Я лежал в отеле аэропорта Хитроу, тщетно пытаясь заснуть и надеясь, что пройдет наконец дурнота, донимавшая меня из-за резкой смены часовых поясов. Одолев перелет из Австралии в Лондон, чувствуешь себя так, будто по темечку ударили крикетной битой, да не единожды. Мысли в голове путались. Шли часы. Я дремал, просыпался, опять задремывал и думал. В сущности, все очень просто, решил я наконец. Тридцать пять лет назад Питеркин сбежал из кремлевской тюрьмы, несмотря на всевозможные запреты, засовы, решетки и охраны. Сбежать оттуда очень трудно, однако он это сделал. Наверное, подозревали, что к делу причастен его напарник Гусенко, который в тот момент заперся в туалете, мучаясь расстройством желудка. Видимо, его довольно долго и жестоко допрашивали. Ему предлагалось продумать многочисленные возможные варианты исчезновения Питеркина. В конце концов он, подобно Шерлоку Холмсу, проанализировал все варианты и пришел к выводу, что остается один, пусть даже совершенно невероятный, но он единственный будет верным. Если Питеркину удалось сбежать, минуя посты, строго охраняемые ворота, то он ушел каким-то другим путем. Значит, есть какой-то выход, о существовании которого не знает даже высшее тюремное начальство.
Тогда, тридцать пять лет назад, Юрий Гусенко понял, что у Сталина, который был еще жив и здоров, есть свой потайной ход. По совершенно необъяснимой причине он мог выпустить через него Питеркина и, конечно, разгневался, если бы кто-нибудь посмел его заподозрить, а тем более заявить об этом вслух.
История не стоит на месте. Сталин умирает, уходит его окружение. Потайная дверь остается. Питеркин точно знал, что она существует, а Гусенко догадывается. За прошедшие годы он сделал головокружительную карьеру и превратился из скромного кремлевского караульного, попавшего под подозрение, во влиятельного человека, облеченного доверием в высших кругах МВД — КГБ и наделенного широкими полномочиями.
Если верить сообщению старой газеты, в 1956 году, всего через три года после смерти Сталина, господин Гусенко становится правой рукой Андропова и помогает ему подавить мятеж. Гусенко доказал, что он находчив и безжалостен, если верить, что именно он застрелил в Будапеште генерала Малетера.
Не придя ни к какому решению, я уснул как убитый. Проснувшись, собрался принять душ, побриться, переодеться и поразмыслить, в каком справочнике можно отыскать «CH.AD.11». Однако, стоя под струями воды, я вдруг понял, что если буду звонить из отеля Хитроу, выяснить ничего не удастся. То, что мне было нужно, находилось в неведомой церкви в Западном Йоркшире, и я должен отправиться туда прямо сейчас. Я поднял трубку, заказал билет на ближайший рейс и через два с половиной часа приземлился в аэропорте Брэдфорда.
* * *
События заставляют меня быть опытнее, мудрее. Прежде я взял бы напрокат машину, подъехал к библиотеке и поставил машину там, где стоянка запрещена. Меня оштрафовали бы и заставили убираться. В результате пришлось бы тащиться пешком, оставив машину на какой-нибудь отдаленной тихой улочке. А поэтому теперь я сел в такси и, сверившись с картой Херца, попросил отвезти меня в Брэдфорд. Оттуда было недалеко до Бентли и Дьюсбери, где когда-то жил Питеркин. Там же находилась большая справочная библиотека. Но для начала понадобилось кое-что уточнить, и я велел водителю высадить меня у здания редакции местной газеты. Войдя туда, я сказал, что мне нужен библиотекарь. Его разыскали быстро. Библиотекарь спросил о цели моего прихода. Я ответил, что я юрист из Австралии, мне необходима помощь и я готов в разумных пределах заплатить за услуги.
Мистер Хоулдсворт оказался чудесным человеком и, когда мы наконец попали в его кабинет, приветливо улыбнулся мне.
— Чем могу помочь?
— Я хотел бы заглянуть в картотеку и узнать причину исчезновения человека, которого звали отец Бодински, — ответил я. — Это было давно, вы не помните ли?
