— Обвинение вызывает доктора Эрнесто Рея.

Доктор Рей, патологоанатом округа, был маленьким изящным человечком, щеголеватость которого восполнялась мрачноватым выражением лица.

— Боюсь, я этого не выдержу, — прошептал мне Майлз.

Я сжал его руку:

— Держитесь.

Мы оба знали, что сейчас нам предстоит увидеть «графические свидетельства».

Проведя доктора Рея по утомительному списку его дипломов и званий, Стэш Олески сказал:

— Доктор Рей, я хочу показать вам документ, который стоит в списке вещественных доказательств обвинения под номером пятьдесят три. Вы можете сказать нам, сэр, что он собой представляет?

Доктор Рей, просмотрев стопку сшитых металлической скрепкой листов, которую вручил ему Стэш, ответил:

— Это отчет, составленный мной после проведения аутопсии Дианы ван Бларикум-Дэйн.

— Очень хорошо, доктор. Видите, там заложена одна страница? Вы не могли бы зачитать с нее абзац, озаглавленный «Выводы»?

— Да. «Основываясь на результатах исследования, я прихожу к выводу, что смерть Дианы ван Бларикум-Дэйн наступила вследствие ударов тупым предметом, которые повлекли за собой большую потерю крови и шок». Говоря непрофессиональным языком, ее избили так, что она истекала кровью, пока у нее не остановилось сердце.

Я взглянул на Майлза. Лицо его было бледным, напряженным.

Олески печально покивал.

— Доктор, давайте обратимся к третьей странице вашего отчета. Не могли бы вы сообщить нам о том, что обнаружили при исследовании тела? У меня имеется сильно увеличенный снимок схемы, которую вы включили в отчет, возможно, он вам поможет. Я буду рад установить его на пюпитр, находящийся рядом с вами.

— Да, это было бы очень кстати. Благодарю вас.

Доктор извлек из кармана самый большой из когда-либо виденных мной красный фломастер с пишущим стержнем шириной сантиметра в два с лишним.

Я глубоко вздохнул. Началось.

На схеме были изображены две женские фигуры — вид спереди и вид сзади, — а рядом с ними два женских же профиля.

Доктор Рей наставил на них фломастер.

— Исходя из характера ранений, я считаю, что первый удар Диана Дэйн получила вот сюда, в правый висок. Бах! — Рей мазнул фломастером по черной отметине на виске. — Продолговатая неглубокая вмятина позволяет говорить о том, что удар был нанесен длинным, узким предметом, таким, например, как палка.

Олески сказал:

— Проводя эту линию, вы произнесли «бах». Что вы думаете о силе этого удара?

— Его нанесли с очень большой силой. Череп — структура весьма крепкая. Чтобы пробить его палкой, нужен удар чрезвычайно сильный.

— Минутку, — сказал Стэш. — Не будем спешить. Я вижу, мистеру Слоуну не терпится внести возражение, заявить, что мы не знаем, была ли это палка или металлическая труба.

— Что ж, если вы обратитесь ко второй странице моего отчета, то увидите, что именно там, где был нанесен этот удар, я обнаружил на голове Дианы Дэйн нечто, охарактеризованное мной как «блестящие черные фрагменты». Несколько подобных же фрагментов было найдено и на других участках тела. А обратившись к странице четырнадцатой, вы увидите, что эти фрагменты удалось идентифицировать как щепки — габонского черного дерева.

— Очень хорошо. Продолжайте, пожалуйста.

— В общем и целом, произошло, по моему мнению, следующее. После первого удара миссис Дэйн, скорее всего, лишилась сознания. Затем убийца нанес еще несколько ударов по голове и по лицу. — На схеме появились новые ярко-красные линии. — Сюда, сюда, сюда, возможно, сюда. Переломы челюсти, носа, левой глазницы, разбито глазное яблоко.

Внезапно лицо доктора Рея стало сердитым.

— Это было варварским, бессмысленным избиением, которому не было конца.

Майлз, стиснув зубы, с каменным выражением смотрел на схему.

Если бы я мог ударить его так, чтобы он заплакал, клянусь, я это сделал бы. Но нет, Майлз выглядел холодным, как уснувшая рыба.

Доктор Рей с воодушевлением продолжал:

— Затем убийца начал наносить удары по телу. Переломы ребер, пробито легкое, разорвана селезенка, смята печень. Ах да! Вот здесь… разорвана бедренная артерия, — мазнул он красным по паху женской фигуры. — Для того чтобы разорвать эту артерию, требуется огромная сила. А гематома, сопровождающая такой разрыв, отсутствовала.

