1

На перрон Норильского вокзала детей вытолкнули из вагона так же, как и втолкнули при посадке в Дудинке. Глаша, спрыгнув с подножки вагона, споткнулась и остановилась растерянная, не зная, куда идти и что предпринять. Из оцепенения ее вывел голос Майки:

– Идем в милицию, там сдашь Лушу, и займемся своими делами.

Майка в свой первый приезд успела изучить город и уверенно вела детвору по улице, застроенной высокими кирпичными домами. Глаша держала Лушу за руку, боясь потерять девочку среди многочисленных прохожих. Оказавшись впервые на тротуаре около высокого кирпичного дома, она почувствовала себя в яме, в которую может свалиться и придавить ее эта каменная стена.

Около здания милиции Майка, обращаясь к Глаше, заявила:

– Мне в милиции делать нечего, идите одни, я вас тут подожду.

Глаша положила на стойку перед дежурным все документы, которые ей дали в детском доме. Он бегло просмотрел их и увел Лушу в соседний кабинет.

– Тебе что еще надо? – удивился вернувшийся милиционер, увидев девочку, стоящую на прежнем месте.

– Мне надо найти маму, она после освобождения живет по адресу… – и назвала номер почтового ящика.

– Милиция не располагает адресами воинских частей, – ответил дежурный.

Глаше ничего не оставалось делать, как покинуть помещение. Девочка не знала, что милиционер мог позвонить и узнать адрес матери или, наконец, отправить ее в комендатуру, где ей помогли бы найти мать. С грустным видом спускалась она с крыльца милиции.

– Избавилась от Горбушки? – встретила ее вопросом подруга.

– Лушу взяли, а адрес мамы не знают.

– Пойдем к моей маме, она, может быть, знает адрес.

Майка повела всех в городскую поликлинику, расположенную невдалеке, в которой трудилась ее мать. Она была не конвоированной заключенной, жила в зоне, а на работу ходила без конвоя. Вместе с другими женщинами через день по ночам мыла и дезинфицировала помещения поликлиники.

Дежурство Майкиной мамы оказалось через сутки. Майка бегала по каким-то делам, оставляя Олежку с Глашей. Вечером пошли в кино. Майка купила один билет и оставила спутников ждать ее на крыльце кинотеатра.

Ночевать пошли на конечную автобусную остановку «Нулевой пикет». Там в железнодорожной будке жила знакомая Майке стрелочница. Женщина поставила перед ребятами солдатский котелок с супом из сушеной картошки с макаронами.

– Подкрепитесь, поди, проголодались, – произнесла она, – мне с избытком солдаты приносят.

Глаша, проголодавшаяся за день, с аппетитом ела суп. Она первый раз в жизни видела и ела макароны. В тесном помещении спать улеглись вповалку, подстелив под себя газеты и прикрывшись Глашиным пальтишком.

Утром отправились в город, бродили по чистым асфальтированным улицам, разглядывали красивые фасады домов. Все здания приподняты над землей, в цокольных ограждениях небольшие окна без остекления. Некоторые дома стояли без цокольных ограждений, как будто на курьих ножках. Они стояли на сваях, между которыми можно пройти, согнувшись под домом. Яркое солнце нагрело дома, от которых тянуло теплом. Глаша носила в руках пальто и маленький чемоданчик, постоянно поглядывала на платье, которое помялось во время сна на полу. Ей казалось, что все обращают внимание на ее платье. Майка еще раз сходила в кино. Поздно вечером отправились в поликлинику. Там полным ходом шла уборка помещений. Глаша надеялась, что мать Майки сразу же скажет адрес мамы, и утром она отправится к ней. Но та адреса не знала, а долго разговаривать с детьми у нее не было времени. До утра надо вымыть все закрепленные за ней помещения и не опоздать в лагерь. Детей уложила спать в одном из кабинетов, постелив на пол газеты. Чуть свет разбудила, не дала даже возможности умыться и вывела на улицу. Там уже ждали ее лагерные подруги. Она со своими детьми последовала за всеми, не простившись, не сказав Глаше ни слова.

Девочка не ожидала такого поворота событий, она растерянно глядела им вслед. Предательство Майки причиняло душевную боль. Она почему-то думала, что во всем виновата она. «Что делать? Куда идти?» – мелькали в голове мысли. Глаша была готова вернуться в детский дом, но денег у нее не осталось.

До обеда она бродила по улицам незнакомого города, надеясь найти нужную воинскую часть. Выбившись из сил, подошла к киоску и стала изучать цены. Ее деньги позволили купить булочку и стакан морса. Немного утолив голод, села в автобус и проехала несколько остановок, чтобы отдохнули ноги. Перед закрытием киоска на последние копейки опять купила булочку и стакан морса.

Она ходила по городу, построенному заключенными Норильского ГУЛАГа. Свое название город получил от реки Норилки, которую так окрестили поморы из города Мангазея, побывавшие здесь в семнадцатом веке. Он возник в тридцатых годах прошлого века после открытия геологами на Таймыре крупных каменноугольных и медно-никелевых месторождений. В 1935 году правительство приняло постановление «О строительстве Норильского никелевого комбината». На безлюдном месте создавались исправительно-трудовые лагеря. Заключенные построили порт в поселке Дудинка, железную дорогу до ископаемых месторождений, угольные шахты и рудники, заводы и обогатительные фабрики, город. К началу войны комбинат выдавал продукцию в объемах проектной мощности, на нем работало более двадцати тысяч заключенных. Во время войны объем выпускаемого металла увеличился в четыре раза.

Незаметно наступила ночь. Это время суток только условно можно назвать ночью. Солнце склонилось над горизонтом, на улицах исчезли пешеходы, от земли тянуло холодом. Глаша не знала, что под поверхностью дорог и тротуаров залегает вечномерзлый грунт. Она вспомнила слова Августы Ивановны: «Как только приедешь в Норильск, сразу же иди в милицию. Там тебе помогут». От безысходности и с сомнением в способности милиции помочь ей, направилась в знакомое здание городского отдела внутренних дел. За барьером сидел уже другой сотрудник в синей форме и фуражке с красным околышем.

– Помогите мне найти маму, – обратилась к нему Глаша.

– Ты потерялась? – удивился милиционер.

– Я не терялась, я приехала из Туруханска к маме.

– Где живет твоя мама?

Галя достала письмо от бабушки, в котором сообщался номер воинской части, в которой проживала мать. Не успела она прочитать цифры номера части, как дежурный протянул руку и попросил:

– Дай, я сам посмотрю.

Ознакомившись с письмом, посоветовал пойти в первый отдел, находящийся в этом же здании.

С замиранием сердца постучала Глаша в дверь и вошла в просторный кабинет. За столом сидел мужчина с седеющей головой. На столешнице, обтянутой зеленым сукном, лежала стопка папок, одна была открыта перед ним. Оторвав глаза от папки, он удивленно посмотрел на юную посетительницу.

– У тебя какой вопрос, девочка? – спросил он.

– Дежурный сказал, что вы поможете мне найти мою маму.

– Где твоя мама находится?

Он сообразил, что речь идет о заключенной или бывшей заключенной. Глаша уже успела выучить наизусть пятизначный номер почты и назвала цифры.

– Фамилия твоей матери?

– Грудзинская Милисина Александровна.

Глаша с трудом стояла на ногах, переводя вес тела с одной ноги на другую. Заметив ее состояние, хозяин кабинета предложил:

– Не стой у дверей, присядь на диван.

Она присела на край большого кожаного дивана и стала клевать носом.

Офицер протянул руку к телефону, на его плече сверкнул золотом погон. У Глаши не было сил следить за разговором. Закончив переговоры, военный сказал:

– Приляг на диван, успеешь выспаться, пока за тобой приедут.

Ей было стыдно забираться на диван с голыми грязными ногами, положила голову на кожаный валик и мгновенно уснула. Сколько проспала – не помнит, но сон как рукой сняло, когда услышала:

– Товарищ майор! Сержант Букашкин прибыл по вашему приказанию!

Открыла глаза и обомлела. Стоит молодой, высокий, красивый улыбающийся мужчина. На его тужурке ярко блестят начищенные пуговицы. «Какое счастье, что это мамин муж! – подумала Глаша. – Человек с такой улыбкой не может бить детей». Она окончательно проснулась от слов майора:

– Кем вам приходится эта молодая особа?

– Дочь.

– Забирайте, счастливого вам жизненного пути.

Выйдя на улицу, Букашкин предложил:

– Давай знакомиться, дочка. Меня звать дядя Коля. Если захочешь, можешь называть папой.

– Я знаю ваше имя, – ответила Глаша.

– Я тоже давно знаю, как тебя звать, – сказал Букашкин, и приятная улыбка расплылась на его лице.

Эта улыбка окончательно расположила Глашу к нему, и она доверительно сказала:

– Давайте зайдем в поликлинику. Там у меня хранится чемоданчик.

– Так ты приехала с наследством? – удивился дядя Коля. – Пойдем и заберем твой чемодан.

На улице уже появился народ, но солнце еще не успело прогреть остывший за ночь воздух. Глаша поежилась от утренней прохлады и надела пальтишко. По улице народ спешил на работу. Николай постоянно бросал взгляд на девочку, он сравнивал ее с матерью. Они очень походили друг на друга, но на лице матери лежала печать нелегкой жизни, а рядом шла непорочная невинность и свежесть.

В поликлинике Глаша открыла дверь в каморку под лестницей, где хранился инвентарь уборщиц, и достала маленький чемоданчик, перевязанный веревочкой. Крышка не имела шарниров и держалась только за счет веревочки. В чемоданчике хранился весь ее багаж: чулки, берет, мамина фотография и вырезанная из газеты фотография американской балерины Виолетты Боф.

Николай повел Глашу на железнодорожную станцию, нашел товарный поезд, называемый «вертушкой», который отправлялся в зону добычи алевролитов. Они подошли к последнему вагону, Николай взял девочку под мышки и легко поставил на подножку тормозной площадки. Затем легко и ловко заскочил сам. Вскоре по составу покатился звук удара вагонов буферами друг о друга. Когда этот звук докатился до последнего вагона, он дернулся, и состав тронулся с места.

За городом открылись просторы тундры. Глаша удивлялась, что вокруг не было ни одного дерева. Она привыкла за Туруханском и в деревне Лебедь видеть лесные массивы, а здесь все пространство, как одна большая поляна, покрыто низкорослой зеленой растительностью. Среди зелени блестели на утреннем солнце водные поверхности озер и болот. Она пыталась рассмотреть, какая растительность покрывает тундру. В одном месте увидела заревом пылающую полянку, заросшую огоньками, и обрадовалась им, как своим старым друзьям.

