Беседа со Сталиным

В 1922 году после XI съезда партии, на котором я был делегатом от Туркестанской партийной организации, в моей жизни произошла большая для меня перемена, определившая на долгие годы мою общепартийную и общегосударственную деятельность, — я был переведен на работу в Центральный Комитет Российской коммунистической партии (большевиков).

Приехав на XI съезд партии, будучи избранным, как и на X съезд, на партийной конференции компартии Туркестанской республики, я принял активное участие в работе съезда, а затем участвовал в разработке и обсуждении решений Политбюро и Оргбюро по туркестанским делам, продвигал в центральных учреждениях практические, так называемые текущие вопросы Туркбюро ЦК и Турккомиссии ВЦИКа и Совнаркома и готовился к обратному отъезду в Туркестан.

Перед отъездом я зашел к своему другу — товарищу Валериану Владимировичу Куйбышеву, который был избран, вместе с товарищами Сталиным и Молотовым, секретарем Центрального Комитета партии. Поздравив его с избранием, я сказал, что вот зашел перед отъездом завершить оставшиеся нерешенными туркестанские дела.

Однако Валериан, улыбаясь, сказал мне: «Кажется, что эти дела тебе, Лазарь, придется перепоручить кому-либо другому, потому что у нас в Секретариате ЦК сложились соображения насчет выдвижения тебя на новую работу».

На мое замечание, что я работу в Туркестане хотел бы завершить, не передвигаясь на новые места, товарищ Куйбышев сказал, что речь идет о выдвижении на центральную работу. «Я вот, — сказал тов. Куйбышев, — тоже работал в Туркестане, а теперь Центре. ЦК сейчас подбирает свежих людей для работы». На мой вопрос, как быть, тов. Куйбышев сказал: «Вот пойдем вместе к товарищу Сталину, там ты и узнаешь».

Товарищ Сталин принял меня в кабинете Генерального секретаря ЦК в доме на Воздвиженке (ныне улица Калинина).

Хотя я был знаком с тов. Сталиным еще с июня 1917 года, но, признаюсь, что, заходя к нему в первый раз как Генеральному секретарю ЦК, я испытывал известную напряженность, тем более что я не знал, с каким предложением меня встретит товарищ Сталин. Но это мое напряжение быстро прошло, так как тов. Сталин встретил меня дружелюбно, встал из-за стола, поздоровался со мной мягким рукопожатием, пригласил сесть и тут же начал разговор.

«Мы, — сказал он, — имеем намерение взять вас на работу в ЦК и назначить вас заведующим Организационно-инструкторским отделом ЦК. Как вы относитесь к этому нашему предложению?» Это было для меня неожиданно, ия не сразу ответил. Тов.

Сталин меня не торопил, видимо понимая, что я подготавливаю себя к ответу. Подумав немного, я сказал тов. Сталину: «Работа очень большая, и я не уверен, справлюсь ли яс ней». Товарищ Сталин улыбнулся и сказал: «Вот уж не ожидал от вас такой неуверенности и сомнений. Товарищ Куйбышев мне говорил, что вы мужик смелый, умеете дерзать, а некоторые другие даже прибавляли об известной дозе вашей самоуверенности, а тут вдруг сомнения и неуверенность. Я, — продолжал тов. Сталин, — думаю, что вы напрасно прибедняетесь. Вы ведь партийный организатор — работали в 1918 г. во Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, руководили как раз организационным отделом, а главное, прошли большой путь местной партийной и советской работы в промышленных и сельскохозяйственных губерниях, в национальных республиках. Это как раз то, что в настоящее время особенно необходимо для аппарата ЦК в его работе по выполнению решений XI съезда и указаний нашего учителя товарища Ленина. Я, — заключил тов. Сталин, — считаю, что мы поступим правильно, если отклоним ваши сомнения и примем предложенное решение».

//__ * * * __//

После этого тов. Сталин сказал об организационных задачах по существу, с особой силой подчеркнув важнейшее положение доклада и заключительного слова тов. Ленина на XI съезде — его генеральный вывод о том, что сейчас гвоздь не в новой политике в смысле перемены направления — новая экономическая политика полностью себя оправдала, отступление окончено, — гвоздь положения в организации проверки исполнения, в людях, в подборе людей.

Эта гениальная мысль Ленина, — сказал тов. Сталин, — является главным во всей работе партии и ЦК, в первую очередь организационной. Некоторые, — сказал Сталин, — сужают эти вопросы, не понимая, что Ленин под проверкой исполнения понимает всю партийную и советскую работу по руководству сверху донизу, что проверкой исполнения должны заниматься все организации и все коммунисты партийных и государственных органов, но прежде всего ЦК и Совнарком. Проверка исполнения требует высокого качества самих постановлений, а после их принятия — четкости, установления сроков, лиц, коим поручается дело их выполнения, — одним словом, глубокой ответственности, но для проверки необходимо знать, что проверяешь. Необходимо, следовательно, поднять уровень работы всех организаций на большую высоту, в первую очередь партийных.

Хорошо поставленная проверка исполнения точно освещает состояние работы, разоблачает бюрократов и злоумышленников в государственном аппарате и устраняет недостатки в работе парторганизаций.

Проверка исполнения не есть односторонняя проверка сверху вниз, а взаимный контроль практики мест центральными организациями и распоряжений Центра практикой мест- это дает больше возможности учета опыта и обогащения всей работы.

Проверка исполнения воспитывает кадры, раскрывая их недостатки и прорехи. Фактическая проверка состояния дел непременно связана с проверкой кадров, их идейности, работоспособности, преданности делу и знания дел, которыми они руководят, с заменой непригодных более квалифицированными кадрами. Говоря о подборе кадров, Ленин имеет в виду не только их оценку, ноиих потенциальные возможности для выдвижения, их воспитание в процессе работы и учебы прежде всего честной критикой и самокритикой и развитием рабочей демократии в партийной, советской и профсоюзной жизни. Без изучения и личного знакомства с людьми руководство может попасть в канцелярское болото.

Необходимо улучшить работу всего аппарата партийных органов, в том числе ЦК, в первую очередь его Организационного отдела, для обеспечения выполнения резолюции съезда по организационно-партийному строительству.

На съезде в выступлениях, — продолжал тов. Сталин, — были правильные критические замечания по работе Орготдела ЦК. Вы, товарищ Каганович, изучите эти замечания и ликвидируйте эти недостатки. Вообще организационная работа, особенно в настоящее время, непосредственно связана с работой по подбору кадров, и, возможно, в недалеком будущем нам придется подумать об объединении двух отделов — Организационноинструкторского и Учетно-распределительного, но вам, товарищ Каганович, необходимо будет уже сейчас фактически взять дело подбора кадров для партийной работы в руки Оргинструкторского отдела.

Одним словом, дел много, надо, зaсучив рукава, немедля взяться за работу, а мы, — обратившись к тов. Куйбышеву и подошедшему несколько позднее тов. Молотову, — будем проверять исполнение и помогать товарищу Кагановичу».

//__ * * * __//

Я пробовал заикнуться о возможности моей поездки в Ташкент для отчета о съезде, но тов. Сталин сказал: «Нам всем хотелось бы сейчас выехать на места для отчета, но дел в Центре сейчас много по выполнению решений XI съезда и указаний товарища Ленина, и вам, товарищ Каганович, необходимо приступить к работе в ЦК немедля — завтра же. С товарищем Лениным ваше новое назначение согласовано, он, хотя и жалеет о вашем уходе из Туркестана, но ввиду важности организационной работы ЦК он согласен с этим предложением».

Товарищ Сталин далее сказал о том, какое большое значение придает Ленин организационной работе партии, начиная еще с момента создания революционной партии рабочего класса нового типа, коренным образом отличающейся от социал-реформистских партий Запада. «Организационную работу партии нельзя сужать, ее надо понимать шире, она неизбежно больше связана со всей деятельностью партии, чем другие отрасли партийной работы, со всей политикой партии. Работая заведующим Оргинструкторским отделом ЦК, вам, товарищ Каганович, придется использовать свой опыт руководства в губкоме и крайкоме (Туркбюро) для помощи Секретариату ЦК в координации работы Орготдела с работой других отделов ЦК.

Советую вам еще и еще раз изучить все то великое и ценное, что говорил и писал наш учитель Ленин о партийном строительстве. Вот я, например, хотя и постарше вас, но, приступая сейчас к чисто партийной работе, я вновь и вновь перечитываю решения партии и особенно то, что писал и говорил о партии и партийном строительстве мой учитель товарищ Ленин».

Говоря далее об основных положениях Ленина о партии в духе того, что он потом так блестяще и глубоко научно изложил в своем замечательном труде «Об основах ленинизма», тов. Сталин особенно подчеркнул ленинское положение о единстве программных, политических целей и задач с организационно-практическим их осуществлением.

«Поэтому, — заключил беседу тов. Сталин, — партийный организатор должен все время подымать свой теоретический уровень и политическую квалификацию, связывая теорию, политику с организаторской практикой».

//__ * * * __//

Работая в ЦК партии, я еще много раз бывал у тов. Сталина на протяжении более 30 лет совместной работы в ЦК. Но именно эта первая обстоятельная беседа больше всего врезалась в мою память и сознание. На меня тогда произвело большое впечатление то, что Сталин, только что избранный Пленумом ЦК Генеральным секретарем ЦК, столь глубоко и конкретно говорил о задачах организационно-партийной работы и о партийном строительстве в свете учения Ленина о партии и при этом говорил о Ленине- своем учителе- с большим душевным чувством любви и уважения.

Эта беседа с секретарями ЦК- товарищами Сталиным, Молотовым и Куйбышевым — не только ободрила, но и вселила в мою душу и сознание большую уверенность в выполнении предстоящих задач.

Вскоре после моего вступления в работу заведующего Оргинструкторским отделом ЦК я выступил на собрании коммунистов отдела с двумя докладами. Первый доклад о практических задачах отдела и второй доклад (своего рода лекция) «О некоторых важных моментах из истории организационного строительства Ленинской партии». Этот второй доклад-лекцию я сделал по совету товарища Сталина. Когда я доложил ему, товарищам Молотову и Куйбышеву о моем первом докладе на партийной ячейке Организационноинструкторского отдела о практических задачах, прениях и предложениях по этому докладу, тов. Сталин сказал: «Это, конечно, очень хорошо, что вы сделали доклад на ячейке, хорошо, что советуетесь по вопросам практической работы, выслушиваете и учитываете мнения и предложения коммунистов, работающих в отделе, но я бы посоветовал сделать им еще доклад или нечто вроде лекции — об основных моментах из истории партийного организационного строительства партии. Я думаю, что они в этом нуждаются и им это будет очень полезно». Молотов и Куйбышев вполне поддержали это. Согласился, конечно, ияс этим, сказав, что это будет полезно и мне как подготовка к предстоящей моей организационно-практической работе.

Мне пришлось, конечно, серьезно и основательно поработать. Хотя эта тема была для меня не новой, но одно дело докладывать в подпольном кружке или в местной партийной школе, другое дело докладывать перед аудиторией коммунистов, работающих в Центральном Комитете. Мне помогал своими советами сам товарищ Сталин, а также товарищи Молотов и Куйбышев, получал я консультации у таких старых большевиков, как Владимирский, Мицкевич, Землячка, Подвойский и другие. Вполне понятно то большое напряжение и волнение, которое я испытывал при подготовке и выполнении этого задания. Мне вспоминается такой эпизод. Своими волнениями я поделился с работавшим тогда в ЦК тов. Вардиным-Мгеладзе, с которым я сдружился в Саратове в 1917 году. Когда я ему сказал, что я вот получил такой совет — задание от товарища Сталина, он мне сказал: «Дело это серьезное и тебе необходимо основательно подготовиться, ведь Сталин здесь преследует не только идейно-воспитательную цель, но и дает тебе своего рода экзамен». Я тогда не воспринял его слова об экзамене, но потом, признаюсь, был очень рад, когда после лекции товарищ Сталин мне сказал: «Мне передавали, что коммунисты ячейки отдела очень довольны вашим докладом-лекцией». Я сам был доволен этим событием, которое заставило меня, по необходимости, подняться на новую ступень усвоения великого учения Ленина о партии и лучшего его применения в практике организационно-партийной работы.

Это, между прочим, помогло мне и впоследствии выполнить поручение Секретариата ЦК- написать брошюру «Как построена РКП (б)» и издать ее в начале 1924 года для Ленинского призыва.

 

Комиссия Сталина — Молотова и образование СССР

После XI съезда РКП(б) Центральный Комитет сосредоточил особое внимание и усилия на организации систематической и более глубокой связи и руководстве окраинными организациями, в особенности партийными организациями национальных областей и республик. Конечно, ЦК и до XI съезда занимался ими; тов. Ленин сам уделял им свое внимание и заботу, занимался ими и его ближайший помощник народный комиссар по национальным делам, член Политбюро тов. Сталин, а также после X съезда и секретарь ЦК тов. Молотов.

