Джеффри Соммерс

Мы живём в эпоху кризиса longue durе́e (фр. «долгий период» — термин, использованный историком Фернаном Броделем для описания долговременных исторических изменений, таких как появление и исчезновение экономических и социальных структур), который берёт своё начало с момента крушения Бреттон-Вудской системы в 1971 году. Реакция на современный кризис часто базируется на ограниченном понимании (неполном или не соответствующем действительности) прошлого опыта в сочетании с рыночной идеологий, её нормативными принципами, то есть тем, «что должно быть». Кроме того, при анализе ситуации часто игнорируют долгосрочные перспективы кризиса. Представляется важным проследить всю череду предшествовавших кризису событий, а также по возможности представить широкий спектр проблем, с которым пришлось столкнуться мировому сообществу.

Подъём США в XIX веке стал возможен после окончания таких процессов, как приобретение земель и ресурсов, этнические чистки, а также иммиграция, начавшаяся со времён Колумба. Однако лишь эти факты не объясняют причин подъёма США, особенно если учитывать, что то же самое пережила Латинская Америка. Невозможно обосновать причины успеха и простым следованием традициям англо-саксонского протестантизма. Ведь мы видим, что юг Соединённых Штатов, заселённый британцами и ими же управляемый, пошёл по пути развития Латинской Америки. И по сей день южные штаты живут на государственные средства, поступающие с Севера.

Индустриальный Север был абсолютно другим. Промышленность Севера столкнулась с вынужденным увеличением расходов на рабочую силу, так как рабочие всегда могли сделать выбор в пользу занятия фермерством на приграничных землях, простиравшихся далеко на запад. Таким образом, из-за высокой стоимости рабочей силы промышленным отраслям на севере страны приходилось непрерывно совершенствоваться, применяя наиболее эффективные методы производства. Соединённые Штаты также придерживались последовательной программы развития, основанной на поддержке при помощи пошлин новых отраслей промышленности.

Александр Гамильтон, видный государственный деятель США, первый и единственный вице-президент Конфедеративных Штатов Америки, изложил Конгрессу своё видение политики США в Докладе о Мануфактурах в 1791 году. Хотя изначально идеи этого доклада были отвергнуты сторонниками открытого рынка с Юга, содержавшееся в нём положение о пошлинах в изменённом виде было принято Конгрессом в 1794 году. Так начался подъём Америки. Он основывался на принципах оказания поддержки новым отраслям промышленности, позднее перечисленным и превознесённым Фридрихом Листом и Немецкой Исторической Школой (аналогичным образом произошло также укрепление Германии).

Более того, к концу XIX века в США была создана собственная экономическая школа в противовес экономическому либерализму, господствовавшему в элитных академиях англофилов. Среди их первых выпускников конца XIX века были студенты из Японии, которые впоследствии руководили созданием своей управляемой государством модели развития. Один из главных принципов американской школы гласил, что рынки в классической экономической традиции должны быть свободны от ренты. Утверждалась необходимость так регулировать экономику, чтобы избежать процентов от арендной платы и извлечения прибыли из экономики производства и услуг. В этом и заключается истинное определение свободной рыночной экономики в классической традиции, и часто ей необходим высокий уровень регулирования.

США содержали очень небольшую армию и не вмешивались в не прекращавшиеся в Европе распри. Эта политика была озвучена первым президентом США Джорджем Вашингтоном в его прощальном обращении, призывавшем американцев держаться подальше от бесконечных европейских войн. Это стало официальной политикой с провозглашением доктрины Монро (изложенной Джоном Куинси Адамсом). Доктрина гласила, что США должны и впредь придерживаться политики невмешательства в дела Европы и активно действовать лишь для сохранения своего влияния в странах Латинской Америки.

Данная политика прошла испытание при попытке Греции получить независимость от Османской империи, когда многие американцы призывали правительство вмешаться и помочь Греции. США воздержались от вмешательства, и тем не менее Греция получила независимость. Таким образом, на протяжении большей части своей истории, до Второй мировой войны, Соединённые Штаты содержали очень маленькую армию. Это позволило избежать затрат на большие войны (исключение составляет лишь Гражданская война) и решило вопрос в пользу сохранения высоких пошлин и индустриализации. США продолжали наращивать промышленную мощь за стеной высоких пошлин, отвергая требования Британии перейти к политике свободной торговли.

