Просидев несколько дней в психиатрической лечебнице, Конуэй окончательно пал духом. Охранники делились на две категории: одни не обращали на него ни малейшего внимания, другие изводили придирками и издевательствами. Но хуже всего было то, что Конуэй был предоставлен самому себе – дни напролет сидел в камере и любовался на решетку. Кроме того, ему постоянно хотелось есть. Один из «злых» охранников мстительно сообщил ему, что рацион заключенного не может превышать двух третей рациона среднего британского гражданина.

Кроме того, готовили в тюрьме отвратительно, а пищу почти всегда подавали холодной.

Странный посетитель подарил Конуэю пачку сигарет, но они давно кончились. Если бы репортер знал, что в рацион заключенного табак не входит, он тратил бы курево более экономно. Но, находясь во взвинченном состоянии, Конуэй курил сигареты одну за одной, и пачка в два счета опустела. Потом выяснилось, что курить в камере нельзя. Должно быть, охранники, подглядывая в камеру и видя, что заключенный курит, злорадно потирали руки: то-то помучается, когда последняя сигарета кончится, а других не будет.

Голод и отсутствие табака были мучительны, но еще больше Конуэй страдал от скуки.

– Мне дадут что-нибудь почитать? – спросил он у охранника, принесшего ему завтрак.

– Нет.

– А колоду карт?

– Зачем?

– Ну, чтобы убить время.

– Вы здесь сидите не для того, чтобы развлекаться, – ощерился охранник. – Скажите спасибо, что вы все еще живы.

– Что вы хотите этим сказать?

Охранник не ответил, и Конуэй остался наедине с собой – рассуждать о приятной подоплеке этой зловещей фразы. Неужели они собираются его убить? Но ведь он ничего особенного не сделал! Конечно, шантаж – тяжелое преступление, но ведь не казнить же за него! Хотя, с другой стороны, шантаж был не простой, а затрагивающий интересы государства. В таких делах приговор бывает более суровый, чем в случае обычного уголовного преступления.

Не нужно забывать, подумал Конуэй, что как-никак он – представитель нейтральной страны. К тому же никаких секретов врагу он не передавал. Господи, они просто не имеют права повесить его или расстрелять!

Шли дни. Конуэй сидел в камере, смотрел через решетку на голые деревья и унылые поля Бэкингемшира и мучился неизвестностью.

Потом, безо всякого предупреждения, вновь появился Маугли. Конуэй встретил его с огромным облегчением. Маугли предложил узнику сигарету, чиркнул спичкой и подождал, пока репортер жадно вдохнет табачный дым. Конуэй чуть не задохнулся, потом закашлялся.

– Какой-то вы нервный, – заметил Маугли.

– Что меня ожидает? – умоляюще спросил Конуэй.

Маугли пожал плечами:

– Все в руке божьей. В один прекрасный день кто-нибудь посмотрит ваше досье и примет решение.

– Кто? И на каком основании?

Конуэй не хотел даже упоминать слово «наказание», не говоря уж о смертной казни. Ему казалось, что стоит ему произнести эти слова – и кара станет неотвратимой.

– Я и сам не знаю. То есть мне, конечно, известно, почему вы здесь находитесь, но всякие подробности – вне моей компетенции. Сейчас трудно что-либо сказать. За вами тут хорошо ухаживают? – спросил он так, словно Конуэй остановился в каком-нибудь отеле.

– Ухаживают! – вскинулся Конуэй. – Нет, черт подери, отвратительно!

Маугли улыбнулся:

– Могу себе представить. Кормежка, наверное, паршивая. Вся беда в том, что вы привыкли в своей Швеции к роскошной жизни.

– Придумайте для меня какую-нибудь работу, дайте мне что-нибудь почитать.

– Так вы скучаете? А вы подумали над моими словами?

– Я рассказал им все, что знал. Больше у меня ничего нет. Честное слово.

– Это вам так кажется. – Маугли достал пачку сигарет. – Надо же, осталось всего четыре штуки. Так и быть, оставлю. А тем временем... – Он оценивающе посмотрел на Конуэя. – Знаете что, чтобы вам не было скучно, напишите-ка мне все, о чем с вами говорили. Вам передадут бумагу и карандаш.

– А нельзя пишущую машинку? – с надеждой спросил Конуэй. Он терпеть не мог писать от руки.