В течение 1921 года укрепились связи Москвы как центра РСФСР с независимыми республиками и с автономными республиками и областями. Связь с органами РСФСР в области хозяйства и культуры вместо эпизодической становилась все более и более систематической и не только в автономных, но ив независимых республиках. Это еще не были отношения союзные — работа шла в рамках договоров; но уже в период 1921 года и частью в 1922 году (до решения съезда) Правительство РСФСР все больше и больше играло роль общефедеративного — общесоюзного центра, так как это вызывалось хозяйственной необходимостью. Для того чтобы укреплять договорные отношения, приходилось заключать дополнительные договоры, принимать отдельные решения, регулирующие отношения органов РСФСР с органами независимых республик. При ВЦИК и СНК РСФСР были учреждены полномочные представители договорных республик, которые представляли республику при решении всех дел и вопросов, возникающих между ВЦИК и ЦИК соответствующей республики.

В июне 1921 года было принято решение о введении в СТО и Госплан представителей независимых республик. По согласованию с правительствами республик ВЦИК принимал отдельные важные законодательные акты, например о распространении на все республики закона о трудовом землепользовании и другие. Народный комиссариат по национальным делам кропотливо, усиленно и настойчиво работал над постепенным организационнохозяйственным сближением республик и областей и укреплением связей и подлинным сближением с договорными республиками. Наркомнац, согласно решению ВЦИК и СНК, имел своих представителей в договорных республиках, которые являлись, вместе с тем, по соглашению с Наркоминделом, советниками представительства РСФСР в соответствующей договорной республике.

Наркомнац направлял всю свою работу на сближение народов Советских республик, руководствуясь указаниями Ленина о том, что нельзя осуществить сразу добровольный союз наций, что до него надо дойти, «доработаться с величайшей терпеливостью и осторожностью, чтобы не испортить дело, чтобы не вызвать недоверия, чтобы дать изжить недоверие, оставленное веками гнета помещиков и капиталистов, частной собственностью и враждой из-за ее разделов и переделов».

Особенно ярко сказалось укрепившееся доверие наций и независимых республик к РСФСР в связи с Генуэзской конференцией и наступлением империалистов на дипломатическом фронте. Все республики поручили делегации РСФСР защищать их интересы на Генуэзской конференции. Кроме отдельных официальных актов, на совещании полномочных представителей всех восьми советских республик в Москве-Украинской, Белорусской, Грузинской, Азербайджанской, Армянской, Бухарской, Хорезмской и ДВР- был подписан протокол о передаче представительства на Генуэзской конференции РСФСР. От имени РСФСР тов. Калинин заявил, что он с удовлетворением принимает поручение союзных и братских республик и что Правительство Российской Республики примет все меры, чтобы интересы всех республик были в должной мере защищены на конференции.

//__ * * * __//

Все это, вместе взятое, подвело вплотную к переходу Советской государственности на новую, более высокую ступень — объединения в единое федеративное союзное государство.

Это новое объединительное движение шло снизу в самих рабоче-крестьянских массах, их Советах, во всех республиках. Можно сказать, что оно особенно развернулось с вопроса об объединении трех республик — Грузинской, Азербайджанской и Армянской — в единую Закавказскую федерацию.

Объединение трех закавказских республик диктовалось острой необходимостью быстрейшего восстановления разрушенного хозяйства. Железная дорога была единой для всех республик. Она связывала не только внутренние районы Закавказья, но и черноморские и каспийские порты. Политика буржуазно-националистических правительств с их таможенными барьерами затормозила и без того слабый товарооборот между отдельными частями Закавказья. Более того, решить большие задачи социалистического строительства можно было в то время только федеративным соединением республик.

Ленин особенно интересовался этим вопросом, он прежде всего поставил вопрос о хозяйственном объединении, предлагал также создать единый для всего Закавказья банк.

В апреле 1921 года уже было заключено соглашение об объединении под единым управлением железных дорог Закавказья, а в июле 1921 года Кавказское бюро ЦК РКП(б) признало необходимым разработать единый хозяйственный план для всех закавказских республик и заключить хозяйственно-финансовую, торговую и военную конвенцию между закавказскими республиками и РСФСР. Было образовано Закавказское экономическое бюро. Это было серьезным началом соединения всех закавказских республик.

В июле 1921 года тов. Сталин по поручению ЦК и лично Ленина приезжал в Закавказье и оказал компартиям Закавказья неоценимую помощь в укреплении Советской власти, в разработке хозяйственных мероприятий, в частности в объединении хозяйственноэкономических органов, и особенно в подготовке образования Закавказской федерации трех республик. Важное значение имел доклад Сталина на собрании Тифлисской партийной организации 6 июля 1921 года «Об очередных задачах коммунизма в Грузии и Закавказье». «Я помню, — говорил тов. Сталин, — года 1905–1917, когда среди трудящихся Закавказья господствовала братская интернационалистская солидарность, а теперь в результате господства националистов в ядовитой националистической обстановке старые интернациональные узы порвались.

Очередной задачей коммунистов Грузии является беспощадная борьба с национализмом.

Необходимо ликвидировать изолированное существование Грузии, необходимо создать здоровую атмосферу взаимного доверия между народами и достигнуть объединения хозяйственных усилий закавказских республик».

Подчеркивая необходимость создания Закавказской федерации, Сталин в то же время сказал, что это отнюдь не будет означать ликвидацию независимых республик.

//__ * * * __//

Во всех трех республиках развернулась энергичная работа по подготовке проектов практического решения этого вопроса, в первую очередь по линии хозяйственной.

В ноябре 1921 года ЦК РКП(б) командировал в Закавказье секретаря ЦК тов. Молотова для участия в заседании пленума Закавказского бюро ЦК РКП(б) о Закавказской федерации. Этот пленум и краевое совещание руководящего актива высказались за образование федерации — за создание федеративного союза между тремя республиками — Азербайджанской, Грузинской и Армянской.

ЦК РКП (б) принял постановление, написанное Лениным, об образовании федерации закавказских республик. Ленин советовал широко обсудить этот вопрос среди трудящихся, не допуская торопливости.

Десятки партийных собраний, митингов и собраний рабочих в Тифлисе, в деревнях, а также в Баку, Ереване поддержали идею и предложения об организации федерации.

Нельзя, однако, думать, что это прошло без внутренней борьбы, особенно среди верхушки актива. В самом составе ЦК Компартии и Правительства Грузии была довольно влиятельная группа национал-уклонистов, которые выступили против образования Закавказской федерации. Они развернули отчаянную борьбу против объединения, сопровождая свои выступления враждебным национализмом, направленным против других национальностей Закавказья. Они требовали установления кордонов на границах с другими советскими республиками, выступали против проведения землеустройства на основе закона о конфискации у помещиков их земель; выступали они с такими правыми антисоветскими предложениями, как, например, денационализация Батумских нефтяных резервов и сдача их в концессию американцам и т. д. Среди них наиболее выделялся Мдивани, многие потом отошли от национал-уклонизма, например старейший уважаемый большевик Филипп Махарадзе.

Были такие же национал-уклонисты и в Азербайджанской партии. ЦК РКП(б) и лично Ленин неоднократно занимались этими вопросами: вызывали их на заседания в ЦК, разъясняли, увещевали и вто же время резко осуждали.

Следуя указаниям Ленина, ЦК РКП(б) не допускал административного нажима, а проявлял большую выдержку и терпение.

В марте 1922 года Азербайджанская, Грузинская и Армянская Социалистические Республики добровольно объединились в федеративный союз, а затем окончательно во второй половине 1922 года- в единую Закавказскую Федеративную Республику. В середине 1922 года представители Закавказского крайкома РКП(б) выехали в Москву и поставили общий вопрос о необходимости усиления федеративных связей с РСФСР.

Почти одновременно с закавказскими вопрос об образовании союзного государства был поставлен Украинской и Белорусской Советскими Республиками.

В августе 1922 года ЦК РКП(б) создал комиссию для подготовки проекта постановления Пленума ЦК РКП(б) «О взаимоотношениях РСФСР и независимых национальных Советских республик». В комиссию вошли следующие товарищи: Сталин И.В., Молотов В.М., Куйбышев В.В., Орджоникидзе Г.К., Раковский Я.Г., Сокольников Г.Я. и представители республик Агамали-оглы С.А. (Азербайджан), Мясников А.Ф. (Армения), Мдивани П.Т. (Грузия), Петровский Г.И. (Украина), Червяков А.Г.(Белоруссия).

Первый разработанный Сталиным проект был разослан для обсуждения в ЦК компартий. По этому проекту независимые республики Украина, Белоруссия, Азербайджан, Грузия и Армения вступают в Российскую Федерацию. Хотя права их были больше, чем у обычных автономных республик, и хотя в проекте не говорилось о них как об автономных, но получалось так, что вступали они в РСФСР как автономные республики. Центральные Комитеты Азербайджана и Армении поддерживали этот проект, ЦК Грузии высказался против, ЦК Белоруссии высказался за сохранение договорных отношений, ЦК Компартии Украины не представил своего мнения — не обсуждал вопроса.

После октябрьского Пленума ЦК РКП(б) ЦК КП(б)У полностью присоединился к решениям. Комиссия, собравшаяся 23–24 сентября, заседала под председательством тов. Молотова. Она заслушала сообщение и единогласно (за исключением воздержавшегося представителя Грузии) приняла за основу проект тов. Сталина.

//__ * * * __//

Ленин в это время болел и не мог участвовать в работе комиссии или давать конкретные указания. Составленный и принятый комиссией проект был послан Ленину 25 сентября. Товарищ Ленин, ознакомившись с проектом, написал письмо членам Политбюро, в котором он высказался против этого проекта, против пункта «автономизации» независимых национальных республик. Ленин считал, что вступление республик в РСФСР ставит их в неравноправное положение и урезывает их суверенные права. Вместо этого Ленин предложил образовать новое объединение всех республик- Союз Советских Социалистических Республик, в который войдут все независимые республики, в том числе РСФСР, как равные, с равными правами и обязанностями, как независимые, суверенные государства. Ленин предложил иметь наряду с ВЦИК Союзный Центральный Исполнительный Комитет как федеральный ЦИК.

Комиссия, возглавляемая Сталиным, согласилась с предложениями Ленина.

В октябре Пленум ЦК рассматривал этот новый проект. Не имея возможности присутствовать на Пленуме из-за болезни, Ленин прислал дополнительные предложения, в частности ввести должности председателей Союзного ЦИКа от всех республик и федераций. Ленин направлял работу Пленума против великодержавного шовинизма и местного национал-уклонизма, который у правых элементов и троцкистов имел место.

6 октября, в день заседания Пленума ЦК, Ленин писал: «Великорусскому шовинизму объявляю войну не на жизнь, а на смерть… Надо абсолютно настоять, чтобы в Союзном ЦИКе председательствовали по очереди русский, украинец, грузин и т. д. Абсолютно!»

Пленум ЦК не только принял все эти предложения Ленина, ной в резолюции осудил проявления великодержавного шовинизма и местного национал-уклонизма.

После Пленума ЦК тов. Сталин вызвал меня — заведующего Оргинструкторским отделом и заведующего агитпропом ЦК- и дал указания о развертывании на местах более глубокой и широкой разъяснительной работы в духе решения Пленума, что особенно важно в связи с подготовкой и проведением съездов Советов республик, а затем союзного съезда Советов.

В течение всего ноября-декабря мы связывались с ЦК нацкомпартий, с губкомами и обкомами, получали от них сообщения о ходе разъяснительной работы, о подъеме объединительного движения. Я, например, связывался не только с Центральными Комитетами национальных компартий, ноис губкомами. Я систематически докладывал Секретариату ЦК и лично товарищам Сталину и Молотову.

Партия не просто разъясняла, но и боролась с национализмом, со всякого рода замаскированными предложениями, опрокидывающими идею Союза ССР. Например, на Украине национал-коммунисты из «боротьбистов» в содружестве с троцкистами (Раковским) усиленно популяризировали идею «конфедерации» с сугубо урезанными правами: все, например, постановления правительства «конфедерации» должны подтверждаться правительствами республик; «конфедерации», как правило, не должны иметь своей армии, единого гражданства, своих законодательных органов ит. д. И вот такой «союз — конфедерацию» подсовывали национал-уклонисты вместо настоящего федеративного союзного государства. Партия, ЦК и местные организации организовали разоблачение этой хитроумной подмены настоящего Союзного государства конфедеративной фикцией.

Национал-уклонисты Башкирии, Татарии требовали ликвидации Российской Федерации с тем, чтобы эти республики отдельно входили в Союз.

