Говорить, а тем более писать о мертвом море сейчас тяжелее, пожалуй, чем о мертвом человеке. С гибелью моря беда подстерегает тысячи судеб, и утраты человеческие неисчислимы. Который уж год смертельная угроза стучится в каждый дом каракалпака, казаха, или узбека, или русского человека. Все они здесь еще живут.

Теперь уже и начинающий школьник знает, что жизнь на Земле зародилась благодаря воде и в воде. Такая, казалось бы, простота! А люди не могут или не хотят этого понять. Властелины Земли?! Природы?! Размножаясь, Они и Мы вряд ли задумывались и задумываемся, что неверными действиями своими изводим нутро Земли, растаптываем гнездо, выпестовавшее жизнь землян. Умные головы эти действия обозначили одним словом — экология. И объяснили, что это наука об отношениях растительных и животных организмов и образуемых сообществ между собой и с окружающей средой.

Уже звучат голоса светил науки, уже тревожатся крупные умы, что человечество планеты деградирует, что люди самих себя приносят в жертву своей жадности и алчности, хищнически истребляют богатства Земли ради сверхбогатой, сверхпотребительной и несправедливо устроенной жизни, сопровождаемой техногенными катаклизмами, войнами, уничтожением себе подобных, не говоря уж о лесах, полях, реках и морях — надежной, но ранимой оболочке всего земного.

Гибель Аральского моря — первая и самая крупная жертва планеты, — современная, трудно соизмеримая экологическая катастрофа. За ней уходят, за ней идут сотни, если не тысячи человеческих жизней. Не сумели, видно, или не захотели в этом огромном среднеазиатском регионе бывшего государства по имени СССР сбалансировать отношения растительных и животных организмов и образуемых сообществ между собой и с окружающей средой.

Тулепберген Каипбергенов как писатель известен далеко за пределами Каракалпакии и Узбекистана. Его произведения издавались в Ташкенте, Москве, в странах Европы и Азии. Писатель, чью книгу вы держите в руках, художественным словом, своей повестью, рассказывая о катастрофическом исходе жизни в Приаралье, вымирании и обезлюдении земель, ранее к жизни хорошо настроенных, призывает человечество к благоразумию, выйдя на «поле битвы», может быть, с последней надеждой поднять израненных бойцов и их последними усилиями остановить экологическую драму. Ибо сегодня нет Аральского моря, а завтра не то что пить воду Байкала — войти в него будет опасно. Волга, одна из самых загрязненных рек России, послезавтра станет питать Каспий нуклеидами, свинцом, иными тяжелыми металлами, другими отбросами. И вода, праматерь жизни, станет в ней уже смертельным ядом. Аральская экологическая катастрофа, как ни странно может показаться, легким взмахом крыла уже задевает, ранит устойчивость существования общеземной цивилизации. Да, лишь задевает. И пока...

Главный герой повести Каипбергенова — внук простого смертного аксакала. Дедушка прошел в жизни периоды, когда народ Каракалпакии являлся одной из равноправных частей России. Затем жил в составе Туркестана. Потом подчинялся верховной власти Казахстана. А теперь, начиная с Советского Союза, став автономией, передан Ташкенту. А Ташкент?.. Так вышло исторически, что Каракалпакия всегда находилась на окраине цивилизации, но у моря. А теперь и его отняли.

Покойный аксакал пережил коллективизацию. Работал за палочки в колхозе. Кому-то не понравилось, и он стал жить и работать в совхозе, переделанном из того же колхоза. Многие из его рода воевали против немцев. Кто-то погиб в начале войны, кто-то немного не дошел до Берлина и тоже погиб. Он сам нужен был тылу — строил каналы, водохранилища, растил детей и внуков, любил землю, выращивал хлопок и рис. И не догадывался, что его сыновья и внуки окажутся из-за своего трудолюбия невольниками экологической тюрьмы.