Несмотря на короткое затишье в середине XIX века, отмеченное доминированием экономического либерализма в Европе и замедлением темпов экономического развития, в конце XIX века политика вмешательства небезуспешно использовалась большинством европейских стран (а также Японией и Россией). Тем временем США не прекращали поддерживать новые отрасли промышленности с помощью пошлини и, как следствие, их экономика продолжала стремительно развиваться.

В отличие от США, некогда могущественные Индия и Китай были на долгое время низведены до роли британских колоний, открытых для свободного рынка. Рост народонаселения на планете стал возможен благодаря началу поступления товаров с мировой периферии, возникла нехватка энергии (древесины) для поставки в два наиболее развитых региона: Китай эпохи династии Цинь и Северо-Западную Европу. Решение было найдено в земле, но на этот раз не на периферии, а в непосредственной близости от городов Великобритании. Таким образом энергетический кризис был преодолён. Решение (паровой двигатель) вопроса откачки воды из постоянно наводняемых шахт Англии ускорило темпы индустриализации и в XIX веке привело к головокружительному возвышению Северо-Западной Европы над Китаем и всеми остальными конкурентами. В середине XVIII века Великобритания начала захват территории Индии, некогда входившей в Империю Великих Моголов. Лучшие в мире хлопчатобумажные текстильные фабрики в Дакке были уничтожены или приватизированы Великобританией, от чего город так никогда и не оправился. Между тем Китай, в 1776 году описываемый Адамом Смитом как богатейшая экономика мира, был ослаблен неспособностью преодолеть энергетический кризис и побеждён британской свободной торговлей и опиумом из колониальной Индии. Последовали голод и крах развитой гидротехнической инфраструктуры.

«Подъём Запада» при создании глобальной экономики произошёл после включения экономики Америк в мировую цепочку экономического обмена около 500 лет назад. Не использовавшиеся ранее ресурсы стали приносить непредвиденную прибыль, во-первых, — в виде денег (золота и серебра) и, во-вторых, — в виде древесины. Эти средства открыли Западу доступ к товарам более развитого Востока. Американская древесина, а также древесина стран Балтии (при этом Россия оставалась периферией Западной Европы) шла на изготовление парусных судов и строительство зданий. Затем Америка стала поставлять сельскохозяйственное сырьё, сначала — сахар и хлопок, а потом и зерно. Всё это способствовало росту населения и развитию промышленности.

От приведённых в качестве примеров Индии и Китая, открытых для «свободных рынков» двести лет назад, отличались Соединённые Штаты Америки или, по крайней мере, север США. Они отвергли британскую свободную торговлю и использовали для защиты своих зарождающихся отраслей промышленности высочайшие в мире тарифы на протяжении всего XIX века. Эта идея задействовать государство для разви-тиюя, по существу, была скопирована немецкой исторической школой, а затем — японцами. По сравнению с США и Германией реальный сектор экономики Британии к концу XIX века уже переживал начало спада. Англия полагалась на империю, свободную торговлю со странами Латинской Америки и своё господствовавшее положение в финансовом секторе, в то время как США продолжали проводить политику содействия развитию промышленности, защищённой как пошлинами на импорт, так и стоимостью перевозки через Атлантический океан.

На протяжении долгого времени в США была очень дорогостоящая рабочая сила. Труд стоил дороже, чем в Европе, и в результате американские предприятия всегда были вынуждены искать новые, более «умные» способы производства — более эффективные техпроцессы, автоматизацию. Причина, по которой рабочая сила обходилась дороже, чем в Европе, заключалась в том, что в Америке был «большой фронтир». Конечно, во многом он возник благодаря преступлению — этническому очищению региона от коренного населения. Но, поскольку у США он всё-таки был, люди всегда имели возможность заняться фермерством, вместо того чтобы работать на другого. Это вело к росту заработных плат.

Отчасти причины подъёма США были заложены и в культуре. С самого начала американские элиты презирали европейскую аристократию, считали её совершенно непродуктивной, паразитической. Идея унаследованных привилегий казалась им обузой для общества и экономики. Даже те, кто стал невероятно богатым и могущественным к концу XIX века, т. н. «магнаты Золотого века», сохраняли эти взгляды. Они верили, что унаследованное богатство — зло, и лучше раздать нажитое, чем оставлять детям. Считалось, что каждое поколение должно само «создавать себя» и добывать богатство. Все эти факторы сделали общество на некоторое время богатым и продуктивным.

