Статья в журнале "Логос"

Последнее десятилетие ХХ века было временем стремительной интегра

ции России в глобальную экономику. На идеологическом уровне это воспри

нималось как преодоление изоляции, «присоединение к цивилизованному

миру» или попытка найти своё место в «общеевропейском доме». На самом

деле Советский Союз вовсе не был изолирован от мировой экономики. В

полной мере «закрытой» системой народное хозяйство СССР было лишь в

1936-1938 годах (что, видимо, не случайно совпадает с пиком сталинских

репрессий). Другое дело, что советская экономика была в течение большего

времени существования Союза более или менее самодостаточной, ориенти

рованной, прежде всего, на внутренний рынок. Однако это можно сказать и

про ряд западных экономик, в том числе и про Соединенные Штаты на про

тяжении значительной части ХХ века.

С другой стороны, активное включение Советского Союза в мировое раз

деление труда наблюдается уже в начале 1970х годов. Именно в это время

международный нефтяной кризис привел к резкому росту цен на топливо. В

свою очередь советская экономика, постепенно снижавшая темпы роста,

нуждалась в дополнительных средствах и новых технологиях. Эти средства

были добыты за счет развертывания экспорта нефти, газа и других сырьевых

ресурсов - прежде всего в Западную Германию, Францию и другие европей

ские страны. Вопреки расхожим представлениям, согласно которым интег

рация в мировой рынок автоматически ведет к демократическим реформам,

в Советском Союзе 1970$х наблюдался обратный процесс. Свертывание ре

форм в экономической и политической области стало возможно именно бла

годаря тому, что возникшие при этом проблемы решались с помощью экс

порта сырья. Можно сказать, что интеграция в мировой рынок стала одним

из условий поддержания «застоя» в СССР. Другим источником средств для

СССР стали внешние займы. Платежеспособность страны обеспечивалась

нефтяными доходами, но устойчивый рост суммы совокупного долга делал

неизбежным возникновение серьезного кризиса в будущем.

После СССР

Разумеется, эта модель развития имела свои пределы и даже за счет притока

нефтедолларов невозможно было бесконечно компенсировать снижающую

ся эффективность отечественной экономики, нарастающие внутренние про

блемы и технологическое отставание. Именно эти факторы подтолкнули ру

ководство СССР к «перестройке», которая завершилась распадом Союза и

крахом коммунистической системы.

После распада СССР российское руководство продолжало процесс инте

грации в мировую экономику по тому же сценарию, который сложился ещё

в годы «застоя». Точно так же, как элита «новой России» представляла собой

обуржуазившуюся советскую номенклатуру, избранная модель интеграции в

мировую систему являлась развитием «сырьевой ориентации» позднесовет

ского времени, которая вполне органично была дополнена неолиберальны

ми реформами внутри страны и массовой приватизацией. Демонтаж систе

мы социальных гарантий, распад хозяйственных связей в рамках бывшего

СССР, отсутствие инвестиций в долгосрочные программы развития и рез

кое снижение покупательной способности населения привели в 1990е годы

к коллапсу внутреннего рынка и деиндустриализации. Высвободившиеся

сырьевые ресурсы были выброшены на мировой рынок. Если в 1970-1980е

годы можно было говорить о колониальном типе интеграции России в ми

ровой рынок, то на протяжении 1990х годов внутренняя структура общест

ва стала приближаться к «периферийной» модели (малочисленный средний

класс, низкооплачиваемая масса трудящихся, растущее число социальных

«маргиналов» и узкий слой «передовой элиты», интегрирующейся в транс

национальный правящий класс).

В отличие от ряда бывших советских республик, не сумевших создать да

же подобия национальной буржуазии и передавших все наиболее ценные

производственные ресурсы в руки иностранных предпринимателей, рос

сийская элита сохранила основные источники сырья в собственных руках,

что и стало основой для формирования отечественной олигархии.

Кризис 1998 года и мировая экономика

Распад СССР сам по себе оказался одним из ключевых условий процесса, по

лучившего название «глобализации». Капитализм стал единственной миро

вой системой. Общества, раньше находившиеся за пределами мировой капи

талистической экономики, стремительно вовлекались в неё, создавая новые

рынки, источники ресурсов для глобального процесса накопления капитала.

Россия в течение десяти лет из сверхдержавы превратилась в периферийное

общество, зависимое от процессов, происходящих далеко за её пределами.

