Самир Амин

На протяжении последних трёх столетий в Европе важную роль играло противостояние между правыми и левыми, различное по своему характеру, но существенно отражавшееся на жизни общества большинства стран. Это история, к которой принадлежит и Россия: эпоха Просвещения XVIII века, Французская революция, бывшая чем-то гораздо большим, чем просто буржуазная революция; возникновение рабочего движения, социализма, марксизма; Парижская Коммуна; революция в России… Всё это связано с противостоянием левых и правых. Таким образом, формирование либеральной идеологии, которая в конце концов стала идеологией правых, было неотделимо от формирования левой идеологии.

Если мы обратимся к истории Соединённых Штатов Америки, то сможем убедиться, что там всё было совершенно по-другому. Новую Англию, то есть штаты Новой Англии, создавали не просвещённые секты, а наоборот — самые дремучие. Сутью войны за независимость была не борьба за освобождение и переход к социальным преобразованиям, а, напротив — стремление избежать каких-либо изменений и сохранить именно то общество, которое было создано в процессе колонизации.

Колониальное общество в Америке восстало против метрополии для того, чтобы остаться колониальным обществом, защищающим рабство. В США, конечно, также вырос рабочий класс, но он не сформировался политически и не обрёл самосознание, потому что каждая новая волна иммиграции размывала сознание рабочих. Вместо подлинного политического сознания возникало псевдоэтническое, с серьёзной дифференциацией: своё — у ирландцев, своё — у поляков, своё — у итальянцев и так далее. Это стало причиной того, что в США не было создано зрелой, серьёзной политической партии социал-демократического типа, а позднее и коммунистического типа, как это случилось в Европе.

В результате появилось иное понимание либерализма, связанное с другой политической практикой, когда существуют две партии, которые на самом деле являются одной. Соединённые Штаты Америки — это единственная значимая империалистическая страна, где нет серьёзного левого движения, способного что-то противопоставить устоявшейся системе.

Сегодняшнее разделение мира на центр и периферию при его активной американизации — это не случайность и не результат отсталости отдельных стран. Это — результат нормального функционирования самой системы. Она так и работает. Сейчас мы можем говорить о своего рода коллективном империализме, объединяющем триаду США — Западная Европа — Япония. Эта модель заменила собой прежнюю, основанную на сосуществовании различных имперских центров, постоянно соперничавших и боровшихся друг с другом и даже воевавших между собой. При всех противоречиях внутри этой триады у её членов есть общее понимание того, как следует управлять глобальной системой.

Такое положение дел, с которым мы сталкиваемся сегодня, связано ещё и с тем, что первая волна сопротивления капиталистической системе, добившаяся успехов в 1917 году и проявившая себя антиколониальными выступлениями, исчерпала свой потенциал. Она потерпела поражение, и возникло своего рода переходное состояние, потому что второй волны — волны социализма XXI века — пока ещё нет.

Предположение, что можно вернуть буржуазную систему обратно в XIX век, не имеет под собой абсолютно никакого основания. Мы живём, говоря словами Антонио Грамши, в то время, когда прошлое уже умерло, а новое ещё не родилось. В этот «серый» период появляется множество «монстров». И задача левых состоит именно в том, чтобы создать новые социальные блоки, которые могут представлять собой альтернативу, и бросить, наконец, вызов системе.

Существующая система неравновесна. Доказательством служит тот факт, что Соединённые Штаты, являющиеся её лидером, прекрасно сознают невозможность сохранения существующего соотношения сил без военного контроля над планетой. Военные вторжения на Ближнем Востоке надо рассматривать именно в данном контексте. И это отнюдь не последний удар. Финальные цели — это, конечно, Китай и, может быть, Россия, если она выберется из того тупика, в котором сейчас находится. С Китаем и Россией заодно, скажем так, идут Иран и Индия.

Данный план преступен и безответствен, к тому же он ещё и не работает. В мире возникла чудовищная диспропорция между влиянием и капиталом олигополий. Они управляют глобальной экономикой, включая значительную часть капиталистической экономики Запада, и вдруг обнаруживается, что они сами оказались в числе пострадавших. Дисбаланс ещё больше усиливается за счёт финансовых спекуляций, приводящих к увеличению капитала, который нужно перемещать для активизации реальной экономики. Это неизбежно ведёт к кризису и разного рода конфликтам.

Сопротивление описанным явлениям растёт по всему миру, однако оно носит эпизодический и разобщённый характер. А хуже всего то, что в большинстве случаев это — оборона, а не наступление. Отсутствует самое главное — чёткое представление о том, что же такое общесоциалистическая альтернатива. Разумеется, есть некоторые достижения, особенно в Латинской Америке, но в Европе избыточной является дискуссия о Европейском Союзе.

В Китае и многих других странах, которые недавно ещё назывались «коммунистическими», а теперь именуются «развивающимися рынками» (emerging markets), всё ещё господствует иллюзия, что можно успешно интегрироваться в капиталистическую систему. У российского правящего класса, скорее всего, есть та же иллюзия, которая была характерна для царской России в конце XIX века. Коротко её можно охарактеризовать как мечту о построении независимой сильной капиталистической империи, которая сможет на равных участвовать в конкурентной борьбе с западными центрами.

В наиболее маргинализированных регионах мира возникает стремление противопоставить нынешней системе нечто этнико-религиозное, то есть на самом деле двигаться в прошлое, а не в будущее. Речь идёт не только о политическом исламе в арабских странах, но и об индийском этнорелигиозном национализме — хиндутва, а также об этнократических режимах, которые никак не являются демократиями (я имею в виду бывшую Югославию, Прибалтику и Закавказье).

