На следующее утро Стэш первым делом вызвал для дачи свидетельских показаний местного адвоката Тони Меррита.

— Мистер Меррит, — сказал он, покончив с обычными предварительными вопросами, — вам приходилось когда-либо выполнять работу для Дианы Дэйн?

— Да, я подготовил ее завещание.

Стэш взял со стола небольшую стопку документов, только что размеченных секретарем суда, и протянул их Мерриту.

— Я передаю вам вещественное доказательство обвинения за номером тридцать восемь. Вы можете сказать нам, что оно собой представляет?

— Это завещание, которое я составил по просьбе миссис Дэйн.

— Не могли бы вы зачитать строку, помеченную маркером?

— Она гласит: «Настоящим завещаю все мое состояние моему мужу Майлзу Дэйну».

— «Все мое состояние». Входят ли в него и суммы, из которых состоит трастовый фонд?

— Трастовым фондом я не занимался и потому ничего о нем сказать не могу, за исключением того, что слышал от миссис Дэйн, а она рассказала мне лишь о существовании этого фонда, о том, что после ее смерти он будет ликвидирован, и о том, что, если она скончается раньше мужа, суммы, образующие фонд, должны будут перейти мистеру Дэйну.

— Она назвала вам размер фонда?

— Нет, не назвала.

— Однако в случае, если она умрет раньше мужа…

— Да, правильно. Он получит все.

Затем обвинитель вызвал свидетельницу, высокую красивую женщину лет сорока, одетую неброско и слегка небрежно, но в то же время вызывающе дорого.

— Будьте добры, назовите ваше имя и род деятельности, чтобы их могли занести в протокол, — сказал Стэш Олески, после того как ее привели к присяге.

— Шэрон Молина, сотрудница юридической фирмы «Ширман и Паунд», Нью-Йорк.

— Какова ваша юридическая специальность?

— Я работаю в трастовом отделе фирмы.

— Не могли бы вы, мисс Молина, объяснить нам, что такое трастовый фонд?

— Если обойтись без технической тарабарщины, — она улыбнулась присяжным, показав ослепительно белые ровные зубы, — трастовый фонд — это результат правового соглашения, по преимуществу договора, на основании которого капитал одного человека управляется другим на предмет достижения определенной цели, установленной учредителем фонда.

— Понятно. И Диана Дэйн была вашей клиенткой?

— Строго говоря, нет. Компания «Ширман и Паунд» является доверительным собственником, это означает, что мы реально владеем капиталом, размещенным в фонде. Во главе фонда стоит наш босс. Естественно, в наших действиях мы подотчетны бенефициариям, тем, кто получает доход с фонда.

Стэш вручил ей документ:

— Не могли бы вы сказать нам, что это такое?

— Это договор о создании завещательного трастового фонда Альберта Гудвина ван Бларикума. Договор датирован 1961 годом и подписан Альбертом ван Бларикумом, дедом Дианы, а также моим предшественником в фирме.

— Какова была цель создания фонда?

— Обеспечение миссис Дэйн пожизненным доходом.

— Насколько велик был доход, приносимый ей этим фондом?

— Ну, тут ситуация довольно необычная. Как правило, в такие фонды вкладываются очень большие деньги, их можно назвать основным капиталом. Доверительный собственник инвестирует этот капитал. Определенная часть получаемого дохода передается бенефициарию фонда, остальное добавляется к основному капиталу. Таким образом, основной капитал возрастает, приносимый им доход тоже, и со временем бенефициарий начинает получать доход, который держится вровень с инфляцией, а то и обгоняет ее.

— Понятно.

— Однако, как я уже сказала, фонд Дианы Дэйн был необычным. Он давал лишь фиксированный доход. Каждый год мы выписывали чек на тридцать тысяч долларов, безотносительно к размеру основного капитала. Каждые десять лет эта сумма увеличивалась на три тысячи долларов.

— По какой причине фонд был организован именно так?

— Не следует забывать, что в начале шестидесятых, когда был создан этот трастовый фонд, тридцать тысяч долларов представляли собой сумму весьма значительную. Ну, а кроме того, деду Дианы не хотелось, насколько я понимаю, чтобы его внучка вела праздную жизнь. Он считал, что избыток денег портит человека.

— Итак, какой же доход получала бы миссис Дэйн от этого фонда сейчас?

— Тридцать девять тысяч долларов.

