Илья Федосеев
Мы любим сильных людей, мы любим жёстких вождей,
Мы ловим кайф, когда нас бьют по башке.
Такая наша стезя, иначе с нами нельзя —
У нас в крови тоска по сильной руке.
Тимур Шаов
Хорошее слово — империя. Никто толком не знает, что оно означает, но звучит очень красиво, а для многих — и притягательно. Так что рассуждать на эту тему можно до бесконечности: пророчествовать о грядущей империи (извините, оговорился: я хотел сказать «о Грядущей Империи»), выискивать её ростки в настоящем, аналогии — в прошлом, выяснять, какие общественные силы способны её породить, а какие будут этому препятствовать…
А зачем она нужна?
Впрочем, вопросом «Что такое империя?» авторы хоть редко, но задаются. Значительно менее популярен другой вопрос: «Империя — для чего?». Зачем она, собственно, нужна? Какие потребности каждого из нас она призвана удовлетворить?
Сам собой напрашивается ответ «чтоб была». Есть такие люди, и их немало, для которых империя самоценна. Более того, она для них — святыня, а приведённый здесь вопрос выглядит форменным кощунством (всё равно что спросить у верующего, зачем нужен бог). Такое направление условно можно назвать религиозным.
Наиболее яркий его представитель — Александр Проханов. В своём знаменитом интервью с Чубайсом («Российский капитализм: от первоначального накопления капитала — к развитию») этот писатель изложил свои взгляды предельно откровенно: «Он (проект. — И.Ф.) не наполняется пока никаким конкретным содержанием. Я не знаю, какая это будет Империя: коммунистическая, либеральная, фашистская, теократическая, или какая-то иная имперская мегамашина, — только исторический процесс покажет, что будет стоять за этим термином.». Умри, Денис, лучше не скажешь. Неважно какая — лишь бы Империя, да ещё с большой буквы. На всякие мелочи, вроде коммунизма, либерализма и фашизма, автор не отвлекается.
Разумеется, так рассуждают далеко не все имперофилы. Скажем, обыватели из их числа надеются, что сверхмощное государство (всё-таки слишком часто употреблять слово «империя» — моветон) сможет (другой вопрос, захочет ли?) защитить их, гарантировать спокойную и безопасную жизнь.
Есть в рядах сторонников империи «прогрессисты» наподобие М. Калашникова. Этим, собственно, империя как таковая и не нужна — им нужен прорыв в будущее, принципиально отличное от настоящего, «новый мир». Поскольку добиться этого без прогресса науки и техники невозможно, средством такого прорыва и выступает империя, способная обеспечить необходимую концентрацию материальных, трудовых и интеллектуальных ресурсов.
Ещё один взгляд — один из самых распространённых — условно назовём реваншистским. Его сторонники надеются, что новая империя, так сказать, нанесёт ответный удар: отплатит за все унижения, которым повергается нынешняя Российская Федерация — а заодно и все её обитатели. Впрочем, чаще такие взгляды ведут не к имперопоклонничеству, а к обычному национализму.
Мегамашина
Разумеется, только названными пунктами побудительные мотивы «имперофилов» не исчерпываются — перечислять их можно ещё долго. Но давайте попробуем всё же понять: что же за загадочная сущность — «империя»?
На самом деле её суть точнее всего выразил всё тот же Проханов в уже процитированном отрывке: империя есть мегамашина. Централизованное многонациональное государство с одной государствообразующей нацией (единственное исключение, пожалуй, Австро-Венгрия, где таких наций было две), сильным и разветвлённым управленческим аппаратом, мощной армией. Принято также считать, что империю объединяет некая мобилизующая идея — но я не уверен, что ассирийцы, персы, римляне, франки, да и те же австрийцы согласились бы с этим. Впрочем, империи Александра Великого и впрямь была свойственна определённая идея: повсеместное распространение греческой культуры как высшего достижения человечества. Вот только ей это что-то не прибавило долговечности. После смерти основателя сподвижники великого полководца растащили государство на куски.
Но главная черта империи — та самая «мегамашинность». Характерно, что Проханов взял за основу своей метафоры именно машину, а не, скажем, организм. Показательная проговорка: в отличие от живого организма машина — сколь угодно мощная — мертва. Ничего живого и ничего человеческого в ней нет.