Для того чтобы успешно противостоять существующей системе, нужно объединиться всем, кто твёрдо ориентируется на «социальный прогресс», который не обязательно связан с социализмом. Речь идёт о долгосрочном процессе, длительном переходном периоде, в ходе которого мы постепенно продвинемся от глобального капитализма к глобальному социализму. На этом пути необходимо создание многополярного мира, где обязательным должно стать достижение взаимного понимания, где в основе устройства лежит переговорный процесс, а не конфликт. При этом последний остаётся неотъемлемой сопутствующей частью прогресса.

Вечный и нередко жестокий конфликт занимал столь же важное место в трансформации мира, как и классовая борьба. Вторая Мировая война завершилась важной трансформацией империализма: на смену множеству империализмов, находящихся в состоянии постоянного конфликта, пришёл коллективный империализм. Этот коллективный империализм представляет собой ранее упомянутую триаду: Соединённые Штаты Америки, Европа и Япония. Новая форма империалистической экспансии прошла через различные фазы своего развития, но беспрерывно существовала с 1945 года.

США экономически выиграли от Второй Мировой войны, сокрушившей их принципиальных соперников — Европу, Советский Союз, Китай и Японию. У них появилась отличная возможность для укрепления своей экономической гегемонии, поскольку более половины мирового промышленного производства было сконцентрировано в США, в особенности с сфере технологий, которая станет определять развитие во второй половине века. Кроме того, американцы располагали новым тотальным средством уничтожения — ядерным оружием.

Однако за относительно короткий период времени — двадцать лет — произошёл экономический подъём в капиталистических Европе и Японии, и военный — в Советском Союзе. Относительное снижение американской мощи привело к появлению многочисленных спекуляций на тему упадка Америки, нередко дополняемых предположениями о появлении возможных альтернативных гегемонов (включая Европу, Японию и, позднее, Китай).

Шарль де Голль в противовес атлантизму, продвигаемому Вашингтоном, выработал контрстратегию, основывающуюся на франко-германском согласии и создании неамериканской Европы, мягко отторгающей Великобританию, которая справедливо рассматривалась как троянский конь атлантизма. Шарль де Голль верил, что целью США с 1945 года был контроль над всем Старым Светом.(Евразией).

Вашингтон стратегически стремился к разделению Европы, которая, по мнению де Еолля, простиралась от Атлантики до Урала и включала Советский Союз. Его анализ был реалистичен, но он оказался практически одинок. У Европы был путь к сотрудничеству с СССР. Двигаясь вместе, три великих европейских народа — французы, немцы и русские — могли бы положить конец американскому проекту мирового господства.

Внутренний европейский конфликт сводится к столкновению двух альтернативных вариантов: атлантической Европы, в которой она выступает придатком американского проекта, и неатлантической Европы, включающей Россию. Этот конфликт до сих пор не разрешён. Однако конец голлизма, принятие Великобритании в Европейский Союз, европейская экспансия на Восток, крушение СССР привели к упадку европейского проекта: Европа стала растворяться в мире неолиберальной экономической глобализации при политическом и военном равнении на Вашингтон. Более того, всё это способствовало укреплению не только США, но и империалистической триады в целом.

Нынешний американский проект, самонадеянный, безумный и преступный, правящий класс США вскармливал с 1945 года. В ходе его реализации были свои взлёты и падения. Не всегда была возможность осуществлять его с настойчивостью и жестокостью, продемонстрированной после распада Советского Союза. Этот проект всегда уделял решающее значение военному измерению. Очень быстро США разработали глобальную военную стратегию, разделили планету на регионы и передали ответственность за контроль над каждым из них американскому военному командованию.

Целью было не только окружить СССР и Китай как основных противников США, но и исключить риск ослабления влияния США: Вашингтон должен был продолжать выступать в качестве последней инстанции для всего мира. Иными словами, произошло распространение доктрины Монро на всю планету, что дало Соединённым Штатам исключительное право управлять миром в соответствии с американскими интересами. США исходят из верховенства последних над всеми остальными принципами, определяющими законность политических решений, что приводит к систематическому игнорированию всех наднациональных правовых актов и договорённостей.

Конечно, империализмы прошлого поступали таким же образом: и именно этот аргумент используют те, кто стремится оправдать преступное поведение современного американского истеблишмента. Приводимые ими исторические примеры должны свести к минимуму вину США. Но мы помним, что именно результатом конфликта империализмов и презрения фашизма к нормам международного права явились ужасы Второй Мировой войны.

Основанная после войны Организация Объединённых Наций провозгласила новый принцип, объявив нелегитимным ранее существовавшее право государства самостоятельно начинать войну. Эта положительная инициатива, поддержанная людьми всего мира, представляла собой качественный сдвиг и открывала дорогу к прогрессу, но никогда не вызывала одобрения со стороны правящего класса США. Власть предержащие в Вашингтоне всегда недолюбливали саму идею ООН и сегодня прямо провозглашают то, что стремились скрывать до последнего времени: отказ от идеи международного права, высшего по отношению к тому, что они рассматривают как защиту собственных национальных интересов.

Мы не можем принять оправданий этого отката к нацистскому видению, которое когда-то привело к распаду Лиги Наций. Требование придерживаться международного права, талантливо и элегантно высказанное французским министром иностранных дел Домиником де Вильпеном на заседании Совета Безопасности ООН, — это не обращение к прошлому, а, наоборот, напоминание о том, каким может стать будущее. В данном случае США защищают прошлое, время которого, очевидно, ушло.

В 1955 году в Бандунге состоялась конференция, которая привела к возникновению движения неприсоединения и подъёму национально-освободительных движений в Азии и Африке в последующие два десятилетия. Эти движения получили поддержку Советского Союза и Китая. Империализм был вынужден не только принять политику мирного сосуществования с занимающими огромные территории странами, вышедшими из-под его контроля (социалистическим миром), но и договариваться об условиях участия азиатских и африканских государств в империалистической мировой системе. Единение триады под эгидой США виделось тогда полезным для контроля над отношениями Севера и Юга, поэтому непри-соединившиеся государства оказались в состоянии конфронтации с практически неделимым западным блоком.

