Пролог

«Ах ты, черт, – осенило ее, – да у меня, кажется, нервный срыв».

Она окинула взглядом постель, на которой валялась. Давно готовое к приему ванны тело безвольно простерто на давно готовой к замене простыне. Одеяло усеяно мокрыми комочками бумажных носовых платков. На комоде покрывается пылью нетронутый стратегический запас шоколада. По полу раскиданы непрочитанные журналы, на которые так и не хватило внимания. Телевизор в углу, точно напротив кровати, бесстрастно бубнит дневные новости. Да уж, нервный срыв как он есть.

Но все-таки что-то не так. Что же?

«Я всегда думала, – попробовала сформулировать она, – ну, я всегда надеялась…»

И вдруг поняла.

 

1

Вот уже несколько недель что-то носилось в воздухе редакции журнала «Фамм»; все чувствовали, что приближаются к некой невидимой грани. Общее возбуждение выплеснулось наружу после того, как достоверно подтвердилось, что Келвина Картера, вице-президента концерна, видели на верхнем этаже редакции, где он бродил, ища туалет. Судя по всему, только что прилетел в Лондон из штаб-квартиры в Нью-Йорке.

Случилось. Лиза нервно сжала кулаки. Наконец-то случилось, черт побери.

А немного позже – телефонный звонок. Не заглянет ли Лиза наверх, чтобы встретиться с Келвином Картером и региональным директором по Великобритании Барри Холлингуортом?

Лиза с размаху швырнула трубку, выкрикнув вслед:

– Да уж конечно, как же!

Коллег ее эмоциональный всплеск мало впечатлил. В любой редакции таких, кто швыряет трубки, а затем что-нибудь орет, как снега зимой. Кроме того, всех лихорадило перед сдачей номера: если до вечера не подписать его в печать, они пропустят очередь в типографии, и перед ними опять влезет «Мари Клер», главный конкурент. «А мне какое дело, – думала Лиза, неспешно идя к лифту. – Завтра я уже здесь работать не буду. В другом месте меня ждет работа получше».

Двадцать пять минут она прождала в приемной. Барри и Келвин все-таки очень большие люди, у них куча важных дел.

– Ну что, впускаем? – спросил Барри Келвина, почувствовав, что времени убито достаточно.

– Всего двадцать минут как вызвали, – проворчал Келвин. Барри Холлингуорт, очевидно, не осознает, какая он, Келвин Картер, важная персона.

– Простите, я думал, уже больше. Тогда, быть может, покажете еще раз, как мне улучшить свинг?

– Конечно. Итак, смотрим вниз, спокойно… Спокойно, не двигайтесь! Ноги на ширине плеч, левую руку выпрямить… удар!

Когда Лиза наконец была допущена в кабинет, Барри и Келвин с хмурыми от собственной важности лицами сидели за ореховым столом километровой длины.

– Присаживайтесь, Лиза, – милостиво кивнул серебристо-седой головой Келвин Картер.

Лиза села, провела рукой по карамельно-русым волосам, чтобы показать во всей красе бесценные медовые прядки. Бесценные, поскольку сделаны бесплатно в салоне из рекламного раздела «Адреса красоты», который она курировала.

Устроившись в кресле, она аккуратно положила ногу на ногу, демонстрируя туфли «Патрик Кокс». Туфли были малы ей на целый размер; сколько раз просила в пресс-службе «Патрик Кокс» присылать обувь шестого размера, а они упорно шлют пятый. Но бесплатные шпильки от «Патрик Кокс» – это бесплатные шпильки от «Патрик Кокс». Мелочи типа адской боли не в счет.

– Спасибо, что зашли, – улыбнулся Келвин.

Лиза сочла за благо улыбнуться в ответ. Улыбка – такая же условность, как и все остальное, и выдается только в обмен на что-нибудь полезное, но в данном случае Лиза сочла, что дело того стоит. В конце концов, не каждый день тебя посылают в Нью-Йорк главным редактором журнала «Манхэттен». Поэтому она растянула губы и показала жемчужно-белые зубки (результат пользования в течение целого года зубной пасты «Рембрандт», бесплатно присланной фирмой-производителем на призы для конкурса читателей, но осевшей на полке в Лизиной ванной).

– Вы в «Фамм»… – Келвин заглянул в лежавшие перед ним листки, – четыре года?

– Еще месяц, и будет четыре, – снисходительно-уверенно кивнула Лиза с точно рассчитанной интонацией легкого превосходства.

– И почти два года работаете редактором?

– Два волшебных года, – подтвердила Лиза, борясь с желанием сунуть себе два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту.

– А вам ведь всего двадцать девять, – восхитился Келвин. – Что ж, как вам известно, в «Рэндолф медиа» трудолюбие вознаграждается.

На эту заведомую ложь Лиза мило захлопала ресничками. Подобно большинству западных компаний, за тяжелую работу в «Рэндолф медиа» воздавали скудным жалованьем, увеличением производственной нагрузки, понижениями по службе и увольнениями после второго предупреждения.

Но у Лизы дела обстояли иначе. В «Фамм» она заплатила все долги, пошла на жертвы, которых не собиралась приносить даже она: почти каждое утро на работу в половине восьмого утра, пахать по двенадцать, тринадцать, четырнадцать часов в день, а вечерами до изнеможения стучать на компьютере заметки и статьи. Частенько она приходила на службу по субботам, воскресеньям, даже в праздничные дни, за что снискала нелюбовь вахтеров, ибо из-за ее трудового порыва кому-то из них приходилось торчать на работе, пропуская субботний футбол или праздничную поездку всей семьей в Брент-кросс.

– У нас в «Рэндолф медиа» открылась вакансия, – важно сказал Келвин. – Для вас, Лиза, это великолепная перспектива.

«Знаю, – раздраженно подумала она. – Не тяни, давай к делу».

– Но это предполагает смену места жительства, что иногда создает проблемы для близких…

– Я не замужем, – отрезала Лиза.

Барри удивленно наморщил лоб, вспомнив о десятке, которую сдавал на чей-то подарок к свадьбе пару лет назад. Он мог поклясться, что деньги собирали на Лизу, но, быть может, он что-то путает и уже не так хорошо осведомлен, как когда-то…

– Мы ищем главного редактора для нового журнала, – продолжал Келвин.

Нового журнала? Лиза опешила. Но ведь «Манхэттен» издается уже семьдесят лет! Пока она терялась в догадках, Келвин наконец раскрыл карты.

– Новая должность потребует вашего перевода в Дублин.

От шока у Лизы загудело в голове и заложило уши. Все чувства притупились, как будто отодвинулись куда-то далеко, и единственное, что осталось, – внезапная острая боль в стиснутых туфлями пальцах ног.

– Дублин? – словно сквозь вату услышала она свой голос.

«Может быть… может… может, они имели в виду Дублин, штат Нью-Йорк?»

– Дублин, Ирландия, – разрушая последнюю надежду, разнесся долгим гулким эхом ответ Келвина Картера.

«Поверить не могу, что это происходит со мной».

– Ирландия?

– Маленькая сырая страна за Ирландским морем, – участливо подсказал Барри.

– Где много пьют, – слабо откликнулась Лиза.

– И говорят без умолку. Да, это там. Экономика на подъеме, огромный процент молодежи среди населения, исследования рынка читательского спроса свидетельствуют о том, что новый красочный женский журнал просто необходим. И мы хотим, чтобы этим занялись вы, Лиза.

Оба выжидательно уставились на нее. Понятно, теперь ее очередь охать, ахать и всхлипывать, как тронута она их заботой и как постарается оправдать доверие.

– М-м-м… хорошо, спасибо.

– В Ирландии у нас очень внушительный издательский портфель, – хвастливо заявил Келвин. – «Ирландская невеста», «Кельтское здоровье», «Гэльские интерьеры», «Садоводство в Ирландии», «Католический вестник»…

– Нет, «Католический вестник» вот-вот закроется, – перебил Барри. – Продажи падают.

– …«Гэльские узоры», – плохие новости Келвина не интересовали, – «Кельтский автолюбитель», «Картошка» – это наш журнал рецептов ирландской кухни, – «Умелые руки» и «Хип Хиб».

– «Хип-хип»? – переспросила Лиза. Надо же как-то поддерживать разговор.

– «Хип Хиб», – подтвердил Барри. – Сокращение от «Хип Хиберниан». Журнал для молодых мужчин. Что-то среднее между «Ареной» и «GQ». А вы займетесь разработкой женской версии.

– Название есть?

– Мы думаем, «Колин». Молодо, дерзко, модно, сексуально – так мы это видим. В особенности сексуально, Лиза. И ничего заумного. Ради бога, никаких многостраничных материалов об изуверских ритуалах половой инициации девочек в Центральной Африке или бесправии женщин в Афганистане. У нас другое направление.

– То есть вам нужен журнал для дурочек?

– Умница, – просиял Келвин.

– Но я никогда не была в Ирландии, не имею о ней ни малейшего представления.

– Именно! – согласился Келвин. – Это нам и надо. Никаких домашних заготовок, просто свежий, непредвзятый подход. Зарплата та же, на подъемные не поскупимся, через две недели, в понедельник, приступите.

– Две недели?! Но, выходит, у меня почти не остается времени на…

– Я слышал о ваших незаурядных организационных способностях, – разулыбался Келвин. – Удивите меня. Вопросы есть?

Лиза не могла сдержаться. Обычно она улыбалась, пока ее резали без ножа, потому что умела видеть перспективу, но сейчас потрясение было слишком велико.

– А как же место главного редактора в «Манхэттен»? Барри и Келвин переглянулись.

– Его заняла Тиа Сильвано из «Нью-йоркера», – неохотно буркнул Келвин.

Лиза кивнула, чувствуя себя так, словно ее мир рухнул, и неловко поднялась со стула.

– Когда я должна дать ответ?

Барри и Келвин снова переглянулись, помолчали. Наконец Келвин открыл рот:

– Ваше нынешнее место уже занято.

Мир вокруг медленно пришел в движение. Значит, все решено без нее. Выбирать не из чего. Только бы не закричать в голос. Прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем до нее дошло, что ей не остается ничего, кроме как нетвердым шагом выйти из кабинета.

– Партию в гольф? – спросил Барри Келвина, как только за Лизой закрылась дверь.

– С радостью бы, но не могу. Надо лететь в Дублин, набирать людей на остальные должности.

– Кто там сейчас главный?

Келвин нахмурил брови. Уж это-то Барри должен знать.

– Некто Джек Дивайн.

– Ах, он! Еще тот сочинитель.

– Я другого мнения. Во всяком случае, лучше ему таковым не быть.

Келвин Картер не уважал вольнодумцев и нонконформистов.

Лиза пыталась придать происходящему некий лоск. Она никогда не признала бы, что разочарована. Особенно после всего, чем пожертвовала.

Но из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь. Дублин не Нью-Йорк, как ни крути. А «щедрые» подъемные легко подвести под должностную инструкцию и сократить. Что еще хуже, придется сдать служебный мобильный телефон. Сдать телефон! Все равно что ампутировать себе руку или ногу.

Коллег ее скорый отъезд особо не опечалил. От Лизы никогда никому не перепало и пары туфель «Патрик Кокс», даже девушкам с пятым размером ноги. А за щедрость на колкие и часто несправедливые личные замечания сотрудники прозвали ее стервозой. Тем не менее в последний рабочий день Лизы трудовой коллектив «Фамм» дружно собрался в конференц-зале на традиционный прощальный прием – кислое, как уксус, белое вино в пластиковых стаканчиках (его с успехом можно было бы использовать в качестве разбавителя для краски), поднос с художественно разложенными печеньем и орешками и так и не подтвержденный слух о сырокопченой колбасе, которую уже несут.

Когда все выпили по третьей и могли проявлять воодушевление почти искренне, раздалось шиканье, и Барри Холлингуорт сказал по бумажке речь, поблагодарив Лизу за все и пожелав ей дальнейших успехов. По общему убеждению, справился он отлично. Особенно учитывая, что правильно выговорил ее имя. Последний раз во время двадцатиминутного выступления по аналогичному поводу он пылко воздавал должное талантам и вкладу в общее дело некоей Хизер, тогда как Фиона, которую, собственно, и провожали, с обиженным видом стояла с ним рядом.

Затем Лизе торжественно вручили подарочный чек от «Маркс и Спенсер» с правом набрать на двадцать фунтов чего душе угодно, а также большую открытку с бегемотиком и подписью: «Как жаль, что ты уезжаешь». Элли Бенн, бывшая заместительница Лизы, выбрала прощальный подарок со значением. Она долго, мучительно думала, что Лиза ненавидит сильнее всего, и наконец решила, что чеки от «Маркс и Спенсер» доставят ей наибольшее неудовольствие (нога у Элли Бенн была как раз пятого размера).

– За Лизу! – возгласил Барри.

К тому времени лица уже раскраснелись, голоса звучали громко, так что все дружно подняли одноразовые стаканчики, орошая одежду брызгами вина с пробковой крошкой, хихикнули, подтолкнули соседей локтями и крикнули:

– За Лизу!

Лиза не осталась на рабочем месте ни единой лишней минуты. Этого прощания она ждала долго, но всегда думала, что впереди слава, блеск и Нью-Йорк, а оказалось, ей предстояла ссылка в богом забытую журнальную глубинку. Кошмар, просто кошмар.

– Мне пора, – сказала она дюжине теток, последние два года работавших под ее началом. – Надо собираться.

– Конечно, конечно, – пьяненько закивали они. – Ну что ж, удачи тебе, будь счастлива, наслаждайся Ирландией, береги себя, не надрывайся на работе…

Только Лиза взялась за ручку двери, Элли проскрипела:

– Мы будем скучать по тебе.

Сухо кивнув, Лиза закрыла за собой дверь.

– Как по дырке в голове, – не запнувшись, припечатала Элли. – Вина не осталось?

Они выпили до последней капли все вино, подобрали пальцем с подноса крошки печенья, затем переглянулись и с пугающим воодушевлением воскликнули:

– Ну и?..

И побрели по Сохо обычным для пятницы корпоративным ночным разбоем из бара в бар, постепенно наливаясь текилой. Маленькая Шариф Мумтаз (помощник редактора) отстала от других, и ее довел до дома какой-то добрый человек, за которого она девять месяцев спустя и вышла замуж. Дженни Джефри (ассистент редактора по модам) угостил бутылкой шампанского некто, заявивший, что «она богиня». У Габби Хендерсон («Здоровье и красота») украли сумочку. А Элли, Бенн (вновь назначенный главный редактор) взобралась на стол в каком-то из оживленных пабов на Уордор-стрит и танцевала как безумная, пока не свалилась, заработав множественные переломы правой ступни.

Другими словами, вечер удался.

 

2

– Тед, как хорошо, ты как раз вовремя!

Эшлин настежь распахнула дверь, при этом в кои-то веки не произнеся стандартного приветствия: «А, черт, это ты, Тед?»

– Ты серьезно?

Тед с некоторой опаской заглянул в квартиру. К столь теплому приему он не привык.

– Мне надо, чтобы ты сказал, какой из пиджаков идет мне больше.

– Постараюсь, – кивнул Тед. Его узкое смуглое лицо заострилось от напряжения. – Но помни, я все-таки мужчина.

«Не совсем», – с сожалением подумала Эшлин. Какая досада, что тот, кто полгода тому назад поселился этажом выше и тут же записал Эшлин в лучшие друзья, оказался не мускулистым красавцем, при одном взгляде на которого учащается пульс. Вместо этого она получила Теда Маллинса, обычного служащего, комика-любителя, тощего и невысокого. И еще у Теда был велосипед.

– Сначала этот черный.

К пиджаку Эшлин подобрала белую парадную блузку и волшебные черные брюки с оптическим эффектом «три килограмма долой».

– А из-за чего сыр-бор? – спросил Тед, поместив себя в кресло. Он весь состоял из углов и локтей, костлявых плеч и острых коленей, точно карикатура на самого себя.

– Собеседование, на работу. Сегодня утром в полдесятого.

– Опять! Что теперь?

За прошедшие две недели Эшлин несколько раз устраивалась на работу, причем выбор ее колебался от ковбойского ранчо в Маллингаре до секретаря на телефоне в какой-то рекламной компании.

– Заместитель главного редактора в новом журнале «Колин».

– Как, настоящая работа? – Мрачное лицо Теда просветлело. – Одного не понимаю: зачем было убивать время на все те, другие? По-моему, для них ты была слишком хороша.

– У меня же низкая самооценка, – с ослепительной улыбкой напомнила Эшлин.

– У меня еще ниже, – ни в чем не желая уступать, парировал Тед. – Значит, женский журнал, – протянул он. – Если тебя возьмут, сможешь сказать этим придуркам в «Женском гнездышке», чтобы утерлись. Месть – блюдо, которое подают холодным!

С этими словами он закинул голову и разразился визгливым ухающим смехом комического злодея.

– Вообще-то месть – совсем не блюдо, – перебила Эшлин. – Это эмоция. Или еще что-нибудь. Не стоит того, чтобы брать в голову.

– Но когда они так с тобой поступили! – возмутился Тед. – Не ты же виновата, что той тетке не удалось отчистить диван!

Много лет, уже и сама забыла сколько, Эшлин проработала в «Женском гнездышке», дешевом еженедельном журнальчике. Она была литературным редактором, выпускающим редактором, курировала моду, красоту и здоровье, рукоделие, кулинарию, попутно отвечала на письма читателей и вела колонку психолога. На самом деле все это было не так уж трудно, потому что «Женское гнездышко» делалось по строгим, проверенным временем канонам.

В каждом номере – советы по рукоделию, обычно это какой-нибудь узор для вышивания – чаще всего для чехла на рулон туалетной бумаги. Затем шла кулинарная страничка с советами, как из дешевых мясных обрезков сообразить что-нибудь съедобное. Ни один выпуск не обходился без рассказика про озорного мальчугана и его ворчливую бабушку, которые были заклятыми врагами вначале и становились закадычными друзьями к концу. Потом, разумеется, переписка с читателями – неизменные жалобы свекрови на дерзкую невестку – и двухстраничная подборка забавных историй о внуках читательниц, их милых проказах и смешных словечках. На внутренней стороне обложки – какая-нибудь высокопарная ерунда, предположительно письмо священника, но на деле его всегда сочиняла Эшлин за пятнадцать минут до верстки. Заканчивалось все советами читателей, на одном из каковых Эшлин в результате и погорела.

Читательские советы присылали в журнал среднестатистические домохозяйки, желающие облегчить жизнь другим. Касались они экономии денег и разных способов сделать что-нибудь из ничего. Общая идея заключалась в том, что покупать ничего не нужно, ибо все можно смастерить из подручных материалов в домашних условиях. Главным подручным материалом выступал лимонный сок.

Зачем, например, покупать дорогой шампунь, если можно изобрести свой собственный, добавив лимонный сок в жидкость для мытья посуды! Хотите высветлить прядки? Выжмите на волосы пару лимонов и посидите на солнышке. Годик-другой. Вывести пятно клюквенного сока с бежевого дивана? Смешайте лимонный сок с уксусом – и вперед.

Вот только ничего хорошего из этого совета не вышло. Во всяком случае, пятно на диване миссис Анны О'Салливан из Уотерфорда не исчезло. Клюквенный сок проступил еще ярче, и даже пятновыводитель «Дьявол» оказался бессилен. Кроме того, сколько бы ни прыскали потом в комнате освежителем воздуха, там по-прежнему воняло уксусом. Будучи доброй католичкой, миссис О'Салливан твердо верила, что всякому воздастся по делам его, и пригрозила подать на редакцию в суд.

Салли Хили, главный редактор «Женского гнездышка», начала расследование, и Эшлин тут же созналась, что совет по выводу пятен придумала она сама. Как раз в ту неделю писем от читателей пришло слишком мало.

– Я и не думала, что кто-нибудь принимает их всерьез, – промямлила Эшлин себе в оправдание.

– Удивляюсь тебе, Эшлин, – сказала Салли. – Ты же всегда говорила мне, что воображения у тебя нет. Письмо от отца Беннетта не в счет, я знаю, ты слямзила его из «Католического вестника», а он – это я тебе говорю по секрету – вот-вот закроется.

– Мне очень жаль, Салли, больше такое никогда не повторится.

– Нет, Эшлин, это мне очень жаль. Придется нам с тобой расстаться.

– Из-за простой ошибки? Поверить не могу!

И она имела право не верить. Потому что на самом деле хозяева журнала, обеспокоенные падением тиражей, решили, что коллектив устал и пора искать крайнего. Эшлин ошиблась как нельзя более вовремя. Теперь можно было просто уволить ее и не сокращать зарплату остальным.

Салли Хили переживала искренне. О таком работнике, как Эшлин, можно только мечтать – надежная, трудолюбивая. Она везла на себе всю редакцию, пахала с утра до вечера, тогда как Салли приходила поздно, уходила рано, а по вторникам и четвергам вообще исчезала после обеда, чтобы встретить дочь с уроков хореографии, а сыновей – с тренировок по регби. Но ей ясно дали понять: или Эшлин, или она сама.

Из уважения к долгим годам честной службы Эшлин было позволено остаться на месте, пока она не найдет новую работу. Что, конечно, не займет много времени.

– Ну?

Эшлин одернула полы пиджака и повернулась лицом к Теду.

– Нормально, – пожал острыми плечами тот.

– Или лучше этот?

Заметной разницы Тед не увидел.

– Нормально, – повторил он.

– Какой?

– Оба.

– В каком больше похоже, будто у меня есть талия?

– Не начинай, – поморщился Тед. – Ты с этой талией скоро свихнешься.

– У меня ее нет, так что не из-за чего.

– Лучше бы психовала из-за размера попы, как все нормальные женщины.

Талии у Эшлин почти не было, но, как обычно бывает с плохими новостями, она узнала об этом последней. Спокойно дожила в неведении до пятнадцати лет, а тогда Клода, ее лучшая подруга, посетовала: «Везет же тебе, никакой талии. А у меня такая узенькая, что задница кажется огромной», – вот тут-то Эшлин и открылась страшная правда.

Остальные девочки с ее улицы проводили подростковые годы, стоя перед зеркалом в мучительных сомнениях, не больше ли у них одна грудь, чем другая, но зона пристального внимания Эшлин располагалась ниже. Наконец она купила обруч и крутила его во дворе позади дома. Месяца два с утра до ночи, высунув язык от усердия, она двигала корпусом, вертелась, извивалась, а соседские мамаши наблюдали за ее упражнениями через ограду и многозначительно покачивали головами, сложив руки на груди: «Этак она скоро себя до смерти закрутит, помяните мое слово».

Впрочем, никакого видимого результата настойчивые тренировки не дали. Даже теперь, шестнадцать лет спустя, фигура Эшлин по-прежнему напоминала прямоугольник.

– Отсутствие талии – не самое худшее, что может случиться с человеком, – утешил ее из своего угла Тед.

– Да уж, конечно, – с наигранным весельем согласилась Эшлин. – Еще бывают ужасные ноги. У меня, по моему особому везению, так и есть.

– Неправда.

– Правда. Их я унаследовала от мамы… Но, поскольку больше мне от нее ничего не досталось, – бодро добавила она, – то, по-моему, все не так плохо.

– Опаздываю, – решительно сменил тему Тед. – Тебя подбросить?

Он частенько подвозил ее до работы на багажнике велосипеда по дороге на собственную службу в министерстве сельского хозяйства.

– Нет, спасибо, мне сегодня в другую сторону.

– Удачи на собеседовании. Вечером загляну.

– Ни минуты не сомневаюсь, – буркнула Эшлин себе под нос.

 

3

В конце концов Эшлин остановила выбор на первом пиджаке. Она могла поклясться, что заметила в зеркале слабый изгиб ровно на полпути от груди к бедру, а это уже что-то.

Помучившись над макияжем, она решила сильно не усердствовать – примут еще за девицу легкого поведения, – но чтобы не выглядеть грымзой, дополнила наряд любимой черно-белой сумкой из шкуры пони. Затем погладила на счастье живот глиняного Будды, нащупала в кармане счастливый камушек-голыш и с сожалением посмотрела на счастливую красную шляпку. Но принесет ли удачу красная шляпка с вуалью, если пойти в ней устраиваться на работу? Да и вообще, это уже лишнее: по гороскопу сегодня хороший день. И по гадательной книге тоже.

Выйдя на улицу, она чуть не споткнулась о человека, мирно спавшего прямо у нее на пороге. Переступила через него и бодрым шагом пошла по узкой улочке к дублинскому офису «Рэндолф медиа» мимо пыхтящих в извечных пробках автомобилей, твердя про себя, как советует Луиза Хей: я получу эту работу, я получу эту работу, я получу эту работу…

А если нет? Очень трудно не задать себе такой вопрос.

Как бы Эшлин ни храбрилась и ни уговаривала себя, она была очень расстроена поворотом дела с диваном миссис О'Салливан. Настолько расстроена, что у нее, как всегда во время стресса, началось воспаление среднего уха.

Терять работу стыдно, с взрослыми людьми тридцати одного года, выплачивающими кредит за недвижимость, такие вещи не случаются. Но она ведь с этим разберется, верно?

Чтобы жизнь не пошла вразнос, Эшлин искала работу с истинно охотничьим азартом, бросаясь на все хотя бы отдаленно возможные варианты. Нет, заарканить убежавшего жеребца она не сможет, честно признавала она, устраиваясь на ранчо в Маллингаре – вообще-то она думала, что они ищут работника на административную должность, – но она согласна учиться.

На каждом собеседовании она снова и снова повторяла – она согласна учиться. Но из всех мест, куда она посылала заявления, редакция «Колин» была единственным, где ей действительно ужасно хотелось работать. Работа в журнале ей нравилась, но в Ирландии работу в журнале найти нелегко. Тем более если ты не настоящая журналистка, а просто добросовестный функционер и всего лишь внимательна к мелочам.

Отделение периодических изданий «Рэндолф медиа» помещалось на третьем этаже большого административного здания на набережной. Эшлин заранее выяснила, что еще «Рэндолф медиа» владеет маленькой, но быстро развивающейся телекомпанией «Канал 9» и высокодоходной радиостанцией, но у них, как видно, было другое помещение.

Эшлин вышла из лифта и потопала по коридору к приемной. Вокруг кипела жизнь, туда-сюда сновали люди с бумагами. Эшлин даже затошнило от нервного возбуждения. Прямо перед столом секретаря высокий взлохмаченный мужчина увлеченно беседовал с хрупкой маленькой девушкой восточной внешности. Оба старательно понижали голос, но что-то в их поведении наводило на мысль, что они предпочли бы кричать. Эшлин торопливо проскользнула мимо – она не любила ссор. Даже когда ссорились другие.

При первом же взгляде на секретаршу ей стало ясно, как промахнулась она с макияжем. Трикс – так, судя по табличке на груди, ее звали – имела роскошный, броский вид последовательницы стиля, «кашу маслом не испортишь». Брови у нее были выщипаны в едва заметную ниточку, губы подведены контуром так темно и густо, что казалось, будто у девушки растут усы, а светлые волосы были тщательно заколоты десятками крохотных блестящих заколочек-крабов. «Небось встала часа на три раньше, чтобы соорудить такое», – подумала пораженная до глубины души Эшлин.

– Привет, – прогудела Трикс таким голосом, будто выкуривала по сорок сигарет в день (что вообще-то она и делала).

– Я на собеседование, в девять три…

Тут за спиной Эшлин раздался возмущенный вопль. Она оглянулась и увидела, что лохматый держится за мизинец.

– Ты меня укусила! – воскликнул он. – Мэй, ты прокусила мне палец!

– Надеюсь, от столбняка ты привит, – презрительно рассмеялась раскосая девушка.

Трикс прищелкнула языком, закатила глаза и пробормотала:

– Все никак не наиграются, ненормальные. Присядьте, – обратилась она к Эшлин. – Я скажу Келвину, что вы пришли. – И исчезла за двустворчатой дверью.

Эшлин несмело опустилась на диванчик у кофейного столика, заваленного цветными журналами. От их вида у нее неожиданно разыгрались нервы: как же хочется здесь работать! Сердце колотилось где-то в горле, ныл живот, и во рту стало горько. Она сжала в кармане счастливый камушек. Полуживая от волнения, краем глаза увидела, как укушенный мужчина шагнул к уборной – громко хлопнула дверь, – а хрупкая девушка процокала каблучками к лифту. Тяжелые длинные черные волосы летели за нею.

– Мистер Картер просит вас зайти, – тщетно пытаясь скрыть удивление, объявила Трикс. Последние два дня у ее стола беспрерывно топтались нервные претенденты на должность, и ни один из них не провел в приемной менее получаса, в течение которых Трикс приходилось откладывать звонки близким и знакомым и терпеливо отвечать на один и тот же вопрос: какие шансы получить здесь работу? Что особенно противно, ей было точно известно – Келвин Картер и Джек Дивайн, вместо того чтобы заниматься делом, играют за дверью в дурака.

Но Джек Дивайн бросил Келвина Картера одного, и тому стало скучно и одиноко. От нечего делать можно и собеседование провести.

– Войдите! – скомандовал он, услышав робкий стук в дверь.

Темноволосая женщина в черном брючном костюме не понравилась ему с первого же взгляда. Для «Колин» она не годится: невзрачная какая-то. В женских прическах он понимает не очень, но, кажется, обычно девушки укладывают волосы посложнее, чем эта. Неужели ей самой не хочется с ними что-нибудь сделать? Болтаются патлы до плеч, даже некрашеные. Да и свежее лицо без намека на макияж вполне сойдет для доярки, но если уж нанимаешься заместителем главного редактора в стильный женский журнал…

– Садитесь, – буркнул он, решив соблюдать этикет хотя бы пять минут.

Едва дыша от желания понравиться, Эшлин присела на краешек стула, одиноко стоявшего посреди кабинета, и взглянула на сидевшего за длинным столом человека.

– Джек Дивайн, региональный директор по Ирландии, придет с минуты на минуту, – пояснил Келвин. – Уж не знаю, где он задержался. Так, – заглянул он в заявление, – скажите-ка мне сами, как правильно произнести ваше имя.

– Эш-лин.

– Эш-лин. Эшлин. Вроде получилось. Ладненько, Эшлин, итак, последние восемь лет вы работали в журналах…

– В журнале. – Эшлин услышала чей-то нервный смешок, и до нее не сразу дошло, что это хихикнула она. Ужас какой! – В одном журнале.

– А почему вы решили уйти из «Женского гнездышка»?

– Ищу более масштабную работу, – нервно пробормотала Эшлин. Так ей велела отвечать Салли Хили.

Дверь открылась, и вошел укушенный.

– А, Джек, – нахмурился Келвин Картер. – Вот Эшлин Кеннеди. Эш-лин, правильно?

– Как дела, Эшлин?

Мысли у Джека были заняты сейчас совсем другим. Настроение у него было препаршивое. Полночи точить лясы с техниками на телестудии, практически одновременно ведя переговоры с американской телекомпанией, дабы убедить их продать взявший кучу призов сериал не РТЕ, а «Каналу 9». А тут, как будто мало ему горя, еще изволь заниматься этим идиотским новым журналом. Только нового женского журнала им не хватает для полного счастья! Но, если совсем честно, истинная причина хандры – Мэй. Вот кто умеет доводить до белого каления. Он ее ненавидит, просто убить готов. Могло же когда-то взбрести в голову, будто он влюблен! Нет уж, теперь он на ее звонки отвечать не станет. Хватит уже, это был последний раз, самый, самый последний…

Он плюхнулся за стол, стараясь сосредоточиться на интервью; старик Келвин из-за всего этого так психует. Теперь, очевидно, следует задать хоть сколько-нибудь уместный вопрос, но единственное, что приходило в голову, – когда он истечет кровью? Или погибнет, заразившись бешенством? Интересно, как скоро начинает идти пена изо рта?

Покачиваясь на задних ножках стула, он держал окровавленный палец перед собой и не сводил с него глаз. Поверить невозможно: она его укусила. Опять! Ведь обещала же, что в последний раз… Джек туже обернул палец туалетной бумагой, и на белом проступило ярко-красное пятно крови.

– Расскажите о ваших сильных и слабых сторонах, – предложил Келвин претендентке.

– Скажу честно: мое самое слабое место – журналистская работа. Я могу придумывать подписи, заглавия, писать короткие заметки, но что касается длинных статей, то опыта у меня немного.

«А если быть откровенной до конца, вообще нет».

– Мои достоинства – аккуратность, дисциплина и трудолюбие. Я хороший подчиненный, – серьезно продолжала Эшлин, дословно цитируя Салли Хили, и вдруг, прервавшись, спросила: – Извините, пожалуйста, дать вам пластырь для вашего пальца?

Джек Дивайн вздрогнул от неожиданности:

– Кому, мне?

– По-моему, здесь больше ни у кого кровь не идет, – натянуто улыбнулась Эшлин.

Джек яростно замотал головой:

– Нет, нет… – И высокомерно прибавил: – Благодарю вас.

– Почему нет? – вмешался Келвин Картер.

– Все в порядке, – махнул Джек здоровой рукой.

– Возьмите пластырь, – сказал Келвин. – По-моему, мысль правильная.

Эшлин поставила сумку на колени, покопалась в ней и вытащила коробочку пластырей; открыла, перебрала и протянула один Джеку:

– Вот, кажется, то, что нужно.

Джек смотрел на пластырь, будто не понимая, что делать дальше. Келвин Картер тоже не двигался с места.

Проглотив вздох, Эшлин встала со стула, взяла у Джека пластырь, сняла защитную пленку.

– Дайте палец.

– Да, мэм, – саркастически отозвался он.

Быстро и умело она обернула поврежденную фалангу, после чего, к своему удивлению, слегка сжала палец, якобы для проверки, прочно ли приклеился пластырь, и ощутила постыдное удовольствие, когда Джек поморщился от боли.

– Что у вас там еще? – с любопытством спросил Келвин Картер. – Аспирин?

Эшлин боязливо кивнула:

– Вам нужно?

– Нет, спасибо. Ручка и блокнот? Она снова кивнула.

– А… хотя, пожалуй, это уже слишком… Дорожный швейный набор?

Эшлин испуганно замерла, затем встрепенулась, лицо ее просветлело, а подбородок дрогнул от сдержанного смешка:

– Вообще-то да.

– Вы очень предусмотрительны, – прервал ее Джек Дивайн. В его устах это прозвучало почти оскорбительно.

– Надо же кому-то. – Келвин Картер уже пересмотрел свое первое впечатление от Эшлин. Она просто прелесть, и, хотя зубы у нее в помаде, значит, она, по крайней мере, пользуется помадой. – Благодарю вас, Эшлин, мы вам позвоним.

Эшлин подала руку обоим, не упустив случая еще раз как следует, от души сжать пальцы Джека Дивайна.

– Слушай, она мне нравится, – рассмеялся Келвин Картер.

– А мне нет, – мрачно ответил Джек.

– А я сказал, мне нравится, – повторил Келвин, не привыкший, чтобы с ним спорили. – Надежная, смышленая. Отдай это место ей.

 

4

Клода проснулась рано. Это не новость: Клода всегда просыпалась рано. Вот что делают с тобой дети. Если они не ревут, чтобы их накормили, то вклиниваются между тобою и твоим мужем в кровати, а если не вклиниваются, то лезут на кухню в полседьмого утра в субботу и устрашающе гремят там кастрюлями.

Сегодня как раз было Утро Устрашающего Грома Кастрюль. Впоследствии Клода выяснила, что ее пятилетний сын Крейг показывал ее дочери Молли двух с половиной лет, как делать омлет. Из муки, воды, оливкового масла, кетчупа, соевого соуса, уксуса, какао-порошка, именинных свечек и, разумеется, яиц (в количестве девяти штук, со скорлупой). По характеру шума Клода понимала, что на первом этаже творится что-то страшное, но слишком устала или не выспалась, чтобы немедленно встать и навести порядок.

Вперив невидящие глаза в потолок, она лежала, слушая, как скрежещут стулья по новому плиточному полу, оглушительно хлопают дверцы всего месяц назад купленных кухонных шкафов, в предсмертной агонии стучат одна о другую кастрюли с дорогущим антипригарным покрытием.

Дилан, не просыпаясь, заворочался на своей половине кровати, затем обнял ее одной рукой. Клода на секунду прильнула к мужу, ища уюта и тепла, но тут же застыла и с досадой отпрянула, когда ей в живот ткнулся его мгновенно затвердевший член.

Только не секс. Этого ей не вынести. Ласки она хотела, но, когда бы ни прижалась к нему, просто чтобы согреться и отдохнуть, он моментально заводился. Особенно по утрам. И каждый раз она отворачивалась, чувствуя себя виноватой. Но не настолько виноватой, чтобы ответить.

Вечерами ему везло чаще, в особенности если Клода позволяла себе рюмку-другую. Она никогда не избегала мужа дольше месяца, потому что слишком боялась того, что может из этого выйти; поэтому, когда тянуть дальше становилось опасно, быстро доходила до нужной стадии опьянения и сменяла гнев на милость, причем ее воодушевление и изобретательность в постели находились в прямой пропорции к объему выпитого джина.

Дилан опять потянулся к ней, и она перекатилась к краю кровати с ловкостью, отработанной многими месяцами практики.

Снизу доносился остервенелый грохот.

– Вот спиногрызы, – сонно пробормотал Дилан, – этак они весь дом в щепки разнесут.

– Пойду прикрикну на них.

– Да, придется вставать, так оно безопаснее.

Когда тем же утром, но несколько позже пришла Эшлин, омлетные раздоры канули в далекое прошлое, уступив место мукам утреннего приема пищи.

По пути к входной двери Клода была вовлечена ангелоподобной белоголовой Молли в спор относительно выбора кофточки. Молли во что бы то ни стало желала надеть свою оранжевую.

– Привет, Эшлин, – рассеянно поздоровалась Клода, тут же отвернулась к Молли и раздраженно возразила: – Но, Молли, ты уже из нее выросла. Ты ведь носила ее, когда была совсем-совсем маленькой. Чем тебе не нравится эта розовая? Такая красивая!

– Не-е-е-е-ет! – пытаясь вырваться из материнских рук на свободу, взвыла Молли.

– Но ты замерзнешь. – Клода цепко держала дочку за локоток.

– Не-е-е-е-ет!

– Проходи на кухню, Эшлин. – Клода потащила Молли по коридору. – Крейг! Это тебе не качели, слезай немедленно!

Крейг, такой же ангелочек с льняными волосами, влез в кухонный шкаф и упоенно качался вверх-вниз на проволочной полке, сидя на пакетах с рисом и макаронами.

Эшлин включила чайник. С Клодой они с детства жили рядом, через две двери, и были лучшими подругами с тех давних пор, когда в доме Клоды Эшлин почувствовала себя безопаснее, чем в собственном.

Именно Клода сообщила Эшлин убийственную новость о полном отсутствии у нее талии. Клода же помогла Эшлин узнать о себе самой еще много нового, сказав: «Как тебе везет, ты яркая личность. А у меня, кроме внешности, ничего нет».

Не то чтобы Эшлин обижалась. Клода ведь говорила не со зла, а по простоте душевной, а оспаривать ее невероятную, потрясающую красоту действительно было напрасной тратой времени. Невысокая, безупречно сложенная, белокожая и голубоглазая, с длинными блестящими светлыми волосами, она одним своим видом останавливала уличное движение. Впрочем, в Дублине уличный затор вместо уличного движения – дело вполне обычное.

Эшлин не терпелось поделиться новостью:

– Я нашла работу!

– Когда?

– Заявление я подала неделю назад, – начала Эшлин, – но каждый вечер засиживалась у себя в журнале до полуночи, надо же привести все в порядок для того, кто придет на мое место.

– А я как раз думала: странно, никак они тебе не позвонят… Ну, рассказывай.

Но не успевала Эшлин открыть рот, как Крейг всякий раз требовал, чтобы она почитала ему вслух, и совал в руки перевернутую вверх тормашками книгу. Как только в центре внимания оказывался кто-то, кроме него, он немедленно начинал принимать меры.

– Иди во двор, покачайся на качелях, – уговаривала его Клода.

– Там дождь.

– Ты же ирландец, привыкай. Давай, давай.

Не успел уйти Крейг, как его место заняла Молли.

– Хочу! – заявила она, показывая на кофейную чашку Эшлин.

– Нет, это для Эшлин, – ответила Клода. – Тебе нельзя.

– Если она хочет… – поспешила возразить Эшлин.

– Хочу! – не унималась Молли.

– Ты правда не против? – беспомощно спросила Клода. – Я тебе еще налью.

Эшлин подвинула кружку Молли, но Клода ловко перехватила ее по пути. Молли заревела.

– Я только подую, – объяснила Клода. – Чтобы ты не обожгла язычок.

– Хочу! Хочу! Хочу!

– Но ведь горячо! Ты обожжешься!

– ХОЧУ! ДАЙ! СЕЙЧАС ХОЧУ!

– Ну, хорошо. Только тихонько, не пролей.

Молли сунулась к кружке, отпила глоток, тут же отпрянула и горько зарыдала:

– Горячо! Больно! А-а-а-а-а!

– Мать твою так, – в сердцах пробормотала Клода.

– Мать твою так, – звонко повторила Молли.

– Правильно, – со злостью, поразившей Эшлин, согласилась Клода. – Мать твою так!

На рев Молли в комнату прибежал Дилан.

– Эшлин! – улыбнулся он, широкой ладонью откидывая со лба льняную челку. – Прекрасно выглядишь. Что новенького с работой?

– Нашла!

– Ловить арканом сбежавших жеребцов в Маллингаре?

– В журнале. Для молодых женщин.

– Классно! А платить будут больше?

Эшлин гордо кивнула. Не то чтобы сильно больше, но все лучше, чем те крохи, чуть выше официального уровня нищеты, что она восемь лет получала в «Женском гнездышке».

– И никаких писем от имени отца Беннетта, кстати, ты слышала, «Католический вестник» накрылся медным тазом? В газете была заметка.

– Значит, все действительно к лучшему, – просияла Эшлин. – Миссис О'Салливан из Уотерфорда, пожалуй, лучшее, что случилось со мною в жизни!

Дилан заметно оживился, но затем встревожился: во дворе разыгрывалась новая трагедия. Крейг свалился с качелей и, судя по воплям, сильно расшибся. Эшлин уже рылась в сумке в поисках средств первой помощи.

Для себя самой.

– Ты сходишь? – устало взглянула Клода на мужа. – Я с ними всю неделю. Расскажешь, что там с ним приключилось.

Дилан удалился.

– Хочешь, я посмотрю, что с Крейгом? – с тревогой спросила Эшлин. – У меня есть пластырь.

– У меня тоже, – раздраженно отмахнулась Клода. – Расскажи лучше о новой работе.

– Ладно, – согласилась Эшлин, в последний раз озабоченно оглянувшись на дверь во двор. – Это глянцевый журнал. Намного шикарнее, чем «Женское гнездышко».

Когда она добралась до эпизода бурной ссоры Джека Дивайна с восточной девушкой, которая потом укусила его, Клода взбодрилась окончательно.

– Давай, давай, – блестя глазами, понуждала она. – Все выкладывай! Ничто, ничто так не поднимает мне настроение, как чужие ссоры – такие горячие, настоящие перебранки. Я тут на прошлой неделе выходила из тренажерного зала и вдруг вижу: в машине на стоянке какой-то мужик и женщина орут друг на друга. То есть просто визжат! Стекла в машине были подняты, но я все равно слышала! Потом целый день ходила счастливая.

– Терпеть этого не могу, – призналась Эшлин. – Меня это так угнетает.

– Да почему же? А, наверно, с твоими… ну… обстоятельствами… Но вообще людям такое нравится. Они чувствуют, что не им одним плохо.

– А кому плохо? – встревожилась Эшлин. Клода неловко пожала плечами.

– Никому. Но тебе я действительно завидую! – вдруг вырвалось у нее. – Свободная, на новой работе, красота, да и только!

Эшлин онемела. По ней, у Клоды была не жизнь, а мечта. Красивый верный муж, дела у него идут все лучше; домик-игрушка из красного кирпича, в Доннибруке, престижном пригороде Дублина. Забот никаких, разве что разогревать в микроволновке готовую еду, обдумывать, как по-новому отделать и без того идеально отремонтированные комнаты, да ждать с работы Дилана.

– И наверняка вчера вечером ходила куда-нибудь, – почти обвинительным тоном закончила Клода.

– Ходила, но только в Шугар-клуб, и домой вернулась всего в два. Одна! Клода, у тебя есть все. Двое чудесных детишек, чудесный муж…

Чудесный? Клода с удивлением поняла, что ей самой это в последнее время как-то не приходило в голову. Да, с некоторой натяжкой можно признать, что для тридцати с лишним лет тело у него неплохое: живот плоский, ни намека на мягкое, обвислое пивное брюшко, как у большинства его ровесников. И одевается он по-прежнему тщательно и со вкусом – не то что она теперь, если уж совсем начистоту. И стрижется у нормального мастера, а не у местного халтурщика, от которого все выходят страшней войны.

– …и выглядишь ты обалденно! – продолжала увещевать ее Эшлин. – Двое детей, а фигура лучше, чем у меня, – а я ни разу не рожала, да и вряд ли когда-нибудь соберусь, если мне все так же будет везти с мужиками.

Ей очень хотелось, чтобы Клода улыбнулась, но та лишь сказала:

– Кажется, все было так давно. Особенно с Диланом. Эшлин кинулась на помощь.

– Вам надо просто вернуть отношениям очарование, волшебство… Ну, попробуй, вспомни, что ты чувствовала, когда вы встретились впервые.

Откуда она это взяла? Ах да, сама написала в «Женском гнездышке» в ответ женщине, которая злилась, что муж вышел на пенсию и теперь вечно торчит дома и во все вмешивается.

– Даже не помню, где мы познакомились, – призналась Клода. – Хотя нет, помню, конечно. Ты привела его на день рождения к Лохлен Хегерти, помнишь? Боже, кажется, с тех пор целая жизнь прошла.

– Тебе надо стараться сохранять свежесть ощущений, – шпарила наизусть Эшлин. – Устроить романтический ужин, может, даже уехать вдвоем на выходные. Я могу остаться с детьми, если захочешь, – сгоряча пообещала она и тут же почувствовала себя неуютно.

– Я хотела выйти замуж. – Казалось, Клода говорит сама с собой. – Мы с Диланом думали, что созданы друг для друга.

Это еще мягко сказано.

Эшлин не забыла, какая искра проскочила на той вечеринке между Диланом и Клодой, стоило им только посмотреть друг на друга. Дилан был самый симпатичный парень в своей компании, Клода, несомненно, самая красивая девушка среди своих подруг, а люди всегда тянутся к себе подобным. В тот роковой вечер, когда Дилан и Клода встретились взглядами, у Эшлин, вообще-то, было назначено с Диланом свидание – первое и, как выяснилось, последнее. Один взгляд на Клоду – и все. Нет, Эшлин не держала зла ни на Дилана, ни на нее. Им было суждено быть вместе, так что лучше уж порадоваться за друзей.

Клода устало усмехнулась:

– Да нет, все в порядке. По крайней мере, будет в порядке, когда я сменю цветовую гамму в гостиной.

– Опять ремонт!

Клода только что заново отделала кухню и сменила мебель. Да и гостиную вроде бы переделывала совсем недавно.

Вечером, возвращаясь от Клоды, Эшлин завернула в «Теско» за продуктами. Она кинула в корзинку несколько пакетов попкорна для микроволновки и пошла к кассе.

В очереди перед нею стояла такая ухоженная и модная дама, что Эшлин невольно отступила на шаг назад, чтобы полюбоваться ею. Как и Эшлин, дама была одета в трикотажные брюки, кроссовки и короткую кофту с застежкой спереди, но все это выглядело роскошным и дорогим, как вся одежда до первой стирки, еще не потерявшая лоска и прелести новизны.

Такие розовые кроссовки «Найк» Эшлин уже видела в каталоге, но в Ирландии они еще не продавались. Розовый рюкзачок парашютного шелка по цвету гармонировал с розовыми прозрачными вставками в подошвах кроссовок. И волосы у дамы были изумительные; блестящие, гладкие, густые и прекрасно уложенные – ей самой так ни за что не сделать.

Эшлин зачарованно посмотрела в корзинку женщины. Семь банок клубничного коктейля для похудания, семь больших картофелин для запекания в духовке, семь яблок и четыре… пять… шесть… семь маленьких квадратных шоколадок в разноцветных обертках. Она даже не сложила шоколадки в пакет, как будто считала их семью отдельными покупками.

Что-то безошибочно подсказывало Эшлин: эта скудная корзинка с продуктами – рацион дамы на целую неделю. Или она решила побаловать Ворчуна, Чихуна, Глупыша, Счастливчика и остальных троих, как их там зовут.

 

5

Когда Лизин самолет приземлился в Дублинском аэропорту в субботу днем, лил сильный дождь. Вылетая из Лондона, она наивно предположила, что хуже быть уже не может, но один взгляд на пропитанный дождем город показал ей, как она заблуждалась.

Дермот, таксист, что вез ее до центра города, только усугубил ее мрачное настроение. Он был разговорчив и дружелюбен, а Лизе не нужно было ни разговоров, ни дружелюбия. Она с тоской думала о психически неустойчивом типе с пистолетом за поясом, который сидел бы за рулем ее такси, будь это в Нью-Йорке.

– У вас здесь семья? – спросил Дермот.

– Нет.

– Значит, друг?

– Нет.

Видя, что о себе пассажирка говорить не хочет, шофер заговорил сам.

– Люблю водить машину, – доверительно сообщил он.

– Би-бип, – съязвила Лиза.

– Знаете, чем я занимаюсь в выходные? Лиза проигнорировала вопрос.

– Сажусь за руль! Вот что я делаю. И не катаюсь по городу или там до Уиклоу, а еду далеко. В Белфаст или в Гэлуэй, а то и в Лимерик. Как-то раз добрался аж до Леттеркенни, ну это в Донегале… Люблю свою работу.

Так он болтал и болтал, пока машина еле-еле ползла по мокрым, грязным улочкам. Когда наконец они добрались до гостиницы на Харкурт-стрит, он помог Лизе с чемоданами и пожелал приятного пребывания в Ирландии.

«Отель Мэлоуна» оказался странной разновидностью новых гостиниц квартирного типа – ни бара, ни ресторана, ни обслуживания в номерах, ничего вообще, кроме тридцати комнат с крохотными кухоньками. Ничего, это всего на две недели, а потом авось найдется жилье поуютнее.

Раскрыв чемоданы, Лиза повесила в шкаф пару платьев, глянула в окно, на серую, забитую машинами дорогу, и выскочила на улицу, в сырость и грязь, знакомиться с городом, в котором ей предстояло отныне жить.

От сознания того, что она действительно здесь, ее скрутило по новой, да так сильно, как никогда прежде. Что же происходит с жизнью, куда она катится? Сейчас она должна была бы идти по Пятой авеню, а не торчать в этой мокрой деревне.

В путеводителе говорилось, что обойти пешком весь Дублин и осмотреть главные достопримечательности можно за полдня – да уж, есть чем гордиться! На деле ей хватило двух часов, чтобы увидеть все стоящее – то есть магазины – на обоих берегах реки Лиффи. Они оказались хуже, чем она ожидала: ни продукции «Ла Прейри», ни обуви «Стефан Келиан», ничего от Вивьен Вествуд или Освальда Бетенга.

Убожество! Богом забытый, паршивый, старомодный городишко!

Домой, домой, в Лондон! И дня не прожив здесь, она уже безумно скучала по Лондону. Вдруг за туманом проглянула вывеска, от которой радостно екнуло сердце, – «Маркс и Спенсер»!

Обычно Лиза не подходила к этому магазину на пушечный выстрел – одежда у них дрянная, продукты слишком соблазнительны, – но сегодня она бросилась ко входу, как гонимый правозащитник, ищущий политического убежища, к иностранному посольству; запыхавшись, остановилась за порогом, преодолев желание привалиться к дверям и сползти на пол. Но только потому, что двери открывались автоматически. Отдышавшись, она спустилась в продовольственный отдел, потому что там нет окон и ничто не помешает ее фантазиям.

«Я в филиале на Хай-стрит-Кенсингтон, – говорила она себе. – Сейчас выйду отсюда и поднимусь в отдел верхней одежды. – Блаженно прикрыв глаза, постояла перед свежими фруктами. – Нет, – решила она, – я передумала. Я на Марбл-Арч. Вот закончу с покупками и выйду на Саут-Молтон-стрит».

Она испытывала странный душевный подъем при мысли о том, что арбузные салаты на полке перед нею – те же самые, что и во всех лондонских магазинах «Маркс и Спенсер».

Затем она отправилась в обычный супермаркет за продуктами на неделю. Привычные дела помогают оставаться в здравом уме – во всяком случае, раньше очень помогали. Теперь скорее домой, накинув капюшон, чтобы дождь, принимающийся уже который раз за день, не намочил волосы. Семь банок коктейля «Слимфаст» аккуратно расставить в шкафу, картошку и яблоки – в маленький холодильничек, шоколад – в ящик рабочего стола. Что теперь? Суббота, вечер. Совсем одна в чужом городе. Делать нечего, придется сидеть дома и смотреть… Тут она заметила, что телевизора в комнате нет.

Это был такой удар, что жгучие горькие слезы брызнули у Лизы из глаз сами собою. Так чем же ей сейчас заняться? «Эль», «Ред», «Новую женщину», «Компани», «Космо», «Мари Клер», «Вог», «Тэтлер» и все ирландские журналы за последний месяц, с которыми придется конкурировать, она уже прочла. Можно было бы почитать книжку… Если б найти хоть одну. Или газету, но газеты такие скучные, и от них портится настроение. А, вот: надо разобрать одежду. И, пока улица под ее окнами постепенно заполнялась молодыми людьми, спешащими веселиться и пить всю ночь, Лиза курила, вешала на плечики в шкаф платья, юбки и жакеты, аккуратно раскладывала на полках кофточки и топы, выстраивала парадным строем обувь, убирала сумки… Монотонная, ритмичная работа почти успокоила ее, но тут зазвонил телефон.

– Алло! – Она сразу же пожалела, что взяла трубку. – Оливер? Как ты узнал мой номер?

– От твоей мамы. «Вмешалась-таки, корова старая».

– Лиза, когда ты собиралась мне сказать? «Вообще-то никогда».

– Скоро. Как найду квартиру.

– А с нашей квартирой что?

– Пустила жильцов. Не волнуйся, деньги пополам.

– Почему Дублин? Я думал, ты хочешь в Нью-Йорк.

– Здесь у меня перспектив больше.

– Господи, ну ты даешь. Ладно, надеюсь, ты счастлива, – сказал он тоном, не оставлявшим сомнений, что надеется совсем на другое. – Надеюсь, оно того стоило. – И повесил трубку.

Лиза посмотрела вниз, на серую улицу, и ее начало трясти. Стоило ли оно того? Уж она докажет, что стоило! «Колин» будет самым успешным новым проектом в журнальном бизнесе.

Лиза глубоко затянулась и заново прикурила сигарету, решив, что та погасла. Нет, не погасла, но легче от этого не становилось. Нужно было что-то еще. Шоколад? Вот уж перебьешься. Если на душе кромешный ад, это не оправдание, чтобы превышать дневную норму в полторы тысячи калорий.

В конце концов она сдалась. Свернулась клубочком в кресле, медленно развернула шоколадку и принялась откусывать кусочек за кусочком, пока не доела все.

На это ушел час.

 

6

За дверью звякнули бутылки, возвещая о появлении Джой.

– Тед будет с минуты на минуту, не запирай. – Джой со стуком поставила на стол в крохотной кухне Эшлин бутылку белого.

Эшлин собралась с духом. Разочарована она не была.

– Фил Коллинз, – блеснув глазами, начала Джой, – Майкл Болтон или Майкл Джексон, и ты должна переспать с одним из них.

Эшлин скривилась.

– Ну, определенно не Фил Коллинз, наверняка не Майкл Джексон… и точно не Майкл Болтон.

– Одного ты выбрать должна, – бросила Джой, возясь со штопором.

– Боже, – поморщилась Эшлин. – Тогда, наверно, Фил Коллинз, я его давно не выбирала. Так, твоя очередь. Бенни Хилл, Том Джонс или… погоди, от кого еще сразу стошнит? Пол Дэниэлс.

– Секс по полной программе или просто…

– По полной, – твердо сказала Эшлин.

– Ну, тогда Том Джонс, – вздохнула Джой, протягивая ей бокал вина. – Покажи-ка, в чем ты пойдешь?

Был субботний вечер, и Теду предстояло «боевое крещение» на вечере юмора. То было первое выступление перед публикой, до сих пор его зрителями были только друзья и родные, поэтому Эшлин и Джой шли с ним, чтобы морально поддержать, а потом всем вместе отправиться на вечеринку.

Джой Райдер жила этажом ниже Эшлин, прямо под ней. Она была низенькая, плотная, кудрявая и неуправляемая – по причине неумеренной любви к спиртному, наркотикам и мужчинам, вкупе с твердым намерением сделать Эшлин соучастницей своих похождений.

– Пошли в спальню, – пригласила Эшлин, и они обе втиснулись в малогабаритную комнатку. – Вот, я надену эти светлые холщовые штаны и этот топ.

Слишком резко отвернувшись от шкафа, она наступила Джой на ногу, отчего Джой подскочила и задела локтем портативный телевизор.

– Уф! Тебя эта теснота еще не достала? – потирая ушибленный локоть, вздохнула она.

Эшлин мотнула головой:

– Мне нравится жить в центре. А все хорошо не бывает.

И поспешно переоделась на выход.

– Я бы в таком прикиде выглядела как тряпичная кукла, – восхитилась Джой. – Ужасно, когда фигура как груша.

Но у Джой, по крайней мере, есть талия. Так, теперь надо что-нибудь сделать с волосами…

Увидев, какую красоту создает себе на голове Трикс, Эшлин тоже купила несколько разноцветных заколочек-крабов. Но, закрепив ими две прядки волос у висков, желаемого эффекта не добилась.

– Выгляжу по-дурацки!

– Да уж, – согласилась добрая Джой. – Слушай, как думаешь, человек-барсук будет на вечеринке после концерта?

– Может, ты ведь его встретила на той пьянке, куда ходила с Тедом, верно? Кажется, он дружит с кем-то из комиков?

– М-м-м, – мечтательно вздохнула Джой. – Но то было больше месяца назад, а с тех пор я его не видела. И куда он пропал, этот неуловимый человек-барсук? Дайка сюда карты Таро, посмотрим быстренько, что нас ждет.

Они перешли в игрушечную гостиную. Джой взяла со стола карту, показала ее Эшлин.

– Десятка пик. Фигово, да?

– Фигово, – согласилась Эшлин.

Джой схватила колоду и принялась быстро перебирать карты, пока не нашла, что хотела.

– Дама треф, вот это совсем другое дело! Теперь ты тяни.

– Тройка червей. Новое начинание.

– Значит, тоже встретишь кого-то. Эшлин рассмеялась.

– Фелим уже сто лет как уехал в Австралию, – не уступала Джой. – Давно пора его забыть.

– Я и забыла. Я же сама все это прекратила, помнишь?

– Только потому, что он вел себя по-свински. Хотя ты все равно молодец, потому что, когда они со мною ведут себя по-свински, мне все равно не хватает духу послать их подальше. Ты очень сильная.

– Дело не в силе. Я просто не могла больше ждать и мучиться, пока он что-то решит. Так и до нервного срыва недолго.

С Фелимом Эшлин пять лет с перерывами состояла в вялотекущем романе, бывая то счастлива, то не очень, потому что, когда их отношения становились более серьезными и определенными, Фелим всегда трусил и уходил в тень.

Чтобы направить отношения в нужное русло, Эшлин перешагивала через все трещинки в тротуаре, махала рукой одиноким сорокам, подбирала с дороги монетки и читала гороскопы на себя и на Фелима. Карманы ей вечно оттягивали счастливые камушки, розовый кварц на удачу, чудотворные образки, и она почти полностью стерла позолоту с живота статуэтки Будды.

С каждым новым воссоединением оставалось все меньше и меньше надежд, пока наконец от вечных сомнений любовь Эшлин совсем не погасла. Как и прежние разрывы, последний получился вполне спокойным. Эшлин сказала только: «Ты всегда говоришь, как ненавидишь сидеть, будто привязанный, в Дублине и как мечтаешь посмотреть мир? Давай, в добрый путь».

Но даже теперь, через двенадцать тысяч миль, некая тоненькая ниточка связывала их. В феврале Фелим приезжал на свадьбу брата, и первая, с кем он встретился, была Эшлин. Они обнялись и долго стояли так, сжимая друг друга, со слезами радости на глазах, ошеломленные чувством близости и всего такого.

– Паршивец! – с силой воскликнула Джой.

– Да нет, – возразила Эшлин. – Он не мог дать мне того, что я хотела, но это не значит, что я его ненавижу.

– А я всех своих бывших ненавижу, – похвасталась Джой. – Жду не дождусь, пока человек-барсук к ним присоединится, вот он тогда попрыгает. Так, а если он сегодня там будет? Нужно казаться недоступной. Разве что… нет, обручальное кольцо – это уж слишком. А вот засос – то, что надо.

– А кто его тебе поставит?

– Ты, конечно! Вот здесь. – Джой убрала с шеи пышную копну кудрей. – Поможешь?

– Да.

– Давай.

Отказывать и спорить Эшлин не любила, а потому, преодолев внутреннее сопротивление, без особого энтузиазма закусила зубами шею Джой и аккуратно присосалась, выполняя просьбу подруги.

Посреди этого процесса кто-то сказал «ой». Обе встрепенулись и замерли в виноватых позах. На пороге, глядя на них во все глаза, стоял Тед. Вид у него был ошеломленный.

– Дверь была открыта… Я не знал… – Тед наконец собрался с духом. – Надеюсь, вдвоем вы будете счастливы.

Эшлин и Джой переглянулись и начали хохотать и хохотали до тех пор, пока Эшлин не сжалилась и не объяснила ситуацию.

Тед увидел на столе карты Таро и вытянул себе одну.

– Восьмерка треф. Эшлин, что это значит?

– Успех в делах, – ответила Эшлин. – Твое выступление сегодня потонет в шквале аплодисментов.

– А как насчет успеха у девушек?

Карьера юмориста привлекала Теда по одной-единственной причине: он хотел найти себе подружку.

Стоит парню, даже если он страшен, как смертный грех, появиться на сцене – с гитарой ли, комическими куплетами, в шутовском наряде, с монологом о перебоях в работе городского транспорта, – можно смело гарантировать, что женщины найдут его привлекательным. Пусть размер зрительного зала – десять квадратных метров, а сцена – всего лишь пыльный помост высотой в тридцать сантиметров, стоя на ней, человек излучает необъяснимое обаяние. Тед не раз видел, как женщины кидаются на шею комикам, работающим на дублинских сценах, и полагал, что здесь его шансы встретить свою половинку намного выше, чем в службе знакомств. Нет, в настоящую службу знакомств он никогда не обращался. Единственная служба, к услугам которой прибегал Тед, была брачная контора Эшлин Кеннеди: Эшлин с завидным постоянством пыталась поженить всех своих одиноких друзей. Но из всех подруг Эшлин Теду нравилась только Клода, а она, к несчастью, была недоступна. Абсолютно.

– Возьми еще карту, – предложила Эшлин. На сей раз Тед вытянул Висельника.

– Тебе сегодня определенно повезет, – одобрила Теда Эшлин.

– Но ведь это Висельник!

– Ну и что?! Вот увидишь, все будет хорошо!

Концерт проходил в шумном людном клубе. Тед выступал где-то в середине программы, и, хотя другие, настоящие комики смешили народ вполне остроумно, Эшлин никак не могла расслабиться и получать удовольствие. Ей казалось, что Теда ждет неминуемый провал, если только выступление другого дебютанта будет мало-мальски успешным.

Дебютант номер один оказался нестриженым юнцом, отработавшим свой номер под Бивиса и Батхеда. Публика была безжалостна. Пока несчастному кричали: «Проваливай, козел!», у Эшлин щемило сердце за Теда.

И вот настал его выход. Под лучом прожектора Тед казался хрупким и беззащитным. Он рассеянно почесал живот, задрал футболку, продемонстрировав резинку трусов и темную поросль на груди. Эшлин одобрительно кивнула. Правильно, может, девушки заинтересуются.

– Входит сова в бар, – начал Тед. Зрители подняли лица. – Заказывает пинту молока, пакет чипсов и десять сигарет. Бармен говорит своему товарищу: «Смотри, говорящая сова».

Раздались редкие смешки, но все по-прежнему ждали развязки.

Тед занервничал и перешел к следующей шутке.

– У моей совы нет носа, – объявил он. Молчание. От напряжения Эшлин чуть не до крови впилась ногтями в ладони.

– У моей совы нет носа, – с легким отчаянием повторил Тед.

И тут Эшлин осенило.

– Как у нее с запахом? – севшим вдруг голосом спросила она.

– Ужасно!

Воздух сгустился от эмоций. Люди оглядывались друг на друга с искаженными мучительным недоумением лицами.

А Тед упрямо продолжал:

– Я встретил друга, а он мне и говорит: «Кто та дама, с которой я видел тебя на Грэфтон-стрит?» А я ему: «Это не дама, это моя сова!»

Вдруг до всех дошло. Смех, сначала тихий, становился все громче, набирал силу, гремел раскатами, и наконец зрительный зал просто лег. Справедливости ради надо отметить: была суббота, и все были пьяны.

Эшлин слышала, как за ее спиной громко шептались:

– Во дает! Полный отпад!

– Желтое и мудрое? – с хитрой улыбкой обратился к залу Тед.

Он уже держал зал, люди сидели, затаив дыхание, и ждали шутки. Тед победоносно улыбнулся.

– Сова, вывалявшаяся в креме!

От хохота чуть не снесло крышу клуба.

– Серое и с сундуком? Восхищенное молчание.

– Сова едет в отпуск. Серая сова, естественно. Зал снова дружно грохнул.

Маститые комики, выпустившие Теда на сцену в порядке великого одолжения, тревожно переглянулись.

– Уберите его, – прошипел Билли Велосипед. – Жалкий наглец…

– Мне пора, – грустно сообщил Тед публике, увидев, как Марк Диньян решительно проводит ребром ладони себе по горлу.

Зал разочарованно взвыл.

– Мы своими руками создали себе погибель! – шепнул Билли Велосипед Арчи Арчеру.

– Меня зовут Тед Маллинс, я рассказываю много старинных шуток. Или нет, может, совиных? – подмигнул Тед. – А вы – моя осовелая публика!

И ушел со сцены под хохот, свист, топанье ног и аплодисменты.

После концерта, проталкиваясь к выходу вместе со всеми, Эшлин слышала, как то тут, то там вспоминали Теда.

– Желтое и мудрое, прикинь? Я думал, умру от смеха.

– Этот Тед – чудо. Такая лапочка.

– А как он, помнишь…

– Задрал майку? Да, классно.

– Как думаешь, у него кто-нибудь есть?

– Да наверняка.

Вечеринка происходила в новом доме у набережной, в квартире Марка Диньяна. Поскольку и приглашенные тоже по большей части были комиками, Эшлин думала, что всю ночь будет корчиться от смеха, но особого веселья не наблюдалось, наоборот, царило какое-то странное уныние.

– Все жмутся, чтобы у них случайно идею не украли, – пояснила Джой, ветеран подобных сборищ. – Если им не платят, эти парни и под дулом пистолета шутить не будут… Так, ну и где он?

И пошла разыскивать человека-барсука. Эшлин налила себе вина. Сквозь толпу в гостиной она увидела Теда. Он гордо восседал в кресле, в порядке строгой очередности беседуя со смиренно ожидающими своего счастья девушками. У окна, безучастно глядя на маслянисто-черную воду реки, маячил сутулый парень. В его густых черных волосах виднелась седая прядь.

«Ага, – догадалась Эшлин, – таинственный и неуловимый человек-барсук собственной персоной!»

Джой вертелась поблизости, энергично его игнорируя.

Принимая во внимание человека-барсука, Эшлин решила не докучать подруге и отправилась бродить одна, потягивая вино. Навстречу ей попался Марк Диньян, и она сумела с ним немного поболтать.

– Может, потанцуем? – неожиданно предложил Марк, прерывая разговор.

– Что? Здесь? – удивленно переспросила Эшлин. Сто лет ее не приглашали танцевать незнакомые мужчины. – Нет, спасибо, я не настолько пьяна.

– Ладно, подойду через часик, – усмехнулся Марк.

– Отлично! – неискренне воскликнула Эшлин. Немного спустя она заметила, что Джой упоенно целуется с человеком-барсуком.

Потом она еще немного побродила по квартире. Вечеринка была скучнее некуда, но Эшлин с удивлением обнаружила, что ей нравится здесь. Такой душевный комфорт был для нее редкостью: она почти никогда не ощущала себя независимой единицей. Даже в самые благополучные моменты в глубине души таился крохотный осколок пустоты.

Но сегодня ей было покойно и не одиноко. И пусть даже тот единственный, кто к ней подошел, был не в ее вкусе, собираясь домой, Эшлин не чувствовала себя неудачницей.

У дверей ей навстречу снова попался тот же энергичный юноша.

– Уже уходишь? Подожди минутку.

Он нацарапал что-то на клочке бумаги и дал ей.

Только выйдя на улицу, Эшлин развернула сложенную вдвое бумажку и прочла имя – Маркус Валентайн, – телефонный номер и инструкцию: «Позвони муа!»

Пешком до дома за десять минут – хорошо хоть дождь перестал. Прямо у подъезда, на пороге спал человек.

Тот же самый, об которого она чуть не споткнулась накануне. Только он оказался моложе, чем ей показалось вначале. Бледный, тощий, он лежал, плотно завернувшись в свое грубое оранжевое одеяло, – скорее брошенный ребенок, чем взрослый бродяга.

Порывшись в рюкзачке, Эшлин достала фунт и молча положила ему в изголовье. Нет, так украдут. Засунула деньги под одеяло и, перешагнув через спящего, вошла в дом.

Когда она закрывала дверь, до нее донеслось еле слышное «спасибо», такое слабое и невнятное, что, может, это ей и почудилось.

Пока Тед срывал бурные аплодисменты на «Фанни Фарм», Джек Дивайн отпирал дверь своего дома в Рингсенде, на берегу моря.

– Ты почему мне не позвонил? – спросила Мэй. – На меня у тебя никогда не хватает времени.

Протиснувшись мимо него, она зацокала каблучками вверх по лестнице, на ходу расстегивая джинсы.

Джек молча смотрел на море, на почти черную ночную гладь, такую же непроницаемую, как его глаза. Затем закрыл дверь и стал медленно подниматься следом за Мэй.

 

7

А в это время в уютном доме красного кирпича в Доннибруке Клода допила четвертую порцию джина и собралась с духом. Двадцать девять дней уже прошло.

В воскресенье Эшлин проснулась в полдень, отдохнувшая и довольная. Похмелье давало себя знать разве только самую малость. Сначала Эшлин просто валялась на диване и курила, потом вышла и купила хлеба, апельсинового сока, сигарет и газеты – одну бульварную и одну серьезную, толстую.

Начитавшись чувствительных историй о неверности, она решила прибраться в квартире, то есть перенесла из спальни в кухню штук двадцать грязных тарелок и немытых стаканов, выбросила картонную коробку от пиццы и открыла окна. Может, помыть пол? Поразмыслив, она щедро разбрызгала по комнате освежитель воздуха и немедленно почувствовала себя донельзя хозяйственной и домовитой. Потом внимательно осмотрела постельное белье – сносно, еще на неделю вполне сгодится.

Затем Эшлин еще раз проверила, на месте ли костюм, принесенный накануне из химчистки. Разумеется, костюм висел в шкафу рядом с выглаженной кофточкой. Завтра у нее ответственный день. Не каждый понедельник выходишь на новую работу. Последний раз такое было восемь лет назад, и Эшлин ужасно волновалась.

Так, что теперь? Пропылесосить, потому что, если делать это правильно, то лучшей зарядки для талии не придумаешь. На свет был извлечен пурпурно-зеленый агрегат марки «Дайсон». Эшлин до сих пор изумлялась, как это она решилась потратить такую кучу денег на бытовую технику. Ведь она могла бы преспокойно спустить их на сумки, тряпки или вино. Вывод из этого только один, подумала Эшлин: наконец-то она повзрослела. Что странно: внутренне она по-прежнему ощущала себя шестнадцатилетней и задавалась вопросом: куда податься после окончания школы?

Она включила пылесос и, энергично наклоняясь в разные стороны, стала возить щеткой по полу прихожей. К вящему облегчению мучимой настоящим похмельем соседки снизу по имени Джой, много времени это не заняло. Квартира у Эшлин была смехотворно мала.

Но как же она ее любила! И работу боялась потерять еще и потому, что тогда не сможет больше выплачивать кредит. Квартира была куплена три года назад, когда Эшлин окончательно поняла, что им с Фелимом не судьба вместе приобрести домик с розовыми кустами у крыльца. Был в этом и некий отчаянный расчет: она, разумеется, до последнего надеялась, что, пока оформляются документы, Фелим ворвется к ней и, запыхавшись, изъявит свое согласие на совместную покупку половины дома в отдаленном пригороде. Но, к ее жестокому разочарованию, такого желания он не изъявил, и пришлось подписывать купчую. В то время это казалось ей актом капитуляции. Теперь – нет. Эта квартирка стала ее убежищем, ее гнездом, первым ее настоящим домом. С семнадцати лет Эшлин снимала жилье, спала на чужих кроватях, сидела на продавленных диванах, купленных хозяевами из экономии, а не ради комфорта.

Когда она переехала, из мебели у нее не было ровно ничего. Помимо предметов первой необходимости, как то: утюг, стопка застиранных полотенец, разрозненные простыни и наволочки. Все остальное от и до надлежало купить. С Эшлин случилась форменная истерика. Мысль о том, что месяц за месяцем вместо новой одежды придется покупать всякую ерунду – стулья, например, – приводила ее в бешенство.

– Но не можем же мы сидеть на полу, – взывал к ней Фелим.

– Знаю, – соглашалась Эшлин.

– Но ты ведь такая организованная, – недоумевал ее друг. – Я думал, ты отлично умеешь делать это… ну, как его? – наводить уют.

Вид у Эшлин был настолько несчастный, что Фелим робко предложил:

– Радость моя, давай купим что-нибудь из мебели.

– Кровать, что ли? – неприязненно буркнула Эшлин.

– Ну, если уж к слову пришлось…

Заниматься с Эшлин сексом Фелиму нравилось, поэтому он и вспомнил о кровати.

– Можем мы себе это позволить?

Эшлин задумалась. Поскольку финансовые дела Фелима приводила в порядок она, то знала, что много с него не возьмешь.

– Пожалуй, – съязвила она. – Если только ты расплатишься со своей кредитки.

Злясь и нервничая, она взяла ссуду в банке, приобрела диван, стол, платяной шкаф и пару стульев. Целый год жила без занавесок, говоря: «Просто не буду мыть окна, вот никто ничего и не увидит». Штора для душа была куплена только после того, как вечные лужи на полу ванной начали протекать к Джой. Но мало-помалу настроение менялось. Пусть она не занималась переоборудованием квартиры с такой же безумной страстью, как Клода, но свой дом по-своему любила, даже купила целых два комплекта постельного белья (прикольный, в джинсовом стиле, и белоснежный, с вафельным тиснением, от «Зен»). А совсем недавно выкинула сорок фунтов на совершенно ненужное зеркало, которое просто ей понравилось. Да, конечно, то было перед месячными, когда голова работает плохо, но все же. И уж окончательно стало ясно, насколько теперь все изменилось, в тот день, когда она выложила двести фунтов за пылесос.

В дверь постучали. Вошла Джой, бледная, как привидение.

– Прости, я увлеклась уборкой, – спохватилась Эшлин. – Разбудила тебя?

– И хорошо. Мне сегодня ехать в Хаут, к маме в гости, – с тоской в голосе ответила Джой. – И не отменишь, я и так уже четыре воскресенья подряд тяну. Что делать, ума не приложу. Она ведь закатит банкет с жареным и пареным, которым станет меня насильно пичкать, а на сладкое устроит допрос с целью выяснить, счастлива ли я. Ты же знаешь, что такое эти мамы.

А вот тут Джой ошибается. С вопросами типа: «Ты счастлива?» – Эшлин была знакома. Вот только это она сама обычно пыталась с их помощью определить мамин уровень душевного комфорта.

– Хоть бы она устраивала воскресный обед в нормальное время, – жаловалась Джой.

– Во вторник вечером, например, – усмехнулась Эшлин. – Кстати, ты Теда сегодня не видела?

– Еще нет. Наверно, вчера ему повезло, и теперь какая-нибудь несчастная не может выставить его из своей спальни.

– Но он действительно был в ударе. Ну, что, сама расскажешь, как у тебя там с человеком-барсуком, или надо клещами вытягивать?

Джой тут же просияла.

– Он переночевал у меня. Трахаться не трахались, но побаловались немножко. Он сказал, что позвонит. Интересно, позвонит или нет?

– Минет не повод для знакомства, – глубокомысленно изрекла Эшлин.

– Расскажи мне об этом! А ну-ка, – Джой потянулась к картам Таро, – поглядим, что у нас тут. Императрица? Это что?

– Плодовитость. Смотри, не забывай принимать пилюли.

– Вот черт. Ну а ты-то как вчера? Познакомилась с кем-нибудь?

– Нет.

– Надо стараться. Тебе тридцать один, скоро нормальных мужиков не останется.

«Нет, – подумала Эшлин, – вторая мама мне ни к чему. Тем более в лице Джой».

– Тебе самой двадцать восемь, – огрызнулась она вслух.

– Ага, и я переспала с кучей мужчин, – ответила Джой и задушевным голосом спросила: – Разве тебе не одиноко?

– После пятилетнего романа нужно время, чтобы прийти в себя.

Жестоким человеком Фелим не был, но от его неспособности брать на себя ответственность все чувства у Эшлин перегорели. С тех пор как он уехал, ей, конечно, было неуютно, и сквознячок в душе дул не переставая, но она совсем не была готова к новым отношениям. Да и предложений, честно признаться, было негусто.

– Прошел почти год, ты уже его забыла. Новая работа, новые возможности. Я где-то читала, что большинство людей знакомятся на работе. Ты там ни на кого не положила глаз, когда ходила на собеседование?

«Джек Дивайн, – тут же вспомнила Эшлин. – Да уж, этот еще помотает нервы».

– Нет.

– Тяни карту, – велела Джой.

Эшлин послушалась.

– Восьмерка пик? Это что такое?

– Перемены, – неохотно объяснила Эшлин. – Беспокойство.

– Отлично, давно пора. Ладно, пойду я. Вот только поглажу Будду на счастье, чтобы в автобусе не стошнило ненароком… А вообще, фиг с ним, с Буддой. Одолжишь денег на такси?

Эшлин вручила ей десятку и два больших пластиковых мешка с мусором, в которых что-то подозрительно звенело.

– Выбрось по дороге, будь другом. Спасибо.

А неподалеку, в «Отеле Мэлоуна», Лиза несла тяжкое бремя выходного дня. Местные газеты она уже прочитала – ну, во всяком случае, интервью и светскую хронику. Это был кошмар! Сплошные фотографии толстых, одышливых политических деятелей с благостными физиономиями. Нет уж, у нее в журнале таких не будет.

Закурив очередную сигарету, она принялась расхаживать по комнате. Чем люди занимаются, когда не работают? Видятся с друзьями, ходят в пабы, или в спортзал, или по магазинам, или обустраивают дом, или бегают на свидания… Вроде все.

Лизе хотелось сочувствия. Она подумала даже, не позвонить ли Фифи, почти что лучшей подруге. Во всяком случае, никого ближе у Лизы не было. Они вместе начинали в «Свит-Сикстин», подростковом журнале. Когда Лиза перешла литературным редактором в «Герл», то устроила Фифи ассистентом редактора отдела красоты. Когда Фифи пробилась в заведующие литературным отделом в «Шик», то предложила кандидатуру Лизы на вакантное место заместителя главного редактора. А когда Лиза ушла заместителем главного в «Фамм», Фифи села на ее место в «Шик». Через десять месяцев после того, как Лиза стала главным редактором «Фамм», Фифи стала главным редактором «Шик». Фифи всегда можно было поплакаться: она знала все подводные камни их с Лизой так называемой шикарной работы, тогда как остальные исходили злобой от черной зависти.

Но что-то мешало Лизе снять трубку. Стыд, поняла она. И нечто вроде обиды. Хотя по работе они шли почти вровень, Лиза всегда немного опережала. Фифи карьерные успехи давались тяжким трудом, а Лиза продвигалась без видимых усилий. Главным редактором она стала почти за год до Фифи, и, хотя «Шик» и «Фамм» конкурировали на равных, у «Фамм» тираж был на добрых сто тысяч больше. Перевод в «Манхэттен» стал бы таким мощным рывком вперед, что Фифи даже тягаться с нею не смогла бы, и вот вместо этого Лизу ссылают в какой-то Дублин, а Фифи выходит в абсолютные лидеры.

«Оливер, – подумала Лиза, сразу повеселев. – Позвоню ему. – Но теплая волна радости тут же схлынула. – Я по нему не скучаю, – строго сказала она себе. – Надоело, все, хватит с меня!»

В результате она позвонила своей матери – потому что все равно надо было звонить, – но, повесив трубку, почувствовала себя совсем дерьмово. Особенно оттого, что Полли Эдвардс стала настойчиво выяснять, зачем звонил Оливер и спрашивал Лизин телефон в Дублине.

– Мы расстались.

Горло перехватило. Говорить об этом не хотелось совершенно; и потом, почему мама не позвонила раньше, если так переживает? Почему всегда приходится звонить самой?

– Но отчего же, деточка?

Этого Лиза и сама толком не знала.

– Так получилось, – буркнула она, соображая, как бы поскорее сменить тему.

– А к психотерапевту пойти вы не пробовали? – спросила Полли осторожно, не желая навлечь на себя дочерний гнев.

– Разумеется, мы ходили, – нетерпеливо ответила Лиза. На один сеанс сходили, а потом ей было некогда.

– Разводиться будете?

– Да, наверно.

Вообще-то она и сама еще не знала. Конечно, они в сердцах орали друг другу: «Я с тобой разведусь!» – «Нет, не разведешься, потому что это я с тобой разведусь!» – но серьезного разговора у них так и не получилось. После разрыва они толком и не разговаривали.

Полли сокрушенно вздохнула. Найджел, Лизин старший брат, развелся пять лет назад. Дети у нее были поздние, и как они живут, она совсем не понимала.

– Говорят, два брака из трех заканчиваются разводом, – со вздохом сказала Полли.

Тревога за дочь боролась в Полине со страхом перед нею.

– А это не потому, – отважилась наконец она, – что вы… разные?

– Разные? – сухо переспросила Лиза.

– Ну… что он… цветной?

– Цветной?!

– Ой, я не так сказала, – спохватилась Полина. – Черный?

Лиза раздраженно прищелкнула языком.

– Афроамериканец?

– Мама, ради бога, он же англичанин!

Лиза понимала, что ведет себя жестоко, но изменить себе не могла.

– Ну, английский афроамериканец, – беспомощно поправилась Полли. – Как бы там ни было, он очень милый.

Мама часто говорила так, чтобы показать, что не подвержена предрассудкам. Хотя при первом знакомстве с Оливером от испуга у нее чуть не остановилось сердце. Хоть бы кто предупредил, что приятель дочери – мощный, красивый, высоченный негр! Ну, цветной, ну, афроамериканец, как там еще их теперь следует называть. Нет, она ничего против не имела, вот только это было так неожиданно…

А когда Полли привыкла, то просто перестала замечать цвет его кожи и увидела, что мальчик он действительно симпатичный.

Огромный, черный, как эбеновое дерево, с гладкой блестящей кожей, туго обтягивающей высокие скулы, с миндалевидными глазами и копной тонких легких косичек. Ходил он, будто танцевал, и от него словно исходило тепло солнечных лучей. А еще Полли подозревала – хотя никогда бы не рискнула облечь свои подозрения в слова, – что сил у него как у жеребца.

– Он полюбил другую?

– Нет! С чего ты взяла?!

– А может, и да, Лиза, дорогая моя. Такой симпатичный мальчик.

– Ну и черт с ним!

– А ты не будешь скучать, доченька?

– Мне скучать некогда, – огрызнулась Лиза. – Мне о карьере думать надо.

– И далась тебе эта карьера! Я вот прекрасно без нее живу.

– Правда? – взвилась Лиза. – Ты вполне могла бы пойти работать, когда папа повредил спину, а так мы все жили на его пособие по инвалидности.

– Но деньги – еще не все. Мы ведь жили очень счастливо.

– Только не я!

Мать подавленно замолчала. Лиза слышала, как она шумно дышит в трубку.

– Ну, ладно, – вздохнула Полли. – А то разорю тебя.

– Прости, мам, – буркнула Лиза. – Я не хотела тебя огорчать. Ты получила мою посылку?

– Ах да, конечно, – заволновалась Полли. – Крем для лица и губную помаду. Спасибо, они чудесные.

– А ты ими уже пользовалась?

– Ну-у-у, – замялась Полли.

– Значит, нет, – строго сказала Лиза.

Она щедро снабжала мать дорогими косметикой и духами, достававшимися ей на работе. Но Полина упрямо отказывалась от всего, кроме привычных дешевых кремов из супермаркета. Как-то даже сказала:

– Деточка, эти штуки для меня слишком хороши.

– Ничего подобного, – вспылила тогда Лиза.

Ее раздражения Полли не понимала. Она даже начала бояться тех дней, когда почтальон стучал в дверь и оживленно говорил: «Опять посылка из Лондона, от вашей девочки», ибо рано или поздно от нее всегда требовали подробного отчета.

Если только в посылке не оказывались книги. Лиза педантично присылала матери все новинки Кэтрин Куксон и Джозефин Кокс, почему-то полагая, что ей нравится вся эта романтическая дребедень про бедных золушек, ставших принцессами. Но однажды Полли сказала: «Дорогая, в последний раз ты прислала мне такую замечательную книжку, ну, про того маньяка, что приколачивал своих жертв к столу для бильярда». Выяснилось, что Лизин секретарь по ошибке отослал не ту книгу, тем самым открыв для Полли Эдвардс новый круг чтения. Теперь она с упоением глотала биографии знаменитых гангстеров и крутые американские боевики.

– Вот бы ты приехала к нам как-нибудь, радость моя. Ты так давно не была дома!

– М-м-м… возможно, я и выберусь, – неопределенно отозвалась Лиза.

Черт побери! С каждым визитом дом, где она выросла, казался ей все более тесным и убогим. В маленьких жалких комнатках, забитых дешевой мебелью, она, со своими накладными ногтями и дорогими туфлями, чувствовала себя ослепительной иностранкой, и ей было неловко от сознания, что одна ее сумочка, наверно, стоит больше, чем старенький диван, на котором она сидит. Но, хотя папа и мама уважительно ахали и охали оттого, какая у них красавица дочка, им тоже было не по себе. Они просто-напросто боялись свою дочь и не знали, как с ней обращаться.

– А может, вы ко мне приедете? – спросила Лиза. Если они в Лондон ни разу не выбрались, хотя это полчаса поездом от Химл-Хэмпстеда, то уж самолетом до Дублина – все равно что на другую планету.

– Что ты, дорогая, папа нездоров, да и вообще…

В воскресенье утром Клода проснулась в отличном настроении. Похмелье ее почти не беспокоило. Теперь можно свободно прижаться к Дилану и с чистой совестью не обращать внимания на его мужские глупости.

В дверях появились Молли и Крейг.

– Идите вниз, – сонно распорядился Дилан, – ломайте что хотите и дайте нам с мамой еще поспать.

Удивительно, но дети послушались, и Клода с Диланом продолжали нежиться в полудреме.

– От тебя чудесно пахнет, – пробормотал Дилан ей в ухо. – Сдобным печеньем. Так сладко… сладкая моя…

Немного выждав, она шепнула ему на ухо:

– Я дам тебе миллион фунтов, если принесешь мне завтрак.

– Что тебе принести?

– Кофе и фрукты.

Дилан ушел. Клода растянулась на кровати, раскинув руки и ноги, как морская звезда, и лежала так, пока он не вернулся с кружкой в одной руке и бананом – в другой. Банан он многозначительно пристроил внизу живота, и, когда Клода устремила на него выразительный взгляд, Дилан изумленно воскликнул:

– Миссис Келли, да вы и впрямь красавица!

Клода рассмеялась, но где-то внутри царапнуло знакомое чувство вины.

Потом они ходили обедать в какой-то ресторанчик, куда можно взять с собой маленьких детей и не чувствовать себя преступниками. Дилан пошел раздобыть подушку для Молли. Высвобождая из дочкиных цепких пальчиков ножик, Клода мельком заметила, как Дилан в чем-то убеждает официантку, а та, тоненькая девушка, почти девочка, млеет оттого, что с нею разговаривает такой красавец.

«Этот красавец – мой муж», – с удивлением подумала Клода. Странное ощущение возникло у нее: знаешь человека лучше, чем себя, – а потом раз, и будто не знаешь вовсе. В последнее время она и не замечала, как блестят у него волосы, как от улыбки на щеках появляются ямочки, как озорно светятся ореховые глаза. Его красота удивила и расстроила ее.

Что там вчера говорила Эшлин? «Вернуть волшебство».

Память открыла картинку: она задыхается от страсти, в животе горячо от желания, песок, она лежит на песке… На песке? Стоп, это не с Диланом, а с Жан-Пьером, сумасшедше-обольстительным французом, с которым она потеряла невинность. Боже, как это было прекрасно! Восемнадцать лет, Французская Ривьера, и он, самый сексуальный мужчина из всех, кого она встречала. А запросы у нее были очень высокие! Но в тот самый миг, когда перед нею предстал Жан-Пьер с его чувственным ртом, пристальным, мрачноватым взглядом и раскованной, истинно галльской пластикой, она решила, что бесценный дар ее девичества достанется ему.

Теперь к Дилану, к волшебству первых встреч… Ах да. Как она чуть не плакала, умоляя его взять ее. «Не могу больше ждать, прошу тебя, иди ко мне скорее!» Заднее сиденье автомобиля, коленки врозь… Нет, и это тоже не Дилан! То был Грег, американский футболист, год учившийся в Тринити-колледже. Увы, они познакомились всего за три месяца до его отъезда домой. Красивый, уверенный в себе нахал с рельефной мускулатурой, он тоже казался ей совершенно неотразимым.

Разумеется, и к Дилану она испытывала сильные чувства… Порывшись в памяти, Клода извлекла на свет свое любимое воспоминание. Самая их первая встреча. Их взгляды буквально столкнулись, скрестились поверх толпы, и, не зная еще ничего о нем, она уже все поняла.

Он был на пять лет старше, и все остальные казались рядом с ним всего лишь потными суетливыми юнцами. В нем была особая уверенность, делавшая его безумно притягательным. Он улыбался, очаровывал, согревал и волновал одним своим присутствием и одновременно обнадеживал: пусть в то время он только начинал свое дело, Клода твердо знала, что у Дилана все и всегда будет в полном порядке. И потом, он был такой лапочка!

Ей, двадцатилетней дурочке, вскружили голову его красота и везение. Он настолько подходил ей, что никаких сомнений не оставалось: за него она и выйдет замуж. Даже когда заартачились родители, она-де слишком молода, чтобы жить своим умом, она и то не послушала. Дилан был создан для нее, а она – для Дилана.

– Вот, Молли, держи! – Вернувшись с подушкой, Дилан прервал воспоминания Клоды.

После обеда они поехали на пляж. День был солнечный, ветреный, но достаточно теплый, чтобы разуться и пошлепать по воде босиком. Дилан попросил прохожего, что гулял с собакой, сфотографировать их всех четверых в обнимку на мокром песке. Ветер трепал им волосы, кидал в лицо светлые пряди. Все улыбались. Клода придерживала подол юбки, чтобы та не липла к мокрым ногам.

 

8

В понедельник Лиза пришла на работу в восемь утра. Начинай так, как собираешься продолжать. Но, к ее неудовольствию, двери оказались заперты. На улице было сыро и неуютно. Постояв немного у входа, Лиза решила выпить кофе, но и это оказалось непросто. Тут тебе не Лондон, где кофейни открыты с самого рассвета.

В девять часов, когда она вышла из кофейни, начался дождь. Лиза попыталась бежать, прикрывая рукой голову, но на десятисантиметровых каблуках шлепать по лужам не очень-то удобно.

У дверей Лизу встретила девушка по имени Трикс, в коротеньком платьице и на высоченных каблуках. Увидев Лизу, она просияла от восхищения и поспешно загасила сигарету.

– Доброе утро, – проворковала она, выдыхая последнее облачко дыма. – Классные туфли! Я Трикс, ваша пресс-секретарь. Вообще-то меня зовут Патрисия, но так ко мне не надо обращаться, все равно не отзовусь. Раньше меня все звали Трикси, но потом наши соседи завели себе пуделя, которого тоже так зовут, и вот я Трикс. Здесь была секретаршей и вообще на побегушках, но теперь благодаря вам меня повысили. И на старой должности, заметьте, оставили… Лифты там, пойдемте.

Сразу должна признаться, печатаю я не очень, – продолжала Трикс, пока они поднимались наверх. – Но зато вру замечательно и легко. Если вы кого-то не захотите видеть, я всегда могу сказать, что у вас переговоры, и никто ничего не заподозрит. Если только вы не захотите, чтобы заподозрили. И держать в страхе тоже умею, верите?

Лиза поверила.

Несмотря на юный возраст и милую мордашку, в Трикс была жесткость, хорошо знакомая Лизе. По собственной юности.

Первым потрясением дня оказалось то, что ирландский филиал «Рэндолф медиа» занимал всего один этаж – а в Лондоне представительство оккупировало целую двадцатиодноэтажную башню.

– Я должна проводить вас к Джеку Дивайну, – сказала Трикс.

– Это региональный директор по Ирландии? – уточнила Лиза.

– Директор? – явно удивилась Трикс. – Может, и так. Во всяком случае, начальник, так он сам считает. Я такой ерунды в голове не держу.

Видели бы вы его на прошлой неделе, – драматически понизив голос, продолжала она. – Злющий, как медведь, раненный в задницу. Но сегодня он в духе, значит, с девушкой своей помирился. Та еще парочка – по сравнению с ними Памела Андерсон и Томми Ли просто ангелы.

Далее Лизу ждали новые потрясения: Трикс привела ее в комнату, где стояло пятнадцать столов. Пятнадцать! Как можно управлять журнальной империей из закутка с пятнадцатью столами, приемной и тесной кухонькой?

Ее посетила жуткая мысль.

– Но… где же отдел моды?

– Вон. – Трикс кивнула на кронштейн в углу. Там висели страхолюдный джемпер персикового цвета, явно имеющий отношение к «Гэльским узорам», подвенечное платье, фата и какая-то мужская одежда.

Боже правый! В «Фамм» отдел мод занимал целую комнату, доверху набитую образцами продукции дорогих модных лавок, так что Лизе несколько лет не приходилось тратить деньги на новую одежду. С этим надо будет что-то делать! Ничего, с ее связями в мире высокой моды это нетрудно… Голова у нее загудела от планов, но Трикс уже вела к ней еще двух персонажей.

– Это Дервла и Келвин, они работают в других журналах и в вашу команду не входят. Не то, что я, – добавила она гордо.

– Дервла О'Доннелл, рада встрече. – Высокая дама лет сорока в элегантном костюме с улыбкой пожала Лизе руку. – «Ирландская невеста», «Кельтское здоровье» и «Гэльские интерьеры».

Лиза с первого взгляда опознала в ней бывшую хиппи.

– А я Келвин Кридон. – Изысканно-стильный юноша с выбеленными волосами, в модных очках в черной оправе крепко стиснул ей руку. Так, очки для форсу, стекла в них простые. Лет двадцать пареньку. Он излучал спокойную молодую энергию. – Я «Хип Хиб», «Кельтский автолюбитель», «Сделай сам» и «Кеол», это наш музыкальный журнал.

Лиза потихоньку размяла пальцы. Зачем так жать руку, мальчик, если кольца носишь?

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила она. – Вы издаете все эти журналы?

– А также собираем материалы и пишем.

– И все это сами? – не удержалась Лиза, переводя взгляд с Келвина на Дервлу.

– Есть у нас пара внештатных корреспондентов, – ответила Дервла. – Да и заботы-то всего – пресс-релизы пережевывать. С тех пор как накрылся «Католический вестник», стало полегче, – продолжала она, ошибочно приняв Лизино изумление за заботу о ближнем. – Теперь для всяких других дел у меня свободны полдня в четверг.

– А журналы выходят раз в неделю или раз в месяц? Дервла и Келвин повернулись друг к другу, и рты у них открылись в синхронном приступе беззвучного хохота.

– В месяц! – еле выдавила из себя Дервла.

– В неделю! – вторил ей Келвин.

Тут Дервла заметила Лизино недоумение и тут же успокоилась.

– Нет. Дважды в год. «Католический вестник» выходил еженедельно, а все остальное – весной и осенью. Если только ничего экстренного не приключится. – Помнишь осень 1999 года? – обернулась она к Келвину.

Очевидно, Келвин помнил, потому что смех начался по новой.

– Вирус в компьютере, – пояснил он. – Взял и стер все подчистую.

– Тогда нам смешно не было…

– Зато теперь, ясное дело, смешно.

– Смотрите. – Дервла подвела Лизу к стеллажу, где лежали несколько глянцевых журналов, и вручила ей брошюрку с гордым названием «Ирландская невеста. Весна 2000».

«Это не журнал, – подумала Лиза. – Это пародия какая-то. Листовка или в лучшем случае рекламный буклет».

– А вот «Картошка», наш кулинарный журнал. – Дервла уже протягивала ей еще одно убожество. – Издает Шона Гриффин. Она же – «Гэльские узоры» и «Садоводство в Ирландии».

Прибыл еще один сотрудник. Такой скучный, что даже никакого определения не заслуживал: среднего роста, с намечающейся лысиной и обручальным кольцом. Не человек, а обои под краску. С таким даже здороваться лень.

– Джерри Годсон, арт-директор. Сдержан, неразговорчив, – громко произнесла Трикс. – Правда, Джерри? Моргни один раз, если согласен, а два – «идите все на фиг и оставьте меня в покое».

Джерри с каменным лицом моргнул дважды. Потом широко улыбнулся, пожал Лизе руку и сказал:

– Добро пожаловать в «Колин». До сих пор я здесь занимался другими журналами, но отныне целиком и полностью в вашем распоряжении.

– И я тоже, – напомнила Трикс. – Я – ее личный секретарь, и командовать буду я.

Лиза попыталась улыбнуться.

Трикс тихонько постучалась к Джеку Дивайну, заглянула в кабинет. Джек поднял глаза. Вид у него был мрачный. Тут он увидел Лизу и улыбнулся, как доброй знакомой, хотя они еще ни разу не встречались.

– Лиза?

То, как он произнес ее имя, почему-то тронуло Лизу.

– Проходите, садитесь.

Выйдя из-за стола, Джек подошел к ней и протянул руку для пожатия.

Тяжкие предчувствия несколько отступили. Джек ей сразу понравился: высокий, темноволосый, региональный директор все-таки, пусть даже в ирландской компании.

Было в нем что-то непокорное, и это понравилось Лизе. Костюм с галстуком он явно носил не по своей воле, а из необходимости, и волосы у него были длиннее, чем принято в Лондоне.

Значит, у него есть подружка? Ну и что? Когда это мешало?

– Мы все очень волнуемся из-за «Колин», – уверенно сказал Джек, но Лиза уловила в его голосе нотки усталости. Улыбка сошла с его лица, он посерьезнел и насупился.

Джек тем временем начал представлять Лизе ее команду:

– Это Трикс, ваш личный секретарь, еще у вас есть заместитель, ее зовут Эшлин. Кажется, очень старательная.

– Я слышала, – сухо кивнула Лиза. Келвин Картер сказал буквально следующее: «Вы разрабатываете концепцию, она делает черную работу».

– Теперь Мерседес, она на первых порах возьмет на себя моды и отдел красоты, но также будет посильно участвовать в остальных делах. Она из «Воскресной Ирландии»…

– Что это?

– Воскресная газета. Вот Джерри, ваш арт-директор, раньше он работал и с другими изданиями. Как и Бернард, который займется административно-хозяйственной частью.

Джек замолчал. Лиза недоуменно спросила:

– И все? Пять человек в редколлегии? Всего пять? Она была потеряна. В «Фамм» у ее секретаря был свой собственный секретарь!

– Вам выделяется щедрый бюджет на внештатных корреспондентов, – посулил Джек. – И право нанимать новых работников и пользоваться услугами консультантов, постоянных и разовых.

Лиза была близка к истерике. Господи, неужели этот кошмар происходит с ней. У нее ведь вся жизнь была распланирована, она всегда знала, куда стремится, и всегда оказывалась там, где хотела. Так было до настоящего времени, когда ее так внезапно забросили в это болото…

– А кто… кто сидит за остальными столами?

– Дервла, Келвин и Шона, которые издают все остальные наши журналы. Потом еще миссис Морли, мой личный секретарь, и Марджи, отдел рекламы, – она чудо что такое, настоящий ротвейлер, Лорна и Эмили, отдел продаж, и два Юджина из бухгалтерии.

Лизе все труднее было дышать, но пришлось перебороть желание ринуться в уборную и пореветь от души, потому что в кабинет бочком вошла Эшлин, заместитель главного редактора.

– Еще раз здравствуйте, – несмело улыбнулась она Джеку Дивайну.

– Доброе утро, – кивнул он без намека на тепло, с каким здоровался с Лизой. – Наверно, вы еще не знакомы. Лиза Эдвардс – Эшлин Кеннеди.

Эшлин испуганно сжалась, потом взглянула на Лизу и просияла, открыто восхищаясь ее гладкой кожей, элегантным костюмом, стройными ногами в тонких чулках.

– Я так рада с вами познакомиться, – сердечно сказала она. – Мне так нравится этот журнал!

Лизу Эшлин ничуть не впечатлила. Лиза никогда не позволяла себе так распускаться. Волосы у Эшлин висят патлами, ни кудри, ни прямые – ни малейшего желания привести себя в порядок. Конечно, никто не рождается на свет с блестящими ухоженными волосами, над этим приходится потрудиться. Вот Трикс – макияж у нее не слишком изысканный, но ведь старается же!

Потом пришла Мерседес, и о ней у Лизы не сложилось определенного мнения. Тоненькая, смуглая, все время молчит.

Единственный, с кем Лиза не сразу познакомилась, был Бернард. Он-то оказался хуже всех. Поверх рубашки с галстуком он носил красную майку без рукавов – явно с тех давних пор, когда это считалось оригинальным. И это было единственное яркое пятно во всем его облике.

В десять часов редколлегия «Колин», Джек и миссис Морли собрались в конференц-зале на первое совместное совещание. К Лизиному удивлению, миссис Морли оказалась не хрупкой элегантной дамочкой, а шестидесятилетней грымзой с приплюснутой, как у мопса, физиономией. Потом Лиза узнала, что секретарша досталась Джеку по наследству от прежнего директора. Он мог бы нанять новую, но по каким-то причинам решил этого не делать, и потому миссис Морли была ему безоговорочно предана. Слишком предана, по общему мнению.