Гениальный образ империи — Российской, но вообще-то и любой — нам оставил Пушкин. Непоколебимый и равнодушный Медный Всадник, чуждый всему человеческому и готовый затоптать Евгения даже за робкое «Ужо тебе!» — империя в чистом виде. Аппарат, машина. При создании эту машину, конечно, на что-то запрограммировали — но затем она, как всегда и бывает, обрела собственные цели и собственную логику. И только кажется, что император — или тот, кто его заменяет — машиной управляет. На самом деле он может делать лишь то, что соответствует её целям. Цель же у империи всегда одна: становиться всё сильнее и подавлять любое сопротивление. Остальное для неё вторично.
Чиновничье царство
Выше мы уже назвали тех, кто стремится к империи. Но это вовсе не значит, что все перечисленные категории людей в ней заинтересованы. Желать — и действовать — можно и вопреки своим интересам, если эти интересы недостаточно ясно осознаны. Поэтому теперь поставим вопрос иначе: а кто, собственно, заинтересован в империи?
Империя есть государство. А государство — это не леса-поля-реки, не заводы-фабрики, и даже не армия. Государство — это чиновничий аппарат; всё остальное существует как бы «при нём».
Любой империи — коммунистической (если предположить, что такая империя вообще возможна), либеральной, фашистской или теократической — неизбежно понадобятся «сильные управленцы», «крепкие хозяйственники», «опытные организаторы» etc. Империя — это прежде всего огромное количество начальственных кресел, каждое из которых — с кабинетом, автомобилем, водителем и обязательной длинноногой помощницей. И, что самое сладкое — с властью.
Именно поэтому наши державники так отчаянно пытаются разглядеть в Путине долгожданного императора. И уже почти получается. Сами видите, государство у нас — сильнее некуда (по крайней мере, в том, что касается внутренних дел), власть — вполне единоличная, чиновничья пирамида — сильна, стройна и уже почти всепроникающа, человеческая личность практически ничего не значит… Чем не империя?
Правда, нужно оговориться: державность вовсе не является идеологией правящей бюрократии. Сами подумайте: зачем этим господам империя (хоть с большой буквы, хоть с маленькой)? Им и без того хорошо — а в империи ещё и работать придётся.
Но державность — это как бы защитный кокон вокруг бюрократии (недаром Путин с первых месяцев начал разыгрывать эту карту). Общая схема такова: если человек мечтает о создании/воссоздании империи, то он не станет выступать против существующего государства и стремиться к его разрушению. Скорее наоборот, такой державник будет всемерно помогать государству в надежде, что со временем из него вырастет империя. Особенно если во главе его стоит такой деятель, как Путин — которого журнал «Русский дом» ещё в 2000 году объявил двойником Юлия Цезаря.
Путин — тот, которого мы все знаем — вырос из мечты об империи. Он, можно сказать, весь состоит из имперской риторики (не путать с политикой — тут он ведёт себя как обычный ограниченный бюрократ, коим на самом деле и является). И чем меньше Российская Федерация становится похожа на империю, тем больше ею притворяется.
Что любопытно, в этом же направлении действует и оппозиция. Кажется, что они с властью (начиная с 2000 года) состязаются — кто кого «переимперит». Все оппозиционные партии (разумеется, парламентские — о других сейчас речь не идёт) наперебой заявляют, что они — государственники, что они хотят сделать Россию великой державой (как вариант — «возродить» её) и помочь ей занять подобающее (подразумевается, что достаточно высокое) место в мире. Как ни странно, особенно на этом поприще отличилась именно КПРФ: в рассуждениях её лидеров и идеологов слово «государство» упоминается почти исключительно в положительном контексте (разумеется, без упоминаний о его буржуазности), а СССР предстаёт как прежде всего империя, а уж потом — всё остальное.
Впрочем, странным этот факт кажется лишь на первый взгляд. Поскольку КПРФ в своей пропаганде эксплуатирует ностальгические (и, в меньшей степени, реваншистские) настроения, великодержавная риторика в её устах вполне уместна.