Следующий серьёзный кризис начался в XX веке. Проблема заключалась не в нехватке ресурсов, а в борьбе за них, за доступ к рынкам, что привело к меж-имперскому соперничеству. Попытки Советского Союза, Германии, Японии (причём в случае с немцами и японцами — агрессивные) создать альтернативу капиталистическому укладу Англии привели к войне. Следующая проблема, которая была связана с первой, заключалась в том, что экономический кризис в результате естественной эволюции капитализма стремился к финансиализации. Это вызвало как снижение спроса в экономике, так и вспышки спекуляции, погоню за рентой и нестабильность в целом. Одним словом, причины кризисов данного периода были в основном связаны со спросом.

Эти проблемы обсуждались в США в середине XX века, когда было подписано Бреттонвудское соглашение о послевоенной валютной системе. Созданная система ограничила власть денежных средств, поздний государственный капитализм свернул со своего естественного пути развития в сторону финансиализации. Этот путь был выбран только из-за соперничества с СССР, с которым столкнулась система. Соперничество с СССР подвергало сомнению гегемонию США почти 40 лет. Крах противника в «холодной войне» стал подарком для Соединённых Штатов. Экономика получила мощный импульс, как казалось, окончательно преодолев последствия кризиса 1970-х годов. Принципы «Вашингтонского консенсуса» были приняты большинством стран на планете. Однако усиление гегемонии оказалось временным. Не помогло даже уменьшение демократии, которой оказалось «слишком много».

США призвали страны, не ориентированные на СССР, использовать для развития государственную политику, а также содействовать социальной демократии в своих регионах как для создания политической стабильности, так и для стимулирования спроса в экономике — всё ради попытки предотвратить выбор советской модели, которая оказалась успешной. Система работала слишком хорошо, приведя к настолько бурному развитию, что возникла большая конкуренция за ресурсы, в результате чего существующий социальный порядок перестал с ней справляться. К 1970 году возник энергетический кризис. Глобальный «Юг» восстал, а рабочий класс во всём мире начал требовать всё большего и большего. Одним словом, причины кризиса теперь были связаны с предложением.

Сэмюэл Хантингтон назвал проблему «кризисом демократии», подразумевая, что демократии было «слишком много». Соответственно, Соединённые Штаты Америки вернулись на шаг назад. Для преодоления проблемы снижения прибыли из-за устаревшего Бреттонвудского соглашения о послевоенной валютной системе решили задействовать денежные средства, по которым у США было явное преимущество. Произошло сокращение рабочей силы. С проблемами глобального «Юга» жёстко разобрались, когда тот «уклонился от сохранения за собой права на ведение собственных дел», как выразился тогдашний министр финансов США Уильям Саймон. Одним словом, Бреттонвудское соглашение о послевоенной валютной системе уступило место системе «Вашингтонского консенсуса», основанного на лидерстве США в области финансов и использовании резервной валюты на основе нефтедолларов, а также на преимуществах в сфере услуг, фармацевтике и сельском хозяйстве. Таким образом, инновации США в производственной сфере и накопление капитала были заменены инновациями в области финансов, погоней за рентой, а порой — и сокращением производства материальных благ.

Другим решением была глобализация производства с Целью задействовать недоиспользованную резервную армию труда. Это совпало с желанием Дэн Сяопина развивать промышленность Китая. Таким образом, долгосрочная игра Китая восстановила мощь США в краткосрочной перспективе и в то же время ослабила её в конечном итоге. В результате заработная плата в богатых странах мира действительно снизилась, но упала и себестоимость мировой продукции. Тем не менее при устранении ценового давления на производство замедлились темпы инноваций. Казалось, производителям стало доступно бесконечное множество дешёвых рабочих рук. Таким образом, японские и американские инвестиции в 1980-х годах в робототехнику замедлились, а капитал был направлен в Китай.

Денежные средства были ещё более либерализованы. Богатые страны после отказа от Бреттонвудского соглашения о послевоенной валютной системе научились жить дальше с помощью смены циклов частного и государственного кредитования. При этом происходило снижение заработной платы, которая больше не поспевала за способностью экономики производить товары.