Внуку досталась нелегкая задача — разобраться во всем, что произошло с дедом, со здоровьем его и с морем. Ведь в ихнем роду было немало долгожителей. Внук не уставал обращаться во всевозможные и в самые высокие партийные и государственные учреждения. Бесполезно! На него все плевали с большой горы. И он пишет на тот свет, Дедушке... Вслед за рассказом из «Писем на тот свет, Дедушке» читатель вместе с внуком пройдет длинный путь трагической жизни людей в Приаралье и на бывших берегах Амударьи. И, может быть, поймет, почему их, неприкаянных, все время преследует черная смерть. И как это связано теперь, когда Аральское море не наполнить никакими слезами, с брошенными в безводной пустыне людьми, с мировым сообществом, с философией самой жизни?

Проблема гибели такого гигантского водоема, как Аральское море, разделившегося на две большие и одну маленькую лужи, с каждым годом встает все острее и острее. Острее даже быть не может, если из тысячи только что родившихся младенцев из-за тяжелой экологии умирают 95-110, если голод идет по пятам, а люди бросают свои древние поселения и отправляются куда глаза глядят, если не выработана до сих пор политика для тех, кто не по своей воле оказался между жизнью и смертью. Это же глобальная экологическая катастрофа, социальная трагедия! Мир такого еще не знал...

С середины пятидесятых годов мне довелось жить и работать в тех краях, не говоря о частых творческих поездках в те края, и места те мне знакомы и близки не с экрана телевизора. Море так впечаталось в мою память и поселилось в сердце моем, что не отпускает до сих пор. Вспомним! Сине-голубая немного солоноватая вода и двести сорок солнечных дней в году. Рыболовные шхуны, катера, корабли, рыбоконсервные комбинаты, два морских порта — Аральск и Муйнак, судоремонтный завод в Аральске. Судоходное пассажирское сообщение между Муйнаком и Аральском. В Аральске, кстати, останавливались все поезда, идущие из Европы в Среднюю Азию. И до Каракалпакии морем — рукой подать. А какой выбор рыбы был! Вокруг Арала проживало почти три миллиона каракалпаков, узбеков, казахов, русских... А тугаи — леса, населенные разным зверьем — от тигров до рысей — и несметными птичьими базарами, а судоходная Амударья, а ее сомы пудовые! Как ни странно, но люди, как мне помнится, не бранились и не сердились на море, когда его волны в конце пятидесятых — начале шестидесятых накатывались на Муйнак, затапливая его набережную. Они к своему кормильцу относились с терпением мудрецов. Приаралье могло стать цветущим краем, а берега моря — великим курортом, но их постигла участь мертвеца. Власть и хлопок выпили море. Погиб Арал. Погибло море синее. Гибнет и все живое. Корчится природа под натиском солепылевых выносов на сотни километров со дна бывшего моря, напитавшегося ядами дренажных вод, которые из-за отсутствия утилизации ее сбрасывались в море десятилетиями. Судьбы тысяч и тысяч людей, брошенных властью, оказались в смертоносном котле. Безвыходность, растерянность, полуголодное существование, безработица, хаос, истерика породили неуверенность не только в завтрашнем, но и в сегодняшнем дне. Все это мы видели своими глазами, ощутили на себе. Увидели, как с упадком природы, нарушением экологического равновесия рушатся не просто судьбы, но на глазах разваливается весь уклад жизни в диких условиях бескормицы и безводности; мы видели, как исчезают напрочь аулы и поселки, погибает общественное, годами создававшееся устройство обитания человека вокруг моря; как песок со дна ушедшего на десятки километров моря засыпал виллу, построенную на берегу Арала при жизни могущественного тогда Шарафа Рашидова, а буранный ветер трепал рассохшиеся двери и разбитые оконные рамы на втором этаже роскошного по тем временам дворца. Мы — это более тридцати ученых, писателей, публицистов, входивших в экспедицию «Арал-88», которая два месяца работала в бассейне двух великих среднеазиатских рек и в Приаралье.

Под воздействием перестройки и гласности цензура тогда медленно, но отступала. Деятельность Министерства водного хозяйства СССР и его подопечных, проблемы Арала, технология и методы освоения новых земель и орошения их переставали быть секретными, но не до конца еще.