На сто восьмом километре около будки стрелочника поезд затормозил, Букашкин взял Глашу под мышки и спрыгнул с подножки. Они оказались на насыпи, по которой прошли до гати, проложенной через болото к лагерю. Гать напоминала тротуар, она слегка покачивалась, иногда в щели между досок выступала вода и булькала под ногами. Рядом росли карликовые березки с маленькими листочками. Их тоненькие стволики покрывала белая берестяная пленка, которая местами отслаивалась, как папиросная бумага. Между березками росла трава, очень похожая на осоку, из которой поднимались стебли с белыми пушистыми шариками, как у одуванчиков.

Когда они подходили к бараку, им навстречу вышла женщина в сером пальто и косынке.

– Это идет твоя мать, – сказал Букашкин и пропустил Глашу вперед.

Женщина не дошла до них и, остановившись, стала рассматривать дочь. Она была выпившей, глаза затуманены. Глаша ожидала, что мать бросится к ней, обнимет и расцелует, но этого не произошло. В душе что-то оборвалось, она поняла, что радужные мечты о встрече с матерью не сбылись.

Немного помолчав и глядя на короткую стрижку дочери, мать произнесла:

– Татарушка ты моя… – и обе заплакали.

Глаша плакала о потерянной мечте найти любящую ее мать. Она еще не знала, что ждет ее впереди, но по холодной встрече ничего хорошего не ожидала, даже пожалела, что покинула детский дом. Мать плакала из-за свалившейся на нее дополнительной обузы.

На крыльце барака стояла двухлетняя девочка и большими синими глазами смотрела на происходящее у крыльца.

– Это наша Томочка – твоя сестра, – сказала мать.

Глаша посмотрела на бледное личико и узкие губы сестренки. Казалось, что девочка вот-вот заплачет. Глаше стало жалко ее.

Букашкин распрощался и ушел, а мать с детьми направились в барак. В длинном коридоре по обе стороны располагались двадцать дверей. В комнатах жили бывшие заключенные, которым после освобождения запрещалось выезжать за пределы Полярного круга. Ко многим приехали семьи, некоторые здесь женились или вышли замуж. Глаша вслед за мамой вошла в последнюю, угловую комнату. К своему удивлению, она встретила брата Виктора и тетю Нону с годовалым сыном Юрой. Глаша подумала: «Как мы все сможем разместиться спать в одной комнате?». Она осмотрела обстановку. У дверей стояла печь с плитой и духовкой, две кровати, самодельный шкаф для одежды, стол, табуреты. Ей вспомнилась комната в детдоме с четырьмя аккуратно заправленными кроватями, на душе стало грустно и тоскливо. Ее никто не расспрашивал о прожитых годах, отнеслись как к новой появившейся мебели. С первых минут она почувствовала, что ей здесь не рады, и обрадовалась, когда начали укладываться спать. Мать и Нона с маленькими детьми легли на кровати, Вите и Глаше постелили на полу.

Проснувшись утром, Глаша не обнаружила брата.

– Где Витя? – спросила она.

– Он уехал на работу, – ответила мать.

– Где он работает?

– На шахте, там и живет в общежитии, приезжает повидаться в выходные дни…

2

Мужа Ноны призвали в армию, там он встретил женщину и не вернулся домой в Идринское. В Норильск Нону привез Букашкин, охранник лагеря. Во время войны его родные жили в Белоруссии. Немцы всех уничтожили, а деревню сожгли. Вернувшись с фронта, он оказался на пепелище родной деревни.

В военкомате Букашкину предложили поехать в Норильск работать надзирателем, и он согласился. Здесь познакомился с Милей Грудзинской. В очередной отпуск после двух лет службы он не знал, куда поехать. Миля предложила:

– Езжай в Идринское к моей родне, на обратном пути заберешь в Туруханске Глашу.

Он согласился. Отпуск, видимо, провел хорошо, вернулся с Витей, Ноной и ее сыном Юрой, думая обрадовать Милю. Она же была в шоке. За долгие годы привыкла к одинокой жизни, а тут свалилась на ее голову большая семья, которую надо кормить и одевать. Миля стала злой, раздражительной, часто ругалась. Витю устроила работать на шахту, избавившись от одной обузы. Ноне нашлась работа кассиром в зоне алевролитов, со временем она забеременела от начальника лагеря Чулева, ей дали отдельную комнату в этом же общежитии, и вскоре у нее появился сын Гена. Нона унаследовала красоту своих польских предков, к ней тянулись мужчины как к магниту. Вскоре она вышла замуж за освободившегося заключенного Алексея Синькова, который усыновил ее детей.

3

Судьба Михаила Болдырева, мужа Мили, типична для многих семей довоенного времени.

Его родителей осудили и сослали в Черемхово. Он в девять лет сбежал из детдома и связался с компанией жуликов, научился их мастерству. Попав однажды в цирк, остался в нем работать, освоил много номеров и трюков. Работал иллюзионистом, эквилибристом и жонглером. На одной из репетиций гимнастка-лилипутка, стоящая на шесте, который он держал на лбу, упала и разбилась. Оказалось, что он был пьян. Перед выступлением гимнасты не разогрелись, а выпили коньяк. Его осудили на десять лет и сослали в Норильск. Из лагеря дважды сбегал, его ловили и добавляли срок. В общей сложности просидел шестнадцать лет. Своим умением показывать фокусы заслужил авторитет у заключенных и охраны. Мог поставить топор топорищем на лоб, сбросить на руку, подбросить и вновь поймать лбом. Ему не составляло труда, проходя мимо человека, вынуть у него кошелек или часы.

Среди воров в законе считался своим человеком. Перед побегами они давали ему адреса и записки к своим друзьям на свободе. Как у многих из них, у него во рту блестели две золотые «фиксы». Со спокойным нравом, веселым характером умел интересно рассказывать анекдоты и у всех пользовался уважением. Всегда доброжелательный, с хорошим настроением, он не ругался, как принято в зоне. Когда его кто-то допекал, любимым выражением было: «Обворую». Однажды его обманул заключенный-бытовик Зверев. Михаил о мести не думал, а друзья сбросили обидчика в бункер и засыпали рудой. Среди заключенных часто возникали драки. Михаил подходил к ним и произносил: «Разойдись, гады». Все расходились, зная его накачанные мускулы.

Воры в законе жили в отдельном бараке, они не ходили на работу.

Как-то вызывает Михаила начальник лагеря и говорит:

– Все на работе в шахте, кроме твоих друзей из восьмого барака. Надо передвинуть забор – расширить зону.

– Новый барак строить?

– Пока будет местом построения заключенных.

– Попробую уговорить, но не обещаю.

Приходит Михаил в барак и говорит:

– Хотите иметь волейбольную площадку?

– Что предлагаешь?

– Надо отодвинуть забор.

Забор был перенесен, и появилась волейбольная площадка.

У Михаила проявились способности к технике, мог отремонтировать часы, радиоприемник и любой механизм. Хорошо разбирался в схемах, но читать и писать не умел. Освоил зубопротезное дело и стал работать в зоне зубным техником. Ему стали давать на ремонт часы начальство и охранники. Передавая отремонтированные часы сержанту Букашкину, он рассказал анекдот. Они разговорились и подружились. Вскоре Михаила расконвоировали и перевели работать на строительство коттеджей для руководства города. Группа зэков-строителей без охраны утром отправлялась на стройку, а ночевать возвращалась в лагерь. После освобождения стал работать машинистом электровоза. Вывозил алевролиты из шахты.

4

Миля Грудзинская попала работать в зону металлургического завода в возрасте двадцати двух лет. За восемь лет заключения прошла через все ужасы гулаговского режима. Пережила унижения, оскорбления и избиения. Выжила за счет того, что научилась кричать, ругаться и давать отпор. Через несколько лет ее перевели работать в лабораторию завода. К ней почти каждый день забегал молодой инженер Володя Долгих узнать анализ металла очередной плавки. В дальнейшем он стал директором Норильского горно-металлургического комбината, затем – первым секретарем Красноярского обкома партии и членом Политбюро Коммунистической партии Советского Союза.

Еще через несколько лет Милю расконвоировали и перевели на обслуживание коттеджей, работать прачкой. Неконвойные заключенные работали истопниками, электриками, поварами. Здесь она впервые увидела Михаила Болдырева, который работал электриком. Красивый, веселый, он вечно шутил и заигрывал с женщинами. Одну ущипнет, другую шлепнет по мягкому месту, проходя мимо. Когда он начинал рассказывать о своих похождениях, зачарованные слушатели им восхищались.

Миле не нравился такой тип мужчин. Она считала их балагурами, которым подходят лагерные вульгарные красотки, и не могла думать, что он давно положил на нее глаз.

От рождения Миля была брезгливой. Это давно заметили сокамерницы и иногда издевались над ней. Если в тарелке с супом кому-то попадалась муха или еще что-нибудь, она отказывалась от еды, а шутницы забавлялись, наблюдая за ней.

Однажды в очередной раз одна из шутниц во все горло закричала:

– У меня в тарелке муха!

Миля выскочила из-за стола, отбежала в сторону, и ее стошнило. К ней подошел Михаил и пообещал:

– Больше над тобой издеваться не будут. – Затем подошел к женщинам и произнес: – Кто еще раз ее обидит, будет дело иметь со мной.

После этого случая Миля и Михаил стали дружить. У расконвоированных была возможность встречаться на строящемся объекте. Он собирался в очередной побег, она его отговорила, регулярно отдавала курево, которое ей причиталось. В установленный природой срок у нее родилась дочь Тома. Милю досрочно освободили, а за связь с заключенным предложили в двадцать четыре часа покинуть Норильск. Она не уехала, а нашла угол для жилья и осталась ждать освобождения Михаила. Они встречались на стройке. Он приносил новые кальсоны на пеленки и хозяйственное мыло. Другого подарка для дочери заключенный сделать не мог.

В зоне Николай Букашкин узнал от Михаила, что у него родилась дочь, и решил помочь приятелю. Начальству заявил, что к нему приехала жена и пора получить жилье. Ему дали комнату в общежитии для вольнонаемных рабочих, в котором проживали бывшие заключенные, по разным причинам не захотевшие уехать с Севера. Общежитие находилось недалеко от зоны алевролитов, где отбывал срок Михаил. Сержант разыскал Милю и вселил с ребенком в комнату, а сам продолжал жить в общежитии охраны.

Перед освобождением Михаил зашел в барак к «авторитетам» проститься. Ему стали предлагать адреса явок в разных городах страны для связи с воровским миром. Он твердо заявил:

– С прошлым завязываю, я женился – у меня растет дочь. Жить остаюсь в Норильске. Если понадобится моя помощь – всегда готов помочь.