Проблема состояла в том, что слишком мало денег вкладывалось в реальную экономику. В начале XX века некоторые экономические теоретики стали обращать внимание на этот тревожный симптом. Они вернулись к данной теме в период между мировыми войнами. Финансы снова начали играть всё большую роль в экономике. В результате в 1929 году в США наступила Великая депрессия, которая распространилась затем на весь мир, а окончательно была преодолена только в ходе Второй мировой войны. Но даже после войны оставалось впечатление, что проблема по сути никуда не ушла. Когда после войны в связи с демобилизацией наступила экономическая рецессия — что в 1944 году предсказывали такие экономисты, как Дж. М. Кейнс, — все ждали краха и думали, что в связи с этим делать. Если мы возьмём классическую формулировку Маркса, что деньги сначала превращаются в товары, а потом в деньги, то здесь деньги, пропуская товарный этап, сразу стали превращаться в деньги. Эту большую проблему не удалось разрешить. Временное решение нашлось в 1980-х годах, ещё одно — в 1990-х годах (опять же очень кратковременное). Во-первых, страны бывшего советского блока были включены в глобальную экономику. Большое количество сырья стало поступать на глобальные рынки, понижая тем самым цены на сырьевые товары, а также создавая новых потребителей. Это придало некоторый импульс глобальной экономике. Но, конечно, эффект сошёл «на нет» к началу двадцать первого столетия. Это отсрочило кризис, но ненадолго.

В 1980-х и 1990-х годах был достигнут определённый рост, но данный эффект был очень непродолжительным. Другая мера — сокращение зарплат, которое, конечно, нашло своё отражение в прибылях Уолл-Стрит и других мировых финансовых центров. Как следствие, в 1980-х — 1990-х, а также в 2000-х годах корпоративные прибыли пошли вверх, но повышение было основано на понижении зарплат, в то время как реальная экономика производила всё больше и больше товаров. Нужно было как-то выйти из этого противоречия. И выход был найден: долг и кредит. Как результат — расширение частного кредита стало чередоваться с ростом государственного кредита. Это должно было компенсировать нехватку спроса, обусловленную тем, что зарплаты не росли.

На начальном этапе, во время первого президентского срока Рейгана, имел место взлёт государственных расходов. Позднейшие попытки изобразить Рейгана как своеобразного «противника правительства», человека, который «делал всё для урезания налогов», — это своеобразная ревизия истории. Не секрет, что он шёл на гораздо более значительные расходы, чем любой его предшественник на посту президента. На самом деле за время своего правления он увеличил государственный долг втрое. Это был источник спроса для экономики. Рынки облигаций, разумеется, были обеспокоены, и вскоре государственные расходы были сокращены. Но вслед за этим кредиты сделались доступными в частном секторе: появились кредитные карты, которыми теперь мы все пользуемся, и т. д. Произошло повышение цен на рынке недвижимости, люди стали брать кредиты под залог растущей стоимости своего жилья. Вскоре, правда, рынки облигаций вновь стали «трястись от страха», поскольку в какой-то момент масштабы происходящего стали слишком велики.

Следующий серьёзный кризис случился в 2008 году. Решить проблему за счёт выноса производства в страны с более низкой оплатой труда (особенно в Китай) было нельзя, этот рецепт уже был использован. Мировая финансовая система не была устойчива как прежде. Она закачалась, бесконечный ряд факторов привёл к нестабильности.

Финансовая сфера, призванная обслуживать реальную экономику, стала господствующей. В 1970 году 15 % прибыли корпораций США были получены в финансовой сфере. К 2008 году этот показатель вырос до невероятных 40 %. Кризис временно решил энергетические проблемы за счёт сокращения спроса. Тем не менее основные вопросы не были решены. Система «Вашингтонского консенсуса» сократила объём инноваций и инвестиций в области технологий, которые могли бы способствовать преодолению нехватки ресурсов. Эксперименты по жёсткой экономии прошли в высшей степени неудачно по обе стороны Атлантического океана. Они привели к катастрофической нищете, экономическое восстановление не наступило нигде, где эти меры по-настоящему применялись, кроме, может быть, Латвии. Но в Латвии зарплаты были и остаются гораздо ниже, чем в остальном Европейском союзе, так что там было пространство для конвергенции.

Жёсткая экономия при количественном смещении денежной политики стала своеобразным эвфемизмом, который обозначает простое включение денежного станка на полные обороты. Это очень напоминает ритуал жертвоприношения в примитивных религиях: деньгами набиваются карманы банкиров, но они глухи к нашим молитвам и жаждут ещё. Тем более глупо наполнять закрома банков деньгами, когда нет клиентов, которые могли бы взять их оттуда и вытянуть спрос. Получился своеобразный «социализм для банкиров». К тому же сдвиги, возникшие в отношениях между трудом капиталом в 1970-х годах, частично устранили достижения научно-технического прогресса, заставляя людей работать дольше и интенсивнее. Технологии и механизация труда становятся всё дороже, а труд в условиях эксплуатации, особенно в странах «третьего мира», — всё дешевле.