— А что должно было произойти с основным капиталом в случае ее смерти?

— Согласно уставу фонда, основной капитал должен был поступить в распоряжение прямых потомков миссис Дэйн.

— Прямых потомков. То есть детей, которых она выносила в собственном чреве.

— Совершенно верно.

— Стало быть, если она умирает, не оставив детей…

— Фонд ликвидируется, образующие его суммы присоединяются к прочей ее собственности. По сути дела, она могла оставить их по завещанию кому пожелает.

— Известны ли вам, мисс Молина, какие-либо дети миссис Дэйн, родные или приемные?

— Я ни об одном не слышала.

— Хорошо. Позвольте мне вручить вам документ, помеченный секретарем суда как вещественное доказательство обвинения за номером шестьдесят семь, — и Стэш передал мисс Молина две фотокопии. — Вам знаком этот документ?

Шэрон Молина одарила его широкой улыбкой:

— Да, знаком. Это отчет о финансовом положении трастового фонда Альберта Гудвина ван Бларикума на двадцать девятое сентября прошлого года.

— И, взглянув на вторую страницу этого документа, вы можете назвать нам размер основного капитала фонда?

— На двадцать девятое сентября прошлого года фонд содержал активы общей стоимостью в двадцать восемь миллионов четыреста тысяч двести одиннадцать долларов и девяносто один цент.

По залу прокатился взволнованный шум.

Стэш стоял с таким видом, точно в него ударила молния.

— Ух ты! И все, что нужно было сделать мистеру Дэйну, — это убить жену и получить двадцать восемь миллионов баксов?

Я встал:

— Протестую, ваша честь!

— Я с удовольствием отвечу, судья, — сказала Шэрон Молина. — По-моему, это имеет прямое отношение к делу.

— Я хотел бы услышать ваш ответ, — сказал Ивола.

— Для того, чтобы получить эти деньги, просто убить жену мало. — Она снова показала в улыбке красивые зубы. — Нужно еще и выйти сухим из воды.

Обвинители традиционно заканчивают представление доказательств, вызывая в качестве свидетеля кого-либо из родных жертвы, человека, который предсказуемым образом должен вызвать чувство жалости у присяжных. Под конец дня в списке свидетелей обвинения остался только брат Дианы, Роджер ван Бларикум, и я ожидал, что Олески вызовет его, дабы внушить присяжным необходимые чувства. Меня это устраивало. Я знал, что защите Роджер принесет столько же пользы, сколько и обвинению.

Но, по-видимому, Стэш, познакомившись с ним, пришел к такому же заключению. После короткого совещания со своим помощником он встал и сказал:

— Ваша честь, обвинение штата Мичиган представление свидетелей закончило.

Время было довольно позднее, поэтому судья Ивола объявил перерыв до завтра. Я пересек улицу, купил в магазине «Крамерс Дели» сэндвич и поехал в офис. Миссис Фентон, как обычно, ушла домой ровно в пять, так что в офисе было темно.

Я уже нащупывал выключатель, когда негромкий голос произнес:

— Не надо.

И тогда я увидел его. Рядом с моим письменным столом сидел в кресле мужчина — спина повернута к реке, лицо окутано мраком.

Сердце у меня запрыгало, как призовая лошадь.

— Кто вы, черт побери, такой? — спросил я.

— Вы знаете, кто я такой.

Чтобы понять это, мне понадобился лишь миг.

— Блэр Дэйн, — негромко сказал я. — А что, вам действительно так уж нужна темнота?

— Не вижу никакой необходимости в том, чтобы вы знали меня в лицо. — Голос был высокий и чистый, но в нем ощущалось странное отсутствие эмоций, как будто его обладатель накачался наркотиками.

Я пожал плечами, подошел к письменному столу.

— Мне нужна сигарета, — сказал я, вытягивая ящик, в котором держал пистолет 32-го калибра. Я ощупал внутренность ящика, и сердце мое снова скакнуло. Множество круглых резинок и огрызков карандашей. Но никакого пистолета.

— Лишние хлопоты, мистер Слоун. — Я увидел, как в руке Блэра Дэйна что-то блеснуло. — «Смит-вессон» — это и мой любимый сорт сигарет.

— Послушайте… — произнес я.

— Нет, это вы послушайте, — ответил он тем же сонным, наркотическим голосом. — Вы собираетесь обвинить меня в убийстве и отправить назад в Джексон. Поэтому позвольте сказать раз и навсегда. Я не убивал свою мать и ни при каких обстоятельствах в тюрьму не вернусь.