Сталин убедительно доказал, что этот путь приведет к роспуску существующих федераций; кроме того, пришлось бы, кроме восьми автономных республик, выделить еще из РСФСР специальный русский ВЦИК и русский Совнарком, что повело бы к большой организационной перетряске, ненужной и вредной.

//__ * * * __//

Одновременно шла организационная работа по подготовке к съезду Советов. Эту работу мы в ЦК проводили совместно с Президиумом ВЦИК.

Усиленно шла подготовка проекта основных пунктов Конституции СССР и декларации по его образованию. Этим руководила комиссия ЦК во главе с тов. Сталиным.

В декабре состоялся Пленум ЦК РКП(б), на котором был рассмотрен проект Союзного договора и декларации съезда. Пленум также избрал комиссию для руководства I съездом Советов во главе с тов. Сталиным.

Пленум одобрил проекты и ввиду болезни тов. Ленина утвердил докладчиком на X Всероссийском съезде Советов и I Всесоюзном съезде Советов тов. Сталина.

X Всероссийский съезд единогласно принял проект резолюции об объединении РСФСР, ЗСФСР, УССР и БССР в Союз Советских Социалистических Республик и избрал полномочную делегацию, возложив на нее подписание договора об образовании СССР.

Закрывая Всероссийский съезд Советов, тов. Калинин указал на историческое значение решений съезда об образовании Союзного государства. Взволнованно звучали его слова: «Разве для нас не дорого имя РСФСР? Оно дорого нам. Это имя завоевано в огне военных битв… Я вижу, как над нами развевается красное знамя, с пятью священными буквами РСФСР. И мы, делегаты X съезда Советов, полномочные представители всей Советской Российской Федерации, склоняем это дорогое, овеянное битвами и победами, укрепленное жертвами рабочих и крестьян знамя перед Союзом Советских республик. Мы видим, как уже поднимается новое красное знамя Союза Советских республик. Я вижу, товарищи, стяг этого знамени в руках тов. Ленина. Итак, товарищи, вперед, поднимайте выше это знамя, чтобы его могли видеть все трудящиеся и угнетенные мира».

Вечером 30 декабря 1922 года открылся I съезд Советов СССР. На съезде было более двух тысяч делегатов.

По одному даже внешнему облику делегатов видно было, что здесь съехались не «мирные» парламентарии, а славные бойцы Гражданской войны, завершившие ее победно и пожинающие сейчас плоды победы. Преобладали кожухи, шинели, гимнастерки, сапоги, обветренные лица, характерные для людей, только что покинувших окопы, заводы, фабрики и крестьянские поля. Боевое, бурное, темпераментное реагирование во всем ходе съезда по обсуждаемым вопросам показывало, что здесь собрались боевые соратники, завоевавшие своей кровью, своимучастием в Октябрьской революции, в Гражданской войне с беляками и иностранными интервентами право творить новое могучее государство — Союз Советских Социалистических Республик.

Доклад тов. Сталина на съезде «Об образовании Союза Советских Социалистических Республик» был кратким. После выступлений делегатов с мест, в том числе ярких речей товарищей Фрунзе, Кирова и других, Всесоюзный съезд Советов принял постановление об утверждении Декларации об образовании СССР.

Насколько демократично было проведение всего этого решения, показывают следующие пункты постановления:

«2. Ввиду чрезвычайной важности принятой Декларации, заключенного Договора и желательности выслушать окончательные мнения всех входящих в Союз республик о тексте настоящего Договора, передать Декларацию и Договор на дополнительное рассмотрение ЦИК Союзных республик с тем, чтобы отзывы Союзных республик были представлены ЦИК Союза ССР к ближайшей очередной его сессии.

3. Поручить ближайшей очередной сессии ЦИК Союза ССР рассмотреть полученные отзывы, утвердить текст Декларации и Союзного договора и немедленно ввести его в действие».

Можно поражаться государственной мудрости съезда Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, который, принимая под руководством ЦК РКП(б) этот величайшей важности акт, проявляет такую демократичность и осторожность, поручая еще раз в деталях изучить Договор на местах, после чего окончательно ввести его в действие.

 

1937 год. Об уроках вредительства

.. В течение второй половины 1920-х- начале 1930-х годов в нашей стране шла огромная работа по воплощению в жизнь планов индустриализации и коллективизации, усовершенствованию политической системы государства. Одновременно не прекращалась борьба с троцкистами и уклонистами различных мастей, пытавшимися свернуть СССР с пути подлинных социалистических преобразований. Эта борьба происходила в том числе и на железнодорожном транспорте, который я возглавлял тогда.

Состоявшийся в феврале-марте 1937 года Пленум Центрального Комитета ВКП (б) заслушал и обсудил доклады «Об уроках вредительства, диверсий и шпионажа япононемецко-троцкистских агентов в промышленности и на транспорте».

Пленум ЦК обсуждал и другие очень важные вопросы: о подготовке к избирательной кампании (докладывал тов. Жданов), о недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников (доклад тов. Сталина) и об уроках вредительства в промышленности, на транспорте и в других отраслях хозяйства (доклад тов. Молотова).

Я остановлюсь главным образом на моем докладе: «Об уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов на железнодорожном транспорте».

Я начал доклад со следующего общего замечания:

«Мы обсуждаем здесь уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецкотроцкистских агентов. Это означает, что мы должны вскрыть особенности этого вредительства, его приемы борьбы, а главное- вскрыть наши ошибки, ошибки хозяйственных руководителей, партийных и беспартийных, начиная от низового хозяйственного работника и кончая народным комиссаром, которые вовремя не разоблачили вредительских действий врагов. Корни и характер японо-немецкотроцкистского вредительства на железнодорожном транспорте те же, что и в тяжелой промышленности, о которых здесь докладывал товарищ Молотов.

Мы имеем дело с бандой оголтелых разведчиков-шпио-нов, озлобленных растущей мощью социализма в нашей стране и применяющих поэтому все средства изуверской борьбы с Советской властью, с Советским Союзом, какие имеются в арсенале шпионов, диверсантов и разведчиков.

К железнодорожному транспорту в особой мере применимо то, что указано в первом абзаце проекта резолюции Пленума ЦК, что «троцкисты, ставшие наемным орудием фашизма, восприняли приемы вредительства всех ранее раскрытых вредительскошпионских организаций в промышленности и на транспорте. По отношению к железнодорожному транспорту можно сказать, что они восприняли не только приемы вредительства, они восприняли значительную часть неразоблаченных людей и даже сохранившихся в течение ряда лет не вскрытых организованных групп вредителей».

//__ * * * __//

Так же, как Молотов по народному хозяйству, так и я рассказал Пленуму ЦК факты из истории вредительства на железнодорожном транспорте, начиная от фон-мекковской организации периода «Промпартии» и кончая троцкистскими группами, вступившими в 1930 году в союз, в соглашение с вредителями-шпионами из буржуазных специалистов, занимавших в НКПС и на дорогах те официальные посты, которые давали им возможность, прикрываясь теоретическими формулами и расчетами, запутывать технические планы, срывать планы перевозок, развитие и реконструкцию железнодорожного транспорта. Эта цепочка, связавшая воедино троцкистов с матерыми сторонниками старого буржуазного строя, пошла дальше и привязывала к ним людей с партбилетом в кармане, но имевших троцкистское прошлое или сочувствовавших им. Я это иллюстрировал на Пленуме фактами, в частности показаниями одного из лидеров троцкистов, бывшего главного заместителя Троцкого, когда он был народным комиссаром путей сообщения, — Серебрякова.

«В начале 1935 года, — показывает Серебряков, — после назначения Л.М. Кагановича наркомом путей сообщения, я вызвал Арнольдова (он был тогда начальником Управления эксплуатации и движения). Арнольдов, придя ко мне, прежде всего заявил следующее: «Если в начале 1934 года говорилось, что транспорт является тем узким местом, с которым столкнулась наша экономика, то это же самое можно сказать и теперь- через год… Достаточно сказать, что к началу 1935 года среднесуточная погрузка составляет немногим более 50 ООО вагонов. Все нормы занижены донельзя. Мы со своими специалистами так крепко все это „обосновали", что вряд ли Кагановичу удастся скоро двинуть транспорт вперед. Помимо этого: 1) увеличен парк„больных" вагонов и паровозов, так как ремонт их проводится недоброкачественно в результате установленной системы обезлички в ремонте, 2) заторможен переход на неразрезные буксы, на автоторможение и автосцепку, 3) путевое хозяйство находится в очень скверном состоянии, так как средства на текущий ремонт направлялись не по назначению, 4) дороги снабжались запчастями и материалами некомплектно и нестандартно, 5) создавались на дорогах пробки. Все это привело, — говорил Арнольдов, — к увеличению количества крушений и аварий на дорогах, к нарушению графика движения поездов».

«Если, — продолжал Серебряков, — к 1935 году транспорт задыхался в узких рамках заниженных норм, то это потому, что Арнольдову совместно с группой специалистов удалось сделать эти заниженные нормы законом работы на железных дорогах. Все это было тем, что вскоре было вскрыто Кагановичем как теория «предела», которой прикрывала наша организация свою вредительскую работу».

Дело, конечно, не в Кагановиче. Это сделала партия, ее ЦК, в том числе и я. Но вопрос действительно состоял в том, что было ликвидировано легальное прикрытие вредительства. Вредители были серьезно обезврежены, передовые люди получили возможность развернуться, ломать старые нормы, творить своим творческим революционным трудом новые нормы и измерители, обеспечившие подъем транспорта.

Да, действительно, мы поймали сердцевину троцкистской открытой, легальной платформы на железнодорожном транспорте. В 1935 году они были серьезно подбиты, загнаны в подполье и, конечно, не могли так действовать, как раньше. Но в 1936 году они оживили свою деятельность.

Увлеченные успехами железнодорожники не проявляли должной бдительности. Я говорил об этом на Пленуме ЦК, и говорил не абстрактно, а иллюстрировал это конкретными фактами и людьми. Я говорил и о том, о чем ЦК партии, Сталин и я, конечно, не раз говорили железнодорожникам: о бдительности не только в 1935 году, но и в 1936 году. В приказе о крушениях я писал, что «одной из важнейших причин продолжающихся крушений является подрывная диверсионная работа классовых врагов — бывших кулаков, белогвардейцев, меньшевиков, троцкистов — и притупление большевистской бдительности командиров и политработников». Несмотря на это, и я как нарком проявил доверчивость и мягкость к перекрасившимся людям, которые меня обманывали.

Если Арнольдова мы сняли с поста начальника Управления эксплуатации, то Лившиц, бывший троцкист, был заместителем наркома. Он так рьяно выступал против «предельщиков», внешне проявлял себя энергично в работе, что мы поверили в его честность. Точно так же можно сказать о Томленове, которого я сам выдвинул начальником Паровозного управления. Это был высококвалифицированный инженер, коммунист. Сын машиниста, сам машинист, учился при Советской власти, был ранее секретарем уездного комитета партии. Я к нему хорошо относился и даже надеялся вырастить из него крупного руководителя, но оказалось, что, будучи командирован в 1929 году в Японию, он дал волю своему «молодому темпераменту», увлекся японкой. Атам появился ее якобы муж, а на деле разведчик. Он пригрозил Томленову арестом, скандалом, а когда явился второй разведчик, предложивший свои услуги уладить все дело, лишь бы Томленов дал расписку информировать японскую разведку, «помучился», как он сам потом признался, и согласился. Так он стал японским разведчиком, а троцкисты «облагородили» его своей «идеологией». Он не ограничивался уже информацией, а вредил. А как начальник Паровозного управления, он уже не только сам вредил, а навербовал немало помощников себе.

По данным следственных и судебных органов я осветил в докладе на Пленуме ЦК о вредительстве в паровозном и вагонном, путевом хозяйствах, о вредительстве в строительстве и реконструкции железнодорожного транспорта, о необходимых мероприятиях по искоренению вредительства и о ликвидации последствий вредительства, особенно об обеспечении безопасности движения. Я доложил Пленуму ЦК факты организации вредителями, шпионами и троцкистами крушений, в особенности пассажирских поездов, с большими человеческими жертвами, об улучшении дела подбора и воспитания кадров, особенно связанных с движением поездов, о работе политотделов, об усилении бдительности коммунистов, и особенно руководящих работников.

//__ * * * __//

В своем докладе на активе я доложил обо всех вопросах, обсуждавшихся на Пленуме ЦК, и больше всего, конечно, об уроках вредительства, диверсий и шпионажа япононемецко-троцкистских агентов на железнодорожном транспорте.

В то же время я предупреждал от легковесных обвинений и перестраховки. «Проявление политической бдительности, — говорил я, — отнюдь не означает „лови каждого". Вот не понравился нос такого-то, он его считает вредителем, или сказал человек что-нибудь не так- его объявляют вредителем, он был знаком с троцкистом- его самого объявляют троцкистом, хотя оснований для этого нет».