– Увы, запрещено. В пишущей машинке слишком много острых металлических деталей. Вдруг вы решите нанести своему организму непоправимый ущерб?

– Покончить с собой? Да вы с ума сошли...

– Я-то понимаю. Но, знаете, эти бюрократы... Итак, вам передадут бумагу и карандаш. Изложите мне все на бумаге, договорились?

– Договорились.

Маугли дружелюбно кивнул.

– Когда закончите, я вам перешлю еще пачечку сигарет. Кстати, уж заодно напишите и про Стокгольм. Интересно будет почитать.

Конуэй наморщил лоб:

– Что именно вас интересует?

– Ну, разные вещи. Столица нейтрального государства, так много всякого пестрого люда, должно быть, вы выяснили там немало интересного. Кто на кого работает и так далее. Всякие искатели приключений, случайные люди, сотрудники посольства. Кто за кем следит и тому подобное. Сделаете? Пишите все как есть, называйте всех своими собственными именами. Вам не о чем беспокоиться, ведь никто не узнает, что информация поступила от вас.

Маугли улыбнулся и вышел. Через несколько минут принесли бумагу и карандаши, а в придачу – чашку горячего кофе.

– Надо же, прямо как в гостинице «Дорчестер», – с нехорошей улыбкой прокомментировал охранник. – Ладно уж, пей, пока дают.

Конуэй погрузился в работу. Он чувствовал себя совсем неплохо. Писал он не останавливаясь. Ирландец всегда отличался способностью свободно говорить и свободно писать. Конечно, он не испытывал иллюзий по поводу своего журналистского таланта, но работал всегда очень быстро. Профессиональный опыт газетного репортера помогал излагать факты сжато и ясно. Впервые с момента ареста Конуэй почти наслаждался жизнью. Он еще раз изложил историю про Раша и немецкие документы, почти дословно повторил свои показания на допросе. Мысленно Конуэй адресовал свои записки Маугли, но часто спрашивал себя: для кого они на самом деле предназначены?

Когда с отчетом было покончено, Конуэй перечитал рукопись, немного подумал, кое-что добавил. Потом выкурил две сигареты, зажег третью и стал думать про Стокгольм.

Первый документ он писал в виде свободного рассказа – так ему было легче. Со Стокгольмом нужно было придумать что-нибудь другое. Например, для начала составить список имен.

Конуэй долго прожил в Стокгольме, и задание не представляло для него никакого труда. Он переписал все имена, могущие представлять интерес, потом напротив каждого имени поставил национальность, занимаемую должность, добавил связи и знакомства. Строча карандашом по бумаге, Конуэй все пытался вспомнить, где он видел Маугли раньше. Кажется, это было в Испании или во Франции. Однако вспомнить так и не удалось – ни где это было, ни при каких обстоятельствах. Лицо Маугли в памяти запечатлелось очень хорошо, но поместить его в какой-либо интерьер не получалось. Временами Конуэй начинал сомневаться – может быть, ему померещилось. Ведь у Маугли было очень типичное английское лицо – такие можно увидеть на любой фотографии, где запечатлена крикетная команда или свадебное торжество.

Работая над шведским отчетом, Конуэй сам удивлялся тому, как много людей он, оказывается, знает. В списке набралась чуть ли не целая сотня имен. Некоторые из них со всеми комментариями уместились в одну строчку, другие растянулись на целые страницы. Здесь были люди, о которых Конуэю приходилось писать заметки и статьи. Были такие, которых он хорошо знал лично. Когда рукопись была закончена, репортер не стал ее перечитывать. Он уже три часа сидел без курева, и организм требовал никотина. Репортер забарабанил в дверь и, когда появился охранник, потребовал, чтобы вызвали Маугли.

– Его здесь нет, – ответил охранник.

– А когда будет?

– Может, завтра. Кто его знает.

Конуэй чуть не разрыдался.

Маугли появился два дня спустя, но вполне компенсировал опоздание. Он принес две пачки хороших сигарет и позволил Конуэю погулять во дворе, где светило тусклое солнце и дул холодный ветер.

– Вы очень хорошо поработали, – сказал Маугли.

– Спасибо.

Конуэй вдохнул табачный дым и холодный, свежий воздух – отличное сочетание.

– У вас невероятная память. Жалко, у меня такой нет. Я всегда все забываю.

