Чем закончится война в Чечне? Генерал Манилов заявил, что войсковая часть контртеррористической операции была завершена к 15 апреля: крупные бандформирования разгромлены, уничтожена войсковая система управления боевиков, ликвидирована единая их инфраструктура.
Иначе говоря, по свидетельству Манилова, именно с 15 апреля началась партизанская война. У которой иные правила, чем в обычной войне. В партдвижении (сокр. от «партизанского») необходимо отсутствие крупных соединений, войсковой системы управления и единой инфраструктуры. Всего того, что уничтожал генерал Манилов, придав тем самым высокую боевую готовность партизанам в Чечне.
Борис Кагарлицкий, исследовав крупнейшие партизанские войны, выводит общие закономерности этих сражений.
Они парадоксальны и поучительны. Возможно, выпускники генштабов найдут в них ошибки. Но, дай Бог, найдут и точные ответы.
Главный из них - чем закончится война в Чечне. Это главное для общества, которое хочет быть демократическим.
Ибо, не решив чеченскую проблему, трудно обсуждать бюджет, национальную идею и передачу акций ОРТ.
Слова Клемансо «война - слишком серьезное дело, чтобы доверять его генералам» давно стали почти банальностью. Другой вопрос, что стоит за этим изречением. Об этом обычно не задумываются. Успех или поражение в любой войне - начиная с древних времен - зависели от множества обстоятельств, причем чисто военные факторы далеко не всегда были решающими. Тем более это относится к партизанским и гражданским войнам. Иными словами - к чеченскому конфликту. Гражданские конфликты и партизанская борьба развиваются почти всегда примерно по одному и тому же сценарию. В принципе на его основе можно довольно точно предсказывать развитие событий, что, кстати, начиная со времен Вьетнама всегда и делалось «непрофессиональными» комментаторами. В отличие от них военные эксперты непременно ошибались. Мало того что американцы просчитались во Вьетнаме, а советские генералы - в Афганистане. Но и для западных военных специалистов поражение СССР в Афганистане было неожиданностью, хотя историки и журналисты предрекали его с первого же дня. Дело не в том, что военные недооценили силу моджахедов (они оценивали ее совершенно правильно, а потому и не верили в их победу). Просто они совершенно не поняли природы конфликта. Итак, попробуем сформулировать несколько общих правил, а затем на этой основе сделать выводы относительно нашего ближайшего будущего.
ПРАВИЛО ПЕРВОЕ: Партизанская война продолжается ровно столько времени, сколько воспроизводятся в обществе определенные социальные и культурные нормы, сделавшие ее неизбежной.
Генералам всегда крайне неприятно признавать, что они воюют с народом. Потому они постоянно ищут «внешние» причины - наемников, иностранных инструкторов (советских, американских, арабских, кубинских), пути снабжения партизан. Почти во всех современных геррильях «внешнее» вмешательство имело место, но оно всегда было второстепенным. Более того, порой оно даже ослабляло повстанцев. Армия же всегда пытается «перерезать пути снабжения» партизан. На это затрачиваются огромные силы и средства, непременно достигаются известные результаты, но на итог войны это не влияет никак.
Единственная проблема любого повстанческого движения - пополнение молодежью. Если есть люди, будет и оружие. Пусть его будет недоставать, пусть будет нехватка опытных специалистов, пусть из-за устаревшего снаряжения будут дополнительные потери. Все это не имеет никакого значения до тех пор, пока есть свежее пополнение.
В 1945-1951 годах в Прибалтике и на Западной Украине был поставлен практически чистый эксперимент. «Лесные братья» находились в фактической изоляции от внешнего мира, граница была надежно перекрыта. Тем не менее они продержались шесть лет и побеждены были вовсе не из-за недостатка оружия, а из-за отсутствия свежих рекрутов.
Почему молодые литовцы или западенцы перестали вливаться в повстанческие отряды? Объяснить это репрессиями тоже невозможно. Пик репрессий приходился на 1947-1949 годы, к этому же времени относится и подъем повстанческого движения. Напротив, его крах относится к 50-м годам, когда репрессии прекратились. Дело в том, что на занятых советскими силами территориях жизнь понемногу наладилась, для молодежи, даже националистически настроенной, стало более привлекательно делать карьеру в новой системе, нежели рисковать жизнью в лесах. Показательно, что уровень жизни в нелояльной Прибалтике был выше, нежели в остальном СССР, причем московское начальство тщательно заботилось о его поддержании. В то же время происходила быстрая урбанизация, увеличился приток переселенцев из России и с Восточной Украины. Короче, общество резко изменилось.
