Ритуал

Белая плитка пола уже стала серой от налета никем не счищавшейся грязи. Теперь ее вдобавок покрывала кровь. Они перенесли человека из типографии в небольшой и плохо укомплектованный лазарет, который, очевидно, предназначался для помощи рабочим-станочникам, получавшим травмы в результате аварий или несчастных случаев. Операционным столом служил верстак. Шкаф с лекарствами оказался разграблен, но в нем еще оставались бинты и марля.

В данный момент Шен'ра пытался остановить с их помощью кровотечение.

Человек – Грамматикус, если ему верить, – плохо перенес спешную передислокацию в новое убежище. Не обращая внимания на протестующего Леодракка и даже на Домада, тихо заметившего, что избавить человека от страданий было бы не только логично, но и в высшей степени гуманно, Нумеон настоял, чтобы они взяли Грамматикуса с собой.

Хелона, Узака и Шаку они тоже забрали. Точнее, их тела.

Леодракк не позволил бы их оставить – как и Авус, всю дорогу от типографии несший тело своего брата по легиону. Гвардеец Ворона отказался от всех предложений помочь, даже от предложения Хриака, который в любом случае не был Авусу ближе остальных. Нести Хелона и Узака вызвались многие, и в результате их торопливо тащили по два огнерожденных.

Нумеон нес смертного, предоставив Пергеллену право вести их роту.

– Я не Хелон, я не апотекарий, – жаловался Шен'ра, по локоть замаранный кровью.

– Хелон им тоже не был, брат, – ответил Нумеон, бросив взгляд на погребальный костер, который его братья развели снаружи, в заводском цехе. – Но он адаптировался, как и мы должны.

– Жизненные показатели неприемлемо слабы. Он едва дышит, – ответил технодесантник. – Будь он сервитором, я бы уже приказал сдать его в утиль. Только утиль от него и остался.

– Но он сделан из плоти и крови, – не отступал Нумеон, – и я предпочел бы, чтобы он выжил, если это находится в пределах твоих значительных умений, брат.

– Лесть ситуацию не изменит, – заметил Шен'ра.

– Просто сделай, что можешь, – ответил Нумеон и оставил ворчащего технодесантника в одиночестве.

Снаружи его ждал Леодракк.

– Он при смерти?

– У меня на лице написано?

– Вообще-то да. А также мне это подсказал тот факт, что срикошетившая пуля почти разрезала смертного пополам.

– Прогноз неутешительный, – тихо сказал Нумеон, направляясь прочь. – Даже если бы Хелон остался жив... – его взгляд остановился на погребальном костре. – Сомневаюсь, что шансы спасти смертного были бы выше.

– Разумно ли это? – спросил Леодракк, проследив за взглядом капитана. – Дым может привлечь внимание врагов.

– Мы надолго не задержимся, – ответил Нумеон, – к тому же пожары горят по всему городу. Как они отличат один от другого?

Леодракк согласился, после чего помрачнел.

– Могу я высказаться? – спросил он, подстраиваясь под шаг капитана.

– Подозреваю, что ты в любом случае это сделаешь.

Леодракк, о чем-то задумавшийся, не поддался на провокацию. Когда Нумеон с запозданием кивнул, он озвучил свои мысли:

– Неужели он настолько важен? Я про смертного – этого Грамматикуса, как он себя называет.

– Хотел бы я знать ответ на этот вопрос, но, боюсь, если смертный не выживет, мы его так и не получим.

– Я не понимаю, что ты в нем нашел?

– Я не знаю. Я чувствую что-то... – Нумеон прижал руку к животу, – нутром. Инстинктивно.

– Веру? – предположил Леодракк.

Нумеон ответил на его вопросительный взгляд взглядом, полным решимости.

– Да. Все ту же веру, что Вулкан жив и что этот человек, каким бы незначительным он ни казался, что-то об этом знает.

– Что? – нахмурился Леодракк.

– Он сказал мне, что Вулкан жив.