— Это существенно?

Брови Рея поползли вверх.

— Да, конечно. Очень существенно. Обычно, когда внутри тела разрывается артерия, сердце выбрасывает через разрыв кровь в окружающие ткани. В данном случае такого не произошло. А отсюда следует, что ко времени нанесения этого удара сердце Дианы Дэйн уже остановилось. Она была мертва, а убийца так и продолжал избивать ее.

— Как быстро она умерла, доктор?

— Трудно сказать. Я думаю, минимум через десять минут после того, как получила первый удар. Но не исключено, что и через полчаса.

Сидевший рядом со мной Майлз Дэйн даже не мигал.

— И последнее, — произнес Стэш Олески. — Удалось ли вам оценить время смерти Дианы Дэйн?

— Да, удалось. Наши лаборанты, занимающиеся обработкой останков, появились на месте преступления в четыре пятьдесят. Проведя стандартные расчеты момента наступления смерти, которые основываются на сопоставлении температуры тела с температурой окружающей среды, я пришел к выводу, что ко времени их появления Диана Дэйн была мертва уже от трех до пяти часов. — Он сделал многозначительную паузу. — То есть убийство произошло между полуночью и двумя часами ночи.

— Позвольте привлечь ваше внимание к протоколу допроса мистера Дэйна. В нем говорится: «Мистер Дэйн показал, что позвонил мистеру Слоуну примерно через десять минут после того, как обнаружил жену убитой, то есть около трех тридцати утра». Как это можно согласовать с полученными вами результатами?

— Никак.

Стэш Олески некоторое время помолчал, позволяя присяжным проникнуться важностью услышанного. И наконец сказал:

— Спасибо, доктор. По-моему, у меня все.

Судья Ивола с нескрываемым отвращением взглянул на меня:

— Мистер Слоун?

— Наш замечательный доктор проделал, как и всегда, скрупулезную работу, за что я обязан его поблагодарить. Всего один вопрос: вы произвели трепанацию черепа Дианы Дэйн, с тем чтобы извлечь и исследовать ее мозг?

— Нет.

Я удивленно приподнял брови:

— Но разве это не является стандартной процедурой?

Рей откинулся на спинку кресла и ответил несколько более тихим, чем прежде, голосом:

— Тут вопрос врачебного суждения. Такая трепанация сильно обезображивает лицо.

Я положил на стол перед ним толстую книгу:

— Вы узнаете эту книгу, доктор?

— Да. Это «Кранц и Кранц», стандартное руководство по методам аутопсии.

— Я заложил страницу двести семьдесят шесть. Вы не могли бы взглянуть на отмеченное мной место?

Доктор Рей торопливо открыл книгу:

— Здесь сказано, что трепанация черепа составляет стандартную часть аутопсии, особенно при наличии травмы головы. Однако далее следует список исключений, которые…

— Трепанация черепа составляет стандартную часть аутопсии. Однако вы ее не провели.

— Как я уже сказал, нет. Мое суждение состояло в том…

Суждение доктора меня не интересовало, поэтому я прервал его:

— Спасибо.

— Обвинение вызывает Роберта Гофа.

Роберт Гоф оказался худощавым энергичным блондином лет тридцати. На нем был бежевый костюм с четырьмя пуговицами на пиджаке — такие надевают, отправляясь в ночной клуб, профессиональные баскетболисты. Он расположился на свидетельском месте с таким видом, точно оно издавна принадлежало ему, — перспектива появления на телеэкранах всей страны его явно не пугала.

Стэш Олески сказал:

— Мистер Гоф, не могли бы вы рассказать нам о роде ваших занятий?

— Я старший редактор нью-йоркского издательства «Элгин-пресс».

— Какое образование вы получили?

— Я получил в Гарварде степень бакалавра искусств, специальность — английская литература, потом несколько лет писал в Колумбийском университете докторскую диссертацию. В издательской индустрии работаю уже восьмой год.

— Что представляет собой «Элгин»?

— Мы — второе по величине издательство Соединенных Штатов. Издаем все, от детских книжек до дешевой массовой беллетристики, от биографий до религиозной литературы.

— Вы знакомы с обвиняемым по этому делу?

— Да, знаком. «Элгин-пресс» выпустило в свет шесть романов мистера Дэйна. Первый был опубликован в 1968-м, последний в 1973-м. Насколько мне известно, все последующие его книги выходили в «Паджетт-букс». Однако издательские права на эти шесть романов сохранялись за нами.