Надо, однако, сказать, что эти и многие другие такие же предупреждения не предотвратили ошибки, перегибы, а в дальнейшем грубые извращения, которые, к великому сожалению, имели место. В этом вина не только органов НКВД и судебноследственных органов, но и наша — руководящих деятелей. Нажимая на бдительность, мы вовремя не приняли необходимых мер против перегибов, превышения власти и злоупотребления этой властью.

Однако грубую ошибку совершают те, которые по случаю того, что пострадали и некоторые невиновные, делают вывод о том, что вся борьба с вредителями, шпионами, в том числе и из троцкистского лагеря, была якобы неправильной. Это есть попытка опорочивания всей революционно-классовой Ленинской линии партии за сохранение Советской власти и курса на строительство и победу социализма в борьбе с его врагами. Не так легко преодолеть вредительство, диверсии и шпионаж на транспорте, так же как и в других отраслях хозяйственной и государственной деятельности. Еще в 1927 году при обсуждении на Пленуме ЦК уроков шахтинского вредительства Генеральный секретарь ЦК партии И.В. Сталин предупреждал о том, что вредительство будет и впредь, пока существует капиталистическое окружение.

Новое в нынешнем вредительстве то, что в связи с изменением обстановки меняются и персоны этого вредительства. Сейчас основными кадрами и «активом» вредительства являются троцкисты и «правые». Но это не меняет дела. «Ленин и Сталин, — говорил я, — не раз предупреждали нас, что люди, вступившие на путь борьбы с партией, — троцкисты, „правые", „право-леваки" и все другие оппортунистические элементы, которые к ним примыкали, — в своем развитии должны неизбежно скатиться в большинстве своем в лагерь империализма. Мы видим сейчас, что они скатились в лагерь оголтелого фашизма, стали наемной агентурой фашистских контрразведок. Вот почему сейчас самое важное не столько в констатации этого, сколько в том, чтобы мы не допустили впредь такого вредительства, чтобы мы противопоставили свою большевистскую бдительность и решительность в борьбе с врагами.

Мы должны устранить допускаемые перегибы и ошибки, мы должны ликвидировать все те недостатки, которые позволили врагам орудовать у нас, в особенности на железнодорожном транспорте. Враги знали, — говорил я, — что такое железнодорожный транспорт для войны. Вот почему на железнодорожниках лежит особая ответственность перед Родиной, перед страной. Мы не должны допускать промедления в ликвидации последствий вредительства».

Деловые совещания, проведенные на политической основе после Пленума, сыграли большую роль в непосредственной ликвидации последствий вредительства и в выполнении второго и третьего пятилетних планов, что особенно важно было в подготовке к защите нашей Родины.

 

О «растерянности Сталина» в начале войны

.. Период 1941–1945 годов в истории нашей партии и Родины был героическим периодом борьбы не на жизнь, а на смерть со злейшим врагом всего человечества и нашей Родины за само ее существование, за саму жизнь всех народов Советского Союза, за их завоевания в Великой Октябрьской социалистической революции, за их свободу и национальную независимость против порабощения и уничтожения немецким фашизмом. Это был период тяжких испытаний и боев, величайшего напряжения всех физических и моральных сил рабочего класса, колхозного крестьянства, советской интеллигенции, трудящихся всех национальностей и проявления ими на фронте и в тылу самопожертвования, храбрости, героизма.

Преодолев тяжкие испытания и отступления на первом этапе войны, Советский народ во главе с Великим русским народом набрал силы и вышел Победителем!

Об Отечественной войне написано много замечательных страниц историками, мемуаристами и писателями. Независимо от тех или иных неточностей и даже неправильностей в освещении отдельных моментов, в том числе Великой роли Сталина как организатора Победы, они в основном глубоко освещают факты Отечественной войны и отражают героизм миллионов бойцов всех народов Советского Союза на фронте и в тылу.

Надо отдать должное значительной части наших военных товарищей, которые, к их чести и старательности, осветили героизм нашей славной, родной Советской армии более полно, чем это сделали гражданские работники и борцы в деле освещения героизма рабочих и работников промышленности, транспорта, колхозников в сельском хозяйстве и во всех других видах труда, самоотверженно и героически обеспечивших нашу армию и победу. Вот почему каждый из нас в меру своих сил, памяти и наличных материалов должен осветить как умеет опыт борьбы за Победу.

Мы боремся за мир между народами, но нам надо всегда помнить, что история не исключает того, что этот опыт может еще понадобиться.

Как член Политбюро ЦК и член Государственного Комитета Обороны, принимавший участие в разработке и решении основных вопросов организации военного отпора и разгрома фашистских захватчиков, я видел, как концентрировались в единый мощный кулак все силы партии во главе с ее Ленинским Центральным Комитетом и Политбюро, силы Советов — от сельских, городских до Верховного Совета, Советского Правительства, министерств и их органов, профсоюзов- самой широкой массовой организации рабочего класса, правлений колхозов, Коммунистического союза молодежи и всех революционных общественных организаций трудящихся всех национальностей, мужчин и женщин Советского Союза. Такого соединения, концентрации усилий, энергии, воли, патриотического героизма не знала ни одна страна.

//__ * * * __//

Первые месяцы войны, когда по известным причинам, и прежде всего вероломной неожиданности нападения врага, наши войска вынуждены были отступать, вызывают особенно много споров и толков. Я ни в коей мере не согласен с теми, кто изображает дело так, будто руководство партии и Правительства и лично Сталин не предвидели войны и якобы не готовили страну к войне.

Если допустить, что было преувеличение осторожности во избежание провокации, то это только подтверждает факт, что наша социалистическая страна и ее руководство вели честную политику мира и соблюдали верность международным договорам. Это не исключает, что в расположении наших войск и их готовности к активному отпору могли быть ошибки, могли быть недоделки и в чисто военных мероприятиях, которые, естественно, волновали Сталина, особенно первые дни войны.

С еще большей решительностью я отвергаю клеветнические, пасквильные выдумки, будто в первые дни войны у руководства — у Сталина была растерянность. Разумеется, у нас у всех и у Сталина не было бравурного настроения. Мы были, конечно, взволнованы таким оборотом событий — войной, которая принесет много бед и жертв народу. Мы — все члены Политбюро ЦК, в первую очередь Сталин, — были озабочены предстоящими трудными задачами. Мы все буквально вмиг отмобилизовались, чтобы со всей присущей Ленинцам силой и энергией по-боевому выполнить свой патриотический долг перед любимой Родиной.

Это нашло свое отражение на первом же заседании Политбюро в кабинете Сталина на рассвете 22 июня 1941 года с участием руководства Наркомата обороны и Генерального штаба. Заслушав сообщения военных товарищей о начале военных действий и вероломном нападении гитлеровцев на нашу Родину, Сталин предложил выступить по радио с заявлением от имени Советского правительства, поручив это народному комиссару иностранных дел, заместителю Председателя Совета Министров В. М. Молотову. Сталин дал указания о содержании этого заявления. При этом Сталин сказал, что он сам выступит по радио несколько позднее. Забегая вперед, скажу, что Сталин ознакомил нас и с текстом своей речи до выступления.

У Сталина, как и у всех нас, его соратников, была твердая уверенность, что, несмотря на трудности и тяжести отступления перед внезапным нападением врага, оно, это отступление, носит временный характер- и Победа будет за нами, за нашим Великим Советским государством, руководимым нашей Ленинской партией. На этом первом заседании были даны указания военным товарищам об отпоре врагу, а остальным товарищам Сталин сказал: «Сейчас не будем разрабатывать каких-либо мероприятий. Каждый из вас ведает определенными отраслями деятельности, и каждый из вас, не дожидаясь постановлений, возьмется по-военному за немедленный перевод всей деятельности партийных и государственных органов на военные рельсы»…

 

XIX съезд партии

Еще в августе 1952 года ЦК опубликовал постановление Пленума ЦК о созыве в октябре 1952 года XIX съезда партии. ЦК опубликовал одновременно «Проект директив XIX съезда партии по Пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951–1955 гг.» и «Проект Устава ВКП(б)».

ЦК предложил всем партийным организациям развернуть широкое обсуждение в партийных организациях этих проектов и всех вопросов съезда. Съезд открыл кратким вступительным словом товарищ Молотов. С отчетным докладом ЦК ВКП(б) выступил секретарь ЦК тов. Маленков. Отчетный доклад ЦК показал, какую Великую Героическую полосу прошла наша Родина под руководством своей героической партии, ее ЦК, его руководителя товарища Сталина и Советского правительства — одержана Величайшая историческая победа над фашистским врагом.

Широко показаны героические усилия народа по восстановлению народного хозяйства, и поставлены новые большие задачи партии, рабочего класса, колхозного крестьянства и всего народа. После глубокого и широкого обсуждения отчетного доклада ЦК ВКП(б) XIX съезд принял следующую резолюцию: «Заслушав и обсудив отчетный доклад Секретаря ЦК ВКП(б) товарища Маленкова Г.М. о работе ЦК ВКП(б), постановляет: Одобрить политическую линию и практическую работу ЦК ВКП(б)». Это решение было принято единодушно. Директивы по пятилетнему плану, которые съезду доложил тов. Сабуров, были приняты с внесенными делегатами съезда поправками.

Съезд утвердил доложенные тов. Хрущевым внесенные Центральным Комитетом изменения в Устав ВКП(б).

Съезд заслушал доклад тов. Кагановича о предложениях Политбюро ЦК ВКП(б) по переработке Программы партии и принял следующую резолюцию: «XIX съезд партии устанавливает, что за период с VIII съезда партии (1919 год), когда была принята существующая Программа партии, произошли коренные изменения как в области международных отношений, так и в области строительства социализма в СССР, в связи с чем ряд положений Программы и изложенные в ней задачи партии, поскольку они уже осуществлены за этот период, не соответствуют больше современным условиям и первым задачам партии. Исходя из этого, съезд постановляет:

1) Считать необходимым и своевременным произвести переработку существующей Программы партии.

2) При переработке Программы руководствоваться основными положениями произведения товарища Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР».

XIX съезд партии избрал комиссию под председательством тов. Сталина для переработки Программы и поручил ЦК представить новый проект на рассмотрение следующего съезда компартии Советского Союза».

//__ * * * __//

На XIX съезде присутствовали и участвовали в его работе представители почти всех коммунистических и рабочих партий мира. Все они в своих выступлениях горячо приветствовали нашу партию, ее руководство и лично товарища Сталина и обещали ей всяческую революционную поддержку. В конце съезда с ответом им от нашей партии выступил вождь нашей партии товарищ Сталин, который прежде всего выразил от имени нашего съезда благодарность братским партиям и группам за дружеские приветствия, за пожелания успехов и за доверие. «Было бы ошибочно думать, — сказал тов. Сталин, — что наша партия, ставшая могущественной силой, не нуждается больше в поддержке. Это неверно. Наша партия и наша страна всегда нуждались и будут нуждаться в доверии, в сочувствии и поддержке братских народов за рубежом. Особенность этой поддержки состоит в том, что всякая поддержка миролюбивых стремлений нашей партии со стороны любой братской партии означает вместе с тем поддержку своего собственного народа в его борьбе за сохранение мира. Понятно, что наша партия не может оставаться в долгу у братских партий и она сама должна, в свою очередь, оказывать им поддержку, а также их народам в их борьбе за освобождение, в их борьбе за сохранение мира. Как известно, она именно так и поступает. Представители братских партий, восхищаясь отвагой и успехами нашей партии, присвоили ей звание «Ударной бригады» мирового революционного и рабочего движения. Этим они выражали надежду, что успехи «ударной бригады» облегчат положение народам, томящимся под гнетом капитализма. Я думаю, что наша партия оправдала эти надежды, особенно в период Второй мировой войны. Конечно, очень трудно было выполнить эту почетную роль, пока «ударная бригада» была одна-единственная. Теперь от Китая до Кореи, до Чехословакии и Венгрии появились новые «Ударные бригады» в лице народно-демократических стран- теперь нашей партии легче стало бороться, да и работа пошла веселее. Особого внимания заслуживают те коммунистические, демократические или рабоче-крестьянские партии, которые еще не пришли к власти и которые продолжают работать под пятой буржуазных драконовских законов».

Ответив на вопрос, почему все же не столь трудно будет работать этим партиям в сравнении с русскими коммунистами царского периода, товарищ Сталин подчеркнул: «Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать. Теперь от либерализма не осталось и следа. Растоптан принцип равноправия людей и наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и бесправия эксплуатируемого большинства граждан. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять. Есть все основания рассчитывать на успехи и победу братских партий в странах господства капитала».