– Без памяти на детали хорошую статью не напишешь, – польщенно сказал Конуэй.

– Разумеется. Кстати говоря, вы ошибались. В вашей рукописи есть некоторые вещи, о которых вы не упомянули во время допросов.

– Какие именно?

– Не помню, – улыбнулся Маугли. – Я же вам говорю, у меня отвратительная память. Но ваш отчет был сопоставлен с протоколами допросов, тогда-то и выяснились некоторые новые обстоятельства... – Он посмотрел Конуэю прямо в глаза. – Большое вам спасибо за помощь.

– А вам спасибо вот за это. – Конуэй показал на сигареты. – И за это тоже, – обвел он рукой двор.

– Что ж, вы помогли мне, я помог вам. – Маугли помолчал. – Не знаю, что готовит нам будущее. Не мне решать. Но если вспомните еще что-нибудь интересное, я всегда к вашим услугам. Люблю наблюдательных людей.

У Конуэя учащенно заколотилось сердце. Из этих слов можно было понять, что у него есть какое-то будущее. Судя по всему, Маугли был человеком влиятельным, слов на ветер бросать не стал бы.

– Конечно, какое-то время ваши передвижения будут ограничены, – продолжил англичанин. – Впоследствии же вы всегда сможете связаться со мной по телефону. Звоните в министерство обороны, добавочный 1001. Прямо «Сказки 1001 ночи». Спросите Маугли, и вас свяжут со мной. Надо бы и для вас придумать какое-нибудь имя. Так будет разумнее. Как же мы вас назовем? Давайте придерживаться Киплинга. Шерхана из вас, увы, не получится. Может быть, вы будете Слоненком? Ведь у него тоже была отличная память.

* * *

Два часа спустя Конуэя увезли. За ним пришли, когда он сидел на койке, наслаждался сигаретой. Ирландец был почти счастлив – впервые за долгое время он чувствовал себя в относительной безопасности. Слова Маугли, а еще более его дружелюбие свидетельствовали, что не за горами возвращение к нормальной жизни. Пусть не сразу, но в обозримом будущем.

Умиротворение исчезло бесследно, когда в камеру вошли двое охранников. Вид у них был деловой и решительный.

– Вставайте, вы уезжаете.

– Куда?

– Никаких вопросов. Встать.

Конуэй едва успел взять с собой свое скудное имущество – зубную щетку и сигареты. Его быстро провели пустыми коридорами к бетонной лестнице, потом во двор, где накрапывал мелкий дождь. Во дворе уже стоял фургон. Один из охранников открыл дверь кузова:

– Залезайте.

За Конуэем захлопнулась дверца, щелкнул замок. В кузове он был один.

В последующие часы репортер превратился в некий одушевленный предмет, который транспортировали из одной точки в неведомую другую. Фургон остановился, дверь открылась, и безмолвный мужчина отвел Конуэя в приземистое здание. Там репортеру позволили воспользоваться туалетом. Где-то совсем близко зафыркал и заурчал мощный двигатель.

– За мной, – приказал охранник.

Конуэй вышел в другую дверь и оказался на взлетном поле, где стоял потрепанный «Оксфорд» с красным крестом на фюзеляже. Пропеллеры уже работали.

– Куда меня отправляют?

– Залезай живо внутрь.

– Ради Бога...

Конуэя пихнули в спину:

– Живее!

«Оксфорд» сразу же вырулил на взлетную полосу и взлетел. Конуэй один сидел в грузовом отсеке. Ему пришлось пристроиться на носилках; чтобы не мерзнуть, репортер завернулся в какие-то одеяла. На сей раз он не был скован наручниками и мог выглядывать в окошко. Земля быстро удалялась прочь. Конуэй попытался определить, какой курс берет самолет, но не обладал для этого достаточным опытом и моментально потерял ориентацию. К тому же вскоре самолет поднялся выше уровня облаков.