Миссис Морли вела протокол. Джек вкратце рассказал о концепции журнала: «Колин» задуман как прикольное издание для ирландок в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Он должен быть искренним, сексуальным и забавным. Всем было предложено как следует продумать темы материалов.

– Может, регулярная колонка о том, как познакомиться с мужчиной в Ирландии? – робко подала голос Эшлин. – На один месяц, например, отправить девушку в службу знакомств, на второй – пусть залезет в Интернет, а на третий внедриться в школу конного спорта?

– Интересная мысль, – без особой охоты согласился Джек.

Эшлин натянуто улыбнулась. Долго ли она так продержится? Идеи – явно не ее конек. Эту предложила Джой, и то лишь потому, что рассчитывала на роль подопытного кролика. «Все равно только и делаю, что знакомлюсь с мужиками, – сказала она. – Так пусть бы мне за это еще и платили».

– Еще какие будут предложения? – спросил Джек.

– А если письмо от звезды? – спросила Лиза. – Найти какую-нибудь ирландскую знаменитость, ну, например… – Тут она совсем смешалась, ибо ни одной местной знаменитости не знала. – Ну… например…

– Боно, из группы «Ю-ту», – услужливо подсказала Эшлин. – Или кого-то из девочек из «Коррз».

– Именно, – согласилась Лиза. – Тысячу слов о том, как летать первым классом и тусоваться с Кейт Мосс и Анной Фрил. Раскованно и шикарно.

– Очень хорошо.

Джек был доволен, но на Лизу вновь нахлынула паника. Масштабы стоящей перед нею задачи повергали ее в ужас. Раскрутить новый журнал с полного нуля на новом месте.

– Как насчет письма от незвезды? – раздался хрипловатый голос Трикс. – Ну, знаете: типа, я обычная девчонка, вчера ночью напилась в доску, парню своему изменяю, работу ненавижу, денег не хватает, недавно сперла из «Бутс» пузырек лака для ногтей…

Все энергично кивали, пока речь не зашла о краже лака для ногтей. Тут энтузиазм пошел на убыль и окончательно исчез. Каждая из присутствующих хоть раз делала такое, но признаваться не хотел никто.

Трикс это немедленно заметила и с удвоенным жаром продолжала:

– Мама ненавидит моего парня – то есть обоих, – я высветлила волосы и сожгла кожу на голове, ну и так далее.

– Тоже хорошая мысль, – одобрил Джек. – Мерседес, что у вас?

Мерседес с отсутствующим видом чертила что-то на листке бумаги.

– Я планирую большую серию статей об ирландских модельерах. Посещать дипломные показы колледжей дизайна…

– Не слишком ли скромно? – едко перебила Лиза. – Чтобы нас принимали всерьез, писать надо о всемирно известных фигурах.

Еще чего, носить самопальные наряды, состряпанные однокашниками Мерседес на домашней швейной машинке! Нормальные журналы, «Фамм» например, публикуют снимки эксклюзивных нарядов, присланных пресс-службами лучших домов моды – с возвратом, разумеется, вот только после съемок платья, бывает, теряются. Винят в этом, конечно, моделей – а как же, девочкам ведь нужны деньги, героин стоит дорого! А если пропажа потом обнаруживается в Лизином гардеробе, так что ж, не пойман – не вор. Ну, ловить-то пытались, только без толку. Отказываться от своих маленьких привилегий у Лизы намерения не было.

Мерседес бросила на нее понимающий презрительный взгляд, и Лизе, к ее удивлению, стало не по себе.

– Что еще? – спросил Джек.

– А что, если… – медленно начала Эшлин, не зная, говорить ли дальше. Кажется, такого никто еще не предлагал, но кто знает… – Если отдать регулярную колонку мужчине? Понимаю, журнал у нас женский, но ведь интересно, как у мужчины работает голова. Что он действительно имеет в виду, когда говорит «Я тебе позвоню»? И вообще, – тут у нее сорвался голос от волнения, – может, и женскую колонку тоже сделать? Чтобы и он, и она.

Джек вопросительно глянул на Лизу.

– Вчерашний день, – отрезала она.

– Правда? – кротко вздохнула Эшлин. – Ну что ж, ладно.

– Сегодня двенадцатое мая, – сказал Джек, закрывая совещание. – Первый номер от нас требуют к концу августа. Тем, кто пришел из еженедельных изданий, может показаться, что это еще не скоро, но на самом деле это не так. Работы будет невпроворот, зато скучать не придется, – добавил он с деланным воодушевлением. Может, кого другого он мог бы убедить, но только не себя самого. – С любыми вопросами милости прошу ко мне. Дверь всегда открыта.

– Что толку, если вас нет в кабинете, – дерзко заметила Трикс. – Я хотела сказать, – спохватилась она, видя, как он помрачнел, – что вас часто приходится искать на телестудии.

– К несчастью, – пояснил Джек, обращаясь к Лизе, – наши теле– и радиостудия находятся в другом помещении, в полумиле отсюда. Там тесновато, поэтому кабинет у меня здесь, но большую часть времени я вынужден проводить там. Правда, если я вам нужен, а на месте меня нет, вы всегда можете позвонить.

– Хорошо, – кивнула Лиза. – А каким тиражом будет выходить «Колин»?

– Тридцать тысяч. Может, сразу нам столько не потянуть, но через полгода, надеюсь, выйдем на тридцать.

Тридцать тысяч! Лиза пришла в ужас. В «Фамм», если тиражи падали ниже трехсот пятидесяти тысяч, летели головы.

Затем Джек дал Лизе посмотреть бюджет на внештатников, но что-то с ним было не так. Не хватало нуля в конце. Как минимум одного.

Вот и все. Вежливо извинившись, она выскользнула из комнаты, как во сне, побрела в туалет, заперлась в кабинке и, к своему удивлению, обнаружила, что всхлипывает и сопит. Да просто ревет от разочарования, унижения, одиночества, оплакивает все, что потеряла. Надолго это не затянулось, она вообще-то не слезлива, но, когда наконец, выйдя из кабинки, увидела, что кто-то ждет у умывальников, сердце у нее заколотилось. Замухрышка Эшлин, руки за спиной. Стерва любопытная!

– В какой руке? – спросила Эшлин. Лиза не понимала.

– Выберите руку, – пояснила Эшлин.

Лизе хотелось ее ударить. Все они здесь какие-то чокнутые.

– Правая или левая? – не отставала заместительница.

– Левая.

Эшлин протянула левую руку вперед. На раскрытой ладони лежала пачка бумажных носовых платков. Затем правую. В ней оказался пузырек успокоительных капель.

– Высуньте язык.

От неожиданности Лиза послушалась. Эшлин капнула ей на язык две капли.

– При шоке и стрессах помогает. Сигарету?

Лиза сердито мотнула головой, потом остыла и позволила Эшлин сунуть себе в рот заботливо зажженную сигарету.

– Если хотите поправить макияж, – продолжала Эшлин, – у меня с собой увлажняющий крем и тушь. Может, не такие хорошие, как ваши, но тоже сойдет.

И тут же полезла в сумку.

– Вас кто-то сюда послал? Почему-то Лиза подумала о Джеке. Эшлин отрицательно качнула головой:

– Никто не догадался, кроме меня.

Лиза не знала, огорчаться или нет. Джеку совершенно незачем думать, будто она плакса, но было бы приятно, что ему не все равно… Она резко выдохнула и взяла себя в руки.

– Вообще-то я не такая. И возвращаться к тому, что произошло, не хочу, ясно?

– Все, забыто.

 

9

К концу первого рабочего дня Эшлин была близка к обмороку. Слава богу, не надо трястись ни в автобусе, ни в электричке. Она добрела до дома пешком. Голова слегка кружилась. Да, ей все-таки везет, у нее, по крайней мере, есть дом. А вот Лизе только предстоит его найти.

Эшлин ввалилась в прихожую, скинула туфли, подошла к автоответчику. Красный огонек игриво мигал. Эшлин включила прослушивание. Она жаждала общества и сочувствия, чтобы осмыслить этот странный, беспокойный день. Но, к ее разочарованию, единственное сообщение пришло от какого-то Кормака, который в пятницу утром привезет тонну навоза. Номером ошиблись, черт бы их побрал.

Вытянувшись на диване, она схватила трубку и набрала телефон Клоды, но едва успела поздороваться, как Клода, по обыкновению, завела свое:

– У меня тут ад кромешный! Перекрывая вопли и визги, она жаловалась:

– У Крейга болит животик, и на завтрак он съел только полтоста с арахисовым маслом. Потом в обед вообще ничего, и я подумала, не побаловать ли его шоколадным печеньем, хотя от сладкого его всегда обсыпает, поэтому в конце концов дала ему ванильное…

– Угу! – сочувственно вставила Эшлин, изо всех сил напрягая слух. Голос Клоды временами пропадал за детским ревом.

– Температуры у него нет, он бледненький. Замолчите и дайте мне пять минут поговорить по телефону! О боже, я больше так не могу! Я так сорвусь!

Мольбы Клоды были оставлены без внимания, а вопли стали еще громче.

– Это Крейг? – спросила Эшлин, подумав: да, наверно, сильно живот болит. Вопит так, будто его режут.

– Нет, Молли.

– А с ней что?

Потом ей удалось разобрать в Моллиных рыданиях несколько слов: «Мама злая. И вообще, она ужасная. Молли не любит маму».

– Я стираю ее слюнявчик, – объяснила Клода. – Он в стиральной машине.

– А, понятно!

Когда у Молли отбирали слюнявчик, она становилась безутешна. Когда-то это было полотенце, но Молли имела привычку жевать его, и полотенце превратилось в бурую бесформенную тряпку.

– Он был грязный, – с отчаянием твердила Клода и, отведя от уха трубку, крикнула: – Молли, заткнись, он был грязный! Фу, бяка, бр-р-р!

Эшлин терпеливо слушала, как Клода надрывается, пытаясь успокоить Молли.

– Прямо не знаю, что делать, – тараторила Клода. – Кажется, аппендицита у него нет…

Эшлин не сразу поняла, что речь опять о Крейге.

– …потому что его не рвало, а в справочнике домашнего врача написано, что это верный знак. Но надо ведь все проверить, правда?

– Наверно, – без особой уверенности согласилась Эшлин.

– Корь, ветрянка, менингит, полиомиелит, колит, – жалобно перечисляла Клода, – погоди, Молли хочет ко мне на колени. Ты можешь посидеть у мамы на коленках, если обещаешь вести себя тихо. Будешь вести себя тихо? Будешь?

Но Молли ничего обещать не хотела и, судя по интенсивной возне в трубке, вскарабкалась-таки к Клоде на колени без всяких дополнительных условий. Хныканье сменилось притворными всхлипами и вздохами.

– И тут, как будто меня еще не довели до ручки, звонит этот гад Дилан и говорит, что он сегодня снова придет поздно, а на следующей неделе вообще уезжает на конференцию на два дня.

– Гад Дилан, – отчетливо, как диктор в телевизоре, пропела Молли. – Гад Дилан, гад Дилан.

– …и к тому же в пятницу у него какой-то там ужин в Белфасте!

В трубке опять раздались рыдания. Кто-то плакал басом. Неужели «гад Дилан» рано пришел домой и расстроился из-за того, что жена с дочкой его обзывают? – предположила Эшлин. Нет, по подвыванию и жалобам на животик она поняла, что Крейг.

– Давай забегу к вам в пятницу вечером.

– Отлично, это… Ну-ка брось! Брось немедленно! Эшлин, я не могу больше говорить, – выпалила Клода и повесила трубку. Так обычно и заканчивались их разговоры с Клодой.

Эшлин без движения сидела у телефона. Ей просто необходимо было с кем-нибудь поговорить. К счастью, Тед зайдет с минуты на минуту, по нему можно часы сверять. Шесть пятьдесят три.

Но в десять минут восьмого, когда она ополовинила пакет чипсов, а Тед все не появлялся, Эшлин забеспокоилась. Только бы в аварию не попал! Гоняет на своем велосипеде как ненормальный, да еще без шлема. В половине восьмого она решилась позвонить. Тед был дома!

– Ты чего не заходишь?

– А ты хочешь, чтобы зашел?

– Ну… да, наверное. Я сегодня первый день на новой работе!

– Ах ты, а я и забыл. Сейчас спущусь.

Через минуту Тед пришел – и выглядел он другим человеком. Трудно определить, что в нем изменилось, но что-то явно произошло. Эшлин не видела его с субботнего вечера – что само по себе необычно, но она так дергалась из-за новой работы, что вспомнила об этом только сейчас. Он больше не казался хрупким, стал будто бы крепче и увереннее в себе. Обычно он вторгался в ее квартирку, как неуправляемая сила, но теперь в нем появилась какая-то сдержанность. Даже осанка изменилась.

– Поздравляю с дебютом, – сказала Эшлин.

– Кажется, у меня появилась подружка, – улыбаясь до ушей, сообщил Тед. – Может быть, даже не одна.

И в ответ на немое изумление Эшлин он пояснил:

– Вчерашний день я провел с Эммой, а завтра вечером встречаюсь с Келли.

Тут прибежала Джой.

– Чайник, за которым следят, никогда не закипит. Человек-барсук не позвонит, если я буду торчать у телефона. Так! – Джой залезла в сумку и торжественно достала бутылку шампанского.

– Тебе. В честь выхода на новую работу.

– О, шампунь! – воскликнула Эшлин. – Спасибо!

– Шампунь? – удивленно переспросил Тед.

– Ну да, шампунь, – подтвердила Джой. – Все лучшее – нам.

Когда все вдоволь нахихикались, Джой в предвкушении хороших новостей уставилась на Эшлин.

– Итак! Как прошел первый день сотрудника шикарного журнала?

– У меня хороший стол, хороший компьютер «Макинтош»…

– Хороший шеф? – многозначительно спросила Джой. Эшлин задумалась. Ее завораживала Лизина уверенная красота, умение себя подать. Интересно, почему же она так несчастлива? Да, она та самая дама из супермаркета, что брала всего по семь, и это тоже занятно. А вот идти следом за нею в туалет было большой ошибкой. Так хотелось помочь человеку, а в результате Лиза только еще больше отгородилась от нее.

– Она очень красивая, – начала Эшлин, оставляя свои размышления при себе. – Стройная, умная, одевается великолепно.

Тед, новоиспеченный донжуан, встрепенулся, но Джой пренебрежительно заметила:

– Да я не о ней. Приятный мужчина, которого укусила за палец его подружка.

О Джеке Дивайне Эшлин хотелось говорить еще меньше.

– Откуда ты знаешь, что он приятный? – спросила она.

– Кого попало за пальцы не кусают.

– Верно, – встрял Тед. – Меня вот ни разу не кусали. «Ну, тут все еще может измениться», – подумала Эшлин.

– Так что твой шеф? – не отставала Джой.

– Он… м-м-м… очень серьезный, – промямлила Эшлин и, повинуясь внезапному порыву, добавила: – Кажется, я ему не очень-то нравлюсь…

Сказав это, она почувствовала облегчение и одновременно горечь.

– С чего ты взяла? – спросила Джой.

– Помнишь, я ему в тот день дала пластырь?

– Ну и что такого? Ты хотела помочь.

– Лучше б не пыталась, – вздохнула Эшлин. – Ладно, давайте лучше поедим.

Они позвонили в службу доставки ближнего тайского ресторанчика и, как всегда, заказали слишком много.

– Вечно мы жадничаем, – сокрушенно заметила Эшлин. – Ладно, к кому в холодильник запихнем остатки?

Джой и Тед переглянулись и посмотрели на Эшлин.

– Давай к тебе!

Эшлин обреченно кивнула и направилась к холодильнику. Джой задумчиво смотрела в окно, где над домом напротив призывно светилась вывеска клуба «Снег». В этот клуб их, как местных жителей, охрана пускала бесплатно.

– Может, кто-нибудь хочет пойти через дорогу потанцевать? – предложила Джой.

– Нет! – испуганно вскрикнула Эшлин. – Утром я должна быть в форме, мне ведь на работу…

– Я тоже работаю, как тебе известно, – обиделась Джой.

– Прости, Джой. Я на взводе из-за этой работы, давайте-ка лучше спокойно завершим этот вечер.

Дилан пришел с работы поздно, после девяти. Клоде удалось уложить спать и Молли, и Крейга, что само по себе было чудом.

– Привет, – устало бросил Дилан, швырнув портфель об стену в прихожей. Подавив гнев – опять замки портфеля царапают краску! – Клода приготовилась к поцелую, хотя лучше бы обойтись без этого. Ничего ведь это не значит, просто привычка, и все.

Она только открыла рот, чтобы пожаловаться на ужасный день, но муж опередил ее:

– Боже, ну и денек у меня был! А эти где?

– Спят.

– Оба?

– Да.

– Позвонить, что ли, в Ватикан, сообщить о чуде? Пойду гляну на них и сразу вернусь.

Вернулся он уже в тренировочных штанах и футболке.

– Что нового? – спросила Клода. Она изголодалась по информации и событиям внешнего мира.

– Ничего. Обед есть? Черт возьми, этот обед!

– Между больным животом Крейга и капризами Молли… – В поисках вдохновения она открыла холодильник. Ничего подходящего. – Спагетти-алфабетти на тосте?

– Спагетти на тосте?! Хорошо, что я брал тебя замуж не за твое кулинарное мастерство, – усмехнулся он. Показалось ей, или ухмылка и в самом деле была вызывающая?

– Да уж, точно, – согласилась она, доставая банку. Непонятно, злится он или нет. Всегда сияет, даже когда бесится. Нет, она не против, так жить намного проще, лучше уж пусть улыбается…

– Так что на работе? – снова спросила она. – Из-за чего задержался?

Дилан устало вздохнул:

– Помнишь ту большую американскую распродажу? Которая тянется вечно?

– Да, – соврала она, закладывая хлеб в тостер.

– Не помню точно, когда я последний раз тебе о них рассказывал. Они тогда уже что-нибудь решили?

– Кажется, как раз собирались, – вывернулась Клода.

– Ну и вот, просовещавшись до потери пульса, они наконец сократили программы до трех пакетов. Потом заявляют, что хотят их протестировать. Что, как ты понимаешь, только пустая трата времени, поэтому я предложил им отчеты нашей экспертизы. Сначала они соглашаются. Потом передумывают и присылают для проведения тестов двух спецов из своего Огайо…

Клода рассеянно помешивала в кастрюле, едва слушая мужа. Ей было смертельно скучно все это слушать. Но Дилан твердо решил излить душу до донышка.

– …Звонят сегодня днем. Оказывается, уже купили программное обеспечение у «Дигивер», так что наше даже тестировать не будут!

В этот момент Клода весьма неудачно снова включилась в беседу:

– Но это же замечательно! Если ваше они даже не будут проверять!

 

10

Лежа в холодной одинокой постели в сырой комнатке на Харкурт-стрит, Лиза пыталась заснуть, но наяву все еще чувствовала себя в леденящем кошмаре.

После жуткого дня в игрушечной редакции она как-то успокоилась и поверила, что хуже быть уже не может. Но это было до того, как она решила поискать себе квартиру.

Сначала Лиза собиралась воспользоваться услугами агентства, но комиссионный процент оказался просто грабительским. А ее недвусмысленное предложение дать агентству рекламу в журнале в обмен на скидку было оставлено без всякого внимания.

– Нам реклама ни к чему, – заявил ей молодой человек. – Благодаря «Кельтскому тигру» у нас и так дел выше головы.

– Кельтскому… что?

– Тигру, – терпеливо повторил молодой человек, уловив неирландский выговор Лизы. – Помните, когда в Японии и Корее начался резкий экономический подъем, это явление назвали «Азиатским тигром»?

Еще бы Лиза помнила! Все, что касалось экономики, она пропускала мимо ушей.

– А теперь, – продолжал молодой человек, – когда ирландская экономика развивается столь же бурно, мы называем это «Кельтским тигром». И потому, – добавил он самонадеянно, – мы не заинтересованы в бесплатной рекламе.

– Как знаете, – буркнула Лиза, кладя трубку.

По совету Эшлин она купила вечернюю газету, просмотрела колонки предложений квартир и коттеджей в приличных районах Дублина и договорилась посмотреть несколько домов после работы. Затем вызвала такси за счет «Рэндолф медиа», чтобы объехать их все.

– Простите, миленькая, – сказал диспетчер, – я вашего имени не знаю.

– Не волнуйтесь, – ласково пропела Лиза, – скоро узнаете.

Городским транспортом она не пользовалась уже давно. И за такси из своего кармана не платила столько же. Менять свои привычки у нее никакой охоты не было.

Первым по списку шел особнячок в Боллсбридже. Хорошая цена, хороший район, все удобства. Вокруг, как оказалось, полно ресторанов и кафе, улочка тихая, зеленая, с маленькими уютными домиками. Такси медленно, чтобы не пропустить дом номер 48, ехало вперед, и Лиза повеселела впервые с тех пор, как положила глаз на Джека. Она уже представляла, как будет здесь жить.

И тут она увидела его. Единственный дом на улице, который выглядел так, будто там живут бродяги: рваные занавески, буйная трава по пояс, на дорожке ржавеет автомобильный остов на четырех бетонных подпорках. Лиза на ходу считала дома по номерам: сорок второй, сорок четвертый, сорок шестой… Где же сорок восьмой? Сорок… восьмой… Разумеется, вот он – с перекосившимися рамами и заброшенным газоном, будто дом вот-вот отправят на снос.

– Ах ты, черт, – выдохнула она.

Лизе давно не приходилось искать новое жилье, и она совсем забыла, какая это неблагодарная работа. Серия разочарований, одно сокрушительней другого.

– Поехали, – приказала она.

– Правильно, – одобрил решение таксист. – Куда теперь?

Второй дом оказался чуть получше. Но вот по полу в кухне пробежала маленькая мышка и, вильнув хвостиком, скрылась под холодильником. От отвращения Лизу чуть не стошнило.

Третья квартира в объявлении фигурировала как «игрушечка», хотя правильнее было бы сказать «крохотулечка». Однокомнатная студия с санузлом в шкафу и без кухни.

– Ну на что вам кухня, скажите на милость? Вам, деловым женщинам, и готовить-то некогда, – залопотал толстый, как тюлень, хозяин. – Все миром управляете.

– Хорошо сказано, толстяк, – пробормотала Лиза себе под нос.

И поплелась к такси. По дороге домой, на Харкурт-стрит, пришлось болтать с шофером, который почему-то решил, что отныне они закадычные друзья.

– …а мой старший – ох, рукастый! Все, чертенок, умеет, что ни попроси, все сделает. Лампочку поменять, мебель смонтировать, газон подстричь – все соседи на него не надышатся…

Лиза, едва сдерживая раздражение, слушала болтовню таксиста. Но, когда она вышла из машины, то ей стало совсем тоскливо. Добродушный таксист хотя бы сочувствовал ей.

Дома в унылой комнате тоска охватила Лизу с новой силой. Жизнь представлялась ей кромешным адом. Как будто она все это уже видела – ей восемнадцать, работа в каком-то убогом журнальчике, своего дома нет, снять хоть сколько-нибудь приличную квартиру не удается никак. В игре под названием «Жизнь» ей почему-то выпало вернуться на много ходов назад, к самому началу. Хотя тогда жить было куда веселее.

Она так рвалась из тесных, жалких домашних стен! С тринадцати лет прогуливая школу, отправлялась в Лондон по магазинам, не покупать, а воровать и возвращалась с сумкой, набитой тенями для глаз, серьгами, шарфами, прочей мелочью. Мама наблюдала за нею с тревогой и подозрением, но перечить дочери не смела.

В шестнадцать, с треском провалив выпускные экзамены в школе, она ушла из дома и отправилась в Лондон с намерением никогда не возвращаться. Вдвоем с подругой Сандрой, завоевавшей мгновенный авторитет в округе, они познакомились с тремя мальчиками, Чарли, Джерентом и Кевином, и все впятером поселились в одноподъездном доме в Хэкни. И пошло веселье. Они пробовали все таблетки подряд, по понедельникам ходили в «Асторию», по средам – в «Небеса», по четвергам – в «Клинк». Подделывали просроченные проездные, добирались домой с последними автобусами, слушали «Близнецов Кок-то» и «Арт оф Нойз», беспрерывно тусовались…

Главное место в их жизни занимала одежда, и быть хорошо одетым было важнее всего. Следуя советам парней, обладателей энциклопедических знаний о стиле и вкусе, Лиза быстро научилась выглядеть потрясающе.

На блошином рынке в Кэмдене Джерент заставил ее купить красное платье в обтяжку, с разрезом до бедра, к которому полагались колготки в красно-белую полоску. И белая сумка-коробочка с красным крестом. Для завершения ансамбля Кевин стащил для нее из магазина, где работал, пару чудных кроссовок на толстой рифленой подошве. Сделал он это исключительно вовремя, ибо на следующий день был уволен… На голове Лиза носила вязаную шляпу-зюйдвестку, усеянную булавками, – самодельное подражание Джону Гальяно, произведение Кевина, мечтавшего стать модельером. А прической ее занимался Чарли. Всякие навороты только вошли в моду, поэтому он выкрасил Лизу в блондинку и пришпилил на ее макушку белую косу длиной до пояса. Как-то вечером в «Табу» ее сфотографировали для подросткового журнала (потом они целых полгода с надеждой покупали номер за номером, фото так там и не появилось, но все же).

Мебели у них в квартире почти не было, поэтому, когда на помойке увидели вполне сносное кресло, все были в восторге. Они приволокли кресло домой и сидели в нем по очереди. Чай пить тоже приходилось в очередь, потому что кружек было всего две на пятерых, но никому даже не приходило в голову купить еще – напрасная трата денег! Деньги расходовались только на одежду, билеты в клубы, когда не удавалось пройти бесплатно, и выпивку.

В конце концов все они устроились на работу: Чарли – в парикмахерскую, Зандра – в ресторан, Кевин – в магазин «Комм де гарсон», Джерент – охранником в модный клуб, а Лиза – в дорогой магазин одежды, откуда похитила вещей гораздо больше, чем продала. У них наладилась отличная система взаимообмена. Чарли стриг Лизу, Лиза крала рубашки для Джерента, тот бесплатно пускал их всех в «Табу», а у Зандры в ресторане они по утрам пили текилу (здесь тоже была своя система, потому что в обмен на некие интимные одолжения бармен не требовал с Зандры отчета о выпитом). Единственным, кто не был охвачен, оказался Кевин, поскольку магазин, где он трудился, был таким дорогим и таким маленьким, что, умыкни он хоть что-нибудь одно, ассортимент сразу сократился бы на четверть. Зато он добавлял компании блеска, что в суетную эпоху конца восьмидесятых, с ее пристрастием к ярлыкам и именам, тоже было немало.

Никто из них не расходовался на еду: это считалось пустой тратой денег, точно так же, как покупка посуды и мебели. Проголодавшись, они спускались в ресторан, где работала Зандра, и требовали, чтобы их накормили. Или шли на добычу в ближний супермаркет: прогуливаясь по рядам, ели что-нибудь на ходу, а обертки и банановую кожуру кидали за полки. Лиза время от времени настаивала на выносе продуктов: ей нравилось пощекотать нервы.

Так они жили полтора года, пока чудесная близость не начала перерастать в ссоры и склоки. Пить чай по очереди тоже наскучило. Потом Лизин приятель, журнальный работник, решил рискнуть и устроил ее в «Свит-Сикстин». Ни образования, ни опыта у нее не было, но соображала она невероятно быстро, знала, что сейчас в моде, что уже устарело, с кем следует общаться, и притом всегда выглядела сногсшибательно модной. Не успевала модель появиться в «Вог», как Лиза уже ходила в такой же, пусть добытой за бесценок, а главное – она все это умела носить. Многие наряжались в юбки-баллоны, поскольку знали, что так надо, но мало кому удавалось окончательно избавиться от смущения и неловкости. Лиза же чувствовала себя в любом наряде совершенно естественно.

Тогда, как и сейчас, работала она в малобюджетном, третьеразрядном журнальчике и с великим трудом могла найти себе квартиру по карману. Но разница в том, что в те годы любая черная работа в журнале казалась ей неслыханной удачей: работать в журнале, вот что было важно! И поиски хотя бы сносной квартиры тоже были шагом вперед – после житья в полуподвале. Всему этому следовало бы радоваться, история о том, как пятеро друзей жили в полуподвале в Хэкни, имела счастливый конец.

А теперь посмотрите-ка на них! Чарли работает в салоне на Бонд-стрит, имеет много частных клиентов – жутко богатых теток. Зандра переименовалась обратно в Сандру, вернулась домой в Химл-Хэмпстед, вышла замуж и в рекордные сроки родила троих детей. Кевин тоже женился – на Сандре. Оказывается, он только прикидывался «голубым», так как думал, что это модно. Джерент умер: в 1992 году у него обнаружили ВИЧ, и через три года легкие не выдержали. А Лиза? Что Лиза? Вкалывать все эти годы – и только затем, чтобы в результате снова оказаться на старте? Как же это могло случиться?

Вернувшись из воспоминаний в кошмарную явь, Лиза забралась в кровать и закурила, ожидая, пока снотворное подарит ей несколько часов блаженного забытья. Но в голове без конца крутились все те же мысли. Задача, поставленная перед нею в «Колин», пугала ее, сама редакция внушала омерзение. Но выхода у нее нет, в Лондон вернуться нельзя. Даже если где и есть свободное место главного редактора, что вряд ли, судить о тебе будут по последней работе. Значит, прежде чем соваться куда-либо, надо обеспечить журналу «Колин» головокружительный успех. Круг замкнулся.

Она взяла в руки упаковку рогипнола, и неожиданная мысль о самоубийстве показалась невыносимо соблазнительной. Хватит шестнадцати таблеток, чтобы больше не проснуться? Да, наверное. Просто закрыть глаза и уплыть от всего. Уйти в расцвете славы, пока твое имя еще помнят в самых успешных журналах с миллионными тиражами. Сохранить репутацию навечно. Но, чем больше она размышляла, тем менее это казалось ей удачным выходом: все просто подумают, что она не выдержала и сломалась. Еще потешаться станут.

Она передернулась, представив себе, как на ее похоронах соберется народ из разных английских журналов и начнут судачить: «Она не смогла пережить это. Бедная девочка, перестала держать удар». Как будут оборачиваться друг к другу – все в элегантных черных костюмах, не придется и переодеваться после работы – и обмениваться поздравлениями, что они сами, слава богу, живы и не вышли из игры. И еще повоюют, о да!

Не держать удар – худшее из преступлений в журнальной среде. Хуже, чем объесться гамбургерами и потолстеть до сорок восьмого размера, или оповестить мир, что в моду входят стрижки, когда все остальные пропагандируют локоны до плеч и делают деньги на наращивании волос и средствах по уходу за ними. Работая на износ, в условиях жестокого соперничества, журнальная тусовка с восторгом принимает новости о коллегах, «ушедших на длительный, заслуженный отдых» или «проводящих больше времени с семьей».

Единственный выход – несчастный случай. Красивый несчастный случай. Попасть под дешевый дублинский автобус не годится, стыдно; хуже, чем повеситься на собственной кухне. Нет, если падать, так уж, по меньшей мере, с яхты. Или превратиться в оранжевый шар пламени в авиакатастрофе по пути на какое-нибудь пафосное мероприятие.

«…Кажется, она летела в Мануар, на «Четыре времени года».

«Вообще-то я слышала, что в замок Балморал. По личному приглашению сами понимаете кого».

«Так эффектно уйти из жизни! Красиво жить, красиво умереть…»

«Мне говорили, она сгорела до хруста, как пережаренный бифштекс. – Стервозный голос Лили Хэдли-Смит, главного редактора «Панаш», ворвался в Лизины сонные мысли. – По слухам, Вивьен Вествуд решила положить это в основу своей новой коллекции. Все модели будут загримированы под обожженных».

Спустя минуту Лиза наконец заснула, утешенная мечтами об эффектной, всесторонне освещенной смерти.

 

11

Дни шли своим чередом. Лиза брела по серой жизни, как лунатик. Правда, лунатик хорошо одетый и очень властный.

В пятницу перестал лить дождь и выглянуло солнце, что привело персонал в радостное возбуждение: ни дать ни взять детишки в рождественское утро. Придя на работу, они шумно делились впечатлениями.

– Замечательный день!

– Повезло нам с погодкой, правда?

– Чудесное утро!

«Сколько шума из-за того, что прекратился ливень», – презрительно подумала Лиза.

– Помнишь, прошлым летом?.. – через весь кабинет крикнул Келвин, жизнерадостно блестя глазами сквозь очки с простыми стеклами.

– Еще бы не помнить, – отозвалась Эшлин. – Была среда, верно?

И все дружно захохотали. Все, кроме Лизы. Ближе к полудню в редакцию деликатно заглянула Мэй, мило улыбнулась и спросила:

– Джек на месте?

Лиза невольно вздрогнула. Это явно подружка Джека, надо же, какой сюрприз! Вместо бледной, веснушчатой ирландки этакая смуглая экзотическая штучка.

Эшлин, которая, стоя у ксерокса, размножала бесчисленные пресс-релизы для рассылки всем модельерам и производителям косметики во вселенной, тоже встрепенулась. Девушка была та самая, что кусала Джека за палец, только теперь она глядела тихоней и скромницей, что воды не замутит.

– У вас назначена встреча?

Миссис Морли встала во весь свой полутораметровый рост и грозно выпятила бюст.

– Скажите ему, что пришла Мэй.

Одарив девицу тяжелым взглядом, миссис Морли отправилась в кабинет шефа. Мэй рассеянно навивала на пальчик свои густые пряди, черные и блестящие. Через некоторое время вернулась миссис Морли и с нескрываемым разочарованием распорядилась:

– Можете зайти.

В напряженной тишине Мэй прошла через всю комнату к кабинету. Едва за нею закрылась дверь, как все облегченно выдохнули и разом заговорили.

– Это подружка Джека, – сообщил Келвин Лизе, Эшлин и Мерседес.

– Столько шума из ничего, – мрачно проронила миссис Морли.

– Я в этом не до конца уверен, миссис Морли, – игриво заявил Келвин.

Миссис Морли негодующе фыркнула и отвернулась.

– Она полуирландка, полувьетнамка, – прорезался молчун Джерри.

– Дерутся они, как кошка с собакой, – возбужденно вздохнула Трикс. – Ох, и бешеная же она!

– Ну, ее вьетнамская кровь в том неповинна, – веско сказала Дервла О'Доннелл, радуясь поводу хоть на секунду отвлечься от «Ирландской невесты». – Вьетнамцы – люди тихие и вежливые. Когда я там была…

– А, вот оно опять, – застонала Трикс, – вьетнамский рецидив бывшей хиппи. Агония. Еще немного, и настанет трупное окоченение.

Эшлин продолжала копировать пресс-релизы, но тут агрегат медленно заурчал, несколько раз как-то странно щелкнул и погрузился в недоброе молчание. На дисплее вспыхнула желтая надпись.

– PQ03? – спросила Эшлин. – Что это значит?

– PQ03? – переглянулись старожилы редакции. – Понятия не имеем! Это что-то новенькое.

– И на том спасибо. Обычно он сдыхает после двух экземпляров.

– Что теперь делать? – заволновалась Эшлин. – Пресс-релизы ведь надо разослать не позже вечера.

Она бросила выразительный взгляд на Лизу, но Лизино лицо осталось непроницаемым. Уже к концу первой недели Эшлин стало ясно, что Лиза беспощадна, как надсмотрщик на хлопковой плантации, но дело свое знает великолепно. Этим можно было бы восхищаться, если только на тебе не лежит исключительная ответственность за исполнение всех Лизиных замыслов.

– Просить этих балбесов починить его без толку, – презрительно кивнула Трикс на Джерри, Бернарда и Келвина. – Только доломают. Вот Джек умеет с техникой обращаться, хотя сейчас я бы его беспокоить не рискнула, – многозначительно добавила она.

– Займусь другими делами.

Эшлин вернулась к своему столу – и остолбенела. Сколько же здесь работы! Она засела за список из ста самых привлекательных, интересных и талантливых представителей ирландского народа – диджеев, парикмахеров, актеров, журналистов, в общем всех. По мере того как Эшлин находила имя за именем, Трикс договорилась о завтраках, обедах, кофе и ужинах с ними, Лиза решила как можно быстрее приручить всех сколько-нибудь известных в обществе персон.

– После всех этих походов вы будете размером с дом, – смеялась Трикс.

Лиза снисходительно улыбнулась. Если даже заказываешь еду, то вовсе не обязательно ее есть.

И только все погрузились в работу, как дверь кабинета Джека открылась и оттуда на всех парах вылетела Мэй. Все встрепенулись в ожидании новостей и не были разочарованы. Мэй предприняла попытку яростно хлопнуть дверью, но дверь, распахнутая настежь, захлопываться не желала, и потому Мэй пришлось ограничиться сердитым пинком.

Через секунду выскочил и Джек. Лицо его было грозно, глаза метали молнии. Он резво бросился догонять Мэй, но на полпути, видимо, опомнился, остановился, пробормотал: «Да пошло оно все» – и грохнул кулаком по ксероксу. В машине что-то зашумело, потом щелкнуло, и в приемный лоток стала падать страница за страницей. Ксерокс заработал!

– Вот она, рука мастера! Джек Дивайн спасает план! – восторженно воскликнула Эшлин и захлопала в ладоши.

Остальные последовали ее примеру. Джек сердито смотрел, как вся редакция ему рукоплещет, а потом, к общему изумлению, рассмеялся и сразу же стал другим человеком – моложе и симпатичнее.

– Безумие какое-то, – пробормотал он и побрел к себе.

– Ну не к тому ли мы стремились? – С деланным воодушевлением Джек салютовал Келвину и Джерри пивной кружкой. – Ни одной женщины вокруг!

Келвин окинул взглядом паб. В пятницу вечером женщин здесь было предостаточно.

– Но ни одна из них не сидит рядом с нами и не зудит над ухом, – гнул свое Джек.

– Если б здесь сидела Лиза, я не стал бы возражать, – заметил Келвин. – Боже, как хороша!

– Роскошная женщина, – поддакнул Джерри.

– А вы обратили внимание: хотя ее глаза и не следят за вами, соски следуют за вами по всей комнате? – сострил Келвин.

Джерри и Джека подобная вольность покоробила.

– Да и Мерседес очень даже ничего, – не унимался Келвин.

– Вот только рот открывает редко, – заметил Джерри.

– Передай пепельницу, Келвин, – попросил Джек и, когда Келвин выполнил просьбу, невесело вздохнул: – Последний раз, когда я об этом попросил, мне сказали: «Подонок, ты сломал мне жизнь».

Джерри с Келвином заерзали. Джек явно нарушал пятничное вечернее благодушие.

– Да плюнь ты, – посоветовал Келвин, предпринимая отважную попытку вернуть разговор в прежнее легкомысленное русло. – Правда ведь, Эшлин лапочка?

– Прелесть! Как младшая сестренка, – согласился Джерри.

– И хорошенькая притом, – по доброте душевной прибавил Келвин. – Просто не такая сногсшибательная, как Лиза или Мерседес.

У Джека что-то тихо заскребло внутри: Эшлин вызывала в нем странное чувство. Неловкость или, быть может, раздражение?

– Я только говорю, – вернулся Джек к приятной теме, – правда ведь, как славно, что нет рядом женщин? И если я скажу, что сегодня чудесный теплый вечер, никто мне не бросит в ответ: «Пошел вон, неудачник, век бы тебя не видеть!»

Демонстративно вздохнув, Келвин сдался:

– Значит, с Мэй опять все вразнос? Джек кивнул.

– А не пора махнуть рукой?

– Вы же вечно ругаетесь, – внес свою лепту Джерри.

– Она меня доводит до белого каления, – уныло признался Джек. – Вы просто не понимаете, что это такое.

– Еще как понимаю, я ведь женат, – хмыкнул Джерри.

– Нет! Я вовсе не то имел в виду…

– Люби их и бросай, – дурашливо подмигнув, перебил Келвин. – Вот мой девиз. Или, точнее, не люби и бросай.

«И довольно об эмоциях», – решил он про себя.

А ведь как они все радовались, когда у Джека что-то началось с Мэй! Прошел год после того, как его неожиданно бросила Ди, давняя подружка, и было приятно снова видеть его в строю. По крайней мере, так они думали. Но после того как закончился «медовый месяц», длившийся дня четыре, Джек в обществе Мэй стал почти таким же угрюмым, каким был после разрыва с Ди.

Келвин твердо решил отвлечь Джека от больной темы.

«Автомобили, – подумал он. – Вот о чем они сейчас поговорят».

В пятницу вечером Лиза вышла из редакции последней. Улицы были запружены народом, заходящее солнце слепило глаза. Протискиваясь между добродушными гуляками, перетекающими из паба в паб по улицам Темпл-Бара, она решительно двигалась к Крайст-черч, но на душе у нее было невесело. Вспомнился другой теплый вечер пятницы, когда она и Оливер сидели у реки в Хаммерсмите, мирно потягивая сидр, расслабленные и свободные после трудной недели. Неужели это правда было с ней?

Отодвинув мысли об Оливере, она попыталась переключиться на что-нибудь еще, но тут, проходя мимо паба, увидела в окне Трикс. Лиза ускорила шаг, притворяясь, будто не видит, что Эшлин приветственно машет ей рукой и жестами приглашает присоединиться к компании.

Вряд ли Лиза смогла бы так же естественно, как Эшлин, проявить дружелюбие к кому бы то ни было, но Эшлин сочла необходимым проявить сочувствие, застав Лизу плачущей, и за это Лиза сразу ее невзлюбила.

Мерседес, впрочем, тоже ей не нравилась, но по совсем иным причинам. Молчание и сдержанность Мерседес хоть кого взбесили бы.

Когда несколько дней назад Эшлин записалась по телефону в салон на эпиляцию, Лиза рассмешила всю редакцию, когда бросила:

– Теперь ваша очередь, Мерседес. Трикс, как я успела заметить, уже поработала над своими ногами, так что решайтесь! Если только этим летом природная растительность не в моде.

В ответ Мерседес ожгла ее таким недобрым взглядом, что Лиза проглотила свою следующую реплику насчет того, что со своей мастью Мерседес недолго до бакенбард и усиков.

– Эй, не злитесь, я пошутила, – натянуто улыбнулась она, нисколько, впрочем, не раскаиваясь, – Лиза не упускала возможности лишний раз выставить Мерседес на посмешище. Мало того, что волосатая, еще и шуток не понимает, поделом ей!

И, чтобы окончательно вывести из равновесия Эшлин и Мерседес, с Трикс Лиза была неизменно доброжелательна. Подобный метод она применяла и раньше – разделяй и властвуй. Выбрать любимчиков, осыпать их милостями, затем вдруг отдалить от себя и заменить другими. Тогда будут любить и бояться. Вот только с Джеком в эти игрушки играть не надо, с ним она будет мила постоянно. Он – ее единственная надежда. Осторожные исследования выявили, что он на нее реагирует совершенно иначе, чем на остальных женщин в редакции. Трикс его забавляет, с Мерседес он вежлив, Эшлин явно недолюбливает. Но к Лизе относится внимательно и с уважением. Даже с восхищением. Так, впрочем, и должно быть. Всю неделю она вставала раньше, чем обычно привыкла, с удвоенным старанием ухаживала за и без того безупречным лицом, умело наносила макияж, чтобы придать коже чарующий золотистый тон.

Насчет своей внешности, Лиза не обольщалась. От природы – хотя того, что дано ей от природы, давно никто не видел – она была довольно симпатичной девочкой, но, приложив огромные усилия, усовершенствовала себя от просто хорошенькой до ослепительно прекрасной. Помимо ухода за волосами, ногтями, кожей, подбора косметики и одежды, она накачивала себя витаминами, выпивала шестнадцать стаканов воды в день, кокаин нюхала только по большим праздникам и каждые полгода делала себе в лоб инъекцию ботокса, парализующего лицевые мышцы и идеально разглаживающего морщинки. Последние десять лет ходила голодной – настолько голодной, что уже не замечала этого. Иногда ей снилось, что она ест полный обед из трех блюд, но чего только не делают люди во сне!

Как бы ни была Лиза уверена в себе, подружка Джека слегка вывела ее из равновесия, чего уж лукавить. Она-то легкомысленно предположила, что ей предстоит тягаться с ирландкой, подумаешь! Но ничего! Отбить Джека у этой экзотической красотки – самое нехитрое дело в ее теперешней жизни.

Вот найти какое-нибудь жилье – задача потруднее. Всю неделю после работы она смотрела квартиры и не встретила ничего даже отдаленно подходящего. Сегодня вечером на очереди Крайст-черч, и там, кажется, есть что-то неплохое. Дороговато, зато дом новый и до работы можно ходить пешком. Правда, квартиру придется с кем-то делить, а этого Лиза не делала уже целую вечность. Тем более что хозяйка квартиры – женщина. Джоанна.

– Жить здесь просто замечательно, потому что вы можете ходить на работу пешком, – щебетала Джоанна, – а значит, каждый раз экономить фунт десять пенсов на автобусе.

Лиза кивнула.

– В день выходит два двадцать. Лиза снова кивнула.

– Одиннадцать фунтов в неделю.

Лиза кивнула опять, хоть и не так охотно.

– А в месяц набегает сорок четыре фунта. Больше пятисот в год! Да, так о плате. Аванс – плата за один месяц, вперед за два и еще двести фунтов залога, если вдруг вы съедете, оставив большой счет за телефон.

– Но…

– И еще, как правило, жильцы платят тридцать фунтов в неделю за продукты. Молоко, хлеб, масло, всякие мелочи.

– Молока я не пью…

– А в чай как же?

– Чая тоже не пью. И хлеба не ем. А к маслу вообще не прикасаюсь. – Положив руку на стройное бедро, Лиза смерила взглядом пышные формы Джоанны. – И потом, сколько пинт молока можно купить на тридцать фунтов? Вы, должно быть, за идиотку меня держите.

Выйдя на улицу, она почувствовала себя совсем несчастной. Как скучала она по Лондону! Жить здесь, проходить через все это – какая гадость! На Лэдброк-гров, в Лондоне, у нее замечательная собственная квартира, и, чтобы сейчас оказаться там, она отдала бы все.

Ее накрыла новая волна раздражения и растерянности. В Лондоне она была вплетена в ткань светской жизни, а здесь никого не знает. И знать не хочет! Они здесь все такие разгильдяи! Ни разу никто в этой дрянной стране не пришел на встречу вовремя, а один нахал еще и ляпнул: «Тот, кто сотворил время, сделал его слишком много». Опаздывать – ее привилегия, поскольку это она работает в журнале!

Окончательно взвинтив себя, Лиза понуро побрела в свою омерзительную гостиницу. Хоть бы Трикс удалось договориться с какой-нибудь местной знаменитостью об ужине на сегодня!

Свободное время Лиза ненавидела: у нее начисто пропала способность получать от него удовольствие. Хотя так было не всегда – разумеется, она всегда была честолюбива и вкалывала по-черному, но когда-то давно было же и еще что-то… Было, пока постоянные оглядки через плечо на идущие следом толпы девиц помоложе, поумнее, пожестче, поамбициозней не превратили ее жизнь в нескончаемый бег по кругу.

В выходные надо посмотреть еще несколько квартир и домов: время пройдет быстро. А назавтра она записана сразу к двум парикмахерам: к одному – покрасить волосы, к другому – на стрижку. Хитрость заключается в том, чтобы иметь нескольких чрезвычайно обязанных вам мастеров. Тогда, если вдруг понадобится срочно сделать укладку, всегда окажется свободен не один, так другой.

Она заключила сделку с самой собою. Год на то, чтобы превратить это позорище в успешный, покупаемый журнал, а тогда уж, какое бы ни было начальство в «Рэндолф медиа», оно оценит и вознаградит ее старания. Быть может…

Второпях допив третью после рабочего дня порцию спиртного в компании сослуживцев, Эшлин засобиралась домой, но Трикс умолила ее остаться.

– Ну что ты, давайте все вместе надеремся до чертиков! За дружбу и взаимовыручку!

– Не могу. Я иду в гости к моей подруге Клоде.

– Лучше зови ее сюда.

– Она не сможет. У нее двое маленьких детей, а муж сейчас в Белфасте.

Только после этого Трикс наконец ее отпустила. Эшлин протолкалась сквозь густую толпу к выходу – вечер пятницы, ничего не поделаешь, поймала такси и через четверть часа приехала к Клоде – есть пиццу, пить вино и ругать Дилана.

– Ненавижу, когда он уезжает на эти чертовы обеды и конференции! – воскликнула Клода. – И ездит что-то слишком часто.

Эшлин долго молчала, собиралась с духом и наконец спросила:

– А может… у него кто-то есть? Клода невесело усмехнулась:

– Нет, какое там! Я не о том. Просто, понимаешь, завидую его свободе. Торчу тут с этими двумя, пока он в шикарном отеле сладко спит в своем номере, и никто его не будит по три раза за ночь. Что бы я только не отдала…

Уже лежа в кровати, Клода снова вспомнила слова Эшлин. Нет ли у Дилана кого-нибудь на стороне? Да нет, глупости! Чтобы у него – роман? Или случайная интрижка в гостинице, на одну ночь? Быстро и бешено? Нет, нет, Дилан на такое не способен. Да она бы убила его, если б узнала.

Но странно: почему-то мысль о том, что Дилан занимается сексом с другой, возбудила Клоду. Она развивала ее, оснащала подробностями и собственными фантазиями… Как бы они делали это – так же, как она с Диланом? Или более изобретательно? Буйно? Нежно? Страстно? Проигрывая в уме один сценарий за другим, Клода дышала все чаще и, наконец, пару раз довела себя до быстрого, мощного оргазма. А потом заснула глубоким безмятежным сном.

 

12

Субботний день пролетел в беготне по магазинам. Эшлин искала соблазнительный костюм для работы. Вообще-то, ей ужасно хотелось стать такой, как Лиза. Тогда, быть может, она почувствует себя достойной своей новой работы и ее постоянная напряженность как-нибудь развеется. Но, увы, что бы она ни примеряла, от Лизиного лощеного совершенства оставалась все так же далека. Незадолго до закрытия сгоряча, скорее от отчаяния, купила что-то и поплелась домой, вконец измученная и недовольная собою.

Сегодня тот самый тип не лежал у нее на пороге, а сидел на корточках поодаль, закутавшись в свое оранжевое одеяло. В первый раз Эшлин увидела его неспящим. Редкие прохожие бросали ему монетки, но смотрели с неприязнью и подозрением, а по большей части – не видели в упор. Как будто выключили из поля своего зрения нежелательный объект.

По пути к подъезду надо было пройти мимо бродяжки чуть ли не вплотную, и Эшлин занервничала, не зная, как себя вести в этом случае, но чувствовала, что сказать что-нибудь придется. В конце концов, они вроде как соседи.

– Привет, – выдавила она, бегло взглянув парню в глаза.

– Здорово, – подняв голову, удивленно улыбнулся он. Переднего зуба у него не было.

Она уже приготовилась бежать, но он кивнул на глянцевый пакет в ее руках.

– Что-нибудь хорошее купила?

Эшлин замерла на полпути к входной двери, мечтая поскорее скрыться с его глаз.

– Да нет, ничего особенного. Так, пару тряпок, ходить на работу.

Ей хотелось отрезать себе язык. И что ее дернуло с ним откровенничать?!

– Как это, постой! – парень задумчиво прищурился. – Наряжайся не для той работы, которая у тебя есть, а для той, которую хочешь получить. Правильно говорят?

Но Эшлин совсем оцепенела от стыда и просто его не услышала.

– Простите… – Сорвав с плеча рюкзачок, она полезла за кошельком. Большой бумажный пакет висел на руке и мешал ей. – Вот, пожалуйста…

Она протянула ему фунт. Он принял деньги, милостиво наклонив голову. Сгорая от стыда за огромную разницу между тем, что дала ему, и суммой, потраченной на совершенно ненужные блузку и сумочку, Эшлин сердито потопала по лестнице на свой этаж. «Я много работаю, – убеждала она себя. – Взять хотя бы последнюю неделю. И уже сто лет ничего себе не покупала. И сегодня все только в кредит. И кто виноват, если он алкоголик или наркоман? Впрочем, справедливости ради надо признать: спиртным от него не пахнет, зрачки не расширены, и ведет он себя вполне прилично».

Благополучно добравшись до квартиры и предусмотрительно заперев за собой дверь на все замки, Эшлин с облегчением вздохнула: «Спасибо тебе, господи, что у меня есть дом. Могла бы ведь тоже оказаться без крыши над головой!» Да нет, нечего мелодраму разыгрывать. До такого края она все-таки никогда не доходила.

Она поставила сумку, разулась. Господи, как же она устала! А теперь еще надо переодеваться и тащиться куда-то с Джой. Так не хочется. Когда тебе слегка за тридцать, это как переходный возраст, только наоборот. Возникают какие-то странные желания. Например, в субботу вечером остаться дома, в кресле перед телевизором, с пакетом печенья.

– Но ты никогда ни с кем не познакомишься, если никуда не будешь ходить, – наседала на нее Джой.

– Я хожу. И потом, у меня есть «Бен и Джерри». А других мужиков мне не надо.

Но сегодня деваться некуда. Сегодня они с Джой идут в сальса-клуб выполнять редакционное задание для первого номера «Колин»: выяснять, каковы шансы познакомиться там с мужчинами. В «Женском гнездышке» ей никогда ничем подобным заниматься не приходилось, и иногда, вот сейчас, к примеру, она искренне скучала по своей прежней работе. Не только потому, что там ей никогда не нужно было жертвовать для дела субботним вечером. Просто все, что требовалось от нее в «Женском гнездышке», можно было делать не думая, а чего от нее хотят в «Колин», она до конца еще не поняла. И боялась вот такого неопределенного поручения сделать что-нибудь. Под ложечкой болезненно ныло от сознания того, что она не сможет выполнить требуемое. Эшлин любила определенность, а единственное, что она определила для себя в «Колин», – полная неизвестность. Что будет дальше, непонятно. Рехнуться можно!

Хотя все это было захватывающе интересно. И шикарно. И так здорово было работать в такой большой компании – ведь на старой работе постоянных сотрудников было всего трое. Но, надо признать, все они были просто лапочки. Ни одного неприятного типа вроде Джека Дивайна или Лизы. Правда, таких ярких личностей, как Трикс или Келвин, там тоже не было. Так что нечего ударяться в уныние и ронять тихие слезы.

Она сунула в микроволновку пакет попкорна, плюхнулась на диван, посмотрела «Свидание вслепую». Хоть бы Джой не пришла! Не ложилась ведь, наверное, до шести утра, все кувыркалась со своим человеком-барсуком, так что, вполне возможно, сил пойти куда-либо вечером у нее не будет.

Увы!

Осунулась, побледнела, но пришла.

– Мне бы чашку чаю, – бросила она с порога. – Сахару побольше.

– Что, так плохо?

– Я ему дала. Впрочем, было классно. Эшлин, я втрескалась в него по уши. Но он должен был позвонить мне сегодня, и… о черт!…молоко отдает кислятиной! Ах, ты! Я залетела, точно говорю. Через девять месяцев рожу ребенка-барсучонка.

– Не родишь, – возразила Эшлин, заглядывая в ее чашку, где плавали мелкие белые хлопья. – Это молоко прокисло.

Джой залезла в холодильник, тщательно осмотрела стоящие там четыре пакета молока, все с истекшим сроком годности.

– Да что это ты, в самом деле? – воскликнула она. – Играешь в русскую рулетку с молоком? Простоквашей торговать решила? Вообще, ты обедала?

Эшлин предъявила почти пустую чашку из-под попкорна.

– Странная ты, – хмыкнула Джой. – В чем-то такая организованная, а в другом…

– Нельзя же быть кругом хорошей. Я гармоничная.

– Тебе нужно больше заботиться о себе. Так ты долго не выдержишь!

– Чья бы корова мычала! Я принимаю витамины. И чувствую себя нормально. Тед где?

Теда Эшлин не видела всю неделю. Теперь им не только было не по пути на работу и он больше не подвозил ее на велосипеде, но после своего неожиданного триумфа безостановочно менял девушек, проявивших к нему интерес. И, хотя прежде Эшлин всегда раздражало, что каждый вечер он торчит в ее квартире и ноет, что его никто не любит, она скучала и обижалась на его новообретенную независимость.

– Тед придет позже. Нас приглашают на вечеринку студенты-архитекторы. Там один парень разговорным жанром увлекается, так что кто-то из юмористов тоже будет. А где юмористы, там, как правило, и человек-барсук!

– Что-то сомневаюсь я насчет вечеринки, – осторожно заметила Эшлин. – Особенно если она студенческая…

– Посмотрим, – легко согласилась Джой. Слишком легко, отметила Эшлин, бросая на подругу беспокойный взгляд.

– Господи, неужели опять краситься?! Кажется, пять минут прошло, как смыла косметику.

С этими словами Джой, не глядя в зеркало, мазнула по губам помадой, плотно сжала их и, к легкой зависти Эшлин, продемонстрировала идеально накрашенный рот.

– Камеру не забудь.

Выйдя на улицу, Эшлин поискала взглядом бездомного парня, но ни его, ни оранжевого одеяла нигде видно не было.

– Незамужние женщины и гомосексуалисты, – подытожила Джой, ястребиным оком оглядев толпу из пятидесяти с лишним человек. – Да, раз нам тут не обломится, давай хоть напьемся. Сколько нам дали на текущие расходы?

– Расходы?

Джой покачала головой и вздохнула.

Вечер начался с часового урока танцев. Инструктор, Альберто с Кубы, как он представился, особого впечатления на Эшлин не произвел. Пока не начал танцевать. Гибкий и стройный, элегантный и уверенный в себе, из невзрачного он вдруг стал красавцем. Отточенными, лаконичными движениями он показывал па, которые им предстояло освоить.

– Куда мы приперлись?! – сердито зашипела Джой.

– Тише!

Танцевать Эшлин любила. Талии у нее, правда, не было, зато чувство ритма было отличное, поэтому, когда снова заиграла мажорная, солнечная музыка, и Альберто распорядился: «А теперь – все со мной вместе», она не заставила себя ждать.

В самих движениях ничего сложного не было. «Важно, с каким зарядом ты их выполняешь», – подумала Эшлин, зачарованно следя за сексуальными движениями бедер Альберто.

Ученики спотыкались и путались, в частности Джой – от недосыпа или с похмелья, и Альберто, казалось, был искренне огорчен их неловкостью. А вот Эшлин схватывала движения легко.

– Правда, здорово придумано? – с сияющими глазами обернулась она к подруге.

– Отвянь.

– Улыбнись, я снимаю! И сделай вид, будто танцуешь. Джой сделала два-три нетвердых шага, пока Эшлин фотографировала, после чего отобрала у подруги камеру.

– Попробуй щелкнуть каких-нибудь мужиков для статьи, – прошипела ей Эшлин.

После урока начались собственно танцы. Зал постепенно заполнялся виртуозами – женщинами в коротеньких расклешенных юбках и туфлях на высоком каблуке, с ремешком через подъем, и мужчинами с бесстрастными, непроницаемыми лицами. Не ведя бровью, они вертели и кружили своих партнерш под будоражащие латиноамериканские ритмы.

– Поверить не могу, что мы в Ирландии, – обратилась Эшлин к Джой. – Ирландцы – и танцуют! Причем не после двенадцати кружек «Гиннесса».

– Настоящие мужчины не танцуют, если ты заметила. – Джой уже не чаяла, как сбежать.

– Эти – танцуют.

Сальса очень похожа на контактный спорт. Эшлин пристроилась рядом с одной парой. Они танцевали вплотную друг к другу, как будто их тела были стянуты вместе резиновой лентой. Ноги и бедра двигались в бешеном темпе, но все, что выше пояса, оставалось почти неподвижным. Живот к животу, грудь к груди, левая рука партнерши в правой руке партнера, руки вытянуты вверх над головами, так что внутренние поверхности предплечий, где такая чувствительная кожа, соприкасаются от запястий до локтей. Правая рука мужчины уверенно лежит на талии дамы. И, пока ноги безупречно выполняют сложнейшие па, он неотрывно смотрит ей в глаза.

Ничего более эротичного Эшлин в жизни не видела. У нее внутри точно раскрылся бутон, и стало больно и горячо от нахлынувшего томления. Обуреваемая смутным желанием, она следила за танцующими. Сердце ныло от подступившей тоски. Но почему? По теплу мужского тела?

Быть может…

– Ой, ну пожалуйста, всего на пять минуточек, – взмолилась Джой. – Я не знаю, что у меня получается с человеком-барсуком, а он там наверняка будет. Ну, прошу тебя.

– Ловлю на слове. Пять минут – и все, дольше я не останусь.

Вечеринка происходила в четырехэтажном домике из красного кирпича времен короля Георга, разделенном на тринадцать крохотных квартирок с непременными высокими потолками, характерными деталями интерьера, потрескавшейся краской на стенах и всепроникающим запахом сырости.

Первый, кого Эшлин увидела, войдя в дом, был бойкий молодой человек, некогда сунувший ей записку «позвони муа!».

– Вот черт, – выдохнула она.

– Что? – прошипела Джой, испугавшись, что Эшлин засекла человека-барсука в объятиях другой.

– Ничего.

– Вот он! – встрепенулась Джой.

Прислонясь к стене – дело рискованное в аварийной тесной квартирке, – невдалеке стоял предмет ее волнений. Джой отдала швартовы и пошла на абордаж. Столь внезапно оставшись одна, Эшлин кисло улыбнулась «позвони муа!». А он, к ее ужасу, вместо того чтобы улетучиться, двинулся к ней!

– Вы так мне и не позвонили, – скорбно упрекнул он.

– М-м-м-м, – осторожно отступая в сторону, с натянутой улыбкой промычала Эшлин.

– Но почему?

Она открыла рот, готовая врать до последнего. Потеряла бумажку с телефоном, оглохла, онемела, по Стивен-стрит прошел тайфун и порвал все провода, на линии случилась авария…

И вдруг ее осенило.

– Я не говорю по-французски, – победоносно заявила она. Вот так!

Парень улыбнулся грустной улыбкой человека, который понимает, что не нужен.

– Я уверена, вы очень хороший, и вообще, – поспешно добавила Эшлин, чтобы не обидеть его, – но мы не были знакомы, и…

– И вряд ли когда-нибудь познакомимся, если вы не позвоните, – заметил он.

– Да, но… – Тут ее осенило. – По-моему, принято, чтобы мужчина спрашивал у женщины телефон и звонил ей сам.

– Я пытался проявить широту взглядов, но вы, впрочем, правы. Можно ваш телефончик?

«У него веснушки», – подумала Эшлин, не зная, как выкрутиться. Давать свой номер бойкому конопатому типу ей совершенно не хотелось, но он уже достал ручку и выжидательно смотрел на нее. Поймал-таки! Эшлин проглотила подступившее раздражение, сделала глубокий вдох…

– Шесть – семь – семь, четыре – три – два… Перед последней цифрой она остановилась. Сказать «два», если на самом деле «три»? Секунда тянулась ужасно долго.

– Три, – вздохнула она.

– А имя?

В полутемной комнате блеснула его улыбка.

– Эшлин.

А его как зовут? Наверняка какое-нибудь дурацкое имя, Купидон, например.

– Валентайн, – сказал он. – Маркус Валентайн. Я вам позвоню.

«Вот редкий случай, – сердито подумала Эшлин, – когда «Я позвоню» именно это и значит. И почему вечно звонят всякие уроды, а нормальные люди – никогда?»

В толпе она увидела Джой, которая увлеченно беседовала с человеком-барсуком. Вот и ладно, теперь можно и домой.

– Пока, – сказала она Маркусу.

Стара, стара она для этих студенческих пьянок. По пути к выходу наткнулась на Теда, болтающего с коротко стриженной рыжей девчонкой. Он улыбался совершенно незнакомой Эшлин улыбкой: уже не вымученной и умоляющей, а уверенной и спокойной. Даже осанка у него изменилась: вместо того чтобы подаваться вперед, к собеседнику, он слегка отклонялся назад, так что девушке самой приходилось тянуться к нему.

– Привет, – Эшлин дружески двинула его кулаком в плечо.

– Эшлин! – воскликнул он, пытаясь перехватить ее руку. И, обменявшись приветствиями, повернулся к рыженькой: – Сюзи, это моя подруга Эшлин.

Сюзи робко кивнула.

– Выпьешь что-нибудь? – спросил Тед у Эшлин.

– Нет, я ухожу. Сил никаких нет.

Тед минуту постоял, держа на лице улыбку, а потом неожиданно сказал:

– Погоди, я с тобой.

Уже на улице, вдохнув свежего ночного воздуха, Эшлин дала волю недоумению:

– Ты чего это? Она ведь тебе в рот глядела.

– Не будем торопить события.

Эшлин удивленно взглянула на Теда. Раньше они с Тедом по очереди играли страдальцев. Его новообретенная уверенность уже изменила что-то в их отношениях.

– И потом, она все равно там болтается, – добавил Тед. – Я еще ее увижу. Лучше расскажи, как работа? – спросил Тед с искренним интересом.

Эшлин замялась:

– Вообще здорово. Шикарно. В целом. Да, классно, когда глаза не собираются в кучку от копирования пресс-релизов.

– А как у тебя там с этим твоим шефом, который сначала тебя невзлюбил?

– Так и не любит. Вчера назвал меня мисс Помогайкой, потому что, когда у него болела голова, я предложила ему таблетку.

– Вот свинья. Наверно, в прошлой жизни вы были врагами, вот и не можете поладить в этой, – ухмыльнулся Тед. – Слушай, Эшлин. – Он уверенно обнял ее за плечи. – Сейчас я тебя развеселю. В следующую субботу я выступаю в Ривер-клубе. Придешь?

– Поживем – увидим.

 

13

Утром в понедельник Крейг хвостиком таскался за матерью по комнате и хныкал. Клода подхватила перепутанный ком колготок, бросила в корзину для белья, потом набросилась на гору тряпок на стуле в спальне. Руки ее быстро мелькали, отправляя свитера в ящики, платья – на вешалки и – после некоторого колебания, когда все это надоело ей, – остальное под кровать.

– Бабушка Келли приедет? – ныл Крейг, неотступно следуя за матерью.

Он явно рассчитывал на утвердительный ответ: обычно вскоре после таких капризов действительно приезжала в гости мать Дилана.

– Нет!

Клода помчалась в ванную, где принялась шумно чистить ершиком унитаз. Крейг не отставал.

– Почему?

– Потому, – прошипела она, – что сейчас придет тетя-домработница.

– Молли, живее! – крикнула она в дверь детской. – Флора с минуты на минуту будет здесь.

При одной мысли, чтобы остаться дома, пока Флора возится по хозяйству, Клоде делалось плохо. Не только потому, что говорить Флора могла только о своих женских недомоганиях. Само присутствие Флоры заставляло Клоду остро чувствовать себя представительницей среднего класса и эксплуататоршей. Ей, молодой и здоровой, было неприятно сознавать, что по хозяйству помогает пятидесятилетняя тетушка с кучей собственных проблем.

Пару раз во время прихода Флоры она пробовала остаться, но в итоге чувствовала себя в своем доме самозванкой. В какую бы комнату она ни ткнулась, через минуту следом появлялась Флора с бесконечными разговорами о пылесосах и варикозных венах, и Клода никогда не знала, что ответить.

– Ах, – конфузливо улыбаясь, мямлила она обычно, – я лучше… гм… пойду, ну, чтобы вам не мешать.

– Да нет же, – возражала Флора, – сидите, где сидели. Как-то раз Клода последовала ее совету и села листать журналы по дизайну жилищ, сгорая от стыда, пока Флора топталась вокруг нее с пылесосом.

За уборку Флора брала пять фунтов в час. Клода платила ей шесть. Ей было настолько не по себе, что даже видеть Флору она не могла и потому всегда старалась сбежать по делам задолго до ее прихода.

– Молли! – крикнула она, топая вниз по лестнице. – Поторопись!

В кухне, покосившись на часы, Клода нацарапала Флоре записку. Несколькими штрихами изобразила пылесос – прямоугольник со шлангом, затем пару квадратов и льющиеся на них дождевые струи. Затем начертила две стрелки – одну к вороху рубашек на столе, вторую – к губке и бутылке полироля.

Теперь Флора будет точно знать, что Клода просит ее пропылесосить, вымыть пол в кухне, почистить одежду, погладить белье, вытереть пыль и отполировать мебель.

Что еще? Так, быстренько вспоминаем. А, правильно, соседский кот. Чтобы Флора не пускала его в дом, как сделала на прошлой неделе. Тиддлз Брэди так прочно обосновался на диване, что чуть ли не смотрел телевизор с пультом в лапах, когда она вернулась домой. Стоило Молли и Крейгу увидеть кота, как они влюбились в него и дружно рыдали, когда пришельца выдворили с занятой территории. Поэтому, наспех начертив кружок вместо морды, другой, побольше, вместо туловища, Клода дополнила портрет ушами и усами и велела Молли:

– Принеси красный карандаш.

Молли послушно притащила затупленный желтый и плюшевый банан.

– Ладно, я сама. Хочешь, чтобы все делалось как следует, – делай сама.

С этими словами рассерженная Клода порылась в ящике для рисования, нашла карандаш и с искренним удовольствием перечеркнула кота большим красным крестом. Уж это-то Флора поймет!

Закончив творить, Клода вздохнула. Найти бы уборщицу, которая умеет читать! Прошла не одна неделя, прежде чем Клода выяснила, что Флора неграмотна. Сначала послания к уборщице были сложны и многословны: достать белье из стиральной машины, когда стирка закончится, или разморозить холодильник.

Ни одного из этих поручений Флора не выполняла, а Клода, хоть и не спала ночами от возмущения, мучительно стеснялась призвать ее к ответу. Несмотря ни на что, терять Флору ей не хотелось, ведь найти помощницу было совсем не просто.

Не говоря уж о том, что Клода совершенно не верила в собственную способность внушать уважение. Она представляла себе, как дрожащим от страха голосом распекает Флору: «Послушайте, милочка моя, это просто никуда не годится…» Смешно!

В конце концов она уломала Дилана разок опоздать утром на работу и выяснить, что там у Флоры. Дилан был само сострадание, и, разумеется, Флора во всем ему призналась. Дилан, что называется, душа-человек и умеет к себе расположить. Тогда по его предложению Клода и начала оставлять уборщице рисованные записки.

Разрываясь между муками совести и муками творчества, она иногда думала, не проще ли делать все по дому самой. Иногда, но нечасто. Несмотря ни на что, одно утро в неделю без домашней каторги – настоящее блаженство. Вести хозяйство – все равно что тянуть лямку на трех работах, только еще хуже. Никогда ничего не успеваешь, едва сделаешь что-нибудь, как надо это же самое делать снова. Вымоешь, например, пол в кухне – э, погодите! Пока моешь, и то натопчут уличными ботинками, нанесут невесть откуда ошметков грязи. А бельевая корзина? Просто бездонная бочка какая-то! Простираешь три полные машины, ни единого лоскутка в доме не оставив нестираного, самой приятно, а потом – раз! – корзина в спальне, еще десять минут назад абсолютно пустая, таинственным образом уже переполнена!

Ладно, по крайней мере в саду возиться не надо. Не потому, что он в порядке, совсем наоборот – там царит запустение, трава потоптана резвыми детскими ножками, под качелями – безобразная проплешина. Но делать что-то, покуда Молли с Крейгом не подросли, бессмысленно.

Да и бог с ним, с садом. Всяких ужасов про сады и садовников она и наслушалась, и насмотрелась. Один Фредди Крюгер чего стоит.

После пары фальстартов – Молли пожелала надеть шляпку, Крейгу приспичило сбегать в детскую за игрушкой – Клода поспешно загрузила детей в «Ниссан», но как только повернула ключ зажигания, Молли заныла:

– Мне надо пи-пи.

– Но ты только что ходила! – взорвалась Клода. Не хватало еще столкнуться на выходе с Флорой.

– А мне опять надо.

Молли совсем недавно приучилась ходить на горшок и очень этим гордилась.

– Ну, идем. Только быстро!

Клода грубо выдернула Молли из детского сиденья и потащила обратно в дом, по дороге выключив только что включенную сигнализацию. Как и ожидалось, несмотря на все старания, кряхтение, гримасы и обещания «Сейчас, сейчас», Молли не смогла выжать из себя ни капли. Так, теперь быстро в машину и вперед!

Отвезя Крейга в школу, Клода задумалась. Куда ехать теперь, она не знала. Обычно по понедельникам она закидывала Молли в игровую группу и на пару часов отправлялась в спортзал, но сегодня никакой спортзал ей не светил. Молли на неделю исключили из группы за то, что она укусила другого ребенка. Поэтому Клода решила поехать в центр и походить по магазинам до тех пор, пока можно будет вернуться домой. День выдался солнечный, и они с Молли медленно побрели по Грэфтон-стрит, по просьбе Молли останавливаясь, чтобы погладить собаку бездомного мальчика, полюбоваться цветочным прилавком и потанцевать под уличную скрипку. Прохожие умиленно улыбались красивой девочке, такой забавной и трогательной в своей розовой шляпке, и ее попыткам отбивать ирландскую чечетку.

Клода млела от счастья, сердце ее разбухало и сладко щемило от любви. Молли была так мила, выступала по улице так важно, забавно напыжившись, так стремилась подружиться с любым встречным ребенком! Да, быть матерью непросто, разнеженно подумала Клода, но в такие минуты, как эта, она не променяла бы своей доли ни на какую другую.

Продавец газет откровенно любовался невысокой, отлично сложенной молодой мамой с маленькой очаровательной дочкой.

– «Геральд»? – с надеждой предложил он. Клода с сожалением посмотрела на газету.

– А что толку? Вот уже пять лет не могу найти времени почитать газету.

– Тогда, конечно, покупать ни к чему, – согласился продавец, провожая ее восхищенным взглядом.

Клода знала, что он смотрит, и ей это было на удивление приятно. Смелый, откровенный взгляд напомнил ей о тех временах, когда все мужчины всегда так на нее смотрели. Кажется, это было так давно, что будто даже и не с ней, а с кем-то еще.

Да что это с ней? Терять голову от взгляда газетчика?

«Ты замужем», – упрекнула она себя.

И уныло повторила: «Да, замужем. Заживо замужем».

За полтора часа они не спеша добрели до торгового центра, а потом идиллия кончилась. Разумеется, Клода отказалась купить Молли второе мороженое, и Молли тут же показала маме, где раки зимуют. Она закатила натуральную истерику, бросилась наземь, дергалась, кричала. Клода сделала попытку поднять дочь, но Молли извивалась, как осьминог, и продолжала кричать.

Еле сдерживая ярость, Клода терпеливо увещевала дочь.

Мимо проходили десятки матерей с каменными лицами, за руку с детьми, которых они шлепали и лишали свободы, ни на минуту не задумываясь. «Эй, Джейсон, – рраз! – оставь сестру в покое! – Хлоп! – Еще раз поймаю в Бруклине – убью, как собаку!» – Шварк! Все они молчаливо осуждали Клоду. «Дай этой паршивке хорошего ремня, – говорили их взгляды. – Вбей ей ума-разума, это единственный язык, который они понимают».

В свое время Клода и Дилан единодушно приняли решение никогда не бить своих детей. Но когда Молли, не переставая реветь, начала пинать Клоду ногами, та, сама того не ожидая, рывком подняла дочку на ноги и со всей силой шлепнула. Казалось, в один момент все строгие мамаши вдруг исчезли и на Клоду смотрели с горячей укоризной.

Клода густо покраснела. Да что же она делает? Бьет беззащитную малышку! Что на нее нашло?

– Пошли!

Молли оглушительно орала. На ее ноге ярко проступил след от шлепка. Чтобы загладить вину, Клода немедленно купила дочке мороженое, из-за которого все и началось. Пока Молли ест, можно отдохнуть и успокоиться.

Вот только мороженое стало таять, и Клоду попросили выйти из магазина тканей, после того как Молли вытерла испачканную ладошку о штуку муслина, украсив материю жирной белесой полосой. Утро было испорчено, и, вытирая Молли подбородок, Клода думала о том, что раньше жизнь ее была куда интереснее и веселее. Будущее брезжило чудесным золотым светом, и она торопилась ему навстречу в счастливой уверенности, что впереди ждет только хорошее.

Запросы у Клоды были вполне разумные, и она всегда получала то, чего хотела. В мечтах все выглядело идеально: двое здоровеньких детей, хороший муж, достаток в доме. Но потом жизнь вся стала каторгой. Когда же это началось? Нет, не вспомнить… Не хотелось думать о том, что теперь так будет всегда. Ведь от природы она человек легкий и жизнерадостный – не то, что бедняжка Эшлин, которая по любому поводу себя мучает и гложет.

Но что-то непоправимо изменилось. Еще недавно Клода радостно ждала завтрашнего дня. Что же произошло теперь, что не так?

 

14

– Диетический или двойной? – колебалась Эшлин. – Не знаю даже.

– Ну, решай скорее, – торопила Трикс, занеся ручку над блокнотом. – А то магазин закроется.

Хотя редколлегия «Колин» и двух недель не успела проработать вместе, распорядок дня уже установился. За вкусненьким бегали дважды в день, утром и после полудня. Не считая закупок в обеденный перерыв и рано с утра, для поправки после бурных выходных.

– Ага, – заметила Трикс, – а вот и наш герой.

В редакцию вошел Джек Дивайн, взлохмаченный и нервный.

– Не могу выбрать, и все тут, – взмолилась Эшлин. Ей мучительно хотелось выпить.

– Разумеется, не можете, – ехидно заметил Джек на ходу. – Вы ведь женщина, как-никак!

И от души хлопнул дверью своего кабинета. Все сочувственно покачали головами.

– Как видно, за обедом примирения с Мэй не произошло, – подытожил Келвин, назидательно подняв палец.

– Какой изломанный человек, – дрожащим голосом подхватила Шона Гриффин (полная белокурая дама), отрываясь от корректуры летнего номера «Гэльских узоров». – Такой красивый и такой неприступный, такой несчастный!

Шона Гриффин безудержно увлекалась женскими романами.

– Несчастный? – презрительно переспросила Эшлин. – Это Джек Дивайн? У него просто характер дрянь!

– Впервые слышу, чтобы ты сказала о ком-то худое слово! – сипло воскликнула Трикс. – Поздравляю! Я знала, что у тебя получится! Вот видишь, чего можно добиться, если приложить капельку старания.

– Диетический, – невпопад брякнула Эшлин. – И пакетик драже в шоколаде.

– Белый шоколад или черный?

– Белый.

– Деньги давай.

Эшлин вынула фунтовую бумажку. Трикс занесла ее заказ в свой список и перешла к следующему.

– Лиза? – с обожанием спросила она. – Что вам?

– А? – встрепенулась Лиза. Мысли ее были далеко. Джек узнал, что она еще не нашла себе жилья, и после работы предложил посмотреть дом, который хотел сдать его друг. Она с тревогой размышляла о том, не помирился ли Джек за обедом с Мэй, но, похоже, путь свободен…

– Сигарет? – соблазняла Трикс. – Жевательной резинки без сахара?

– Да. Сигарет.

Открылась дверь, и снова появился Джек. Вид у него был слегка безумный. Трикс отскочила к своему столу, привычным движением выдвинула ящик, смахнула туда пачку сигарет и закрыла. Джек пошел рыскать между столами. Все отводили глаза. Кто успел, прятали сигареты за бумагами. У Лизы рядом с ковриком для мыши лежала открытая пачка «Силк кат». Джек замедлил шаг, будто хотел остановиться, но передумал и побежал дальше. Все вздрогнули. Тут шеф задержался перед столом Эшлин, и вся редакция затаила дыхание: на сей раз пронесло.

Что-то заставило Эшлин поднять голову и взглянуть на него. Он молча покосился на ее «Мальборо». Она испуганно кивнула, ненавидя себя за бесхарактерность. Ведь терпеть ее не может, а сигареты стреляет только у нее одной. Как будто у нее на лбу написано, что церемониться с нею нечего.

Спокойно наблюдая за ней, он губами неторопливо вытянул из пачки сигарету. Эшлин поспешно, стараясь не коснуться рукой его руки, подала коробок. Не отрывая взгляда, Джек чиркнул спичкой, прикурил, подождал, пока спичка догорит до конца, и резко затушил; затем глубоко, со вкусом затянулся и буркнул:

– Благодарю.

– Когда вы опять начнете сами покупать курево? – напустилась на него Трикс, поскольку ее собственности временно ничего не угрожало. – Не можете ведь бросить, ясное дело. И вообще нечестно: зарабатываете небось на порядок больше Эшлин, а сколько сигарет у нее перетаскали!

– Правда? – испуганно спросил Джек. – Правда? – Он опять перевел взгляд на Эшлин, которая съежилась, силясь стать менее заметной. – Простите, я не замечал.

– Да ничего, – промямлила она.

Джек ретировался в кабинет, и Келвин сухо заметил:

– Спорим, он там сейчас бичует себя за эксплуатацию сотрудников путем экспроприации у них табачных изделий. Джек Великолепный, народный пролетарский герой.

– Скорее хочет им стать, – фыркнула Трикс.

– Чего ты взяла? – не удержалась от вопроса Эшлин.

– Он мечтает об участи смиренного труженика, о честном вознаграждении за честную работу.

Презрение Трикс к столь скромным чаяниям ощущалось почти физически.

– Беда в том, – подхватил Келвин, – что он от рождения принадлежит к среднему классу и обременен всеми возможными благами. Образованием, например. Потом стал дипломированным специалистом по средствам связи. А далее, – тут он зловеще понизил голос, – начал проявлять превосходные задатки руководителя.

– Достаток разбил ему сердце, – вздохнула Трикс. – По-моему, его, как человека обеспеченного, мучит совесть. Потому он вечно рвется что-нибудь чинить. И предается типично мужским хобби.

– Каким, например?

– Ну, парусным спортом занимается, это по-мужски, – пояснила Трикс.

– Только не очень по-пролетарски. Еще пиво пить – мужское занятие, – вступил Келвин. – И трахать привлекательных полувьетнамок. Тоже весьма мужское дело.

Эшлин опасливо, бочком подошла к Лизе.

– Можно задать вам вопрос?

– Нет, спасибо, – пропела Лиза, не поднимая головы от стола. – Сегодня вечером у меня нет желания пойти куда-нибудь посидеть с вами и Трикс, или с вашей подругой Джой, или с кем бы то ни было еще. Да и в любой другой вечер тоже.

К ее удовольствию, все прыснули.

– Я не об этом хотела спросить, – побагровев от смущения, возразила Эшлин. Поди ж ты, хотела только проявить участие к ней, всем чужой в Дублине, а Лиза все вывернула так, будто она пристает. – Мой вопрос по работе. Давайте сделаем проблемную страничку иначе?

– Как иначе, Эйнштейн вы наш?

– Пусть на вопросы читателей вместо психолога отвечает парапсихолог.

Лиза задумалась. Идея ничего себе. Очень актуально при нынешнем повальном стремлении поправить свою карму с помощью знахарей и колдунов. Она-то в такие штуки не верила, человек сам кузнец собственного счастья, но это ведь не причина, чтобы разочаровывать массы?

– Надо подумать.

От облегчения Эшлин перестала обижаться на Лизу. За недолгое время работы в «Колин» она пребывала в постоянной мучительной тревоге из-за отсутствия новых идей. Тогда Тед предложил ей подумать, чего она сама хотела бы от журнала, и идеи вдруг хлынули потоком. Столько всего интересного можно придумать с картами Таро, японским гаданием, фэн-шуй, вещими снами, внутренними голосами, белыми магами и заклинаниями!

Дверь кабинета опять открылась, и все поспешили спрятать сигареты.

– Лиза, – позвал Джек. – Можно вас на минутку?

– Разумеется.

Лиза грациозно поднялась из-за стола, теряясь в догадках, о чем он хочет поговорить. Неужели пригласить на свидание?

Когда Джек попросил ее закрыть дверь, Лиза совсем разволновалась, но сразу же успокоилась после того, как он извиняющимся тоном начал:

– Нелегко говорить такие вещи…

И замолчал, причем его красивое лицо исказилось от напряжения.

– Продолжайте, – хладнокровно проронила Лиза.

– С рекламой мы пролетаем, – решился он. – Никто не клюет. Мы вышли… – заглянул в лежащую на столе бумажку, – …на двадцать процентов от предполагаемого уровня.

От страха Лиза съежилась. Такого раньше не бывало никогда. Чуть ниже максимального уровня доходов – да, случалось, но вообще-то, когда она работала в «Фамм», модельеры и производители косметики валялись у нее в ногах, чтобы получить страницу под рекламу. А доход журнала от продажи рекламных площадей, как известно, намного превышает прибыль от распространения. По крайней мере, так должно быть. Если не удастся убедить компании в том, что публикация – самый верный способ рекламы их продукции, то журнал прогорит еще до выхода первого номера. Лизу охватила такая паника, что даже зазнобило. Да как же она переживет такой позор?

– Еще рано делать выводы, – попыталась оправдаться она.

Джек сдержанно кивнул. Не рано, они оба это понимают. До начала работы редколлегии «Колин» Марджи больше месяца готовила почву для появления нового издания: у заинтересованных рекламодателей была уйма времени, чтобы дать знать о себе. Лиза вспыхнула от унижения. Она хочет, чтобы этот человек уважал и желал ее, а он теперь будет считать ее неудачницей.

– Но разве они не знают… – вырвалось у нее.

– Что?

Лиза пыталась, но никак не смогла облечь свою мысль в более деликатную форму.

– …что главный редактор – я?

– Ваше имя очень весомо, – тактично сказал Джек, и, когда она увидела, как нелегок этот разговор для него, ей стало чуть легче. – Но новый рынок, новая публика, новый журнал…

– Вы, кажется, говорили, у вашей Марджи – хватка ротвейлера. И она самого господа бога способна уговорить разместить рекламу в наших изданиях.

Когда сомневаешься, вали на других. Этот девиз верой и правдой служил Лизе на ее трудовом пути.

– Марджи нет равных, когда надо договориться с ирландскими компаниями, – пояснил Джек. – Но лондонский филиал имеет дело с международными домами моды и косметики… Ладно, так что у нас? Есть уже готовые материалы? Надо бросить две-три кости лондонскому филиалу, чтобы им было что показать рекламодателям.

С непроницаемым, как маска, лицом Лиза лихорадочно соображала, что бы сказать. Готовые материалы! Она меньше двух недель на этой чертовой работе, в чужой стране, брошенная, как щенок в воду! Наизнанку выворачивается, пытаясь наладить дело с нуля, а им, видите ли, уже подавай готовые материалы!

– Хотя бы вчерне, – душераздирающе мягко сказал Джек. – Простите, что приходится так…

– Почему бы не созвать планерку в конференц-зале? – предложила Лиза, чувствуя неприятную слабость в ногах. А все еще думают, будто издавать журнал – сплошной кайф. Самая жуткая работа, бессонные ночи, ни грана определенности, ни минуты передышки. Каждый месяц только и думаешь, как бы не прогореть. А когда дойдешь до ручки и кровью добьешься результатов – начинай все сначала. На тебя смотрят, как на успешного агента по продажам, и все. Лиза хотела выйти из кабинета шефа стремительно и бодро, но ноги были как ватные, а над верхней губой выступила испарина. – Все в конференц-зал!

Все, кто не работал в «Колин», облегченно выдохнули, радуясь, что их не дергают.

– Итак… – Зловеще улыбаясь, Лиза выдержала долгую паузу, обвела взглядом собравшихся. – Вы, надо думать, хотите поведать Джеку и мне, что сделали за последние две недели. Эшлин?

– Я разослала наши пресс-релизы всем домам моды, и…

– Пресс-релизы? – едко переспросила Лиза. – Вашим дарованиям, кажется, нет цены.

Трикс, Джерри и Бернард угодливо хихикнули.

– Вы полагаете, что люди будут платить по два с половиной фунта за номер «Колин» ради ваших пресс-релизов? Материалы, Эшлин, я говорю о материалах! Что у вас?

Оторопев от такого напора, Эшлин стала рассказывать о походе в клуб, об уроке сальсы, инструкторе, других учениках. Лиза чуть смягчилась, репортаж ей нравился. Ободренная ее реакцией, Эшлин живописала танцевальный вечер после урока.

– Это было классно. Настоящие старые танцы, парные, в постоянном контакте. Очень… – почему-то ей показалось неловко произнести это слово при Джеке Дивайне, вечно он ее смущает, – очень сексуально.

– А как с романтикой? – напрямик спросила Лиза. – Вы с кем-нибудь познакомились?

Эшлин съежилась.

– Я… гм… танцевала с одним, – призналась она.

Все оживились, загомонили, стали наперебой задавать вопросы. Джек Дивайн молчал и наблюдал за нею, полуприкрыв глаза.

– Мы просто потанцевали, – отбивалась Эшлин. – Он даже не спросил, как меня зовут.

– Фотографии вечера у вас есть, – сказала Лиза (то было утверждение, а не вопрос).

Эшлин кивнула.

– Сделаем материал на два разворота. Две тысячи слов, срочно. И чтобы читалось легко.

Эшлин остолбенела от ужаса. Чего бы она не отдала сейчас за свою прежнюю работу в «Женском гнездышке»! Она же не умеет писать! Добросовестно выполнять всякую канцелярщину – пожалуйста, в этом она просто виртуоз, за что ее и взяли в «Колин». Разве нельзя поручить статью Мерседес или кому-нибудь из внештатников?

– Проблемы? – ехидно спросила Лиза.

– Нет, – прошептала Эшлин. Она осознала, что завязла намертво, и от страха ей стало дурно.

Следующим пунктом повестки дня шла колонка Трикс о жизни самой обычной девушки. В первой статье она решила поведать о превратностях встреч с двумя мужчинами одновременно. О том, какой ужас лежать в постели с одним, когда другой звонит в дверь и ваша мама его впускает. Выходило прикольно, дерзко и очень жизненно.

– Боже правый, Патрисия Куинн, – удивленно покачал головой Джек. – Видимо, я многого еще не пробовал в жизни.

– Я бы и не советовала, – парировала Трикс. – Представляете, он в гостиной смотрит с мамой «Биение сердца», а я в спальне с другим, и только бы удержать его в комнате. На десять лет постарела.

– И сколько вам стало всего? Двадцать пять? – У Джека в глазах искрился смех.

Эшлин смотрела на него с любопытством. Ну почему с нею он всегда такой противный? Никогда не улыбнется, не пошутит… Грустно заключив, что, видимо, просто ему неинтересна, она вдруг случайно увидела лицо Лизы. На нем были написаны искреннее обожание и решимость. «Да он же ей нравится», – поняла Эшлин, и сердце ее екнуло. Если кому и суждено увести Джека Дивайна от экзотической красотки Мэй, то, конечно, Лизе. Интересно, каково это – обладать такой властью над мужчинами?

Затем Лиза экспромтом предложила «развлекательный» раздел – обзор самых сексуальных кроватей по гостиницам Ирландии. Критерии оценки: качество постельного белья, прочность матраса, ширина и «фактор наручников» – идеальными считались изголовья из кованого железа или с балдахинными столбиками.

– Ух ты! Сколько бы вам ни платили, вы этого стоите! – восхищенно выпалила Трикс.

– Мерседес? – проронила Лиза.

– В пятницу едем в Донегал на эксклюзивные съемки зимней коллекции Фриды Кили, – хвастливо отозвалась та. – Из этого получится материал страниц на двенадцать.

Фрида Кили, ирландский модельер, пользовалась большим спросом за границей. Делала она безумные, сногсшибательные вещи: сочетала грубый ирландский твид с воздушным шифоном, светлый ольстерский лен – с квадратами шелкового трикотажа; вязаные рукава вытягивала до полу. Получалось романтично и диковато. На Лизин вкус, немного даже слишком диковато. Если уж отдаешь такие деньги – не то чтобы она стала бы, разумеется, – то классическое изящество Гуччи внушает как-то больше доверия.

– А не взять ли у нее интервью? – предложила Лиза. Мерседес рассмеялась:

– Ой, нет, она же чокнутая. От нее и слова толком не добьешься.

– Вот именно, – отрезала Лиза. – Читать будет интересно.

– Вы просто не знаете, какая она…

– Мы рекламируем ее зимнюю коллекцию. Меньшее, чем она может нас отблагодарить, – рассказать, что ест на завтрак.

– Но…

– Удивите меня, – передразнивая своего бывшего шефа, улыбнулась Лиза. Может, Мерседес и оценила бы шутку, знай она, что Лиза имеет в виду. Но Мерседес не знала и поэтому лишь бросила на Лизу злобный взгляд.

Внимание Джека переключилось на Джерри.

– Что у нас с обложкой?

Лиза насторожилась. Джерри такой тихоня, что внимания на него она не обращала совершенно и, следовательно, представления не имела, есть ли от него хоть какая-то польза. Но Джерри выложил сразу несколько макетов обложки – три разные девушки в окружении подборки лиц и текста. И стиль подобрал отлично – весело, сексуально.

– Великолепно, – похвалил Джек. И обратился к Лизе: – А что у нас с колонкой знаменитостей?

– Работаем, – сдержанно улыбнулась Лиза. Боно и группа «Коррз» упорно не выходили на связь. – Есть идея поинтереснее: пусть у нас женский журнал и девяносто пять процентов читателей – женщины, а все же, по-моему, есть прямой смысл предоставить одну страницу «Колин» мужчине.

«Минуточку, – остолбенела Эшлин. – Это же была моя идея…»

Она беззвучно шевелила губами, а Лиза бодро продолжала:

– Есть на примете один юморист, по моим данным, будущая звезда. Беда в том, что он пальцем не пошевелит для женского журнала, но я берусь уговорить его.

«Ах ты, стерва, – возмутилась Эшлин, – подлая, наглая стерва! Неужели никто ничего не помнит? Неужто никто не заметил?!»

– Я… – выдавила она.

– В чем дело? – процедила Лиза, вскинув на нее жесткие, холодные, как мрамор, серые глаза. Лицо тоже ничего доброго не обещало.

Постоять за себя Эшлин не умела никогда и потому промямлила:

– Ничего.

– Это будет здорово, – улыбнулась Лиза Джеку.

– Кто он?

– Маркус Валентайн.

– Вы серьезно? – искренне оживился Джек.

– Кто? – ахнула Эшлин, не успев оправиться еще от первого потрясения.

– Маркус Валентайн, – нетерпеливо повторила Лиза. – Вы о нем слышали?

Эшлин молча кивнула. Конопатый парень совсем не был похож на «будущую звезду». Наверно, Лиза ошиблась.

– В субботу вечером он выступает в Ривер-клубе, – продолжала Лиза. – Эшлин, вы пойдете со мной.

– В Ривер-клубе? – хрипло переспросила Эшлин. – В субботу вечером?

– Да, – отрывисто бросила Лиза.

– Там еще выступает мой друг Тед, – услышала Эшлин собственный голос.

Лиза оценивающе прищурилась:

– Вот как? Отлично. Можно будет проникнуть за кулисы.

– Хорошо, что на вечер субботы у меня не было своих планов, – неожиданно для себя съязвила Эшлин.

– Это верно, – хладнокровно согласилась Лиза. – Очень хорошо.

Когда конференц-зал опустел, Лиза обернулась к Джеку:

– Довольны?

– Вы удивительная, – искренне сказал он. – Совершенно удивительная. Спасибо. Я поговорю с Лондоном.

– Скоро мы узнаем?

– Раньше следующей недели вряд ли. Не волнуйтесь, вы подали несколько замечательных идей, думаю, все пройдет нормально. Сможете поехать смотреть дом в шесть часов?

Кипя праведным гневом, Эшлин вернулась на свое место. Какое свинство! Никогда, никогда больше она к этой дряни по-человечески не отнесется. Подумать только, еще жалела ее, ведь совсем без друзей, в незнакомой стране… Старалась прощать Лизе все ее злобные выпады и колкости: она, бедная, должно быть, несчастлива и напугана. Иногда в угоду ей даже подсмеивалась, когда Лиза говорила, что Дервла толстая, Мерседес волосатая, Шона Гриффин глупа, а она сама, Эшлин, назойлива как муха. Но теперь хоть помри Лиза Эдвардс от одиночества – Эшлин Кеннеди наплевать.

На экране компьютера, поверх фотографии Джорджа Клуни, желтела записка: «Звонил Дилан». Эшлин отклеила бумажку. Сейчас ведь еще не октябрь? Дилан звонил ей дважды в год – в октябре и в декабре. Спросить, что подарить Клоде на день рождения и на Рождество.

Она набрала его номер.

– Привет, Эшлин. У тебя найдется завтра пять минут после работы посидеть где-нибудь?

– Нет, не могу. Нужно написать длиннющую статью. Может, попозже на неделе, а? Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Вроде бы. Я уезжаю на конференцию, вернусь – позвоню.

 

15

– Готовы, Лиза? – спросил Джек, подходя к ее столу в десять минут седьмого.

Под молчаливыми взглядами жадных до сплетен коллег они вышли из редакции и на лифте спустились на автостоянку.

Сев в машину, Джек тут же сорвал с себя галстук, швырнул его на заднее сиденье и расстегнул две верхние пуговицы на рубахе.

– Так-то лучше, – выдохнул он. – И вы не стесняйтесь. Снимайте что хотите… – не договорив, осекся и замолчал. Его так бросило в жар от неловкости, что Лизе стало весело. – Извините, – мрачно буркнул Джек. – Не то сморозил.

Он нервно взъерошил и без того взлохмаченные волосы.

– Ничего, – вежливо улыбнулась Лиза, почувствовав при этом некоторое волнение. Перспектива раздеться перед Джеком в его машине, явить свою наготу его жаркому взгляду, ощутить телом холодок кожаных сидений шокировала и будоражила. Решительно закусив губу, она дала себе зарок, что однажды так оно и будет.

Оправившись от смущения, Джек заговорил снова.

– Давайте я расскажу вам о доме, – предложил он, вырулив на забитую транспортом улицу вечернего Дублина. – Понимаете, Брендан уезжает работать в Штаты. У него контракт на полтора года, может, еще продлят, но это в любом случае значит, что минимум на полтора года жилье у вас есть. Потом посмотрим.

Лиза повела плечами. Какая разница? Через полтора года ноги ее здесь не будет.

– Это на Южном кольце, то есть самый центр, – продолжал Джек. – Старый район Дублина, сохранивший свое лицо. Еще не американизирован до полного безличия.

У Лизы начало портиться настроение. Она-то как раз хотела жить в до безличия американизированном районе.

– Здесь очень славные соседи. Много семейных.

С семейными Лиза никаких дел иметь не желала. Она предпочла бы окружение людей, свободных от брачных уз, чтобы в супермаркете у дома невзначай сталкиваться с симпатичными незнакомцами, покупающими картошку фри и белое вино. Джек уверенно вел машину, и от того, как свободно лежали его руки на руле, тоска немного унялась.

Он свернул с главной дороги на боковую, поуже, и еще раз – на совсем узкую.

– Смотрите.

У дороги уютно притулился маленький домик из красного кирпича. Лиза возненавидела его с первого взгляда. Ей нравилось все современное, новое, свет и простор. А тут, судя по всему, комнатки темные и тесные, водопроводные трубы ветхие, и в грязноватой кухне жуткая эмалированная мойка.

Из машины она вылезала без всякой охоты.

Джек взошел на крыльцо, повернул ключ в замке, толкнул дверь и отступил, пропуская Лизу. Чтобы не стукнуться о притолоку, ему пришлось нагнуть голову.

– Полы дощатые, – оглядываясь по сторонам, заметила Лиза.

– Брендану их настелили месяца два назад, – гордо ответил Джек.

Она удержалась и не стала объяснять, что те, кто понимает, давно уже отказались от дощатых полов, а предпочтение отдают паласам.

– Гостиная. – Джек привел ее в маленькую комнату с красным диваном, телевизором и камином с кованой решеткой. – Решетка старинная.

– М-м-м.

Камины с решетками Лиза презирала: они такие громоздкие.

– Кухня, – продолжал экскурсию Джек. – Холодильник, микроволновка, стиральная машина.

Лиза огляделась. Так, шкафы, слава богу, встроенные, мойка обычная, алюминиевая. Но радость ее несколько померкла при виде соснового струганого стола с четырьмя неуклюжими деревенскими стульями! Лиза с тоской вспомнила об изящном бирюзовом столике с пластиковой крышкой и легких проволочных стульях в своей кухне на Лэдброк-гров.

– Что-то он говорил о неполадках с бойлером. Сейчас взгляну.

Джек закатал рукава, продемонстрировав загорелые сильные руки, и полез в шкаф.

– Будьте добры, дайте мне гаечный ключ вон из того ящика, – показал он кивком головы.

Интересно, подумала Лиза, чего ради этот мужской выпендреж, не в ее ли честь, но затем припомнила слова Трикс о том, что он вообще умеет возиться с техникой, и почувствовала, как запылали щеки. Она питала давнюю слабость к рукастым мужикам, перепачканным машинным маслом, которые приходят домой после тяжелого рабочего дня, медленно расстегивают комбинезон и веско говорят: «Детка моя, я весь день о тебе думал». Также она питала слабость к мужчинам с шестизначными доходами и властью устраивать ее туда, куда она сама ни за что не попала бы. Вот было бы здорово совместить это все!

Джек гремел инструментами, что-то отвинчивал, ставил на место и наконец сообщил:

– Кажется, полетел таймер. Горячая вода у вас будет, но установить время нагрева вы не можете. Я потом с этим разберусь. Пойдемте посмотрим ванную.

Ванная, к Лизиному удивлению, оказалась на уровне. Здесь ей не придется мыться со скоростью света с мочалкой в одной руке и секундомером в другой.

– Хорошая ванная, – одобрила она.

– Смотрите, там еще полочка, – поддакнул Джек.

– На которой как раз хватит места для двух бокалов и ароматической свечи, – многозначительно заметила Лиза, бросив на него быстрый взгляд. Взгляд пропал втуне: к ее огорчению, Джек уже перешел в следующую комнату.

– Спальня, – объявил он.

Спальня оказалась больше и светлее остальных комнат, хотя впечатление несколько портил пресловутый деревенский стиль. Белые занавески с оборочками, покрывало тоже с оборочками и слишком много светлого дерева. Сосновое изголовье, большой шкаф из сосны и сосновый же комод.

«Матрас наверняка набит сосновой стружкой», – презрительно подумала Лиза.

– Окна выходят в сад. – Джек указал на видневшийся в окне квадрат травы, окаймленной кустами и цветами.

У Лизы упало сердце. Никогда у нее не было сада, и теперь не нужно. Цветы она любила, как всякая нормальная женщина, но только в букете, упакованном в хрустящий целлофан, с атласной лентой и поздравительной открыткой. Лучше умереть, чем копаться в саду в страхолюдных штанах на резинке, дурацкой панаме, резиновых перчатках, с идиотской корзинкой… Ей такое точно не к лицу.

И, хотя читателям июльского номера «Фамм» она внушала, что садоводство – новая разновидность секса, сама ни минуты так не думала. Секс есть секс. Всегда. И ей без него плохо.

– Еще он что-то говорил о грядках с зеленью, – сказал Джек. – Проверим?