Экономика страны оказалась в полной мере зависима от колебаний мировых

цен на нефть и другие энергоносители, судьба рубля оказалась в полной зави

симости от международных финансовых рынков.

Эта зависимость в полной мере проявилась во время финансового кризи

са 1997-1998 годов.

Кризисы необходимы капитализму для поддержания конкурентной дина

мики и периодического «очищения» хозяйственного организма. Принцип

«выживает сильнейший» в полной мере реализуется именно во время де

прессии. Когда в странах Южной Азии рухнули местные валюты, а затем

столь же стремительно стали снижаться объемы производства, все ожидали,

что это начало мирового кризиса. Дальнейшие события, казалось бы, под

тверждали это предположение. Кризис стал разрастаться. Вслед за Южной

Азией он охватил Россию. После того, как рухнул рубль, финансовые непри

ятности охватили Латинскую Америку. В этом плане крах 1998 года был дока

зательством того, что экономика России не просто стала открытой, но и в

полной мере «глобализирована». С другой стороны, она явно выявила пери

ферийное положение России. Показательно, что от кризиса 1997-1998 го

дов пострадали наиболее развитые страны периферии, которые в силу свое

го положения оказались наиболее привлекательны для финансовых спекуля

ций, но, в отличие от западных государств, их финансовая система была не

достаточно сильна и защищена, чтобы с негативными последствиями этих

спекуляций справиться. Был дважды девальвирован бразильский реал, кото

рый являлся не просто крупнейшей региональной валютой, но и символом

нового экономического подъема на континенте. Международные финансо

вые центры в этот момент запаниковали, раздались голоса в пользу возврата

к регулированию и контролю за глобальным движением капиталов.

Однако спад 1997-1998 года не стал общемировым. Огромные средства

были брошены на спасение от банкротства попавших в беду финансовых мон

стров, правительства начали печатать деньги. Многомиллиардные кредиты

были выделены на всевозможные стабилизационные программы, подчас про

тиворечившие друг другу. Неважно, хороши или плохи применяемые методы,

но ситуация стабилизировалась. Положение дел стало, как мы знаем, после

девальвации национальной валюты улучшаться и в России, и в Бразилии.

Подъем российской экономики в 1999 году был вызван счастливым соче

танием двух факторов. С одной стороны, правительство Евгения Примако

ва и Юрия Маслюкова благодаря радикальному применению кейнсианских

методов, откровенному поощрению инфляции и стимулированию спроса

дало толчок для подъема промышленности. С другой стороны, рост цен на

нефть, последовавший за стабилизацией экономического положения в

Азии, позволил поддержать экономический рост даже после того, как этот

первоначальный толчок исчерпал себя, а правительство Примакова-Мас

люкова разогнано.

Динамика нефтяных цен нуждается в отдельном анализе. Когда в 1999 го

ду, в связи с возобновившимся экономическим подъемом в Азии мировые

цены на нефть начали бурно расти, никто не ожидал, что этот рост продлит

ся долго. Однако этот скачок цен вызван был не только возросшим спросом,

но и более глубокими процессами, происходившими в экономиках стран За

пада, прежде всего - в США. Благодаря разгону кредитной и биржевой ин

фляции в Америке огромные средства на протяжении последних 15 лет во

всем мире были изъяты из «реальной экономики» и перекочевали в сферу

финансовых спекуляций, главным образом международных. Россия в дан

ном случае не только не была исключением, но, напротив, находилась в пер

вых рядах, двигаясь в ту же сторону, что и остальной «цивилизованный»

(т.е. буржуазный) мир. Правительства искренне верили монетаристским те

ориям, утверждавшим, что единственным источником инфляции являются

«неоправданные» государственные расходы, толкающие правительства к

печатанию бумажных денег. А потому мер для сдерживания кредитной и

биржевой инфляции не предпринимал никто, более того, ее считали благом

и всячески стимулировали. Дело не только в том, что американские фирмы

имеют завышенную биржевую стоимость. Происходит это в условиях, когда

почти на протяжении 10 лет бумажные деньги не дешевели. Американский

экономист и историк Боб Бреннер называет это «частным кейнсианизмом».

С того самого момента, как правительства перешли к «жесткой» финансо

вой политики, частный сектор начал максимально повышать стоимость ак

ций, брать кредиты и весьма свободно использовать другие финансовые ин

струменты, находившиеся в его распоряжении. Результат был точно такой

же, что и при накачивании спроса по рецептам Дж. М. Кейнса, только фи

нансировалось это не за счет бюджетного дефицита, а за счет роста частно

го и корпоративного долга и надувания биржевого «пузыря».

