1. Бухарские евреи после выхода нового Положения об управлении Туркестанского края

После убийства в 1881 году Александра II либерально-реформистское направление в развитии России сменилось консервативным. Александр III и его окружение с опасением смотрели на евреев, и не только на революционеров, но и на предпринимателей. Что касается предпринимателей, то отношение к ним в русском обществе всегда было в целом отрицательным, даже к православным. Один из первых исследователей еврейской антропологии и восточного еврейства в России, Самуил Вайсенберг (1867–1928), писал: «Русское общественное сознание еще настолько отстало, что для него вообще слова “купец” и “вор” – синонимы». Фактически об этом же писал общественный деятель и один из главных идеологов русских торгово-промышленных кругов Адольф Вольский: «Слово “промышленник” по крепостнической традиции сделалось синонимом слов “мошенник”, “кровопийца”, “эксплуататор” и прочих не менее лестных определений. Такая практика вошла в плоть и кровь нашего общественного мнения».

В отличие от отца, пытавшегося путем аккультурации приблизить евреев к православному большинству, Александр III эти попытки притормозил, хотя и не оставил полностью. В годы своего правления он предпринимал особые меры по «защите» крестьян, в которых видел опору империи. Угрозой деревне воспринимался еврей-предприниматель, которого чиновники чаще всего называли эксплуататором.

Одним из первых проявлений нового дискурса в подходе к евреям стало издание в мае 1882 года «Временных правил», запрещавших евреям вступать во владение или пользование недвижимым имуществом вне городов и местечек даже в черте оседлости. И хотя «Временные правила» не были распространены на бухарских евреев, с середины 1880-х годов они также стали ощущать на себе проявления реакции. Устраивая в 1886 году в Ташкенте пышную панихиду по случаю пятилетия со дня смерти Александра II, бухарские евреи, видимо, чувствовали, что провожают свои безоблачные отношения с русской администрацией. В конце 1880-х годов царь, консервативные высшие круги и один из главных оплотов консерватизма – Военное министерство, оценивая бухарских евреев в рамках традиционного для России деления этносов на «полезные» и «вредные», сделали выбор не в их пользу.

Константин Кауфман во время своего управления краем запрещал переход земельной собственности туземного населения из рук в руки по долгам. Во время его продолжительной болезни, от которой он так и не оправился, обязанности генерал-губернатора исполнял Герасим Колпаковский. Сам выходец из небогатой крестьянской семьи, Колпаковский в 1881 году отменил данный запрет и разрешил продавать имущество с установлением минимального неотчуждаемого надела. Эта отмена встревожила Николая Гродекова, назначенного летом 1883 года на должность военного губернатора Сырдарьинской области. Храбрый военный, он не имел тогда никакого административного опыта. Поэтому первоначально доверялся мнению управляющего канцелярией Константина Нестеровского (к нему мы вернемся чуть ниже). Опасаясь, что изменения приведут к переходу земли в руки бухарских евреев, что, в свою очередь, станет препятствием для русских переселенцев, покровительствовавший им тогда Гродеков вернул кауфманский запрет о переходе земли, издав специальный циркуляр в марте 1884 года, в период своего временного пребывания на должности генерал-губернатора.

Этой своей временной должностью он воспользовался и для распространения на бухарскоподданных евреев упомянутых ранее мер Кауфмана против перехода земель в руки индусов. Согласно нововведению, евреям данной категории запрещалось не только приобретать недвижимость, в том числе и за долги по искам, но и принимать ее в залог и даже в аренду. Вследствие этого циркуляра многие мусульмане, получившие от бухарскоподданных евреев товары в кредит под залог недвижимости, прекратили выплаты. В сентябре 1884 года, спустя несколько месяцев после приезда в край нового генерал-губернатора Николая Розенбаха (занимал должность до 1889 года), Николай Гродеков известил его письмом о своих мерах и причинах их принятия.

Признавая циркуляр вредным, молодой тогда дипломатический чиновник для связи с соседними странами при туркестанском генерал-губернаторе (а впоследствии один из самых авторитетных российских дипломатов и сенатор) Николай Чарыков стал доказывать новому генерал-губернатору, что среди бухарскоподданных евреев есть много полезных торговцев. Касаясь обвинения их в ростовщичестве, Чарыков советовал в каждом случае проверять, возник ли долг в результате торговой сделки или вследствие займа под проценты. Для эффективности таких проверок он рекомендовал предложить евреям этой категории выбрать своих наблюдателей.

Впрочем, как справедливо заметил производивший в 1908–1909 годах ревизию граф Константин Пален, в Туркестане многие решения зависели не от начальника края, а от управляющего канцелярией, рассылавшего запросы разным местным и центральным администраторам и зачастую предрешавшего их ответы изложением собственного мнения. Пален, очевидно, имел в виду именно Константина Нестеровского, возглавлявшего канцелярию края в 1883–1899 годах. Выходец из духовного сословия, Нестеровский в своих докладах тенденциозно интерпретировал права бухарских евреев. В феврале 1885 года он представил доклад, в котором, «позабыв» упомянуть релевантные статьи договора с Бухарой, делал вывод, что бухарскоподданные евреи за пределами черты оседлости не могут владеть никаким недвижимым имуществом больше шестимесячного срока. Искажая смысл их «туземных» привилегий, Нестеровский указывал, что на бухарских евреев с туземным статусом должны распространяться «Временные правила» 1882 года – о запрещении евреям в черте оседлости приобретать недвижимое имущество за пределами городов и местечек.

Под влиянием этого доклада Розенбах согласился с циркуляром Гродекова, внеся в него дополнение о распространении на бухарскоподданных евреев общеимперского закона о продаже в течение шестимесячного срока недвижимого имущества, полученного по искам в местностях, где им запрещено постоянное пребывание. Новому генерал-губернатору также пришлось по душе предложение Нестеровского о лишении туземных евреев права приобретения недвижимости за пределами городов. Более того, в ответном письме Чарыкову Розенбах написал и о невозможности дальше считать селения Туркестанского края местом постоянной оседлости туземных евреев с предоставлением им права на приобретение недвижимости.

Так в Туркестанском крае впервые по отношению к бухарским евреям была нарушена статья 12-я мирного договора с Бухарой, предусматривавшая право на приобретение недвижимости в России за всеми без исключения бухарскими подданными. Гродеков об этой статье хорошо знал, но был убежден, что в договоре не имелись в виду бесправные в эмирате евреи. На данном основании в сентябре 1886 года он объявил генерал-губернатору, что не только не разрешает евреям – бухарским подданным приобретать недвижимость, но даже приостанавливает выдачу им разрешений на жительство в подвластной ему области. Тем самым он нарушил и статью 11 этого же договора, предусматривавшую право за всеми бухарскими подданными проживать в России и заниматься любыми законными промыслами и ремеслами.

Став первым начальником образованного в январе 1886 года Политического агентства в Бухаре, Чарыков 6 октября того же года, отвечая Розенбаху по поводу запрета бухарскоподданным евреям приезжать в край, указал, что такая мера затруднит постепенное срастание эмирата с Туркестаном. Сам противник аннексии Бухары, Чарыков все же не преминул сыграть на этой чувствительной струне Военного министерства, подчеркнув, что ограничение данной категории бухарских евреев в правах в силу предстоявшего присоединения эмирата будет иметь временный характер и вызовет только озлобление. На этом основании он рекомендовал уравнять их в правах с туземными евреями. Предостерегал он и от попутного нанесения ущерба русским фабрикантам, поскольку считал евреев, о которых шла речь, самыми предприимчивыми купцами среди туземного торгового населения. Также Чарыков отмечал важное место бухарскоподданных евреев в имперской колониальной политике, считая их распространителями русских товаров на среднеазиатских рынках и самой лояльной к русской власти частью коренного населения.

На этот раз Розенбах уже прислушался к мнению дипломата и отменил циркуляр Гродекова. Вследствие твердой и аргументированной позиции Чарыкова не получила никакого продолжения и инициатива Нестеровского по отмене права туземных евреев на приобретение недвижимости в сельской местности. Хотя Розенбах в 1886 году и добился внесения ряда изменений (среди них – образование Самаркандской области и учреждение Ферганского ирригационного управления) в рамках разработанного графом Николаем Игнатьевым нового проекта Положения об управлении Туркестанского края, никто не нашел нужным вводить какие-либо ограничения для туземных евреев.

Это Положение об управлении Туркестанского края, изданное в начале 1887 года, преследовало цель ускорить слияние края с Внутренней Россией путем постепенного распространения в недавно завоеванной колонии общих российских законов. В результате в Туркестане на разных уровнях управления можно было встретить множество военных чиновников, недовольных новым Положением, поскольку оно урезало их самостоятельность. С одной стороны, оно бюрократически задерживало решение многих административных вопросов, а с другой – освобождало военных чиновников от ряда обязанностей и в какой-то мере делало их деятельность подконтрольной другим учреждениям. Приехавший в 1892 году в Туркестан русский путешественник Евгений Марков, отец Николая Маркова – председателя Главного совета черносотенного Союза русского народа, записал жалобы некоторых офицеров-старожилов на распространение на край общероссийских судебных уставов. Если раньше уездные начальники своей волей могли арестовывать туземцев на семь дней или штрафовать их на 15 рублей, то после выхода Положения такие наказания стали обжаловаться. Вслед за офицерами Марков возмущался решениями приехавших «с Невского проспекта» молодых юристов и опасался, что все достижения по воспитанию «кровожадных азиатов» будут утрачены.

Юлия Головнина, путешествовавшая по краю в 1898 году, тоже сетовала на последствия введения нового Положения, выразившиеся в падении авторитета должностных лиц. Сарты уже не вставали и не кланялись во время визита губернатора на базар, как это было в кауфманские времена. Уездного начальника не уважали, поскольку туземную администрацию он больше не назначал – теперь она выбиралась, о чем мы поговорим позже. Теперь он уже не мог судить и одаривать подвластное ему население. Жалованье его сократили. Вне сомнения, эти выводы были написаны под впечатлением всего рассказанного ей – например, сырдарьинским военным губернатором Николаем Корольковым, на даче которого писательница останавливалась.

Точно такие же сетования мы встречаем и у Алексея Куропаткина в его книге «Задачи русской армии». Особое возмущение Куропаткина вызвало предоставленное судебным учреждениям право отменять какие бы то ни было решения военной администрации. Курьезно утверждение Куропаткина об отсутствии злоупотреблений среди чиновников уездной администрации Закаспийской области, за которыми была сохранена сильная власть благодаря его же усилиям на посту военного губернатора в 1890–1898 годах и позже, в 1898–1904 годах, на должности военного министра. Дело в том, что во время написания указанной книги, изданной в 1910 году, еще не были известны выводы ревизии Палена, обнаружившей именно в этой области самую большую коррупцию и незаконное применение силы к местному населению.

Для распространения на Туркестан общеимперских законов в Положение была также введена статья 262-я, запрещавшая приобретение недвижимых имуществ иностранными подданными и «лицами нехристианских вероисповеданий». Исключение делалось для туземцев края и соседних с ним государств, под которыми подразумевались, прежде всего, зависимые от России Бухара и Хива. С юридической точки зрения это исключение давало право приобретать недвижимые имущества в Туркестане не только бухарским евреям, имевшим статус туземцев, но и евреям соседних государств, туземцами которых, в российских дефинициях того времени, они фактически являлись. Однако часть туркестанских чиновников, малознакомых со спецификой законодательства в отношении бухарских евреев, стали к этому времени видеть в них в первую очередь не туземцев, а бесправных по русскому законодательству евреев. Поэтому с выходом Положения судебные чиновники начали отказывать бухарским евреям обеих вышеназванных категорий в праве приобретения недвижимости.

Возмущенные отменой прежнего права, бухарские евреи обратились в середине 1887 года с жалобами к генерал-губернатору и министру финансов. Их вопрос был обсужден в октябре того же года на заседании Совета генерал-губернатора, напомню – органа, имевшего право законодательного почина в вопросах, связанных с практикой управления краем. Хотя большинство членов Совета высказались за разрешение приобретения недвижимости всеми бухарскими евреями на том основании, что они туземцы, окончательное решение вопроса предпочли передать на рассмотрение центральной администрации.

Через несколько месяцев туркестанская администрация запросила по этому поводу мнение военного министра Петра Ванновского (занимавшего должность в 1881–1898 годах). Военное министерство давно не устраивали как широкие права, которыми пользовались бухарские евреи, так и либеральный подход к последним со стороны местной администрации. Ванновский был широко известен своей юдофобской позицией. Она была настолько заметна, что издатели вышедшей в 1906–1913 годах Еврейской энциклопедии сочли нужным отвести ему отдельную статью, чего не удостоились другие министры того правительства. Назначенный на должность военного министра, в том числе для «замораживания» прежней поэтапной политики либерализации еврейского вопроса, Ванновский не разочаровал реакционный лагерь. Уже в 1882 году он стал ограничивать численность евреев – военных врачей и фельдшеров 5 % от общего количества медиков в армии. Такое же ограничение вводилось и для студентов-евреев в Военно-медицинской академии. Эта норма послужила в 1887 году прецедентом для введения в России ограничений и в гражданских высших и средних учебных заведениях.

Затем Ванновский запретил евреям-солдатам служить в пограничных и морских войсках, в жандармерии, а также минерами, писарями и денщиками, за исключением службы при медицинских офицерах – единоверцах. Доля евреев в музыкальных командах не должна была превышать трети, а на должности капельмейстеров евреев назначать вообще запрещалось. С 1887 года вольноопределяющимся евреям было запрещено сдавать экзамен на получение офицерского звания. В 1888 году Ванновский издал секретное расписание, утвержденное затем императором, в котором католикам и даже православным, женатым на католичках, запрещалось занимать более 20 % офицерских и чиновничьих должностей в войсках западных губерний. Что касается мусульман, то они не допускались к занятию таких должностей по всей России, за исключением Кавказа и Туркестана, где им разрешалось занимать 30 % административно-полицейских должностей. Согласно этому же расписанию евреи вообще не допускались к таким должностям во всех войсках, за исключением медицинских вакансий. В 1892 году было узаконено предложение Ванновского о запрете евреям селиться и приобретать недвижимость в Терской и Кубанской областях, хотя из-за опасения стеснить в какой-то мере казаков или навредить развитию этих областей предусматривалось исключение для лиц с высшим образованием (в первую очередь, с медицинским) и некоторых других узких категорий евреев.