В итоге молодые литовцы, латыши и западенцы, вместо того чтобы пополнять ряды партизан, стали вступать в партию, возглавлять советские учреждения и в конечном счете вполне мирными средствами добились того же, к чему стремились «лесные братья». В этом смысле «антитеррористические операции» в Прибалтике и на Западной Украине закончились таким же провалом, как и вьетнамский поход американцев или афганская авантюра СССР. Но это уже другая история.
Первоначальный план создания «санитарного кордона» в северной Чечне был здравым именно потому, что включал в себя определенные элементы «социального» решения. Теоретически все выглядело вполне разумно. Северную Чечню, более пророссийскую, менее разрушенную в первой войне, можно было как-то нормализовать, создать там рабочие места, выплатить пенсии, обеспечить порядок. Через некоторое время все увидели бы контраст между благополучной «оккупированной территорией» и беспределом в условиях «независимости». Дальше уже возможно было бы политическое решение и мирное воссоединение. Но такой план, помимо всего прочего, был невероятно дорогим. Надо было бы обеспечить в северной Чечне уровень жизни ВЫШЕ, чем в остальной России (чтобы народ сам туда потянулся), надо было бы обеспечить реальный порядок, то есть не дать разворовать выделенные средства. Последнее в условиях нашего нынешнего государства вообще немыслимо.
Пока в Чечне нет рабочих мест, нет порядка, нет способов зарабатывать хорошие деньги честным трудом - профессия боевика для любого молодого парня будет не только наиболее привлекательной и престижной, но при известных условиях и наиболее безопасной - ведь армия за рейды партизан всегда отыгрывается на мирных жителях.
Но наладить мирную жизнь в условиях активных боевых действий почти невозможно. В условиях же, когда среди военных царит ожесточение, а среди политиков - коррупция, это в принципе невозможно.
«Военное» решение, разумеется, в итоге будет еще дороже, но зато естественнее для нашей власти. Другой вопрос - в чью пользу будет это решение.
ПРАВИЛО ВТОРОЕ: Если антиповстанческая операция армии не заканчивается полной победой в течение двух-трех месяцев - значит, армия уже проиграла.
Почти все известные случаи победы армии над партизанами были одержаны в коротких кампаниях. В Боливии военные при помощи американцев расправились в 1967 году с Эрнесто Че Геварой и его отрядом. В Мексике было несколько попыток развернуть сопротивление, жестко пресеченных карательными операциями. Напротив, в Колумбии, где в 60-е годы военные подавить геррилью не смогли, она продолжается по сей день.
С другой стороны, возможность или невозможность армии одержать быструю победу сама по себе - не технический вопрос. Военные побеждают там и тогда, когда вооруженное сопротивление началось в обществе, в принципе еще не готовом к затяжной партизанской войне.
Там, где молниеносная победа генералам не удалась, каждый день конфликта ослабляет их положение. Причем не важно, кто эффективнее действует, кто одерживает верх на поле боя. Классическим примером является война в Алжире. Там арабы воевали плохо, а французы - очень хорошо. Французы имели большой опыт антиповстанческих действий, наученные горьким опытом поражений в Индокитае. К тому же в пустыне авиация имела великолепные возможности действовать; города, населенные выходцами из Европы (pieds noires), были в основном лояльны; труднодоступные для войск горные районы удалены от жизненных центров… В итоге затяжная война представляла собой непрерывную цепочку поражений - для партизан и успешных операций - для французов. Но вот беда: сколько бы успешных операций ни было проведено, какие бы потери ни были нанесены «бандформированиям», это не приблизило Францию к победе ни на шаг. В итоге после восьми лет непрерывных побед французам пришлось спасаться из Алжира бегством.
Кстати, часть генералов считала, что их предали. Они даже пытались убить де Голля, «сдавшего» Алжир. Европейские поселенцы вынуждены были перебраться во Францию, где еще лет двадцать говорили о «предательстве». Но выхода у де Голля не было. Он отнюдь не был сторонником предоставления Алжиру независимости. Просто он понял, что воевать бессмысленно. Именно непрерывная череда французских побед убедила его в полной безнадежности. Он понял логику партизанской войны, где победа и поражение в конкретном бою никак не влияют на исход войны. Секрет партизан - сохранение боеспособности, затягивание конфликта.