Это было уверенное, мудрое Ленинское направление всей политики, стратегии и тактики братских партий в их борьбе за завоевание власти рабочим классом, за революционную победу над господством монополистического империалистического капитала, стремящегося к новому переделу мира, к новой войне. XIX съезд горячо, восторженно приветствовал товарища Сталина, выразившего волю и величие нашей партии, одержавшей Великие победы. XIX съезд своими решениями, речью товарища Сталина, которая, к великому сожалению, была последней его речью, укрепил нашу партию, как Ленинскую «Ударную бригаду» мировой пролетарской социалистической революции! Делегаты XIX съезда и представители братских партий горячо встретили выступление Сталина с приветствием братским партиям. В этом приветствии Сталин сказал: «Вам, товарищи, надо учиться не только на наших достижениях, но и на наших ошибках». Это очень важное заявление- это значит, что Сталиным признавалось, что у нас были ошибки. Я лично думаю, что если бы Сталин жил, он бы выступил с самокритичным докладом. Некоторые говорят, что Сталин уже был болен в период XIX съезда. Это, по-моему, неверно. Я видел, что съездом руководил Сталин, проект доклада Маленкова обсуждался под председательством Сталина на Президиуме, несколько раз вносились поправки. Помню, когда я спросил Сталина, почему он сам не делает отчетного доклада ЦК, он мне сказал, что надо выдвигать молодых, пусть растут- вот Маленков как секретарь ЦК сделает доклад. Тут же он добавил то, что он говорил ранее нам, нескольким членам Президиума. «Я, — сказал Сталин, — вообще считаю, что после 70-летнего возраста руководящие товарищи должны уйти от непосредственного руководства; они могут быть советниками, но не управителями». Непосредственно после съезда Сталин руководил Пленумом ЦК и после него работой Президиума. Он занимался крупными вопросами восстановительного периода. Я вспоминаю, как он вызвал меня и сказал: «У нас колоссальные разрушения, все наши планы и обещания будут сорваны, если мы не решим главной задачи — дать строительные материалы. Цементные заводы, стекольные- их надо восстановить, дать стекло, цемент, кровлю, кирпич и прочее. Поэтому я предлагаю назначить вас министром строительных материалов. Как вы относитесь к этому?» Я, конечно, сразу ответил, что согласен. Таких примеров можно привести много.

Сталин вместе с Молотовым неизменно занимался вопросами внешней политики. В связи с изобретением на Западе нового атомного оружия Сталин особенно занимался освоением производства этого оружия у нас в СССР. Он поставил на службу этому делу всех нас- членов Политбюро. Надо сказать, что непосредственно производством занимались Берия, Первухин и другие. Но руководил этим делом лично сам Сталин.

Я уверен, что каждый объективно мыслящий советский человек скажет, должен сказать, что, несмотря на имевшие место ошибки, Сталин сделал столько Великого для роста могущества созданного Лениным Советского государства, что его представители могут вести переговоры с западными капиталистическими государствами как равный с равными в отстаивании дела мира между народами.

 

Смерть Сталина

.. Умер Сталин неожиданно. Хотя некоторые из нас в последний период его жизни реже бывали у него в домашних условиях, но на совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вел обсуждение вопросов живо и содержательно. Когда ночью меня вызвали на «Ближнюю дачу», я застал там Берию, Хрущева и Маленкова. Они сказали мне, что со Сталиным случился удар, он парализован и лишен дара речи, что вызваны врачи. Я был потрясен и заплакал.

Вскоре приехали остальные члены Политбюро: Ворошилов, Молотов, Микоян и другие. Приехали врачи во главе с министром здравоохранения.

Когда мы зашли в комнату, где лежал Сталин с закрытыми глазами, он открыл глаза и обвел нас всех глазами, всматриваясь в каждого из нас. По этому взгляду видно было, что он сохранил сознание, силился что-то сказать, но не смог и вновь закрыл глаза. Мы все с глубокой скорбью и печалью смотрели на Сталина, находившегося в тяжелом состоянии. Несколько дней шла борьба за сохранение жизни Сталина, врачи делали все возможное. Мы, члены Политбюро, все время находились здесь, отлучаясь лишь на короткое время.

Когда наступила смерть, мы 5 марта собрались для составления обращения ко всем членам партии и всем трудящимся Советского Союза. В этом обращении мы выразили глубокие чувства горечи, скорби и переживаний всей партии и народа.

В обращении ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета сказано: «Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и Советского народа Иосифа Виссарионовича Сталина.

Вместе с Лениным товарищ Сталин создал могучую партию коммунистов, воспитал и закалил ее. Вместе с Лениным товарищ Сталин был вдохновителем и вождем Великой Октябрьской Социалистической революции, основателем первого в мире социалистического государства. Продолжая всемирное дело Ленина, товарищ Сталин привел Советский народ к всемирно-исторической победе Социализма в нашей стране.

Товарищ Сталин привел нашу страну к победе над фашизмом во Второй мировой войне, что коренным образом изменило всю международную обстановку. Товарищ Сталин вооружил партию и весь народ великой и ясной программой строительства коммунизма в СССР.

Смерть товарища Сталина, отдавшего всю свою жизнь беззаветному служению великому делу коммунизма, является тягчайшей утратой для партии, трудящихся Советской страны и всего мира».

Обращение ЦК и Правительства не только выразило чувства скорби, но и провозгласило важнейшие задачи дальнейшей политики, в которой главным «являлась и является незыблемая политика сохранения и упрочения мира», верность знамени пролетарского интернационализма, борьба за дело мира, демократии и социализма и главное — «хранить единство партии, еще более укреплять связи партии со всеми трудящимися массами, ибо в этой неразрывной связи с народом — сила и непобедимость нашей партии»…

Вспоминаю такой эпизод: вместе с Хрущевым я был включен в Комиссию по похоронам Сталина, и вот, когда мы ехали в авто с телом Сталина, Хрущев тронул меня за руку и сказал: «Как, Лазарь, будем жить-то и работать без Сталина? Тяжело будет нам». Помню мой ответ: «В 1924 году, когда умер Ленин, положение в стране и в партии было потруднее: был нэп, нэпманы, восстановление разрушенного хозяйства не было еще завершено, в партии орудовали троцкистская и другие оппозиции — а выжили мы, да еще как пошли вперед, потому что верные Ленинизму кадры сплотились вокруг ЦК, который повел партию по Ленинскому пути. Если будем твердо держаться этого Ленинского пути, по которому нас вел Сталин, мы выживем и будем успешно двигаться вперед».

Хрущев пожал мою руку и сказал: «Ты говоришь правильно — будем все вместе идти по этому пути, по которому нас вел Сталин».

Хрущев, как и все мы, активно участвовал в составлении приведенного обращения ЦК. Не думаю, что Хрущев был тогда неискренен и хитрил, как некоторые полагают.

//__ * * * __//

7 марта 1953 года было созвано совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР, на котором было принято важное постановление.

В вводной части этого постановления было особо подчеркнуто, что «в это трудное для нашей партии и страны время важнейшей задачей партии и правительства является обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны, что, в свою очередь, требует величайшей сплоченности руководства, недопущения какого-либо разброда и паники с тем, чтобы таким образом безусловно обеспечить успешное проведение в жизнь выработанной нашей партией и правительством политики как во внутренних делах нашей страны, так и в международных делах». Нечего и говорить о том, какое большое значение имело это директивное указание для сплочения партии и советских народов.

Провозглашая верность проводившейся политике, ЦК, разумеется, исходил из Ленинского диалектического метода — следовать действительным потребностям жизни и вносить необходимые дополнения и изменения в принятые решения и в методы работы. Примером такого подхода было то, что тут же, при формировании органов руководства, ЦК внес серьезное изменение в саму структуру органов руководства. Вместо двух центров в руководстве ЦК- Президиума и Бюро — был создан один орган — Президиум Центрального Комитета, по существу- Политбюро.

Точно так же в Совете Министров вместо двух органов — Президиума и Бюро — был создан один орган — Президиум Совета Министров.

Без разногласий и споров (как это нынче изображают выдумщики) был установлен персональный состав руководства. В Президиум ЦК были избраны товарищи Маленков, Берия, Ворошилов, Молотов, Каганович, Хрущев, Булганин, Микоян, Сабуров, Первухин. Кандидатами — товарищи Шверник, Пономаренко, Мельников и Багиров. Председателем Президиума Верховного Совета был избран Ворошилов, а Шверник рекомендован Председателем ВЦСПС.

Председателем Совета Министров Союза ССР был назначен Маленков Георгий Максимилианович. Первыми заместителями Председателя Совета Министров были назначены товарищи Молотов, Берия, Булганин и Каганович.

Министром иностранных дел был назначен Молотов; министром объединенного Министерства внутренней и внешней торговли- Микоян; военным министром- Булганин; министром объединенного Министерства внутренних дел и госбезопасности — Берия; министром объединенного Министерства электростанций и электропромышленности — Первухин; Председателем Госплана — Сабуров.

В Центральный Комитет был переведен на постоянную работу секретарем ЦК Хрущев с освобождением его от работы секретарем МК.

Важнейшее значение имело принятое тем же постановлением решение о сокращении количества министерств путем их объединения.

Кроме указанных были объединены следующие министерства:

Министерство автомобильной и тракторной промышленности, Министерство машиностроения и приборостроения, Министерство сельскохозяйственного машиностроения и Министерство станкостроения в одно — Министерство машиностроения; Министерство транспортного машиностроения, Министерство судостроительной промышленности, Министерство тяжелого машиностроения и Министерство строительного и дорожного машиностроения в одно — Министерство транспортного и тяжелого машиностроения; Министерство электростанций, Министерство электропромышленности и Министерство промышленности средств связи в одно- Министерство электростанций и электропромышленности. На созванной 14 марта сессии Верховного Совета все эти рекомендации ЦК и весь состав Правительства были утверждены.

14 марта состоялся Пленум ЦК, который удовлетворил просьбу Маленкова освободить его от обязанности Первого секретаря ЦК ввиду трудности совместительства с обязанностями Председателя Совета Министров. Пленум ЦК избрал Секретариат ЦК. В него вошли товарищи Хрущев, Суслов, Поспелов, Шаталин и Игнатьев, без определения Первого секретаря.

//__ * * * __//

В начале июля 1953 года состоялся Пленум ЦК, который, заслушав и обсудив доклад тов. Маленкова «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л.П. Берии», направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся в вероломных попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, принял решение вывести Л.П. Берию из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза.

ЦК и Совет Министров занимались усиленной плодотворной работой по конкретному руководству страной, партией и хозяйством. В сентябре 1953 года состоялся Пленум ЦК, который заслушал и обсудил доклад Хрущева «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства». ЦК принял разработанное Президиумом ЦК постановление. В разработке этого постановления ЦК принял участие весь Президиум ЦК, в особенности Хрущев, Маленков, Каганович, Молотов, Андреев.

 

Хрущев — первый секретарь ЦК

Через полгода, примерно в марте 1954 года, ЦК вновь обсуждал вопрос о сельском хозяйстве и принял деловое решение о дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель. В этом постановлении была дана еще более острокритическая оценка с соответствующими выводами.

ЦК и Совнарком разработали меры по облегчению положения колхозного крестьянства, в частности по уменьшению налогов, и поручили Маленкову выступить с докладом на Верховном Совете (в настоящее время это приписывается Хрущеву). Мобилизующей была работа ЦК и Совета Министров и в области промышленности, и в деле улучшения условий внутрипартийной жизни. Одним словом, можно сказать, что если бы этот стиль первого года работы Хрущева как Первого секретаря ЦК сохранился в 1955–1956 годах и далее, то результаты были бы иными. Но не прошло много времени с момента избрания его Первым секретарем ЦК, как Хрущев начал демонстрировать, как бы говоря: «Вы, мол, думаете, что я не «настоящий» Первый секретарь, я вам покажу, что я «настоящий», — и наряду с проявлением хорошей, положительной инициативы начал куражиться.

Здесь уместно рассказать, как прошли выборы Хрущева Первым секретарем. С марта по сентябрь Хрущев был одним из секретарей ЦК- Секретариат был как бы коллективным, и, между прочим, скажу, что было неплохо. Во время сентябрьского Пленума ЦК в перерыве между заседаниями Пленума в комнате отдыха, где обычно происходил обмен мнениями членов Президиума по тем или иным вопросам, Маленков неожиданно для всех сказал: «Я предлагаю избрать на этом Пленуме Хрущева Первым секретарем ЦК».

Я говорю «неожиданно», потому что о постановке такого важного вопроса обычно предварительно осведомляли. Когда я потом спросил Маленкова, почему он не сказал никому об этом предложении, он мне сказал: перед самым открытием Пленума ЦК к нему подошел Булганин и настойчиво предложил ему внести на Пленуме предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК. «Иначе, — сказал Булганин, — я сам внесу это предложение». «Подумав, что Булганин тут действует не в одиночку, я, — сказал Маленков, — решился внести это предложение». На совещании Булганин первый с энтузиазмом воскликнул: «Давайте решать!» Остальные сдержанно согласились, и не потому, конечно, что, как нынче могут сказать, мол, боялись возразить, а просто потому, что если выбирать Первого секретаря, то тогда другой кандидатуры не было — так сложилось.

