в глазах мирового общественного мнения. Возможно, это мнение к концу XIX века стали учитывать и бухарские правители, которые пошли тогда на некоторые послабления для своих евреев, особенно для богатых. Всеволод Крестовский, побывавший в Бухаре в 1883 году, сообщал, что богатые евреи взятками покупают себе право опоясываться вместо веревки сыромятным ремнем. В 1896 году Аннет Микин отмечала, что они покупают себе право и надевать шелковые одежды. Туркестанский чиновник Иван Гейер, описывая некоторые ограничения бухарских евреев в эмирате, рассказывал также, что бухарским евреям разрешается ездить на лошади в городе – при условии, что впереди на ней же сидит мусульманин.

Инспектировавший Туркестан русский чиновник Илларион Васильчиков, посетив в 1908 году еврейский квартал в Бухаре, увидел на балконах домов молодых девушек и женщин, не закрывавших лиц и не прятавших взгляда от незнакомцев. И хотя ограничительными законами им не предписывалось носить паранджу, в прежние времена они поостереглись бы появляться с открытыми лицами – хотя бы из-за имевших место похищений. А потому этот факт также свидетельствует о некотором смягчении положения бухарских евреев. Другие побывавшие в Бухаре европейские путешественники тоже отмечали, что евреи стали чувствовать себя свободнее после русского завоевания.

Бухарско-еврейские торговцы в Бухаре. Открытка конца XIX века

По-видимому, мусульманские власти были вынуждены умерить ограничения, чтобы сократить эмиграцию зажиточных бухарских евреев в Туркестанский край. Кроме того, бухарские эмиры, встречаясь с высшими русскими чиновниками, иностранными путешественниками и коммерсантами, стремились продемонстрировать свою цивилизованность и просвещенность. Проявлявший особый интерес к бухарским евреям во время своего путешествия по Средней Азии Лансделл сразу после своего отъезда осенью 1882 года написал эмиру Музаффару (правил в 1860–1885 годах) благодарственное письмо, в котором просил его облегчить положение евреев.

С еще бо́льшим давлением пришлось столкнуться следующему эмиру, Абдалахаду, когда он в 1893 году посещал Россию. В уездном городе Козлове Тамбовской губернии, где эмир остановился проездом, он принял ашкеназского еврея – купца, торговавшего с Бухарой. Когда купец посетовал на унизительное положение бухарских евреев в эмирате, Абдалахад ответил, что ему ничего не известно о таких законах и что он всегда приписывал создавшееся положение религиозным обычаям самих бухарских евреев. Разыгрывая удивление, эмир спросил у своего министра, действительно ли существуют такие ограничения в отношении евреев. Получив положительный ответ, Абдалахад пообещал купцу созвать еврейских старейшин и разрешить евреям эмирата жить повсюду и не носить больше веревок, «если действительно окажется, что это не противоречит их религии». Затем эмир лицемерно добавил: «Вообще, если я замечу, что евреи терпят какие-либо притеснения, не замедлю удовлетворить их справедливые жалобы». Спустя несколько месяцев, уже в Петербурге, эмир принимал у себя немецкого коммерсанта Эснера, имевшего в России сеть торговых агентств. В присутствии министра торговли и промышленности Эснер попросил улучшить условия пребывания в Бухаре ашкеназских купцов и облегчить правовое положение местных евреев. В ответ эмир обещал, что сразу по возвращении пересмотрит ограничения в одежде и разрешит бухарским евреям проживать за пределами еврейского квартала. Также Абдалахад добавил, что если у евреев есть жалобы на чиновников, то он обещает этим евреям справедливое правосудие.

Некоторое смягчение положения бухарских евреев в среднеазиатских вассальных государствах в рамках общей либерализации деспотического управления произошло в первую очередь под давлением туркестанских администраторов. Самой важной для бухарских евреев переменой было сокращение числа случаев смертной казни, которая предусматривалась в качестве наказания за нарушение ограничительных предписаний или за другие провинности. Гораздо реже она стала применяться после того, как на бухарский престол с помощью России в конце 1885 года вступил Абдалахад. Произошедших в Бухаре изменений не разглядел видный исследователь истории евреев Восточной Европы Семен Дубнов, утверждавший, что Россия ничего не сделала для облегчения положения евреев в эмирате.

Русский протекторат вообще способствовал стабильности и большей безопасности для всех подданных эмира. Особенно ярко это проявилось в январе 1910 года, во время столкновений в городе Бухаре между шиитами и суннитами, спровоцированных узбекской знатью во главе с раисом Бадретдином с целью устранить кушбеги-иранца Астанакул-бия Парваначи. Разъяренные сунниты врывались в дома бухарских евреев, где устраивали обыск и захватывали огнестрельное оружие, приобретенное для защиты от грабителей. Некоторые сунниты заходили в лавки к русскоподданным христианам и бухарским евреям, забирая товары и оставляя лишь четверть платы. Русскоподданных бухарских евреев бухарские солдаты избивали. Все это побудило бухарских евреев вместе с шиитами просить русского генерала Генриха Лилиенталя о защите. Тот не замедлил отправить казаков на усмирение восставших, памятуя о моральной ответственности России за вассальное государство. После восстановления порядка к Лилиенталю с выражением благодарности пришли делегации купцов и духовенства от обеих враждующих сторон, а также делегация бухарских евреев.

В особых случаях, связанных с тяжелыми наказаниями, бухарскоподданные евреи могли рассчитывать на защиту со стороны местной русской администрации. В 1897 году Мирьям, дочь русскоподданного ташкентского купца первой гильдии Абдурахмана Калантарова, обратилась к туркестанскому генерал-губернатору Александру Вревскому с просьбой освободить ее мужа, бухарского подданного Давида Хаима Исхакова, из зиндана, в котором он находился уже восемь лет. Само наличие такой подземной тюрьмы было нарушением требования русских властей, вследствие которого эмир Абдалахад еще в 1886 году отдал приказ о повсеместном закрытии зинданов, после чего в самой Бухаре был засыпан печально известный эмирский зиндан Сиах-чар (черный колодец). В этой связи можно было бы предположить, что Мирьям располагала искаженными сведениями или умышленно драматизировала событие и на самом деле ее муж находился в обычной тюрьме. Тем не менее ее рассказ, скорее всего, правдив, поскольку писатель Садриддин Айни засвидетельствовал в своих мемуарах, что в эмирате в конце XIX века в особых случаях арестованных бросали и в подземные тюрьмы.