Иными словами, партизаны могут выиграть войну, даже не выиграв ни одного боевого столкновения. Впрочем, к чеченцам это не относится. Выпускники советских военных училищ настроены на проведение успешных боев.
Партизанам удалось нанести серьезные военные поражения регулярной армии всего несколько раз на протяжении ХХ века. Кастро разгромил правительственные войска на Кубе, северные вьетнамцы окружили и разгромили французский корпус, в Никарагуа революционеры-сандинисты вытеснили из столицы национальную гвардию, Масхадов взял Грозный в 1996 году. Сам по себе факт, что чеченские боевики оказались в этом очень коротком ряду, говорит о многом.
Впрочем, не надо забывать главного. Победы партизан неизменно происходят на фоне разложения армии и глубокого кризиса власти.
Секрет в том, что антипартизанская война стоит для государства непомерно дорого (в сравнении с масштабами конфликта, а порой и с его реальным геополитическим, стратегическим значением). Даже для США война во Вьетнаме была очень обременительна, не говоря уже об Алжире для Франции. Тем более это относится к современной России. К тому же накапливается усталость, растут потери, растет и недовольство в войсках.
ПРАВИЛО ТРЕТЬЕ: Разобщенность повстанческих формирований осложняет положение армии.
С точки зрения правил «настоящей войны» должно быть строго наоборот. Если противник разобщен и плохо организован, его можно бить по частям. Но в партизанской войне повстанцы и так разделены на малые группы, это «закон жанра». Им достаточно минимальной координации, а при известных обстоятельствах можно и без нее. Чем более самостоятельны командиры отрядов в принятии решений, тем они эффективнее.
Хорошо известно сравнение ситуаций в Белоруссии и на Украине во время Отечественной войны. В Белоруссии партизанское движение было в значительной мере стихийным, создавалось попавшими в окружение красноармейцами и местным населением. На Украине - создавалось преимущественно из Центра. В Белоруссии оно было на порядок эффективнее.
Конечно, здесь сыграли роль и география (в Белоруссии - болота, на Украине - степи), и поддержка местного населения (куда большая в Белоруссии). Но показательно: все современные исследователи подтверждают, что к 1944 году, когда «большой земле» удалось организовать управление партизанскими отрядами в Белоруссии, эффективность их действий стала падать. Организованная из Москвы операция «рельсовая война», несмотря на широкую пропагандистскую кампанию, была одной из наименее успешных акций белорусских партизан (взрывали не там, где надо, не те составы и т. д.).
В 1945 году немцы у себя в Германии не могли организовать партизанское движение, ибо привыкли подчиняться власти! Напротив, на Востоке, где центральная власть традиционно слаба и не пользуется доверием, люди больше считаются с лидерами, авторитетными в своей деревне, клане, тейпе. Нет генерального штаба, который можно разгромить! А даже если он есть, парализовав его, ничего не добьешься. Ведь, как известно, «Масхадов ничего не контролирует». Значит, надо выиграть не одну войну, а двести или триста отдельных мини-войн. В каждой из них особый противник - с собственной тактикой, организацией, даже идеологией. Победа над одной «бандой» не только не ослабляет другие, но может, напротив, их усилить. Профессиональные военные в таких ситуациях, как правило, теряются.
В Ливане израильтяне и американцы не только не смогли разгромить бандформирования, они даже не смогли толком разобраться, что происходит, кто с кем воюет. Из Сомали американцы в панике бежали, столкнувшись с несколькими десятками вооруженных кланов.
В Афганистане советские войска пытались договариваться с одними бандами против других, но это не приблизило наших генералов к решению проблемы, а лишь изменило соотношение сил внутри сопротивления.
И все же Чечня с точки зрения перспектив военных - худший случай из всех до сих пор известных.
Дело в том, что боевики разобщены, но признают на символическом уровне общее руководство и, как правило, друг в друга не стреляют. Несмотря на разобщенность, они в ключевые моменты способны консолидироваться и действовать координированно, а затем снова разбиваться на мелкие отряды, принимающие решения совершенно самостоятельно. Масхадов ничего не контролирует - и это правда. Он эффективно управляет боевыми действиями и является общепризнанным лидером - и это тоже правда. Ибо «эффективное управление» для Масхадова (с точки зрения его задач) - нечто совершенно иное, нежели для Путина.