Более того, Ванновский стал одним из приверженцев смены традиционного антииудейского подхода на антиеврейский, крупнейшим идеологом которой был славянофильский публицист Иван Аксаков. Он и его сторонники пропагандировали опиравшуюся на расовый подход националистическую концепцию и резко выступали против прежнего государственного дискурса слияния евреев с русским населением. Царская семья и высшая аристократия симпатизировали новому течению, что нашло отражение в законодательстве. К ограничениям, обусловленным религиозным антисемитизмом, стали добавляться новые, расовые. Как одно из проявлений этой замены следует рассматривать инициированное Ванновским в 1893 году запрещение евреям носить в бытовом общении имена, отличные от тех, под которыми они были записаны при рождении. Использование евреями христианских имен не нравилось ему из-за вытекавших отсюда ошибок в их этнической идентификации. К слову, в том же году в России был принят закон о хедерах, направленный уже не на ассимиляцию, а на изоляцию еврейского населения. Под угрозой тюремного наказания владельцам хедеров запрещалось преподавать русский язык и общеобразовательные предметы. В 1892 году евреям было запрещено также отдыхать на Рижском взморье, одесском и крымском побережьях, а в 1895 году – лечиться в Донской, Кубанской и Терской областях.

В предвоенные годы этот расовый национализм правящей элиты особенно усилился. Еще в конце 1904 года главный начальник военно-учебных заведений великий князь Константин Романов стал инициатором проекта воспрещения зачислять в военные училища евреев, принявших христианство в юношеском возрасте. Но тогда проект был отозван Военным министерством – из-за того, что не был единогласно одобрен обсуждавшими его членами Государственного совета, а министерство, видимо, опасалось, что проволочка может привлечь внимание либеральной общественности в тот кризисный период. Позже, в мае 1910 года, в условиях стабилизации, царь запретил допускать евреев – вне зависимости от их религиозной принадлежности – к экзаменам на звание офицера. Спустя два года Главный штаб распространил все ограничительные меры против иудеев на евреев всех конфессий. В марте 1913 года император утвердил постановление Военного совета, согласно которому в Военно-медицинскую академию запрещалось принимать сыновей и даже внуков христиан, родившихся иудеями. Согласно инструкциям за 1914 год при представлении нижних чинов к званию прапорщика запаса предписывалось выяснять их национальность, не допуская к представлению не только евреев, принявших христианство, но и сыновей и даже внуков лиц мужского и женского пола, «родившихся в иудейской вере». Другие министерства значительно отставали от Военного в узаконении расового антисемитизма, но и они подстраивались под новый дискурс. В 1910 году Министерство путей сообщения запретило принимать на работу инородцев, с тем чтобы их доля была сокращена до 10 %. При этом специально оговаривалось, что под инородцами имеются в виду и православные евреи.

Мы подробно рассмотрели антиеврейские законодательные инициативы Ванновского, чтобы понять, в чьем ведении оказались бухарские евреи Туркестанского края. Следует также добавить, что он яро придерживался централистской модели колонизации Средней Азии и был сторонником территориальной экспансии по отношению не только к Бухаре, но и к Афганистану. В первые годы управления Военным министерством у Ванновского, занятого осуществлением более широких преобразований, не доходили руки до бухарских евреев. Но вот в 1888 году под влиянием совершенно фантастических сведений в одном из рапортов – о том, что численность бухарских евреев в Туркестане уже в 1881 году достигла 15 тыс. человек, – он предложил Государственному совету, сохранив за евреями – обладателями туземного статуса право на приобретение недвижимости, запретить владеть ею их единоверцам – бухарским подданным. Эта инициатива, выдвинутая в то время, когда, по мнению Гейнца-Дитриха Лёве, законодательные гонения на евреев в России достигли апогея, сразу получила одобрение Совета на заседании 22 апреля 1889 года. Было решено подчинить бухарскоподданных евреев действию общих положений о приобретении недвижимых имуществ в России иностранными евреями. Что касается туземных евреев, то на том же заседании было отмечено: поскольку они проживали в крае до завоевания, «стеснять дальнейшее их пребывание в этой местности не входило в виды правительства, ибо сказанные инородцы, мало отличные от остального туземного населения, чужды особенностей еврейского племени, вызвавших суровое к нему отношение законодательства». Одновременно Государственный совет пояснил статью 262 Положения об управлении Туркестанского края определением, что под туземцами «следует понимать также и евреев, водворившихся с незапамятных времен в этом крае, равно как происходящее от них потомство». Оба этих заключения в мае 1889 года были утверждены императором и вошли в качестве примечаний к этой статье в последующие редакции Положения.

Формулировка «водворившиеся с незапамятных времен» была нечеткой и на практике вызывала множество разногласий. Поэтому через два года Военное министерство было вынуждено разъяснить, что туземцами признаются евреи, найденные на месте при занятии края. Таким же образом объяснил данную формулировку в том же году и Сенат – в указе Сырдарьинскому областному суду. В 1899 году в определении Сената по делу Ачильды Календарева к этому разъяснению было сделано важное добавление: что туземцами считаются и те евреи, которые хотя и не находились на месте при занятии края, но раньше там поселились (поселились они сами или их предки).

Даже после принятия этих поправок к Положению бухарские евреи – иностранные подданные продолжали занимать привилегированную позицию по сравнению с остальными иностранными евреями, поскольку сохраняли надежду добиться согласия министерств на приобретение ими недвижимости в Туркестане. С другой стороны, им было гораздо проще завладеть недвижимостью, используя юридическую некомпетентность и взяточничество народных судей. К 1891 году в Ферганской области из 119 недвижимых владений, имевшихся у бухарских евреев всех категорий, двадцать семь (т. е. 29,4 %) принадлежали подданным Бухары. В этой связи генерал-губернатор Александр Вревский в январе 1892 года предупредил военных губернаторов, что евреи, прибывшие из Бухары, начинают приобретать в Туркестане недвижимость, записывая ее на подставных лиц.

Впрочем, это предостережение не принесло существенных перемен, и в 1902 году у евреев данной категории вновь обнаружили незаконно приобретенную недвижимость. А потому очередной туркестанский генерал-губернатор, Николай Иванов, отдал циркулярное распоряжение о предъявлении к этим евреям судебных исков. Но туркестанские чиновники, отличавшиеся от чиновников остальных губерний сильной перегруженностью работой, не смогли немедленно исполнить это распоряжение, другой же генерал-губернатор – Деан Субботич (находившийся в должности в 1905–1906 годах) – в сентябре 1906 года секретным распоряжением и вовсе отменил его действие, так как в тот период намечались отмена ограничительных законов в отношении евреев и пересмотр упомянутых пунктов статьи 262-й.

Хорошая иллюстрация к этому вопросу – ситуация, которая сложилась тогда в Самаркандской области. Несмотря на последовавший в 1903 году специальный запрет утверждать сделки о приобретении недвижимости бухарскоподданными евреями, в 1911 году у них было выявлено – только в Самарканде – двадцать земельных участков с домами. Они были приобретены с помощью адвокатов через знакомых и родственников, имевших статус туземцев, о чем стало известно местной администрации. Бухарский еврей Сулейман Сахаров в воспоминаниях описал, как, будучи подданным Бухары, в обход закона приобрел в Самарканде дом. Присяжный поверенный Н.А. Самойлов в 1913 году обращался в канцелярию генерал-губернатора с жалобой в адрес туземных евреев, на чьи имена приобретали недвижимость бухарскоподданные евреи.

В марте 1891 года вышел императорский указ о разрешении евреям из стран, в которых имелись русские консульства или дипломатические агентства, приезжать в Россию по национальным паспортам с консульскими визами. Евреи из прочих стран должны были по-прежнему добиваться разрешения Министерства внутренних дел. Так как в Бухаре в то время уже действовало дипломатическое агентство, евреи эмирата получили право на льготный въезд в Россию. Им даже разрешалось приезжать в Закаспийскую область, Туркестанский и Оренбургский края без консульских виз. В этом случае для въезда во внутренние российские губернии они должны были получать разрешение министра внутренних дел через губернатора соответствующей области. Для торговли же во внутренних губерниях бухарские евреи этой категории должны были получать шестимесячные разрешения Министерств финансов, внутренних и иностранных дел.

Также, в отличие от своих собратьев, обладавших туземным статусом, бухарскоподданные евреи оказались по новому законодательству лишены прежних прав производить и продавать алкогольные напитки в российских пределах. Но и туземным евреям неоднократно приходилось отстаивать эти права, предоставленные им во времена Кауфмана.

 

2. Права бухарских евреев на производство и продажу алкогольных напитков

Бухарские евреи издавна занимались производством алкогольных напитков. Об этом их занятии до русского завоевания сообщали многие путешественники, посещавшие Среднюю Азию: Тимофей Бурнашев, Василий Будрин, Эдвард Эверсман, Николай Ханыков, Николай Игнатьев, Джозеф Вольф, Василий Радлов и др. Некоторым качество их алкогольных напитков нравилось, а некоторым – напротив.

Запрещенные исламом к употреблению, алкогольные напитки тайно покупались у евреев мусульманами. Очевидно, эта продажа приносила значительные доходы, потому что бухарские евреи продолжали заниматься ею, невзирая на жесткие наказания, которым подвергались в случае поимки. Временами евреям запрещалась продажа алкогольных напитков кому бы то ни было. Когда в 1820 году властям стало известно, что один бухарский еврей продал водку прибывшим христианам-казакам из экспедиции Негри, он был наказан шестьюдесятью ударами плетью и большим штрафом – в 150 тилля. Сообщая об этом, Мейендорф добавляет, что семьдесят пять ударов плетью были равнозначны смертному приговору.

После распространения русского протектората на среднеазиатские ханства положение изменилось мало. Но в 1889 году по инициативе Чарыкова русская центральная администрация, опасаясь вызвать недовольство исламского духовенства, издала указ, запрещавший туземцам, как бухарским евреям, так и мусульманам, продавать крепкие напитки мусульманам в русских поселениях на территории эмирата. Указ был направлен против бухарских евреев, так как они были единственными туземцами, занимавшимися производством и продажей таких напитков. В результате торговавшие алкогольными напитками христиане получили на эту торговлю монополию, что, по-видимому, не было целью указа.

На остальной территории эмирата у бухарских евреев к началу XX века имелись заводики по производству алкогольных напитков в городах Бухаре, Гиссаре, Карши, Кермине, Шахрисябзе, Ширабаде, а также в кишлаке Дюшамбе (ныне – город Душанбе, столица Таджикистана). Разрешения на такое производство давались бухарским евреям за плату мусульманскими властями.

Что касается Туркестана, то здесь – в результате открытия в крае винокуренных заводов русскими купцами и ввоза винно-водочной продукции из Европейской России – большинство бухарско-еврейских производителей были вынуждены закрыть свои производства. Лишь некоторые из них открыли новые или модернизировали старые винокуренные заводы, переняв русскую технологию производства алкогольных напитков. Первым из таких предпринимателей был уже известный нам Пинхас Абдурахманов (см. примечания к третьему разделу первой главы). В Ташкенте до русского завоевания ему принадлежали два маленьких винокуренных завода, а в 1868 году он открыл третий завод – уже в русской части города. Этот последний завод был крупнее и отличался более высокой технологией приготовления напитков. Оборудование для него Абдурахманов купил сам, в Москве. К середине 1870-х годов этот завод был самым мелким из пяти винокуренных заводов, действовавших в городе.

В 1874 году по инициативе министра внутренних дел Александра Тимашева был принят закон, по которому евреям вне черты оседлости запрещалась питейная торговля. Руководствуясь им, департамент неокладных сборов (орган Министерства финансов по управлению косвенными налогами – акцизами и канцелярскими сборами) в декабре того же года отказал Абдурахманову в выдаче документов на дальнейшее производство алкогольных напитков и штучную торговлю. Он оказался в трудном положении, так как все средства были вложены в производство. Лишь благодаря вмешательству министра финансов была дана отсрочка. В ноябре 1875 года общее правление Сырдарьинской области на основании того, что Абдурахманов – бухарский еврей, хотя и уже вступивший в русское подданство, согласилось уравнять его в правах на питейную торговлю с туземными евреями.

В то время местные власти как раз занимались обсуждением права туземных евреев на питейную торговлю. Обсуждение увенчалось в 1876 году постановлением Кауфмана о предоставлении им прав христианских подданных в отношении винокурения и торговли крепкими напитками. После смерти Кауфмана в 1882 году даже толерантные к евреям генерал-губернаторы не могли противостоять юдофобской внутренней политике центральной администрации в этом вопросе. Большинство же туркестанских администраторов оказывали протекцию русским купцам, которым это производство представлялось наиболее выгодным. Начальник Зеравшанского округа (составившего после административного преобразования основную часть Самаркандской области) писал в 1884 году, что русские купцы занимаются только винокурением, пивоварением и виноделием.

В конце мая 1882 года на должность генерал-губернатора был назначен уже встречавшийся нам в этой книге Михаил Черняев (занимал должность до 1884 года). Своим назначением он был обязан панславянским консервативным кругам, желавшим очистить от милютинской либеральной креатуры не только само Военное министерство, но и подчиненные ему ведомства. Черняев, ненавидевший «западников» Милютина и его соратника Кауфмана, искоренял в Туркестане все, что было так или иначе связано с именем последнего. В историю края он вошел как своенравный администратор, закрывший Ташкентскую библиотеку, сельскохозяйственные опытные питомники и селекционные теплицы. Централист в среднеазиатском проекте, Черняев предлагал захватить весь Бухарский эмират. Все же Петербург решил повременить с этим захватом.

На церемонии по случаю первого приезда Черняева в край бухарские евреи постарались его задобрить. Они преподнесли ему богато вытканный узорами шелковый ковер. Вероятно, это был самый дорогой подарок, полученный им в ходе данной церемонии (во время таких встреч по туркестанской традиции новых генерал-губернаторов приветствовали по очереди разные депутации от этнических и общественных групп). Но вряд ли этот подарок оказал воздействие на отношение нового генерал-губернатора к бухарским евреям, в которых Черняев, как и в середине 1860-х годов, мог видеть полезную для колонизации часть населения. На фоне нового подхода к бухарским евреям со стороны Военного министерства некоторые направленные против них черняевские ограничительные меры можно назвать скорее умеренными.

С начала 1883 года к бухарским евреям начали применять общее постановление Комитета министров от 3 мая 1882 года, согласно которому торговля алкогольными напитками разрешалась евреям лишь в собственных домах, расположенных на собственной земле и приобретенных до издания этого постановления. Рафаил Ильясов и Амин (Беньямин) Абрамов, имевшие в то время по одному винно-водочному заводу в наемных помещениях туземной части Самарканда, в результате применения к ним этого положения лишились возможности продолжать свое производство. Ссылаясь на решение Кауфмана, они попросили позволить им осуществлять продажу вина в наемных домах. Но Черняев отказал просителям, одновременно запретив выдавать всем туземным евреям патенты на винокурение до предъявления ими купчих крепостей на дома под магазины.