— Я не собираюсь подставлять или обвинять вас. Я хочу только одного — понять, что произошло той ночью. Даю вам слово.

Сказанное мной Блэра Дэйна явно позабавило:

— А вы на моем месте поверили бы слову Чарли Слоуна, эсквайра?

Я начинал злиться.

— Ладно, — сказал я. — Зачем вы сюда явились?

Он, казалось, задумался.

— Наступает время, когда человеку вроде меня приходится взглянуть правде в лицо, сказать себе, кто он. Я впервые понял это при последней отсидке. Я собираюсь создать с помощью Иисуса Христа нового Блэра Дэйна. Но если я вернусь в Джексон, от нового Блэра Дэйна останутся рожки да ножки. А вам я вот что хочу сказать: у вас милая дочь. Очень симпатичная девушка. Если вы и дальше будете пытаться затащить меня в зал суда и обратить в жертвенного агнца, это может обернуться трагедией для нее, для вас и для меня. Вы понимаете, о чем я?

— Да, вы угрожаете моей дочери.

— Хорошо. Значит, мы друг друга поняли.

— Если вы действительно хотите создать нового Блэра Дэйна, — сказал я, — то в правильном ли направлении двигаетесь?

— Я молился, надеясь понять это. Мой Спаситель, если честно, никаких ясных указаний мне не дал. И мы с вами заключаем сделку из тех, о которых говорят: отчаянные времена требуют отчаянных средств.

— Может быть, вам стоит помолиться еще немного?

Произнеся это, я щелкнул выключателем настольной лампы.

И тут же пожалел об этом. Выглядел Блэр устрашающе. Даже притом, что он сидел, видно было, что росту в нем за метр девяносто, — широкие плечи, мощные мускулы. Лет ему было чуть больше тридцати, однако в длинных волосах его уже проступила седина. По одной руке тянулась грязновато-зеленая тюремная татуировка: «УМРИ В ПЕРЕСТРЕЛКЕ». Но самым страшным было мертвенное выражение в светло-голубых глазах Блэра.

— Я заслуживаю шанса, — сказал он. — Вот и дайте мне его.

— Все, что от вас требуется, — это посидеть немного в зале суда и ответить на несколько вопросов, — сказал я.

— Если вы по-прежнему держитесь за этот план, присматривайте за вашей дочерью получше. Вокруг столько безжалостных сумасшедших.

С мгновение он вглядывался в меня своими пустыми глазами, а после выскользнул через дверь в темноту.

— У вас еще есть время сделать правильный выбор! — крикнул я.

Но снаружи был уже только мрак и пронизывающий до костей холод.

В яркий ранний утренний час понедельника я вызвал своего первого свидетеля — Даниэля Рурка, редактора Майлза из издательства «Паджетт-букс».

К свидетельскому месту он подошел, болезненно прихрамывая. Видимо, когда-то Дан Рурк был крупным, крепким мужчиной, но теперь тело его обмякло, расплылось, а движения стали медленными и неуверенными.

— В чем состоит ваша работа, мистер Рурк? — спросил я.

— Я редактор. — Меня порадовало, что голос его тверд, а взгляд кажется сосредоточенным и прямым. — Моя должность в нью-йоркском издательстве «Паджетт-букс» именуется так: заслуженный исполнительный редактор в отставке.

— Расскажите нам о вашем издательстве.

— Мы — крупнейшее издательство Америки. Издаем все, от «как-что-произносится» и якобы исторических приключенческих романов до нобелевских лауреатов.

— Вы знакомы с Майлзом Дэйном?

— Знаком. Я был его редактором с 1969 года. Я знал и его, и его жену Диану и с той поры — вот уже тридцать лет — считаю их своими друзьями.

— Вы имели возможность наблюдать за отношениями Майлза и Дианы?

Даниэль Рурк улыбнулся, мягко и грустно, а затем с пылом произнес:

— Они были замечательной супружеской парой. Я ни разу не слышал, чтобы один из них повышал голос на другого. Никогда не видел, чтобы они придирались друг к другу или ссорились по пустякам. Видел только нежность и взаимное уважение.

Я взял со стола вещественных доказательств книгу «Как я убил жену и вышел сухим из воды», раскрыл ее.