5

В общежитии жили работники шахты алевролитов: маркшейдеры, бурильщики, взрывники, механики и другие. В шахте добывали нужный для строителей комбината материал алевролит. Это плотные осадочные породы разнообразной окраски. Их использовали для производства цемента, кирпича и других керамических изделий. Все дома Норильска построены из кирпича, изготовленного из алевролита. Добывали породу взрывом динамита в пробуренных скважинах, ее загружали в вагонетки и электровозом вывозили на поверхность. Затем в вагонах-«вертушках» направляли по назначению. Михаил после освобождения из лагеря остался работать машинистом электровоза. Миля работала заведующей ламповой, где заряжали и выдавали шахтерам лампы.

Люди, оторванные от цивилизации, жили в бараке дружно по своим законам. Каждую субботу начинались коллективные застолья. Чаще всего пели песни, рассказывали анекдоты, вспоминали лагерную жизнь. Иногда возникали споры, которые заканчивались потасовками, переходящими в побоища. Стены барака сотрясались от ударов клубка пьяных тел. Этот клубок мог вкатиться в любую квартиру. Глаше становилось страшно, она дрожала и прислушивалась к шуму. Ей хотелось закрыть дверь на крючок и спрятаться, но она не решалась закрыться. Там, в коридоре, были ее родители. Если потасовки проходили днем и шум уходил в другой конец барака, она выскакивала на улицу. Куда дальше бежать, не знала. В одну сторону деревянный настил по тундре вел к насыпи железной дороги, в другую – к зоне, обнесенной колючей проволокой. Левее виднелась шахта алевролитов, за нею гора Шмидта, на склоне которой темнел отвал рудника открытых работ. Правее стояли почерневшие бараки строгого режимного лагеря, недалеко от него – строения взвода охраны войск МВД. Осмотрев округу, девочка понимала, что бежать некуда, и возвращалась в комнату.

Глаша присматривалась к людям, проживающим в бараке. Многие выглядели солидно и вели себя в трезвом состоянии степенно. «Кто же из них затевал ссоры и драки? – думала она и пыталась угадать. – Кто, выпив спирта, терял над собой контроль, воображал себя бравым уркой?». Некоторые имели детей. Школьного возраста были Глаша и Валя Маркелова. Валя готовилась идти в первый класс, и родители устроили ее на квартиру к знакомым в городе.

Глаша оказалась не только в чуждой ей обстановке, но даже враждебной. Когда родители находились на работе, на ее попечение оставляли детей. Кроме того, она готовила еду, подбеливала печь, занималась уборкой, подтирала полы. Ей не всегда удавалось со всем справиться. У нее не было опыта. Начиная первый раз варить суп, старалась вспомнить, что она ела в супе в интернате. Постепенно научилась готовить еду из сушеных овощей. Мать часто возвращалась с работы расстроенной и взвинченной. Свое внутреннее состояние выплескивала на дочь руганью:

– Кобыла ты неповоротливая, корова недоенная, не могла как следует пол вымыть!

Дочь старалась угодить матери, но не всегда получалось все сделать вовремя, и на нее сыпался новый поток изощренных ругательств:

– Недотепа несчастная, неха недоразвитая…

Мать считала дочь уже взрослой, и малейший промах взвинчивал Милю, она метала яростные взгляды и сыпала на Глашу ругательства, которые освоила в зоне. Казалось, что она мстила дочери за свои жизненные неудачи.

Отчим, Михаил Андреевич, вскоре освободившийся из зоны, старался защищать падчерицу. Будучи добрым человеком и помнящим свое нелегкое детство, относился к ней доброжелательно. Он всегда хвалил ее за порядок в комнате и за вкусно приготовленный обед.

Мать, в противоположность мужу, всегда всем была недовольна, быстро взвинчивалась и переходила в разговоре на крик. Когда она отсутствовала, в квартире устанавливалась тишина и спокойствие, заходили соседи. Отчим рассказывал о своих похождениях, все с удовольствием слушали его. Стоило Миле переступить порог, отчим замолкал, соседи потихоньку ретировались из комнаты. Все замирали в ожидании ее гнева и поучений. Она была вспыльчивой, вела себя категорично, считала, что всё знает лучше всех и все должны поступать так, как она сказала. Стоило кому-то поступить против ее воли, начиналась громкая ругань, глаза метали молнии, «пыль летела до потолка».

Глаша понимала, что оказалась не ко двору. Часто по ночам, когда родители работали в ночную смену, плакала и рыдала до головной боли. Она готова была вернуться в детский дом, но родители вряд ли отпустили бы ее. Это она поняла по услышанному разговору. К соседям приехали повидаться родственники. Увидев обстановку, царившую в бараке, они обратились к Миле:

– Отпустите с нами на материк Глашу, она нам нравится. Будет жить в нашей семье, получит образование. Когда подрастет, приедет к вам.

Глаша с замиранием сердца ждала ответ. «Хоть бы мама отпустила», – думала она. Мать засомневалась: принимать предложение или отказать. Помолчав, сказала:

– Надо спросить у отца.

Отчим решил не отпускать девочку с чужими людьми.

После этого у Глаши неоднократно возникало желание убежать. «Убегала же Майка из детдома, – думала она, – смогу и я убежать». Камнем преткновения становились деньги, без которых не купить билет на поезд и пароход. Их можно было украсть у матери, но совесть не позволяла это сделать. Она не думала о том, что Норильск режимный город и ее без документов обязательно поймают.

Глашу постоянно одолевала тоска по жизни в Туруханском детском доме. Она вспоминала Лилю, других девочек и своих воспитателей. Единственным ее утешением был приемник «Балтика». Когда все уходили на работу, она включала его и наслаждалась музыкой.

Отчим относился к Глаше доброжелательно, успокаивал мать, когда та выплескивала на дочь ругательства. Он понимал, что лучшей няньки для Томы им не найти, и всегда заступался за падчерицу. Глаша прониклась к нему уважением, она уже могла оценить характер и красоту мужчины. Когда Михаил умывался, раздетый по пояс, она любовалась его торсом, мускулатурой рук и мышцами живота.

Как-то шла Глаша по деревянному настилу со щенком по кличке Дружок. Навстречу шел конвой заключенных. Один зэк наклонился, схватил щенка и передал внутрь строя. Девочка вернулась домой в слезах.

– Что случилось? – спросил отчим.

– Дружка забрали, – всхлипывая, ответила она.

– Кто забрал?

– Строй заключенных.

Михаил собрался и вышел из дома. На следующий день щенка вернули и подарили Глаше горсть женских заколок.

К Михаилу иногда заходили освободившиеся воры в законе. Им нужно было на время остановиться, чтобы дождаться переводов денег, переодеться перед отбытием из Заполярья. За три года жизни в бараке Глаша видела четырех таких человек. У двоих она запомнила только прозвища: Крыса, Интеллигент, а вот других запомнила на всю жизнь.

Сергей Орлов появился в квартире, когда родители находились на работе. Глаша испугалась чужого мужчину, он это заметил и спокойным голосом повел разговор:

– Меня зовут Сергеем, мне надо дождаться твоих родителей. Если ты меня боишься, я могу их подождать на улице. Тебя как зовут?

– Глаша.

– Ты в школе учишься?

– Учусь.

– Я тоже когда-то учился, играл в самодеятельности. Хочешь, я тебе спою?

У Глаши прошел первый испуг, и она ответила:

– Спойте.

Он сел рядом с ней и запел. Песни лились одна за другой. Сергей, возможно, представлял, что пел для любимой девушки. Глаша с замиранием сердца слушала его баритон, на высоких нотах переходящий в фальцет.

На следующий день Сергею купили костюм, брюки оказались длинными.

– Можно я их укорочу? – предложила Глаша.

– А ты сможешь? – удивился Сергей.

– Смогу.

Она присела около его ног, подвернула одну штанину, чтобы она слегка касалась носка ботинка, и заколола иголкой.

– Переодевайте брюки, – сказала она, отвернувшись от него.

– Вторую штанину тоже надо подвернуть.

– Не надо, я ее померяю по первой.

Принимая готовые брюки, Сергей сказал:

– Спасибо. Мне бы такую дочку, как ты!

Его постоянные похвалы тревожной радостью вливались в душу девочки. Она испытывала приятные чувства к этому человеку.

Прощаясь при отъезде из Норильска, Орлов сказал родителям Глаши:

– Растите скорее дочь, приеду свататься!

– Когда она вырастет, ты состаришься, – ответил отчим.

Глаша понимала, что Сергей шутит, но ей было очень приятно слышать эти слова. Она часто вспоминала этого веселого симпатичного человека. Ее потрясло известие о его гибели в какой-то воровской разборке. Впервые ощутила душевную боль по человеку с нелегкой судьбой, запавшему в ее душу.

Второго человека, запомнившегося на всю жизнь, она застала за столом с родителями, когда, уставшая, вернулась из школы. К ней повернулся мужчина средних лет, черный как негр, и улыбнулся. Во рту у него виднелись редкие зубы. «Это что за чудо-юдо?», – подумала она и присела с краю стола, не поднимая на него глаз. Мать подала ей тарелку с едой и, обращаясь к гостю, попросила:

– Георгий, спой нам что-нибудь…

Отчим услужливо принес и подал гостю гитару:

– Играй, брат.

По комнате разлилась неаполитанская песня: «О мое сердце». Глашина рука с ложкой замерла, она слушала с полуоткрытым ртом. Ее заворожил бархатный тенор исполнителя. Отчим внимательно смотрел на падчерицу, а когда закончилось исполнение, спросил:

– Тебе понравилась песня?

– Очень.

– Спеть еще? – предложил Меладзе.

– Эту же песню, – попросила Глаша.

Георгий пел весь вечер, научил Глашу петь «Сулико» на грузинском языке. Он уже не казался ей страшным, его чудный голос покорил ее.

6

К отчиму зашел приятель Костя и предложил:

– Поедем на рыбалку?

– Какой из меня рыбак? – удивился Михаил. – Ни снастей, ни лодки…

– Все даст Колян. Сам он на рыбалку поехать не может, а мне нужен напарник.

– Далеко ехать?

– В поселок Валек, а дальше на лодке по Норилке до озера Пясино.

Михаил задумался, а Костя стал его уговаривать:

– Там такая красота! Озеро лежит среди тундры, один берег зарос лесом. Какой только рыбы в нем нет!

Михаил подумал, что озеро такой же величины, как озера, разбросанные вокруг шахты алевролитов, и спросил:

– Озеро большое?

– Километров семьдесят в длину будет.

– Уговорил, – согласился Михаил.

Неожиданно подала голос Глаша:

– Возьмите меня с собой…

Отчим удивленно посмотрел на нее, а Костя спросил:

– Уху варить умеешь?

– Умею.

– Тогда берем.

Михаилу пришлось согласиться взять на рыбалку падчерицу.