Оба предпринимателя были вынуждены срочно приобрести помещения, а Абрамов в августе 1883 года захотел также открыть и ренсковый (винный) погреб в Катта-Кургане, в заранее купленном для этой цели доме. Не обращая внимания на указанные приобретения, Черняев собирался подтвердить запрещение, так как в постановлении разрешение обуславливалось владением этой недвижимостью до мая 1882 года. Лишь благодаря заступничеству начальника Зеравшанского округа Иванова, заявившего, что новое сенатское разъяснение от 22 декабря 1882 года позволяет евреям продавать вина в своих домах, Ильясову и Абрамову было разрешено возобновить продажу вина в крае. При этом, несмотря на то что сенатское разъяснение не содержало исключений для евреев вне черты оседлости, Черняев придерживался более жесткой линии в отношении ашкеназских евреев. Когда через неделю после указанного разрешения, в ноябре 1883 года, соответствующую просьбу подал домовладелец отставной унтер-офицер Ицхак Капелюш, Черняев отказал ему на основании кауфманского циркуляра 1876 года, разрешавшего винокурение только туземным евреям.

Здесь уместно указать на черняевский репрессивный подход и к другим евреям – к так называемым николаевским солдатам. Прослужив по двадцать пять лет и более в армии, несколько десятков из них поселились в Туркестане, пользуясь правом повсеместного жительства в империи. Закладывая в шести километрах от Ташкента русское поселение Никольское, Кауфман наделил там двести отставных солдат землей и пособием в 200 рублей, с тем чтобы они построили дома и занялись земледелием. Среди них было двадцать пять евреев. Когда же на смену Кауфману прибыл Черняев, он распорядился выселить оттуда евреев, отобрав у них землю, пособия и дома. Большинство евреев еще не успели достроить свои дома. Получив незначительную компенсацию, выселенные бывшие солдаты уехали. Лишь один из-за своей бедности категорически отказывался переезжать. В ходе бюрократических процедур его выселение затянулось. А прибывший вместо Черняева Розенбах в 1885 году на ходатайство солдата великодушно и как бы в упрек предшественнику ответил: «Я убежден, что ты действительно служил в рядах войск так же, как и прочие солдаты, поэтому я прикажу выдать тебе все, что следует, и сверх того вознагражу».

К 1893 году в результате ограничительных толкований законов, положений и циркуляров Илья-Хаим Ильясов и Амин Абрамов оставались единственными евреями, занимавшимися промышленным производством алкогольных напитков и их продажей в Самаркандской области. Им принадлежали два из четырех действовавших тогда винокуренных заводов в Самарканде. На заводе Абрамова производилось продукции на 38,6 тыс. рублей, а на заводе Ильясова – на 20,8 тыс. рублей в год. Оба держали в Самарканде, а Абрамов – еще и в Катта-Кургане, по одному ренсковому погребу. Что касается других городов, то в Ташкенте до самого начала XX века держал винокуренный завод Израиль Пинхасов, сын Пинхаса Абдурахманова. Во второй половине 1890-х годов мелкой продажей красного вина, видимо собственного производства, занимался Рафаил Сизанаев в лавке на базаре в Коканде.

Для законодательного закрепления сложившейся туркестанской практики министр финансов Иван Вышнеградский в апреле 1888 года провел специальное постановление, разрешавшее туземным евреям свободное занятие винокурением. Недовольный этим решением, генерал-губернатор Александр Вревский в 1893 году попытался добиться запрета открытия новых алкогольных заводов бухарскими евреями всех категорий. Как и Черняев, он руководствовался соображениями протекционизма по отношению к русским промышленникам, ведь алкогольное производство оставалось одним из самых доходных. Так, в то время в Ташкенте производительность трех винокуренных, четырех винодельных, одного водочного и четырех пивных заводов составляла в финансовом исчислении почти треть от общей производительности всех 568 промышленных предприятий и мастерских города.

Но Вревский своего не добился. Вышедшие в 1901 и 1906 годах уставы об акцизных сборах разрешали производство и продажу крепких напитков бухарским евреям с туземным статусом в трех коренных областях Туркестанского края. Среди евреев представители данной категории стали единственными, кто получил такое разрешение за пределами черты еврейской оседлости. В 1904 году этим правом еще воспользовался богатейший в Ташкенте туземный еврей Юсуф (Йосеф в бухарско-еврейских источниках) Давыдов – он купил у другого крупного ташкентского предпринимателя, Александра Громова, пивоваренный завод. В течение нескольких последующих лет по всему городу были установлены десятки давыдовских пивных ларьков. Завод стал крупнейшим из четырех ташкентских пивоваренных предприятий, производя 40 % всего потребляемого в городе пива.

В начале XX века на туркестанский рынок вышли винокуренные заводы Центральной России. В Самарканде не смогли выдержать конкуренции и закрылись два из четырех винокуренных заводов, и в том числе – принадлежавший сыновьям Ильясова. Владельцы двух оставшихся предприятий были вынуждены их переоборудовать. Согласно свидетельству одного из потомков Абрамова, тогда на их винокуренном заводе была установлена новая французская разливочная линия. Это мало помогло, и возросшая конкуренция привела к сокращению производимой заводом продукции. К 1912 году сыновья Абрамова производили вина меньше, чем за двадцать лет до того. Конкуренцию Абрамовым составил и открывшийся к тому времени в туземной части города коньячный завод других туземных евреев – братьев Пинхаса и Риби Алишаевых.

Алкогольные напитки для собственных нужд бухарские евреи изготавливали и домашним способом. Русское законодательство разрешало евреям производить – без уплаты акцизных сборов – в местах их постоянного проживания изюмное вино, используемое для религиозных целей. На этом основании туземные евреи Ташкента и Коканда в 1876 году получили разрешение производить изюмное вино. Они обязались не продавать этого вина – согласно требованиям акцизного управления. Но, несмотря на обязательство, в том же году бухарские евреи Коканда начали продавать алкогольные напитки и даже составили конкуренцию торговцам, платящим акцизные налоги. Те пожаловались начальнику города, в результате чего была обнаружена тайная выгонка вина во многих домах. Инспекторы акцизного ведомства конфисковали вино и оборудование, а нескольких лиц оштрафовали. Еще суровее был наказан за подобное нарушение один из бухарских евреев в Ташкенте в 1890 году: за несоблюдение правил о винокурении и продаже вина он был посажен в городскую тюрьму. Наряду с этим многие туземные евреи производили вино только для своих нужд. Например, в богатой семье ташкентских купцов Давыдовых к празднику Песах в 1894 году водка была приобретена на заводе Амина Абрамова в Самарканде, а красное вино – приготовлено домашним способом.

К аналогичным просьбам бухарскоподданных евреев, проживавших в крае, власти относились не так благосклонно. В 1877 году было отказано в просьбе о разрешении производить вино для религиозных нужд одному из них – проживавшему в Коканде Ниязу Календареву. A конец XIX века готовил им новые ограничения.

 

3. На пути дальнейшего ограничения прав бухарских евреев

В 1889 году в дополнение к статье 12 Положения об управлении Туркестанского края Сенат предоставил генерал-губернатору право принимать в русское подданство бухарских евреев, что прежде входило в компетенцию оренбургского генерал-губернатора, а после упразднения в 1885 году Оренбургской губернии перешло в компетенцию министра внутренних дел. В 1890 году было разъяснено, что принимать в русское подданство бухарских евреев можно только при условии вступления их в первую или вторую купеческую гильдию пограничных городов Туркестанского и бывшего Оренбургского краев, за исключением городов Иргиза, Тургая, Актюбинска и Темира. В этих последних городах власть стремилась усилить русское присутствие. Поэтому к ним, кроме евреев, запрещалось приписывать также «татар, башкир и вообще азиатских выходцев». Одновременно приписавшихся к этим городам русских купцов обязывали проживать по месту приписки постоянно и предоставляли им взамен различные льготы в течение пятнадцати лет. Что же касается права торговли во внутренних российских городах, то на их территории бухарские евреи, вступившие в русское подданство, попадали под действие общих ограничительных законов о российских евреях.

В Туркестане эта категория евреев долгое время пользовалась правом свободной и повсеместной торговли. Но в 1890 году начальник одного из отделений Туркестанской казеннoй палаты, Сергей Петровский, опасаясь, что вступившие в русское подданство бухарские евреи составят конкуренцию местным торговцам-мусульманам и остановят «только что зарождающуюся в крае русскую торговлю», предложил ограничить их в торговых правах. Ухватившись за эту инициативу, военный министр Ванновский запретил евреям данной категории свободную торговлю по всему краю начиная с 1893 года. За ними сохранялось право торговли и постоянного проживания лишь в городах первоначальной приписки. Согласно русскому законодательству, евреи имели право приобретать недвижимое имущество лишь в тех местах, где им разрешалось постоянное проживание. Распоряжение Ванновского сильно ограничило торговую деятельность евреев указанной категории. Некоторые ретивые местные администраторы начали руководствоваться им, не дожидаясь его вступления в силу. Уже в январе 1892 года было отказано в приобретении недвижимости в других местах Ферганской долины приписанному к Коканду Хаиму Вадьяеву – одному из крупнейших купцов края. Сетуя на распоряжение Ванновского, ташкентский купец Ачильды Календарев указывал в прошении, что его правовое положение после вступления в русское подданство стало еще хуже, чем было до того.

Для смягчения коммерческого ущерба министр финансов в апреле 1892 года добился от Военного министерства отсрочки вступления данного ограничения в действие – до 1896 года. Затем оно было введено. Причем напрасными оказались опасения Куропаткина, что судебная власть будет ограничивать административную. Об этом свидетельствует основанный на распоряжении Ванновского отказ Сырдарьинского областного суда от 1901 года предоставить приписанной к Ташкенту фирме братьев Боруховых право приобретения недвижимости в Ташкентском уезде. Циркулярный, а не законодательный характер распоряжения Ванновского давал надежду купцу первой гильдии Ицхаку Борухову на пересмотр этого вопроса. Но судебный департамент Сената, рассматривая его жалобу, признал отказ правильным.

В начале 1902 года фирме Боруховых было отказано в праве свободного предпринимательства и в других городах империи. Тем не менее в августе того же года Министерства внутренних и иностранных дел пересмотрели это решение – из-за прошений тринадцати крупных текстильных фабрикантов Нижнего Новгорода, Лодзи и Центрального (Московского) промышленного района, общий торговый оборот (суммарный объем продаж) которых с братьями Боруховыми достигал 1,5 млн рублей в год. В конце 1902 года братьям Боруховым удалось доказать областному правлению Сырдарьинской области, что их отец, казалинский торговец Борух Джианов, проживал на территории края до русского завоевания, вследствие чего они были признаны туземными евреями.

В 1905 году уже сын Хаима Вадьяева, Якуб, пожаловался в Сенат на распоряжение Ванновского, на основании которого ему, приписанному к Ошу купцу, не позволяли приобретать недвижимость в Коканде. И снова Сенат поддержал Ванновского, а в 1913 году даже узаконил его распоряжение. Несмотря на данное ограничение, правовое положение этой категории евреев в крае оставалось более предпочтительным, чем положение ашкеназских евреев – купцов первой гильдии, которые вообще не имели права приобретать недвижимые имущества в Туркестане.

В отличие от бухарских евреев, вступивших в русское подданство, евреи, остававшиеся бухарскоподданными, как было сказано выше, пользовались правом льготного въезда во внутренние российские губернии, а также в Туркестанский край и имели право свободной торговли на территории последнего. Первым из администраторов, обратившим внимание на то, что правовое положение, в котором оказывались бухарские евреи после перехода в русское подданство, становилось хуже прежнего, был Вревский. Желая поощрить переход богатых бухарскоподданных евреев в русское подданство, он попросил в 1891 году Ванновского уравнять в правах евреев – подданных Бухары и бухарских евреев, перешедших в русское подданство, путем расширения прав последних. Но расширение прав какой-либо категории евреев не входило в планы военного министра. Поэтому, соглашаясь с генерал-губернатором в том, что российские подданные не должны в России пользоваться меньшими правами, чем подданные сопредельных государств, тот решил исправить сложившееся правовое неравенство как раз наоборот – путем сокращения прав бухарскоподданных евреев. Его поддержали министры внутренних и иностранных дел. Однако в Министерстве финансов, обычно занимавшем прагматичную позицию в еврейском вопросе, и на этот раз высказались против планировавшегося ограничения. Рассчитывая заблокировать его, представители министерства предложили обсудить данный вопрос на собрании Государственного совета. После этого военный министр внес соответствующее предложение, мотивируя свое отношение к инициативе Вревского общеимперскими соображениями: «…в то время, когда в России стремятся к ограничению прав [евреев], нет никакой надобности расширять эти права на окраинах».

При обсуждении этого вопроса в апреле 1892 года Государственным советом с докладом выступил министр финансов Иван Вышнеградский. Он заявил, что, по собранным его министерством сведениям, бухарские евреи являются основными торговыми партнерами московских фирм, для которых российские среднеазиатские владения и сопредельные с ними государства представляют собой значительный рынок сбыта. Поэтому устранение столь предприимчивых посредников причинило бы крупный ущерб русской промышленности, лишив ее приобретенных рынков. Под впечатлением от этого доклада члены Государственного совета поручили военному министру собрать сведения о численности бухарскоподданных евреев, характере их торговли и величине торговых оборотов, а также о возможности заменить их другими торговцами.

 

4. Экономическое положение бухарских евреев в последней четверти XIX века

В 1870-х годах объем всей торговли Туркестанского края оставался невысоким. Значительный толчок она получила в последнем десятилетии XIX века, что было результатом строительства Закаспийской железной дороги. Начатая строиться в 1880 году, к 1886-му она была доведена до Бухары, к 1888-му – до Самарканда, к 1898-му – до Андижана и, наконец, к 1899 году – до Ташкента. В 1888–1899 годах грузы, перевозимые раньше два – два с половиной месяца на верблюдах, стали доставляться по железной дороге до Каспийского моря. Там их перегружали на пароходы, чтобы после доставки в Астрахань вновь загрузить в вагоны и отправить дальше. Хотя такая доставка из-за необходимости перегружать товары была неудобна, но и она сокращала время их перевозки до сорока дней. Приведенные ниже цифры показывают динамику роста вывоза хлопка во Внутреннюю Россию сразу после начала эксплуатации железной дороги:

1888 год – 873 092 пуда;

1889-й – 1 470 503 пуда;

1890-й – 2 673 267 пудов;

1893-й – 3 588 025пудов.

Как указывалось, сколько-нибудь заметные купцы появились среди бухарских евреев только в первой трети XIX века, а к концу второй трети они уже представляли заметный слой среди купечества крупных среднеазиатских городов. Так, российский востоковед Радлов в 1868 году отмечал, что бухарские евреи уже прибрали к рукам торговлю в Самарканде. На самом деле объем их торговли в первое десятилетие после русского завоевания оставался невысоким. Об этом свидетельствуют сведенные в таблицу 2 данные на 1874 год, которые основаны на сведениях русской администрации о количестве торгового налога, взятого в туземной части Самарканда. Попутно отмечу, что русские власти, хотя и называли этот налог по-старому – закат, но в отличие от прежних властей брали его уже не с товара, а с торгового оборота. В то же время русские власти сохранили размер налога – 2,5 %, но установили такой процент уже не только для мусульман, а для представителей всех конфессий. Использование старого названия «закат» ввело в заблуждение некоторых исследователей, увидевших здесь сохранение прежней налоговой системы. Такое налогообложение использовалось до 1875 года, пока русские власти не заменили этот налог налогом на недвижимость.