Он отодвинул щеколду на двери в сад и опять был вынужден пригнуться, чтобы при выходе не стукнуться головой. Лиза следом за ним шагнула на лужайку, сама удивляясь тому, как ей все нравится. Вечер стоял теплый и прозрачный, пели птицы, пахло травой и землей, и ей даже ненадолго расхотелось ненавидеть окружающую действительность.

– Сюда, – поманил ее Джек к грядке, подошел, присел на корточки. Не желая быть невежливой, Лиза без особой охоты присела рядом. – Поберегите костюм, – галантно протянул руку он. – Не запачкайтесь.

– А вы как же?

– А мой мне до лампочки, – озорно улыбнулся он. Его лицо было совсем близко, и Лиза разглядела даже крохотную щербинку на переднем зубе, отчего лицо казалось мальчишески беспечным.

– Если я совсем его заляпаю и обзеленю, придется отдать в чистку, и завтра я не смогу его надеть… Ужас, да? – спросил он.

Лиза рассмеялась и, махнув рукой на последствия, придвинулась чуть ближе к нему. Его зрачки сузились, и там попеременно отразились смущение, интерес, опять смущение и наконец равнодушие. Заняло все это меньше секунды. Затем Джек отвернулся и спросил:

– Это кориандр или петрушка?

Одна прядь волос у него завивалась колечком. Лизе захотелось накрутить ее на палец.

– Ну, так что же? – снова спросил Джек.

Лиза взглянула на зеленый стебелек в его руке. Такое ощущение, будто они разговаривают на секретном языке.

– Не знаю.

Он смял стебель пальцами, растер и поднес к ее лицу. Близко-близко.

– Понюхайте.

Она вдохнула с закрытыми глазами, пытаясь учуять запах его кожи, и победоносно сказала:

– Кориандр!

За что была вознаграждена второй улыбкой. Когда Джек улыбался, у него как-то особенно изгибались уголки губ…

– А вот базилик, лук-порей и тимьян, – продолжал он. – Можете пользоваться, когда готовите.

– Ага, – улыбнулась она. – Могу посыпать зеленью то, что заказываю с доставкой на дом.

Притворяться перед ним смысла не было. Дни, когда в любовной одури ей хотелось самостоятельно готовить еду любимому человеку, давно прошли.

– Вы не готовите? Лиза покачала головой:

– Времени нет.

– От всех женщин теперь это слышу, – усмехнулся он.

– А… Мэй готовит?

Большая ошибка. Лицо у Джека мгновенно стало непроницаемым и строгим, как всегда.

– Нет, – отрезал он и, помолчав, добавил: – Во всяком случае, для меня – нет. Ладно, пойдемте. Ну, что скажете о доме? – спросил он, когда они зашли внутрь.

– Мне нравится, – соврала Лиза. Дом был лучшим из всех, что она успела посмотреть, но этого явно недостаточно.

– Да, доводов в его пользу много, – согласился Джек. – Арендная плата нормальная, район приличный, можно ходить на работу пешком.

– Верно, – сказала Лиза так мрачно, что совсем сбила его с толку. – И каждый раз экономить фунт десять пенсов на проезд.

– Это столько стоит? Я-то сам обычно на машине, поэтому не знаю…

– В день выходит два двадцать.

– Да, наверное…

– То есть одиннадцать фунтов в неделю. Знаете, сколько можно этак скопить за всю жизнь? Целое состояние.

И от души расхохоталась, видя, с каким трудом Джеку дается заинтересованное выражение лица. Отсмеявшись, она рассказала о разговоре с занудой Джоанной, о своих мытарствах с поиском квартиры, о чудаке из Лэнсдон-парка, который держал дома змею и выпускал ее погулять по гостиной, о доме в Боллсбридже, разоренном, как после кражи со взломом.

– Что ж, можете въезжать хоть завтра, – сказал Джек. Затем встал и принялся смущенно копаться в карманах, звеня мелочью. Лиза хорошо знала, что это такое. Так ведут себя все мужчины, когда им не хватает смелости пригласить на свидание. Она видела, какая борьба отражается в его глазах, как напрягаются мускулы, точно перед прыжком.

«Ну же, не тяни», – беззвучно взмолилась она.

Взгляд Джека прояснился, и все его напряжение куда-то пропало.

– Я довезу вас до вашей гостиницы, – сказал он. Лиза поняла. Она чувствовала, что его к ней тянет, но и все, что мешает ему, ощущала тоже. Они не только вместе работают; он встречается с другой. Ничего, неважно. Она его обаяет, очарует, уничтожит все преграды. И еще получит удовольствие: влюбляя в себя Джека, отвлечется от тяжелых мыслей.

– Спасибо, что нашли мне жилье, – обворожительно улыбнулась она.

– Что вы, мне приятно вам помочь, – сказал Джек, – и, если что-нибудь понадобится, спрашивайте, не стесняйтесь. Сделаю все, что могу, чтобы облегчить вам переезд в Ирландию.

– Спасибо.

И улыбнулась еще раз, еще более игриво.

– У вас много работы, и вы слишком нужны «Колин», чтобы тратить свое время на поиски квартиры.

«Ого, даже так!» – изумилась Лиза.

Забравшись с ногами в кресло, Лиза курила и смотрела в окно на Харкурт-стрит. Ее беспокоила совесть. Чуть-чуть, почти неощутимо, но сам факт, что совесть пробудилась, заслуживал отдельного внимания. А все из-за этой клуши Эшлин. На ней просто лица не было, когда Лиза выдала ее идею.

Ну что ж такого, часто так и бывает. Потому Лиза – главный редактор, а Эшлин – подай-принеси. Просто Лиза задергалась, когда Джек рассказал о положении дел с рекламой. Надо было спасаться любой ценой, тут уж на все пойдешь.

Сейчас она уже немного успокоилась. Снова ее спас фирменный оптимизм, конечно, рекламы в журнале будет ровно столько, сколько требуется. И тем не менее крайняя – опять-таки она, от этого никуда не деться. Если журнал прогорит, жизнь Эшлин на этом не закончится – найдет другую работу, а вот ее, Лизина… Ладно, пусть для всех она стерва, они просто понятия не имеют, в каком нервном напряжении она живет.

Глубоко вздохнув, Лиза выпустила в потолок облако дыма. Перед глазами по-прежнему стояло потрясенное лицо Эшлин, и от этого было немного не по себе.

Прежде ей всегда удавалось совладать со своими эмоциями, она легко подчиняла их главной цели – работе. Что же, надо брать себя в руки!

 

16

Каждый день в редакцию по почте приходили вороха приглашений на презентации всего на свете, от новых теней для век до открытия магазинов, и Лиза с Мерседес бестрепетно делили их между собой. Лиза как главный редактор выбирала первой. Но Мерседес, редактору отдела мод и красоты, тоже перепадало – а как иначе? Эшлин, как Золушку, оставляли на хозяйстве, да и Трикс стояла слишком далеко от раздачи, чтобы ей повезло хоть когда-нибудь.

– А что происходит на таких тусовках? – спросила Лизу Трикс.

– Стоишь себе вместе с другими журналистами и какими-нибудь известными людьми, – ответила Лиза, – разговариваешь со всеми, кто что-нибудь значит, слушаешь…

– А куда вы идете сегодня?

Сегодня магазин «Марокко» открывал свой первый филиал в Ирландии. Лизе это было абсолютно неинтересно, в Лондоне «Марокко» работает уже много лет, но ирландская сторона отнеслась к событию очень серьезно. Из Лондона должна была прилететь Тара Палмер-Томпкинсон, а презентацию проводили в роскошных интерьерах «Фицвильям-отеля».

– А кормить-то будут? – спросила Трикс.

– Обычно что-нибудь дают. Канапе, шампанское.

По правде говоря, Лиза искренне надеялась, что кормить будут, так как придумала себе новую диету – вместо «Семи гномов» она теперь сидела на «Приемной диете», то есть ела и пила, что хотела, но только на приемах. Лиза всегда держала себя в форме, но иго примитивного голодания ей претило. В своих отношениях с едой она все время изобретала необычные ограничения и поощрения, не давая остыть интересу и притупиться новизне игры.

– Шампанское! – восторженно просипела Трикс.

– Да, если только предприятие не малобюджетное, иначе и чашки чаю не дождешься. Тогда получаешь подарок и отваливаешь.

– Подарок! – просияла Трикс при мысли о чем-то дармовом. – Какой такой подарок?

– Всякие бывают, – проронила Лиза. – Парфюмерные компании обычно презентуют набор косметики нового сезона.

Трикс взвизгнула от восторга.

– А в таком магазине, как «Марокко», может, сумку…

– Сумку! – ахнула Трикс. Сколько лет ей не доставалось сумок за бесплатно. Она забыла, когда покупала новую сумку, а в магазине разве теперь что утащишь, с этими электронными блямбами.

– Или блузку.

– Боже, боже мой! – завопила от возбуждения Трикс. – Везет же вам!

И, выдержав долгую, многозначительную паузу, невинно предложила:

– Знаете что? Вам стоило бы взять с собой Эшлин. Субординацию в редакции соблюдали строго, и у Трикс не было ни малейшего шанса попасть на презентацию в обход Эшлин.

– Она ведь ваш первый заместитель. Должна же она знать, как себя вести на таких мероприятиях, если вы вдруг заболеете.

– Но…

Гладкое смуглое личико Мерседес исказилось от недовольной гримасы. Допустить лишнего человека в святая святых? Бесплатной помады на всех не хватит!

Явное беспокойство Мерседес и смутное чувство вины перед Эшлин помогли Лизе принять решение.

– Хорошая мысль, Трикс. Что скажете, Эшлин? Не согласитесь ли сегодня вечером отправиться со мной? Если хотите, конечно, – ехидно добавила она.

Копить обиды Эшлин не умела никогда.

– Хочу ли я? – Она была бы рада, если бы ее голос звучал не так ликующе, но не могла скрыть свою радость. – Да с удовольствием!

Лиза обедала в «Кларенс» с популярной писательницей, которую пыталась уговорить вести ежемесячную рубрику в журнале, и уговорила-таки. Дама согласилась работать за смешные деньги в обмен на регулярную рекламу своих книжек, Лиза преуспела и в другом: ей удалось встать из-за стола, почти ничего не съев. Она энергично работала вилкой, но в рот умудрилась отправить только полпомидора и маленький кусочек куриной грудки.

На работу она вернулась победительницей, начала разбирать почту, как вдруг у ее стола возникла Эшлин с сумкой и жакетом в руках.

– Лиза, – с тревогой спросила она, – сейчас полтретьего, а мы приглашены на три. Нам не пора?

Лиза от души расхохоталась:

– Правило номер один: никогда не приходи вовремя. Кто же этого не знает! Ты – слишком важная персона.

– Правда?

– Сделайте вид, что да. – И Лиза вернулась к пресс-релизам. Через пять минут она снова подняла голову и встретила напряженный взгляд Эшлин. – Да что же это! – возмутилась она. Черт дернул позвать с собой эту зануду!

– Простите. Я боюсь, вдруг там без нас все кончится.

– Что закончится?!

– Бутерброды, подарки…

– До трех я никуда не пойду, и не мешайте мне!

В три пятнадцать Лиза достала из-под стола сумочку от Миу-Миу и сказала встревоженной Эшлин:

– Ну, теперь пора! Пошли!

Такси ползло по запруженным транспортом улочкам так долго, что даже Лиза начала беспокоиться.

– Что на этот раз? – раздраженно спросила она, когда дюжий полисмен махнул им ручищей, требуя остановиться.

– Утки, – коротко ответил шофер.

Лиза было решила, что «утки» – местное ругательство, точнее, его цензурный вариант вроде «блин» или «трам-парарам», но Эшлин завопила:

– Ой, правда, смотрите, утки!

И тут перед изумленным взором Лизы через дорогу прошлепала натуральная мамаша-утка, а за нею, один за другим, шесть утят. Два полисмена остановили уличное движение в обе стороны, чтобы обеспечить утиному семейству безопасный проход. С ума сойти!

– И так каждый год, – сияла глазами Эшлин. – Утята вылупляются на канале, а потом, когда подрастут, перебираются на озеро на Стивенз-Грин.

– Сотнями лезут. Движение просто замирает, – гордо поддакнул таксист.

«Чертов городишко», – вздохнула Лиза, но благоразумно удержалась от комментариев.

Когда Лиза и Эшлин вышли из машины у «Фицвильям-отеля», было прохладно и ветрено, а от недавней жары осталось лишь бледное воспоминание.

«Одна эпиляция лета не делает», – с грустью подумала Эшлин. Сегодня опять пришлось надевать брюки, а пофорсить в длинной летней юбке удалось лишь вчера. Но в ту же секунду она забыла о погоде и возбужденно подтолкнула Лизу локтем:

– Смотрите? Это же ваша… как ее? Тара Пальма-Томпкинсон!

Действительно, Тара собственной персоной прохаживалась туда-сюда по тротуару перед отелем в окружении толпы лихорадочно щелкающих фотоаппаратами репортеров.

– Тара, миленькая, покажи ножку, – молили они. Эшлин свернула в сторону, чтобы обойти плотное кольцо фотографов, но Лиза решительно вклинилась в самую гущу.

– Ой, кто это? – донеслось до Эшлин. А затем вопль Лизы:

– Та-а-ара, дорогая, сто лет тебя не видела!

Таре ничего не оставалось, как изобразить радость и без охоты чмокнуть Лизу в щеку (точнее, чмокнуть воздух рядом с ее щекой), а Лиза уже приобняла ее за плечи и развернула лицом к объективам. Фотографы на миг замерли с пальцами на кнопках, затем, оценив достоинства яркой загорелой блондинки, защелкали камерами с удвоенной силой.

– Лиза Эдвардс, главный редактор журнала «Колин», – отрекомендовалась Лиза и пошла через толпу репортеров обратно. – Лиза Эдвардс. Лиза Эдвардс. Мы с Тарой старые подруги.

– Откуда вы знаете Тару Пальма? – благоговейно спросила Эшлин, все это время стоявшая в сторонке.

– Я с нею не знакома, – к ее изумлению, улыбнулась Лиза. – Но правило номер два гласит: никогда не позволяй правде испортить красивую байку.

Лиза царственно прошла в отель. Эшлин робко рысила следом. Два молодых красавца выступили им навстречу, поприветствовали, приняли у Эшлин жакет. Лиза сдать свой небрежно отказалась.

– Разрешите напомнить вам правило номер три, – скороговоркой пробормотала она по пути к месту презентации. – Верхнюю одежду не сдаем никогда. Вы ведь хотите дать понять, что безумно заняты, заглянули буквально на пару минут, а где-то там вас ждут дела неизмеримо более интересные.

– Простите, – кротко согласилась Эшлин. – Я не сообразила.

В зале худая до прозрачности дама, с головы до пяток упакованная в летнюю коллекцию «Марокко», спросила их, кто они, и попросила сделать запись в книге для гостей.

Лиза нацарапала несколько дежурных слов и передала ручку просиявшей от восторга Эшлин.

– И мне тоже? – встрепенулась она.

Лиза поджала губы и качнула головой в знак предупреждения: «Успокойся!»

– Простите, – шепнула Эшлин, но свое имя и должность вывела в книге с великим тщанием.

Лиза провела наманикюренным пальчиком по списку гостей.

– Правило номер четыре: смотри в книгу внимательно. Погляди, кто пришел.

– Чтобы знать, с кем встречаться, – кивнула Эшлин. Лиза посмотрела на нее, как на дурочку.

– Нет! Чтобы знать, от кого прятаться!

– А нам от кого прятаться?

Лиза презрительно огляделась. Сплошные рожи из конкурирующих журналов.

– Почти от всех.

Но разве Эшлин не должна была давным-давно все это знать сама? А между тем было очевидно, что даже азам девушка не обучена. Разозлившись всерьез, Лиза прошипела:

– Только не говорите, что никогда еще нигде не были. А как же в «Женском гнездышке»? Вы ведь работали в журнале?

– Нас приглашали нечасто, – оправдывалась Эшлин. – А на такие шикарные тусовки – вообще никогда. Думаю, наши читательницы были слишком стары, чтобы интересоваться косметикой. А когда все-таки приглашали, например, на презентацию нового калоприемника, дома престарелых или приюта для животных, почти всегда ходила Салли Хили.

Правда, она не стала добавлять, что Сали Хили, приветливая, заботливая толстушка, ничем не напоминала Лизу с ее холодной красотой и весьма своеобразным кодексом профессионального поведения.

– Смотрите, смотрите, вон там, – потрясенная Эшлин показала глазами на высокого, кукольно-смазливого мужчину. – Марти Хантер, телеведущий.

– Дежа-вю, – фыркнула Лиза. – Вчера он светился на пьянке у «Бейлиз», а в понедельник – у «МаксМара».

Эшлин подавленно замолчала. На этот выход в свет она возлагала большие надежды. Она собиралась направлять и опекать Лизу, доказывать ей свою необходимость; предвкушала, как завоюет ее уважение благодаря незаменимому природному знанию, кто есть кто в Ирландии, – знанию, которое Лиза, уроженка Англии, конечно, оценила бы. Но Лиза, как выяснилось, и тут была на голову выше ее, и неуклюжая помощь Эшлин ее только раздражала.

Около них остановилась официантка с подносом. Угощение было традиционно марокканское: кускус, колбаски «мергез», канапе с бараниной. Из спиртного почему-то давали только водку – напиток совсем не марокканский, но Лизу это не особо заботило. Ее больше раздражало, что рядом топталась Эшлин. Чарующе улыбаясь, Лиза методично двигалась по залу от собеседника к собеседнику, хотя и тут нашлось два-три неожиданных лица.

– Кругом одно и то же, – вздохнула она, обращаясь к Эшлин. – Почти все эти так называемые знаменитости – жалкие неудачники, не погнушаются и презентацией консервированной фасоли, только свистни. Что плавно подводит нас к правилу номер пять: не сданная в гардероб верхняя одежда – предлог для бегства. Если кто-нибудь особенно тебя достанет, всегда можно сказать, что тебе надо срочно сдать пальто в гардероб.

По залу дефилировали несколько тоненьких, совсем юных девочек-моделей с наивными, широко распахнутыми глазами в нарядах от «Марокко». То и дело кого-нибудь из них подталкивали к Эшлин и Лизе, а те, в свою очередь, должны были охать и ахать от восхищения. Эшлин, сгорая от смущения, честно ахала, но Лиза едва глядела.

– Могло быть и хуже, – доверительно заметила она, когда очередная девочка покружилась перед ними и отошла в сторону. – Не в купальниках, и слава богу. А то в Лондоне как-то раз во время обеда, не фуршета даже, шесть девок вертели то задницами, то сиськами над моей тарелкой, а я еще пыталась что-то съесть. Фу!

А потом сказала то, что Эшлин уже и сама начинала понимать:

– Правило номер – какое там? шестое? – ничего нет лучше дармовщины. Пришла ради этого – терпи. Ой, опять этот жуткий тип из «Санди таймс», давай отойдем.

Эшлин с каждой минутой чувствовала себя все хуже. Оказывается, Лиза знакома буквально со всеми присутствующими. Двух недель не прожила в Ирландии, а уже знает, кто есть кто.

Намертво растянув губы в улыбке, Лиза поворачивалась из стороны в сторону на высоких каблучках. Не пропустила ли кого? Поодаль неловко топтался симпатичный молодой человек в новом мешковатом костюме.

– Кто это? – повернулась она к Эшлин, но та не знала. – Давай выясним?

– Как?

– Спросим его, – пожала плечами Лиза. Ослепительно улыбаясь, блестя глазами, с Эшлин в арьергарде, она подошла к парню. Вблизи он оказался совсем молоденьким, с подростковыми прыщиками на подбородке. Лиза протянула ему холеную руку.

– Лиза Эдвардс, журнал «Колин».

– Шейн Докери, – смутился парень, оттягивая пальцем слишком тесный ворот сорочки.

– Из «Лэддз», – договорила за него Лиза.

– Вы о нас слышали? – оживился он. На этой тусовке ни один человек понятия не имел, кто он такой.

– Разумеется. – Лиза видела крохотную заметку в какой-то воскресной газете и запомнила имена, которые сочла нужными для запоминания. – Вы новая группа. «Тейк зет» скоро и в подметки вам годиться не будут.

– Спасибо, – выдохнул парень с воодушевлением непризнанного гения. Повезло наконец-то, может, и стоило напяливать на себя этот жуткий костюм.

– Видишь? – вполголоса сказала Лиза, отойдя в сторону. – Помни, они боятся тебя больше, чем ты их.

Эшлин задумчиво кивнула, а Лиза похвалила себя за чуткость и заботу о подчиненной. Правда, такая добрая она не в последнюю очередь от водки, которой выпила уже неизвестно сколько. Кстати, о водке… И перед нею тут же возникла официантка.

– Водка – новая вода, – заметила Лиза, чокаясь с Эшлин.

Но вот она наелась и напилась вдоволь, и пришло время собираться.

– До свидания, – бросила Лиза представителю фирмы, выходя из зала.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась ему же Эшлин. – Коллекция одежды просто замечательная, и я уверена, читателям «Колин» она очень понравится!.. – Тут она охнула, потому что Лиза больно ущипнула ее за руку.

– Спасибо за визит. – Представитель фирмы сунул Лизе в руки завернутый в яркую упаковочную бумагу сверток. – И примите, пожалуйста, наш маленький подарок.

– О, спасибо, – небрежно откликнулась на ходу Лиза. Второй сверток вручили дрожащей от волнения Эшлин.

С сияющим лицом она поддела ногтем обертку, чтобы разорвать ее, но Лиза снова ущипнула ее.

– Э-э, ну, спасибо, – выдавила она, безуспешно стараясь говорить спокойно.

– Не трогай, – прошипела Лиза. – И никогда, слышишь, никогда не говори представителям компании, что напишешь об их фирме. Будь недоступной!

– Правило номер семь? – обиженно буркнула Эшлин.

– Точно!

Выйдя из отеля, Эшлин вопросительно посмотрела на Лизу и перевела взгляд на сверток.

– Не сейчас! – отрезала Лиза.

– А когда?

– Когда зайдем за угол. И никакой спешки! – одернула она Эшлин, которая и так чуть не бежала.

Как только они оказались за углом, Лиза распорядилась:

– Можно!

И обе с хрустом развернули подарки. Внутри оказались футболки с эмблемой магазина.

– Майка! – с отвращением процедила Лиза.

– По-моему, очень красивая, – возразила Эшлин. – Вы что сделаете со своей?

– Верну в магазин. Поменяю на что-нибудь пристойное.

Назавтра «Айриш таймс» и «Ивнинг геральд» вышли с крупными фотографиями Лизы и Тары на первых страницах.

 

17

В половине седьмого утром в воскресенье Клоду разбудила Молли. Точнее, растолкала.

– Проснись, проснись, проснись, – нервно взывала дочка. – Крейг печет пирог.

«Оказывается, и от детей бывает толк», – устало подумала Клода, вылезая из постели. Вот уже пять лет она просыпается без будильника.

Сегодня она встречается с Эшлин в центре и они идут по магазинам.

– Мне кажется, надо начать пораньше, – сказала Эшлин накануне. – Пока все не побежали.

– Пораньше? Во сколько?

– Ну, в десять.

– В десять?!

– Или в одиннадцать, если десять слишком рано.

– Слишком? Да к тому времени я уже несколько часов буду на ногах.

Как только Клода начала собираться в город, дети явно почувствовали, что мама пытается улизнуть, стали капризничать и липнуть к ней еще больше обычного, а когда она захотела принять душ, влезли в ванну вместе с нею.

– А помнишь, бывало, только я принимал душ с тобой вместе, – грустно заметил Дилан, когда она вышла, тщетно пытаясь вытереться. Дети по-прежнему висли на ней.

– Да-а-а, – нервно согласилась Клода. Только бы не начал вспоминать, как бурна была когда-то их интимная жизнь. Вдруг еще потребует деньги назад. Или, что хуже, попробует начать все сначала.

– Вытри ее, – подтолкнула Клода к нему дочку. – Я спешу.

Как только Клода села в машину, Молли заволновалась и взвыла, остановившись в дверях:

– Я тоже хочу с тобой!

В ее крике было столько отчаяния, что не выдержал и Крейг.

– И я! – зарыдал он в унисон с сестрой. – Вернись, мамочка, вернись!

«Сволочи мелкие», – злилась Клода, выезжая на шоссе. Целыми днями твердят ей, как ненавидят ее и хотят к папочке, а стоит посвятить пару часов себе самой, так сразу ближе и роднее человека, чем мама, на свете не сыскать, и на кого она, змея, бросает своих крошек.

В четверть одиннадцатого Эшлин и Клода подошли ко входу в торговый центр «Стивенз-Грин». Ни та, ни другая не извинялись за опоздание. По ирландским меркам, никто и не опаздывал.

– Что у тебя с глазом? – спросила Эшлин. – Ты как тот тип с афиши «Заводного апельсина».

Клода испуганно полезла в сумку за зеркальцем.

– Вот здесь, – показала Эшлин, направив зеркальце в нужную сторону.

– Это тени, – вздохнула Клода. – Я накрасила только один глаз. Крейг увидел, что я крашусь, и потребовал намазать глаза и ему, и я, наверно, забыла о себе… А Дилан, представь, ничего не сказал! Интересно, он вообще больше на меня не смотрит?

При упоминании о Дилане Эшлин стало неуютно. По его просьбе она договорилась встретиться с ним в понедельник, но почему-то не хотела ставить Клоду в известность об этом. Но и скрывать тоже было глупо. Но она чувствовала, что лучше помалкивать, пока не выяснится, зачем Дилан просил о встрече.

– У меня с собой кое-что есть. – Эшлин вытащила из сумки тушь для ресниц и карандаш для век.

– У тебя-то? – недоверчиво переспросила Клода. – Тушь от «Шанель»? Настоящая «Шанель»?

Эшлин сначала смутилась, но потом просияла от гордости:

– Понимаешь, такая у меня теперь работа. Это мне досталось бесплатно.

Клода на минуту оцепенела, затем чересчур громко спросила:

– Бесплатно? Как это?

Эшлин начала путаный рассказ о том, как некая Мерседес уехала в Донегал, а какая-то Лиза пошла на благотворительный обед с какими-то пафосными персонажами, а Трикс была слишком похожа на звезду эстрады, чтобы ее туда пустили, и потому ей, Эшлин, пришлось представлять «Колин» на осеннем приеме дома Шанель «Лицо сезона».

– А когда я уходила, мне вручили подарок.

– Здорово, – вяло отозвалась Клода, посмотрела на счастливую, улыбающуюся Эшлин… Да, у Эшлин действительно все здорово. Но куда же делось то, что жизнь обещала ей самой?

– Ну же, пошли сорить деньгами? – спросила Эшлин.

– С чего начнем?

– С брюк. Мои волшебные штаны «минус восемь килограмм» как-то пообтерлись, и я надеюсь найти такие же… Хотя, честно говоря, не особо надеюсь, – призналась Эшлин.

– Почему? Плохой день по гороскопу? – съязвила Клода.

– Вообще-то ничего, нормальный, но какая разница. Как только я нахожу то, что мне нравится, со всех сторон набегают толпы и в момент все разбирают. А потом эту модель снимают с производства!

Они шли из магазина в магазин, Эшлин пару за парой мерила брюки, которые ей абсолютно не шли, а Клода бродила по рядам, разглядывала вещи, и ни одну из них не могла даже представить на себе.

– Смотри, какие короткие платья! – воскликнула она и тут же одернула себя.

– Тонко подмечено, учитывая, что кое-кто носил наволочку вместо рубашки.

– Я? Правда?

– Да это и не платья вовсе. – Эшлин только теперь заметила, куда смотрит Клода. – Это туники. Их носят с брюками.

«Я совсем отстала от жизни, – расстроилась Клода. – Это происходит незаметно для себя самой, но вдруг в одежде начинаешь ценить, насколько на ней не видно, когда младенец срыгнет», – вздохнула она, сокрушенно оглядывая черные брюки клеш и джинсовую куртку.

Эшлин прикусила губу. Может, Клода и не супермодель, но все же чего сама она не отдала бы, чтоб выглядеть так же: стройные ноги, красивые икры, тонкая талия, подчеркнутая облегающей курточкой, длинные густые волосы, небрежно забранные в хвост на макушке…

– Видишь? – Клода показала на бледно-салатный топ.

– Гм… да. – Эшлин поняла, что сейчас речь зайдет о ремонте.

– Именно такими обоями мы оклеим гостиную, – торжествующе сказала Клода. – Их привезут в понедельник, и я жду не дождусь.

– Уже? Как быстро. Ты вроде всего две недели как впервые об этом заговорила.

– Я решила не тянуть, те жуткие терракотовые мне просто всю жизнь отравляли, и я сказала рабочим, что это срочно.

– А мне казалось, терракотовые очень красиво, – возразила Эшлин. Клоде и самой так казалось еще совсем недавно.

– Нет, нет, – отрезала подруга и опять принялась перебирать вешалки с одеждой, твердо решив не уходить без обновки. Наконец она выбрала крохотное платьице на бретельках от «Оазис», настолько просвечивающее и коротенькое, что, пожалуй, подумала Эшлин, даже Трикс постеснялась бы надеть, а таких стильных, как Трикс, еще поискать!

– Куда будешь носить? – полюбопытствовала она.

– Не знаю. Водить Молли в игровую группу, забирать Крейга с рисования. Да просто захотелось, а что?

Воровато оглянувшись, она расплатилась кредиткой, на которой значилась как миссис Клода Келли. Эшлин что-то кольнуло внутри – надо честно признать, это была зависть. Сама Клода ничего не зарабатывала, но денег у нее всегда куча. Вот бы пожить как она.

И подруги пошли дальше.

– Посмотри, посмотри, какие чудесные брючки! – завопила Клода, кидаясь через улицу к дорогущему магазину детской одежды. – На Молли они будут просто прелесть. А вот эта бейсболка – прямо для Крейга, правда?

И, только истратив на каждого из двух отпрысков больше, чем на себя, перестала мучиться совестью.

– Выпьем кофе? – предложила Эшлин, когда покупательский раж утих.

Клода замялась:

– Мне бы лучше чего покрепче.

– Сейчас всего полпервого.

– Наверняка где-нибудь открыто с десяти.

Эшлин имела в виду немного не то, но решила не спорить.

Итак, пока жители Дублина радовались неожиданно погожему выходному дню, смаковали двойные «мокко» и «латте» и делали вид, будто они в Лос-Анджелесе, Эшлин и Клода сидели в темном, закопченном от времени пабе среди публики, всем своим видом демонстрирующей пагубное влияние алкоголя на организм.

Эшлин возбужденно рассказывала о новой работе, о знаменитостях, которых видела с близкого расстояния, о бесплатной футболке от «Марокко», а настроение у Клоды портилось все больше.

– Может, и мне пойти работать? – вдруг перебила она Эшлин.

– А как же дети?! – спросила Эшлин.

– Я, конечно, ужасно занята, – призналась Клода. – У меня и минуты для себя нет, кроме двух часов на спортзал. И ведь заметь, наваливается все сразу: переодеть из грязного в чистое, убрать, вытереть нос, посмотреть по видео сто серий мультика про Барни… Хотя, – весело сверкнув глазами, заметила она, – по крайней мере с Барни я разделалась.

– Как?

– Сказала Молли, что он умер.

Эшлин расхохоталась.

– Что его сбил грузовик, – продолжала Клода. Улыбка сползла с лица Эшлин.

– Ты… серьезно?

– Вполне, – с довольным видом кивнула Клода.

– Молли расстроилась?

– Переживет. В жизни всякое случается. Права я или нет?

– Но… но… ей ведь всего два с половиной!

– Я тоже человек, – вскинулась Клода. – Я уже начала сходить с ума.

Эшлин молчала. Может, Клода и права. От матерей всегда ждут, чтобы ради детей они отказались от всего, что нужно им самим. А это, наверно, несправедливо.

– Иногда, – тяжело вздохнула Клода, – я все думаю, а какой смысл? День у меня забит: отвезти Крейга в школу, Молли – в игровую группу, забрать Молли из группы, забросить Крейга на урок оригами… Я просто рабыня.

– Но воспитывать детей – самое важное из всех дел, – возразила Эшлин.

– И никогда не поговорить с нормальными взрослыми людьми. Разве только с мамашами, а они все такие сумасшедшие. Ну, знаешь: «Твой Крейг намного агрессивнее моего Эндрю». Крейг в жизни никого не ударил, зато этот чертов Эндрю Хиггинс просто Рэмбо какой-то! Много читала о ревности и соревновании на работе, но по сравнению с тем, что творится в группах для малышей, это просто цветочки.

– Не знаю, утешу ли тебя, но я всю неделю на нервах, потому что мне надо написать статью об уроке танцев, – заметила Эшлин. – Она буквально не дает мне спать по ночам. Тебе такие волнения незнакомы. – И, дабы окончательно ободрить подругу, Эшлин мягко добавила: – А потом, у тебя есть Дилан.

– Вот только семейная жизнь – совсем не то, чем кажется до свадьбы.

Эшлин не сдавалась:

– Знаю, ты должна так говорить. Это закон, я много раз наблюдала его в действии. Замужним женщинам просто нельзя признаваться, что они без ума от своих мужей, если только они не поженились совсем недавно. Собери нескольких замужних вместе, и они тут же начнут щеголять друг перед дружкой, кто больше гадостей скажет о муже. «Мой бросает на полу грязные носки», «Да, а мой никогда не замечает, что я подстриглась». По-моему, тебе просто неловко быть счастливой!

Выйдя на залитую солнцем улицу, Эшлин услышала за спиной знакомый голос. То была Джой.

– Что это ты так рано встала?

– Еще не ложилась. Привет, – сухо кивнула Джой Клоде.

Клода и Джой недолюбливали друг друга. Джой считала Клоду слишком избалованной, а Клода злилась на Джой за чрезмерно близкую дружбу с Эшлин. Джой явно была не намерена присоединяться к их компании.

– Мне пора, – с энтузиазмом провозгласила она. – А то, боюсь, помру на месте. Пока, Эшлин. Во сколько нам в Ривер-клуб?

– Я договорилась встретиться с Лизой в девять.

– У тебя столько друзей, которых я не знаю, – обиженно протянула Клода, провожая Джой взглядом. – Она и этот Тед. А я как заживо похороненная.

– А хочешь, пойдем с нами? Я тебя уж сколько раз звала!

– Отчего бы и нет? Дилан прекрасно может посидеть с детьми для разнообразия.

– Или тоже пойти с нами.

 

18

Эшлин ошиблась: Маркус Валентайн так ей и не позвонил. Всю неделю домашний автоответчик был для нее как неразорвавшаяся бомба. Если вечером, когда она приходила с работы, красный огонек мигал, сердце уходило в пятки. Один раз некто Кормак сообщил, что во вторник привезут подпорки для саженцев, а потом – что их заберут в пятницу. От Маркуса Валентайна сообщений не было. К субботнему вечеру, вернувшись домой из похода по магазинам с Клодой, она уже была уверена, что опасность миновала.

Ближе к девяти появились Тед и Джой. Джой начала нахваливать новый прикид Эшлин, а Тед нервно бормотал свои репризы.

– У моей совы нет жены… А, черт, не так! У моей жены нет носа. Нет! Черт, черт, черт!.. Уж лучше б мы сидели дома, – горестно вздохнул он. – Я провалюсь с треском. Теперь публика от меня чего-то ждет. В первый раз все было по-другому… У моей совы нет носа…

Эшлин уже доставала успокоительные таблетки для Теда.

– Как там человек-барсук? – спросила Эшлин у Джой, пока та хлопотала вокруг.

– Мик? Нормально.

«Должно быть, все серьезно, если теперь Джой называет его по имени, – решила Эшлин. – Этак недолго и до совместных походов по магазинам».

Тед немного повеселел, выслушав свой гороскоп на сегодня. Тед был Скорпион, но Эшлин прочла ему гороскоп на Овна, потому что Скорпиону звезды ничего хорошего не сулили.

– Так вот, сегодня вы оба должны вести себя примерно, – напутствовала она. – И быть любезными с Лизой.

– Еще чего! Она решит, что я отношусь к ней как-то особенно, – ощетинилась Джой.

– Она что, такая стерва? – спросил Тед.

– Ну, не то чтобы… Во всяком случае, не всегда. Но она с характером. Самая тонкая из всех тонких штучек. Ладно, пошли.

Нарядные и оживленные, они сбежали вниз по лестнице, громко стуча каблуками. Ощущение яркого, праздничного субботнего вечера пьянило и бодрило.

Бездомный парень опять сидел на тротуаре у дверей, закутанный в свое вечное оранжевое (точнее, уже не очень оранжевое) одеяло. Эшлин кивнула: всякий раз, видя его, она лезла за кошельком и сама уже начинала на себя злиться. Она бросила быстрый взгляд на парня и увидела, что он даже не смотрит на нее, а читает книгу.

– Погодите, ребята, я сейчас… И Эшлин шагнула к нему.

– Привет! – Парень поднял глаза, приятно удивленный, будто они были старыми друзьями, которые давно не виделись. – Классно выглядишь. В город?

– Гм… да.

Она протянула ему фунт, но он не взял.

– Куда?

– На вечер юмора.

– Хорошо, – одобрительно кивнул он, будто только и делал, что ходил на вечера юмора. – А кто там?

– Некто Маркус Валентайн.

– Слышал, что он забавный. – Тут он показал головой на деньги в ее руке. – Убери это, Эшлин, не надо совать мне деньги при каждой встрече. Этак скоро ты из дому будешь бояться выходить.

Эшлин нервно хихикнула.

– Откуда ты знаешь мое имя? – спросила она, почти польщенная.

– Не помню. Наверно, слышал, как тебя друзья называют.

Эшлин озадаченно замолчала, а потом с подозрением спросила:

– А тебя как зовут?

– Друзья кличут Бу, – улыбнулся он.

– Очень приятно, Бу, – машинально сказала она и, не успев понять, что происходит, уже пожимала протянутую ей руку.

На коленях у Бу обложкой вверх лежала «Энциклопедия грибов».

– Почему ты это читаешь? – изумилась Эшлин.

– Больше нечего.

Догонять Теда и Джой ей пришлось бегом.

– Новый подопечный Эшлин, – ехидно прокомментировал Тед, начисто забыв о том, как жалок и растерян был всего десять минут назад.

– Заткнись!

Представил бы себе, каково это – сидеть на холоде в ожидании милостыни. И так изо дня в день…

 

19

Лиза втайне надеялась продвинуться в своих отношениях с Джеком, вытащив его на вечер юмора. Какая отличная возможность побыть вместе под предлогом работы… Однако ей так и не представилось случая предложить это между делом, потому что на телестудии случился очередной конфликт и весь четверг и пятницу Джек не вылезал оттуда и, соответственно, не появлялся в редакции. И, разумеется, некому было похвалить Лизу за фотографию в газете, снискавшую «Колин» некоторую толику известности. Это ее окончательно вывело из себя.

В субботу Лиза заполнила день покупкой всякой всячины для своего нового дома. Переезд состоялся накануне вечером, и теперь надо было во что бы то ни стало сменить этот деревенский стиль. Кроме того, обилие работы – залог хорошего настроения. Хотя, как и все остальное в этой кошмарной стране, специализированные магазины оказались жалкими и убогими.

Никто слыхом не слыхивал о японских шторах из рисовой бумаги, занавесках с карманами для душевой, стеклянных ручках для шкафов в форме цветков. По счастью, удалось найти приличное постельное белье, но нужного размера все равно не оказалось, а заказанного пришлось бы ждать целую вечность, ибо везли его из Англии.

Лиза вернулась уставшая и еще полчаса ждала, пока нагреется вода, чтобы принять душ. А Джек еще говорил, что починит таймер… Мужчины все одинаковые – рот и штаны. А иногда и штанов-то нет.

Раздосадованная неудачным днем, она тем не менее радовалась предстоящей охоте на Маркуса Валентайна. По крайней мере, есть чем заняться. После плохих новостей о ситуации с рекламой было особенно важно добыть для «Колин» что-нибудь захватывающее.

В Ривер-клуб она приехала в начале десятого. Как и все остальное в Ирландии, клуб ее разочаровал. Не Лондон, что уж поделать!

Удастся ли заполучить Маркуса Валентайна, уверенности не было, но на всякий случай Лиза оделась в стиле «я самая обычная девушка, а не стерва-журналистка». Потертые джинсы, кроссовки, майка. Макияж тщательный, но незаметный, почти невидимый. Лиза выглядела юной, хорошенькой и беспечной, будто влезла в первое, что попалось под руку, а не стояла битый час перед зеркалом, точно рассчитывая, какое впечатление произведет.

Посетители прибывали. Лиза поискала взглядом Эшлин и ее компанию и, не найдя, пошла к стойке бара и заказала себе «Космополитен» – ультрамодный мартини, который подают во всех продвинутых лондонских заведениях, где она бывала.

– Чего? – переспросил толстый, краснолицый бармен в тесной, готовой лопнуть на нем сорочке.

– «Космополитен», я же ясно сказала.

– Если вам нужен журнал, то это через две двери вниз по улице, – развел руками бармен. – А мы продаем только напитки.

Лиза чуть было не начала объяснять ему, как приготовить «Космополитен», но вдруг поняла, что сама не знает.

– Бокал белого вина, – раздраженно буркнула она. Может, у них и вина нет? И тогда придется пить этот мерзкий «Гиннесс»…

– «Шабли» или «Шардонне»?

– О… ах да. «Шардонне».

Закурив, она снова принялась искать глазами Эшлин. Вино уже было выпито, и сигарета докурена, а Эшлин все не появлялась.

Может, у нее врут часы? Лиза выбрала из группы молодых людей, стоявших неподалеку, самого симпатичного и спросила:

– Который час?

– Двадцать минут десятого.

– Двадцать минут?! – изумилась Лиза.

– Что, не пришли к вам?

– Нет! Но встреча была назначена на девять.

Парень заметил ее акцент:

– Вы англичанка? Лиза кивнула.

– Да придут, придут, не волнуйтесь. До десяти точно появятся. Понимаете, здесь у нас девять часов – фигура речи, не более.

Лиза почувствовала, как внутри закипает злоба. Чертова страна! Как же она все тут ненавидит!

– Давайте поболтаем, пока вы одна, – с галантной улыбкой предложил он, свистнул в два пальца и махнул друзьям, которые уже успели отойти.

– Ну что вы… – попробовала возразить Лиза.

– Не берите в голову, – уверил ее парень. – Ребята, – обратился он к своим друзьям, – это…

И выжидательно посмотрел на Лизу, чтобы она представилась.

– Лиза, – буркнула она.

– Она из Англии. Ее друзья запаздывают, и она тут чувствует себя как дура – совсем одна.

– Ну, так потусуйся с нами, – встрял мелкий остролицый парнишка. – Деклан, принеси ей выпить.

– Это, как видно, знаменитое ирландское гостеприимство? – усмехнулась Лиза.

Все шестеро дружно кивнули. Хотя, если честно, гостеприимство было здесь совершенно ни при чем, а на широкий жест их сподвигли Лизины русые волосы, стройные бедра и тонкие, узкие загорелые щиколотки, видневшиеся из-под художественно обтрепанных джинсов. Будь Лиза мужиком, сидеть бы ей сейчас в одиночестве, уставясь в кружку с пивом.

– О, а вот и ко мне идут! – с облегчением воскликнула Лиза, увидев входящую в зал Эшлин.

Как только Эшлин заметила Лизу, вся ее радость от нового наряда исчезла, и она почувствовала себя жалкой и нескладной. Она нервно представила Лизе Теда и Джой.

Тед выступал первым, и, хотя это было всего лишь его третье появление на сцене, поклонники ждали именно его выхода. Терзания Эшлин дома оказались совершенно напрасными.

Тед придумал много новых острот к этому вечеру, каждая из которых шла на ура.

Лизу изумила подобная бурная реакция.

– Знаю, он твой друг, но это же диагноз. Чушь собачья! Новый костюм короля, – возмущалась она.

– Он же любитель, выступает, чтобы найти себе подружку, – робко пояснила Эшлин.

– Ну, тогда еще ничего.

О цели, оправдывающей средства, Лиза знала много.

Потом выступали еще два юмориста, и вот пришла очередь Маркуса Валентайна. Настрой аудитории, казалось, изменился, назревало возбужденное предвкушение. Наконец Маркус вышел на сцену. Эшлин и Лиза приготовились внимательно слушать – каждая по своим причинам.

Для юмориста мужчины Маркус Валентайн был довольно странным типом. В его выступлении начисто отсутствовали намеки на онанизм, похмелье и пародии на известных актеров. Он придумал себе весьма необычный эстрадный образ – «человек, замороченный современной жизнью». Тот, что заходит в супермаркет купить масла и впадает в ступор, не в силах выбрать между мягким маслом, обезжиренным маслом, полуобезжиренным маслом, соленым маслом, несоленым маслом, низкокалорийным маслом, маслом без холестерина и тем, что только похоже на масло, а на самом деле вовсе не масло. Он был обаятелен и мил, юн и беззащитен. И у него очень недурная фигура, с волнением отметила Эшлин.

Она поспешно стала припоминать, почему же все-таки отвергла Маркуса Валентайна. Во-первых, из-за его энтузиазма. В ясном взгляде и отсутствии цинизма нет ничего сексуального. Печально, но факт. Во-вторых, из-за веснушек. В-третьих, из-за слишком живого интереса к ней. В-четвертых, из-за дурацкого имени.

Но сейчас, глядя на него, длинноногого и широкоплечего, она понимала, что ей грозит смертельная опасность влюбиться в человека на сцене. А ведь он обещал позвонить ей, но так и не позвонил.

– Снежинки! – воскликнул Маркус, обводя зал широко распахнутыми, наивными глазами. – Говорят, двух похожих не бывает. – Выдержал паузу и завопил: – А откуда это известно?!

Зал дружно грохнул, а Маркус в искреннем недоумении продолжал:

– Их что, сравнивали? Проверяли? – И тут же продолжал: – Как-то я хотел пригласить одну девушку на свидание, – поведал он сбитой с толку публике.

«Это он про меня, что ли?» – замерла Эшлин.

Маркус расхаживал по сцене, будто бы погруженный в раздумье. Лучи прожекторов скользили по его мускулистой фигуре.

– Но в последний раз, когда я попросил у девушки телефончик, она сказала: «Он в телефонной книге». Беда в том, что имени ее я тоже не знал, спросил ее, а она говорит… – Тут он помолчал, безупречно выдержал паузу и закончил: – «Тоже в книге».

Зал взорвался смехом, но смехом сочувственным.

– Тогда я решил быть хитрее. – Маркус простодушно усмехнулся, и все растаяли. – И попросил девушку позвонить мне. Написал на бумажке свое имя и номер телефона. – Он закрыл глаза, прижал к вискам кончики пальцев и закончил: – Но и приписал: «Позвони муа!» Оригинально и изысканно, как в лучших романах! Какая женщина устоит? «Позвони муа!»

«Вот я и знаменита!» Эшлин остро захотелось встать и раскланяться.

– И знаете что? – Маркус с лукавым, чуть глуповатым видом обвел взглядом зал. Он крепко держал аудиторию в своих веснушчатых руках, и связь с каждым из зрителей была абсолютной. Люди слушали его, исполненные понимания и сочувствия, и, затянув молчание до предела, он выпалил: – Она так и не позвонила!

Да, в амплуа неудачника Маркуса явно ждало звездное будущее!

Лиза встала с места, как только Маркус сделал первый шаг за кулисы. Маркус Валентайн уже отказался пообедать с нею, когда Трикс звонила его агенту, но вдруг грубая лесть и она лично заставят его передумать? Эшлин видела, как Лиза зажала Маркуса в углу сцены, и не знала, следовать ли за ней. Эшлин не знала, стоит ли подходить к Маркусу. Вдруг он подумает?.. Но Теда уже осадили поклонники, а Джой только что засекла своего приятеля Мика говорящим с какой-то дамой и пошла разбираться. Посидев минуту в одиночестве, Эшлин все-таки встала.

Она с любопытством наблюдала, как Маркус смотрит на Лизу, пока она говорит. Он склонял голову набок и как-то очень ласково улыбался уголком губ. Потом Лиза замолчала, и тогда заговорил он, причем от предложений Лизы явно отказывался, как вдруг случайно поймал взгляд Эшлин и остановился на полуслове.

– Привет! – произнес он громко, улыбнулся во весь рот, не сводя с нее восторженных глаз.

Маркус еще что-то говорил, но все время поглядывал на Эшлин, а потом коснулся Лизиного плеча и спустился в зал.

– Еще раз привет!

– Привет!

– Ты что здесь делаешь?

Эшлин молчала, бросила на него взгляд из-под ресниц, улыбнулась.

«Ах ты, черт, – поняла она, – да я же с ним кокетничаю!»

– Тебе понравилось?

– Угу, – кивнула Эшлин и снова состроила глазки.

– Можно как-нибудь с тобой увидеться? Посидели бы где-нибудь.

Вот это будет ей уроком! Она – как кролик, ослепленный светом фар, откусила больше, чем способна прожевать. Ну почему с ней так всегда и бывает?!

«Не могу же я влюбиться в него только потому, что он знаменит и всеми любим. Не такая уж я дура!»

– Ладно, – с удивлением услышала Эшлин собственный голос. – Позвони.

– А номер…

– У тебя есть.

– На всякий случай напиши еще раз.

И Маркус начал рыться по карманам, безрезультатно ища ручку и бумагу.

К счастью, у Эшлин в сумке всегда была ручка и блокнот. Имя и номер телефона она нацарапала на листке.

– Как видишь, буду хранить это, – заверил он, складывая листок в несколько раз и засовывая в передний карман джинсов, – у самого сердца. – И проникновенно добавил: – Сейчас мне пора идти, но я еще объявлюсь.

Смущенная, Эшлин смотрела ему вслед, пока не почувствовала, что Лиза глядит на нее с явным интересом. Эшлин сочла за лучшее скрыться в туалете. Путь к раковине оказался частично перекрыт невысокой девушкой с трагическими глазами, которая стояла перед зеркалом и подводила глаза черным карандашом, отчего они делались еще трагичнее. Рядом с ней яркая блондинка лениво наносила на губы розовый блеск. Эшлин осторожно включила воду, трагическая девушка обернулась к своей подруге и сказала:

– Фрэнсис, ты ни за что не поверишь, но это была я.

– Что «ты»? – на секунду Фрэнсис оторвалась от захватывающего занятия.

– Я – та девушка, которой Маркус Валентайн написал: «Позвони муа!»

Эшлин вздрогнула так, что вся облилась.

Фрэнсис медленно повернулась всем корпусом. Кисточка с блеском для губ замерла у полуоткрытого рта. Трагическая девушка продолжала:

– Это было в прошлое Рождество. Мы тогда стояли рядом в очереди на такси.

– Но почему же ты ему не позвонила?

Фрэнсис наконец убрала блеск для губ и крепко встряхнула подругу за плечи:

– Он ведь лапочка! Просто прелесть! О чем ты только думала?!

– Думала, что он какой-то придурок конопатый. Фрэнсис смерила ее долгим задумчивым взглядом с высоты своего роста и наконец вынесла приговор:

– Знаешь, что, Линда О'Нил? Ты заслужила свое невезение, да, заслужила! И я тебя больше жалеть не буду.

Эшлин стояла, безучастно подставив руки под струю воды. Ну разве это не знак свыше?! Она всегда придавала особое значение подобным вещам. Вот и сейчас. «Попытай счастья с Маркусом Валентайном», – говорил ей небесный оракул. Даже если он раздает свои «позвони муа!» направо и налево, как рекламные листовки, все равно! Попробуй, рискни, не отступай, Эшлин!

Она вернулась из туалета, когда Лиза уже собиралась уходить. Получив то, что хотела, она не видела причины задерживаться в этом дешевом заведении.

– Ну, до свидания, увидимся в понедельник на работе, – робко сказала Эшлин, не зная, какая степень фамильярности ей теперь дозволена.

Лиза была довольна вечером. Посмотрев на Маркуса Валентайна, она поняла, что на него стоит тратить силы. Хотя уговорить его будет нелегко. В жизни он совсем не так наивен, как на сцене. На самом деле он умный и хитрый. И он не против вести колонку в журнале, но, похоже, он бережет себя для более раскрученных изданий. Ну что же, тут-то она его и поймает. Наплетет что-нибудь о том, как его колонка появится в журналах концерна «Рэндолф медиа» по всему миру.

А тут еще неожиданный поворот: кажется, он запал на Эшлин. Можно договориться с нею и обрабатывать Маркуса с двух сторон. Так что можно считать, что колонка у них в портфеле.

Но действовать надо быстро, пока Маркус не бросил Эшлин. Потому что он ее бросит непременно. Лиза таких видела насквозь. Обычный парень вдруг выбивается в звезды, разве он откажет себе в коротком романчике?!

С этим могут возникнуть проблемы: Эшлин, похоже, из тех страдалиц, которые принимают разрывы близко к сердцу, а Лизе меньше всего нужно, чтобы ее первый заместитель в такое напряженное время выбыл из строя. Сама она не понимала слабаков, позволяющих себе срываться. С ней такого никогда не случалось…

– Ли-и-иза-а-а, по-о-ока-а-а. До свида-а-ания, Ли-и-иза-а-а.

Это махали ей ребята, развлекавшие ее в начале вечера.

– Пока, – ответила она и, к своему удивлению, улыбнулась.

Идя по ночным улицам домой, она вдруг подумала, что вечер сегодня выдался какой-то особенный. Он был… а, вот! Веселый! Ей и вправду было весело.

 

20

А на следующее утро Лиза проснулась и почувствовала, что больше так не может. Не может, и все! Никогда ей не бывало так плохо. Даже в жуткие дни разрыва с Оливером она не испытывала такого отчаяния – просто ушла с головой в работу.

До сих пор Лиза никогда не воспринимала депрессию как объективную реальность. У других депрессии случались, когда жизнь шла недостаточно гладко, или от одиночества. Или от тоски… Но если у тебя в избытке хорошей обуви, ты часто обедаешь в дорогих ресторанах и получаешь повышение по службе в обход того, кто заслуживал этого больше, чем ты, для уныния причин нет.

Во всяком случае, теоретически это так. Однако, лежа в постели в чужом доме, она сама была потрясена силой своей депрессии. Ее выводили из себя эти шторы, это изобилие сосновой мебели, от которой любой нормальный человек озвереет. А тишина за окном просто бесила. «Проклятый сад», – зло думала она. То ли дело урчание такси, хлопанье автомобильных дверей, гул толпы. За окном должна проходить жизнь. К тому же после вчерашнего страшно болела голова: белого вина было выпито неизвестно сколько, а то, что каждый бокал вина непременно надо запивать минералкой, вряд ли справедливо, когда общий счет выпитого перевалил за двадцать бокалов. Это все Джой виновата.

Но физическое похмелье меркло по сравнению с эмоциональным. Вчера вечером ей было весело и хорошо и от приподнятого настроя в душе, видно, что-то сдвинулось, потому что она безостановочно думала об Оливере. До сих пор все шло замечательно: ей удавалось отодвигать всякие мысли о нем вот уже – да-да, правильно, почти пять месяцев. И, как только она допустила себя до этого, сразу поняла, как много прошло времени. Целых сто сорок пять дней. Легко вести счет, если тебя бросили в канун Нового года.

Нет, она не пыталась удержать его: слишком горда. И слишком прагматична: решила, что все равно им, таким разным, не ужиться. Были вещи, мириться с которыми она не хотела.

Но в это утро припоминалось только хорошее, первые встречи, дни, наполненные надеждой и ожиданием любви.

Она тогда работала в «Шик», а Оливер был фотографом по модам. Многообещающим и успешным. Он легко вбегал в редакцию, заплетенные в тонкие африканские косички волосы разлетались, широкое плечо оттягивала огромная сумка с аппаратурой. Даже опаздывая на встречу с главным редактором – а на самом деле особенно если опаздывал, – он всегда останавливался около Лизы.

– Как тебе Нью-Йорк? – спросила она однажды.

– Фигня. Ненавижу.

Все вокруг обожали Нью-Йорк, но Оливер никогда не вдохновлялся чужим мнением.

– А супермоделей там фотографировал?

– Ага. Целую кучу.

– Да ну? Тогда давай сплетничать. Наоми Кэмпбелл, какая она в жизни?

– У нее великолепное чувство юмора.

– А Кейт Мосс?

– О, Кейт просто замечательная.

И хотя Лизу разочаровало его равнодушие к закулисным историям об истериках и пристрастии моделей к героину, сам факт, что ни одна из девушек не пленила его, очень ее впечатлил.

Даже не видя Оливера, всегда можно было понять, здесь он или нет. Вокруг него толпились люди: сетовали, что превысили расходы, возражали, что его драгоценные снимки напечатаны на слишком дешевой бумаге, спорили, громко смеялись. Голос у Оливера был низкий и мог бы звучать обольстительно-мягко, не будь он слишком звонким. Когда он смеялся, люди оборачивались, если уже не смотрели на него. Красота его большого, сильного тела в сочетании со стремительной грацией действовала завораживающе. Когда он входил в редакцию, Лиза не могла отвести от него глаз. Пожалуй, «черный» – неточное для него определение, думала она. У Оливера все сияло – кожа, волосы, зубы.

Хотя в то время он еще делал себе имя, но был честен, имел свое мнение обо всем, и ладить с ним было нелегко. Тем, кто его злил, он немедленно давал об этом знать. Из-за его уверенности в себе, не меньшей, чем его красота, Лиза и решила, что влюблена. Да и жизнь его явно развивалась по восходящей линии, что тоже неплохо.

Лиза никогда не встречалась с кем попало. Она была не из тех девиц, что пойдет на свидание со страховым агентом. И не в том дело, что она хладнокровно выбирала только богатых и успешных: ничто не заставило бы ее встретиться с человеком, который ей не нравится, будь он сколь угодно богат. Впрочем, такого и не случалось. Но и Лиза признавала, что иногда ей нравились мужчины, воспринимать которых всерьез она не могла: очаровательно серьезный присяжный заседатель по имени Фредерик, прелестный сантехник Дэйв и – самый неподходящий из всех – обворожительный мелкий воришка Баз (по крайней мере, так он представился Лизе, но нет никакой гарантии, что имя настоящее).

Периодически она баловала себя блицроманом с каким-нибудь из этих милых никчемушников, но никогда не позволяла себе думать, будто у таких развлечений есть будущее. Они как шоколадные батончики – можно съесть между основными приемами пищи, не испортив аппетита.

А вот настоящие романы происходили с мужчинами совсем иной породы. Энергичный журнальный работник – именно благодаря этому роману Лиза получила свою первую работу в «Свит-Сикстин». Потом писатель, желчный молодой человек, который ее довольно подло бросил, за что впоследствии Лиза обеспечивала его произведениям самые едкие рецензии в прессе и отчего он стал еще более желчным. Мятежный музыкальный критик, в которого она была влюблена без памяти, пока он не запал на кислотный джаз и не отпустил козлиную бородку.

Оливер находился где-то посередине между этими двумя разновидностями мужчин: у него были и красота, и талант, и чувство стиля.

С каждым появлением Оливера в редакции «Шик» они с Лизой становились все ближе. Она знала, что он ценит и уважает ее, что их связывает нечто намного большее, чем физическое влечение. В те далекие дни еще не все, с кем она работала, ненавидели ее, но чем теснее она общалась с Оливером, тем меньше симпатии испытывали к ней коллеги.

Особенно заметно это стало, когда она начала оказывать ему особые одолжения. Например, нашла четыре неизвестно где затерявшиеся пленки, и Оливер добродушно заявил на всю редакцию:

– Слушайте, вы, бестолковые, эта женщина – гений. Вот бы всем вам взять с нее пример!

У всех присутствующих закаменели лица и в глазах появилось что-то недоброе. Пусть Лиза нашла эти несчастные четыре пленки, зато перед тем два дня халтурила по-черному, и сейчас это ей припомнили.

Лиза смутно понимала, что у Оливера есть какая-то подружка, но ничуть не удивилась новости о том, что он вновь свободен. Она знала: следующей будет она. Флиртовали они все это время как бешеные, ничего не боялись и не прятались. Связь их была столь очевидна, что отрицать ее было бы просто глупо.

Да, все было настолько очевидно, что Флика Дюпон – помощник художественного редактора, Эдвина Харрис – младший редактор отдела мод – и Марина Бут – отдел красоты и здоровья – составили заговор с целью лишить Лизу ее доли бесплатных шампуней от Джона Фрида на том основании, что ей в жизни и так перепадает много всего.

Долгожданный день настал, когда Оливер, придя в редакцию, направился прямо к столу Лизы и спросил:

– Солнце, можно пригласить тебя куда-нибудь вечером в пятницу?

Лиза помолчала, подумала, изображая недоступность, но затем спохватилась и с нервным смешком сказала:

– Можно.

– Хотела меня помучить, да? – поддел он.

– Угу, – кивнула она.

И оба так расхохотались, что Флика Дюпон, сидевшая за три стола от них, пробормотала: «О, боже» – и закрыла уши руками.

Позже она шепнула Эдвине:

– Я ей не завидую.

– Еще бы, я тоже!

– Он еще тот жеребец!

– Да уж, шило в заднице, – согласилась Эдвина. И обе погрузились в молчание.

– А впрочем, я не отказалась бы переспать с ним, – проронила наконец Флика.

– Да ты что?

Особой сообразительностью Эдвина никогда не отличалась.

В пятницу вечером, как и было условлено, Оливер и Лиза встретились в баре. Потом он повел ее ужинать, и было им так весело, что после они отправились в клуб, где танцевали несколько часов подряд. В три часа ночи завалились к Оливеру домой и никак не могли насытиться друг другом, покуда не обессилели окончательно и не провалились в сон. На следующее утро проснулись на одной подушке и остаток дня провели в постели, то болтая, то засыпая, то отдаваясь сумасшедшей страсти.

Вечером, довольные и усталые, они выбрались из любовного гнездышка и Оливер повел Лизу в отвратительный французский ресторанчик, единственным достоинством которого было то, что до него можно было дойти пешком. Там, при свете красных свечей в бутылках вместо подсвечников, они кормили друг друга безвкусными устрицами и жестким цыпленком в винном соусе.

По дороге обратно они наткнулись на армянскую свадьбу в местной церкви.

– Заходите, заходите к нам, – пылко зазывал стоявший у дверей мужчина. – Выпейте за счастье моего сына.

– Но… – возразила Лиза. Как ей, законодательнице мод, проводить субботний вечер в таком месте? Вдруг кто-нибудь из знакомых увидит?!

Но Оливер благодушно сказал:

– Отчего же? Пойдем, Лиз!

Им в руки тут же сунули бокалы, и они сели за стол, безмятежные и веселые. Все вокруг – молодые и старые, в вышитых народных костюмах, – тоже веселились, танцевали нечто странное, быстрое, похожее на польку, под резкую, пронзительную музыку, похожую на греческую. Старуха в шали ласково потрепала Лизу по щеке, улыбнулась ей и Оливеру и с сильным акцентом сказала:

– Лубит. Очен лубит.

– Это она про меня или про тебя? – спросила Лиза.

– Про тебя, милая, – беззубо улыбнулась старуха.

– Вот еще, – пробормотала Лиза.

Оливер вдруг расхохотался, блестя ослепительными белыми зубами:

– Обиделась! Видно, и правда любишь.

– А может, это ты меня любишь, – буркнула Лиза.

– Никогда не говорил, что нет, – парировал он.

И, пусть раньше она ничего подобного не ощущала, тогда, на этой случайной чужой свадьбе, ей показалось, будто их обоих коснулась рука бога.

Утром в воскресенье они опять проснулись в обнимку. Оливер посадил ее в машину и повез в луна-парк «Алтон Тауэрс», где они целый день подначивали друг друга на все более и более опасные аттракционы. Лиза боялась до обморока, но все же согласилась на «русские горки», не желая показывать Оливеру своего страха. А когда она все-таки сникла, он засмеялся и спросил:

– Что, солнце, перестаралась?

К вечеру они вернулись домой, съели пиццу и легли в постель. Первое свидание продлилось шестьдесят часов и закончилось утром в понедельник, когда Оливер отвез Лизу на работу.

К третьему свиданию они оба признали, что влюблены всерьез.

На четвертом Оливер решил свозить ее в Перли, познакомить с родителями. Лизе показалось, что это важный знак, но все с самого начала пошло наперекосяк. Отрезвление началось еще в машине по пути туда, когда после получаса беспечной беседы Оливер проронил:

– Не знаю, успеет ли отец вернуться с работы к нашему приезду.

– А кем он работает? – спросила Лиза. Этого вопроса она еще не задавала, не считая его важным.

– Он – врач.

Врач? Доктор по уличной гигиене – иными словами, подметает улицы?

– Он терапевт.

От шока Лиза онемела. Она-то все это время с покровительственным снисхождением думала, что Оливер из простых, а он, выходит, самый что ни на есть средний класс, а из простых-то она сама! И, значит, знакомить его со своими родителями ей теперь не придется.

Весь остаток пути она только надеялась и уповала, чтобы, несмотря на отца-доктора, семья Оливера оказалась бедна. Но когда машина подъехала к большому просторному дому с тюдоровскими наличниками на окнах, австрийскими шторами от Лоры Эшли и обилием изящных безделушек на подоконниках, стало ясно: родители Оливера люди далеко не бедные.

Она представляла себе мать Оливера пышнобедрой добродушной теткой в тупоносых лодочках, которая пьет по утрам томатный сок и пискляво смеется. А вместо того дверь открыла настоящая королева – правда, темнокожая, но с величественной осанкой, шапкой вьющихся волос, в строгом костюме, элегантная и изящная.

– Рада познакомиться с вами, милая. Произношение у нее было безупречное, и Лизина самооценка упала еще ниже.

– Здравствуйте, миссис Ливингстон.

– Зовите меня Ритой. Да входите же! Муж задержался на работе, но скоро должен быть.

Они вошли в хорошо обставленную гостиную, и, когда Лиза увидела, что на мягкой мебели нет чехлов, она была потрясена.

– Чаю? – предложила Рита, поглаживая золотистого Лабрадора, положившего голову хозяйке на колени. – «Лапсанг Сушонг» или «Эрл Грей»?

– Все равно, – пробормотала Лиза. Чем ей плох обычный черный чай? – Я такого не ожидала, – не удержавшись, шепнула она Оливеру, когда они остались одни.

– А чего ты ожидала? Что мы едим рис с бобами, пьем ром, – с карибским выговором протянул он, – и пляшем на крыльце под тамтамы? Нет, милая, мы – британцы!

– Или, как мне говорили, – вступила Рита, войдя с подносом домашнего печенья, – шоколадки. «Баунти».

– Почему? – удивилась Лиза.

– Черные снаружи, белые внутри. – Рита ослепительно улыбнулась. – Так нас называют мои родственники. Но это дела не меняет, потому что белые соседи тоже нас ненавидят! Ведь цена их дома снизилась на десять процентов, после того как рядом поселились мы.

И тут, совершенно вразрез со всей ее царственной элегантностью, она тоненько захихикала. В точности как и представляла себе Лиза. Лиза почувствовала облегчение. Если их ненавидят соседи, значит, все не так уж страшно. У нее все-таки есть шанс.

На пятом свидании Оливер и Лиза заговорили о том, чтобы жить вместе, и продолжили этот разговор на шестом. Седьмая встреча представляла собой несколько челночных рейсов из Бэттерси в Вест-Хэмпстед и обратно, ибо обширный Лизин гардероб за один раз в машину не поместился.

– Надо бы тебе отдать часть своих вещей кому-нибудь, солнце, – озабоченно сказал Оливер. – А то нам придется покупать новую квартиру, побольше.

Возможно, как потом поняла Лиза, и тогда уже были некие признаки того, что все идет не совсем так, как положено. Но тогда она ничего не замечала. Она чувствовала, что Оливер понимает и принимает ее, со всем ее честолюбием, энергией и страхами. Ей казалось, они оба из одного теста: молодые, талантливые, честолюбивые, успешные наперекор всему.

Вскоре после того, как они стали жить вместе, Лиза перешла заместителем главного редактора в «Фамм». Ее переход совпал с бешеным взлетом популярности Оливера. Чисто по-человечески он не пользовался всеобщей любовью (многие считали его слишком неудобным в общении), но глянцевые журналы вдруг стали драться за право сделать ему заказ. Оливер успешно сотрудничал со всеми, пока Лили Хедли-Смит не пообещала поместить его фотографию на обложку рождественского номера «Панаш». И не выполнила своего обещания.

– Она не сдержала слова. Для «Панаш» и Лили Хедли-Смит я больше работать не стану, – заявил Оливер.

– Пока не попросят, – рассмеялась Лиза.

– Нет, – серьезно возразил он. – Не буду никогда.

И не стал даже после того, как Лили лично послала ему в знак извинения щенка ирландского волкодава. Лиза восхищалась Оливером. Такая сила воли, такие принципы…

Но это было до того, как ей пришлось испытать его принципиальность на себе.

 

21

Эшлин воскресенье тоже не порадовало.

Проснулась она в предвкушении звонка от Маркуса Валентайна. Снедаемая любопытством и нетерпением, чувствовала себя радостно готовой – к встрече, к флирту, комплиментам.

Утро прошло в ожидании. Но день шел своим чередом, а телефон не звонил, и ее приподнятое настроение мало-помалу сменилось огорчением, а потом и раздражением. Чтобы убить время и дать выход энергии, Эшлин занялась уборкой.

Маркус, разумеется, не сказал, когда именно позвонит. И злило Эшлин не столько его вероломство, сколько ощущение упущенной возможности. При том, что она не могла сказать, что Маркус ей нравится, но совершенно очевидно, что он мог бы ей понравиться. И она собиралась предстать перед ним во всеоружии. Эшлин твердо настроилась на свидание, но все оказалось впустую.

«Одумайся, – твердила она себе, остервенело чистя ванну. – Ты это проходила. Уже ждала, пока кто-то позвонит. И поделом мне. Такая пошлость – влюбиться в актера».

Как жалела она теперь, что не позвонила ему сама, когда представился случай. А теперь уже поздно, потому что листок с его телефоном куда-то задевала. Вряд ли выбросила – это запомнилось бы, потому что тогда она казалась бы себе жестокой. Но, порывшись в карманах и ящиках туалетного столика, Эшлин не нашла ничего, кроме рецептов на снотворное и купона на распродажу компьютеров.

Нет, лучше уж наводить порядок дальше. Однако после мытья камеры микроволновки для поднятия тонуса Эшлин решила заглянуть в будущее. Карты ничего хорошего не сулили, поэтому она малодушно достала набор для гадания, который пылился в забвении с момента разрыва с Фелимом.

Набор состоял из шести свечей с надписями: «Любовь», «Дружба», «Удача», «Деньги», «Покой» и «Успех» – и, соответственно, шести коробков спичек. На «Дружбу», «Деньги» и «Успех» Эшлин не гадала ни разу, «Покой» и «Удача» чуть уменьшились в размерах, зато от свечки с надписью «Любовь» остался лишь крохотный огарок. Эшлин благоговейно зажгла ее последней в коробке спичкой, и свеча весело горела десять минут, пока не кончился воск, а потом замигала и потухла.

«Ах, черт, – подумала Эшлин с огорчением, – надеюсь, это не знак свыше».

Вечером появился Тед, мучимый хандрой, неизбежной после большого успеха. Познакомившись с кучей девушек, он так больше ни с одной и не встретился.

– Ладно, все равно они мне не подходят, – мрачно заключил Тед. – Слишком молоды, глупы, и во мне им нравится совсем не то, что надо… А твоя подруга Клода, – вдруг спросил он, – еще замужем?

– Да, конечно.

– С тобой все в порядке? Ты сегодня какая-то не такая, Эшлин.

Видимо, до Теда дошло, что не ему одному невесело. Подумав, Эшлин решила не жаловаться.

– Так, синдром воскресного вечера, – ответила она. С Тедом, Джой, Диланом, да вообще со всеми, кто ходит на работу, они много раз обсуждали, как гадко становится на душе часов около пяти в воскресенье, какая гора ложится на плечи, как подумаешь, что завтра понедельник и утром опять на работу. Пусть выходные еще не кончились и несколько часов можно жить спокойно – руки опускаются, когда наступает это глухое отчаяние.

Тед взглянул на часы, вполне удовлетворенный таким объяснением.

– Десять минут шестого. Точно, как в аптеке.

– У меня боязнь замкнутого пространства. Пошли пройдемся.

И тут Эшлин вспомнила первый из законов отношений полов. Разумеется, Маркус не звонит: она ведь ждет у аппарата! А всего-то и надо, что ненадолго уйти из дома, и он тут же начнет обрывать телефон.

Тед и Эшлин дошли до Лонг-холл, немного выпили, затем съели в «Милано» пиццу и вернулись домой. Едва зайдя в квартиру, Эшлин первым делом проверила, не мигает ли огонек автоответчика. Он мигал! Эшлин так настроилась на разочарование, что решила, будто ей мерещится, и стояла и смотрела, как загорается, гаснет красный глазок. Точно, кто-то оставил сообщение.

Сообщение было не от Маркуса Валентайна. Эшлин звонил отец.

Сначала из динамика доносились шорохи, скрипы и тяжелое насморочное дыхание. Затем отцовский голос спросил кого-то:

– Уже говорить?

Та, кому он задавал вопрос, – видимо, мама, – сказала что-то неразборчивое, а затем снова вступил Майк Кеннеди:

– Ага, вот короткие гудки, теперь длинный… Терпеть не могу эти фокусы… Эшлин, это папа. Чувствую себя полным идиотом, когда говорю с этой штукой. Мы тут подумали, что-то ты давно не объявлялась. У тебя все в порядке? Мы живем хорошо. На прошлой неделе звонила твоя сестра Дженет, ей пришлось избавиться от кота, а то он ей спать не давал, все на голову ложился. И от Оуэна пришло письмо, говорит, отыскал какое-то новое племя. Ну, не вообще новое, конечно. Для него новое. Ты, наверно, очень занята на работе, но и нас не забывай, ладно? Ну, пока.

Снова шорохи и дыхание. Потом голос:

– А теперь что делать? Просто повесить трубку? Кнопку нажимать не надо?

И частые гудки.

О Маркусе Валентайне Эшлин больше не думала. Ее мучили совесть и досада. Ничего не поделаешь, скоро придется ехать в Корк. Или, по крайней мере, звонить родителям. Уж если младшая сестра, несмотря на восьмичасовую разницу во времени, удосужилась позвонить из Калифорнии, а брат Оуэн отправил письмо аж из бассейна Амазонки…

Эшлин взглянула на фотографию на телевизоре. Она стояла там так давно, что уже не привлекала внимания, но чувства, разбуженные телефонным звонком, заставили Эшлин взять рамку в руки и пристально всмотреться в снимок, будто ища ответа.

Как всегда, ее поразило, что в молодости Майк Кеннеди был так хорош собой. Высокий и сильный, с бакенбардами по моде начала семидесятых, он широко улыбался в объектив. В вырезе распахнутой на груди рубахи с длинным отложным воротником курчавились волосы. Эшлин было странно: с одной стороны, это ее отец. Но, с другой стороны, он был похож на тех романтических злодеев, к которым так тянет на вечеринках, а инстинкт самосохранения велит держаться подальше.

Майк обнимал одной рукой четырехлетнюю Дженет. С другого бока, прижимая к себе трехлетнего Оуэна, радостно улыбалась Моника, одетая в какую-то невообразимую синтетику. Она выглядела совсем юной – гладкая, аккуратная прическа, старательно накрашенные реснички. А в центре группы, между двумя взрослыми, смешно скосила глаза шестилетняя Эшлин.

Про себя она всегда называла этот снимок «Перед низвержением в ад». Здесь они казались идеальной семьей. Но Эшлин часто думала: не появилась ли червоточина уже тогда?

Отложив фотографию, она вернулась в действительность. Вот уже три недели прошло с тех пор, как звонила родителям. И не то чтобы потом забывала – нет, думала, и много думала, вот только все время находила поводы не звонить опять.

Впрочем, от такого недостатка общения ей самой было неспокойно. Вот Клода звонила своей маме каждый день. Хотя, конечно, Брайан и Морин Наджент совсем не похожи на Майка и Монику Кеннеди. Может, будь ее родителями Брайан и Морин, она звонила бы им чаще.

 

22

Понедельник, утро. Традиционно самое мерзкое из всех возможных. Лизе, однако, оно существенно исправило настроение. Мысль о том, что пора на работу, заставила ее взять себя в руки: по крайней мере, там можно заняться чем-нибудь полезным для себя. Надо бы принять душ, но вода оказалась ледяной.

Очень хотелось дожать Джека с починкой таймера на котле, но миссис Морли по секрету сообщила Лизе, что в выходные он не отдыхал ни минуты, разбираясь с рассерженными электриками и несговорчивыми операторами. И правда, вид у него был измученный и угрюмый.

Для Эшлин, серой от недосыпа, день тоже начался тяжко. На работу она опоздала. А тут еще Джек Дивайн высунулся из кабинета и отрывисто спросил:

– Мисс Чинить-Паять?

– Да, мистер Дивайн?

– Зайдите ко мне.

С перепугу Эшлин вскочила так резво, что потемнело в глазах.

– Или у тебя большие неприятности, или он в тебя влюбился, – возбужденно прошипела Трикс. – Что у вас там такое?

Эшлин была совершенно не в настроении для шуточек Трикс. Она понятия не имела, зачем Джеку понадобилось говорить с ней наедине. Обуреваемая тяжкими предчувствиями, она побрела к кабинету начальника.

– Закройте дверь, – распорядился тот. «Сейчас уволит», – в ужасе подумала Эшлин.

Дверь закрылась, щелкнув замком, и комната сразу же как-то уменьшилась в размерах и стала темнее. Видимо, это из-за Джека с его темными глазами, темными волосами, темно-синим костюмом и мрачным настроением. В довершение всего он сидел не за столом, а на столе, отчего расстояние между ним и Эшлин катастрофически сократилось.

– Хотел дать вам вот это, чтобы остальные не видели. Эшлин невольно попятилась от него, хотя отступать было некуда. Джек сунул ей полиэтиленовый пакет, который она машинально взяла, попутно отметив, что для уведомления об увольнении он великоват.

Видя, что она так и стоит с пакетом в руках, Джек с нетерпеливым смешком предложил:

– Посмотрите, что там.

Шурша пластиком, Эшлин боязливо заглянула в молочно-белую глубину пакета. К ее удивлению, там оказался блок сигарет «Мальборо» с прикрепленной к целлофану кокетливой красной розочкой.

– Я все время таскал у вас сигареты, – сверля ее взглядом, пояснил Джек и добавил: – В чем каюсь.

По голосу, впрочем, было совершенно не похоже.

– Очень трогательно, – промямлила Эшлин, потрясенная этим нежданным даром и розочкой.

Впервые с тех пор, как она с ним познакомилась, Джек Дивайн рассмеялся – от души, самозабвенно, закинув голову.

– Трогательно? – выдохнул он, искренне веселясь. – Сигареты – это трогательно? Хотя, вообще-то, возможно, вы правы.

– Я думала, вы меня решили уволить, – призналась Эшлин.

Его лицо вытянулось от удивления.

– Уволить вас? Но, милая мисс Чинить-Паять, – сказал он неожиданно мягко, – к кому же тогда мы будем бегать за пластырями, аспирином, зонтиками, булавками, средством от… как его там? Шока? Или стресса?

Успокоительными каплями. Сейчас они ей самой не помешали бы. Прочь, сию же минуту прочь отсюда. Просто чтобы снова дышать как полагается.

– Что вас так пугает? – еще мягче спросил он и, как показалось Эшлин, подвинулся чуть ближе к ней.

– Ничего! – просипела Эшлин.

Скрестив руки на груди, он наблюдал за нею. В том, как улыбка приподнимала уголки его рта, было нечто такое, от чего Эшлин чувствовала себя глупой и маленькой. Он будто смеялся над нею. А потом вдруг вроде потерял к ней всякий интерес.

– Ладно, – вздохнул он, возвращаясь за стол, – идите… Только не говорите никому, – кивнул он на пакет в ее руках, – а то все начнут стрелять у вас сигареты.

Эшлин вернулась на свое рабочее место. Ноги слушались с трудом. Итак, что мы имеем? Шок оттого, что Джек Дивайн не такой мерзкий тип, каким казался раньше. Но самое странное – Эшлин пришло в голову, что такой он ей нравится. Хотя дальше день пошел своим чередом, без неожиданностей.

В редакцию ворвалась Мерседес, и все чуть не свалились со стульев, увидев, что она вся переполнена эмоциями. По заданию Лизы она отправилась брать интервью у безумной Фриды Кили. Но хотя все выходные Мерседес провела в Донегале, отсняв для двенадцатистраничного материала новые модели Фриды, та промурыжила ее полтора часа, а затем заявила, что ни о ней, ни о «Колин» сроду не слыхала. «Вы откуда? – возмущалась она. – Из «Колин»? Это еще что такое? Кто вы?»

– Она ненормальная. Чокнутая стерва, – прошипела Мерседес и снова зарыдала от унижения.

С ее мнением все дружно согласились.

На голову Фриды Кили сыпалось оскорбление за оскорблением, только Эшлин не открывала рта: она где-то слышала, что Фрида действительно ненормальная.

– Эй, – не вытерпела наконец она, решив, что кто-то должен защитить Фриду, – как вам кажется, прежде чем заклеймить ее, не стоит ли пройти хоть милю в ее туфлях?

– Правильно, – вступил Джек, вышедший посмотреть, из-за чего шум. – Тогда мы будем на целую милю дальше от нее, и туфли останутся при нас. Прекрасная мысль! – Он подмигнул Эшлин и гаркнул: – Только, пожалуйста, Эшлин, не ограничивайте скорость!

– А какая скорость допустима в здешних краях? – развеселилась Лиза.

– Семьдесят, – буркнул Джек и, хлопнув дверью, скрылся в кабинете.

Все стало на свои места. Эшлин снова возненавидела Джека.

У Маркуса Валентайна не было ее рабочего телефона, и тем не менее без десяти четыре Эшлин потрясенно вздрогнула, когда Трикс передала ей телефонную трубку со словами:

– Тебя какой-то мужчина.

Эшлин взяла трубку, помолчала, чтобы собраться с духом, и томно протянула:

– Алло-о-оу!

– Эшлин? – удивленно спросил Дилан. – Ты что, простудилась?

– Нет! – От разочарования она сразу же заговорила нормально.

– Так что, мы сегодня увидимся? Я могу приехать в центр в любое удобное для тебя время?

– Да, конечно. – Очень кстати, подумала она, все лучше, чем сидеть дома и сторожить телефон. – Позвони мне на работу часов в шесть.

А потом поспешно набрала свой домашний номер, проверить автоответчик. Правда, последний раз она делала это пятнадцать минут назад, но мало ли… Домой так никто и не позвонил.

В четверть седьмого Дилан вызвал легкий переполох, появившись в редакции в хорошо сшитом льняном костюме, безупречно белой рубашке, с непокорной светлой прядью, падающей на лоб. Он подошел к столу Эшлин, и она заметила, что с ним что-то не так: одно плечо торчало вверх, как вывихнутое.

– Ты в порядке? – спросила Эшлин, вставая и заглядывая ему за спину. Так вот почему он весь такой перекошенный: пытается спрятать за спиной большой пакет с логотипом музыкального магазина.

– Дилан, я никому не скажу, что ты покупал компакт-диски.

– Извини, – жалобно повел плечами Дилан. – Вот что получается, когда работаешь черт знает где. Приезжаю в город, захожу в магазин – и теряю голову. Самому стыдно.

– Я тебя не выдам.

– Новый пиджак? – спросил Дилан, пока она выключала компьютер.

– Да вроде.

– Ну-ка, покажись.

Он заставил ее выпрямиться, окинул внимательным взглядом и сказал:

– Ага!

Эшлин тщетно пыталась втянуть живот. Дилан тщательно осмотрел линию плеча, боковые швы, еще раз кивнул и убежденно повторил:

– Ага!

Потом взглянул ей в лицо, улыбнулся:

– Тебе идет. Очень.

– Болтун ты! Ладно, пошли.

Эшлин сделала шаг к выходу и вдруг увидела у стола Бернарда Джека Дивайна. Он мрачно листал какие-то бумаги. Эшлин нервно улыбнулась, втайне надеясь ускользнуть незамеченной, но Джек поднял голову, тяжело вздохнул и сказал:

– Хорошего вечера, Эшлин!

Лиза освежала макияж в дамской комнате. Сегодня вечером ей предстояла встреча со знаменитым на всю Ирландию шеф-поваром, которого она рассчитывала уговорить вести ежемесячную кулинарную страницу. Вбегая обратно в редакцию за жакетом, она слишком быстро открыла дверь и врезалась в незнакомого светловолосого мужчину, стукнувшись плечом об его грудь и на миг ощутив сквозь тонкую рубашку жар тела.

– Простите. – Он уверенно придержал ее за плечи большими сильными руками. – Вы не ушиблись?

– Кажется, нет. – Выпрямившись, она посмотрела ему в глаза долгим, откровенно заинтересованным взглядом и тут заметила рядом с незнакомцем Эшлин. Неужели это ее друг? Нет, быть такого не может.

– Это кто? – поинтересовался Дилан, когда за ними закрылись двери лифта.

– У тебя красавица жена, – напомнила Эшлин.

– Спросить нельзя?

– Ее зовут Лиза Эдвардс, она моя начальница.

Тут Эшлин вспомнила жалобы Клоды на бесконечные совещания и конференции Дилана.

– А куда мы пойдем? – поспешно спросила она, чтобы Дилан не догадался о ее тайных мыслях.

Дилан повел ее в «Шелбурн». В баре яблоку негде было упасть от вырвавшихся со службы счастливцев.

– Придется стоять, – вздохнула Эшлин. – Столика нам ни в жизнь не найти.

– Никогда не говори никогда, – подмигнул Дилан. – Погоди минутку.

Он метнулся к столику, за которым сидела большая компания, улыбнулся, поболтал несколько минут и вернулся к Эшлин.

– Идем, они сейчас уходят.

– С чего вдруг? Что ты им сказал?

– Ничего! Просто заметил, что они уже собираются уходить.

– Ну-ну! – изумилась Эшлин.

Дилан обладал таким даром убеждения, что мог бы продавать снег в Сибирь.

– Прыгай сюда, Эшлин. До свидания, спасибо огромное.

Разулыбавшись, он простился с теми, кто уходил, затем с подозрительной скоростью протолкался к стойке бара и вернулся с напитками. Надо же, привычно удивилась Эшлин, когда он поставил перед нею бокал с джин-тоником, как ему во всем везет; интересно, каково быть его женой? Должно быть, полное блаженство.

– Ну, рассказывай, рассказывай про эту твою замечательную новую работу, – потребовал Дилан. – Хочу знать все в подробностях.

Заразившись его энтузиазмом, довольная собой, Эшлин в красках живописала сотрудников редакции и их взаимоотношения.

Дилан смеялся взахлеб, и, воодушевленная его искренним интересом, Эшлин почти поверила в то, что она талантливый рассказчик. Все это было из той же области, что и восхищение Дилана ее новым пиджаком: Дилану нравилось внушать людям, какие они замечательные, и ничего с собою поделать не мог. Эшлин понимала, что он даже не притворяется – так, немного переигрывает.

– Весело с тобой, Дилан.

Посмотрев ей в глаза, он поднял бокал. Манера поведения Дилана всегда обещала больше, чем он был готов дать. Зная это, Эшлин его всерьез не принимала. Точнее, уже не принимала.

– Так как твоя работа? – наконец подошла она к главной теме.

– Ужас! Цейтнот! Не успеваем выполнять заказы!

– Ух ты! – изумленно покачала головой Эшлин. – Когда мы с тобой познакомились, ты не знал, не развалится ли компания до конца года. А теперь, гляди-ка!

При упоминании первой встречи в воздухе возникло легкое, едва заметное напряжение, но к тому времени бокалы почти опустели, и Эшлин проворно вскочила:

– Тебе то же самое?

– Сиди, я принесу.

– Зачем ты, я…

– Сядь, Эшлин, говорю тебе.

Это для Дилана тоже было крайне характерно. Он был щедр, щедр безо всяких усилий, изящно и естественно.

Когда он вернулся с напитками, Эшлин дала волю своему любопытству:

– Так что, для встречи со мной у тебя была особая причина?

– Да-а, – протянул Дилан, теребя картонную подставку под пивной кружкой. – Была. – Он вдруг растерял всю свою непринужденность, что само по себе было тревожно. – Ты не замечала… чего-нибудь особенного… Я имею в виду Клоду…

И замолчал, не договорив.

– Ты о чем? – растерялась Эшлин.

– Я… знаешь, что-то беспокоюсь. Ее ничто не радует, с детьми резка и… иногда даже… слегка неадекватна. Молли мне пожаловалась, что Клода ее отшлепала, а мы наших детей никогда не били.

Возможно, это прозвучит глупо, – продолжил Дилан после паузы, – но она все время что-то переделывает в доме. Не успеем закончить с одной комнатой, как она уже говорит, что другую тоже надо ремонтировать. И ничего не желает слушать! Я и подумал, может, у нее депрессия?

Эшлин была озадачена всерьез. Да, если уж на то пошло, в последнее время Клода действительно всем недовольна, и общаться с ней стало нелегко. И ремонтом она как-то слишком увлекается. С детьми почти груба. Хотя, конечно, ее тоже можно понять – она тоже человек и у нее тоже есть чувства. Впрочем, раз Дилан так встревожен, видно, и вправду дело серьезное.

– Не знаю, – осторожно ответила она. – Может быть. С детьми правда нелегко. Ей достается. А если еще ты задерживаешься на работе, а она волнуется…

Дилан подался вперед, внимая Эшлин, как будто хотел удержать и запомнить каждое слово. Но, как только она замолчала, сказал:

– Ты только не обижайся – я просто думал, вдруг ты знаешь какие-нибудь симптомы. Ведь у тебя мама…

Эшлин по-прежнему молчала.

– Твоя мама, – повторил он. – У нее ведь тоже была депрессия?

Но всей его мягкости не хватало, чтобы вытянуть из Эшлин хоть слово.

– И я подумал… вдруг у Клоды тоже?..

Эшлин вздрогнула – ни при каких обстоятельствах она не желала возвращаться в этот ужас. Твердо, почти агрессивно она возразила:

– Поведение Клоды и близко нельзя сравнить с тем, что было с моей мамой. Ремонтировать гостиную – не депрессия. Клода не отказывается вылезать из постели? Не хочет умереть?

– Нет, – покачал головой Дилан. – Ничего подобного.

Хотя ведь и у мамы не так начиналось. Все происходило постепенно. Против воли Эшлин вернулась в прошлое, где ей опять было девять лет – возраст, когда она впервые поняла, что с мамой что-то не так. Они всей семьей поехали в отпуск в Керри, и папа залюбовался закатом и сказал:

– Прекрасный конец прекрасного дня. Правда, Моника?

Глядя прямо перед собой, мать уныло ответила:

– Слава богу, солнце заходит. Хоть бы день скорее прошел.

– Но ведь отличный был день, – возразил отец. – Солнце светило, мы играли на пляже…

А Моника только тяжело вздохнула:

– Хоть бы скорее все это кончилось!

Эшлин перестала драться с Дженет и Оуэном. Ей вдруг стало страшно и одиноко. Как мама может так говорить?! Понятное дело, родители Могут ворчать из-за несделанных домашних заданий или недоеденного обеда, но быть несчастными они не могут.

Пробыв тогда в Керри две недели, они вернулись домой. Только что мама была молодой, красивой и счастливой – и вдруг замолкала, уходила в себя, перестала красить волосы… И плакала. Беспрерывно, беззвучно, лишь слезы текли по щекам.

– Что с тобой? – снова и снова спрашивал Майк. – Что случилось?

– Что с тобой, мамочка? – спрашивала маленькая Эшлин. – Что у тебя болит?

– У меня душа болит, – шептала мама помертвевшими губами.

Чужие несчастья Моника переживала, как свои, нервничала, плакала, плохо спала по ночам.

Пока мама плакала, папа улыбался за двоих. Работа у него была важная и серьезная. Так все говорили Эшлин: «У твоего папы важная и серьезная работа». Он был коммивояжером и свои поездки из Лимерика в Корк, из Кейвана в Донегал описывал, как путешествия Одиссея. Он был так занят, что часто не появлялся дома с понедельника до пятницы. Эшлин этим гордилась. Другие папы каждый день приходили домой в половине шестого, и это вызывало у Эшлин пренебрежительную усмешку – значит, их работа была неважной и несерьезной.

А потом наступали выходные, приезжал папа и улыбался, улыбался, улыбался…

– Что мы сегодня будем делать? – потирая руки, спрашивал он у всего семейства.

– Какая разница? – бормотала Моника. – Я умираю изнутри.

– Да ну, зачем бы тебе делать такие глупости? – шикал на нее папа.

И, оборачиваясь к Эшлин, снова сиял и сообщал ей, будто по секрету:

– Артистка твоя мама.

Мама всегда писала стихи. Что такое стихи, Эшлин знала. Красивые слова в рифму, о закатах и цветах. Теперь же мама писала стихи все чаще. Но когда по Клодиной подначке они залезли в мамину тетрадку со стихами, Эшлин была потрясена. Ей стало страшно, и только одно ее могло утешить – Клода еще не умела читать.

В новых маминых стихах не было рифм, и все строчки были разной длины, но встревожило Эшлин не это, а сами слова. Ни о каких цветах Моника Кеннеди больше не писала. Эшлин читала слова, но не понимала смысла:

Стряхнув с себя тягостные воспоминания, Эшлин обнаружила, что Дилан обеспокоенно смотрит на нее.

– Ты в порядке? – спросил он. Она утвердительно кивнула.

– Я вдруг испугался, не потерялась бы ты там.

– Нет, ничего, – принужденно улыбнувшись, заверила его Эшлин. – А Клода не начала писать стихи?

– Клода! Что ты, что ты, – рассмеялся Дилан, будто вдруг осознал, какие глупости взбрели ему в голову. – А что, если начнет, тогда надо беспокоиться?

– Во всяком случае, пока не начала, будь спокоен. Возможно, она просто устала, и ей нужно отдохнуть. Придумай что-нибудь. Развесели ее, поезжайте куда-нибудь вдвоем.

– Сейчас никак не могу взять отпуск, – поспешно сказал Дилан.

– Тогда закатите какой-нибудь сногсшибательный обед в ресторане.

– Клода волнуется из-за няни.

– А что с няней не так?

Дилан улыбнулся смущенно:

– Боится нарваться на извращенку. Или что няня будет бить детей. Честно говоря, я и сам иногда боюсь.

– Господи, делать вам нечего, выдумываете себе поводы для беспокойства. Найдите надежного человека. Чем, например, плоха твоя мама?

– Ой, нет! – покачал головой Дилан. – Это неудачная мысль.

Эшлин кивнула. Верно, не возразишь. Как только две миссис Келли – молодая и не очень – встречались с глазу на глаз, они тут же сцеплялись, не в силах прийти к единому мнению, как заботиться о Дилане и его детях.

– А маму Клоды совсем доконал артрит, – добавил Дилан. – И с детьми ей не справиться.

– Хочешь, я с ними посижу, – предложила Эшлин.

– Вечером в выходной? Это ты-то, молодая и свободная?

Поколебавшись, Эшлин сказала:

– Да. – И повторила запальчиво: – А что тут такого?

У Эшлин были свои причины для этого широкого жеста. Если она будет чем-то серьезно занята, шансы на то, что Маркус Валентайн позвонит, существенно возрастают.

– Вот спасибо, – воспрял Дилан. – Эшлин, ты просто чудо! Я закажу столик в хорошем ресторане на субботу вечером.

Напоследок Дилан, преисполненный благодарности, крепко сжал руку Эшлин.

– Эшлин, ты замечательная, – проникновенно сказал он.

 

23

А в десяти минутах ходьбы от Эшлин и Дилана Лиза ужинала в «Кларенс» с Джаспером Френчем, знаменитым шеф-поваром. Ресторан выбирал сам Джаспер – чтобы, ни в чем себе не отказывая, ругать кухню, которая и вполовину не сравнится с тем, что готовит он у себя, в своем великолепном заведении. Джаспер был недурен собой, мрачен, себя явно считал гением и ничего, кроме ревности, к собратьям по ремеслу не испытывал.

– Любители, – вещал он, размахивая шестым по счету бокалом вина, – любители и дилетанты, ничего больше. Марко Пьер Уайт – дилетант! Аласдэр Литтл – дилетант!

«Боже, какой зануда», – улыбаясь и кивая, думала Лиза. Хорошо, что трудные мужчины – ее конек.

– Потому-то, Джаспер, мы и выбрали вас. Вы будете частью успеха «Колин».

Что было не совсем так. Джаспера она выбрала, когда Конрад Галлахер, сославшись на занятость, отказался от предложения.

Пока Джаспер приканчивал вторую бутылку, Лиза соблазняла его перспективами сотрудничества. Ничего, по существу, не обещая, намекнула, что колонка в «Колин» легко может привести к авторской программе на «Канале 9», принадлежащем «Рэндолф медиа».

– Я займусь этим! – решился наконец Джаспер. – Пришлите мне контракт завтра утром!

– У меня он случайно с собой, – мягко сказала Лиза, куя железо, пока горячо.

Джаспер поставил подпись – и очень вовремя, потому что возник неловкий момент. Официант пришел забрать у Лизы тарелку, а там, как водится, был полный беспорядок, но почти ничего не съедено.

– Вам не понравилось? – осведомился официант.

– Что вы! Все было изумительно, только… – Лиза увидела, что Джаспер внимательно следит за нею, и быстро сменила резкий приговор на более нейтральный. – Было очень вкусно.

– Если вы ей принесли что-то столь же оскорбительное, как и мне, я не удивлен, что она не могла проглотить ни куска, – не выдержал Джаспер. – Блины с кровяным пудингом? Это даже не устарело. Это просто смешно!

– Весьма прискорбно слышать это, сэр, – скользнул глазами официант по пустой тарелке Джаспера. – Не будете ли вы любезны заказать десерт?

– Нет, не будем! – пылко воскликнул Джаспер, к огорчению Лизы, ибо эту неделю она сидела на пудинговой диете. В облегченном варианте, разумеется: свежие фрукты, шербеты, муссы. Уж добрых десять месяцев она не позволяла себе никаких иных лакомств.

Лиза заплатила по счету, и оба поднялись из-за стола – Джаспер менее уверенно, чем Лиза. У дверей обменялись рукопожатием, затем Джаспер спьяну попытался поцеловать Лизу, но она кокетливо уклонилась. Незачем, тем более контракт уже подписан.

Пошатываясь, Джаспер побрел вверх по улице, и, стоило Лизе остаться одной, как на нее снова нахлынула тоска. Почему жить здесь настолько труднее? В Лондоне у нее все получалось. Даже после ухода Оливера она справлялась неплохо. Заставляла себя работать, выполняла то, что задумала, трудилась в поте лица, твердо зная, что таких, как она, всегда ждет награда за труд. Но награда досталась кому-то еще, а она, извольте радоваться, прозябает здесь – в Ирландии.

Вчера, несмотря на воскресенье, она так и не позвонила маме. Слишком погано было на душе. Вчера вообще оделась только затем, чтобы выйти в убогий магазинчик на углу за газетами и мороженым, а вернувшись домой, опять залезла под одеяло, да так и провела весь день, куря сигарету за сигаретой. И никаких контактов с внешним миром, кроме стука мяча восьмилетнего паршивца-соседа о входную дверь.

Перед тем как поймать такси, она заглянула в газетный киоск за сигаретами, и сердце екнуло при виде свежего номера «Ирландского сплетника». То был один из конкурентов «Колин». Детальный разбор ошибок противника поможет занять остаток вечера. Теперь и домой возвращаться не так противно.

Войдя в дом, Лиза бросила сумку на пол, поставила чайник, проверила автоответчик. Сообщений нет, да оно и неудивительно, ведь почти никто еще не знает ее новый телефон. И она в который уже раз почувствовала себя одинокой и брошенной.

Сбросила модельные туфли, повесила на спинку стула платье, переоделась в спортивные штаны и коротенькую майку. И в эту минуту раздался звонок в дверь.

Теряясь в догадках, Лиза распахнула дверь. На крыльце, чуть нагнув голову, чтобы не ушибиться о притолоку, стоял Джек.

– Ой, – глупо отреагировала Лиза.

Первый раз она видела его не в костюме, а в длинной рубашке без воротника, распахнутой на груди. Не по фасону, а потому что пуговиц на рубашке не было. Холщовые штаны выглядели так, будто отслужили своему владельцу в двух мировых войнах. На коленке зияла длинная прореха, в которую была видна голая нога. Волосы были взлохмачены больше обычного, да и лицо было не в лучшем состоянии: по-хорошему, Джеку надо бы бриться дважды в день.

Прислонясь к косяку, он, как полисмен удостоверение, предъявил на раскрытой ладони какую-то железку.

– У меня тут таймер для вашего бойлера. Что прозвучало слегка двусмысленно.

– Извините, что столько тянул. – Даже замялся. – Я не вовремя?

– Входите, – пригласила Лиза. – Входите же.

Она несколько опешила: в Лондоне никто к ней домой так запросто не заваливался. Она никогда не назначала встреч, не заглянув предварительно в изящный ежедневник, – играть в игру «Я важнее тебя, и дел у меня больше» совсем не пустая забава. Это сложный ритуал, ограниченный строгими правилами. Прежде чем условиться, надо выслушать и отклонить по меньшей мере пять предложений.

– Будущий вторник? Не могу, буду в Милане. Что дает собеседнику возможность ответить:

– А по средам не могу я: у меня уроки чайной церемонии.

Правильный ответ на это:

– А по четвергам я никак: занимаюсь китайской энергетической гимнастикой.

Прелюдию завершает вторая сторона:

– В выходные и думать даже нечего. Еду с друзьями в Озерный край.

На что умный человек скажет:

– И вся следующая неделя выпадает, лечу в Лос-Анджелес по делам.

Когда наконец встреча назначена, еще возможно отменить ее накануне, сославшись на недомогание из-за смены часовых поясов, обед с клиентом или необходимость срочно лететь по делам в Женеву.

Подобно солнечным очкам от Гуччи или сумочкам от Прада, недостаток времени – знак вашего статуса. Чем меньше у вас времени, тем вы значительнее. Джек, судя по всему, этого не знал. Или в этой стране вообще жили по другим правилам.

Он восхищенно оглядывался по сторонам.

– Вы провели здесь – постойте, сколько же? – три, нет, четыре дня, а у дома уже совершенно другой вид. Взять хоть это…

Он показал на широкую стеклянную вазу с белыми тюльпанами.

– Или вот…

Теперь его внимание привлекла композиция из сухих цветов.

Хорошо, что он не видит начинающих покрываться плесенью пустых кружек, подумала Лиза. Любой ее дом – торжество стиля над гигиеной. Надо бы найти домработницу…

– Хотите выпить? – предложила она.

– А пиво у вас есть?

– Гм-м… нет, но есть белое вино.

Когда он принял из ее рук бокал, ей вдруг стало до смешного приятно.

– Принесу из машины инструмент, – извинился он. Пригнувшись, вышел и почти сразу вернулся с синим металлическим ящиком.