Экономисты называют это накоплением факторов кризиса: люди работают больше, получая за труд меньше. В США такая ситуация была во время Великой депрессии. Уинстон Черчилль говорил, что американцы поступают правильно, лишь исчерпав все другие возможности. Так и произошло в 1930-е годы, когда по правильному пути пошли только на четвёртый год кризиса. Постепенно рабочее время стало уменьшаться, а зарплаты расти, что и позволило выйти из кризиса. Эти перемены были связаны со страхом перед повторением событий пролетарской революции в СССР, что заставляло капиталистов вести себя лояльно по отношению к рабочим.

Рост социального обеспечения со временем стал слишком дорогим для сохранения сложившегося статус-кво. Бедные страны начали требовать свою долю в проекте всеобщего процветания. Но это невозможно обеспечить в системе, основанной на прибыли как самоцели. Первым решением было сокращение социальных прав работников экономически развитого Севера (т. н. «золотой миллиард»). Второе решение — жёсткое подавление требований Юга (развивающихся стран Третьего мира), использование военной силы. Это означало возврат в ситуацию пятисотлетней давности.

Классическим примером такого возвращения можно считать ситуацию с падением СССР и социалистического лагеря, когда в результате распродажи советского наследия на европейские рынок хлынули дешёвое сырьё и дешёвый труд, вызывая появление дешёвых денег. Такая система была очень выгодна капиталу в 1980-х и 1990-х годах. Социальная активность рабочих замораживалась, цены на продовольствие и энергоносители были рекордно низкими. А прибыли взлетали как никогда. Но, несмотря на кажущиеся успехи, эта «бель эпок» оказалась очень недолговечной.

Проблема оказалась в том, что экономика производила всё больше товаров, но их некому и не на что было покупать. Решением оказался кредит, и с 1980-х годов и вплоть до 2008 года мы наблюдали процесс замены государственного долга на частный. Это было своеобразным способом заставить людей впитать «сверхлимитно» произведённые товары. С начала 1970-х годов было четыре волны такого «впитывания», когда создавался фактически «принудительный» спрос на товары и услуги.

Государство принимало в этом кредитном «принуждении к потреблению» самое деятельное участие, снижая налоги, что приводило к ещё большему росту государственного долга. В результате возник кризис, при котором ни государство, ни частные потребители не могли выбраться из-под груза своих долгов. Объёмы долгов оказались слишком высокими, и была введена новая форма налогообложения: оплата банковских услуг превратилась в новый более эффективно взимаемый налог. Но вместо того чтобы тратить полученные деньги на создание социальной инфраструктуры, строительство и прочие общественно значимые вещи, средства отправляли под контроль банков. Кроме того, заёмщик становился аналогом крепостного, платя не только проценты по кредиту, но и оплачивая право пользоваться банковскими продуктами. Это означало фактический возврат экономики к феодальному состоянию.

Вспомним, что 80-90-е годы XIX века были такими же «тучными», как те же десятилетия XX века, а закончились они войнами и революциями. Чем закончится сейчас этот период — не ясно. Но мы точно можем сказать, что «конец истории», предрекаемый Фукуямой, не наступил. На смену новому мировому порядку идёт «ещё более новый» мировой порядок, и мы находимся на пути к нему. В данном случае хорошо вспомнить высказывание Мао о том, нам нужно нащупывать ногами подводные камни, чтобы перейти реку.

Какие же меры нужно принимать, чтобы последствия современного кризиса не стали для человечества фатальными? Марк Твен любил говорить: «История не повторяется, она рифмуется». И это должно вызывать у нас большое беспокойство. Возможно, не будет точного повторения событий 1920-х — 1930-х годов, но мы должны помнить, что меры жёсткой экономии уже были испытаны в межвоенный период в Германии, Японии и Италии. Россиянам не нужно напоминать о том, к каким ужасным последствиям подобные действия привели. Милитаристские и фашистские режимы в Европе и Японии получили власть после того, как политика жёсткой экономии применялась около года. Когда с ней было покончено, пришло время ужасных политических экспериментов. Я надеюсь, мы извлечём некоторые уроки из нашего знания предыдущего опыта. Нам нужно быть крайне осмотрительными.