Крах Советского Союза и удушение популистских националистических режимов, рождённых национально-освободительными движениями, привели к энергичному развёртыванию имперского проекта Соединённых Штатов на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке. Казалось, что проект осуществляется в интересах коллективного империализма, во всяком случае вплоть до определённого момента. Его суть — в системе экономического управления миром на основе принципов неолиберализма, проводимых в жизнь Большой семёркой и институтами, находящимися в её подчинении (Всемирной торговой организацией, Всемирным банком, Международным валютным фондом). Правящий класс Соединённых Штатов открыто провозгласил, что не допустит восстановления никакой экономической и военной силы, способной поставить под сомнение его монополию на планетарное господство, и поэтому наделил себя правом ведения превентивных войн.

Целью США могут выступить три принципиальных противника. Во-первых, это Россия, расчленение которой, после того как подобное произошло с СССР, является главной стратегической целью Соединённых Штатов. Российский правящий класс этого до сих пор до конца так и не понял. Многие в России убеждены, что после поражения в войне возможно восстановление, как это было с Германией и Японией. Они забывают, что Вашингтону в своё время восстановление и укрепление этих двух бывших противников было нужно для противостояния советскому вызову. Нынешняя ситуация отличается в корне: у США больше нет серьёзного противника. И их цель — разрушить Россию окончательно и бесповоротно.

Поймут ли это в России и начнут ли процесс освобождения российского правящего класса от его иллюзий?

Во-вторых, это Китай, чей рост и экономические успехи волнуют США. Американской стратегической целью является расчленение и этой большой страны. Европа идёт третьей, но она не вызывает особой озабоченности у американского истеблишмента. Безусловный атлантизм ряда стран (Великобритании и новых вассалов на востоке Европы), единство интересов господствующего капитала коллективного империализма триады и слабость европейского проекта — всё это вместе приводит к упадку последнего.

Кажется, что европейскому крылу американского проекта как проводнику дипломатии Вашингтона удалось удержать в повиновении Германию. Поощрение вызвало возобновление традиции немецкого натиска на Восток: достаточно вспомнить, какую роль Берлин сыграл в распаде Югославии быстрым признанием независимости Словении и Хорватии. Германия была вынуждена придерживаться линии Вашингтона. Происходят ли сейчас какие-то изменения? Немецкие политики находятся в нерешительности и могут разойтись по разным лагерям в зависимости от их отношения к стратегическим целям Германии. Альтернативой атлантизму может стать ориентация на нарождающуюся ось Париж — Берлин — Москва, которая затем способна выступить в качестве наиболее важной опоры европейской системы, независимой от Вашингтона.

Сегодняшний мир в военном смысле однополярен. В то же время появились определённые разногласия между США и некоторыми европейскими странами, требующими учитывать, по крайней мере в теории, принципы либерализма в подходе к политическому управлению глобальной системой. Всего несколько десятилетий назад крупные фирмы вели конкурентную борьбу, главным образом, на национальных рынках, будь то американский рынок — самый большой национальный рынок в мире — или рынки европейских государств, несмотря на их скромный размер, делавший их неполноценными по отношению к США. Победившие в национальной конкуренции могли выходить на мировой рынок.

Сегодня объём рынка, необходимого для победы в первом этапе конкурентной борьбы, составляет около 500–600 миллионов потенциальных потребителей, т. е. борьба должна вестись непосредственно за глобальный рынок. Те, кто доминирует на этом рынке, затем утверждают свою власть на соответствующих национальных территориях. Таким образом, интернационализация становится определяющей для деятельности больших компаний.

В паре национальное/глобальное меняется причинно-следственная связь: раньше национальная сила обеспечивала глобальное присутствие, теперь — наоборот. Поэтому транснациональные компании, какой бы ни была их национальная принадлежность, имеют общие интересы в управлении мировым рынком. Эти интересы накладываются на различные торговые конфликты, которые определяют все формы соревнования, характерные для капитализма, безотносительно к их природе.

Солидарность господствующих групп транснационального капитала членов триады — это реальность, и выражается она в их сплочении вокруг глобального неолиберализма. США с данной точки зрения можно рассматривать как защитника, в том числе, в случае необходимости, и военного, этих общих интересов. Тем не менее, Вашингтон вовсе не стремится к равному распределению прибылей от своего господства. США намерены, наоборот, превратить союзников в вассалов и поэтому согласны идти только на небольшие уступки своим «младшим» партнёрам по триаде. Приведёт ли данный конфликт интересов внутри господствующего капитала к краху атлантического альянса? Маловероятно, хотя и не невозможно.

Общераспространённой является точка зрения, что военная сила США — только вершина айсберга, отражающая первенство Америки во всех сферах: прежде всего, экономической, но также и политической и культурной. Из этого делается вывод, что невозможно избежать подчинения Соединённым Штатам, мировой гегемонии, на которую они претендуют. Я утверждаю, что, напротив, в системе коллективного империализма США не имеют решающих экономических преимуществ.

Американская система производства далека от того, чтобы быть наиболее эффективной в мире. На самом деле, лишь немногие её сектора смогли бы выдержать реальную конкуренцию в условиях действительно свободного рынка, о котором мечтают либеральные экономисты. Торговый дефицит, возрастающий год за годом, вырос со 100 миллиардов долларов в 1989 году до 500 миллиардов долларов в 2002 году. Более того, в этот процесс вовлечены практически все сферы производства. Даже когда-то завоёванная прибыль в сфере высоких технологий, составлявшая 35 миллиардов долларов в 1990 году, сейчас обратилась дефицитом.