Не думаю, а знаю, что мы не одни были тогда, кого волновала сама постановка прозатратной работы грандиозного минводхозовского комплекса, работы на создание, под видом засекреченности, невыносимых экологических и губительных экономических ситуаций в аридной зоне. Но мы были одними из первых, если не первыми.

Гибель Арала настолько страшна и своего рода грандиозна, что к ней будет возвращаться еще не одно поколение публицистов, журналистов и ученых, идущих за нами. И, может быть, им пригодится эта краткая история под названием «Власть и море» и повесть «Письма на тот свет Дедушке».

Географ Российской империи, климатолог, основоположник климатологии в России, член-корреспондент Петербургской Академии наук А.Воейков предлагал разобрать полностью воду двух рек-сестер Амударьи и Сырдарьи на орошение. Аральское море он назвал бесполезным испарителем. И в советское время тоже ученый и тоже академик А. Бабаев, президент Академии наук Туркмении возвышал свой голос за осушение моря под плантации хлопчатника. Вмешивался в жизнь Арала и Иосиф Сталин. Но как? Он рассматривал три варианта строительства Каракумского канала, основного потребителя на сегодня речной воды, и остановился на первом: канал возьмет свое начало у города Тахиаташ, то есть там, где начинается дельта Амударьи, дабы население низовьев реки было уверено в своем водообеспечении и могло бы участвовать в управлении водораспределением. Строить канал начали спустя год после смерти вождя, но отказавшись от утвержденного ранее варианта. Начало теперь Каракумский оросительно-обводнительный канал берет выше города Керки, на сотни километров от Тахиаташа. Площадь орошения — около 700 тысяч гектаров, а обводнения пастбищ — свыше 200 тысяч. Воду подают от реки до Ашхабада 16 насосных станций.

К каналу мы еще вернемся. Но чтобы иметь полную картину и понять, почему все же море лишили его законных ежегодных тридцати кубокилометров воды в год, заглянем в начало советской истории.

С первых шагов советской власти ни для кого не было секретом, что Ленин, а за ним и другие вожди, постоянно призывали освободиться от хлопковой зависимости. Владимир Ильич первым не ограничил себя лишь призывом, а своим решением за своей же подписью выделил на освоение Голодной степи и орошение 50 миллионов золотых рублей. Этим поступком вождя в Узбекистане долго, очень долго гордились. И с большим энтузиазмом, подогреваемые верховной властью, осваивали эту пустыню, и орошали ее, добавляя и добавляя, пусть уже и не золотых, а «деревянных» рублей немерено, вплоть до распада СССР.

Сталин, выступая в 1946 году перед избирателями Бауманского района Москвы, сказал, что стране нужно побольше товарного зерна и побольше хлопка. Затем Хрущев, заняв место Сталина на главном посту, во время посещения Узбекистана в начале шестидесятых поставил кардинально эту задачу перед «дорогими хлопкоробами». Я это слышал сам, работая редактором газеты «Комсомолец Узбекистана». Суть требований сводилась к следующему: вы нам, дорогие хлопкоробы, дайте как можно больше хлопка! Вы нам дадите хлопок, а мы вам — хлеб, мясо, молоко, масло и все остальное... Указания генсеков, как известно, не обсуждались, а выполнялись.

Преображенные земли Голодной степи шли под одну — главную — культуру полей. Ради этого все и делалось. Незначительные по отношению к посевам хлопчатника доли пашни отводились садам, крестьянским огородам, виноградникам. Горы хлопка росли и росли. В последний год Советского Союза «белое золото» среднеазиатских республик весило около 9 миллионов тонн. Ордена и медали сюда возили вагонами, а есть было нечего. Лепешка да чай — вот и все калории. Знаменитые пловы на разные вкусы — бухарский, ташкентский, ферганский — только по праздникам. Когда экспедиция наша работала в Голодной степи, мы встретились с потрясающим случаем. Всякое подсобное частное хозяйство в масштабном социалистическом, наличие собственной скотины, мягко говоря, не поощрялось, тем более что Большой человек из Москвы ведь пообещал золотые горы... И вот, зайдя в один из домов, мы были шокированы и приятно удивлены изобретательностью его хозяина, державшего уже не один год свою буренку на втором этаже... Никакие парткомиссии даже предположить не могли о таком. А дети одного из тысяч дехкан имели натуральное свежее молоко.