Вакханалия «биржевой и кредитной инфляции» сопровождалась «жест

кой» политикой центральных банков, поддерживавших стабильность на

личных денег. Иными словами, единственным игроком на рынке, действи

тельно проявлявшим сдержанность и добросовестность, было государство.

В итоге спекулятивный финансовый капитал возрастал совершенно непро

порционально росту производства, а обесцененные «безналичные» деньги

можно было до поры свободно конвертировать в полновесную наличность.

Нужен был только механизм, который позволил бы это сделать, не обрушив

биржу немедленно (если бы все начали продавать акции, на Уолл$стрит на

чался бы кошмар). Тот, кто первым найдет решение проблемы, оказывается

в выигрыше.

Взвинчивание нефтяных цен обеспечило такой механизм перераспреде

ления. В экономике Запада возник своего рода «инфляционный навес», по

своему похожий на советскую «законсервированную инфляцию» (помните,

когда у всех еще росли накопления на Сберкнижках, а цены были стабиль

ны). В советской экономике «лишние» деньги рано или поздно создали не

преодолимую проблему «дефицита». На сей раз «лишние» деньги, в конеч

ном счете, обрушились на нефтяной рынок.

Рост цен на нефть не стал причиной мировой депрессии, но оказался

своего рода пусковым механизмом, подтолкнувшим её. Биржевые индексы

пошли вниз, «пузырь» лопнул. Началось сокращение спроса и спад произ

водства в развитых западных странах. Поскольку долларовый «навес» рух

нул, инфляция понемногу начала выходить из$под контроля, «лишние» день

ги, вырвавшись на свободу, начали распространятся по всем секторам эко

номики. Доллар стал дешеветь. Доллар на протяжении второй половины

1990$х постоянно укреплялся по отношению в немецкой марке, японской

йене. Теперь европейцы и японцы смогли взять реванш. Другой вопрос, что

цена этой победы может оказаться слишком дорогой для всех.

Парадоксальным образом Россия оказалась одной из немногих стран, вы

игравших от этой ситуации. Во$первых, приток долларов в экономику начал

ся раньше, чем американские деньги обесценились. Во$вторых, страна отча

янно нуждалась в средствах. Поэтому приток денег был позитивным факто

ром, даже если сами деньги теряли свою стоимость. Увеличение инфляции

происходило в России за счет притока иностранных средств, тем самым

обеспечивая «алиби» руководству Центрального Банка. Если в США 1990х

можно было говорить о «частном кейнсианизме», то в России кейнсианизм

оказался «импортированным». Механизм накачивания инфляционного

спроса, который в классических схемах Дж. М. Кейнса обеспечивает госу

дарство, был реализован с помощью «стихийного» притока нефтедолларов.

Беда в том, что подобное положение дел не может быть ни стабильным,

ни долговечным. Более того, поскольку сохраняется фундаментальная зави

симость России от внешних факторов, рост или упадок экономики лишь в

небольшой степени зависят от отечественного правительства и даже бизне

са. А общемировая ситуация на фоне затяжной депрессии будет становиться

всё менее стабильной.

Ирония истории состоит в том, что первый нефтяной шок дезорганизо$

вал систему государственного регулирования и подорвал господствовавший

на Западе «социализм распределения». Напротив, второй нефтяной шок

дезорганизует систему рыночно$корпоративного регулирования и наносит

удар по неолиберальному капитализму. Если ответом на нефтяной шок 1973

года был начавшийся, пусть и с некоторым отставанием, сдвиг мировой эко

номики «вправо», к либеральной модели, то на сей раз наиболее вероятным

ответом будет (тоже после некоторой паузы) аналогичное движение «вле

во». Круг замкнулся.

Нас эти процессы не обойдут стороной. Сегодняшняя Россия демонстри

рует, с одной стороны, невероятную открытость, вписанность в мировую

экономику. А с другой стороны, все более очевидным станет именно несоот

ветствие избранного российской элитой неолиберального подхода нараста

ющей новой глобальной динамке.

После Ирака

Война в Ираке и сопровождавшее её столкновение между США и франко

германо-русским триумвиратом выявили долгосрочные перспективы миро

вого развития.

