Колонна, стуча коваными сапогами, заполнила улицу. Синие рубашки строевиков наглой самодовольной рекой проплывали мимо прижимающихся к стенам прохожих. На темном фоне резко выделялся четкий стандартный оттиск: рыжая голова, перечеркнутая красными пунктирными линиями. Над картинкой ярко белели броские квадратные буквы — «Смерть рыжим!». Строевики демонстрировали свою новую форму.
Ан-Мари, дождавшись конца колонны, перешла на противоположную сторону улицы. Угрюмый козырек подъезда прятал широкую массивную дверь. Знакомый привратник благосклонно кивнул в ответ на вынутый из сумочки пропуск.
— Проходите, младший статистик.
Ан-Мари поднялась по узким ступенькам и оказалась в длинном коридоре с тусклыми прямоугольниками окон. В ее отделе еще никого не было. Три стола, матовое табло пульта передачи данных и выпирающий остов архивного отделения непритязательно украшали пустоту комнаты. Квадратное окно открывало вид на маленькую пустынную площадь.
Сзади послышалось глухое ворчание, хрипы, надрывный кашель. Старший статистик Краузе пунктуально являлся к началу службы. Круглые глаза беспокойно поглядывали сквозь толстые линзы очков.
— Вы уже здесь, — констатировал он, усаживаясь за свой стол и вытягивая из чрева пульта ленту с ночными показателями. — Что же у нас случилось?
Цифровые столбики то и дело приближались к краям бумажной полоски, и Краузе недовольно поморщился. Поступающую информацию запрещалось разглашать и комментировать. Левая рука Краузе легко побежала по клавиатуре, отстукивая необходимый текст, а правая продолжала тянуть никак не кончающуюся ленту. Ан-Мари принялась за собственные вычисления, но тут деловую атмосферу отдела нарушило вторжение Карины.
— Сегодня я вовремя! — загремел ее звонкий голос. — Как дела, крошка Мари? Что нового, коллега Краузе?
— Ничего особенного, — проворчал старший статистик. — Все хорошо.
— У вас всегда все хорошо, — Карина бросила мохнатую сумочку на стол и пригладила ладонью прозрачную розовую блузку. — Ну как?
— Красиво, — вздохнула Ан-Мари. — Тебе идет.
— Мне все идет, — улыбнулась Карина. — Когда муж по-настоящему думает о своей жене, он не позволит ей дважды выходить из дома в одном наряде.
— Все знают сколь крепка любовь вашего уважаемого супруга, — заметил Краузе, продолжая стучать по клавишам.
Карина удовлетворенно прошлась по комнате, наклонилась к пульту и включила блок поступления. На табло замелькали цифры.
— Смотрите! — удивленно воскликнула она. — За прошедшие сутки Службой Спокойствия выявлено трое активных рыжих и пять их тайных пособников. Это никуда не годится!
Краузе скривился как от внезапного приступа зубной боли.
— Коллега Карина, — предупредил он, — согласно инструктивному письму за № 693 нам не рекомендуется…
— Да будет вам, — не унималась Карина. — Все свои. И в конце концов, могут же патриоты выразить свое мнение вслух?
— Могут, — согласился Краузе. — Но не приводя данных, находящихся в компетенции…
— Фу! — отмахнулась Карина. — Вы скучный и нудный старик. Мой муж, а вы знаете какую должность он занимает, до сих пор не может понять беспечность правительства к этим рыжим. Он, а следовательно и я, считаем, что всякий рыжий, пусть он и по десять раз в день произносит заверения в своей лояльности, остается рыжим и должен быть изолирован. Мы не имеем права поступиться теорией цветовой структуры и кодексом положительных действий. И если в теории еще можно найти какое-то побочное толкование, то кодекс прямо гласит: рыжие представляют самую большую опасность для общества.
— Я полностью разделяю ваши взгляды, — поспешно подтвердил Краузе. — Можете передать это вашему уважаемому супругу.
— Зачем? — спросила Карина. — Разве человек с нормальным цветовым индексом способен мыслить иначе? Да если я просто оказываюсь в одном пневмовагоне с рыжим, меня так и подмывает сойти на первой же стоянке.
Она возмущенно ткнула кулачком по стопке бумаг на столе.
— Попомните: политика всеобщего гуманизма ни к чему хорошему не приведет. У рыжих почти такие же привилегии, как и у нас, и они этим пользуются.