Обратимся к последним годам Советского Союза. За 20 лет — с 1965 по 1986 год — в республиках Средней Азии было освоено и введено в оборот 2 миллиона 500 тысяч гектаров новых земель.

Верхи требовали — низы выполняли: больше хлопка — богаче Родина! Не до моря, видно, было, коль Родина станет процветать. Помнится, среди партработников ходили иезуитские поговорки: хлопок не посадишь — тебя посадят; хлопок не уберешь — тебя уберут.

Требуя увеличения производства хлопка-сырца, власть выжимала из крестьян последние соки. Да и не только из них, ведь на его сбор — ручной сбор, который всегда превалировал, — насильно отправляли на колхозные поля и сотни тысяч горожан, не говоря уж о студентах и школьниках. В учебных заведениях республик Средней Азии на два осенних месяца — время сбора хлопка — основным контингентом оставались сторожа да охранники, старики в основном.

Что могла сделать, на что способна была власть на местах? Так сказать, нижняя власть. Наверное, что-то могла. Но против ветра встают обычно спиной, когда надо... сходить до ветра. Может быть, такое чисто психологическое свойство человека и не позволило никому из первых партийных секретарей ЦЭКА или ОБКОМОВ поднять голос, кстати, даже в годы перестройки и гласности, воспротивиться политике Минводхоза. Даже тогда, когда его министр Николай Васильев, похоронив в земле бездарно не один миллиард рублей, отвечая на наши вопросы во время стихийной пресс-конференции в его ведомстве в Москве, подобострастно и уверенно говорил: «Потеря Арала обойдется нам... в 90 миллионов рублей». Другой человек, заменивший Васильева на посту министра, П. Полад-заде, выступая уже в Нукусе на совещании партхозактива, недвусмысленно произнес: «Пусть Арал красиво умирает». И он умирал. Но не как человек, а как зверь, терзая всё и всех, мстя и продолжая мстить по сей день за поруганную честь быть морем, называться морем, оставляя после себя злую, безжизненную пустыню — Аралкумы.

Что могли и как могли противостоять низы верхам, я увидел во время аральской экспедиции. Я вел дневник и теперь могу отослать читателя к той записи, которая сделана в Нукусе, в понедельник 3 октября 1988 года.

«В 10 часов утра экспедиция в полном составе расположилась в зале заседаний областного комитета партии. Мы никому не задаем вопросов, как прежде — в Душанбе, Фергане, Ташкенте или Кзыл-Орде. Мы участвуем в обсуждении. В этом зале собрался партийный, советский и водохозяйственный актив. Речь идет о случившемся, о виновниках, о путях возврата Арала в прежнее состояние. О случившемся все говорили в один голос: трагедия налицо, фактов и примеров для ее подтверждения тысячи. Но вот доходим до виновников, и — стенка на стенку. Мы говорим о вине водников. А они оглядываются назад, кого-то ищут позади себя. Нет, я не встретил за два месяца работы экспедиции ни одного водника, который бы хоть частично признал свою вину в гибели Арала, разбазаривании водных ресурсов.

Академик Яншин неоднократно доказывал, что Каракумский канал теряет 6-7 кубокилометров воды в год. Туркменские специалисты — на дыбы! Ничего подобного, вранье! Узбекские специалисты тоже доказывают, что канал теряет половину забираемой у реки воды. Экспедиции пришлось „уладить“ этот спор. С нами работала группа исследователей, в которую входил и участник экспедиции, кандидат физико-математических наук, ныне академик, Николай Крупенио. В течение нескольких дней она обследовала с помощью самолета-лаборатории Ту-134, приданного нам, ряд каналов на предмет потери воды в их стенках и заболачивания приканальных территорий. После расшифровки карт, уже в Москве, когда я готовился к отчету перед общественностью о работе экспедиции, мы узнали, что Каракумский канал ежегодно и бесцельно теряет 6 кубокилометров воды.