Английский экономист Алан Фриман сравнивает ситуацию начала XXI

века с процессами, происходившими в конце XIX столетия. Именно тогда,

на фоне затяжной «поздне$викторианской депрессии» возникло явление,

получившее в литературе наименование «империализма». Сравнение с вик

торианской эпохой не случайно. Империализм и колониализм в том виде,

как мы их знаем из советских учебников, сложились в 1870е годы. К тому

времени в Европе и США была в основном завершена начальная фаза инду

стриальной революции. Эйфорию и бурный рост сменила затяжная депрес

сия. Утопические представления о том, что машины решат все проблемы,

сменились трезвым пониманием драматизма новой реальности. Однако ка

питал требовал выхода, нуждался в новых рынках. Идеология свободной

торговли, в отличие от времен «Великой депрессии» ХХ века, сомнению не

подвергалась, Кейнс ещё не родился. Но что-то надо было делать. И «циви

лизованный мир», который на протяжении полувека не только не захваты

вал новых колоний, но и предоставлял независимость своим владениям в

Северной и Южной Америках, неожиданно ринулся воевать с варварами.

Африка, которая раньше никому не была нужна, вдруг становится сплош

ным полем боя. Походы англичан против короля зулусов или суданских дер

вишей обосновывались практически теми же словами, что и кампании про

тив Ирака или Афганистана. Недавно в британской прессе была приведена

подборка цитат из речей британских политиков, посвященных зулусской и

иракской войнам. Совпадение поразительное, вплоть до конкретных фор

мулировок, оборотов речи. Зулусов весьма успешно освободили от деспотиз

ма местного царька, накапливавшего подозрительные арсеналы современ

ного оружия и создававшего угрозу для всего региона. Страшных арсеналов

не нашли (туземцы сражались в основном копьями и луками). Но независи

мость зулусы потеряли навсегда.

Итак, совпадения не случайны. Исчерпание первой фазы информацион

ной революции сегодня такой же факт, как и завершение первоначальной

индустриализации в Европе 1870х годов. Ясное дело, новации будут про

должены, техника будет совершенствоваться. Но раньше введение новой

технологии автоматически создавало новый рынок, порождала массу но

вых специальностей и лавину дополнительного спроса. Теперь уже нет.

Эволюция приходит на смену революции. А это означает и конец сверхвы

соких прибылей.

Новые рынки, которые раньше создавали с помощью изобретений, те

перь приходится завоевывать огнем и мечом. Тормозящая экономика начи

нает испытывать дефицит ресурсов. В условиях бурного роста цены на сы

рье казались мелочью, неспособной серьезно сдержать развитие. Но как

только начинается депрессия, выясняется, что сырье слишком дорого, по

ставки ненадежны. Нужен контроль над источниками сырья и ценами.

В XIX веке это назвали «гонкой завоеваний». В XXI веке просто так за

воевать чужую страну уже нельзя, нужно найти повод, чтобы туда войти и

основания, чтобы остаться. Но сделать это становится всё проще. Ирак

оказывается важным призом для Соединенных Штатов не только потому,

что там много нефти. Контролируя Ирак, американский наместник или

его ставленник будет участвовать в решениях ОПЕК, влиять на других экс

портеров нефти. Восстановление страны после двенадцати лет блокады,

организованной теми же США - настоящая золотая жила для американ

ских компаний. Ирак, не имевший системы мобильной связи, станет един

ственной в регионе страной, где вместо европейского стандарта GSM бу

дет внедрен американский стандарт. Модернизация всевозможных служб

и технологических систем даст многомиллионные прибыли, которые бу

дут оплачены иракской нефтью. Короче, оккупация создает новые рынки.

Другое дело, насколько все сложится удачно. Нестабильность, сопротивле

ние, саботаж могут сильно испортить картину. А в том, чтобы у американ

цев в Ираке ничего не получалось, заинтересованы слишком многие.

Однако США - лишь одна из сторон в новом глобальном соревнова

нии. То, что Франция, Германия и примкнувшие к ним Бельгия с Люксем

бургом выступили против американского похода на Ирак - не случай

ность, не просто уступка общественному мнению. Тем более, что и после

окончания войны «четверка» с американцами не торопится мириться,

объявляет о создании военного альянса, настаивает на введении экономи

ческих санкций против США в рамках Всемирной торговой организации.

Алан Фриман и Уолден Белло говорят о новом европейском центре, всту

пающем в конкуренцию с Америкой. Речь не идет о Евросоюзе в целом.