Должен здесь сказать, что я лучше знал Хрущева, дольше и больше всех, со всеми его положительными и отрицательными сторонами. Можно сказать, что я имел прямое отношение к выдвижению и продвижению Хрущева на руководящую общепартийную работу начиная с 1925 года (обо всем этом процессе я расскажу еще отдельно). Я считал и считаю его выросшим и растущим партийным работником, выходцем из рабочих, способным быть руководящим деятелем в областном, краевом, республиканском масштабе и в коллективном руководстве во всесоюзном масштабе. Но у меня не было уверенности в его способностях осуществлять роль Первого секретаря ЦК КПСС, особенно учитывая его недостаточный культурно-теоретический уровень, хотя при напряженной, как говорится, работе над собой это дело наживное. Практический же опыт у него был солидный.

Во всяком деле, тем более в работе выдвигаемого работника, требуется проверка его на деле в процессе его роста и развития. Главное в том, что сложились такие условия, что другой кандидатуры в составе Секретариата у нас не было. Поэтому все мы голосовали за это предложение с твердым намерением всячески помогать Хрущеву в овладении им новой ролью.

Так, на примере выдвижения Хрущева как Первого секретаря ЦК связались случайность с необходимостью. Не вдаваясь здесь в глубины философии, нужно сказать, что марксистско-ленинский диалектический материализм исходит из того, что закономерная историческая необходимость не исключает и случайность, которая является дополнением и формой проявления необходимости. Случайность может быть или не быть, она не обязательно вытекает из исторической необходимости, из законов развития, но, как правило, случайность и необходимость взаимосвязаны. В истории бывало, когда «случайно» выдвинутые личности росли, развивались в процессе своей деятельности, опираясь и следуя объективной исторической закономерной необходимости, и созревали как вожаки. Но когда они, эти случайно выдвинувшиеся личности, игнорировали объективные закономерности и потребности общества, когда субъективное волеизъявление- волюнтаризм — брало верх над объективной необходимостью и научным сознанием, допуская зарастание мозгов сорняками, тогда растение не созревало, и крах этой, случайно выдвинувшейся, личности был неизбежен.

К сожалению, именно это случилось с Хрущевым — речь идет не о должности, а о существе поведения в партийно-политическом руководстве, хотя были и положительные моменты в его деятельности, были и способности, и природный ум, ранее подкрепленный скромностью, а впоследствии подорванный зазнайством и волюнтаризмом.

//__ * * * __//

Председателем Совета Министров Хрущев предложил Булганина, хотя более естественной кандидатурой должен был быть Молотов. Некоторые товарищи допускали, что здесь у Хрущева был расчет на недолговечность на этом посту Булганина. Вскоре, после утверждения Булганина, когда, например, мы, члены Президиума, посетили выставку продукции легкой промышленности, Хрущев публично набросился на Булганина после какого-то его замечания об искусственном шелке, что «вот видите — Председатель Совета Министров, а ничего не понимает в хозяйстве, болтает чушь» и так далее. Мы все были потрясены подобной выходкой Хрущева, тем более что Булганин еще до работы Председателем Моссовета был директором крупнейшего Московского электрозавода, то есть был опытным хозяйственником тогда, когда Хрущев еще вовсе хозяйства не знал. Но и этот наскок мы не заострили во имя единства.

На заседаниях Президиума ЦК регулярно обсуждались вопросы внешней политики. Молотов, как министр иностранных дел, вносил свои предложения, большая часть которых одобрялась. Но Хрущев, правильно уделяя внимание предложениям Молотова, будучи менее компетентным в этих делах, довел дело до того, что внес предложение об освобождении Молотова с поста министра иностранных дел. Я лично выступил против этого, доказывая, что Молотов не только имеет уже большой опыт во внешней политике, но и идейно-политически крепок в защите интересов нашей Родины. Но так как Молотов сам заявил о том, что готов перейти на другую работу, Президиум ЦК освободил его от обязанностей МИДа и назначил его министром Государственного Контроля.

Могу отметить здесь еще один эпизод. Еще в 1954 году, будучи на отдыхе в Крыму, мы, Хрущев, Молотов, Ворошилов, Каганович, конечно, встречались, и однажды во время прогулки по парку на мой вопрос, как работается, Хрущев сказал мне: «Неплохо, но вот Молотов меня не признает, поэтому у меня с ним напряженные отношения». Я ему сказал, что он ошибается, что Молотов порядочный человек, идейный партиец и интригами не может заниматься. «Ты самокритически проверь самого себя — не слишком ли ты часто и легко наскакиваешь на него и его предложения. Если ты изменишь отношение к нему, все будет исчерпано». Но, к сожалению, он этому моему совету не последовал.

«Антипартийная группировка Молотова — Маленкова — Кагановича»

… После XX съезда последние остатки былой некогда скромности Хрущева исчезли — как говорится, «шапка на ем встала торчком».

Почувствовав себя «вождем», он, во-первых, перестал старательно готовить вопросы к заседаниям Президиума. Коллективность в руководстве была грубо нарушена, а главное — это приводило к грубым ошибкам в существе политического и экономического руководства. Поехал он, например, в Горький, и вдруг узнаем, что на митинге он объявил о том, что во исполнение якобы выраженной воли горьковских рабочих все выплаты по облигациям Государственных займов отсрочиваются на 20 лет. Потом, правда, это решение было оформлено голосованием- опросом по телефону, но дело было сделано самим Хрущевым.

Все знают, какое недовольство это вызвало у населения плюс подорвало доверие к государству.

С некоторого времени Хрущев стал проявлять активность в вопросах внешней политики. Это, конечно, было хорошо. Я сам ему советовал — со времен Ленина ни один вопрос внешней политики не решался без Политбюро, и Сталин все вопросы внешней политики вносил на Политбюро и сам ими занимался. Поэтому и ему как Первому секретарю ЦК необходимо было это соблюдать. Вначале и Хрущев придерживался этого порядка, но потом стал самовольничать. Демонстрируя, что он «совладал с техникой», как непревзойденный «знаток» дипломатии, Хрущев почти во все проекты МИДа стал вносить свои поправки или просто забраковывал их, особенно после того, как по его предложению Молотов был снят с поста министра иностранных дел (хотя он строго проводил политику мира).

Был один вопрос, по которому Президиум не поддержал Молотова, это вопрос о Югославии. Молотов сдерживал восстановление отношений с Югославией, в том числе и по государственной линии. Президиум ЦК принял решение восстановить государственные отношения с сохранением расхождений по партийно-идеологической линии. Хрущев фактически пошел несколько дальше и по партийной линии, нарушая директивы ЦК.

Вообще Хрущев «разошелся» и начал давать интервью иностранцам без предварительного согласования с Политбюро, то есть нарушая установившийся ранее порядок. Вдруг, например, Политбюро узнает, что Хрущев выступил по телевидению по международным вопросам, ничего никому заранее не сказав. Это было грубым нарушением всех основ партийного руководства внешними делами. Политбюро никогда не давало такого права выступать публично без его разрешения и предварительного просмотра даже высокоэрудированным дипломатам, а тут мы тем более знали недостаточную компетентность, «изящность» и обороты его ораторского искусства, и мы были обеспокоены, что он может «заехать не туда». Этот вопрос был нами поставлен на Президиуме. Разговор был большой и острый. Хрущев обещал Президиуму впредь не допускать подобных явлений, соблюдая существующий порядок. После событий 1957 года и смены Президиума он, как полновластный «хозяин», отменил этот порядок и выступал вовсю сам, где угодно и как угодно. Здесь уже по преимуществу работали литературные «помощники», современные «роботы»- и писали, и писали, а он читал и читал до того, что язык уставал, зато голова отдыхала.

//__ * * * __//

Наибольший организаторский «талант» Хрущев проявил в «великой» реорганизации государственного аппарата. Не буду здесь излагать подробно всю эту реорганизацию — она известна. Были ликвидированы почти все хозяйственные министерства. Были созданы Советы Народного Хозяйства. Сама по себе идея совнархозов могла бы принести пользу при сохранении министерств, хотя бы и сокращенных, если бы эти совнархозы были тесно связаны с территориальными, республиканскими и областными центрами и имели определенный круг предприятий, которые полностью им подчинялись. В особенности это относится к местной промышленности в широком ее понимании. Но если вначале совнархозы были ближе к областному делению, то вскоре начался их отрыв от областного деления.

Некоторые члены Президиума ЦК вносили предложение о создании Высшего Совета Народного Хозяйства СССР. Вначале это было объявлено Хрущевым «консервативным сопротивлением» всей реформе, а потом он сам же начал создавать совнархозы республик, в том числе Совнархоз РСФСР, затем был и организован Всесоюзный Совет Народного Хозяйства. В каждом из них создавались отраслевые, комплекснотерриториальные органы — это была сплошная, перманентная перетасовка. Потом, когда жизнь дала почувствовать, что современный процесс специализации индустрии требует соответствующей организации, были созданы вместо упраздненных министерств отраслевые комитеты — вначале в пределах Госплана, а потом самостоятельные государственные комитеты, почти с правами и функциями министерств (и для пущей важности даже названные министерствами, но кастрированные и, следовательно, бессильные). Поэтому этот суррогат госкомитетов в сочетании с гигантскими совнархозами не мог выдержать жестокой критики жизненной действительности.

Что касается местных совнархозов, я лично полагал бы, что при облисполкомах могли бы быть такие хозяйственные органы под тем или иным названием. Они, эти органы, должны объединять определенные группы предприятий: ширпотреба, металлообрабатывающие, стройматериалов, пищевые и тому подобные — с тем чтобы они удовлетворяли значительную часть потребностей населения. Они сыграли бы важную роль в территориальном кооперировании предприятий, например изготовлении деталей для машин, в частности автотранспорта, и вообще сократили бы дальние и встречные перевозки. Эти органы (совнархозы или под другим наименованием) должны быть подчинены облисполкомам, Советам, они должны быть прибыльными и повышать уровень жизни населения, в первую очередь своих рабочих.

Хрущев и здесь, с вопросами о совнархозах, испортил неплохую идею. При правильной организации она могла бы принести пользу, если бы не стремление Хрущева открывать свою «эврику» и в мировом масштабе.

Был организован всенародный плебисцит, предложения были приняты, но они не обнаружили устойчивости.

Можно предположить, что здесь была цель получить «побочный», а может быть, и главный эффект- перешерстить, перелопатить или, говоря по-троцкистски, перетряхнуть кадры министерств и их местных органов и заменить «неблагонадежных» и неверных новому руководству другими, своими кадрами. Сомнительно, чтобы это дало желаемые результаты, а вред народному хозяйству эта «великая» хрущевская реорганизация принесла.

Особенно несуразным, противоречащим основам нашего партийного строительства явилось проведенное по его предложению разделение руководящих областных парторганов на промышленные и хозяйственные. Вред такого новшества настолько очевиден, что доказывать это и не требуется.

//__ * * * __//

Наряду с «завоеванием позиций» в государственных и хозяйственных делах Хрущев решил, в порядке завоевания ореола «демократа» и «культурного» человека, заняться литературой и искусством. Насколько это ему удалось, видно из одного его выступления до июньских событий 1957 года.

На одной из загородных правительственных дач Центральным Комитетом партии и Советом Министров СССР был устроен званый обед на свежем воздухе для писателей и деятелей искусства вместе с Правительством и членами Президиума ЦК.

До обеда люди гуляли по большому парку, катались на лодках по пруду, беседовали. Группами и парами импровизировали самодеятельность, и некоторые члены ЦК вместе с гостями пели. Была действительно непринужденная хорошая обстановка.

Какое-то время такое настроение продолжалось и после того, как сели за столы и приступили к закуске. Потом началась главная часть представления: выступил Он — Хрущев… Хотя эта речь была потом в печати изложена довольно гладко, но это была «запись», хотя стенограммы за столом не вели (а если она и была, то вряд ли нашлась бы хоть одна стенографистка, которая сумела бы записать сказанное). И на обычной трибуне, когда он выступал без заранее написанной речи, речь его была не всегда в ладах с логикой и, естественно, с оборотами речи, а тут не обычная трибуна, а столы, украшенные архитектурными «ордерами» в изделиях стекольной и иной промышленности, для «дикции» заполненные возбуждающим содержанием. Можно себе представить, какие «культурные» плоды дало такое гибридное сочетание содержимого на столе с содержимым в голове и на языке у Хрущева. Это был непревзойденный «шедевр ораторского искусства».