Соревнование между ракетами Ariane и NASA, между Airbus и Boeing свидетельствует об уязвимости американского доминирования. В сфере высокотехнологичных продуктов Соединённым Штатам Америки противостоят Европа и Япония, в производстве товаров широкого потребления — Китай, Корея и другие азиатские и латиноамериканские индустриальные страны, в сфере сельского хозяйства — Европа и юг Латинской Америки. Очевидно, что США не смогут достичь преимущества, если не будут прибегать к неэкономическим мерам, нарушая те самые принципы либерализма, которые они навязывают своим конкурентам.

Фактически США выигрывают только за счёт относительного преимущества в ВПК и именно потому, что этот сектор функционирует в значительной мере за рамками правил рынка и пользуется правительственной помощью. Это преимущество, конечно, приносит определённые выгоды и гражданской сфере (Интернет является лучшим тому примером), но приводит и к серьёзным диспропорциям, к отставанию многих секторов производства.

Экономика Северной Америки ведёт паразитическое существование, нанося вред своим партнёрам в мировой системе. Мир производит, а США (которые практически не имеют национальных сбережений) потребляют. Условное «преимущество» США — это преимущество хищника, дефицит которого покрывается за счёт средств других, добытых согласием или силой.

У Вашингтона есть три главных средства восполнять неполноценность США: одностороннее нарушение либеральных принципов, экспорт вооружений и стремление к увеличению прибылей от нефти, что предполагает систематический контроль за производителями (это одна из реальных причин войн в Центральной Азии и Ираке). Значительная часть американского дефицита покрывается за счёт притока капитала из Европы, Японии и государств Юга (из богатых нефтью стран, и от компрадорских классов каждой страны третьего мира, включая беднейшие), к которому следует добавить дополнительные суммы, полученные за счёт обслуживания долга, навязанного практически всем странам периферии мировой системы.

Американское чудо — результат роста потребления, вызванного увеличением социального неравенства (упомянем только финансовые и личные услуги, легионы юристов и отряды частной полиции). Посредственность системы образования и глубоко укоренённые ошибочные убеждения в предпочтительности частной собственности в ущерб общественным службам — одни из главных причин кризиса, переживаемого американским обществом.

Вызывает удивление, что европейцы, не делая никаких выводов из проблем американской экономики, активно её имитируют. Здесь нельзя объяснить всё либеральным вирусом, хотя он и играет важную для системы роль, парализуя левых. Широкое распространение приватизации и демонтаж общественных служб только сведут «на нет» преимущества «старушки Европы». Однако каким бы ни был урон, который нанесут эти меры в долгосрочной перспективе, в краткосрочной они принесут дополнительные прибыли господствующему капиталу.

В данной ситуации США осуществляют стратегию гегемонии в рамках нового коллективного империализма. США активно работают над достижением контроля за природными богатствами планеты для удовлетворения своих потребностей. Поход за полезными ископаемыми (прежде всего — за нефтью, но и за другими ресурсами тоже) является чётко спланированным, и нет оснований полагать, что США откажутся от него в краткосрочной или даже в среднесрочной перспективе. Тем более что объёмы необходимых ресурсов уменьшаются не только из-за раковой опухоли западного потребительства, но и из-за новой индустриализации периферии.

Более того, значительному числу стран Юга приходится наращивать своё промышленное производство как для удовлетворения потребностей своих внутренних рынков, так и для сохранения своей роли на мировом рынке. Как импортёры технологий, капитала, так же как и конкуренты в экспорте, они обречены нарушать глобальный экономический баланс. И это касается не только восточноазиатских стран, к примеру Кореи, но и огромного Китая, Индии и больших стран Латинской Америки.

Ускорение капиталистической экспансии на Юге не является фактором стабилизации и может привести только к жестоким конфликтам, внутренним и внешним. Причина, по которой эта экспансия не может быть абсорбирована в существующих условиях, — огромный резерв рабочей силы, сконцентрированный на периферии. Фактически периферийные части системы остаются «зоной бури». Центры капиталистической системы вынуждены усиливать свой контроль над периферией и заставлять мировое население подчиняться жёсткой дисциплине, направленной в первую очередь на удовлетворение потребностей.

На уровне глобального контроля над ресурсами планеты у США есть решающее преимущество перед Европой и Японией. Дело не только в том, что США — единственная военная сила международного масштаба, и поэтому без них не может обойтись ни одна серьёзная интервенция в третьем мире. Важно и то, что Европа (за исключением бывшего СССР) и Япония не имеют существенных ресурсов для своей экономики. Например, их зависимость в энергетическом секторе, в частности от нефти Персидского Залива, будет сохраняться в течение продолжительного времени, даже если и снизится в какой-то мере.

Осуществляя военный контроль над этим регионом через иракскую войну, США продемонстрировали, что они прекрасно осознают значимость такого способа давления, дающего возможность воздействия на конкурентов-союзников. Не так давно Советский Союз также понял уязвимость Европы и Японии, и советские интервенции в третьем мире были призваны напомнить им об этом, а также призвать к переговорам на более выгодных условиях. Было ясно, что проблемы Европы и Японии могли стать причиной для серьёзного сближения между Европой и Россией («общего дома» Горбачёва). Именно по этой причине формирование Евразии остаётся кошмаром Вашингтона.

Американский истеблишмент осознал, что, преследуя цели укрепления своей гегемонии, он имеет три решающих преимущества перед Европой и Японией в этой борьбе: контроль над природными богатствами мира, военная монополия и значение англо-саксонской культуры, наилучшим образом выражающей идеологическое господство капитализма. Систематическое использование этих трёх преимуществ определяет многие аспекты американской политики: постоянные попытки Вашингтона установить военный контроль над богатым нефтью Ближним Востоком; агрессивную стратегию США в отношении Китая и Кореи с использованием возможностей оказания давления через финансовую сферу мировой экономики; их искусную игру, направленную на увеличение размежевания в Европе: мобилизацию безусловно союзной Британии и создание препятствий для установления тесных связей между Европейским Союзом и Россией.