Куда его везут? Зачем? У Конуэя не было часов, и он не мог следить за ходом времени. Света в самолете тоже не было; из иллюминатора было видно лишь сплошную серую пелену облаков. Конуэй так и не понял, сколько времени продолжался полет – час, два или три. Чтобы убить время, он снова стал думать о Стокгольме. Маугли сказал, что его шведский отчет оказался очень полезен. Может быть, англичане решили вернуть его в шведскую столицу? Эта мысль ободрила Конуэя, и он стал молиться, чтобы догадка оказалась верной. Но вскоре от радужной перспективы пришлось отказаться. Вряд ли «Оксфорд» способен долететь до Стокгольма. В военное время самолеты на Скандинавский полуостров летали только из Шотландии, причем использовались для этого не «оксфорды», а самолеты типа «дакота» или «мостито». Может быть, на «Оксфорде» его доставляют в Шотландию? Самолет начал снижаться, и Конуэй с замирающим сердцем подумал, что скоро узнает, куда его привезли.

Вот самолет опустился на посадочную полосу и остановился. Конуэй спрыгнул на землю, огляделся по сторонам, все еще надеясь, что находится в Шотландии. Однако в темноте невозможно было определить, что это за местность. К тому же Конуэю не дали долго разгуливать по взлетному полю. Неподалеку стоял армейский грузовик с белой звездой на борту. Конуэю велели забираться в кузов. Там он опять остался в одиночестве, в полной темноте. Сидеть пришлось на узкой и жесткой скамейке; грузовик мчался на большой скорости, подпрыгивая на ухабах.

Двадцать минут спустя Конуэй услышал рев мощных моторов и лязг – где-то поблизости явно двигалась танковая колонна. Потом все стихло, но вскоре шум повторился. Конуэй понял, что по шоссе движутся танковые части. Это могло означать только одно – его привезли во Францию.

Во Францию?

Конуэй содрогнулся и попытался отогнать нехорошую мысль прочь. На британской территории тоже немало танков. В конце концов, в Англии находится главный арсенал войск союзников. Вполне возможно, что танки движутся на учение или еще куда-нибудь. Да, несомненно. Зачем бы его, Конуэя, стали отвозить во Францию?

Грузовик свернул с шоссе на проселочную дорогу, тряска стала еще сильнее. Вскоре машина остановилась. Конуэй открыл заднюю дверцу и спрыгнул на землю. Грузовик стоял в каком-то дворе, похожем на ферму, но домашних животных вокруг что-то было не видно. Конуэю велели войти в дом, так он и сделал. Сзади захлопнулась дверь, впереди зажегся свет.

– Сюда.

Щурясь от яркого света, Конуэй вошел в небольшую комнату, обставленную самой обычной мебелью. В комнате оказалось неожиданно много людей. Когда Конуэй, поморгав глазами, огляделся, он увидел, что все эти люди одеты в военную форму, причем некоторые – в эсэсовскую!

Похолодев от ужаса, репортер быстро оглядел присутствующих. Да, он не ошибся: на рукавах черных мундиров сияли серебряные черепа. А у камина, спиной к двери, стоял мужчина в черной форме, которого Конуэй сразу узнал по широченным плечам. Раш!

Тут-то и начался главный ужас. Как только Раш оглянулся и уставился на репортера жестким взглядом, Конуэй понял, что дела его плохи. Кажется, он угодил в скверную историю. Репортер внимательнее оглядел присутствующих: американский военный, один, два... пять эсэсовцев плюс один англичанин, которого Конуэй раньше видел на допросе. Он-то и заговорил первым:

– Идите сюда, мистер Конуэй. Вот здесь, на столе, лежат ваши личные вещи.

Конуэй пересек комнату, чувствуя, что остальные внимательно его разглядывают. Сам он нерешительно шарил глазами по лицам. На столике лежал его паспорт и какие-то бумаги. Первым делом репортер с некоторым облегчением ухватился за паспорт.

– Да, мы вам его возвращаем, – сказал англичанин.

Конуэй обернулся:

– Почему? И вообще, что все это значит?

– Впоследствии вы можете оставить паспорт себе.

– Впоследствии? В каком смысле? – У Конуэя задрожали колени.

– Сначала вам придется выполнить небольшое задание. После этого вы будете свободны.

Прижимая к груди паспорт, Конуэй спросил:

– Какое еще задание?

– Терпение. Сначала внимательно прочтите бумаги.

Конуэй неохотно повернулся к столу и взял в руки бумаги. Здесь были все документы, отобранные у него после ареста: аккредитационное удостоверение представителя аргентинской газеты, шведская медицинская справка и так далее. Но некоторые документы Конуэй видел впервые, и теперь при одном взгляде на них его бросило в дрожь. Он увидел немецкие продовольственные карточки, выездную визу со штампом аэропорта Темпельхофв Берлине, удостоверение журналиста, выданное министерством пропаганды, билет, на поезд Берлин – Ганновер, а также билет на самолет Стокгольм – Берлин.