— Помню ли я? — воскликнул он. — Да я занимался этой историей. Сейчас принесу.
Картотека оказалась довольно толстой, но не слишком толковой. Я внимательно прочитал каждую вырезку и понял, что все они об одном и том же. Когда поднял голову, Хоулдсворт сказал:
— Он исчез. Вчера был тут, а сегодня уже нет. Ничего не объяснил. И не оставил следов.
— А есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Полиция считала, что Бодински был ярым антикоммунистом и заявлял об этом и с кафедры и на улицах, поэтому от него решили избавиться. Вы знаете, поляки подняли тогда целую кампанию, призывая своих собратьев вернуться на родину.
— А что думаете вы?
— Трудно сказать. Он был не единственным строптивцем. Многие священники высказывались в том же духе, но я не слышал, чтобы похитили кого-нибудь. А почему вас это интересует? — спросил Хоулдсворт, искоса посмотрев на меня.
На этот случай я заготовил коротенькую историю. И сейчас я ее изложил, рассказал, будто у меня был клиент, поляк из Австралии, который попросил выяснить все, что можно, поскольку он подумывал, в память об отце Бодински, оставить наследство его старой церкви.
Хоулдсворт кивнул.
— Вообще-то забавно, — сказал он. — Это довольно старая картотека. А вы уже второй человек на этой неделе, которому она понадобилась.
— А кто другой?
Библиотекарь рассмеялся.
— Тот другой действовал иначе, мистер Клоуз. Он позвонил и спросил, есть ли у нас в картотеке сведения о Бодински.
— Вы ответили, что есть?
— Конечно. Может быть, он заедет сегодня днем.
— Вы не предупредите меня, если он появится?
— А где вас найти?
— Пожалуй, я сам позвоню.
* * *
Мне нужна была комната. Я пересек вымощенную булыжником маленькую площадь и снял номер в гостинице «Виктория», которая находилась напротив редакции, оставил там свои рубашки и снова вышел. В кармане у меня лежала записка с названиями двух церквей из картотеки Хоулдсворта, в которых ранее вел богослужение отец Бодински. Это были церковь Святого Катберта в Дьюсбери и Святой Девы Марии в Хортоне, расположенная в полутора километрах отсюда. Я прошагал это расстояние и понял, какое взвалил на себя непосильное дело. Мне стало абсолютно ясно, что если бы отец Бодински вдруг чудом вновь очутился здесь, он вряд ли узнал бы это место. Каждое второе лицо теперь принадлежало азиату, магазины тоже. Я прошел мимо двух викторианских церквей, построенных из местного камня, нынче превратившихся в кинотеатры, которые крутили исключительно азиатские фильмы. Не хочу сказать, что я имею что-либо против. Ни один австралиец сегодня не станет осуждать людей, рыщущих по свету в поисках лучшей доли. Но ощущение было странное, примерно такое, как если бы вы приехали в Бали и увидели, что там сплошь одни негры. Мне даже подумалось, что я зря теряю время, взбираясь в гору, чтобы попасть в Хортон, потому что церковь Святой Девы Марии может оказаться пакистанской лавкой, торгующей блестящими сари.
К счастью, она осталась такой, как прежде, только стены снаружи немного пооблупились, но внутри царил тот же покой. Я посмотрел, пронумерованы ли ряды, отсчитал одиннадцатый от входа, сел и внимательно огляделся. Деревянные скамьи были обыкновенными, пахнущими мебельным лаком. Подушечки для ног, покрытые чем-то вроде ковриков, лоснились от коленей многочисленных прихожан. Церковь небогатая, но ухоженная стараниями верующих. Все скамьи походили одна на другую, и насколько я понял, ни в одной из них нельзя было устроить тайник. Может быть, удалось бы что-нибудь спрятать в подушечке, но когда мыли полы, а мыли их часто, подушечки убирали. Вряд ли тот, кому нужен постоянный надежный тайник, воспользуется подушечкой.