Что касается альтернативных сценариев развития, то следует вернуть зарплаты на прежние высокие уровни, чтобы восстановить средний класс, в том числе и в России. За последние 20 лет российский средний класс очень серьёзно пострадал. Однако это произошло не только в России, но и в США, а также до известной степени в некоторых странах Западной Европы.

Нужно повысить зарплаты, чтобы поднять потребление и производство. Существенное увеличение минимальной оплаты труда, поднятие её нижней границы, сразу увеличило бы величину зарплаты, на которую рассчитывают и все остальные. Именно это и делалось во время Великой депрессии, когда экономика рухнула гораздо значительнее, чем сейчас. Часто говорят: нельзя повышать минимальную оплату труда в условиях экономического кризиса. Но однажды это уже было сделано. Также была сокращена продолжительность рабочей недели до 40 часов, что увеличило эффективность производства. Промышленники в ответ на рост давления со стороны издержек стали внедрять инновации.

Сейчас нам надо использовать решения, аналогичные тем, что были в 1930-е годы, хотя есть одно отличие — сегодня мы так близко подошли к экологическим границам системы, как не подходили к ним в 1930-е. Мы не можем больше бесконечно продолжать потребление металлов, газа, нефти и т. д. Нам нужно создавать экономику, которая потребляла бы меньше этих ресурсов. Требуются новые технологии, в которые будут вливаться значительные инвестиции. При этом государство должно начать инвестировать гораздо больше денег в исследования и разработку, в первую очередь чтобы сделать экономику более «зелёной», более экологичной.

«Зелёной экономике» не нужно много работников, всегда есть возможность распределить рабочее время более равномерно с выделением его на общественно-полезные работы, начиная с ухода за лесо-парковыми массивами и т. п. Да, это может потребовать дополнительных затрат, однако государства теряют огромное количество бюджетных поступлений из-за явления, которое называется «налоговым демпингом». Речь идёт об уклонении от уплаты налогов в глобальном масштабе, обставленном целой инфраструктурой финансовых оффшоров. Все деньги, которые при этом теряются, можно было бы инвестировать в собственную промышленность, а полученные налоги можно было бы вложить в парки, систему здравоохранения, во всё то, что является для общества значимым и полезным.

Частота, с которой стали происходить кризисы, становится невыносимой. Мне представляется очень странным, что некоторые люди уже согласились признать своеобразное «новое нормальное» состояние и считают, что можно и дальше двигаться по этой траектории. Я размышлял над одним замечанием первого премьер-министра Латвии Иварса Годманиса. Когда он был у власти во второй раз, в конце 2008 года, то есть в разгар экономического кризиса, он сказал, что одна из причин, почему Латвия должна быть в зоне евро — а она вступила в зону евро как раз накануне, — это то, что в случае экономического кризиса так легче будет избавиться от финансовых активов и преодолеть последствия. И Годманис добавил, что мы живём в мире, где финансовые кризисы случаются раз в каждые 5–7 лет. Иными словами он признал, что всё это — нормально.

Я полагаю, что подобное отношение требует значительной корректировки, иначе глобальная экономика просто развалится на части. Люди пытаются выжить в данной ситуации, обращаясь к таким способам сохранения своих сбережений, как золото и «твёрдая» валюта. Но и их, казалось бы, устойчивое положение «лидеров» подвергается сейчас серьёзной проверке.

Во время кризиса были несколько переоценены такие ресурсы как, к примеру, золото. За свою историю золото переживало невероятные ценовые флуктуации, и люди взбудоражены скачками цен на этот металл. Долгосрочная тенденция действует в сторону понижения, если не улучшится ситуация в глобальной экономике. При этом доллар будет ослабевать. Он поддерживался на высоком уровне, поскольку для этого были определённые причины — действовала нефтедолларовая резервная система. Но это не может продолжаться бесконечно.

Длительное время США жили за счёт ренты от доллара, поскольку им в основном удалось убедить Саудовскую Аравию продавать нефть за доллары, и это сделало доллар мировой резервной валютой. В итоге США получили доступ к огромным бесплатным кредитам от остального мира. В какой-то момент неизбежно происходят две вещи: во-первых, другие страны начинают выражать недовольство и пытаются выработать альтернативные системы. Китай, к примеру, внедряет систему двусторонних торговых соглашений, в рамках которой товары обмениваются один на другой без использования доллара как средства обмена. Во-вторых, вместе с ослаблением американской экономики, её сектора обрабатывающей промышленности доверие к доллару теряется.