Еще один спорный вопрос. Ученые и специалисты из Туркмении доказывают, что в Амударью со стороны Узбекистана вливается 12 кубокилометров загрязненной, прошедшей длинный путь орошения, дренажной воды. Узбекские специалисты дают свою оценку — 5 кубокилометров, максимум 8. В выступлении представителей Туркмении прозвучало и такое: на протяжении всего исторического периода туркмены терпели водный геноцид.

Выступил Какимбек Салыков, первый секретарь обкома партии. Нас выживают с родной земли, поплакался он. Сверху сыплются ядохимикаты, снизу, из-под земли, нас вытесняют грунтовые воды. За последние 20 лет на землях республики применено 120 тысяч тонн пестицидов. Мы не с жиру бесимся, а ищем спасения. Гибнет земля, гибнут пастбища, гибнут животные, увеличивается смертность, в том числе и новорожденных. На нас наступает пустыня. Хлопковость в Каракалпакии достигла 76 %, рисовость — 82 %. Земля деградирует, урожайность катится вниз.

Василий Селюнин, упорно, настойчиво продирающийся к истине происходящего с экономикой в орошаемом земледелии, накануне отъезда экспедиции из Москвы встретился с первым заместителем министра мелиорации и водного хозяйства П. Полад-заде. Тот заверил его: „Вы не найдете в Средней Азии площадей, окончательно погубленных. Неблагополучные земли есть, однако ни одного орошаемого гектара не списано“...

Неправда это, сказал Василий Илларионович с трибуны, и развернул перед собравшимися такую картину. В одной Кзыл-Ординской области списано 20 тысяч гектаров, или десятая часть орошаемых земель. В Каракалпакии выпало из оборота 100 тысяч — каждый пятый поливной гектар. „Сам видел эти земли с самолета, походил по ним, пощупал, попробовал на зуб — на них во веки веков чего-либо полезного не произрастет, голая степь. Бросовые затраты государства и хозяйств только в двух областях близки к миллиарду рублей“.»

Еще хуже, что на миллионах гектаров уровень соленых грунтовых вод подтянулся с прежних 20-40 метров до критических отметок — где полтора метра, где метр. Деревья на такой земле гибнут — их корни проникают в мертвый слой и сразу засыхают, соль выступает на ветках. Хлопок, арбузы, овощи пока растут — у них корни покороче. Чем ближе грунтовые воды к поверхности, тем солонее земля и тем больше воды уходит на осенне-зимние промывные работы полей. Это сказывается еще и на урожайности. Плодородие земель падает.

Вода, истраченная на полив и промывные работы, стекает в низины, будучи уже соленой и ядовитой. Удручающее зрелище — Средняя Азия с самолета! Аральское море тех лет не считалось исчезнувшим бесследно, оно было разлито между барханами в пустыне. Возникли дикие моря. Мы побывали на Саракамышской впадине, это к западу от Арала. 5 миллиардов кубометров мертвой воды стекает сюда ежегодно. С аэроплана «Аннушка» другой берег не виден — чем не море? Садимся и пробуем подойти к воде — нельзя, топкое соленое болото. И никакой растительности вокруг — земля пропитана ядами. Кое-где пробивается бурая солянка — это растение способно прозябать хоть в банке с рассолом. Около тридцати новых озер столь велики, что некоторые из них удостоились имен существительных. А что помельче — кто их считал? А сколько в этой части Земли каналов и водохранилищ, чье дно и стенки песчано-земляные, и вода уходит через них в безвестность, как через решето! Средняя Азия — это губка, пропитанная соленой влагой.

Безмерные поливы вымывают из почвы гумус. Его приходится компенсировать ударными дозами удобрений. Земля стала «банги» (наркоман. — Г. Р.), без химии почти не родит. И в довершение бед, когда десятки лет сеют хлопок по хлопку — неудержимо плодятся сорняки и вредители. Их глушат ядами.