Я пересек боковой неф церкви, осмотрелся, сел, откинул назад голову и залюбовался чудесным высоким потолком в виде голубого неба, усеянного звездами, и вдруг услышал голос:
— Могу я помочь чем-нибудь вам, сын мой? Я отец Франклин. Не удивляйтесь, подошвы и каблуки подбиты резиной. При моем сане шаги мои не должны нарушать тишину и покой верующих.
Я представился, объяснил, зачем пришел сюда, спросил о Водински. Священник перекрестился.
— Как мне рассказывали, тогда происходило нечто ужасное, приход захлестнула волна страха, — сказал отец Франклин. — Каждый думал, что следующим станет он. И не только здесь.
— А много тут было поляков?
— Их и сейчас много, — заметил он. — Поляки, приехавшие в годы войны, стареют и умирают, но их дети и внуки продолжают жить здесь, посещают магазины и кафе, ходят в клубы, поют свои песни и танцуют свои танцы.
Позади нас послышались шаги. Стук каблуков в церквах всегда отдается гулко. Отец Франклин обернулся.
— Еще посетители, — сказал он и направился их поприветствовать.
Поднялся и я. Мне тут больше нечего было делать. Отец Франклин что-то говорил мужчине и женщине, сидевшим на задней скамье, но когда я поравнялся с ними, пошел за мной и, как только мы вышли, предложил:
— Вы проделали длинный путь. Хотите, покажу вам, где видели отца Бодински в последний раз?
— Спасибо. Не подумайте, что я проявляю нездоровый интерес, но мне бы очень хотелось посмотреть, где это произошло.
Мы стали спускаться по улице, и он показал на дом:
— Здесь жил отец Бодински.
Я кивнул.
Простое, каких сотни здесь, каменное здание с террасой. Питеркин, за которым много лет охотились, тоже обитал в этом доме. Оба они вышли отсюда, чтобы исчезнуть, только пропавшего Питеркина приняла в свои объятия радушная Австралия, а несчастный Бодински канул в таинственное небытие.
— Он сказал тогда, что ему надо позвонить, — продолжал отец Франклин. — Как видите, телефонная будка рядом.
Действительно, телефон находился метрах в ста сорока от нас.
— Кому он сказал об этом? — спросил я.
— Экономке. Даме почтенного возраста, — рассмеялся святой отец. — Знаете, в доме священника бывают дамы только почтенного возраста. Она умерла уже много лет назад. Он закрыл за собой дверь и ушел.
— Ему удалось позвонить?
Отец Франклин пожал плечами:
— Мы даже не знаем, добрался ли он до будки.
— И никто ничего не видел? Все-таки священник — фигура заметная.
Он покачал головой:
— Была ночь, точнее вечер. Но эта улица всегда запружена народом, здесь много фонарей и автобусов. Однако никто ничего не видел. Тот, кто похитил его, мистер Клоуз, проделал это очень умело.
Мы стояли у телефонной будки. Я оглянулся и посмотрел на церковь и домик священника. В этот момент из церкви выходили мужчина и женщина и садились в такси.
— Американцы, — сказал отец Франклин. — Внесли крохотное пожертвование — пятьдесят долларов.
— А не остался ли тут кто-нибудь из друзей отца Бодински? — спросил я. — Я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто знал его.
— Дайте-ка подумать, — сказал он.
— С каким-нибудь его настоящим другом?
— Ну конечно, это Павел. Близкий друг святого отца. До войны Павел играл в футбольной команде за Польшу, отец Бодински тоже увлекался футболом. К сожалению, Павел уже не наш прихожанин, он переехал. Да, вы могли бы с ним встретиться. Его зовут Павел Бланк.
Отец Франклин назвал его адрес. Павел жил в Хилтоне, «около дороги рядом с той самой баптистской церковью, из которой сделали доходный дом». Номер 11.
— Мне понадобится такси?
— О нет. Сядете на этот автобус, сойдете на Саутфилд-Лейн и там пересядете на другой автобус, номер 74. Он подвезет вас прямо к двери. — Заметив мое колебание, он добавил с улыбкой: — Поверьте, автобусы здесь ходят хорошо. Надо же во что-то верить, сын мой!