На следующий день они доехали на поезде до поселка Валек, расположенного в семи километрах от Норильска. Он раскинулся на берегу реки Норилки недалеко от впадения в нее реки Валек. Здесь издавна находилось зимовье местных жителей, в котором в свое время бывали Семен Челюскин и Харитон Лаптев. Вальковский порт служил транспортным узлом, обеспечивающим доставку груза для строящегося Норильска. Здесь располагался гидроаэропорт Норильска. В поселке работали школа, клуб, ресторан «Таймыр». Функционировал рыбозавод с коптильным цехом. Большинство населения поселка составляли семьи бывших узников «Норильлага». В шестидесятые годы прошлого века поселок Валек перестал существовать. Всех жителей переселили в Норильск. Здесь сохранились балки и гаражи для лодок охотников и рыбаков, которые живут в них в период сезона охоты и путины.

Костя, бывавший у своего друга Николая неоднократно, быстро провел рыбаков по переулку к дому, расположенному на берегу реки. Во дворе их встретила лаем собака. Из дома вышел хозяин и, поздоровавшись, предложил пройти в дом попить чая.

– Знаю я твой чай, – сказал Константин, – он может затянуться до вечера, а нам надо добраться до места и успеть поставить сети.

– Как знаете, – ответил Николай. – Пойдемте в сарай, я дам вам сети и весла.

К дому примыкал сарай, который, кроме основных дверей, имел выход в сени дома. В зимние метели в сарай можно было ходить, не выходя на улицу. В небольшом огороде стояла теплица. Глаша почувствовала запах коровьего навоза. И, заглянув в сарай, увидела корову. Ее сердце радостно забилось. Захотелось подойти и погладить корову, вспомнилась бабушка Анастасия Даниловна, корова Каролина, которую она ходила разыскивать в Идринском. «Как это было давно… – думала девочка. – И почему та жизнь закончилась?»

Из размышлений ее вывел голос отчима:

– Глаша, не отставай!

Она поспешила по крутому берегу к реке вслед за взрослыми. Костя нес на плече мешок с сетями, отчим – рюкзак с продуктами и весла. Николай – тяжелый мешок с вещами, предназначенными для зимнего сезона. Решил воспользоваться случаем отправить в избушку зимнее снаряжение. Ему, возможно, придется на зимний промысел заходить на лыжах. Все подошли к деревянной лодке, нос которой был вытащен на пологий берег. Костя сбросил с плеч в нее тяжелый мешок, отчим вставил весла в уключины. Николай свой мешок осторожно положил в корму лодки и помог столкнуть ее на воду, напутствуя рыбаков:

– Остановитесь на ночлег в моей избушке, будьте внимательны – там бродит медведь. Сети ставьте с обласка, который лежит около избушки.

Глаша села на корме, Костя – на носу, отчим – за весла. Он отвел лодку от берега и поднял весла. Быстрое течение подхватило ее и понесло в сторону озера Пясино.

– Отдохни, – пошутил Костя, – течение донесет нас до места рыбалки.

– Слишком долго ждать, когда течение донесет. До Пясино километров двадцать.

– Куда нам торопиться? – опять пошутил Костя.

– Солнце клонится к закату, – ответил Михаил и навалился на весла.

Глаша опустила руку за борт и, к удивлению, коснулась воды. Лодка была перегружена и сильно осела. Видимо, не была предназначена для трех человек.

Норилка питается многочисленными притоками, вытекающими из тундровых озер, которые служили нерестилищами для ценных пород рыб. Ее глубина в период подъема воды позволяла заходить океанским судам с грузами для Норильска. Она впадает в озеро Пясино, из которого вытекает единственная река Пясина, впадающая в Карское море. В реке обитали ценнейшие породы арктических рыб.

В настоящее время близость Норильского комбината привела к экологическому загрязнению реки, и рыба постепенно исчезла. Такая же участь постигла и озеро Пясино. Чистейшая вода озера, подпитывающаяся тающими снегами из окружающей тундры, стала иметь зеленовато-серый цвет.

Глаша рассматривала низкие берега широкой реки, протекающей среди тундры. Многочисленные острова покрывал лиственный лес, уже пожелтевший. Природа готовилась к полярной зиме. Навстречу шел сухогруз, сверкая на солнце надстройкой, выкрашенной в белый цвет. Михаил развернул лодку носом к волнам, поднятым теплоходом, и она закачалась на набегающих волнах. С поверхности воды иногда взлетали табуны уток, напуганные приближающейся лодкой.

Неожиданно берега исчезли, лодка вошла в огромный водоем, ширина которого превышала десять километров. Озеро Пясино – одно из крупнейших на Таймыре, его длина около семидесяти километров. Свое название оно получило от окружающей местности. На ненецком языке «пясина» означает «безлесная земля» – тундра. Оно ледникового происхождения; берега, в основном, пологие, заболоченные. Только восточный берег возвышен и был покрыт смешанным лесом. К нему и предложил Костя направить лодку.

Еще издали на кромке смешанного леса на невысоком берегу показалась небольшая избушка. Лодка ткнулась носом против избушки в пологий берег, на котором всюду торчали из песка крупные булыжники. Около избушки рыбаков встретили две крупные собаки, они не лаяли, но своим видом показывали, что они здесь хозяева и не рады незваным гостям. Глаша отступила назад и стала за спиной отчима. Костя назвал собак по кличке, они завиляли хвостами, но с места не двинулись.

– Собаки не хотят пускать нас в избушку, – произнес Михаил.

– Пустят, – ответил Костя и, развязав рюкзак, достал две вяленые рыбины, которые дал ему Николай для собак.

Собаки, почуяв еду, веселее завиляли хвостами.

– Урман, иди ко мне, – позвал Костя, протягивая псу рыбу.

Тот медленно подошел к нему, взял в зубы сига и, отойдя в сторону, принялся за еду.

– Тайга! – обратился Костя ко второй собаке. – Тебе надо особое приглашение?

Собака с места не тронулась. Тогда он бросил ей рыбину. Она приняла подношение и тоже отошла в сторону.

– Кобель умнее, – сказал Михаил.

– Как знать. На охоте Тайга балом правит, – ответил Костя.

Путь к избушке оказался свободным. К домику был пристроен навес, под которым лежала перевернутая небольшая лодка и чурбан для колки дров. В избушке пахло затхлостью. У маленького окошка стоял грубо сколоченный столик, нары вдоль одной из стен покрывал слой сена. Вот и вся обстановка.

– Обоснуемся до вечера под навесом, а избушку проветрим, – предложил Костя.

Полярное солнце склонялось к горизонту. Стоял период очень коротких белых ночей – конец полярного лета, когда солнце ненадолго скрывается за горизонтом и вскоре вновь выкатывается из-за него. Костя подал Глаше котелок:

– Сбегай за водой, а я разведу костер.

Она с удовольствием побежала под уклон, разминая ноги, затекшие от долгого сидения в лодке. Когда начала зачерпывать воду, раздался шум. От неожиданности вздрогнула и подняла голову. Над ней пролетел табун крупных птиц. «Какие большие гуси, – подумала она, – по величине не меньше наших в Идринском».

Подавая котелок с водой, Глаша спросила:

– Вы видели, какие крупные гуси пролетели?

– Летели белолобые гуси, они не самые крупные. Гуменники крупнее, – ответил Костя.

– Как вы угадали, какие гуси летели?

– У белолобых гусей белое пятно на лбу и черные пятна на брюхе.

Рано утром Костя и отчим взяли лодку, лежащую около избушки, и понесли к воде. Лодка оказалась очень легкой.

– Такую лодку можно одному носить, – сказал Михаил.

– Колян ее таскает на озера, на которых охотится.

Отплыв от берега на несколько метров, Костя почувствовал, что лодка неустойчива, и произнес:

– Давай вернемся на берег и поплывем на лодке, на которой приплыли. Эта – для одного человека, вдвоем мы сети не поставим.

Пристав к берегу, рыбаки пересели в большую лодку и поплыли ставить сети.

Глаша принялась готовить еду. Она замочила сушеную картошку и морковь, приготовила макароны и тушенку. Пока овощи размокали, отправилась вдоль берега посмотреть окрестности. Между камней на тонких длинных ножках росли синие цветочки, напоминающие колокольчики. Ей захотелось нарвать букет, и она протянула руку к стебельку цветка. В это время цветок задрожал от налетевшего ветерка, и девочка отдернула руку. Ей показалось, что цветок испугался ее намерения сорвать его.

– Прости меня, я не причиню тебе боли, – произнесла вслух Глаша и пошла назад к избушке.

Она развела костер и повесила над ним котелок с овощами. Раскрытые банки с тушенкой стояли рядом с костром. Собаки, почуяв запах, подошли к костру и уселись рядом.

– Проголодались? – спросила их Глаша. – Скоро приедет дядя Коля и накормит вас.

Урман завилял хвостом. Тайга сидела невозмутимо, направив взгляд на консервы.

Лодка не скоро показалась на озере. Константин долго искал места, на которых ему приходилось рыбачить с Николаем. Повариха проголодалась и несколько раз прикладывалась к еде, чтобы проверить, достаточно ли посолила. Увидев лодку, побежала к воде встречать рыбаков. Отчим, сидевший за веслами, с разгона вытолкнул нос лодки на отмель. Глаша заглянула в лодку и произнесла:

– А где рыба?

– Рыба будет завтра, – уверенным голосом произнес Константин.

Проголодавшийся отчим, как всегда, хвалил падчерицу за вкусную еду, его поддержал Костя и упрекнул:

– А ты не хотел брать дочку на рыбалку!

Глаше было очень приятно слышать похвалу в свой адрес. Когда мужчины принялись за чай, она собрала миски и направилась к озеру их мыть.

На следующее утро отчим быстро поел и сказал:

– Пора ехать проверять сети.

– Не торопись, чем дольше они стоят, тем больше попадет рыбы, – ответил Костя.

Проводив рыбаков, Глаша стала готовить обед. Собаки не отходили от нее. В какой-то момент они встрепенулись и повернули головы в сторону леса.

Ей показалось, что там промелькнула тень медведя. Испугавшись, побежала к озеру, с разбегу одной ногой прыгнула в лодку, которая закачалась, и вторая нога оказалась в воде. Потеряв равновесие, девочка упала в озеро. Вода оказалась холодной, но терпимой. Ухватившись рукой за борт лодки, встала на ноги. Глубина оказалась ей ниже колена. Забралась в лодку, села за весла и отплыла от берега. Ей казалось, что на воде безопасней, чем на берегу.