По сведениям Мирьям, ее муж был брошен туда по надуманному обвинению в прелюбодеянии с танцовщицей-мусульманкой во время праздника, на котором присутствовали сорок мусульман. Расследовавший происшествие политический агент Владимир Игнатьев (занимавший эту должность в 1895–1902 годах) узнал, что в Бухаре по данному делу были арестованы два бухарских еврея и мусульманин. Мусульманин был наказан палками и отпущен, один из евреев под угрозой смертной казни или пожизненного заключения принял ислам и также был отпущен, а другой, Исхаков, отказался стать мусульманином и потому был брошен в тюрьму по приказанию Абдалахада. Комментируя добытые сведения, Игнатьев заявил, что счел правильным не вмешиваться в это щекотливое дело, поскольку Исхаков – бухарский подданный.

Вревский, несмотря на то что не жаловал бухарских евреев, занял иную позицию. Восхищенный несгибаемостью этого бухарского еврея, он надписал на письме политического агента, что «восьмилетнее заключение в зиндане – достаточное наказание за слабость или содеянный Исхаковым поступок, и шариат не ограничивает власть эмира оказанием милости преступникам». Управляющий канцелярией генерал-губернатора Михаил Бродовский, переписывая слова Вревского для политического агента, добавил от себя об Исхакове: «Такую твердость можно лишь отнести к его прекрасным нравственным качествам…» К сожалению, переписка по делу Давида Исхакова на этом обрывается. По всей вероятности, связанный вассальными отношениями эмир Абдалахад прислушался к мнению генерал-губернатора и помиловал этого бухарского еврея.

О том, что русская администрация брала под свою защиту бухарскоподданных евреев и в других случаях, можно судить по письму от главного раввина Бухарского эмирата Хизкии Когена Рабина к пребывавшему в то время (1898 год) в Самарканде раввину Шломо Казарновскому. В этом письме бухарский раввин просит обратиться через самаркандского калантара Давида Калантарова за содействием к русским властям, чтобы они помогли заставить некоего бухарского еврея, перешедшего в эмирате в ислам, выплачивать алименты брошенной им жене (несмотря на побои, она отказалась вместе с ним принять ислам). Одновременно бухарский раввин рассчитывал добиться от обращенного еврея разводного письма. Неизвестно, как поступила русская администрация, но само обращение к ней с такой просьбой свидетельствует, что подобное вмешательство казалось главному раввину эмирата возможным.

Еще более важные изменения произошли в правовом положении пребывавших в эмирате бухарских евреев, принятых в русское подданство или получивших статус туземцев в Туркестанском крае. В XIX веке русской администрации особенно часто приходилось защищать их от произвола со стороны мусульманских чиновников. К началу же XX века эмирский произвол по отношению к евреям этих категорий уменьшился, что было вызвано, с одной стороны, улучшением отношения эмира к бухарским евреям вообще, а с другой – мерами русской администрации по охране прав русских подданных, и в том числе бухарских евреев.

Ярким примером защиты русскоподданных бухарских евреев стал случай с расследованием избиения Нисима Катанова. Приписанный к Катта-Кургану Самаркандской области, он портняжничал в городе Бухаре. Однажды, а именно 28 сентября 1900 года, проезжавший со своей свитой по базару раис заметил в лавке Нисима, который, в нарушение предписаний для евреев, не был подпоясан веревкой и, кроме того, был не в шапке определенного покроя, а в тюбетейке. Эта изложенная раисом версия только в деталях расходится с показаниями самого Катанова, в которых говорится, что раису не понравилось отсутствие у него на поясе веревки и то, что он был в бешмете без верхнего халата. Позже Катанов рассказывал политическому агенту, что люди раиса вытащили его из лавки и раис спросил, почему он не одет по правилам. Нисим ответил, что в халате неудобно работать и ему, как русскому подданному, не полагается носить веревку. После этого раис сказал своим людям: «Положите ему русский билет [т. е. паспорт] на спину и бейте по нему, увидим, защитит ли билет его спину от боли». В результате Нисим был избит ремнями до потери сознания.

На запрос политического агента Игнатьева кушбеги Астанакул ответил, что раис, ничего не зная о русском подданстве Катанова, лишь сделал ему замечание. После этого Игнатьев сам провел расследование, в ходе чего подтвердилось свидетельство Катанова. Возмущенный политический агент уже 2 октября написал кушбеги гневное письмо, в котором заявил: «Не входя в рассмотрение вопроса о том, в какой одежде должны ходить евреи в Бухаре, я, как бы то ни было, не могу оставить без последствий такое возмутительное и грубое самоуправство бухарского должностного лица по отношению к русскому подданному, причем должностное лицо это, занимая высокий пост, не постеснялось открыто высказать свое невнимание и пренебрежение к русскому имени [подданству]».

Игнатьев заявил Астанакулу, что за его службу не было подобных случаев самоуправства над русским подданным и поэтому на первый раз он ограничивается требованием выплаты денежной компенсации Катанову в размере 500 таньга и строгим предупреждением раису. Зная отношение бухарской элиты к евреям, политический агент добавил важную фразу: «Подданные Государя… пользуются одинаковыми правами, а поэтому на мне лежит обязанность защищать всех без различия подданных Его Императорского Величества, будь то еврей, мусульманин или христианин». Будучи также знаком с тактикой выжидания и проволочек бухарского правительства, Игнатьев закончил свое письмо ультиматумом: если по прошествии сорока восьми часов не будет получен удовлетворительный ответ, он доложит телеграммами обо всем произошедшем министру иностранных дел и туркестанскому генерал-губернатору для получения дальнейших указаний. Ультиматум свидетельствует не просто о решимости политического агента отстаивать права русских подданных, но о его готовности защищать даже имперских парий, каковыми считались евреи. Когда за несколько лет до этого происшествия, в 1897 году, в Персии еврей, перешедший в английское подданство, тоже нарушил законодательные предписания в одежде, английский консул смог только укрыть его на территории консульства от разъяренной фанатичной толпы и вызвать для защиты от нее шахскую полицию. Дипломатическими путями урезонить религиозных шиитских лидеров консул даже и не пытался. Впрочем, там это было бы сложнее сделать, чем в Бухаре, ведь отношения Персии и Англии не были основаны на вассалитете.

Бухарский чиновник (Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий. Коллекция С.М. Прокудина-Горского, LC-DIG-prok-11884)

Но вернемся в эмират. Уже на следующий день, 3 октября, Астанакул прислал с посыльным в Политическое агентство деньги, взысканные с раиса, и письмо. В письме кушбеги, после заверений в дружбе, оправдывал действия раиса по отношению к Катанову. Нисим, по мнению Астанакула, совершил проступок и понес заслуженное наказание, после чего еще «наговорил напраслину и ложь». Затем кушбеги, опасавшийся за престиж своей власти, делал доверительную и примечательную приписку: «Если Вы будете обращать внимание на жалобы подобных лиц, особенно евреев, которые повсюду известны как хитрый, пронырливый, лживый и бессовестный народ, то они перестанут обращать внимание на бухарские власти и не будут их слушаться».