Кризис закончится, когда набор перечисленных ранее политических мер станет предметом пристального рассмотрения среди политиков. Возможно, для этого потребуется ещё один кризис, который, скорее всего, будет ещё глубже, чем тот, что произошёл в 2008 году. Трудность, конечно, состоит в том, что если случится кризис, ещё больший по своим масштабам, то история может преподнести неприятные сюрпризы, которые мы наблюдали в Германии, Японии и Италии в XX веке в межвоенный период. Остаётся надеяться, что правительства начнут исправлять ситуацию. В этом отношении Европейский Союз мог бы сыграть большую роль.

Европейский Центральный банк — это ярчайший образец неолиберальной идеологии. Как часто случается, ученик бывает более рьяным, чем его учитель. В данном случае учителем были США, а ЕЦБ выступал в роли ученика. И ЕЦБ оказался гораздо более фанатичным приверженцем мер жёсткой экономии и неолиберальной политики, но на его руководителей сейчас оказывается очень большое давление, которое может заставить их пересмотреть свой курс.

«Век» США можно считать завершённым. Он был достаточно недолгим и завершился в результате внутренних противоречий в американской экономике. Ранее упоминавшийся Александр Гамильтон в работе с неброским названием «Отчёт о производстве» описал, какой она должна быть. Одним из важных посылов этого труда была мысль о том, что Штатам нельзя идти по пути свободной экономики, а невмешательство государства — прямой путь к бедности. Протекционистские тарифы для отраслей экономики, которые находятся в зачаточном состоянии, считались необходимыми. Весь XIX век США поддерживали одни из самых высоких заградительных тарифов в мире. На президента Гранта оказывалось серьёзное давление со стороны Великобритании, недовольной протекционизмом Штатов, но он оказался непреклонен. Руководствуясь его принципами, Америка превратилась в доминантную силу, и только спустя много лет, построив собственную экономику, стала пропагандировать свободную торговлю.

Сейчас, когда есть возможность проанализировать все ошибки, которые были сделаны как «пропагандистами», так и восприимчивыми перенимателями «передового опыта», необходимо со всей ответственностью выработать и осуществить те шаги, которые минимизировали бы последствия кризиса и обеспечили будущее глобальному сообществу, которое начинает не просто предчувствовать перемены, но испытывать их «на собственной шкуре».

Будущее глобальной экономики я вижу в возвращении к старой кейнсианской мысли, что нужно больше развивать национальные экономики. У Кейнса была довольно «контринтуитивная» мысль, что большее развитие национальных экономик в действительности ведёт к развитию международной торговли. И если мы посмотрим на Бреттонвудский порядок, то убедимся в её правильности. Это был период, возможно, сильнейшего во всей мировой истории развития национальных экономик, а также высочайших темпов роста международной торговли.

Мысль Кейнса объяснялась так: если идёт развитие национальных экономик, появляется товар, и это создаёт стабильность и мир. Такая логика предшествовала глобализации. И она очень актуально звучит в мире постглобализации. Речь не идёт об автаркии, а только о развитии всех секторов национальных экономик в той степени, в которой оно возможно. При этом нужно отказаться от идеи в духе Давида Рикардо, что каждая нация должна специализироваться на производстве нескольких товаров.

Другим положительным моментом может стать создание альтернативной «зелёной» экономики, которая привлечёт гораздо больше инвестиций. То, что необходимо, — это повышение спроса и создание доходов, существенная налоговая реформа и полномасштабное инвестирование в исследования и разработку.

России не стоило бы даже думать о мерах экономии, которые предлагают некоторые. Рациональнее было бы тратить национальные накопления, а не инвестировать их в фонды национального благосостояния. Да, кое-кто утверждает, что именно благодаря этим резервам Россия (в каком-то смысле) достойно пережила кризис 2008 года. Но с исторической точки зрения сбережения — плохая идея; рано или поздно они так или иначе сгорают — из-за кризисов, войн, болезней, и так далее. На мой взгляд, излишки средств нужно вкладывать в инфраструктуру (физическую и человеческую) — она только приумножает богатства. Больше инвестиций в дороги, транспорт, образование — всё это только генерирует дополнительные средства.

Одна из самых главных проблем России состоит в том, чтобы сохранить нынешние размеры населения. Как бы ни критиковали российское правительство, следует признать, что некоторые программы по стимулированию рождаемости существуют, и это, конечно, важно и полезно. Замечено, что в странах бывшего СССР, Советского блока в целом нестабильность вынуждает рабочий и средний класс откладывать рождение детей, потому что они не чувствуют себя в безопасности. Конечно, то же самое можно сказать о богатых странах, к примеру, об Италии и некоторых других, где рождаемость очень низкая. Страны типа Франции, кажется, нашли правильное решение — баланс между богатством и стимулирующими мерами. Именно этот баланс и позволяет им поддерживать умеренный рост населения.