Таблица 2

Изменение доли торговых оборотов бухарских евреев всех категорий в общем торговом обороте Самарканда от 1874 к 1892 году

i ЦГА Узбекистана. Ф. 1. Оп. 10. Д. 1406. Л. 2.

ii Там же. Ф. 1. Оп. 18. Д. 14. Л. 27–28; Там же. Ф. 22. Оп. 1. Д. 535. Л. 16–17; Там же. Ф. 717. Оп. 1. Д. 8. Л. 808–809 об. Хотя администраторы в середине 1893 года присылали данные о текущем состоянии годовых оборотов, наверняка в действительности это были сведения о прошедшем 1892 отчетном годе.

Постройка железной дороги позволила бухарско-еврейским предпринимателям, большинство из которых занимались вывозом хлопка и ввозом мануфактуры, значительно увеличить торговые обороты – даже несмотря на то, что новая дорога одновременно расширила и возможности предпринимателей Внутренней России участвовать в торговле с туркестанской колонией. Уже к 1889 году в руки бухарских евреев перешла почти вся торговля шелком-сырцом и значительная часть торговли хлопком в Самаркандской области. Как видно из таблицы 2, почти за двадцать лет относительный показатель участия бухарско-еврейских предпринимателей в торговых оборотах Самарканда возрос на 22,56 %, достигнув около 47,8 % в 1892 году. При этом бухарские евреи (3610 человек) составляли в 1893 году только около 6,5 % от всех жителей города. На усиление бухарских евреев в торговле Самарканда указывает и наличие среди них в 1893–1894 годах двух десятков членов местного отделения Государственного банка. По источникам издававшейся в Асхабаде (ныне – Ашхабад, столица Туркменистана) газеты «Закаспийское обозрение», в Самарканде к 1897 году не осталось ни одного крупного купца-сарта в оптовой мануфактурной торговле – она перешла к бухарским евреям и к оптовым складам, открытым здесь московскими фабрикантами.

Среди самих бухарских евреев Самарканда наблюдалась сильная экономическая дифференциация. Указанные торговые обороты принадлежали в 1892 году 213 семьям, составлявшим примерно 1100 человек, т. е. 30,5 % от всей общины. Остальные занимались ремеслом или жили за счет пожертвований. Но и среди 213 семей торговцев особенно выделялись двадцать пять бухарскоподданных семей, чей суммарный торговый оборот превышал миллион рублей. На долю этих двадцати пяти семей, составлявших менее 3 % от всех бухарско-еврейских семей Самарканда, приходилось 71,7 % общего торгового оборота общины.

На Самарканд в 1892 году приходилось 92,4 % всех торговых оборотов бухарских евреев, торговавших в Самаркандской области, в то время как во всех торговых оборотах области всех торговцев и предпринимателей доля Самарканда составляла 83,1 %. Высокая доля этого города в торговле одноименной области подтверждается данными за 1898 год, согласно которым из 190 крупнейших торговцев области 165 (87 %) проживали в Самарканде.

Хотя, как отмечено в таблице 1, в Самаркандской области в 1899 году проживала почти половина (47,6 %) всех бухарских евреев края, предпринимателям из их числа удавалось совершать гораздо большие торговые обороты в двух других коренных областях Туркестана. Это хорошо видно из таблицы 3, составленной на основе сведений, собранных по указанию Государственного совета.

Таблица 3

Численность бухарско-еврейских предпринимателей и их торговый оборот по трем областям Туркестанского края за 1892 год

Наибольшие торговые обороты были у бухарских евреев в центре возделывания хлопка – в Ферганской области. Среди них особенно выделялся Хаим Вадьяев, который отправлял в Москву хлопок и шелк, а назад ввозил мануфактуру. В 1891 году его торговый оборот достиг миллиона рублей. В Ферганской и Сырдарьинской областях торговлей с оборотами, достигавшими в 1890 году миллиона рублей, занимались также Ишай Рубинов, Юсуф Давыдов и Исаак Борухов. По словам Гродекова, двое последних вышли на такой уровень всего лишь за пять-шесть лет, начав с торговых оборотов в 20 тыс. рублей.

Что касается общей численности наиболее богатого бухарско-еврейского купечества, то о ней можно судить по данным, представленным в таблице 4.

Таблица 4

Численность бухарских евреев – купцов первой и второй гильдий и их торговые обороты в Туркестанском крае в 1892 году

Из таблицы 5 следует, что в 1892 году в общей сумме торговых оборотов бухарских евреев всех категорий в крае львиная доля (70,47 %), так же как и в Самарканде, принадлежала крупным купцам.

На 669 бухарских евреев мелких торговцев приходилось лишь 12,9 % общего годового торгового оборота. В среднем на семью приходилось 2850 рублей годового оборота. Невозможно сказать, какую часть прибыли, полученной с оборота, торговец оставлял на семейные расходы, а какую – вкладывал в покупку нового товара. Учитывая лучшие условия, предоставляемые для оптовых купцов, можно предполагать, что торговцы старались экономить на собственных расходах.

По подданству бухарские евреи – купцы первой и второй гильдий (131 человек) распределялись так: 82 русских подданных и 49 – бухарских. Среди последних было два десятка средних и крупных предпринимателей, годовые торговые обороты которых находились в пределах 300–400 тыс. рублей. Мусульман разных категорий в том же 1892 году в первой и второй купеческих гильдиях было меньше – 123 человека. Что касается православных купцов в Самарканде, то подавляющее их большинство не вели самостоятельную торговлю, а были представителями центральных российских фирм. Поскольку в местной государственной кредитной политике православным купцам отдавалось предпочтение, вряд ли самостоятельных предпринимателей среди них было намного больше тех восьми человек, которые получили в 1893 году разрешения на получение кредитов из Самаркандского отделения Государственного банка. Вообще местная государственная кредитная политика хорошо просматривается по этим же данным. Ведя самую активную предпринимательскую деятельность, бухарские евреи получили лишь 25 %, в то время как русские предприниматели – 10,5 %, а мусульманские – 61 % от всех выданных в том же году 78 кредитов на общую сумму 300 300 рублей. В том числе 3,5 % кредитов получили иностранцы и ашкеназские евреи.

Таблица 5

Доля в общем обороте и усредненный торговый оборот по категориям торговцев – бухарских евреев в Туркестанском крае в 1892 году

Не связанные государственным идеологическим посылом протекции православным купцам в Туркестане, московские фабриканты в 1892 году выдали бухарско-еврейским предпринимателям кредитов на 9 млн рублей. Пользуясь и в дальнейшем в основном московскими кредитами, бухарские евреи обеспечивали в это время стремительный рост своих торговых оборотов. Бухарскоподданные евреи с общим торговым оборотом 10 738 250 рублей в 1892 году (см. табл. 3) достигли оборота 23 млн 860 тыс. рублей к 1898-му. Таким образом, всего за шесть лет их обороты выросли на 222,2 %. И это при том, что численность предпринимателей – бухарских евреев данной категории сократилась за указанное время почти в два раза: с 338 человек до 168. Последнее было следствием доказательства ими своих туземных прав или вступления в русское подданство, как мы увидим в дальнейшем.

Кроме хорошо организованной торговли, о чем подробнее пойдет речь ниже, бухарские евреи были обязаны этим быстрым обогащением и строительству железной дороги, и распространению, особенно с конца 1880-х годов, в Средней Азии американских сортов хлопка (от местных сортов они отличались длинным и тонким волокном, а также большей коробочкой и ее лучшим раскрытием).

Железная дорога намного расширила возможности бухарских евреев путешествовать и посещать города Европы и Палестину. Повышение мобильности способствовало, в свою очередь, расширению их торговых связей. Отражением быстрого обогащения части бухарских евреев в конце 1880-х – начале 1890-х годов стало приобретение ими в 1890-х годах земли в Иерусалиме и строительство там отдельного квартала, о чем я расскажу в последней главе. Стремление закрепиться в Иерусалиме, по-видимому, было обусловлено, с одной стороны, усилившейся в эти годы тенденцией посещать на праздники святые места в Палестине и переселяться в преклонном возрасте туда на постоянное жительство, а с другой – ухудшением правового статуса бухарских евреев во второй половине 1880-х годов и ростом негативного отношения к евреям со стороны мусульман Средней Азии.

 

5. Взаимоотношения между бухарскими евреями и мусульманами

Установление русской власти в крае заметно отразилось на взаимоотношениях местных мусульман и бухарских евреев. Многие мусульмане были недовольны повышением правового статуса бухарских евреев, которое проявлялось в том числе в более свободном, чем ранее, поведении последних. Толстый журнал «Беседа» сообщал в 1872 году, что мусульмане в Самарканде не могли смириться с тем, как бухарский еврей «с забавной гордостью и довольством катил верхом на лошади в цветном халате». Николай Каразин спустя несколько лет, напротив, писал, что евреи и индусы делают все возможное для того, чтобы не оскорблять религиозного чувства мусульманского населения «резким нарушением привычных для него порядков». И далее он отмечал, что в том же Самарканде евреи вовсе не воспользовались внешними проявлениями равноправия, опасаясь за безопасность своих единоверцев в Бухаре. Вполне возможно, он имел в виду только то, что бухарские евреи в Самарканде не стали опоясываться поясом и надевать чалму, а еврейки – снимать паранджу.

Так или иначе, большая часть мусульман со временем смирилась с новым положением бухарских евреев. Наиболее открытыми для межконфессионального диалога оказались те ремесленники и купцы, которые по роду своей деятельности находились в деловых отношениях с евреями. В 1904 году мусульманский купец Анарбай Суфибаев, устраивая в городе Туркестане традиционный той (праздник) по случаю обрезания своего сына и двух внуков, вместе с прочими гостями пригласил на него бухарских евреев, как мужчин, так и женщин. В таких случаях для еврейских гостей обычно приглашались шойхет (резник) и повар-еврей. Бухарские евреи, в свою очередь, тоже приглашали мусульманских гостей на свои праздники, чем также немало способствовали преодолению прежней изоляции.

С другой стороны, с исчезновением правовых ограничений мусульманский обыватель потерял ту моральную компенсацию за свой более низкий, чем у среднего бухарского еврея, экономический уровень, которая была у него до завоевания. Отмена унизительных ограничений значительно поколебалa у мусульманина чувство религиозного превосходства над евреем. Часть мусульман не могло не раздражать усиление бухарских евреев в торговле края. С 1890-х годов бухарские евреи нового поколения уже не скрывали своего богатства, а подчас даже нарочито щеголяли им.

Симха Мошеев (Тажер Н. 1971, иврит, см. раздел Библиография)

О большом разрыве в экономическом положении между бухарскими евреями и мусульманами свидетельствует оценка их недвижимого имущества в Самарканде на 1893 год. Если в бухарско-еврейском квартале дом в среднем оценивался в 634 рубля, то в мусульманских частях города – в среднем так: Пайкобакская часть – 124,2 рубля, Календарь-Ханинская – 116,2, Сузан-Гаранская – 82,3, Ходжа-Охрарская – 60,4 рубля. По-видимому, и в других городах края дома бухарских евреев были в среднем дороже мусульманских. В новой, или, по-другому, русской, части Самарканда дома бухарских евреев были не только дороже мусульманских, но и превышали их численно, о чем мы узнаем подробнее из пятой главы.

Так как в русский период бухарские евреи уже могли свободно приобретать недвижимость в мусульманских районах, чем некоторая небольшая часть из них и воспользовалась, высокие рыночные цены в бухарско-еврейских кварталах объясняются большим рыночным спросом, связанным с возросшим благосостоянием большинства из бухарских евреев и их стремлением продолжать жить вместе с другими полноценной общинной жизнью.

В течение нескольких десятилетий после завоевания недовольство изменением правового положения бухарских евреев открыто не проявлялось – вероятно, из-за силового правления первых генерал-губернаторов, а также возникшего ощущения, что русская власть покровительствует бухарским евреям. Хотя и тогда отдельные инциденты возникали, но власти их быстро пресекали, назначая расследования и предотвращая распространение слухов. Так произошло в 1879 году в Старом Маргелане (ныне – город Маргилан), когда мусульманин угрожал еврею расправой за езду на лошади в его присутствии.

Распространение законодательных ограничений на бухарских евреев во второй половине 1880-х годов было расценено некоторыми мусульманами как конец этому покровительству. В результате возросло число антисемитских инцидентов. В июне 1890 года на базаре города Туркестана мусульмане избили Сулеймана Якубова – за то, что он якобы ругал мусульманскую религию. Спустя три года, 11 июня 1893-го, на базаре того же города толпа мусульман избила еврея, потребовавшего долг с мусульманина. Здесь же спустя короткое время мусульманин ранил одного еврея ножом. Жалуясь в том же году администрации на мусульман, бухарские евреи отмечали, что их детей бьют дети сартов по наущению своих родителей. Наконец, в апреле 1894 года мусульмане обвинили бухарских евреев Ташкента в ритуальном убийстве мусульманского мальчика. Этот навет – первый с начала подчинения Туркестана России и никем до сих пор не описанный – представляет особый интерес, так как действия русской администрации по его разоблачению показали мусульманскому населению отношение местных властей к распространению подобных слухов.

Подробности произошедшего известны из доклада Нила Лыкошина (1860–1922) – на тот момент помощника ташкентского градоначальника по азиатской части, а впоследствии известного востоковеда. Доклад, датированный 22 апреля 1894 года, содержит следующую информацию:

На днях между туземцами вверенной мне части города, в особенности на большом базаре, прошел слух, что бухарские евреи, живущие на краю русской части города, близ завода Иванова, заманили в свою синагогу семилетнего сартенка, нарекли ему имя Мухаммад и затем зарезали, приговаривая, что ими убит чтимый мусульманами пророк Мухаммад. Первое время слух циркулировал в этой версии, но вскоре досужие люди растолковали, что резали мальчика не только для уничтожения магометанской религии, но и для исполнения еврейского праздничного обычая – прибавлять в тесто опресноков кровь младенца. Между тем и для повторявших нелепые россказни было ясно, что случай убиения младенца не мог быть скрыт и, вероятно, родственники мальчика вступились бы за него, поэтому к переданному выше рассказу был приделан другой конец и стали говорить, что в тот момент, когда евреи собирались резать мальчика, на его крик явились полицейские и освободили его из рук евреев, намеревавшихся принести его в жертву. Сколько мне известно, ничего подобного не было, ни даже малейшей ссоры между сартами и евреями не было вовсе, но слух упорно держится с определенными указаниями на купца Юсуфа Давыдова, отец которого построил синагогу и который сам живет рядом с синагогой азиатских евреев, как на свидетеля убиения мальчика. Раньше никогда между туземцами не было распускаемо таких слухов, но, с одной стороны, разность религий, а с другой – быстрое обогащение азиатских евреев в торговле с туземцами, порождающее зависть сартов к крупным торговцам из евреев, ведут к недружелюбному отношению сартов к евреям, и если в этом году не проверить возникших нелепых слухов и до очевидности ясно не доказать сартам, что евреи не убивали мальчика, то я опасаюсь, что, несмотря на все мои разъяснения, известное по слухам происшествие в устах и памяти народа к будущей Пасхе евреев обратится в неопровержимый факт и поведет к прогрессивно усиливающемуся нерасположению сартов к евреям…Настоятельно необходимо безотлагательно строжайшее расследование… и затем результаты дознания возможно шире опубликовать во вверенном мне населении, иначе, с годами, подобные слухи могут повлечь за собой антиеврейские беспорядки, подобные погромам, уже имевшим место в городах европейской России [471] .