Органы европейской интеграции оказались слишком слабы, а союз -

слишком большим и разношерстным. Единая европейская валюта может

успешно состязаться с долларом лишь в том случае, если за ней - консоли

дированная политическая и экономическая сила. А потому, вопреки про

гнозам десятилетней давности, мы видим перед собой не столько консо

лидацию Европы в рамках единого Союза, сколько выделение в этом сою

зе собственного «ядра» и «периферии». Ядро - страны, наиболее сбли

зившиеся в экономическом, технологическом, политическом и военном

отношении, это как раз «четверка».

В эпоху новых технологий география не то, чтобы теряет смысл, но, бе

зусловно, меняет своё экономическое значение. Как заметил Алан Фриман,

нет ничего удивительного в позиции английской элиты, если учесть, что Си

ти является просто продолжением Уолл-стрита в Европе и деловая связь

между Лондоном и Нью-Йорком многократно интенсивнее, чем связь Лон

дона с Парижем или Франкфуртом.

ООН, НАТО, Евросоюз, даже Международный валютный фонд, Миро

вой банк и Всемирная торговая организация, все эти структуры глобального

управления, казавшиеся в 1990е годы основой нового мирового порядка,

находятся в кризисе. Национальное государство снова выдвигается на пе

редний план, ибо только оно обладает необходимым «ресурсом насилия» и

легитимностью. Мобилизовать «своих» против «чужих», поднять волну пат

риотизма. Объявить защиту европейской культуры от американского вар

варства, призывают французские интеллектуалы. Покарать «неблагодарную

Францию» грозятся американские обыватели.

Если этот прогноз верен, то какова роль России в «постглобальном»

мире? Увы, краткосрочные перспективы не выглядят вдохновляющими.

Мы нужны внешнему миру именно своими ресурсами. Перспективы рос

сийских постиндустриальных технологий, наш научный и интеллектуаль

ный потенциал не слишком интересны участникам новой большой гонки.

Другое дело - российская нефть и газ. После того, как Ирак превращается

в американский протекторат, доступ к российским ресурсам становится

особенно важен для стран «евроядра». Это надежный тыл европейского

проекта, к тому же большая страна, которая вооружена до зубов и вряд ли

подвергнется внешнему нападению в ближайшем будущем. Но чем более

«евро$ядро» нуждается в наших ресурсах, тем больше радости будут испы

тывать серьезные начальники в Вашингтоне от любой неприятности, про

исходящей здесь.

У России и без внешнего влияния достаточно причин для нестабильно

сти. И в этом смысле никакие иностранные заговоры нам не помешают. В

том смысле, что и без них дела будут идти весьма плохо. Но будущее откры

то. Глобальные конфликты и нестабильность открывают новые возможно

сти. В начале ХХ века «межимпериалистические конфликты» закончились

тем, чего меньше всего ожидали глобальные игроки: большевистской рево

люцией в Петрограде. В современной России ожидать революции не при

ходится. Но перемены становятся неизбежны. И совершенно не очевидно,

что это окажутся перемены к худшему.

Периферия и глобальный процесс накопления капитала

Разделение капиталистической миросистемы на «центр» и «периферию»

было предметом анализа на протяжении длительного времени (начиная с

работ Розы Люксембург, заканчивая не только трудами Иммануила Валлер

стайна, Самира Амина и др., но и книгами Джорджа Сороса). Статистичес

кие данные, собранные на протяжении XIX-XX веков показывают, что со

отношение экономических сил между зонами «периферии» и «центра» оста

нется достаточно стабильным, хотя разрыв между «передовыми» и «отста

лыми» странами по большинству показателей неуклонно увеличивается.

Разрыв между «центром» и «периферией» великолепно иллюстрирован ре

гиональной экономической статистикой. Однако гораздо менее понятно,

что именно порождает и воспроизводит подчинение «периферии» по отно

шению к «центру».

Почему такое положение вещей неуклонно воспроизводится, несмотря

на то, что не только капитализм меняет свою форму, но и отношения между

странами подвержены изменениям?

Первоначально марксистские авторы склонны были объяснять положе

ние стран периферии колониальной зависимостью от Запада. Соответст

венно, это предопределило стратегию деколонизации, которая, покончив с

политическим контролем, должна была гарантировать и экономическую не

зависимость. Однако опыт Латинской Америки показал уже в XIX столетии,

что политическая независимость не позволяет странам периферии ради

кально изменить свое положение в мировой системе. Аналогичным образом

царская Россия демонстрировала явные черты периферийного общества,

будучи не только независимым государством, но и влиятельной европей

ской державой.