Кроме того, на столе стоял чемоданчик, в котором оказались пижама, рубашка, носки и пара блокнотов. Конуэй хлопал глазами, ничего не понимая.

– Не возьму в толк...

– Ничего, вам все объяснят. Сядьте вон туда, пожалуйста.

Чувствуя себя вконец одуревшим, Конуэй сел на стул и стал наблюдать, как в углу комнаты устанавливают треногу, а на треноге водружают черную классную доску.

Англичанин оглядел присутствующих.

– Все готовы? Отлично, – потом повернулся к высокому, худощавому военному в американской военной форме с шевронами полковника: – Приступайте, полковник.

Американец аккуратно снял с доски чехол и обернулся к присутствующим. С этого момента все разговоры велись только на немецком языке.

– Это схема округа Падерборн, – негромко сказал американец, постучав костлявым пальцем по карте. – Вот здесь, – палец указал на красный флажок, – находится замок Вевельсбург.

Конуэй увидел, что эсэсовцы удивленно переглянулись. Лишь лицо Раша не выражало ровным счетом ничего. Замок Вевельсбург? Где-то он уже слышал это название...

– Завтра, – спокойно продолжил полковник, – вы нападете на замок. Вас будет шестеро. Руководит операцией гауптштурмфюрер Раш. В группу входят Хайден, Монке, Зауэр, Науйокс и... – американец выдержал паузу, осмотрел комнату и остановил взгляд на Конуэе, – и вы, мистер Конуэй.

– Я? – не столько переспросил, сколько взревел Конуэй.

Полковник кивнул.

– Но я не какой-нибудь там коммандо, черт вас подери!

Полковник чуть раздвинул губы в улыбке:

– Вы будете участвовать в рейде не в качестве солдата. Вам все объяснят позднее. А сейчас просто слушайте.

Конуэй до такой степени ошалел, что почти не слышал военные и технические подробности операции, которые весьма детально изложил полковник. Затем американец перешел к соседней карте, где была изображена вся Германия. Вооружившись черным мелком, полковник стал говорить что-то про армию, армейские группировки, фланговые удары и обходные маневры. Все присутствующие понимающе кивали головами.

Один лишь Конуэй сидел холодный как мрамор и все пытался осмыслить невероятную новость: ему придется участвовать в диверсионном рейде на цитадель Гиммлера. Сумасшествие какое-то! Он не диверсант, даже не военный. Его никогда не учили обращаться с оружием, он будет им обузой! Надо как-то выкручиваться, в панике думал Конуэй. Неужели они не понимают, что он только свяжет им руки? Господи Боже!

– ...Таким образом окружение Рура будет завершено, – говорил тем временем полковник. – Вы сами решите, в каком направлении вам двигаться – на восток или на север. Возможен также рывок на юг, хоть это и отнимет больше времени. Американские войска будут к северу и к востоку от вас. Это понятно? Повторяю еще раз: ни в коем случае не двигайтесь на запад. Согласно нашей предварительной оценке, в рурском котле под руководством фельдмаршалов Моделя и Кессельринга останется не менее четверти миллиона немецких солдат. Вы попадете прямо к ним в лапы. Вопросы есть?

– При чем тут я? – воскликнул Конуэй, но его вопрос остался без ответа.

Других вопросов не было. Инструктаж полковника был подробным и полным, а слушатели, судя по всему, оказались людьми опытными.

– При чем тут я? – повторил Конуэй.

– На кухне приготовлен ужин, – сказал полковник. – Вам нужно подкрепиться.

Все встали и направились к двери, Конуэй вместе с ними, но кто-то схватил его за плечо и посадил обратно на стул. Репортер оглянулся и увидел, что на него сверху вниз смотрит Раш.

– А вы останьтесь. Ваш инструктаж еще впереди.

Участие Конуэя в рейде стало причиной длительного спора. Идея родилась у Уиллса, который постарался устроить дело таким образом, чтобы Паттерсону эта мысль пришла в голову как бы самому. Тем самым Уиллс избавлялся от всех проблем, связанных с Конуэем. Ему не улыбалась ни одна из перспектив: ни малосимпатичный судебный процесс, ни тягостная обязанность втихомолку прикончить ирландца. Для Паттерсона Конуэй был чем-то вроде дополнительной гарантии, второй линии обороны. Журналист из нейтральной страны, с прекрасными документами, говорит по-немецки, в случае чего может доставить необходимые документы куда потребуется – если рейд окажется удачным. В случае же, если Конуэй бесследно исчезнет, никто особенно не пострадает.