— И вы продолжали печатать их все эти годы?

— Нет. Существует юридическая процедура, которая позволяет мистеру Дэйну вернуть себе права на эти книги, однако он ею не воспользовался.

— А теперь вы снова их напечатали?

— Да. Мы снова выпустили их, но уже в новом издании — другие обложки и так далее.

— Откуда вдруг такой интерес к их переизданию?

Боб Гоф улыбнулся:

— Когда мистера Дэйна обвинили в совершении преступления, которое рассматривает этот суд, я понял: спрос на его сочинения может возрасти, а тут мне еще и напомнили, что мы по-прежнему владеем правами на те шесть названий, вот я и решился на переиздание.

— То есть основным вашим мотивом были деньги?

— Не думаю, что кого-нибудь в этом зале удивит то обстоятельство, что за последнее время было продано большое количество экземпляров третьего романа мистера Дэйна. Он называется «Как я убил жену и вышел сухим из воды».

Стэш снял со своего стола книгу в ярко-красной суперобложке.

— Несколько вопросов о происходящем в этом романе. Но для начала вы не зачитаете нам то, что стоит на обложке?

— С удовольствием. — Боб Гоф достал очки в черепаховой оправе и нацепил их на нос. — Наверху значится: «Поразительный бестселлер, разоблачающий…» Дальше многоточие. — Он три раза потыкал пальцем в воздух. — Затем крупно: «Как я убил жену и вышел сухим из воды». А под этим: «Узнайте почему! Узнайте как! Узнайте страшную правду!»

— Хорошо, позвольте мне прервать вас. Все, о чем говорится в этой книге, — вымысел, не правда ли?

— Да, конечно. Это же роман. В нем все выдумано, это своего рода сказка.

— И тем не менее слово «роман» на обложке отсутствует. Вам это не кажется попыткой ввести читателей в заблуждение?

— Это традиционный рекламный ход.

— Похоже на введение в заблуждение.

Гоф беззвучно хмыкнул:

— Послушайте, некоторые из выпускаемых «Элгином» книг предназначаются для людей с утонченным литературным вкусом. Эта книга — иная. Посвященная ей маркетинговая кампания была нацелена на тот сегмент американского населения, которому нравятся сенсации. И я считаю, что проведена она была отлично.

— Что ж, сказано честно. Не могли бы вы рассказать о сюжете книги?

— Конечно. Рассказчиком в ней является молодой мужчина по имени Лоуэлл Винк, он женат на крикливой, требовательной и попросту ужасной женщине, которую зовут Ванессой. Лоуэлл вырос в бедности, в каком-то заштатном городишке штата Мичиган. — Гоф коротко улыбнулся присяжным: — Я вовсе не хочу кого-либо обидеть. А жена его богата. Она наследница семьи, члены которой фигурируют в нью-йоркском светском календаре. Основная часть книги посвящена тому, как Лоуэлл задумывает и совершает убийство жены, а затем получает в наследство принадлежавший ей трастовый фонд.

— Я хочу попросить вас прочитать вслух одно место на двадцать первой странице, — сказал Стэш. — То, что выделено желтым маркером.

Боб Гоф полистал книгу:

— А, вот оно. Здесь сказано: «О да, на людях моя жена — попросту сливки с сахаром. Когда мы выходим куда-то, она изображает преданную любовь. Но стоит ей оказаться в стенах нашего дома, как Ванесса обращается в исчадие ада — злое, грязное существо, которое вертит людьми, как куклами. Ну ничего, завтра ее кровь оросит алтарь моих страданий. — Боб Гоф помолчал. — О да, завтра я завладею миллионами ее семьи».

— То есть все дело в деньгах?

— Ну, в начале книги герой выглядит недотепой, которым крутит, как хочет, его злющая жена. Однако, убив ее, он волей-неволей совершает множество шагов, позволяющих ему избежать наказания за содеянное. И пока он этим занимается, мы начинаем понимать, что герой способен куда на большее, чем казалось нам поначалу. В этом и состоит часть очарования книги. Лоуэлл представляет собой то, что мы называем недостоверным рассказчиком. Мистер Дэйн поначалу заставляет нас проникнуться симпатией к нему, но проходит какое-то время, и мы понимаем, что перед нами настоящее чудовище.