Позднее доминирующее положение «центра» объясняли тем, что здесь

сосредоточено индустриальное производство, в то время как периферия в

мировом разделении труда берет на себя роль поставщика ресурсов. В свою

очередь, освободительные движения выдвинули задачу индустриализации и

модернизации (вдохновляющим примером здесь послужили первые совет

ские пятилетние планы). Увы, индустриализация, несмотря на многие оче

видные успехи, не решила проблемы. Тогда на первый план стала выдвигать

ся технологическая зависимость и способность запада сосредоточить в своих

руках стратегические монополии (на высокие технологии, оружие массового

поражения, средства массовой информации и т.д.). Между тем, даже создание

индийской и пакистанской атомных бомб или арабской телекомпании Аль

Джазира не изменило глобальной экономической иерархии. Более того, на

протяжении 1990х годов Россия и Украина, с их весьма развитыми индуст

риальными экономиками и унаследованными от СССР мощными вооружен

ными силами, всё более приобретали классические черты периферийных

обществ. Наконец, экономисты указывают на явные признаки финансовой

эксплуатации «периферии» через систему внешнего долга.

Дело в том, что, несмотря на то, что по ходу истории глобальное разделе

ние труда неоднократно менялось, неизменной оставалась тенденция к на

коплению, концентрации и централизации капитала, лежащая в основе бур

жуазного способа производства. Централизация капитала в мировом мас

штабе приводит к формированию нескольких центров накопления, зачас

тую соперничающих между собой. Именно логика накопления и концентра

ции капитала ведет к тому, что он систематически перераспределяется в

пользу мировых «лидеров». Даже резкий рост экономики на периферии не

меняет положение дел радикальным образом. При известных обстоятельст

вах, подъем производства в этих странах может даже ослабить их положе

ние. Чем лучше страна работает, тем больше там возникает «свободный»

или «избыточный» капитал, перераспределяющийся в пользу основных

центров накопления. Конкретные формы международного разделения тру

да являются уже следствием этого глобального процесса. Эти формы меня

ются, а логика накопления остается.

Россия 1990х годов в этом отношении демонстрирует весьма яркую кар

тину, ибо на фоне масштабного кризиса, страна оказалась одним из финансо

вых «доноров» мировой экономики. Огромные средства были переведены в

западную валюту, главным образом - в американские доллары, и вывезены из

страны. Показательно, что подъем 1990х годов не изменил тенденцию - в

относительно благополучный период 2000-2003 годов прямой и косвенный

вывоз капитала оставался достаточно значительным.

Начиная с конца 1990х годов, однако, обостряется соперничество между

основными центрами глобального накопления - западноевропейским и севе

роамериканским. Россия оказывается в сложной ситуации, ибо её экономика

в финансовом отношении привязана к доллару, но международное разделе

ние труда, напротив, подчиняет её западноевропейскому ядру. Другой вопрос,

насколько экономические и политические стратегии, избранные российской

элитой в начале 2000х годов могут привести к постепенной дедолларизации

экономики страны и переориентации на евро. Пока можно констатировать,

что сколько-нибудь заметных успехов (и даже особой решимости) не наблюда

ется. Но принципиально не это. Даже если дедолларизация реально произой

дет, это отнюдь не будет означать радикального изменения места России в

международном разделении труда. Независимо от того, привязана страна к

доллару или к евро, или даже достигла «внешней конвертируемости рубля», о

которой с таким вожделением говорил Владимир Путин в президентском по

слании 2003 года, мы будем оставаться периферией.