Но политический агент был непреклонен и вновь указал бухарскому премьер-министру, что не имеет значения сама личность Катанова – важно, что он русский подданный и поэтому неподсуден бухарским властям. По поводу же обвинений Катанова во лжи политический агент ответил: «Спина его, на которой остались следы плети, без всяких слов доказывает справедливость его заявления…» Возможно, имея в виду этот случай, участник завоевания и исследователь Средней Азии Дмитрий Логофет однажды сказал, что Владимир Игнатьев был одним из немногих политических агентов, «высоко державших в Бухаре русское знамя». После истории с Катановым бухарская администрация воздерживалась от физических наказаний русских подданных, и не только христиан, но также мусульман и евреев.

О том, какое большое значение в глазах эмирских чиновников приобрело русское подданство в начале XX века, свидетельствует характерный для Айни саркастический рассказ об истории мусульманина Махдума. Тот был схвачен в Бухаре за критику эмирского чиновника. Махдума собирались бросить в тюрьму на долгие годы, но, после того как он заявил о своем русском подданстве и в доказательство показал бумагу с русским гербом (на самом деле это была упаковочная бумага мыловаренного завода, удостоенного русской правительственной награды), чиновник, не умевший читать по-русски, стал извиняться перед Махдумом и предлагать подарки, опасаясь, что тот пойдет жаловаться в Российское политическое агентство. Такая ситуация не могла не вызывать неудовольствия эмирских властей, все более настойчиво просивших с конца XIX века русскую администрацию не принимать в свое подданство еще и мусульман. В начале XX века Россия стала больше считаться с эмирскими властями, в результате чего в 1906–1908 годах в Туркестане только двадцать пять бухарских мусульман были приняты в русское подданство.

Широкой сферой произвола со стороны мусульманских властей в Средней Азии было налогообложение. От этого страдали все слои населения, в том числе и торговцы. Не были застрахованы от произвола и иностранные купцы, к каковым относились и российские. После военного поражения среднеазиатские правители подписали мирные договоры с Россией, в которые были включены специальные параграфы о том, что русскоподданные купцы должны облагаться пошлинами наравне с мусульманами – в размере 2,5 % от стоимости товара. Мусульманскими чиновниками это положение нередко нарушалось: в Коканде – вплоть до ликвидации ханства в 1875 году, а в Бухаре и Хиве – до начала 1880-х годов. Особенно часто договоры нарушались в отношении оказавшихся в русском подданстве бухарских евреев, так как мусульманские власти полагали, что русские чиновники не будут защищать евреев, ограниченных в правах в самой России. Формированию такого мнения способствовало то, что порой русские чиновники и в самом деле не защищали интересы еврейских купцов так же настойчиво, как и русских.

В Кокандском ханстве с бухарских евреев данной категории взимали пошлину на ввоз – 5 % и пошлину на вывоз – 3,5 %. Недовольные этим обстоятельством, бухарские евреи Ташкента обратились в марте 1872 года с жалобой к градоначальнику Виктору Мединскому. От него она попала к Кауфману. Тот приказал состоявшему в его подчинении дипломатическому чиновнику Карлу Струве добиться от кокандской стороны соблюдения соответствующего положения договора. В августе того же года Струве потребовал от кокандского мехтера (визира) Мир Кемил-Мерахура (так в подлиннике) прекратить взимание с русскоподданных бухарских евреев завышенных торговых пошлин. Архивные материалы двух релевантных дел не позволяют выяснить, какой ответ был получен из Коканда. Можно предполагать, что ханское правительство не осмелилось гневить «ярым-падшу» (полуцаря) Кауфмана. Возможно, ответ вообще не успел последовать, так как в начале 1873 года в Кокандском ханстве началось восстание против Худояр-хана. В 1875 году русские войска подавили восстание, и в начале 1876-го ханство было полностью аннексировано.

В Бухарском эмирате порядок взимания с русскоподданных бухарских евреев удвоенных пошлин сохранялся и в 1874 году, на что пожаловался оренбургский купец второй гильдии Моисей Аминов. Наверняка Кауфман и в этом случае выразил протест мусульманской стороне. В 1882 году, уже после его смерти, бухарские власти в нарушение статьи 7-й договора с Бухарой обложили пошлинами бухарских евреев этой категории за транзитный провоз товаров через эмират. Но под давлением русской администрации эмирское правительство было вынуждено предоставить им – наравне с прочими российскими купцами – право беспошлинного транзитного провоза товаров. Однако при этом оно обвинило бухарских евреев – русских подданных в незаконной беспошлинной продаже части транзитного товара на территории эмирата. Поэтому русская администрация предписала бухарским евреям иметь при себе документы, указывающие объем транзитного товара. Вследствие того что транзитная торговля, которую вели русскоподданные бухарские евреи, со временем достигла больших объемов, эмир лишился значительных доходов.

Ухудшение отношения России к бухарским евреям в конце XIX века способствовало зарождению у эмирских властей надежды на восстановление прежнего порядка налогообложения транзитного товара русскоподданных бухарских евреев. Поэтому в 1901 году кушбеги Астанакул подал жалобу Игнатьеву, в которой сетовал на провоз ими транзитных товаров и денег без уплаты пошлин согласно договору. Русская администрация никак на сетования не отреагировала, поскольку договор, наоборот, предусматривал беспошлинный провоз, а кроме того, бухарские евреи были проводниками русской торговли в соседних странах, таких как Афганистан, Китай и Индия. Пошлины на их товары привели бы к удорожанию экспорта и импорта, в чем русская администрация не была заинтересована.

Подобная же ситуация сложилась и в вопросе обложения пошлинами товаров, продаваемых и покупаемых русскоподданными бухарскими евреями в самом эмирате. Опять-таки после смерти Кауфмана эмирские чиновники вновь стали брать с них двойные пошлины (не одну сороковую часть от стоимости, а одну двадцатую, подобно тому как брали с бухарскоподданных евреев). В августе 1883 года известие об этом возмутило даже отнюдь не симпатизировавшего евреям Николая Иванова, занимавшего в то время должность военного губернатора Зеравшанского округа. По его ходатайству управляющий канцелярией генерал-губернатора Нестеровский написал бухарскому кушбеги Мухаммади-бию письмо, в котором просил приказать «зякятчам [закатчи – таможенный чиновник] Шахрисябса и Карши не обижать наших торговцев и взыскивать с них закат в установленном мирным договором размере». В марте 1884 года кушбеги был вынужден вернуть евреям излишне взятую пошлину. Очевидно, взимание повышенного закята с русскоподданных бухарских евреев в эмирате случалось и в дальнейшем. На такую возможность указывает сообщение Логофета, что бухарские чиновники вопреки договору о дружбе облагают российские товары повышенными налогами, преувеличивая при этом их стоимость и невзирая на то, что они уже облагались налогами в другом бекстве.