Сил и возможностей для постоянного оперативного управления у Масхадова все равно нет. Зато раз в несколько месяцев боевики вполне могут собраться для нанесения по армии хорошо спланированного удара, как это было в Грозном в марте и августе 1996 года, как это, несомненно, будет еще…
ПРАВИЛО ЧЕТВЕРТОЕ: Чем более активно армия ведет «антитеррористическую борьбу» (преследования, спецоперации, атаки против повстанческих баз), тем выше потери и тем ближе поражение регулярных войск.
Надо отметить, что операции повстанцев являются менее «затратными». Хорошо известен итог попыток американцев перерезать тропу Хо Ши Мина во время вьетнамской войны. На снабжение американских войск тратились сотни тысяч долларов, расходовалось огромное количество боеприпасов, проедалось несметное количество продовольствия. Вьетнамские же бойцы обходились несколькими рожками к автомату Калашникова и одной-двумя горстями риса в день. На подготовку спецназа тратились огромные средства, обучение летчика вообще стоит почти столько же, сколько производство самолета, если не дороже. А боец повстанческой армии все нужное изучает за месяц-другой совершенно бесплатно. Потеря даже одного спецназовца - удар для армии, потеря одного боевика для партизан вообще ничего не значит. К тому же оружие бойцов спецподразделений, попадая к повстанцам, резко повышает их боевые возможности, а армии у партизан взять нечего.
Не удивительно, что со времен вьетнамской войны общей практикой становится охота повстанцев за спецподразделениями (а не наоборот).
Мао Цзэдун во время революционной войны произнес крылатую фразу: «Гоминдан - наш арсенал». Иными словами, главным источником снабжения повстанцев является противник. У него отнимают оружие, средства связи, продовольствие. Если же армия и государство коррумпированы (это и случай гоминдановского Китая, и ельцинско-путинской России), то не надо и отбивать оружие, рискуя жизнью. Можно купить, выменять. Это, кстати, тоже норма партизанской войны. Если нет сплошной линии фронта, то соприкосновение с противником неизбежно происходит не только на поле боя, но и в пивной, на базаре. В итоге неизбежно развиваются определенные взаимоотношения, включающие неформальные переговоры, обмен, торг. Чем более они развиты, тем меньше у армии готовности воевать.
Уже в Афганистане советские военные на местах стали договариваться с «духами». Ахмад-Шах Масуд периодически устанавливал на контролируемой им территории перемирие с «шурави». При этом его отряды вели бои с советскими войсками на других направлениях. Считая это нарушением перемирия, советские войска проводили очередную операцию против Масуда, несли тяжелые потери, и в конечном счете восстанавливалось исходное положение дел.
«Операции преследования» и «акции возмездия» непременно сопровождаются жертвами среди мирного населения, а это означает новое озлобление против армии, новое пополнение рядов повстанцев. Порой партизаны осознанно проводят акции, провоцирующие карательные операции армии (это, кстати, практиковалось и советскими партизанами на Украине и в Белоруссии). Вся вина все равно ложится именно на армию. И это правильно. Ибо стрелять в мирных жителей - военное преступление, независимо от того, чем это вызвано. А вести активную антипартизанскую войну без постоянного совершения военных преступлений не удавалось никому.
Обычно военные пытаются подавить партизан, а политики завоевать - симпатии населения. Убивать людей и одновременно завоевывать их симпатии довольно трудно, но так себя вели американцы во Вьетнаме, советские войска - в Афганистане, так пыталась себя вести российская администрация в первую чеченскую войну. Естественно, боевые операции полностью перечеркивают эффект всех социальных и экономических программ.
Во вторую чеченскую войну российские политики попробовали нечто более оригинальное. Война ведется в Чечне, а «борьба за симпатии народа» - в России. Нам рассказывают про восстановленные школы, включенное электричество, а на практике ничего этого не делается, ибо все прекрасно понимают бессмысленность подобных попыток. Если деньги на восстановление Чечни и выделяются, они туда не доходят. Победы такими методами достичь все равно невозможно.
Есть ли у военных альтернатива? В принципе есть. Если армия не может победить, она может сама воспользоваться партизанским принципом затягивания конфликта. Это значит - воевать как можно меньше. Свести активные действия к минимуму. Не высовываться. Смириться с неизбежными потерями, не пытаясь за них мстить противнику (ибо в итоге потери будут только больше).