Не берусь изложить весь ход его речи, скажу о том, что врезалось мне в память.

Прежде всего Хрущев пытался «разжевать» для художников, писателей и артистов многое из того, что он говорил о культе личности Сталина на XX съезде партии, с той разницей, что там он читал, а здесь «выражался» устно — экспромтом, а потому это выглядело более «изящно».

Надо сказать, что «жареные» места были восприняты некоторой частью аудитории как приятное блюдо, за которое они готовы были бы выдать даже ему звание «лауреата по изящной словесности». Помню, когда Хрущев подчеркнул виновность руководителей ЦК, а именно Молотова, в зажиме именно русской литературы и искусства, писатель Соболев особенно вышел из «морских берегов» и, как моряк, дошел чуть ли не до «морского загиба». Но у большинства это вызвало не только замешательство, но и недовольство, не говоря уже о присутствующих руководящих партийных кадрах.

Нападение Хрущева на члена Президиума ЦК Молотова в среде беспартийной интеллигенции было из ряда вон выходящим фактом и имело далеко идущие цели. Недаром говорится: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

Следующим «номером» его выступления была уже критика некоторых писателей — тоже с определенной подборкой. Помню, что экстравагантными объектами его атаки были две женщины-писательницы: Мариэтта Шагинян и поэтесса Алигер. Я не буду излагать содержание его критики в их адрес, но, во всяком случае, это не было защитой партийноленинских позиций в литературе и искусстве. Надо им обеим, и Шагинян и Алигер, отдать должное — они выступили после его речи и смело, и логично, возражая Хрущеву. Помню, какой всеобщий смех вызвали первые слова пухленькой и миловидной Алигер, когда она, повернувшись к Хрущеву, сказала: «Вот видите — это я и есть та самая страшная Алигер!» Во всяком случае, как ни старалось после этого «обеда» ближайшее окружение Хрущева расписывать его речь, она внесла смятение, а не сплочение в ряды присутствовавших, за исключением, конечно, тех, которым нравилась драка в верхах. Это они ясно не только ощутили, но и услышали из уст новоявленного «защитника» «обиженной» Советской властью части интеллигенции. Однако и среди колеблющейся интеллигенции была значительная часть, которая была шокирована, смущена нападением на Молотова, которого они всегда считали настоящим, культурным русским интеллигентом. А этот, думали они, хотя и подлаживается к нам, но союзник ненадежный, уж больно из кожи лезет в наши защитники «новый вождь».

Лучшая же часть присутствовавшей интеллигенции ушла с обеда в замешательстве, а некоторые даже возмущенные.

//__ * * * __//

Так новоявленный «диалектик» Хрущев превратил положительное в отрицательное, но зато он добился нового обострения внутри Президиума ЦК.

Если до этого он мог рассчитывать на большинство в Президиуме ЦК, то после этого его выступления с атакой на члена Президиума, можно прямо сказать, что большинство членов Президиума заняло более критические позиции по отношению к Хрущеву и его методам руководства.

По упрощенности своего мышления он считал достаточным, что Секретариат ЦК — его крепость, что же ему еще нужно?

Большинство же членов Президиума ЦК, которое известное время терпело во имя единства партии и ЦК, в конце концов поняло, что дальше терпеть такие ошибки в политике и такое руководство нельзя, что Хрущев некомпетентен и мало пригоден для роли Первого секретаря ЦК, что рано или поздно партия и ЦК должны освободиться от него — так лучше раньше, чем позже.

К этому моменту отношения Хрущева с членами Президиума приняли уже обостренный характер. На заседаниях он резко обрывал выступавших товарищей. Я уже говорил о Молотове, Маленкове, но это касалось и Ворошилова, и меня — Кагановича, и других.

Хотя должен сказать, что Хрущев первое время относился ко мне сдержанно. Больше того, когда он уезжал в отпуск в 1955 году, он предложил поручить сделать доклад о 38-й годовщине Октябрьской революции Кагановичу.

В 1956 году он позвонил мне по телефону из отпуска по вопросу о порядке дня XX съезда. Он мне сказал следующее: «Молотов предлагает включить в повестку XX съезда вопрос о программе партии. Видимо, он, Молотов, имеет в виду, что докладчиком по этому вопросу будет он. Но если уж включать в повестку дня съезда вопрос о программе, то докладчиком надо назначать тебя, потому что ты этим вопросом занимался еще к XIX съезду. Но вообще, — сказал он, — мы не готовы к этому вопросу». Я ему ответил, что я тоже считаю, что мы не успеем подготовить этот вопрос, поэтому включать его в повестку дня XX съезда нельзя.

Эти факты, между прочим, опровергают обвинения в решении июльского (1957 г.) Пленума в том, что я и вся так называемая группа боролись против Хрущева с самого начала его избрания Первым секретарем ЦК. Наоборот, Хрущев, проявляя ко мне указанное отношение, в то же время срывался на резкие наскоки по важным вопросам. Вот, например, когда вице-президент Академии Наук Бардин внес на Президиум ЦК просьбу об ассигнованиях на проведение мероприятий по «Году технического прогресса» (так, кажется, назывался) и я на заседании поддержал предложение Бардина, Хрущев раскричался: «Ишь ты, богатый нашелся, много у тебя миллионов. Это ты по-приятельски Бардина поддерживаешь!» Я действительно был знаком с Бардиным еще с 1916 года по работе в Юзовке, а также по работе в Наркомтяжпроме, никакого тут приятельства не было, а я просто поддержал правильную идею ради технического прогресса, тогда как Хрущев, выступавший на словах за технический прогресс, вступил в противоречие с самим собой и выступил против предложения Академии Наук. Его неистовство еще больше усилилось, когда Президиум ЦК удовлетворил просьбу Академии Наук.

//__ * * * __//

Другой пример. В 1955 году ЦК решил создать Государственный Комитет по труду и зарплате. На пост председателя этого комитета были выдвинуты две кандидатуры — Шверник и Каганович. Решили назначить заместителя Председателя Совета Министров Кагановича председателем этого Комитета по совместительству. Я, как старый профсоюзник, согласился.

Одним из первых дел была выработка нового закона о пенсиях. Я включился в это дело и представил свой первый проект. И вот при обмене мнениями в Президиуме Хрущев набросился на меня за предложенные слишком большие, по его мнению, ставки пенсий. Я ожидал возражения со стороны Министерства финансов, но никак не думал, что встречу такое нападение со стороны Хрущева, который всегда демонстрировал свое «человеколюбие» или, точнее, «рабочелюбие».

Я ему сказал, что не ждал, что он выступит против. Стараясь оправдать свой выпад государственными интересами, он сказал, что предложения Кагановича государство не выдержит. Его гнев еще больше усилился, когда я ему возразил: «Государство — это не ты. У государства найдутся резервы для пенсионеров. Можно, например, сократить раздутые штаты и другие непроизводительные расходы». Президиум создал Комиссию во главе с Председателем Совета Министров Булганиным, которая приняла проекте некоторыми поправками. По этому проекту Булганин выступал с докладом на сессии Верховного Совета. Здесь Хрущев опять вступил в противоречие с самим собой.

Я мог бы привести и другие примеры его выпадов по отношению к другим членам Президиума ЦК. Такие, например, деловые, хорошие, так сказать, послушно-лояльные члены Президиума, как Первухин, Сабуров, были доведены Хрущевым до крайнего недовольства, особенно гипертрофическим выпячиванием Хрущевым своего «творчества» в любом вопросе — знакомом ему или незнакомом, а последних было большинство. Наступил такой момент, когда, как говорят на Украине, «терпець лопнув» (то есть лопнуло терпение), и не столько от личного недовольства, сколько от неправильного подхода Хрущева к решению крупных вопросов, в которых он не считался с объективными условиями.

//__ * * * __//

И вот на одном из заседаний Президиума во второй половине июня вырвалось наружу недовольство членов Президиума ЦК руководством Хрущева.

Помню, на этом заседании в порядок дня был поставлен вопрос о подготовке к уборке и к хлебозаготовкам. Хрущев предложил поставить еще вопрос о поездке всего состава Президиума ЦК в Ленинград на празднование 250-летия Ленинграда. После обсуждения вопроса об уборке и перехода к вопросу о поездке в Ленинград Ворошилов первый возразил. Почему, сказал он, должны ехать все члены Президиума, что у них, других дел нет? Я поддержал сомнения Ворошилова и добавил, что у нас много дел по уборке и подготовке к хлебозаготовкам. Наверняка надо будет ряду членов Президиума выехать на места, да и самому Хрущеву надо будет выехать на целину, где много недоделанного. Мы, сказал я, глубоко уважаем Ленинград, но ленинградцы не обидятся, если туда выедут несколько членов Президиума. Маленков, Молотов, Булганин и Сабуров поддержали эти возражения. И тут поднялся наш Никита и начал «чесать» членов Президиума одного за другим. Он так разошелся, что даже Микоян, который вообще отличался способностью к «быстрому маневрированию», стал успокаивать Хрущева. Но тут уж члены Президиума поднялись и заявили, что так работать нельзя — давайте обсудим прежде всего поведение Хрущева.

Было внесено предложение, чтобы председательствование на данном заседании поручить Булганину. Это было принято большинством Президиума, разумеется, без какого-либо предварительного сговора.

После того как Булганин занял место председателя, взял слово Маленков. «Вы знаете, товарищи, — сказал Маленков, — что мы поддерживали Хрущева. Ия, и товарищ Булганин вносили предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК. Но вот теперь я вижу, что мы ошиблись. Он обнаружил неспособность возглавлять ЦК. Он делает ошибку за ошибкой в содержании работы, он зазнался, отношения его к членам Президиума ЦК стали нетерпимыми, в особенности после XX съезда. Он подменяет государственный аппарат, командует непосредственно через голову Совета Министров. Это не есть партийное руководство советскими органами. Мы должны принять решение об освобождении Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК».

Это самое краткое изложение речи Маленкова, как и других товарищей.

После тов. Маленкова выступил тов. Ворошилов. Он сказал, что охотно голосовал за избрание Хрущева Первым секретарем ЦК и поддерживал его в работе, но он начал допускать неправильные действия в руководстве. «И я пришел к заключению, что необходимо освободить Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК. Работать с ним, товарищи, стало невмоготу». Он рассказал, когда и как Хрущев допускал по отношению к нему лично окрики, бестактность и издевательства. «Не можем мы больше терпеть подобное. Давайте решать», — заключил он.

//__ * * * __//

После Ворошилова выступил Каганович. «Рассматриваемый нами вопрос является нелегким и огорчительным вопросом. Я не был в числе тех, кто вносил предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК, потому что я давно его знаю с его положительными и отрицательными сторонами. Но я голосовал за это предложение, рассчитывая на то, что положение обязывает и заставляет руководящего работника усиленнее развиваться и расти в процессе работы. Я знал Хрущева как человека скромного, упорно учившегося, который рос и вырос в способного руководящего деятеля в республиканском, областном и в союзном масштабе, как секретаря ЦК в коллективе Секретариата ЦК.

После избрания его Первым секретарем он некоторое время больше проявлял свои положительные черты, а потом все больше стали проявляться его отрицательные стороны — как в решении задач партии по существу, так и в отношениях с людьми. Я, как и другие товарищи, говорил о его положительной работе и подчеркивал его ошибки в вопросах планирования народного хозяйства, в которых Хрущев особенно проявлял свой субъективистский, волюнтаристский подход, так и в вопросах партийного и государственного руководства. Поэтому я поддерживаю предложение об освобождении товарища Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК. Это, конечно, не значит, что он не останется в составе руководящих деятелей партии. Я думаю, что Хрущев учтет уроки и поднимет на новый уровень свою деятельность.

Но есть еще одна сторона в поведении Хрущева, которую нужно осудить: Хрущев, как теперь установлено, в Секретариате ЦК сплачивал свою фракцию. Он систематически занимался дискредитацией Президиума и его членов, критиковал их не на самом Президиуме, что вполне законно и необходимо, а в Секретариате ЦК, направляя свои стрелы против Президиума, являющегося высшим органом партии между Пленумами ЦК. Такие действия Хрущева вредят единству, во имя которого Президиум ЦК терпел до сих пор причуды Хрущева. Об этом придется доложить на Пленуме ЦК, который необходимо будет созвать. Еще добавлю один важный, по-моему, факт. На одном из заседаний Президиума Хрущев сказал: «Надо еще разобраться с делами Зиновьева — Каменева и других, то есть троцкистов». Я бросил реплику: «Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала». Хрущев вскипятился и начал кричать: «Что ты все намекаешь, мне это надоело».