Похожая ситуация складывалась и вокруг взимания джизьи. Несмотря на то что после завоевания Туркестанского края большое число бухарских евреев стали русскими подданными, в эмирате еще несколько десятков лет продолжали считать их подданными Бухары. Поэтому, когда они приезжали в эмират, с них взыскивали джизью. В 1874 году на такой порядок пожаловался тот же Моисей Аминов. Тогда русская администрация вступилась за русскоподданных бухарских евреев и джизью с них брать прекратили. Однако после того, как Кауфман в 1879 году тяжело заболел, русскоподданные нехристиане – индусы и бухарские евреи – снова подверглись в эмирате обложению джизьей. Об этом в августе 1881 года военный губернатор Зеравшанского округа сообщил исполнявшему в то время обязанности генерал-губернатора Колпаковскому. Тот возразил: «…нам не следует вмешиваться в установившиеся в Бухаре порядки о взыскании джизьи, тем более что налог этот… относится только до проживающих в наших пределах индийцев и евреев, но не [до] наших подданных». Тем самым он показал свою некомпетентность в правовом статусе бухарских евреев. Очевидно, до конца XIX века кто-то из последующих туркестанских администраторов пресек подобную практику в налогообложении русскоподданных бухарских евреев. В любом случае для толерантных к евреям туркестанских чиновников была характерна позиция Игнатьева по этому вопросу, изложенная в феврале 1897 года начальнику русского гарнизона в Чарджуе: «…русские подданные евреи, без всякого сомнения, могут в пределах Бухарского ханства пользоваться всеми теми правами и преимуществами, которые предоставлены вообще русским подданным по договору с Бухарой от 1873 г.»

Защищая русскоподданных бухарских евреев от произвола в среднеазиатских ханствах, большинство генерал-губернаторов, управлявших Туркестанским краем до начала XX века, видели в них в первую очередь русских подданных. Именно поэтому произвол мусульманских властей по отношению к этим евреям рассматривался в качестве проявления неуважения к России. Уже с конца 1870-х годов, во время тяжелой болезни Кауфмана и еще больше после его смерти в 1882 году, число таких проявлений увеличилось по отношению не только к русскоподданным евреям, но и к христианам, и даже к офицерам среди них. Очень показателен для этого периода инцидент 1884 года, когда эмир Музаффар пригласил русскую военную миссию для обучения эмирского войска, а затем арестовал ее членов и потребовал 20 тыс. рублей за их освобождение.

Бухарский кушбеги (Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий. Коллекция С.М. Прокудина-Горского, LC-DIG-prok-11863)

Защищая русскоподданных бухарских евреев от религиозных ограничений в Бухаре, местная русская администрация в то же время тяготилась представлением их интересов в денежных спорах. Об этом писал в 1896 году туркестанскому генерал-губернатору Вревскому тот же Игнатьев. Сообщая, что русскоподданные бухарские евреи в эмирате ищут защиты и покровительства Политического агентства по своим разным, часто неблаговидным, денежным делам с бухарским правительством или с его подданными, он посетовал: «…на политическое агентство возлагается в этих случаях неприятная… обязанность защищать сомнительные интересы принятых в русское подданство бухарских евреев в ущерб интересов бухарскоподданных мусульман».

 

2. Контакты эмирского правительства и русской

администрации по вопросам проживания в Туркестане бухарскоподданных евреев и перехода их в русское подданство

Потеряв возможность взимать с русскоподданных бухарских евреев повышенные пошлины и налоги, эмирская администрация всячески старалась воспрепятствовать переходу евреев в русское подданство. Между тем переход этот начался еще в 1867–1868 годах, во время военных действий между Россией и Бухарой, когда большое число бухарских евреев бежало в Туркестан. Художник Верещагин, свидетель тех событий, писал: «Израильтяне, притесняемые в Бухаре и в независимых ханствах [в Хиве и Коканде], ищут более подходящего пристанища в русском Туркестане, рискуя при этом потерять голову, если их застигнут во время бегства. Из Бухары убежало столько евреев, что эмир, как говорят, пришел в неописанный гнев». В последующие годы переселение бухарских евреев из Бухары в Туркестан продолжилось. Часть бухарских евреев – эмигрантов перестала платить эмиру джизью. Из-за роста числа бухарских евреев, принятых в русское подданство, эмирское правительство в конце XIX века начало препятствовать даже временному проживанию бухарскоподданных евреев на территории России. Все это происходило несмотря на то, что к тому времени (как мы знаем из второй главы) туркестанская администрация и сама ограничила последним въезд, разрешив приезжать только на год, да и то лишь по бухарским паспортам, визированным Политическим агентством в Бухаре после сбора сведений о «невредности» обладателя паспорта.

В 1891 году, в связи с делом Юсуфа Хаима Бабаева о вступлении в русское подданство, кушбеги Астанакул заявил политическому агенту в Бухаре Павлу Лессару, что эмирское правительство страдает от таких переходов потому, что «под именем одного перешедшего в русское подданство ведут свои дела все его родственники и близкие люди, и бухарские власти теряют возможность взыскивать с них совершенно законные сборы, например, закат с транзитных товаров, с получаемого золота и серебра и прочего». В 1896 году под давлением бухарского правительства российский политический агент попросил генерал-губернатора высылать из Туркестанского края обратно в эмират бухарскоподданных евреев, своевременно не уплативших джизью. Впрочем, похоже, никаких выселений за этим не последовало.

Эмирское правительство раздражало не только сокращение налоговых поступлений, обусловленное переходом бухарских евреев в русское подданство, но и вытекавшее отсюда право на экстерриториальность, пользуясь которым на территории эмирата они переставали соблюдать ограничительные законы. Число русскоподданных бухарских евреев в эмирате постоянно росло и в конце XIX века достигло 715 человек. Несоблюдение ими традиционных ограничений в одежде бросалось в глаза бухарским мусульманам и подрывало авторитет эмира, так как указывало на его политическую зависимость. Это обстоятельство нашло отражение в другом месте письма за 1891 год от кушбеги к политическому агенту: «Принявшие подданство бухарцы, возвращаясь в ханство, большей частью становятся в ненормальных отношениях к своему прежнему правительству; под защитой русского подданства они за свое прежнее подчинение мстят вызывающими отношениями к местным властям и не признают бухарских обычаев и порядков, такое поведение, конечно, не может не подрывать престижа эмира». В 1904 году политический агент в Бухаре Яков Лютш писал управляющему канцелярией туркестанского генерал-губернатора Георгию Федорову, что эмир Абдалахад противится переходу бухарских евреев в русское подданство. Негативное отношение мусульманских властей к несоблюдению русскоподданными бухарскими евреями ограничительных законов о евреях ярко проявилось в описанном выше случае с Нисимом Катановым.