Стэш Олески выдержал паузу, позволив этому заявлению повиснуть в воздухе, и попросил:

— Будьте добры, мистер Гоф, откройте книгу на сорок шестой странице. И прочитайте то, что выделено на ней маркером.

Гоф приступил к чтению:

— «Я уже несколько лет интересуюсь восточным оружием. Временами Ванесса неохотно, но расставалась с парой центов, позволяя мне пополнить мою коллекцию. У меня есть мерцающие старинные японские мечи, странного, зловещего вида дубинки из слоновой кости, скрепленные цепью сучковатые палки, кинжалы с рукоятями, которые изображают совокупляющихся драконов…» — Гоф оторвался от книги, улыбнулся. — На редкость изобретательный текст, не правда ли? Теперь так никто уже не пишет.

Стэш улыбнулся в ответ:

— Прошу вас, читайте дальше.

— Простите. — Молодой редактор снова уставился в книгу. — «Несколько мгновений я помедлил посреди моей коллекции, позволяя взгляду скользить по прелестным, варварским изгибам дерева и стали. И наконец выбрал оружие, руководствуясь его простотой. То была странно изогнутая палка черного дерева, с помощью таких японские воины оттачивали, как мне говорили, технику убийства. Я осторожно прокрался на второй этаж, стараясь не разбудить спящую жену. И, приоткрыв дверь ее спальни, замер. Ровное дыхание жены на миг прервалось, она тревожно поерзала в постели. Шелковые простыни вздохнули под ее прекрасным телом. О, какое же уродство таилось за этой красотой!

Внезапно во мне вскипел гнев — как будто накопившиеся за годы и годы унижения, которым она меня подвергала, пробились пенным фонтаном сквозь поверхность моего трясшегося в лихорадке мозга. Я прыгнул вперед и, замахнувшись черной палкой, ударил ее.

Я надеялся, что она умрет сразу, но нет. Она испустила стон содрогающейся от страсти женщины, одна рука ее разодрала белый шелковый пеньюар, обнажив мягкую, полную грудь. Я почувствовал едва ли не плотское наслаждение. И принялся вышибать из нее остатки жизни. Первые мои удары убили в лице Ванессы всю красоту, одной которой хватало, чтобы управлять мной. А после я разбил ее тело, обратив этот роскошный храм в разломанную скорлупку».

Я взглянул на Майлза. Лицо его побелело, губы подрагивали.

— Спасибо, — сказал Стэш Олески. — Обратитесь теперь к странице пятьдесят первой.

Гоф перелистнул несколько страниц и начал читать снова:

— «Я постарался представить все так, точно в доме побывал взломщик. Потом разделся, сложил одежду в бумажный мешок. А после этого принял душ, побрился, напомадил волосы, облачился в белый шелковый халат и закурил сигарету.

Я ощущал себя человеком, с плеч которого спал огромный груз. Оставался, правда, небольшой вопрос — что делать дальше? Лучше ведь жить в безопасности, чем всю жизнь сожалеть о содеянном. И я позвонил Джозефу Дансеру, эсквайру, первому в городе адвокату по уголовным делам…»

Стэш прервал его:

— Хорошо, мистер Гоф. Теперь загляните на следующую страницу, где…

Гоф перевернул страницу:

— Ага. Вот. «Палка! Окровавленная одежда! Я понял, что в доме их спрятать никак не смогу. И, в отчаянии глянув в окно, увидел вверх по реке свое спасение: шестиметровую яхту соседа Хораса Беллоуза, стоявшую у его причала всего в ста пятидесяти метрах от меня. Я выбежал через заднюю дверь, вскарабкался на яхту и спрятал одежду и деревянный меч под грудой спасательных поясов. Домой я вернулся всего за несколько секунд до появления адвоката Дансера».

— Хорошо, мистер Гоф, простите, что заставил вас так долго читать вслух, но мы уже почти закончили. Откройте роман на последней странице и прочтите последний абзац.

Гоф так и сделал. Читая, он, похоже, прилагал немалые усилия, чтобы не улыбаться.

— «Вот так все и закончилось. Теперь я вернусь в город, в котором рос нищим и презираемым всеми. Но только вернусь в „кадиллаке“, буду жить в большом доме у реки и оставлять на ресторанных столиках немалые чаевые. И со временем стану другим человеком, более значительным. Потому что в конечном счете прошлое никого не волнует, во всяком случае в городке Пикерэл-Пойнт, штат Мичиган».

Стэш сел, я тут же вскочил на ноги.

— Мистер Гоф, — сказал я, — у меня создалось впечатление, что вы довольно презрительно относитесь к американской читающей публике.