Хотя у партнёров по триаде есть общие интересы в сфере глобального управления коллективного империализма, выраженные в их взаимодействии со странами Юга, они, тем не менее, находятся в состоянии потенциального конфликта. Американская сверхдержава сохраняет своё доминирующее положение благодаря движению капитала, обеспечивающему паразитическое существование её экономики и общества. Эта уязвимость США представляет собой серьёзную угрозу проекту Вашингтона.

Европа и весь мир будут вынуждены избрать одну из двух стратегических альтернатив: либо инвестировать собственный капитал (то есть сбережения), обеспечивая продолжение финансирования американского дефицита (потребления, инвестиций и военных расходов), либо инвестировать прибавочный продукт в своих пределах.

Конвенциональные экономисты игнорируют эту проблему. Они делают бессмысленные заявления, что невозможно больше управлять первостепенными экономическими факторами (сбережениями и инвестициями) на национальном уровне, так как глобализация упразднила национальное государство. Сколь бы это глупо ни звучало, сама идея необходимости накопления и инвестиций на мировом уровне оказывается действительно полезной для оправдания и поддержки финансирования дефицита США другими странами. Эта чепуха — хороший пример тавтологических рассуждений, когда выводы, на которые рассчитывают в итоге, закладываются изначально.

Почему же эту глупость принимают? Несомненно, что команды экономистов, окружающих европейский (равно как и русский, и китайский) политический класс справа, точно так же как и электоральные левые, сами являются жертвами экономического отчуждения, которое я называю либеральным вирусом. Кроме того, в этой точке зрения отражается политическое решение крупного транснационального капитала.

Суть этого решения состоит в том, что преимущества, достигаемые управлением глобальной системой со стороны США в интересах коллективного империализма, превышают его недостатки. Это дань, которая должна быть заплачена Вашингтону за обеспечение стабильности. И это действительно «дань», а не «инвестиции» на условиях возврата. Есть страны, рассматриваемые как «бедные» должники, которые всегда заставляют обслуживать их внешний долг любой ценой. Но есть также и «богатая» страна-должник, которая может обесценить свой долг, если сочтёт это нужным.

Альтернативой для Европы (и всего остального мира) представляется прекращение этих вливаний в экономику США. Прибавочный продукт может использоваться на местном уровне (в Европе), и собственная экономика оживёт. Перетекание капитала заставляет европейцев принимать политику, которая на вводящем в заблуждение языке конвенциональной экономической теории называется «дефляционистской» и которую я называю «стагнационной», то есть направленной на вывоз прибыли, полученной в результате экспорта. Это делает восстановление Европы зависимым от искусственной поддержки со стороны США. Мобилизация этого прибавочного продукта для обеспечения занятости в Европе будет означать оживление потребления (благодаря восстановлению социального измерения экономического управления, поражённого либеральным вирусом), инвестиций (прежде всего в новых технологиях и исследованиях), и даже военных расходов (что сократит преимущество США в данной сфере). Избрание такой альтернативы будет означать смещение баланса социальных отношений в сторону трудящихся классов. В Европе это является возможной альтернативой для капитала.

Партнёры по коллективному империализму в деле контроля над Югом сходятся в реализации основных задач: изъятии природных богатств и подчинении людей. Этот факт представляется мне важным в связи со следующим.

Во-первых, современная мировая система, которую я рассматриваю как систему коллективного империализма, является не менее империалистической, чем предшествующие. Это не «Империя», имеющая «посткапиталистическую» природу.

Во-вторых, я предлагаю рассматривать историю капитализма как глобальную изначально, сосредотачивая внимание на различиях между разными стадиями империализма (или центро-периферийных отношений).

В-третьих, интернационализация — это не синоним унификации экономической системы путём дерегулирующего открытия рынков. В своих сменяющихся исторических формах (свобода торговли вчера, свобода для компаний сегодня) она является только проектом доминирующего капитала.

В действительности этот проект почти всегда навязывался на условиях, не имеющих отношения к внутренней логике. Он никогда не может быть воплощён в полной мере, за исключением коротких периодов истории. «Свободный обмен», продвигаемый крупнейшей промышленной державой того времени — Великобританией, был эффективен только двадцать лет (в 1860 — 1880 годах) и сменился столетием (1880 — 1980), во время которого произошли межимпериалистический конфликт, серьёзное отделение от мировой системы социалистических стран и более скромное отделение стран с популистскими националистическими режимами (в эру Бандунга с 1955 по 1975 годы). Нынешний период новой унификации мирового рынка, проводимый в жизнь неолиберализмом с 1980-х годов и расширившийся на всю планету с распадом СССР, вряд ли имеет хорошие перспективы. Хаос, который он порождает, свидетельствует о том, что он представляет собой «вечную утопию капитала», как я описываю эту систему, ведя отсчёт с 1990 года.

Ближний Восток, рассматриваемый вместе с приграничными территориями Кавказа и постсоветской Средней Азией, занимает очень важное положение в геостратегии и геополитике империализма и, в частности, проекта гегемонии США.

Он обязан этим богатству своих нефтяных месторождений и географическому положению. Доступ к сравнительно дешёвой нефти жизненно необходим для господствующей триады, и лучшее средство обеспечения этого доступа — уверенный политический контроль над территорией.

Регион не менее важен и в связи с его географическим положением, поскольку он расположен на равном расстоянии от Парижа, Пекина, Сингапура и Йоханнесбурга. В былые времена контроль над этим перекрёстком давал Халифату преимущества в получении выгоды от торговли на большие расстояния. После Второй Мировой войны регион на юге от Советского Союза был необходим империализму для реализации военной стратегии окружения СССР.