Как мы уже знаем, во второй половине 1890-х годов много шума наделал вопрос о ростовщичестве бухарских евреев в крае, что привлекло внимание высшей администрации. После этого отношение местной администрации к бухарским евреям изменилось в худшую для них сторону. В 1897 году, во время расследования в Туркестане якобы ростовщической деятельности бухарских евреев, генерал-губернатор Вревский решил применить к ним ряд ограничительных мер. Для их обоснования он воспользовался упомянутым заявлением кушбеги политическому агенту за 1891 год. В июне 1897 года барон Вревский разослал циркуляры подчиненным ему военным губернаторам, в которых указал, что перед выдачей рекомендаций о принятии того или иного бухарского еврея в русское подданство они должны запрашивать политического агента в Бухаре и уездных начальников о нравственных качествах просителя, его занятиях и времени проживания в крае. В конце того же года кушбеги, решив воспользоваться ухудшением отношения русской администрации к бухарским евреям, попросил ее вообще не допускать их переселения из Бухары в Туркестан. Радея якобы не за свои, а за российские интересы, он мотивировал эту просьбу тем, что в край «эмигрируют исключительно бездомные полунищие евреи, опасающиеся предпринимать в пределах Бухары ростовщические операции из боязни подпасть под действие строгих и быстро применяемых местных законов о евреях».

После выхода пресловутого закона 1900 года о выселении бухарскоподданных евреев из края стремление последних вступить в русское подданство еще больше возросло. Опасаясь массового перехода своих подданных евреев в русское подданство, эмир предпринял некоторые меры предосторожности. Во время посещения в 1901 году Туркестанского края военным министром Куропаткиным прибывший к нему на встречу эмир Абдалахад попросил не принимать бухарских евреев в русское подданство, так как «такие пройдохи являются обратно в Бухару и глумятся над бухарскими властями в городе, где они и ныне еще не имеют права ездить верхом». Прямое обращение эмира к военному министру свидетельствует о важности этого вопроса для бухарского правителя. В январе 1907 года эмир лично просил через политического агента в Бухаре не принимать в русское подданство раввина Тажера, уроженца Иерусалима, прежде вступившего в бухарское подданство. Хотя генерал-губернатор Гродеков не внял этой просьбе и, как мы знаем, принял Тажера в русское подданство, уже с начала XX века такие случаи были редкостью. А занявший должность генерал-губернатора Самсонов, как это уже отмечалось, фактически прекратил принимать евреев из бухарского подданства в русское. Поэтому с начала второго десятилетия XX века бухарскому правительству больше не приходилось оказывать давление на русскую администрацию в этом вопросе.

Прием русских офицеров при бухарском дворе. Открытка начала XX века

После того как русская администрация в начале XX века, с одной стороны, ужесточила условия въезда бухарскоподданных евреев на территорию Туркестанского края, а с другой – почти прекратила принимать их в русское подданство, Абдалахад перестал противиться стремлению тех из них, кто уже проживал в крае, там оставаться. Возможно, он понял, что, оставаясь эмирскими подданными в Туркестане, бухарские евреи платят бо́льшие налоги в казну, чем платили бы в случае своего возвращения в Бухару. Ведь, вернувшись, они разорились бы, понеся убытки в результате разрыва торговых связей, да еще и обострили бы в эмирате торговую конкуренцию. Также не исключено, что бухарское правительство увидело перемену в самих бухарских евреях и решило приобрести их симпатии, воспользовавшись благоприятной ситуацией: прежде, при завоевании края, поддерживавшие Россию, теперь они в ней все больше разочаровывались из-за усиления ограничений.

Когда в августе 1908 года бухарскоподданные евреи, как указывалось в третьей главе, обратились к бухарскому правительству с просьбой поддержать перед графом Паленом их ходатайство о возобновлении прежнего порядка проживания в Туркестане и въезда туда без предварительных запросов, кушбеги Астанакул горячо их поддержал тремя письмами в Политическое агентство. Очевидно, эмир Абдалахад стал рассматривать введение закона 1900 года, аннулировавшего распространение на евреев ряда пунктов русско-бухарского соглашения 1868 года, как односторонний шаг русского правительства, ущемляющий права его подданных. Желая поднять собственный авторитет в глазах своих подданных евреев, в начале 1910 года он даже сам просил отменить выселение бухарскоподданных евреев из Туркестана. Эмиру и в самом деле удалось поднять авторитет, так как часть из них поверили, что оставлены в крае благодаря заступничеству за них Абдалахада перед Николаем II. Впрочем, в некоторых вопросах ходатайство эмира действительно помогало. Так, во многом благодаря его вмешательству был увеличен срок временного пребывания бухарскоподданных евреев в Москве.

После смерти Абдалахада на эмирский трон в Бухаре вступил в конце 1910 года его сын – Сейид-Алим (он правил до 1920 года), относившийся к бухарским евреям с большей толерантностью, чем его предшественники. По указанию Сейид-Алима в августе 1913 года кушбеги просил (увы, безуспешно) местную русскую администрацию разрешить пребывание в пределах Туркестанского края бухарским евреям – купцам из Шахрисябза. В том же году бухарскоподданные евреи, прибывшие в Петербург, чтобы добиться отмены выселения из Самаркандской и Ферганской областей, встретились там с эмиром, который пообещал ходатайствовать за них перед русской администрацией.

Под давлением русской администрации эмирские власти наказывали своих еврейских подданных за различные проступки, совершенные как на территории эмирата, так и в Туркестанском крае. В 1912 году канцелярия туркестанского генерал-губернатора через политического агента просила эмирские власти наказать проживавшего в Бухаре бухарскоподданного гератского еврея Джуру Игланова за то, что после высылки бухарскоподданных евреев из Закаспийской области он оформил себе афганский паспорт (двойное гражданство не признавалось Россией), с которым еще несколько лет жил в Мерве. В некоторых случаях наказание должно было предварить возможный проступок. В том же году Самсонов в секретном письме просил политического агента, чтобы эмирские власти не разрешали выдворенным из края евреям проживать в городе Бухаре, так как их концентрация там якобы «способствует накоплению явно враждебных русскому правительству элементов».