Гоф улыбнулся:

— Вовсе нет. Я питаю презрение к определенной прослойке американской читающей публики. Тут есть немалая разница.

— Ага! — сказал я. — То есть вы полагаете, что эта книга привлекательна для кого — для дураков?

— Послушайте, мне действительно нравится этот роман, — поразмыслив пару секунд, ответил Гоф. — На мой взгляд, это отличное чтение — хорошая, смешная, умная, изобретательная книга. Однако — да, я признаю, что наша маркетинговая кампания была нацелена на читателя, который довольствуется продукцией низкого качества, а не на любителей хороших детективов.

— «Читатель, который довольствуется продукцией низкого качества». Звучит как описание идиота.

Уголки губ Гофа слегка приподнялись:

— Эту характеристику нельзя назвать совсем уж неточной.

— То есть вы считаете, что только идиот способен счесть, будто этот роман обличает моего клиента?

— Хм. — Гоф немного задумался. — По-моему, единственные люди, которые идут в счет, когда выносится решение о том, что обличает и что не обличает мистера Дэйна, — это те, кто сидит сейчас на скамье присяжных. И как мне представляется, они достаточно умны, чтобы сделать правильный выбор.

— Это не ответ на заданный мной вопрос. Испытываете ли вы удовольствие, когда пытаетесь замарать репутацию человека, сводя на нет разницу между вымыслом и реальностью?

Гоф взглянул мне в глаза:

— Он написал эту книгу, не я.

Какое-то время я молча удерживал его взгляд, потом сказал:

— Надеюсь, это успокаивает вашу совесть. У меня больше нет к вам вопросов.

Встал Стэш Олески:

— Короткий повторный опрос свидетеля, ваша честь. Мистер Гоф, давайте остановимся на вопросе, только что поставленном мистером Слоуном. Считаете ли вы, что предприняли по собственной воле какие-либо шаги, способные повредить репутации мистера Дэйна?

— Нет, я так не считаю.

— Почему?

— Послушайте, давая здесь показания, я уже сказал: мне напомнили о том, что «Элгин» все еще владеет правами на эту книгу.

— Простите, мистер Гоф, но вы не ответили на мой вопрос.

— Да говорю же я вам, он позвонил мне и предложил выпустить новое издание романа.

— Кто вам позвонил? — спросил Стэш.

Боб Гоф улыбнулся:

— А как по-вашему, кто? Вот он.

И Гоф ткнул пальцем в Майлза Дэйна.

— Господи боже, Майлз! О чем вы только думали?

Мы сидели в комнате для совещаний, примыкающей к залу суда. Одна лодыжка Майлза была прикована цепью к кольцу в полу.

Майлз отвел взгляд в сторону:

— Вы же сами сказали, что на приличную защиту у меня не хватит денег. Я метался из стороны в сторону, пытаясь придумать, где их раздобыть. А о названиях книг я даже и не думал.

Я пристально посмотрел на него:

— Я спросил вас об этой книге в тот же день, когда услышал о ней. Помните, что вы мне ответили? «Господи, я написал сорок семь романов, а об этом и думать забыл». Вы мне солгали.

— Ладно, какая теперь разница? Дело сделано. — Вид у Майлза был пристыженный. — Во всяком случае, вы получите деньги за вашу работу — уже хорошая новость.

— Если бы я знал, что за публикацию книги несете ответственность вы, я бы по-другому выстроил свои вопросы.

— Вы же не думаете, что я пытаюсь помешать вам защищать меня?

— Я уже не знаю, что мне и думать, — помолчав, ответил я.

— Обвинение вызывает Реджину Миллз.

К свидетельскому месту вышла высокая, стройная женщина. Лет ей было не меньше семидесяти, однако, видимо, совсем недавно она сделала подтяжку, отчего ее кожа выглядела гладкой, словно пластмассовой. Миссис Миллз села, принесла присягу.

— Миссис Миллз, — сказал Стэш, — не могли бы вы сообщить нам, где вы живете?

— Зимой, как правило, в Сарасоте, — ответила она. Голос у нее был высокий, речь несколько вычурная. — Однако Дуглас, это мой муж, заболел, поэтому мы остались в Мичигане. Наш дом — двести двадцать третий по бульвару Риверсайд.

— А как он расположен относительно дома Майлза и Дианы Дэйн?

Она слегка вздернула подбородок:

— Это наши ближайшие соседи.

— Какое расстояние разделяет ваши дома?