Американское господство в регионе ослабляет Европу, зависящую от энергоснабжения с Ближнего Востока, до положения вассала. Если Россия подавлена, то и Китай, и Индия становятся уязвимыми для постоянного энергетического шантажа. Контроль над Ближним Востоком позволяет расширить доктрину Монро на Старый Свет, осуществляя задачи проекта гегемонии США. Но продолжительные и регулярные (начиная с 1945 года) попытки Вашингтона обеспечить контроль над регионом, не привлекая Великобританию, не увенчались успехом. Можно вспомнить провал попытки присоединить регион к НАТО через Багдадский пакт и падение одного из наиболее верных союзников, шаха Ирана.

Причина очень проста, и состоит она в том, что арабский (и иранский) националистический популизм стремительно вошёл в конфликт с устремлениями американской гегемонии. Арабский проект стремился заставить сверхдержавы признать независимость арабского мира. Движение неприсоединения, сформированное в 1955 году в Бандунге на съезде национально-освободительных движений стран Азии и Африки, было сильнейшим течением того времени. В СССР быстро поняли, что, поддерживая это движение, можно противодействовать агрессивным планам Вашингтона.

Та эпоха подошла к концу, в первую очередь из-за того, что популистский националистический проект арабского мира быстро утратил потенциал преобразований, и националистические режимы превратились в диктатуры, не имевшие перспектив и не дававшие надежд на изменение. Вакуум, созданный этим сдвигом, открыл дорогу для политического ислама и отсталых автократий Персидского залива, любимых друзей Вашингтона. Регион стал одним из слабых мест глобальной системы, уязвимым к внешнему вмешательству (включая военное), которое местные режимы из-за отсутствия легитимности не способны сдерживать или отразить. Регион представлял и продолжает представлять зону наибольшей важности (вроде Карибских островов) в американском военном разделении планеты — зону, в которой США предоставили себе «право» на военное вмешательство. С 1990 года они ни в чём себе не отказывали!

США действуют на Ближнем Востоке в тесном взаимодействии со своими двумя безусловными союзниками — Турцией и Израилем. Европа удалена из региона и вынуждена соглашаться с тем, что США защищают там глобальные жизненные интересы триады, то есть снабжение нефтью. Несмотря на явные признаки раздражения после иракской войны, европейцы в целом продолжают идти в фарватере Вашингтона в этом регионе.

Израиль, как США в XIX веке, претендует на право завоёвывать новые территории для экспансии своей колонизации и преследовать тысячелетиями живших там людей, как «краснокожих». Война 1967 года, запланированная в согласии с Вашингтоном в 1965 году, преследовала несколько целей: начать разрушение националистических режимов, разорвать их альянс с Советским Союзом, заставить их сместиться на проамериканские позиции, открыть новые территории для сионистской колонизации. Здесь интересы господствующего капитала смыкались с интересами сионизма. Богатый, сильный и модернизированный арабский мир поставил бы под вопрос право Запада на захват его нефтяных ресурсов, которые так необходимы для продолжения расточительства, ассоциирующегося с накоплением капитала.

Союз между западными странами и Израилем ни в коей мере не является результатом ни европейского чувства вины за антисемитизм и преступления нацизма, ни действий «еврейского лобби». Если бы Запад решил, что его интересам угрожает сионистский колониальный экспансионизм, он быстро нашёл бы способы преодолеть комплекс вины и нейтрализовать лобби. Нет никаких сомнений в том, что общественное мнение в демократических странах не определяет поведение власти. Мы знаем, что это мнение также фабрикуется. Израиль не смог бы сопротивляться даже в условиях умеренной блокады, подобной навязанной западными странами Югославии, Ираку и Кубе. Было бы нетрудно создать условия для действительного мира, если бы существовало реальное желание сделать это, но его нет.

Вскоре после поражения в войне 1967 года египетский президент Анвар Садат провозгласил, что, поскольку у США на руках «90 % всех карт» (его выражение), необходимо порвать с Советским Союзом и войти в западный лагерь. Он думал, что можно будет повлиять на Вашингтон, с тем чтобы последний оказал давление на Израиль и образумил его. Неправильность подобного понимания стратегических идей была доказана последующими событиями, но кроме того, арабское общественное мнение не осознавало динамики глобальной экспансии капитализма и ещё меньше было способно понять его действительные противоречия и слабости. Оно до сих пор убеждено, что когда-нибудь Запад осознаёт, что в его собственных долгосрочных интересах поддерживать хорошие отношения с двухсотмиллионным арабским миром и не жертвовать этими отношениями для поддержки Израиля. Предполагается, что «Запад», который является имперским центром капитала, стремится модернизировать и развивать арабский мир, а не удерживать его в состоянии беспомощности, для чего поддержка Израиля очень полезна.

Выбор, сделанный арабскими правительствами, за исключением руководства Сирии и Ливана, привёл их к принятию через переговоры в Мадриде и Осло американского плана так называемого «окончательного мира», но, конечно, не мог привести к сдерживанию экспансионистского проекта Израиля. Израиль и поддерживающие его западные страны погрузили регион в состояние постоянной войны. В свою очередь, это состояние постоянной войны усилили автократические арабские режимы. Блокирование любой возможности демократической эволюции ослабляет возможности арабского возрождения, и, таким образом, укрепляет союз господствующего капитала с гегемонистской стратегией США. Круг замкнулся: американо-израильский альянс отлично служит интересам обоих партнёров.