Солнце стояло высоко над горизонтом и щедро одаривало теплом заполярный край. Глаше стало прохладно в мокрой одежде, она ее сняла, отжала и разложила сушить. Солнечные лучи приятно ласкали обнаженное тело. Она удивилась белизне кожи. С момента отъезда из Идринского ей не приходилось загорать. Чтобы быстрее согреться, стала грести веслами, плавая вдоль берега. Ее наготе обрадовались комары и оводы. Приходилось постоянно бросать весла и отбиваться от насекомых. «Хорошо, что над водой нет мошек», – подумала она. Согревшись, остановила лодку против избушки и рассматривала берег. Медведя не увидела, костер еще дымился, собаки спокойно лежали около него. Переведя взгляд на небо, увидела крупную птицу, описывающую круги над озером. Ее удивило, что бурая птица имела белый хвост. Она не знала, что это белохвостый орлан, занесенный в Красную книгу. Он гнездится только в низовье Оби и на Таймыре. Неожиданно птица сложилась в комок и стала падать. «Что с ней случилось?» – подумала Глаша. Орлан продолжал падать с большой высоты. «Он сейчас разобьется о воду», – думала девочка. Почти у самой воды птица расправила крылья и, скользнув над поверхностью озера, взлетела с крупной рыбиной в когтях.

Когда показалась лодка, плывущая вдоль берега, Глаша быстро натянула на себя подсохшую одежду. Поравнявшись с лодкой падчерицы, отчим спросил:

– Ты почему в лодке?

– Испугалась медведя.

– Он приходил к избушке?

– Не знаю.

В разговор вмешался Константин:

– Медведи очень редко нападают на людей – только в тех случаях, когда их обидят или сильно голодные. Сейчас у них очень много корма: в тундре хороший урожай ягод, в реках много рыбы. Так что бояться не надо.

– Все равно боюсь, – упрямо произнесла она.

Взглянув в лодку рыбаков, Глаша увидела на дне всего несколько рыбин и спросила:

– Почему вы так долго не приплывали?

– Нам пришлось переставить сети в новое место, – ответил Костя.

– Поплыли к берегу, – предложил Михаил и направил свою лодку к косе.

Суп выкипел и превратился в густую массу овощей, макарон и тушенки. «Хорошо, что не пригорел», – подумала молодая повариха. Она ожидала упреков за такое блюдо, но отчим произнес:

– Сегодня макароны по-флотски с гарниром, вполне съедобное кушанье. Как, Костя, ты считаешь?

– Очень вкусно и хорошо посолено.

Глаше было приятно слышать похвалу, и она прониклась еще большим уважением к отчиму. «Мать бы сейчас на его месте закатила бы мне скандал», – подумала она.

На третий день Глаша попросила:

– Возьмите меня с собой, я боюсь оставаться одна. Костя посмотрел в умоляющее лицо девочки и сказал:

– Быстро прыгай в лодку!

Сети перегораживали русло довольно широкого притока. Подплывая к ним, Костя радостно крикнул:

– Поплавки играют, рыба есть!

Он ухватил верхнюю тетиву края сети и приподнял. В ячеях забилось несколько крупных чиров. Выбирали рыбу долго, лодка осела от тяжести груза. Рыбины били хвостами и скользили по толстому слою улова. Глаша подняла ноги на сиденье, боясь наступить на рыбу. Михаил удивился богатому улову и спросил:

– Куда мы денем столько рыбы? До дома нам ее не донести.

– Оставим у Коляна, – ответил Костя. – Он посолит и завялит.

Отчим с улыбкой посмотрел на Глашу и произнес:

– Надо нам было тебя вчера взять с собой на рыбалку!

7

Приближался учебный год. Миля сшила Глаше темно-синее хлопчатобумажное платье, купила учебники и тетради.

Утром первого сентября подняла дочь до рассвета, накормила и, провожая, спросила:

– Дорогу в школу найдешь?

– Найду.

– Если услышишь «вертушку», немедленно сходи с насыпи в сторону.

– Хорошо.

Предупреждение имело весомые основания. Глаше предстояло пройти по насыпи узкоколейной железной дороги семь километров до сто первого пикета и дальше на автобусе ехать до школы.

За два часа до начала занятий в школе девочка шагала по шпалам, расстояние между которыми превышало ее привычный шаг. Вокруг стояла пугающая темнота, виднелись только откосы насыпи да десяток шпал впереди. Она знала, что по обе стороны дороги раскинулась тундра с многочисленными болотами и озерами, но их не было видно в предрассветной темноте. Все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы ноги попадали на шпалы, а не между ними на острые края щебня. Город встретил ее хмурым туманным утром. Воздух, насыщенный выбросами из многочисленных труб, казался густым.

Школа поразила Глашу. Раньше она училась в одноэтажных деревянных домах, а тут оказалась в многоэтажном каменном здании с высокими потолками, с теплым туалетом. Привыкшая оправляться за кустами, здесь увидела туалет со стенами, облицованными кафелем, с водой в кранах, с матовыми шаровыми светильниками. Это был другой мир, о существовании которого она не подозревала.

В школе царило оживление. Мальчишки бегали по коридору, скатывались по перилам со второго этажа на первый. Девочки собирались группами и наперебой щебетали, им хотелось многое рассказать после летних каникул. Все делились впечатлениями о проведенном времени в пионерском лагере «Таежный». На девочках были шерстяные платья, белые фартучки с крыльями, в косах – атласные ленты. На руках блестели часы. На ногах – шелковые чулки и модные туфельки. Они казались Глаше маленькими феями. Мальчики носили одинаковую форму – темно-синие брюки и кители с металлическими блестящими пуговицами.

Глаша впервые видела на детях роскошь и почувствовала себя ущербной. Стоя у стены коридора, стеснялась своей одежды. Ей казалось, что все обращают внимание на ее простенькое платье. Чтобы не встречаться взглядом с учениками, она опустила взор и исподлобья смотрела на происходящее вокруг. Когда прозвенел звонок, она последней вошла в класс и остановилась около дверей, не зная, за какую парту сесть. Взоры одноклассников обжигали ее, они с любопытством рассматривали новую ученицу. Кто-то из ребят свистнул. В это время в класс вошла учительница.

– Почему в классе свистите? – с возмущением спросила она.

Класс притих, все поднялись с мест, приветствуя преподавателя. Она заметила стоящую рядом девочку.

– Ты новенькая?

– Да.

– Как звать?

– Глаша.

– Садись за последнюю парту к Але Забелиной.

Глаша обрадовалась, здесь ученики не могли рассматривать ее одеяние во время уроков. На переменах с новенькой никто не разговаривал, не пытался подружиться. Некоторые девочки демонстративно проходили мимо, подняв высокомерно голову.

На большой перемене все ученики бегали в буфет покупать пирожки. У Глаши не было денег, и она оставалась голодной. Мальчишки часто, когда учительница писала на доске, поворачивались назад и стреляли в девочек из ручек-трубочек конфетами-драже. Если конфета, отскочив от стены, падала около Глашиной парты, она роняла на пол резинку и незаметно поднимала ее вместе с конфеткой, которую клала в рот. Голова переставала кружиться от голода.

Домой Глаша возвращалась к семи вечера, уставшая и голодная. Мать часто встречала ее словами:

– Пока не разделась, вынеси золу и принеси угля.

Устанавливая тяжелое ведро с углем у плиты, слышала голос матери:

– Суп на плите, бери и ешь.

Присев к столу, дочь начинала медленно есть. У нее кружилась голова и клонило ко сну. Сквозь шум в ушах слышала голос матери:

– Будешь мыть тарелку, вымой всю грязную посуду!

Ела Глаша один раз в день. Утром, как правило, спешила в школу и не успевала поесть.

Миля с закрытыми глазами лежала в одежде на кровати. Она уставала на работе, и ей ни подняться не хотелось, ни открывать глаза.

Борясь со сном, Глаша мыла посуду. Тарелка выскользнула из ее рук и загремела по раковине, нарушив дрему матери, которая не замедлила выпустить на дочь поток оскорблений:

– Что ты там творишь, криворукая, кобыла неповоротливая!..

Мать никогда не била дочь, но ее ругательства наносили девочке душевную боль, которая ощущалась сильнее, чем побои родного отца. Глаше иногда не хотелось идти домой, хотелось убежать в Туруханск. Она вспоминала теплую уютную комнату в интернате, школу, в которой все ее уважали и любили…

Немецкий язык в школе преподавала директор Наталья Ивановна Царева. На втором уроке она сказала:

– Сейчас будем повторять пройденный материал.

У Глаши все похолодело внутри. В Туруханской школе она не учила немецкий язык. Уроки немецкого языка были, но многие ребята считали, что язык фашистов учить необязательно. Когда очередь дошла до нее, она поднялась из-за парты и стояла, не произнося ни слова.

– Почему ты молчишь? – спросила учительница.

Глаша продолжала молчать. В классе раздались смешки. Наталья Ивановна, не говоря ни слова, строгим взглядом обвела учеников. Моментально установилась гробовая тишина.

– Что ты вообще знаешь?

– Стихотворение.

– Прочитай.

Глаша прочитала стихотворение. Его она выучила на слух, когда читали ученики в школе.

– Произношение у тебя хорошее, – похвалила ее директор. – Теперь скажи, какие падежи существуют в немецком языке?

Ученица понятия не имела о падежах и молчала. Наталья Ивановна не ругалась, не упрекала девочку, а спокойным голосом сказала:

– Тебе придется догонять класс. Самостоятельно изучить материал за пятый класс.

В бараке у соседки нашелся учебник немецкого языка для техникумов. Глаша стала его изучать. Ее вдохновила похвала учительницы о хорошем произношении, и ей хотелось доказать всем, что она сможет выучить немецкий язык. По дороге в школу, прыгая со шпалы на шпалу, повторяла прочитанный материал. Через некоторое время Наталья Ивановна пригласила подопечную в свой кабинет и спросила:

– Что ты успела выучить?

Глаша рассказала несколько уроков из учебника для техникумов.

– Молодец, – похвалила учительница. – Вот тебе книжка сказок братьев Гримм на немецком языке. Когда переведешь первую сказку, придешь ко мне и расскажешь.

Через несколько дней Глаша пришла с переводом.

– Перескажи на немецком языке, – попросила Наталья Ивановна.

– Не могу.

– Забирай книгу и читай, пока не научишься пересказывать.

Глаша переводила сказки и составляла к каждой краткий пересказ. Доброжелательное отношение педагога сделало больше, чем любая ругань и крики. Глаша полюбила немецкий язык и стала одной из лучших учениц.

В школе готовились к концерту художественной самодеятельности. Каждый класс готовил свой номер. На перемене девочки зубрили роли из произведения Н.В. Гоголя. Глаша, послушав монологи, неожиданно заявила:

– Неправильно читаете.

– А как надо?

Глаша стала читать с выражением: «Птица-тройка, и кто тебя выдумал…» Девочки с удивлением смотрели на новенькую ученицу. В это время в дверях появилась учительница русского языка Изабелла Зеликовна Свирская.

– Кто читал? – спросила она.

Девочки показали на Глашу. Она потупила глаза и молчала.

– Так, значит, ты умеешь говорить, а на уроках молчишь. Будешь играть Марью Антоновну.

– Не могу.