Министерство водного хозяйства ежегодно расходовало на орошение миллиарды рублей. Оправдывали ли себя такие бесчеловечные траты людских сил и непомерные финансовые вложения? Конечно, нет, как и то, что добывалось с такими муками и страданиями, не приносило расцвета селу, простого счастья дехканам. Ведь почти два миллиона тонн сырца уходило на технические нужды, немереном его в количестве поглощала армия (обмундирование, порох). Что-то перепадало и текстильной промышленности, что-то уходило в страны социалистического лагеря. Развитые государства у нас хлопок практически не покупали. Зато мы шмотки везли из-за рубежа.

Подходят к концу размышления о власти и море. И вроде бы уже все ясно. Но из головы не выветриваются, не уходят последние годы существования великого государства и массовое увлечение хлопкосеянием, отчего осенью почти сплошь земли Средней Азии — от Памира до Арала и от полей Киргизии и Ферганской долины до Ашхабада покрываются белым саваном, словно снегом, особенно если глядеть с самолета и забыть, что летишь над жаркими странами.

И тут напрашивается заключительный, может быть, пример. Последние годы СССР. С 1965 по 1986 год — в республиках Средней Азии Минводхоз освоил и ввел в оборот 2 миллиона 500 тысяч гектаров новых земель. Интересно в связи с этим сравнить: до шестьдесят пятого здесь орошалось 4,5 миллиона гектаров пашни, и на это расходовалось от 50 до 54 кубокилометров воды в год, в среднем по 11-12 тысяч кубокилометров на гектар. Когда пахотный клин увеличился на уже названные 2,5 миллиона гектаров, то речной воды потребовалось дополнительно не 30 кубокилометров, учитывая и осенне-зимние промывки полей, как следовало бы, согласно проекту, ожидать, а почти те же 50 кубокилометров! Выходит, больше хлопка — больше воды!

Засилье хлопчатника привело к небывало высокому его удельному весу. В структуре растениеводства он достигал 75-80 %. Это почти абсурд! Искажение агротехнических условий, когда хлопок по хлопку высевался в течение многих лет почти на половине отведенных под него площадей, нанесло тяжелый удар самой пашне, привело к истощению почвы, увеличению расхода поливной воды. Среднеазиатская пашня за те годы потеряла до 40 % гумуса. Началось падение урожайности не только хлопчатника, но и других культур. Заставить землю рожать оказалось возможным лишь под воздействием двойной нормы воды, химических удобрений, ядохимикатов. Что из этого вышло? Всем известная теперь Аральская экологическая катастрофа и невообразимая масса экологических бед и страданий народов Приаралья.

Многие годы Аральское море было лишено почти напрочь необходимого баланса притока воды, который бы уравновесил ее естественное испарение. А с начала восьмидесятых годов вода Амударьи не доходила до моря совсем. В отдельные редкие годы морю доставалось из ее русла 3-4, редко 5-6 кубокилометров. Сырдарья отправляла, омывая космический город Байконура Ленинск, примерно такое же количество воды. Испарение морского зеркала по-прежнему составляло ежегодно до 30 кубокилометров.

Завершающие годы ушедшего столетия, пожалуй, и стали роковыми.

Широко известный в Узбекистане человек, в прошлом начальник «Средазирсовхозстроя», подведомственного треста Минводхозу СССР, Наджим Хамраев, Герой Соцтруда, академик, говорил в дни работы экспедиции просто и доступно: «Весь диктат шел из центра, из Госплана. Нам не очень-то объясняли, почему надо иметь в стране 10 миллионов тонн хлопка, а, скажем, не 5 или 7. Никому непонятно до сих пор, почему на технические нужды тратится до двух миллионов тонн? Мы, конечно, тоже виноваты, поддакивали. Но мы как жили, как работали: были деньги — была жизнь, работа; не было денег — и все прекращалось; ну а деньги выделялись из центра только целевым назначением. И цель у нас была вроде бы благородная: занять побольше рабочих рук.

— А вышло?

— Вышло то, что уже вышло, что изменить не так-то просто. Хлопок нельзя резко сокращать, он кормит людей...»

Один ли хлопок пригож орошаемому полю? И выращивание ли одного лишь хлопчатника может обеспечить дехканам касу (миска. — Г. Р.) плова не только по праздникам, но и в будни?

Григорий РЕЗНИЧЕНКО,

руководитель экспедиции «Арал-88», писатель