Боже, вот это мужчина! Лизе пришлось сделать над собой гигантское усилие, чтобы не дотронуться до Джека, не скинуть с него рубашку, чтобы оголить широкую, в меру волосатую грудь, провести руками по гладкой, мощной спине…

– Ничего, если я открою дверь во двор? – пресек он Лизины фантазии.

– Да, конечно, пожалуйста, – завороженно ответила Лиза.

Джек прошел через кухню, отодвинул не тронутую с его последнего посещения щеколду. В кухне терпко запахло душистой вечерней листвой, ветерок принес перекличку устраивающихся на ночлег птиц. Мило. Для тех, кому такое нравится.

– Уже выходили в сад? – спросил Джек. «Нет, конечно».

– Да.

– Здесь такой покой, не сразу и поймешь, что ты в городе, – кивнул он за дверь.

– Да, здесь чудесно! «Расскажи мне об этом!»

– Ну вот, – посмотрел он на бойлер. – Вроде бы работы тут на пять минут, хотя как знать…

Закатал рукава, обнажив великолепные мускулы, и принялся за дело. Лиза сидела в кухне, подтянув к груди колени, и наслаждалась присутствием в доме красивого мужчины. Будь что будет, решила она для себя, сейчас никаких разговоров о бедственном положении с рекламой. Пока никто не отвлекает, ей представляется великолепная возможность флирта.

– Расскажите о себе, – распорядилась она уверенно.

– А что вы хотели бы узнать? – откликнулся он, продолжая греметь своими железками, затем повернулся к ней и горячо воскликнул: – Лиза, не надо! От таких вопросов я перестану соображать, как тут все привести в порядок!

– Ну, расскажите, как вышло, что в тридцать два года вы генеральный директор коммерческого телеканала, радиостанции и нескольких успешных журналов.

Да, разумеется, она слегка преувеличивала, но польстить мужчине – дело верное.

– Работа такая, – коротко ответил Джек, точно заподозрив какой-то подвох. – С прежней меня уволили, надо было как-то зарабатывать на жизнь.

Уволили? Лиза насторожилась.

– Почему вас уволили?

– Внес радикальное предложение: платить работникам по справедливости и дать им право голоса в управлении, а они бы взамен не отказывались наотрез от сверхурочных. Но руководство решило, что я слишком левый, и меня попросили на выход.

– Вы – левый?!

Эти левые – довольно скучные типы. Заставляют всех ходить строем, и машины у них ужасные. «Трабанты», «Лады»… Если вообще какие-нибудь есть. Но у Джека-то, слава богу, «БМВ»?

– В дни моей простодушной юности, – заметил он, сильно и точно стукнув по трубе гаечным ключом, – меня можно было бы назвать социалистом.

– Но не сейчас? – встревожилась Лиза.

– Нет, – мрачно хохотнул он. – Не беспокойтесь так. Я забросил все это, когда понял, что по большей части рабочим вполне достаточно играть в лотерею и покупать акции приватизированных государственных предприятий, а о своем экономическом благосостоянии они позаботятся сами.

– Верно, верно. Честно работать – и все будет хорошо, – поддакнула Лиза. Ведь и сама она, если на то пошло, жила именно так. Происхождение у нее самое что ни на есть рабочее – ну, было бы рабочим, если б папа действительно работал, – и ничего плохого с ней от этого не случилось.

Джек обернулся и улыбнулся ей.

– А теперь, если можно, вкратце послужной список, – попросила Лиза.

Джек опять занялся бойлером и без особой охоты скучным голосом начал:

– Закончил колледж с дипломом магистра по средствам связи, затем, как всякий нормальный ирландец, махнул за границу – два года в Нью-Йоркской телекомпании, четыре в Сан-Франциско, на кабельном телевидении, вернулся в Ирландию как раз к началу экономического подъема, работал в издательском доме, уволился. А два года назад Келвин Картер предложил мне работать здесь.

– И как же вы раскручивались? – спросила Лиза, наслаждаясь видом туго обтягивающей мускулистую спину рубашки Джека. – Ну, например, – озорно улыбнулась она, – вы играете в гольф?

– В первый и последний раз прихожу чинить ваш бойлер, – проворчал он.

– Да нет, я почему-то и не думала, что вы любите гольф, – хихикнула Лиза. – Так что же вы делаете?

– Лиза, не надо задавать мне глупые вопросы. – Джек серьезно посмотрел на нее через плечо. – Вы же сами видите: я чиню ваш бойлер. – Джек помолчал, методично и сосредоточенно работая отверткой, и добавил: – А еще общаюсь со своей подружкой. Хожу под парусом.

– На яхте? – оживленно подхватила Лиза, будто не услышав упоминания о Мэй.

– Да нет, не совсем. Точнее, совсем нет. У меня одноместная посудина, чуть больше доски для серфинга. Нет, погодите. Еще по ночам играю в «Сим-сити», это считается?

– Это что, компьютерная игра? Конечно, считается. А еще?

– Не знаю… Мы ходим в пабы или в рестораны и часто говорим, не сходить ли в кино, но – вот уж не понимаю, почему – так ни разу и не пошли.

Это «мы» Лизе не понравилось. Скорее всего, оно относится к Джеку и Мэй, а чем они занимаются вместо кино, неизвестно, хотя догадаться нетрудно.

– Еще иногда встречаюсь с приятелями по колледжу, телевизор смотрю, но вообще-то в основном я работаю!

– Ага, понятно, – кивнула Лиза, но все же решила кое-что уточнить: – То есть вам нравится больше всего работать на телестудии?

– Да… – тут Джек напрягся: он вспомнил, с кем говорит. – Ну, в журнале мне тоже нравится. Не поверите, сколько всего приходится делать на «Канале 9»…

– И вы легко обошлись бы без журнала и всех этих хлопот? – не отставала Лиза.

Джек тактично промолчал.

– А на «Канале 9», надо вам сказать, сейчас действительно стало приятно работать. После двух лет непрерывной борьбы персоналу наконец нормально платят, спонсоры довольны, и зрители получили интересные программы. И мы нашли инвесторов, чтобы запустить еще несколько.

– Классно, – вяло откликнулась Лиза. О «Канале 9» она и так уже слышала предостаточно. – А что вы еще делаете?

– Ну-у… – задумался Джек. – Почти каждые выходные я навещаю родителей. Так, забегаю на часок. Они уже немолоды, но тем дороже проведенное с ними время. Понимаете, о чем я говорю?

Лиза поспешно сменила тему:

– А вы бываете на открытиях новых ресторанов? Или на премьерах?

– Да нет, – честно признался Джек. – Терпеть этого не могу. Видать, склонности к тусовкам во мне с рождения не заложено, и, по-моему, лучше бы вам не касаться этой темы.

– Почему? – удивилась Лиза.

– Да бросьте, я же малоприятный и злобный субъект.

– Со мной вы еще себя так не проявили, – возразила Лиза.

– Я не нарочно, – с легкой грустью ответил он, – просто… ну… так получается, и потом мне всегда бывает стыдно.

– То есть лаете вы страшнее, чем кусаете? Джек резко обернулся, отложил гаечный ключ.

– Готово! – И добавил: – Не всегда. Иногда я и кусаюсь очень больно.

И не успела Лиза поймать его на этом двусмысленном заявлении, как он принялся складывать в свой ящик отвертки и ключи.

– Тут таймер с заводом на сутки, устанавливать легче легкого, теперь горячая вода будет у вас в любое время. До завтра, и извините за неожиданное вторжение.

– Спасибо вам, Джек, но, может быть, вы… – Лиза не успела договорить.

Он уже ушел, дом сразу опустел, и Лиза осталась одна со своими мыслями.

Оливер любил хорошо одеваться, ходить на вечеринки, в клубы, разбирался в музыке и живописи, умел завязывать нужные знакомства. Джек – дурно одетый тайный социалист, ходит под парусом, а светской жизни не ведет вовсе. Но при этом он высокий, сильный, опасный, от него приятно пахнет, и вообще, не все же сразу.

 

24

«Эшлин, ты замечательная! Эшлин, ты замечательная!» Прощальные слова Дилана звенели в ее голове всю дорогу из «Шелбурна» до дома.

Когда наконец она подошла к дому, у дверей сидел Бу.

– Ты где был? – спросила Эшлин. – Я тебя дня три не видела.

Бу возвел взор к небу.

– Женщины, женщины! – беззлобно проворчал он. – Вечно пытаются охомутать.

Его глаза ярко блестели на небритом лице.

– Решил сменить обстановку, – театрально взмахнул он красной, шершавой рукой. – Чудесный порог магазинчика на Генри-стрит так и манил меня, и я на пару-тройку вечеров разместил свою шляпу там.

– Значит, гуляешь налево, – подытожила Эшлин. – Настоящий мужчина!

– Это ничего не значит, – серьезно возразил Бу. – Душой я здесь.

Тут она вспомнила, что в сумке лежит сигнальный экземпляр Патрисии Корнуэлл. В редакции никто на него не польстился, и Эшлин прихватила книжку для Джой.

– Ты такое читаешь?

– Еще как, – оживился Бу. – Буду читать аккуратно, не волнуйся, верну в целости.

– Оставь себе.

– Да что ты?

– Мне она досталась бесплатно. По работе.

– Крутая у тебя работа, – одобрил Бу. – Спасибо, Эшлин, огромное спасибо.

Пока она возилась с замком, Бу окликнул ее:

– Что ты думаешь о Маркусе Валентайне?

– Не знаю даже, что тебе и сказать.

Ей вдруг захотелось все рассказать Бу: как Маркус был ей безразличен, потом она увидела его на сцене и изменила свое мнение; рассказать, как умирала в ожидании его звонка и надеялась, что на автоответчике ее ждет сообщение от него…

– Смешной, – слабо улыбнулась она Бу. – Правда, он смешной.

«Да уж, смешнее некуда. Обещал позвонить, да так и не удосужился, задница». Эшлин бегом побежала вверх по лестнице – вдруг на автоответчике что-нибудь есть?

Красный огонек мигал. У Эшлин закружилась голова. Она поспешно нажала кнопку «Пуск», и, пока перематывалась пленка, быстренько погладила по животу Будду, нащупала в кармане счастливый камушек, дотронулась до заветного хрусталика и нахлобучила счастливую красную шляпку.

Но, увы, сообщение было от Теда. И он ждал ее звонка. Эшлин сняла трубку, набрала номер Теда, сказав вместо приветствия:

– Вот бы сейчас здесь был служащий министерства сельского хозяйства!

– Уже иду!

– И Джой захвати.

Через минуту она встретила Теда и Джой словами:

– У меня проблемы с мужчиной.

– У меня тоже, – гордо откликнулась Джой.

– Человек-барсук?

– Член-барсук, – уточнила Джой. – Мучает меня. Но тебя-то, Эшлин, кто расстроил? Этот, как его, Джек Дивайн с работы? Говорила я!

– Это не Джек Дивайн, – возразила Эшлин, – а тот юморист, Маркус Валентайн.

– И что у вас с ним? – поджала губы Джой.

Эшлин рассказала все с самого начала – про знакомство с Маркусом на вечеринке, про записку «Позвони муа!»…

– Но это ведь было в его номере! – взволновался Тед. – Значит, ты – та самая девушка! Обалдеть!

Эшлин подняла руку, призывая к спокойствию.

– Потом в позапрошлые выходные я снова встретила его на вечеринке в «Рэтмайнз», и он опять мне не понравился. Но в субботу вечером увидела на сцене, и тогда он определенно начал мне нравиться. Он сказал, что позвонит, и не позвонил.

– Конечно, не позвонил! Сегодня только понедельник! Если он и позвонит, то во вторник или в среду, – уверенно сказала Джой.

– Откуда ты знаешь?

– Такие у мальчиков правила. Тед, подтверди. Ты знакомишься с девушкой в субботу и до вторника не подаешь голоса, чтобы не проявлять никакого нетерпения. А вот если он не позвонит до среды, тогда уж пиши пропало.

– А если в четверг? – встревожилась Эшлин.

– Слишком близко к выходным, – многозначительно покачала головой Джой. – Они считают, что у тебя уже все распланировано, и не хотят нарываться на отказ.

– А ведь субботний вечер у меня действительно занят, – чуть повеселела Эшлин. – Я обещала Дилану и Клоде посидеть с детьми.

– Можно с тобой? – выдохнул Тед.

– Только не говори, что ты влюбился в эту куклу, – процедила Джой.

– Она красивая, – надулся Тед.

– Жутко избалованная и…

– Так можно с тобой? – не слушая Джой, взмолился он.

– Тед, если я еду к Клоде сидеть с детьми, значит, самой Клоды не будет. Неужели это не понятно?! – рассердилась Эшлин. Надо же, какое нахальство: пытаться через нее закрутить роман с самой замужней из ее подруг!

– Все равно… Слушай, а спроси ее, можно ли мне прийти? Тебе же одной с двумя детьми не управиться.

Все еще злясь, Эшлин понимала, что Тед прав. Одной ей не выстоять против Молли с Крейгом.

– Ладно, спрошу.

Но если Клода действительно так трясется над своими чадами, как говорил Дилан, вряд ли она пустит Теда на порог.

– По-моему, Маркус Валентайн должен позвонить завтра вечером или в среду.

– Завтра вечером меня здесь не будет.

– А куда это ты собралась?

– На урок танцев.

– Что?!

– Мне понравилось, – начала оправдываться Эшлин. – Курс – десять недель. А я так расплылась.

– Теперь зато совсем отощаешь, – простонала Джой.

– Это вряд ли, – вздохнула Эшлин. – Сколько лет ходила в спортклуб и ни на сантиметр не похудела.

– Ходила! Если бы ты действительно ходила! – всплеснула руками Джой. – Мало только платить за членскую карту.

– А я ходила, – обиделась Эшлин. И правда, она ходила, делала сотни приседаний, кручений и прочих упражнений для талии, качала пресс, доставала коленом до локтя другой руки, пока лицо не наливалось кровью и в глазах не становилось темно. Когда стало ясно, что качать пресс можно хоть до потери сознания, а талия все равно не убавится ни на сантиметр, Эшлин сдалась. Все остальное в ней не так уж плохо, и нечего себя мучить зря.

– Сальса – дело другое. Это не ради талии, а просто для развлечения.

– У тебя появилось хобби, – снова встревожилась Джой. – Ты станешь, как те чудаки, у которых есть хобби.

– Это не хобби, – возразила Эшлин. – Мне действительно хочется этим заниматься.

– Кстати, о сальсе, – вмешался Тед. – Я пробежал глазами твою статью. Просто класс. У меня есть две-три идеи, но, в общем, и так все замечательно.

– Правда? – не смея верить, спросила Эшлин. На прошлой неделе она корпела над репортажем целых три ночи.

– А посмотри, что я для тебя сделала, – протянула ей Джой листок бумаги с нарисованными следами, иллюстрирующими последовательность движений в сальсе. Джой набросала их в забавной, мультяшной манере, со стрелочками и пунктирными линиями для пущей ясности.

– Вот здорово! – обрадовалась Эшлин. – Вы оба просто чудо!

Статья из кошмара постепенно превращалась в нечто пристойное. Помимо снимков Джой и своих собственных, она заставила Джерри, художественного редактора, подобрать фотографию танцующей пары, и он нашел просто изумительную: выгнувшая спину дама со стелющимися по полу черными волосами и многозначительно нависающий над ней партнер. Очень притягательно. Эшлин даже ненадолго перестали грызть подозрения, что она не соответствует занимаемой должности.

Зазвонил телефон, и, поскольку автоответчик был еще включен на прослушивание, все замерли в ожидании. Неужели это Маркус Валентайн?

– Ни за что. Говорю же тебе, – прошептала Джой, – сегодня только понедельник.

Звонила Клода.

– Твоя зазноба, – язвительно заметила Джой Теду. Сообщение было совсем коротким, но после разговора с Диланом Эшлин оно насторожило.

– Эшлин, – говорила в пустоту Клода, – позвони мне обязательно, как только вернешься. Хочу поговорить с тобой кое о чем.

 

25

Во вторник утром, когда тщательно накрашенная Трикс, громко цокая высоченными каблуками, вошла в редакцию, ее сопровождал слабый, но явственный запах рыбы. Задавать Трикс прямые вопросы, однако, Эшлин не решилась. Да и все молчали до появления Келвина. Он, в конце концов, человек молодой, невоспитанный, и вульгарность – его отличительная черта.

– Трикс, от тебя воняет. Надеюсь, что только рыбой.

– Да, рыбой.

– Почему, разреши узнать?

– Мне нужен мужчина с автомобилем, – надулась Трикс.

Келвин энергично похлопал себя по щекам.

– Нет! – бодро сказал он. – Теперь я точно не сплю, но по-прежнему ничего не понимаю.

– Мне нужен мужчина с автомобилем, – обозлилась Трикс. – Поэтому я познакомилась с Полом, а он развозит рыбу и после работы может пользоваться фургоном.

При мысли о Трикс, нарядной и яркой, сидящей на горе рыбы, вся редакция в корчах сползла под столы.

– Я сижу на переднем сиденье, рядом с водителем, – не сдавалась Трикс, – а не в кузове, где лежит рыба.

– А где же другие твои поклонники? – спросил Келвин.

– Я их всех послала на фиг.

Эшлин яростно стучала по клавиатуре. Набрала статью про урок танцев и, закончив, отдала ее Джерри, который вставил туда рисунки Джой и фотографии.

– Хочу поиграть немного с типажами и цветопередачей, – сказал он. – Дай мне время, потом покажем Лизе. Посмотришь, я из этого конфетку сделаю.

– Верю, – кивнула Эшлин. Джерри был само хладнокровие, спокойная уверенность. Он никогда не поддавался панике, каким бы непонятным и трудным ни был заказ.

Пока делать было нечего, Эшлин решила позвонить Клоде.

– Ты сказала, что хочешь о чем-то поговорить?

– Да, хочу, – громко ответила Клода, перекрывая детские голоса. – Крейг совсем разболелся, а Молли опять исключили из игровой группы.

– Что она теперь натворила?

– Кажется, пыталась развести в комнате костер. Но она всего лишь ребенок, она познает мир, выясняет, зачем нужны спички… Чего, спрашивается, они ждали? По крайней мере, в ней есть хоть искорка любопытства. Но, Эшлин, я просто с ума схожу.

«Этого-то я и боюсь».

– Вот об этом я и хочу с тобой поговорить… Молли, положи нож. Положи!!! Сейчас же!!! Крейг, если Молли тебя бьет, дай ей сдачи!!! Нытик несчастный, – презрительно выдохнула Клода. – Прости, Эшлин, не могу говорить. Перезвоню позже.

И повесила трубку. Значит, Дилан прав, что-то с ней не то. Эшлин нервно теребила телефонный шнур. А, к черту все.

Пытаясь отвлечься, она рассеянно нажала несколько клавиш. Ага, есть почта… Шутка от Джой. Чем отличается луг от «БМВ»?

– Свежий анекдот, – обратилась Эшлин ко всей редакции. Работа немедленно замерла. Ничего, это ненадолго. – Чем отличается…

– Слышали уже, – бросил Джек Дивайн, проходя мимо к своему кабинету.

– Вы ведь даже не знаете, что я скажу, – возмутилась Эшлин.

– На лугу козлы пасутся, а в «БМВ» катаются. И Джек громко хлопнул дверью.

– Откуда он знает? – оторопела Эшлин.

– Про козлов и «БМВ»? – спросил Келвин. И в ответ на ее кивок любезно пояснил: – Этот анекдот в последнее время ходит повсюду. Поскольку Джек водит «БМВ», то ему пришлось его выслушать уже много раз.

– А, вот оно что! Я-то думала, опять с подружкой поцапался.

– Неужели вы не понимаете, сколько всего навалилось на бедного мистера Дивайна? – звенящим от праведного гнева голосом заявила миссис Морли. Она даже встала из-за стола, не став, впрочем, от этого заметно выше. – В субботу он до десяти вечера вел переговоры с профсоюзом технических работников. А утром из Лондона заявились трое начальников, в том числе главный бухгалтер концерна, чтобы обсудить очень серьезные вопросы, а вам всем и дела нет. Хотя должно быть, – зловеще закончила она.

Несмотря на то что миссис Морли считалась ворчливой старой калошей, ее слова подействовали на трудовой коллектив отрезвляюще. Особенно на Лизу. Ситуация с рекламой не изменилась ни на йоту. Конечно, нервы у нее железные, но такое напряжение доконает хоть кого.

Из кабинета вышел Джек.

– Только что звонили, – сообщила ему миссис Морли. – Через десять минут будут.

– Спасибо, – вздохнул Джек, рассеянно взъерошив рукой волосы. Вид у него был усталый и встревоженный, и Эшлин вдруг стало его жаль.

– Хотите чашку кофе перед встречей? – сочувственно предложила она.

Он скользнул по ней мрачным взглядом.

– Нет. От кофе я проснусь окончательно.

«Ну и катись», – уже без всякого сочувствия подумала Эшлин.

– Эшлин, взгляни-ка, – позвал Джерри.

Она подбежала к монитору и пришла в полный восторг. Джерри действительно постарался: четыре полосы, ярко, забавно, привлекательно, интересно. Текст разбит на куски разной конфигурации, а в центре композиции красуется великолепная фотография танцующей пары с дамой, чьи длинные волосы стелются по паркету.

Джерри вывел статью на печать, и Эшлин благоговейно, как священный дар, понесла ее Лизе. Та молча, с непроницаемым лицом, пробежала взглядом страницы. Молчание длилось так долго, что радостное возбуждение Эшлин начало меркнуть и перерастать в беспокойство. Неужели она все не так сделала? Может, Лизе совсем не это было нужно…

– Здесь орфографическая ошибка, – сказал ровный голос Лизы. – Здесь опечатка. И еще. И вот еще одна.

Дочитав до конца, она отложила листки и произнесла:

– Нормально.

– Нормально? – переспросила Эшлин, все еще ожидая похвалы за свои мучения.

– Да, нормально, – нетерпеливо повторила Лиза. – Почистить и в номер.

Разочарование Эшлин было столь велико, что она даже не могла его скрыть. Откуда ей было знать, что у Лизы «нормально» означало едва ли не высшую оценку? Когда в «Фамм» она орала: «Уберите с моего стола это дерьмо и перепишите полностью», – сотрудники воспринимали это как положительный отзыв.

Тут Лиза что-то вспомнила и радикально поменяла тему разговора.

– Послушай, – небрежно спросила она, – а что это за мужчина увел тебя вчера вечером?

– Какой мужчина? – невинно спросила Эшлин. Кого Лиза имеет в виду, она отлично помнила, но не могла отказать себе в маленькой мести.

– Тот высокий блондин.

– Ах, Дилан, – протянула Эшлин и больше ничего не сказала. Ей было очень приятно.

– Так кто он? – не выдержала наконец Лиза.

– Старый друг.

– Холост?

– Муж моей лучшей подруги. Так понравилась вам моя статья?

– Я же сказала, нормально, – начала раздражаться Лиза.

То, что она сказала дальше, разбередило Эшлин не на шутку:

– Пожалуй, дадим тебе ежемесячную колонку. Сделай-ка еще одну статейку о знакомствах с мужчинами в октябрьский номер. Что ты там предлагала на первой планерке? Поход в брачное агентство? В школу верховой езды? Или поиск в Интернете?

«Она помнит все», – изумилась Эшлин. На плечи тяжким грузом легла мысль о том, что теперь месяц за месяцем придется делать над собой это титаническое усилие. И даже не похвалят по-человечески!

– Или развить тему знакомства с мужчиной на вечере юмора, – с приятной улыбкой предложила Лиза.

Эшлин неловко пожала плечами.

– Он тебе еще не звонил? – вдруг спросила Лиза.

Эшлин сокрушенно помотала головой, стыдясь собственной неудачливости. А Лизе он, интересно, звонил? Уж наверное. Корова самодовольная! Выдержав пятисекундную паузу, Эшлин дала волю снедавшему ее любопытству:

– А вам звонил?

Лиза, к ее удивлению, тоже покачала головой.

– Вот козел! – энергично воскликнула Эшлин. «Какое облегчение!»

– Козел! – неожиданно хихикнув, согласилась Лиза.

И сразу же показалось ужасно смешным, что Маркус не позвонил никому.

– Мужчины! – тягостное ожидание, продолжавшееся с субботы, рассыпалось нервным смехом.

– Мужчины! – радостно поддакнула Лиза.

В эту минуту что-то потянуло их обеих посмотреть на Келвина, который стоял посреди комнаты, лениво почесывая промежность и глядя в пустоту. Переглянувшись, Лиза и Эшлин согнулись от смеха.

Лиза держалась за живот, корчась от хохота. Ей впервые за долгое время стало легко и свободно, и она поняла, что давно уже не смеялась по-настоящему, от души, не думая больше ни о чем.

– Ну? – обиженно спросил Келвин. – Что тут смешного?

И этого оказалось достаточно, чтобы начать заново. Взаимные подозрения были смыты приливом веселья, и Эшлин с Лизой – по крайней мере, в эту минуту – почувствовали себя заодно.

Отсмеявшись, Лиза вдруг предложила Эшлин:

– У меня приглашение на демонстрацию косметики, сегодня после обеда. Хочешь пойти?

– Можно, – легко согласилась Эшлин, с радостью, но уже без надрыва.

Презентацию косметики устраивал «Сурс» – модная фирма, любимая супермоделями и девушками из крутых журналов. Продукция у них была основательно дорогая, сырье – только натуральное, упаковка – экологически безопасная, и еще они безумно гордились собой, поскольку вкладывали часть прибыли в посадку деревьев, восстановление озонового слоя и прочие громкие мероприятия. В действительности это составляло ноль целых три сотых процента от общего дохода за вычетом налогов и выплат акционерам. На практике эта сумма приближалась к двумстам фунтам, но, даже узнай об этом покупатели, они не обратили бы внимания. Все равно под лозунгом «Сурс – красота и ответственность» все шло на ура.

Выбранный для презентации отель «Моррисон» находился далеко от редакции, Лиза убедила Эшлин взять такси. Пешком при таких пробках они дошли бы скорее, но ей было наплевать. В Лондоне она отродясь пешком не ходила и здесь не собиралась. Это дело принципа: зачем так себя ронять?

Одну из служебных комнат отеля стилизовали для такого случая под старинную аптеку. Девушки из «Сурс» в белых медицинских халатиках стояли за миниатюрными аптекарскими прилавками (из фанеры, покрытой морилкой под старое дерево). Повсюду были расставлены склянки со стеклянными пробочками, баночки с ярлыками, пробирки.

– Претенциозная ерунда, – презрительно прошептала Лиза на ухо Эшлин. – А когда они говорят о продукции нового сезона, то ведут себя так, будто нашли лекарство от рака. Но сначала выпьем! Сок из ростков пшеницы?! – воскликнула она, когда перед нею очутился официант с подносом. – Ох, нет! Что у вас еще есть?

Подозвала другого официанта, с полным подносом серебряных стаканчиков с торчащими из них соломинками.

– Кислородный коктейль?! – с отвращением сказала Лиза. – Не валяйте дурака! Принесите бокал шампанского.

– Два бокала, – уточнила Эшлин. Они с Лизой выпили по три бокала шампанского, к вящей зависти других приглашенных, которые робко потягивали свой дармовой сок из ростков, стараясь сдержать позывы к рвоте. Только Дэн Хейгел из «Санди индепендент», со своим вечным девизом «Один раз можно попробовать что угодно», взял себе кислородный коктейль, и у него так закружилась голова, что он прилег в вестибюле, где туристы, сочувственно улыбаясь, перешагивали через него, уверенные, что перед ними типичный экземпляр в доску пьяного ирландца.

– Идем, – позвала наконец Лиза Эшлин. – Нам еще на лекцию, а потом за подарком от фирмы.

Каро, красивая и яркая женщина, демонстрировавшая косметику, вещала о продукции фирмы убийственно серьезно.

– В этом сезоне лицо должно сверкать, – заявила она, самозабвенно растирая по тыльной стороне ладони тени для век.

– И в прошлом тоже сверкало, – язвительно заметила с места Лиза.

– Нет, нет! В прошлом сезоне оно сияло, – без малейшей иронии возразила Каро.

Лиза ткнула Эшлин локтем в бок, и обе зашлись от беззвучного смеха. «Как приятно, – подумала Лиза, – когда есть с кем посмеяться над такими вещами!»

– В этом сезоне мы предлагаем новую разработку – блеск для век, и очень волнуемся… Возможные недостатки текстуры объясняются тем, что мы, в отличие от других домов косметики, отказываемся портить нашу продукцию животными жирами. Это малая плата за…

Наконец подробная демонстрация подошла к концу, и Каро принялась складывать в стилизованные под докторский саквояжик коробки образцы косметики нового сезона – все в темно-коричневых флаконах, похожих на старинные склянки для лекарств.

Она вручила подарок Лизе, как главной, но, поскольку Эшлин и Лиза не уходили, озабоченно пояснила:

– Только один подарок на публикацию. Философия «Сурс» – избегать излишеств.

Лиза и Эшлин недовольно переглянулись.

– Я это знала, – небрежно заметила Лиза, беззаботно выплывая из комнаты с крепко зажатым в руках подарком. Присвоение – закон джунглей, по крайней мере, в ее практике всегда получалось именно так.

Когда они отошли достаточно далеко от отеля, Лиза сбавила скорость. Эшлин беспокойно взглянула на коробку в ее руках.

– Смотря что там, – поджав губы, заметила Лиза. Она всегда любила работать одна. Одной лучше; ничем не надо делиться – ни косметикой, ни комплиментами. Открыв саквояжик, она сказала: – Можешь взять себе тени для век. Гляди-ка, и правда, они с блестками!

Но тени были какого-то неопределенного тона, которым Эшлин никогда не пользовалась.

– И блеск для век тоже забирай. А я возьму крем для шеи и карандаш для глаз.

– А помаду? – с замиранием сердца спросила Эшлин.

Помада была что надо, чудесного бежево-коричневого тона, матовая.

– Помаду мне, – отрезала Лиза. – Все-таки я главная. «А то мы не знаем», – обиженно подумала Эшлин.

 

26

Во вторник вечером Эшлин отправилась в клуб на урок танцев. После урока, раскрасневшаяся и потная, Эшлин побежала домой проверять автоответчик, но, едва открыла дверь, как увидела немигающий, резкий свет красного огонька. Ну ладно, сегодня только среда. Не все еще потеряно.

Не успела она доесть тост, как телефон зазвонил, взволновав ее до стука в висках. Смахнув с губ масленые крошки, Эшлин в два прыжка пересекла комнату, схватила трубку:

– Алло?

Это звонила Клода.

– Ты дома? – спросила она.

– А ты как думаешь?

– Извини. Я хотела сказать – можно к тебе в гости?

У Эшлин окончательно испортилось настроение. Плохие новости – в первую очередь. Она тут же пересмотрела план позвонить сегодня родителям: нельзя же все сразу.

– Приезжай, – согласилась она. – Я дома.

– Загляну на часок к Эшлин, – сообщила Клода Дилану, смотревшему телевизор в наполовину оклеенной новыми обоями гостиной.

– Да ну? – удивился он. Клода редко ходила куда-нибудь вечером, а уж без мужа – вообще никогда. Но не успел он выяснить причину, как входная дверь хлопнула, и во дворе взревел мотор «Ниссана».

– Мне надо с тобой поговорить, – с порога сообщила Клода, входя к Эшлин.

– Я так и поняла, – мрачно кивнула Эшлин.

– И прошу тебя об одолжении.

– Все, что могу.

– А ты знаешь, что у тебя под дверью сидит бездомный парень? – вдруг сменила тему Клода. – Он со мной поздоровался.

– Бу, наверное, – небрежно сказала Эшлин. – Молодой, улыбчивый, с темными волосами?

– Да, но… – опешила Клода. – Ты что, с ним знакома?

– Так, иногда болтаем.

– Он наверняка наркоман! Вдруг ограбит тебя, припугнув шприцем, – знаешь, как они это делают. Или залезет к тебе в квартиру.

– Нет, он не наркоман.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам мне сказал.

– И ты поверила?

– Это же видно, – вдруг разозлилась Эшлин. – Если человек пьян или обколот, это с первых слов бывает ясно.

– Тогда почему у него нет своего дома?

– Не знаю, – честно призналась Эшлин. Задавать вопросы Бу казалось ей бестактным. – Но он очень милый. И абсолютно нормальный. Впрочем, если б он пил или принимал наркотики, я бы его не осудила: быть бездомным – такой ужас.

Клода упрямо выпятила нижнюю губку:

– Не знаю, откуда ты их берешь. Будь осторожна, ладно? Так вот, мне надо с тобой поговорить. Я приняла решение.

– Какое?

«Принимать антидепрессанты? Уйти от Дилана?»

– Время пришло. – Клода опустилась на диван и повторила: – Время пришло.

– Для чего? – не выдержала Эшлин.

– Мне пора вернуться на работу, – закончила Клода. Такого Эшлин не ждала. Она была готова к худшему.

– Что? Тебе? Выйти на работу? Хотя почему бы нет? Но что тебя подтолкнуло?

– Знаешь, я уже давно об этом думаю. Пожалуй, неправильно это – обрушивать всю мою энергию на детей. Мне надо больше времени проводить вне дома, общаться с людьми.

– И это все, о чем ты хотела поговорить? – осторожно уточнила Эшлин.

– А о чем еще? – искренне удивилась Клода.

Эшлин хотелось убить Дилана, который так взвинтил ее, хотя совершенно ясно, что все с Клодой в порядке, просто ей осточертело сидеть дома и заниматься детьми.

– Так о какой работе ты думала?

– Еще не знаю, – призналась Клода. – В общем, мне все равно. Что-нибудь…

Пока Эшлин соображала, чем может заниматься Клода, ее подруга продолжила:

– Вот я и подумала, может, ты наберешь на компьютере мое резюме? – попросила Клода. – Только имей в виду, я не хочу, чтобы Дилан об этом знал. По крайней мере, пока: это может задеть его самолюбие. Если он перестанет быть единственным кормильцем… Понимаешь?

Эшлин не очень понимала, но решила не вмешиваться.

– Но теперь я знаю, что делать, – щебетала Клода. – И все будет хорошо… Да, вот что, – вспомнила она. – Дилан сказал, ты согласилась посидеть с детьми в субботу?

Значит, операция по ободрению Клоды продолжается?

– Мы идем в ресторан, – восторженно трещала Клода. – Сто лет я никуда не ходила.

– Слушай, а можно, я возьму с собой Теда? – спросила Эшлин в надежде, что Клода сразу отметет ее предложение.

– Теда? Это такой невысокий, чернявый? – задумалась Клода. – Пусть приходит, почему нет? Кажется, он безвреден.

 

27

Эшлин пришла на работу пораньше, чтобы набрать на компьютере Клодино резюме, затем упросила Джерри эффектно оформить его. Ожидая, пока он напечатает, с ужасом поймала себя на том, что старательно выписывает на листке бумаги: «Эшлин Валентайн». «Взрослеть пора! Лучше бы делом занялась!» Но вместо этого она сделала еще одну глупость – позвонила родителям. Трубку поднял отец.

– Пап, это Эшлин.

– О, привет! – обрадовался папа. – Как твои дела?

– Хорошо, хорошо. А у вас все в порядке?

– В полном. Так когда мы тебя увидим? Может, на выходных заглянешь?

– На этой неделе не получится, – мучаясь совестью, сказала Эшлин. – Понимаешь, сейчас приходится иногда работать и в выходные.

– Жаль, жаль. Смотри не перетрудись. Но вообще-то на работе все нормально?

– Очень даже.

– Погоди, мама тоже хочет что-то сказать.

– Пап, послушай, я не могу говорить долго, я на работе. Лучше я вечером вам позвоню. Рада, что у вас все хорошо.

И повесила трубку, растревоженная и недовольная собой.

Лиза опоздала на работу.

– Где вы были? – спросила Трикс. – Все вас ищут.

– Вы мой личный секретарь, – раздраженно бросила Лиза. – Вам и знать. Посмотрите в ежедневнике.

– Ах, в ежедневнике, – протянула Трикс. – Да, конечно.

Открыв нужную страницу, она вслух прочла:

– «Интервью с чокнутой Фридой Кили». Вот, ребята, где она была.

– Верно, – громко, чтобы слышали все, и в особенности Мерседес, подтвердила Лиза. – Сегодня утром я посетила Фриду Кили в ее ателье. Она прелесть! Совершенная прелесть.

На самом деле Фрида оказалась совершенным кошмаром, жутью во мраке. Она была нелюбезна, вычурна и так задирала нос, что вполне могла улететь следом за ним, да так больше и не вернуться. Что, по мнению Лизы, было бы совсем не плохо.

Фрида встретила ее в шезлонге, одетая в одно из безумных платьев собственного сочинения, с длинными, до пояса, распущенными седыми волосами. Она полулежала на рулонах материи и уплетала завтрак из «Макдоналдса». Интервью на это самое утро было заверено у секретаря Фриды, но Фрида твердила, что ничего подобного не слыхала.

– Но ваша секретарша…

– Моя секретарша, – визгливо перебила Фрида, – бестолочь и кретинка. Я ее уволю. Джули, Элейн, как вас там, вы уволены! Но, если уж вы пришли… – милостиво промолвила она. Фриде явно хотелось позабавиться.

– Будьте добры, расскажите о себе, – начала Лиза, пытаясь перехватить инициативу. – Где вы родились?

– На планете Зог, дорогуша, – лениво протянула Фрида.

Лиза смотрела на нее, склоняясь к тому, чтобы поверить.

– Если вы предпочитаете говорить об одежде…

– Одежда! – взорвалась Фрида. – Это не одежда! «Неужели? Но если не одежда, что тогда? Любопытно».

– Произведение искусства, идиотка!

Такое обращение Лизе совсем не понравилось. Это было вульгарно и грубо. Однако думать надо о пользе «Колин», придется сдержаться.

– Может быть, – проглотила она свою ярость, – расскажете, как вы добились такого феноменального успеха?

– Как я добилась успеха?! – У Фриды глаза на лоб полезли от негодования. – Но это же очевидно – я гениальна! Я слышу голоса, они говорят со мной!

– Вам, вероятно, надо бы к врачу, – не удержалась Лиза.

– Дура, я говорю о своих духовных вожатых! Они говорят мне, что творить.

В комнату с громким визгливым лаем вбежал крохотный йоркширский терьерчик в шляпке-цилиндре.

– Иди, иди к мамочке. – Фрида прижала животное к своей необъятной груди. – Это Скьяпарелли. Мой муз. Без него мое дарование просто исчезло бы.

У Лизы проснулась робкая надежда на какую-нибудь неизбежную катастрофу, которая могла бы унести жизнь мерзкой собачонки. Это чувство еще обострилось, когда Скьяпарелли в довершение всего больно цапнул ее за запястье.

Фрида Кили пришла в ужас.

– Ах, какая противная журналистка! Это она сунула свою грязную руку тебе в ротик? – Она злобно уставилась на Лизу. – Если Скьяпарелли заболеет, я вас по судам затаскаю. Вас и вашу паршивую газетенку.

– Я не из газеты. «Колин» – женский журнал. Мы делали фотосессию в Донегале с вашими…

Но Фрида не слушала. Приподнявшись на локте, она крикнула в открытую дверь секретарше:

– Эй, там! Кто-нибудь в этой пропахшей репой халупе! Выясните, кто жрет репу, и гоните их вон! Я говорила, что этого не потерплю!

В дверях появилась секретарша и спокойно сказала:

– Все вы придумываете, репой ни от кого не пахнет.

– А я говорю – пахнет! Вы уволены! – возопила Фрида.

Лиза посмотрела на свою руку. На коже все еще виднелись следы зубов поганой собачонки. Нет уж, хватит. Эту ненормальную они рекламировать не будут.

В приемной секретарша по имени Флора помазала Лизину руку мазью с арникой, которую держали там, очевидно, нарочно для таких случаев.

– Сколько раз в день она вас увольняет? – спросила Лиза.

– Немерено. С ней бывает трудно, но это потому, что она гений, – безмятежно ответила Флора.

– Она сумасшедшая стерва.

Флора склонила голову набок, подумала.

– Да, – пробормотала она, – и это тоже.

Лиза поймала такси и поехала на работу, решив ни в коем случае не доставлять Мерседес удовольствия узнать, что она была права и Фрида Кили действительно ненормальная.

– Фрида – чудесная женщина, – сообщила Лиза редколлегии «Колин». – Мы очень подружились.

И посмотрела на Мерседес, но в черных глазах той не отразилось ничего.

Через полчаса Джек выглянул из кабинета, прошел прямо к Лизиному столу и сообщил:

– Звонили из Лондона.

Она подняла на него глаза. В горле стоял такой ком, что заговорить сразу было невозможно. Ну и утро, господи!

Джек выдержал внушительную паузу и медленно произнес:

– «Л'Ореаль» разместил рекламу на четыре полосы… В каждом номере, начиная с первого… На полгода!

Он выждал еще минуту, чтобы сказанное дошло, затем счастливо улыбнулся. Лицо, обычно угрюмое, просияло, уголки рта приподнялись, открыв залихватски щербатый зуб, глаза весело блеснули.

– Сколько мы им скидываем? – непослушными губами спросила Лиза.

– Нисколько. Платят по полной программе. Потому что мы этого достойны, ха-ха!

Лиза не двигалась с места, изумленно глядя на Джека. Только теперь, когда беда осталась позади, она позволила себе в полную силу прочувствовать ужас, в котором жила всю прошлую неделю. Излишне объяснять, что решения, принятого «Л'Ореаль», будет достаточно, чтобы и другие дома косметики начали покупать рекламные площади в журнале.

– Отлично, – вымолвила она наконец.

Зачем было сообщать ей об этом непременно при всех? Будь это в его кабинете, без лишних глаз, она могла бы от полноты чувств броситься ему на шею, обнять, прижаться…

– Это надо отпраздновать.

Лиза быстро пришла в себя и успокоилась:

– Давайте отобедаем.

И Джек легко согласился:

– Да, обязательно.

– Трикс, – весело окликнула Лиза, – я заказываю столик в ресторане. А в парикмахерскую не пойду, отмените! Джек, пока вы здесь, взгляните.

Эшлин, которая сидела за три стола от них и с живым интересом следила за ходом событий, увидела, что именно Лиза показывала Джеку – ее статью об уроке танцев!

– Я же вам говорила, что сделаю из этого журнала конфетку, – смеялась она.

– Говорили, помню, – согласился он, пробегая глазами материал и одобрительно кивая. – Отличный репортаж.

Эшлин бессильно молчала. Лиза каким-то образом присвоила ее лавры. Это было нечестно. А что делать? Ничего. Ругаться страшно. Вдруг она услышала свой собственный голос:

– Рада, что вам понравилось!

Голос дрожал, хотя она и старалась говорить легко и небрежно.

Джек удивленно обернулся к Эшлин.

– Статью написала я, – металлическим голосом объяснила она. И повторила уже менее уверенно: – Рада, что вам понравилось.

– А Джерри оформил, – напустилась на нее Лиза. – А я разработала концепцию. Эшлин, вам придется учиться работать в команде.

Распекала она Эшлин, а обращалась прямо к Джеку.

Но тот изучал обольстительное фото, а потом начал перебегать взглядом от женщины на снимке к Эшлин. Его темные глаза смотрели смело и внимательно, и Эшлин стало жарко и неловко.

– Так, так. – Углы его губ опять поползли вверх, будто он сдерживал широкую улыбку. – Вот, значит, Эшлин, чем вы занимаетесь в свободное время? Грязными танцами?

– Это не…

Ей хотелось ударить его.

– Серьезно, статья классная. Вы отлично справились, – уже без всяких намеков сказал Джек. – Правда, Лиза?

На Лизином лице отразилась жестокая борьба, но выхода не было.

– Да, – вынуждена была согласиться она. – Правда.

Столик на двоих Лиза заказала в «Хало». Лучше взять это на себя; у нее было такое чувство, что, предоставь она выбор ресторана Джеку, в результате они оказались бы в «Пицца Хат».

За полчаса до выхода она зашла в дамскую уборную, чтобы удостовериться в собственной безупречной красоте. Какая удача, что именно сегодня она в бледно-сиреневом костюме от «Пресс и Бастиан»! Хотя, если б и не этот костюм, было бы что-нибудь столь же шикарное. Будучи главным редактором глянцевого журнала, никогда не знаешь, когда именно придется блистать. Всегда готова, такой у нее девиз.

Изящные босоножки-шпильки на тоненьких ремешках не выдержат и короткой пешей прогулки по набережной – в них в помещении-то ходить жалко. Нет, Лиза не роптала на их явную непрактичность: некоторые туфли создаются исключительно для невероятной, хоть и недолговечной красоты. Да и зачем еще придумано такси?

Оглядев себя в зеркале, она осталась довольна. Глаза яркие, большие (благодаря подведенному белым внутреннему контуру век), кожа гладкая и нежная (увлажняющая маска от «Аведа»), лоб гладкий, без единой морщинки (инъекция ботокса перед самым отъездом из Лондона). Расчесала волосы до блеска – это времени не заняло. Они всегда блестели от питательного бальзама и специального лака для волос, а уложены были, как обычно, в хорошей парикмахерской.

Без десяти час пришло такси, и они с Джеком отбыли под завистливыми взглядами всей редакции. Мысль заполучить Джека в полное распоряжение, оказаться совсем близко к нему будоражила Лизу, она уже планировала воспользоваться теснотой автомобильного салона, чтобы невзначай прижать голую стройную ногу к его бедру… Но как только они сели в такси, у Джека зазвонил мобильный, и всю дорогу он ругался с юрисконсультом радиостанции по поводу запрета на трансляцию пикантного интервью с епископом, уличенным в любовной связи. Ни о каких случайных нежностях не могло быть и речи.

– Не понимаю, в чем проблема, – возмущался Джек в трубку. – В наше время труднее найти епископа, у которого не было бы подруги. И вообще, с чего нам вдруг понадобилось брать у него интервью?

– Как дела, Лиза? – спросил таксист. – Нашли себе квартиру?

Лиза подалась вперед. Кто этот тип, откуда он ее знает? Тут она узнала того самого таксиста, с которым ездила смотреть жилье в первую неделю пребывания в Дублине.

– Да, маленький домик за Южным кольцом, – ответила она.

– За Южным кольцом? – Водитель одобрительно кивнул. – Один из немногих районов Дублина, еще не американизированных до неузнаваемости.

– Да, там очень мило, – подтвердила Лиза, решив не разочаровывать симпатичного таксиста.

– Так что было после того, как вы пригрозили банде паршивок, что не давали прохода вашей четырнадцатилетней дочке? В тот раз вы не успели дорассказать, – вспомнила Лиза их разговор.

– С тех пор они ее не трогают, – улыбнулся он. – Да и она переменилась.

Когда Лиза выходила из такси, он сказал:

– Меня зовут Лайэм. Буду нужен – обращайтесь.

Джек все еще говорил по телефону, пока их вели к лучшему столику в великолепном, полном народу ресторане. Это Лизе понравилось. Джек мог бы зажаться от царящей вокруг роскоши, но он властно, как ни в чем не бывало продолжал говорить по мобильному.

Пообещав, что к пяти часам непременно что-нибудь придумает, Джек убрал телефон.

– Прошу прощения.

– Ничего, – мило улыбнулась она, демонстрируя новую губную помаду от «Сурс».

Но после телефонного звонка все легкомыслие Джека куда-то подевалось. Он опять стал серьезным и нервным и к флирту был совсем не расположен. А вот Лиза очень даже была.

– За нас, – многозначительно улыбнулась она, касаясь своим бокалом его. И, чтобы окончательно смутить и запутать его, добавила: – За процветание «Колин».

– За это выпью с удовольствием.

Джек поднял бокал, с некоторым усилием улыбнулся, но лицо у него было озабоченное. Говорить ему хотелось только о работе. Читательские рейтинги, цены на печать, целесообразность раздела художественной литературы. Да и среди бьющей в глаза роскоши «Хало» ему было явно не по себе. Он честно сражался с закуской из невероятно кудрявого листового салата, пытаясь нацепить непокорную зелень на вилку и удержать во рту, пока после очередной неудачи не воскликнул:

– Боже, я чувствую себя жирафом!

Лиза приуныла. Пытаться воскресить легкую, расслабленную атмосферу того вечера у нее дома не имело смысла: Джеку это не было интересно. Он слишком занят делами, слишком напряжен, согласился пообедать в городе – и то хорошо. Что ж, если он желает говорить о работе, можно и о работе. С ее выдающимся талантом оборачивать что угодно себе на пользу вполне уместно сейчас спросить Джека, нельзя ли наряду с прочими материалами втиснуть в номер возможную авторскую колонку от Маркуса Валентайна.

– Он действительно сказал, что будет вести у нас рубрику? – как будто бы оживился Джек.

– Не совсем… Пока нет. – Лиза уверенно улыбнулась. – Но он будет.

– Я справлюсь насчет страницы для него. Вы – просто кладезь свежих идей, – одобрил он.

Только на выходе из ресторана Джек опять стал похож на человека.

– Ну что, как работает таймер? – спросил он.

– Отлично, – подмигнула Лиза. – Теперь я могу долго стоять под горячим душем, когда душе угодно.

Слова «долго» и «горячим» она произнесла весьма многозначительно. Медленно, тягуче, чувственно.

– Прекрасно, – кивнул Джек, и в его глазах мелькнула искорка интереса. – Вот и прекрасно.

Лиза почти уже подошла к дому, когда у самого порога налетела на желтоволосую тетку в обвислом тренировочном костюме.

– Привет, Лиза, – просияла та. – Все в порядке?

– Да, благодарю, – сдержанно ответила Лиза. Неужели тут все знают ее по имени?

– Вот на работу бегу. «Серебряные копи» у Харбисона. Тридцать фунтов в лапки – и домой на такси.

Вероятно, Кэти – мать соседской девчушки Франсины – хотела сказать, что работает официанткой… Тут Лизу осенило.

– Послушайте, Кэти, – вас ведь Кэти зовут? Вы не хотели бы подработать уборкой?

– Я так и знала, что вы обязательно спросите!

– Да? Почему?

– Вы ведь женщина занятая, где вам найти время самой убирать?

В среду вечером на автоответчике Эшлин по-прежнему ничего не оказалось. Будь неладна Джой и ее россказни о мужских правилах.

– Всего девять часов, паникерша, – увещевала Джой, приехав разделить с Эшлин муку ожидания. – Времени еще полно!

Эшлин с трудом успевала за крутыми виражами отношений Джой и Мика. У них было не лучше, чем у Джека Дивайна с его кусачей подружкой… Убрав штопор на место, она разлила вино по бокалам и приготовилась к детальному анализу всего, что Мик сказал Джой, слово за словом.

– …А потом он сказал, что такие женщины, как я, ночные пташки. Как думаешь, что он имел в виду? Что с такими, как я, гуляют, но не женятся, да?

– Может, просто то, что ты поздно ложишься спать? Джой энергично помотала головой:

– Нет, подтекст есть всегда…

– А Тед говорит, что нет. И когда мужчина что-то говорит, он ничего другого в виду не имеет.

– Да что твой Тед понимает!

Но она ошиблась – прошло не больше часа, и в десять минут одиннадцатого зазвонил телефон. Эшлин уже почти забыла, как страстно она этого ждала.

– Подойди, – кивнула Джой на дребезжащий аппарат, но Эшлин стало страшно – вдруг не он?

– Алло, – наконец проворковала она в трубку.

– Алло, это Эшлин, святая покровительница комедиантов? Говорит Маркус. Маркус Валентайн.

– Привет, – сказала Эшлин, беззвучно прошептав Джой: «Это он», и потыкала пальцем себе в щеку, изображая веснушки. – Как ты меня назвал?

– Святая покровительница комедиантов. На первом концерте Теда Маллинса ты помогла ему вылезти, помнишь? И я тогда подумал: эта девушка – наш друг.

Эшлин хихикнула. Идея быть святой покровительницей комедиантов ей понравилась.

– Ну, как дела? – спросил Маркус, и Эшлин решила, что его голос тоже ей нравится. Ни за что не скажешь, что его обладатель конопат. – Больше ни на какие вечера юмора не ходила?

Она снова хихикнула:

– Была, в субботу вечером.

– Обязательно расскажешь мне об этом! – горячо воскликнул он.

– Непременно, – согласилась Эшлин и поняла, что опять хихикает. Интересно, какая это смешинка ей в рот попала. Ведет себя как полоумная.

– Может, выберешься на концерт в эту субботу? – пригласил он.

– Ой, нет, не могу, – с сожалением ответила Эшлин, искренне собираясь объяснить, что обещала посидеть с детьми подруги, но в последний момент удержалась. Пусть он подумает, что у нее есть своя жизнь.

– Ты уезжаешь на все праздники? – разочарованно протянул он.

– Нет, просто в субботу вечером занята.

– А я в воскресенье.

Разговор замер, а потом синхронно вспыхнул с новой силой.

– А что ты делаешь в понедельник? – спросил Маркус, и она в один голос с ним предложила:

– А в понедельник?

И хихикнула. Опять.

– Кажется, мы договорились, – сказал он. – Слушай, давай я звякну тебе в понедельник с утра – не слишком рано, – и мы условимся окончательно?

– Тогда и увидимся!

– Непременно, – с жаром заверил он.

Эшлин положила трубку.

– Боже мой, в понедельник я встречаюсь с Маркусом Валентайном!

От возбуждения ее трясло.

– Сто лет не ходила на свидания. После Фелима – ни к кому.

– Ну, довольна? – осведомилась Джой.

Эшлин осторожно кивнула. Теперь, когда он позвонил, ее мучил страх, не сорвется ли все снова.

– Вот и ладно, – распорядилась Джой, – давай тренироваться. Повторяй за мной: «О, Маркус! Маркус!»

Наутро, когда Эшлин пришла на работу, ее подозвала Лиза.

– Угадай, кто звонил мне вчера вечером?

Лицо у нее было воинственно-решительное, серые глаза горели торжеством.

– Маркус Валентайн?

– Совершенно верно, – подтвердила Лиза. – Маркус Валентайн.

– Неужели? – переспросила Эшлин. – Он и мне звонил.

От этих слов у Лизы открылся рот. Она-то считала победительницей себя.

– Когда вы встречаетесь? – поинтересовалась Эшлин.

– Как-нибудь на будущей неделе.

– Да? А я в понедельник вечером… Это раньше, – добавила она. Вдруг Лиза не поняла сразу.

И они обе, нахмурясь, уставились друг на дружку.

– Так что я победила! – продолжала Эшлин, сама не зная, что на нее нашло.

Обалдев, Лиза смотрела на Эшлин, на ее мягкое незапоминающееся лицо, на котором сейчас появилась некая определенность. Значит, ее обошли. К своему удивлению, ей стало весело, и она рассмеялась:

– Молодец!

Эшлин не сразу вникла в перемену настроения, но потом тоже начала хохотать. Какие же они обе дуры!

– Господи, Лиза, нам ведь от него нужно совсем не одно и то же, – расхрабрившись, выдавила Эшлин. – Чего вы-то беспокоитесь?

– Не знаю, – повела плечом Лиза. – Должно же быть у девушки какое-нибудь хобби.

 

28

В кабинетах «Рэндолф медиа» царило предотпускное настроение. Была пятница перед долгими, трехдневными выходными (праздник начала лета), вкупе с новостями о рекламе «Л'Ореаль», плюс отсутствие на рабочем месте Джека Дивайна, да еще кто-то вытащил из заначки ящик шампанского, предназначавшегося на призы для читательской викторины («Из какой области Франции происходит шампанское? Ответы отправляйте на открытках по адресу… Первый победитель получит дюжину лучшего…»).

Лиза посмотрела на шампанское, потом на часы – без четверти четыре – и на подчиненных. Последние три недели они вкалывали как заведенные, и первый номер «Колин» мало-помалу обретал приличный вид. Как руководитель Лиза понимала, сколь важно поддерживать моральный дух коллектива, да и, если уж совсем честно, сегодня вечером сама была не прочь выпить. Она громко, театрально откашлялась:

– Э-э-э… Не желает ли кто бокал шампанского?

И многозначительно кивнула на ящик с бутылками. На что она намекает, коллеги просекли в мгновение ока.

– Но как же читательский конкурс? – ойкнула Эшлин.

– Заткнись, ради бога, – прошипела Трикс. – Вот это дело, Лиза, – командным голосом отчеканила она, обращаясь к начальству. – Можем же мы отпраздновать появление в нашем журнале дорогущей рекламы «Л'Ореаль».

Второго приглашения не понадобилось. Слова: «Лиза сказала, мы можем распить призовое шампанское» – облетели редакцию подобно легкому ветерку. Работа замерла, все расслабились и повеселели. Даже Мерседес.

– Но у нас нет бокалов, – вдруг заволновалась Эшлин.

– Ерунда.

Быстро, пока Лиза не передумала, Трикс оттащила в туалет полный поднос грязных чашек из-под кофе и впервые за полгода добровольно перемыла гору посуды.

– Боюсь, оно не очень холодное, – трогательно извинилась Лиза, передавая щербатую кружку с надписью «Виндсерферы делают это стоя» и с шапкой пены в унизанные перстнями руки Келвина.

– Да какая разница! – воскликнул тот, радуясь, что его взяли в долю, хоть он и не работает в «Колин».

Крохотная редколлегия «Католического вестника» напряженно ждала в своем уголке, позовут ли их. Отовсюду послышались громкие вздохи облегчения, когда Лиза откупорила вторую бутылку и принялась наполнять кружки с надписями: «Поверить не могу, что это не масло», «Киа-Ора, я буду твоим парнем» и две «Действует именно так, как написано на банке».

– Ваше здоровье, миссис Морли. – Лиза передала сверхзаботливой секретарше Джека кружку «Поверить не могу, что это не масло».

– И ваше, – недоверчиво буркнула миссис Морли. Оделив каждого, Лиза подняла свою кружку и сказала:

– За всех вас. Спасибо за самоотверженный трехнедельный труд.

Эшлин и Мерседес недоверчиво переглянулись. Вслед за Лизой выпили все.

Молчание нарушила Лиза.

– Откроем еще одну? – невинно, будто эта мысль только что пришла ей в голову, спросила она.

– Отчего же нет?! Можно! – с хорошо разыгранным равнодушием согласилась Трикс.

– Конечно, конечно!

Шампанское существенно смягчило нрав миссис Морли.

Но, когда Лиза принялась раскручивать проволоку на горлышке очередной бутылки, входная дверь открылась, и все замерли. Черт!

Джек вполне мог взбеситься, застукав их за распитием казенного шампанского в рабочее время.

Но вместо Джека в редакции появилась Мэй. Каблуки у нее были высоченные, бедра невероятной стройности, талия – тонкая. От восхищения у Эшлин закружилась голова.

Мэй, похоже, опешила от мертвой тишины в редакции и устремленных на нее взглядов.

– Джек у себя? – спросила она сухо.

Молчание.

– Нет, – промямлила миссис Морли, украдкой вытирая губы. – Он поехал воспитывать этих, с телестудии.

И победоносно скрестила руки на груди, всем своим видом говоря, что свою подружку Джеку тоже не мешало бы воспитать.

– Ясно.

Мэй разочарованно надула пухлые губки, пошла к двери. Волна роскошных шелковистых волос тяжело качнулась за ее спиной.

– Если хотите, подождите его, – неожиданно для себя предложила Эшлин.

Мэй резко обернулась:

– А можно?

– Конечно! И вообще, может, выпьете с нами?

Не успев договорить, Эшлин приготовилась принять на себя Лизин гнев. Приглашать подружку начальника на корпоративную пьянку – дурной тон. Эшлин и сама уже поняла, что несколько переборщила.

Но вместо того чтобы рассвирепеть, Лиза неожиданно легко согласилась:

– Конечно, выпейте с нами.

Дело в том, что Лизе было не меньше, чем прочим, любопытно поглядеть на Мэй. Вероятно, даже больше, учитывая обстоятельства.

– Ваше здоровье!

Мэй взяла у Лизы кружку. Эшлин радушно предложила:

– Проходите к моему столу, берите себе стул.

Трикс и Лиза тоже немедленно переместились к столу Эшлин, ведомые жадным интересом к экзотической Мэй.

– Мне нравится ваша сумка, – сказала Лиза Мэй. – «Лулу Гиннесс»?

Та неожиданно хрипло хохотнула:

– «Даннз».

– Сеть магазинов, – услужливо пояснила раскрасневшаяся Эшлин. – Как «Маркс и Спенсер».

– Только дешевле, – снова хохотнув, уточнила Мэй. Несмотря на свое нежное, как цветок лотоса, личико, она вдруг показалась совсем обычной.

А когда Лиза пошла собирать пустые кружки, лукаво заметила:

– Замечательная у вас работа. И так каждый день? Ответом ей был взрыв слегка истерического смеха.

– Каждый день? Да что вы! Что вы! Только по особым случаям, в праздник, например.

– Вы ведь не скажете Джеку, правда? – спросила Трикс.

Мэй презрительно сощурилась:

– Еще чего!

– А вы где работаете? Чем… занимаетесь? – отважилась Трикс.

Мэй тряхнула тяжелыми волосами, блеснула раскосыми глазами и вдруг опять стала непроницаемой и таинственной восточной девушкой.

– Я танцую экзотические танцы.

Ее слова повергли всю редакцию в короткое изумленное молчание, зато потом все заговорили с удвоенным оживлением:

– Это здорово!

– Ну и ну!

– А погода прямо как по заказу для этого! – как всегда, невпопад влез Зануда Бернард.

– Молодчина, – с трудом выдавила Лиза. Наверняка Мэй и Джек предаются фантастическому сексу. Завидно до колик.

– Что такое экзотические танцы? – шепотом спросила у Келвина миссис Морли.

– Думаю, их танцуют… э-э-э… без одежды, – тактично шепнул тот в ответ, щадя чувства пожилой дамы.

– А, стриптиз. У нее должно хорошо получаться.

И миссис Морли посмотрела на Мэй с неожиданным уважением.

– Да нет, ни фига я не танцую, – пренебрежительно уточнила Мэй, снова становясь обычной. – Пошутила я. Телефонами торгую мобильными, но из-за моей внешности все думают, будто я какая-нибудь сексуальная кошечка.

– Какое безобразие! – вступил возмущенный хор. – Ужас! Как могут люди быть такими придурками!

– Если я правильно поняла, она не танцует стриптиз? – осторожно уточнила миссис Морли у Келвина. Тот молча помотал пергидрольной шевелюрой. Трудно сказать, кто был разочарован больше.

– Тереостипы – это ужасно! – воскликнула Эшлин и поняла, что она здорово опьянела.

– Да уж, – подтвердила Мэй, распалясь после второй кружки шампанского. – Я родилась и выросла в Дублине, мой отец ирландец, но оттого, что мама из Азии, мужчины обращаются со мной, как будто я обучена этим особым восточным интимным штучкам. Ну, с мячиками от пинг-понга и все такое. Или орут мне вслед на улице: «Дрянь косоглазая!» – Она тяжело вздохнула. – Как это достает, знали бы вы!

Она бросила быстрый взгляд на ловящих каждое ее движение Келвина и Джерри, устроилась поближе к Эшлин, Трикс и Лизе и доверительно заметила:

– Не хочу сказать, что никогда не пробовала играть с мячиками для пинг-понга. Разумеется, тому, кто мне понравился, я показала бы что-нибудь особенное.

То есть Джеку? Этот вопрос хотели задать все, но никто так и не решился. Даже Трикс. Но, по мере того как количество полных бутылок уменьшалось, а пустых – росло, языки развязывались.

– Тебе сколько лет? – спросила Трикс.

– Двадцать девять.

– А давно вы с Джеком вместе?

– Почти полгода.

– Иногда он еще тот фрукт, – заметила Трикс.

– Кому ты рассказываешь! С тех пор как началась эта история с «Колин», он совсем сдвинулся. Вкалывает по-черному, дергается из-за каждого пустяка, потом, чтобы выпустить пар, уходит в море на своей посудине, а я так его и не вижу. Это вы все виноваты, что у него настроение плохое!

– Вот те на! – воскликнула Трикс. – А мы-то тебя виним.

Мэй ничего не сказала, но начала ерзать на стуле.

– Мы тебя смутили? Прости, мы больше не будем, – вмешалась Эшлин с некоторым разочарованием: ей было очень интересно.

– Да нет, ничего, – не прекращая ерзать, улыбнулась Мэй. – Трусы в задницу врезались, неудобно до жути.

Она была такая хорошенькая, молоденькая и бесстыжая, что Лиза проглотила все свои колкости. Да, Джек проявлял интерес к ней, сомнения нет, но теперь понятно, что он нашел в Мэй.

Когда вернулся Джек, все уже надрались до такой степени, что даже не пытались это скрыть.

– Развлекаетесь? – скупо бросил он.

– День предпраздничный, – огрызнулась миссис Морли, которая, не имея привычки, за полтора часа последовательно прошла через настороженность, благодушие, счастье бытия, слезливые сожаления, а закончила, как положено, агрессивностью.

– Конечно, – согласился Джек.

– Привет, Джек, – хищно улыбнулась Мэй. – Я тут проходила мимо, дай, думаю, загляну поздороваться.

Джек, видимо, смутился.

Мэй прошла в кабинет следом за ним и очень плотно прикрыла дверь.

Трикс приставила к двери кружку, прильнула к кружке ухом, чем всех рассмешила. Но никакой необходимости в прослушивающей аппаратуре не было. Голос Мэй, высокий и злой, долетал отчетливо:

– Как ты смеешь игнорировать меня, когда я прихожу… Если ты думаешь, что я стану мириться с…

Джека не было слышно совсем, хотя, судя по паузам между возмущенными выкриками Мэй, что-то говорил и он.

– Освободите все выходы, – бесстрастным тоном бортпроводницы сказал Келвин.

И несколько раньше, чем ожидалось, дверь кабинета распахнулась, выскочила Мэй, молнией пронеслась к выходу и исчезла, не попрощавшись ни с кем. В воздухе еще долго потрескивали электрические разряды.

– Так, представление окончено, я пошел, – объявил Келвин, закидывая за спину оранжевый рюкзак. – Меня ждут семьдесят два часа без сна.

– И я тоже, – засобиралась Трикс.

– Я тоже тебя жду, – поддакнул Зануда Бернард, как всегда, невпопад.

Все быстро собрались и отбыли. В редакции остались только Джек и Эшлин. Джек – потому что ждал звонка из Нью-Йорка, а Эшлин договорилась встретиться с Джой в шесть часов, поэтому идти домой смысла не было. К тому же надо было доделать базу данных для Лизы, а то из-за неожиданного праздника на рабочем месте она ничего не успела.

– Бросьте, мисс Помогайка, – проворчал Джек. – Праздник же. Все равно вы пьяны, так что во вторник придется переделывать.

– Вы правы, – согласилась Эшлин, которой хватило трезвости осознать, что она пьяна. – Надо прекращать, а то уже такого наваляла…

– Идите домой, – велел он.

Ладно, уже почти полседьмого… Эшлин нетвердой рукой взяла сумку, встала и вкрадчиво спросила:

– У вас наверняка замечательные планы на долгие выходные, ДД?

– ДД? – с любопытством переспросил Джек.

– Ну, Джек Дивайн, – смутилась Эшлин. Зачем проговорилась? – Чем-нибудь приятным займетесь?

– Не знаю, – сухо ответил Джек. – В воскресенье навещу родителей. Остальное зависит от погоды. Если не получится выйти в море, залягу дома и буду смотреть по видео «Звездный путь».

– «Звездный путь»? Ну что ж, «живите и процветайте», – улыбнулась Эшлин, пытаясь вскинуть руку в космическом салюте.

Джек бросил на нее недобрый взгляд:

– Нелогично, капитан Чинить-Паять. В эти выходные мне процветать не придется.

– Почему же?

Джек неожиданно смутился:

– От вас не могло укрыться, что моя подружка не в духе.

Тут Эшлин не сдержалась. Слова вырвались, она не успела понять, что говорит:

– Почему вы все время ссоритесь? Она ведь такая чудесная. Неужели не можете сделать над собой усилие? Она говорит, что мало видит вас, потому что все свободное время вы в море. Может, следовало бы пореже…

Она понимала, что вышла за рамки дозволенного, и ждала бури, но вместо того, чтобы взбеситься, Джек рассмеялся, хоть и не очень искренне.

Эшлин запоздало вспомнила, что в каждой истории две стороны.

– Разве это не правда? Джек помолчал:

– Не хватало мне еще злословить об отсутствующих, которые не могут оправдаться.

– Так вы не уходите в море?

– Ухожу.

– Но… – Эшлин показалось, что теперь она понимает. – Она вас отпускает, а потом начинает злиться?

Джек замялся, а потом неохотно кивнул:

– Вроде того.

– Понимаете, – пустилась в объяснения Эшлин, – даже если она вас отпускает, это не значит, что ей нравится отпускать вас. Вы поговорите с ней спокойно, ласково…

У нее блестели глаза. Вот оно, решение.

– Маленькая мисс Помогайка, – снисходительно качнул головой Джек, – зачем вам все для всех улаживать?

– Но я только…

– Маленькая мисс Помогайка, – с улыбкой повторил он, – я подумаю об этом. А вы что же – уезжаете на выходные?

– Нет. – Как только внимание переключилось на нее саму, Эшлин оробела. – Просто встречусь с друзьями, и вообще…

А может, и с Маркусом Валентайном, но об этом Джеку знать незачем.

– Отдыхайте, – сказал он.

Эшлин пошла к двери, но Джек вдруг снова окликнул ее:

– Эй! Мисс Чинить-Паять! А вы смотрите «Звездный путь»?

Она оглянулась через плечо, покачала головой:

– Нет.

– Так я и думал.

– Но ничего против не имею.

– Все так говорят, – пробормотал Джек.

 

29

В субботу вечером, без четверти семь, готовый к нелегкому труду няни, Тед на велосипеде привез Эшлин к дому Клоды и Дилана.

– Это их собственный? – ахнул он, оглядывая особнячок из красного кирпича. – Здорово, правда?

Эшлин взошла на крыльцо, позвонила в дверь.

– А подгузники им менять не придется? – вдруг заволновался Тед.

– Нет, для этого они уже большие. У нас другая задача – играть и развлекать.

– Ну, это нетрудно. – Тед откашлялся, смущенно пригладил вихры. – Тед Маллинс, самый смешной человек в Дублине, к несению службы готов, сэр!

– Наверно, для юмористических миниатюр они еще не доросли, – испуганно предупредила Эшлин. – Пожалуй, «Три поросенка» им больше по возрасту.

– Это мы еще посмотрим, – возразил Тед. – Детский ум часто недооценивают. Может, позвонить в дверь еще раз?

Им пришлось долго ждать, пока их впустят в дом. Наконец дверь открылась, и на пороге появился Дилан в мокрой, прилипшей к телу майке, с руками в мыльной пене.

– Привет! – рассеянно бросил он. Только теперь до Эшлин и Теда донесся сверху отчаянный рев. – Купаю Крейга, – пояснил Дилан.

– Что-то он не в восторге.

– Худшее впереди. Мне еще мыть ему голову. – Дилан поморщился. – Орать будет так, будто его жарят живьем, но вы не беспокойтесь… Пойду-ка я к нему. – Взбегая по лестнице, он на полпути обернулся: – Клода на кухне.

Клода в джинсах и футболке стояла у стола, безуспешно уговаривая Молли проглотить хоть что-нибудь. Что-нибудь, кроме печенья, чипсов и конфет. Две недели назад Молли объявила голодовку и сдавать позиции не собиралась ни в какую.

Эшлин протянула Клоде папку с десятью экземплярами ее резюме.

– Что это? Ах да, спасибо.

Клода молниеносным движением засунула папку под кипу детских книжек на столе.

– Ты собираться будешь? – поинтересовалась Эшлин. – Скоро уже такси придет.

– Хотела хоть чем-нибудь ее накормить, пока я здесь…

– Может, я попробую? – галантно предложил Тед.

На что Молли выпятила нижнюю губку, тут же начавшую горестно дрожать.

– Спасибо, но…

Клода продолжала совать ложку в крепко сжатый рот Молли. Бесполезно. Теперь, когда у Молли появились зрители, она точно не собиралась глотать ни крошки.

– Съешь омлетика, солнце мое, – упрашивала Клода.

– Зачем?

– Потому что это тебе полезно.

– Почему?

– Потому что в яйцах много белка.

– Зачем?

Помимо отказа от нормальной еды, Молли последнее время с упоением играла в почемучку. Сегодня она успела сказать «почему?» двадцать девять раз подряд.

– Какие у тебя роскошные волосы! – восхитилась Эшлин, погладив густые медово-золотистые пряди подруги.

– Спасибо. Сегодня специально ходила их укладывать.

Затем Эшлин вспомнила о свежеоклеенной гостиной и побежала взглянуть.

– Великолепно! – с жаром похвалила она, вернувшись в кухню. – Комната выглядит совершенно по-другому. У тебя прекрасное чувство цвета.

– Да, наверное.

Сама Клода успела остыть. Новые обои так занимали ее, но стоило их поклеить, как всякое удовольствие пропало.

Потом вдруг все задрали головы к потолку, потому что сверху понеслись душераздирающие вопли. Крейгу мыли голову.

– Действительно орет, как будто его жарят живьем, – хихикнула Эшлин. – Бедный зайка.

Пронзительный вой затих, сменившись тихим нытьем. То насильно кормили Молли.

– Обязательно надо обедать как следует, если ты хочешь вырасти и стать большой, сильной девочкой.

Клода снова поднесла ко рту дочки ложку.

– Почему?

– Потому что надо.

– Почему?

– Потому.

– Почему?

– Потому, мать твою, что просто ПОТОМУ. – Клода швырнула ложку, и желтые крошки разлетелись по всему столу. – Без толку, только время терять. Пойду одеваться.

Когда она вышла из комнаты, Тед, округлив глаза, изумленно взглянул на Эшлин.

– Нельзя, чтобы дети видели твою слабость, – авторитетно заметил он.

В дверях снова возникла голова Клоды.

– Раньше я тоже так думала. Погодите, пока у вас появятся свои дети. Тогда увидите, что правил масса, но ни одно из них не действует.

Критиковать Клоду Тед совершенно не хотел.

Он просто думал, что его тактика разумной строгости в воспитании детей поможет ей. Ему стало ужасно неловко и неприятно. Особенно когда Молли ткнула в него ложкой и злобно прошипела:

– Мамочка тебя ненавидит.

Клода затопала вверх по лестнице. Долго блаженствовать в ванной, вдыхая аромат эфирных масел, было уже некогда. Только быстренько ополоснуться под душем и наспех накраситься. Затем она торжественно облачилась в бело-розовое коротенькое платье на бретельках, купленное в тот самый день, когда они с Эшлин гуляли по магазинам. С тех пор оно так и висело в шкафу, своей беспорочной новизной напоминая Клоде о том, что ходить в нем некуда.

Она тревожно оглядела себя в зеркале. Черт побери, короткое какое! Намного короче, чем ей помнилось. И прозрачное. Надела черные трусики и лифчик, но в них вид был совсем глупый. Сняла. Показывать белье абсолютно нормально, убеждала она себя. Да это даже и обязательно, если хочешь считаться хорошо одетой. Ее беда в том, что она слишком привыкла к джинсам и футболкам. Поэтому, сунув ноги в босоножки на высоченной шпильке, она еще раз сказала себе, что выглядит сногсшибательно, и появилась на верхней площадке лестницы эффектно, как кинозвезда.

– Как я выгляжу?

Все сгрудились внизу, задрав головы. Возникла слишком длинная пауза.

– Обалдеть, – с секундным запозданием среагировала Эшлин.

Тед, восхищенно открыв рот, смотрел, как длинные стройные ноги Клоды ступенька за ступенькой приближаются к нему.

– Дилан? – окликнула Клода.

– Обалдеть, – эхом отозвался он.

Это ее не убедило. Она была уверена, что в его глазах выглядит нелепо, но ему хватает ума молчать. Крейг, однако, был слишком наивен для таких деликатностей.

– Мамочка, у тебя платье такое коротенькое, и мне штанишки видно.

– Нет, не видно!

– Видно! – настаивал отпрыск.

– Нет, не видно, – решительно одернула его Клода. – Видно мои трусики. Мальчики ходят в штанишках, а девочки – в трусиках… Все, кроме Джой, подруги Эшлин, – неожиданно злобно пробормотала она себе под нос.

Только Молли, поглощенной черничным вареньем, казалось, было все равно, что надето на маме.

– Ты тоже очень красивый, – сказала Эшлин Дилану. И не покривила душой: он правда был хорош в своем небрежно-свободном темно-синем костюме и песочного цвета рубашке.

– Ты прелесть, – улыбнулся он.

– Трепло, – прошелестело у Эшлин в ухе так тихо и язвительно, что она уже подумала, не померещилось ли ей. Звук прилетел со стороны Теда.

– Мы идем? – посмотрел на часы Дилан.

– Минуточку. – Клода лихорадочно писала что-то в блокноте. – Вот мобильный Дилана. А вот на всякий случай телефон ресторана, вдруг там не будет брать мобильный…

– Вряд ли в центре Дублина такое случится, – вмешался Дилан.

– …и вот еще адрес ресторана, если вдруг ты не дозвонишься по телефону. Мы долго не задержимся.

– Нет уж, давайте задерживайтесь, – с нажимом возразила Эшлин.

Клода подхватила Молли и Крейга, исступленно обняла их и без особой уверенности попросила:

– Ведите себя хорошо с Эшлин.

– И с Тедом, – добавил Тед, растягивая губы в чарующей, по его мнению, улыбке, предназначенной Клоде.

– И с Тедом, – пробормотала Клода.

В последнюю минуту, дабы пожелать родителям счастливого пути и дорожки скатертью, Молли прижала вымазанную черничным вареньем ладошку к маминому платью пониже спины. К несчастью (а может, к счастью) для себя, Клода этого не заметила.

 

30

Как только за Клодой закрылась входная дверь, Молли и Крейг дружно и горестно заревели. Клода беспомощно оглянулась на Дилана и повернула обратно.

– Назад! – скомандовал он. – Но…

– Они сейчас перестанут.

Чувствуя себя так, будто ее раздирают пополам, Клода села в такси и безропотно позволила отвезти себя в город.

Столик был заказан на полвосьмого; им предложили на выбор полвосьмого или девять, но Клоде показалось, что девять слишком поздно. В это время она уже часто спит. Так хорошо бывает прикорнуть на несколько часиков перед тем, как встать в четыре, чтобы в темноте петь песни любимым детям…

Других посетителей в ресторане пока не было. Дилан и Клода первыми вошли в пустой белый зал с греческими колоннами, в благоговейной тишине проследовали к своему столику, и Клода совсем разнервничалась из-за своего платья. Ей казалось, оно привлекает изумленные взгляды вышколенных, бесстрастных официантов. Одергивая подол, она поспешно юркнула за стол. Когда столько лет сидишь дома, перестаешь понимать, что можно надевать на выход. Плюхнувшись на стул и спрятав ноги под скатерть, чтобы никто больше не видел ее просвечивающих сквозь одежду трусиков, она заказала джин-тоник.

Пока она читала огромное, размером с амбарную книгу, меню, двенадцать или четырнадцать официантов в черных костюмах с белоснежными сорочками безмолвно ждали в нескольких местах просторного зала. Оторвавшись от меню, Клода увидела, что они все поменялись местами, но как – ни она, ни Дилан не заметили.

– Будто в фантастическом фильме, – шепнула Клода мужу.

Дилан рассмеялся, и его смех гулко разнесся по залу. Голову Клоды сжало словно обручем, и опять у нее возникло странное чувство: этого человека она совсем не знает. Но именно о нем она когда-то думала, что умрет, если не завладеет им. Взволнованная эхом той безумной любви, она вдруг лишилась дара речи. На ум не шло ни единого слова, чтобы сказать Дилану.

Но только на секунду. Потом, разумеется, возникла масса всяких мыслей. Слава богу, с облегчением подумала Клода, это все-таки Дилан.

– Как думаешь, может, сводить Молли к врачу? Дилан не отвечал.

– Если она не прекратит голодовку, – затараторила Клода, – то в самом деле придется. Нельзя же все время есть шоколад, от него никакой…

– Ты что выбрала из закусок? – грубовато перебил ее Дилан.

– Я? Ой, не знаю даже.

– Меню обширное, – заметил Дилан.

– Да, да…

– Неужели ты хоть пару часов не можешь не говорить о детях?

– Извини. Я тебя разозлила?

– Почти, – раздраженно бросил он.

Клода понемногу начала успокаиваться. В конце концов, она в чудесном ресторане и у нее чудесный муж. Они пьют джин-тоник и едят томатные хлебцы. Скоро принесут вкуснейшую еду и прекрасное вино; дети в безопасности, дома, под присмотром надежных людей – не педофилов, не садистов. Что еще надо?!

– Извини, – повторила она и на сей раз честно взялась за меню. – А, вижу, что ты имел в виду, – кивнула она. – Ух ты, устрицы! И суфле из козьего сыра. Черт побери, что же заказать?

– Салат или суп, – задумчиво промолвил Дилан, – вот в чем вопрос.

– Или? – передразнила Клода. – Что за «или» такое? По-моему, ты хотел сказать «и».

С жаром редко бывающей в свете домоседки Клода заказала целую гору всего в горячечном стремлении получить от нечастого пира как можно больше удовольствия.

– Воду с газом или без? – спросил официант, помахивая занемевшей рукой.

Клода ошалело взглянула на него – неужели не понятно?

– И ту, и другую!

– Отлично!

– Еще что-нибудь закажем? – весело спросила Клода, когда официант ушел.

– Не сейчас, – заразившись ее энтузиазмом, расхохотался Дилан. – Погоди, вот расправимся со всем, что нам принесут…

– А как же десерт и сыры?

– Разумеется. А кофе с виски?

– Да, и десертное вино. И пирожные.

– Так, а французский кофе?

– Конечно! Может, я даже сигару выкурю.

– Вот и умница!

После второй перемены блюд Клода осоловела от еды и вина, но по-прежнему не могла расслабиться. Тогда она поняла, в чем дело.

– Я так давно уже не обедала, не отвлекаясь каждую минуту на детей, – призналась она. – Все время сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не начать кормить кого-нибудь из соседей с ложки… Видишь вон того парня? – Она показала на американского вида юношу, вяло водившего вилкой по тарелке. – Так и хочется взять вилку, подцепить кусок его филе-миньона и сказать: «Открой, душенька, ротик, я положу тебе этот кусочек». Наверно, так я сейчас и поступлю.

Она сделала вид, будто встает, чтобы напугать Дилана, но вдруг замерла и принялась тревожно оглядываться.

– Что это? Почему я прилипаю к стулу? – Она ощупала себя сзади. – Попа в чем-то черном и липком. Мазут, что ли? Черт, новое платье, такое красивое… Как это я умудрилась? – Осторожно поднесла руку к носу, понюхала и начала хохотать. – Черничное варенье. Наверняка Молли, вот паршивка. Не соскучишься с ней, а?

– Она прелесть, – нехотя согласился Дилан.

– Как думаешь, у них там все в порядке? – внезапно снова заволновалась Клода.

– Конечно! И потом, ты же оставила Эшлин и Теду номер нашего мобильного. Если что не так, они позвонят.

– Например? Что может быть не так?

– Да ничего.

– Дай-ка трубку, я быстренько позвоню. Дилан умоляюще посмотрел на жену.

– Неужели нельзя хотя бы на вечер отвлечься? Мы всего час как уехали.

– Ты прав, – согласилась Клода, – я глупая. И принялась за суп с креветками.

– Нет, – выпалила она через полминуты, – не могу. Дай трубку.

Тяжело вздохнув, Дилан протянул ей телефон.

– Привет, Тед, это Клода, звоню просто спросить, все ли у вас в порядке.

– У нас все замечательно, – соврал Тед, пока Эшлин обеими руками зажимала плачущих детей на необходимом расстоянии от телефона.

– Дай детям на минуточку трубку!

– Э-э-э… они заняты. Играют с Эшлин.

– Ясно. Ну ладно, тогда все, пока.

– Кошмар какой-то, – недоуменно промолвила Клода, нажимая на кнопку отбоя. – Всю неделю они доводят меня до белого каления, а стоит уйти на вечер, как начинаю волноваться!

– Хочешь, вернемся домой, – сухо предложил Дилан. – Разогреем картошку в микроволновке, детей повоспитываем…

– Ну, если ты так… Прости, Дилан. На самом деле мне очень хорошо сейчас. Просто замечательно.

Про Эшлин и Теда того же самого сказать было нельзя. Плакать после ухода родителей Крейг и Молли перестали далеко не сразу. В конце концов они, конечно, утешились, но только после того, как отвоевали право смотреть по телевизору мультфильм про русалочку, и Теду пришлось пропустить любимое шоу «Звезды в их глазах».

– А там сегодня такие гости, – горько сетовал он.

Чтобы как-то убить время, он с ревнивым восхищением пошел рыться в огромной коллекции компакт-дисков и кассет Дилана, громко восклицая при каждой редкой находке:

– Посмотри только! «Поймай огонь» Боба Марли в первом концертном исполнении! Вот гад везучий, где только достал!

Эшлин оставалась довольно равнодушна к его восторгам. Ох уж эти парни с их коллекциями записей. Вот и Фелим был в точности такой же.

– Ах ты, черт! – завопил Тед. – Первые два альбома «Пылающего копья»! Я думал, их, кроме Ямайки, нигде не найдешь.

– Дилан и Клода проводили на Ямайке медовый месяц, – объяснила Эшлин.

– Везет же некоторым…

В эти три слова Тед умудрился вместить целый океан тоски.

– Ух ты, полный Билли Холлидей с «Вэв», – восторженно прохрипел он. – Да где он все это берет? Я много лет искал!

Ага! – возрадовался он через минуту. – Вот она, постыдная тайна! Интересно, что делает в коллекции крутого парня альбом «Симпли Ред»? М-да, он упал в моих глазах…

– Должна тебя разочаровать: это диск Клоды, – с удовольствием сказала Эшлин.

У Теда вытянулось лицо:

– Клоде нравятся «Симпли Ред»?

– Во всяком случае, раньше нравились.

– Раньше – это простительно.

Тед облегченно вздохнул. Клода была для него богиней, но если б она сходила с ума от Мика Хакнелла, ему пришлось бы пересмотреть свои взгляды. Не может же быть у богини настолько дурной вкус?

Как только закончилась «Русалочка», Крейг и Молли громогласно потребовали, чтобы их развлекали. Тед попытался развеселить их своими шутками. Молли приказала ему уйти сейчас же, а Крейг заплакал. Тед переживал тяжело, особенно после того, как Эшлин до колик насмешила детей, то прячась, то показываясь из-за бумажного пакета.

– Засранцы мелкие, – бурчал он. – Десятки людей отдали бы правую руку, чтобы послушать мои шутки.

– Они ведь еще маленькие!

Крейг пристал к Эшлин, требуя лимонад, а когда лимонад не появился немедленно, опять разревелся.

– Паршивец балованный, – возмутился Тед.

– Нет, он не такой.

– А вот и да. Жил бы он в Бангладеш, работал бы по восемнадцать часов в день в какой-нибудь лавчонке… Тогда ему было бы о чем плакать, – мрачно заявил Тед.

Вечер тянулся бесконечно долго. Эшлин и Теду приходилось без остановки смешить детей, рассказывать им сказки, кормить конфетами, тормошить, поить лимонадом, кидаться машинками, играть в футбол куклой Барби и десятки раз «на бис» прятать руку в рукаве.

– Куда делась Моллина ручка? – устало мямлил Тед, когда Молли в миллионный раз подряд радостно втягивала руку в рукав. – Ой, какой кошмар! У Молли нет больше ручки. Кто-то ее украл.

Молли торжествующе высовывала из рукава руку.

– Батюшки, – цедил сквозь зубы Тед, – какая неожиданность! Вот она, нашлась! Куда пропала Моллина рука?

Пришло время укладывать детей спать, но разложить их по кроваткам и удержать там оказалось все равно, что пробовать гвоздями прибить желе к стенке.

– Если не ляжете спать, придет бука и заберет вас, – пригрозил Тед.

– Буки нет, – уверенно возразил Крейг. – Мама сказала.

Тед задумался. Чем же напугать мальчишку?

– Тогда, если не ляжете спать, придет Мик Хакнелл и заберет вас.

– Это кто?

– Сейчас покажу. – Тед скатился вниз по лестнице, схватил диск и в три прыжка вернулся назад. – Вот Мик Хакнелл.

Эшлин наслаждалась долгожданным покоем в гостиной, внизу. Вдруг прямо над ее головой раздались кошмарные, нечеловеческие вопли, а секунду спустя, пряча глаза, с виноватым видом вошел Тед.

– Что происходит? – строго спросила Эшлин.

– Ничего.

– Поднимусь-ка я к ним.

Несколько минут прошло в бесплодных попытках успокоить Крейга.

– Ты что ему наговорил? – напустилась она на Теда, вернувшись вниз. – Он совершенно безутешен.

Дилан и Клода вернулись домой в таком любовном единении, которое заставляет окружающих чувствовать себя лишними и ненужными. Они вошли в дом обнявшись; Клода прильнула к Дилану, а его рука уверенно лежала на ее бедре.

Как только Эшлин и Тед растворились в ночи, Клода улыбнулась Дилану, кивнула на лестницу и сказала:

– Идем.

– Только выключу свет и запру дверь.

Давно прошли те времена, когда они медленно, с наслаждением раздевали друг друга, перед тем как заняться любовью! Войдя в спальню, Клода разделась донага и юркнула под одеяло. Через пять минут Дилан последовал ее примеру. Клода легла на спину, закрыла глаза и несколько минут позволяла целовать себя; затем, как обычно, Дилан занялся ее сосками. Далее Клода ушла в глухую, молчаливую оборону: в следующий момент Дилан Любил спускаться ниже и целовать ее там, где она терпеть не могла. Это было невыносимо скучно и лишь продлевало процедуру на несколько лишних минут. Сегодня победа осталась за ней: неприятный этап удалось миновать и перейти непосредственно к пятиминутному оральному сексу, после которого пришла очередь Дилана ложиться сверху. В особых случаях, как то: дни рождения и годовщины свадьбы, наверху оказывалась Клода, но сегодня все происходило не по высшему разряду, а по будничному стандарту. Она крепко обняла Дилана, и все двинулось по привычному пути. Сейчас, в процессе, ей уже казалось, что это не так уж плохо. Вот ожидание выводит из себя, что да, то да. Как всегда, Дилан подождал, пока она изобразит оргазм, и увеличил скорость, спеша так, будто над ним стояли с секундомером.

«Пора, пожалуй, спальню ремонтировать, – подумала Клода, пока муж, стеная и пыхтя, продвигался вперед-назад к финалу. – Ковер, наверно, можно оставить старый, а вот стены не мешает перекрасить».

– О боже, – шептал Дилан, подсунув ладони ей под ягодицы и еще больше ускоряя темп, – о боже, боже…

Клода машинально издала негромкий стон. Это приблизит развязку. Дилан содрогался, бился в экстазе и вот наконец с рычанием откинулся на подушки. Единственная особенность сегодняшней процедуры состояла в том, что никто из детей не помешал им, желая принять участие в возне.

Пятнадцать минут от начала до конца – и до следующего месяца ничего. Клода удовлетворенно вздохнула. Слава богу, Дилан не из тех, кого надо ублажать всю ночь. Не то ей давно уже пришлось бы покончить с собой.

Тед и Эшлин промчались на велосипеде по пустым темным улицам, свернув по дороге за сигаретами к табачному киоску. У дома Тед театрально хлопнул себя по лбу.

– Ах ты, дьявол, – воскликнул он с деланным огорчением, которому, впрочем, явно не хватало убежденности, – забыл у Клоды куртку! Придется на неделе позвонить ей, чтобы забрать.

А в холодном, продуваемом ветрами с моря Рингсенде завершали процесс примирения Джек и Мэй. Незадолго до того Мэй была потрясена тем, что Джек приехал к ней и извинился за вчерашнее невнимание и недостаток тепла, проявленные им при встрече в редакции. А затем забрал ее к себе домой, накормил ужином, напоил хорошим вином и уложил в постель.

Он был так неожиданно мил и нежен, пока они занимались любовью, что Мэй даже не притворялась, как делала частенько, что смотрит на часы. За последнее время она даже пару раз исподтишка нажимала кнопки на пульте, чтобы в самый неподходящий момент заработал телевизор. Джека это приводило в бешенство.

– А мне интереснее это, чем то, что ты делаешь со мною, – объясняла она, хоть и совершенно неискренне. Зато держала Джека в неуверенности, а себя – под контролем.

Что было совсем нелегко.

Потом они лежали рядом, обессилев от ласк.

– Ты замечательная, – раздался из пустоты голос Джека.

– Да ну? – Мэй приподнялась на локте. – Вот только мужиков себе выбирать не умею, верно?

Она приготовилась к ответной колкости, но Джек только играл с ее длинными волосами, навивая их на пальцы.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Лучше не бывает. А что?

– Ничего.

Мэй была сбита с толку. Почему Джек не ответил ударом на удар? Обычно он не скупится…

– Завтра хочу навестить родителей, – сказал он. Мэй сделала большие глаза.

– Вот мило! А я как? Опять побоку?

То была одна из их любимых ссор – из-за того, что Джеку не хватает времени для Мэй. Но тут Джек пресек ее растущее негодование на корню:

– Хочешь, поедем вместе?

– Куда? – изумилась она. – Знакомиться?

Джек кивнул.

– Но что же мне надеть? – заныла Мэй. – Тогда надо сначала домой, переодеться…

– Ничего страшного.

Ничего не понимая, Мэй затравленно посмотрела на него. Очень, очень странно. Неужели… быть может… вдруг все ее игры и манипуляции наконец подействовали? И теперь Джек будет с нею таким, как ей хочется?..

 

31

В воскресенье утром Лиза проснулась, о чем тут же и пожалела. Полнейшая тишина за окном говорила о том, что еще очень рано. А ей не хотелось, чтобы было очень рано. Лучше уж пусть будет поздно. Ну хотя бы вечер. А еще лучше – сразу завтра.

Она лежала не двигаясь, напряженно слушала, не раздастся ли материнский крик, детская болтовня, треск отрываемых у кукол Барби голов – любой знак того, что внешний мир пришел в движение. Но, кроме голосов птиц, в саду ничего не было слышно.

Окончательно истомившись в измятой постели, она повернулась на другой бок и взглянула на циферблат будильника. Вот черт, только семь тридцать утра!

Длинные праздничные выходные тянутся целую вечность. Особенно страдают те, кто совершенно один.

Почему-то Лиза была уверена, что ей не придется коротать праздники в одиночестве. Она думала, что Эшлин пригласит ее в бар или на какую-нибудь вечеринку. Но вечером в пятницу, с дурной от шампанского головой, вернувшись домой и протрезвев, она осознала, что никакого приглашения от Эшлин не было. Вот паршивка! Когда не нужно, заваливает приглашениями, а когда ты была бы рада согласиться, нет ее!

Закурить, что ли? Зажгла сигарету, нарушив собственное правило не дымить в постели.

Что не так в этом Дублине? В Лондоне у нее никогда не было свободного времени. Наоборот, бесконечная череда встреч, а в тех редких случаях, когда лишнее время все же появлялось, всегда можно было занять его работой.

Но здесь все иначе. Ни одной встречи назначить на выходные не удалось. Эти ленивые модельеры, стилисты, диджеи, музыканты разъехались кто куда, а те, кто остались, были абсолютно не в настроении встречаться с редактором женского журнала.

Что еще хуже, пойти на работу в понедельник она не могла: здание все равно заперто. Как только Лиза услышала это в пятницу, отправилась прямиком к Джеку в кабинет и подняла шум:

– Разве нельзя, чтобы вахтер – как его там? Билл? – пришел, впустил меня и сразу вернулся домой?

– В праздничный день? – Джек как будто искренне развеселился. – Билл? И не надейтесь даже.

«Ленивая, неповоротливая скотина», – в бессильной ярости подумала Лиза. В Лондоне ее всегда и везде пускали без разговоров.

– Да вы расслабьтесь, – сказал ей тогда Джек. – Столько всего сделали за короткое время, можно и отдохнуть со спокойной душой.

Тоже мне, посоветовал! Целых три дня, чем же их заполнить? И почему он не предлагает ей заняться чем-нибудь вместе? Она ему, бесспорно, нравится, не единожды читала это на его лице!

– Поезжайте в город. Сходите куда-нибудь, – наставительно продолжал Джек.

Господи боже мой, с кем?!

Она подумывала поехать на три дня в Лондон, но потом изменила свое решение. Где останавливаться? В ее квартире новые жильцы, друзей она растеряла – почти все сошли с дистанции за те два года, что она неуклонно поднималась все выше и выше по карьерной лестнице, а единственная, кого Лиза удостаивала своим драгоценным вниманием, была Фифи. Но связываться с Фифи после позорной ссылки в Ирландию не позволяла гордость. Если ехать в Лондон, придется жить в гостинице, как какой-нибудь туристке!

Вечером в пятницу, осознав, что убивать время придется долго и бессмысленно, она почти смирилась с поездкой в Лондон в качестве туристки. Тут-то и выяснилось, что ни на один рейс из Дублина билетов уже нет. Все рвались прочь из этой забытой богом глуши. И кто этих людей осудит?!

Но на поверку суббота оказалась совсем неплоха. Лиза сходила в салон красоты, подстриглась, покрасила ресницы, почистила лицо, привела в порядок ногти – все двадцать. Причем бесплатно. Затем отправилась за продуктами на неделю. В ближайшие семь дней ей предстояло питаться всем на букву А – ананасами, апельсинами, авокадо, артишоками, анчоусами и абсентом.

В качестве уступки расстроенным нервам и в явный обход правил она положила в корзинку абрикосовый рулет. Что оказалось весьма кстати, ибо перспектива коротать субботний вечер в одиночестве совсем не радовала.

И вот уже воскресенье, утро, а впереди еще целых два дня.

«Засыпай, – уговаривала она себя. – Усни – и еще пара часов долой».

Но ей не спалось. Хотя что тут странного, если накануне она легла спать в десять вечера?

Лиза вылезла из постели, приняла душ и, хотя проторчала там неимоверно долго и так истово терла себя мочалкой, что едва не содрала кожу, к четверти десятого была уже одета и готова. Готова? К чему? Интересно, что делают люди, когда некуда пойти и силы девать тоже некуда? Может, в спортзал, подумала она, возведя взор к небу. Господи, до чего она дошла?! Решение никогда не ходить в спортзал, тем более в Дублине, было делом чести. Все в этом городе безнадежно устарело! Эта замшелая классическая аэробика, этот никчемный шейпинг! Ирландская фитнес-индустрия настолько отстала от времени, что даже спиннинг считался здесь новостью! Нет, Лиза предпочитала менее жесткие и более модные виды физических упражнений. Пилатес, йога, изометрия. Предпочтительно с индивидуальным тренером.

Единственное неудобство всех этих методик в том, что, поскольку обмена веществ они нисколько не ускоряют, лучшие результаты получаются лишь в сочетании с жестокой диетой. Вот тут-то и помогают приемы типа продуктов на букву А. С А начинается на удивление мало съедобных вещей. Вот если бы с Б – тогда дело совсем другое. Бекон, «Баунти», «Бакарди», бри, булочки, бисквиты… Но если б надо было срочно похудеть до полной прозрачности, то она просидела бы недельку на Й. Йогурты. Ах да, забыла, и йоркширский пудинг. Вероятно, лучше все же Я.

Позавтракав апельсином, абрикосом и стаканом «Аква минерале», Лиза с трудом дотянула до десяти утра. Затем, испугавшись, что вот-вот начнет разговаривать со стенками, приняла решение прогуляться по магазинам.

Когда Лиза вернулась домой, было всего-навсего шесть вечера. Отчаявшись придумать, чем бы еще заняться, она позвонила маме и продиктовала ей свой новый номер телефона. Хотя и сама толком не знала, зачем это сделала – ведь мама никогда ей не звонит. Слишком переживает из-за телефонных счетов. «Случись какое несчастье, – подумала Лиза, – например, если, нет, не дай бог, умрет папа, мама и то, наверно, станет дожидаться, пока я позвоню сама».

После обычных вопросов о здоровье Полина сообщила дочке хорошую новость:

– Твой папа говорит, что здесь твой странный брак, кажется, все равно недействителен, так что и разводиться ни к чему.

Слово «разводиться» ударило неожиданно сильно. Тяжелое слово. Однако Лиза быстро оправилась и резко парировала:

– А вот тут ты не права!

Полина промолчала. Разумеется, она не права. Если послушать Лизу, она вообще никогда не бывает права.

– Оливер зарегистрировал брак, уже когда мы вернулись.

– А, вот оно как!

– Да, вот так.

В наступившей тишине Лиза неожиданно для себя вспомнила ту пятницу, когда они с Оливером, еще лежа в постели утром, решили, что «молодые и богатые лондонцы» могут позволить себе каприз слетать на выходные в Лас-Вегас и там пожениться.

– Мы наверняка не купим билетов, – хохотал Оливер, сразу захваченный безумной идеей.

– Еще как купим, – возражала Лиза с уверенностью человека, привыкшего получать все, что пожелает. И, конечно, билеты были: в те дни весь мир пока еще был у ее ног. В тот же вечер, взволнованные тем, что творят, они вылетели в Лас-Вегас. Где, ошалев от смены часовых поясов и пугающе-синего неба над пустыней, выяснили, что зарегистрировать здесь свои отношения до ужаса просто.

– А надо ли? – едва владея собой, спросила Лиза.

– Затем и приехали.

– Знаю, но… как-то это уж слишком, нет?

Глаза Оливера стали холодными, взгляд – жестким и раздраженным. Лиза знала этот взгляд. С Оливером лучше не начинать того, что не собираешься доводить до финала.

– Ну, ладно, пошли! – усмехнулась она, но от волнения и страха смешок вышел несколько визгливый.

Они подтвердили свои намерения и приняли все необходимые обеты в круглосуточно действующей Часовне Любви, чему был свидетелем некий тип, похожий на Элвиса Пресли, а церемонию вел священник с внешностью капитана Старбака из «Звездного пути». Невеста была в черном.

– Можете поцеловать невесту.

– Мы поженились, – истерически выдохнула Лиза, когда они вышли, уступив место следующей паре. – Невероятно!

– Я люблю тебя, солнце мое, – сказал Оливер.

– И я тебя люблю.

Она и правда любила. Но больше всего ей сейчас хотелось вернуться в Англию, поделиться новостью с друзьями и знакомыми, чтобы все умерли от зависти, какая прикольная ей досталась свадьба. Пляжные выверты в Санта-Лючии ни в какое сравнение не идут – скучно и плоско! Лиза не могла дождаться выхода на работу в понедельник, чтобы на вопрос, как провела выходные, небрежно ответить:

– Да ничего, вот слетала в Лас-Вегас и вышла замуж.

– …Тогда тебе нужен хороший адвокат, – вернул ее в действительность голос матери. – Чтобы получить по суду ту часть имущества, что принадлежит тебе.

– Конечно, – проронила Лиза.

Вообще-то она понятия не имела, как это – разводиться. Прагматичная и резкая во всем, с расторжением своего брака она до странности затянула. Может, мама и права, нужен адвокат…

Но, повесив трубку, Лиза безостановочно думала об Оливере. Из небытия выныривали, нет, высверкивали, как молнии, забытые, иррациональные чувства, и она была на грани того, чтобы снова снять трубку и набрать его номер. Услышать голос, помириться с ним…

Порывы позвонить бывшему мужу случались у Лизы и прежде, но не такие мощные, и единственное, чем она смогла отговорить себя, – напоминанием, что это он ее бросил. Пусть даже и говорил, что она не оставила ему выбора.