— Я прочитаю вам одно место с сорок девятой страницы романа «Как я убил жену и вышел сухим из воды», написанного мистером Дэйном в 1970 году. «На людях мы с женой изображаем супружеское блаженство. Держим друг друга за руки, ласкаемся, обмениваемся влюбленными взглядами. Но все это ложь». — Я закрыл книгу. — Следует ли отсюда, что такими же были и отношения Майлза с Дианой?

Рурк рассмеялся:

— Послушайте, это же художественный вымысел. А вымысел всегда тем или иным образом искажает реальность. Каждый, у кого имеется хотя бы пятнадцатиминутный опыт реальной жизни, знает, что от людей, которые ни во что друг друга не ставят, буквально смердит ненавистью. С Майлзом и Дианой такого не было никогда.

— Ну хорошо, предположим, Майлз и Диана ненависти друг к другу не испытывали. Но, может быть, он просто обладал властью над ней. Может быть, она была забита до того, что неохотно, но молча соглашалась с любым его словом и желанием. Это не представляется вам вероятным?

— Ха! — Рурк поднял кустистые брови. — Майлз всегда подчеркнуто изображал крутого парня. Но если хотите знать правду, он очень милый и тихий человек. Этот бедолага и муху обидеть не способен. Да, в его книгах полным-полно лгунов, мошенников и убийц. Однако у Майлза они всегда получали по заслугам.

— Но не в романе «Как я убил жену и вышел сухим из воды».

— В первом варианте рассказчик вел повествование, ожидая в тюрьме свидания с электрическим стулом. А сам роман назывался «По заслугам». Это я сказал Майлзу, что книга получится более интересной, если ее герой останется безнаказанным. Он противился моему предложению. И я заявил, что, если он не перепишет роман, мы его не купим. — Рурк не без озорства улыбнулся. — Кстати, и новое название придумал тоже я.

Сидящие в зале зашептались, закашляли.

— Что вы подумали, услышав об обвинении Майлза в убийстве Дианы?

Рурк печально покачал головой:

— Хотите знать правду? Я не мог в это поверить. Любовь к Диане была частью его существа. Чтобы Майлз Дэйн убил Диану? Невозможно.

— Благодарю вас, мистер Рурк, — сказал я.

Стэш Олески стремительно встал:

— Вы утверждаете, что мистер Дэйн не способен к насилию?

— К серьезному? Да.

— А разве не верно, что девятого декабря 1991 года газета «Нью-Йорк таймс» сообщила о том, что мистер Дэйн выстрелил в вас из пистолета?

— Верно.

— Разве не правда то, что первого января 1979 года газета «Лос-Анджелес таймс» сообщила о совершенном мистером Дэйном физическом нападении на Чарльза Бронсона — в зарослях близ особняка Хью Хефнера, главного редактора «Плейбоя»?

— Правда.

— В таком случае как вы, мистер Рурк, определяете «не серьезное» насилие? — И Стэш Олески, резко повернувшись, направился к своему креслу. — Довольно. У меня нет больше вопросов.

Я встал, улыбаясь. Стэш превосходнейшим образом попался в расставленную мной ловушку.

— Повторный опрос свидетеля, ваша честь. Мистер Рурк, я хотел бы, чтобы вы просто ответили на последний вопрос обвинителя.

— С удовольствием. Дело в том, мистер Олески, что я определил бы именно эти инциденты как несерьезное насилие, поскольку все они были целиком и полностью инсценированы в рекламных целях. Чарльз Бронсон является, вернее, являлся другом Майлза. Их «драка» была рекламным трюком, направленным на то, чтобы привлечь внимание публики к последнему на то время фильму мистера Бронсона «Удар кулаком».

— Фиктивная драка?

— Фиктивная на сто процентов.

В идеале вы начинаете с сильного свидетеля, затем опрашиваете средненьких, а заканчиваете самым сильным. К сожалению, по-настоящему сильных-то у меня и не было, поэтому пора было представить суду среднего, Леона Праути. Я решил, что мы вполне можем позволить себе вызвать его на свидетельское место, а затем, как можно быстрее, согнать его оттуда.

Леон важно прошествовал к своему месту. После того как его привели к присяге, я сказал:

— Леон, давайте смотреть на вещи трезво. Вы не мальчик из церковного хора. Вам уже приходилось отбывать наказания за самые разные правонарушения.

— Ну да, — ухмыльнулся он, показав гнилые зубы.