– Где? На Исстване? – в голосе Леодракка послышалось что-то, опасно напоминающее надежду.

– Он не сказал. Во всяком случае, мне не представилась возможность его спросить.

Второй Саламандр тут же посуровел:

– И когда он это сообщил?

– Во время допроса, после того, как ты ушел.

– И ты ему поверил? – фыркнул он, не скрывая скепсиса.

– Да, – ответил Нумеон искренне и уверенно.

Леодракка это не убедило:

– Брат, он действовал от отчаяния.

– Поначалу я тоже так подумал и отмахнулся от его слов, но потом стал прокручивать их в голове раз за разом. Лео, я способен отличить ложь от правды. А в присутствии легионеров смертные лгут не очень хорошо.

– Значит, этот Грамматикус – из редкой породы. Возможно, его тренировали. Это не делает его слова правдой.

– Тогда зачем ему это говорить? Зачем именно это? Я все думал об этом, но не нашел ни одной логичной причины так лгать. Можно придумать десяток историй, которые на любого другого легионера подействовали бы эффективнее, но он выбрал ее, как будто знал, что как раз это я – и только я – хотел бы услышать.

– Я знаю ответ. Он псайкер. Даже нас можно прочитать с помощью телепатии. Он, очевидно, весьма силен.

– Хриак все это время был рядом. Он бы узнал, если б мои мысли прочитали. Поэтому я опять спрашиваю: как?

– Я не могу дать ответа. Но какая разница? Я знаю: ты не забыл, что случилось в зоне высадки – как мы потеряли наших братьев. Выжили лишь те, кому удалось погрузиться в корабли. Я видел, как пламя поглотило Вулкана. Оно убило Ската – и остальных наших товарищей тоже, вернее всего. Этот смертный понимает, что влип. Он наверняка принадлежит к одному из культов – дезертир или кандидат. Он пытался сохранить себе жизнь. Он сказал бы что угодно, только б избежать смерти.

– То есть мы теперь убийцы?

– Мы воины, Артелл. А ты и я – воины исключительные. Но мы больше не легион, и потому делаем то, что должны, чтобы выжить, чтобы защититься.

– Но ради чего, – не отступал Нумеон, – если нет надежды?

– Ради того, что нам только и осталось. Ради мести.

– Нет. Я должен верить, что есть что-то большее. И я верю.

Леодракк улыбнулся, но оставался печален.

– Из всех нас ты всегда был самым беззаветным. Думаю, поэтому он сделал тебя капитаном, Артелл. Из-за твоего характера. Ты ведаешь слабости.

Дальнейшие споры пришлось отложить на потом: они подошли к погребальному костру, вокруг которого раздробленным кольцом стояли все легионеры роты, за исключением Хриака, Пергеллена и Шен'ры.

Леодракк оставил Нумеона размышлять над своими последними словами и занял свободное место в кругу. Но ни один из услышанных аргументов не убедил капитана, надеявшегося, что человек выживет, и он сможет узнать всю правду о том, что было Грамматикусу известно. Но когда К'госи зажег факел слабым всполохом из огнеметной перчатки, его мысли обратились к предстоящей кремации.

На вершине погребального костра в мертвом сне лежали не только Узак и Хелон, но и Шака. Все сгорят, все уйдут как воины. В случае сынов Коракса традиции требовали снять с них все и оставить на съедение птицам, но возможности следовать традициям были ограничены, а огонь – нет. Компромисс был найден; эти трое станут пеплом вместе.

Опустившись на колени, чтобы поджечь основание погребального костра, К'госи начал проговаривать слова Прометеева ритуала, перенятого у первых племенных царей Ноктюрна и сформулированного когда-то давно Вулканом. В молитве говорилось о том, что все кончается и возвращается в землю, о круге огня и вере всех рожденных на Ноктюрне Саламандр в воскрешение и перерождение.