Лиза отошла от телефона подальше, испытывая физическую боль от затраченных усилий. Сердце билось часто и неровно. Всего минуту назад примирение казалось ей возможным, и от спада, последовавшего за душевным подъемом, поплыла голова. Дрожащей рукою чиркнув спичкой, она закурила и велела себе забыть Оливера. Прочь, прошлое, здравствуй, будущее. Джек. Но Джек, скорее всего, предается сейчас бешеной страсти со своей злючкой Мэй.

О господи, как же ей сейчас этого не хватает… С Джеком. Или с Оливером. С любым из двух. С двумя сразу… В памяти возникло сильное тело Оливера, как будто вырезанное из цельного куска эбенового дерева, и Лиза, не сдержавшись, застонала вслух.

Посмотрела на часы – ну вот, всего лишь половина восьмого. Неужели этот день никогда не закончится?

Позвонили в дверь, и сердце ее встрепенулось. Может, там Джек с очередным непредусмотренным визитом! Бросившись к зеркалу, чтобы проверить, в каком она виде, Лиза стерла из-под глаз следы туши, пригладила волосы и побежала открывать.

На крыльце, смотря на нее снизу вверх, стоял парнишка в форменной майке «Манчестер юнайтед», с модной стрижкой – затылок под ноль, спереди длинная челка. Такие носили все соседские ребята.

– Как дела, Лиза? – на редкость звучным голосом поинтересовался он, прислонясь к косяку. – Чем занимаешься? Может, выйдешь поиграть?

– Поиграть?

– Нам нужен судья.

За его спиной возникли остальные.

– Да, Лиза, – галдели они. – Давай, выходи.

Лиза понимала, как это нелепо, но в глубине души была польщена. Так приятно быть кому-то нужной. Отогнав мысли о прежних праздничных выходных с полетами на вертолете в Шамони, или бизнес-классом самолета в Ниццу, или в пятизвездочный отель в Корнуолле, она накинула куртку и просидела остаток воскресенья на крылечке, ведя счет в очень агрессивном теннисном матче между соседскими детьми.

Джек Дивайн позвонил матери утром в субботу.

– Буду позже, – сказал он. – Ничего, если я с другом? Мама чуть не поперхнулась от волнения:

– С другом? Это дама?

– Да, с дамой.

Лулу Дивайн очень старалась быть сдержанной, но у нее ничего не получилось.

– Это Ди?

– Нет, ма, – вздохнул Джек, – не Ди.

– Ну ничего. Ты виделся с ней?

Лулу разрывалась между искренним расположением к женщине, бросившей ее возлюбленного сына, и лютой ненавистью к ней же.

– Вообще-то да, – признался Джек. – Случайно встретились на стоянке, на Друри-стрит. Она передает тебе привет.

– Как она?

– Замуж выходит.

У Лулу вспыхнула надежда.

– За тебя?

– Нет.

– Вот дрянь!

– Да нет же, – возразил Джек. Новость, конечно, была для него не из самых приятных, но и не из худших. – Она правильно сделала, что не пошла за меня. Наши пути разошлись. Она поняла это раньше, чем я.

– А что это за девушка, с которой ты придешь сегодня?

– Ее зовут Мэй. Она замечательная, но немного нервная.

– Мы ее примем как родную.

Мэй в скромной ретро-блузке в стиле пятидесятых и в босоножках на семисантиметровом каблучке смирно уселась в машину рядом с Джеком, чтобы ехать в Рахени.

– А что они скажут, увидев, что я наполовину вьетнамка? Они не расисты?

Джек успокаивающе дотронулся до ее руки:

– Конечно, нет. Не волнуйся, Мэй, они нормальные люди.

– Ты говорил, они оба учителя?

– Теперь они на пенсии.

Лулу и Джефри с честью выполнили все пункты обязательной программы: сердечно пожали руку Мэй, сбросили газеты с дивана, чтобы усадить ее, продемонстрировали фотографии Джека в детстве.

– Он был такой чудесный, – умиленно вздыхала Лулу, показывая Мэй улыбающегося со снимка четырехлетнего малыша в детском саду. – А вот эту посмотрите. – И протягивала цветное фото Джека-подростка, тощего и долговязого, рядом с низеньким столиком.

– Этот столик сделал я, – похвастался Джек.

– У него такие умелые руки, – гордо подтвердила Лулу.

«Знаю», – мысленно согласилась Мэй и на секунду похолодела от ужаса, не сказала ли этого вслух.

Ее нервное возбуждение мало-помалу отступило под натиском общей любви, и все шло превосходно, пока на глаза ей не попалась фотография на каминной полке. Молодой, худой, не такой растрепанный Джек в обнимку с высокой, темноволосой, самоуверенно улыбающейся девушкой. В тот же миг Лулу все поняла и в смятении взглянула на Мэй. Как она могла забыть про эту фотографию?!

– Кто это с тобой? – обреченно спросила Мэй у Джека, получая даже некоторое удовольствие от собственных страданий. Про Ди она знала все – как они с Джеком познакомились еще в институте, как через девять лет решили пожениться, а Ди взяла и сбежала. Мэй давно хотела посмотреть на эту девушку.

Неловкую паузу прервал приезд Карен, старшей сестры Джека, с мужем и тремя детьми. Не успели отшуметь приветствия, как ввалилась Дженни, младшая сестра Джека, тоже с мужем и детьми.

– Ладно, нам пора, – заявил через некоторое время Джек, увидев, что с Мэй уже довольно.

Лулу и Джефри проводили их до дверей.

– Прелесть что за девочка, – сказала Лулу, склонившись к сыну.

– Работа у нее какая необычная, – заметил Джефри.

– Продавец мобильных телефонов… Что здесь необычного?

Джефри крякнул от удивления:

– Мобильных телефонов? Она мне по-другому сказала!

 

32

Волосы. На ногах. Слишком много. Эшлин мучили вопросы эпиляции. Две недели назад, с кратким приходом Ложного Лета, она извела волосы на ногах воском, и для повторной процедуры они еще недостаточно отросли. Но для того чтобы ложиться с кем-нибудь в постель, отросли даже слишком.

Так она рассчитывает лечь в постель с Маркусом? Ну, кто знает… Вот только волосатые ноги стать препятствием не должны.

Конечно, можно их побрить. Нет, нельзя. Если уж начала пользоваться воском, строго запрещается сводить на нет все труды бритьем, чтобы опять лезла жесткая щетина. Джулия, косметичка, ее просто убьет.

Но припадок самосовершенствования прекратился ровно в тот момент, когда в понедельник позвонил Маркус и спросил:

– Ну, как насчет?..

– Насчет чего?

– Чего угодно. Джин-тоника? Пакета картошки фри? Безумного секса?

– Джин-тоник – здорово. И картошка фри тоже. Маркус помолчал.

– А безумный секс? – осведомился он тоном мальчика-паиньки.

Эшлин постаралась придать голосу легкую иронию:

– А это мы еще посмотрим!

– Если буду хорошо себя вести?

– Если будешь хорошо себя вести, точно!

Вот тут Эшлин начала действовать решительно и быстро – наносила на себя маски, выщипывала брови… За оставшееся до вечера время она вымыла голову шампунем с кондиционером, убрала с ногтей облупившийся лак и накрасила их заново, уничтожила волосы на ногах, умастилась увлажняющим лосьоном «Гуччи Энви», которым пользовалась лишь в особых случаях, выдавила на голову четверть тюбика бальзама для распрямления волос, щедрыми мазками нанесла макияж – времени на тонкости уже не оставалось – и облилась духами «Энви» в дополнение к лосьону.

Тед заглянул к ней на завершающей стадии сборов. Он был живо заинтересован в том, чтобы отношения у Эшлин и Маркуса сложились, потому что ему как начинающему юмористу близкое знакомство с Маркусом было очень полезно.

– Будь сексапильной, – твердил он, наблюдая, как Эшлин наносит на ресницы третий, последний слой туши.

– Я стараюсь! – неожиданно для себя сорвалась на крик Эшлин. Разумеется, она нервничала сильнее, чем осознавала. Что творит надежда! Все ее мечты о любви и постоянстве в один миг сделали из нее истеричку.

– Что обещают на сегодняшний вечер карты Таро? – Тед сделал вид, что не заметил ее нервозности.

Она стряхнула с себя оцепенение, бурно радуясь, что живет сейчас, а не тогда.

– Неплохо. Четверка червей. И гороскоп в целых двух воскресных газетах у меня удачный, – продолжала она (еще в двух из рук вон плохой, ну и ладно). – А по «Ангельскому оракулу» мне выпало «Чудо любви». Да, выпало, правда, после «Зрелости», «Здоровья», «Творчества» и «Мудрости».

– Ты в этом пойдешь? – кивнул Тед на черные брюки выше щиколотки и рубашку, которую следовало завязывать узлом на животе.

– А что? – насторожилась Эшлин. Наряд она подбирала очень тщательно и особенно радовалась рубашке, потому что та благодаря игре света создала некую видимость талии.

– У тебя разве нет короткой юбки?

– Вообще не ношу коротких юбок, – проворчала Эшлин, беспокоясь, не переборщила ли с румянами. – Терпеть не могу свои ноги. Посмотри, румян не слишком много?

– Румяна? Это такое красное на щеках? Нет, добавь еще чуть-чуть.

Эшлин поспешно смахнула с щек лишнее. Доверять Теду явно не стоило, у него свои представления.

– Вы где встречаетесь? У «Кихоу»? Я тебя провожу.

– Нет уж, обойдусь, – твердо сказала Эшлин.

– Но я только…

– Не надо!

Не хватало еще, чтобы Тед торчал там, досаждая Маркусу восхищенными взглядами и предложениями дружбы на всю жизнь.

– Ну, тогда счастливо, – грустно вздохнул Тед, наблюдая, как Эшлин кладет в новую вышитую сумочку заветный камушек, обувает босоножки на каблуках и берется за ручку двери. – Надеюсь, вы предназначены друг для друга.

– И я тоже, – согласилась Эшлин.

«Мне понравится Маркус Валентайн, и я понравлюсь ему… Мне понравится Маркус Валентайн, и я понравлюсь ему…» Твердя эту мантру, Эшлин топала по Грэфтон-стрит во впивающихся в ноги босоножках. Вдруг ее аутотренинг был прерван громким свистом. Неужели Маркус Валентайн? Аутотренинг, оказывается, неплохая штука!

Но то был не Маркус Валентайн. На другой стороне улицы стоял Бу, правда, без оранжевого одеяла, а с ним еще двое, чьи небритые физиономии и странные костюмы – каких не купишь в магазине, даже если очень постараться, – говорили о том, что и у них нет дома. Все трое жевали бутерброды.

Вежливость заставила Эшлин перейти дорогу.

– Привет, Эшлин, – щербато улыбнулся Бу. – Так ты, значит, не уехала на выходные?

Эшлин помотала головой.

– Ну, и я тоже, – гордо заявил Бу. Затем, дивясь собственной неучтивости, спохватился и простер руку к двум своим товарищам. Один из них был молод, лохмат и так тощ, что тренировочные штаны чуть не падали с него; другой – старше, с пышной бородой и буйной шевелюрой, будто ему липкой лентой приклеили вокруг лица парочку диких кошек. На нем были теннисные туфли, некогда белые, и костюм, сшитый, как видно, на человека значительно меньшего роста.

По сравнению с ними Бу выглядел даже прилично.

– Прошу прощения! Эшлин, это Джон Джон, – указал он на младшего, – а это Волосатик Дэйв. Ребята, это Эшлин, в некотором роде моя соседка и человек, достойный во всех отношениях.

Чуть стесняясь, Эшлин пожала обоим руки. Видела бы ее сейчас Клода, с ней припадок случился бы! Особенно немытым казался старший товарищ Бу, и, пожимая его заскорузлую руку, Эшлин с трудом сдержала дрожь отвращения.

– Выглядишь убойно, – с неприкрытым восхищением заметил Бу. – Небось на свидание идешь.

– Точно, – подтвердила она и, движимая порывом, добавила: – Ни за что не угадаешь, с кем.

– А с кем? – дружно воскликнули все трое. Эшлин выдержала паузу.

– С Маркусом Валентайном, – наконец гордо произнесла она.

Бу блеснул глазами и расхохотался:

– Он классный! Эшлин, вот новость так новость! Ну, надеюсь, тебя ждет прекрасный вечер.

– Спасибо. Не буду мешать вам обедать, – кивнула Эшлин на бутерброды, которые так и остались недоеденными, когда она подошла.

– «Маркс и Спенсер», – пояснил Бу. – Отдают нам то, что не успевают продать. Шмотки у них, правда, скучноватые, зато еда что надо!

Вдруг все трое насторожились, почуяв опасность. Эшлин оглянулась и увидела двух появившихся в конце улицы полицейских.

– Что-то они заскучали, – обеспокоился Джон Джон.

– Пошли! – скомандовал Бу, и все моментально разбежались. – Пока, Эшлин.

Когда Эшлин вошла в паб, Маркус уже сидел за столиком с кружкой «Гиннесса», в камуфляжных штанах и майке. Внутри у Эшлин что-то екнуло. Значит, он все-таки пришел. Надо же!

Ее раздирали противоречивые чувства: как же она все-таки к нему относится? Как к веснушчатому балбесу, которому отказывалась позвонить? Или как к уверенному в себе, успешному актеру, чьего звонка ждала с таким нетерпением? Его внешний вид не развеял ее сомнений – обычный парень, не красавец, но и не шут гороховый. Волосы каштановые, средней длины, глаза неопределенного цвета. Вот только веснушки, конечно… Но Эшлин даже нравилось все самое заурядное. Она заслуживала именно такого. Нечего летать слишком высоко – падать больно будет.

И, пусть даже он самый обычный, по росту он явно улучшенный вариант нормы. Версия люкс. И фигура что надо.

Увидев ее, Маркус привстал и кивнул. На лавке рядом с ним оставалось место, и Эшлин втиснулась.

– Привет, – торжественно произнес он, когда она уселась.

– Привет, – так же серьезно ответила она.

– Можно тебя чем-нибудь угостить? – спросил он.

– Можно. Спасибо. Водку с тоником, пожалуйста. Когда он вернулся с бокалом, Эшлин улыбнулась ему.

У Маркуса был такой дружеский вид, что принимать происходящее всерьез было трудно. Эшлин ощутила холодок разочарования. Значит, он ей не нравится. И весь этот трепет ожидания у телефона впустую. Она еще прислушалась к себе, с его веснушек переключившись на свои ощущения и обратно. Нет, определенно он ей не нравится. Можно было и не суетиться. Ну, ладно. Может, они подружатся, а может, он хотя бы поможет Теду на его пути к успеху.

Эшлин лучезарно улыбнулась Маркусу и спросила:

– Ну, что новенького?

Потом вдруг вспомнила, что сидящий перед нею человек, по словам Лизы, «будущая звезда», и ее легкомысленное неуважение к нему тут же испарилось. Только что она весело рассказывала ему всякую всячину о себе, но тут все мысли и темы для разговора вдруг куда-то делись.

– Да так, помаленьку, – ответил он.

Теперь ее очередь. Что же сказать? Не хватало только щебетать про его талант. Это было бы ужасно глупо, его и так, наверно, уже тошнит от комплиментов.

Поэтому она страшно удивилась, когда после затянувшейся паузы услышала:

– Так тебе понравился концерт в ту субботу?

– Понравился, – сказала она. – Все были такие смешные. – И, почувствовав, что он ждет продолжения, добавила: – А ты лучше всех.

– Да я был не в форме, – смутился он, на секунду опять став беззащитным, как тогда, на сцене. Обрадовался, это было заметно.

Опять надо было что-то говорить.

– А где ты работаешь, ну, когда не выступаешь?

– Пишу программы для «Кэйбллинк», готовлю компьютерную сеть к переходу на оптико-волоконные линии.

– Да что ты?

– Весело – обхохочешься, – грустно улыбнулся он. – Потому и пошел в юмористы. А ты чем занимаешься?

– Работаю в женском журнале.

– Как называется?

– «Колин».

– «Колин»? – изменился в лице он. – Они все пристают ко мне, чтобы я у них вел колонку. Лиза какая-то.

– Эдвардс. Лиза Эдвардс. Мой шеф, – виновато призналась Эшлин. Она чувствовала себя так, словно в чем-то обманула Маркуса.

Взгляд Маркуса стал холодным:

– Так ты затем со мной встретилась? Чтобы уговорить меня вести эту колонку?

– Нет, что ты! – испугалась Эшлин. – Я к этому никакого отношения не имею, и мне совершенно все равно, будешь ты вести колонку или нет.

Вот теперь она Маркуса и вправду обманула. Согласись он вести колонку, это было бы очко в ее пользу, но приставать с уговорами она не хотела. Тем не менее волнение Маркуса тронуло ее, и непонятно откуда возникло желание защитить его.

– Честное слово, – тихо сказала она, – я здесь только потому, что сама этого захотела.

– Ладно, – кивнул он и рассмеялся. – Я верю, у тебя лицо честное.

Эшлин наморщила нос.

– Ну спасибо! Еще чаю? – спросила она, кивнув на его пустую кружку.

Он покачал головой:

– Нет. Я хочу поговорить с тобой. Скажи мне, Эшлин, только честно, есть у тебя задание принести им голову Маркуса Валентайна?

– Н-нет, – растерялась Эшлин.

– И на работе тебе не устроят разнос за то, что ты не воспользовалась ситуацией? – не унимался он.

– Конечно, нет, ни в коем случае, – отрезала Эшлин. – С чего ты взял? И речи об этом не было.

– Ну что ж, – после долгой паузы кивнул Маркус. Кажется, он наконец ей поверил.

Взглянув на нее сквозь опущенные ресницы, Маркус улыбнулся, и Эшлин почувствовала, как под ложечкой разливается тепло. Значит, она уже находит его симпатичным! Должно быть, он из тех, кто нравится, но не сразу. На свой сценический образ он совершенно не похож, и хорошо – в постели это ни к чему.

Тут Маркус придвинулся к ней ближе и многозначительно спросил:

– Хочешь картошки фри?

– Нет, спасибо.

– Выпить мы выпили, от картошки ты отказываешься, значит, на повестке остается только… безудержный секс!

Это предложение повергло Эшлин в ступор. Не то чтобы она испугалась… Маркус ей нравился, он симпатичный, и все же…

– Ты извини… Понимаешь, я сегодня хотела бы вернуться домой пораньше. Мне очень рано надо быть на работе…

– А, конечно, – спокойно кивнул Маркус, отводя глаза. – Тогда, пожалуй, пойдем.

Маркус проводил Эшлин до дома и поцеловал на прощание. Поцелуй получился очень невыразительный.

 

33

Мягкие, пухлые ладошки гладят по щеке… Где-то между сном и явью Клода нежилась, подставив лицо теплым пальчикам Молли. Та, лежа на маминой груди, сопя от усердия, вела по подбородку, вокруг носа, по лбу и… Ох!

– Молли, ты ткнула меня пальцем в глаз! – вскрикнула Клода, обалдев от столь внезапного пробуждения.

– Мамочка проснулась, – с фальшивым удивлением пролепетала Молли.

– Еще бы мамочка не проснулась! – Клода прикрыла пострадавший глаз рукой. Слезы бежали ручьем. – Когда человеку пытаются выколоть глаз, он уж точно просыпается.

Стряхнув с себя дочку, она ощупью добралась до зеркала, чтобы оценить размеры ущерба. Сегодня ей надо выглядеть на все сто: у нее собеседование в агентстве по трудоустройству.

О, ужас! Налитый кровью глаз, распухшее веко, слезы… Вот некстати!

– Одевайся, Крейг, – окликнула Клода сына. – Молли, живенько собирайся. Флора вот-вот придет.

Так, теперь рысью вниз по лестнице, в кухню, в обычный утренний бой за здоровое питание. Попутно Клода соображала, как ей одеться.

По случаю визита в агентство по найму был куплен новый костюм, о чем Дилан понятия не имел. Клода и сама не знала, почему утаила от него это, но было у нее смутное, ни на чем не основанное подозрение, что он ее не одобрил бы.

Накормив детей, Клода сняла с вешалки новые вещи, лихорадочно оборвала с серой юбки и жакета ярлыки с ценниками, оделась. Костюм обошелся ей недешево. Стыдно, конечно, столько на себя тратить, но ведь придется носить его каждый день, если она устроится на работу. Так, теперь тонкие колготки, черные туфли на высоком каблуке, белая блузка. Накрасив губы и собрав волосы в тугой узел, Клода осталась довольна собой.

Вот только глаз портил впечатление.

Разминуться с Флорой им, увы, не удалось. Та уже появилась у калитки, когда Клода подталкивала Молли и Крейга к машине.

– Как дела, Флора?

– Вот в пятницу была у Фроули, – ответила Флора. Фроули был ее врач, и, хотя Клода никогда с ним не встречалась, ей казалось, что знакома с ним довольно коротко.

– И что он сказал?

– Что пора удалять.

– Удалять? Что?

– Матку, что же еще? – изумилась Флора.

– Ах ты, господи, ужас-то какой, – энергично закивала Клода, чувствуя необходимость проявить сочувствие и женскую солидарность.

– Вот еще!

– Вы не расстроены?

– Да с чего бы?

– А вы не боитесь, что будете чувствовать… – начала Клода и вовремя запнулась, так и не сказав: «чувствовать себя не вполне женщиной». Это было бы неделикатно. Подумав, она закончила фразу так: – Вы не боитесь, что вам будет чего-то не хватать?

– Вот уж нисколечко, – бодро возразила Флора. – И в голову не берите. От нее одни неприятности. И ничего хорошего оттуда отродясь не выходило. Что у нас на сегодня, какие будут поручения?

Клода почувствовала себя обиженной.

– Если нетрудно, погладьте белье. Можно еще привести в порядок ванную. На что хватит сил, право же…

У дверей центрального агентства по трудоустройству Клоду охватил такой страх и вместе с тем такое возбуждение, что у нее задрожали руки. Войдя, она остановилась перед светловолосой девушкой с забранными в тяжелый узел волосами. Ее свежее нежное личико было покрыто толстым слоем грима.

– У меня встреча с Ивонной Хьюз. Девушка встала.

– Здравствуйте, – неожиданно уверенно сказала она. – Я Ивонна Хьюз.

– Очень приятно, – пробормотала Клода. Она ожидала, что разговаривать придется с дамой постарше.

Ивонна крепко, по-мужски пожала ей руку. Так крепко, будто специально тренировалась на роль решительного руководителя.

– Садитесь.

Клода робко положила на стол чуть помявшееся в сумке заявление.

– Так-с, посмотрим… Вы, как я вижу, долгое время не работали? – наконец спросила Ивонна. – Целых пять лет?!

– Сидела с ребенком. Совершенно не собиралась столько сидеть дома, но тут родился второй, и я так и не выбралась на работу… До сегодняшнего дня, – скороговоркой, будто оправдываясь, зачастила Клода.

– Понятно… – Явно желая помотать Клоде нервы, Ивонна продолжала неспешно читать: – Значит, после окончания школы вы работали в гостинице, в отделе бронирования номеров, затем референтом в студии звукозаписи, кассиршей в ресторане, ассистентом в торговом зале в магазине одежды, кассиршей в Дублинском зоопарке, секретаршей в архитектурной фирме, а потом – в туристическом агентстве? – Клода кивнула. Она сама попросила Эшлин упомянуть все ее рабочие места, чтобы показать свою разносторонность. – Вы проработали в Дублинском зоопарке… три дня?

– Из-за запаха, – объяснила Клода. – Там везде пахло, как в слоновнике. Никогда этого не забуду. Даже у бутербродов был этот привкус…

– Дольше всего вы задержались в турагентстве, – перебила ее Ивонна. – Вы работали там два года?

– Совершенно верно, – кивнула Клода. Она подвинулась вперед и теперь сидела на самом краешке стула.

– За это время вас повышали по службе?

– Н-нет, – опешила Клода. Как объяснить этой девчонке, что дорасти там можно было только до старшей секретарши?

– А вы сдавали экзамены на повышение квалификации?

Клода чуть не рассмеялась вслух. Для чего она, спрашивается, уходила из школы – чтобы опять сдавать экзамены?!

Ивонна покрутила ручку и медленно разгладила резюме Клоды.

– С какими компьютерными программами вы там имели дело?

– Ой, сейчас уж и не вспомню…

– Машинописью и стенографией владеете? – продолжала допрос Ивонна.

– Да.

– Сколько слов в минуту?

– Не знаю даже. Печатаю я двумя пальцами, – неохотно выдавила Клода, – но очень быстро. Не хуже окончивших курсы.

Круглые глаза Ивонны сузились. Она определенно начинала злиться, хоть и не настолько, чтобы показывать это в открытую. Пока она лишь играла, забавлялась отпущенной ей властью.

– То есть, если я правильно поняла, стенографией вы не владеете?

– Ну, в общем, я всегда могла бы… Нет, – устав защищаться, созналась Клода.

– А набирать текст на компьютере можете?

– Нет.

И, хотя Ивонна знала ответ заранее, она все-таки спросила:

– У вас есть высшее образование?

– Нет, – нехотя выдавила Клода.

– Ладно, – страдальчески выдохнула Ивонна. – Расскажите тогда, что вы читаете.

– В каком смысле?

Последовала пауза – впрочем, еле заметная, но Ивонна прибегла к ней нарочно, чтобы дать Клоде понять, какой безнадежной идиоткой ее считает.

– «Файнэншнл таймс»? «Тайм»? – подсказала она, не вздыхая, но с таким видом, будто вздыхает. И язвительно продолжала: – «Белла»? «Космополитен»?

Клода читала только журналы по домашним интерьерам. И детские книжки с картинками из серии «Кошка в сапожках». И еще изредка романы о домохозяйках, которые открывают собственное дело, а не сидят на унизительных собеседованиях, когда хотят устроиться на работу.

– Вижу, среди увлечений вы указали теннис. В каком клубе вы играете?

– Да я не играю, – хихикнула Клода. – Просто мне нравится смотреть теннис.

Вот-вот должен был начаться Уимблдонский турнир, и по телевизору уже вовсю показывали рекламу.

– Еще вы ходите в спортзал, так? – читала дальше Ивонна. – Или тоже смотрите?

– Нет, хожу, – сразу почувствовав себя увереннее, возразила Клода.

– Хотя это, пожалуй, вряд ли относится к хобби, верно? – не унималась девица. – Так можно сказать, что и сон тоже хобби. И еда.

Чем застала Клоду врасплох.

– А в театры часто ходите? Помявшись, Клода сказала:

– Нет, не часто, но надо же было что-нибудь еще придумать, правильно?

Когда они с Эшлин наконец прекратили выдумывать ей шутейные увлечения вроде автогонок и поклонения темным силам и попробовали составить список реальных хобби, список вышел довольно скудный.

– Так чем же вы интересуетесь? – не отставала Ивонна.

– Э-э-э…

– Ну, хобби, пристрастия, в этом роде, – нетерпеливо подсказала Ивонна.

Но Клода словно пребывала в ступоре.

– Понимаете, – наконец жалобно сказала она, – у меня двое детей. И все мое время занято ими.

Ивонна бросила на нее убийственный взгляд.

– Насколько вы честолюбивы?

Клода опять смешалась. Честолюбивой она вообще не была. Честолюбивые люди были ей всегда несимпатичны.

– Когда вы работали в турагентстве, какой род занятий приносил вам наибольшее удовлетворение?

Дождаться конца рабочего дня, насколько помнилось Клоде. Идея была в том – и у тех девушек, с кем вместе она работала, тоже, – чтобы прийти на службу, отложить настоящую жизнь на восемь часов и потратить минимум сил на ожидание.

– Общение с людьми? – подсказала Ивонна. – Работа с документами? Совершение сделок?

– Получение зарплаты, – брякнула Клода, тут же сообразив, что делать этого не следовало. Слишком давно она не ходила ни на какие собеседования и успела забыть набор правильных стандартных ответов. Кроме того, насколько ей помнилось, до сих пор ее всегда интервьюировали мужчины, и общаться с ними было куда приятнее, чем с этой юной стервочкой.

– Возвращаться на работу в турагентство мне, честно говоря, не хотелось бы, – задушевно сказала она. – Мне бы хотелось получить место в журнале.

– Вы хотели бы работать в журнале? – Лицо Ивонны расплылось в недоуменной улыбке.

Клода осторожно кивнула.

– Кто бы не хотел, милая, – язвительно пропела Ивонна.

Ох, как же Клода ненавидела ее, эту вредную, наглую девчонку! Называет Клоду «милой», а сама-то вдвое моложе!

– На какую зарплату вы рассчитываете? – сухо поинтересовалась Ивонна.

– Я не думала… А вы как считаете? – окончательно сдалась Клода.

– Трудно сказать. Для начала я бы много не предложила. Если вы согласны учиться…

– Возможно, – соврала Клода.

– Я свяжусь с вами, если будут новости. Но они обе понимали, что не свяжется.

Ивонна проводила ее до дверей, и напоследок Клода злорадно отметила, что ноги у девушки кривоваты.

Выйдя на улицу в совсем новом дорогом костюме, она медленно дошла до машины. Ее уверенность в себе пошатнулась. Нынешнее утро преподнесло ей жестокий урок: она поняла, что катастрофически отстала от жизни. Она была готова отдать работе всю себя, но, увы, на рынке труда все меняется слишком быстро, и ей там уже нет места.

Так что же ей делать теперь?

 

34

Рано утром во вторник Лиза была уже у дверей «Рэндолф медиа», ожидая, когда ее впустят. Таких выходных, как эти, она больше не выдержит ни разу. В свободный понедельник она даже одна пошла в кино! Однако на тот фильм, который она хотела посмотреть, билетов уже не было, и в результате пришлось удовольствоваться лентой под названием «Стальные крысы-2» и залом, битком набитым детьми школьного возраста. До сих пор Лиза и не подозревала, что в мире столько детей. И, по иронии судьбы, те, с кем она последние дни проводила большую часть своего времени, тоже были дети…

Она с неприязнью смотрела через стекло, как вахтер Билл возится с ключами. Все он виноват, ленивый, неповоротливый старый дурень. Если б на выходных он дал ей возможность приходить на службу, она так и не поняла бы, насколько пуста ее жизнь.

– Чтой-то вы сегодня чуть свет, – недовольно пробурчал он.

– Хорошо провели выходные? – едко спросила Лиза.

– Не то слово, – с жаром подтвердил Билл и пустился в многословный отчет о визитах внуков.

– А я нет, – нетерпеливо перебила его Лиза.

– Очень сожалею, – посочувствовал вахтер, не понимая, какое отношение это имеет к нему.

Хотя, если разобраться, размышляла Лиза, поднимаясь в лифте, она приняла какие-то решения. Уж если пришлось застрять в этой чертовой глуши, надо обзавестись друзьями. Ну, может, не друзьями как таковыми, но хотя бы теми, кого можно называть «солнышко мое» и совместно мыть кости остальным.

И еще надо найти кого-нибудь для секса. А именно мужчину. Что бы там она сама ни говорила о «новой бисексуальности» в мартовском номере «Фамм», один неудачный опыт с долговязой девочкой-манекенщицей в «Метрополитен-баре» – все, на что она оказалась способна. Да, так же, как и «роскошь в разумных пределах», секс с женщинами – удовольствие не для нее.

Ужасное, почти непреодолимое желание позвонить Оливеру – еще одно доказательство того, что мужчина ей необходим. Джек при возможности. Но, взяв себя в руки, Лиза решила: если Джек хочет играть в любовные кошки-мышки со своей Мэй, она найдет себе кого-нибудь еще. Может, это приведет Джека в чувство. Все равно так, как она сейчас живет, дальше жить нельзя.

Разумеется, подходящего любовника так сразу не найдешь. Но Лиза дала себе клятву по крайней мере переспать с кем-нибудь до конца этой недели.

С кем, например? Вот Джаспер Френч, знаменитый повар, он точно не откажется. Но с ним будет слишком много хлопот. Потом этот Дилан, которого она видела с Эшлин. Он – прелесть! Женат, правда, поэтому мало шансов случайно столкнуться с ним в ночном клубе… Вернее будет поболтаться по магазинам «Сделай сам», там его скорее можно будет встретить.

– О боже, – вслух произнесла она, остановившись как вкопанная на пороге редакции. Бутылки из-под шампанского, кружки, фольга и проволочные колпачки валялись повсюду, и запах стоял, как в винном погребе. Уборщица, очевидно, решила, что не ее дело убирать комнату после пятничного веселья. Ну, впрочем, и Лиза этим заниматься не станет, жаль ногтей. Эшлин придет и все сделает.

К ее завистливому негодованию, весь трудовой коллектив на работу опоздал. У них, похоже, были бурные праздники.

Теперь настало время расплаты: все были подавлены и тихи и старательно отводили взгляды от немытых кружек.

В довершение всего в комнату вплыла Мерседес, обремененная сумками с багажными ярлыками авиакомпании. Она явно провела выходные не где-нибудь, а в Нью-Йорке. «Дрянь балованная», – зло подумала Лиза. Везучая гадина! Оказывается, всем, кроме нее, было хорошо известно о планах Мерседес.

Ей надавали поручений и заказов: привезти Эшлин белые джинсы «Леви Страусс» – видимо, там они продавались за полцены; Келвину – шляпу от «Стасси», каких в Европе не купишь, а миссис Морли – блок шоколадок «Бэби Рут» (в шестидесятых годах почтенная дама была в Чикаго и с тех пор так и не смогла перейти на шоколад «Кэдбери»). Счастливые получатели с благодарными возгласами разобрали вещи и вручили Мерседес деньги.

– Мне хотелось покончить с собой, – изрек Келвин, любовно разглядывая обновку, – но теперь я этого не сделаю.

Лиза мрачно наблюдала. Она тоже могла бы попросить Мерседес привезти крем для тела от «Киль». Нет, на самом деле просить она не стала бы. Но отказалась бы с удовольствием.

Помимо заказанного, Мерседес привезла кучу гостинцев к чаю – пакетики разноцветного мармелада, шоколадные конфеты «Херши киссес», несколько банок арахисового масла. Но когда Мерседес предложила пакетик конфет Лизе, та передернулась:

– Нет, спасибо. Мне все чудится, у американского шоколада какой-то рвотный привкус.

Миссис Морли – со ртом, набитым «Бэби Рут», – только ахнула от такого кощунства, а черные, как смола, глаза Мерседес мгновенно впились в Лизу, и Лиза прочла в них презрение и насмешку.

– Как угодно, – процедила Мерседес.

И Лиза чуть не взорвалась. Эта дрянь пробыла в Нью-Йорке два дня. Всего два! И у нее уже появился нью-йоркский акцент.

Последней прибыла на работу Трикс, внеся новый аромат в букет запахов.

– Рыбка моя, – воскликнула миссис Морли, проявив неожиданное остроумие, – что-то здесь… гм… запахло.

– Ладно уж вам, – отозвалась Трикс. Вошел Джек, руки в карманы, сияя улыбкой.

– Всем доброе утро, – весело сказал он. – Что-то у нас за разгром? – Джек с недоумением посмотрел по сторонам.

Трикс бросилась к нему.

– Джек – да, да, знаю, для меня мистер Дивайн, – они тут все надо мной издеваются, потому что от меня пахнет рыбой.

– Нехорошо, – изрек Джек, – глумиться над беззащитной девушкой.

Трикс с готовностью кивнула.

– У меня есть кое-что получше, – удивил всех Джек и, с неожиданным изяществом пройдя в чечетке к своему кабинету, громко спел: – Буль-буль-буль, барабулька моя! Не смотри муреной на этого угря!

Дверь кабинета закрылась, но оттуда еще некоторое время доносились приглушенные звуки. Джек имитировал саксофон.

Сотрудники ошеломленно переглянулись:

– Да что это с ним сегодня?

– Возьмите меня за жабры! – еле выговорила Трикс. – Неужели он пел?.. Ну вот, опять, даже я говорю на этом дурацком рыбном языке, – в испуге спохватилась она.

У Эшлин вытянулось лицо. Только теперь она вспомнила, что по пьяной лавочке посоветовала Джеку в пятницу вечером.

– О боже, – простонала она, прижимая ладони к пылающим щекам.

– Что, правда так сильно пахнет? – расстроилась Трикс. Она ждала насмешек от кого угодно, только не от Эшлин.

Эшлин помотала головой. Сейчас она вообще никаких запахов не ощущала, лишившись обоняния от ужаса. Надо пойти извиниться.

– Все, начинаем новую жизнь, – принялась руководить Лиза. – Келвин, соберите, пожалуйста, пустые бутылки, а вы, Эшлин, будьте добры помыть кружки.

– Почему я? Всегда я мою, – вяло огрызнулась Эшлин, сама не своя от того, что наговорила Джеку Ди… Боже, она даже называла его ДД!

От изумления Лиза ненадолго лишилась дара речи, угрожающе посмотрела на Эшлин, но Эшлин была далеко, и потому она хищно улыбнулась Трикс:

– Тогда, рыбка моя, вы помоете.

Остолбенев от того, что с нею говорит таким тоном Лиза, которая до сих пор держала ее в любимчиках, Трикс покорно загремела посудой, оттащила поднос с кружками в дамскую уборную, там с полсекунды подержала каждую под краном и сочла свою миссию выполненной.

Эшлин выждала, пока все займутся делом, и, трепеща, побрела на подгибающихся ногах к кабинету Джека.

– Доброе утро, мисс Чинить-Паять, – весело, чуть ли не игриво приветствовал ее Джек. – Вам сигаретку? Я уж вроде совсем собрался бросать на прошлой неделе, но если вам очень надо…

– Нет, нет! Я совсем не за тем пришла!

Тут она замолчала, ибо взгляд ее упал на галстук Джека. Галстук украшали десятки маленьких ярко-желтых Бартов Симпсонов. Вроде до сих пор Джек не носил галстуков столь фривольной расцветки?

– Так зачем же? – весело подмигнул ей он. Его темные глаза блестели, да и кабинет, странное дело, не казался таким мрачным и унылым, как всегда.

– Я пришла извиниться за те советы насчет отношений с людьми, которых надавала вам в пятницу. Это все из-за… – Она хотела беззаботно улыбнуться, но вышел какой-то оскал. – …из-за того, что я выпила.

– Ничего страшного, – сказал Джек, – проехали!

– Ну, если вы действительно…

– Знаете, вы были правы. Мэй чудесная девушка. И мне не следовало так часто ссориться с ней.

– Ну… и отлично!

Эшлин вышла, чувствуя себя еще хуже, чем до разговора. В комнате ее встретил тяжелый взгляд Лизы.

Вскоре курьер привез снимки коллекции Фриды Кили. Мерседес хотела взять их, но Лиза не дала. Она сама вскрыла пакет, и оттуда тяжелым веером посыпались глянцевые фотографии моделей с заляпанными грязью лицами и соломой в волосах, прыгающих по болоту.

В зловещем молчании Лиза перебрала всю пачку, разделив ее на две неравные стопки.

В меньшей стопке сверху оказалась фотография чумазой, растрепанной девицы в тонком вечернем платье, усеянном плюхами грязи, с забрызганными черной жижей голыми ногами. Потом – та же девица, в безупречно элегантном костюме, сидит на перевернутом ведре, делая вид, будто доит корову. И еще одна модель, в коротком серебристом платье в обтяжку, за рулем трактора. В другой стопке остались воздушные, как феи, девушки в воздушных, летящих одеяниях, танцующие на фоне сказочного пейзажа.

Лиза взяла в руки меньшую стопку.

– Вот из этих можно что-то сделать, – холодно проронила она. – Остальные – фигня. Я-то думала, вы и вправду специалист по модам.

– А с этими что не так? – угрожающе-спокойно поинтересовалась Мерседес.

– Нет иронии. Нет контраста. Этих… – она показала на группу в летящих платьях, – …надо было снимать в городе. Те же девушки, с теми же чумазыми лицами и в безумных прикидах, но в автобусе, или у банкомата, или за компьютером. Отправляйтесь обратно к пресс-секретарю Фриды Кили. Будем снимать еще раз.

– Но… – стала мрачнее тучи Мерседес.

– Ступайте, – нетерпеливо проронила Лиза.

Все остальные немедленно обнаружили что-то захватывающе интересное на своих ботинках и на полу. Ни у кого не хватало духу наблюдать за этим унижением.

– Но… – сделала еще одну попытку Мерседес.

– Ступайте!

Мерседес с ненавистью посмотрела на Лизу, сгребла в кучу фотографии, шумно протопала к своему столу. Когда она проходила мимо, Эшлин услышала, как Мерседес вполголоса пробормотала:

– Стерва!

Эшлин была готова с ней согласиться.

Атмосфера в комнате стала накаленной. Эшлин поспешила открыть окно.

Единственным, кто сохранял хорошее настроение, был Джек. Он то и дело выходил из кабинета, не обращая ни малейшего внимания на взрывоопасную атмосферу, занимался делами, расточал улыбки и снова скрывался за дверью. Постепенно яд выветрился, и все, кроме Мерседес, почувствовали себя почти нормально.

В половине первого приехала Мэй, поздоровалась со всеми и спросила, у себя ли Джек.

– Проходите, – кивнула миссис Морли. Все остальные злорадно смотрели ей вслед.

– Тут-то он улыбаться и перестанет, – заметил Келвин.

Трикс не могла усидеть на месте.

Но ни ссоры, ни драки за дверью не случилось. Улыбающиеся Джек и Мэй вышли из кабинета, причем рядом с высоким и сильным Джеком Мэй казалась особенно хрупкой.

Все недоуменно переглянулись.

Лиза, которая уже собиралась идти оценивать спальни отеля «Моррисон» на предмет «сексуальности», вздрогнула, как от удара. Но в чем, собственно, дело? О том, что у Джека есть подружка, ей давно известно, просто из-за их вечных перебранок она никогда не воспринимала этот факт серьезно.

Заказывая такси до отеля «Моррисон», Лиза, удивляясь самой себе, попросила, чтобы прислали Лайэма. В последнее время она ездила только на его машине. Ей нравился Лайэм с его болтовней и пылкой любовью к Дублину.

По пути к отелю она кое-как справилась со своим огорчением и претворила его в нечто осмысленное. Не она ли обещала себе нынче утром найти мужика? С оговоркой, что это вовсе не обязательно будет Джек? Во всяком случае, пока.

– Лиза, где вас высадить? – прервал ее раздумья Лайэм.

– Прямо здесь, у здания с зеркальными окнами.

У входа маячил молодой человек в великолепно сшитом сером костюме.

– Смотри, солнце, – расчувствовался Лайэм, – твой парень ждет тебя. Весь в подарочной упаковке, ишь ты, при галстуке. У тебя что, день рождения сегодня? Тогда поздравляю. Или годовщина свадьбы?

– Это швейцар, – буркнула Лиза.

– Правда? – От разочарования Лайэм чуть не поперхнулся. – А я думал, приятель твой. Ну ладно. Подождать тебя?

– Да, пожалуйста. Я сюда минут на пятнадцать, не больше.

Лиза быстро проверила матрасы на упругость, убедилась, что простыни хрустят от крахмала, заглянула в ванную комнату – для двоих размер вполне, – посмотрела, есть ли в мини-баре шампанское, а в перечне блюд с доставкой в номер – возбуждающие страсть кушанья, есть ли стереосистема и. наконец, правильные ли спинки у кровати. В общем и целом, заключила она, здесь можно весьма неплохо провести время. Вот только мужика бы нормального заполучить в придачу.

По дороге обратно в редакцию ее взгляд привлекла огромная реклама нового мороженого – «Трюфель». А ей как раз сегодня вечером идти на эту презентацию… Затем она обратила внимание на великолепного красавца на плакате, сладострастно пожирающего это самое мороженое, – с чувственным ртом, с туманным от предполагаемого желания взором. На самом деле нужный эффект легко достижим при помощи капель «Могадон».

«Вот с ним я бы лечь не отказалась, – подумала Лиза. – Боже, – спохватилась она, – я превращаюсь в жалкую старую деву. От фотки завожусь, подумать только. Да, чем скорее меня уложат в постель, тем лучше!»

 

35

Презентация нового мороженого «Трюфель» была назначена на тот же вечер, на шесть часов. Производители бросили кучу денег на рекламные акции, презентацию устроили у «Кларенс», журналистов завлекали дармовым шампанским. Мероприятие ожидалось вполне блестящее.

– Хочешь пойти? – спросила Лиза у Эшлин.

Та, все еще под впечатлением унижения Мерседес, хотела было отказаться, но потом решила, что час до начала танцкласса все равно девать некуда, и согласилась.

Лиза перед выходом заскочила в дамскую комнату, проверить внешний вид (она аккуратно, делала это каждый час). Окинув безжалостным, оценивающим взглядом свое отражение, она осталась довольна. Причем вовсе не от недостатка скромности. Сейчас даже злейший враг – а они судят весьма жестко – был бы вынужден признать, что выглядит она хорошо.

Еще бы! Над собой она тоже работала на совесть. Она – собственный шедевр, творение своих рук. И внешностью своей Лиза бывала довольна далеко не всегда, скорее наоборот: для себя она была самым строгим критиком. Задолго до того, как это могло бы быть заметно постороннему глазу, она видела, что пора подкрашивать корни волос. Просто чувствовала, как растут волосы. И всегда знала – даже если весы и сантиметр не подтверждали этого, – что прибавила в весе. Ей казалось, она слышит, как растягивается кожа, чтобы облечь раздавшиеся формы.

Она прищурилась. Это что еще за черточка на лбу? Еле уловимый намек на морщину? Так и есть! Пора делать инъекцию ботокса. В вопросах ухода за собой Лиза придерживалась тактики нападения, как лучшего из методов защиты. С морщинами и прочей дрянью только так – или ты их, или они тебя.

Как выяснилось, Келвин и Джек тоже собрались на тусовку по поводу «Трюфеля». Поскольку «Трюфель» спонсировал новый сериал на «Канале 9», Джек представлял интересы корпорации.

– А тебе зачем? Какой из десяти журналов, где ты сотрудничаешь, делегировал тебя? – язвительно спросила Келвина Лиза.

– Никакой. Просто захотелось сладкого и выпить задарма после праздников не помешает.

При упоминании о кошмарных, бесконечных праздниках Лиза вздрогнула. Никогда, никогда больше никаких праздников!

Сразу по приезде она растворилась в разодетой, шумной толпе, Келвин рванул напрямую к бару, а Эшлин принялась бродить по залу. Она никого здесь не знала, но и выпить для бодрости не могла из-за предстоящего урока танцев. А пойти туда надо, это всего лишь второй урок, и отлынивать рано. В толпе она случайно заметила Джека Дивайна, предпринимающего безуспешные попытки казаться беззаботно-веселым.

В результате она каким-то образом оказалась рядом с ним, в дальнем углу, и нервно поздоровалась:

– Добрый вечер. Как поживаете?

– От улыбок челюсти сводит, – буркнул он. – Терпеть это все не могу. – И погрузился в угрюмое молчание.

– И я просто замечательно, – колко заметила Эшлин. – Спасибо, что спросили.

Джек сделал удивленное лицо, поманил проходящую мимо официантку, взмахнул пустым бокалом.

– Сестра, будьте добры, что-нибудь болеутоляющее. Официантка, молодая и хорошенькая, протянула ему бокал шампанского.

– Принимайте каждые полчаса, и все как рукой снимет.

Она мило улыбнулась, и Джек улыбнулся в ответ. Эшлин хмуро наблюдала.

Как только «сестра» ушла, она попыталась придумать, что бы такое сказать Джеку, легкое, незначительное, но в голову ничего не приходило. Джеку, видимо, тоже. Он молча переминался с ноги на ногу и слишком быстро пил шампанское.

Прошла еще одна официантка, на сей раз с полным подносом мороженого, которым Эшлин угостилась от души. Не столько потому, что любила мороженое, просто это давало возможность занять рот чем-то, кроме разговора с Джеком Дивайном. Она ела с наслаждением, облизывала холодную сладкую горку и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла глаза. Джек Дивайн смотрел на нее с живым интересом. У Эшлин по шее побежал колючий холодок. Не отводя взгляда, она с громким хрустом откусила край вафельного рожка. Джек поморщился, а она злорадно расхохоталась и сказала:

– Пожалуй, мне пора.

– Вы не можете меня здесь бросить, – взмолился он. – С кем я буду разговаривать?

– Ну, до сих пор вы и со мною не очень говорили! – парировала она, берясь за сумку.

– Ау! Мисс Чинить-Паять, куда вы? – с искренним ужасом воскликнул Джек.

– Заниматься сальсой.

– А, помню, грязные танцы. Как-нибудь увяжусь с вами, – поддразнил он. – Идите-идите, а я останусь на растерзание этим наемникам.

Пройдя мимо Дэна Хейгела по прозвищу «Один раз надо попробовать все» из «Санди индепендент», который готовил какой-то странный коктейль, размешивая мороженое в шампанском, Эшлин скрылась.

Как только она ушла, к Джеку подрулил Келвин с двумя бокалами шампанского, причем из обоих пил сам.

– Посмотри на Лизу. Есть на ней трусики или нет? – спросил он, глазея на упругий зад Лизы, обтянутый белым платьем. – Никаких швов не видно, но…

Джек не ответил.

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал Келвин.

– Сомневаюсь.

– Ты думаешь, может, на ней стринги. Может, конечно, и так, – неохотно признал Келвин, – но я предпочел бы думать иначе.

Лиза методично кружила по залу в поисках самого красивого мужчины, но раза два уже зашла в тупик.

Сперва она заговорила с таинственным персонажем в синих круглых очках, который почти все время молчал. Выглядел он потрясающе – чувственный, опытный рот, хищная улыбка, роскошные волосы, элегантная одежда. Он снял очки, и Лиза опешила: красавец вдруг превратился в урода. Глаза у него оказались крохотные, близко посаженные, взгляд – пустой. Эти глаза были словно с другого лица.

Попятившись, Лиза налетела на Файонна О'Мелли, холостяка и известного модника. Он считал себя одним из самых сексуальных мужчин Ирландии. Правда, оснований для такой самооценки было немного: брови крышей – как у Джека Николсона.

– Привет, привет, – таинственно улыбнулся он Лизе и поиграл бровями. – Сегодня вечером вы неотразимы!

Этот комплимент также сопровождался многозначительным шевелением бровей с целью привести Лизу в неистовство от внезапно вспыхнувшего чувственного томления.

Лизе стало смешно, и она отвернулась.

И тут увидела его! Это лицо смотрело с рекламных щитов по всей Ирландии. Красив он был классически: крупный капризный рот, решительный подбородок, чистая кожа, блестящие иссиня-черные волосы, небрежной волной падающие на загорелый лоб. Лицо настолько правильное, что еще немного – и было бы скучным. Она нашла мужчину!

Правда, он не так высок, как ей хотелось бы, но тут уж ничего не поделаешь.

С моделями хорошо то, что, по Лизиному опыту, все они ужасные потаскушки. Поскольку работа их – бесконечные разъезды, к сексу они относятся исключительно по-курортному, без особых раздумий. То есть снять его будет легче легкого, но, с другой стороны, мальчик он явно одноразовый, а на большее рассчитывать не приходится.

«И ладно, – решила Лиза, ощупывая взглядом его сильные ноги и мускулистые ягодицы. – Только секс – тоже неплохо».

Она давно уже сама никого не снимала. А рецепт тут только один: вокруг да около не ходить, не робеть, не бросать украдкой взглядов в надежде, что предмет тебя заметит. Наоборот – смело идешь к нужному человеку и пленяешь его своей уверенностью. Так же, как с собаками – нельзя показывать, что боишься.

Сделав глубокий вдох и напомнив себе, что она великолепна, Лиза растянула безупречно накрашенные губы в ослепительной улыбке и ступила на тропу войны.

– Привет, я Лиза Эдвардс, редактор журнала «Колин». Красавец пожал ей руку.

– Уэйн Бейкер, лицо «Трюфеля», – убийственно-серьезно, без тени иронии отрекомендовался он.

Так-так, с юмором у нас плохо… А, ладно, вовсе не обязательно, чтобы парень нравился. И вообще, может, это и к лучшему. Кроме секса, ей от него ничего не нужно, а в этом деле симпатия только мешает.

Лиза собрала все свое нахальство, ибо следующий шаг надлежало делать бестрепетно. И не позволять предмету думать, будто у него есть какой-то выбор. Отвергнуть ее он не мог. Такой вариант не был предусмотрен в принципе.

Пристально глядя на него, Лиза проворковала:

– Мне побольше и покрепче.

– Что вы будете? – кивнул он в сторону бара.

– Я не имею в виду напитки, – с нажимом сказала Лиза.

На его лице отразилась работа мысли – и постепенное понимание.

– Ясно, – выдохнул он. – Намек понял.

– Ужин. Во-первых.

– Хорошо, – послушно согласился он. – Прямо сейчас?

– Да.

Лиза позволила себе маленький, незаметный вздох облегчения. Объект клюнул. Она, в общем, так и думала, но кто ж знает заранее…

Когда они выходили из зала, она поискала глазами Джека. Тот с непроницаемым лицом смотрел на нее.

– Пока, – одними губами произнесла Лиза, и он сухо кивнул в ответ.

Ну и отлично!

В ресторане отеля «Кларенс» Лиза и Уэйн соревновались, кто съест меньше. Внимательно следя друг за другом, они гоняли еду по тарелке. В какой-то момент Лиза насторожилась и затаила дыхание: ей показалось, что Уэйн собирается отправить в рот кусочек золотой макрели, и, если б он это сделал, Лиза позволила бы себе кусочек артишока. Но в последний миг ее сотрапезник передумал, и ей тоже пришлось опустить вилку.

Уэйн Бейкер был родом из Гастингса. Он был молод – хотя, возможно, и не столь молод, как утверждал. По его словам, ему было двадцать, но, на взгляд Лизы, скорее двадцать два – двадцать три, не меньше. И к своей карьере модели он относился очень серьезно.

– Да, милый, это тебе не ядерная физика, а? – поддела его Лиза.

Он явно обиделся:

– Вообще-то я и не собираюсь посвящать этому всю жизнь.

– Дай угадаю, – предложила Лиза. – Потом ты хочешь пойти в актеры.

На правильном лице Уэйна отразилось удивление.

– Откуда ты узнала?

Лиза подавила вздох. Увы, приходилось признать, что мальчик глуповат, и это несколько притупляло впечатление от его неземной красоты. Никакого предубеждения против людей без образования у Лизы не было – в конце концов, она и сама едва умела нацарапать прутиком на земле свое имя, когда бросила школу.

– Ты где живешь, сладкий мой? – спросила она. «Сладкий» в ее устах прозвучало как-то пренебрежительно, будто она говорила о куске торта.

«Забавно, – вяло подумал Уэйн, – обычно это я так говорю с девушками».

– У меня квартира в Лондоне, но там я редко бываю, – не скрывая гордости, ответил он.

– А в Дублине ты надолго?

– Завтра улетаю.

– И где остановился?

– Здесь, в «Кларенс».

– Отлично.

Везти мальчика в свой сосновый рай Лизе совсем не хотелось. Она боялась отпугнуть его немодным интерьером, но еще больше – что он надоест ей, не успеют они доехать на такси до дома.

Как только официант унес почти полные тарелки с едой, Лиза решила, что дальше играть в прятки бессмысленно, и игриво сообщила Уэйну:

– Пора в постель, малыш.

– Ух ты, – изумился он ее бесстыдству, но послушно встал из-за стола.

Пока они поднимались на лифте в номер, в Лизе закипало нетерпеливое желание. Она чувствовала себя порочной и развратной – иногда быстрый, бешеный секс с совершенно незнакомым мужчиной жизненно необходим женщине. И какой смысл холить, лелеять и морить голодом свое великолепное тело, если не показывать его кому-нибудь хотя бы изредка?

Когда Уэйн вставлял ключ в замок, его гладкая загорелая рука слегка подрагивала, и, хотя Лиза понимала, что все это только игра, ощущение собственной власти взбудоражило ее еще больше.

Войдя в номер, она уже была готова ко всему. Все происходило как в кино – современная, стильно обставленная комната, молодой, сильный мужчина с накачанными мышцами. Вот уж чего не приходилось отрицать: он был очень хорош собой.

– Закрой дверь и разденься, – распорядилась Лиза, все больше входя в роль госпожи.

Уэйн явно предвкушал ее восхищение.

– Тебе понравится, – усмехнулся он, медленно расстегивая рубаху. – Я качаю пресс по двести раз в день.

Торс у него был восхитительный – ровные, как на плитке шоколада, шесть квадратов мускулов и выпуклые грудные мышцы под атласной загорелой кожей. Он был столь совершенен, что Лизина уверенность пошатнулась. Должно быть, привык спать с красивыми, стройными девочками-моделями. Хорошо, что она еще держит форму, никогда не ест досыта.

– Теперь ты, – услышала она.

С многозначительной улыбкой – играть так играть! – Лиза быстрым движением стянула через голову белое платье. Келвин был прав – трусиков под платьем не оказалось.

– Снято, – рассмеялся Уэйн, расстегивая «молнию» на узких брюках, и тут же явил себя во всей красе и готовности. Белья он тоже не носил.

Лизу пронизала дрожь. Как давно она этого хотела!

Нет, этот мальчик был далеко не первым, с кем она спала после Оливера. Вскоре после разрыва с ним она притащила одного домой, чтобы с его помощью вышибить клин клином. Но особым успехом дело не увенчалось; вероятно, она поторопилась. Вот на сей раз все будет куда лучше.

– Ты красивая, – заметил Уэйн, с профессиональным интересом дотронувшись до ее соска.

– Знаю. Ты тоже.

– Знаю.

Они дружно прыснули, еще раз оценивающе взглянули друг на друга, и он поцеловал ее – не без желания, надо сказать – и потянул за собой в спальню.

– Идем.

– Нет. На полу.

Ей хотелось секса грубого, сильного и быстрого.

– Ишь, затейница, – хмыкнул он.

– Вряд ли, – пренебрежительно бросила Лиза. – Это ты слишком уединенно живешь.

Он оказался неплох. Но и не особо хорош. Это беда всех очень красивых мужиков. Они думают, что достаточно просто лечь рядом с дамой, чтобы у нее случался оргазм за оргазмом. К счастью, Лиза прекрасно знала, чего хочет.

Когда он попытался залезть на нее, она воспротивилась. Это была ее игра.

– Медленнее, – предупредила она, когда он слишком засуетился под нею. Скучно самой дирижировать процессом, но мальчик, по крайней мере, слушался.

Через некоторое время она подсунула ладони ему под ягодицы и приказала:

– А теперь – быстрее!

– Я думал, тебе нравится медленно.

– А теперь мне нравится быстро, – выдохнула она, и Уэйн тут же подчинился. От наслаждения она укусила его за плечо.

– Не надо! – пискнул он. – У меня через два дня фотосессия в плавках! Следы зубов мне ни к чему!

– Боже! – вскричала Лиза. – Сильнее!

Уэйн набавил силы и скорости, честно работая мускулистыми бедрами.

– Кажется, я сейчас… – выговорил он, задыхаясь.

– Вот уж лучше погодить, – отрезала она столь устрашающим тоном, что его неизбежный оргазм послушно отступил.

Потом они лежали на полу, все еще без сил, ловя ртами воздух. Удовлетворенная Лиза лениво разглядывала березовые ножки стула у самой головы. Было все неплохо. Ровно то, что надо.

Они лежали на синем ковре, пока не восстановилось дыхание. Потом Уэйн начал подавать признаки жизни – нежно погладил ее по волосам и пробормотал:

– Никогда не встречал таких, как ты. Ты такая… сильная.

– Здесь есть мини-бар? – резко спросила Лиза. – Налей мне что-нибудь, а я пошла в туалет.

– Ладушки. «Ладушки!» О, господи!

В ванной было не повернуться от всевозможных средств по уходу за кожей, шампуней, муссов, тоников и одеколонов. Это Лизу отнюдь не умилило. Она презрительно вздернула губу. «Баба какая-то». На полочке у раковины обнаружились чудные пробные флаконы геля для душа и лосьона для тела, и Лиза дала себе слово умыкнуть их перед уходом.

Когда она вышла из ванной, он отвел ее в постель и протянул бокал холодного шампанского. Потом забрался под прохладную простыню рядом с нею и сказал:

– Можно спросить тебя кое о чем?

Его негромкий серьезный голос навел ее на мысль о том, что сейчас последует какой-нибудь глупый вопрос типа: «Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? О чем ты сейчас думаешь? Ты будешь мне верна?»

– Давай, – кивнула она.

Он приподнялся на локте, поднял прядь надо лбом и спросил:

– Как по-твоему, там не прыщ?

Лоб не разнообразило абсолютно ничего. Он был чист, как попка младенца, как кожа персика, как тихая заводь, как…

– О, да, – нахмурилась Лиза. – Такой ужасный, да? Кажется, там гнойник.

Парень чуть не взвыл от огорчения, схватил с тумбочки зеркало, в которое, очевидно, смотрелся, пока Лиза была в ванной.

Лиза расхохотались.

– Что бы нам такое по видаку посмотреть? – успокоившись, спросила она, не желая болтать с Уэйном, пока он приходит в норму для следующего раза.

Между сеансами великолепно грубого секса они смотрели кино, пили шампанское из мини-бара и наконец, пресыщенные и утомленные, заснули. Лиза спала крепко и проснулась в отличном расположении духа, настроенная на еще один раз перед тем, как уйти.

Но в ванной, водя по зубам намазанным зубной пастой пальцем, она наткнулась на то, чего накануне вечером не заметила. Тушь и карандаш для бровей! Фу! То-то его ресницы показались ей подозрительно колкими. Да и волосы, должно быть, тоже крашеные. И вдруг она ощутила острый приступ неприязни к Уэйну.

А он, однако, Лизой увлекся. Она была изобретательна в постели, не приставала к нему с признаниями и не требовала от него обещаний.

– Мы еще увидимся? – спросил Уэйн, когда Лиза надевала платье. – Я часто бываю в Дублине.

– Куда я задевала сумку?

– Вон она, там. Так я тебя еще увижу?

– Конечно.

Лиза заглянула в ванную и незаметно сунула в сумку купальную шапочку, четыре куска мыла, две бутылочки геля для душа и три – лосьона для тела.

– Когда?

– В конце августа. Моя фотография будет на первой странице «Колин», над колонкой главного редактора.

Уэйн целомудренно прижимал к груди простыню с таким беззащитным видом, что Лиза смягчилась.

– Я тебе позвоню.

– Правда? – с надеждой спросил он.

– Чек в почтовом ящике, – усмехнулась Лиза, причесываясь перед зеркалом. – Нет, конечно, не позвоню.

– Но… зачем ты сказала, что позвонишь, если не собиралась?

– Тебе лучше знать! – весело блеснула она глазами. – Ты ведь мужчина, и эти правила – ваше изобретение. Пока!

Она легко сбежала по лестнице вниз, вышла на улицу, чувствуя жжение в локтях и коленях от жесткого коврового ворса, и поймала такси. Еще можно успеть забежать домой переодеться перед работой.

Она чувствовала себя прекрасно! Великолепно! Те, кто утверждает, что после случайной близости с незнакомым человеком чувствуешь себя униженной, не правы. Она уже сто лет не чувствовала себя так!

 

36

После бурной ночи Лиза буквально ворвалась в редакцию.

– Доброе утро, Джек, – бодро поздоровалась она.

– Доброе утро, Лиза.

Она вгляделась в его лицо. Глаза по-прежнему непроницаемы, выражение обычное. Никаких очевидных знаков того, что он был недоволен ее уходом с Уэйном Бейкером, но Лиза видела его лицо тогда. Он разозлился, она это точно знала.

Итак, за работу! Со свежими силами – в самую гущу дел. Сгоряча Лиза решила, что ей необходимо увидеть первый номер журнала со всеми цацками – немедленно. Сделать «рыбу». Да, неделька ожидалась не из легких.

– Все постоянные рубрики – фильмы, видео, гороскопы, здоровье, авторские колонки – надо уже сверстать. А тогда поглядим, чего нам еще не хватает.

В редакции громоздились экземпляры новых книг, которые нужно было отрецензировать для сентябрьского номера, свежие видеокассеты с фильмами, компакт-диски. Теоретически писать рецензии – дело непыльное, однако лишь в том случае, когда исходный материал тебе нравится. Поэтому из-за диска «Афрокельт» три человека коротко, но очень некрасиво повздорили, а к остальным никто не проявил ни малейшего интереса.

– «Гэри Барлоу», ну уж нет, – фыркнула Трикс, швыряя диск обратно в кучу. – «Эниа», тоже не в этой жизни. – Снова стук брошенного футляра. – «Дэвид Боуи», фигушки. – Треск. – А кто такие «Уобигон»? Кстати, вот они, вроде ничего себе, солист у них симпатичный. Это я беру! – на всю редакцию завопила она.

– Никто не возражает, если я возьму это? – спросила Эшлин, показывая всем книгу в яркой обложке – остросюжетный костюмный роман.

– Ничуть, – с презрительным смешком отозвалась Лиза.

Эшлин старалась не для себя, а для Бу, который от скуки готов был читать что угодно.

Кровавые оформительские войны бушевали всю неделю. Лиза и Джерри бились не на жизнь, а на смерть из-за дизайна страницы книжного обозрения.

– Тут же одни картинки и никакого содержания, – кипел Джерри.

– Этих чертовых книжек никто не читает, – вопила Лиза. – Потому нам и надо придать странице сексуальный вид!

Страсти накалялись день ото дня. Лиза с первого взгляда возненавидела иллюстрацию к колонке «Рассказов обычной девушки» Трикс. Разумеется, за «недостаточную сексуальность». Джерри уничтожил файл, над которым трудился все утро. А статья Мерседес о косметологе была неожиданно отправлена в корзину после того, как в среду в обеденный перерыв Лизе слишком тонко выщипали брови в салоне красоты.

– Но я же так старалась, – протестовала Мерседес, – вы не можете ее завернуть!

– Я ее не завернула, – отрезала Лиза, – я ее убила. Если работаете в журнале, будьте любезны наконец освоить профессиональный язык!

Атмосфера накалялась, а работы только прибывало. У каждого на очереди все время было не менее трех заданий.

Эшлин набирала новые гороскопы, когда Лиза вывалила ей на стол гору средств по уходу за волосами и распорядилась:

– Тысячу слов. Сделай это…

– Знаю, сексуально.

В поисках темы для своей страницы Эшлин принялась разглядывать пузырьки и баночки. Мусс для придания объема, лак, «поднимающий волосы от корней», шампунь, «дающий объем». Полный набор для женщин, мечтающих о пышных волосах. Но еще там оказалась маска для распрямления кудрей, разглаживающий комплекс и бальзам для укладки. Все для тех, кто предпочитает прилизанные, гладкие прически. Как же сочетать это в одной статье? Где логика? Эшлин переводила страдальческий взгляд с флакона на флакон. Можно ли одновременно иметь и пышные, и гладкие волосы? Или попытаться убедить читателей, что надо пригладить волосы перед тем, как сделать их пышными, тем самым создав кучу проблем и забот для пышноволосых дам? Нет, это было бы слишком жестоко: власть рождает определенную ответственность. Эшлин вздохнула, откусила еще кусок рогалика с белым шоколадом. Тут – вероятно, от сладкого – после долгого ступора пришло наконец озарение. Статья начнется так: «Неважно, чего вы хотите от своих волос…»

– Эврика! – воскликнула она радостно.

– Что у вас там? – оторвался от ксерокса Джек.

– Я так беспокоилась! – Эшлин обвела рукой тюбики и баночки. – Все эти штуки никак не свяжешь вместе. Но все сложилось, как только я поняла, что разные женщины хотят разных вещей для своих волос.

– «Разные женщины хотят разных вещей для своих волос», – добродушно передразнил Джек. – Глубокая мысль. По важности сравнимая разве что с теорией относительности Эйнштейна… Время не абсолютно, – фыркнул он, – но зависит от блеска волос наблюдателя в пространстве. И пространство не абсолютно, а зависит от блеска волос наблюдателя во времени. Да, какие глыбы мы здесь ворочаем!

Эшлин умолкла, не зная, обижаться или нет, но Джек опередил ее.

– Извините, – неожиданно кротко сказал он. – Я просто пошутил.

– То-то и тревожно, – шепнула Трикс на ухо Эшлин.

– Вы уже набрали материал о Джаспере Френче? – напустилась на нее Лиза.

– Да.

Лиза подошла к Трикс, взглянула на монитор через ее плечо.

– «Афродизиак» пишется без мягкого знака, в слове «моллюск» две буквы «л», и «спаржа», а не «аспаржа». Возьмите за привычку включать проверку правописания.

– Раньше никогда ею не пользовалась.

– Теперь придется. «Колин» – качественный продукт.

– Я думала, для нас главное сексуальность, – огрызнулась Трикс.

– Одно другому не мешает. Эй! Мерседес! Сколько там вам осталось с этим материалом про пластических маньяков?

Эшлин вся извелась. Ее силы отнимали мысли о том, как резко оборвалась их встреча с Маркусом. Почему она не согласилась лечь с ним в постель? Уж вряд ли потому, что решила беречь девичью честь до первой брачной ночи… Просто она всегда противилась переменам и очень давно не спала ни с кем, кроме Фелима.

Шумно вздохнув, она приняла как данность, что жизнь современной женщины нелегка. Раньше было непреложное правило – как можно дольше отказывать мужчине в близости. Нынешние же правила, похоже, предписывают как можно быстрее показать товар лицом, если хочешь мужчину удержать.

Маркус не позвонил ни во вторник, ни в среду, и, хотя Джой громко и темпераментно рассуждала о каком-то «законе трех дней», Эшлин спросила:

– А если он больше не позвонит?

– Ну что ж, может, и не позвонит. Принципы функционирования мужиков таинственны и не всегда понятны. Во всяком случае, сегодня вечером он точно не объявится. Займись чем-нибудь, проведи время с пользой. Тебе постирать нечего? Или покрасить, чтобы потом смотреть, как сохнет? Потому что сегодняшний вечер надо пережить.

Эшлин дала себе слово – если Маркус еще позвонит, непременно переспать с ним.

На работе, во время перерыва на чай с шоколадкой, рассеянно перелистывая газету, она вдруг наткнулась на его имя. Упомянутое в связи с сообщением о том, как успешно ирландские юмористы выступают в Великобритании. Буквы прыгали перед ее глазами – МаРкУс. Это мой друг! Эшлин смотрела на мелкие черные буковки, согретая теплой волной гордости. Но потом сомнения снова охватили ее. Друг ли?

Лизин припадок трудолюбия уже к четвергу довел всех до ручки. С утра Лиза ругалась с миссис Морли, когда из своего кабинета выскочил Джек.

– Миссис Морли, вы не заказали бы мне где-нибудь столик на сегодня в обед? На двоих.

– Где всегда?

Когда из Лондона приезжали очередные «шишки», Джек без всякой охоты водил их в клубы с темными дубовыми стенами есть бифштексы с красным вином.

– Только не туда! Что-нибудь приятное, чтобы понравилось женщине, – с очаровательной беспомощностью объяснил он и смущенно добавил: – У нас с Мэй сегодня своего рода юбилей – полгода со дня знакомства.

Лиза не могла скрыть раздражения. И что он нашел в этой Мэй? Почему они не поссорились, когда Мэй на этой неделе заходила в редакцию? Холодея от страха, она осознала, что события, очевидно, развиваются, и победительная уверенность в том, что она чего-то добилась, переспав с Уэйном Бейкером, испарилась без следа.

– Слава богу, вспомнил я про знаменательную дату! – улыбался Джек.

– Как вам это удалось? – поинтересовалась миссис Морли.

– Вообще-то это она сама мне сказала, – растерянно отозвался Джек. – Послушайте, Лиза, как называется тот ресторан, куда вы меня водили? Ей, наверно, там понравится.

– «Хало», – ответила Лиза упавшим голосом, так что Джек сразу не понял и попросил повторить.

– «Хало», – повторила она громче.

– Правильно! – возрадовался Джек. – Там еще всяких бездельников полно! Странная еда по безумным ценам, ей точно понравится! Дайте телефон, я сам закажу столик!

– Не закажете, – ожесточенно возразила миссис Морли. – Это моя работа.

Лиза отошла, буквально дрожа от ярости, в надежде, что столик Джеку не удастся заказать.

Через полчаса приехала Мэй, похожая на Барби в азиатском варианте. Когда Лиза увидела ее, ее ярость уступила место унынию.

– Красивый костюм, – процедила Трикс, обращаясь к Мэй.

– Спасибо.

– «Даннз»?

– Э-э-э… да.

Мэй держала дистанцию, которой вовсе не было в памятный день распития шампанского. Внимание Джека ее преобразило. Она была изящна, мила, но при этом определенно чувствовала себя подругой начальника.

Миссис Морли сухо кивнула Мэй, и та, покачивая более чем скромными бедрами, вплыла в кабинет к Джеку. Как только за нею закрылась дверь, вся редакция прекратила заниматься делами, навострила уши и с нетерпением стала ждать скандала. Но через минуту Джек и Мэй появились в дверях, беззастенчиво держась за руки, под жадными взглядами сотрудников степенно прошествовали к выходу и исчезли за дверьми. Даже после того, как всем стало ясно, что спектакля не будет, еще долго никто не произнес ни слова.

– Раньше было интереснее, – выразила общее мнение Трикс.

Лиза, собиравшаяся на стратегический обед с Маркусом Валентайном, попыталась проглотить ревность, обиду и недоумение. Интерес Джека к своей особе она не выдумала, а была абсолютно уверена, что он есть. Так в чем же дело? Этого она понять не могла. Только что дня не проходило без ссоры с Мэй, и вот, нате вам, просто голубки! Почему? Бесплодные мысли и вопросы роились в ее голове всю дорогу до «Мао».

Маркус приехал, опоздав всего на десять минут. Высокий, хорошая фигура, но… бр-р, нет! Как Эшлин могла? Лиза изобразила приветливую улыбку, но сиять обаянием оказалось для нее на удивление непросто.

– Мы ведь обедать пришли? – довольно воинственно заявил Маркус, плюхнувшись напротив нее. – В смысле, давайте с аппетитом поедим, и вы не будете окучивать меня с этой вашей колонкой.

– Договорились.

Лизе удалось чуть приподнять углы губ, но настроение у нее упало куда ниже нулевой отметки. Как же унизительна бывает работа журналиста! Приходится переступать через себя и забывать о гордости и амбициях.

Ей вдруг стало наплевать, согласится он вести колонку или нет. Какая разница? Подумаешь, рубрика в идиотском женском журнале. И после пары кратких замечаний о любви к острой пище она позволила разговору замереть.

Как ни парадоксально, но чем дольше она молчала, тем больше жаждал общения Маркус; дойдя до середины второго блюда, она решила сдаться. А потом начать извлекать из ситуации всю возможную выгоду.

– Так какие статьи вы предполагали мне заказывать? – заинтересованно спросил Маркус.

Лиза покачала головой, поиграла вилкой.

– Ешьте, пока не остыло. Приятного аппетита!

– Спасибо. – Но через пару секунд он вернулся к теме: – А сколько слов?

– Около тысячи, но можете об этом забыть.

– А как насчет повторных публикаций?

– Один из наших журналов в Австралии с удовольствием будет перепечатывать, и мужской журнал в Великобритании – тоже. – Лиза приготовилась к решающему удару. – Но, Маркус, если вы не хотите делать колонку, то, значит, так тому и быть. – Она печально улыбнулась. – Найдем кого-нибудь еще. Похуже, побледнее, но…

– Расскажите мне, какой я необыкновенный, – ухмыльнулся он, – и я соглашусь.

Не дав ему опомниться, Лиза среагировала:

– Вы – самый смешной из всех юмористов, что я видела за последние три года. Ваш стиль – уникальное сочетание невинности и жизненного опыта. Ваш контакт с аудиторией невероятно прочен, а чувство меры непогрешимо. Подпишите здесь.

Она достала из сумочки контракт и подтолкнула через стол к Маркусу.

– Еще чуть-чуть, – хохотнул он.

– Несмотря на то что в ваших миниатюрах есть что-то от Тони Хэнкока и…

Черт! Больше ни одно имя в голову не приходило.

– Вуди Аллена? – подсказал он. – Питера Кука?

– Вуди Аллена, Питера Кука и Граучо Маркса, – заговорщически улыбнулась Лиза. Наверняка он знает наизусть все рецензии на себя, – …ваш юмор поразительно тонок и современен.

Она очень надеялась, что выразилась адекватно. Ведь, если он потребует дальнейших объяснений, она сможет сказать только одно: «Лицо у вас глупое».

Вернувшись в редакцию, Лиза бросилась к столу Эшлин и злорадно выпалила:

– Угадай, что скажу! Маркус Валентайн согласился вести ежемесячную колонку!

– Правда? – едва выговорила Эшлин. В понедельник вечером он был категорически против. Как же это?

– Да, – хвастливо подтвердила Лиза. – Правда.

После сорока минут терзаний Эшлин наконец придумала, как следовало ответить Лизе. Надо было небрежно проронить:

– Маркус согласился? Еще бы, после того как я ему отсосала вчера вечером.

Почему такие вещи никогда не приходят ей в голову вовремя?

 

37

К радости Эшлин, Маркус позвонил в четверг и разговор начал с вопроса:

– Ты занята в субботу вечером?

Надо было подразнить его, помучить, потянуть время, чтобы подергался как следует. Эшлин все это хорошо знала.

– Нет, – выпалила она.

– Отлично, тогда я веду тебя в ресторан.

В ресторан, да еще в субботу вечером – это вам не просто так! Значит, он не обиделся на нее за тот отказ. А еще, разумеется, на сей раз лучше не отказывать. Эшлин опять ждала и беспокоилась, но взяла себя в руки довольно быстро. Нечего трусить!

Она даже смогла убедить себя в том, что все у нее хорошо. Маркус с нею мил, а если ее и грызет тоска, то его вины в том совершенно нет. С тех пор, как она впервые увидела Маркуса на сцене, состояние ее духа начало меняться в лучшую сторону. До того, следуя излюбленной Фелимом «тактике выжженной земли», она и думать не могла о новых романах; тут бы опомниться и прийти в себя от прежнего.

Но вообще-то она всегда собиралась вернуться в строй, как только приведет себя в порядок. И звонок Маркуса разбудил робкие ростки надежды, свидетельствовавшие о том, что, вероятно, время пришло и долгая спячка закончилась.

Хотя, как ни смешно, в пользу продолжения спячки нашлось очень много доводов. Ибо, едва проснувшись, Эшлин тут же занервничала из-за своего возраста, хода своих биологических часов и всяких других, типичных для одиноких тридцатилетних женщин причин. Это был известный синдром под названием: «Мать вашу, мне тридцать один, а я до сих пор не замужем!»

На вопрос Джой, что она делает в субботу вечером, Эшлин решила примерить на себя новую жизнь.

– Мой друг ведет меня в ресторан.

– Твой друг? Ты что, о Маркусе Валентайне? И он пригласил тебя в ресторан? – с явной завистью переспросила Джой. – А со мной мужики только напиваются и никогда не кормят.

Она замолчала, но Эшлин знала, что сейчас подруга выдаст какую-нибудь пошлость. И Джой ее не разочаровала.

– Единственное, чем потчует меня мой парень, – мрачно продолжала она, – это его перец. Ты хоть понимаешь, что, если Маркус пригласил тебя в ресторан в субботу вечером, это неспроста? Неспроста, – с нажимом повторила она. – Больше никаких отговорок, как в тот раз, никаких баек, типа «мне завтра на работу с утра».

– Понимаю. А у меня волосы на ногах опять расти начали…

Эшлин точно знала, что наденет в субботу вечером. Полностью, до мелочей, вплоть до красивого белья. Тут в голову пришла неприятная мысль. Помада! Уже сколько лет она красит губы в тот же цвет, бездумно покупая новый тюбик, когда кончается прежний. Видите ли, это цвет ей идет! Глупость какая!

Правильные девушки меняют помады, как мужчин – часто и беззаботно. И ей для перемены образа тоже нужна новая помада. Необходимо срочно найти другой цвет!

Субботнее утро пролетело в лихорадочных поисках, но нужный оттенок так и не нашелся. Те, что Эшлин пробовала, были или слишком розового оттенка, или слишком оранжевого, слишком темного либо чересчур светлого, слишком перламутрового или яркого сверх меры. Ставя опыты по перевоплощению, она примерилась к зловещей темно-красной помаде, взглянула в зеркало… Нет! Вид получился ужасный, как после многочасовой пьянки. Эшлин попыталась улыбнуться, но стала похожа на графа Дракулу. К ней подскочила продавщица.

– Просто замечательно! Вам так к лицу!

Эшлин еле-еле отвязалась от продавщицы, вырвалась из магазина и возобновила поиски. Уже почти отчаявшись, Эшлин нашла то, что искала! Она была счастлива!

Встреча с Маркусом была назначена на полдевятого, поэтому в семь Эшлин налила себе бокал вина и приступила к сборам. Она уже и не помнила, когда в последний раз ужинала с мужчиной. С Фелимом она совершенно обленилась, они вечно заказывали что-нибудь на дом, а в ресторан выбирались, только когда пиццы и карри надоедали хуже горькой редьки, причем ходили туда со строго утилитарной целью – именно насыщения, а не обольщения. Для завлечения друг друга в постель у них были иные методы. Будучи в настроении, Фелим обычно говорил: «Зверь с двумя спинами, возражений нет?» А когда приспичивало Эшлин, она распоряжалась: «Владей мною!»

А с Маркусом как будет? Вся трепеща от возбуждения, смешанного с ужасом, Эшлин потянулась за сигаретой. Нервы были напряжены до предела. Джой пришла как нельзя более кстати.

Она похвалила наряд Эшлин, заглянула за пояс ее джинсов и одобрила трусики, затем спросила:

– А подмыться с интим-шампунем не забыла? Эшлин недовольно поморщилась.

– Это важно! Так да или нет? Эшлин кивнула.

– Умница! Сколько времени ты берегла честь? С тех пор, как Фелим отправился в страну Оз?

– С тех пор, как он приезжал на свадьбу своего брата.

– И ты правда готова на это с мистером Валентайном?

– А зачем бы мне иначе пользоваться интим-шампунем? – раздраженно огрызнулась Эшлин.

– Чудненько! Значит, он тебе все-таки нравится? Эшлин задумалась.

– Ну, может быть, со временем. Нам хорошо вместе, он недурен, но в меру. Такие, как я, никогда не западают на фотомоделей, актеров, вообще мужиков, о которых другие говорят: «Боже, как хорош». Понимаешь меня?

– Ты меня просто пугаешь. Что еще?

– Нам нравятся одни и те же фильмы.

– Это какие? – полюбопытствовала Джой.

– На родном языке.

Время от времени Фелим строил из себя интеллектуала и стремился пойти на какой-нибудь иностранный фильм с субтитрами. В общем, так ни разу и не пошел, но часто мотал Эшлин нервы, читая вслух рецензии и говоря, что надо бы непременно сходить.

– Понимаешь, Маркус нормальный человек, – сказала она. – Не прыгает вниз головой с «тарзанки», не митингует против строительства скоростных дорог… Ничего такого, никаких заумных хобби. Это мне в нем и нравится.

– Что еще?

– Еще… – Эшлин резко повернулась к Джой и прошипела:

– Если кому-нибудь проболтаешься, убью.

– Обещаю, – соврала Джой.

– Еще мне нравится, что он в каком-то смысле знаменит. Что его имя упоминают в газетах, что его знают. Понимаю, это ужасно глупо, но я тебе все по-честному…

Откровения Эшлин прервал пронзительный звонок в дверь.

– Это, наверное, Тед. Открой ему, ладно? Тед вошел в спальню в явном волнении.

– Взгляните-ка, – выпалил он, развернув перед собой афишу.

– Это ж ты! – воскликнула Эшлин.

С плаката глядело лицо Теда, насаженное на совиное туловище, с крупной надписью наверху: «Тед Маллинс – человек-сова».

– Ух ты, классно!

– Уже отдаю в печать, вот только как, по-вашему, лучше? – Он развернул еще одну афишу. – Красный фон или синий?

– Красный, – сказала Джой.

– Синий, – сказала Эшлин.

– Даже не знаю, – протянул Тед. – Клода говорит…

– Какая Клода? – изумленно перебила Эшлин. – Что еще за Клода? Моя подруга Клода?

– Да, я тут к ней забегал…

– Зачем это?

– Забрать куртку, – нахохлился Тед. – Чего шумишь-то? Я забыл там куртку, когда мы с тобой пасли ее детей.

Эшлин не могла объяснить, почему так развоевалась. Ей оставалось лишь пробормотать:

– Ты прав. Извини. Просто я ужасно психую.

В порыве отчаяния она готова была броситься на кровать и зареветь, но тут раздался звонок. Часы на туалетном столике показывали половину девятого, что на самом деле значило двадцать минут.

– Ну, если это уже Маркус Валентайн… – угрожающе пробормотала Эшлин.

Это был он.

– Какие мужчины приходят раньше времени? – недовольно буркнула Джой.

– Джентльмены, – без особой уверенности высказалась Эшлин.

– Чудики, – пробормотала Джой себе под нос, но Эшлин расслышала.

– Выметайтесь оба! – прошипела она.

– Не забудь воспользоваться презервативом, – бросила на прощание Джой, и они с Тедом ретировались.

А через секунду у дверей с улыбкой до ушей появился Маркус Валентайн.

– Привет, – поздоровалась Эшлин. – Я почти готова. Хочешь пива или чего-нибудь еще?

– Чашечку чаю. Я сам налью, не беспокойся. Торопливо заканчивая сборы, она слышала, как он открывает дверцы и ящики кухонных шкафов.

– Классная квартирка, – донеслось до нее.

– Маленькая, но безупречно сложенная, – откликнулась она, одновременно подкрашивая губы.

– Как и ее хозяйка.

Что, по мнению Эшлин, было абсолютно не похоже на правду, но все равно приятно.

И это подняло ей настроение. Она взбодрилась, привела в порядок волосы и предстала пред восхищенным взором Маркуса.

Перед уходом он, не слушая возражений, помыл за собой чашку.

– Оставь, – сказала Эшлин, смутившись.

– Нет уж! – Он поставил чашку на сушилку и с улыбкой обернулся. – Меня так мама приучила.

И опять Эшлин посетило то же чувство. В ее душе пробивались новые ростки надежды.

Ресторанчик, куда Маркус ее привел, оказался маленьким, уютным, с мягким розовым освещением. Сидя за угловым столиком, то и дело соприкасаясь коленями, они пили белое вино и любовались друг другом.

– Слушай, мне нравится твоя… – Он показал на кофточку Эшлин. – Вечно не знаю, как назвать женские вещи. Майка? Нет, по-моему, если я назову это майкой, то оскорблю тебя в лучших чувствах. Топ? Блузка? Рубашка? Жилетка? В общем, не знаю, но мне нравится.

– Это кофточка.

– Тогда что такое блузка?

Эшлин пришлось прочесть краткую лекцию.

– Никогда, ни за что не говори слова «блузка», если дама моложе шестидесяти. Можешь похвалить жилетку, если только это не футболка без рукавов. А если это старомодная жилетка, советую бежать, пока не поздно.

Маркус кивнул:

– Надо же, прямо минное поле какое-то!

– Погоди. – Эта мысль только что пришла ей в голову. – Ты, случайно, не раскручиваешь меня на материал для новых номеров?

– Неужели я стал бы? – улыбнулся он.

Еда была необременительной, беседа – легкой, но Эшлин не оставляло ощущение, что это лишь прелюдия. Рекламный ролик. А сам фильм еще впереди.

Когда принесли счет, она сделала вялую попытку внести свою лепту.

– Нет, нет, – воспротивился Маркус, – и слушать не хочу.

Они вышли на улицу, и он спросил:

– Теперь куда?

Эшлин пожала плечами, но, не сдержавшись, хихикнула. Неужели и так не ясно?

– Ко мне? – вкрадчиво предложил он.

Он целовал Эшлин в такси. Потом – в прихожей своей квартиры. Было очень хорошо, но, когда они разомкнули объятия, Эшлин не отказала себе в удовольствии оглядеться, оценить обстановку. Она, конечно, увлечена Маркусом, но по-прежнему любопытна.

Квартира была небольшая – двухкомнатная, но поразительно аккуратная и чистенькая.

– Идеальный порядок! – изумилась Эшлин.

– Я тебе говорил, мамочка меня хорошо воспитала. Эшлин зашла в гостиную.

– Ух ты, сколько видеокассет, – ахнула она. На полках громоздились сотни коробок.

– Хочешь, посмотрим что-нибудь?

Эшлин хотела. Разрываясь между влечением к Маркусу и детскими страхами, она была рада отсрочке.

– Выбирай, – предложил он.

Но, скользя взглядом по полкам, Эшлин все больше удивлялась. Монти Питон, Блекеддер, Ленни Брюс, Лорел и Харди, Папаша Тед, мистер Бин, братья Маркс, Эдди Мерфи – да у него одни комедии!

Эшлин смутилась. На первом свидании у них вышел оживленный разговор о любимых фильмах. Маркус заявил, что ему много всего нравится, но по кассетам на полках это трудно было предположить. Наконец она вытащила «Жизнь Брайана».

– Осмелюсь сказать, превосходный выбор, мадам! Маркус принес ей бутылку белого вина, себе – банку пива, и они устроились вдвоем перед экраном.

Минут через десять от начала фильма он начал легонько гладить ее плечо указательным пальцем, приговаривая «Э-э-шли-и-ин» так нежно, что у нее заныло в животе. Она взглянула на него почти испуганно. Он смотрел на экран.

– А теперь внимание, – все так же негромко и вкрадчиво предупредил он. – Сейчас будет одна из лучших комических сцен всех времен.

Слегка разочарованная, Эшлин тем не менее повиновалась и, когда Маркус затрясся от хохота, рассмеялась с ним вместе. Тут он развернулся к ней лицом и тоном пай-мальчика спросил:

– Эшлин, ты не против? Что?! Лечь с тобой в постель?

– Посмотреть еще раз сначала.

– Ах да, конечно, давай.

Когда пульс у Эшлин пришел в норму, она решила, что тронута его желанием поделиться с нею чем-то для него важным.

– Так обрадовались они, когда я согласился вести у них колонку? – немного погодя спросил Маркус.

– О, в полном восторге!

– Эта Лиза – та еще штучка, правда?

– Она умеет убеждать, – неопределенно поддакнула Эшлин, не зная, стоит ли мыть косточки Лизе.

– Тебя должны похвалить.

– Но я ведь ничего такого не сделала! Маркус посмотрел на нее со значением.

– Ты могла бы сказать им, что уговорила меня, пока мы вдвоем лежали в постели.

В его глазах читалось желание столь неприкрытое, что у Эшлин перехватило дыхание. Она сглотнула, будто проталкивая в горло устрицу.

– Но это же была бы неправда. Маркус все не отрывал от нее глаз.

– Мы могли бы сделать это правдой, – после паузы произнес он.

Весь душевный подъем Эшлин куда-то делся. Растаял, испарился. Ложиться с Маркусом в постель казалось ей слишком рано, а отказывать – как-то старомодно. Она просто не могла понять парализовавшей ее странной робости: ей все-таки тридцать один год, и мужчины у нее были и раньше.

– Идем.

Он встал, мягко потянул ее за руку с дивана. Что-то подсказывало Эшлин, что слово «нет» он как ответ не воспримет.

– Но фильм…

– Я его уже смотрел.

Робость боролась в ней с любопытством, влечение – со страхом новой близости. Она хотела спать с ним – и пока еще не созрела для этого, но его настоятельное желание вынуждало. Она оказалась на ногах. Его поцелуи убеждали, вели, звали – и вот она уже в спальне. Плавного, медленного раздевания, чтобы вместе с одеждой исчезли стыд и неловкость, не получилось: Маркус долго возился с застежкой ее лифчика, а увидев, как мощно выпирает его мужская сила, Эшлин сочла уместным отвести взгляд и затрепетала, как пугливая девственница.

– Ты что?

– Боюсь.

– Так это не из-за меня?

– Нет, нет.

Его беззащитность несколько воодушевила ее. Она обняла его, прижала к себе, таким образом сделав ему приятное и избавив себя от необходимости наблюдать физиологические подробности его возбуждения.

Простыни были свежие, свечи лили мягкий свет, Маркус был нетороплив, нежен, внимателен и ни словом не обмолвился об отсутствии у Эшлин талии, но она была вынуждена признаться себе самой, что процесс захватил ее не всецело. Впрочем, Маркус был очень осторожен, что ей понравилось. В общем, это был далеко не худший сексуальный опыт. Лучшие же всегда казались слегка несбыточными; обычно они происходили во время примирений с Фелимом, когда радость единения добавляла остроты к и без того вполне полноценным ощущениям.

Теперь она уже большая девочка, и глупо ожидать, что земля поплывет под ногами. И вообще, если вспомнить, то во время первого раза с Фелимом мир тоже никуда не улетал.

 

38

Проснувшись утром в воскресенье, Клода обнаружила, что с трудом удерживает равновесие на самом краю матраса. Вытеснил ее туда Крейг, но вполне могла бы и Молли, одна или вместе с братом. Клода уже и не помнила, когда в последний раз им с Диланом доводилось спать только вдвоем, и за годы материнства так хорошо научилась спать на краешке, едва не падая с постели, что легко проспала бы ночь даже над пропастью, на краю утеса, только б никто не будил.

Было совсем раннее утро. Пять утра или около того. Солнце уже взошло, и в щелку между шторами бил ослепительно яркий свет, но спать можно было бы еще долго. Невидимые чайки кричали за окном жалобно и пронзительно, как младенцы в фильме ужасов. Подле Крейга, раскинувшись, широко разбросав руки и ноги, крепко спал Дилан. Он дышал мерно и глубоко, и при каждом выдохе над его лбом взлетала легкая прядь волос.

Настроение у Клоды было хуже некуда. Неделя выдалась на редкость неудачная. После позорного фиаско с устройством на работу Эшлин уговорила ее на вторую попытку. Клода опять вырядилась в дорогой костюм и пошла в другое агентство. Там с нею обошлись почти так же, как и в первом. Зато в третьем, к ее огромному удивлению, предложили с двухдневным испытательным сроком поработать секретаршей в фирме по установке батарей – заваривать чай и отвечать на телефонные звонки.

– Заработная плата… скромная, – честно признал менеджер по найму, – но для того, кто, как вы, долгое время нигде не работал, это неплохое начало. Вы непременно им понравитесь, так что в добрый час. Удачи!

– Спасибо…

Как только Клода поняла, что найти работу возможно, работать ей расхотелось. Заваривать чай и отвечать на звонки, что тут интересного? Она и дома это делает. И потом, фирма по установке батарей… Звучит как-то уныло. Странно: найти место и понять, что такая работа ей не нужна, было чуть ли не хуже, чем выслушивать слова о собственной профнепригодности. Даже не копаясь глубоко в себе, Клода смутно понимала, что на самом деле ищет не работу – деньги ей уж точно не были нужны, – а новых впечатлений и общения. И, конечно, не найдет их в этой конторе по установке батарей.

Поэтому она позвонила менеджеру и сказала, что не может выйти на работу, потому что у сына ветрянка. Иногда и от детей бывает польза. Если не хочешь чего-нибудь делать, всегда можно отказаться, сославшись на то, что у них высокая температура. Таким образом она в прошлом году избежала рождественской вечеринки с родителями Дилана. И в позапрошлом году тоже. Да и в этом она не преминет сделать то же самое.

Клода заворочалась, стараясь устроиться поудобнее. В спину впилось что-то острое и жесткое, при ближайшем рассмотрении оказавшееся игрушечным самолетом Крейга. За окном по-прежнему кричали чайки, и эти мерзкие тоскливые крики эхом отдавались у нее в голове. Клода чувствовала себя в западне, в ловушке, в тупике. Как будто ее заперли в тесный, темный, душный ящик, где почему-то с каждой минутой делается еще теснее. Почему все так? Она ведь всегда была довольна своей судьбой. Жизнь шла в нужном направлении, с нужной скоростью, и все, что случалось, было правильно. И вдруг без всякого предупреждения жизнь остановилась. Вдруг стало некуда двигаться, нечего ждать, не о чем мечтать. Закрадывалась жуткая мысль: неужели так теперь и будет?

Тут Клода заметила, что сопение Дилана стало существенно громче. Это просто взбесило ее, и, повинуясь безотчетному порыву, она выкрикнула: «Прекрати дышать!» И грубо дернула его подушку, чтобы поменять наклон головы.

– Извини, – не просыпаясь, пробормотал Дилан. Она позавидовала его безмятежному сну, перевернулась на спину и задремала под крики чаек, пока Молли не влезла к ней на подушку, попутно стукнув по лбу. Пора вставать.

Острый аппендицит, мечтательно подумала Клода. Или микроинсульт. Что-нибудь не очень серьезное, но чтобы подольше полежать в больнице со строгим режимом посещений.

Вытираясь после душа, она поспешно напутствовала Дилана, который, зевая, сидел на краю кровати:

– Не давай Крейгу сахарных хлопьев, он всю неделю их выпрашивает, а дашь – не притронется. В конце улицы открывается новая прогулочная группа, нас всех сегодня пригласили посмотреть, что там. Не знаю, переводить ли туда Молли, но там, куда она ходит сейчас, у нее настолько не ладится, что, может, оно было бы и неплохо…

– Раньше мы с тобой говорили не только о детях, – мрачно заметил Дилан.

– Например? – насторожилась Клода.

– Не знаю. Так… о всяких вещах. О музыке, фильмах, людях…

– А ты чего ждал? – зло спросила она. – Дети – единственные люди, которых я вижу, с этим ничего не поделать. Но если уж речь зашла о всяких вещах, я тут думала, может, нам кое-что переделать в доме?

– Что переделать? – испуганно спросил Дилан.

– Ну, нашу спальню, например. – Она шлепнула на себя немного крема для тела и теперь торопливо растирала его по коже.

– Но мы всего год назад ее ремонтировали.

– По крайней мере полтора.

– Но…

Клода уже натягивала трусы и лифчик.

– Погоди, тут осталось. – Дилан потянулся размазать каплю крема ей по бедру.

– Отстань! – огрызнулась она, отталкивая его. Почему-то прикосновение руки мужа ее взбесило.

– Успокойся, пожалуйста! – крикнул Дилан. – Какая муха тебя укусила?

Теперь Клода и сама испугалась своей злости. Не надо было так. А еще больше напугало лицо Дилана – искаженное гневом и болью.

– Извини, я просто устала, – выдавила она. – Прости. Начнешь одевать Молли, а?

Пытаться одеть Молли, пока не одета сама, было все равно что запихивать упирающегося осьминога в сетку-авоську.

– Нет! – вопила она, брыкаясь и вертясь.

– Клода, помоги нам, – позвал Дилан, силясь поймать и запихнуть в рукав непослушную дочкину руку.

– Мамочка, не-е-ет!

Пока Клода держала Молли, Дилан терпеливым голосом, нараспев нес какую-то успокоительную чушь о том, какая Молли будет красивая, когда наденет майку и шортики, и как ей идут эти цвета.

Когда наконец на Моллину брыкающуюся ногу был водружен ботинок, Дилан победоносно улыбнулся Клоде:

– Задание выполнено!

Слова Дилана о том, что они теперь говорят только о детях, поразили ее. Но надо признать, что он прав. Они бьются вместе, бок о бок, воспитывают детей, они почти коллеги! И что тут такого, оправдываясь перед собою, думала Клода. У них двое детей, кем же им еще заниматься?

В новой прогулочной группе тоже не обошлось без сюрпризов. Только Клода зашла на площадку, слегка поморщившись при виде яркой размалеванной калитки, ей тут же попалась навстречу Дейдре Буллок, мамочка-профессионал. Ее доченька, Солас Буллок, была соответственно самой талантливой девочкой в мире.

– Ты не поверишь! – воскликнула вместо приветствия Дейдре. – Солас уже говорит целыми предложениями.

Выдержав приличную паузу, она поинтересовалась:

– А Молли?

Солас была младше Молли на три месяца.

– Нет, – признала Клода и тут же небрежно добавила: – Молли предпочитает общаться с нами в письменной форме.

Теперь, наверно, остальные мамаши не примут ее к себе пить кофе, но выражение изумления на лице Дейдре того стоило.

В понедельник Клода решила, что ей необходимо немедленно развеяться. То есть пойти куда-нибудь с Эшлин этим же вечером. Оторваться, как раньше, напиться, может, даже сходить в клуб и наконец-то еще раз обновить гардероб. Например, купить широкие брюки и тунику – вот только какая к ним нужна обувь? Скорее всего, высоченные платформы, но сможет ли она носить их, не чувствуя себя при этом полной идиоткой? Трудно сказать, она ведь так давно не надевала ничего модного.

В радостном возбуждении она позвонила Эшлин на работу.

– Эшлин Кеннеди слушает.

– Привет, это Клода. Слушай, – вдруг вспомнила она, – тут в пятницу заходил твой Тед, он забыл у меня куртку.

– Да, он говорил.

– Он милый, правда? Раньше всегда казался мне глуповатым, но вообще-то, когда поговорили с ним, он даже ничего, а?

– Вполне!

– Я бы с удовольствием сходила на его выступление. Он сказал, что даст знать, когда выступает в следующий раз, ты меня возьмешь?

– Да, конечно.

– Может, посидим где-нибудь сегодня вечером? Выпьем, а то и на танцы завалимся. С детьми побудет Дилан.

– Не могу, – сказала Эшлин. – У меня свидание с Маркусом. Это мой новый парень, – с гордостью пояснила она.

– Твой… кто?

– Парень, – с удовольствием повторила Эшлин. – Мы недавно начали встречаться, вчера весь день провели в постели, и он опять жаждет видеть меня сегодня.

Во времени открылась пропасть, и Клоду охватил жестокий приступ ностальгии по прошлому. Нахлынуло воспоминание о той первой любовной горячке, острое, свежее, – и отступило так же внезапно, как пришло, оставив после себя необъяснимое томление.

– А отменить не можешь? – с надеждой спросила она.

– Нет, – твердо ответила Эшлин. – Я обещала помочь ему с новым номером. Понимаешь, он юморист, и…

– И он юморист?!

– И ему нужно, чтобы я послушала и сказала…

– Ладно, а завтра вечером?

– У меня танцы.

– А в среду?

– Иду на открытие нового ресторана, это по работе.

– Везет же тебе!

Контраст между открытием нового ресторана и открытием новой прогулочной группы не остался незамеченным.

– Как там Дилан?

Клода презрительно щелкнула языком:

– Пашет с утра до ночи. В четверг ночевать не придет. Опять какая-то паршивая выездная конференция. Может, ты забежишь? Выпили бы вина, поели бы чего-нибудь вкусненького…

– Конечно. Устроим девичник.

– Единственное, что я теперь могу себе позволить. Так ты дашь мне знать, когда Тед выступает?

 

39

Прошла неделя. За ней вторая, третья… Редакция по-прежнему жила в режиме трудового подвига. Хотя весь коллектив еще лихорадочно работал над сентябрьским номером, Лиза уже начала собирать материалы на октябрь, ноябрь и декабрь.