— Но позвольте, — возразил Краузе, — уже несколько десятилетий указом за № 44 гражданам с аномальной цветовой структурой и соответствующим индексом запрещено работать в государственных и общественных учреждениях, а также участвовать в альтернативных формах деятельности.
— Знаю! — скорчила гримасу Карина. — Только скажите мне: разве после этого нам стало легче? Нет! Жить стало гораздо труднее. Рыжие вредят нам с еще большим усердием. И я понимаю строевиков, выступающих за полное искоренение рыжих. Чистота — основа благополучия. Дышать надо чистым воздухом!
— Давайте лучше работать, — предложила Ан-Мари.
— Девочка, — объяснила Карина. — Я понимаю — ты молода, и все, связанное с политикой, кажется тебе скучным. Но это вопросы первостепенной важности, и нам надо отбросить пассивность и безразличие. Ты знаешь, что произошло с тетушкой Кюнце?
Последнюю фразу она произнесла со столь зловещим выражением, что даже Краузе оторвался от ленты и, подперев дряблый подбородок ладонями, приготовился слушать.
— Тетушка Кюнце жила на самой окраине Синебашья, у нее был свой двухкомнатный домик и небольшой садик. Мирная добрая старушка, она никому не мешала и соседи ласково кивали ей, завидев на дорожке худощавую сгорбленную фигуру. Так продолжалось до вчерашнего вечера. Поздно ночью ближайший сосед тетушки Кюнце услышал странный шум и страшные, раздирающие душу крики. Конечно, как всякий благоразумный человек, он не посмел выглянуть из дома, но утром поспешил уведомить о происшедшем криминальную службу. Прибывшие к дому тетушки Кюнце сыщики застали страшную картину. Тетушка Кюнце лежала на полу, ее лицо было искажено предсмертными судорогами. Волосы выдраны, платье изорвано, пальцы рук и ног изрезаны и исколоты какими-то острыми предметами. На предплечье правой руки багровели следы свежих ожогов. По-видимому, несчастную пытали, стремясь найти у нее драгоценности, а всем известно, насколько бедна и добродетельна была старушка. Но самое ужасное: в зажатом кулаке жертвы был обнаружен клок рыжих волос…
— Да… — тяжело вздохнул Краузе.
— Откуда ты это узнала? — прошептала Ан-Мари.
— Передавали по видеосфере, — гордо сообщила Карина. — Я всегда стараюсь включиться в утреннюю программу. Потому иногда и опаздываю на работу.
Она улыбнулась, довольная произведенным впечатлением, и провела по жгуче-черным, спадающим на плечи волосам Ан-Мари.
— А ты еще не собираешься думать о рыжих, крошка.
— Я думаю, — заверила Ан-Мари. — Я все время о них думаю.
Краузе громко и осуждающе хмыкнул, и вскоре все статистики отдела трудолюбиво погрузились в безбрежный океан цифр.
Обедать приходилось в столовой напротив. Толстые сонные официантки, упираясь животами в громоздкие многоярусные тележки, лениво развозили между столиками комплекты дневного питания. Как и требовали правила государственного учреждения, Краузе, Карина и Ан-Мари садились за отведенный отделу столик и терпеливо ожидали своей очереди.
— Предпочитаю кабаки, — откровенно делилась своим мнением Карина. — На прошлой неделе мы с мужем поехали в Северное предместье…
Ан-Мари не слушала ее. Она заметила, как за крайний столик у окна присела Барбара и, вынув носовой платок, протерла им лицо. Затем два раза качнула раскрытой ладонью в воздухе. Это означало, что к ней надо прийти сегодня, в 10 часов вечера.
Карина продолжала увлеченно описывать свои похождения, Краузе раздраженно морщился, но Ан-Мари улыбалась, и порядком надоевшие коллеги сейчас, как никогда ранее, казались ей милыми и симпатичными.
После работы, добравшись на пневмовагоне до дома, Ан-Мари зашла в лифт и поднялась к себе, на двенадцатый этаж. Ее однокомнатная обитель терпеливо ждала свою хозяйку. Ан-Мари приложила пальцы к контрольной пластинке, и дверь отворилась. Дома было тихо и пусто. Лучи заходящего солнца, просачиваясь сквозь гардины, освещали аккуратно застеленную кровать, шкаф с одеждой и дежурный выход видеосферы, коричневым кубиком выглядывающий из стены.