— Я бы сказала, метров шестьдесят, не больше.

— То есть они стоят достаточно близко один от другого, чтобы вы могли слышать звуки, доносящиеся из их дома? Звуки телевизора, стереосистемы, разговоров, чего-либо в этом роде?

— Я не имею привычки слушать, о чем говорят соседи. Впрочем, как правило, из дома Дэйнов никаких особых звуков и не доносилось.

— Ночью двадцать первого октября вы ничего необычного не слышали?

— Как я уже сказала, не в моих привычках прислушиваться к звукам, которыми сопровождается личная жизнь соседей. К сожалению, э-э, состояние моего мужа причиняет ему некоторые неудобства. У него бессонница. Он просит принести ему воды, того, другого. Довольно будет сказать, что в ту ночь у меня не было ни минуты покоя.

Стэш постарался изобразить приязненное сочувствие.

— Хорошо. Но не слышали ли вы, ухаживая в ту ночь за мужем, чего-нибудь необычного?

— Да. Я слышала крики, мужские и женские. Что-то вроде ссоры или размолвки. Звуки доносились со стороны дома Дэйнов.

— В какое время это происходило?

— Сразу после полуночи.

— Вы уверены, что не позже? Около, скажем, трех часов ночи.

— Нет. Я как раз тогда начала смотреть фильм, который показывали по телевизору, — «Спартак».

— Я собираюсь предъявить вам то, что обозначено в нашем списке как вещественное доказательство номер шестьдесят четыре. Это программа телевидения на срок с восемнадцатого по двадцать третье октября прошлого года. Вы сможете сказать нам, в какое время демонстрировался в ту ночь фильм «Спартак»?

— Да, вот он. С одиннадцати до двух ночи.

— Спасибо, миссис Миллз.

Стэш сел, я встал.

— Несколько коротких вопросов, миссис Миллз. Как долго вы прожили по соседству с Дэйнами?

— Примерно с 1975 года. С того времени, как они въехали в их дом.

— Вы слышали за это время какие-либо крики, доносившиеся из этого дома? Споры, ссоры, что-нибудь в этом роде?

Она подняла глаза к потолку и задумалась — на довольно долгое время. И наконец произнесла голосом высоким и твердым:

— Никогда.

— Никогда и ни разу?

— Я же сказала — никогда. Добавление слов «ни разу» представляется мне излишним.

— Вы совершенно правы. Итак, за двадцать один год вы не слышали ни одной ссоры живших по соседству с вами Дэйнов. Большое спасибо за ваши ценные показания.

— Нам необходимо отыскать этого парня, — сказал я. Был уже поздний вечер, мы с Лайзой сидели в моем офисе, поедая пиццу. — Мы должны найти Блэра Дэйна и заставить его дать показания на процессе.

— Как? — поинтересовалась она.

— Выпишем на его имя повестку о вызове в суд, пошлем туда пару крепких помощников шерифа, чтобы они привезли его сюда по судебному приказу. Знаешь что, составь повестку вызова важного свидетеля. А я сегодня же заеду к Иволе и попробую заставить его подписать соответствующий судебный приказ.

Ивола без всякой охоты подписал этот документ — в вестибюле своего дома, куда он вышел ко мне в халате и шлепанцах. Разговаривать со мной Ивола не стал, просто подписал бумагу и ушел в дом, предоставив своей на редкость хорошенькой жене привилегию закрыть за мной дверь.

А около шести часов утра мы, сопровождаемые двумя помощниками шерифа, подъехали к дому «Братьев Христовых».

Дверь нам открыл все тот же Джек с еще влажными после душа волосами.

— А, здравствуйте, мистер Слоун. Вернулись?

Старший из помощников сказал:

— Нам нужен Блэр Дэйн, он здесь? — и протянул повестку Джеку, который с большим интересом прочитал ее.

— Знаете, ребята, это ведь повестка, а не ордер на обыск. Без ордера вы, насколько я понимаю, входить в этот дом права не имеете. — Он на мгновение умолк. — Но поскольку мы люди мирные, дружелюбные и склонные к сотрудничеству с властями, я с радостью приглашаю вас войти в наш дом и осмотреть его. К сожалению, вы не найдете в нем никого, носящего имя Блэр Дэйн.

Он пошире открыл дверь, мы вошли. Наши поиски ничего не дали. Блэр Дэйн исчез. Он был тонкой ниточкой, призрачной надеждой. Лишь призрачная надежда у нас и осталась.