Раш сопротивлялся изо всех сил. Твердил, что Конуэй слаб, ненадежен, жалок, что он подлый предатель. Англичане и американцы просто не представляют себе, какая сложная операция – нападение на замок. Конуэй только будет путаться под ногами. Без него группа представляет собой маленький, но слаженный и мощный механизм. Ирландец поставит их всех под угрозу.

Рашу объяснили, что Конуэй может ему пригодиться. Лишний свидетель не помешает.

Раш решил, что, черт подери, ему представится случай свести счеты с предателем. К тому же включение Конуэя в группу было приказом, который обсуждению не подлежал. Раш понял это, скривился, но был вынужден подчиниться.

И вот Конуэй остался в комнате с Рашем, полковником, англичанином и американцем. Ирландцу объяснили, в чем будет состоять его роль. Представителю нейтральной страны, обладающему хорошими документами, передвигаться по Германии будет не так уж сложно. В городе Бюрен, находящемся в нескольких километрах от Вевельсбурга, живет некая ирландка, вдова немецкого дипломата. Скорей всего, она не откажет соотечественнику в приюте. Если понадобится, Конуэй сможет спрятаться там до прихода союзнических войск. До Бюрена совсем недалеко, можно добраться лесом. В той местности вообще много лесов.

Оставшись один, Конуэй первым делом подумал, что нужно уносить отсюда ноги, но ставни на окнах были закрыты, массивная дубовая дверь – тоже. Потом в комнату вернулся американец, и Конуэй в отчаянии спросил, почему выбрали именно его. Американец заявил ему прямо, без обиняков:

– Этого потребовал Раш.

– Так это он придумал?

– Он.

– Он хочет меня прикончить, – тоскливо пробормотал Конуэй. – Он хочет меня прикончить, потому что я...

– Причины мне известны.

– И все-таки вы отправляете меня с ним?

Американец открыл чемоданчик, достал оттуда кожаный пояс и протянул Конуэю:

– Вот, наденьте.

– Зачем? Он не спасет меня от пули.

– И тем не менее он вам пригодится. В него зашиты бриллианты. Пощупайте.

Конуэй увидел, что в некоторых местах пояс чуть-чуть оттопыривается.

– Бриллианты?

– На десять тысяч фунтов. Вы их сможете продать где угодно. После того как вы доставите нам документы, получите еще.

– Какие документы? – тупо спросил Конуэй.

– Сами знаете. В Вевельсбурге есть досье, где есть еще такие же документы.

– Кто вы? – спросил ирландец, но американец не ответил.

– Нам нужны эти бумаги. Если у вас будет возможность порыться в досье, заберите все, касающееся корпорации «Ко-лект».

Тут Конуэй наконец сообразил.

– Так вот что это была за отчетность, – присвистнул он. – Корпорация «Ко-лект»...

Американец предостерегающе поднес палец к губам, потом снова открыл чемоданчик и достал оттуда гранату.

Конуэй в ужасе на нее уставился.

– Это еще что такое?

– Граната системы «миллз». Выдергиваете чеку, высвобождается рычажок. Через пять секунд происходит взрыв. Во всяком случае, так мне рассказывали.

– Нет, я имею в виду...

– Я понял, что вы имеете в виду. Подумайте. У вас ведь нет никакой защиты, вы безоружны. Представьте себе, что герр Раш будет вести себя... непредсказуемо. А так у вас появляется хоть какой-то шанс.

Все это выглядело каким-то абсурдом. Конуэй послушно взял гранату и спрятал ее в свой чемоданчик. Граната была холодной. Так же холодно было у ирландца внутри.

Американец встал.

– Это будет наш маленький секрет. Главное – привезите мне бумаги, а после этого вам не о чем будет беспокоиться. До самого конца жизни.

Американец быстро вышел, точнее – выскользнул из комнаты и закрыл за собой дверь.

До конца жизни, уныло подумал Конуэй. Вполне возможно, что расстояние до этого пункта не превышает нескольких часов.