Погрузившись в безрадостное настроение, склонив головы, взяв шлемы под мышку, сыны Вулкана глядели перед собой, и глаза их горели спокойно и ярко.

По мере того, как пламя разрасталось, быстро проникая сквозь штабели поддонов, деревянные балки и обломки мебели, собранные ротой для церемонии, рос и голос К'госи, становясь все громче и решительней. Последние строфы были произнесены хором, в который вкраплялись слова, звучавшие из уст одного лишь Авуса, – слова о вороне, взмывающем ввысь, и великой небесной смерти, бывшей святым правом всех сынов Коракса.

Огонь, ставший еще яростней из-за прометия, которым облили погребальный костер перед тем, как зажечь его, стремительно поглощал воинов, жадно пробираясь в щели их брони. Теперь К'госи и прочим пирокластам придется делить оставшееся топливо между собой, но они сочли эту жертву стоящей.

До самого конца ритуала Домад стоял вне их круга и с непреклонным видом смотрел перед собой. И только когда начались разговоры об узах, более крепких, чем узы крови, выкованных в огне общих страданий и жажды возмездия, он подошел к ним.

Погребальный костер закачался и затрещал, распадаясь под тяжестью доспехов на вершине и из-за медленно разрушавшегося дерева в основании. Через несколько секунд он обрушился в шквале искр и трепещущих языков огня, выпуская вверх узкое облако дыма. Падающий пепел накрывал легионеров, стоящих в цехе, тонким серым саваном.

– Итак, все кончено, – проговорил К'госи, и наступила минута молчаливых раздумий.

Ее прервал Шен'ра, показавшийся из лазарета. Технодесантник выглядел скорее так, будто был в битве, а не на операции. Впрочем, верны были оба варианта.

Не выходя из круга, Нумеон повернулся к нему и вопросительно посмотрел.

Шен'ра с мрачным видом ответил на взгляд:

– Он мертв. Человек не выжил.

Низкий гул турбинных двигателей, работавших на минимальных оборотах, действовал на одолеваемого проблемами Нарека успокаивающе. Он сидел в грузовой кабине «Громового ястреба», высунувшись из открытого бортового люка и осматривая Ранос через магнокуляры. Два других десантно-штурмовых корабля следовали позади, также стараясь производить как можно меньше шума.

– Что-нибудь видно? – проскрипел Амареш. Несущий Слово затачивал лезвие длинного фленшерного ножа, который держал на коленях.

Этот Амареш был чудовищем в буквальном смысле слова, с рогами, растущими сквозь шлем. Один из затронутых. Будущий Освободившийся.

– Много чего, – ответил Нарек и, опустив бинокль, подал сигнал Дагону, который выглядывал из люка на противоположном борту, для обзора используя прицел винтовки.

Второй охотник медленно покачал головой.

– Что-нибудь, касающееся нашей добычи? – не отступал Амареш, которого шутки Нарека раздражали.

– Я уже напал на их след. Осталось недолго.

Он передал по воксу новые координаты для пилота, и двигатели едва заметно поменяли тональность, когда «Громовой ястреб» скорректировал курс.

Десантно-штурмовой корабль Нарек забрал вместе с солдатами.

Амареш, Нарлех, Вогель и Саарск были свирепыми воинами и все, как один, фехтовальщиками. Некоторым доводилось сражаться на аренах Двенадцатого и скрещивать мечи с такими легионерами, как Каргос или Делварус. Дагон, Мелах, Инфрик и он сам выступали, соответственно, в роли снайперов. Инфрик когда-то отрезал себе язык, поскольку был уверен, что тот нашептывал ему мрачные тайны по ночам и во время битв, в то время как Мелах испытывал сложности с речью из-за разросшейся кожи на шее, которая постепенно затвердевала и превращалась в бурый панцирь, и потому предпочитал молчать.

Остальные, следовавшие за ними в тех двух штурмовых кораблях, играли в плане Нарека менее значимую роль.

