Двуликость и двуглавость российской государственной политики является постоянной проблемой для аналитиков, пропагандистов и моралистов. И самый неприятный вопрос отнюдь не в том, чтобы понять, кто у нас главный - президент или премьер, и какая у нас, в конце концов, система: то ли сверх-президентская республика, то ли умеренно-конституционная монархия.
Основная трудность и соблазн комментаторов состоит в естественном желании обнаружить в двойственном облике государственного начальства некую интригу, скрывающую противостояние политических тенденций. Например, представить себе Путина в виде «злого полицейского», а Медведева - в виде «доброго». Или вообразить, что премьер, будучи сторонником государственного регулирования, потенциально не согласен с линией президента-рыночника. На худой конец, представить себе либерального президента в качестве «западника», поборника свободы, а премьера в роли «почвенника» и жесткого сторонника репрессий. Каждая из подобных точек зрения может быть обоснована с помощью тщательно подобранных цитат и примеров. Но вот беда. Несколько иной набор цитат и примеров продемонстрирует нам прямо противоположную картину. Допустим, если взять речь Путина в Давосе, то выглядит он в ней совершеннейшим либералом и в вопросах экономики крайним рыночником. А речи, статьи и интервью, обнародованные президентом Медведевым сразу же после грузинского конфликта, его высказывания по поводу ВТО и западного вмешательства в наши дела выдают активного государственника, скептически относящегося к рынку.
На самом деле, различий во взглядах нет, поскольку нет самих взглядов. Точнее, нет четкой, продуманной и непротиворечивой системы ценностей, которая бы лежала в основе как публичных речей, так и практических действий. Центристская идеология, кое-как склеенная кремлевскими пиарщиками, бессистемно включает в себя всего понемногу, на основе примитивного консерватизма, понимаемого как желание избежать каких-либо перемен в собственной жизни и жизни страны.
Идейных различий во взглядах нет, но есть определенный диапазон, амплитуда, в которой колеблются взгляды высшего начальства, начиная от премьера и президента, заканчивая менее известными чиновниками. Другое дело, что колеблются они не синхронно, причем по мере того, как будет развиваться кризис, колебания эти будут становиться ещё менее синхронными. Иными словами, в неопределенности собственной идеологии власти заложена потенциальная возможность раскола. Людям свойственно искать своим действиям идеологические объяснения. А если действия различных группировок внутри власти будут направлены в разные стороны, то и идеологические обоснования будут им даваться разные.
В конечном счете, впрочем, самоопределение тех или иных представителей власти будет зависеть от общественных событий, вынуждающих правящие круги реагировать. Вот, например, скандалы с браконьерской охотой или дело майора Евсюкова. Политическое значение этих событий, прежде всего, в том, что они требуют реакции на самом высоком уровне. И здесь уже играют роль не идеологические схемы, а личные качества тех или иных политиков. Например, Дмитрий Медведев явно выглядит человеком, стремящимся к укреплению нравственности. На системные требования он вряд ли будет реагировать, а вот возмутиться убийством беззащитных животных - запросто. Или наказать генерала Пронина, бросившегося защищать майора-убийцу. В ходе дискуссии о Едином государственном экзамене президент остался совершенно глух к общей критике этого проекта, к аргументам о том, что подход, избранный министерством, разрушает всю систему образования. Но зато разозлился, прочитав идиотские вопросы по истории, одобренные министерством в качестве тестов.
Министру образования и науки Андрею Фурсенко эти вопросы ещё припомнятся. Тысячи людей, которых он оскорбил, заявив, что в России очень плохие учителя, выступать и возмущаться не будут. Стерпят. Вызвать раздражение одного конкретного человека куда опаснее, если этот человек по случаю оказывается президентом России.
Политическая борьба, изгнанная в России с парадного крыльца, явно возвращается к нам с черного хода. Не в виде противоборства партий, электорального соревнования или дискуссии организованных идейных течений. Нет, она приходит к нам в виде взаимных обид чиновников, бюрократических склок, нестыковок между решениями отделов. Но так или иначе, она возвращается.
Специально для «Евразийского Дома»