Однако на этом поле оппозиция неизменно проигрывает власти. Да это и закономерно. Зачем нам какая-то невнятная будущая империя, если господин Путин уже сказал, что мы должны сделать Россию единой, сильной? Мечтаешь об империи — так помогай Путину её строить. Да и в любом случае стремиться к великодержавности и при этом выступать против власти — как-то странно, вы не находите? Борьба с властью не может не ослабить государство — но как же тогда быть с империей?
СССР — ситуационная империя
Но большинство державников видит свой идеал в Советском Союзе. Вот вам, дескать, великая держава — так сказать, Империя, которую мы потеряли. Профукали, прохлопали ушами, чтоб не сказать покрепче.
На первый взгляд так оно и есть. Если не по всем признакам, то по большинству из них СССР был империей.
Однако давайте приглядимся к нему повнимательней. И начнём, пожалуй, с названия. «Союз… республик» — странноватое название для империи, вам не кажется? Оно подходит скорее для какого-то надгосударственного образования, для международного содружества — но не для великой державы с мощной центральной властью.
Бросается в глаза и то, что в этом названии нет никакой привязки ни к конкретной территории, ни к конкретному народу. «Союз Советских Социалистических Республик» вполне мог бы существовать где-нибудь в Африке или в Латинской Америке. Лишь бы там существовало несколько республик, они были советскими и социалистическими, и при этом объединились в союз.
Известно, что первоначально предполагалось: таким Союзом со временем должен был стать весь мир. После мировой революции всем странам мира предстояло стать советскими социалистическими республиками — и образовать союз. Ну а пока что такой союз возник лишь там, где это позволили обстоятельства — на части территории Евразии.
Таков СССР по своему изначальному замыслу. Однако в процессе становления ему и впрямь пришлось обрести многие черты империи: сильную (скорее даже сверхсильную) центральную власть, разветвлённую бюрократию и т. п. Могла ли индустриализация 30-х годов быть проведена не в империи? Если и могла, то вряд ли мы об этом узнаем — фраза о сослагательном наклонении в истории давно уже стала расхожей банальностью.
Рискну предположить, что гибель СССР была не в последнюю очередь предопределена его двойственной природой — тем фактом, что он одновременно был и империей (разумеется, в значительной мере — наследником Российской империи), и зародышем будущей Всемирной Республики Советов. Противоположные тенденции внутри «советского кентавра» в конце концов разорвали его. Впрочем, эта тема заслуживает отдельного исследования.
Оно нам надо?
Вернёмся в наши дни. Да, сейчас многие наши сограждане мечтают об империи — точнее сказать, они ослеплены блеском великодержавной идеи. Но о чём они мечтают на самом деле? Об исполинском Медном Всаднике, — который будет, не замечая, топтать нас копытами своего бронзового коня? О всепроникающей бюрократии? О недосягаемом вожде-императоре, принимающем решения, не считаясь с нашей волей? О целях, ради которых мы будем отдавать силы и жизни — даже если их не понимаем?
Впрочем, многие полагают, что быть гражданином великой империи — почётно. Мол, достоинство державы добавляет личного достоинства и её высшим лицам (почёта, уважения и так далее). Да, это верно — если рассуждать в советских понятиях, где «государство» — это «все мы». Но сейчас-то это уже давно не так, и государство превратилось в институт, совершенно обособленный от общества. И, каким бы мощным оно ни было, на жизни гражданина — на его правах и достоинстве — это никак не сказывается. Империя может возвысить отдельного человека, лишь будучи демократической. Вот только демократическую империю можно встретить не чаще, чем уголовника, перевоспитавшегося на зоне.
Давно пора уже вспомнить старую истину: империя, как и всякое государство, есть аппарат подавления. Подавляет он неимущих — в интересах имущих. И только. Всякие эмоциональные отношения с ним попросту нелепы. Можно любить народ (или, скажем точнее, испытывать симпатию к его характерным чертам), можно любить страну. Но любить аппарат подавления — это уже даже не извращение.
Сегодня, в Российской Федерации, отдельный человек потерян — его не видно, его воля не имеет значения, его интересы для государства абсолютно не важны. Так неужели мы будем стремиться к империи — в которой его судьба будет точно такой же? Не лучше ли попытаться поставить человека в центр мироздания?
И — хоть убейте — лично я не вижу для этого другого средства, чем та самая Всемирная Республика Советов…