Для США Ближний Восток уже давно является краеугольным камнем вашингтонского проекта глобальной гегемонии. И «решение» такой проблемы, как палестинская, а вернее — устранение всех возможных препятствий, связанных с нею, является лишь частью задачи по обеспечению собственного контроля над регионом. Уже много лет прошло с тех пор, как Вашингтон принял инициативу по продвижению проекта под названием «Общий рынок Ближнего Востока». В этот проект некоторые страны Персидского залива вложат капитал, другие арабские страны обеспечат дешёвую рабочую силу, а Израиль установит технологический контроль и оставит за собой функции привилегированного посредника. Этот проект был принят странами Залива и Египтом, но был отвергнут Сирией, Ираком и Ираном. Поэтому было необходимо свергнуть эти три режима.

Вопрос в том, какой тип политического режима должен быть установлен, чтобы данный проект был устойчив в долгосрочной перспективе. Вашингтонская пропаганда говорит о «демократиях». На самом деле, альянс с так называемым «умеренным политическим исламом» (который якобы является единственной силой, способной контролировать ситуацию и предотвращать дрейф в сторону терроризма) сейчас представляет собой вынужденный политический выбор Вашингтона, нуждающегося в сторонниках в регионе.

В расчёте на такого сторонника был установлен режим президента Мухаммеда Мурей в Египте. Египетские судьи, традиционно наблюдающие за выборами, отказались поддержать избирательный процесс, который «Братья-мусульмане», ставленником которых был Мурей, контролировали не столько пристально, сколько исключительно безапелляционно. Зато посольство США и представители ЕС заявили, что выборы были совершенными.

Мурей был избран, однако его правление ожидал крах, так как исламисты не смогли решить ни одной проблемы, стоящей перед египетским народом. Причина этого кроется в политике «Братьев-мусульман». Они продолжали тот же курс, что привёл к падению Хосни Мубарака, — неолиберальную политику, основанную на принципах «Вашингтонского консенсуса», как бы позабыв, что именно её и отверг египетский народ. Это быстро привело к новой волне массового возмущения. Бывший президент игнорировал протесты, продолжая ориентироваться на международные неолиберальные центры и следовать их указаниям. Он не пытался изменить модель египетской экономики даже частично, чтобы дать шанс выкарабкаться из нищеты миллионом граждан своей страны.

Последовала волна демонстраций. 30 июня 2013 года, в первую годовщину избрания Мурей, на улицы вышло 33 миллиона человек. Это был крупнейший протест в истории Египта. Представьте себе, что в Китае вышло бы и одновременно митинговало 500 миллионов граждан! Общая численность населения Египта 85 миллионов человек, поэтому мы можем говорить смело: на улицы вышло большинство трудоспособного населения. Если учесть, что акции прошли прежде всего в городах, это значит — вышли практически все.

Мурси удалось мобилизовать лишь несколько сотен тысяч человек, так что баланс сил был явно не в его пользу. В августе 2013 года в Египте снова были выступления в поддержку свергнутого главы государства, но соотношения сил в обществе они не меняют — всё это отзвук происходившего ранее. Зато западные средства массовой информации постоянно повторяли слова Мурси: «Мы движемся к гражданской войне». Это была провокация с целью дестабилизации обстановки, создания хаоса. Однако армия повела себя мудро. Она передала полномочия президента Конституционному суду, а сам непопулярный президент оказался под стражей. И США ничего не смогли с этим сделать, несмотря на многочисленные заявления и высказанные «опасения» ответственных лиц.

Сейчас очень важно, что народные массы в Египте мобилизованы и готовы к борьбе. И если новое правительство будет игнорировать их интересы, как это делал Мурси, то народное движение готово ответить. Премьер-министр Египта Хазем Аль-Баблауи знаком мне лично. Не могу описать его образ мыслей сегодня, но он умный человек, который в состоянии понять, что продолжение неолиберальной политики стало бы катастрофой для страны. Он, как и все кадры старой школы, должен был видеть, что офицеры продемонстрировали свою поддержку народу. Его движение имеет ряд важных левых «компонентов»: профсоюзы, сельское движение бедняков, различные левые силы — коммунистическая и социалистическая партии прежде всего. Именно профсоюзы сегодня выдвигают чёткие требования по заработной плате, пенсиям и условиям труда. В сельской местности крайне важна роль конфликта между бедными крестьянами, сельскими рабочими и богатыми фермерами.

Большое влияние имеет гигантское общественное движение под название «Тамарруд» («Бунт»), сыгравшее значительную роль в свержении Мурси. Есть прогрессивные движения женщин. Существуют организации представителей средних слоёв: инженеров, юристов, судей, сотрудников государственных структур и т. д. У этих групп имеются свои профсоюзы. На правом фланге египетской политики есть ещё салафиты. Они имеют некоторое влияние на часть среднего класса и нищих, которые имеют слабое представление о политике, особенно если живут в сельской местности. Но салафиты — это уже не часть лагеря революции.

Демократия — вот главное, что сейчас привлекает общество. Идут дискуссии между различными движениями и организациями прогрессивного толка. Ближайшая задача здесь не социализм, а поиск выхода из тупика неолиберальной политики. Есть потребность в независимой политике страны и поиске новых партнёров, таких как Россия и Китай.

Египту очень нужно восстановление справедливости. Приватизацию мало остановить, необходимо вернуть государству предприятия, ускользнувшие за символическую плату. Нужен закон о минимальной заработной плате, трудовых правах (включая участие профсоюзов в управлении). Для крестьян очень важно, чтобы у них было право на владение небольшими участками земли. Корпорации должны здесь получить отпор, а люди — сохранить источник существования.

Общество нуждается в том, чтобы правительство Египта было по-настоящему независимым. Оно не должно зависеть от США, от стран Персидского залива — союзников Вашингтона. Египтяне уверены, что можно получить помощь от других государств, а также избежать коррупции при расходовании полученных средств.

Идея демократии очень популярна, но общество не хочет демократии, сводящейся только к выборам. Люди стремятся к изменению жизни в целом. В среде молодёжи велика потребность в демократизации отношений между мужчинами и женщинами. Да, большинство египтян верят в бога. Однако они не считают, что должны подчиняться приказам «Братьев-мусульман». Люди хотят свободной жизни, не желая подчиняться Международному валютному фонду и Всемирному банку.