В этом смысле поучителен длительный опыт пребывания израильтян в Южном Ливане. Всякий раз, когда туда назначали нового начальника, он начинал с того, что обещал задать жару «террористам». Но каждая вылазка спецподразделений против баз «Хезбаллах» и других мусульманских формирований сопровождалась потерями, а после разгрома очередной базы арабы тут же создавали новую. В итоге израильтяне догадывались, что лучше не проявлять особой инициативы. Потери сокращались, война превращалась в вооруженное перемирие, время от времени нарушаемое, но тем не менее для всех приемлемое. Вплоть до момента, когда из Иерусалима присылали нового начальника.
Нечто похожее практиковалось англичанами в Белфасте. Вообще Британская империя накопила огромный опыт борьбы с партизанскими движениями. Пожалуй, британская армия - единственная, которой практически всегда удавалось выходить из конфликта с партизанами если не победителем, то, во всяком случае, без позора. В Белфасте британцам удалось «замотать» войну, превратить ее в унылую рутину, от которой католическое население устало еще больше военных - те хотя бы сменялись. Потери сторон в Белфасте невелики, а жить в условиях постоянного конфликта и католикам, и протестантам понемногу надоело. А когда в Северной Ирландии начался экономический подъем, всем ужасно захотелось перековать мечи на орала. При этом страшные ирландские республиканцы неожиданно превратились в обычных буржуазных карьеристов. Каковыми, впрочем, они и были бы с самого начала, если бы им не мешала дискриминация со стороны консервативной протестантской элиты.
ПРАВИЛО ПЯТОЕ: Успех «антитеррористической операции» может быть закреплен только соглашением с террористами.
Разумеется, речь не идет об угонщиках самолетов и бандитах, грабящих банки. С ними действительно договариваться невозможно. Но суть проблемы в том, что армия никогда не признает повстанцев законной вооруженной силой, а потому объявляет их бандитами и террористами, даже если они таковыми не являются. А потому военные и государство не могут найти адекватных юридических и политических мер по решению проблемы, ибо ее изначально вынуждены неправильно формулировать.
В итоге военные внушают себе и обществу, что проблема будет решена, когда удастся пленить или уничтожить лидеров партизан. На самом деле, если геррилья уже набрала обороты, для военных лучше, чтобы подобные попытки не увенчивались успехом. На смену одним лидерам восстания тут же приходят другие. Особенность геррильи как раз в том, что «командное звено» воспроизводится с невероятной легкостью - необходимый объем знаний невелик, приобретаются они быстро. Но каждое новое поколение повстанческих лидеров радикальнее предыдущего.
Убийство Джохара Дудаева не сломило чеченских боевиков, но сделало возможным появление в качестве самостоятельных фигур людей типа братьев Басаевых и Хаттаба, которых Дудаев держал под контролем. В случае, если со сцены сойдут эти лидеры, нас ждет появление новых, еще более жестоких и несговорчивых.
Надо сказать, что в течение второй чеченской войны боевики старательно придерживаются именно классической партизанской тактики (что является дополнительным основанием сомневаться в официальной версии московских и волгодонского взрывов). Но в случае смены лидеров ситуация выйдет из-под контроля, и тогда выстрелы и взрывы можно будет услышать практически в любом русском городе, где есть кавказская диаспора.
Первой империей, столкнувшейся с проблемой партизанской войны, была Британия в 1901 году. После того как республики буров в Южной Африке были оккупированы англичанами, война, по мнению генералов, должна была закончиться. Но она продолжалась. В ответ на партизанскую борьбу генерал Робертс прибег к жесточайшим репрессиям - «зачистке» деревень, созданию фильтрационных лагерей. Но это не помогло. А тем временем либеральные журналисты в самой Британии подняли крик по поводу жестокостей армии. Доподлинно известно, что английские генералы такими публикациями возмущались не меньше наших, расценивая их как удар в спину. Скорее всего они тоже слали в Лондон рапорты, обещая «добить», «дожать» врага в течение нескольких недель или месяцев. Но время шло, а бои не прекращались. И лондонские политики, вместо того чтобы поддержать генералов, дали команду остановиться и начали переговоры.