– Но сейчас ведь только июнь, – роптала Трикс.

– Правильно, третье июня, а во всех сколько-нибудь известных журналах все расписано на полгода вперед, – надменно ответствовала Лиза.

Накладки следовали одна за другой. Несмотря на сотни звонков десяткам агентов, Лиза пока так и не нашла ни одной знаменитости для рубрики «Письмо от звезды». Обиднее всего для Лизы было сознавать, что, работай она в «Фамм», разговаривали бы с ней по-другому. А тут еще в «Голуэе» как-то прознали, что их драгоценный отель упомянут в материале про самые сексуальные спальни, и администрация грозилась подать на «Колин» в суд.

Обстановка слегка разрядилась, когда Карина, внештатный корреспондент, принесла задушевное интервью с актером Коналом Девлином, первым красавцем Ирландии, скуластым и заросшим мужественной щетиной. Но ненадолго. Конал Девлин возник и в июльском номере «Ирландского сплетника» с доверительным рассказом о том, как в детстве пережил насилие. А ведь Карине он клялся и божился, что никому больше об этом не говорил.

– Нас обставили! – бушевала Лиза. – Каков подонок! Никому не позволю так опускать мой журнал!

Статью, разумеется, пришлось убирать, а заодно полностью переписывать обзор фильмов. Там уже была поставлена восторженная рецензия на новую роль Девлина.

– Облейте его грязью, – распорядилась Лиза. – Пусть все знают, что фильм дерьмо. Эшлин, займись.

– Но я даже его не смотрела!

– И что?

Любые достижения давались тяжким трудом. Одно (практически единственное), с чем соглашались все, – что работать под Лизиным началом просто кошмар. Она предельно четко объясняла, чего хочет, а через три часа, глядя на наполовину готовый материал, столь же четко объясняла, почему не примет его. Но лишь до следующего утра, когда по-прежнему твердо и определенно возвращалась к первоначальным требованиям. Вымученные, выстраданные, политые потом и слезами авторов статьи беспощадно перекраивались, отправлялись в корзину, возвращались на прежнее место, сокращались наполовину и восстанавливались в первой редакции. Чудесная заметка о том, «чего женщины хотят от своих волос», столько раз отвергалась, переписывалась и переиначивалась, что Эшлин расплакалась в голос, когда Лиза опять вернула ей материал.

– Слушай, – всхлипывая, взмолилась она, обращаясь к Мерседес. – Может, ты перепишешь? Если я еще раз это прочту, то самосожгусь.

– Конечно. Если ты позвонишь этой ненормальной Фриде Кили и договоришься о фотосессии в субботу.

Лиза так и не отменила свой зловещий план переснять заново почти всю фотосессию сумасшедшей модельерши.

– Эшлин, Трикс и Мерседес, в пятницу никаких гулянок. В субботу будем работать, – объявила она. – Вы нужны нам на подхвате – таскать платья, варить кофе и все такое.

Громкий ропот недовольства ничего не изменил.

– Она стерва, гнусная стерва и сволочь, – стенала Эшлин в тот же вечер, сидя в «Мао» с Маркусом. – В жизни не встречала такой командирши!

– Не сдавайся, – утешал Маркус, подливая ей в бокал вина. – Не молчи, устрой скандал.

– Да ну! – Эшлин провела дрожащей рукой по взлохмаченным волосам. – Просто она прет, как танк, и ей совершенно наплевать, что, помимо ее драгоценного журнала, провались он, у нас есть какая-то жизнь. А спать нам когда? А есть?

Бутылка почти опустела, а Эшлин, выговорившись, почувствовала себя значительно лучше.

Склонясь над кофе, они потом играли в свою обычную игру – обсуждали других посетителей, угадывали их характеры, придумывали им биографии.

– Вот этот, например, – кивнул Маркус на вошедшего в зал потрепанного жизнью пожилого господина в сандалиях.

Эшлин задумалась.

– Священник-миссионер, приехавший домой в отпуск.

Маркус пришел в восторг.

– Остроумная ты у меня, – нежно и восхищенно сказал он и тут же кивнул на двух молодых людей в дальнем углу ресторана, пьющих горячий шоколад с творожным тортом: – А об этой парочке что скажешь?

Эшлин боролась с собой, стоит ли говорить такое вслух, но в конце концов выпитое вино победило.

– Ладно, может, это и не политкорректно, только, по-моему, они «голубые».

– Почему?

– Ну… по многим причинам. Нормальные мужики не обедают вместе, а только пьют пиво. И садятся не друг напротив друга, а рядом, чтобы не встречаться глазами. И потом, эти заказали торт, а настоящие мужчины считают, что есть сладкое – не по-мужски. У «голубых» комплексов меньше.

Теперь задумчиво сощурился Маркус.

– Но, Эшлин, посмотри – у них кожаные куртки и штаны, и на полу у столика шлемы. Что, если б я сказал – это голландские или немецкие мотоциклисты, которые путешествуют по Ирландии?

– Ну конечно!

Эшлин тут же все стало ясно.

– Они иностранцы. А иностранцы спокойно могут есть торт, и никто не сочтет их «голубыми».

– Не везет ирландским парням, – заметил Маркус.

– Ага, – кивнула Эшлин, чувствуя, как горячо стало под ложечкой в ответ на его теплый взгляд. И они дружно расхохотались.

В субботу, в половине девятого утра Эшлин ввалилась на студию с двумя огромными чемоданами тряпок, полученных накануне вечером в пресс-офисе Фриды Кили. До сих пор Эшлин не доводилось присутствовать на настоящей фотосессии, поэтому ее снедали волнение и любопытство.

Найал (фотограф), его ассистент и гример уже были на месте. Даже Дани, модель, и та приехала. Отчего Лизу перекосило от презрения: настоящие модели всегда опаздывают по меньшей мере на полдня.

– Кто здесь главный? – спросил Найал.

– Я, – ответила Лиза.

Мерседес явно готова была задушить ее. Редактор по модам она, значит, ей и командовать.

Лиза, Найал и гримерша засуетились вокруг Дани. Попутно Лиза объясняла свой замысел. Несмотря на ответные восторги Найала, Эшлин и Трикс скептически переглянулись, когда Дани наконец подготовили к съемке. Ее облачили в одно из безумных и безразмерных творений Фриды, лицо «украсили» потеками грязи, в длинные темные волосы напихали соломы и устроили девушку на белом кожаном диване с хромированными ножками. Подле нее положили недоеденную пиццу, в руки сунули хромированный пульт, якобы Дани смотрела телевизор. Было сказано много слов об «иронии» и «контрасте».

– Ужасно глупый вид, – шепнула Трикс.

– Ага, и до меня как-то не доходит, – шепотом согласилась Эшлин.

Постановка заняла целую вечность – аппаратура, свет, угол расположения Дани на диване, расположение складок на платье…

– Дани, солнце мое, пульт загораживает декольте. Пониже опусти. Еще ниже. Нет, теперь чуть выше…

Наконец все устроилось.

– Скучай, – велел Дани Найал.

– Уже.

Эшлин и Трикс тоже было скучно. Они и представления не имели, какая это утомительная процедура.

Проверив еще несколько раз нечто, называемое «уровнем», Найал признал постановку удовлетворительной. Но только он собрался приступить к съемке, Мерседес выскочила вперед и одернула на Дани юбку.

– Морщит немного, – соврала она. Мерседес так остро переживала свое отстранение от власти и захват Лизой командных высот, что постоянно выдумывала себе какие-то дела, желая показать, что и она еще кое-что значит.

Прошло пятнадцать минут, пока Найал приготовился еще раз, но только Эшлин и Трикс показалось, что он вот-вот нажмет кнопку фотоаппарата и сделает наконец снимок, как он опять вышел из-за своего треножника, чтобы убрать с лица Дани невидимую прядь волос. Эшлин чуть не взвизгнула от разочарования.

– Я медленно теряю волю к жизни, – процедила сквозь стиснутые зубы Трикс.

В конце концов Найал исполнил то, чего от него ждали. Затем сменил линзу в объективе и щелкнул еще несколько раз. Затем сменил пленку на черно-белую. Потом взял другой фотоаппарат. Потом вся творческая группа собрала манатки и отправилась на продолжение фотосессии в супермаркет. Люди с полными тележками провизии вздрагивали, будто ужаленные, при виде изможденно-тощей модели, позировавшей фотографу, склонясь над замороженными курами. Эшлин снедало острое чувство стыда – и тревоги.

«Фотографии выйдут дурацкие, и воткнуть их будет совершенно некуда», – нервно думала она.

К четырем часам дня Лиза и Найал решили, что взяли от супермаркета все возможное.

– Есть несколько отличных кадров, – с гордостью сказал Найал. – Классная постановка, отличный наклон, и иронии хоть отбавляй.

– Пожалуйста, отпустите нас домой, – тихим отчаянным шепотом взмолилась Трикс. Эшлин согласно кивнула. Сумасшедшие наряды от Фриды Кили оттягивали ей руки, она устала отвечать по непрерывно звонящему мобильному телефону Дани, и ей надоело, что с нею обращаются как с девочкой на побегушках. Поди туда, бегом сюда, принеси Найалу зарядное устройство для вспышки, притащи всем кофе, найди чемодан с соломой…

– Уличные съемки, – напомнила Лиза.

– Кажется, мы еще не идем домой, – сердито прошипела Эшлин.

Все уныло побрели на Саут-Вильям-стрит, где Найал в миллионный раз за день расставил аппаратуру на тротуаре перед индийским рестораном.

– Может, Дани пороется в урне с мусором, будто бездомная? – предложила Лиза.

Найал пришел в полный восторг.

– Нет! – навзрыд воскликнула Дани. – Фиг вам, не буду!

– Но это же городской пейзаж, – настаивала Лиза. – Чтобы выгодно показать эту одежду, нам нужен мощный городской фон.

– Плевать, я не согласна. Хотите, увольняйте, все равно не буду.

Лиза холодно посмотрела на Дани. Воздух дрожал от напряжения. Если бы в этот самый момент неожиданно не возник Бу вместе с Волосатым Дэйвом, страшно было подумать, чем могло бы все это закончиться.

– Привет, Эшлин, – весело окликнул Бу.

– Привет, – с некоторой неловкостью ответила Эшлин. Бу, закутанный в грязное одеяло, и Волосатик Дэйв своим видом могли кого удобно привести в ужас.

– Я дочитал «Жену кузнеца», – с радостью сообщил Бу. – Классная вещь, вот только конец какой-то неправильный. Никогда бы не поверил, что тот парень ее сводный брат.

– Здорово, – выдавила Эшлин, мысленно умоляя приятелей скрыться поскорее. Но Лиза, к ее великому удивлению, разглядывала Бу с нескрываемым интересом.

– Лиза Эдвардс, – широко улыбнулась она, протянула руку и (надо отдать ей должное) почти не поморщилась, когда Бу, а следом за ним Волосатик Дэйв пожали ее. Затем обвела взглядом замершую в ожидании творческую группу и еще раз улыбнулась хищной змеиной улыбкой.

– Ладно. Ну ее, эту урну, у меня есть идея получше.

– Ребята, хотите сфотографироваться с этой красоткой? – спросила она у Бу и Дэйва и подтолкнула к ним обиженную, надутую Дани.

Эшлин затрясло от возмущения. Нельзя же так, это… это эксплуатация какая-то! Она открыла рот, чтобы возразить, но Бу, сверх ожидания, оказался просто счастлив.

– Это фотосессия? И вы хотите нас в ней занять? Класс!

– Но… – пискнула Дани.

– Или они, или урна, – с металлом в голосе заявила Лиза.

Дани с минуту подумала и стала между Бу и Дэйвом.

– Гениально! – завопил Найал. – Бесподобно! Нет, э-э-э… Дэйв, улыбаться не нужно, ведите себя естественно. А вы… гм… Бу, одолжите, пожалуйста, Дани ваше одеяло. Великолепно! Дани, солнышко, сделай милость, набрось его себе на плечи. Считай, что это накидка, радость моя, если так тебе проще. Так, еще нам нужен пластиковый стаканчик! Трикс, срочно в «Макдоналдс», возьми там несколько штук…

Изумленная Эшлин робко подошла к Мерседес.

– Но ведь эти кадры никуда потом не денешь?!

– Денешь, – с тяжким вздохом возразила Мерседес. – Тут все как надо. Вот посмотрите, они еще какую-нибудь премию отхватят!

Съемка закончилась после восьми часов вечера. Эшлин помчалась домой собираться, и не успела она ввалиться в прихожую, как зазвонил телефон. То была Клода, которая весь день провела в парикмахерской, где ее так радикально подстригли и покрасили, что Дилан перестал с нею разговаривать. Затем были куплены белые, в немыслимую обтяжку брючки до середины икры, десятого размера, в который она перестала влезать еще до того, как забеременела Крейгом. Наконец решился и вопрос с обувью (туфельки без задника на «гвоздиках»), и теперь Клоде не терпелось выйти в свет.

Но, не успела она поведать подруге хоть слово, Эшлин прошелестела в трубку:

– В жизни так не уставала. Весь день проторчала на фотосессии.

Клода замолчала. Радостное возбуждение ушло, уступив место черной зависти. Эшлин, дрянь везучая, вертихвостка светская. Она это все нарочно устроила, чтобы лишний раз кольнуть лучшую подругу тем, какая у нее безнадежно скучная жизнь.

– Честное слово, не могу говорить, – оправдывалась Эшлин. – Мне надо собираться, я уже пять минут как должна быть у Маркуса.

Клода была просто убита. Теперь придется сидеть дома перед телевизором, с новой прической, в новой одежде и новых туфлях. Она чувствовала себя настолько по-дурацки, что лишь через пару секунд смогла выдавить:

– Как там у тебя с ним?

О горьком Клодином разочаровании Эшлин даже не подозревала. Ее мысли были заняты Маркусом, вот только стоит ли искушать судьбу?

– Замечательно, – ответила она. – Просто великолепно.

– Да у вас, похоже, все серьезно? – хихикнула Клода.

Эшлин снова замялась:

– Ну, не знаю… – И поспешно проговорила: – Это ведь только начало…

Однако ни на какое начало это похоже не было. Они виделись по меньшей мере трижды в неделю, и вместе им было так легко и привычно, будто общались уже очень давно. И в постели все стало значительно лучше… За последнее время Эшлин только раз мельком взглянула на карты Таро, и маленький Будда был коварно забыт.

– Кстати, звонил Тед. Он выступает в следующую субботу, – сказала Клода.

Эшлин помолчала, стараясь справиться с недобрыми чувствами. Ей совершенно не хотелось способствовать близкой дружбе Клоды с Тедом.

– Ну да, – небрежно согласилась она. – Перед Маркусом.

– Позвони мне на неделе, договоримся, где и когда встречаться.

– Конечно. Надо сходить.

Как только она примчалась к Маркусу, ей стало ясно: что-то случилось. Вместо того чтобы поцеловать ее, как обычно, он был надут и расстроен.

– Что не так? – спросила Эшлин. – Извини, что опоздала. Я работала…

– Взгляни. – Он швырнул ей газету.

Она торопливо прочла. Судя по заметке, Билли Велосипед, названный «одним из лучших юмористов Ирландии», заключил с издательством договор на публикацию двух книг и получил «шестизначный аванс». Представитель издательства охарактеризовал его роман как «очень мрачный, очень тяжелый, разительно непохожий на его сценические миниатюры».

– Но ты же книг не пишешь, – желая утешить друга, возразила Эшлин.

– Они назвали его одним из лучших юмористов Ирландии.

– Ты намного лучше, чем он. Правда. Все это знают.

– Тогда почему об этом в газете не пишут?

– Потому что ты не написал книгу.

– Ну, давай, – холодно процедил Маркус. – Посыпь соли.

– Но…

Эшлин совсем растерялась. У Маркуса и раньше проскальзывали сомнения в собственных силах, но чтобы настолько… Она ничего не понимала, но очень хотела помочь ему.

– Ты самый лучший, – убежденно повторила она. – Ты же сам знаешь. Иначе зачем бы Лиза так хотела, чтобы ты вел колонку? Она никого больше не просила. Смотри, как тебя все любят.

Он обиженно пожал плечами, и Эшлин поняла, что дело пошло.

– Ни разу не видела, чтобы кому-то еще из юмористов так хлопали, – продолжала она.

– А Лиза действительно волновалась, что я откажусь вести колонку? – вдруг спросил он.

– Еще как! Маркус промолчал.

– Она говорила, ты вот-вот станешь звездой. Маркус взял ее руку и впервые за этот вечер поцеловал.

– Извини. Ты ни в чем не виновата. Но сцена – мир жестокий, все друг другу готовы глотку перегрызть, и судят о тебе только по твоему последнему выступлению. Иногда мне даже страшно делается.

После фотосессии Лиза пребывала в замечательном настроении. Чутье – а оно ее никогда не подводило – подсказывало, что снимки вышли редкостные и, скорее всего, произведут фурор.

Весь месяц она была невероятно занята, и нелепые приступы депрессии, отравившие ее первые недели в Дублине, больше не возвращались. Только начинала накатывать хандра, Лиза сочиняла очередной материал для журнала: статейку, интервью, рекламу. На депрессию просто не оставалось времени, и каждый день она с удовольствием наблюдала, как мало-помалу складывается первый выпуск. Говорить о том, что журнал существует за счет рекламы, было пока рановато, но Лиза подозревала, что отснятые сегодня фотографии окончательно убедят в состоятельности «Колин» те немногие дома косметики, что еще не разместили у них рекламу. Джек будет доволен.

И вдруг безоблачное, солнечное настроение испортилось. Джек и Мэй. Они по-прежнему строили из себя образцовую пару. За целый месяц ни разу не поругались при людях, а вспышки чувственного напряжения между Джеком и Лизой, наоборот, бесследно прошли. По крайней мере, со стороны Джека ничего подобного больше не наблюдалось. Как трезвый реалист, Лиза понимала, что ничего сверхъестественного между ними не происходило, но и этого немногого было достаточно, чтобы надеяться. Когда она пыталась утвердиться на ранее завоеванных высотах путем легкого флирта, Джек никак не реагировал, хотя был безукоризненно вежлив и корректен. Пришлось предоставить его отношениям с Мэй жить своей жизнью. Авось эта жизнь, как ей и положено, скоро сойдет на нет.

А ей расслабляться некогда: пора найти себе какого-никакого мужчину. Сегодня вечером Лизе предстояла встреча с Ником Сирайтом, художником, более примечательным своими внешними данными, нежели художественной ценностью холстов. Он, скорее всего, тоже мальчик одноразовый, ненастоящий, но секс и с такими секс, а в данный конкретный момент привередничать не приходится.

Придя домой, Лиза застала в дверях Кэти.

– Вечер добрый, Лиза, все сделано, белье поглажено, и вообще. Ой, и за лак для ногтей спасибочки. – Вряд ли Кэти при ее работе столь необходим желтый лак с блестками, но Франсине, дочке ее, он точно понравится. – На будущей неделе как всегда?

– Да, пожалуйста.

«К субботе опять все грязью зарастет, – с неприязнью думала Кэти по дороге домой. – Опять выгребать из-под кровати яблочные огрызки, отчищать ванну от грязи, и посуды в раковине будет гора. Странно, Лиза вроде такая приличная на вид женщина, а в доме черт ногу сломит».

А в холодном, продуваемом ветрами Рингсенде, в доме на берегу моря, за столом, уставленным судками и пакетами из индийского ресторанчика, Мэй говорила Джеку совершенно невозможные слова:

– Тебе настолько на меня плевать, что ты даже ссориться со мной больше не хочешь.

Джек посмотрел на нее спокойно и пристально, выдержал долгую паузу. Сразу выкладывать неопровержимую правду сложно.

– Люди, которые друг другу небезразличны, вовсе не обязаны каждый день воевать.

– Чушь собачья, – возбужденно возразила Мэй. – Если не ругаешься, то и не миришься. Все эти вопли и хлопанье дверьми дают остроту ощущений.

Джек подбирал слова с предельной осторожностью.

– А может, так проще скрыть, что никакой остроты ощущений нет? – как можно мягче спросил он.

У Мэй на глазах появились слезы:

– Иди ты на фиг, Джек… Иди ты… Но убежденности в ее голосе не было.

Джек обнял ее, она поплакала, уткнувшись носом ему в грудь, но взвинтить себя по-настоящему так и не могла.

– Мерзавец, – беззвучно прошептала она.

– Ага, – грустно согласился он.

– То есть все кончено? – спросила Мэй.

Джек чуть отстранился, взглянул ей в глаза, кивнул:

– Ты же сама знаешь.

Она еще немного поплакала.

– Да, наверное. Ни с кем столько не ругалась. И это прозвучало как комплимент.

– И мирились мы чаще, чем Фрэнк Синатра с Авой Гарднер, – поддакнул Джек, хотя сам ни малейшего удовольствия от их ссор не получал.

Мэй нервно рассмеялась.

– Ты чудная девочка, Мэй, – сказал Джек, нежно глядя на нее.

– И ты ничего себе, – всхлипнула она. – Из-за тебя еще кто-нибудь наплачется. Лиза, например.

– Лиза?

– Ну да, эта, самоуверенная и блестящая… Боже, – вдруг хихикнула Мэй, – послушать меня, она просто шоколадное драже какое-то! Она, по-моему, тебе очень подходит. Или не Лиза, а та, другая…

– Какая еще другая?

– Красотка-латиноамериканочка.

– А, Мерседес… Ничего, что она замужем?

– А пошел ты… – За резкостью Мэй пыталась спрятать свое огорчение. – Ты такой вредный, что, пожалуй, она не устоит. Отвези меня домой, а?

– Побудь еще!

– Нет, я уже и так много времени на тебя потратила, – с горечью улыбнулась Мэй.

Они молча ехали по темным ночным улицам. Мэй успокаивала себя, как могла, чтобы легче было вынести разрыв. Да, Джек, конечно, человек нерядовой: большой, сильный, умный, азартный… Сначала эта игра доставляла ей большое удовольствие, но потом она по уши влюбилась и подозревала, что, узнай Джек об этом, его бы как ветром сдуло.

Она чувствовала, что владеет ситуацией, только если держала его в состоянии вечной неуверенности. Ей никогда не бывало с ним легко и свободно – кроме разве что недолгих дней сразу после очередного примирения, когда Джек бывал робок и чувствовал себя виноватым. Но это стоило ей огромного труда и отнимало все больше сил. С тех пор, как Джек перестал с ней ругаться, ее единственным оружием оставалась восточная таинственность. А быть все время таинственной Мэй уже осточертело.

До ее дома они добрались слишком быстро. Джек остановил машину у подъезда, выключил мотор вместо того, чтобы просто заглушить его, но Мэй задерживаться явно не собиралась.

– Пока, – коротко кивнула она.

– Я тебе позвоню, – пообещал Джек.

– Не надо! – слишком поспешно произнесла Мэй дрогнувшим голосом.

Джек смотрел, как Мэй идет от машины к подъезду, сильная маленькая женщина-девочка на нелепых высоченных каблуках. Вот отперла ключом дверь, вошла…

И так и не оглянулась.

 

40

Возвращаясь с обеденного перерыва, у лифта Лиза увидела Трикс, которая топала мимо по коридору в дамскую уборную, наверное, в сотый раз поправлять макияж.

– Вас там какой-то мужчина дожидается. «Какой-то мужчина, – раздраженно подумала Лиза. – Неужели нельзя было выяснить, кто он и что ему надо? И это называется секретарша?!»

Наташа, ее секретарь в «Фамм», выспросила бы у посетителя все вплоть до девичьей фамилии его бабушки, прежде чем допустить до Лизы.

Лиза раздраженно открыла дверь приемной, а там на диване сидел тот, кого она меньше всего ожидала увидеть. Оливер.

Лиза точно наткнулась на невидимую стену и остановилась. От шока зазвенело в ушах, сдавило виски. Последний раз она видела Оливера на Новый год – а сегодня тринадцатое июля. Время, прожитое в разлуке, вдруг каким-то непостижимым образом спрессовалось в один миг.

– Привет, солнце, – спокойно, как ни в чем не бывало, произнес Оливер.

Лиза не могла унять предательскую дрожь. Господи, что делать? Как она сегодня одета? Хорошо ли выглядит? Не толстая ли? Зачем его принесло в редакцию? Понимает ли он, что творится сейчас у нее внутри?

– Ты что здесь делаешь? – с удивлением услышала Лиза свой собственный голос.

Она не могла отвести от Оливера глаз, не могла понять, почему он одновременно такой близкий и такой чужой. Она чувствовала себя скованной и неуклюжей, будто так и застыла в тот момент, когда увидела его. Запоздало спохватившись, выпрямилась и с усилием расправила плечи.

– Нам надо поговорить.

Он улыбался и блестел: блестели зубы, серьга в ухе, серебряный браслет часов. Снял ногу с ноги, сел прямо. Каждое движение отточенно-изящное, как всегда.

– О чем? – промямлила Лиза.

Оливер расхохотался своим звучным, заливистым смехом, от которого дрожали оконные стекла.

– О чем? – воскликнул он, невесело улыбнувшись. – А ты как думаешь?

«Развод?» – в смятении подумала Лиза.

– Оливер, я занята.

– По-прежнему загоняешь себя, детка?

– Оливер, я на работе. Если хочешь поговорить, позвони мне домой.

– Телефончик хорошо бы…

– Встретимся после работы.

Может, оно и к лучшему. Разобраться – и все.

– Прекрасно… Я живу в «Кларенс».

– Шикуешь! – Лиза была удивлена.

– У меня съемка.

Лизе почему-то стало обидно.

– То есть ты не со мной повидаться приехал? – обескураженно уточнила она.

– Давай считать, что съемка случилась очень кстати.

Вся дрожа, Лиза попробовала заняться делом, но сосредоточиться было невозможно: оказывается, она и забыла, как на нее действует Оливер.

– Вам посылочка!

Трикс бросила ей на стол пухлый конверт. Лиза вскочила. Фотографии с субботней сессии. Предчувствие не подвело: снимки оказались изумительные, но она все никак не могла сосредоточиться на работе. Перед глазами все плыло, очертания предметов как будто смазались и расплылись. Думать она сейчас могла только об Оливере. Так некрасиво они расстались, так не по-доброму… Он вел себя гадко. Говорил ужасные вещи.

– Эшлин, слушай-ка. – Огромным усилием Лиза совладала с собой. – Возьми эту фотографию… нет, лучше вот эту… – Она выбрала самую лучшую, ту, где Дани, надутая и очень красивая, стояла между Волосатиком Дэйвом и Бу. – Пусть Найал сделает двадцать отпечатков, а ты разошли их всем крупным домам моды с пометкой: «Фрида Кили, осенняя коллекция, «Колин», сентябрь»… Это должно произвести фурор, – закончила она вполголоса, совершенно не замечая ужаса на лице Эшлин.

Секунд через пять она заметила, что Эшлин до сих пор топчется у ее стола.

– Что?!

– Можно… я тут подумала… Бу и Волосатик Дэйв…

– Кто-кто?!

– Те бездомные. С фотографии, – выдавила Эшлин, поняв наконец, что Лиза представления не имеет, о ком речь. – Можем мы дать им что-нибудь?

– Например?

– Ну, подарок… не знаю даже. За то, что согласились позировать и так нам помогли.

В нормальном состоянии Лиза велела бы Эшлин выбросить из головы дурь и заняться делом, но сегодня она была слишком не в себе.

– Спроси Джека, – отрезала она. – Я занята.

Теребя в руках фотографию, Эшлин робко постучалась к Джеку Дивайну. Услышав из-за двери крик «Войдите!», бочком вошла и, комкая слова, объяснила свою миссию.

– Они согласились без единого возражения и ничего не просили, и я подумала, нам надо все-таки как-то их отблагодарить…

– Отлично, – прервал ее Джек.

– Серьезно? – с опаской спросила Эшлин. Она была готова к тому, что ее высмеют.

– Абсолютно. Фотография удалась благодаря им. Как по-вашему, чего бы они хотели?

– Какое-нибудь жилье, – полушутя ответила Эшлин.

– На это мне средств не выделят, – возразил Джек, причем с явным сожалением. – Еще варианты?

Эшлин задумалась.

– Деньги, наверное.

– По тридцатке каждому? Боюсь, больше я предложить не могу.

– Замечательно.

Это было немного, но Эшлин рассчитывала на меньшую сумму. По крайней мере, на два-три горячих обеда Бу и Дэйву хватит.

– Вот, – протянул ей Джек узкую полоску бумаги. Чек. – Отдайте Бернарду.

– Спасибо.

Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом.

– Пожалуйста.

В семь часов вечера, как было условлено, Лиза вошла в бар отеля «Кларенс». Увидев ее, Оливер поднялся навстречу.

– Что будешь пить? Белое вино?

Белое вино было ее любимым напитком – по крайней мере в то время, когда они были вместе. Значит, помнит еще.

– Нет, – сказала она специально, чтобы задеть его. – «Космополитен».

– Прости, не угадал.

Лиза смотрела на него – большой, сильный, шумный и уверенный в себе. Балагурит с барменами и официантками. Как это он всегда занимает больше места в пространстве, чем ему положено по размеру? От напряжения у Лизы ныла шея, сдавливало виски – Оливер снова был близким и родным.

Поставив перед нею бокал, он сразу заговорил о деле:

– Солнце, у тебя адвокат есть?

– Ну…

– Нам обоим нужны адвокаты, – терпеливо пояснил он.

– Для развода?

Она попыталась сыграть безразличие, но впервые в жизни мямлила так, что самой стало противно.

– Точно, – кратко, деловито согласился он. – Так, суть дела ты знаешь…

Лиза ничего не знала.

– Наша семья разрушена и восстановлению не подлежит, но для того, чтобы нас развели, этого мало. Нужны поводы. Если б мы прожили врозь два года, проблем не было бы. А пока этот срок не истек, кому-то из нас придется подавать на другого в суд. За невыполнение супружеских обязанностей, неадекватное поведение или измену.

– Измену?! – вспыхнула Лиза. Пока они жили вместе, она была абсолютно верна ему. – Да я никогда…

– И я никогда, – сочувственно кивнул Оливер. – Что касается невыполнения…

– Да, ты меня бросил, – подтвердила Лиза.

– Солнце, ты не оставила мне выбора. Но можешь указать это в заявлении. Правда, нужно два года прожить порознь, чтобы использовать уход из семьи как основание, а мы ведь хотим все закончить поскорее? – Он вопросительно глянул на нее, ожидая реакции.

– Да, – резко сказала Лиза. – Чего тянуть!

– Значит, остается неадекватное поведение. Надо набрать пять примеров.

– Неадекватное поведение? Это как? – Лиза чуть не рассмеялась вслух, на минуту забыв, что это касается ее. – Например, затеять генеральную уборку в три часа ночи?

– Или работать все выходные и праздники, – зло прибавил Оливер. – Или делать вид, что хочешь забеременеть, и продолжать принимать таблетки.

– Или так, – сердито кивнула Лиза.

– Выбор у нас есть. Либо я подаю иск, либо ты.

– То есть ты признаешь, что тоже вел себя неадекватно?

Оливер тяжело вздохнул:

– Лиз, это всего лишь формальность, а разборки, кто прав, кто виноват, тут ни при чем. Ответчик никакого наказания не несет. Так кто подаст заявление? Я или ты?

– Тебе решать, вон ты сколько об этом знаешь, – съязвила Лиза.

Оливер посмотрел на нее долгим взглядом, как будто силясь понять; сел поудобнее.

– Если ты так хочешь… Теперь о деньгах. Своему адвокату каждый платит сам, но расходы по суду мы делим пополам, согласна?

– А зачем нам адвокаты? Если в Вегасе нас окрутили на скорую руку, может, таким же манером развестись?

– Не так все просто, солнце. Ты забываешь, что у нас есть совместно нажитое имущество.

– Да, но мы ведь знаем, сколько каждый… Ладно, я найду себе адвоката.

Больше говорить об этом не было сил, поэтому Лиза спросила с наигранным оживлением:

– Как тебе работается?

– Чума. Только вернулся из Франции, а до того на Бали торчал.

Везучий, гад.

– Вот здесь отстреляюсь и до показов свободен. – Он кивнул на Лизин деловой костюм. – Не видел на тебе этого пиджака.

Она оглядела себя.

– «Николь Фари».

Костюм был умыкнут с январской фотосессии, но ей удалось свалить вину на Кейт Мосс.

– Мне не нравится.

– А в чем дело?

Она всегда прислушивалась к его мнению касательно одежды и причесок.

– Ни в чем. В смысле, не нравится, что я тебя в этом не видел.

Она понимала, о чем он говорит. Ее саму болезненно кольнуло, что волосы у него сильно отросли, и часы новые, и что с тех пор, как они расстались, он успел объехать полмира, а она и не знала.

– Ты какая-то другая стала, – сказал он.

– Правда?

– Нет, – покачал Оливер головой и натужно рассмеялся. – Черт, не знаю даже.

И опять она его поняла. Как причудливо соединились родственная близость и холод отчуждения.

– Извини! – прервал он сам себя, поймал ее запястье, свободной рукой потянул кисть ближе к глазам, грубо, больно вывернув. Явно хотел что-то увидеть. – Ты больше не носишь обручальное кольцо? – сверкнув карими глазами, осуждающе спросил он.

Лиза с силой вырвала руку.

– Ты мне сделал больно! – воскликнула она, растирая запястье.

– Нет, это ты сделала мне больно.

– Подумаешь, дело какое – кольцо! – От злости у нее горели щеки. – Ты же сам подаешь на развод.

– Ты первая до этого довела!

– Только потому, что ты меня бросил!

– Только потому, что ты не оставила мне выбора. Они сидели друг против друга, тяжело дыша от еле сдерживаемого бешенства.

– Ну-ка, – распорядился он, не сводя с нее глаз, еле владея собой, – пошли наверх, ко мне.

Лиза уже встала из-за столика.

– Идем.

Первый поцелуй, безумный, торопливый, такой сильный, что стукнулись и скрежетнули зубы. Пытаясь успеть слишком много сразу, Оливер потянул ее за волосы, схватил за лацкан пиджака, больно впился в губы, сорвал с себя рубаху.

– Погоди, погоди, погоди, – выдохнул измученно, прислонясь голой спиной к двери.

– Что? – шепнула Лиза, обомлев от вида его мускулистой, гладкой груди.

– Давай еще раз сначала. – Он потянулся к ней, нежно и осторожно привлек к себе. Она уткнулась головою ему в грудь. Этот его особенный запах. Забытый, но вдруг вернувшийся с такой ошеломляющей, пронзительной остротой. Пряный, терпкий, неповторимый и неописуемый – не мыло, не дезодорант, не одежда. Его запах, он сам. Такой родной.

У нее на глазах появились слезы.

Оливер легко, почти неощутимо поцеловал ее в уголок рта. Как будто в первый раз. И снова, так же мимолетно. И еще. Медленно раскрывая ей губы, вызывая наслаждение, еле отличимое от боли.

Не двигаясь, чуть дыша, Лиза принимала его поцелуи.

С Оливером, только с ним, ни с кем больше, она не вела в сексе. Ни о чем не думала, не провоцировала, не командовала, не проявляла активности. Всегда уступала инициативу ему, и он это любил.

– Смотрю в твои глаза, а тебя даже там нет, – часто говорил он. – Вот ты какая у меня – слабая, беспомощная девчушка.

Она знала, как его заводит контраст между ее обычным напором и этой покорностью в постели, но вела себя так не нарочно. Просто в такие минуты ей не надо было думать. Оливер сам точно знал, что делать. И равных ему не было.

Его губы двинулись ниже, от губ к шее, к волосам. Закрыв глаза, Лиза стонала от блаженства. Сейчас впору умереть, подумала она и услышала, как он шепчет, жарко дыша ей в ухо:

– Пропала ты, радость моя.

Как во сне, она позволила отвести себя в постель. Послушно протянула руки, чтобы дать снять пиджак; пошевелила бедрами, помогая освободить себя от юбки. Гладкие простыни приятно холодили голую спину. Лиза дрожала всем телом, но лежала не двигаясь. Когда Оливер прихватил губами ее сосок, она встрепенулась, словно от удара током. Как же она могла забыть, насколько это забирает?

Поцелуи спускались ниже, ниже… Оливер едва коснулся губами ее живота, так тихо, что не задел легких волосков внизу, но у Лизы все заныло от желания.

– Оливер, я, кажется, сейчас…

– Погоди!

Презерватив – единственное, что напомнило ей о том, что все уже не так, как было раньше. Но думать об этом Лиза себе не позволила. Он трахается с кем-то еще? Ну, и она тоже.

Когда он вошел в нее, наступило умиротворение. Она дышала глубоко и ровно, и напряжение совсем пропало. Секунду наслаждалась покоем, отсутствием возбуждения, пока Оливер медленными, длинными толчками не начал входить глубже. Вот этого она и ждала. И знала, что будет классно.

А после плакала.

– Ты почему плачешь, солнце? – обнял он ее.

– Чистая физиология, – ответила она, уже вспомнив, кто она такая на самом деле. Довольно этой игры в дурочку. – Люди часто плачут, когда кончат.

Страсть сожгла дотла и злость, и неловкость. Вместо того чтобы ругаться, они лежали в постели, лениво болтая, радуясь, что обнимают друг друга. Как будто не было ни разрывов, ни взаимных упреков, ни громких сцен. Конечно, ни он, ни она не были столь наивны, чтобы думать, будто секс означает возможность примирения. Даже в пору самых безобразных скандалов секс у них был. Причем невероятный. Казалось, так они дают выход избытку эмоций.

Она рассеянно провела руками по его рельефным бицепсам.

– Все качаешься… Сколько раз верхний пресс делаешь?

– Сто тридцать.

– Я в восхищении!

Они говорили и говорили, и Оливер наконец зевнул:

– Солнце, давай поспим.

– Да, – согласилась Лиза. О том, чтобы ей уйти, не могло быть и речи, они оба это понимали. – Только в ванную зайду.

Умывшись, она почистила зубы его щеткой – не раздумывая, машинально – и, только закончив, заметила это.

Вернувшись из ванной, сунула замерзшие ноги между его бедер, чтобы согреться, как делала всегда. Потом они уснули, как спали почти четыре года каждую ночь, оба на правом боку. Лиза свернулась маленьким калачиком, а Оливер – калачиком побольше, вокруг нее, прижавшись всем телом и положив теплую ладонь ей на живот.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

– Странно как-то, – сказал в темноту Оливер, и Лиза почувствовала его боль и недоумение. – У меня интрижка с собственной женой.

Она закрыла глаза, теснее прижалась к его телу. Напряжение ослабло и сошло на нет. Так сладко она давно уже не спала.

С утра все до жути легко закрутилось само собой, как было заведено. Четыре года подряд так уютно и спокойно проходило каждое их утро. Оливер встал первым и приготовил кофе. Затем Лиза оккупировала ванную, а он нервничал и пытался ее выманить. Когда он забарабанил в дверь, вопя: «Живее, солнце, я же опоздаю!», ощущение дежа-вю нахлынуло столь мощно, что у Лизы закружилась голова и она не сразу сообразила, где находится.

Завернувшись в полотенца, улыбаясь, она вышла из ванной.

– Извини.

– Ты мне хоть полотенце сухое оставила?

– Конечно, оставила.

Она торопливо глотнула кофе и стала ждать. Зашумела вода, потом вдруг стало тихо. Теперь скоро…

– Лиза! – раздался, как она и ожидала, возмущенный вопль Оливера. – Солнце! Ты что, смеешься?! Еще бы носовой платок мне оставила! Вот всегда ты так.

– Это не носовой платок. – Согнувшись от смеха, Лиза вошла в ванную. – Это намного больше.

Оливер двумя пальцами взял у нее полотенчико для рук.

– Да этого мне даже на мои причиндалы не хватит!

– Извиняюсь, – мягко усмехнулась она, снимая с себя одно полотенце. – Смотри, я тебе последнюю рубашку готова отдать.

– Развратница, – проворчал он.

– Знаю, – кивнула Лиза.

– Совершенно невозможная.

– Знаю, знаю, – искренне согласилась она.

То насмехаясь, то ласкаясь, она вытирала его сильное, блестящее тело. Этим заниматься она всегда любила, хотя одним частям тела доставалось несколько больше внимания, чем другим.

– Эй, Лиз, – не выдержал наконец Оливер.

– Да?

– По-моему, бедра у меня уже сухие.

– Ах… ну да. – И они весело переглянулись.

Потом оделись, и вдруг в углу комнаты она увидела знакомую, как собственная рука, вещь и, не успев удержаться, воскликнула:

– Да ведь это же мой саквояж!

Тот самый саквояж. Оливер сложил в него какие-то свои вещи в тот день, когда ушел от нее.

В комнате вдруг стало тесно от мерзких воспоминаний. Бешенство Оливера, злоба и бессилие Лизы. Его слова, что семья у них ненастоящая. Ее язвительный совет подать на развод.

– Могу вернуть.

Оливер с готовностью протянул ей саквояж. Но настроение было уже испорчено, и сборы на работу заканчивали наспех и молча.

Когда задерживаться дольше стало невозможно, Лиза сказала:

– Ну, пока.

– Пока, – ответил он.

К своему удивлению, она почувствовала на глазах слезы.

– Не плачь, не плачь, – прижал он ее к себе. – Перестань, большая девочка, главный редактор. Косметику размажешь.

Лиза выдавила смешок.

– Жаль, что мы так и не помирились, – негромко проронила она.

– Что ж, – пожал плечами Оливер. – И такое случается. Ты ведь знала, что…

– …два брака из трех заканчиваются разводами, – договорили они хором.

– Ладно, по крайней мере, хоть не деремся, – натянуто улыбнулась она. – Даже разговариваем вот как люди.

– Точно, – весело поддакнул он. И опять ее заворожило, как оттеняет шелковистую шоколадную кожу фиолетовая льняная рубаха. Умеет же человек одеваться!

Когда она уже закрывала за собой дверь, он окликнул:

– Так ты, пожалуйста, не забудь, солнце.

Сердце у Лизы подпрыгнуло, она сделала шаг назад. Что не забыть? Сказать: «Я тебя люблю»?

– Найти адвоката! – погрозил он пальцем и улыбнулся.

Утро было чудесное, ясное. Она шла на работу по залитым солнцем улицам и чувствовала себя дерьмово.

 

41

До Лизы вдруг дошло, что никто не упомянул о Неделях моды. Или, точнее сказать, НЕДЕЛЯХ!!! О них Лиза всегда думала именно так – в сияющем неоновом ореоле. Недели моды, свет в окошке главного редактора. Дважды в год, на реактивном лайнере – в шумную суету Парижа или Милана (в остальные города Лиза летала на самолете, но Недели – событие столь пафосное, что, естественно, слово «самолет» не годится, только «лайнер»). Жить в лучших гостиницах Европы – «Георге V» или в «Принце Савойи», где с тобой обращаются как с особой королевской крови, сидеть в первом ряду на показах Версаче, Диора, Дольче и Габбана, Шанель, получать цветы и подарки просто потому, что пришла. Четыре дня тусоваться с помешанными на собственной персоне модельерами, истеричными топ-моделями, рок-монстрами, кинозвездами, зловещими миллионерами в золотых цепях и бриллиантах размером с булыжник и, разумеется, главными редакторами глянцевых журналов – обмениваться полными первобытной ненависти взглядами, вычислять их место в иерархии. И вечеринки, вечеринки – в картинных галереях, ночных клубах, гипермаркетах, складах (наиболее продвинутые и модные персонажи просто не знали, что бы еще придумать). Где, хочешь не хочешь, всегда находишься в самом что ни на есть центре вселенной.

При этом, конечно, правила хорошего тона требуют цедить сквозь зубы, что вся коллекция – хлам, модельер – маньяк и женоненавистник, и носить такое нельзя, и подарки от фирмы не то, что были в прошлом году, и лучший номер в отеле вечно достается Лили Хедли-Смит, и какой кошмар тащиться куда-то аж за два километра от центра города на какой-нибудь заброшенный консервный завод, где очередная молодая знаменитость демонстрирует вне конкурса свою сногсшибательную дебютную коллекцию, а не пойти невозможно. Потому-то Лизу, как бейсбольной битой, ударила мысль о том, что в «Колин» о Неделях моды и разговора не заходило. А встреча с Оливером напомнила, что ехать пора.

Да ладно, успокаивала она себя, наверняка все схвачено. Скорее всего, в бюджете предусмотрена служебная командировка для двоих, вот они с Мерседес и поедут. А что, если не предусмотрена? Бюджет по внештатным корреспондентам этих расходов не покрывал даже близко. С такими средствами в отеле «Георг V» и на кофе с круассаном не хватит.

Все больше поддаваясь панике, Лиза постучалась к Джеку и, не дожидаясь приглашения, вошла в кабинет. Шеф, не поднимая головы, корпел над ворохами документов – очевидно, судебных протоколов.

– Недели, – с невольным присвистом выдохнула она. Джек удивленно посмотрел на нее.

– Какие недели?

– Недели моды. Милан, Париж. В сентябре. Я должна поехать!

Сердце у нее колотилось так, что едва не выпрыгивало из груди.

– Присядьте, – мягко предложил Джек, и Лиза тут же поняла, что ничего ей не светит.

– Я всегда ездила, когда работала в «Фамм». Для репутации журнала важно, чтобы мы там показались. Реклама, и вообще, – частила она. – Никто не будет принимать нас всерьез, если мы не…

Джек смотрел на нее, ожидая, пока она замолчит. По его сочувственному взгляду было ясно, что дело дрянь и время тратить нечего, но надежда умирает последней.

Лиза глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Так я еду?

– Извините, – прогудел Джек. – У нас нет средств. Во всяком случае, в этом году. Может, когда журнал получше раскрутится, когда рекламы станет больше…

– Но как же я-то?..

Джек покачал головой:

– Денег нет.

И в его тоне, и в глазах было столько искреннего сострадания, что смысл сказанного не сразу дошел до Лизы. Вот она, жестокая правда! Все будут там, абсолютно все, весь свет. И все заметят, что ее нет, и она станет посмешищем. А потом в голову пришла другая мысль, еще ужаснее первой. Может, никто вообще и не заметит ее отсутствия?!

Джек профессионально лил масло в бурные воды, обещал закупить где угодно фотографии с показов, и «Колин» все равно сделает невероятный репортаж, и читатели в жизни не узнают, что главного редактора там не было…

Только тут Лиза поняла, что плачет. Не злыми, капризными слезами, а чистыми и светлыми, которые ничем не унять. С каждым всхлипом из нее выплескивалось неизбывное горе.

«Подумаешь, какие-то дурацкие показы», – говорил рассудок.

Но она все плакала и плакала, и неизвестно откуда всплыло воспоминание, ни с чем совершенно не связанное. Как она лет в пятнадцать, покуривая, шатается еще с двумя девчонками по центру города и жалуется, какое дерьмо эта жизнь.

– Одни старые пердуны, – устало кривится Кэрол, с отвращением разглядывая прохожих.

– И уроды в дерьмовых тряпках, – зло поддакивает Лиза.

– Глянь-ка, вон твоя мать, верно?

По-кошачьи блеснув глазами в опушке ярко-синих ресниц, Андреа кивает гладко причесанной головкой на идущую через дорогу женщину.

Лизе неприятно и стыдно. Действительно, это ее мать, нелепая и кургузая в своем «выходном» пальто.

– Эта? – презрительно кривится Лиза, выдохнув облако дыма. – Да ты что!

А в действительности Лиза сидела в кабинете у Джека и бормотала что-то невнятно, уткнувшись носом в ладони.

– Я столько работала, – повторяла она, – столько работала…

О Джеке она почти забыла и точно сквозь вату слышала, как он роется в карманах, шуршит бумагой, звякает зажигалкой.

– Можно и мне? – попросила она, подняв заплаканное, все в красных пятнах лицо.

– Это вам.

Он передал ей зажженную сигарету, которую она покорно взяла и затянулась с такой силой, будто от этого зависело, будет ли она жить. Шесть глубоких, отчаянных затяжек – и сигарета кончилась.

Джек продолжал рыться в карманах. Лиза равнодушно наблюдала, как он достает из одного кармана лотерейный билет, из другого – рецепт… Наконец в ящике стола нашлось то, что он искал: пачка бумажных носовых платков, которые и были вручены Лизе.

– Жаль, я не из тех, у кого на такой случай всегда есть при себе большой, чистый, белый носовой платок, – сказал он.

– Ничего, обойдусь салфеткой.

Она вытерла соленые от слез щеки. С каждой порцией никотина слезы понемногу отступали, и вот остались только редкие всхлипы.

– Простите, – выговорила наконец Лиза. Она чувствовала себя абсолютно пустой. Она могла бы так еще долго сидеть в этом кабинете, не в состоянии подняться с места.

– Вы ведь знаете, Лиза, они пригласили вас на эту работу, потому что вы лучше всех, – сказал он, передавая ей еще одну зажженную сигарету и закуривая сам. – Никто другой не смог бы сделать новый журнал с нуля.

– Вот только награда странноватая, – заметила Лиза и, не сдержавшись, всхлипнула снова.

– Вы просто чудо, – убежденно продолжал Джек. – С вашей энергией, чутьем, умением руководить… Вы ничего не упускаете. Жаль, что вы не замечаете, как мы вас ценим. На Недели моды вы поедете. Не в этом году, так в следующем.

– Дело не только в работе или в Неделях, – вырвалось у нее.

– Правда?

Джек смотрел на нее с любопытством.

– Я тут встречалась со своим мужем…

– С вашим кем? – Смена эмоций на лице Джека удивила Лизу. Он явно был не в восторге от этой новости. Лиза посчитала это добрым знаком. – Не знал, что у вас есть муж, – сказал он недовольным голосом.

– У меня и нету. То есть да, есть, но мы расстались. – И жалобно добавила: – Мы разводимся.

Джеку было ужасно неловко:

– О господи! Сам я ни разу через это не проходил, поэтому не буду мучить вас советами или… В смысле, расставаться мне случалось, и было нелегко, но, наверное, это не одно и то же. В общем… – Он пытался найти подходящее слово, но ничего достаточно сильного придумать не мог. – Тяжело, ничего не скажешь. Тяжело. Лиза кивнула.

– Да уж! Слушайте, даже не знаю, зачем я вам все это рассказываю. – Выказывая неожиданное самообладание, она высморкалась, порылась в сумке, достала складное зеркальце. – Ну и вид у меня. Как из фильма ужасов.

– По мне, так совсем неплохо….

Быстро обмахнув нос и щеки пуховкой и припудрив запухшие подглазья, она встала.

– Все, пора идти. Орать на одних, ругаться с другими…

– Вовсе не обязательно…

Лиза помедлила, на миг сбросив маску деловой женщины.

– Вы были очень добры ко мне, – сказала она. – Спасибо вам.

 

42

– Вон тот, высокий, видишь? – сказала Эшлин Клоде, когда они вошли в зал Ривер-клуба.

– Это твой парень? – недоверчиво спросила Клода. – Какой классный!

– Ты так считаешь? – обрадовалась польщенная Эшлин.

И вдруг она почувствовала себя такой же красивой, как Клода. Конечно, Маркуса Клода явно не разглядела как следует, ну и что! А когда он на сцену выйдет…

Была суббота, и в Ривер-клубе собрались звезды, или почти звезды, ирландской сатиры. Кроме Маркуса и Теда, должны были выступать Билли Велосипед, Марк Диньян и Джимми Бонд.

– Скорее, займи своим пиджаком и сумкой как можно больше стульев!

Эшлин плюхнулась за свободный столик. Большая честь – юмористы согласились составить им компанию, да и Джой обещала прийти, и даже Лиза. Сам Джек Дивайн говорил, что, может, забежит.

Тед заметил Клоду с другого конца зала и стремительно рванулся к ней.

– Привет, – выдохнул он с подъемом. – Спасибо, что пришли.

– Я очень ждала этого, – кокетливо ответила Клода. Тед взял свой стул и подсел к Клоде, всем своим видом показывая, что у них «особенные» отношения.

Эшлин с беспокойством следила за этими заигрываниями. Уже каждая собака на улице знает, что Клода Теду безумно нравится. Но сама-то она что думает? Ведь специально пришла без Дилана.

– Привет, – подошла к столику Джой. Клоде она едва кивнула.

– Привет, – через силу улыбнулась Клода. В присутствии Джой она сразу почувствовала себя неуверенно. Правда, Эшлин предупреждала Клоду, что Джой недавно бросил ее парень и обращаться с ней надлежало осторожно.

Тут внимание Клоды привлекла молодая женщина, идущая по залу, – настолько красивая, ухоженная, модная, уверенная в себе, что Клоде захотелось съежиться и забиться в какой-нибудь угол. Она столько промучилась, выбирая себе одежду на этот долгожданный выход в свет, и была весьма довольна результатом, но теперь при одном взгляде на незнакомку показалась себе жалкой и неуклюжей. Но что это? Эта роскошная женщина, похоже, собиралась сесть за их столик! Она сняла жакет, поздоровалась с Эшлин… Да это же…

– Лиза, мой шеф, – сказала Эшлин. Потеряв дар речи, Клода напряженно кивнула. Следующим на очереди был Маркус.

– Клода, давай я тебя познакомлю… – сказала смущенно Эшлин. К столику подошел симпатичный мужчина.

– Маркус, это Клода, моя лучшая подруга.

Маркус с открытой улыбкой пожал Клоде руку, и она сразу почувствовала себя гораздо лучше. Вот нормальный человек, славный, приветливый, не то что эти две стервы, Джой и Лиза.

– Я хочу всех угостить, – улыбнулась Клода Маркусу. – Вам что-нибудь взять?

– Только пиво, я пью обычно «Красный бык». Я вообще-то перед выступлением не пью, а это пиво безалкогольное, – любезно пояснил он.

– Ладно, я потом предложу вам что-нибудь покрепче. А вам что взять? – напряженно спросила она у Джой.

– «Красную площадь».

– «Красную» что?

О таком напитке Клода не слыхала.

– Водка с «Красным быком», – пояснила Эшлин. – И мне тоже.

– И мне, – сказала Лиза.

«Тогда уж и мне», – решила Клода.

Высокий мужчина с взъерошенными волосами протолкнулся к столику и теперь неловко переминался с ноги на ногу, не зная, где сесть. Прелесть! Правда, немного не совсем в Клодином вкусе – какой-то неухоженный, – но все равно… Но тут Клода заметила, как на вновь пришедшего отреагировала Лиза.

– А что другу Лизы принести? – спросила шепотом она у Эшлин.

– Кому-кому? Ах, что ты, он не Лизин друг, это же наш начальник.

– Ладно, так что ему взять?

Эшлин проглотила вздох и с некоторым кокетством сказала:

– Мистер Дивайн, это моя подруга Клода, она идет за напитками.

Джек улыбнулся Клоде, пожал ей руку и сказал:

– Зовите меня Джеком.

И тут же настоял на том, чтобы заплатить за всех самому.

Эшлин не могла совладать со вспышкой ревности. Неужели Джеку Дивайну трудно быть таким же любезным с ней? Потом она перевела взгляд на Маркуса и сразу повеселела. Вокруг него плотным кольцом толпились поклонницы. И, глядя, как девушки подходят к нему одна за другой, Эшлин раздувалась от гордости, что это ее парень. Все-таки здорово, что ей удалось зацепить его. «Он мог бы выбрать любую, а выбрал меня!» – с гордостью думала она.

Как это ни удивительно, но королевой была в этот вечер Клода. Робевшие перед Лизой юмористы, которые уже порядком устали от Джой, а заигрывать с Эшлин им не позволяла мужская солидарность – как-никак подружка Маркуса, – ухаживали за Клодой, которая и вправду была хороша с новой прической и лучистыми глазами. Тед сник на глазах от огорчения, но шансов на успех в такой компании у него просто не было.

Клода, лихо опустошавшая один бокал «Красной площади» за другим, была в ударе. До Эшлин донеслось, как она говорит своему соседу:

– Я была девушкой до того, как вышла замуж. – И, блеснув глазами, Клода добавила громко: – Задолго до того, заметьте!

Все кругом покатились со смеху, а Эшлин подумала: «Господи, это даже не смешно!» Правда, тут же она одернула себя: в том, что Клода красива, ее вины нет.

Затем Клода положила ногу на ногу, и взгляды мужчин устремились на нее. Уверенным движением она скинула с ноги туфельку без задника, так что та едва удержалась на кончиках пальцев. Эшлин видела, как несколько пар глаз – мужских, разумеется, – зачарованно следят, как туфелька раскачивается туда-сюда.

Тед закончил свое выступление под шквал аплодисментов и, сияя, вернулся к столику. Клода погладила его по плечу и воскликнула:

– Ты был великолепен!

Минуту спустя Эшлин заметила, как Клода уже улыбается Джеку Дивайну, игриво облизывая кончиком языка губы. Потом такого же внимания удостоился Билли Велосипед. О господи! Да это же ее фирменная улыбка «я прекрасна и знаю это»!

При следующем взгляде на подругу Эшлин увидела, как Клода по-кошачьи терлась головой о мужское плечо и пленительно-невнятно объясняла всем подряд:

– У меня двое детей, и я редко где-нибудь бываю, понимаете?

Обняла Лизу и проникновенно сообщила ей:

– Я пьяна! Понимаете, я редко где-нибудь бываю. Потом поймала взгляд Эшлин и воскликнула:

– Ой, Эшлин, я такая пьяная! Ты на меня не сердишься?

Но, не успела Эшлин раскрыть рот, Клода отвернулась и принялась объяснять Марку Диньяну:

– У меня двое детей, поэтому я никуда не хожу. Понимаете? Никуда!

Маркус выступал последним, и, пока он был на сцене, Клода перешептывалась и пересмеивалась с Джеком Дивайном. Эшлин злилась, она так хотела, чтобы Клода оценила талант ее друга.

– Послушай, – подтолкнула она Клоду и кивнула на сцену.

– Извини, – громко ответила Клода. Слишком громко. И начала интенсивно реагировать: визжала от смеха над каждым словом Маркуса. А когда под бурные аплодисменты он вернулся за столик, Клода буквально повисла у него на шее и заявила:

– Ты был такой классный!

Маркус осторожно высвободился из ее жарких объятий и усадил Клоду рядом с Эшлин. Он сжал руку Эшлин и улыбнулся ей.

– Она права, – шепнула ему Эшлин. – Ты был классный.

– Спасибо, – шепнул он в ответ, и они нежно посмотрели друг на друга.

– Ну что, все, что ли? – громко спросила Клода. – Больше ничего смешного не будет? Что, домой пора?

– Только не уходите! – взмолился Джимми Бонд. – Бар работает до двух.

– Супер! – воскликнула Клода, попутно опрокидывая чей-то бокал. Бокал с грохотом покатился по столу, окатив пивом брюки Билли Велосипеда. – Простите-простите-простите, – спохватилась она. – Дико из-з-звиняюсь.

– Клода немножко расслабилась, – пожалел ее Тед, и все за столом подхватили:

– Она так редко где-нибудь бывает!

Потом Клода переключилась на женщину за соседним столиком. Разговор пошел оживленный. Со стороны казалось, что женщины решают вопросы мирового значения, но, когда Эшлин прислушалась, оказалось, что обе по очереди твердят одно и то же:

– Если у тебя нет детей, тебе не понять.

– Правильно. Если у тебя нет детей, тебе не понять. Точно!

Потом Клода нетвердой походкой направилась в туалет и пропала. Обеспокоенная, Эшлин поискала подругу взглядом – и увидела в дальнем углу зала в компании трех девиц. Минут через пять Клода была уже в другом конце, где хихикала в обществе незнакомого парня. Но выглядела она вполне счастливой, и ее собеседник тоже, и потому Эшлин сочла за благо оставить подругу в покое. Прошло еще немного времени, и, подойдя к стойке за очередной порцией напитков, Эшлин увидела, что Клода бродит между столиками, задевая стаканы, тарелки и приборы.

Облокотясь на стойку, за приближающейся Клодой с интересом наблюдали двое мужчин.

– Прошу прошения, вы не могли бы дать мне вместо одной «Красной площади» «Красного быка»? – попросила Эшлин бармена. Ей удалось опередить у стойки Клоду и сделать заказ. На сегодня Клода выпила уже достаточно, с нее хватит.

Но подруга, как бы пьяна она ни была, на удивление быстро сообразила, что ее лишили алкоголя, и начала куражиться.

– Меня здесь за идиотку держат, – сетовала она. – Меня держат за полную дуру!

– Отвезти ее домой? – вполголоса спросил Маркус. Эшлин благодарно кивнула.

– Пока не выпью, не уйду, – воинственно твердила Клода.

Маркус объяснял ей спокойно и терпеливо, как малому ребенку:

– Понимаешь, мы с Эшлин хотим уйти, а тебе же будет лучше, если мы тебя проводим.

– Ну и уходите, – махнула рукой Клода.

– Но мы хотим и тебя захватить, чтобы отвезти домой на такси.

– Можно, – кивнула Клода. – Но только из любви к тебе.

– Помощь нужна? – с надеждой спросил Тед.

– Справимся, – отрезала Эшлин. – Мы отвезем ее домой, к мужу.

Клода заключила Теда в тесные объятия, икнула – Эшлин поморщилась – и поцеловала его в лоб.

– Ты хороший, – ласково сказала она. – Не забывай, заходи в гости.

– Зайду! – обещал обнадеженный Тед.

– Пошли, – тронула ее за плечо Эшлин, но Клода рвалась попрощаться с остальными.

– Пока, Джек, – пропела она.

– Пока, Клода, рад был познакомиться, – улыбнулся Джек.

– И я рада, – нежнейшим голоском отвечала Клода. – Надеюсь, не последний раз видим… Ой! Эшлин! Ты мне сейчас руку оторвешь!

Мрачная Эшлин молча потащила подругу к выходу.

Полулежа на заднем сиденье такси, Клода всю дорогу бубнила, какие сволочи Эшлин с Маркусом, как ей не хочется домой, как ей было весело, а у нее двое детей, и она так редко где-нибудь бывает… И вдруг на полуслове замолчала. Уронив голову на грудь, она отключилась.

Спотыкающуюся, Клоду довели до крыльца.

Когда Дилан открыл дверь, Маркус бодро отрапортовал:

– Пьяная женщина с доставкой на дом. Распишитесь. Маркус и Эшлин вернулись в такси и поехали восвояси.

– Ручка есть? – спросил Маркус, пока они ехали по пустым темным улицам к ее дому.

– Ага.

– А листок бумаги? Эшлин полезла в сумку.

Краем глаза она видела, как он царапает на листке нечто похожее на: «Пьяная женщина с доставкой на дом. Распишитесь», но проверить не успела, потому что Маркус быстро убрал бумажку.

На следующее утро телефон Эшлин зазвонил в четверть девятого. В такую неприличную рань это могла быть только Клода, терзаемая муками совести. Так оно и оказалось.

– Я с половины седьмого не сплю, – робко начала она. – Хотела извиниться за вчерашнее. Прости, я так виновата, так виновата… Я выглядела полной дурой, да? Наверно, беда в том, что у меня двое детей и я редко где-нибудь бываю.

– Все отлично, – сонно промямлила Эшлин. – Ты очень всем понравилась.

– Клода? – одними губами спросил Маркус. Эшлин кивнула.

– Ты была замечательная, – не поднимая головы от подушки, громко добавил Маркус. – Такая милая.

– Это кто? Маркус? Какой он любезный! Передай ему, что он – прелесть.

– Она говорит, ты – прелесть, – сообщила Эшлин Маркусу.

Но настроение Клоды быстро изменилось:

– Слов нет, как я ждала этого вечера, как хотела пойти куда-нибудь с тобой и как мне было весело, но теперь ты ведь больше никогда меня не позовешь. Это был мой самый лучший вечер за много лет, и я сама все испортила.

– Не сходи с ума, ты можешь ходить с нами куда и когда угодно!

– В любое время, – присовокупил Маркус.

– Скажи, Эшлин, ты не помнишь, как я оказалась дома?

– Мы с Маркусом довезли тебя на такси.

– Ах да, – пробормотала Клода. – Припоминаю… Хотя, если честно, нет, – сникла она. – Помню концерт, а потом все как-то теряется…

Когда она повесила трубку, Маркус поцеловал Эшлин и негромко спросил:

– Я был хорош вчера вечером?

– Э-э-э… нет, – удивилась Эшлин. Когда они пришли домой, то сразу заснули и любовью не занимались.

– Нет? – потрясенно вскрикнул он.

Только теперь Эшлин поняла, о чем он спрашивал.

– На сцене? Я думала, ты говоришь про постель. На сцене ты был просто великолепен, я же тебе сразу сказала.

– Лучше Билли Велика, «одного из лучших юмористов Ирландии»?

– Да, ты же знаешь.

– Знал бы, не спрашивал бы.

– Лучше Билли, лучше Теда, лучше Марка, лучше Джимми, лучше всех на свете.

Эшлин очень хотелось еще поспать.

– Но у Джимми про футбольных болельщиков классно было.

– Да, нормально, – осторожно согласилась Эшлин.

– Насколько нормально? – насторожился Маркус. – Если по десятибалльной шкале?

– На единицу, – зевнула Эшлин. – Чушь собачья. Давай поспим, пока еще можно.

 

43

Визит Оливера нарушил хрупкое душевное равновесие Лизы. На работе она была необычно тиха и рассеянна и гадостей говорила на порядок меньше, чем всегда.

Самое ужасное было то, что Оливер так и не позвонил. Лиза не сомневалась, что он позвонит, хотя бы скажет в автоответчик: «Спасибо за бурную ночь, мэм», особенно теперь, когда ее домашний номер у него точно есть. Но дни шли, а от Оливера не было никаких известий.

На пятый день она так извелась, что позвонила Оливеру сама, но наткнулась на голосовую почту. Значит, гуляет где-то, развлекается, живет той жизнью, которой прежде жила и она. Кипя от злости и огорчения, Лиза швырнула трубку, даже не оставив сообщения.

Значит, он все решил и больше не станет искать встреч. Все кончено, и они оба это знают, а уж если Оливер что-то решил, передумывать он не станет. А Лиза, подавленная и растерянная, все мучилась над вопросами, задаваться которыми надо было полгода, девять месяцев, даже год тому назад. Что случилось с ее браком? Что сломалось? Подобно многим семьям, их союз распался из-за детей, вернее, их отсутствия. Вот только ситуация была нестандартная: он хотел детей, а она – нет.

Лиза сначала тоже думала, что хочет иметь детей. То было время, когда абсолютно все, кто что-то из себя представлял, срочно обзавелись животами: «Спайс герлз», топ-модели, актрисы. Выпирающий животик стал таким же непременным атрибутом моды, как мягкий палантин или сумочка от Гуччи; беременность стала актуальной. Лиза даже включила это в список «Модно – немодно»: беременность – да, драгоценные камни – нет.

Вскоре после того в моду вошло появляться на улицах с крохотным малышом в рюкзачке-«кенгуру», в черной вязаной шапочке – без этого лучше и не выходить из дому.

Лиза, острым глазом схватывавшая малейшие перемены в мире моды и стиля, отметила и это.

– Я хочу ребенка, – сказала она Оливеру.

Оливер не проявил особого интереса. Ему нравилась их стильная, шумная жизнь, и он понимал, что ребенок во многом их ограничил бы. Ни тебе вечеринок до рассвета, ни белых диванов, ни внезапных, за пять минут, вылетов в Милан. Или Вегас. Да хотя бы даже в Брайтон. И ночей не спать не от дозы кокаина, а оттого, что над ухом орет младенец. И весь наличный доход вместо джинсов от Дольче и Габбана будет уходить на памперсы.

Но Лиза решительно взялась за дело и мало-помалу уговорила его.

– Разве ты не хочешь, чтобы частичка тебя жила во мне? – взывала она к его мужскому самолюбию.

– Нет.

А потом, в один прекрасный день, лежа в постели, он сказал:

– Ладно.

– Что «ладно»?

– Ладно, пусть будет ребенок.

И, не успела Лиза ахнуть от радости, цапнул с ее ночного столика упаковку с противозачаточными таблетками и торжественно спустил их в унитаз.

– Все, радость моя, никакого предохранения.

В мечтах Лиза уже таскала на своем стройном бедре очаровательного шоколадного малыша.

А потом забеременела девочка с работы – Арабелла, резковатая, умная, стройная, всегда безупречно одетая, с повадками «опасной женщины», – и тут же сникла. Как-то раз ее даже вырвало прямо в корзину для бумаг. Теперь большую часть рабочего дня она проводила в туалете, ибо ее постоянно мутило, а остальное время сидела, обессиленная, за столом, грызла имбирь, а работать все равно не работала. А сколько она ела! Несмотря на непрекращающуюся тошноту, Арабелла жевала без передыху.

– Только это успокаивает мой желудок, – бормотала она, отправляя в рот очередное пирожное, и, разумеется, очень скоро лишилась малейших намеков на талию. Хуже того – ее некогда блестящие, роскошные волосы стали беспорядочно кучерявиться, а на губах то и дело высыпала лихорадка. Кожу усеяли шелушащиеся пятна, ногти слоились и ломались. На взыскательный взгляд Лизы, она была больше похожа на зачумленную, чем на беременную.

А самое тревожное – у Арабеллы резко ухудшилась память. Посреди интервью с Николь Кидман она забыла ее имя и вспомнить могла только полуприличное прозвище Дылда, которым наградили кинозвезду в редакции; не помнила, когда купила себе юбку от Джона Роша – в этом сезоне или в прошлом.

Не на шутку испугавшись, Лиза решила поговорить еще с кем-нибудь, у кого есть маленькие дети, – с Элоизой, литературным редактором из «Девичьего шика».

– Как дела? – спросила Лиза.

– Скоро двинусь умом от недосыпа, – ответила Элоиза.

В придачу к этому, хотя Элоиза родила полгода тому назад, ее фигура так и не пришла в норму.

И еще. Элоизе все стало до лампочки, к тому же она растеряла всю свою жесткость. А ведь раньше ее за спиной называли зверюгой. Элоиза увольняла сотрудников без малейших колебаний – раньше. Теперь же душевная слабость была прямо-таки написана у нее на лице.

Лиза решила дать задний ход, пока не поздно. Не нужно ей никаких детей, они ломают женщине всю жизнь. Хорошо топ-моделям и «Спайс герлз» – к их услугам батальоны нянек, чтобы возиться с детьми по ночам, личные тренеры, чтобы не дать фигуре расплыться, парикмахеры, чтобы расчесывать им волосы, когда у самих нет на это сил.

Но к этому времени Оливер проникся горячим желанием завести ребенка. А упрямство Оливера было Лизе хорошо известно.

Лиза начала тайком принимать таблетки. Бросать свою драгоценную работу не входило в ее планы.

Ах да, ее работа… Оливеру и это не нравилось, так ведь?

– Ты трудоголик, – пилил он ее, раз от раза все больше раздражаясь.

– Мужчины всегда так называют успешных женщин.

– Да нет, я не имею в виду, что ты слишком много работаешь, хотя и это есть. Радость моя, ты на работе помешана. Говоришь только о служебных интригах, увеличении тиража, усилении конкуренции… «По крайней мере, на рекламе мы зарабатываем больше…», «А эту статью мы полгода назад опубликовали…», «Элли Бенн меня подсиживает…»

– Да, подсиживает.

– Вовсе нет, с чего ты взяла.

Взбешенная его непониманием, Лиза накинулась на мужа:

– Ты понятия не имеешь, что это такое! Они все метят на мое место, все эти двадцатилетние паршивки! Им дай волю, они бы меня живой в землю закопали!

– Если так думаешь ты, совсем не обязательно, что остальные думают так же. У тебя мания преследования.

– Вот и нет. Я говорю тебе все как есть. Им на всех плевать, кроме себя.

– Как и тебе, солнце. Ты тоже стала крутой дальше некуда, увольняешь людей пачками. Вот зачем уволила Келли? Она ведь такая милая, и она всегда стояла за тебя.

Лиза ощутила легкий укол стыда.

– Она не справлялась, ей не хватало жесткости. Мне нужен такой литредактор, который не боится говорить «нет». А добрые и милые девочки вроде Келли тянут журнал назад.

И она снова напустилась на Оливера:

– Мне тоже было не очень-то приятно увольнять ее, если ты об этом подумал. Человек она хороший, признаю, но у меня не было выбора!

– Лиза, по-моему, дело в тебе. Я всегда так думал. Я… – он замолчал, подыскивая слово, – я восхищаюсь тобой, уважаю тебя…

– Но? – резко спросила Лиза.

– Но в жизни это не главное – всегда быть лучше всех.

– По-моему, как раз наоборот, – фыркнула она.

– Но ты ведь уже лучше всех. Ты молода, успешна, чего тебе еще?

– Все дело в том, – проворчала Лиза, – что успокаиваться нельзя никогда.

Как было объяснить Оливеру, что она хочет тем больше, чем больше получает? Любая удача опустошала и гнала дальше в надежде, что там-то, на следующей победе, душа успокоится. Но удовлетворение было недолгим, а успех лишь разжигал аппетит.

– Почему это так много для тебя значит? – в отчаянии спрашивал Оливер. – Это ведь только работа.

Лиза поморщилась. Ничего-то он не понимает.

– Нет. Это… это все, понимаешь?

– Забеременеешь, будешь думать иначе.

Ее вдруг бросило в жар от ужаса. Она ведь не забеременеет. Надо ему сказать. Но все ее попытки и намеки наталкивались на каменную стену его непонимания.

– Давай-ка, солнце, уедем на выходные, – предложил Оливер с натужным энтузиазмом. – Только ты да я, как раньше. Поболтаемся, отдохнем…

– В субботу мне надо заскочить в редакцию на пару часов. Проверить верстку, прежде чем номер уйдет в печать…

– Это можно поручить Элли.

– Еще не хватало! Она нарочно все испортит, чтобы мне насолить.

– Вот видишь, – горько заметил он. – Ты одержима работой, и мне никак до тебя не достучаться, и видимся мы только по делу… И с тобой стало неинтересно.

Так оно и шло – разочарование за разочарованием, ссора за ссорой, нескончаемая череда взаимных упреков, обид, непонимания и отчуждения. Двое, некогда слитые воедино, постепенно разделились и превратились в двух разных людей.

Что-то должно было случиться – и случилось.

В Новый год Оливер нашел у Лизы в сумочке противозачаточные таблетки. Последовала долгая и яростная перепалка, а за нею – глухое молчание. Оливер собрал чемоданы, прихватив один Лизин, и ушел.

 

44

– Кто сегодня идет за бутербродами? – спросила Лиза.

– Я, – быстро отозвалась Трикс. Слишком быстро. Трикс обожала ходить за бутербродами – не потому, что желала услужить коллегам, но потому, что таким образом еще на час продлевала свой обеденный перерыв. До киоска с бутербродами она шла четыре минуты, еще шесть тратила на то, чтобы заказать, оплатить и забрать коробку. Остальные сорок пять минут бродила по магазинам, а по возвращении в редакцию крыла на чем свет стоит толпу тугодумов в очереди за бутербродами, недоумков-продавцов, не умеющих отличить цыпленка от авокадо, старичка, у которого прямо перед прилавком случился сердечный приступ, так что пришлось расстегнуть ему воротник и побыть с ним до приезда «Скорой»…

И хотя все были завалены работой, и целый месяц вплоть до выхода первого номера «Колин» просветов не ожидалось, ежедневного спектакля с никогда не повторяющимися оправданиями невольно ждали.

Потом Трикс садилась, пятнадцать минут ела бутерброд, смотрела на часы и сообщала:

– Час пятьдесят семь, я ухожу на обед, увидимся в два пятьдесят семь.

Не успела Лиза уйти, как пришел Джек. Он сразу прошел к себе в кабинет, а в редакцию влетел отсутствовавший с утра Келвин. Он был на пресс-конференции.

– Угадайте, что скажу, – выдохнул он. – Потрясающая новость!

– Что?

– У Джека с Мэй все кончено.

– Не свисти, Шерлок, – презрительно кинула Трикс.

– Нет, правда. Честное слово. Все по-взрослому. Не какие-нибудь там игрушки. Действительно разошлись, и никаких вам разборок, больше недели уже не виделись.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я… ну, я видел Мэй в выходные. В «Глобе». Верьте мне, – с нажимом произнес он, многозначительно кивнув в сторону кабинета, – они расстались.

– Боже, ну и клоун ты, – фыркнула Трикс. – Пытаешься сделать вид, будто переспал с нею.

– Нет, я… ну, ладно, пытаюсь. Но они все-таки разбежались.

– Почему? – спросила Эшлин. Келвин пожал плечами:

– Должно быть, время пришло.

Лиза была потрясена, как ее задела эта новость. Жизнь в мгновение ока перестала казаться мерзкой. Джек стал доступен, и она понимала, что удача на ее стороне. Лиза чувствовала, что она ему нравилась, а на прошлой неделе, когда расплакалась у него в кабинете, еще что-то сдвинулось с мертвой точки. Ее беззащитность и его нежность их сблизили.

Она поняла и нечто важное: Джек ей нравится. Не так, как вскоре после ее приезда в Дублин, – жестко, агрессивно. Тогда ее просто привлекал его внешний вид, его работа, и охота на него была не более чем средством, чтобы забыть о своих горестях. К тому же сработал принцип: «Я всегда получаю то, что хочу!»

Когда через полчаса Джек вышел из своего кабинета и направился к ксероксу, Лиза оказалась рядом.

– Может, сходим куда-нибудь? – предложила Лиза.

– Да. – Джек задумчиво кивнул. – Хорошая мысль! Непременно.

 

45

– Ни за что не поверишь!

Был вечер четверга, и Маркус только что появился у Эшлин с видеокассетой под мышкой. Глаза у него возбужденно горели.

– В субботу я выступаю перед Эдди Иззардом!

– К-как?

– Должен был Стив Бреннан, но он попал в больницу с подозрением на аппендицит. Представляешь? Вечер будет сносшибательный!

Эшлин помрачнела от разочарования.

– Я не смогу пойти.

– Что? – изумился Маркус.

– Помнишь, я же тебе говорила, мне на выходные надо поехать к родителям, в Корк.

– Отмени.

– Не могу, – возразила она. – Я столько времени у них не была, что отменять еще раз уже неприлично.

Родители так разволновались, когда она подтвердила, что наконец-то приедет, что при одной мысли об отмене визита Эшлин бросало в пот.

– Перенеси на следующие выходные.

– Нельзя, буду работать. Опять фотосессия.

– Мне очень важно, чтобы ты там была, – ровным голосом промолвил Маркус. – Большой концерт, я опробую новые номера, мне нужно твое присутствие.

Эшлин раздирали сомнения.

– Прости. Я уже настроилась на поездку, и так давно не была… И билет на поезд уже купила, – добавила она.

Лицо Маркуса стало вдруг чужим. Эшлин ненавидела себя за то, что огорчает Маркуса, но выбирать приходилось между ним и родителями. Эшлин нравилось радовать других, и хуже ситуации, в которой, как ни крути, надо кого-то расстроить, для нее не было ничего.

– Прости, мне правда очень жаль, – искренне сказала она. – Но у родителей и без того все непросто. Если б я не приехала, это наших отношений не улучшило бы.

Она ждала его вопроса, что именно непросто у нее с родителями, и решила рассказать все как есть. Но он лишь смотрел на нее обиженно. – Прости, – повторила Эшлин.

– Все в порядке, – сказал он.

Но никакого порядка не было. И хоть они открыли бутылку вина и сели смотреть принесенный Маркусом фильм, вечер был испорчен. Вино было похоже на прокисший сок без капли алкоголя. Эшлин мучила совесть, поэтому все ее попытки завязать беседу терпели фиаско. Впервые за все время знакомства с Маркусом она не могла придумать, что бы сказать.

Протянув пару часов до десяти вечера, Маркус встал, нарочито потянулся:

– Пойду, пожалуй.

Тугой комок в животе у Эшлин от ужаса превратился в тяжеленный булыжник. Маркус всегда оставался на ночь!

В голову пришла новая, леденящая мысль: что, если это не просто ссора? Что, если это конец? Маркус как-то слишком быстро шел к двери, а Эшлин лихорадочно перебирала варианты. Может, перенести все-таки поездку в Корк? Какая разница, сейчас увидеться с родителями или через пару недель? Ее отношения с Маркусом куда важнее…

– Маркус, дай мне подумать. – Голос у нее срывался от волнения. – Может, я бы съездила к ним через неделю?

– Да ничего, не дергайся, – улыбнулся он. – Как-нибудь переживу. Хотя скучать буду.

Облегчение длилось ровно секунду. Конечно, это еще не конец, но сейчас-то Маркус уходит.

– Мы могли бы увидеться завтра вечером, – предложила она, торопясь исправить положение. – Я уезжаю только в субботу утром.

– Не стоит, – передернул плечами он. – Давай оставим это до твоего возвращения.

– Ладно, – неохотно согласилась Эшлин, боясь настаивать на своем, чтобы не усугублять размолвку. – В воскресенье вечером я вернусь.

– Позвони, как появишься.

– Конечно. Поезд приходит в восемь, то есть это если без опоздания, потом на такси обычно большая очередь, поэтому не знаю, во сколько я окажусь дома, но позвоню тебе сразу же.

Стремясь угодить, она очень частила.

Беглый поцелуй – не долгий, не страстный, ничуть ее не успокоивший, – и Маркус ушел.

Расстроенная, она погрузилась в привычную обиду на свою семью. Будь у нее нормальные родители, такого не случилось бы.

От злости и тревожных мыслей у Эшлин разыгралась бессонница. Ей совершенно необходимо было с кем-нибудь поговорить. Джой отпадала: единственная актуальная тема для нее – «все мужики – сволочи». Значит, останется Клода. Она поймет и посочувствует. Извинившись за поздний звонок, она выложила подруге историю неудавшегося вечера.

Однако желаемых слов утешения от Клоды не последовало. Вместо этого она сонно предложила:

– Хочешь, я схожу и послушаю Маркуса?

– Нет, я не это имела в виду…

– Могу с Тедом пойти, – уже бодрее продолжала развивать мысль Клода. – Мы с Тедом сходим вместо тебя и окажем ему моральную поддержку.

Эшлин совсем расстроилась. Дружить с Тедом Клоде было совершенно ни к чему.

– А как же Дилан?

– Кому-то надо остаться с детьми. Ну ладно, Эшлин, поезжай и ни о чем не беспокойся.

«Никто ни за что не отвечает», – поняла девятилетняя Эшлин в то странное, жуткое лето. По вечерам в пятницу она привыкла стоять на углу улицы, высматривая вдали папину машину. А пока ждала, заглушала ужас оттого, что он может так и не вернуться, безмолвной игрой.

«Если следующей проедет красная машина, все будет в порядке. Если у второй машины номерной знак оканчивается на четную цифру, все будет хорошо».

Наступало утро понедельника, и она снова просила папу не уезжать.

– Надо, – строго возражал он. – Потеряю работу, что мы будем делать? Ты уж старайся, приглядывай за нею.

Эшлин серьезно кивала, а сама с горечью думала: «Он не должен мне так говорить, я ведь еще маленькая».

– Молодец, Эшлин! Такая ответственная, а ведь всего девять лет!

Взрослые судачили втихомолку. Люди приходили в дом, говорили о чем-то, понизив голос, и замолкали, стоило Эшлин подойти ближе.

– …У него родители старые, где им справиться с тремя сорванцами.

В обиходе появились странные новые слова. Депрессия. Нервы. Нервный срыв. Разговоры о том, чтобы «отправить куда-нибудь» маму.

В конце концов маму «отправили», и папе пришлось брать детей с собой на работу. Они колесили по стране, в машине их укачивало, и было невыносимо скучно. Дженет и Оуэн тряслись на заднем сиденье рядом с образцами пылесосов. Эшлин сидела впереди, как взрослая, пока они разъезжали из городка в городок, останавливаясь у магазинчиков бытовой техники. И с самой первой остановки ей начало передаваться папино беспокойство.

– Пожелай мне удачи, – сказал он, сунув под мышку свою папку с рекламными буклетами. – С этим парнем придется нелегко. И ничего не трогай.

В окошко Эшлин видела, как папа здоровается с клиентом у входа в магазин, как из раздраженного и неспокойного на глазах становится беспечным и разговорчивым. Ему вдруг море сделалось по колено. Неважно, что на сегодня еще восемь вызовов, а из графика выбились, потому что поздно выехали из дому. Папа шумно восхищался новым автомобилем клиента, внимательно разглядывал его со всех сторон, приседал, наклонялся, одобрительно хлопал собеседника по плечу. Пока он балагурил, улыбался и болтал, Эшлин посетила недетская для ее девяти лет мысль: «Ему это дается нелегко».

Как только Майк вернулся в машину, улыбка сползла с его лица, и он опять помрачнел и замкнулся.

– Пап, он что-нибудь заказал?

– Нет. – Плотно сжав губы, отец быстро развернулся, выехал на дорогу, и машина, взвизгнув тормозами, помчалась дальше.

Иногда люди заказывали что-то, но всегда меньше, чем он рассчитывал, и каждый раз, садясь в машину и отъезжая, Майк чувствовал себя униженным.

К концу недели Дженет и Оуэн ревели почти беспрерывно и просились домой. А Эшлин умудрилась подхватить воспаление среднего уха. Которое с тех пор всю жизнь возвращалось с завидным постоянством, стоило ей понервничать.

Через три недели Монику выписали домой без малейшего заметного улучшения. От назначенных антидепрессантов она тупела и засыпала на ходу, поэтому пыталась пить другие, от которых было мало проку.

Жизнь все никак не налаживалась. Приступ тоски у матери могло спровоцировать что угодно, от стихийного бедствия до любой мелочи. Первоклашка, у которого хулиганы отобрали карманные деньги, вызывал не меньшие потоки слез, чем землетрясение в Иране, унесшее тысячи жизней. Но дни тихих рыданий под одеялом, в кровати, чередовались у Моники с припадками бурной, шумной ярости, направленной на мужа, детей, а по большей части на себя самое.

– Не желаю так себя чувствовать! – визжала она. – Да и кто бы захотел? Вот тебе, Эшлин, везет, ты никогда не будешь страдать, как я, потому что у тебя нет воображения.

За это утверждение Эшлин пряталась, как за щит. Недостаток воображения – замечательное качество, оно не дает человеку окончательно сдвинуться умом – к такому выводу пришла тогда Эшлин.

Моника так бушевала, что большую часть своего детства Эшлин буквально прожила у Клоды.

Между оцепенением и истериками у мамы случались и редкие спокойные периоды. Ничего нормального в них, однако, не было. С каждой безупречно выглаженной рубашкой, с каждым обедом, пунктуально поданным Моникой ровно в шесть часов вечера, нервы Эшлин натягивались все туже, и она с тревогой ждала, скоро ли все опять понесется по новой. Когда это происходило, она испытывала едва ли не облегчение.

В семнадцать лет Эшлин ушла из родительского дома и сняла себе квартиру. А через три года отец нашел работу в Корке, за сто миль от Дублина, и после переезда родителей Эшлин виделась с ними редко. За последние семь лет состояние Моники стабилизировалось: депрессия и припадки ярости отступили так же неожиданно, как появились. Лечащий врач объяснял это завершением климакса.

 

46

В Корк Эшлин должна была приехать к обеду в субботу, а домой вернуться в воскресенье, пятичасовым поездом. Так что «выходные» продлятся всего-то двадцать восемь часов. Из которых восемь она будет спать. Значит, на общение с родителями остается двадцать. Сущие пустяки, это она должна выдержать!

Двадцать часов! Охваченная паникой, Эшлин прикидывала, хватит ли ей сигарет. А журналов? А зарядки в мобильном телефоне? В каком же помрачении ума ее угораздило сказать папе, что она приедет их проведать?

Поезд Эшлин прибыл в Корк на десять минут раньше расписания. Разумеется, родители уже стояли на перроне и выглядели, надо сказать, вполне прилично. Мама могла бы сойти за любую среднестатистическую ирландскую маму в возрасте: химическая завивка мелким бесом, нервная приветливая улыбка, на плечи накинута акриловая кофта.

– Радость моя!

Моника была готова расплакаться от гордости.

– И ты тоже, – пробормотала Эшлин, чувствуя себя виноватой. – Привет, папа!

– Здравствуй, здравствуй, добро пожаловать!

Майку явно было неловко – не придется ли и ему демонстрировать родительские чувства прямо на перроне? По счастью, он сразу же занял себе руки сумками Эшлин.

Путь домой, расспросы о том, что Эшлин ела в поезде, и жаркие споры, выпить ли ей чаю с сандвичем или просто чаю, заняли добрых сорок минут.

– Чашки чаю вполне хватит.

– А у меня есть шоколадное печенье, – соблазняла Моника. – И плюшки-бантики. Сама пекла.

– Нет, я… ой…

Упоминание о домашних плюшках Эшлин убило окончательно. Моника открыла жестяную коробку из-под печенья, достала маленькие бесформенные булочки со старательным кремовым бантиком наверху и протянула одну Эшлин. Эшлин приготовилась отразить атаку, но тут вмешался отец.

– Мне надо в город, – сообщил Майк.

– Я с тобой, – вскочила Эшлин.

– Ну вот, вечно вы так, – разочарованно протянула Моника. – Ладно уж, только к обеду не опаздывайте.

– Зачем нам в город? – спросила она отца, когда они вырулили на шоссе.

– Покупать электроодеяло.

– В июле?!

– До зимы не так уж далеко.

– Да уж, готовь шубу летом…

Они улыбнулись друг другу, а потом Майк все испортил.

– Эшлин, мы так редко тебя видим, – с трагическим видом сообщил он.

О господи, не хватало еще!

– Мама так тебе рада.

Нужно было что-нибудь ответить.

– Гм… как она сейчас?

– Великолепно. Тебе бы почаще к нам приезжать… Теперь она опять стала такой, какую я когда-то брал замуж.

Снова повисла пауза, и Эшлин вдруг услышала свой собственный голос:

– Почему с нею происходили все эти ужасы? Никогда раньше она не решалась задать подобный вопрос.

Майк на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на дочь.

– Кто знает, – с наигранной бодростью ответил он. – Депрессия – это такая болезнь, ты же знаешь сама.

– Да, но с чего бывает депрессия? – не отставала Эшлин, ища папиного сочувствия.

– Иногда это начинается после какой-нибудь утраты или… травмы, – пробормотал он растерянно. – Говорят, эта штука может передаваться по наследству.

Весело, ничего не скажешь… У Эшлин пропало всякое желание разговаривать, и она полезла в сумку за мобильным телефоном.

– Кому звонишь?

– Так, никому.

Отец смотрел, как Эшлин нажимает кнопочки, и сердито бросил:

– Я что, по-твоему, слепой?!

– Никому я не звоню, я проверяю свой автоответчик. Маркус не объявлялся ни разу с тех пор, как ушел от нее в четверг вечером. За два месяца, что они встречались, у них вошло в привычку перезваниваться ежедневно. И теперь его молчание тревожило Эшлин. Волнуясь, она набирала снова и снова его номер – но нет, ничего, тишина. Эшлин, едва не плача, убрала трубку.

В тот же вечер после длинного семейного обеда она решила позвонить Маркусу сама. Повод был: пожелать удачи на грядущем выступлении. Но на том конце провода в который раз включился автоответчик. Эшлин представилась ужасная картина: Маркус стоит посреди комнаты, слушает ее голос, а трубку не берет. Не в силах остановиться, она набрала номер мобильного: голосовая почта.

– Меркурий сейчас на спаде, – напомнила себе Эшлин. И с неохотой признала: – Или мой парень просто меня бросил.

Сначала Маркус обиделся на нее за то, что поехала к родителям, но вот насколько сильно обиделся? Мелькнула жуткая мысль, что все это уже непоправимо, и Эшлин стало по-настоящему страшно. Ведь Маркус ей нравится – очень, очень нравится. В кои-то веки нашелся человек, столь близкий к ее идеалу мужчины. Скорее бы воскресный вечер, тогда можно будет позвонить ему, потому что он сам просил… А что, как он опять не возьмет трубку?

– По субботам мы обычно смотрим видео, – сообщила с гордостью мама.

Вечер тянулся бесконечно, как жвачка. А Эшлин, холодея от дурных предчувствий, рвалась в Дублин, к своему другу.

Родители изо всех сил старались ей угодить. Подсовывали купленный для нее пакет картошки фри с соусом карри, вкрадчиво предлагали «выпить что-нибудь», хотя сами пили чай, а когда она постыдно рано, в одиннадцатом часу, отправилась спать, мама спросила, не дать ли ей в постель грелку.

– Июль на дворе, какая грелка?!

– Да, но ночи-то холодные. И потом, через два дня уже август, значит, считай, уже осень.

Боже мой, неужели?! В последний день августа должен выйти первый номер «Колин», а работы еще невпроворот – и по празднику в честь открытия, будь он проклят, и по самому журналу. Пока еще июль, можно успокаивать себя, что времени достаточно. А вот в августе уже не расслабишься…

Утянув с полки растрепанную Агату Кристи, она минут пятнадцать почитала, выключила ночник с абажуром персикового цвета, закуталась в персиковое же одеяло… Спала крепко, насколько это вообще возможно в родительском доме, а утром первым долгом включила мобильный, отчаянно надеясь на весточку от Маркуса. От него ничего не было – и мир померк. Потянувшись за сигаретой, она опрокинула мисочку с сухими лепестками. Разумеется, тоже с запахом персика.

Звонить еще раз было невозможно, Маркус подумает, что она дошла до ручки. Разумеется, она дошла до ручки, вся измучилась, но не хотела, чтобы он это понял, и потому вместо него позвонила Клоде.

– Ты ходила на вечер к Маркусу? – спросила Эшлин, стараясь говорить спокойно.

– Да…

– С Тедом?

– Ну да!

Эшлин стало совсем тошно.

– Мы классно провели время, – трещала подруга, – и Маркус был просто великолепен. Он рассказывал уморительную шутку о женских шмотках. О разнице между блузкой, топом, безрукавкой, майкой…

– Что-что?

– Он даже знает, что такое бюстье! – воскликнула Клода.

– Да уж, наверное!

Эшлин понимала, что должна чувствовать себя польщенной, но вместо этого она чувствовала себя так, будто ее использовали. Маркус не говорил ей, что хочет включить тот разговор в номер.

– Балдею, как представлю, что он думает об этих вещах, – продолжала взахлеб Клода.

«А он о них не думает».

– А потом? – ревниво спросила Эшлин, не зная, выдержит ли еще подобные новости. – Вернулись домой?

– Вовсе нет, пошли за кулисы, напились. Классно! Прощание с родителями, и в лучшие времена удручающее, прошло хуже, чем обычно.

– У тебя вообще-то парень есть? – весело спросил Майк, невольно посыпая солью свежие раны Эшлин. – Следующий раз приезжайте вдвоем.

В вагонах было битком, Эшлин измучилась. Через три часа поезд прибыл в Дублин. Она протолкалась к стоянке такси, надеясь, что очередь не будет бесконечной, и вдруг за толпой у загородки увидела знакомое лицо…

– Маркус! – От волнения у нее подогнулись колени. Маркус с кроткой улыбкой стоял у выхода. – Ты что здесь делаешь?

– Девушку свою встречаю. Мне говорили, на такси всегда длиннющая очередь.

У Эшлин вырвался восторженный смешок. Она вдруг почувствовала себя безумно счастливой.

Маркус одной рукой подхватил сумку, другой обнял Эшлин.

– Слушай, ты меня прости за…

– Да ладно! И ты меня прости.

«Наша первая ссора и счастливое примирение, – мечтательно думала Эшлин, когда Маркус помогал ей сесть в машину. – Наша первая настоящая ссора. Теперь у нас все как надо».

 

47

Гора одежды на Клодиной кровати быстро росла. Маленькое черное платье? Слишком сексуально. Широкие брюки и туника? Слишком шикарно. Прозрачное платье? Слишком прозрачно. Так, а белые капри? Но он их уже видел. Защитные штаны с кроссовками? Нет, в них Клода чувствовала себя ужасно глупо. Из всех модных тряпок, купленных за последние два месяца, это была самая большая ее ошибка.

Тут тучи страданий ненадолго рассеялись, и ее поразила внезапная трезвая мысль: «Что я делаю?»

Да ничего, оправдывалась перед собою Клода. Ничего такого. Решила встретиться, выпить кофе. Ну ладно, с другом-мужчиной. В чем проблема? Ирландия – страна не мусульманская, и здесь женщину не избивают камнями, стоит ей показаться в общественном месте с мужчиной, который ей не муж и не брат. Да и вообще, он не в ее вкусе. Она просто развлекается. Кому от этого плохо?!

Откинув назад со лба упавшие волосы, Клода почувствовала лихорадочное, веселое возбуждение.

В конце концов она остановила свой выбор на черных брюках и ярко-розовой футболке. Посмотрела в зеркало, увидела себя его глазами. Сомневаться не приходится, ему понравится.

«Кофе, – строго напомнила себе она, выбегая из дома. – И больше ничего! Что тут плохого?»

Эшлин влетела в паб. Она опаздывала. Опять опаздывала.

– Маркус, – выдохнула она. – Прости, пожалуйста. Этой стерве Лизе в последнюю минуту взбрело в голову заставить меня набирать мою статью про школу верховой езды. Хочет, видите ли, понять, что у нас есть для ноябрьского номера.

Она возмущенно закатила глаза, и Маркус, к счастью, последовал ее примеру. Значит, не так уж рассердился, что его заставили полчаса торчать одного в «Томас рейде».

– Я быстренько выпью две двойные водки с тоником, а потом пойдем перекусим, хорошо? Ты уже готов к следующей кружке пива?

Маркус встал.

– Сядь, труженица журнального фронта, я сам все принесу. Ты действительно хочешь четверную дозу?

Эшлин благодарно плюхнулась на стул.

– Спасибо. Хватит и двойной.

Вернувшись с напитками, Маркус сел рядом и сказал:

– Слушай, хотел напомнить тебе, что шестнадцатого я еду в Эдинбург. На фестиваль.

– Шестнадцатого августа? – с ужасом переспросила Эшлин. Смутно ей помнилось, что когда-то давно он об этом уже говорил. – Значит, всего через две недели… Слушай, – лихорадочно зачастила она, – Маркус, мне ужасно жаль, но поехать с тобою я, наверно, не смогу. Ты себе представить не можешь, что у меня за работа! Уже все с ног сбились, а еще столько дел по одной только презентации первого номера, не говоря о самом журнале… Маркус сделал обиженное лицо.

– Еще выходные я бы попыталась отвоевать, – из последних сил частила Эшлин. – Хоть Лиза и говорит, что у нас до сентября свободных выходных не будет, может, если попросить как следует, она отпустит…

– Не трудись.

Она терпеть не могла, когда Маркус начинал так себя вести. Как правило, он был просто чудо, но стоило ему ощутить неуверенность или отсутствие дружеской поддержки, как становился холодным и враждебным, а Эшлин не выносила ссор.

– Я попробую, – в отчаянии пискнула она. – Честно, попробую.

– Не трудись.

– Послушай, – дрожащим голосом убеждала она, – кончится август, и работы у меня будет резко меньше. Может, даже съездим куда-нибудь вдвоем, по горящей путевке в Грецию, например, или еще, куда захочешь. Ну, развеселись, – мягко упрашивала она, но Маркус по-прежнему сидел с каменным лицом. – Перестань, ты же комик! Хоть анекдот рассказал бы.

Маркус чуть не выпрыгнул из кресла.

– Анекдот! – вскипел он. – У меня, прошу заметить, выходной! В твой свободный вечер я тебя не прошу кропать журнальные статьи о том, как имитировать оргазм, верно ведь?

Эшлин застыла. Маркус устало потер лоб.

– Извини, пожалуйста, – промолвил он. – Правда, прости!

– Понимаю, – ледяным голосом сказала Лиза. – Да, я перезвоню.

Затем швырнула трубку и заорала:

– Сволочи, сволочи, сволочи!

– Полегче, – пробормотал Бернард, но остальные и бровью не повели.

– Менеджер Рональда Китинга, – вопила Лиза, – на встрече, чтоб ему провалиться! В четыреста семьдесят пятый раз! До выпуска чуть больше трех недель, а у нас до сих пор нет письма от знаменитости!

В отчаянии она легла грудью на телефон и тут заметила, что Джек пристально смотрит на нее. Он поднял брови, глазами спрашивая, все ли в порядке. Он часто так делал. С тех пор, как она расплакалась у него в кабинете, от него исходила ощутимая молчаливая поддержка. Этакий «наш маленький секрет», момент близости, к которому никто, кроме них двоих, отношения не имел.

«Но, с другой стороны, поднимает он брови, и что?» – раздраженно подумала Лиза. Она предпочла бы, чтобы в ее присутствии у него поднимались не брови. Хотя все правильно – у него только что закончился роман, и ему нужно время, чтобы прийти в себя. Но времени, на Лизин взгляд, прошло вполне достаточно, две недели, куда же больше?

Лиза невесело улыбнулась. После встречи с Оливером она тоже не в лучшей форме. Хотела ведь рвануть обратно в Лондон, залезть к нему в постель – и никогда больше не расставаться. А он так и не звонит, и, видно, уже не станет.

– Что, жизнь задавила?

Джек подошел и присел на край ее стола.

– Все нормально, – вздохнула она. – Проклятые знаменитости! Достали уже!

– Вы никогда не сдаетесь, Лиза, – изображая восхищение, заметил Джек. – Может, вам отдохнуть немного? Как насчет суши? Я угощаю.

– Неплохая мысль, – вырвалось у Лизы прежде, чем она успела спохватиться, взбудораженная фантазией поесть суши из его рук.

– Что, простите? – усмехнулся он (к ее радости, усмехнулся пошленько).

– Ничего.

Лиза посмотрела мимо него, но не смогла сдержать понимающей улыбочки. Они с Джеком обменялись долгими взглядами, а потом вдруг хором расхохотались.

– То есть вы меня приглашаете в ресторан? – уточнила она.

– Э-э-э… нет, извините, не могу сейчас тратить время. А если заказать сюда, как в тот раз?

– Только пусть грязную работу делает кто-нибудь другой, – отрезала Трикс.

– Я сам схожу, – удивил всех Джек. – Кто еще будет? Может, вы, Эшлин?

– Нет уж, спасибо, – проворчала Эшлин, подозревая, что над нею насмехаются.

– Точно?

– Совершенно.

– Даже если я выберу для вас самые симпатичные кусочки и все вам объясню?

– Нет.

– Ну, я пошел, – объявил Джек. – А вы не переживайте, – посоветовал он Лизе. – Номер выходит очень даже неплохой.

И хотя она сама говорила всем подряд, что работа у них паршивая, и журнал похож на «кусок дерьма», Лиза не могла отрицать, что многое изменилось. Страницы книжного обозрения, музыки, видео, кино и Интернета были уже полностью готовы. И еще гороскопы, статья Трикс от лица обычной девушки, обзор сексуальных гостиничных кроватей, разворот о сальсе, написанный Эшлин, роскошная кулинарная страница от Джаспера Френча, интервью с ирландской актрисой, сыгравшей главную роль в авангардной эротической пьесе, роман с продолжением и понравившийся всем материал Маркуса «Этот мужской мир». Плюс, разумеется, та самая фотосессия от Фриды Кили.