* * *
В душе я почти ликовал. Отец Франклин назвал номер дома. Может быть, цифра одиннадцать имеет отношение к «CH.AD.11»?
Пересев на второй автобус, я забрался наверх, где было мало народу, сел сзади и уставился в окно. Оттуда хорошо видны улицы старинного викторианского города, который изо всех сил боролся с последствиями экономического спада. Он был на первом месте в мире по производству и переработке шерсти и имел налаженные связи с Пертом и Фримантлом. Со своего места я мог смотреть во все стороны и через какое-то время заметил, что все машины на остановках наш автобус обгоняли, а «форд» неотступно следовал сзади. В нем сидели мужчина и женщина. Женщина — за рулем. Солнце отсвечивало на ветровом стекле, их было трудно разглядеть, но эти двое вполне могли оказаться парой, пожертвовавшей отцу Франклину пятьдесят долларов. Я недоумевал, зачем они преследуют мой автобус, хотя, может быть, это как раз и свидетельствовало о «большом интересе» к моей персоне, о котором говорил Сергей?
Следовать за автобусом можно и по совершенно невинным мотивам, я сам так поступал, когда хотел подвезти тех, кто выходил из автобуса. К тому же я вовсе не был убежден, что сидевшие в машине — те самые американцы.
Поддаваться страхам, порожденным моей буйной фантазией, сейчас было бы глупо, ведь я почти добрался до дома Павла Бланка.
Я вышел из автобуса. Машина не двигалась. Через дорогу я увидел табличку с названием улочки, на которой жил Павел. Если эти люди замышляют что-то против меня, подумал я, черта с два я приведу их прямехонько к дому Бланка.
Дорога круто спускалась в долину, и дальше на склоне, примерно в полутора километрах, виднелись дома. Когда я проходил мимо машины, боковое стекло плавно опустилось, и человек изнутри скомандовал:
— Эй ты, в машину!
В руках он держал револьвер. Но не успел направить его на меня.
Я прыгнул в сторону и изо всех сил рванулся вперед. Пробежав вниз по откосу несколько метров, не услышал выстрела. Только ревел двигатель да скрипели шины. Должно быть, женщина отчаянно пыталась развернуть машину на том довольно опасном повороте.
Я мчался по одному из тех склонов, которые книзу становятся круче и не позволяют бегуну расслабиться. Под воздействием силы тяжести человек развивает такую скорость, что остановиться уже невозможно и остается только гадать, сумеете ли вы удержаться в вертикальном положении. С мальчишеских времен я так быстро не бегал. И тогда это было страшно, а теперь тем более. Позади меня снова взвизгнули шины. Еще немного — и «форд» с ревом догонит меня, по этому опасному пути ехать на машине быстрее и безопаснее, чем бежать на своих двоих. До меня донесся звук автомобильного выхлопа, и я отметил, что дорога, по которой я продолжал мчаться, свернула вправо. Меня несло вниз с ужасающей скоростью. Я отчетливо сознавал, что еще немного — и растянусь на этой злополучной каменистой дороге. Чтобы так быстро спускаться вниз по такому жуткому склону и не сломать шеи, нужно иметь минимум четыре ноги.
Было слышно, как сзади переключили скорость один раз, потом второй. И тут за поворотом дорога немного выровнялась. Слева от меня поднимался холм, на котором виднелись современные дома и деревья. До меня донесся звук летящей из-под колес щебенки. «Форд» несся за мной. Впереди лежала дорога, резко уходящая в гору. Справа я увидел каменные ворота с вывеской: «Хитонские леса. Проезд запрещен». Я не знал, остановит ли это моих преследователей, но у меня появился шанс ускользнуть, тем более что ворота были каменные, крепкие и неширокие. Я бросился в узкий проход и оказался в гуще величественных деревьев с толстыми стволами и пышной листвой. Где-то в глубине леса журчал ручей.
К моему удивлению, я совсем не запыхался. Конечно, я был перепуган, но физически чувствовал себя отлично. Наверное, когда бежишь под гору, кислорода надо меньше, чем если бежишь по ровному месту.