Почему-то никто из историков не считает это ни предательством, ни капитуляцией. А ведь по окончании войны англичане подписали соглашение, во много раз более выгодное для буров, чем Хасавюрт для чеченцев. Они не только фактически возвращали бурам самостоятельность, но делали их хозяевами огромного государства, создаваемого на всей территории Южной Африки. Появился новый доминион - Южно-Африканский Союз - с собственным парламентом, армией, бюрократией. Буры сразу заняли господствующее положение на военной и государственной службе, в политике. Правда, англичане преобладали в бизнесе, но и бурам здесь дорогу никто не закрывал. Единственным условием Лондона было то, что доминион должен входить в состав империи. При этом стратегические цели Британии были достигнуты - Южная Африка была интегрирована, стабилизирована и включена в состав империи.
Уступки, на которые пошел Лондон, равносильны тому, как если бы Москва согласилась на создание Кавказской Федерации с центром в Грозном - при условии, что эта федерация войдет в состав союзного государства с Россией и Белоруссией. Решение, кстати, экономически и политически возможное, но психологически не вообразимое. В отличие от английских политиков кремлевские деятели пошли на поводу у своих генералов. Задним числом генералы отплатили им черной неблагодарностью, обвиняя политиков в собственных поражениях.
Военному командованию в Британской империи такое даже в голову не могло прийти. Это вообще противоречит кодексу чести офицера и джентльмена - недостойно оправдываться и валить вину на других, надо отвечать за последствия своих решений, даже если есть на кого «перевести стрелки». К тому же генералам положено знать слова Клаузевица, что война есть продолжение политики другими средствами. Иными словами, любая военная задача должна выполняться политически приемлемыми средствами и в политически приемлемые сроки. Если война «до победного конца» продолжается бесконечно долго, это уже не победа, а поражение.
Спустя полвека тот же опыт был повторен англичанами при создании государства Израиль. Сторонники создания еврейского государства действовали против колониальных властей террористическими методами (была, например, взорвана гостиница «Царь Давид», где размещались британские военные). Но после завершения переговоров о независимости террористы стали респектабельными прозападными политиками. Была, правда, проблема: когда спустя много лет израильский премьер Бегин должен был прибыть с официальным визитом в Лондон, обнаружилось, что он все еще находится в розыске за организацию взрывов и убийств…
Некоторое время спустя после англичан израильтяне сами столкнулись с проблемой терроризма, теперь уже арабо-палестинского. И тут ситуация была похожа на алжирскую. На поле боя у арабов не было против израильского спецназа никаких шансов. У Израиля была лучшая на Ближнем Востоке разведка. Лучшие в мире контртеррористические формирования. Великолепная авиация. Но как быть с населением Западного берега реки Иордан, где каждый мальчишка начиная с 10 лет швыряет в военных камни? Можно, конечно, как один наш генерал, объявить их всех террористами, но можно ли убить всех? Дело даже не в гуманности. Геноцид - сложное дело. Не всякая армия его может осуществить. Для этого нужны уже другие вооруженные силы - СС, НКВД. А такие вооруженные формирования функционировать могут только в тоталитарном государстве (даже «обычная» военная диктатура латиноамериканского типа такую задачу решить не может).
В итоге, повоевав почти сорок лет, израильтяне приняли единственно правильное решение: сделать «террориста Арафата» законным лидером палестинского народа и партнером по переговорам.
В Москве сегодня много говорят о «политическом решении», одновременно исключая участие в нем «террористов». Это бессмыслица. Политическое решение тем и отличается от военного, что достигается на основе компромисса между противоборствующими сторонами. Когда политики осознают это, они начинают ставить более осмысленные задачи и перед военными. Не «победить в войне», а «оказать давление на противника», «принудить его к переговорам», «добиться выгодных условий компромисса». В этом плане политическое решение может не только не исключать боевых действий, но, напротив, предполагать их. Однако цель военных операций при этом качественно меняется. Точнее, у них появляется хоть какой-то смысл.
Попытки ведения переговоров с «умеренной оппозицией» или «авторитетными людьми, не поддерживающими террористов» никогда не имели смысла, будь то Чечня, Палестина, Афганистан или Северная Ирландия, кроме тех случаев, когда «умеренные» выступали просто в качестве посредников, фактически представителей «экстремистов». Чтобы прекратить боевые действия, переговоры надо вести между воюющими сторонами, другого способа никто не изобрел. Причем всегда оказывалось бессмысленно вести переговоры с одними вооруженными группировками без участия других. Те, кто исключен из «мирного процесса», всегда имеют возможность его дестабилизировать.