На следующий же день градоначальник Алексей Тверитинов поручил тому же Лыкошину произвести расследование. В ходе последнего был допрошен Юсуф Давыдов, рассказавший, что после Песаха знакомые мусульмане говорили его брату Иссахару о имевших хождение слухах. Юсуф предположил, что эти слухи были пущены сартами, конкурировавшими с братьями в мануфактурной торговле и недовольными низкими ценами у Давыдовых на хлопчатобумажные изделия. А вызванные Лыкошиным для допросов тринадцать мусульман, прислуживавших в бухарско-еврейских домах Ташкента, описали процесс изготовления мацы и другой кошерной пищи. После этого обвинения были официально сняты, но попытки администрации обнаружить виновных в распространении слухов результатов не принесли.

Поиски виновных в распространении слухов послужили предупреждением их распространителям. Так благодаря уверенным действиям туркестанской администрации были прекращены попытки отдельных мусульман настроить население против евреев. Вместе с тем администраторы, несмотря на рекомендацию Лыкошина, не сделали никаких официальных заявлений, опровергавших данный навет, которые могли бы ярче продемонстрировать местному населению позицию властей по отношению к подобным ложным обвинениям. Такое заявление сделал в том же, 1894 году военный губернатор Семипалатинской области, соседней с Туркестанским генерал-губернаторством. Расследовав у себя слухи о навете, он приказал развесить на улицах Семипалатинска объявление, в котором призвал население не верить им и предупредил, что распространители слухов, а также лица, угрожавшие евреям, будут привлечены к ответственности. А ташкентское расследование имело лишь временное значение. Уже в 1901 году, перед еврейской Пасхой, в Ташкенте распространился новый слух – об убийстве еврейкой христианского ребенка. В ответ полицмейстер русской части города, Владимир Стреченевский, немедленно напечатал опровержение слуха в местной газете «Русский Туркестан». Но вряд ли это стало известно широким слоям мусульманского населения края, что подтвердилось вскоре новым наветом, который мы рассмотрим позже.

 

6. Обсуждение местной администрацией вопроса о «вредности» бухарских евреев (последнее десятилетие XIX века)

В начале 1890-х годов, с приходом нового министра внутренних дел – Ивана Дурново (занимавшего эту должность в 1889–1895 годах), гонения на евреев достигли, по мнению известного историка Петра Зайончковского, апогея. Антиеврейский характер внутренней политики Дурново определялся отношением к еврейскому вопросу Александра III. Яркое свидетельство этому содержится в дневнике директора канцелярии Министерства иностранных дел Владимира Ламсдорфа: «…[министр иностранных дел] Гирс сказал мне, что… Дурново вызвал в нем настоящее отвращение – зная очень враждебное отношение нашего августейшего монарха к евреям, этот государственный человек из карьеризма выказывает себя фанатическим сторонником всех самых глупых и ненужных преследований». Видный российский юрист Генрих Слиозберг писал, что подчиненные играли на этой чувствительной струнке Александра III, состязаясь в наполнении отчетов его собственными стереотипами о евреях, и в частности «подогревали и варьировали одно и то же блюдо, смотря по сезону, – то об экономическом вреде их, то об обособленности их, то, наконец, о политической их неблагонадежности и, в особенности, о революционном настроении еврейской молодежи, заражающей прочие элементы в школе, и т. п.».

На то, что царь ненавидел евреев, указал в своем дневнике и государственный секретарь Александр Половцов. Он вообще тяжело воспринял произошедшие с приходом Александра III перемены в правительстве и поэтому подал в отставку. Говоря об окруживших царя сановниках, он сокрушенно писал в 1892 году:

Кучка поповичей, семинаристов, бурлаков, жадных проходимцев… ставят своим идеалом русской политической жизни мнимую самобытность, выражающуюся поклонением самовару, квасу, лаптям и презрением ко всему, что выработала жизнь других народов. Идя по этому пути, разыгрывается травля против всего, что не имеет великорусского образца; немцы, поляки, финны, евреи, мусульмане объявляются врагами России, без всяких шансов на примирение и на совместный труд. Лютая… вражда обрекает на смерть все иноверное и иноплеменное, все могущее претендовать на превосходство, забывая, что пред всякою смертью бывает предсмертная борьба, и дай бог, чтобы то была война не смертельная [479] .

В результате этих перемен в Петербурге многие чиновники, даже не являвшиеся убежденными юдофобами, с целью дальнейшего продвижения по службе стали проводниками новой политики. В свою очередь, чиновники, отличавшиеся толерантным отношением к евреям, зачислялись в юдофилы и лишались возможности служебного продвижения и получения наград.

В начале 1890-х годов ухудшение отношения к себе со стороны чиновничества ощутили и бухарские евреи. Заняв должность начальника азиатского отдела Главного штаба, уже упоминавшийся Лев Костенко (был в этой должности в 1887–1891 годах), прежде относившийся к бухарским евреям с симпатией, стал подстраиваться под политику Военного министерства. В 1891 году он писал туркестанскому генерал-губернатору: «Забитые, приниженные среднеазиатские евреи уже начали проявлять свои хищнические интересы, которые, разумеется, надлежит обуздать».

После такого наказа Вревский, который, как отмечалось выше, безуспешно ходатайствовал о расширении прав бухарских евреев, вступивших в русское подданство, тоже захотел реабилитироваться в глазах Военного министерства. Согласившись в начале 1892 года с предложением сырдарьинского военного губернатора Гродекова об ограничении въезда евреев Бухары в Туркестан, Вревский отдал письменное распоряжение политическому агенту в эмирате отказывать в праве на въезд тем бухарским евреям, пребывание которых, на основании сообщений военных губернаторов в агентство, признавалось бы почему-либо вредным. Как показывает приведенный в начале письма Вревского довод о том, что непринятие ограничительных мер против евреев в Туркестанском крае создаст в их лице серьезный противовес русским и мусульманам в промышленности и торговле, «вредность» бухарских евреев виделась в их высокой конкурентоспособности. «Невредным» же бухарским евреям генерал-губернатор предписал выдавать лишь годичные разрешения на проживание в крае – при условии наличия удостоверений от бухарского правительства, разрешающих их выезд из Бухары в Россию.

Эта мера вызвала беспокойство не только самих бухарских евреев, но и их торговых партнеров – текстильных фабрикантов Московского промышленного района. В данном районе текстильные фабрики, преимущественно хлопчатобумажной промышленности, доминировали среди промышленных и торговых предприятий. Стремясь сохранить налаженную систему поставок хлопка, московские фабриканты особенно опасались, что устранением их торговых компаньонов, принадлежавших к числу бухарских евреев, воспользуются конкуренты – петербургские банки, которые в то время уже начали проникать в Среднюю Азию.

Под давлением московских текстильных фабрикантов министр внутренних дел Дурново предоставил евреям – подданным Бухары право прежнего льготного въезда в находившиеся в его ведении внутренние российские губернии, в том числе и в Москву. Это распоряжение было отдано политическому агенту в Бухаре в год, вошедший в историю евреев России как пора наиболее массовых выселений евреев из Москвы, что свидетельствует о высокой степени давления, оказанного московскими промышленниками на Дурново. Не исключено, что подобное же давление фабриканты оказывали и на Ванновского, но оно ни к чему не привело. Въезд евреев Бухары во внутренние российские губернии стал в это время более свободным, чем в Туркестанский край. Для приезда бухарских евреев этой категории в край в их паспортах надпись «На въезд в Россию» должна была сопровождаться припиской «На проезд и проживание в Туркестане».

Во время сбора сведений в 1893 году о деятельности бухарских евреев в Туркестанском крае мнения чиновников разделились. Управляющий Ташкентским государственным банком князь Николай Долгоруков полагал, что «местные (бухарские) евреи в смысле добросовестности и исправности в обязательствах [находятся] не ниже торговцев из сартов, отличающихся значительной скрытностью, лукавством и недостатком чувства торговой чести… В интересах русских жителей края замена торговцев-евреев была бы нежелательна». Начальник Чимкентского уезда Николай Благовидов, хотя и был знаком с мнением своего начальника, Гродекова, о бухарских евреях, не побоялся указать в рапорте, что они способствуют распространению русских товаров, которые имеют доступные цены «благодаря национальной конкуренции… при участии в ней евреев». А ташкентский градоначальник Тверитинов написал Гродекову в рапорте немного осторожнее: «В настоящее время никто из туземцев не находят выгод заниматься торговлей мануфактурой оптом и предоставили этот вид торговли в руки азиатских евреев и татар, которые, довольствуясь минимальной прибылью, продают товары сартам по московской цене».

Несмотря на то что остальные подчиненные военного губернатора Сырдарьинской области Гродекова не высказали своего критического отношения к бухарским евреям, в мае 1893 года он сообщил генерал-губернатору, что бухарские евреи хотя и распространяют в крае русскую мануфактуру, но делают это в долг под векселя, эксплуатируя таким образом население и прибегая к неблаговидным проделкам, вроде взыскания одного и того же долга два раза. Затем он выражал уверенность, что среди туземцев найдутся торговцы, способные заменить бухарских евреев. Надо заметить, в архивных материалах мне ни разу не попались обвинения в адрес бухарских евреев со стороны мусульманского населения в повторном взимании одного и того же долга, а потому есть все основания полагать, что Гродеков слукавил, приписав им метод, входивший в клише обвинений евреев в славянофильских кругах.

Военный губернатор Ферганской области Корольков также считал бухарских евреев вредными для края и объяснял их торговый успех тем, что они продавали по демпинговым ценам (на 15–20 % дешевле) товары низкого качества. При этом он указывал, что бухарские евреи «составляют тесно сплоченную общину, все члены которой поддерживают друг друга не только в торговле, но и в других делах, а потому всякое показание или заявление туземцев, сделанное не в пользу кого-то из евреев, сейчас же преследуется со стороны всей еврейской общины». Дмитрий Логофет считал, что бухарские евреи, захватившие всю торговлю в свои руки, заняты лишь собственным обогащением и не заботятся о качестве привозимого товара.

Обвинения в адрес бухарских евреев в импорте низкокачественного товара, главным образом тканей, побудили в 1899 году Министерство финансов к расследованию. Оно выяснило, что те, наоборот, будучи заинтересованы в увеличении оборотов, не только покупали первосортный товар, но и рекомендовали фабрикантам, ткани какого качества и с какими узорами следует изготовлять для среднеазиатских рынков. Попутно отмечу, что стремление бухарских евреев научить русских производителей мануфактуры удовлетворять местный спрос имеет давнюю историю. Еще в 1867 году известный славянофил князь Владимир Мещерский, встретив на Нижегородской ярмарке Пинхаса Абдурахманова, узнал от него, что русские купцы не могут добиться успеха в Средней Азии, так как привозят ткани с узорами и расцветками, не пользующимися популярностью среди местного населения. Один из крупнейших предпринимателей Туркестанского края, Натан Давыдов, писал в воспоминаниях, что еще в четырнадцать лет (т. е. в 1894 году) сам нарисовал для московских фабрикантов узоры тканей, востребованных на среднеазиатском рынке. За это он получил от промышленников премию. Став самостоятельным предпринимателем, Давыдов на основе имевшегося у него опыта в рисовании узоров лично выбирал в Москве наиболее подходящие виды тканей. Утверждения Королькова и Логофета расходились даже с мнением того же Гродекова, писавшего в 1891 году: «…все евреи закупают товары непосредственно у заводчиков или в Москве, тогда как сарты не могут еще отучиться от излюбленного ими способа покупки товаров на Ирбитской ярмарке, куда обыкновенно сбывается разный брак».

Тем не менее бухарских евреев стали обвинять не только в доставке недоброкачественных тканей в Туркестан, но и в поставке московским фабрикантам непригодного хлопка. Так, начальник одного из отделов Туркестанской казенной палаты Сергей Петровский указывал на бухарских евреев как на главных виновников плохого качества хлопка, одновременно сетуя на то, что они прибирают к своим рукам эту торговлю. Удивляясь их предприимчивости, выражавшейся в трех и более ежегодных торговых оборотах, Петровский считал, что бухарские евреи не только не обращали внимания на качество принимаемого хлопка, но и сами его портили.

Теоретически можно было бы допустить, что бухарские евреи утяжеляли хлопок, подмачивая или засоряя его. Подобная практика была популярна в крае. Например, еще в 1867 году армянские купцы поставляли такой хлопок из Средней Азии на Нижегородскую ярмарку, что повлекло за собой большой скандал. Крупнейший исследователь хлопководства того времени, агроном и экономист Станислав Понятовский писал: «Почти три четверти всего туркестанского сырца скупается многочисленной армией мелких скупщиков, заинтересованных исключительно в извлечении непосредственной прибыли. Для огромного большинства из них ни марка, ни торговая честь, ни упрочение торговых связей не имеют никакого значения». Описывая далее способы загрязнения хлопка, Понятовский утверждал, что крупные фирмы через систему своих агентов по закупке в какой-то мере препятствуют снижению качества хлопка. И там же он отмечал, что все дехкане специально увлажняют его для утяжеления. Среди бухарских евреев мелких самостоятельных скупщиков хлопка не было. Те бухарские евреи, которые занимались скупкой хлопка через мелких скупщиков-мусульман (о них подробнее поговорим ниже), делали это в качестве агентов и приказчиков крупных фирм своих собратьев. Тот факт, что фирмы бухарских евреев успешно вытесняли своих конкурентов из хлопковой торговли с мануфактурными фабрикантами, свидетельствует о доброкачественности их хлопка. Сам же Логофет двумя годами позже признавал, что русские предприниматели предпочитают иметь дело с бухарскими евреями из-за их «безукоризненной честности, верности слову и отсутствия мошеннических приемов в торговых делах». Принимая все это во внимание, нельзя не признать обвинения, которые высказывал Понятовский, тенденциозными.

По окончании сбора сведений о бухарских евреях, в ноябре 1893 года, был созван Губернский совет для обсуждения проекта военного министра о запрещении приезда бухарских евреев – иностранных подданных в пределы России. Заслушав справку управляющего канцелярии, члены Совета, пожертвовав экономическими интересами края, приняли резолюцию в русле усиливавшегося в стране антиеврейского дискурса. Об этом свидетельствуют слова протокола, что «при разрешении настоящего дела необходимо иметь в виду ограничения, принимаемые правительством против евреев внутри империи, так как в этом отношении Туркестанский край никакого исключения составлять не может».

