Парадоксальным образом, с точки зрения международного разделения труда, Украина и Россия, как и в советское время, составляют единое целое. После распада CCCР Россия с её огромными минеральными ресурсами превратилась в поставщика сырья и энергоресурсов для Запада. Однако все ресурсы вывести невозможно, а с точки зрения экономических интересов европейских стран разумнее, чтобы часть энергии потреблялась на месте, превращаясь в трудоемкую, энергоемкую и экологически грязную продукцию, которую потом можно вывозить дальше на Запад. В этом и состоит специализация Украины.

Без России украинская промышленность не имеет смысла, но для российской сырьевой экономики Украина представляет собой не только транзитный коридор, но важный плацдарм, форпост на пути в Европу. Это, а не мифическое родство крови или единство языка предопределяет неизменно пророссийскую ориентацию Востока и Юга Украины.

В Киеве по-русски говорят лучше, чем в Донецке, где изъясняются больше на «суржике». Но не чистота русской речи, а экономические интересы определяют политику. Так что основной ущерб от политики Москвы понесли русскоговорящие регионы Украины. Они потребляют большую часть импортного топлива. Здесь сосредоточена большая часть промышленности, здесь более урбанизированное население, которое больше зависит от централизованной поставки топлива. А собственные украинские источники топлива находятся как раз на западе республики и там есть возможность продержаться автономно.

Требование платить 230 долларов за газ вместо 50 долларов равнозначно требованию закрыть украинскую экономику и уволить население. Причем в Москве это понимали не хуже, чем в Киеве. Другое дело, что больших выгод от экономического краха западного соседа российская промышленность не могла бы получить. Российская металлургия не завоевала бы новых рынков после прекращения производства на Украине - у нас и так производственные мощности используются «под завязку». А на строительство новых объектов нужны немалые инвестиции. Рискуют пострадать интересы российских компаний, уже вложивших средства в Украину.

По всей видимости, в Кремле рассчитывали надавить на Киев со стороны Евросоюза. Даже заранее радовались перспективе столкнуть лбами украинцев и западноевропейцев. Но для такой игры хозяевам Кремля потребовалась бы куда более крепкие нервы и изрядная степень независимости от Запада. Политика Москвы была бы эффективна лишь в том случае, если бы «Газпром» наотрез отказался бы компенсировать европейцам снижение поставок: мол, мы свои обязательства выполнили, а если газ не доходит - все претензии к Украине. Но, объявив о намерении компенсировать Западу пропавший на территории Украины газ, Москва тем самым признала ответственность за происходящее.

Прошло всего несколько дней, и обнаружилось, что возможности воздействия на западного соседа Россия исчерпала, ничего не добившись. А недовольство европейцев обратилось против Кремля, в котором видели основного виновника кризиса. Как и следовало ожидать, почувствовав давление Запада, Москва тут же дала задний ход, прикрывшись красивым компромиссным решением. Украина удержала цену на пределе рентабельности - 95 долларов за 1000 куб. метров газа - максимум, что местная промышленность может платить.

Возникает вопрос: что это было? Только, пожалуйста, не надо рассказывать нам сказки про «спор хозяйствующих субъектов». Решение начать войну было политическим, так же, как и решение срочно отступить на заранее подготовленные позиции. Нельзя, разумеется, сбрасывать со счетов бюрократическую некомпетентность кремлевских начальников и их приверженность рыночному фундаментализму. Но похоже, соображения внутренней политики сыграли в украинском конфликте не меньшую роль, чем экономические интересы.

Российская власть медленно и неуверенно пытается строить новую «национальную идеологию». Ей необходим образ врага. А Украина - такой враг, который вполне соответствует и масштабу современного российского государства и его идеологии. Вражда с Украиной закрепляет разрушение Советского Союза (не только формально политическое, но и экономическое и культурное), что является общей стратегической целью постсоветских элит в Москве и имперского руководства в Вашингтоне.