Тогда на Президиуме я не стал раскрывать этот намек, но сейчас я его раскрою. Хрущев был в 1923–1924 годах троцкистом. В 1925 году он пересмотрел свои взгляды — покаялся в своем грехе. Именно в 1925 году я с ним познакомился в Донбассе и увидел в нем искреннего ленинца — сторонника линии ЦК ВКП(б). В дальнейшей его судьбе- его выдвижении — была известная доля моего участия как секретаря ЦК Украины, а потом как секретаря ЦК КПСС, занимавшегося кадрами. Я его оценил как способного, растущего работника из рабочих и исходил из того, что партия и ЦК не мешают расти людям, имевшим в прошлом ошибки, но изжившим их.

Я доложил об этом Сталину, когда на Московской конференции выбирали Хрущева секретарем. Вместе с Хрущевым я был у Сталина, и тот посоветовал, чтобы Хрущев выступил на конференции с рассказом о себе, а Каганович подтвердит, что ЦК это знает и доверяет Хрущеву. Так это было. Конечно, грехи прошлого прощаются и не напоминаются до рецидива.

Сделанное Хрущевым заявление тогда — это рецидив. И мы ему напоминаем старый грех, чтобы эти рецидивы не повторялись».

//__ * * * __//

После Кагановича выступил Молотов. «Как ни старался Хрущев провоцировать меня, — сказал Молотов, — яне поддавался на обострение отношений. Но оказалось, что дальше терпеть невозможно. Хрущев обострил не только личные отношения, но и отношения в Президиуме в целом при решении крупных государственных и партийных вопросов». Тов. Молотов подробно остановился на вопросе реорганизации управления, считая ее неправильной, говорил о неправильности приписывания ему, будто он против целины.

Это неверно. Верно то, что он возражал против чрезмерного увеличения и доведения сразу до 20–30 млн. га, что лучше вначале сосредоточиться на 10–20 млн., подготовить как следует, чтобы освоить хорошо и получить высокие урожаи. Тов. Молотов опровергал приписываемое ему торможение политики мира — это неправда, но, видимо, эта выдумка нужна была для того, чтобы оправдать необходимые шаги по внешней политике. Его выступления против Югославии относились к вопросам не внешней политики, а к антипартийным, антисоветским выступлениям югославов, за которые мы их критиковали и должны критиковать. «С Хрущевым как с Первым секретарем ЦК больше работать нельзя, — сказал Молотов. — Я высказываюсь за освобождение Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК».

После Молотова выступил Булганин. Он начал с того, что рассказал о фактах неправильных методов руководства работой государственных органов, в том числе Совмина, о нетоварищеском отношении даже по отношению к нему лично. Булганин говорил об ошибках по существу ряда решений. «Я, — заключил Булганин, — полностью присоединяюсь к предложению об освобождении Хрущева».

Выступили товарищи Первухин и Сабуров. Они оба заявили, что раньше хорошо относились к Хрущеву, так же как Хрущев к ним. «А теперь мы видим, что Хрущев зарвался, зазнался и затрудняет нам работу. Его надо освободить».

Тов. Микоян, верный своей тактике маневрирования, сказал, что верно, есть недостатки в работе Хрущева, но они исправимы, поэтому он считает, что не следует освобождать Хрущева.

После нас выступил сам Хрущев. Он опровергал некоторые обвинения, но без задиристости, можно сказать, со смущением. Часть упреков признал, что действительно, я, мол, допускал ошибочное отношение к товарищам, были ошибки и в решении вопросов по существу, но я обещаю Президиуму, что я исправлю эти ошибки.

В защиту Хрущева выступили Секретари ЦК: Брежнев, Суслов, Фурцева, Поспелов, хотя и оговаривались, что, конечно, недостатки есть, но мы их исправим.

По-иному выступил, единственный из всех, секретарь ЦК Шепилов. Он честно, правдиво и убедительно рассказал про недопустимую атмосферу дискредитации и проработки Президиума ЦК, созданную Хрущевым в Секретариате ЦК. В особенности Хрущев чернил Ворошилова, как «отжившего, консервативно-отсталого» деятеля. (В то же время Хрущев лицемерно оказывал Ворошилову внешне любезность и «уважение».) Шепилов рассказал о ряде неправильных решений Секретариата за спиной Президиума ЦК. Фактически Хрущев превратил Секретариат ЦК в орган, действующий независимо от Президиума ЦК.

//__ * * * __//

Президиум заседал четыре дня. Председательствовавший Булганин по-демократически вел заседание, не ограничивал время ораторам, давая иногда повторные выступления и секретарям ЦК.

А тем временем хрущевский Секретариат ЦК организовал тайно от Президиума ЦК вызов членов ЦК в Москву, разослав через органы ГПУ и органы Министерства обороны десятки самолетов, которые привезли в Москву членов ЦК. И это было сделано без какого-либо решения Президиума и даже не дожидаясь его решения по обсуждаемому вопросу. Это был настоящий фракционный акт, ловкий, но троцкистский.

Большинство Президиума ЦК не такие уж простаки или плохие организаторы. Если бы они стали на путь фракционной борьбы, в чем их потом неверно обвинили, то могли бы организовать проще- снять Хрущева. Но мы вели критику Хрущева по-партийному, строго соблюдая все установленные нормы с целью сохранения единства.

По-фракционному повел дело Хрущев. К концу заседания Президиума ЦК явилась от собравшихся в Свердловском зале членов ЦК делегация во главе с Коневым, заявив, что члены Пленума ЦК просят Президиум доложить Пленуму ЦК об обсуждаемых на Президиуме вопросах. Некоторые члены Президиума гневно реагировали на этот акт созыва членов ЦК в Москву без разрешения Президиума ЦК как акт узурпаторский со стороны Секретариата ЦК и, конечно, самого Хрущева.

Тов. Сабуров, например, ранее боготворивший Хрущева, с гневным возмущением воскликнул: «Я вас, товарищ Хрущев, считал честнейшим человеком. Теперь вижу, что я ошибался, — вы бесчестный человек, позволивший себе по-фракци-онному, за спиной Президиума ЦК организовать это собрание в Свердловском зале».

После маленького перерыва Президиум ЦК решил: несмотря на то что Секретариат ЦК грубо нарушил Устав партии, но уважая членов ЦК и считаясь с тем, что они ждут прихода членов Президиума, прервать заседание Президиума и пойти в Свердловский зал.

Сбросивший свою маску смущения, ободренный, Хрущев рядом с Жуковым и Серовым шествовал в Свердловский зал.

Можно себе представить внутреннее психологическое состояние членов Пленума ЦК, доставленных в Москву в столь чрезвычайном порядке. Еще до открытия Пленума члены ЦК были, конечно, информированы о заседании Президиума ЦК (об этом уже позаботился аппарат ЦК). Но когда открылся Пленум, вместо доклада о заседании Президиума, которого, конечно, ожидали члены ЦК, им было преподнесено «блюдо» «об антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова».

То есть вместо вопроса «О неудовлетворительном руководстве Первого секретаря ЦК Хрущева» был поставлен абсолютно противоположный, надуманный вопрос «Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова».

Доклада о заседании Президиума ЦК и обсуждавшихся им вопросах фактически не было сделано, зато был нанизан целый комплекс политических обвинений в адрес выдуманной антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним кандидата в Президиум- Шепилова.

Чувствуя нелепость, несуразность положения — объявить большинство Президиума ЦК фракцией, хрущевские обвинители прибегли к хитросплетенной выдумке о «группе трех» — Маленкова, Кагановича, Молотова, выделив их из семи членов Президиума, выступавших против Хрущева, осуждавших его и требовавших его освобождения (из остальных четырех товарищей — Ворошилова, Булганина, Первухина, Сабурова — первых трех даже вновь избрали в Президиум ЦК).

Таким образом, выделив трех- Маленкова, Кагановича, Молотова, была сделана попытка скрыть, что из девяти членов Президиума только два — Микоян и сам Хрущев — были за оставление Хрущева Первым секретарем, а большинство — семь — были за освобождение Хрущева как плохо осуществляющего политическую линию ЦК партии на практике.

Потом «победителями» уже был придуман новый аргумент, что, мол, пользуясь арифметическим большинством, эта группа хотела сменить и состав руководящих органов партии, изменить линию партии. Но, во-первых, нелепо говорить об арифметическом большинстве- а какое же иное большинство может быть при решении тех или иных вопросов? Да, в Президиуме ЦК большинство было за смену одного Хрущева, но разве состав руководящих органов партии — это один Хрущев? Разве не весь Президиум является руководящим органом между Пленумами ЦК? Поэтому смешно говорить и писать, что Президиум хотел сменить состав руководящих органов партии, то есть сменить самого себя.

//__ * * * __//

Итог известен: был принят предложенный проект постановления, опубликованный в «Правде», «Об антипартийной группе Маленкова Г.М., Кагановича Л.М., Молотова В.М.». В принятом постановлении говорится, что «эта группа антипартийными фракционными методами добивалась смены…» Разве большинство Президиума можно называть фракцией? Никаких фактов о фракционных методах нет, их и не было; никаких групп, особых собраний каких-либо групп ни до, ни после официального заседания Президиума, никакого сговора не было. Если бы была фракционная группа, то мы уж не такие плохие организаторы, чтобы оказаться в таком положении, чтобы Хрущев и его фракция так обставили нас — большинство Президиума. Именно Хрущев и примкнувшие к нему организованно действовали как фракция, собрав членов ЦК тайно, за спиной Президиума ЦК. А мы — не группа, а большинство Президиума, сберегая единство ЦК, заседали, обсуждали, доказывали и стремились решить вопрос без фракционного ловкачества, которое применил Хрущев и его хитрые советчики.

Могут сказать — ловок все-таки Хрущев. Да, но ловкость эта — троцкистская, антипартийная. Однако, понимая, что выделить трех членов Президиума и исключить их из ЦК, его Президиума, просто пришив им белыми нитками фракционность и антипартийность, неубедительно для партии, новый состав хрущевского руководства, еще до его избрания, составил проект постановления Пленума ЦК КПСС, заполненный иными выдумками, политически принципиальными обвинениями так называемой антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова.

В проекте нанизаны обвинения, которые даже опровергать не стоит, потому что все выдумано. Ни одного факта или хотя бы цитаты из высказываний не приводится. Фактов нет, потому что их не было в жизни. Все мы выступали с докладами, речами, защищали линию партии, решения ЦК и съездов партии, в том числе и XX съезда.

В практической работе можно у любого найти ошибки, недостатки, были они и у нас, но о них-то и в постановлении мало говорится. Зато общих, необоснованных, хлестких обвинений полно. «В то время, — записано в решении, — когда партия под руководством Центрального Комитета, опираясь на всенародную поддержку, ведет огромную работу по выполнению решений XX съезда. в это время антипартийная группа Маленкова, Кагановича и Молотова выступает против линии партии». Где? Когда? В чем выразились эти выступления? Фактов, фактов нет. Можно бы привести десятки, сотни фактов, свидетельствующих об обратном во всей работе указанных товарищей, опровергающих эти голословные, выдуманные утверждения об их стремлении к изменению политической линии партии и ЦК.

В Постановлении ЦК 1957 года сказано: «В течение последних 3–4 лет, когда партия взяла решительный курс на исправление ошибок и недостатков, порожденных культом личности, и ведет усиленную борьбу против ревизионистов марксизма-ленинизма, участники раскрытой теперь и полностью разоблаченной антипартийной группы постоянно оказывают прямое и косвенное противодействие этому курсу, одобренному XX съездом КПСС». Это утверждение полностью опровергается постановлением же Центрального Комитета партии от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий».

В этом постановлении ЦК, принятом после XX съезда партии, сказано: «XX съезд партии и вся политика Центрального Комитета после смерти Сталина ярко свидетельствует о том, что внутри Центрального Комитета партии имелось сложившееся Ленинское ядро руководителей, которые правильно понимали назревшие потребности в области как внутренней, так и внешней политики.

Нельзя сказать, что не было противодействия тем отрицательным явлениям, которые были связаны с культом личности и тормозили движение социализма вперед. Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжелыми последствиями».

Из сопоставления этих двух постановлений ЦК видно, что Постановление 1957 года выдумано. Ведь после XX съезда избран Президиум ЦК, составивший указанное Ленинское ядро ЦК, а в этом ядре и были Ворошилов, Молотов, Каганович, Маленков, Булганин, Микоян, Первухин, Сабуров, Шверник и другие. Как же можно свести Ленинское ядро ЦК к Хрущеву и Микояну, а остальных, в особенности Молотова, Кагановича, Маленкова, Ворошилова, исключить и ошельмовать? Все это понадобилось хрущевской фракции для того, чтобы прикрыть действительные ошибки и недостатки, критиковавшиеся на Президиуме ЦК. Для того чтобы оправдать исключение из ЦК, и надуманы все эти «принципиально политические» обвинения.

Это была антипартийная, антиленинская расправа со старыми деятелями партии и Советского государства, расправа за критику Первого секретаря ЦК Хрущева, возомнившего себя незаменимым.