Большинство членов Совета хотя и поддержали инициативу своего начальника – военного министра, но не безоговорочно, что видно из включенной в протокол фразы: «…последствия проектируемых мер могут обнаружиться лишь после их осуществления». Понимая, что наносят удар экономике, они попытались смягчить проектируемую меру, о чем говорит заключительная резолюция:

…в виду довольно обширных торговых оборотов бухарских евреев в крае, признавалось бы наиболее осторожным соблюсти в настоящем деле необходимую постепенность. С этой целью Совет полагал бы:

1. назначить срок, не менее трехлетнего со дня объявления, для применения к среднеазиатским евреям действия, упомянутого выше 1[-м] примечанием к статье 1001.

2. предоставить оперирующим в Туркестанском крае среднеазиатским евреям в течение этого срока испросить для себя разрешения господ министров на дальнейшее производство торговли в крае и

3. предоставить генерал-губернатору назначить тем из евреев, которые не получили означенного разрешения, сроки для окончательной ликвидации торговых их дел в крае [507] .

Эту резолюцию Военное министерство в преддверии повторного слушания в Государственном совете передало в Министерство финансов. Там нашли, что запрещение евреям Бухары приезжать в Россию все же вредно отразится на торговле со Средней Азией. Против проектируемого Военным министерством закона снова выступили текстильные фабриканты Московского промышленного района. Раздавались голоса в защиту бухарских евреев и среди русской интеллигенции, иногда даже несколько искажавшие туркестанские реалии. Рассказывая в Московском историческом музее о своей поездке в 1893 году по Средней Азии, русский путешественник Александр Розов с симпатией высказался о бухарских евреях, отметив, что значительная часть их эксплуатирует не людей, а природу, занимаясь земледельческим трудом.

Энергичное противодействие проектируемому закону со стороны Министерства финансов, текстильных промышленников, самих бухарских евреев, изменение соотношения сил между членами Совета генерал-губернатора, а также передышка в инициировании гонений на евреев в России в середине 1890-х годов из-за смены императоров усилили колебания старших чиновников туркестанской администрации. На своем заседании 19 октября 1895 года члены Совета туркестанского генерал-губернатора, признавая отсутствие у местного православного населения каких бы то ни было шансов потеснить других купцов в торговле хлопком и мануфактурой, отметили, что при принятии ограничительного закона хлопковая торговля из рук бухарских евреев – иностранных подданных перейдет в руки их собратьев – русскоподданных бухарских евреев, а также в руки татар и сартов. Подчеркивая нежелательность подобного перехода, члены Совета заявили, что сарты по своим хищническим устремлениям мало уступают евреям западной полосы России. Таким сравнением туркестанские администраторы сознательно или неосознанно противопоставляли бухарских евреев ашкеназским, традиционно размещаемым властями на самой верхней позиции воображаемого списка вредных этносов. Члены Совета также опасались, что планировавшееся выселение нанесет урон российской промышленности и местной торговле из-за разрыва сложившихся коммерческих связей. Кроме того, отмечалось, что бухарские евреи являются распространителями русских мануфактурных товаров, и не только в Средней Азии, но и в Афганистане и Персии.

Опасаясь перенаправления Военным министерством основного удара проектировавшегося закона с предпринимателей на бухарско-еврейских ремесленников, члены Совета туркестанского генерал-губернатора заявили, что в результате «будет прекращен прилив мелких торговцев, кустарей, ремесленников и тому подобных промышленников, бо́льшая часть которых, поддерживая свое существование продуктивным трудом, являются в недавно покоренном и малокультурном крае полезным элементом». В заключение Совет большинством голосов даже поддержал первоначальное предложение Вревского о расширении прав бухарских евреев, вступивших в русское подданство, до уровня прав бухарскоподданных евреев, предоставив первым возможность свободной приписки на жительство не только к пограничным, но и ко всем остальным городам края.

Приверженцы жестких мер на этот раз остались в меньшинстве. Их позицию выразил в «Особом мнении» Корольков, занявший должность военного губернатора Сырдарьинской области (1893–1905) вместо Гродекова, отстраненного от этой должности с переводом в другую губернию за расстрел толпы мусульман во время холерного бунта в Ташкенте. Корольков заявил, что евреи захватили у русских мануфактурную торговлю в крае, «своей приспособляемостью к хитрым торговым далеко не всегда чистым комбинациям устранив даже торговца по натуре сарта от конкуренции…». Воспользовавшись тем, что другие члены Совета, за исключением юдофоба Нестеровского, проживали в крае лишь несколько лет, Корольков в своем заявлении слукавил, поскольку не мог не знать, что русские купцы всегда были далеки от доминирующих позиций в торговле вообще и в мануфактурной торговле – в частности. И это мы обсудим чуть ниже.

Корольков также утверждал, что высокая конкурентоспособность бухарских евреев вытекает из их кагальной организации и неразборчивости в средствах для достижения наживы. Претендуя на роль знатока края и бухарско-еврейской предпринимательской деятельности, он так описывал методы их торговли:

Бухарские евреи… ведут свою торговлю в кредит, забирая товар с фабрики под векселя с полуторагодичным сроком расчета. Доставив товар на место, они начинают продавать его в Туркестане по московской цене, в явный себе убыток. Такое понижение цен привлекает к ним покупателя, и груды ситца быстро превращаются в деньги, которые тотчас же идут в рост, и то, что еврей потерял на продаже товара, с лихвой вернется на проценты по кредиту частным лицам. При отсутствии здесь свободных капиталов, мелкий частный дисконт [кредитный процент] держится очень высоко и редко когда падает ниже 48 % годовых. Несомненно, что при таких условиях кредит московских фирм дает неисчислимые выгоды еврею, который при начале дела, не имея копейки в кармане, становится дисконтером тотчас по продаже первого аршина ситца… Несомненно, что при таких условиях населению очень дешево обходятся произведения мануфактурных фабрик, но очень дорого обходится еврей, высасывающий свою выгоду на привычной ему сфере ростовщичества…Два-три подобных сотрясения местного мануфактурного рынка влекут за собой несостоятельность купцов из среды русских или сартов, а бухарские евреи упрочивают свое положение, устраняя легальнейшим образом своих конкурентов с арены борьбы по сношению с Москвой [514] .

Такой взгляд на предпринимательскую деятельность бухарских евреев требует особого комментария.

 

7. Система выдачи задатков и механизм торговли бухарских

евреев

Из-за протекционистской политики поощрения Государственным банком православного купечества бухарские евреи не могли рассчитывать на получение дешевого банковского кредита. Так же как и их ашкеназские собратья черты оседлости, предприниматели из числа бухарских евреев преодолевали ситуацию неблагоприятных стартовых позиций путем складывания капиталов. Большие капиталы были нужны для получения оптовой скидки во время закупки мануфактуры в кредит. Чаще всего у бухарских евреев объединялись близкие родственники – отец с сыновьями или братья, но и более дальние родственные объединения финансовых средств были возможны. Шире подобного объединения не шли, поскольку в силу вступала конкурентная борьба между самими семейными фирмами бухарских евреев. Об остроте этой борьбы свидетельствуют доносы в администрацию – некоторые из них я использую в данном исследовании. К такого рода борьбе примешивались и иерархические конфликты между представителями элитных семей за почетные должности внутри еврейских общин каждого города – за места в попечительском комитете школы, за должность габбая (старосты) общественной синагоги и т. д. Многие распри улаживались третейским судом, о котором пойдет речь в седьмой главе.

В то же время нельзя не признать и того, что гонения со стороны властей способствовали укреплению общин. Особенно бурно этот процесс происходил в самом начале XX века. Бухарско-еврейские предприниматели образовывали общественные денежные фонды для противостояния репрессивным мерам. Собранные средства тратились на оплату адвокатских услуг, поездки и встречи с влиятельными чиновниками, а также на взятки для некоторых из них. Хотя элитные семьи бухарских евреев и конкурировали друг с другом, некоторые их представители осознавали, что всех их невидимой нитью прочно связывает между собой практикуемая русской властью стереотипная коллективная характеристика этносов, примеры которой уже приводились.

Добившись доверия московских фабрикантов честностью и добросовестностью, крупные бухарско-еврейские фирмы получали возможность покупать товары в кредит. Эти фирмы, возившие крупные партии товара общей стоимостью миллион рублей и выше, пользовались льготами при оплате перевозок и хранении товаров на складах транспортных компаний. Доставив через них в Туркестан свой мануфактурный товар, крупные бухарско-еврейские купцы, стремясь ускорить торговые обороты и устранить конкурентов, продавали его по низкой, московской цене мелким торговцам, как из среды соплеменников, так и из среды мусульман. Такой метод – использование низких цен ради ускорения торговых оборотов – не был изобретением бухарских евреев. Как явствует из исследования видного немецкого социолога и историка экономики Вернера Зомбарта, точно такой же способ организации торговли уже в XVIII веке евреи применяли повсеместно в Европе.

Быстро вырученные этим путем деньги были необходимы бухарско-еврейским предпринимателям для выдачи задатков дехканам под урожай будущего хлопка. Такая система получения задатков, в денежной форме или мануфактурным товаром, была традиционной для Средней Азии, поскольку в них весной нуждалось дехканское хозяйство. Изучивший данный вопрос экономист и агроном переселенческой организации Сырдарьинской области Вячеслав Юферов считал, что хлопковое хозяйство нуждалось в этом кредите, как для потребления, т. е. для сезонных семейных расходов, так и для хлопкового производства – найма помощников на посев хлопка и последующее мотыжение (рыхление почвы мотыгой). О том, что без кредитов хозяйства не могли приступить к посевам американского хлопка, писала в 1920-х годах исследовательница Евгения Зелькина.

Предприниматели, и в том числе бухарские евреи, давали задатки под процент не напрямую дехканам, а через посредников – мусульманских чистачей (лиц, скупавших хлопок у дехкан, очищавших его и поставлявших хлопковым фирмам). Чистачи пользовались услугами арбакешей – более мелких скупщиков и транспортировщиков хлопка. Чистачи и арбакеши следили за ростом хлопка и в зависимости от видов на будущий урожай передавали ссуды дехканам, значительно увеличивая проценты возврата, как отмечал известный туркестанский экономист Александр Демидов. Некоторые русские администраторы не замечали этого посреднического звена. Еще производивший в 1882 году в Туркестанском крае ревизию Федор Гирс, докладывая в отчете об острой нужде хлопкоробов в кредите, писал, что этим обстоятельством «…пользуются местные ростовщики, в том числе и русские эксплуататоры. Они, по уверению местных властей, дают деньги за громадные проценты (от 40 до 60 % за рубль в год), а еще чаще покупают у туземцев хлопок за дешевую цену, с обязательством доставки оного зимою или осенью, именно в то время года, когда цены на него бывают самые высокие».

Точнее описали этот процесс Вячеслав Юферов и Александр Книзе в совместной работе:

Фирмы и предприниматели, скупающие сырец, уже с весны начинают выдавать дикханам [дехканам] деньги под будущий урожай. Задатки выдаются в размере одного-полутора рублей на пуд подлежащего доставке сырца, что составляет около одной трети стоимости последнего. Так как скупка хлопка, а следовательно, и выдача задатков совершается через несколько рук, то дикхану [дехканину] за полученную сумму приходится выплачивать весьма большие проценты, достигающие до 60 % и больше. Количество ежегодно выдаваемых задатков в одной только Ферганской области определяется в 32–35 млн рублей [525] .

Возможно, данные авторы утрировали ситуацию со ссудами. Статистический обзор по той же Ферганской области за 1911 год свидетельствует, что крупные фирмы практиковали выдачу задатков для земледельцев под 8 % годовых, причем осуществляли это через мелких посредников. Последние в свою очередь увеличивали проценты в два-три раза.

В любом случае бухарско-еврейские предприниматели выдавали ссуды посредникам под более низкий процент, чем мусульмане, и тому было несколько причин. Во-первых, до начала XX века при неуплате долга иск против должника-мусульманина подавался бухарским евреем в народный мусульманский суд (об этих судах пойдет речь в седьмой главе), где его шансы выиграть дело без дачи взятки были ниже, чем у ответчика. Во-вторых, даже выиграв дело, те из бухарских евреев, кто не имели русского подданства, обязаны были в шестимесячный срок продать полученное за долги недвижимое имущество. В-третьих, бухарскоподданные евреи, победившие в судебном процессе, получали от русской администрации ярлык «вредного еврея» с занесением в вышеупомянутые списки, в результате чего им не давалось разрешения на дальнейшее пребывание в Туркестане. Что касается других бухарских евреев, имевших гарантированное право на проживание в крае, то и в их случае наличие ярлыка «вредного еврея» сильно осложняло жизнь, в частности мешало при рассмотрении их разного рода просьб к администраторам, поскольку последние требовали от подчиненных кратких характеристик деятельности подателей прошений – евреев. С учетом этого отнесенная ко всем среднеазиатским предпринимателям оговорка в следующей цитате из самаркандской газеты «Окраина» в большей степени подходит к фирмам евреев: «Предъявлять иски, требовать неустойки всякая фирма опасается, чтобы не составить себе невыгодной репутации и не отбить поставщиков хлопка (затруднения в исках можно встретить и со стороны администрации, пекущейся о платежных силах населения) (курсив мой. – А.К.)».

Согласно сведениям, переданным в 1908 году начальником Чиназской волости начальнику Сырдарьинского отдела ревизионной «Паленской комиссии» по проверке Туркестанского края Николаю Писареву, бухарские евреи выдавали задатки в размере 1 рубля на пуд под 10–12 % годовых. Даже эти мягкие условия выдачи задатков администратор посчитал очень тяжелыми, отметив тем не менее, что «обеспечения долга залогом земельных участков не наблюдалось». На то, что они берут за ссуды не более 10–12 %, указали и сами бухарские евреи в докладной записке для генерал-губернатора, составленной в 1909 году.

Прием хлопка. Открытка начала XX века

Военный губернатор Самаркандской области Александр Галкин в 1908 году писал Писареву о туземных евреях: зная по горькому опыту, что в народных мусульманских судах «не встретят справедливого отношения к своим интересам, они по необходимости избегали этих судов и старались в ущерб своим интересам, достаточно ограждаемые общим законом, делать такие уступки своим должникам и гражданским ответчикам, каких бы не сделал никто из мусульманских капиталистов». И далее: «По моим личным наблюдениям выяснилось, что туземные евреи, как признанные, так и не признанные [т. е. формально – подданные Бухары], почти всегда дают населению при отдаче денег взаймы и других сделках более выгодные условия, нежели местные мусульмане капиталисты, и не проявляют… той жестокости при взыскании долгов, которую проявляют мусульмане, пользуясь своими связями и своим положением среди местной туземной администрации и суда».