– Сможешь. К следующему уроку выучи роль, – приказным тоном сказала учительница.

На сцене Грудзинская появилась в зеленом платье и с веером в руке. Локоны волос, закрученные на горячей кочерге, спускались до плеч. Она свободно двигалась по сцене, чем вызвала восторг и смех в зале.

Перед окончанием учебного года Наталья Ивановна сказала:

– Сегодня будет открытый урок, к нам придут преподаватели из других школ. Я тебя вызову отвечать. Причешись, пожалуйста.

Девочки бросились причесывать подругу, кто-то надел на нее свой фартук. Урок прошел успешно.

Зима наступила рано. В октябре тундра преобразилась, она казалась белоснежной пустыней. Снежное одеяло прикрыло низкорослую растительность, болота и озера. Ходить по насыпи железной дороги стало труднее, шпалы скрылись под слоем снега, ноги увязали в снегу. Встречный ветер затруднял движение, трепал полы пальто, забирался под подол. Приходилось наклоняться вперед, преодолевая его напор.

Во время снежных заносов Глаша часто опаздывала на первый урок. У нее внутри все сжималось в предчувствии насмешек и издевательств. С замиранием сердца стучала в дверь и входила в класс с непричесанными волосами. Раздавался дружный смех и голос преподавательницы географии:

– Вот и Грудзинская пришла, можно начинать урок.

Глаша направлялась к своему месту за последней партой, ей хотелось отогреться и отдохнуть после семикилометрового перехода, но тут звучал голос учительницы:

– Грудзинская, к доске!

Она поднималась с места и шла к столу учительницы.

– Урок учила?

– Да, – с трудом произносила ученица.

– Отвечай!

Глаша кашляла, после пронизывающего ветра на улице не могла говорить. Хотела прокашляться и начать рассказывать. Материал интересный, у нее хорошая память – запомнила все, что рассказывала учительница на предыдущем уроке, но начать говорить не могла, голос не слушался ее. Замерзшее на улице тело начинало отогреваться, и по нему проходила дрожь. Класс воспринимал ее кашель за уловку, чтобы не отвечать урок, и дружно хохотал. Ребята не относились к ней враждебно, просто они были рады случаю повеселиться.

– Спасибо. Хватит. Садись, двойка, – с издевкой произносила учительница.

Постепенно у Глаши появились двойки по многим предметам. Мать не считала нужным сходить в школу и разобраться в причине двоек дочери. С наступлением сильных холодов устроила ее на жительство у знакомой женщины на окраине города около нулевого пикета. Для Глаши прекратились изнурительные ежедневные переходы по насыпи железной дороги, она перестала опаздывать на занятия.

Прошел месяц, мать не заплатила хозяйке за квартиру и та выставила квартирантку за дверь.

Вернувшись домой выпившей и в плохом настроении, хозяйка квартиры заявила:

– Твоя мать не заплатила мне обещанную сумму, отправляйся домой. Когда заплатит, можешь вернуться.

Глаша оделась, взяла портфель с книгами и вышла на улицу. Северный ветер обжег холодом ее лицо, подхватил портфель и чуть не вырвал из руки. Она стояла в раздумье, обида на мать отдавалась болью в груди и комком застряла в горле, из глаз катились слезы. Мимо проходила соседка Нина Редекульцева. Увидев девочку, спросила:

– Ты куда собралась на ночь глядя?

– Не знаю, – ответила Глаша и зарыдала.

– Пойдем ко мне, расскажешь, в чем дело.

Нина жила в балке площадью два на два с половиной метра. Все убранство комнаты составляли нары, стол на козьих ножках и лавка.

Выслушав Глашу, Нина сказала:

– Поживешь пока у меня, а потом я встречусь с твоей матерью, и мы решим проблему.

Нина работала в столовой воинской части, приносила оставшуюся еду и довольно сносно кормила квартирантку. В свободное время она занималась шитьем бюстгальтеров. Глаша стала помогать хозяйке, пригодилось ее умение вышивать. Лифчики украшала вышивкой роз.

Слишком продолжительной показалась первая зима в Норильске. Температура воздуха часто опускалась ниже сорока градусов, иногда – ниже пятидесяти. Мороз переносился легче, чем при влажном материковом климате, хотя и обжигал нос и щеки, словно кипятком. Приходилось закрывать лицо шарфом и дышать через него. Шарф моментально обледеневал от дыхания, ресницы слипались от попадания на них влаги. Казалось, что полярной ночи не будет конца. На холодном небе мерцали голубые звезды. Внезапно небо озарялось северным сиянием, на нем сначала появлялись яркие вспышки, затем невидимые прожектора рисовали радужные узоры.

Глаша училась в шестом классе. Прибежав в школу, она поднималась на второй этаж, молча заходила в класс и усаживалась на свое место. Она чувствовала себя чужой среди сверстниц, которые высокомерно показывали свое превосходство.

На следующую зиму Миля договорилась с лагерной подругой Галиной, которая работала кочегаром в котельной, чтобы дочь пожила у нее. Тетя Галя оказалась доброй красивой женщиной. За что она отсидела срок, неизвестно, но лагерь не исправил, а искалечил молодую женщину. Она переняла все худшие стороны заключенных: стала много пить, сквернословить и опустилась до падшей женщины. После аванса или получки неделю устраивала пьянки с мужчинами. Затем неделю голодала до следующей зарплаты. Во время застолий Глаша забивалась в свой угол и учила уроки. Мужчины часто подходили к ней и задавали вопросы:

– Что читаешь? В каком классе учишься?

– Отстань от девчонки, – пьяным голосом обычно произносила тетя Галя, – а то выгоню.

Весной начались метели. За ночь снега выпадало столько, что припаркованные во дворах автомашины заметало до крыши. Норильск расположен в долине ветров. Он является одним из самых ветреных городов страны. Скорость ветра, превышающая двадцать метров в секунду, – явление обычное. Ветер старался повалить девочку или погнать в своем направлении. Глаше приходилось сгибаться, чтобы не упасть, преодолевая силу ветра.

Несколько раз в году отменялись занятия в школе, когда на улице свирепствовала «черная пурга», при которой скорость ветра превышала сорок метров в секунду. «Черная пурга» – местное название метели, переходящей в ураган. Она случается несколько раз в году. Снег заметает дороги, видимость сокращается, не ходят поезда, прекращает работать аэропорт.

Метель длится несколько дней и прекращается с приходом антициклона и общим похолоданием.

Когда стихли метели и подули теплые ветры, Глаша ушла от своей благодетельницы. Она решила, что лучше ходить пешком семь километров, чем жить в неприятной ей обстановке.

Перед Первым мая проходили репетиции школьной самодеятельности. Готовились к конкурсу между классами и отбирали юные дарования для участия в городском конкурсе школьных коллективов. Ребята гордились своим участием в самодеятельности, им хотелось попасть на городской конкурс.

Глаша, как всегда, стояла в коридоре с опущенным взором и, прижавшись к стене, разглядывала свои валенки. К ней никто не подходил, подружиться с девочками она еще не смогла. Неожиданно к девочкам подбежала старшая пионервожатая Жанна и спросила:

– Где Грудзинская?

– Я здесь.

Жанна схватила Глашу за руку и произнесла:

– Пойдем со мной.

– Куда?

– Говорят, ты поешь?

– Это я раньше пела.

Пионервожатая рассмеялась:

– Это когда раньше?

В классе по расписанию один раз в неделю был урок пения. Учительница задавала ученикам выучить современные послевоенные песни. Затем, стоя за партами, класс хором пел такие песни, как «Вставай, страна огромная», «Широка страна моя родная» и другие. Учительница, видимо, обратила внимание на голос Грудзинской и поделилась своим мнением в учительской.

Пионервожатая привела Глашу в актовый зал. На сцене за пианино сидела незнакомая женщина, на первых рядах зала школьные таланты – элита конкурса. Поднявшись на сцену, Жанна сказала пианистке:

– Вот эта девочка.

Женщина с удивлением посмотрела на Глашино платье и валенки.

– Какой у тебя голос?

– Меццо-сопрано.

Зал взорвался хохотом. Мальчишки отвалились на спинки кресел и подняли вверх ноги, болтая ими в воздухе.

Пианистка, обращаясь к Глаше, спросила:

– Ты песню Дмитрия Кабалевского «Наш край» слышала? Вот слова: «Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой…»

– Не слышала.

Пианистка проиграла мелодию и попросила повторить. Глаша пропела.

– А теперь давай учить, вот тебе слова.

Грудзинская сделала шаг назад, опустила глаза на текст, зал для нее перестал существовать, и запела.

После первого куплета пианистка соскочила со стула, ударила по клавишам, громко сказала:

– Какое сопрано? У тебя серебряный колокольчик! – затем обратилась к залу: – Послушайте, какой голос! – она посмотрела на Глашу совсем по-другому, чем в первый раз, и ласково произнесла: – Пой песню до конца.

Глаша пропела песню несколько раз. Зал притих, все внимательно слушали новое дарование, появившееся в школе. Пианистка, закончив играть, подошла к ней и сказала:

– Завтра мы с тобой разучим еще одну песню.

На школьном конкурсе самодеятельности шестой класс, в котором училась Глаша, занял первое место, а на городском конкурсе среди пяти школ их школа стала победительницей.

Отношение к Глаше резко изменилось. На переменах девочки окружали ее, каждой хотелось с ней поговорить. Узнав, что она живет на окраине города, наперебой приглашали к себе в гости с ночевкой. Жанна предложила после уроков готовить домашнее задание в пионерской комнате.

Неожиданно Глаша получила записку с непонятным ей содержанием. Мальчик писал: «Грудзинская, я к тебе неравнодушен». Она подумала, что он хочет ее оскорбить, и с возмущением написала на той же записке: «Может быть, я к тебе больше неравнодушна, но молчу». Мальчик написал новую записку: «После уроков буду ждать около школы». «Наверно, будет бить», – подумала Глаша и после урока убежала в пионерскую комнату. Около месяца Глаша уклонялась от встреч. Наконец он перестал писать записки и обращать на нее внимание. Глаша решила: «Значит, бить не будет».

Незаметно подошли экзамены. По немецкому языку Глаша получила пятерку, а по алгебре – двойку. Экзамен для двоечников перенесли на осень. Ей пришлось все лето ходить в школу на занятия для отстающих учеников. Она с радостью убегала из барака, из опостылевшей ей обстановки ругани и пьянства. На насыпи железной дороги у Глаши поднималось настроение, и она переходила с шага на бег. Запыхавшись, снижала темп бега, вдыхая полной грудью воздух, насыщенный запахом тундры, в которых сильно выделялись запахи болот и цветущего багульника. Стоило только сбавить шаг, комары моментально начинали жужжать около лица. Хлопнув ладонью по самому нахальному, усевшемуся на лоб, вновь переходила на бег. Убегая от своры кровопийц, она пробегала иногда семь километров за сорок минут.