Переговоры с повстанцами всегда заканчиваются либо признанием поражения военных, либо компромиссом, реально учитывающим требования «вооруженной оппозиции». В противном случае добиться прекращения огня невозможно. Другое дело, что требования повстанцев по ходу войны нередко меняются. Так, курды в Турции начали с борьбы за независимость, а сегодня партизаны требуют только автономии. Но причина тому не в победах турецкого оружия, а в том, что курдское общество эволюционировало. Больше курдов теперь живет в городах вперемешку с турками, меньше - в горных деревнях. Теперь им нужны равноправие и культурно-национальная автономия, а не независимость.
Учитывая существование огромной чеченской диаспоры в России, перспективы компромисса в чеченском вопросе на самом деле всегда выглядели неплохо. Но сами российские элиты своей безответственной политикой затрудняют поиск реалистического решения. Трудно требовать от людей симпатии к России после ковровых бомбардировок.
Существует ли еще какой-то выход? Теоретически - да. На него неоднократно намекали Масхадов, Идигов и даже Басаев. Его можно определить как «квазинезависимость». По «белорусскому» или какому-то иному варианту. Россия, признав формально независимость Чечни, на практике начнет проводить политику, делающую чеченцев заинтересованными в интеграции. Но как сделать это, если на восстановление экономики средств все равно не будет? В истории уже есть один прецедент.
В середине XIX века, когда Британская империя находилась в зените славы, англичане на северных окраинах Индии столкнулись с непальцами. Хотя империя и обладала огромной армией, свирепые горцы оказались ей явно не по зубам. После нескольких неудачных попыток подавить сопротивление англичане резко изменили тактику. Они признали независимое государство Непал, но придумали для его населения новое занятие. Вместо того чтобы грабить территорию империи, горцы должны были отныне ее охранять. Каждый год тысячи молодых горцев направлялись в имперские вербовочные пункты. Оттуда их направляли во всевозможные «горячие точки», где они покрыли себя славой. Их назвали «гуркхами». Из них формировались элитные подразделения. На родину они отправляли денежные переводы, за счет которых страна, фактически не имевшая современной экономики, могла как-то существовать. Британской империи давно уже нет на карте, а гуркхи по-прежнему служат и в английской, и в индийской армиях. После окончания последней югославской войны они первыми из натовских сил вступали в Косово.
Надо сказать, что в Советской армии чеченцы очень хорошо служили, хотя продвигали их не слишком. И Масхадов, и Басаев говорили о готовности создать чеченские батальоны, которые могли бы войти в состав «объединенных вооруженных сил» вместе с войсками России и Белоруссии. Если тысячи мужчин в Чечне умеют только воевать, надо дать им соответствующую работу. Хорошо оплачиваемую и уважаемую. Кстати, из бывших террористов всегда получались великолепные антитеррористические подразделения, а из бандитов - самые непримиримые борцы с бандитизмом.
Басаева можно официально вернуть в штат ГРУ, дав ему соответствующее звание (а если надо - выплатить пенсию по инвалидности). Масхадов сможет руководить Генеральным штабом гораздо лучше, нежели Квашнин. Мовлади Удугову надо поручить организацию спецпропаганды. Всех этих людей готовили в России. На них затрачены деньги советских и российских налогоплательщиков.
Ясное дело, многие боевики давно превратились в обыкновенных бандитов, и сделать из них солдат регулярной армии будет непросто. Но в настоящий момент российские военные заявляют, что вполне довольны сотрудничеством с отрядами Гантамирова и братьев Ямадаевых. Хотя криминальное прошлое и тех, и других хорошо известно. Ямадаевы занимались похищением людей точно так же, как и их конкурент Арби Бараев, оказавшийся сейчас в рядах «непримиримых». Можно даже предположить, что банды Ямадаевых, подняв российский флаг, перестали заниматься работорговлей - у них появился иной источник дохода. Но зато в глазах остальных чеченцев они сделались предателями.
Чтобы чеченские боевики встали на защиту России, должна возникнуть новая политическая и психологическая ситуация, когда Россия и Чечня как-то договорятся о статусе республики. Тогда, отправляясь на службу в Россию, чеченец уже не будет предателем. В любом случае им придется хорошо платить. Все равно это обойдется дешевле, чем бесконечные войны. А главное - это реальный стимул к началу военной реформы.