Первые восемь страниц были посвящены четырем молодым, восходящим звездам Ирландии – модельеру сумок, диск-жокею, частному тренеру и импозантному воинствующему экологу, мастеру острых формулировок. Страничка моды тоже была почти готова. Лиза раздраконила ее в пять минут и сунула Эшлин доканчивать работу.

Помимо содержания, журнал еще и смотрелся классно. Оформление обложки, фотографии, иллюстрации и шрифты отличались от того, что можно увидеть в других женских журналах, и «Колин» на их фоне, безусловно, выигрывал. Лиза довела Джерри почти до истерики, зато в результате получила именно тот внешний вид, который хотела.

– А где вы ходите под парусом? – спросила Лиза Джека, пока он расставлял на ее столе коробочки с суши и приборы.

– Дун-Лаогайре, туда можно зайти на лодке.

– Дун-Лаогайре, – протянула Лиза. – Никогда там не была.

– Вам бы понравилось.

– Надо как-нибудь выбраться.

– Да, обязательно съездите.

Да что же это, в конце концов! Как тебе еще намекнуть?!

Вероятно, его пугает в женщине сочетание энергии с красотой, размышляла Лиза. Такое часто бывает. А тут еще дело осложнено тем, что они вместе работают. И она замужем. И он только что расстался со своей подружкой…

Ладно! Значит, надо действовать напрямик. Лиза открыла рот и сказала:

– Может, возьмете меня с собою, когда поедете в следующий раз?

– А вы хотели бы?

Его реакция была столь… ну, скажем, реактивна, что Лиза тут же поняла, что правильно сделала, когда взяла инициативу в свои руки.

– Как насчет пятницы, вечером? Пройдемся по пирсу, я покажу вам лодки. Очень полезно после того, как целый день проторчишь в редакции.

Пройдемся по пирсу. Пройдемся по пирсу. Она не из тех, кто любит пешие прогулки.

– С удовольствием! – бодро провозгласила Лиза.

 

48

Клода уперлась пятками в его ягодицы. Всякий раз, когда он входил в нее снова, из ее груди вырывался хриплый шепот:

– Господи!

Он задвигался внутри ее.

– Сильнее!

И это было исполнено.

Изголовье кровати ритмично стукалось о стену, волосы спутались и промокли от пота. Она теснее прижимала его к себе, а наслаждение делалось все острее. Она взлетала, парила, неслась куда-то и с каждым всплеском думала, что, наверное, вот оно, пока новый, еще более восхитительный натиск не заставлял ее стонать от счастья. Наконец настал момент. Она затрепетала, и дрожь отозвалась в кончиках пальцев, корнях волос, ступнях ног.

– Господи, – выдохнула она.

Он тоже кончил и, отдуваясь, бессильно рухнул на нее, придавив своей тяжестью к кровати. Они лежали неподвижно, хватая ртами воздух, пока она не почувствовала, что замерзла. Она заворочалась и спихнула его с себя.

– Одевайся! И поторопись, мне еще забирать Молли из прогулочной группы.

То была их третья встреча, и каждый раз, стоило закончиться сексу, Клода становилась резкой и холодной.

– А что, если я приму душ?

– Только быстро, – бросила она.

Когда он вышел из ванной, она уже была одета и отводила глаза, избегая его взгляда. Застыла, потянула носом и, не веря себе, воскликнула:

– Это чем пахнет – Дилановым лосьоном после бритья?

– Да, наверное, – промямлил он, злясь на себя за ошибку.

– Тебе мало трахать его жену в его же постели? Совсем совести нет?

– Извини.

Виновато сопя, он натянул одежду, которую она же сама только час назад с него срывала.

– Когда я тебя увижу?

За этот вопрос он себя ненавидел, но выбора не было. Он был просто околдован.

– Я тебе позвоню.

– Могу взять на работе отгул, когда тебе удобно.

– У меня соседи, – поджала губы она. – Они точно заметят.

– Ну, тогда ты ко мне приезжай.

– Вот уж незачем. Повисла длинная пауза.

– Ты себя так ведешь, будто ненавидишь меня, – упрекнул он.

– Я замужем, – повысила голос она. – У меня дети. А ты мне всю жизнь ломаешь.

У двери он потянулся поцеловать ее, но она сердито сказала:

– Ради бога, не надо, вдруг кто увидит.

– Извини, – пробормотал он растерянно.

Но стоило ему шагнуть за порог, как она поймала его за рубаху и вернула к себе. Они целовались отчаянно, неистово, а когда оторвались друг от друга, его ладонь оказалась у нее за пазухой, на груди. Соски набухли и затвердели, а у него опять встало.

– Быстро, – шепнула она, возясь с «молнией» на брюках, запустила руку внутрь, сжала кулак. Потом опустилась прямо на пол, на ходу стаскивая с себя джинсы, и опрокинула его на себя. – Быстро, у нас мало времени.

Она выгнулась навстречу ему, готовая его принять.

Он вошел в нее и задвигался внутри короткими, мощными толчками. Она тотчас же почувствовала, как нарастает наслаждение, затопляет ее, распространяясь по всему телу изнутри и снаружи, выливаясь в блаженство почти невыносимое.

После он уткнулся в ее золотые волосы и заплакал.

 

49

Вечером в пятницу, в кроссовках, широких шелковых брюках и легком топе от Прада, Лиза стояла у своего крыльца. Она отправлялась на свидание с Джеком, и от этого делалось непривычно тепло внутри.

Подъехала машина, человек, сидящий за рулем, перегнулся через сиденье и открыл ей дверь. Лиза села, чувствуя себя проституткой, которую подбирает у обочины грузовик. Франсина и соседские ребятишки хором орали: «Ух ты!», «У Лизы жених!»

– Вот и вы, – улыбнулся Джек.

Сдерживая усмешку, Лиза смотрела за окно. А он нервничает. Впрочем, и она тоже.

Небо, вначале чистое и ясное, вдруг налилось свинцовой тяжестью и словно придавило их, стоило им выехать за город. Выйдя из машины у пирса на Дун-Лаогайре, Джек с сомнением посмотрел вдаль:

– Возможно, будет дождь. Если хотите, отменим прогулку.

Но Лизу переполняли бодрость и оптимизм. Какой дождь? Он не посмеет пойти!

– Идемте!

Под лучами солнца, робко пробивавшимися сквозь набухшие, низкие тучи, все вокруг казалось каким-то неземным. Трава у обочины была пронзительно-зеленой, гранит пирса отдавал в темный пурпур.

«Так вот что такое ходить пешком», – думала она, бредя по пирсу.

– Чувствуете, какой воздух свежий, – сказал Джек. – Посмотрите вон туда, – Джек с гордостью показал на одну из лодок. – Это моя.

– Эта? – удивленно кивнула Лиза на белоснежную яхту.

– Нет, вон та!

Только теперь она заметила рядом с красавицей яхтой утлую посудину, которую сначала приняла за плавающее в воде бревно.

– Классно! – восхитилась она. Если ему этот ужас нравится, почему бы не подыграть? «Черт возьми, да я, кажется, влюбляюсь!» – испуганно подумала Лиза.

Не успели они дойти до середины пирса, как с неба закапало. Выбирая одежду для прогулки, Лиза предусмотрела многое, но не дождь. Ее голые руки мгновенно покрылись мурашками.

– Вот, надевайте.

Джек уже снимал с себя куртку.

– Ой, зачем, я не могу…

Разумеется, она могла и отказываться не собиралась, но сейчас как раз тот случай, когда ей надо быть робкой и застенчивой.

– Я не уступлю, надевайте без разговоров!

Он сам накинул ей на плечи жесткую куртку, еще хранившую тепло его тела. В куртке Джека Лиза тонула, терялась, и это было даже приятно.

– Пойдемте-ка обратно, – сказал он. Дождь уже лупил вовсю, и они побежали, взявшись за руки. Лиза с трудом могла поверить в то, что это она, как примерная школьница, взявшись за руки с Джеком, бежит вдоль кромки воды и чувствует себя счастливой.

– Вы больше со мной сюда не поедете, – выдохнул Джек на бегу.

– Да уж, – сверкнула улыбкой Лиза, наслаждаясь сухим теплом его ладони и силой пальцев.

Пока добежали до машины, Джек вымок до нитки. Его блестящие от воды темные волосы прилипли ко лбу, рубашка облепила сильную грудь, не скрывая выпуклых мышц. Да и Лизе куртка не особо помогла.

– Боже! – расхохотался Джек, оглядывая себя. Сгибаясь от смеха, Лиза скомандовала:

– Открывайте машину, быстро!

Она кинулась к переднему сиденью, ожидая, что сейчас Джек повернет ключ в замке, но посмотрела на него…

Потом, вспоминая тот день, она так и не могла вспомнить, кто из них сделал первый шаг. Только вдруг они крепко обнялись, и Лиза оказалась лицом к лицу с Джеком, прижавшись к нему всем телом. Его лицо было все в каплях дождя, черные волосы склеились косичками, и с них прямо в глаза текли струйки воды. И он поцеловал ее.

Ощущений было много: соленый запах моря под дождем, холодные капли на щеках, тепло его губ, жар внизу живота… Очень сексуально! Лиза чувствовала себя девушкой с рекламы джинсов «Келвин Кляйн».

Поцелуй получился недолгим. Осторожно оторвавшись от ее жадных губ, Джек подтолкнул Лизу к машине и шепнул:

– Залезай.

Они доехали до города, забежали в кафе-бар, где Лиза в туалете сушила волосы под феном для рук. Потом она поправила макияж и, широко улыбаясь, вернулась в зал. Сидя за столиком, она – с бокалом вина, он – с кружкой пива, они вполголоса сплетничали о коллегах из редакции.

– Слушай, так этот Маркус Валентайн встречается с нашей родимой Эшлин? – спросил Джек.

– Угм. А о Трикс с Келвином что скажешь?

– Только не говори, что и они тоже! – ужаснулся Джек. – Я думал, она с этим… ну, как там она его называет… с рыбовозом!

– Так и есть, но у меня просто предчувствие, что у них с Келвином может что-то выйти.

– Но они ведь, кажется, терпеть друг друга не могут?.. А, понимаю, – кивнул Джек. – И так бывает.

– Ты как будто недоволен, – заметила Лиза. Джеку было неловко.

– Кому что нравится. Но, – заметил он, явно вспоминая свои прилюдные скандалы с Мэй и теперь уже смутившись не на шутку, – я не охотник до громких перебранок с любимой девушкой. Хотя, конечно, тебе поверить в это трудновато, да?

– Тогда почему же с Мэй?.. Джек заерзал на стуле.

– Не знаю, ей-богу. Сначала было забавно, а потом, наверно, оказалось, что мы просто не умеем по-другому. А, ладно! – с улыбкой оборвал он себя, явно не желая вдаваться в подробности. – Еще выпьем?

– Нет, пожалуй…

Но только Лиза приготовилась мягко положить руку ему на бедро и спросить, не зайдет ли он к ней на чашку кофе, как Джек сказал:

– Тогда поехали, отвезу тебя домой.

Ничего другого, ясное дело, он в виду не имел. Ну и что, с присущим ей оптимизмом подумала Лиза, все равно я ему нравлюсь. Наверняка нравлюсь: он ведь меня поцеловал. Куда уж больше. И не стала слушать тоненький внутренний голосок, твердивший ей: «Очень даже есть куда – мог бы еще и трахнуть!»

Клода сонно бродила по кухне, вспоминая утренний секс. Просто уму непостижимо, как здорово это было!

Дилан смотрел, как она сует сахарницу в микроволновую печь, и думал. Ему в голову лезли жуткие мысли. Такие, что и вслух не выскажешь.

– Не хочу обедать. – Крейг с грохотом швырнул ложку. – Хочу конфет.

– Конфет, – пробормотала задумчиво Клода, порылась в шкафу и достала пакет карамелек. – Конфет, значит, хочешь…

Казалось, она двигается под одной ей слышную музыку.

– И я хочу конфет, – заныла Молли.

– И я хочу конфет, – пропела себе под нос Клода, доставая еще один пакет.

Дилан застыл от изумления.

Клода игривым жестом открыла предназначавшийся Молли пакетик конфет и вытащила одну.

– Тебе? – подмигнула она дочке. – Нет, мне.

И, не обращая внимания на хныканье детей, зажала карамельку яркими губами, втянула в рот и с выражением невероятного наслаждения на лице принялась сосать.

– Клода! – надтреснутым голосом окликнул жену Дилан.

– Да?

– Клода!

Она тут же вскинулась, громко хрустнула конфетой.

– Что?

– С тобой все в порядке?

– Да!

– Ты сегодня немного рассеянна.

– Правда?

– О чем ты думаешь? – Дилан искренне не понимал, что происходит с Клодой.

И Клода быстро, не мешкая ни секунды, выпалила:

– Думаю, как сильно я тебя люблю.

– Но это серьезно? – с опаской спросил Дилан. Ответ жены его обескуражил. С чего это вдруг Клода заговорила о любви?!

– Да, я очень, очень, очень тебя люблю! И Клода с нежностью обняла мужа.

– Честное слово? – заглянул он ей в глаза, пытаясь найти ответ.

Клода спокойно встретила взгляд мужа.

– Честное слово!

 

50

Август близился, и напряжение росло. В первом номере все еще было несколько пробелов, и все попытки заполнить их кончались неудачами. Интервью с Беном Эффлеком пришлось отменить, рекламу обувного магазина – убрать, потому что магазин внезапно закрылся, а статья про сексуальные проблемы монашек была признана слишком рискованной.

Моральный дух коллектива понижало и то, что нельзя было позволить себе роскоши полностью отдать время и внимание первому номеру журнала. На подходе были следующие номера. И среди этого кошмара Лиза созвала планерку по декабрьскому выпуску.

Но вовсе не оттого, что была, по общему мнению, «гестаповской стервой». Ропщи не ропщи, обзор фильмов на декабрь готовится в августе. И если кто-нибудь из исполнителей главных ролей в городе, интервью надо брать сейчас, а не через две недели, когда работы в журнале будет поменьше, зато и кинозвезда усвистит куда-нибудь в жаркие страны.

Лизиной головной болью оставалась презентация первого номера журнала.

– Мы должны произвести фурор. Хочу, чтобы те, кто не будет приглашен, рыдали от зависти! Нужен внушительный список гостей, роскошные подарки, великолепные напитки и изумительная еда. Посмотрим-ка, – забарабанила она пальцами по столу, – что бы нам такое подать?

– Может, суши? – язвительно предложила Трикс.

– Отлично, – блеснув глазами, оживилась Лиза. – Разумеется, а что еще?

Эшлин озадачили составлением списка тысячи ирландских знаменитостей.

– Уж не знаю, наберется ли в Ирландии тысяча знаменитостей, – с сомнением протянула она. – А вы еще им всем подарки дарить хотите. Откуда же мы деньги возьмем?

– Найдем спонсоров. Какой-нибудь дом косметики, – отрезала Лиза.

В последнее время Лиза злилась больше, чем обычно. Через три дня после мини-поцелуя под дождем Джек отбыл в Новый Орлеан на всемирную конференцию «Рэндолф коммуникейшнз». На целых десять дней! Он извинился, что покидает редакцию в столь горячее время, но раздражал Лизу не этот саботаж, а то, что своим отсутствием Джек сводил на нет весь их мимолетный роман.

– Смотрите, вот пригласительный билет!

И Лиза бросила Эшлин и Мерседес открытку.

– Прелесть, – сказала Эшлин.

– Еще слов бы каких-нибудь, и совсем хорошо, – съязвила Мерседес.

Лиза раздраженно вздохнула:

– Все там есть.

– Тогда, может, сделать их видимыми невооруженным глазом?

Эшлин и Мерседес так и этак вертели карточку, ловя свет под разными углами, и буквы наконец проступили – тоже серебряные, как и бумага, тисненые, крохотные, в самом углу.

– Это их заинтригует, – хмуро пояснила Лиза.

Эшлин забеспокоилась: не слишком ли заумно? Достань она такую открытку из своего почтового ящика, отправила бы в мусор, не читая.

Лиза же на один день полетела в Лондон, чтобы обсудить карту напитков с миксологом.

– Кто такой миксолог? – поинтересовалась Эшлин.

– Бармен, – сухо проронила Мерседес. – А в наших-то краях их сильно не хватает.

Мерседес же подслушала, как Лиза по телефону договаривалась с косметологом об инъекции ботокса. В этом, вероятно, и была истинная причина ее поездки в Лондон. Разумеется, на следующий день, когда Лиза вернулась, лоб у нее был глаже мрамора, но все же она привезла и внушительный перечень изысканных напитков. Гостей будут встречать коктейлем из шампанского, затем лимонный мартини, «Космополитен», «Манхэттен», коктейли с ромом и, наконец, кофе эспрессо с водкой.

– Да, а еще я разобралась с подарками, – с упреком в голосе продолжала Лиза, как будто она одна в редакции занималась делом. – Каждому гостю на выходе вручим бутылочку виски…

– Чего-чего бутылочку? – изумленно переспросила Эшлин. Если Лизе пришла фантазия шутить, то шутка вышла явно неудачная.

– Виски. Пузырек виски.

– Вы собираетесь подарить тысяче ирландских горячих парней по пузырьку виски? – У Эшлин не было сил рассмеяться. – То-то они обрадуются! Сюрприз так сюрприз. И по сколько же капель достанется каждому?

Лиза смерила Эшлин взглядом.

– Стандартная упаковка!

– Емкость по пятьдесят миллилитров, – продолжала рассуждать Лиза, – но вид у них довольно солидный, посмотрите!

И вынула из сумки пузырек с духами «Виски».

– Фу-ты, – облегченно вздохнула Эшлин, – так вы о «Виски»!

– Ну да! А вы что подумали?

«Пора брать отгул», – поняла Эшлин. Она позвонила Маркусу, который приветствовал ее словами: «Привет, пропажа».

– Ха-ха, привет. Пообедаем вместе?

– У тебя есть для меня время? Польщен, польщен.

– В полдвенадцатого в «Нири». Нет, дальше так жить нельзя!

– Слушай сюда, сейчас я тебя развеселю. – Эшлин уже приготовилась в красках рассказать историю с подарками, но Маркус перебил ее:

– Эй, кто здесь комик – я или ты?

– Да что с тобой? – изумленно ахнула Эшлин. – Это все потому, что я столько работаю, да? – смело начала Эшлин. В последнее время они то и дело цапались по мелочам из-за того, что Маркус чувствовал себя брошенным. – Маркус, не знаю, будет ли тебе от этого легче, но ты единственный, с кем я вижусь. Уже не помню, когда встречалась с Клодой, Тедом, Джой, и танцы давно забросила… Но через две недели выйдет первый номер, и тогда мы заживем как нормальные люди.

– Хорошо, – сдержанно кивнул он.

– Приходи сегодня, – попросила она. – Пожалуйста. Через пару дней уедешь в свой Эдинбург, и мы еще неделю не увидимся. Обещаю не засыпать.

Маркус улыбнулся:

– Надо же тебе и спать когда-то.

– Я не буду засыпать до тех пор, пока… ну, в общем, до тех самых пор не засну, – пообещала Эшлин.

Да, она правда его совсем забросила. Сама не могла вспомнить, когда в последний раз они занимались любовью. Может, что-нибудь около недели назад – давно. А что поделаешь, если она все время в напряжении, измученная, загнанная? А вообще-то, даже хорошо, что он уезжает…

– Если ты так устала, что же я буду тебя еще мучить…

– Я не устала.

Одну ночь выдержать можно, правда же? Только бы дожить до тридцать первого августа. А потом выйдет журнал, и все опять придет в норму.

Расстроенная, заплаканная Клода еще раз окинула взглядом кухонный стол. Гладить больше нечего. Она все уже погладила: майки Дилана, рубашки, трусы.

Стыдно, стыдно, как стыдно… Она была настолько себе самой ненавистна, что растерзала бы себя в клочья, расцарапала до крови.

Ничего, теперь она все наладит. Будет самой преданной из жен и лучшей из матерей. Крейг и Молли будут до крошки съедать завтрак, обед и ужин. Она тихо застонала. Боже, во что она превратилась! Дети вместо нормальной еды жуют какие-то бесконечные печенья, спать ложатся, когда хотят, валандаются чуть не до полуночи… Нет уж, хватит! Теперь она будет строгой мамой. Опасная черта уже совсем близко. Бедный Дилан! Такой верный, надежный, работящий… Он этого не заслужил – измены, жестокости, холодности. Подумать, ведь с тех пор, как началась эта интрижка, она ему дотронуться до себя не позволяла!

Интрижка! У Клоды перехватило дыхание. У нее интрижка?! Это было дико! Что, если б ее застукали? Что, если б Дилан узнал? При одной мысли сердце замирает. Нет, надо прекратить это сейчас же. Немедленно!

Она ненавидела себя, ненавидела то, что делает, и если сможет остановиться раньше, чем кто-нибудь узнает, все еще можно исправить, как будто ничего и не было. Ну, почти ничего. Собравшись с духом, она сняла трубку, набрала номер.

– Это я.

– Привет!

– Я хочу прекратить все это. Он вздохнул:

– Опять?

– Я серьезно, мы с тобой больше не увидимся. Не звони, не приходи ко мне в дом. Я люблю своих детей и мужа.

В трубке долго молчали, а потом он сказал:

– Ладно!

– Ладно?

– Да. Понимаю. До свидания.

– До свидания?

– А что тут еще скажешь?

Клода положила трубку, почему-то чувствуя себя обманутой. Где же радость от своего правильного поступка? Вместо этого пустота – и обида. Не очень-то он расстроился, ведь с ума по ней сходил. Подонок!

Пять минут назад в отчаянном порыве показать Дилану, как любит его, она была готова штопать ему носки. Но сейчас весь ее хозяйственный пыл пропал. «К черту, – равнодушно подумала Клода. – Носки Дилан может себе и новые купить!»

Клода стремительно побежала обратно в прихожую, схватила трубку, нажала кнопку повторного набора.

– Привет, – сказала трубка.

– Приезжай немедленно, – срывающимся голосом велела Клода. – Детей нет, времени у нас до четырех.

– Уже еду.

С работы Эшлин вышла только в половине девятого вечера, вконец измотанная. Она даже обрадовалась, проверив голосовую почту мобильного телефона, сообщению от Маркуса. Сегодня он не сможет у нее быть, надо пойти куда-то на концерт… Значит, можно спокойно позвонить Клоде и пораньше лечь спать. А через две недели, когда закончится весь этот кошмар, она помирится с Маркусом окончательно.

У дверей она увидела Бу с огромным фонарем под глазом.

– Что с тобой стряслось?!

– Субботний вечер в самый раз для драки, – сострил он. – Пару дней назад заработал. Нарвался на пьяного типа, который искал, с кем бы сразиться. Вот они, прелести жизни на улице!

– Ужас какой!

Прежде чем Эшлин успела подумать, у нее вырвалось:

– А можно тебя спросить – почему ты… ну… бездомный?

– Из карьерных соображений, – осклабился Бу. – Попрошайничеством я зашибаю две сотни в день, как и все бездомные, ты что, газет не читаешь?

– Правда?

– Нет, – язвительно фыркнул он. – Если повезет, можно насобирать сотни две, но пенсов. Старая песня. Нет жилья – нет работы, нет работы – нет жилья.

О таком Эшлин слышала, но никогда не думала, что это случается на самом деле.

– Но разве у тебя нет… ну… семьи, чтобы помочь? Родителей, например?

– И да, и нет, – с невеселым смешком ответил он. – У мамы проблемы со здоровьем. В смысле с психическим. А папенька, когда мне было пять лет, мастерски сыграл в человека-невидимку. Так что рос я по приемным родителям.

Эшлин пожалела, что заговорила на эту тему.

– Да, я ходячая иллюстрация того, как не надо жить, – мрачно усмехнулся Бу. – Самому противно. Ни в одном доме я ужиться не мог, потому что хотел к маме, и школу умудрился окончить, не сдав ни единого экзамена. Поэтому, даже если б мне и обломилось какое-то жилье, с работой все равно вряд ли получилось бы.

– Но почему тебе не дали квартиры? По закону ведь положено?

– Сначала женщинам и детям. Забеременей я, шансов было бы больше. Но считается, что бездетные мужчины сами могут о себе позаботиться, и потому о нас там думают меньше всего.

– А если в общежитие?

Эшлин где-то слышала, что есть и такое.

– Мест нет даже в ночлежках. В этом городе столько бездомных, что яблоку негде упасть.

– Все это просто ужасно!

– Извини, Эшлин. Я, кажется, тебе испортил день.

– Да нет, – вздохнула она. – День и так был не из лучших.

– А я дочитал «Зловещие дни», – крикнул ей вслед Бу. – Умеют эти серийные убийцы народ калечить.

И «Разберемся!» уже до половины прочел. Слово «трахнуть» насчитал на одной странице тринадцать раз.

– Ничего себе…

У нее уже не было сил на «книжное обозрение».

Она устало дотопала до квартиры, налила себе вина, включила автоответчик. После долгого перерыва опять посыпались сообщения от садовода Кормака. Луковицы гиацинтов, дескать, привезут в следующие выходные, а тюльпаны – чуть позже.

Потом Эшлин набрала номер Клоды. Она не звонила подруге уже недели две, с тех пор, как вернулась из Корка, от родителей.

– Прости, прости, пожалуйста, – промямлила она в трубку, – я, наверно, так и не смогу с тобой встретиться, пока этот проклятый журнал не выйдет. Почти каждый вечер торчу там до девяти и устаю так, что с трудом вспоминаю, как меня зовут.

– Ничего страшного, я все равно уезжаю.

– С Диланом?

– Нет, одна, на несколько дней. Еду на воды в Уиклоу… Потому что никаких моих сил больше нет, нервы сдают, устала, – закончила Клода, будто оправдываясь.

Эшлин вдруг до жути ясно вспомнила тот давний разговор с Диланом и его тревогу за жену. И опять возникло это нехорошее предчувствие близкой беды. У Клоды явно какие-то неприятности.

Эшлин захлестнуло чувство вины и тревоги.

– Клода, что-то случилось, да? Прости, я совсем закружилась на работе. Если у тебя проблемы, давай поговорим обо всем, тебе станет легче!

Клода тихо заплакала в трубку, и Эшлин испугалась по-настоящему. Действительно, у подруги что-то произошло.

– Рассказывай, – велела она.

– Не могу, – всхлипывала Клода, – я такая ужасная дрянь…

– Глупости, ты просто замечательная!

– Ты не знаешь, какая я плохая, ты даже представить себе не можешь, потому что ты такая добрая…

Она уже рыдала в голос, и слов было почти не разобрать.

– Сейчас приеду, – в отчаянии предложила Эшлин.

– Нет! Прошу тебя, не надо!

Поплакав еще немного, Клода шмыгнула носом и объявила:

– Все в порядке. Со мной все нормально. Честное слово.

– Я же знаю, что нет. – Эшлин чувствовала, что подруга уходит от разговора.

– Не нет, а да, – окрепшим твердым голосом возразила Клода.

Эшлин повесила трубку, и тут ее затрясло. Тед. Тед, будь он проклят. Недаром ей казалось… Она дрожащими пальцами набрала его номер и с места в карьер выпалила:

– Что-то я тебя в последнее время совсем не вижу.

– А кто виноват? – обиделся Тед. Или огрызнулся?

– Ой, извини, у меня правда сплошная работа… Может, пойдем напьемся вечером?

– Отлично! Сегодня?

– А если на следующей неделе?

– Не могу.

– Почему?

– Уезжаю на несколько дней.

Эшлин едва сдержала возглас изумления. Так она и знала!

– С кем?

– Ни с кем. Еду на фестиваль в Эдинбург, буду там выступать.

– Правда?

– Ну да, – в тон ей ответил Тед. По телефонным проводам струилась ложь.

– Что ж, удачной тебе поездки в Эдинбург ни с кем, – язвительно процедила Эшлин и бросила трубку. Надо попросить Маркуса, чтобы приглядывал за Тедом и доложил ей, если вдруг встретит Теда и Клоду или, что еще более вероятно, если не встретит Теда вовсе.

 

51

Тридцать первое августа, дата выхода первого номера «Колин», неотвратимо приближалось с каждым суматошным днем, с каждой бессонной ночью. Времени оставалось слишком мало.

Эшлин разбудила знакомая боль – острая, пронзительная, точно в ухо методично втыкали длинную булавку. Можно было предвидеть. Чуткое на стрессы и волнения ухо требовало заботы и внимания в самые неподходящие моменты жизни: первый выпускной экзамен в школе, первый день на новой работе… Если б оно не напомнило о себе сегодня – в «самый важный день твоей трудовой жизни», как выразилась Лиза, – Эшлин была бы удивлена.

«Теперь все пойдет наперекосяк», – мрачно думала она, проглотив четыре таблетки парацетамола и законопатив больное ухо ватой. Волосы грязные, самостоятельно вымыть их нельзя, не то вода попадет в ухо; перед работой придется идти к врачу, а в обеденный перерыв – в парикмахерскую, а это она совершенно не планировала.

Пришлось пресмыкаться перед секретаршей доктора Макдьюитта, чтобы попасть на прием с утра, потом выпрашивать у доктора рецепт на какое-нибудь сильное обезболивающее.

– Антибиотики подействуют только дня через два, – ныла она, – а я от боли думать нормально не могу.

– Не о чем вам думать, – ворчал доктор, – дома надо сидеть, в постели под одеялом.

Ну да! Еле дождавшись рецептов, уже пора было бежать на предпремьерный показ фильма, где все знакомые, как один, начинали разговор с вопроса", не забыла ли она помыть голову. Фильм тянулся три часа, и все три часа Эшлин ерзала в кресле, думая, сколько дел она успела бы переделать за это время. А ведь когда-то работа в глянцевом журнале была для нее пределом мечтаний!

Едва дождавшись заключительных титров, она выхватила у дежурного пресс-релиз и помчалась на работу. Через десять минут, поставив рекорд скорости, ворвалась в почти пустую редакцию, спотыкаясь о вечерние туфли и наступая на подолы висящих на дверях и спинках стульев платьев. На столе у Лизы разрывался телефон, но, пока она успела добежать, на том конце уже повесили трубку. Эшлин кинулась к своему аппарату, но выяснить удалось лишь то, что в четверг в середине дня ни о какой парикмахерской не может быть и речи. Свободного времени не было нигде, даже в тех салонах, которые размещали рекламу в «Колин».

– Срочно? – переспросили в первом из них. – Да, про сегодняшний вечер мы в курсе. Лиза уже здесь.

Ладно, на этом салоне свет клином не сошелся. Лизу, конечно, обслуживают бесплатно по высшему разряду, за всех сразу… Путем звонков в другие заведения удалось выяснить, что Мерседес, Трикс, Дервла, даже миссис Морли и страхотка Шона воспользовались именем «Колин», чтобы за так навести красоту.

Так-так, а она-то что? Какого черта ушами хлопала?

Но времени на самобичевание не было. Эшлин охватила паника. Волосы в ужасном виде, и мыть их придется прямо здесь. По счастью, средств по уходу за волосами в редакции хоть пруд пруди; уж шампунь-то она себе найдет. Однако самой ей не справиться, а народу в редакции буквально никого, кроме Бернарда, вырядившегося по случаю праздника в яркую майку с каким-то несусветным рисунком.

– Бернард, будь моей доброй феей, помоги мне помыть голову!

На лице Бернарда отразился животный ужас.

– У меня болит ухо, – терпеливо пояснила Эшлин. – Мне нужна помощь, а то в ухо может попасть вода.

Бернарда перекосило от страха.

– Попроси кого-нибудь из девочек.

– Да ты посмотри вокруг, нет же никого. А мне меньше чем через час брать интервью у Найэма Кьюсака, так что делать все надо сейчас.

– А когда вернешься?

– Оттуда бегу прямо в отель, помогать Лизе. Бернард, ну пожалуйста!

– Нет, нет, – заюлил он. – Я не смогу, я тебе все испорчу.

Боже! Ну и денек, просто ад кромешный! А впрочем, чего ждать от Бернарда, если в сорок пять лет парень до сих пор живет с мамой?

– И потом, мне надо в финансовый совет, – соврал он и скрылся.

Эшлин бессильно опустилась на стул. К горлу подступали слезы. Ухо болело, она страшно устала, на презентацию придется идти с прилизанными, сальными волосами, тогда как все остальные будут выглядеть потрясающе.

В ухе стреляло, и она зажала его ладошкой. По щекам поползли первые слезы.

– Что с вами?

Эшлин вскочила. На нее внимательно, почти заботливо, смотрел Джек Дивайн.

– Ничего, – пробормотала она смущенно.

– Да что такое?

– Сегодня презентация, – нехотя объяснила Эшлин. – Голова у меня грязная, в парикмахерскую записаться не удалось ни за какие деньги, а сама вымыть волосы не могу, потому что болит ухо, и здесь никто мне не поможет.

– Почему никто? А Бернард? Вот почему он отсюда вылетел, как из пушки? Чуть не сшиб меня, когда выбегал из лифта.

– Он поехал в финансовый совет.

– Ничего подобного. В финансовый совет он ездит только по пятницам. Господи, да вы его, должно быть, до смерти напугали.

Джек весело расхохотался. Эшлин надулась и обиженно посмотрела на него. Тогда он положил на стол кипу документов, которые держал в руках, и деловито скомандовал:

– Ну, давайте быстро!

– Что – давайте?

– Давайте быстро в туалет, будем мыть вам голову. У Эшлин вытянулось лицо.

– Вы ведь заняты, – возразила она. Да, он вечно занят.

– Ничего, голову мыть – дело недолгое. Пошли!

– А в какой туалет? – наконец спросила она.

– В му… – начал он и осекся, встретившись с нею взглядом. Эшлин не отводила глаз. – Но…

– Только не в мужской, – как могла твердо сказала она.

Конечно, для Джека Дивайна невеликое удовольствие мыть ей голову, но чтобы она при этом созерцала стенку с писсуарами – нет уж, спасибо.

– Ладно, – покорно вздохнул он.

– Совсем не так, как у нас.

Джек топтался на пороге, опасливо заглядывая в безобидную умывалку, будто там таилось нечто необычное и даже пугающее.

– Заходите, – грубовато распорядилась Эшлин, чтобы скрыть неловкость. Взяла резиновый душевой шланг, бескорыстный дар какой-то компании по производству шампуня, и попыталась натянуть его на кран, но упругая резина соскакивала со скользкого металлического набалдашника.

– Вот зараза, – сквозь зубы процедила она. – Ну и день!

– Дайте сюда. – Джек потянулся за шлангом, и Эшлин благоразумно посторонилась. Одним быстрым, резким движением он надел трубку на кран.

– Спасибо, – промямлила Эшлин обескураженно.

– Теперь что? – спросил он, пока она, подставив одну руку под струи воды, другой поворачивала кран, устанавливая нужную температуру.

Вытянув шею, Эшлин наклонилась над белой фаянсовой раковиной.

– Сначала намочить. Только с ухом осторожнее. Джек неуверенно взял шипящий душевой шланг и направил на голову Эшлин – аккуратно, для пробы.

Он начал процедуру от левого уха, здорового. Свободной рукой приподнимал волосы, отделял прядь за прядью и поливал душем. Было немного щекотно и довольно приятно.

Чтобы достать повсюду, Джеку пришлось нагнуться над нею и почти прижаться бедром к ее боку. Почувствовав его тепло, Эшлин одновременно осознала, что дверь заперта. Они одни. Ее бросило в пот.

Но тут струйка воды потекла к правому уху, и страх пересилил все остальные чувства.

– Осторожнее! Ухо!

– Все хорошо!

Джек был разочарован. Он-то думал, что управляется вполне умело для человека, который никому, кроме себя, до сих пор голову не мыл.

– Извините, – невнятно пробормотала Эшлин, – просто, если в ухо попадет вода, опять начнется воспаление. Так уже два раза случалось.

Джек уменьшил напор воды и пальцами пригладил волосы, направляя потоки в сторону от опасной зоны. К его удивлению, белая полоска кожи за ухом Эшлин растрогала его. Узенькая, нежная, беззащитная по контрасту с густыми волосами. Она казалась такой милой. И этот смешной комок ваты, торчащий из уха…

– Шампунь, – перебила его мысли Эшлин. – Выдавите немного прямо на волосы, взбейте пену…

– Эшлин, я знаю, как пользоваться шампунем.

– Да, конечно.

Он медленными, круговыми движениями массировал ей кожу головы, перебирал волосы. Это оказалось неожиданно приятно. Эшлин закрыла глаза, расслабилась, доверясь его рукам.

– Я все правильно делаю? – спросил Джек примолкнувшую девушку.

– Да, спасибо.

– Всегда мечтал иметь ловкие руки, – не без грусти заметил Джек.

– Парикмахера бы из вас не вышло, – пробормотала она. Шевелить губами было лень, а отдыхать так хорошо… – Ориентация у вас традиционная.

Сильные пальцы Джека продолжали массировать ей голову, и кожу приятно покалывало. К Кьюсаку она уже безнадежно опоздала, да и ладно. Ей хотелось мурлыкать от теплых, щекочущих струек воды, напряжение потихоньку покидало ее, и в затененной комнате слышалось лишь дыхание Джека. Навалившись на раковину, она бездумно наслаждалась теплом и покоем. Блаженство… Но тут Эшлин словно опомнилась. Он не просто моет ей голову. И она это знает. И он знает наверняка. То, что происходит, слишком интимно.

И еще. Она заметила, не могла не заметить, как что-то твердое давит ей в бок, как раз там, где к ней прижималось бедро Джека… Или это кажется?

– Теперь, пожалуй, можно смывать, – пискнула она. – И, если можно, немного бальзама, только быстро, а то я совсем опоздаю.

Это же Джек Дивайн! Начальник ее начальницы. Что происходит, Эшлин не понимала, но, что бы это ни было, это слишком странно.

Как только он закончил, она отжала волосы и увидела, как он направляется к ней с полотенцем.

– Спасибо, – выдохнула Эшлин, – это я уже сама.

В зеркале их глаза встретились, и Эшлин отпрянула от его настойчивого взгляда.

– Спасибо, – выдавила она с улыбкой. – Вы очень мне помогли.

– Не стоит благодарности. – Джек улыбнулся, да так, что тональность разговора полностью изменилась, и Эшлин потом долго сомневалась, не выдумала ли она это непонятное нечто, промелькнувшее между ними. – Я не такое чудовище, каким вы все меня считаете.

– Да нет, мы не…

– Я просто занимаюсь тяжелой, неприятной работой.

– Конечно!

– А теперь – на что спорим, Трикс сейчас застукает меня выходящим отсюда?

– На десятку, – после секундного раздумья ответила Эшлин.

 

52

Когда Джек приехал в «Герберт-Парк-отель», презентация шла своим чередом. Народу было полно, экземпляры журнала лежали на столах в толстых глянцевых стопках, а редакционные дамы уже наладили процесс общения приглашенных гостей.

У входа гостей встречала Лиза во всем блеске своей неотразимой красоты. Эшлин, явно чувствовавшая себя неловко в длинном платье и на высоких каблуках, проверяла имена гостей по списку. Мерседес, по-змеиному гибкая и стройная в облегающем черном туалете, прикрепляла вновь прибывшим именные значки, а Трикс, скорее раздетая, чем одетая, провожала их в гардероб. По залу с полными подносами коктейлей безо всяких там финтифлюшек и бумажных зонтиков курсировали вышколенные красивые юноши и девушки.

– Госпожа главный редактор, – галантно раскланялся с Лизой Джек.

– Сейчас я лишь встречаю гостей! – улыбнулась она.

– Ну, встречайте же меня.

Лиза поцеловала его в щеку и воскликнула тоном хозяйки светского салона:

– Ах, дорогой, я безумно рада видеть вас! Не напомните ваше имя и титул?

Рассмеявшись, Джек подошел к Эшлин.

– О, добрый вечер, – неожиданно игриво приветствовала его она. – Так, Дивайн. Джек. Что-то не вижу вас в списке. Вы кто, знаменитость или так просто?

– Ни то, ни другое. – Он смерил взглядом ее черное вечернее платье. – Хорошо выглядите.

А в виду имел несколько другое: «Вы на себя не похожи».

– Редко ношу платья, – призналась Эшлин.

– Как прическа?

– Судите сами.

И она повернулась кругом.

Любой другой женщине изысканное каре придало бы вид таинственный, но Эшлин оставалась простой и наивной, отчего у Джека странно защемило сердце.

– Как ваше ухо?

– Какое ухо? – весело спросила Эшлин, поднимая бокал с коктейлем. – Ваше здоровье! Совсем не болит. И что бы я делала, если б не ваша помощь!

Весь вечер Лиза принимала поздравления. Вечер удался: пришли все. Тщательный поиск выявил по всей Ирландии лишь шестьсот четырнадцать знаменитостей, но, похоже, никто из них не пренебрег приглашением. Волны благожелательности и оживления прямо-таки захлестывали зал. Великолепно, просто великолепно!

Да и «Колин», несмотря на нервотрепки и накладки, тоже произвел впечатление. Страницы журнала дышали энергией и талантом. Накануне верстки, в одиннадцатом часу вечера, Лизе удалось даже заполучить пресловутое письмо знаменитости. Новоиспеченная поп-группа «Лэддз» только что прогремела на всю страну, а солист, Шейн Докери, тот самый нервный юнец, которого Лиза видела на презентации в «Монсун», непонятно как преобразился в завзятого сердцееда, кумира девочек-подростков, штурмовавших подъезд его дома и с обезьяньей прытью карабкавшихся по пожарным лестницам, чтобы заглянуть в окно.

Шейн Лизу вспомнил. Да и как было забыть, если в то кошмарное время она одна отнеслась к нему по-человечески? И написать письмо он согласился с радостью, вот только девчонок бы из-под дверей прогнать, а то лезут, думать мешают… И написал, причем все согласились, что статья получилась отменная – неглупая, подкупающе-искренняя. Избалованные славой старые рокеры на такое не способны.

Лиза улыбалась не переставая, широко, счастливо. Кто бы подумал четыре месяца назад, что она все это вытянет? И что будет так радоваться?

Даже с рекламой все в конце концов уладилось благодаря фотографиям моделей от Фриды Кили с бездомными на улицах Дублина. Пресс-секретари всех крупных домов моды поняли, что «Колин» – не жалкий провинциальный журнальчик, а реальная сила, с которой надо считаться. Они не только разместили в первом выпуске большую, дорогостоящую рекламу, но и попросили, чтобы их коллекции были включены в ближайшие номера.

– Привет, Лиза.

Оглянувшись, Лиза увидела рядом Кэти, свою соседку, с подносом суши.

– О, Кэти, привет.

– Спасибо, что меня пристроила.

– Да не за что.

– А я эти самые суши попробовала, – доверительно сообщила Кэти. – Знаешь, очень даже ничего.

Мимо прошмыгнул Маркус Валентайн, одетый как пугало. Лиза машинально послала вслед ослепительную улыбку. За ним протопал Джаспер Френч, одетый еще нелепее. А потом подошел Келвин Картер, специально прилетевший на открытие из Нью-Йорка.

Келвин исходил дружелюбием, тискал ее руку и называл только по имени.

– Великолепно, Лиза, – обвел он взглядом разодетую толпу. – Просто неописуемо. Ладно, пора говорить речи!

После чего вскарабкался на маленькую сцену и выпалил по-ирландски приветствие, произношение которого Эшлин по его просьбе написала ему заранее.

– Кейде миила фолл-че, – взревел Келвин, и, судя по одобрительным репликам в зале, все произнес правильно. Хотя, надо сказать, Келвину всегда с трудом удавалось определить, смеются люди вместе с ним или над ним.

Далее последовала речь о Дублине, журналах и сногсшибательном новом издании.

– Женщина, благодаря которой все это стало возможно… – он простер руку к Лизе, приглашая ее на сцену, – дамы и господа, позвольте представить вам профессионала из профессионалов, Лизу Эдвардс!

Зал взорвался аплодисментами. Лиза поднялась на сцену и встала рядом с Картером.

– Хлопай, – зашипела Эшлин на ухо Мерседес, – а то уволят.

Та недобро усмехнулась и скрестила руки на груди. Эшлин покосилась на Мерседес, но настаивать не могла: предстояло еще вручать Лизе букет. Она захмелела – усталость, обезболивающие и, разумеется, алкоголь сделали свое дело – и уповала только на то, что удержится на ногах и еще сможет достойно вынести цветы на сцену.

Лиза сказала очень трогательную речь, не сводя глаз с Джека, или, как она втайне окрестила его, с Глазури на Праздничном Торте. Прислонясь к стене и сложив руки на груди, он одобрительно улыбался ей, отчего Лизу обдало приятным теплом.

Настроение у нее стало еще лучше. Да, сегодня явно ее вечер. После возвращения Джека из Нового Орлеана они оба были настолько завалены делами, что даже на легкий флирт сил не оставалось, зато теперь можно хотя бы недолго почивать на лаврах, и Лиза имела твердое намерение уложить Джека отдыхать подле себя… Ослепительно улыбаясь, она оглядывала зал. Да где же эта недотепа Эшлин? Ах, вот она. Лиза еле заметно кивнула – пора выходить с букетом.

После официальных речей народ разгулялся от души. Келвин заметно встревожился: в Нью-Йорке столько пить не принято. И куда пропал Джек?

А Джек, устав от рукопожатий, нашел себе спокойное местечко в углу и с облегчением сел. На столе перед ним осталось несколько кусочков суши – кто-то явно побоялся их пробовать.

Вдруг ближайшая дверь с грохотом распахнулась, и точно в такт музыке в зал впорхнула Эшлин с бокалом и сигаретой. Танцевала она удивительно хорошо, с невероятным чувством ритма. Вероятно, потому, понял Джек, что была вдрызг пьяна.

Она пробралась к нему, с размаху шмякнула на стол сумочку, но вдруг заметила что-то у себя на коленке.

– Тревога! – громко объявила она. – Дайте сумку.

Зажав губами сигарету и прищурив глаза от дыма, порылась в сумочке, достала баллончик лака для волос и быстрым точным движением распылила его от щиколотки до бедра.

Джек изумленно следил за ее манипуляциями.

– Что вы делаете?

– Колготки поехали.

Ее губы с зажатой в углу сигаретой странно изгибались, пока она говорила и одновременно затягивалась дымом. Джек с благоговением смотрел на нее.

И, глядя, как она убирает в сумку баллончик, он вдруг подумал, что мог бы довериться ей во всем.

Эшлин звонко ахнула, будто вспомнив о чем-то важном, полезла обратно в сумку и, сгибаясь от смеха, достала стеклянный флакончик. Продолжая хохотать, прыснула себе на запястье и протянула руку Джеку.

– Угадайте, чем от меня пахнет? «Виски»!

По тому, как Эшлин осеклась на полуслове, он понял, что свой смех она сочла истерическим, но неожиданно рассмеялся вместе с нею, хотя шутка до него не дошла.

Эшлин показывала ему флакончик духов.

– «Виски», ну, «Виски», понимаете? Сегодняшний подарок. Жалко, остальным выдадут только на выходе, а то мы все ходили бы и говорили друг другу: что-то от тебя попахивает… Эй, послушайте, – вдруг перебила себя она, – вы грызете ногти.

Взяла его руку и поднесла к глазам.

– Да, грызу, – подтвердил он.

– Зачем?

– Сам не знаю.

Ему хотелось дать хоть какое-то объяснение, но в голову ничего не шло.

– Слишком много нервничаете. – Она с сочувствием погладила его руку и вдруг пристально посмотрела ему в глаза. – Сигареты у вас есть? Мои спер Джаспер Френч.

– Я думал, у вас всегда с собой запасная пачка, – заметил Джек, пытаясь говорить легко и непринужденно, но губы его словно онемели, как после заморозки у зубного врача.

– Была, но он и ее стащил.

Джек заметил, как на другом конце зала Лиза приветственно подняла бокал. В каждом ее жесте, в каждом движении тела сквозило приглашение. Он полез в карман за сигаретами. Голова была абсолютно пуста и думать отказывалась. Лиза красивая. Она умная, блестящая, ее чутьем и энергией можно только восхищаться. Более того, она ему нравится. Точно, нравится – он ведь ее тогда поцеловал? Хотя сам до сих пор не может понять, как это вышло…

У Лизы сегодня на него явные виды, но Джек вдруг совершенно определенно понял, что идти ей навстречу не собирается. Почему, интересно? Потому что она замужем? Потому что они вместе работают? Или потому, что он еще не забыл Мэй? Нет, дело совсем не в том. Дело в Эшлин. Ранее известной как мисс Чинить-Паять.

Да что же, черт возьми, с ним происходит? Может, от смены часовых поясов еще не отошел? Нет, вряд ли, ведь прилетел уже двенадцать дней назад…

Значит, вывод один.

Это нервный срыв.

 

53

Эшлин проснулась с таким ощущением, будто ночью по ней проехал асфальтовый каток. В ухе стреляло, кости ломило, тело болело. Ладно, пусть! Зато вчерашний вечер удался на славу: было не только шикарно и блестяще, но еще и весело.

Она не сразу сообразила, есть ли в постели кто-нибудь, кроме нее. Затем вспомнила, что на вечере из-за чего-то поцапалась с Маркусом и домой возвращалась одна. Ничего, не страшно. Журнал вышел, и теперь можно снова жить нормальной человеческой жизнью, хотя бы недолго.

Кряхтя и охая, она дотащилась до дивана, закурила и включила телевизор. Шла какая-то бодрая утренняя программа. Мозги отказывались действовать, на работу она уже безнадежно опоздала, ну и бог с ней, с работой. По негласному соглашению сегодня все могли заявляться на службу когда душе угодно. В конце концов она заставила себя подняться с дивана, умыться и одеться и на улицу выползла уже в двенадцатом часу утра. По небу ползли низкие сентябрьские облака, было сумрачно, дневной свет казался зеленовато-серым. Неподалеку от подъезда на мокром тротуаре, скорчившись, сидел Бу. Волосы липли к его лбу, по щекам стекали струйки воды. Но, подойдя ближе, Эшлин с захолонувшим сердцем увидела, что лицо Бу мокро не от дождя. Он плакал.

– Бу, что с тобой? Что случилось?

Парень поднял голову. Его губы тряслись от беззвучных рыданий, подбородок прыгал.

– Посмотри на меня.

Прикрыв одной рукой глаза, он другой ткнул в себя, мокрого, грязного, и передернулся от отвращения.

– Самому противно.

Эшлин застыла. Бу, который никогда не унывает…

– Я голоден, замерз, промок, весь грязный, мне плохо, одиноко и страшно! – с искаженным лицом сквозь слезы выкрикнул он. – Я устал бегать от полицейских, устал терпеть издевательства пьяных кретинов, устал, что со мной обращаются как с куском дерьма. Меня даже в кафе через дорогу не впускают, чашку чая купить. На вынос.

Эшлин была потрясена. Ей-то казалось, что Бу свыкся со своей жизнью, она даже не предполагала, как сильно он страдает.

– И все меня оскорбляют. Прохожие обзывают лентяем и тунеядцем. «Ищи работу», – говорят. Можно подумать, я работать не хочу. Терпеть не могу попрошайничать, это так унизительно…

– Но что случилось? – спросила Эшлин. – Что тебя так разбередило?

– Ладно, проехали, – сипло буркнул Бу. – День у меня неудачный.

Пока она раздумывала, что делать, дождь барабанил по куполу ее зонтика и редкими холодными каплями падал на куртку. Вдруг отчего-то накатило раздражение. Она за Бу не отвечает. Она исправно платит налоги, чтобы правительство заботилось о таких, как он… Может, пустить его погреться в подъезд? Нет, нельзя: летом, в сильную грозу, она уже как-то раз это сделала, и соседи подняли крик. Так что же, к себе в квартиру его пригласить? Наверное, надо, вот только, как бы он ни был ей симпатичен, все-таки страшновато. Но жалко ведь человека…

И Эшлин сдалась.

– Вот что, поднимайся ко мне. Примешь душ, поешь, чего найдешь. Можешь одежду свою в стиральную машину кинуть.

Она надеялась, что он откажется, и можно будет с чистой совестью идти своей дорогой, но Бу посмотрел на нее с исступленной благодарностью, выдавил «спасибо» и опять разрыдался.

– Я тебя больше напрягать не буду, – пообещал он, поднимаясь по лестнице следом за Эшлин.

Только увидев его в своей чистенькой квартирке, она поняла, как же он запаршивел. Драные джинсы болтались на худющих бедрах, едва не падая; бледное, испитое лицо было землисто-серым, а руки – прямо-таки черными от въевшейся грязи.

– От меня воняет, – ежась от неловкости, заметил он. – Извини, пожалуйста.

У Эшлин защемило сердце. И вдруг внутри вспыхнула ярость.

– Полотенца. – Крепко сжав зубы, она сунула ему в руки пушистый сверток. – Шампунь, новая зубная щетка. В ванной стиральная машина, порошок там же. В кухне чайник, чай, кофе. Если что найдешь в холодильнике, пользуйся. – Сунула ему пятифунтовую бумажку. – Все, пока, мне пора на работу. До вечера.

– Я никогда этого не забуду.

Пока она закрывала дверь, он так и стоял в прихожей в своих мешковатых, как у Чарли Чаплина, штанах с пузырями на коленях, прижимая к груди неимоверно белую, облачно-мягкую стопку полотенец.

– Вас уже ждут, – сообщил Джек Дивайн, когда Эшлин вошла в редакцию, и кивнул на сидевшего у ее стола вдребезги пьяного мужчину.

Едва увидев Дилана, она сразу поняла: случилось что-то ужасное. Произошла катастрофа. Дилан выглядел кошмарно, Эшлин даже не сразу его узнала – это Дилана-то, с которым знакома одиннадцать лет! Он как-то весь поблек; лицо, волосы и глаза казались безжизненно-серыми. Подняв на Эшлин покрасневшие глаза, Дилан во всеуслышание заявил:

– Клода мне изменяет.

Эшлин поверила сразу. «Господи, – подумала Эшлин, – что же люди делают с теми, кого любят?!»

Однако ради подруги надо было сохранять лицо. Нельзя же взять и так вот, в лоб, сказать Дилану: «Вообще-то я догадывалась, что она погуливает». Нет, пришлось делать вид, будто есть вероятность ошибки. Поэтому Эшлин осторожно спросила:

– С чего ты взял?

– Я их застал.

– Когда? Где?

– Сегодня утром, в десять часов, приехал с работы домой. Я беспокоился, – угрюмо пояснил он.

Скорее, что-то подозревал. Но Эшлин его понимала.

– И застал их в постели. – Голос у Дилана вдруг сорвался до писка, и во второй раз за это утро на глазах Эшлин взрослый мужчина заплакал, как ребенок. – Между прочим, я его знаю, – добавил он. – И ты тоже.

Эшли стало совсем нехорошо. Она понимала, чье имя сейчас назовет Дилан.

– Этот говенный юморист, этот твой приятель. Она так и знала, так и знала! Говорила же она Теду!

– Этот паскудник Маркус, – выдавил Дилан. – Как там его чертова фамилия? Валентайн, кажется… да, Маркус Валентайн.

– Ты что такое говоришь? Ты, наверное, имеешь в виду другого моего приятеля – Теда?!

– Я имею в виду этого хлыща, твоего приятеля Маркуса Валентайна.

Пропасть разверзлась совсем не там, где Эшлин ждала.

– Он мне не приятель, – раздался ее бесцветный голос. – Он мой парень.

Те немногие, кто присутствовал при разговоре – Джек, миссис Морли, Бернард, – окаменели от изумления. В комнате раздавались только пьяные всхлипы Дилана.

– По-моему, удивляться тут нечему, – сипло заметил он. – Не в первый раз она уводит у тебя парня.

Посмотрел на Эшлин долгим, тяжелым взглядом и подытожил:

– Надо было мне оставаться с тобой, Эшлин… Ладно, я пойду. – И взялся за чемодан.

– Что тут? – проговорила Эшлин непослушными губами.

– Одежда и всякое такое.

– Так ты от нее ушел?

– А ты как думала?!

– А куда пойдешь?

– Поживу пока у мамы.

Она молча проводила Дилана взглядом.

Ей на плечо легла рука. Рука Джека Дивайна.

– Зайдите ко мне, Эшлин.

Лиза проснулась в тоске и унынии, обычных после душевного подъема. Сверкающая звездная пыль вчерашнего вечера улетучилась, не оставив и следа. Да, журнал получился отличный, и презентация прошла на ура, но, если вдуматься, все это буря в стакане воды. Подумаешь, событие!

Хандра усугублялась горьким разочарованием. Дело было в Джеке. Лиза была уверена, что домой поедет вдвоем с ним. Она заслужила это, положена же ей награда за тяжкий труд и претворение в жизнь несбыточных планов.

Хотя после возвращения Джека из Нового Орлеана они не виделись вне работы, Лизе казалось, что между ними существует молчаливый уговор подождать до выхода журнала. Однако стоило ей вчера вечером протянуть руку к призу, как приз исчез…

В полдень, в препаршивом настроении, она заявилась на работу и сразу прошла в кабинет Джека: отчасти разобрать по косточкам уже вышедший номер журнала, отчасти – проверить его реакцию на себя. Открыла дверь…

То, что открылось ее глазам, было совершенно невообразимо. И понятно с полувзгляда.

Дело было даже не в том, что в кабинете оказалась Эшлин, и не в том, что Джек прижимал ее к себе, как драгоценную и хрупкую фарфоровую куклу. Поразило Лизу выражение его лица. Такой нежности она не видела у него никогда.

Лиза отпрянула назад, не веря своим глазам. Вокруг все заволокло туманом, точно во сне. Подбежала Трикс с листком бумаги.

– Тут вам звонили…

– Погоди.

Через пару минут бледная Эшлин, ни на кого не глядя, прошла к выходу и была такова.

Следом за нею с усталым видом появился Джек.

– Лиза! – окликнул он. – У Эшлин беда, я отправил ее домой.

– А что с ней? – сделав над собою некоторое усилие, спросила Лиза.

– Она узнала, что ее парень изменяет ей с ее лучшей подругой.

– Как?! Маркус Валентайн и эта Клода?

– Точно.

Лиза еле удержалась от нервного смешка.

– Не зайдешь ко мне? – продолжал Джек. – Надо поговорить кое о чем.

Неужели будет оправдываться? Объяснять, что просто утешал Эшлин, а неравнодушен только к ней одной, к Лизе Эдвардс? Нет, опять о работе…

– Во-первых, хочу поздравить с великолепно проведенным вечером и с выходом первого номера. То, чего ты добилась, выше всяких похвал, на такое мы и надеяться не смели. От руководства тоже самые искренние поздравления.

Лиза кивнула. На душе скребли кошки. Непринужденное общение с Джеком, похоже, закончилось, простота отношений ускользала. Джеку явно было неуютно.

– Жалко огорчать тебя, когда ты радуешься успеху, – продолжал он, – но у меня плохие новости.

Влюбился в Эшлин? И сейчас скажет ей об этом?!

– Сегодня утром Мерседес подала заявление об увольнении.

– Господи, с чего это она?

– Она уезжает из Ирландии.

«Вот дрянь», – злобно подумала Лиза. Недостало воспитания сказать вслух, что увольняется потому, что Лиза – очумевшая от власти истеричка, с которой дальше невозможно работать.

– Нашла себе работу в Нью-Йорке, – выдавил Джек. – Кажется, туда перевели ее мужа.

– В Нью-Йорке?! – Лиза тут же вспомнила, как в июне Мерседес летала в Нью-Йорк, и ее пронзила страшная мысль. – Ее новая работа случайно не в журнале «Манхэттен»?

– В каком журнале, не знаю, она не говорила.

– А где она сейчас? – процедила взбешенная Лиза.

– Ушла. У нее неделя неиспользованного отпуска перед увольнением.

Лиза спрятала лицо в ладонях.

– Можно, я поеду домой?

Она вызвала такси и через четверть часа, по-прежнему словно во сне, оказалась у собственной двери. Отперла дверь, с трудом попав ключом в скважину, вошла. Без нее принесли почту: на полу лежал большой коричневый конверт. Лиза рассеянно подняла его и вскрыла, на ходу сбросив туфли. Швырнула сумочку на кухонный стол, развернула плотный лист бумаги. И наконец начала читать текст.

Довольно было и беглого взгляда. Она сползла по стенке на пол, сложившись пополам, как перочинный ножик. Это был иск о разводе.

Клода открыла дверь своего дома и вздрогнула от пронзительного крика:

– Ах ты, тварь!

– Эшлин!

– Не ждала меня?

Она и в самом деле не ждала. Все мысли были только о Дилане, о том, что теперь он все знает, что он бросил ее. Где-то в дальнем углу сознания свербило, что надо поговорить с Эшлин, но думать об этом сейчас Клода была не в состоянии.

– Итак, подруга, – ворвалась Эшлин в кухню, – ты хоть вспоминала обо мне, когда трахала моего парня?

Клоде хотелось умереть. Как объяснить словами эти муки, этот стыд?

– Да, Эшлин, я думала о тебе, – робко пискнула она. – Мне было очень тяжко… Думаешь, только в мыльных операх случаются измены? В жизни тоже, просто получается так, и все.

– Но как же? Как ты могла так поступить со мною?

– Не знаю. Ты же с ним в то время совсем не виделась, и вы были неженаты, а мне было так плохо, тупик, и никакого выхода, думала, с ума сойду…

– Не пытайся меня разжалобить. Ни в чем отказу не знаешь, только птичьего молока не хватает, – отрезала Эшлин. – Зачем он тебе понадобился? Ведь у тебя все есть.

Клода не нашла ничего лучшего, как возразить:

– Иногда этого мало.

– И когда у вас с Маркусом началось?

– Когда ты поехала в Корк, – с натугой выговорила Клода. – Он сунул мне бумажку с телефоном…

– «Позвони муа!» – Удивление Клоды порадовало Эшлин. – Такие записочки от него в Дублине каждая вторая получила. Так он поэтому встретил меня на вокзале, когда я вернулась от родителей?

– Может, виноватым себя чувствовал, – пожала плечами Клода.

– А потом что?

– Потом, в понедельник, зашел ко мне. Ничего не было. Просто пили чай, а когда уходил, вымыл за собой чашку. Вроде мелочь, а…

– И сказал: «Мама меня хорошо воспитала», – нараспев протянула Эшлин. – Да, меня он тоже этим зацепил.

– Он меня любит, – обиженно надулась Клода. «Наверное», – молча согласилась Эшлин, отмечая, как злоба пасует перед невыносимой болью.

– А потом?

– Потом он пригласил меня в кафе…

– А дальше что?

– А назавтра… опять зашел в гости.

– И уже не только мыл за собой чашку?

Этого не может быть. Я брежу. У меня галлюцинации. Пряча глаза, Клода послушно кивнула.

– Вот не подумала бы, что он в твоем вкусе, – съязвила Эшлин.

– Да и я бы не подумала, что в твоем, – ответила Клода. – Но мне он понравился с самого первого раза, когда мы увидели его на том вечере в клубе. Я не хотела, просто ничего не могла с собой поделать.

– А Дилан как же? Клода повесила голову.

– Не знаю, совсем не знаю… Послушай, я предала тебя, предала нашу дружбу, и это должно быть больней, чем конец твоего… романа.

– На этот раз ты ошиблась, – недобро усмехнулась Эшлин. – Потерять парня мне гораздо тяжелее.

Клода вгляделась в ее бледное злое лицо и испуганно сказала:

– Я тебя такой никогда еще не видела.

– Какой? Злой? Между прочим, давно бы мне так…

– Ты о чем?

– Ты ведь уже так не первый раз делаешь, – негромко заметила Эшлин. – Дилан сначала был со мной.

– Да, но… он ведь в меня влюбился.

– Ты его увела.

– Допустим, а ты почему до сих пор молчала? – вдруг вскипела Клода. – Вечно жертву из себя строишь.

– Так, значит, я виновата? – неприязненно хмыкнула Эшлин. – Знаешь, давай уточним сразу: за Дилана я тебя простила, а за это не прощу никогда! Никогда!

 

54

«Ах ты, черт, – осенило ее, – да у меня, кажется, нервный срыв!»

Она окинула взглядом постель, на которой валялась. Давно готовое к приему ванны тело безвольно простерто на давно готовой к замене простыне. Одеяло усеяно мокрыми комочками бумажных носовых платков. На комоде покрывается пылью нетронутый стратегический запас шоколада. По полу раскиданы непрочитанные журналы, на которые ей так и не хватило внимания. Телевизор в углу, точно напротив кровати, бесстрастно бубнит дневные новости. Да уж, нервный срыв как он есть.

Но все-таки что-то было не так. Что же?

И вдруг она поняла.

Она думала, что это будет не так больно…

 

55

Клоде казалось, что она разваливается на части, рассыпается, как карточный домик. Однако пришлось встать, одеться и забрать Молли из прогулочной группы. Вернувшись домой, она снова забралась в постель и сделала попытку досмотреть прерванный сон, но Молли приспичило, чтобы ей подогрели лапшу в микроволновке. И Клоде пришлось вылезать из-под одеяла.

Впрочем, никакого удовольствия от валяния она, к своему великому удивлению, все равно не получила. В детстве, глядя на маму Эшлин, днями не встававшую с постели, Клода всегда думала, как это здорово, махнуть на все рукой и бездельничать. На практике лежать без сил и желания чем-либо заниматься, тихо ненавидя себя и не понимая, что происходит, оказалось вполовину не так приятно, как она предполагала.

Сегодня с десяти часов утра – неужели еще и дня не прошло? – душа Клоды существовала отдельно от тела. В тот момент, когда ключ Дилана повернулся в замке, она поняла: представление окончено.

Она перестала извиваться под Маркусом, настороженно прислушалась.

– Тише!

Он тут же скатился с нее; затаив дыхание, оцепенев, они слушали, как Дилан поднимается по лестнице.

У нее было сколько угодно времени, чтобы вскочить с кровати, накинуть халат, спрятать Маркуса в шкафу. Да он и сам попытался удрать, но она вцепилась ему в руку. И стала хладнокровно ждать сцены, которая изменит всю ее жизнь.

Эти пять недель она не спала ночами, перебирая варианты окончания интрижки с Маркусом. Можно, например, порвать с ним и вернуться к нормальной жизни с Диланом. Или чтобы Дилан чудесным образом куда-нибудь делся, и не пришлось ничего ему объяснять.

Но, прислушиваясь к приближающимся звукам шагов мужа, она поняла: все уже решено! А она, по-видимому, к этому не готова.

Дверь спальни открылась, и, хотя она точно знала, что пришел Дилан, его появление повергло ее в ступор.

Его лицо… Выражение его лица было страшнее, чем она даже могла себе представить. Странно, какая была в нем боль. И голос, когда он заговорил, оказался какой-то чужой – сдавленный, еле слышный, будто после удара под дых.

– Рискую показаться неоригинальным, – стараясь держать себя в руках, произнес Дилан, – но давно ли это у вас?

– Дилан…

– Сколько?

– Месяц.

Дилан посмотрел на судорожно прижимавшего к своей груди простыню Маркуса.

– Вы не могли бы выйти? Мне надо поговорить с женой.

Маркус бочком, скрючившись, вылез из кровати, подхватил что-то из одежды и пробормотал:

– Клода, я тебе потом позвоню.

Дилан молча проводил его взглядом, снова обернулся к Клоде и тихо спросил:

– Почему?

Одно это слово вместило в себя все другие вопросы. Нужные слова не шли на ум.

– Сама не знаю.

– Прошу тебя, ответь – почему? Скажи, что у нас не так? Мы все исправим, я что хочешь сделаю.

Что она могла сказать? И вдруг Клода отчетливо осознала, что не хочет ничего исправлять…

– Мне было одиноко…

– Одиноко? Как это?

– Не знаю, словами не опишешь… Но было одиноко и все надоело.

– И я?

Клода колебалась. Нет, такой жестокой быть нельзя.

– Вообще все.

– Мириться хочешь?

– Не знаю.

Он долго смотрел на нее, ничего не говоря.

– Значит, нет. Ты любишь его?

– Да, наверно, – смиренно кивнула Клода.

– Ладно.

– Ладно?

Дилан не отвечал. Он только достал со шкафа чемодан, кинул его на кровать и, гремя ящиками комода, принялся швырять туда носки, трусы и рубашки. К такому повороту Клода не была готова.

– Но… – начала она, провожая глазами летящие в чемодан предметы. Все происходило слишком быстро.

Чемодан наполнился до отказа. Противно взвизгнула застежка-«молния», щелкнули замки.

– За остальным приду потом.

Он вышел из комнаты. На секунду застыв, Клода схватила халат и побежала вдогонку.

– Дилан, – крикнула она, – я же тебя люблю!

– Так зачем тогда? – задрав голову, крикнул Дилан ей снизу.

– Я все еще тебя люблю, – повторила она, – вот только…

– Больше не влюблена в меня? – закончил он. Клода опять засомневалась. Нет, надо по-честному.

– Да, наверное…

У него исказилось лицо.

– Я вернусь вечером, чтобы объяснить моим детям положение дел. Ты пока можешь жить здесь.

– Пока?

– Дом придется продать.

– Придется?

– Я не смогу выплачивать кредит за оба дома, даже проценты. Если ты думаешь, что будешь жить здесь, а я – в какой-нибудь конуре у черта на куличках, то ты очень ошибаешься.

И ушел.

Клоду колотило от ужаса, от того, как стремительно рухнула ее жизнь. Раньше она иногда подумывала о том, чтобы Дилан как-нибудь устранился из ее жизни, но в действительности это оказалось кошмаром. Полчаса – и одиннадцати лет жизни как не бывало, и Дилан так мучается… И еще говорит о продаже дома! Да, по Маркусу она, конечно, помирает, но не так все просто.

Слишком потрясенная, чтобы плакать, слишком напуганная, чтобы горевать, она долго сидела в кухне. Из оцепенения ее вырвал громкий звонок в дверь. Может, Маркус?

Нет, не он. То была Эшлин.

Ее Клода совсем не ждала. И уж точно не была готова видеть. Да еще такую злую, совершенно на себя непохожую. Клода всегда купалась в любви и восхищении окружающих, и вдруг она оказалась в эпицентре ненависти. Отныне она отверженная, изменница, нарушившая правила и законы, и прошения ей нет.

После ухода Эшлин она расплакалась. Забралась обратно в постель, под пахнущую прерванной любовью простыню. Она за всю жизнь не перестирала столько постельного белья, сколько за последние пять недель. Ладно, сегодня можно не напрягаться, прятаться больше не от кого.

Она сняла трубку, набрала номер Маркуса, надеясь услышать от него, что ничего плохого они не натворили. Да, влюбились без памяти, да, ничего с собой поделать не могли, такая безумная любовь. Но на работе его не оказалось, и по мобильному он не отвечал, поэтому Клода осталась один на один со своими терзаниями.

«Я не виновата, – снова и снова твердила она как заклинание. – Я ничего не могла с собой поделать!» Но ее глазам на миг открылось то зло, которое она причинила другим. С Диланом она обошлась ужасно. Клода лихорадочно схватила какой-то журнал, попыталась сосредоточиться на статье об окраске стен по трафарету, но кошмарные мысли не отступали. В голову пришло совсем жуткое – она обманула не только Дилана. Она предала детей. И Эшлин.

Сердце забилось быстрее. Скользкой от пота рукой Клода принялась жать на кнопки телевизионного пульта, пока не нашла шоу Джерри Спрингера. Но даже он не смог отвлечь ее от тяжелых мыслей. Раньше приглашенные в студию люди казались ей ненастоящими, как мультики, а их семейные проблемы – смешными и надуманными, а сегодня Клода чувствовала себя такой же, как они.

Она пощелкала пультом – ничто не помогало. Ее снова охватило отчаяние. Что же она натворила, как могла она разрушить все, чем жила? Потом Клода вспомнила, что надо забрать Молли из прогулочной группы, и опять застыла в паническом ужасе. Выйти из дому она не может. Не может, и все тут. Никак.

Быть одной невыносимо, видеть кого-либо – тоже, и в какой-то момент ей показалось, что она вот-вот сойдет с ума. Эта страшная мысль на минуту парализовала ее, и когда Клода пришла в себя, она немедленно вылезла из-под одеяла. Сойти с ума она еще успеет!

Днем позвонил Маркус, и, вопреки доводам разума, от звука его голоса каждая клеточка ее тела возликовала. Она по нему просто обмирала, с Диланом никогда ничего похожего у нее не было. Если вообще что-нибудь было.

– Ты как там? – встревоженно спросил он.

– Черт! – то ли засмеялась, то ли заплакала она. – Дилан съехал, все меня ненавидят, вообще кошмар.

– Все будет хорошо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Я тут тебе звонила, а ты трубку не брал.

– Звонок слишком тихий поставил.

– Эшлин все знает. Ей Дилан сказал.

– Этого следовало ожидать.

– Ты с ней будешь говорить?

– По-моему, смысла нет, – ответил Маркус, пытаясь скрыть растерянность. – Я хочу быть с тобой. Что я ей скажу такого, чего она не знает?

Все эти пять недель Маркус оправдывал свои отношения с Клодой тем, что Эшлин его совсем забыла. Но, если честно, и у него все было непросто. Сначала он поверить не смел, что Клода его заметила. Она такая красавица, куда там Эшлин… Но к Эшлин он тоже относился очень нежно и мучился от собственной непорядочности. Не хватало еще на ее вопросы отвечать, вертясь как уж на сковородке.

Уж лучше думать о хорошем. Дрогнувшим от страсти голосом он спросил:

– Можно, я приеду?

– Дилан зайдет после работы. Поговорить с детьми. Господи, в голове не укладывается…

– А когда он уедет? Я мог бы остаться на ночь. В конце концов, теперь-то чего бояться?

У нее заныло сердце.

– Я тебе позвоню, когда он уйдет.

– Ладненько, звони домой. Три звонка, потом повесь трубку и перезвони еще раз. Тогда я буду знать, что это ты. Я буду ждать!

Вечером приехал Дилан. Уже другой. Не страдающий, а гневный.

– Ты ведь хотела, чтобы тебя застукали?

– Нет!

А может, он прав?!

– Хотела, хотела. Ты вела себя очень странно. Мои дети видели тебя в постели с этим типом?

– Нет, конечно! Ты с ума сошел!

– И никогда не увидят. Если хочешь с ними встречаться.

– Ты о чем?

– Я собираюсь оформить опеку, а у тебя шансов нет. В сложившейся ситуации, – неприязненно пояснил он.

Его слова, его жесткое лицо сказали Клоде, насколько незавидно ее положение. Такого Дилана она до сих пор не знала.

– Боже правый, Дилан, – вспылила она, – о чем ты говоришь?! – и осеклась, умолкнув.

Казалось, ее возмущение рассмешило его.

Дилан деловой человек, подумала Клода. И притом очень успешный. Он привык играть жестко. Может, и уступать не желает только наперекор ей. Конечно, сейчас он ослеплен, разъярен. Но ведь он всегда был нежен и ласков с нею, и видеть эту неожиданную перемену в нем для Клоды было мучительно. Хотя, конечно, вся вина за случившееся на ней.

– Я буду оформлять опеку, – твердо повторил Дилан.

– Хорошо, – послушно кивнула она. Но внутри у нее все кипело. Детей я ему не отдам, ни за что!

– Тогда мне нужно поговорить с ними.

Дилан вошел в комнату, где смотрели телевизор Молли и Крейг. Они явно чувствовали, что произошло что-то непонятное, и весь день вели себя на удивление тихо.

Выйдя от них, Дилан холодно сказал:

– Я сказал детям, что должен ненадолго уехать. Мне нужно время, чтобы понять, как нам быть дальше.

Он потер ладонью лоб, и Клода вдруг увидела, как ужасно он выглядит.

Но ее сочувствие исчезло, когда он добавил:

– Я мог бы сказать им, что их мать – предательница, которая разрушила нашу семью, но, как мне объяснили, от этого было бы больше вреда, чем пользы. Ладно, я пошел. Я буду у родителей. Позвони мне, если будет необходимо…

– Да, конечно…

– Если детям что-нибудь понадобится.

Он заглянул к детям, зажмурясь, прижал их к себе, поцеловал. Кошмар, какой кошмар! Только вчера все было в полном порядке. Клода готовила обед, Крейг капризничал, смотрели очередной сериал, она твердила Дилану, чтобы поменял лампочку, Молли выпачкала стену в своей спальне арахисовым маслом… Теперь это казалось золотым временем, без страданий и тревог. Кто бы мог подумать, что так скоро их жизнь полетит к черту, что все переменится и будет так больно?

– Пока, – проронил Дилан, закрывая за собой дверь. На ее глазах он собирал чемодан и уже сообщил ей, что уходит, но все равно она не верила, что все может измениться в одночасье.

«Это не со мной происходит, – говорила себе Клода, стоя в прихожей. – Это не со мной».

Оглянулась и увидела Молли и Крейга. Дети молча смотрели на нее. Клоде стало стыдно, она отвернулась от испуганных детских глаз и сняла трубку.

Долгие гудки, потом у Маркуса включился автоответчик. Да где же он? Тут Клода вспомнила, что он просил ее позвонить, повесила трубку, снова набрала номер. Проделала все, как он велел, чувствуя себя преступницей.

На сей раз Маркус ответил, и ей тут же стало легче, а боль сменилась нетерпеливым, лихорадочным возбуждением.

– Дилан ушел? – спросил Маркус.

– Да…

– Ладно, я выезжаю.

– Нет, погоди!

– Что? – неожиданно сухо спросил он.

– Я очень хочу тебя видеть, – объяснила Клода, – но только не сегодня. Слишком мало времени прошло. Я не хочу смущать детей. Понимаешь, Дилан говорит всякие ужасы, грозится лишить меня права опеки.

После долгой паузы Маркус тихо спросил:

– То есть ты не хочешь меня видеть?

– Маркус, я бы все отдала, чтобы быть сейчас с тобой, ты же знаешь! Но лучше будет, если мы подождем до завтра. Ты, наверное, уже жалеешь, что в такое впутался, – невесело усмехнулась она.

– Перестань глупости говорить, – отрезал Маркус.

– Завтра днем заходи, – сказала Клода. – Хочу познакомить тебя кое с кем.

На следующий день Маркус приехал с куклой Барби для Молли и большим красным грузовиком для Крейга. Несмотря на подарки, дети встретили его настороженно. Они чувствовали, что их мир и без того трещит по швам, а тут еще незнакомый человек. Преодолевая настороженное сопротивление, Маркус терпеливо играл с ними, аккуратно расчесывал Барби волосы, гонял вместе с Крейгом грузовик взад-вперед по ковру. Потребовался целый час полного самоотречения и пакет жевательного мармелада, прежде чем Молли и Крейг начали понемногу приходить в себя.

Клода с удивлением наблюдала за происходящим. Может, еще не все потеряно? Может, жизнь еще наладится? Голова у нее закружилась от мыслей и планов. Маркус переедет к ней, будет платить за дом, она получит опеку над детьми, Дилан окажется тайным педофилом или торговцем наркотиками, все возненавидят его, а ее простят…

Пока Крейг и Молли занимались игрушками, Маркус воспользовался передышкой, чтобы незаметно коснуться ее руки.

– Ты как? – негромко спросил он. – Держишься?

– Все нас ненавидят, – жалобно улыбнулась она. – Но мы-то с тобой друг у друга есть.

– Правильно. Скоро я смогу уложить тебя в постельку? – прошептал он, запуская руку ей под футболку и осторожно, чтобы дети не заметили, кладя ладонь ей на грудь. Затем ущипнул сосок, и у нее во рту пересохло от желания.

В эту минуту во всю мощь заревел Крейг, вскочил на ноги и попытался оттолкнуть Маркуса от Клоды. Он бешено размахивал новым красным грузовиком и умудрился-таки задеть врага по Самому дорогому. Не настолько сильно, чтобы серьезно покалечить, но достаточно, чтобы Маркус покрылся холодным потом.

– Дорогой, надо учиться делиться, – мягко заметила Клода.

– Не хочу! – резко отреагировал Маркус. После некоторой заминки Клода сказала:

– Маркус, вообще-то я обращалась к Крейгу.

 

56

Лиза так и сидела на полу, комкая в кулаке иск о разводе. Волна депрессии, которая то накатывала, то отступала с самого ее приезда в Дублин, наконец накрыла ее с головой.

«Я неудачница, – признала Лиза. – Я законченная неудачница. И мужа у меня нет».

Лиза никогда бы не могла предположить, что такое случится с ней. И только теперь осознала все четко. У нее не было своего адвоката. Вообще ее собственное поведение после разрыва с Оливером удивляло Лизу: она ведь энергична и активна. Что задумает, то сразу и делает. А тут почему-то не стала…

Да, адвоката придется искать…

Но если она отказывалась принимать ситуацию, то и Оливер вел себя странно: ушел в январе, снял квартиру, но продолжал выплачивать свою половину ссуды за их общий дом. Поведение нехарактерное для человека, который решил обрубить все концы.

Лиза увидела в зеркале себя, жалобно съежившуюся на полу. Вот еще глупости! Рывком она встала на ноги, но ноги едва держали ее. С трудом она дотащилась до спальни, рухнула на кровать, закуталась в одеяло.

Одеяло грело, мягко обнимало, и от этого Лизу прорвало, слезы хлынули рекой. Она плакала от обиды, от отчаяния и – да! – от жалости к себе. Есть за что себя пожалеть, черт возьми. Каких только мелких гадостей не преподнесла ей судьба за последний год! Равнодушие Джека – хотя оно ничто по сравнению с болью разрыва с Оливером – довершило этот букет. И Мерседес, наверное, она уходит работать в «Манхэттен», а я… я… Ну и что? Что с этим поделаешь? Да ничего! Никогда в жизни Лиза так остро не ощущала собственное бессилие. И деревянные жалюзи до сих пор не готовы, хотя Трикс по ее просьбе тысячу раз звонила в магазин.

Лиза всхлипывала все громче и громче, пока наконец не заревела в голос, как младенец.

Время шло, небо за окном окрасилось розовым, потом комнату залили серо-синие сумерки, скоро сменившиеся чернильной ночной тьмой, подсвеченной огнями города. Лиза по-прежнему лежала в кровати, изредка всхлипывая, небо из черного сделалось жемчужно-серым. Предрассветная дымка рассеялась, уступив место яркой синеве погожего сентябрьского утра. Начинался день, улица просыпалась, но Лиза сочла за лучшее не менять местонахождения.

В какой-то момент, очевидно, уже после полудня, кто-то решил вторгнуться в ее ватный покой. В коридоре послышались шум, шаги, потом в дверь спальни просунулась белокурая голова Кэти.

– Что ты здесь делаешь? – изумилась Лиза, глядя на нее воспаленными красными глазами.

– Суббота, – пояснила Кэти. – Я же всегда убираюсь у тебя по субботам.

Скомканные салфетки на одеяле, безошибочный запах отчаяния и упадка вкупе с тем, что Лиза днем все еще в постели, да еще, кажется, одетая, Кэти очень встревожили.

– С тобой ничего не случилось?! Ты в порядке?

Не хватало еще, чтобы Кэти ее жалела! Лизе пришла в голову спасительная мысль:

– Я больна, у меня грипп начинается.

Кэти тут же кинулась хлопотать: заварила чай, порезала лимон. Даже предложила виски.

Лиза только покачала головой и снова уставилась в пустоту.

«Грипп?» – молча недоумевала Кэти, занявшись уборкой. Лизины слова ее не обманули. А когда Кэти увидела бумагу с упоминанием развода, которую она, конечно же, успела проглядеть, все встало на свои места.

Закончив уборку на кухне, Кэти вернулась в спальню.

– Я тут приберу.

– Нет, пожалуйста, не надо.

– Но, Лиза, белье пора менять.

– Какая разница!

Кэти вышла, и скоро до Лизы донесся стук входной двери. Ну и хорошо! Снова она одна.

Но через какие-нибудь десять минут дверь хлопнула еще раз, и опять появилась Кэти с полной сумкой.

– Сигареты, шоколад, Интернет-карта, телепрограмма. Если еще чего купить понадобится, только крикни. Меня не будет, так Франсина сбегает, сама вызвалась, бесплатно.

Обычно Франсина требовала с Лизы не меньше фунта за каждый поход в магазин.

– Ну, я на работу, – сказала Кэти. – Пока не ушла, может, чаю тебе еще сделать?

Лиза качнула головой. Кэти тем не менее чай принесла.

– Крепкий, сладкий, – вкрадчиво промурлыкала она, ставя чашку на ночной столик у кровати. – Поправляйся и не грусти!

Бросив в лицо подруге гневные слова, разъяренная Эшлин ушла. Теперь на очереди был Маркус.

С решительным лицом, то и дело сбиваясь на бег, она быстро шагала в центр города, на работу к Маркусу. Мужчина, шедший навстречу ей с такой же скоростью, столкнулся с нею, больно задев плечом. Он уже исчез из виду, а Эшлин все еще вздрагивала от боли, пытаясь прийти в себя. Ее ярость разлетелась на тысячи кусочков, как стеклянная безделушка, и испарилась, забрав с собою все силы. В уши Эшлин ворвался оглушительный шум города. Автомобильные гудки, шарканье ног по мостовой. Отчужденные лица прохожих. Кругом чужие, равнодушные лица.

Желание выяснить отношения с Маркусом вдруг улетучилось. Она еле на ногах стоит, куда уж ей ругаться с Маркусом!

Да и вообще, что это она так разбушевалась? Скандалы – это не ее стихия. Всего двадцать минут прошло после ее объяснения с Клодой, а Эшлин уже поверить не могла, что оказалась способна на крик и истерику.

И она повернула домой. Тут она наконец вспомнила про Бу.

«Прошу тебя, господи, пусть Бу уже уйдет. И, пожалуйста, пусть он не обчистит меня до нитки».

На самом деле она и не думала, что Бу способен обокрасть ее, но после такого денька лучше быть готовой ко всему.

Бу не обманул ее ожиданий. Дома все было точно так же, как она оставила, уходя, только на столе белела благодарственная записка. Эшлин скинула туфли и забралась в постель.

Она так и не встала до вечера пятницы, когда Джой, у которой был запасной ключ, понадобилось к ней зайти. Она ворвалась в комнату с перекошенным от волнения лицом.

– Я звонила тебе на работу, говорила с Джеком Дивайном. Он мне рассказал, в чем дело. Ой, мне так жаль…

Продолжая трещать, Джой крепко обняла подругу. Эшлин лежала неподвижно, как свернутый в трубку ковер.

Через полчаса в квартиру влетел встревоженный Тед. С Эшлин он не общался недели три, со времени их последнего телефонного разговора, когда Эшлин не поверила, что он едет в Эдинбург.

– Прости меня, Тед, – вяло произнесла Эшлин. – Я ведь думала, у тебя роман с Клодой.

– Да ну? – Смуглое лицо Теда вспыхнуло от удовольствия, но он быстро спохватился и сделал серьезное выражение. – Я тут тебе бумажных салфеток принес. Смотри, что написано: «Шик-блеск».

– Положи там. Рядом с теми, что купила Джой. Спасибо вам, ребята, вы – настоящие друзья.

В понедельник, так и не найдя в себе сил, чтобы пойти на работу, Лиза поняла, что теряет контроль над ситуацией. Помимо раннего ухода в пятницу, она не могла припомнить, когда в последний раз пропускала работу. Да и пропускала ли вообще? Случалось, конечно, взять денек отгула при месячных, простуде, похмелье или если волосы совсем не лежали. Потом, разумеется, отпуска. И когда муж бросил ее, она тоже не пошла на работу… А сейчас в чем причина?

Лиза никогда не понимала тех, кто мог сломаться, выйти, рыдая, из-за рабочего стола, опираясь на плечо коллеги, да так и не вернуться больше на работу в этот день. Но ее разбирало болезненное любопытство: как это – махнуть на все рукой, должно ведь это приносить какое-то удовольствие?

Оказывается, нет. Собственная слабость бесила ее.

Надо идти на работу. Там она нужна. Редколлегия «Колин» слишком мала, чтобы терять еще людей, особенно в такой момент, когда Мерседес уволилась, а Эшлин нетрудоспособна. Но Лизе было все равно, она ничего не могла с собой поделать.

В конце концов она сделала над собой усилие и прошлепала босыми ногами на кухню, увидела на столе иск о разводе.

Лиза унесла бумаги в постель, заставила себя прочесть внимательно. Иск был составлен вычурно и туманно. Лиза поняла, что адвокат ей совершенно необходим – она абсолютно беспомощна и некомпетентна в этих вопросах. Снова пробежала глазами страницы, и первое, что она уяснила себе, – Оливер требовал развода на основании ее, Лизы, «неадекватного поведения». Эти слова больно укололи. Лиза не могла перенести, когда ее обвиняли в том, что она сделала что-то неправильно. Да и не виновата она в том, что брак распался! Если на то пошло, она тоже могла бы выдвинуть против него обвинение в неадекватном поведении. Мечтать о босой, беременной, прикованной к кухонной раковине супруге – чудовищно!

Но гнев ее улегся, когда она вспомнила, что обвинение в неадекватном поведении – всего лишь формальность. Он же все ей объяснил, когда приезжал в Дублин: что суду нужен формальный повод, и с таким же успехом иск могла бы подать она.

Далее, как Оливер и предупреждал, следовали пять конкретных примеров. Работала девять выходных подряд. По служебным обстоятельствам не пришла к его родителям на тридцатую годовщину свадьбы. В последнюю минуту отменила поездку в отпуск на Карибские острова, опять же из-за срочной работы. Притворялась, что хочет забеременеть. Имела слишком обширный гардероб. Каждое обвинение пронзало ее, будто ножом. Вероятно, на пятом примере фантазия Оливера истощилась. Судебные расходы стороны несут поровну, и ни один из супругов не претендует на денежное содержание от другого.

Видимо, теперь следовало поставить свою подпись в графе «С иском ознакомлена» и отослать бумагу адвокату Оливера. Но ничего подписывать она не станет. И не только потому, что нет сил удержать в пальцах ручку. Просто у нее хорошо развит инстинкт самосохранения.

В дверь постучали.

– Лиза? – спросил чей-то голос за дверью. Она не повернула головы.

– Лиза, ты дома? – повторил голос.

Проще всего сделать вид, что не слышишь… Не хочет она никого ни видеть, ни слышать!

– Лиза! – оглушительно завопили за дверью. Теперь она поняла, кто там. Бек. То есть на самом деле его зовут по-другому, но он один из влюбленных в нее соседских пацанов. И голосом его бог не обидел.

– Я знаю, что ты дома. Я тут на плечи Митчу залез. На крыльце огромный букет цветов, хочешь – покажу?

– Нет, – отозвалась наконец Лиза.

– Не слышу. Что ты сказала?

Лиза вылезла из постели. Что же это, черт побери! Всю жизнь она была сильной, вот единственный раз решила позволить себе нервный срыв – и сразу кто-то лезет в душу! Распахнув настежь входную дверь, она рявкнула прямо в лицо Беку:

– Нет, я сказала!

– Вот и молодец. – Бек сунул ей в руки большой, шуршащий целлофаном букет и прошмыгнул мимо нее в прихожую. – Быстро, пока меня никто не видит. Я вообще-то должен в школе быть.

Лиза недоуменно уставилась на цветы. Хороши, ничего не скажешь! Не какие-нибудь пошлые гвоздики или нарциссы, а тщательно подобранная, причудливая композиция – лиловый чертополох, неправдоподобно крупные, будто с другой планеты, орхидеи. От кого? Нашарила среди цветов конверт, трясущимися руками вскрыла. Неужели от Оливера?

Нет, от Джека.

В записке говорилось: «Мы думаем, что ты просто чудо. Пожалуйста, возвращайся скорее на работу». Но почти сразу же Лизу осенило: это извинение. Джек знал, что у нее были на него виды, а ему самому это было не нужно. Он знал, что она знает. А она знала, что он знает, что знает она, но все это почему-то вдруг потеряло всякое значение. Пусть Джек силен и хорош собой – он очень быстро начал бы раздражать ее. Ему все равно то, что для нее жизненно важно. Она просто отвлекала себя фантазиями о нем, а по-настоящему тосковала только об Оливере.

Проводив Бека, Лиза села за кухонный стол и закурила. Она была абсолютно спокойна и все собиралась встать и заняться делами, но всякий раз, докурив сигарету, зажигала следующую.

В пустой комнате зазвонил телефон, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди: нервы совсем разболтались! Включился автоответчик: три дня Лиза не столько фильтровала звонки, сколько вообще не обращала на них внимания. Но сейчас она встрепенулась – в комнате раздался звучный голос Оливера.

– Привет, солнце, это я. То есть Оливер. Подумал, лучше позвонить тебе насчет…

Она схватила трубку.

– Это я. Привет!

– Здравствуй, – ласково сказал он. – Так и думал, что ты дома. Звонил на работу, там сказали, ты болеешь. Ты получила… ну, это…

– Да.

– Я пытался прозвониться по рабочему телефону в четверг и в пятницу, чтобы предупредить тебя, но не застал. Только оставил твоей секретарше сообщение, чтобы ты перезвонила, она тебе не передала?

– Нет.

А может, и да… Лиза смутно помнила, как Трикс утром в пятницу пыталась сунуть ей какую-то записочку.

– Я бы и в выходные позвонил, но работал. Сумасшедшие съемки в Глазго, модели-истерички. По двадцать часов в день.

– Ничего страшного.

– Ну… пусть даже мы оба знали, что так будет, все равно не очень-то здорово, а?

– Да, – выдавила Лиза.

– Но кому-то из нас надо было сделать первый шаг, – продолжал он, явно чувствуя себя неловко. – Честно сказать, детка, я думал, это будешь ты. Все гадал, почему ты так тянешь.

– Дела. Новый журнал и все такое.

– Ну да! Слушай, я таким дерьмом себя чувствовал из-за этих несчастных пяти примеров. Я совсем не хотел тебя хаять, ты ведь знаешь, правда? То есть тогда-то я злился, но теперь уже нет, понимаешь? Просто порядок есть порядок. Мы живем врозь меньше двух лет, и брак распался не из-за измены, поэтому надо предъявить суду какие-нибудь еще причины.

Лиза не была готова разговаривать. Она ждала, пока утихнет внутренняя дрожь. Стоило ей открыть рот, как и волнение выплеснулось бы наружу.

– Лиз, – настойчиво повторил Оливер, явно забеспокоившись.

– Я, – вымолвила она.

– Ау-у-у, – протянул он.

– Это все так грустно, – дрожащим голосом произнесла Лиза.

– Понимаю, понимаю. Кому ты это говоришь! Помолчав, Оливер спросил, будто размышляя вслух:

– А может, давай я приеду? Посидим, разберемся спокойно – и закроем тему.

– С ума сошел.

– Ничего подобного. Посмотреть, так мы оба можем порядочно сэкономить на адвокатах, если сами, например, решим, как быть с квартирой. Ты хоть представляешь, сколько будет стоить каждое письмо моего адвоката твоему? Немало, Лиз, можешь мне поверить. Ну же, детка, – не отставал он. – Мы ведь все можем сами, по-дружески. Один на один. Mano a mano. – И, не добившись ответа, продолжал: – Hombre a hombre.

– Ладно, – еле слышно ответила Лиза.

– Правда? Не шутишь? Когда?

– В эти выходные?

– А ты не работаешь?

– Нет.

– Так, так, так, – как-то неопределенно протянул он, но быстро взбодрился. – Постараюсь добыть билет на субботу и заодно привезу все бумажки.

– Я встречу тебя в аэропорту.

«Только одну ночь, – пообещала себе Лиза. – Одну ночь рядом с ним, а потом все!» Дальше она справится.

Она повесила трубку, не зная, что делать дальше. Можно снова лечь, но вместо этого, поддавшись внезапному порыву, она позвонила Джеку:

– Спасибо за цветы.

– Не стоит. Просто мы… я… хотели сказать, что безмерно тебя ценим и уважаем, и…

– Джек, – перебила Лиза, – извинения приняты.

– Гм… не понимаю, о чем… – Джек осекся и вздохнул. – Ладно, спасибо.

– Так что у вас там?

Ей почти удалось изобразить живой интерес. Судя по голосу, Джек моментально повеселел.

– Вообще-то куча хороших новостей. Печатаем дополнительный тираж. Не знаю, видела ли ты воскресные газеты, но фоторепортаж о презентации появился минимум в пяти изданиях, и на этой неделе нас приглашают на национальное радио. И на место Мерседес подано уже четыре заявления. Дублин – маленький город. Еще я выяснил, в каком журнале будет работать Мерседес. Это не «Манхэттен», а «Пена», подростковый еженедельник.

Может, оттого, что собрался приехать Оливер, или из-за хороших рецензий на «Колин», а может, из-за новостей о Мерседес, только внутри у Лизы что-то сдвинулось с мертвой точки, потому что на вопрос Джека: «Ты вообще на работу собираешься?» – она смогла ответить: «Да, наверное».

– Хорошо, – обрадовался он. – Значит, я могу не дописывать статью о мужских средствах по уходу за кожей. Трикс меня заставила. Тебя нет, Эшлин нет, Мерседес уволилась, теперь она у нас в «Колин» осталась за главную. Власть ей голову и вскружила.

– Через час буду!

По пути в ванную Лиза прошла мимо спальни и ужаснулась при виде царящего там запустения. Да о чем она думала? Она ведь не из тех, кто сдается без боя. Другие – да, и на здоровье. Но не Лиза – хочет она того или нет, она привыкла выживать любой ценой. Не то чтобы она совсем развеселилась, нет. Ей по-прежнему было паршиво. Но нервные срывы – это как цветные контактные линзы: одним подходят, а вот ей совсем нет.

 

57

Эшлин заворочалась в постели, достала из-под себя телефон. Уже четыре дня она спала с ним. В миллионный раз она набрала домашний номер Маркуса. Автоответчик. Потом рабочий. Голосовая почта. И, наконец, мобильный.

– Опять не берет? – сочувственно спросила Джой, вместе с Тедом дежурившая у постели подруги.

– Нет. Господи, хоть бы взял уже! Хочу получить какие-нибудь разъяснения.

– Трус паршивый! Звони, звони ему на работу. И на концерты, по мобильному. Пусть подергается, – кровожадно посоветовала Джой. – Говори в трубку всякие гадости, чтоб мало не показалось. Например, что в постели он полный ноль и член у него…

– …крохотный, – устало закончила за нее Эшлин.

– Весь конопатый, хотела сказать я, – возразила подруга. – Но «крохотный» тоже нормально.

– Нет. Не надо.

– Ладно, по телефону доставать не будем. Тогда почему бы не прийти к нему домой? Если хочешь его вернуть, надо бороться.

– Не уверена, хочу ли я его возвращать. Да и все равно шансов у меня нет. Против Клоды…

– Не такая уж она и красавица, – фыркнула Джой.

И обе как по команде повернулись к Теду. Тот залился краской и мужественно соврал:

– Точно, точно.

Медленно, скорее себе самой, чем Джой и Теду, Эшлин сказала:

– Никак не могу понять, где я поступила неправильно. Я всегда выслушивала его новые шутки. Я ходила на все его выступления. Ну, почти на все. – Один раз не пошла, и вот вам пожалуйста: он тут же подцепил ее лучшую подругу. – Я по десять раз на дню повторяла ему, что он лучше всех, а остальные юмористы – бездари.

– Даже я? – робко уточнил Тед. – По его мнению, я – бездарь?

– Нет, ты – нет, – соврала Эшлин.

В тот вечер, когда они познакомились, Маркус шумно восторгался Тедом, но лишь потому – как она теперь понимала, – что не принимал его всерьез. Когда стало ясно, что у Теда появилась своя публика, немногочисленная, но преданная ему, Маркус начал подрывную кампанию. Ему хватало ума не поливать грязью друга Эшлин, и он ограничивался замечаниями типа: «Молодчина Тед Маллинс. Игроки в легком весе нам тоже пригодятся». А когда до Эшлин дошло, что на самом деле Теда чернят и принижают, она уже окончательно вошла в роль музы-утешительницы, чтобы возражать.

– Тот еще тип твой Маркус Валентайн, – заметила Джой. – Эгоист несчастный.

– Да нет, неправда. Мне было интересно помогать ему. Мы были очень близки духовно, мы дружили по-настоящему.

«Это-то и больнее всего, – подумала Эшлин. – Просто он нашел себе другую, которая ему больше нравится. Так случается сплошь и рядом».

– А ты чувствовала, что что-то происходит? – спросила Джой. – Он стал вести себя как-то иначе?

Вспоминать недавнее прошлое в свете последних событий было неприятно, однако Эшлин пришлось согласиться:

– Последние несколько недель, пока я работала как ненормальная, он так цеплялся ко мне по мелочам. Я думала, он просто скучает.

– А… гм… – Джой сделала вялую попытку сформулировать вопрос тактично и поняла, что не сможет. – А в постели у вас все было нормально?

Тед зажал уши ладонями.

– Нет, – вздохнула Эшлин. – Стало хуже. И опять-таки я думала, что по моей вине. Но после моего возвращения из Корка у нас было. Выходит, некоторое время он нас обеих трахал. Почему Клода с этим мирилась? – неожиданно вслух удивилась она.

– Может, просто не знала, – предположила Джой. – Должно быть, он и ее обманывал. Или, может, использовал тебя как средство давления, чтобы заставить ее бросить Дилана.

Джой не сразу сообразила, как жестоко прозвучали ее слова.

– Ой, прости… Я не подумала. А Клода что? Если б мне предложили выбирать между Маркусом и Диланом, уж я знаю, кого бы я выбрала! Слушай, может, жареной картошки хочешь?

Эшлин покачала головой.

– А вообще съесть чего-нибудь? Шоколада? Попкорна? Ну, чего?

Широким жестом Джой показала на заваленный лакомствами стол.

– Ничего, и не приноси больше.

– Ты вообще вставать с кровати собираешься?

– Нет, – буркнула Эшлин. – Я чувствую себя такой… униженной, просто уничтоженной.

– Не доставляй им этого удовольствия, – строго сказала Джой.

– По-моему, все меня ненавидят.

– За что? Ты же ничего плохого не сделала!

– Я чувствую, что весь мир против меня, и мне очень грустно, – добавила Эшлин.

– Конечно, тебе грустно, кто ж этого не понимает?!

– Нет, я не о том грущу. Я все думаю про Бу, и как грустно, что у него нет дома. И об остальных бездомных, которым голодно и холодно. Потеря достоинства, это так страшно!

Она замолчала, перехватив многозначительный взгляд, которым обменялись Джой и Тед. Они явно считали, что она двинулась умом от потрясения. Как можно горевать о каких-то бездомных, совершенно незнакомых людях, когда у нее своих, настоящих бед хватает? Они не понимали. А вот один человек в мире понял бы. Ее собственная мать!

«Так чувствовала себя моя мама, – подумала Эшлин, вторая ее мысль была: – Ах ты, черт, да у меня, кажется, нервный срыв».

Цветы цветами, но стоило Лизе прийти на работу и увидеть Джека, как в ней снова вспыхнула злая обида на его равнодушие.

– Как дела? – внимательно глядя на Лизу, спросил Джек.

– Прекрасно, – язвительно бросила она.

– Мы скучали без тебя!

Взгляд у него был добрый, сочувствующий – и весь Лизин гнев испарился. Глупости, обиделась, как маленькая.

– Хочешь взглянуть на мой опус по уходу за кожей? – Он протянул ей распечатку, где говорилось, что «Аведа» выпускает «хорошие» средства, и «Киль» – тоже «хорошие», и у «Иссеи Мияке» тоже вся продукция «хорошая».