В новом учебном году Глаша на перекличку шла в приподнятом настроении. Математику она пересдала на четверку и перешла в седьмой класс. Девочки встретили ее дружелюбно и радостно, как старую хорошую знакомую. Многие с ней обнимались. У Глаши исчезла суровость и подозрительность во взгляде. Она раскрепостилась и чувствовала себя равной среди равных. Часто выступала заводилой в играх и шалостях. Ее активную позицию заметили не только в классе. На выборах в совет дружины школы за ее кандидатуру проголосовали единогласно.

К празднику 7 ноября лучших учеников, которым исполнилось четырнадцать лет, приняли в комсомол. На первом комсомольском собрании класса секретарь комсомольской организации школы спросил:

– Какие предложения по кандидатуре комсорга класса?

Все дружно закричали: «Грудзинская!»

Став комсоргом, Глаша была заводилой во многих мероприятиях и поддерживала любые начинания одноклассников.

Уроки по физкультуре проходили в актовом зале. На время занятий стулья устанавливались вдоль стен, а посередине зала ставились спортивные снаряды: «конь» и «козел». Переодевались девочки в классе. Одна девочка, переодевшись в спортивный костюм, стала неумело отбивать чечетку. Глаша научилась у отчима прекрасно отбивать чечетку с несколькими коленами. Ей захотелось блеснуть своим мастерством. Она забралась на стол, и звонкая дробь чечетки понеслась по классу. Дробное постукивание сменялось присядкой. После подпрыгивания и удара каблуками друг о друга вновь рассыпалась бешеная дробь с пристукиванием каблуками. Зрители гудели от восторга. Неожиданно шум смолк. Глаша остановилась и посмотрела на дверь. Там стояла директор школы. Она вошла в класс и произнесла:

– Конечно, комсорг должен быть на кафедре.

Глаша моментально соскочила со стола и остановилась, потупив взгляд.

– Идите на урок физкультуры, а то опоздаете, – произнесла Наталья Ивановна.

Глаша выскочила из класса и понеслась со всех ног на первый этаж в спортзал. За беготню по коридорам учеников ставили к стене до конца перемены, но она об этом не думала. К счастью, по пути никто из учителей не встретился. На следующем уроке немецкого языка она сидела с опущенным взором, ей было стыдно посмотреть в глаза учительнице, которую не только уважала, но по-своему любила. Шло изучение предлогов. Выслушав ответы нескольких учеников, Наталья Ивановна спросила:

– Как сказать по-немецки: стрекоза на столе?

Глашино сердце замерло, она испугалась, что спросят ее, но учительница видела состояние девочки и пощадила ее, спросив другого ученика.

С наступлением сезона метелей мать устроила дочь на жительство к знакомым – Ждановым. Их дочь Лиля была немного старше Глаши и училась в другой школе. Она часто возвращалась из школы много позже окончания уроков. Глаша к этому времени уже успевала выучить уроки. Лиля появлялась раскрасневшаяся и взлохмаченной, с губ еще не успела сойти приятная улыбка, а глаза сияли веселой задорной радостью. Мать всегда встречала дочь руганью и устраивала разнос:

– Где ты опять шлялась, красючка несчастная?!

– Во Дворце пионеров, – отвечала дочь.

– Знаю я твой Дворец пионеров, в кого ты только такая уродилась?

Глаша впервые внимательно и оценивающе посмотрела на Лилю. Перед ней стояла красивая, оформившаяся девушка с высокой грудью и стройной фигурой. Темные волосы были разлохмачены. Красивое лицо украшали густые брови и длинные ресницы. В глазах сиял веселый задорный огонек. Пухлые губы изгибались в улыбке.

В очередное воскресенье Лиля пригласила Глашу во Дворец пионеров. Там она познакомила ее со своими подругами, заявив:

– Ты оставайся здесь, а я пойду на свидание. Вечером зайду за тобой.

Мать Лили с облегчением вздохнула, видя, что девочки подружились и вместе ходят во Дворец пионеров.

Перед Новым годом город накрыла «черная пурга», и Глаша не смогла уехать к родным. Она пошла с Лилей во Дворец пионеров на новогодний праздник. Девочки принесли большой рулон марли, и Глаша подключилась шить платья, к которым спереди приклеивали гербы союзных республик. Лиля, как всегда, убежала на свидание.

Веселье вокруг елки продолжалось до глубокой ночи. В тот период года стояла полярная ночь, и люди ориентируются во времени только по часам. В новогоднем маскараде участвовали взрослые и дети, водили хороводы, пели песни, выступали артисты.

После окончания веселья Глаша вместе со всеми вышла на крыльцо. Ветер немного утих, но на город по-прежнему сыпал снег, на небе ни единой звездочки. Она подождала, когда все разошлись, и стала искать взглядом Лилю. Ее не было видно, и Глаша решила ехать домой к матери. Автобусы еще ходили по городу, и она доехала до остановки «Первый пикет». Здесь выяснилось, что поезд на Алевролиты не пойдет, а автобус, на котором она приехала, был последним. Возвращаться в Норильск к Ждановым было не ближе, чем до барака матери, и девочка в полночь зашагала по шпалам, занесенным снегом.

В метель сильных морозов не бывает. Она даже не стала кутать в платок нос, как обычно делала при низких температурах воздуха. Ветер дул в попутном направлении, но не помогал в движении, а часто препятствовал ходьбе: когда вытаскивала ногу из очередного намета, порыв ветра толкал ее вперед, и нога вновь оказывалась в сугробе. Приходилось наклоняться, сдерживая напор ветра. Затем рукой помогать ноге вытаскивать валенок из снега. Выбиваясь из сил, она повторяла про себя: «Надо дойти, в доме будет тепло».

Когда свернула с насыпи, которую снег сравнял с окружающей местностью, оказалась в снегу выше пояса. По-пластунски проползла больше десяти метров, поднялась на ноги и побрела по тундре, утопая в снегу выше колен и оставляя за собой снежную траншею. Барака она не увидела, его до крыши замело снегом. Перед ней оказался огромный сугроб, на вершине которого в нескольких местах пробивался дым. С большим трудом ей удалось разыскать место тамбура. Днем жители расчищали от дверей траншею для выхода из барака. В ней снег был мягче, чем слежавшийся по бокам траншеи. Из последних сил она пробилась к двери, ухватилась за металлическую ручку мокрой рукавичкой и остановилась перевести дух. Шерстяная рукавичка моментально примерзла к металлу. Дверь, открывающая внутрь барака, легко отворилась. Оказавшись в коридоре, Глаша захлопнула дверь и присела на корточки, чтобы отдышаться.

Миля, услышав стук, поднялась с кровати, зажгла лампу и пошла, ругаясь, к двери:

– Кого там черти носят по ночам?

Когда перед ней оказалась дочь, с головы до ног обсыпанная снегом, ее взорвало как бомбу, осколки которой полетели в Глашу:

– Язва тебе в душу! Какие черти тебя носят по ночам?! Посмотри на часы, уже три часа ночи! Если замерзнешь – черт с тобой, но мне отвечать придется.

Глашу колотила дрожь от холода, она не могла ничего сказать матери, язык не поворачивался. От поднятого шума проснулся отчим:

– Миля! Прекрати ругань! Ребенок замерз, хочет есть.

Он поднялся, подошел к окну, взял бутылку со спиртом и налил половину граненого стакана. Подавая стакан падчерице, произнес:

– Пей!

Глаша поднесла стакан ко рту, зубы стали стучать по стеклу. «Выбивают чечетку», – подумала она. Выпила, не поморщившись, как воду. Мать закатила тираду ругани:

– Прекрати спаивать девчонку, бабник недоделанный…

От шума проснулась Тома. Испугавшись криков, начала плакать. Глашу колотил озноб во всем теле. Отчим налил в кружку молока и подал ей. Она не смогла его выпить. Скорее разделась и нырнула под одеяло. Засыпая, слышала слова отчима:

– Прекрати истерику!

– Не гавкай, – ответила мать.

Продолжение ругани Глаша не слышала, погрузившись в крепкий сон. Утром отчим спросил:

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Голова болит?

– Нет.

Шли зимние каникулы. Глаша включилась в домашнюю работу. Уходя из дома, мать давала ей поручения, которые надо было выполнить до возвращения с работы взрослых. На попечении школьницы оставались трое маленьких детей. Нона родила второго ребенка. Глаша успевала прибрать в квартире, приготовить обед, истопить печь. За дровами и углем выскакивала в одном платье. Ей не всегда удавалось выполнить все поручения матери, которая никогда не хвалила ее, но не оставляла без внимания ни одного промаха. Обычно свою ругань она начинала так:

– Что ты за человек? Сделала то, что я не просила, а когда что-нибудь прошу, никогда не выполняешь просьбу.

Каникулы пролетели в заботах о детях и в выслушивании постоянной ругани матери. Глаша обрадовалась, когда они закончились, и за день до начала занятий в школе отправилась к Ждановым. Вышагивая по шпалам, вспомнила Лилю и подумала: «Интересно, что она придумала сказать матери, вернувшись домой с новогодней елки без меня?». Затем начала вспоминать последние события в школе, ей захотелось скорее увидеть школьных подруг и расспросить, как они провели каникулы. С радостным чувством шла, ускоряя шаг. Ее настроение испортилось, когда вспомнила, что не притронулась к книге, которую задали прочитать на каникулах.

Седьмой класс Глаша закончила без двоек, но радоваться причин не было. Большинство ребят уезжали на короткое северное лето в пионерский лагерь, а ей предстояло заниматься домашним хозяйством и нянчиться с детьми.

Все лето Глаша работала как заводная, она уставала до полного бессилия. Мать не хотела этого замечать, отчим старался подбодрить и похвалить девочку:

– Глашенька, какой вкусный суп ты сегодня приготовила!

Миля тут же взрывалась:

– Значит, я готовлю хуже этой молокососки!

Начиналась привычная перебранка и ссора родителей.

Как-то, отправляя дочь в город с поручением, мать сказала:

– Нарви по дороге жарков и продай, хватит быть дармоедкой.

Оранжевые полянки цветов сияли под ярким полярным солнцем между озер и болот. Стоило Глаше ступить на мягкий моховой покров, на нее набросилось полчище комаров и мошек. Переходя от одного кустика цветов к другому, она обмахивала лицо букетом, но это мало помогало. Мошки жалили в лоб, щеки, лезли в нос и уши. Неожиданно у нее из-под ног вылетел выводок белых куропаток. Их было много – больше десяти. Птицы, не поднимаясь высоко, сделали полукруг и опустились на тундру.