Действительно, угроза судебного иска была единственным средством давления на дехкан, обеспечивающих поставку хлопка. Торговавшие хлопком фирмы, сами бравшие кредиты, находились в сильной зависимости от хлопковых поставок. А при неурожае или неожиданном росте цен на хлопок часть дехкан стремилась продать его не своим кредиторам, а конкурирующим фирмам – по новой, лучшей цене, возвращая кредиторам не хлопок, а деньги. Эта ситуация в утрированной форме нашла отражение в самаркандской газете «Окраина»:

Сарт сбудет на сторону добрых две третьих урожая, а остатки представляет давальцу задатка и жалуется то на кражу, то на неурожай. И год от году заметно, что плутов разводится все больше и больше. Кишлачники крайне неверны слову, обещанию и страшно жадны до денег, и никакие стражи не усмотрят, как почти весь хлопок доверчивой конторы окажется в чужих кладовых.

Далее тот же автор, очевидно выражавший позицию купечества, сообщал, что хлопковые фирмы держали на каждом приемном пункте объездчиков, которые должны были знать многих дехкан, взявших задатки, в лицо и во время сдачи хлопка ездить по главным дорогам и на чужие приемные пункты для пресечения обмана.

Судебное давление было не очень эффективным методом воздействия на мелких и даже средних производителей хлопка, поскольку они были защищены от исков кредиторов упомянутым циркуляром местной администрации о невозможности отчуждать у них по суду минимальный участок земли, размер которого определялся для каждой области отдельно. Этой защитой дехкане широко пользовались, на что указывает просьба Кокандского биржевого комитета к Палену, в 1908–1909 годах проводившему в крае ревизию. Правление биржевого комитета просило сократить размер минимального надела только для того, чтобы обязать дехкан соблюдать соглашения с фирмами о поставках хлопка.

Такая ситуация была результатом распространения на туркестанских дехкан протекционистской политики по отношению к русским крестьянам Внутренней России. Эта политика мужиколюбия ставила местного хлопкового предпринимателя в трудное положение, поскольку в то же время администрация делала все от нее возможное для погашения разорившимися фирмами долгов московским банкам. Предприниматели – бухарские евреи, с одной стороны, по опыту зная, что в случае их банкротства русская администрация и суд предпримут к ним жесткие меры, а с другой стороны, заботясь о сохранении репутации в коммерческом мире, всячески старались избежать банкротств. Согласно Журналу общего присутствия Туркестанской казенной палаты от 24 ноября 1890 года, в крае не было ни одного случая торговой несостоятельности бухарских евреев. Через десяток лет министр финансов Сергей Витте отмечал: «…в то время как торговцы сарты и другие весьма часто оказываются несостоятельными, [бухарские] евреи почти никогда не доводят своих векселей до протеста».

Избежать банкротства, обусловленного стихийностью рынка, помогало вкладывание средств в разные отрасли предпринимательства – например, в торговлю шелком, хлопковым маслом, табаком, сахаром, а также, как будет рассмотрено в четвертой главе, вкладывание средств в недвижимость. Но, поскольку продажа хлопка текстильным фабрикантам в обмен на мануфактуру была доминирующей отраслью деятельности бухарско-еврейского купечества, другие отрасли часто не могли компенсировать убытки. В таких случаях помогала коллективная ответственность элитных семей за репутацию субэтноса в глазах колониальной власти. Эти семьи могли помочь друг другу или купцам, стоявшим на более низких ступенях неписаной иерархии. Именно такими соображениями руководствовался Натан Давыдов, когда помогал другим предпринимателям, оказавшимся на краю финансовой катастрофы.

В газете «Закаспийское обозрение», в связи с характеристикой состояния торговли в Самарканде, отмечалось, что в обстановке острой конкуренции хлопковые фирмы, взяв кредиты у московских компаний и раздав дехканам задатки, попадают в значительную зависимость от поставок хлопка. Поэтому эпидемия холеры 1892–1893 годов, не позволившая дехканам собрать урожай, разорила многих хлопковых предпринимателей и оптовиков. Касаясь затем статистики банкротств на мануфактурном рынке Самарканда, автор публикации отмечал, что мусульмане контролируют 20 % мануфактурного рынка, а бухарские евреи – 80 % и при этом за последние восемь лет в Самарканде «на пять еврейских банкротств в сумме на 515 тысяч рублей произошло семь банкротств [сартов] на 348 тысяч рублей. Расплатились евреи за 325 тысяч рублей, или около 45 % своего долга, а сарты за 75 тысяч рублей, или около 22 %. В этих цифрах отчасти следует искать причины, почему Москва, несмотря на свои традиции, охотнее вступает в торговые сношения с азиатскими евреями, чем с сартами».

Английской путешественнице и антропологу Аннет Микин, посещавшей Европейскую Россию и Среднюю Азию несколько раз на рубеже XIX–XX веков, один русский банкир заявил, что бухарские евреи пользуются у всех большим доверием и что «бухарский еврей может отправиться в Россию и привести назад в кредит всю Москву». Характеризуя бухарских евреев – купцов, Галкин отмечал в 1908 году:

Беседуя с представителями большого московского купечества, я неоднократно слыхал, что из здешних купцов только среднеазиатские евреи, в том числе и самаркандские, заслуживают доверия в Москве, как люди предприимчивые и не прибегающие к злостным банкротствам для увеличения своего состояния. Это заключение вполне соответствует действительности, так как за последние пятнадцать лет известны только две несостоятельности среди туземных евреев-оптовиков, и обе они не были злостными, а произошли вследствие невозможности получить деньги за розданный в мелочную торговлю товар в бедственный для области холерный 1892 [год] [542] .

В 1910 году сами московские купцы и фабриканты, добиваясь отсрочки выселения бухарскоподданных евреев, о чем будет рассказано далее, писали в прошении министру торговли и промышленности о честности и добросовестности бухарских евреев.

Московские промышленники ценили и поощряли коллективную ответственность бухарских евреев за свою репутацию. В 1898 году Серафим Мансыров, один из авторов (в сфере экономики) издававшегося ежегодно сборника статей о Самаркандской области, писал:

…условия кредита у евреев сравнительно легче, чем у сартов. Первые имеют возможность приобретать товар [у московских фабрикантов] с уплатой полутора, а иногда одного процента в месяц, вторые же уплачивают [этим фабрикантам] не менее двух. Объясняется это обстоятельство большой торговой солидарностью торговцев этого племени и постоянной взаимной поддержкой. Сартам становится все труднее и труднее конкурировать с евреями. Последние из года в год ведут свою торговлю, постепенно увеличивая ее размеры, личный же состав сартов постоянно меняется и прекращение торговли за несостоятельностью происходит [у сартов] чаще и чаще [544] .

Хотя бухарско-еврейские предприниматели страдали от протекционистской политики, дававшей преимущества русскому купечеству, как в вопросе выплаты долгов, так и в кредитных предпочтениях Государственного банка, эта политика имела и положительные стороны для одной категории бухарских евреев. Дело в том, что под лозунгом «Туркестан для русских» администрация ограничивала проникновение в край иностранного (включая бухарскоподданных евреев), российского еврейского (ашкеназского) и российского мусульманского (татар, азербайджанцев и т. д.) капиталов. Снижая тем самым торговую конкуренцию в Туркестане, русская администрация, сама того не желая, способствовала усилению позиций коренных предпринимателей, и в том числе бухарских евреев – туземцев.

Основная причина успеха бухарских евреев – купцов в важнейших для экономики Туркестана отраслях, каковыми были хлопковая и мануфактурная торговля, очевидно, заключалась в высокой деловой активности этих людей. В 1899 году братья Суфиевы, располагая лишь несколькими десятками тысяч рублей собственного капитала, путем торговли московскими мануфактурными товарами в Бухаре и Самарканде достигли годового торгового оборота в 300 тыс. рублей. Отец и сын Мурдахайровы в том же году в Самарканде достигли торгового оборота в 100 тыс. рублей, имея своего капитала лишь 10 тыс. рублей. Располагая капиталами по 50 тыс. рублей, евреи – подданные Бухары Абрам Юнусов, Йоханан Авезбакиев, Борух и Шаломо Мовашевы произвели тогда же торговых оборотов на 200 тыс. рублей каждый.

При этом многие из бухарско-еврейских предпринимателей довольствовались малой долей прибыли – с тем, чтобы ускорить оборот капитала и устранить конкурентов. О том, что ускорение оборотов было основной целью торговцев мануфактурой, среди которых ведущую роль играли бухарские евреи, говорил Мансыров:

Русские ситцы и другие товары, несмотря на то что они пройдут через несколько рук, продаются потребителям дешевле, чем покупая их в Москве, например. Это объясняется тем, что торговцы, забирая товар из оптового склада в кредит на долгий срок, ухитряются произвести в это время несколько коммерческих оборотов на капитал, вырученный за ситец, покупая и перепродавая другие товары, попутно встречающиеся ему, главным образом – разное сырье [548] .

Служивший в Туркестанском крае барон Николай фон дер Ховен писал в 1900 году о причинах ежегодного увеличения оборотов бухарскими евреями: «Евреи продают часто в ущерб делу и в убыток себе полученный в кредит товар и стараются наверстать убытки, спекулируя на хлопке». По его словам, сметливость, энергию и честность бухарских евреев сумели оценить не только московские фабриканты, но и крупные торговцы – мусульмане, предпочитая иметь дело с более аккуратными и расторопными евреями, чем со своими единоверцами. Многие из бухарских евреев, не обладая большими средствами, благодаря личной предприимчивости добивались очень значительных торговых оборотов, намного превышавших имевшиеся у них капиталы. Чиновники туркестанской администрации, сравнивая в 1905 году торговую деятельность бухарских евреев и туркестанских мусульман, делали вывод: «Несмотря, однако, на коммерческие способности, к сложным торговым операциям сарт еще не подготовлен, и здесь он сталкивается с бухарско-еврейским королем мануфактурного, а отчасти и хлопкового рынков».

Несмотря на протекцию православному купечеству со стороны властей, оно не могло составлять существенную конкуренцию не только бухарско-еврейским, но и мусульманским предпринимателям, поскольку уступало им в предприимчивости и очень плохо ориентировалось в местном рынке. О торговле русских купцов в крае с горечью писал в одной из своих статей дореволюционный исследователь Туркестана Николай Петровский: «Я не буду приводить примеров нашей коммерческой неумелости в Средней Азии: они не раз заявлялись в печати и более или менее известны». О низком профессионализме ярко свидетельствует описание коммерческой деятельности крупных московских посреднических фирм и их отделений в Средней Азии, представленное Николаем Варенцовым, директором Московского торгово-промышленного товарищества. В рассматриваемый период он занимался в Москве продажей сырья, в основном хлопка. Несмотря на наличие достаточных финансовых средств у товариществ, пайщиками которых были высшие чины, купцы и фабриканты, их дилеры в Москве плохо представляли, по какой цене нужно покупать и продавать сырье, слабо разбирались в его качестве, в организации его транспортировки и хранения. Для своих среднеазиатских филиалов руководители московских товариществ не могли найти квалифицированных и энергичных руководителей, зачастую принимая на эту работу далеких от коммерции лиц. Пользуясь удаленностью от дирекций товариществ и получая установленную зарплату, чиновники в филиалах были мало заинтересованы в выгодных сделках и закупках качественного сырья. Часть из них классифицировали закупленный хлопок выше его действительного качества – очевидно, не без пользы для себя. Русские администраторы первоначально наивно полагали, что якобы более честные методы торговли русских торговых посредников и купцов приведут к расцвету их предпринимательской деятельности в Туркестане. Однако в конечном счете из-за плохих деловых качеств эти посредники и купцы стали источником разочарования для местных властей – пожалуй, в той же степени, что и переселившееся туда русское крестьянство, которое не смогло составить конкуренцию дехканам в возделывании хлопка. Лишь во время хлопкового бума в первом десятилетии XX века несколько известных русских предпринимателей из Центральной России смогли основать в Туркестане свои филиалы и организовать широкую торговлю мануфактурой. Но и тогда торговые обороты филиалов отставали от оборотов главных бухарско-еврейских торговых фирм.

 

8. Ухудшение отношения русской администрации к бухарским евреям в конце XIX века

При том, что все хлопковые фирмы выдавали дехканам задатки, именно бухарские евреи стали обвиняться частью туркестанских чиновников в ростовщичестве. Первой – с 1890 года – на бухарских евреев начала нападать правая самаркандская газета «Окраина». В 1896 году в ней была опубликована анонимная заметка ташкентского автора, в которой говорилось:

…жители г. Туркестана, вот уже более десяти лет находятся под тяжелым игом той национальности, которая известна под именем бухарских евреев. На днях общество туркестанских жителей составило приговор, которым постановило ходатайствовать о выдворении из г. Туркестана всех проживающих там бухарских евреев… Ловкость, с какой умеют осесть эти люди, изумительна, еще более изумительна та сеть, какой они в весьма небольшой, сравнительно, промежуток времени умеют опутать то население, в среду которого нелегально проникли.

Далее автор предлагал бухарских евреев выселить.

Скорее всего, автором заметки был старший чиновник особых поручений при сырдарьинском губернаторе Иван Гейер (1860–1907). В своей книге, появившейся спустя три года, он еще яростнее обрушился на бухарских евреев города Туркестана, обвиняя их в ростовщичестве. Эти обвинения не помогли ему, бывшему члену кружка народовольцев, в свое время помогшему полиции в раскрытии их деятельности, заслужить симпатии черносотенцев. В 1908 году, уже после смерти Гейера, его раскритиковал известный черносотенный журналист Михаил Меньшиков – за либерализм, будто бы проявленный Гейером на должности редактора газеты «Русский Туркестан» в 1898–1907 годах. По Меньшикову, либерализм Гейера естественным образом вытекал из того, что тот якобы был крестившимся евреем. В 1915 году эти же обвинения против Гейера повторил в письме к туркестанскому генерал-губернатору председатель местного отдела Союза русского народа Н. Лажечников.

Вышеуказанная заметка в «Окраине» привлекла внимание членов редакции еврейской газеты «Недельная хроника Восхода». Один из них, комментируя публикуемую этой еврейской газетой цитату из «Окраины», отметил, что предлагаемые меры ни к чему «путному привести не могут: не будет ростовщиков из бухарских евреев, так явятся из других национальностей» и что в северных российских губерниях именно русские занимаются ростовщичеством. Но еще за девять лет до публикации цитаты из «Окраины» та же еврейская газета привела цитату из официозной газеты «Туркестанские ведомости», в которой сообщалось:

Незажиточность населения [Аулиеатинского уезда Сырдарьинской области] более всего доказывается широким распространением в уезде ростовщичества в самых разнообразных формах. Промыслом этим прежде занимались бухарские евреи, индийцы и оседлые сарты; теперь же, когда первые две народности подверглись стеснениям, ростовщичеством охотно занялись русские поселенцы города. Некоторые из последних обзавелись уже солидными капиталами и взимают с киргизов от 60 до 120 % годовых [563] .