США поддерживали Мубарака до конца. Они до конца поддерживали Мурей, однако каждый раз Вашингтон вынужден был отступать. Сейчас США пытаются добиться сохранения неолиберальной экономической политики. Давление, вероятно, не будет ослабевать, так как в Америке очень опасаются того, что Египет начнёт развиваться самостоятельно, что в истории было не раз. Это было и XIX веке, когда Египет добился независимости от Османской империи, и во времена Насера (1950-1960-е годы).

Независимый Египет с самостоятельной политикой и независимой от Запада экономикой будет представлять опасность. В США отлично осознают, что выход Египта из-под контроля приведёт к резкому изменению расстановки сил в регионе. Пугает Вашингтон и развивающаяся активность в арабском обществе, его готовность устанавливать контакты с международными силами в собственных интересах в обход США.

Сталкиваясь с распространением американского проекта, Европа предложила свой собственный путь развития ближневосточного региона, которому было дано имя «Европейско-средиземноморского партнёрства». Это определённо нежизнеспособный проект, отягощённый излишней риторикой, которая лишь предлагает примирить арабские страны с Израилем. Исключение стран Залива из европейско-средиземноморского диалога ясно обозначило, что управление и контроль над этими странами находится в зоне исключительной ответственности Вашингтона.

Резкий контраст между дерзостью американского проекта и слабостью европейского — хороший показатель того, что реально существующий атлантизм не предполагает равенства б ША и Европы в принятии решений. Самоуверенное поведение Вашингтона с каждым днём делает эту надежду всё более иллюзорной, если она изначально не была попыткой обмануть европейское общественное мнение. Однако все правительства европейских государств присягнули основным положениям либерализма, что на деле означает полное уничтожение европейского проекта из-за двойного ослабления — экономического (преимущества экономики ЕС растворяются в экономической глобализации) и политического (исчезает европейская политическая и военная автономия). В настоящее время не существует никакого европейского проекта. Он замещается североатлантическим проектом (в конечном счёте — триады) под американским руководством.

После Второй Мировой войны Западная Европа смогла сравняться с США в экономике и технологиях. В 1989 году исчезла «советская угроза», равно как и противоречия, которыми была отмечена европейская история последних полутора столетий — примирились Франция, Германия и Россия. Потенциал этих изменений остаётся всё ещё нереализованным. Конечно, они происходят на экономической основе, преобразованной в соответствии с принципами либерализма. Но этот либерализм до 1980-х годов был довольно умеренным благодаря социал-демократическому историческому компромиссу, который заставил капитал приспосабливаться к требованиям социальной справедливости, выдвигаемым трудящимися. Однако потом началось создание новой социальной структуры, вдохновлённой американским антисоциальным либерализмом.

Этот поворот погрузил европейские общества в многомерный кризис, прежде всего экономический, неизбежно сопровождающий либеральный выбор. Он был усугублён тем, что европейские страны обеспечивали экономические условия американского превосходства: Европа до последнего времени соглашалась финансировать дефицит США, пренебрегая своими собственными интересами. Затем последовал социальный кризис, в котором необходимо выделить рост сопротивления и борьбы народных масс против фатальных последствий либерального выбора. Наконец, можно увидеть начало политического кризиса в отказе от подчинения, во всяком случае безоговорочного, американским стремлениям к бесконечной войне против Юга.

Главный политический вывод, который я делаю: Европа не может выйти за пределы атлантизма, пока политическая власть находится в руках господствующего транснационального капитала. Европе удастся отдалиться от Вашингтона и сде-пать возможным собственно европейский проект, только если социальная и политическая борьба сможет привести к новому историческому компромиссу между капиталом и трудом.

Европа также должна быть вовлечена на международном уровне в отношения с Востоком и Югом на других условиях, чем нынешние порядки коллективного империализма. Этот курс должен положить начало долгому пути за пределы капитализма. Иными словами, Европа будет «левой» или её не будет вообще.

Двойственность современного положения Европы особенно хорошо видна на примере работы такого формата совещаний, как «Большая двадцатка», которая является искусственной и неудобной конструкцией. С одной стороны, она состоит из стран-членов «Большой семёрки». С другой стороны, в неё входят страны БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР). У этих двух групп разные задачи, которые часто ещё и противоречат друг другу. В частности, различные задачи и различные способы решения проблем участников «Большой двадцатки» видны на примере кризиса в Сирии, где определённые иностранные силы разжигают войну. В такие моменты особенно важна роль международных и национальных социальных движений, которые способны предотвратить фактическое уничтожение Сирии в её нынешнем виде и суверенных границах. Эскалация насилия никоим образом не может улучшить ситуацию в Сирии, она лишь увеличит страдания сирийского народа.

Нет никаких сомнений в том, что произошедшее в Сирии применение химического оружия явилось преступлением против человечества. Тем не менее выделение химического оружия как единственного преступления против человечества сужает взгляд на кризис, который разворачивается в Сирии.

Более 100 000 человек умерли из-за этого конфликта, а также провала попыток мировых держав усадить заинтересованные стороны за стол переговоров.

Все силы, которые внесли «свой вклад» в конфликт в Сирии, должны взять на себя обязательство поддержать всеобъемлющий мирный процесс, а также принять на себя финансовые обязательства по оказанию помощи в восстановлении сирийского государства. Смогут или нет эти силы преодолеть свои эгоистические интересы ради мирного сосуществования в регионе? Ответ на этот актуальный вопрос позволит также предугадать дальнейшие их шаги в ближайшем обозримом будущем, которое уже представляется полным кризисов и конфликтов, не нашедших разумного разрешения в предыдущих периодах истории.