— Некоторое время назад вас арестовали за кражу дерна и кустов из недавно разбитого парка, так?

Еще одна глуповатая ухмылка:

— У них это называется ландшафтным дизайном.

— Леон, где вы были ночью двадцатого октября и в первые ночные часы двадцать первого октября прошлого года?

— Э-э, ну, скажем так, неподалеку от дома Майлза.

— И чем вы занимались?

Леон откашлялся, на лице его появилось до смешного расчетливое выражение:

— Знаете, по-моему, тут я могу воспользоваться Пятой поправкой, вроде как конституция дает мне такое право.

Я поморщился:

— Не валяйте дурака, Леон.

— Ну, в общем, так. Через улицу от дома Майлза как раз вот этим самым дизайном я и занимался.

— Видели вы что-либо интересное, происходившее в доме мистера Дэйна?

— Интересное? Нет. Но я видел, как к дому кто-то подъехал. В старом «линкольне» середины шестидесятых, настоящая классика. Черный. С «белобокими» покрышками.

— А как выглядел человек, которого вы видели?

Леон пожал плечами, покряхтел:

— Так темно же было. И видел я его только со спины. На нем черная кожаная куртка была.

— В какое время он появился?

— Не знаю. Часов в десять, может, в одиннадцать.

— А когда уехал?

Он снова пожал плечами:

— Перед полуночью.

— Почему вы запомнили время?

— Да потому что тут как раз тот старикан появился.

Мне стало не по себе — о втором человеке до сих пор и слова сказано не было. Однако игнорировать слова Леона я не мог.

— Старикан? — переспросил я.

— Ну да, старый пижон. Понимаете, я и мексикашки, которые со мной работали, мы должны были смыться где-то в двенадцать тридцать. Ну, значит, он около полуночи и появился. А парень с «линкольном» к тому времени уже отвалил.

— А почему вы решили, что этот второй человек был старым?

— Не знаю. Наверное, потому, что у него волосы были седые.

— Итак, в ночь смерти Дианы в доме побывали двое мужчин, и оба около полуночи.

— Ага.

— Благодарю вас, Леон. Больше у меня нет к вам вопросов.

Стэш ретиво вскочил на ноги:

— Ну-с, мистер Праути, очень рад снова вас видеть. Это которая по счету наша встреча — десятая?

Леон пробормотал что-то нечленораздельное.

— Позвольте вам кое-что показать, мистер Праути. — Стэш бросил на стол перед ним тощую стопку листов. — Узнаете?

Леон пожал плечами:

— Это мои показания.

— Ваши показания. Вы разговаривали с детективом Денкерберг, она отпечатала этот протокол, вы его подписали. Здесь сказано: «Я подтверждаю и присягаю, что все сказанное мной правдиво и точно», а дальше стоит ваша подпись. Так?

— Да вроде того.

— Вроде того. А теперь покажите мне ту часть ваших показаний, в которых упоминается второй мужчина — старик с седыми волосами, о котором вы только что рассказали.

Леон, поеживаясь, заозирался вокруг:

— Я, э-э, забыл сказать про него.

— Забыли! Вы что, шутите, мистер Праути? Вы же не видели в ту ночь никакого старика, так?

— Я видел, что видел, — пробормотал Леон.

— И человека в черном «линкольне» тоже не видели, верно?

— Нет, видел.

Голос государственного обвинителя рассек воздух, точно меч:

— Все, что вы тут наговорили, — это куча вранья, не так ли?

Леон снова пожал плечами и отвел взгляд от холодных синих глаз Стэша.

— Больше у меня к этому проходимцу вопросов не имеется. — И Стэш направился к своему креслу.

Я решил оспорить показания судебного медика с помощью своего эксперта Хелен Рейнс. Она была доктором философии, состояла в международном обществе интеллектуалов «Столовая гора» и набрала в средней школе самые высокие очки при отборочном — для получения высшего образования — тестировании, а во время учебы в университете была принята в братство «Фи-бета-каппа». Все это я знал потому, что она сама мне об этом доложила. И не один раз. Ее рот не закрывался ни на минуту — если она не рассказывала мне о том, какая она умная, то описывала многочисленных мужчин, пристававших к ней по дороге в суд.

Длинные ногти Хелен Рейнс были ярко-алого цвета, волосы отливали рыжиной явно неестественного происхождения. Однако она была закаленной свидетельницей и имела в адвокатском сообществе репутацию женщины, способной дать какие угодно показания — был бы чек. По нашему делу у нее образовалась теория довольно диковинная, однако и такие теории, случается, внушают присяжным обоснованные сомнения.