Помимо этого у России есть большая проблема: Соединённые Штаты нашли огромные резервы нефти и газа благодаря новым теЛюлогиям горизонтального бурения и разрыва пласта. Благодаря этому США снова становятся важным игроком в сфере энергетики, что может снизить цены на углеводороды. Для России это будет очень плохо или очень хорошо. Последние пару десятилетий страна была гигантской версией «Газпрома», и это не шло ей на пользу. Всего четыре — пять лет назад в России думали, что дальше всё будет только лучше, что цены на нефть будут расти. Теперь ясно, что они уже не будут расти, так что нужна новая стратегия развития, не основанная на энергетике.

Необходимы инвестиции в инфраструктуру. Конечно, они станут заметны далеко не сразу, особенно при российских бедах — коррупции и уклонении от уплаты налогов. Если раньше деньги шли на Кипр, то теперь они идут в Латвию, в банки типа Rietumu, ABLV, Citadele. Латвия становится новым Кипром — это также является особенностью нового кризиса. Новые государства если не стремятся, то и не отказываются от участи государств-оффшоров, тем более что последнее если и может обременять их, то только в моральном плане, который, как известно, не всё решает.

Со времён Маргарет Тэтчер существует идея о приватизации большой части общественной собственности и услуг, и зачастую это работает не слишком хорошо. Нередко частный предприниматель приобретает часть инфраструктуры, ничего не инвестирует в неё, инфраструктура изнашивается, предприниматель исчезает, а госсектору приходится возвращать объект себе и тратиться на ремонт, в то время как весь доход от эксплуатации достался «частнику». Поэтому я советую быть осторожнее с приватизацией. Когда денег не хватает, кажется хорошей идеей начать распродавать общественную собственность. Кажется, что так можно легко получить прибыль и избавиться от обязательств. Но это «ленивое» решение, и оно не оканчивается ничем хорошим.

В России сложилась база для рывка вперёд. Это — человеческий потенциал и техническая инфраструктура. Вот что можно и нужно использовать. К примеру, Россия может изменить свою судьбу путём участия в международных усилиях по освоению космоса, например в программе по промышленному освоению астероидов. Хотя перспектива кажется на данный момент призрачной, она будет стимулировать развитие радикальных инноваций ради преодоления технологических препятствий при реализации проекта. Реализация космической программы США 1960-х годов привела к созданию современной электроники, ЭВМ, микрочипов, сотовых телефонов — словом, всего того, на чём зиждется современная экономика.

Создание новой мировой системы на данный момент представляется крайне сомнительным. Некоторые региональные системы: Юго-Восточная Азия, страны БРИКС — возможно, найдут какие-то новые способы проведения финансовых транзакций между собой. Подобные локальные системы, конечно, повредят США, поскольку последние, эмитируя мировую резервную валюту, по сути, получают процент со всех займов и могут покупать товары за бумагу — но это не будет смертельно для Соединённых Штатов, они лишь потеряют некоторое преимущество. Другим же странам новый порядок может быть очень выгоден.

Страны БРИКС в целом могут бросить вызов существующему миропорядку. Они в состоянии переориентировать свою экономику и увести сальдо торгового баланса от суверенных фондов (которые, как правило, постепенно разрушаются) или казначейских векселей (основная часть которых, вероятно, не будет выплачена). Вместо этого они могут переориентироваться на инвестиции в области инновации и технологии, поиски революционных решений в области энергетики, производства, а также на внутренний спрос и социальное развитие.

Национальное развитие способствует созданию новых технологий и потенциально ведёт к избытку инвестиционного капитала, который может в конечном итоге обогатить весь мир. Если современный мир и будет чем-то похож на «идеальное время капитализма» — XIX век, то не отсуствием социальной сферы и государства в экономике (о чём мечтают либеральные экономисты), а многополярностью. Государство будет вмешиваться в экономику, начнётся новый век экономической истории — эпоха, вероятно, более разнообразная, чем время неолиберального капитализма 1980-2000-х годов. Однако всё уже будет по-новому, и развитие будет строиться на новых принципах. Их ещё нужно выработать и понять, но они явно идут на смену неолиберальному «Вашингтонскому консенсусу».