Альтернативные стратегии

Между тем периферийное развитие чревато для России серьезными катаст

рофами в будущем. На протяжении большей части ХХ века Советский Союз

развивался не совсем отдельно от мировой системы, но всё же автономно по

отношению к ней. Это позволило, несмотря на огромные материальные и

моральные жертвы обеспечить модернизацию страны и достичь такого

уровня развития, какой не был возможен ни для одной из периферийных

экономик ХХ столетия. Возвращение России на путь периферийного разви

тия означает, что все эти жертвы могут оказаться напрасными. Наша страна

оказывается слишком развитой, а население слишком образованным для то

го типа экономики, который у нас складывается. Более того, население Рос

сии, вопреки общему мнению, «слишком богато» для периферийной стра

ны. Речь идет, разумеется, не о мизерных зарплатах трудящихся, а об обес

печении большинства граждан жильем, медицинскими услугами, образова

нием и т.д. В этом смысле правы неолибералы, обвиняющие нас в том, что

мы живем не по средствам. При средней зарплате в 120-150 долларов в ме

сяц абсурдом является то, что большинство людей всё ещё живет в отдель

ных квартирах, в тепле, с горячей водой и т.д. Смысл новой волны неолибе

ральных реформ в том и состоит, чтобы заставить страну жить по средст

вам, опустив бытовые и социальные условия большинства до уровня зарпла

ты. Это, однако, будет означать социально-культурный регресс беспреце

дентного со времен крушения Рима масштаба. Понятно, что страна пережи

вающая подобную социо-культурную катастрофу, просто не может сохра

нить себя в неизменном виде.

Если неолиберальная реформа, проведенная до логического конца чрева

та национальной катастрофой (второй при жизни нынешнего поколения по

сле 1991-93 годов), то надежды на «присоединение к Европе» на основе ли

беральной модернизации или классических рецептов социал-демократичес

ких реформ - утопичны. Ни то ни другое не работает в условиях периферии.

Непригодность классических западных схем в условиях периферийного

развития была обнаружена ещё во время русских революций 1905 и 1917 го

дов. Не случайно большевики и народники, два течения, отказавшиеся от

следования западным рецептам оказались наиболее эффективными полити

ческими проектами того времени. Современная ситуация также требует вы

работки новых стратегий, адекватных российской реальности. Однако эти

стратегии не могут строиться на основе «почвеннических» утопий и идеоло

гий «национальной избранности» просто потому, что все эти идеи не дают

нам ровно никакого знания ни о современном мире, ни о проблемах, кото

рые надлежит решать в экономической или социальной сферах. Почвенни

ческие утопии являются не более чем реакцией бессилия в условиях пери

ферийного развития.

Выход из тупика может быть найден лишь в таком самостоятельном раз

витии, которое одновременно способствовало бы изменению миросистемы

в целом. Россия не может измениться, не изменив мир (что, впрочем, точно

так же относится к любому из действующих и потенциальных лидеров пери

ферии - Китаю, Бразилии, Индии, Мексике или Южной Африке).

Выдающийся арабский экономист Самир Амин говорил о выходе из пери

ферийного развития на основе «отключения» своей экономики от миросисте

мы. Он назвал это «de-linking». Проблематичность подхода Амина состоит в

том, что он вызывает ассоциации со сталинской стратегией экономической

автаркии и «Холодной войны». Разумеется, Амин постоянно подчеркивал,

что под de-linking он понимает не самоизоляцию и войну с внешним миром.

Однако эта концепция явно нуждается в уточнении, прежде чем мы пойдем

дальше.

Механический разрыв с мировой системой на уровне хозяйственных свя

зей, а тем более - на уровне технологического и информационного обмена

был бы катастрофой. Но сохранение нынешней системы связей также ведет

к катастрофе. Выход состоит в том, чтобы осуществить постепенную пере

ориентацию хозяйственных связей за счет усиления кооперации со страна

ми «Третьего мира», таким образом увеличивая их коллективную автономию

по отношению к Западу. Главное, однако, не разрыв с мировой экономикой,

а прекращение обслуживания глобального процесса накопления капитала.

Именно отключение от этого процесса (при сохранении товарного, инфор

мационного и технологического обмена) означало бы эффективное исполь

зование стратегии de-linking.

Современная Россия страдает от массового износа оборудования и дефи

цита инвестиций. Однако, как и Германия после Второй мировой войны,

она сохраняет человеческий потенциал, который позволил бы стране сде

лать резкий рывок вперед, если будет преодолен инвестиционный голод. В

этом смысле главной проблемой является даже не ориентация на экспорт

энергоносителей сама по себе, а то, что при сложившейся модели доходы от

этого экспорта не могут успешно использоваться для модернизации страны.

Наша страна могла бы изменить свое положение, если бы реализовалась

своего рода стратегия русского New Deal, предполагающая массовое и ком

плексное инвестирование в программы модернизации через общественный

сектор.

Беда лишь в том, что в российской политической системе нет ни одной

силы, которая серьезно была бы готова не то, чтобы осуществить подобный

сценарий, но даже сделать какие-либо шаги в этом направлении.