Ан-Мари прошла в ванную, открыла кран и осторожно смочила виски водой, потом провела указательным пальцем у самой кромки надлобья, и парик легко отошел. Коротко подстриженные золотистые волоски упрямо топорщились на нежной коже. Ан-Мари сняла густые черные волосы и торжественно опустила их на полку.
— Ну вот, — шепнула она, — отдыхайте. Вам еще предстоит сегодня работа.
Забравшись на кровать, она плотно прижалась лицом к подушке и беспомощно, по-детски задремала.
В десять часов вечера Ан-Мари стояла перед входом в ночной клуб «Ганвей». Следовало переждать 7-8 минут. Так требовали правила конспирации. Наконец, она уверенно проскользнула мимо двух суровых вышибал и вступила в залитый неоновыми всполохами вестибюль. На ее появление отреагировали три входных канала.
— Ты к нам, милашка? — высунулся из одного строевик, причмокивая губами.
Ан-Мари отрицательно качнула головой и вошла в средний канал. В небольшой кабинке, за низким, автоматически переползающим от стены к стене столиком ее ждала Барбара.
— Здравствуй! — она дружески встряхнула холодные пальчики Ан-Мари в своей ладони. — Что будешь?
— Сок, — пожала плечами Ан-Мари.
— А я перехожу на более крепкие напитки, — улыбнулась Барбара и грустно призналась: — Устала.
Она отворила створку выдвижного шкафчика и достала запотевшую от холода бутылку.
— Тяжело. Особенно в последнее время. Все кажется, что за тобой постоянно следят. Куда ни взглянешь: глаза, глаза, глаза.
— Нервы, — предположила Ан-Мари.
— Не исключено, — усмехнулась Барбара. — Но все равно — надо быть настороже. В Службе Спокойствия работают хваткие и цепкие парни.
Черты ее лица в наступающем искусственном полумраке становились жестче и острее.
— Тяжело. Тошнит по ночам. Может быть, от самодельного красителя. Напрасно стала красить, надо было, как ты, — париком. Назло всем! Как вызов!
— Это не вызов, — сказала Ан-Мари. — Это совсем иное.
— Ладно. Встретились две активные ведьмы-вампирки, агентки-вредительницы и несут какую-то романтическую белиберду. К делу!
— Здесь, — Ан-Мари протянула сложенную вчетверо ленту, — информация за три последние недели.
— Молодец! — Барбара нагнулась и вытащила из сумочки маленький лиловый шарик. — Еда для твоих питомцев. Сколько осталось видеожучков?
Ан-Мари попыталась точно вспомнить, но ей это не удалось, и пришлось дать приблизительный ответ: — Около тридцати штук.
— На первое время хватит, — улыбнулась Барбара. — Ты уж поосторожнее с ними. Не спеши расставлять.
— Постараюсь, — Ан-Мари, немного помедлив, встала.
— Ты хочешь что-то спросить? — догадалась Барбара.
— Ты слышала о тетушке Кюнце?
— Конечно, — кивнула Барбара. — Я не знаю, что там произошло на самом деле, и ничего не могу сказать. Полагаю, разработкой этого случая уже занимается кто-то из наших. Если даже и…
Она обняла Ан-Мари за плечи и усадила рядом с собой.
— Понимаешь, девочка, мы ввязались в смертельную драку, и у нас не должно быть никаких сомнений. Мы сделали выбор смело идем по неизвестной доселе дороге. Не дойдут тысячи — дойдут сотни, не дойдут сотни — дойдут десятки, не дойдут десятки — дойдет один. И когда покажется, что победа близка, что ты ощущаешь ее своим духом и плотью, что вот она: пик, вершина, триумф, только тогда перед тобой и откроется настоящая дорога, и по ней пойдешь ты, и пойдут пришедшие после тебя, ибо эта дорога — дорога без конца.
Она поцеловала Ан-Мари в лоб и с улыбкой поправила черную кудрявую прядь на ее виске.
— А теперь иди. Иди. Тебе пора.
Дома Ан-Мари достала их шкафа котомку с тремя блестящими змейками. Расстегнув последнюю, самую неприметную из них, она опустила на дно ячейки лиловый шарик. В ячейке мирно спали узкие коричневые цилиндрики.
— Впитывайте, — приказала Ан-Мари. — Заряжайтесь. Скоро начну выпускать вас на волю.