Пронзительно скрипнули тормоза — «форд» занесло на щебенке, и машина остановилась. Я услышал, как хлопнула дверца. Если это те самые американцы, которых я видел в церкви, значит, теперь они будут преследовать меня пешком. Но они старше меня, и в этом мое преимущество.
Я перешел на трусцу, все еще двигаясь вниз по пологому лесистому склону. Эта пробежка могла бы даже показаться приятной, если бы за мной не гнался человек с револьвером.
Тропинка стала более неудобной, и все мое внимание было приковано к тому, чтобы удержать равновесие. Мое тело быстро тяжелело, и с каждой секундой мне становилось все труднее передвигать ноги. И тут справа я заметил ступеньки. Судя по всему, они поднимались по обратной стороне холма, с которого я только что сбежал.
Теперь нужно было решить, что делать дальше. Либо двигаться в том же направлении и углубиться в лес, либо свернуть на ступеньки, а они наверняка приведут в поселок.
Позади раздались крики, раздумывать было некогда. Я бросился вверх по ступенькам, обернулся и увидел, что мои преследователи выскочили из леса и гонятся за мной. Впереди, как ни странно, бежала женщина, мужчина немного отстал, но оба двигались с довольно большой скоростью. На мгновение они остановились, женщина указала на меня и что-то прокричала. Я снова устремился вверх, охая и стеная, уже почти карабкаясь на четвереньках, теряя силы и последние остатки мужества. Еще раз оглянувшись, я увидел, как мужчина внизу облокотился на изгородь, поднял руки на уровень плеч. Послышался далекий выстрел. Затем другой. Видимо, усталость, кислородное голодание сыграли свою роль, поэтому я даже не понял, что стреляют именно в меня. Однако третий выстрел достиг цели. На этот раз мужчина не промахнулся.
Стрелявшему не повезло, поскольку я забрался слишком высоко. Пуля уже на излете вонзилась в спину немного выше правой почки. Я застыл на месте, а рука сама потянулась к ране, пальцы нащупали застрявшую в теле пулю. Как только я до нее дотронулся, она выпала мне прямо в ладонь. Я увидел кровь, спина болела. Я швырнул пулю в сторону и снова потащился вверх, гадая, успею ли добраться до вершины или помру по дороге. Совершенно выбившись из сил, я наконец понял, что карабкаюсь уже на последнюю ступеньку, а через несколько мгновений стоял на булыжной мостовой. Передо мной красовались решетки, садики во дворах старых домов, и все дорожки вели вниз, прямо-таки тянули меня к себе с неодолимой силой.
В последний раз я оглянулся назад и увидел, что женщина с трудом карабкалась по ступеням, а мужчина, сделав несколько шагов, остановился. Оба казались совершенно физически разбитыми.
Я тоже измотался. Вдобавок был ранен. Но все-таки стоял на вершине. Пошарив рукой под курткой, я нащупал рану на спине. Она была липкой от крови и ужасно болела. В тот момент я действительно чуть не умер от страха. Но чувствовал себя сносно.
С трудом потащился дальше. Дыхание стало тяжелее, а боль острее, но уже через две минуты эта боковая улочка привела меня обратно на главное шоссе, по которому ходили автобусы. И тут я увидел, что нахожусь всего в нескольких метрах от автобусной остановки, расположенной напротив улочки под названием Парсон-Драйв, где жил Павел Бланк. Сейчас не стоило идти прямо туда, потому что меня преследовали те двое. Наверное, я истекал кровью, и мои кровавые следы приведут их прямо к двери Бланка. Я прислушался: автобус давно отошел и направлялся вниз по холму. Тут вообще были одни холмы, и все крутые. Но преследователей я не услышал. Тогда перешел через дорогу, свернул на левую улочку и постучал в дверь под номером 11.
Я заметил, что она выкрашена в зеленый цвет, и шторы тоже зеленые. А листья комнатных растений, выставленных здесь в горшках прямо на ступеньках, желтые. Не считая белого...