Я начал так:

— Доктор Рейнс, не могли бы вы рассказать нам, что представляет собой наука, занимающаяся следами орудий?

— Конечно.

На Рейнс был красный костюм и блузка из шелка, открывавшая ложбинку между грудями.

— Идентификация следов орудий, мистер Слоун, — это отрасль судебно-медицинской экспертизы, которая позволяет определить какое-либо орудие по оставленным им следам. Например, когда боек пистолета ударяет по капсюлю патрона, он оставляет небольшую вмятину. Для хорошо подготовленного специалиста по следам орудий эта вмятина выглядит такой же уникальной особенностью конкретного пистолета, какой являются для человека отпечатки пальцев. Любое металлическое орудие оставляет неповторимый отпечаток на всем, по чему оно ударяет или чего касается.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь я хотел бы продемонстрировать вам то, что обвинение именует вещественным доказательством номер пятьдесят пять. Вы сможете сказать мне, что это такое?

Она приняла из моих рук полиэтиленовый пакетик, бросила на него взгляд.

— Это щепочка, извлеченная из головы Дианы Дэйн во время аутопсии.

— Вы проводили какое-либо исследование этой щепки?

— Проводила. Я исследовала ее под сканирующим электронным микроскопом.

У меня, естественно, имелось несколько зарегистрированных в качестве вещественных доказательств защиты снимков этой щепки, каковые я и вручил доктору Рейнс.

— Можете вы определить, что это такое, доктор?

— Да. Это изображения трех самых крупных деревянных фрагментов, полученные с помощью сканирующего электронного микроскопа. Особый интерес представляет вот это изображение, обозначенное как вещественное доказательство номер девять.

Лайза поместила на стоявший рядом со свидетельским местом пюпитр увеличенное до размеров метр на метр изображение. Оно походило на очень зернистую фотографию Везувия.

Я почесал в затылке.

— Ну ладно. Вы меня озадачили, доктор. Что это такое?

— На техническом языке это называется тупым концом щепы. Видите ли, мистер Слоун, когда от большого куска дерева отщепляется маленький, он обычно имеет зазубренные края.

— У этого края, похоже, ровные, — сказал я.

— То-то и оно. Проведенный мной анализ позволяет заключить, что эта щепа была просто отрезана чем-то острым, возможно, ножом.

— А вот это вы определить можете? — Я передал ей бокен.

— Это бокен, которым, по утверждению обвинения, была до смерти забита Диана Дэйн.

— Его вы тоже исследовали?

— Да. Под обычным оптическим микроскопом.

Я протянул ей несколько фотографий:

— Это снимки, сделанные вами с его помощью?

— Да. Они показывают, в каком именно месте бокена были отщеплены эти фрагменты.

Лайза поставила на пюпитр новую фотографию. Если предыдущая изображала подобие горы, то эта — лягушачью отмель на болоте в хмурое утро.

— А тут есть что-либо достойное внимания?

— Да. — Она взяла лазерную указку и очертила ею на деревянной поверхности линии. — Три небольших штриха. Это следы орудия.

— О чем они вам говорят?

— Под щепку был введен и затем повернут против часовой стрелки тонкий металлический инструмент. Создается впечатление, что кто-то выломал из бокена щепку, а затем срезал ее острым ножом. После этого щепка была помещена на череп миссис Дэйн, где ее и обнаружил доктор Рей.

Я нахмурился:

— Вот как? Но зачем это могло понадобиться?

— Очень просто, мистер Слоун. Майлза Дэйна подставили.

Публика негромко зароптала.

— Вы действительно так считаете? — спросил я.

— Все совершенно ясно, мистер Слоун. Внимательно рассмотрев это вещественное доказательство и обнаружив, что щепка была намеренно срезана с бокена, вы понимаете, что кто-то это доказательство попросту сфабриковал. Был ли этим человеком сотрудник правоохранительных органов? Сомневаюсь. Но в таком случае кто же у нас остается? Подлинный убийца. А зачем убийце подбрасывать на тело фальшивое вещественное доказательство? Причина может быть только одной: чтобы свалить вину на Майлза Дэйна.

— Спасибо, доктор, — сказал я. — Сказанное вами настолько серьезно, что мне остается лишь посидеть и послушать, как мистер Олески будет пытаться доказать, что вы не правы.