Усилиями Самсонова ограничениям в праве на жительство подверглись бухарские евреи – как русско-, так и бухарскоподданные – и на территории русских поселений в Бухарском эмирате. Еще в начале XX века, как мы видели из третьей главы, Военное министерство подняло вопрос о праве бухарских евреев на недвижимость в таких поселениях. Тогда они это право сохранили благодаря поддержке туркестанской администрации. Спустя десять лет, когда волна выселений из Туркестана докатилась и до эмирата, возник вопрос о праве проживания этих евреев в русских поселениях. В 1912 году Самсонов, желая вытеснить евреев из торговли с Бухарой и Афганистаном, приступил к выселению бухарских и русских евреев из Новой Бухары, приказав расследовать их занятия и выяснить численность также в других русских поселениях на территории эмирата. Не обращая внимания на доклады в 1913 году командующих гарнизонами в Керках и Чарджуе о том, что бухарских евреев там незначительное число и их роль в торговле невелика, начальник Туркестанского охранного отделения Сизых ухватился за сообщение военного начальника в Термезе. Тот писал, что в расположенных на южной границе эмирата Термезе и Патта-Гиссаре бухарские евреи скупают ковровые изделия, привозимые из соседнего Афганистана. В тревожном письме генерал-губернатору Сизых указал, что, в то время как русские (ашкеназские) евреи почти выселены из этих крепостей, бухарские продолжают там проживать и захватывать в свои руки торговлю. Он также исказил сообщение начальника гарнизона в Керках, заявив, будто вся торговля коврами находится там в руках бухарских евреев. Тем не менее генерал-губернатор Самсонов посчитал, что бухарские евреи не представляют пока угрозы для русских крепостей, и вопрос на несколько лет был забыт.

Эмир Сейид-Алим (Библиотека Конгресса США, Отдел эстампов и фотографий. Коллекция С.М. Прокудина-Горского, LC-DIG-prokc-11887)

Во время Первой мировой войны, в период массовых выселений евреев из прифронтовой полосы на западе империи, военный начальник Термеза и Патта-Гиссара вдруг снова поднял вопрос о выселении бухарскоподданных евреев. В ноябре 1916 года, в ответ на секретное предписание политического агента о недопущении в Термез и Патта-Гиссар без соответствующих разрешений как ашкеназских евреев – беженцев, так и бухарских евреев, военный начальник написал, что имеющие тесные торговые контакты с Афганистаном бухарскоподданные евреи этих поселений представляют ненадежную и нежелательную часть населения. Намекая на нелояльность бухарских евреев, он также отметил, что были случаи их задержания со свинцом и ртутью, предназначенными к вывозу нелегальным путем в Афганистан. Однако, хотя политический агент и переслал эти материалы в канцелярию туркестанского генерал-губернатора, вопрос выселения бухарскоподданных евреев снова не получил никакого продолжения.

Со своей стороны, бухарскоподданные евреи при каждой возможности демонстрировали лояльность к России и мечтали о полной аннексии ею эмирата. В 1882 году, видимо, надеясь на присоединение Бухары к России, они даже распустили слух, что афганские туркмены хотят напасть на эмират. В 1911 году корреспондент газеты «Га-Иври» Шамай Крейнерман, описывая меры русской администрации, направленные на выселение бухарскоподданных евреев, особо подчеркнул их преданность России. Лояльность евреев эмирата к русскому правительству была проявлена ими в 1916 году, когда двадцать два купца из их числа подписались на государственный заем общим размером 136 тыс. рублей – большая сумма по тем временам.

Таким образом, отношение русской администрации к бухарским евреям в русских поселениях на территории эмирата мало отличалось от отношения к ним в Туркестане. Иначе складывались отношения между русской администрацией и бухарскими евреями в Палестине.

 

3. Отношение русской администрации к связи бухарских евреев с Иерусалимом

После поражения России в Крымской войне (1853–1856) русская администрация стала постепенно менять тактику борьбы за обладание святыми местами в Иерусалиме и за усиление влияния на Ближнем Востоке вообще. Прямая военная конфронтация с Турцией стала сочетаться с усиленной миссионерской и культурно-просветительной деятельностью среди населения Сирии и Палестины. Для проведения этой деятельности в дополнение к двум уже имевшимся консульствам – в Яффо (открыто в 1820 году) и Хайфе (открыто в 1842 году) – Россия открыла в 1858 году генеральное консульство в Иерусалиме. Падение ее влияния в Палестине и укрепление позиции Германии на Ближнем Востоке в конце 1880-х годов побудили Россию обратить еще более пристальное внимание на эти проблемы. Одной из мер по исправлению сложившейся ситуации стало возвращение в 1890 году к российскому консульству в Иерусалиме права покровительства над русскоподданными евреями в Палестине – того права, которое прежде, в 1847 году, было добровольно передано Англии.

Возвращение русского покровительства пошло евреям на пользу, так как они сильно страдали от британской бюрократии при необходимости получить документы о своем семейном и имущественном положении в Палестине. Возможно, англичане искусственно создавали русским евреям препятствия, так как видели в этой иммиграции укрепление позиций России в Палестине. После возвращения русского покровительства русскоподданные евреи вообще и бухарские евреи в частности обрели в Палестине поддержку, что мы увидим чуть ниже. Здесь же отметим, что, в отличие от последовательной поддержки русскоподданных евреев генеральным консульством в Иерусалиме, отношение к ним русских вице-консулов в Яффо в конце XIX – начале XX века не было однозначным. Управлявший этим вице-консульством в самом начале XX века Георгий Фонвизин относился к ним дружелюбно, а сменивший его в 1912 году Сергей Разумовский, напротив, придерживался антиеврейского дискурса позднеимперской России. Тем не менее и Разумовский видел в евреях фактор, способствовавший сохранению российского влияния в Палестине, а потому противился их переходу в турецкое подданство.

Отдельные бухарские евреи начали посещать Эрец-Исраэль с конца 1820-х годов. К началу 1860-х, с ростом благосостояния, число приезжавших туда бухарских евреев несколько выросло. Но все равно это были лишь единицы, так как маршрут пролегал через мусульманские земли, а потому был сопряжен с опасностями. С русским завоеванием Средней Азии в последней трети XIX века перед бухарскими евреями (как бухарско-, так и русскоподданными) открылся путь из Туркестана до Одессы, а оттуда морем в Палестину. Число паломников сильно возросло. Благодаря этому новому пути в 1871 году на постоянное жительство в Иерусалим уехал вместе с семьей первый бухарский еврей – им был Давид Хефец.

Для поездки в Иерусалим бухарским евреям требовались справки об отсутствии к ним претензий со стороны городских властей. Русская администрация в Туркестанском крае не препятствовала бухарским евреям посещать Иерусалим, но и не помогала. Не говоря уже о поддержке православного паломничества туда же, стоит отметить для сравнения стремление властей улучшить условия посещения среднеазиатскими мусульманами Мекки. Ведь для организации хаджа устраивались специальные заседания Кокандского биржевого комитета (согласно его данным, среди отправлявшихся туда в предвоенный период было больше всего ферганцев), выделялись специальные вагоны, а в 1909 году решением Министерства внутренних дел была создана официальная должность организатора паломничества (ее занял ташкентский житель Сеид-Гани Сеид-Азимбаев). Эти меры свидетельствуют о гибкости властей по отношению к исламу, а потому нельзя согласиться с доводами Моррисона, утверждающего, что разразившаяся бубонная чума была лишь поводом для запрета мусульманского паломничества в 1897 году. Кроме того, паломничество тогда было не запрещено, а лишь незначительно ограничено. Русские власти и в самом деле опасались распространения эпидемий, что вытекает и из запрета паломничества евреев в Палестину ввиду обнаружения там холеры в 1903 году. Вместе с тем нет никаких сомнений – для туркестанских властей мусульманское паломничество было дополнительной проблемой, которую им приходилось решать.