Вероятно, инициатива упомянутого прошения жителей города Туркестана Сырдарьинской области о выселении евреев принадлежала ее начальнику в 1893–1905 годах, Королькову. После того как он оказался в меньшинстве на заседании Совета, Корольков с целью доказать вредность бухарских евреев отдал в 1897 году приказание расследовать в городе Туркестане их ростовщическую деятельность. Расследование велось предвзято, о чем свидетельствует жалоба Басаэля (Бецалеля) Шимонова на подстрекательство старшим аксакалом города Туркестана «туземцев, которые состоят или состояли с кем-либо [т. е. кому-либо] из евреев должными, подавать на них жалобы…». В результате такого расследования администрация обвинила в ростовщичестве девятерых бухарских евреев. И хотя Сырдарьинской областной администрации не удалось доказать в судебном порядке занятие ростовщичеством ни одного из них, Корольков, объясняя это еврейской ловкостью и опытностью, все равно выслал обвиняемых с семьями в Бухару. Дело одного из обвиняемых – Ильи Муллинова – стараниями военного министра даже было подано на просмотр царю. Николай II летом 1898 года лично утвердил постановление, запрещавшее Муллинову проживать в крае. При этом царь собственноручно надписал на деле: «поставить на вид местной администрации разоблачение вредной деятельности Муллинова по истечении двадцати лет» и «впредь зорко следить за деятельностью евреев».

Возможно, проценты, взимаемые Муллиновым по ссудам, превышали общепринятые. Косвенно об этом свидетельствует отказ членов бухарско-еврейской общины города Туркестана подписать заявление, что Муллинов не занимался ростовщичеством. Но нельзя исключить и того, что они побоялись за него вступаться, опасаясь подвергнуть себя репрессиям. В любом случае правота обвинений Муллинова в прямой эксплуатации дехкан выглядит очень сомнительной, поскольку основной массой его должников, согласно письму генерал-губернатора военному губернатору Сырдарьинской области от 18 августа 1898 года, были чины туземной администрации – бии, аульные старшины и волостные управители.

Под воздействием прочитанного Николай II в октябре 1898 года отказал в приобретении недвижимого имущества в крае Воскресенскому горнопромышленному товариществу, устав которого предусматривал выпуск акций на предъявителя, допуская тем самым возможность покупки их евреями. При этом царь отметил в Журнале Комитета министров, что необходимо оградить Туркестан и степные области от вредной деятельности евреев. Данная пометка царя была принята Военным министерством к руководству во всех среднеазиатских вопросах, касавшихся евреев, о чем в декабре 1898 года начальник Главного штаба сообщил туркестанскому генерал-губернатору.

Дело Муллинова и эта пометка вызвали волну репрессий против бухарских евреев в самом Туркестане. Уже 9 января 1898 года по предложению Королькова Вревский предписал политическому агенту в Бухаре не выдавать никому из бухарскоподданных евреев свидетельства на въезд в Туркестанский край без предварительного разрешения военного губернатора той области, в которую тот или иной бухарский еврей планировал приехать. В 1901 году новый туркестанский генерал-губернатор, Николай Иванов, стал отказывать этим евреям в просьбах на их вступление в русское подданство. В 1902 году он предписал тому же Королькову руководствоваться монаршей пометкой в решении еврейских вопросов на территории Сырдарьинской области. Позднее военный губернатор Сырдарьинской области Романов тоже придерживался этой пометки, о чем сам писал члену ревизионной комиссии Туркестанского края Писареву. На эту репрессивную верноподданническую кампанию саркастически отреагировала закаспийская газета «Асхабад», указавшая администрации на то, что царская пометка предписывала оградить Туркестан от вредной деятельности евреев, а не от их физического присутствия. Неизвестно, удалось ли ей остудить горячие головы из числа туркестанских администраторов, но, по крайней мере, они обратили на нее внимание, о чем свидетельствует наличие вырезки этой статьи из газеты в материалах канцелярии туркестанского генерал-губернатора. Как мы увидим далее, позиция Иванова по ряду вопросов о правах бухарских евреев была неоднозначной – несколько раз он их поддерживал, даже идя наперекор Военному министерству.

Результаты административного расследования ростовщичества в Туркестане дали повод Ванновскому в конце 1897 года вновь поставить перед Государственным советом вопрос о запрещении бухарским евреям – иностранным подданным пребывать в российских пределах. В феврале 1899 года данному вопросу даже было посвящено специальное заседание Государственного совета. Военное министерство на нем представлял новый министр – Алексей Куропаткин. Занимая до этого должность военного губернатора Закаспийской области, он яро выступал там против местных евреев. Такая позиция и вообще его отношение к колонизируемым этносам обеспечили Куропаткину симпатии со стороны любимой царем правой газеты «Новое время» и всего консервативного лагеря. По рекомендациям деятелей этого лагеря и в результате личной беседы Николай II неожиданно для всех остальных назначил военного губернатора из удаленной области сразу военным министром.

Чем же так понравился Куропаткин царю и консервативному лагерю? Своими взглядами на отношение к этническим меньшинствам Куропаткин поделился на страницах уже упоминавшейся книги «Задачи русской армии». Этот труд пока не привлек внимания исследователей колониализма – вероятно, из-за титульного названия, которое заставляет ожидать рассуждений о стратегическом военном планировании. А между тем данная книга, снабженная недвусмысленной надпечаткой на титульном листе «Россия для русских», ярко отражает произошедшую в стране трансформацию как национальной, так и колонизационной парадигмы. Описывая опыт своего администрирования в Закаспийской области, Куропаткин вспоминает, как в начале 1890-х годов приучал местное население признавать русских в Азии «старшими братьями для всех остальных».

В функции «старшего брата» входило воспитание «младших» этносов. Пользуясь отсутствием в Туркестане демократических институтов империи, здесь ввели практику коллективных наказаний. Если в 1890-х годах в каком-нибудь туркменском ауле убивали русского солдата и виновного не находили, то, как писал Куропаткин, у него за это отвечало все мужское население аула. В своей книге он с удовлетворением рассказывает об «успехах» такого воспитания: туземец стал уступать дорогу русскому солдату, поскольку мог быть избит, а жаловаться администрации не имело смысла. Далее он описывает, как в результате такой палочной политики туркмены управляемой им Закаспийской области доставляли найденных в степи пьяных русских солдат, опасаясь наказания за то, что те замерзнут. Сторонником распространения коллективной ответственности на коренное население был и уже встречавшийся нам исследователь русского завоевания Средней Азии Михаил Терентьев. Он придерживался откровенно расистских взглядов: «Аул представляет большую семью – все тут родственники… поэтому должна быть круговая порука и в расчетах за причиненные ими убытки. Нельзя европейскую мерку прикладывать к первобытному дикарю, иногда совсем чернокожему киргизу».

Патронажное отношение властей к местному населению было характерно для колониальной власти и раньше, однако новая парадигма уже не ставила целью цивилизовать его до своего уровня. За сопротивлением введению в Туркестанском крае порядков и общественных институтов Внутренней России стояло опасение демократизации мусульманского населения. Куропаткин писал, что для сохранения русской власти в Средней Азии «требуется именно неравенство» (курсив Куропаткина). Поддержка новой парадигмы, проявленная Николаем II через назначение Куропаткина министром, не могла остаться не замеченной высшими администраторами.

На упомянутом выше специальном заседании Государственного совета позиция нового фаворита – Куропаткина нашла поддержку большинства членов Совета. Лишь формально в свете готовившегося постановления было решено запросить в Министерстве финансов дополнительные сведения о торговой деятельности евреев – подданных Бухары, а также узнать мнение министра иностранных дел Михаила Муравьева о том, «не подлежат ли бухарские евреи действию законов о среднеазиатских евреях русских подданных». Слывший славянофилом, Муравьев в апреле 1899 года ответил, что «бухарские подданные [евреи] в России должны признаваться за иностранцев и подчиняться действию законов о сих последних, хотя бы и с некоторыми специфическими изъятиями из общих правил…». На позицию Муравьева не повлияли полученный перевод письма бухарского кушбеги (премьер-министра, как я уже указывал) с просьбой не препятствовать свободной торговле бухарскоподданных евреев и поддержка их политическим агентом в Бухаре Владимиром Игнатьевым, чиновником Министерства иностранных дел. При этом оказалось, что о подготовке ограничительного закона против евреев – бухарских подданных даже не было известно новому туркестанскому генерал-губернатору Сергею Духовскому (занимал должность в 1898–1901 годах). Виной тому стало, как видно, продолжавшееся около года саботирование своих обязанностей управляющим канцелярией Нестеровским, что привело в конце концов к конфликту и увольнению последнего.

К тому времени бухарские евреи всех трех категорий имели обширные торговые связи не только с Московским промышленным районом, но и с Лодзинским. Они доставляли в Лодзь до 900 тыс. пудов хлопка в год на сумму 8 млн рублей и сами составляли 60 % от всех покупателей лодзинской мануфактуры. Поэтому Лодзинский биржевой комитет также стремился добиться сохранения для евреев – бухарских подданных прежних условий торговли. По его поручению два известных фабриканта подали директору Департамента торговли и мануфактур доклад, в котором доказывалось, что бухарские евреи играют очень важную роль в посредничестве между Лодзинским промышленным районом и хлопковыми районами Средней Азии.

Данные из этого доклада, а также из прошений московских промышленников, о которых говорилось выше, использовал затем министр финансов Сергей Витте. Толерантно относясь к евреям и будучи беспрецедентным мастером политического лавирования среди высших эшелонов власти, он в ноябре 1899 года отправил в Государственный совет письмо, в котором отмечал, что бухарские евреи играют значительную роль в торговле края, распространяя среди его жителей русские товары с общим торговым оборотом в 8 млн рублей. При этом он доказывал, что бухарские евреи

…являются ценными посредниками между внутренними промышленными губерниями и нашею среднеазиатской окраиной, производство торговли в которой требует детального знакомства со своеобразными местными бытовыми и торговыми условиями. Выдающееся положение среднеазиатских евреев в торговле объясняется… врожденной склонностью к торговле, живой предприимчивостью, неослабной энергией и скромными жизненными требованиями. Эта последняя черта, дающая евреям возможность довольствоваться обыкновенно меньшим сравнительно с другими торговцами процентом прибыли, ставит их в более благоприятное положение по сбыту товаров. Энергии и предприимчивости евреев, а также близкому знанию ими требований, предъявляемых потребителями, фабриканты наших внутренних губерний обязаны распределением их произведений в наших среднеазиатских владениях и в Кашгаре, а равно проникновением товаров в Афганистан, хотя в последний бухарские евреи за редким исключением лично вообще не возят товаров, но означенные евреи нуждаются в постоянных сношениях с афганскими купцами, евреями и мусульманами [588] .

Действительно, до 1890-х годов бухарские евреи вели оживленную караванную торговлю с Афганистаном, примером чего было прибытие в 1880 году в Балх каравана из девяноста еврейских купцов из Бухары с товарами, доставленными на 200 верблюдах. Но к началу XX века число бухарских евреев, участвовавших в этой торговле, резко сократилось. По сведениям Игнатьева, к 1899 году в Афганистан по торговым делам отправлялось только два-три бухарских еврея. Да и те не ездили дальше Мазар-и-Шерифа, расположенного неподалеку от границы с Бухарским эмиратом. Опасаясь в Афганистане притеснений, они в основном продавали свой товар гератским и балхским евреям, а также бухарским и афганским мусульманам еще в Керках, Термезе и Патта-Гиссаре, ставших русскими крепостями по южной границе Бухарского эмирата. Особенно важным местом этой торговли были Керки. Накануне Первой мировой войны общий торговый оборот указанных крепостей достиг 22 млн рублей. На долю бухарских евреев приходилось тогда, очевидно, свыше трети этого оборота.

Касаясь далее в том же письме обвинения бухарских евреев в ростовщичестве в связи с делом Муллинова, Витте отмечал, что такое огульное обвинение несправедливо. Он сообщал, что, согласно записке московских фабрикантов, они еще в 1894 году под воздействием слухов о предстоявших ограничениях делали попытки, уменьшив отпуск товаров бухарским евреям, заменить последних на других туземных посредников, а также самостоятельно открыть в Средней Азии склады и отделения.

Указанные попытки не достигли, однако, желаемой цели и доказали безусловную невозможность обойтись без услуг бухарских евреев, которые знают, какой именно товар и где может найти сбыт… кто из местных торговцев и в какой мере кредитоспособен… Московские мануфактурные фирмы ограничились лишь сокращением срока открываемого бухарским евреям кредита, установив таковой в 6 месяцев, вместо обычно прежде 9 – 12 месяцев. Но, несмотря на это, бухарские евреи покупают в Москве товаров… на сумму, вдвое бо́льшую по сравнению с началом 90-х гг. Оборот Москвы с другими народностями Средней Азии магометанского закона с 40 % общего оборота в 1890 г. понизился теперь до 20 %, несмотря на более благоприятные условия кредита, который по-прежнему остается для них 12-процентным [594] .

Доказывая членам Государственного совета важность бухарских евреев для экономики, Витте сообщал, что они получают товары в кредит на 8,5 млн рублей в Москве и на 1,5 млн рублей в Лодзи. В заключение министр финансов заявлял, что Россия выдерживает тяжелую конкурентную борьбу с Англией в Средней Азии лишь благодаря посредничеству бухарских евреев. Поэтому он предлагал предоставить бухарским евреям, вступившим в русское подданство, право свободного жительства во всех городах края, а не только в пограничных. Столь высокая оценка деятельности бухарских евреев не убедила большинство членов Государственного совета, придерживавшихся во внутренней политике той же антиеврейской линии, которая была характерна для царской семьи. К слову, юдофобия царской семьи доходила в начале XX века до паранойи. Как записал в дневнике Алексей Поливанов, председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич сказал ему, что «евреи поставили себе задачей проникнуть в армию, и в частности в Генеральный штаб, что в Генеральном штабе уже есть евреи, о чем он уже имел разговор с Гернгроссом, евреи же проникают под самыми русскими фамилиями».

На заключительном заседании Государственного совета 18 марта 1900 года большинство его членов вместе с великим князем Михаилом Николаевичем поддержали проект ограничительного закона Военного министерства, представленного Куропаткиным, а 5 июня 1900 года его утвердил Николай II. Согласно этому закону бухарскоподданным евреям разрешалось проживать только в экономически второстепенных пограничных городах Туркестанского края – Петро-Александровске (ныне – Турткуль), Катта-Кургане и Оше. При этом бухарские подданные евреи обязаны были выбрать промысловые свидетельства первой или второй купеческой гильдии. Теперь для въезда во внутренние области России они, почти свободно приезжавшие туда прежде, должны были, подобно прочим иностранным евреям, запрашивать разрешение министерств. Впрочем, для лиц, имевших к тому времени торговые отношения с Россией, новый закон предоставлял пятилетнюю отсрочку начиная с 1 января 1901 года. Во время действия отсрочки евреям-бухарскоподданным разрешалось приезжать по торговым делам в Россию, оставаться в ней на жительство и торговать на прежних условиях.