Стэш Олески встал, вид у него был рассерженный. Репутация Хелен Рейнс ему была известна не хуже, чем мне.

— Скажите, доктор, кость тверже дерева?

Хелен Рейнс этот вопрос определенно не понравился.

— Вообще говоря, да. Насколько мне известно.

— Далее, был ли у миссис Дэйн проломлен череп?

— Да.

— Итак, если считать кость более твердой, чем дерево, что может помешать осколку кости срезать с дерева щепу, такую же ровную, какая получается при использовании ножа?

Хелен Рейнс презрительно улыбнулась:

— Человек несведущий именно так и подумал бы. Однако если бы вы изучали подобные вещи так же долго, как я, то знали бы, что с костью все обстоит иначе. Видите три отметины, на которые я уже указывала? Направление бороздок показывает, что они образовались не вследствие скользящего удара, но под воздействием некоего совершавшего вращательное движение инструмента.

Стэш прищурился, вглядываясь в увеличенное изображение бокена.

— И для того, чтобы утвердительно заявить об этом, вам довольно столь расплывчатой полоски? — указал он на нечеткую бороздку в дереве.

— Да, достаточно.

Стэш приподнял брови, затем бросил на присяжных многозначительный взгляд.

— Насколько я помню, ранее вы говорили, что бороздки находятся здесь, здесь и здесь. Я же указал просто на, — он пожал плечами, — на случайную загогулину.

Я медленно выдохнул. Черт меня дернул выбрать эту напыщенную дуру в свидетели. Доктор Рейнс откашлялась и некоторое время вглядывалась в фотографию.

— Да, вы правы. Я ошиблась.

— Вы ошиблись. В чем еще вы ошиблись?

— Ни в чем, — твердо заявила она.

— Ага. Тогда вы, возможно, сделали это намеренно? Подтасовали факты?

— Я никогда не подделываю улики.

— И вы никогда в жизни не подтасовывали факты?

Доктор Рейнс заморгала. Пустяк, конечно, но меня он несколько напугал.

— Вы ведь занимали пожизненную должность профессора в Университете штата Монтана, не так ли?

— Так, — негромко ответила она.

Я понимал — назревает нечто дурное, но помешать этому не мог.

— Если ученый-исследователь фальсифицирует факты, чтобы получить заранее придуманные им выводы, это может стать основанием для лишения его пожизненной должности?

— Протестую, — сказал я. — Это не имеющий отношения к делу, чисто теоретический вопрос.

— Протест отклоняется, — сказал Ивола. — Готов поспорить на пятьдесят центов, что мистер Олески задал его не случайно.

— Это пари вы выиграете, ваша честь, — сказал государственный обвинитель. — Доктор, вас ведь уволили из Университета Монтаны за фальсификацию результатов исследований?

— Никто меня не увольнял. Завистливый коллега предъявил мне множество надуманных обвинений. Справедливость их доказана так и не была.

— А разве ученому совету не был представлен отчет, в котором вас рекомендовали уволить за бесчестность?

Хелен Рейнс начала бледнеть.

— Это был предварительный, ни к чему не обязывающий отчет. — В ее голосе слышались визгливые нотки. — Окончательное решение принято не было. Меня наверняка оправдали бы, если бы… если бы провели полную проверку фактов.

— Но вы, не дожидаясь ее, просто подали в отставку, так?

Сохранять самообладание Рейнс удавалось с явным трудом.

— В то время я начала собственный бизнес и потому решила, что мучиться еще целый год, борясь с этими обвинениями, просто не стоит. Мне казалось, что лучше уйти.

— Да уж я думаю. — Стэш с отвращением покачал головой и сел.

— Пустая, вульгарная баба! — сказала Лайза и хлопнула ладонью по столу. — Она же знала, что в ее прошлом скрыта бомба замедленного действия, и ни слова нам не сказала.

В заседании суда был объявлен перерыв, после которого предстояло дать показания моему последнему свидетелю.

— Пап, можно, я ее придушу? — спросила Лайза.

Это пожалуйста, но только не здесь, подумал я. В поисках вдохновения я оглядел зал суда. И первым, кто попался мне на глаза, был Роджер ван Бларикум, брат Дианы. Одна половина его лица взирала на меня с измученным, полным горя выражением скорбящего брата.

А другая самодовольно улыбалась.