Российские генеральные консулы в Иерусалиме играли активную роль в жизни находившихся в Эрец-Исраэле русскоподданных бухарских евреев. Генеральные консулы были посредниками в достижении согласия между бухарскими евреями в наследственных спорах и представляли их интересы в подобных спорах с иностранными подданными. Так, после смерти в 1909 году упомянутого в первой главе Аарона Кандина его дочь, Давура (Двора) Калантарова, обратилась из Самарканда к генеральному российскому консулу в Иерусалиме Алексею Круглову (находившемуся в этой должности в 1908–1914 годах) с просьбой представлять ее интересы в разделе наследства. Вероятно, консул помог ей как русской подданной, тем более что ее отец, Кандин, в прошлом имел дружеские связи с представителями консульства. Российские консулы помогали своим, русскоподданным бухарским евреям получать разрешения от турецких властей на вступление во владение унаследованным имуществом. Также они заверяли свидетельства о браках, разводах, рождениях и кончинах, выдаваемые бухарским евреям иерусалимским хахам-баши (главным раввином). Часто бухарские евреи обращались к иерусалимскому консулу и с просьбами об урегулировании их споров между собой.

Российский консул в Иерусалиме Сергей Максимов (занимавший должность в 1889–1891 годах) поддержал идею основания в этом городе отдельного квартала бухарских евреев и позже отстаивал интересы его жителей на дипломатическом уровне. В 1890 году он утвердил выборы бухарскими евреями комитета по строительству квартала. Важно отметить, что этот комитет, подавляющее большинство членов которого проживали в Средней Азии, был фактически первой организацией бухарских евреев, объединившей выходцев из общин разных городов. Через год, в 1891-м, когда бухарские евреи, поскольку не были турецкими подданными, столкнулись с трудностями при приобретении большого участка земли в Иерусалиме для создания своего квартала, российский иерусалимский консул помог им их преодолеть. А после основания бухарскими евреями в 1893 году квартала Реховот русские консулы неоднократно его посещали. В иерусалимское российское консульство сообщалось обо всех происшествиях, имевших место в квартале. Иерусалимские консулы были в добрых отношениях с некоторыми из бухарских евреев. Бухарско-еврейская община города пользовалась русским дипломатическим покровительством. Когда в 1912 году был создан общинный совет квартала, бухарские евреи представили его устав на утверждение русскому генеральному консулу в Иерусалиме Круглову.

В те годы бухарские евреи Иерусалима особенно нуждались в консульской защите, так как хотели отделиться от сефардской общины города, расколовшейся после смерти в 1906 году главного сефардского раввина (хахам-баши) Якова Шауля Эльяшара на несколько враждовавших лагерей, лидеры которых несколько лет боролись за эту должность.

Для отделения у бухарских евреев было несколько причин. Во-первых, распри между сефардскими раввинами. Они подрывали авторитет этих раввинов в глазах бухарских евреев, которые между тем прилагали немалые усилия для достижения согласия в вопросе выбора иерусалимского хахам-баши. Также стремлению бухарских евреев отделиться могло способствовать и то, что сефардскому раввину Якову Меиру (в то время – раввину Салоник), находившемуся с ними в дружеской связи, не удалось занять должность хахам-баши в Иерусалиме в 1911 году.

Во-вторых, рост преследований и ограничений со стороны русской администрации в Туркестанском крае в начале второго десятилетия XX века привел к сокращению доходов бухарских евреев и, соответственно, повлиял на размеры пожертвований, отправляемых ими в Иерусалим. В свою очередь, это привело в 1911–1912 годах к ухудшению положения бухарских евреев в иерусалимском квартале Реховот и возвращению многих из них в Среднюю Азию. Поэтому часть авторитетных бухарских евреев захотела отделиться от сефардской общины Иерусалима – чтобы помогать прежде всего своим собратьям. Иерусалимская газета «Га-Ор» писала в 1910 году, что под воздействием роста ограничений в Туркестане бухарские евреи сократили пожертвования сефардской общине, предпочитая тратить средства на нужды своего квартала в Иерусалиме. Однако и эти пожертвования, жителям квартала, в 1912 году сократились.

В-третьих, к тому времени у бухарских евреев Иерусалима появились собственные, достаточно образованные раввины, которые не имели возможности продвинуться в сефардской общине, где сохранялась гегемония сефардских раввинов. Это обстоятельство особенно задевало бухарских евреев – ведь они платили сефардской общине значительные пожертвования.

В-четвертых, бухарских евреев стало раздражать, что их считали невеждами отдельные сефардские раввины – посланцы (шадарим) в Среднюю Азию. При этом посланцы, игнорируя общинные нужды в городах самой Средней Азии, оказывали чрезвычайно сильное давление на бухарских евреев для получения больших пожертвований. Проявление недовольства было настолько сильным, что Шломо Тажер, сам выходец из известной сефардской семьи, обратился к сефардской общине через ее газету «Га-Херут» с открытым критическим письмом.

На пути к полному отделению от сефардской общины бухарские евреи в 1911–1912 годах учредили в Иерусалиме свои, отдельные от сефардской общины раввинский суд и общество помощи бедным «Маскиль эль даль», а также купили участок земли под устройство своего собственного кладбища. Желание бухарских евреев отделиться особенно подхлестнул прецедент с магрибскими (североафриканскими) евреями, которым после долгой борьбы удалось достичь в 1913 году выгодного соглашения с сефардской общиной о выходе из нее.

Вслед за ашкеназскими евреями Иерусалима, которым удалось избавиться от покровительства сефардской общины с помощью консулов своих стран, бухарские евреи Иерусалима в 1913 году обратились к русскому генеральному консулу Круглову с просьбой помочь им назначить своего собственного раввина. Свою просьбу они мотивировали стремлением тратить на нужды квартала Реховот бо́льшую часть пожертвований, собранных их собратьями в Средней Азии, а также упростить процедуры получения и заверения документов о гражданском состоянии. Русский генеральный консул поддержал их просьбу, отправив запрос в Министерство иностранных дел с предложением наладить выдачу бухарским евреям и всем российским евреям вообще различных документов (в основном свидетельств о браках, рождениях, смертях и имуществе) не через турецкого хахам-баши, а через русского казенного раввина в Стамбуле или через само консульство в Иерусалиме. В Министерстве иностранных дел обсудили это и высказались за разрешение консулам самим вести книги записей о семейном положении и выдавать соответствующие справки. После этого было решено отправить дело на заключение Министерства юстиции. Там его рассмотрение было прервано в 1914 году войной между Россией и Турцией.