Разговоры о профессиональной армии у нас ведутся давно и не дали практически ничего. Контрактники показали себя не с лучшей стороны в двух чеченских войнах. На то, чтобы создать полноценную профессиональную армию, у России сейчас просто нет средств. То же, что может получиться при нынешних порядках и дефиците средств, будет напоминать скорее бандформирования, чем регулярные войска. К тому же главная проблема не в том, как комплектуются войска, а в положении солдата. В скандинавских странах существует всеобщая воинская повинность, но почему-то мы ничего не слышим ни о стремлении молодых людей «откосить» от армии, ни о взятках в военкоматах. Проблема в том, что наш солдат бесправен, и это относится к контрактникам даже еще в большей степени, чем к призывникам. В скандинавских странах или в Германии солдат является таким же гражданином, как и все остальные (впрочем, кто у нас в России может сегодня назвать себя полноправным гражданином?). И все же определенное профессиональное ядро для армии необходимо. Может, поручить его создание чеченцам?
В любом случае налаживать отношения с Чечней будет в России уже другая власть. Поражение в войне означает неизбежность нового цикла политического кризиса в нашей стране. Вместо стабильности, обещанной Путиным, мы рано или поздно получим новые конвульсии радикальных перемен. Это тоже историческая традиция. В России реформы и революции происходили после проигранных войн. После Крымской войны отменили крепостное право, после русско-японской началась первая революция, после империалистической в 1917-м пало самодержавие, а затем… Ну, мы все знаем, что было затем. Афганистан сыграл свою роль в начале перестройки и крушении советской системы.
И кстати, Россия в этом не уникальна. Во Франции после Индокитая и Алжира рухнула Четвертая республика, в Америке вьетнамская война привела к студенческой революции. Что ни говори, история многому учит. Если только задумываться над ее уроками.
КСТАТИ
В «обычной» войне перевес в живой силе и технике чаще всего решает исход дела. В партизанской - все иначе. Армия почти всегда имеет подавляющий численный перевес над повстанцами, и никогда этот перевес не гарантирует победы. И наоборот, малочисленные вооруженные силы могут быть вполне достаточными для поддержания порядка, если политики справляются со своей работой. В 20-е годы Британия держала в Индии 57 тыс. солдат на 315 миллионов населения. И это уже было далеко не спокойное время - забастовки, восстания, протесты Индийского национального конгресса. Тем не менее войск хватало.
В Малайе, несмотря на успех, британские военные пришли к неприятному для себя выводу. Армейским генералам научиться воевать против партизан так же трудно, как научиться есть суп ножом.
С точки зрения исторического опыта можно без особого труда сформулировать несколько альтернативных вариантов развития чеченского конфликта:
1. Наиболее вероятный - безнадежное затягивание войны, за которым все равно последуют признание неудачи и начало переговоров с «бандформированиями». Не кто иной, как генерал Шаманов, самый «непримиримый» из наших военных, недавно признался, что война в Чечне идет по худшему из возможных сценариев. Все, что армия могла сделать, она уже сделала. Дальше может быть только хуже.
2. Эскалация конфликта - типичная реакция военных на затягивание боевых действий. Если американцы атаковали тропу Хо Ши Мина в Лаосе и Камбодже, то наши политики и генералы произносят угрозы в адрес Грузии и почему-то Афганистана (посмотрите на карту, пожалуйста!), а реальную эскалацию вооруженных действий осуществят скорее всего… в Ингушетии. Не важно, что, развязав там конфликт (например, попытками устранения Аушева, введением прямого правления и т. п.), наши генералы неизбежно дестабилизируют собственные тылы и коммуникации. Важно другое: эскалация войны - это своего рода естественный рефлекс военных, не способных к осознанию того, что поражение уже состоялось. Армия не может просто пассивно обороняться, генералов этому не учили. Надо наступать, контратаковать. Даже в направлении собственного тыла!
3. Не исключено и большое чеченское наступление. Но даже если повторное взятие Грозного или Гудермеса чеченцами не состоится, своих стратегических целей они уже достигли. Начало переговоров - уже только дело времени. Вопрос: о чем могут Россия и Чечня договориться?
Парадокс в том, что полноценная независимость для Чечни - миф. Тем более после разорения второй войны. Но на меньшее, чем признание в какой-то форме независимости республики, чеченцы уже не согласятся.