Он знал, что они – эти семеро солдат – были неуравновешенны, но психическая устойчивость не входила в число критериев, которыми он руководствовался при выборе. Ему нужны были убийцы, а точнее, воины, которым доводилось убивать других легионеров. Счет данной группы составлял несколько сотен. Это делало их исключительно удачными кандидатами для миссии.

И если Дагона Нарек был еще в силах терпеть, то этих ублюдков, всех до единого, он ненавидел. Элиас взрастил бесчестных, гнусных легионеров. Прошло время благородных целей и священной службы. Теперь им оставалось лишь медленно мутировать в дьявольских порождений и сходить с ума.

Нарек рассчитывал сойти с этой дороги, как только покончит с миссией. Ни разу – даже когда от его ноги оставались одни кровавые ошметки – он не отступал от клятвы. И не собирался отступать сейчас.

Взявшись за направляющую люка и высунувшись еще немного дальше, так что порывы ветра толкали его и выли в уши, он осознал, что тоскует по присутствию фульгурита, и задумался, как именно темный апостол собирался извратить его силу.

На боку, где недавно было тепло, напоминавшее о том, что божественность существует, остался только холод. Нарек чувствовал, как тот проникает все глубже в тело, впивается в душу когтями. Однако до сих пор ему удавалось избежать проклятия.

На потемневшем горизонте показалось что-то, привлекшее его внимание, и он схватил бинокль, чтобы рассмотреть получше.

– Вот оно, – сказал он, показывая рукой.

Вогель встал и подошел к нему.

– Я ничего не вижу.

– Смотри внимательнее.

Вогель прищурился. У него были разные глаза: в одном из них змеиный зрачок пылал посредине черного глазного яблока, лишая возможности видеть этот мир, но позволяя – другой.

– Столб дыма? Пожары горят по всему городу.

– Это они, – заверил его Нарек и снова активировал вокс, чтобы обратиться к пилоту: – Саарск, – позвал он, – найди, где можно сесть.

– Почему бы нам просто не обстрелять их новое убежище, – предложил Нарлех, – а потом прочесать развалины и добить выживших?

Нарек замотал головой.

– Нет. Я должен быть уверен, что все они будут на месте. Кроме того, мы выдадим себя, если разгоним двигатели до скорости, необходимой для атаки. У них есть орудийная установка, разнесшая два здания. Она легко нас собьет, и тогда уже нас придется искать среди развалин. Мы приземлимся поблизости, – решил он, – и подберемся к ним пешим ходом, медленно и осторожно.

Нарлех согласно забормотал. Вогель снова сел.

– Мне все равно, – проговорил Амареш, с начала вылета не прекращавший затачивать свой ритуальный нож. – Только бы выпотрошить их, вырвать на свет все их страхи в дар Пантеону.

Дагон зарычал от удовольствия. Остальным эта идея тоже пришлась по душе.

Только Нарек отвернулся и, уставившись в темноту, задумался, что могло ждать их на месте назначения.

Нумеон молча сидел рядом с медленно угасающим погребальным костром. Из брони его мертвых братьев выползали струйки дыма. Ему оставалось лишь гадать, как скоро и он окажется в огне, как скоро и он сгорит и исчезнет.

Он был один, и только свечение обугленного дерева нарушало темноту в цехе мануфакторума. Прочие легионеры, позволив себе задержаться лишь для того, чтобы проводить мертвых в последний путь, теперь готовились выдвигаться.

Новость о смерти человека не вызвала у роты особой реакции. Большинство молчаливо разделяло мнение Леодракка. Джона Грамматикуса оставят здесь вместе с остальными. И его тайны умрут вместе с ним.

Нумеон сжал в кулаке маленький значок в форме молота. Он местами почернел от огня, а цепочка, на которой он когда-то крепился к доспехам, была порвана.

– Я все еще надеюсь. Я все еще верю, что вы живы... – сказал он теням. Он перевел взгляд на огонь, который заполнял окружающий воздух треском, напоминая ему о дне, когда они друг друга потеряли.