В первой половине второго десятилетия XX века Россия, по-прежнему стремившаяся усилить свое влияние в Палестине, продолжала покровительствовать проживавшим там бухарским евреям и проявлять по отношению к ним терпимость, несмотря на усиление гонений против их собратьев в Туркестанском крае. Более того, посольство и Министерство иностранных дел рассматривали бухарских евреев в Палестине в качестве проводников российского культурно-политического влияния. Такому отношению не мешало даже то, что бухарские евреи, за исключением небольшого слоя очень богатой молодежи, мало были знакомы с русской культурой. Покровительство русских чиновников над бухарскими евреями в Палестине проявилось в заботе об их колонии в Иерусалиме, оказавшейся уже в первые годы Первой мировой войны в тяжелом материальном положении. Дело в том, что тогда оказались перекрыты каналы финансовой поддержки этой колонии бухарскими евреями из России.

В мае 1915 года бухарские евреи квартала Реховот обратились в российское Министерство иностранных дел с просьбой о помощи. Сделали они это через итальянского консула в Иерусалиме, которому в начале ноября 1914 года Россия передала покровительство над своими подданными. В ответ Министерство иностранных дел приняло решение выяснить через туркестанского генерал-губернатора, намерены ли бухарские евреи края помочь жителям этого иерусалимского квартала. В ходе переписки выяснилось, что никаких попыток помочь бухарские евреи края не предпринимали, поскольку не знали, как это можно сделать, а предпринятая бухарскими евреями Перовска попытка переслать деньги через Министерство внутренних дел России закончилась их возвращением – с ответом, что обстоятельства военного времени не позволяют доставить эту помощь по назначению. Вследствие запросов часть бухарско-еврейских общин Туркестана выразили готовность помочь. Однако переслать деньги опять-таки не удалось, так как в сентябре 1915 годазакрылось и итальянское консульство – из-за вступления Италии в войну на стороне стран Антанты.

Бухарские евреи Туркестанского края предпринимали попытки помочь своим собратьям в Иерусалиме, используя возможности Сионистской организации России (в то время данная организация пересылала деньги в Палестину через нейтральные страны). О подобных попытках свидетельствуют большие пожертвования евреев из туркестанских городов в пользу пострадавших от войны жителей Эрец-Исраэля через Общество вспомоществования евреям земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине. Хотя отчет Общества по городам не содержит списков фамилий жертвователей, тем не менее можно предположить, что значительную часть средств дали бухарские евреи. На это указывают результаты сравнения размеров пожертвований, присланных из туркестанских городов, и тех, что поступили из городов черты оседлости. В частности, из городов Туркестана было прислано 17 тыс. рублей – 3,9 % от всех собранных Обществом на эту цель денег. А, например, из Гомеля – около 5,2 тыс. рублей, или 1,2 % от всей суммы. При этом еврейское население Гомеля (по оценочным данным, основанным на переписях 1897 и 1920 годов, в 1914 году здесь находилось около 32 тыс. евреев), с одной стороны, превышало общую численность евреев Туркестанского края (как уже указывалось, в 1914 году в крае находилось 19,2 тыс. бухарских и, оценочно, 6 тыс. ашкеназских евреев, т. е. вместе – 0,5 % от общего числа евреев в России), а с другой – отличалось симпатиями к сионистскому движению.

По сведениям Гиоры Фузайлова, в ноябре 1915 года на собрании богатых бухарских евреев в Самарканде было собрано несколько тысяч рублей на ссуды членам этой общины в Иерусалиме. Предполагалось выдавать деньги каждому мужчине, достигшему возраста двадцати лет и более. К сожалению, автор не сообщает, как эти деньги планировалось передать и были ли они доставлены по назначению.

Богатые бухарские евреи предпринимали и частные попытки помочь своим родственникам в Палестине. Согласно расследованию Туркестанского охранного отделения, в июне 1916 года проживавший в Москве миллионер Натаниэль Потеляхов пытался доставить через Персию и Афганистан в Палестину золотые монеты на сумму свыше 27 тыс. рублей для помощи своим родственникам. Первоначально, когда полиция арестовала в поезде, прибывшем из Москвы в Ташкент, его приказчика, Якова Пилосова, с большей частью этих монет, она заподозрила, что деньги предназначались для враждебной Турции, и поэтому обвинила Потеляхова в связях с враждебным государством. Захлестнувшая тогда Россию шпиономания стала благоприятной атмосферой для такого подозрения. Вероятно, во время допроса Натаниэль Потеляхов, так же как и его племянник Сион, вызванный для допроса в кокандскую полицию, утверждал, что золото понадобилось для изготовления украшений. Возможно, такая версия показалась Потеляховым и их адвокату наиболее безопасной. В начале сентября 1916 года полиция все-таки узнала через осведомителя, что деньги предназначались для помощи иерусалимским родственникам. Убедившись, что в действиях Натаниэля Потеляхова не было протурецких мотивов, полиция его освободила.

Вряд ли хотя бы половина помощи прибыла в Иерусалим до конца 1915 года, когда материальный кризис, который переживало там большинство бухарских евреев, еще более обострился. Их положение осложнялось репрессивными мерами, предпринимавшимися турецкими властями против российских подданных с начала того же года. В результате одни бухарские евреи бежали из Палестины в Египет и другие страны, а остальные – были вынуждены принять турецкое подданство, лишившись таким образом столь желанного в Средней Азии русского подданства.

* * *

В течение всего периода пребывания бухарских евреев в Палестине под покровительством России подавляющее большинство русских консулов демонстрировали толерантное к ним отношение. В предвоенные годы оно значительно отличалось от отношения большинства русских чиновников к евреям в Туркестанском крае. Причина этого – в различных позициях министерств. Прагматичное Министерство иностранных дел поддерживало русскоподданных евреев, желая усилить свои позиции в Палестине. И в то же время во внутренней политике, касающейся евреев и вызывавшей споры между Министерством финансов, с одной стороны, и Министерством внутренних дел и, особенно, Военным – с другой, самодержавная власть с начала 1900-х годов нередко принимала сторону последних. К тому времени обратную трансформацию претерпело отношение бухарских эмиров к своим евреям – от политики давления на русскую администрацию с целью ограничить права бухарских евреев в крае эмирские власти перешли к защите их интересов.