Выбравшись на насыпь, Глаша почувствовала, что ее лицо горит и чешется, словно его отстегали крапивой. Прижимая букет одной рукой к груди, второй чесала лицо, расцарапывая до крови. Понюхав цветы, обратила внимание, что они не имеют запаха. На улице Норильска около автобусной остановки она с букетом в руках остановилась возле женщин, торгующих черникой. Рядом стоящая бабушка в фартуке с карманом на груди сказала:

– Так у тебя цветы никто не купит. Вот тебе газета, разложи на ней их букетами.

Проходящие мимо люди смотрели на цветы и поднимали глаза на молодую продавщицу. Под их любопытным взором Глаше становилось не по себе, и она старалась делать вид, что цветы не ее. Стоявший в стороне на автобусной остановке мужчина, долго наблюдавший за девочкой, подошел к ней и спросил:

– Сколько стоит букет цветов?

Этот вопрос застал Глашу врасплох, она не знала цены цветов. Стояла и молчала. Соседка выручила ее:

– Все продают жарки по десять рублей за букет, а девочка дешевле – по семь рублей.

– Я заплачу за все цветы, если ты выбросишь их в урну, – обратился мужчина к девочке.

Глаша растерялась и не знала, что ответить. Ее соседка с возмущением произнесла:

– Иди отсюда, доброжелатель, без тебя она все цветы продаст.

Миля, приняв от дочки деньги, вырученные за цветы, пересчитала и сказала:

– Завтра пойдешь еще продавать цветы.

Женщины на базарчике встретили девочку как старую знакомую. Бабушка, взглянув на ее лицо, покрытое коростами, покачала головой:

– Нельзя чесать лицо после укусов, надо терпеть.

Глаша с нетерпением ждала нового учебного года, чтобы избавиться от домашних хлопот, вечной ругани и оскорблений матери. Собираясь в школу, спросила:

– Жить я буду у Ждановой?

– Если есть деньги заплатить за квартиру, оставайся. Я заплачу с наступлением холодов.

Начались для Глаши ежедневные изнурительные переходы по четырнадцать километров в день. Иногда она доезжала до 108 пикета на товарных поездах, следующих за углем и алевролитами. Научилась спрыгивать с поезда на ходу, когда он замедлял движение на стрелке.

После смерти Сталина, в 1953 году, многих заключенных выпустили на свободу. Некоторые не представляли жизни вне лагеря и стремились вернуться в него, совершая различные преступления.

После школы Глаша шла вдоль железной дороги к вокзалу, собираясь уехать на грузовом поезде, стоящем у перрона. Уже стемнело, только перрон и вокзал сияли в электрическом свете. Когда до вокзала оставалось недалеко, из темноты вынырнул мужчина:

– Женщина, пойдемте со мной, у меня есть спирт.

Глаша ускорила шаг, он приближался сзади:

– Женщина, подождите, найдем коньяк, хорошо проведем время…

Подойдя ближе, бывший заключенный увидел в руках девочки портфель:

– Так ты школьница?.. Пойдем со мной, найдем шампанское…

Глаша испугалась не на шутку, молчала и ускоряла шаг. Она уже подошла к вокзалу, но до дверей было далеко. Ее мысли интенсивно работали, она искала способ спасения: «Побежать – догонит, заскочить на подножку вагона поезда, который начал движение, – сдернет».

Мужчина догнал ее и приставил нож к боку. Глаша остановилась, ее обдал холодный пот, а преследователь продолжал говорить:

– Ах, ты брезгуешь, так мы пропустим тебя через строй…

Глаша похолодела от страха, ее взгляд упал на дверь, на которой было написано: «Посторонним вход запрещен». Не отдавая себе отчета, она бросилась к двери, распахнула и влетела в комнату. В помещении находились две женщины и двое мужчин. Один разговаривал по телефону, второй в форме железнодорожника с офицерскими погонами стоял рядом.

– За мной гонится… с ножом, – заикаясь, испуганным голосом произнесла девочка.

– Я ему сейчас покажу! – произнес дежурный в форме и выскочил за дверь.

Женщины помогли Глаше снять пальто и предложили погреться у печки. Она рассказала им, что собиралась уехать на поезде, но он уже ушел. Когда согрелась и отошла от потрясения, сказала:

– Пойду пешком.

– За час дойдешь? – спросила женщина.

– Не знаю…

– Тогда сиди в тепле и жди. Через сорок минут пойдет состав за углем, за двадцать минут доедешь до своего пикета, машинист притормозит поезд.

Многое пришлось Глаше пережить и испытать на себе за время жизни в Норильске. За шестьдесят прошедших лет большинство событий стерлось из ее памяти, но экстремальные моменты до мельчайших подробностей сохранились на всю жизнь.

В восьмом классе у нее не хватало времени учить уроки. И она потеряла интерес к учебе, перестала ходить в школу.

После очередной ссоры матери и отчима он собрался бросить семью и уехать на материк. Встретив Глашу во дворе с ведром угля, предложил:

– Дай мне ведро, я донесу.

Около крыльца остановился и тихо произнес:

– Глашенька, мать тебя не любит, а я люблю. Ты не маленькая – давно это заметила. Поедем со мной на материк, я буду работать в цирке, а ты – учиться. Ухаживать придется только за мной, а не за такой оравой, какая здесь.

Глаша видела, каким слащавым взглядом отчим часто оглядывал ее стройную девичью фигуру. Она боялась оставаться с ним наедине, но, несмотря на это, дала согласие бежать вместе с ним. Она была готова ехать с кем угодно и куда угодно, лишь бы вырваться из обстановки, в которой оказалась.

Через некоторое время родители помирились. Мать знала все слабые струны в характере мужа и умело играла на них, добиваясь своего. Она боялась остаться одна с тремя детьми и удерживала его около себя всеми возможными способами. В порыве нахлынувших чувств Михаил рассказал супруге, что хотел тайно от нее уехать из Норильска вместе с падчерицей. Миля обняла его за шею и поцеловала.

– Неужели ты смог бы оставить меня и своего ребенка?

Произнесла она эти слова как можно ласковее. В душе же кипела злость и ненависть к дочери.

– Конечно, не смог бы вас бросить. После выпивки нашло помутнение…

Оставшись с дочерью наедине, Миля вылила на нее всю злость, которая в ней кипела:

– Бессовестная девчонка, лягушка растоптанная, хотела уехать с чужим мужиком! Только подумать – у матери хотела отбить мужика!

Миля долго бесновалась, выливая на голову дочери поток ругани. Она не успокоилась на этом, на следующий день пошла в горком комсомола жаловаться на дочь.

В горкоме комсомола Глашу расспросили об инциденте. Не чувствуя за собой вины, она подробно рассказала о своей жизни. Ей задали один вопрос:

– Почему не хочешь учиться?

– Устала, болею, – коротко ответила она.

Ее отпустили, не объявив даже устного выговора.

Возвращалась домой Глаша, спотыкаясь о щебень между шпалами железной дороги. Она шла медленно, оттягивая встречу с матерью. Ее не радовал осенний цвет тундры, моховые ковры, усыпанные красными ягодами. Когда с придорожного болота взлетел выводок уток, она даже не проводила его взглядом, хотя всегда любила наблюдать за их полетом. Около дома опустила руку в карман и обнаружила, что там нет комсомольского билета, по которому входила в здание горкома комсомола. Потеря комсомольского билета окончательно лишила ее смысла жизни.

Ей не хотелось жить. Сердце стонало от боли и горя. Войдя в дом, достала пузырек с уксусной эссенцией, выпила, запила водой и легла умирать. Ей хотелось умереть назло матери, чтобы той стало жаль дочь. Она не знала, что мать давно развела эссенцию водой. Ее лицо и тело стали покрываться красными пятнами, в горле и желудке появилась боль. «Интересно, успею ли я умереть до прихода родителей?» – подумала она. В это время скрипнула дверь и в комнату вошла Нона. Взглянув на племянницу, спросила:

– Что с тобой?

– Я умираю.

– Почему ты так решила?

– Выпила уксусную эссенцию.

Нона зачерпнула из бачка кружку воды, посадила Глашу на кровать и заставила пить воду. Затем засунула два пальца племяннице в рот и вызвала рвоту. Промыв желудок, спросила:

– Зачем ты это сделала?

Глаша молчала.

Когда мать вернулась с работы, Нона ей рассказала о случившемся. Миля взяла со стола пустой пузырек, покрутила и произнесла:

– Хотела сварить кисель, а Глашка весь уксус выпила. Умереть – не умерла, а уксус перевела.

От таких слов матери Глаша почувствовала, что внутри у нее что-то оборвалось. Она знала, что мать ее не любит, но чтобы желала ей смерти – слышала впервые. Эти слова ее потрясли, несколько дней она не разговаривала с матерью. Оправившись от шока, решила уехать в Красноярск и поступить учиться в музыкальную школу. Своих денег у нее не было, пришлось обратиться к матери:

– Мама, дай мне денег на билет до Красноярска.

– Зачем собралась в Красноярск?

– Хочу поступить учиться в музыкальную школу.

– Одну не отпущу. Скоро всей семьей поедем в отпуск в Иркутск. Там поступишь учиться.

Миля уложила в сумку приготовленные к продаже вещи и, обращаясь к дочери, сказала:

– Сходи на базар, продай, нужны деньги на дорогу.

– По какой цене продавать?

– Ты что, маленькая? Бестолочь! Пройди по рядам, приценись, затем торгуй.

На базаре поношенные вещи охотно покупали освободившиеся из заключения, чтобы переодеться перед отъездом на материк. Глаша встала на свободное место между женщинами, разложила товар, куртку и брюки отчима повесила на руку. Она запрашивала цену немного ниже, чем другие.

К Глаше подошли двое молодых мужчин – бывшие заключенные. Одного она видела у отчима. Он приподнял куртку до подбородка девочки и стал рассматривать, завел с Глашей разговор, любезничал и говорил комплименты. Когда покупатели отошли в сторону, рядом стоящая женщина прошептала:

– Тот, который ниже ростом, вытащил у тебя из кармана деньги.

Глаша засунула руку в карман и, не обнаружив там денег, устремилась к жуликам.

– Верните деньги! – произнесла твердым голосом.

– Какие деньги? – удивился вор.

– Которые вытащил из кармана.

– Нет у меня твоих денег.

– Если не вернете, пожалуюсь отцу.

– Кто твой отец? – спросил высокий мужчина.

– Вы же знаете, вы были у нас.

– Не помню, напомни.

Глаша назвала отчима.

– Сколько у тебя было денег?

– Пятьдесят рублей.

– Верни в двойном размере, – сказал он товарищу.

– Не надо мне в двойном размере, верните то, что взяли.

Жулик вернул деньги, и мужчины удалились.

В свой первый отпуск родители собирались тщательно. Даже Глаше купили поношенный костюм ее размера. Михаилу после долгой разлуки очень хотелось представить матери свою семью в лучшем виде.