Лиза положила листок обратно на стол, покровительственно подмигнула Джеку:

– Занимайся своим делом, ладно?

Наверно, они тут и впрямь запаниковали, если даже Джек стал писать статьи.

– Эшлин все еще нет? – спросила она, не скрывая самодовольства. Вот она разводится, а сумела справиться с собой и на работу вышла.

Только теперь, по возвращении, Лиза поняла, какой фурор произвел выход журнала и какими плодами вознаграждены ее старания. Покуда она валялась в постели, убежденная, что большей неудачницы, чем она, свет не видывал, она стала почти звездой – разумеется, в пределах Ирландии, но и это кое-что…

Конкурирующее издание попыталось переманить ее, в редакцию звонили журналисты, некоторые – с целью сделать большое интервью с главным редактором «Колин», а по большей части – с дурацкими вопросами типа «Ваш любимый праздник?» или «Ваш идеал мужчины?».

Лиза в глубине души порадовалась этим новостям и немного оттаяла, но гораздо больше успеха «Колин» ее волновала предстоящая в выходные встреча с Оливером. Выглядеть нужно будет умопомрачительно; добыть каких-нибудь сногсшибательных тряпок, привести в порядок волосы. И ногти. И ноги. И есть она, разумеется, до конца недели не будет, чтобы потом нормально пообедать с ним…

– Из «Санди таймс» звонят, – протянула ей трубку Трикс. – Хотят знать, какого цвета на вас трусики.

– Белые, – рассеянно отозвалась Лиза, и Келвин чуть не упал в обморок.

– Я пошутила, – опешила Трикс. – Они только спрашивают, как вы ухаживаете за волосами…

Лиза уже не слушала. Она звонила в Лондон, в пресс-службу дома Донны Каран.

– Мы хотим сделать фоторепортаж о зимней коллекции в рождественский номер, но платья нужны нам срочно – к пятнице.

– Лиза, мы можем обсудить, кого брать на место Мерседес? – спросил Джек.

При упоминании о бегстве Мерседес у Лизы внутри опять вспыхнул целый фейерверк ярости, который пришлось срочно гасить.

– Трикс, звони в «Гхост», «Фенди», «Прада», «Пол Смит», «Гуччи»! Говори, что мы посвятим им несколько страниц в декабрьском номере, но только если они пришлют нам тряпки до пятницы. Вперед!

И вслед за Джеком она умчалась в кабинет.

– Она что-то задумала, – изрекла в пространство Трикс. Трикс скучала по Эшлин и Мерседес; плохо, когда не с кем играть.

Джек и Лиза просмотрели четыре заявления на место редактора по модам и решили пригласить на собеседование всех четверых.

– Если не подойдут, сами дадим объявление, – сказала Лиза. – Джек, можно вопрос? Как бы мне найти адвоката?

Джек на секунду задумался.

– У нас есть дела с одной конторой… Может, с ними попробуешь связаться? Если они не возьмутся за твое… дело, то посоветуют того, кто сможет.

– Спасибо.

– И я чем смогу помогу, – посулил Джек.

Лиза посмотрела на него с подозрением. Да, никуда не денешься: он ей нравится. Он по-прежнему предлагает дружеское тепло и поддержку, как в тот день, когда она ревела у него в кабинете из-за того, что не поедет на Неделю моды. И не его вина, что она истолковала его поведение иначе.

Во вторник вечером у Эшлин зазвонил телефон. Она схватила трубку. «Пожалуйста, пусть это будет Маркус. Пусть Маркус!»

Но услышала женский голос. Голос мамы.

– Эшлин, детка, мы все так волновались, как прошла презентация, и я звонила тебе на работу. Там сказали, ты дома. Что случилось, ты заболела?

– Нет.

– Тогда что?

– Я… – Эшлин запнулась на запретном слове, но все же выговорила его, испытывая одновременно испуг и облегчение: – Я в депрессии.

Моника мгновенно все поняла. Эшлин всячески старалась никогда, ни при каких обстоятельствах не произносить этого слова, говоря о себе. Значит, все серьезно. История повторяется.

– Мой парень изменил мне с Клодой, – еле слышно проговорила Эшлин.

– С Клодой Наджент? – разъярилась Моника.

– Она уже десять лет как Клода Келли. Но все равно, дело не только в этом.

Моника заволновалась еще больше.

– Насколько тебе плохо?

– Лежу, не встаю. Пятый день уже. И вставать не собираюсь.

– Ты хоть что-нибудь ешь?

– Не-а.

– Принимаешь душ?

– Не-а.

– Мысли о самоубийстве приходили в голову?

– Пока нет.

– Детка, завтра утром я сажусь в поезд. Побуду немного с тобой.

Моника помолчала, привычно ожидая отпора, но вместо этого услышала вялое «ладно» и похолодела от страха. Видимо, Эшлин совсем худо.

– Не волнуйся, солнышко, мы тебе поможем. Я не допущу, чтобы ты пережила то, что выпало пережить мне, – с жаром пообещала Моника. – Теперь с этим все по-другому.

– Меньше мучений, – непослушными губами выговорила Эшлин.

– Лекарства лучше стали, – проворчала Моника.

Во вторник вечером Тед и Джой пытались соблазнить Эшлин шоколадом и свежими журналами, когда раздался звонок в дверь. Все замерли.

Впервые за последние дни лицо Эшлин просияло.

– Наверно, Маркус!

– Пойду скажу ему, чтобы проваливал. И Джой решительно шагнула к двери.

– Нет! – отрезала Эшлин. – Нет. Я хочу с ним поговорить.

Джой почти сразу же вернулась.

– Там не Маркус, – прошипела она. Эшлин сию минуту впала в апатию.

– Это Джек Дивайн.

Столь странный визит несколько вывел Эшлин из ступора. Что ему надо? Уволить ее за прогулы?

– Вымойся, бога ради, – взмолилась Джой. – Это же неприлично!

– Не могу, – отрезала Эшлин, да так, что Джой не решилась возражать. Не тратя времени на уговоры, она в качестве промежуточного варианта убедила подругу надеть чистую пижаму, расчесать волосы и почистить зубы. Затем задумалась, глядя на два флакончика с духами.

– «Хэппи» или «Уи»? Лучше «Хэппи», – выбрала она. – Проверим, соответствует ли названию…

Щедро опрыскала Эшлин духами и подтолкнула ее, точно заводную игрушку, к двери гостиной.

– Давай, иди.

Джек сидел на синем диване, уронив руки между колен. Он являл собой наистраннейшее зрелище. В какой бы депрессии ни находилась Эшлин, эта мысль пробилась сквозь оцепенение: Джек принадлежал к другому миру, официальному, рабочему, но вот он сидел здесь, перед нею, отчего ее жилище казалось даже меньше, чем было на самом деле.

Темный костюм, взлохмаченные волосы и сбившийся набок галстук придавали ему рассеянный и неухоженный вид. Эшлин замерла в дверях, наблюдая, как он разглядывает ламинированные, под клен, доски пола. Затем Джек склонил голову набок, увидел ее и улыбнулся.

Когда он встал, в комнате стало темнее и теснее.

– Добрый день, – сказала Эшлин. – Простите, что я не приходила сегодня и вчера.

– Я только зашел узнать, как вы тут, а не тащить вас на работу.

Тут она вспомнила, каким неожиданно добрым и мягким с ней стал Джек, после того как Дилан принес жуткие новости.

– Постараюсь завтра выйти, – искренне пообещала она.

– А может, взять недельку в счет отпуска? – предложил Джек. – И постараться выйти в понедельник?

– Хорошо. Спасибо. – Облегчение оттого, что не нужно немедленно выходить на улицу, было столь велико, что Эшлин даже не стала спорить. – Тут моя мама собралась пожить у меня пару дней. Уж это, я уверена, точно выгонит меня на работу.

– Правда? – сочувственно улыбнулся Джек. – Как-нибудь вы обязательно мне об этом расскажете.

– Конечно.

– А сейчас как вы? – спросил он.

Эшлин замялась. Такие вещи не очень принято обсуждать с шефом, но, с другой стороны, какая разница? Плевать на все…

– Мне очень грустно.

– Это естественно. Разрыв с любимым человеком, потеря подруги.

– Дело не только в этом, – попыталась Эшлин объяснить переполнявшую ее печаль. – Мне из-за целого мира грустно.

И посмотрела на Джека. Небось думает, что она чокнутая.

– Продолжайте, – мягко попросил он.

– Я вижу во всем только грустное. Повсюду. Все мы ходячие подранки, весь род человеческий.

– Weltschmerz, – сказал Джек.

– Аминь, – равнодушно откликнулась Эшлин.

– Нет, – негромко рассмеялся он. – Weltschmerz. Это по-немецки «мировая скорбь».

– Так для этого даже специальное слово есть?

Она понимала, что не с нею первой такое происходит. Вот и у мамы было. Но если уж для ее чувства изобрели особое слово, значит, оно знакомо очень многим. Это утешало. Джек зашуршал белым бумажным пакетом.

– Я… тут принес кое-что.

– Что? Я же не больна. Просто все это так унизительно!

– Нет, я принес вам суши. Эшлин вздрогнула.

– Вы что, издеваетесь?

– Нет! Мне показалось, что тогда, в редакции, вам было интересно.

Эшлин по-прежнему молчала, и Джек героически продолжал:

– Я подумал, вдруг вам понравится. Ничего страшного там нет, даже сырой рыбы. Все абсолютно вегетарианское – огурцы, авокадо, немножко крабов… Такой набор суши для начинающих. Я бы вам показал, как их есть…

Но, наткнувшись на недоверие Эшлин, Джек пошел на попятный.

– Ладно, я принес, а вы делайте с ними что хотите. Надеюсь, вам уже лучше. Увидимся в понедельник.

Только он ушел, в гостиную ввалились Джой с Тедом.

– Что в пакете?

– Суши.

– Суши?! Ерунда какая.

И опасливо, будто к источнику радиации, подошли к белому бумажному мешочку.

– Можно посмотреть? – наконец спросил Тед.

– Как хочешь, – пожала плечами Эшлин.

Тед достал из мешка черную лаковую коробочку и зачарованно уставился на уложенные аккуратными рядками рисовые свертки.

– Не думала, что это так выглядит, – проронила Джой.

– А тут что еще? – ткнул Тед в маленький флакончик.

– Соевый соус, – вяло пояснила Эшлин.

– А это? – заглянул он под крышку плоского лотка из пенопласта.

– Маринованный имбирь.

– А это? – показал он на комочек зеленой пасты.

– Забыла, как называется, – с неохотой созналась Эшлин, – но оно очень острое.

Еще пять минут полюбовавшись на эту красоту, Тед взял быка за рога.

– Попробую-ка я. Эшлин передернулась.

– Вот это, кажется, с огурцом. – Он сунул в рот рисовый комочек. – Так, теперь ломтик имбиря, чтобы очистить нёбо, а теперь…

– Ты все не так делаешь, – сердито сказала Эшлин.

– Тогда покажи, как надо.

 

58

Клода резво вскочила от тихого стука в окно. Ее переполняло счастье. Он пришел, он здесь. Порхнула в прихожую, отперла дверь.

– Петухи кукарекают ночью, – отчеканил Маркус.

– Тс-с-с. – Клода театрально прижала палец к губам, но и Маркус, и она все равно тряслись от смеха.

– Спят? – шепотом спросил Маркус.

– Спят.

– Аллилуйя! – Он тут же забыл о необходимости соблюдать тишину. – Теперь я могу делать с тобой все, что захочу.

Он вошел в квартиру, схватил Клоду в охапку и принялся раздевать, хохоча и то и дело натыкаясь на вешалку для верхней одежды.

– Пойдем в гостиную, – позвала Клода.

– А я хочу здесь, – капризно заявил Маркус. – На резиновых сапогах и школьных портфелях.

– Ты что, нельзя!

Он сделал такое обиженное лицо, что Клода покатилась со смеху.

– Вылитый Крейг.

Тогда он еще больше выпятил нижнюю губу, и Клода совсем зашлась от хохота.

– Нет, правда, – прошептала она, – что, если кому-нибудь из них приспичит ночью пойти пописать, а мы тут сливаемся в экстазе на полу в прихожей? Быстро, быстро в гостиную!

Маркус послушно подобрал с пола рубашку и последовал за ней.

– Сразу вспоминаю, как был подростком. Все эти прятки, оглядки… Очень возбуждает.

Дилан застращал Клоду угрозами лишить ее опеки над детьми, поэтому она твердо решила, что видеть ее в постели с Маркусом Молли и Крейг не должны. Но всю неделю Маркус горел на работе, так что дневные встречи пришлось отменить, и осталось единственное доступное для свидания время – пока Молли и Крейг спят. Что составляло примерно минут двадцать в день.

Упав на диван и сорвав друг с друга одежду, они на секунду замерли, встретившись взглядами. В этот момент Клода выдохнула:

– Я так рада тебя видеть!

Пять дней после ухода Дилана из дома прошли, словно в кошмарном сне. Совесть ни минуты не давала Клоде покоя, а тут еще дети без конца спрашивали, когда вернется папа. Все ее оставили, даже родная мать была в таком бешенстве, что не желала разговаривать. И очень пугало собственное бессилие перед хаосом, ею же самой учиненным.

Ужас отступал, только если рядом был Маркус. Он стал алмазом в мусорной куче ее жизни. Эту фразу Клода вычитала в каком-то романе – про женщину, которая открыла комиссионный магазин дизайнерской одежды, – и сейчас случайно вспомнила.

– А я рад еще больше!

Маркус окинул взглядом ее нагое тело, затем обнял и перевернул на живот. Прежде чем войти в нее, благоговейно выждал секунду. Они не занимались любовью почти целую неделю. С самой субботы на это нечего было и надеяться. После того как Крейг стукнул Маркуса красным грузовиком, он не подпускал его к маме ближе чем на метр.

– Иди ко мне, – приглушенно взмолилась Клода. Пару раз огладив себя рукою, Маркус нацелился точно в ее устье. Ничто не могло сравниться с этим первым ударом. Поскольку времени на секс вечно не хватало, он действовал стремительно и мощно: входил в Клоду, минуя фазу робких ласк, жеманства и притворного сопротивления. И если ему удавалось исторгнуть у нее тихий стон, то ли от наслаждения, то ли от боли, это раззадоривало его еще сильнее.

Но сейчас пришлось остановить мощный порыв на середине, потому что Клода напряглась, привстала и прошипела:

– Тише!

Взглянула в потолок и замерла.

– Кажется, я слышала… Нет, – опять расслабилась она. – Должно быть, почудилось.

Со второго захода Маркус сделал все, что хотел, но никак не мог отделаться от ощущения, будто у него что-то отняли. После короткого, но бурного секса они позволили себе еще один раз, уже спокойнее, и наверху была Клода.

Мокрая от пота, она лежала на нем и мурлыкала:

– Ты делаешь меня счастливой.

– И ты меня тоже, – ответил Маркус, – но знаешь, что сделало бы мое счастье еще полнее? Если б мы пошли наверх, в постель. От этого дивана всю спину ломит.

– Нельзя, ты же знаешь. Вдруг они увидят?

– Запри дверь спальни. Ну же, давай, – хохотнул он, – я с тобой на сегодня еще не наигрался.

– Да, но… А, ладно, только на ночь не останешься. Договорились?

– Договорились.

Доктор Макдьюитт был напуган: какая-то женщина ворвалась к нему в кабинет и с угрозами стала требовать прозак.

– Без него мы не уйдем!

– Миссис… – доктор заглянул в список пациентов, – ах да, Кеннеди, я не могу просто так раздавать рецепты…

– Зовите меня Моникой, и это не для меня, а для моей дочери.

И Моника вытолкнула вперед Эшлин.

– Эшлин? Я вас не заметил. Что случилось? Эшлин ему нравилась.

Она беспомощно переминалась с ноги на ногу, но мать ободряюще толкнула ее локтем в бок.

– Мне очень плохо.

– Ее парень изменил ей с ее лучшей подругой, – суфлерским шепотом выдала Моника, поняв, что дочь не сознается ни в чем.

Доктор Макдьюитт вздохнул. Дела сердечные, ничего не поделаешь. Такова жизнь. Но им ведь, чуть что, подавай прозак: серьгу ли потеряют, на деталь «Лего» коленкой наткнутся…

– Дело не только в парне, – продолжала объяснять Моника. – У нее не все в порядке в семье.

В это доктору Макдьюитту было несложно поверить. Вероятно, мама у Эшлин слишком активная.

– Я пятнадцать лет страдала от депрессии. Несколько раз лежала в больнице…

– Хвалиться тут нечем, – пробормотал доктор.

– …и Эшлин сейчас ведет себя так же, как я. Валяется в постели, отказывается от еды, у нее навязчивые мысли о бездомных…

Доктор Макдьюитт насторожился. Вот это уже не просто так.

– Что там с бездомными?

Моника снова толкнула дочку локтем в бок и прошипела: «Расскажи ему!» После чего Эшлин наконец подняла бледное лицо и промямлила:

– У меня есть один знакомый бездомный парень. Я о нем всегда беспокоилась, а теперь мне грустно из-за каждого, у кого нет дома. Даже если я с ними не знакома.

Этого оказалось достаточно, чтобы убедить доктора Макдьюитта.

– Почему это со мной? – спросила Эшлин. – Я схожу с ума?

– Нет, нет, разумеется, но депрессия – такое состояние, – начал он, не представляя, что бы еще сказать. – Со слов вашей мамы могу лишь предположить, что вы… э-э-э… унаследовали определенную склонность и что потеря серьги… простите, вашего друга спровоцировала приступ.

Он выписал рецепт на минимальную дозу антидепрессанта.

– При условии, – добавил он, помечая что-то у себя в блокноте, – что вы также пройдете курс у психотерапевта.

Психотерапию доктор всячески приветствовал. Если люди хотят быть счастливыми, пусть немного потрудятся. Выйдя из кабинета, Эшлин спросила мать:

– Можно, я теперь пойду домой?

– Хорошо, прогуляйся со мной до аптеки, и пойдем домой.

Эшлин безропотно позволила матери взять себя под руку. Ее все время заставляли делать то, чего она делать не хотела, но была слишком подавлена, чтобы возражать. Моника же, на беду ей, поставила себе целью сделать дочь счастливой: ее бесконечно воодушевляла возможность как-то возместить ей годы без материнской заботы.

Был погожий сентябрьский день, и, идя по улице под нежарким солнцем, Эшлин опиралась на мягкий под толстым пальто мамин локоть.

После аптеки она обнаружила, что ее ведут уже по Стивенз-Грин, сажают на скамейку лицом к озеру. В воде отражалось солнце. На мелководье плескались птицы. Эшлин снова поинтересовалась, когда же они пойдут домой.

– Скоро, – посулила Моника. – А пока посмотри-ка на птиц!

И Эшлин послушно стала смотреть на птиц.

– Утки, – констатировала Эшлин уверенно.

– Правильно! Утки! – обрадовалась Моника, как будто Эшлин было года два с половиной. – Готовятся улетать в теплые страны на зиму, – добавила Моника.

– Знаю!

– Укладывают в чемоданы бикини и крем для загара. Молчание.

– Меняют денежки на дорожные чеки, – не сдавалась Моника.

Эшлин молча глядела перед собой.

– Делают педикюр, – выбивалась из сил Моника, – покупают темные очки и соломенные шляпы.

Темные очки сделали свое дело. Утка в темных очках, как какой-нибудь мафиозо, показалась Эшлин настолько смешной, что она вяло улыбнулась. И только после этого Моника повела дочь домой.

Утром в субботу, сажая Лизу к себе в такси, чтобы везти в аэропорт, Лайэм не пытался скрыть восхищения.

– Господь свидетель, Лиза, – отечески воскликнул он, – выглядите вы просто потрясающе!

«Да уж, – подумала Лиза, – трясусь как ненормальная».

– Еще бы, Лайэм. С семи утра красоту наводила.

Да, надо честно признать: над собою она поработала на славу. Все в полном порядке: прическа, кожа, брови, ногти. И одежда. В среду и четверг курьеры доставили в редакцию самые роскошные наряды. Лиза отобрала лучшее, и теперь она была во всеоружии.

По пути она коротко объяснила Лайэму суть дела, чем сильно его огорчила.

– С такой женщиной разводиться, – ворчал он. – Ваш муж, должно быть, ненормальный. И слепой.

Чтобы подвезти ее ближе ко входу, он остановился там, где стоянка была строго запрещена.

– Буду ждать вас здесь.

Самолет Оливера, судя по надписи на табло, уже приземлился, но его самого нигде не было, поэтому оставалось только стоять, не отрывая взгляда от стеклянных дверей для выхода пассажиров, и ждать. Сердце колотилось как бешеное, язык прилип к пересохшему нёбу. Лиза подождала еще немного. Люди то и дело выходили группами, неловко протискиваясь сквозь толпу встречающих, но Оливер по-прежнему не появлялся. Выждав еще немного, Лиза нервно набрала свой домашний номер, проверить, не оставил ли он на автоответчике сообщение, что задерживается, но ничего нового не обнаружила.

Уже почти убежденная, что ждет напрасно, Лиза вдруг увидела, как Оливер легкой походкой идет к ней от стеклянной двери. У нее закружилась голова, и пол под ногами качнулся. Оливер был весь в черном: удлиненный черный кожаный пиджак, черная рубашка поло, узкие черные штаны. Тут он увидел Лизу и сверкнул своей широченной, ослепительной улыбкой. Она бросилась навстречу:

– Я уже решила уходить.

– Извини, солнце, – улыбнулся он еще раз, показав неправдоподобно белые зубы, – меня задержала иммиграционная служба. Единственного во всем самолете. Интересно, с чего бы это.

– Сволочи!

– Да, мне почему-то никак не удавалось убедить их, что я британский подданный. Несмотря на мой британский паспорт.

Лиза озабоченно прищелкнула языком.

– Ты огорчен?

– Да нет, я уже привык. Когда приезжал в прошлый раз, было то же самое. Классно выглядишь, солнце.

– И ты.

Кэти заканчивала генеральную уборку, когда Лайэм подвез Лизу и Оливера к дому, и попыталась ускользнуть незамеченной, но Лиза ее остановила.

– Оливер, это Кэти, она живет в доме напротив. Кэти, это Оливер, мой му… друг.

– Здрасьте, – сказала Кэти, гадая, что такое мудруг. Наверно, что-нибудь неприлично-столичное.

Когда она ушла, Лиза и Оливер стали необыкновенно милы и нарочито жизнерадостны: хоть они и были друг к другу искренне расположены, ситуация сложилась очень странная, и каковы правила поведения при ней, они не знали. Оливер шумно восхищался убранством дома, Лиза увлеченно делилась планами дальнейшего обустройства, уделяя особое внимание покупке деревянных жалюзи.

Постепенно оба успокоились и начали вести себя естественней.

– Ну что, солнце, начнем.

Оливер полез в сумку, и Лиза на секунду решила, что сейчас он достанет оттуда подарок для нее, но потом увидела в его руках папку с документами: товарными чеками, банковскими счетами, договорами об оформлении кредитных карт, квитанциями на погашение кредита по квартире. Затем он надел очки в серебряной оправе, и, хотя тут же приобрел изумительно деловой вид, весь Лизин нервный, девчоночий трепет ожидания как рукой сняло. Что она себе придумала? Это не свидание, а неприятная встреча по поводу развода.

Настроение мгновенно упало до нулевой отметки. Она тяжело опустилась на стул и сосредоточилась на материальной стороне их совместной жизни, чтобы разрезанные половинки превратились в две самостоятельные, способные к продолжению жизни; процесс не менее сложный и болезненный, чем разделение сиамских близнецов.

Разбирая банковские счета за пять лет, они пытались составить список всех совместных платежей за квартиру, которые регулярно пропадали из виду между разного рода вкладами, процентами и расходами на нотариуса.

Пару раз дошло до споров, как часто случается, если речь заходит о деньгах. Лиза утверждала, что платила за оформление бумаг из своего кармана, Оливер же уверял, что и он тоже вносил свою долю.

– Смотри сюда, – потрясал он квитанцией, – вот счет от нотариуса на пятьсот двенадцать фунтов шестнадцать пенсов! А вот, – ткнул он в банковский счет, – чек на пятьсот двенадцать фунтов шестнадцать пенсов, датированный тремя неделями позже. Совпадение? Не похоже!

– Покажи-ка!.. Извини, – пробормотала она, сличив оба документа.

– Что мы покупали в «Аэро» за такие сумасшедшие деньги? – ужасалась Лиза.

– Нашу кровать, – вздохнул Оливер. Повисла полная невысказанных чувств пауза.

– Квитанция из «Дискавери трэвел»? – спросила Лиза через минуту.

– Кипр.

И снова вихрь эмоций и воспоминаний. Блаженное тепло, переплетенные руки и ноги, полосы оранжевого предзакатного солнца на простынях; сумасшедшая влюбленность, первый «семейный» отпуск, невозможность быть друг без друга.

А теперь – извольте видеть: корпят вдвоем над бумажками, готовятся к разводу. Странная штука жизнь!

Часа через два задребезжал звонок. За дверью стоял Бек.

– Лиза, не хочешь выйти погулять? Мы тут мяч гоняем!

– Бек, я занята, ты что, не видишь?!

– Привет, – по-мужски солидно кивнул Бек Оливеру, но скрыть восхищения не мог. – А вы как?

– Он тоже занят, – наливаясь яростью, отрезала Лиза. Смотрят на Оливера как на диковину, паршивцы.

– Вообще-то, – Оливер снял очки, отложил ручку, – я бы сделал перерыв. Замучился уже. Полчасика, а?

Он легко, пружинисто встал, и Лиза невольно залюбовалась его гибким, сильным телом.

– Лиза, ты идешь?

– Ладно уж, иду.

– Сперва она иногда жульничала, – доверительно сообщил Бек Оливеру, – но теперь перестала.

– Она играет с вами в футбол? – изумился Оливер.

– А то как же, – изумился, в свою очередь, Бек. – И совсем даже неплохо. Для девчонки.

У Оливера отвисла челюсть.

– Ты изменилась, – почти с упреком заметил он.

– Ничуть, – ровным голосом возразила Лиза.

Тридцать минут побегать за мячом в тихом тупичке, толкаясь и отпихивая друг друга, было очень неплохо. Взмыленные, обессилевшие, Оливер и Лиза вернулись к заваленному бумагами кухонному столу.

– Ой-ой-ой, – скривился при виде их Оливер, – я и забыл.

– Может, хватит на сегодня?

– Нет, солнце, давай лучше сразу добьем. Еще очень много осталось.

Пряча досаду, Лиза по телефону заказала две пиццы, и работа пошла своим чередом. Закончили они уже за полночь.

– Сколько нам отпущено времени? – спросила Лиза.

– Как только обговорим финансовые вопросы, передаем дело в суд, а предварительное решение будет вынесено еще месяца через два-три. И еще через шесть недель после того – окончательное.

– Быстро, – только и нашлась что сказать Лиза.

Этот день вымотал ее, разочаровал и обескуражил. Болела шея, болело сердце, настало время ложиться спать, а ей даже сексом заниматься не хотелось.

И Оливеру, впрочем, тоже. Слишком взвинчены были они оба.

Он машинально разделся, бросая вещи где придется, устало прошел к Лизиной кровати, бездумно, будто в тысячный уже раз, забрался под одеяло, протянул руки к Лизе, и она скользнула к нему, в тепло, спиною к его груди, устроив замерзшие ступни между его бедер. Эта близость была интимнее, нежнее, чем любой секс. В темноте Лиза расплакалась. Оливер слышал – и не мог найти в себе силы, чтобы ее утешить.

Наутро они снова засели за столом на кухне и работали не разгибаясь до трех часов дня, пока Оливеру не пришло время уезжать. Лиза на такси довезла его до аэропорта и вернулась в слишком просторный, пустой дом, к смятой, не убранной с утра постели. Ей было отчаянно плохо, но она все-таки не позволила себе забраться под одеяло и снова предаться воспоминаниям. Жизнь должна идти вперед.

 

59

– Вот умница, вот молодец, – приговаривала Моника в понедельник утром, провожая Эшлин до редакции. «Как будто в первый раз в школу», – подумала Эшлин. Она открыла стеклянную внешнюю дверь, оглянулась назад, на маму, а та, стоя снаружи, одними губами скомандовала: «Иди!» И Эшлин побрела к лифту.

Когда она наконец села за свой стол, все посмотрели на нее как-то странно, а потом вдруг стали унизительно, тошнотворно милы с нею.

– Чаю хочешь? – робко предложила Трикс.

– Трикс, ты меня пугаешь, – парировала Эшлин и попыталась разобраться с ералашем на своем столе, но, секундой позже подняв голову, увидела, как Трикс, обернувшись к миссис Морли, яростно мотает головой и едва слышно поясняет: «Она не хочет чаю».

Влетел Джек с кипой бумаг под мышкой. Лицо у него было усталое и злое, но, заметив Эшлин, он остановился, просиял и ласково спросил:

– Как вы?

– Вот, собралась наконец, – ответила она, но ее неподвижное, застывшее, как гипсовая маска, лицо ясно говорило, что особой радости ей это не доставило. – Послушайте, в тот день, когда вы ко мне заходили… Спасибо за суши, просто я была… немного не в себе.

– Да ладно. Как ваша Weltschmerz?

– Живет и процветает.

Джек сочувственно кивнул, поскольку сказать ему было нечего.

– Пожалуй, начну работать, – вздохнула Эшлин.

– Эта ваша грусть, – медленно произнес Джек, – она абстрактна или принимает какие-нибудь определенные формы?

Эшлин задумалась.

– Наверно, да, определенные формы… Например, тот бездомный парень, мой знакомый, помните? Бу, тот, что с фотографий в нашем журнале. Благодаря ему бездомность стала для меня реальной, и это разрывает мне сердце.

Помолчав, Джек сказал:

– А знаете, мы бы могли взять его на работу. Для начала что-нибудь простое – курьером, что ли, на нашу телестудию.

– Но вы ведь не можете взять на работу совершенно незнакомого человека.

– С Бу я знаком.

– Как это?

– Однажды увидел его на улице. Узнал по фотографиям. Мы поболтали немного. Я хотел его поблагодарить, те фотографии украсили наш журнал, подняли его на другую высоту. И он показался мне очень неглупым парнем.

– О да, он такой, всем интересуется… Погодите, вы это серьезно?

– Разумеется, отчего же нет? Бог свидетель, мы ему обязаны. Только посмотрите, каким потоком пошли к нам рекламодатели после этих фотографий.

Эшлин на миг оживилась, но тут же погрузилась в прежнее отчаяние.

– А как же остальные бездомные? Те, кого не фотографируют?

Джек невесело рассмеялся:

– Всех обеспечить работой не могу.

Дверь с громким стуком распахнулась, и на пороге возник щеголеватый молодой человек.

– Привет, ребята! – томно воскликнул он.

– Это кто? – поинтересовалась Эшлин, окидывая взглядом его мелированные вихры, элегантные сиреневые брюки, прозрачную майку и узкую, в обтяжку, кожаную куртку, которую молодой человек пытался с себя стащить.

– Робби, наш новый коллега. Вместо Мерседес, – пояснил Джек. – С четверга работает. Робби! Иди сюда, познакомься с Эшлин.

Робби прижал руку к практически голой груди и изобразил удивление.

– Сладенькая моя!

– По-моему, он гомик, – прошипел Келвин.

– Элементарно, Ватсон, – язвительно отозвалась Трикс.

Робби торжественно пожал Эшлин руку и, ахнув, схватился за ее сумочку.

– Просто Гуччи, да и только! Ах, как мне стильно, восторг!

К своему удивлению, Эшлин даже удалось заняться делами. Правда, ничего сложного ей не поручали. И единственным материалом, категорически не появлявшимся на ее столе для правки, дополнения или набора, была ежемесячная статья Маркуса Валентайна.

В конце дня мама забрала ее с работы и благополучно препроводила домой.

Утром во вторник после долгих уговоров, ухищрений и материнских увещаний Эшлин опять отправилась на работу. И в среду утром тоже. И в четверг.

В пятницу Моника уехала в Корк.

– Пора мне, – сказала она перед отъездом. – Пока я здесь, твой папа, наверно, спалил дом дотла. Смотри принимай таблетки – ничего, если голова будет кружиться или затошнит, – потом походишь к психотерапевту, и все будет хорошо.

Эшлин во всем с нею согласилась, пошла на работу и до обеда держалась вполне молодцом, а потом в редакцию заявился Дилан. У Эшлин тоскливо засосало под ложечкой. Наверняка он с новостями. С новостями, которых она страстно ждет, точно зная, что от них неминуемо будет больно.

– Пообедаем вместе? – спросил Дилан.

Его появление произвело в редакции настоящий переполох. Те, кто не знал Маркуса Валентайна в лицо, возбужденно шептали тем, кто знал: «Это он?» Неужели они станут свидетелями романтического воссоединения? Поэтому все были очень разочарованы, когда те, кто знал больше, прошипели в ответ: «Нет, это муж подруги».

Пока Эшлин ходила за сумкой, Дилан и Лиза посмотрели друг на друга с понятным для двух красивых людей взаимным интересом.

Дилан изменился. Хорош собою он был всегда, разве что чуть вяловат. Но теперь вдруг в нем появилась некая определенность, даже магнетизм. Приобняв Эшлин за талию, он повел ее к выходу, и взгляды всей редакции были прикованы к спинам двух рогоносцев и товарищей по несчастью.

В соседнем с редакцией пабе они нашли свободный столик в углу. Эшлин ограничилась бокалом кока-колы, а Дилан взял пива.

– Блин горелый, – выдохнул он, – ну и вечерок у меня вчера был.

– Ты все еще у мамы? – спросила Эшлин.

– Ага, – невесело кивнул он.

Значит, Маркус и Клода до сих пор вместе… Оказывается, это еще не до конца переболело и сейчас проявилось в коротком приступе безумия. Эшлин ощутила острый, почти неодолимый позыв к рвоте.

– Что у вас нового?

– В общем, ничего. Мы договорились, что я буду навещать детей по выходным и ночевать дома в субботу.

Помолчав, Дилан виновато добавил:

– Я сказал Клоде, что подожду, авось она опомнится. Хотя она до сих пор утверждает, что любит этого мерзавца. За что, понять не могу. – Охнул, спохватился: – Извини.

– Ничего.

– Ты-то как?

Стоило Дилану переключить внимание на Эшлин, и он сразу стал прежним Диланом.

Эшлин колебалась. Что тут скажешь? «Я ненавижу весь свет, ненавижу себя за то, что жива, я сижу на антидепрессантах, по утрам маме приходится самой выдавливать мне на щетку зубную пасту, а сегодня она уехала обратно в Корк, и я даже не знаю, как теперь чистить зубы».

– Хорошо, – ответила она.

Кажется, Дилан не очень поверил, и Эшлин заверила его:

– Честно, все в порядке. Давай расскажи, что там у вас еще новенького.

Дилан скорбно вздохнул:

– Больше всего меня беспокоят дети. Они совсем растерялись, на них тяжко смотреть. Но для того чтобы знать всю правду, они еще малы. И настраивать их против матери в любом случае неправильно, даже если я ее ненавижу.

– Ты ее не ненавидишь.

– Уж поверь мне, Эшлин, ненавижу.

Жалкие уловки! Клоду он ненавидит только потому, что очень сильно любит ее.

– Может, все еще рассосется, – сказала она вслух, имея в виду не только Дилана, но и себя.

– Ага. Поживем – увидим. Ты с кем-нибудь из них говорила?

– Клоду видела недели две назад, в ту пятницу. Но так и не смогла связаться с… – она запнулась. Произносить вслух имя было больно. – …Маркусом. Пыталась звонить, но он не берет трубку.

– Может, тебе зайти к нему домой?

– Нет.

– Правильно! Будь гордой.

Эшлин неловко передернулась. Дело не в гордости. Просто у нее не хватало духу.

Вернувшись в Лондон, Оливер не позвонил Лизе, и она ему тоже не звонила. Говорить было нечего. Теперь им оставалось только завизировать у своих адвокатов соответствующую форму и ждать вынесения предварительного решения суда.

Лиза пережила неделю на ногах, но, хоть и осталась дееспособна, до душевного равновесия ей было очень далеко. Октябрьский номер журнала удалось собрать полностью, но сил это отняло массу. А тут еще Эшлин с пустым взглядом, в полной отключке.

А вот Робби оказался отличным работником, кладезем безумных идей для следующих выпусков, по большей части слишком экстравагантных, но по крайней мере одна – фотосессия в стиле садо-мазо – была просто гениальной.

Когда в пятницу вечером все материалы ушли в печать, сразу несколько человек пригласили Лизу выпить после работы. Трикс, Робби и даже Джек предложили отметить где-нибудь «великий октябрь». Но Лиза уже пресытилась общением и потому прямо с работы отправилась домой.

Не успела она войти, как в дверь позвонила Кэти. Кэти в последнее время что-то часто попадалась ей на глаза. А не Кэти, так Франсина. Или еще кто-нибудь из соседей.

– Приходи сегодня к нам ужинать, – пригласила она. При одной мысли об этом Лиза чуть не рассмеялась вслух, но Кэти с гордостью сообщила:

– Будет жареная курица.

И неожиданно для себя самой Лиза согласилась. А почему бы нет? – рассуждала она, пытаясь оправдаться перед собою. Под это дело можно начать гостевую диету, она уже сто лет на ней не сидела, и жареная курица отлично туда вписывается.

Через десять минут она вошла в кухню Кэти, сразу задохнувшись от жара и оглохнув от шума работающего на полную катушку телевизора и галдящих детей. Кэти слегка смутилась.

– Уже почти все готово. Эй ты, никчемное создание, помешай подливку!

Это было адресовано Джону, благодушнейшему из супругов.

– Лиза, выпьешь чего-нибудь?

Лиза открыла рот, чтобы спросить бокал сухого белого вина, но Кэти уточнила:

– Чаю, морсу, молока?

– М-м-м… молока, наверное.

– Принесите Лизе молока, – распорядилась Кэти, походя шлепнув Джессику, катавшуюся по полу в обнимку с Франсиной. – В нарядном стакане. И давайте все за стол.

От Лизы не укрылось, что на тарелку ей накладывали вдвое больше, чем остальным. Кэти выдала ей аж четыре огромные жареные картофелины, прежде чем Лиза успела сказать, что она не ест картошку. Она пыталась игнорировать картошку, но картошка выглядела так аппетитно и так восхитительно пахла… Еще немного поборовшись с собою, Лиза наконец сдалась и отправила в рот первый за десять лет ломоть жареной картошки.

– Прекрати лупить по ножке стола! – прикрикнула Кэти на Лорена, самого младшего. Тот скорчил рожицу, перестал шуметь, но через три секунды начал опять.

– Ты меня локтем пихаешь, – заявила Лизе Франсина.

– Извини.

– Не извиняйся, – тут же уступила Франсина. – Надо было ответить, что ты, по крайней мере, не чавкаешь во время еды.

– Ладно, поняла.

– Или что ты не обжора жаднючая, – услужливо подсказала Джессика.

– Или что я зато не пукаю, будто пулемет, – подхватила Лиза.

– Ага!

Они теснились за маленьким кухонным столом, телевизор надрывался, у всех, включая Лизу, над верхней губой белели молочные «усы»… Как будто все это уже было, подумала Лиза. Где? Что именно ей вспомнилось? И тут ее осенило. То, что она видела сейчас, было один к одному ее родительский дом в Химл-Хэмпстеде. Суета, шум, беззлобные перепалки, само ощущение абсолютно такое же. «Как же, черт возьми, меня опять угораздило вернуться во все это?»

– Лиза, ты в порядке? – спросила Кэти.

Лиза кивнула, борясь с желанием вскочить из-за стола и пулей бежать домой. Она – девушка из рабочей семьи, положившая жизнь на то, чтобы выбиться в люди. И, несмотря на многие годы работы над собой, безжалостной внутренней муштры, все-таки оказалась там, откуда начинала.

Она никогда всерьез не задумывалась, чем жертвует, упорно карабкаясь вверх, прочь от своих корней. Ей всегда казалось, что дело того стоит. Но сейчас, сидя в жаркой кухоньке Кэти, она как-то не радовалась шикарной жизни, что выстроила для себя. Наоборот, остро чувствовала, чего в результате лишилась: друзей, семьи, Оливера, что всего больнее. А что у нее есть взамен?!

 

60

К полуночи Джек Дивайн совсем вымотался и упал духом. Уже часа два он рыскал по дублинским улицам в безрезультатных поисках Бу, чувствуя себя стоптанным, разбитым ботинком. Он обшарил все подъезды и подворотни на соседних с домом Эшлин улицах и представления не имел, где еще искать. Где прячутся эти бездомные?

Те обитатели улиц, которых он пытался расспросить о Бу, клятвенно утверждали, что такого не знают. Может, и правда не знали, но скорее не хотели выдавать человека неизвестно кому и зачем. Пустить им, что ли, пыль в глаза, сунуть десятку, процедить: «Может, это улучшит вашу память?» Кажется, в книжках Раймонда Чандлера все именно так и происходит?

Проклиная круговую поруку обитателей дублинских улиц, Джек продолжил поиски. Подальше от больших улиц, по темным переулочкам, по задворкам… о, кажется, нашел! Не он ли это? На расплющенной картонной коробке, нахохлясь, сидело нечто, укутанное в драное пальто.

– Прошу прощения… – Джек нагнулся, и на него снизу вверх глянуло маленькое, исхудавшее, очень юное личико. Взгляд был испуганный и настороженный. Нет, это не Бу.

– Извините, – попятился Джек. – Простите, что побеспокоил.

Быстро вышел обратно на освещенную улицу – и вдруг почувствовал, что силы кончились. На сегодня довольно, можно еще завтра попытать счастья. По пути к машине кто-то окликнул его:

– Джек! Сюда!

Там-то, на ступеньке у парикмахерской, сидел с книжкой не кто иной, как Бу.

– Шляемся? – щербато улыбнулся он.

– Гм… нет. – Джека поразило до глубины души, что не он нашел Бу, а Бу – его. – Вообще-то последние два часа тебя ищу.

– Так это были вы!

Джон Джон уже успел предупредить Бу, что о нем спрашивал какой-то тип, наверняка полицейский в штатском – кто бы еще? – но полной уверенности у Джон Джона не было.

– Да, это был я.

Джек присел на корточки перед Бу, и вдруг, точно перейдя невидимую границу, ему в нос ударил запах немытого тела. Не подать виду, не перемениться в лице стоило громадных усилий.

– Так что такое? – насторожился Бу. В тот раз, когда Джек остановился на улице поболтать с ним о съемках, на которые их затянула Эшлин, он понравился Бу. Но обычно никто не искал Бу, если только он не влипал в какие-нибудь неприятности.

Ловя его настроение, Джек подыскивал нужные слова. Он боялся впасть в покровительственный тон: хотелось дать Бу возможность сохранить в этой ситуации достоинство.

– У меня проблема, – начал он.

Лицо Бу медленно, мускул за мускулом, начало разглаживаться.

– Открылась вакансия на телеканале, где я работаю, и я ищу на нее нормального человека. Кто-то из коллег упомянул при мне твое имя.

– Что вы имеете в виду? – недоверчиво прищурился Бу.

– Предлагаю тебе работу, – пояснил Джек, торопливо добавив: – Если ты в ней нуждаешься, конечно.

На лице Бу отразилось безграничное изумление. Происходящее было за гранью его жизненного опыта.

– Почему? – выдавил он наконец. Люди редко когда относились к нему хорошо, и доверяться незнакомому человеку он не спешил.

– Эшлин считает, ты нам подойдешь, а ее мнение я уважаю.

– Эшлин?..

Если к этому имеет отношение Эшлин, может, это и не засада… А что еще, с другой-то стороны?

– Вы ведь прикалываетесь, да? – резко спросил он.

– Да нет, нисколько. Может, зайдешь к нам на телестудию, посмотришь, что и как? Тогда и поверишь.

– И вы меня пустите?

У Джека оборвалось сердце.

– Разумеется, пустим. А как иначе тебе с нами работать?

Только теперь, вопреки всем своим предчувствиям, Бу начал верить Джеку.

– Но почему?

У него блестели глаза, и выглядел он до невозможности юным – совсем ребенок. Джеку все труднее было держать лицо.

– Я никогда еще не работал, – сглотнув, сказал Бу.

– Может, пора бы начать?

– Не могу же я всю жизнь бить баклуши!

– Гм… да, – согласился Джек, не зная, смеяться или плакать.

– Да успокойтесь вы, – подтолкнул его локтем Бу и улыбнулся. – А чем я буду заниматься: только книжным обозрением или чем-то другим тоже?

– Гм… – совсем смешался Джек, – скорее чем-то другим.

Наутро, придя на работу, он преподнес эту новость Эшлин, будто подарок.

– Я нашел Бу и рассказал ему о работе на телестудии. Кажется, он заинтересовался.

– Здорово!

Однако воодушевление в голосе совершенно не соответствовало потерянному выражению ее лица.

– У него плоховато с одеждой, поэтому я велел ему зайти сюда и поговорить с Келвином. У нас в отделе мод полно никому не нужных мужских шмоток, там ему хватит одеться с головы до ног.

Эшлин притихла и замерла. До сих пор она не уронила ни единой слезы, но слов Джека было почти достаточно, чтобы растопить даже ее.

– Это очень мило с вашей стороны, – глядя в пол, пробормотала она.

– Вот только, – смущенно продолжал Джек, – сначала Бу почему-то думал, что мы хотим поручить ему книжное обозрение для «Колин». Отчего это?

Эшлин распрямилась, расправила плечи:

– Ну, пытайте.

Сказавши, она тут же пожалела об этом. На лице Джека промелькнуло что-то такое, от чего она замерла на полувздохе, вдруг испугавшись, что понемногу оживает.

– Книжное обозрение? – рассеянно переспросила она и тут вспомнила. – Я же носила ему книжки, что нам присылали на отзыв. Те, которые больше никому не понадобились. И он всегда говорил, понравилось ему или нет.

– Вот и хорошо. С понедельника он работает на телестудии курьером. А книжными обозрениями для «Колин» заведует Лиза. Но мы всегда можем спросить у нее, – бодро подытожил Джек.

Заливаясь слезами, Клода отперла входную дверь.

– Что такое? – ахнул Маркус.

– Дилан. Он мерзавец.

– Что он сделал? – осведомился Маркус, следуя за ней в кухню.

– Поделом мне! – Клода села за стол, вытерла мокрые глаза. – Я не говорю, что не заслужила этого. Но это так тяжело! Когда бы он ни пришел, у него вечно для меня плохие новости, и мне становится ужасно плохо.

– Так что он сделал? – опять спросил Маркус.

– Отобрал у меня все мои кредитные карточки. И закрыл наш общий счет. Теперь будет каждый месяц выдавать пособие. Угадай, сколько?

Всхлипывая, Клода назвала столь жалкую сумму, что Маркус воскликнул:

– Пособие? Да это же смешно! Клода улыбнулась дрожащими губами:

– Я была плохой девочкой, так чего ж мне ждать?

– Но его долг заботиться о тебе, ты ведь ему жена! Пылкие слова Маркуса как-то не соответствовали его действиям: говоря, он рылся в стоявших на подоконнике ящиках со всякой мелочью.

– Наверно, он не думает, что по-прежнему должен обо мне заботиться… – возразила Клода и ненадолго замолчала. – Ты что делаешь?

– Ручку ищу.

– На. – Ручка нашлась в пенале Крейга. – А теперь что ты делаешь?

– Да так, просто… – Маркус нацарапал что-то на обрывке бумаги. – Ничего. Пойдем в постельку, – промурлыкал он, уткнувшись Клоде в затылок.

– Думала, так и не позовешь.

Она улыбнулась уже не так жалобно, встала и направилась в гостиную. Но Маркус не спешил идти за нею. Прелесть подросткового секса на жестком диване уже начала ему приедаться.

– Идем наверх.

– Нет, нельзя.

– Да сколько еще будет продолжаться этот маскарад? Ну же, Клода, – завел он. – Они ведь совсем маленькие. И ничего не понимают.

– Вот паршивец, – хихикнула она. – Только не шуми.

– В таком случае ты не будь такой офигенно соблазнительной.

– Постараюсь, – усмехнулась Клода.

Секс, как всегда, был головокружительный. Ей удалось забыться, раствориться в Маркусе, не думать ни о своем позоре, ни о стесненном материальном положении. Маркус входил в нее сильно, грубо, часто – и вдруг замедлил движение.

– Быстрее! – выдохнула Клода.

Но он двигался все тише и наконец совсем замер.

– Что такое?

– Клода, – предостерегающе протянул он, глядя куда-то в сторону, и она стала поспешно выбираться из-под него, испытывая ужас, – я забыл запереть дверь!

На пороге, изумленно глядя на Маркуса, стоял Крейг.

– Папа? – дрожащим голоском произнес он и заплакал.

– Мама, это Лиза.

– Здравствуй, милая, – ласково сказала Полина. – Как я рада тебя слышать!

– И я тебя. – У Лизы сдавило горло от нежности в мамином голосе. – Слушай, я тут хотела в следующие выходные приехать к вам в гости. Если тебе удобно, – поспешно добавила она.

– Господи, ну конечно! Мы с папой счастливы будем тебя повидать.

Лиза и сама, наверное, не могла бы объяснить, почему ей вдруг страшно захотелось к маме.

– Я тебя очень жду, детка моя милая! Ты так меня порадовала.

В голосе Полины было столько радости и тепла, что Лиза не на шутку засомневалась, не выдумала ли она, что родителям с нею неловко и неуютно. Не сама ли она в этом виновата?

Эшлин потеряла счет дням. Мир для нее по-прежнему оставался юдолью скорби, но она умудрялась все же работать. Раньше она всегда стеснялась собственной усидчивости, но теперь смутно понимала, что, вероятно, в усидчивости и заключено ее спасение.

– Гороскопы на ноябрь готовы, – помахала пачкой распечаток Трикс. – Идите все сюда, сейчас я вслух прочитаю.

Работа мгновенно прекратилась.

– Прочти про Скорпиона, – взмолилась Эшлин.

– Ты ведь Рыбы.

– А мне интересно про Скорпиона. И еще про Козерога.

Скорпионом была Клода, а Козерогом – Маркус, и Эшлин хотела знать, что там у них получится в ноябре. Джек Дивайн поймал ее взгляд и в ответ посмотрел грустно и укоризненно. Он-то все понимал. Эшлин поспешно отвернулась. Она имеет право читать любые гороскопы, а могла бы устроить и кое-что похуже. Вот Джой вообще предлагала напустить на Маркуса и Клоду порчу.

Согласно гороскопу Клоду и Маркуса ждал весьма неровный месяц, с подъемами и спадами. В это верилось легко.

– А вы кто, ДД? – спросила Трикс.

– Для вас – мистер Дивайн… Весы, – вздохнул он, видя, что Трикс упрямо ждет ответа по существу. – Но только я в эти звездные бредни не верю. Как и все Весы!

Десять минут пешком до приемной доктора Макдьюитта были подобны прогулке под обстрелом. Эшлин больше всего хотелось провалиться сквозь землю, чтобы ее никто не видел и она не встретила бы никого. Надо было признать – она смертельно боялась встречи с Маркусом или Клодой.

А впереди ждал неприятный разговор с доктором.

– Как переносите прозак? – спросил он.

– Нормально, – уныло улыбнулась Эшлин. – Простите, сэр, а вы не выпишете мне еще?

– Побочные эффекты?

– Голова немного кружится, и руки дрожат, а так ничего.

– Аппетит пропал?

– Его все равно не было.

– А вы знаете, что это лекарство нельзя смешивать с алкоголем?

– Гм… да.

Просить ее не пить – это уж слишком!

– Как проходит лечение у психотерапевта?

– Знаете, я не пошла.

– Но я ведь вам дал его координаты…

– Да, но я не могу позвонить туда. Не могу никак решиться.

– Вот еще! – рассердился доктор, поднял трубку, набрал номер, потом еще один.

Закончив короткий разговор, доктор повесил трубку, написал что-то на листке из блокнота.

– Каждый вторник, в шесть часов. Не будете ходить к психотерапевту, не будет вам больше прозака.

«Вот вредина!» – разозлилась Эшлин. Уныло тащась обратно по Темпл-Бар, она услышала крик:

– Эй, Эшлин!

Ее догонял молодой человек в каких-то невообразимых ботинках, настоящая жертва моды, в которой она не сразу узнала Бу. Его волосы блестели, на лице появился румянец, и неожиданно для себя Эшлин рассмеялась.

– Каким ты стал красавцем, – восхищенно заметила она.

– На работу бегу, у меня смена с двух до десяти. – Бу вдруг громко рассмеялся. – Представляешь, что я такое говорю?!

А потом принялся пылко благодарить Эшлин:

– На телестудии так здорово! Они мне часть денег выплатили авансом, чтобы я устроился в общежитие.

– А работа тебе по силам? – поинтересовалась Эшлин. Она искренне тревожилась о том, что после уличной вольницы Бу тяжко будет привыкать к расписанному по часам и минутам рабочему дню, к дисциплине и ответственности.

– Это курьером-то? – фыркнул Бу. – Как нечего делать! Даже в этих ботинках.

– Прикольные шмотки, – похвалила Эшлин, оглядывая безумного покроя куртку, невероятную рубашку и очень оригинальные ботинки – словно из «Звездных войн».

– Выгляжу, как полный шизик, – снова захохотал Бу. – Хуже всего ботинки. Там у вас в редакции Келвин отдал мне скопом все самые чумовые тряпки, но они хотя бы чистые, а нормальную одежду я куплю с получки. Погоди-ка! Сейчас еще раз повторю.

Он причмокнул губами и с наслаждением произнес:

– Куплю с получки.

Его радость оказалась заразительна.

– Хорошо, что все у тебя устраивается, – улыбнулась Эшлин.

– А кого за это благодарить? Только тебя! И Джеку передай спасибо. Он классный! – Бу с горящими глазами ждал, чтобы Эшлин с этим согласилась.

– Да, классный, – смущенно признала она. Когда, интересно, Джек Дивайн успел стать таким хорошим?

– А ты слышала, что я сначала думал, что буду вести в журнале книжное обозрение? – хохотнул Бу. – А вообще-то я хочу быть оператором. Или звукорежиссером. Или диктором!

Вернувшись в редакцию, Эшлин собралась с духом и попросила Лизу по вторникам отпускать ее с работы пораньше.

– Мне не станут выписывать прозак, если я не пройду курс у психотерапевта.

Лиза явно была не в восторге.

– Мне надо согласовать это с Джеком, а ты тогда приходи пораньше, чтобы все успеть, – недовольно буркнула она.

Но потом смягчилась. Да и она могла позволить себе проявить милосердие. «Мне, по крайней мере, психотерапевт не нужен, – самодовольно подумала она. – И прозак я не принимаю».

 

61

Как-то вечером в субботу, примерно через месяц после всех потрясающих событий, Тед должен был выступать на вечере юмора. Маркус тоже был в программе.

– Надеюсь, ты не обидишься, – с наигранной легкостью сказала Эшлин, – только я за тебя болеть не пойду.

– Да что ты, Эшлин, я все понимаю!

– Но когда-то тебе придется снова начать выходить на люди, – строго заметила Джой.

– Чужих там не будет, – вкрадчиво подхватил Тед, – только друзья, с которыми ты еще не знакома.

– А точнее, – перебила Джой, – чужих не будет, будут друзья мужского пола, с которыми ты уже была знакома.

– Чужих не будет, – раздраженно отмахнулась Эшлин, – будут только бывшие друзья, с которыми я еще не знакома.

Она пребывала в нервном напряжении до самого воскресенья, когда снова увиделась с Тедом и очень старалась не задавать вопросов, но в конце концов не выдержала.

– Тед, извини, а он там был? Тед кивнул утвердительно.

– Обо мне не спрашивал? – еле слышно выдавила Эшлин.

– Я с ним не общался, – скороговоркой выпалил Тед. Эшлин была разочарована. Тед непременно должен был поговорить с Маркусом, чтобы Маркус мог спросить его о ней! Хотя, если б он действительно поговорил с Маркусом, у нее было бы чувство, будто ее предали.

– А она там была?

Чувствуя себя по уши виноватым, Тед снова кивнул.

Эшлин замолчала. Как бы ни хотелось ей думать иначе, она заранее знала, что Клода будет на вечере, потому что по субботам Дилан навещал детей, заодно исполняя обязанности няньки. Эшлин оставалось лишь проклинать свою память, сохранившую в мельчайших подробностях все, что Дилан поведал ей о двух голубках. Лучше б ей ничего не знать, но побороть любопытство она была не в силах.

Эшлин отчетливо представляла себе, как Клода пожирает глазами Маркуса, а он – ее. Пауза тянулась так долго, что Тед уже подумал, что вывернулся и вопросов больше не будет. Мало-помалу он начал успокаиваться – но слишком рано! Эшлин сдавленным голосом спросила:

– Они друг в друга очень влюблены? Это заметно, да?

– Еще чего, – фыркнул Тед, сочтя за лучшее не упоминать, что перед выступлением Маркус объявил: «Посвящается Клоде».

После того как Крейг застал их в постели, Маркус убедил Клоду, что за семь бед ответ все равно один, и теперь почти каждую ночь оставался у нее. Все складывалось лучше, чем можно было ожидать: дети вроде бы приняли его, и иногда Клода даже наслаждалась покоем.

Все собрались за кухонным столом. Молли рисовала цветы, Крейг делал уроки, Клода ему помогала, а Маркус работал над новым текстом.

Все было благостно и безмятежно.

– Клода, – сказал Маркус, – хочу прочесть тебе один кусок.

– Дай мне еще десять минут. Хочу закончить с Крейгом.

Через некоторое время, когда Клода в который раз показывала Крейгу, как пишется большая буква К, Маркус не выдержал.

– Клода, слушай!

– Еще минутку, дорогой, и я вся твоя.

Громко хлопнула кухонная дверь. Клода вскинула голову. Что случилось?

Но Маркуса уже и след простыл.

Был конец октября, четверг, половина восьмого вечера. В редакции остались только Джек и Эшлин. Джек выключил свет у себя в кабинете, запер дверь и подошел к столу Эшлин.

– Как дела? – вкрадчиво спросил он.

– Отлично. Вот дописываю статью о проститутках.

– Нет, я имел в виду… вообще. С психотерапией, с лекарствами? Помогает?

– Наверное.

– Моя мама говорит, время – лучший лекарь, – сообщил он. – Помню, когда у меня было разбито сердце и я думал, что никогда уже не оправлюсь…

– У вас было разбито сердце? – переспросила Эшлин с искренним недоверием.

– А вы думали, у меня его вовсе нет?

– Не думала, но…

– Да ладно, скажите честно, что думали.

– Нет, – вспыхнув, возразила Эшлин и отвернулась, чтобы он не увидел, как она улыбается. – Это из-за Мэй? – не удержавшись, полюбопытствовала она.

– Из-за той, что была до Мэй. Ее звали Ди. Мы очень долго были вместе, она меня бросила, и я в конце концов это пережил. Переживете и вы.

– Да, но Дженнифер, мой психотерапевт, говорит, что у меня дело не только в разбитом сердце.

– А в чем еще?

Он спросил так мягко и по-доброму, что Эшлин, не успев опомниться, рассказала ему все – о маминой депрессии, о ритуалах и правилах, которые она придумала, чтобы как-то с этим справляться.

– Вот вам и мисс Чинить-Паять, – закончила она. Джек изменился в лице.

– Простите, – быстро сказал он. – Простите, что я…

– Да ладно. Это ведь правда.

– Да? Потому вы и носите в сумке столько всего, потому не любите никого огорчать?

– Кажется, Дженнифер именно так и думает.

– А что думаете вы?

– Наверно, то же самое, – вздохнула Эшлин.

Она не стала говорить, что еще Дженнифер предположила, будто по этой же причине Эшлин всегда выбирает мужчин, которых надо воспитывать и приводить в порядок. После первого взрыва возмущения Эшлин с нею согласилась: она была нужна почти всем своим парням, в том числе милому разгильдяю Фелиму и настырному юмористу Маркусу, и ей это нравилось.

– А что говорит Дженнифер о вашей Weltschmerz?

– Говорит, что мне уже легче, даже если я сама того не замечаю. Еще говорит, у меня будут периодически случаться приступы, но я могу что-нибудь делать, чтобы держать это под контролем. Например, пойду в добровольную организацию, помогать таким, как Бу… Тем, кому не повезло встретить своего Джека Дивайна! – шутливо добавила она.

Джек с притворной скромностью опустил глаза и сквозь ресницы бросил быстрый взгляд на Эшлин, а потом их взгляды встретились.

Веселиться почему-то расхотелось, и они замолчали, по инерции продолжая глупо улыбаться.

Первым опомнился Джек.

– Господи, Эшлин, – с преувеличенным воодушевлением воскликнул он, – я так рад! Знаете, Бу замечательно справляется с работой на телестудии.

– Это все вы устроили, – подхватила Эшлин. Действительно, последние два месяца она жила в таком тумане, что даже не поблагодарила его по-человечески.

– Да бросьте вы! – Снова встречаться глазами было опасно. А когда не знаешь, о чем говорить, лучше всего говорить о погоде. – Дождь льет как из ведра. Вас не подвезти до дома?

Он оперся ладонями о стол, и Эшлин вдруг вспомнила, как он мыл ей голову. Теплые, сильные руки, блаженное ощущение покоя, жар мощного тела…

– Нет, нет, – поспешно спохватилась она. – Я еще посижу.

– А на танцы вы теперь не ходите? – к ее удивлению, спросил Джек.

Эшлин покачала головой. Танцевать ей давно уже не хотелось.

– Может, потом еще пойду, ну, когда все утрясется…

– А вы не показали бы мне как-нибудь самые простые па?

Ничего более невероятного Эшлин представить себе не могла.

– Ладно, – кивнула она. – Устроим вечеринку с сальсой и суши.

– Ловлю на слове. Джек пошел к выходу.

– Как дела у Мэй? – спросила вдогонку Эшлин.

– Хорошо, мы видимся иногда.

– Передавайте ей привет от меня. По-моему, она очень милая.

– Передам. Она теперь встречается с каким-то садовником.

– По имени Кормак? – вырвалось у Эшлин. На лице Джека отразился благоговейный ужас:

– А вы откуда знаете?!

Среди ночи у Лизы зазвонил телефон. Она вскочила с колотящимся сердцем. Не дай бог, что-нибудь с мамой или папой? Не успела она добежать, включился автоответчик, и мужской голос начал диктовать сообщение.

Оливер. И говорит громче обычного.

– Прошу прощения, Лиза Эдвардс, – внятно произнес он, – ты все-таки изменилась.

Она схватила трубку.

– Что?!

– И тебе привет. Тогда, в Дублине, ты гоняла с мальчишками в футбол, и я сказал, что ты изменилась, а ты ответила, что нет. Солнце, ты мне соврала!

– Оливер, сейчас без двадцати пять. Утра!

– Я понимаю, но с тех самых пор это не дает мне покоя. Заклинило, и все тут. Ты стала другой, солнце: на работе не так надрываешься, с этими ребятами дружишь, так почему ты сказала мне, что не изменилась?

Она-то знала почему, знала в тот самый день, когда это происходило, только зачем ему? А впрочем, какая разница?

– Потому что уже слишком поздно, чтобы вернуть нас, – выговорила она, поскольку Оливер молчал. – Проще думать, что я все та же стерва-аккуратистка, какой была всегда, верно ведь?

Оливер задумался над столь странной логикой.

– Это твой окончательный ответ? Больше ничего не хочешь мне сказать?

– Да вроде нет, Оливер.

– Ладно, солнце. Как знаешь…

Тед и Джой зашли к Эшлин якобы взять кассету и надолго застряли.

Все трое вскоре сгрудились перед телевизором, окруженные бутылками вина, штопорами, пакетами с попкорном и громадными плитками шоколада. И тут раздался звонок в дверь. Лицо Эшлин вспыхнуло: она все еще надеялась, что после долгих скитаний Маркус вспомнит, где его ждут.

– Я сама! – крикнула она, вскакивая с дивана, и побежала открывать.

За дверью оказался Дилан. Последние два месяца Эшлин виделась с ним, но в гости к ней он еще не заходил.

– Надеюсь, ты не рассердишься, что я без приглашения, – улыбнулся он, но по его голосу и блуждающему взгляду Эшлин поняла, что Дилан пьян. – Красавица ты моя.

Он погладил Эшлин по волосам, отчего ее тут же бросило в жар от макушки до самой шеи.

– Хорошая моя, – протянул Дилан нежным голосом.

– Спасибо. Проходи, у меня там Тед и Джой.

Дилан вошел в гостиную и через минуту без видимых усилий с его стороны очаровал Джой. То, что Дилан был, мягко говоря, расслаблен, не делало его менее привлекательным. Просто это был другой Дилан.

Фильм закончился, Дилан завладел пультом и принялся переключать с канала на канал, пока не нашел то, что ему нравилось.

– О, чудесно! «Касабланка»!

– Я всякую романтическую муть смотреть не намерена, – отрезала Эшлин, чем почему-то рассмешила Дилана.

– Какая же ты прелесть, – нежно сказал он.

– Не льсти мне, все равно смотреть я не буду.

– Прелесть, – повторил Дилан. Комплименты он всегда говорил легко и охотно, но Эшлин видела, что сегодня вечером дело обстоит несколько иначе.

– Не подлизывайся, Дилан!

– Я хранитель пульта!

– Это ненадолго, не надейся!

В последовавшей драке за пульт была опрокинута бутылка красного вина.

– Виноват, сейчас принесу тряпку, – сказал Дилан, но через минуту крикнул с кухни: – А где у вас тряпка?

– В ванной есть старые полотенца.

Эшлин вышла в ванную, залезла в шкаф, и вдруг прямо у нее над ухом раздался голос Дилана. От неожиданности она подскочила на месте и резко обернулась.

– Эшлин, – сказал он призывно.

– Что?

Но она уже понимала: что-то будет. Его взгляды, интонации, жесты прямо-таки источали желание.

– Милая Эшлин, – еле слышно шепнул Дилан. – Надо было мне оставаться с тобой.

Все эти одиннадцать лет Дилан обращался с нею как с младшей сестренкой, шутливо и грубовато. Сейчас он вел себя совсем иначе. Он нежно коснулся пальцем ее щеки…

«Он может быть моим, – вдруг отчетливо осознала Эшлин. – Через одиннадцать лет!»

А почему бы нет? С Диланом она чувствовала себя уверенной. Причем всегда, даже когда он был мужем ее лучшей – в то время – подруги. Да и сама она когда-то считала Дилана потрясающим парнем. Он нравился Эшлин, будоражил ее любопытство, она часто пыталась представить себе, каково это спать с Диланом. То был давний голод, так и не нашедший утоления.

В ее голове вихрем, сменяя друг друга, пронеслись несколько сценариев. Очень кстати, что волосы с ног она удалила. Исхудала, как тростинка. Тепло и ласка – то, что ей сейчас нужно. Да и секс не помешал бы.

А потом ей вдруг все стало совершенно безразлично.

Она сунула Дилану полотенце.

– Иди, вытирай.

Удивленный взгляд из-под взлохмаченной русой челки остановился на Эшлин. Дилан покорно взял из ее рук полотенце, аккуратно вытер лужицу и присел рядом с Джой. Через минуту начал увлеченно рассказывать, что сейчас произойдет в фильме.

– Замолчи, – остановила его Джой. Досмотрев фильм, она обернулась к Дилану и сказала: – Все, я иду домой, в постельку. Хочешь, присоединяйся.

Он окинул ее внимательным взглядом, криво улыбнулся и поднялся:

– С удовольствием! Привет, ребята!

Тед и Эшлин ошеломленно смотрели им вслед. Эшлин была почти уверена, что Дилан разыгрывает их. Но когда через несколько минут он не вернулся в гостиную, Эшлин поняла, что Дилан и не думал шутить.

Наутро Эшлин позвонила Джой на работу.

– Ты переспала с Диланом?

Ей казалось, она задала свой вопрос очень тихим голосом, но вся редакция, как один человек, тут же вскинула головы.

– Совершенно верно, – последовал жизнерадостный ответ.

– В смысле, ты занималась с ним любовью?

– Ну да, естественно! А я тебе что говорю! Эшлин с трудом пришла в себя.

– И как он тебе?

– Изумительно! Просто великолепен! На женщин зол как черт, и, разумеется, он мне не позвонит… – Тут Джой резко сменила тон. Теперь она была в ужасе. – Господи, Эшлин, ты ведь не обиделась, нет? Мне даже в голову не пришло… Я подумала, ты зациклилась на Маркусе, а я так ненавижу Клоду, и…

– Я не обиделась, – успокоила ее Эшлин. Хотя сама совсем не была уверена.

Впрочем, ее коллеги тоже.

В начале декабря нашелся покупатель на лондонскую квартиру Лизы и Оливера. Поскольку обстановка была включена в стоимость, Лизе оставалось лишь забрать оттуда свои личные вещи.

В выбранный ею для этого выходной день Оливер уехал на съемки. Она могла бы подождать его возвращения, но решила не делать этого. Пора уже перестать за него цепляться!

Рыться в руинах совместной жизни было довольно болезненно; правда, Лизе на помощь из Химл-Хэмпстеда приехали мама с папой. Честно говоря, толку от них было немного, но от их шумного сочувствия ей стало чуть легче. Потом они погрузили Лизу вместе с ее пожитками в семейный джип двадцатилетней давности и отвезли к себе в Химл. На вечер ради такого случая был заказан столик в местном ресторанчике. Еще совсем недавно Лиза ни за что бы не отправилась в подобное место, но сейчас она восприняла предложение вполне естественно. И правда, почему бы не сходить?

Эшлин вошла в паб и сразу увидела Теда – он уже ждал ее.

– Привет, – кивнул он. – Она была. Он тоже был. И безумно влюбленными они не выглядели, если тебя это еще интересует.

Накануне вечером Тед был на вечере юмора, и, поскольку Эшлин всегда спрашивала о Маркусе и Клоде, он решил выдать новости сразу, чтобы пощадить ее гордость.

– У него новый номер, что-то там о детях. По-моему, с Клодой он водится только ради материала, – вовсю злословил Тед, выдавая ложь столь явную, что Эшлин была тронута до глубины души.

– И, по-видимому, – продолжал развивать тему Тед, – Дилан, кажется, совсем перестал давать Клоде деньги, потому что Маркус сострил насчет того, что муж его подружки… Ой, извини, – Тед сделал паузу, потому что Эшлин поморщилась, – муж его подружки выделил ей пособие, которое может насмешить скорее, чем удачная шутка.

Появилась Джой.

– О чем секретничаем? Небось мне косточки перемываете?

– Да что ты! Я рассказываю Эшлин о вчерашнем выступлении Маркуса.

– Засранец, – презрительно вздернула губу Джой и просюсюкала, передразнивая Маркуса: – «Я посвящаю свое выступление Крейгу и Молли». Вот дерьма кусок, скажи?!

Лицо Эшлин стало белым:

– Он посвящает свой номер ее детям? Джой растерянно посмотрела на Теда.

– Я думала, ты как раз об этом рассказываешь… О, черт! Вечно я что-нибудь ляпну.

Эшлин захлестнуло унижение, острое, как два месяца назад.

– Счастливая семья, – мрачно заметила она.

– Долго это не продлится, – уверенно возразила Джой. – Вот увидишь!

– Нет, они останутся вместе, – сокрушенно проговорила Эшлин. – Мужчины всегда остаются с Клодой, уж я-то знаю!

И тут Джой задала неожиданный вопрос:

– А ты скучаешь по Маркусу?

Эшлин задумалась. Эмоций по этому поводу у нее было много, и все неприятные, но тоски по Маркусу среди них, пожалуй, уже не наблюдалось. Злость – да. Грусть, унижение, обида – да. Но скучать по Маркусу, как прежде, она не скучала – ни по его обществу, ни по нему самому.

– Конечно, я забочусь о детях! – возмущался Маркус. – Разве я не посвятил им свое вчерашнее выступление?

– Хорошо, тогда, быть может, почитаешь Молли на ночь?

– Но я занят! Я работаю на двух работах!

– А я вся вымоталась. Невозможно одной крутиться с двумя детьми.

– Ты же сама говорила, что Дилана никогда не было дома, что он все время работал.

– Он работал не допоздна, – надулась Клода.

Она сунула Маркусу в руки «Красную Шапочку» с картинками. Маркус испуганно замотал головой.

– Извини, мне надо хотя бы час позаниматься романом.

Клода посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом.

– Я потеряла мужа из-за тебя.

– А я потерял Эшлин из-за тебя. Так что мы квиты, дорогая!

 

62

А потом, совсем неожиданно, как это всегда и случается, пришло Рождество. Вся редколлегия «Колин» пила и гуляла почти с самого начала декабря, а двадцать третьего редакция официально закрылась на одиннадцать дней. Келвин назвал это событие «актом милосердия».

Вернулся из Австралии Фелим и слегка удивился тому, что Эшлин не пустила его к себе в постель, однако дуться не стал и подарил ей специально для нее привезенную австралийскую свирель. На Рождество Эшлин поехала к родителям – что заслуживает отдельного упоминания, ибо последние пять лет она всегда оставалась на праздники в Дублине, у родителей Фелима. Оуэн, брат Эшлин, приехал из бассейна Амазонки, сделав маме лучший подарок тем, что не вставил себе в нижнюю губу деревянную пластину, как принято у местных. Прилетела из Калифорнии сестра Эшлин, Дженет, высокая, стройная и очень симпатичная.

Клода праздновала Рождество в одиночестве. Детей Дилан отвез к своим родителям, а она к своим не пошла, потому что они не изъявили желания видеть у себя Маркуса. Впрочем, Маркус в последнюю минуту решил провести этот день со своими близкими.

Лиза отправилась в Химл и была искренне благодарна маме и папе за то, что они были внимательны к ней и деликатны. Все документы по разводу она подписала и отправила адвокату более чем за месяц до Рождества. Теперь оставалось ждать предварительного заключения суда.

В тот вечер, когда Эшлин вернулась домой из Корка, оказалось, что у нее новый сосед, худощавый белобрысый парень. Он сидел у ее подъезда с бутербродом и банкой «Будвайзера».

– Привет, я Эшлин.

– Джордж, – представился он и, заметив, что она смотрит на банку с пивом, поспешил добавить: – Канун Нового года все-таки! Что, уж и выпить нельзя, как все нормальные люди?

– Я не против, – пожала плечами Эшлин.

– Если я бездомный, это вовсе не значит, что у меня проблемы с бухаловом, – продолжал он, чуть успокоившись. – Я просто социальный пьяница, ясно?

Она дала ему фунт и вошла в подъезд, борясь с грозящим захлестнуть ее отчаянием.

В дверь позвонили. Это был Тед, гордый и довольный. Рядом с ним стояла невысокая ладная девушка.

– Ты вернулась! – воскликнул Тед радостно и тут же выдвинул вперед свою спутницу: – Это Шинед.

Шинед протянула Эшлин маленькую ручку и уверенно, как первая ученица, отчеканила:

– Рада с вами познакомиться!

– Проходите, – пригласила удивленная Эшлин: девушка совсем не была похожа на поклонниц Теда.

Тед вошел в гостиную, тщательно поправил диванные подушки и только после этого усадил Шинед.

Она осторожно опустилась на краешек дивана, села, плотно сдвинув коленки, изящно кивнула на предложение Эшлин выпить вина. Тед все это время следил за Шинед ястребиным взором.

– Вы познакомились с Тедом на вечере? – попыталась завязать разговор Эшлин, на четвереньках ползая по полу в поисках штопора. Она точно знала, где оставила его перед поездкой в Корк…

– На вечере? – переспросила Шинед таким тоном, будто впервые слышала это слово.

– Ну, на вечере юмора.

– Нет, нет! – возразила девушка.

– Она никогда не видела меня на сцене и говорит, что вряд ли захочет, – с нежностью глядя на подругу, пояснил Тед.

Вскоре выяснилось, что Шинед и Тед вместе работают в министерстве сельского хозяйства. На рождественской вечеринке, когда, уже выпив, они лихо отплясывали под «Рок вокруг часов», их глаза встретились, и оба сразу поняли, что это любовь!

У Эшлин появилось подозрение, что с появлением Шинед сценическая карьера Теда мало-помалу сойдет на нет. Но если в юмористы он пошел только для того, чтобы найти себе девушку, то, наверно, и жалеть не о чем. Да и Тед, похоже, совсем не расстраивался.

– Сегодня? Тебя опять тянет развлекаться? – спросила Клода. – Но тебя ведь не было дома ни вчера, ни позавчера, ни в среду вечером!

– Мне надо глянуть, там будут новые лица. Это моя работа, я должен пойти.

– А что для тебя важнее? Я или работа?

– И ты, и работа.

– Да, но я не найду никого, чтобы побыть с детьми, ты слишком поздно меня предупредил.

– Ладно, проехали.

Но в девять часов вечера Маркус встал и сказал:

– Ну, я пошел. Концерт поздний, так что я уж потом сразу домой, чтобы тебя не тревожить.

– Ты все-таки идешь?! – изумилась Клода.

– Ну да, я же говорил.

– Нет. Ты сказал – ладно, когда узнал, что не на кого оставить детей. Я думала, ты имел в виду, что без меня не пойдешь.

– Нет, я как раз хотел сказать, что пойду без тебя.

– Эшлин, мне надо кое-что тебе сказать, – сообщил Тед.

– Что?

Был промозглый январский вечер, и Джой с Тедом заявились к Эшлин оба серьезные и строгие.

– Лучше сядь, – посоветовала Джой.

– Сажусь. – И Эшлин плюхнулась на диван.

– Вот и хорошо. А то вдруг расстроишься, – сказал Тед.

– Да что такое?

– Даже не знаю, говорить или нет…

– Говори!

– Знаешь такого Маркуса Валентайна?

– Слышала, кажется. Ну же, Тед, не тяни!

– Так вот, я его видел. В пабе. С девушкой. Это была не Клода!

Воцарилась тишина, затем Эшлин сказала:

– Ну и что? Он имеет право появляться на людях в обществе других женщин.

– Согласен. Но имеет ли он право целовать их взасос при всех?

На лице Эшлин отразилось что-то странное. Джой взглянула на нее с тревогой.

– Да ты ее знаешь, – отчеканил Тед. – Это Сюзи. Я с ней говорил на вечеринке в «Рэтмайнз», а потом ушел с тобой. Помнишь?

Эшлин кивнула. Да, она помнила маленькую симпатичную рыжую девушку. Тед еще назвал ее тогда общественной подружкой.

– Так я… гм… поспрашивал, – продолжал Тед.

– И?

– И выяснил, что они не только целуются, если ты понимаешь, о чем я.

– О господи!

– Для конопатого придурка он пользуется большим успехом, – сухо заметила Джой.

– О господи, – повторила Эшлин.

– Только не надо мучиться состраданием и жалеть Клоду, – взмолилась Джой. – Пожалуйста, не бросайся ей на помощь. Я тебя знаю!

– Дура я, что ли, – фыркнула Эшлин. – Да я в полном восторге! В полном!

– Я сейчас приеду за вещами, – сообщил Маркус.

– Все будет собрано! – воскликнула Клода в трубку. Кипя, она металась по дому, швыряя пожитки Маркуса в черный мешок для мусора. Надо же, как быстро все закончилось! От безумной страсти за какие-то считанные недели они дошли почти до ненависти, причем все покатилось по наклонной именно в тот момент, когда секс уступил место повседневной жизни с ее заботами и делами.

Она-то думала, что любит его! На самом деле он жуткий зануда. Самый занудный из всех зануд. И говорить ни о чем не желает, кроме своего кривляния, да еще о том, как другие юмористы ему в подметки не годятся.

И внимания он требует массу. Вечно бесится, когда она занимается Молли и Крейгом, это просто кошмар. Частенько Клоде казалось, что у нее трое детей.

А тут еще эта его проклятая новая книга. Чушь собачья! Чернуха невообразимая. И не скажи ему ничего, даже по делу, – обидится смертельно! А она всего только и сказала один раз, что, чем ныть и жаловаться на жизнь, лучше пусть главная героиня откроет свое дело – печет торты или делает керамику… Как же он взбесился!

А в последнее время завел себе моду исчезать каждый вечер из дому. Просто отказывался понимать, что не может она все время бросать детей одних. Няню найти нелегко. Позволить себе это на те гроши, что дает Дилан, – еще труднее. Да и нечего гулять каждый вечер. Без Молли и Крейга скучно и душа не на месте.

А дома так приятно… Чем плохо смотреть телевизор, попивая вино?

И еще секс. Ей больше не хотелось заниматься им трижды за ночь. Да и не нанималась она. Кто бы согласился – после того как пройдет первая сумасшедшая страсть? Но Маркусу все было мало, а она страшно уставала.

Но это все еще цветочки по сравнению с новостью, которой он только что ее оглоушил: он, оказывается, «встретил другую»!

Клода кипела от злобы и унижения. Еще бы – в самой глубине души она всегда тешила себя мыслью, что делает ему одолжение, что тот день, когда она упала ему в объятия, бросив замечательного, потрясающего мужа, был счастливейшим в его жизни. Да, рьяно убеждала себя Клода, именно так – она бросила, а не ее бросили! Такого с нею не случалось с тех пор, как красавчик американец Грег охладел к ней за месяц до своего отъезда в Штаты.

Она запихивала в мешок трусы Маркуса, когда раздался звонок в дверь. Клода подхватила мешок, открыла дверь и сунула мешок Маркусу:

– На.

– Мой роман там?

– Уж конечно. «Черный пес», твой шедевр. Там, не беспокойся. В мешке для мусора ему самое место, – сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.

Маркус не замедлил с ответом.

– Да, кстати, – небрежно проронил он, – ей двадцать два, и детей у нее нет.

И подмигнул, зная, как Клода переживает из-за своих растяжек на животе.

Вспыхнув, Клода захлопнула дверь. Надо взять себя в руки и думать о чем-нибудь хорошем. Итак, по крайней мере она отделалась от Маркуса, от его плоских шуток, его романа и перемен настроения, а это уже немало.

И тут же Клода поняла, что попала впросак. Ни мужа, ни любовника.

Приехала!

Клуб поклонников Джека Дивайна был в полном сборе. Робби, Медовое Чудище и миссис Морли сбились в кучку, стремясь перещеголять друг друга в изъявлениях восхищения.

Джек только что прошел к себе.

Этим утром Джек пришел настоящим франтом – в отглаженном темном костюме, в белоснежной рубашке. Даже его вечно торчащие волосы не портили впечатления.

И выбрит он сегодня был безукоризненно. Правда, когда подошел к столу миссис Морли забрать телефонограммы, рубашка распахнулась на груди: там не хватало одной пуговицы.

Это еще больше вдохновило его поклонников.

– Мятущийся герой, которому под силу спасти весь мир, но не хватает доброй, заботливой подруги, – многозначительно заявила Шона.

– Да, ему давно пора избавиться от этого богемного вида, – подхватила волнующую тему Трикс.

– Точно, точно, – поддакнула миссис Морли, понятия не имевшая о богеме.

– Такого оседлать – раз глянуть, – предположил Робби. – А, Эшлин?

Все засуетились, беззвучно зашевелили губами. «Не спрашивай ее!»

Но поздно! Послушная Эшлин уже представила себе, как, оседлав Джека Дивайна, скачет на нем по редакции, и чувства, промелькнувшие на ее лице, ее коллег отнюдь не успокоили.

– Бедняжка пережила такую трагедию, – зашипела миссис Морли, – для нее сейчас мужчины не существуют.

Эшлин вопрос Робби вывел из равновесия, и она непрерывно думала о Джеке Дивайне. Сердце у нее разбухало, как воздушный шарик, стоило вспомнить о его вечной настороженности и доброте, вечно мятых костюмах и остром уме, жестких манерах и мягком сердце, высоком положении и оторванной пуговице.

Он мыл ей голову, хотя у самого не было времени. Он обошелся с Бу, бездомным отщепенцем, как с равным себе. Отказался уволить Шону, когда она в «Гэльских узорах» по ошибке вписала в расчет рядов на одеяльце для крестин лишний нолик, и несчастные рукодельницы по всей Ирландии вывязывали одеяла семнадцати футов длиной вместо трех.

«Робби прав, – решила Эшлин. – Я оседлаю Джека Дивайна!»

– Эшлин! – вторглась в ее раздумья Лиза. – Пятый раз говорю: это вступление слишком длинное! Что с тобой такое? Ты что, таблеток наглоталась?

– Нет, прости, Лиза! Я просто задумалась.

Лиза вздохнула. Надо быть добрее. Эшлин никогда такой не была, разве что в первые несколько недель после разрыва с Маркусом. Может, до нее дошли еще какие-нибудь новости.

– Что-нибудь с Маркусом и твоей подругой? Эшлин с трудом переключилась с Джека Дивайна на другую тему.

– В общем, да. Маркус ее бросил, у него теперь другая.

– И ничего удивительного, – презрительно уронила Лиза. – Для таких типов…

– Каких типов? – уточнила Эшлин.

– Ну, таких – не то чтобы уж совсем мерзавцев, а ненадежных. Которым необходимо, чтобы их любили, но только хорошенькие, молоденькие и свеженькие. Бабы на него вешаются, потому что он стал известным, а он как малый ребенок в конфетной лавке – хватает все сладости подряд и никак не наестся.

Но эти мудрые слова не вернули Эшлин в реальность. Скорее они возымели противоположное действие. Эшлин как будто еще глубже ушла в себя. Но вдруг ее лицо прояснилось.

– Правда, откровения похожи на автобусы? – спросила она. – То полдня ни одного, то вдруг приходит сразу несколько.

Лиза внимательно посмотрела на Эшлин и сочла за лучшее ретироваться.

Эшлин между тем суетилась до самого конца рабочего дня, когда должна была встретиться с Джой. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своими захватывающими прозрениями. Ну хотя бы одним из них. Другие подождут, покуда она сама в них не разберется.

Как только Джой появилась в баре на Моррисон-стрит, Эшлин обрушилась на нее.

– Даже если б Маркус не познакомился с Клодой, он все равно рано или поздно пошел бы налево, потому что абсолютно ненадежен, и я сама должна была увидеть знаки…

– Да? А они были? – спросила Джой.

– Я знала, что записку «Позвони муа!» он дал еще одной девушке. Скажи, что это за мужик, который раздает номер своего телефона направо и налево? Если он в тебе заинтересован, он попросит телефон у тебя, верно ведь? Ничего себе манера: давать свой номер кому попало и смотреть, кто клюнет.

– А еще?

– Да, так вот: я же ему два раза давала телефон, и в первый раз он не позвонил. Теперь ясно, что играл в какие-то свои игры. Проверял, достаточно ли он понравился. Я его не интересовала; его интересовало, что я о нем думаю. И только после того как увидел меня на его выступлении, соизволил позвонить. И еще, когда я в первый же вечер не легла с ним в постель. Как он надулся! И все эти: «А я лучше всех? А кто из них смешнее всех?» И еще, Джой, знаешь что? Я ведь и сама не без греха. Встречаться с ним я стала отчасти потому, что он известный человек. Так что, если это ударило по мне же, кого винить, кроме себя?

– Тебя послушать, так получается кошмар какой-то, – возразила Джой. – Вместе вам было очень даже неплохо. Я знаю, он тебе нравился, да и ты ему, это было видно.

– Да, я ему нравилась, – согласилась Эшлин. – Нравилась, но сам себе он нравился еще больше. Да и мне он нравился не за то, за что следовало. Клода сказала, я вечная жертва, – обреченно добавила она.

– Вот тварь!

– Нет, она права. Или была права, – поправилась Эшлин. – Теперь я уже не та.

– Но даже если это все из-за ненадежности Маркуса, не станешь же ты мириться с Клодой? – забеспокоилась Джой. – Ты ведь ее по-прежнему ненавидишь, правда?

Что-то коротко и больно кольнуло Эшлин в сердце – и медленно растаяло. Эшлин перевела дыхание и пожала плечами:

– Конечно, ненавижу!

 

63

В Валентинов день из почтового ящика на пол в Лизиной прихожей спланировал большой, внушительный конверт. Открытка? От кого? С забившимся от волнения сердцем она вскрыла конверт и замерла…

То было уведомление о предварительном решении суда.

Она хотела засмеяться, но почему-то ничего не получилось. Скорость, с которой были посланы бумаги из суда, застала ее врасплох. Вся процедура заняла чуть больше двух месяцев, а Лиза в глубине души была уверена, что выйдет никак не меньше трех.

С панической ясностью она понимала, что они с Оливером уже вышли на финишную прямую. Дорога открыта, и прямо по курсу виден неуклонно приближающийся конец их совместной жизни.

Еще шесть коротких недель – и выйдет окончательное решение о разводе.

Тогда-то ей и полегчает. С глаз долой – из сердца вон.

Вечером она встретилась с Диланом. Уже месяца два он регулярно ее куда-нибудь приглашал – всякий раз, как заходил в редакцию якобы повидаться с Эшлин, – и Лиза решила, что это ее несколько развеселит. Особенно если учесть, что Оливер совсем не давал о себе знать.

После работы Дилан забрал Лизу и повез в паб в Дублинских Горах, откуда открывался чудный вид на город, и огни внизу мерцали и переливались, как камни-самоцветы. За выбор места она поставила ему высший балл. Также Дилан получил семь из десяти возможных за хорошую прическу и восемь из десяти – за внешний вид. Он был исключительно обаятелен, говорил небанальные комплименты и за это удостоился семи баллов. Но никакого тепла Лиза к нему не ощущала: за приятными словами проглядывала жесткость и неутоленная жажда отмщения, пугающая даже Лизу.

А может, проблема была в ней самой? Весь день ей не давали покоя остаточные явления послеразводного шока.

Она много пила, но никак не могла опьянеть, да и свидание, вместо того чтобы поднять ей настроение, только еще больше расстроило ее. Когда Дилан совершенно недвусмысленно дал ей понять, как он ее хочет, настроение у нее вообще упало.

Она промямлила что-то типа «я не такая».

– Неужели? – губы Дилана изогнулись в досадливо-презрительной усмешке, и Лизе вдруг неудержимо захотелось домой.

Не говоря ни слова, Дилан отвез ее обратно в город.

У дома Лизе удалось вежливо поблагодарить своего спутника, но достаточно быстро выбраться из машины она все же не смогла. Потом, блаженно сидя в кухне за йогуртом (она теперь ела только продукты на И, а их – раз-два, и обчелся), размышляла: что же будет с ней дальше, если одноразовый секс перестал доставлять ей удовольствие?

Клода была дома одна. Дилан повел детей гулять, с минуты на минуту должен был вернуться, и, хоть сам он об этом еще не подозревал, им предстояло поговорить.

Встречались они спокойно, без эмоций. Но каждая встреча стоила Клоде нервов. Дилан злился, она защищалась, но скоро все это изменится.

Как вообще она могла думать, что с Маркусом можно жить? Дилан чудесный: терпеливый, добрый, щедрый, преданный, работящий и к тому же намного красивее Маркуса! Вернуть, вернуть прежнюю жизнь! Правда, Дилан наверняка будет упираться и дуться, а Клоде не очень-то улыбалось пресмыкаться, чтобы уломать его.

За дверью послышались детские голоса. Пришли! Клода побежала открывать, приветливо улыбнулась Дилану. Он с каменным лицом вошел в дом.

– Можно тебя на два слова? – весело спросила Клода.

Дилан равнодушно пожал плечами. Клода усадила детей перед телевизором, плотно закрыла дверь и вернулась в кухню, где ждал Дилан.

В горле застрял комок, и она с трудом смогла произнести первые слова:

– Дилан, все это время… Я была не права! Прости меня, если можешь. Я тебя по-прежнему люблю и хочу, чтобы ты… – она закашлялась, – чтобы ты вернулся домой.

И посмотрела ему в лицо, ожидая, когда золотой свет счастья зальет его и радость сменит каменную маску, за которой он прятался с тех пор, как они расстались. Дилан внимательно смотрел на нее.

– Я понимаю, прежде чем мы заживем нормально и ты снова начнешь верить мне, должно пройти время, но мы можем вместе пройти курс реабилитации и все, что надо, – продолжала она. – Я была не в себе, что так поступила с тобою, но ведь все поправимо… Правда?

Дилан не произнес ни звука.

Клода подошла ближе и коснулась его руки.

– Нет!

– Послушай, Дилан… Что – нет?

– Нет, я не вернусь.

Этого Клода не предвидела. Ни в одном из своих сценариев.

– Но почему? – спросила она, все еще не веря.

– Просто не хочу.

– Но ты ведь был в таком горе оттого, что я… ну… сделала.

– Да, я думал, это меня убьет, – согласился Дилан. – Теперь, должно быть, уже справился с собою, потому что больше не хочу с тобой жить.

Клоду затрясло. Не может такого быть, не должно!

– А как же дети? Это его задело.

– Я люблю своих детей. Ну, слава богу!

– Но опять сходиться с тобою из-за них не буду. Не могу.

Она проигрывала. Вся власть, которой, как ей казалось, она обладала, оказалась чистой видимостью. И тут ей в голову пришла мысль, невозможная до смешного.

– Ты случайно… случайно не нашел себе другую? Дилан недобро рассмеялся.

– Я много других нашел, – хмыкнул он.

– Ты имеешь в виду… ты хочешь сказать… ты спал с другими женщинами?

– Да разве с ними заснешь…

Она охнула, точно от удара под дых, чувствуя себя преданной, обманутой. И ревность вдруг взыграла. А его уверенный многозначительный тон наводил на ужасные подозрения.

– Я кого-нибудь из них знаю?

– Да, – самодовольно улыбнулся Дилан. У Клоды упало сердце.

– Кого?

– Как можно задавать мужчине такие вопросы! – упрекнул он.

– Ты же сказал, что будешь меня ждать, – робко заметила Клода.

– Неужели? Значит, соврал.

О будущем Лиза стала задумываться, когда ей предложили работу главные конкуренты «Рэндолф медиа». За десять месяцев в «Колин» она сделала с журналом все, что хотела, наладила рекламу, раскрутила тираж. Пора и честь знать.

Она уже понимала, что вернется в Лондон – там дом, друзья, и хочется быть поближе к маме с папой. Но в процессе обдумывания вариантов ей стало ясно, что вряд ли достанет сил и дальше заниматься изданием глянцевого ежемесячника. Карабкаться по намазанному жиром шесту, унижать других и пожинать плоды их труда больше ее не прельщало. Как, впрочем, и злобное соперничество между журналами. Или жестокие, не на жизнь, а на смерть, междоусобицы внутри коллектива. Когда-то вечное соревнование будоражило нервы, даже вдохновляло, но теперь – нет, и, когда Лиза осознала это, ее охватила паника. Неужели она сошла с дистанции, стала слабачкой, размазней? Нет, слабой она себя не ощущала. Просто были вещи, которых больше не хотелось делать, и это не означало, что она стала слабой. Она стала другой.

Впрочем, изменилась не сильно, надо честно признать: она по-прежнему любила глянцевые журналы за их доступность и простоту. Одежда, косметика, советы психолога – и все. Так что с карьерой вывод ясен: пора устраиваться консультантом.

Эшлин видела: происходит нечто странное. Сначала она не придала этому значения, приняла за случайность. Но за первой случайностью последовала вторая. И третья. Интересно, в какой момент цепь случайностей перестает быть цепью случайностей и становится тенденцией?

Слишком вникать она боялась: она слишком хотела, чтобы это что-то значило. А все Джек Дивайн. Сначала он пригласил ее в бар, чтобы отпраздновать отказ от прозака. Потом, через неделю, когда стало ясно, что она точно не сойдет с ума, опять пригласил в бар, чтобы отпраздновать и это. Затем пригласил в бар и в пиццерию, чтобы отметить возвращение в танцкласс, на уроки сальсы. А далее последовало приглашение на обед в «Кукс», чтобы отпраздновать переезд Бу в его первую в жизни квартиру. Но когда Эшлин заметила, что не худо бы пригласить и самого Бу, Джек в восторг не пришел.

– С ним и с другими ребятами со студии я иду пить пиво завтра, – пояснил он.

– А что мы на этот раз празднуем? – осторожно поинтересовалась Эшлин.

Джек помолчал:

– Что сегодня – четверг?

– Ладно, – кивнула она. Потому что и правда был четверг. Но только почему Джек так с нею мил? Неужели до сих пор жалеет ее? Личная драма со всеми последствиями уже в прошлом. А делать какие-то иные выводы относительно его внимания казалось Эшлин преждевременным.

Просветила ее Лиза.

– Так вы с Джеком наконец-то поладили? – спросила она как можно небрежнее. Все-таки трудно сохранять олимпийское спокойствие, когда тебя обходят; не умеет она этого и, наверно, никогда не научится.

– Прости, что?

– Вы с Джеком. Он ведь тебе нравится? – насмешливо улыбнулась Лиза. – Нравится, да?

Эшлин вспыхнула, чем и ограничилась, оставив без ответа вопрос Лизы.

– И ты ему нравишься, – не отступала Лиза.

– Нет, не нравлюсь.

– Нет, нравишься.

– Нет, не нравлюсь.

– Эшлин, не будь дурочкой, – прикрикнула Лиза. Эшлин испуганно посмотрела на нее и, помолчав, тихо сказала:

– Хорошо, не буду.

Вечером в ресторане Эшлин сделала попытку прояснить ситуацию. Чтобы расхрабриться, она закурила. Джек смотрел на нее так, будто она сделала нечто прекрасное.

– Джек, можно вопрос? Мы сидим в ресторане, обедаем вдвоем… Это…

И умолкла. Может, не стоит спрашивать?

– Это… – с готовностью повторил он. Эшлин тяжко вздохнула. А, ладно, хуже не будет.

– Это свидание?

Он пристально смотрел на нее.

– А вам хочется, чтобы было свидание?

– Да!

– Тогда это свидание. А хотите, я вам назначу еще одно? – нарочито небрежно спросил Джек.

– Хочу!

– В субботу вечером?

– Да. Джек, – услышала Эшлин собственный голос, – можно спросить, почему вы хотите встретиться именно, ну, вы понимаете… со мной?

Она подняла на него глаза, и в тот же миг его взгляд ответил ей, и встреча – нет, столкновение – произошла. Эшлин словно покинули силы – она сидела, боясь пошевелиться.

– Потому, Эшлин, – негромко ответил Джек, – что вы вмешиваетесь в мои планы на мировое господство.

– А это что значит?

– Я ни о чем и ни о ком, кроме вас, не могу думать, – продолжал он. – И это всему мешает.

Голова у нее закружилась, все сильнее, сильнее, сильнее, и слова не шли с языка. Ну хоть бы что-нибудь умное! Она и сама догадывалась, что нравится ему, но если уж он сам сказал…

– Скажите же что-нибудь, – нетерпеливо попросил он.

– И давно это с вами? – промямлила Эшлин непослушным языком.

– Сто лет, – вздохнул Джек. – С самой презентации журнала.

– Так давно?

– Так давно!

И он снова вздохнул.

– Но ведь прошло уже несколько месяцев!

– Шесть.

– И все это время…

Она лихорадочно пролистывала в памяти последние полгода, и собственная жизнь представала перед нею совсем в ином свете. Неужели он серьезно? Конечно, он сам сказал, но она все равно боялась верить.

– Неудивительно, что вы были так добры ко мне, – выдавила она наконец.

– Я бы в любом случае был к вам добр.

– Да?

– Конечно, – кротко улыбнулся Джек. – Ну, может быть. Вероятно… А вы?

– Я?

– Вы что думаете?

Слова по-прежнему не шли с языка, и лучшее, на что она оказалась способна, было:

– Я думаю, что очень хочу встретиться с вами в субботу вечером.

– Хорошо, – кивнул он облегченно. – А может, вы бы зашли ко мне? Вы ведь обещали научить меня танцевать.

Вообще-то она никогда ничего такого не обещала, но спорить не стала.

– И мне все-таки кажется, что суши вам понравилось бы, если б вы мне поверили, – добавил он.

– Я вам верю.

Назавтра, когда Лиза подала заявление об уходе и сообщила о своем намерении вернуться в Лондон, Джеку хватило учтивости сказать:

– Нам повезло, что ты у нас так долго задержалась. Но и ей хватило чутья понять, что от горя он не умирает.

– Вы могли бы заменить меня Трикс, – невинно предложила она.

– Разумеется, мы поду… Ох, хорошо ты меня поймала! – рассмеялся Джек.

 

64

В продуваемом всеми ветрами Рингсенде, в доме у моря нервно здоровались мужчина и женщина. Неподвижное, черное море наблюдало сквозь незашторенные окна, как он привел ее в комнату, где перед тем наводил порядок несколько часов кряду. Море давно уже знало Джека Дивайна и прежде ни разу не видело его в такой лихорадке. Заметьте, если уж на то пошло, свою фланелевую рубаху он мог бы выгладить, а джинсы надеть нерваные.

Женщина присела на вычищенный диван, провела рукой по уложенным в парикмахерской волосам. Одернула кофточку, отчего сразу вспомнила о новом кружевном белье, специально для этого случая купленном.

– Ты голодна? – спросил Джек, протягивая ей бокал вина.

– Просто умираю от голода, – соврала она.

Джек расставил на маленьком столике соевый соус, имбирь, положил палочки для еды и другие необходимые для суши аксессуары, затем заботливо пододвинул к Эшлин досочку с маленькими рисовыми конвертиками.

– Там ничего такого нет, – заверил он. – Это суши для…

– …начинающих, я знаю. А что, если первый кусок я съем без васаби? Чтобы входить в курс дела постепенно? – спросила Эшлин.

– Хорошо, как хочешь…

Но от Эшлин не укрылась промелькнувшая на его лице тень разочарования, и она расстроилась. Он так старался!

– Все-таки попробую, – решилась она. – Пусть лучше все будет как положено! Разные вкусы дополняют друг друга.

– Только если ты уверена. Не хочу тебя спугнуть.

Он аккуратно положил точно по центру суши крохотный, прозрачный ломтик имбиря, палочками разгладил неровные края. Эшлин наслаждалась тем, как он хлопочет – и все ради нее.

– Готова? – спросил он, протягивая ей суши. Эшлин открыла рот.

Джек внимательно следил за ее реакцией.

– Вкусно, – наконец улыбнулась Эшлин. – Необычно, но вкусно.

Она попробовала суши с огурцом, с соевым творогом тофу, с крабами и авокадо, а потом осмелела так, что съела даже одну штуку с лососем.

– Ты молодчина, – радовался Джек, как будто она сделала нечто действительно достойное внимания. – Так что, когда будешь готова танцевать сальсу…

– Знаешь, мне трудновато будет показать тебе все как надо, – скороговоркой выпалила она, – потому что в танце должен вести мужчина.

– А ты все-таки попробуй!

– Но…

– В самых общих чертах, – усмехнулся он.

– У нас нужной музыки нет.

– А какая нужна? Что-нибудь кубинское?

– Да, – протянула Эшлин, осознавая свой промах. Она-то надеялась, что у него вряд ли водится такая музыка!

Итак, деваться было некуда.

– Ладно, бог с ней, с музыкой. Сойдет та, что звучит сейчас. Так, встаем оба.

Джек проворно вскочил на ноги, и Эшлин удивилась, какой он высокий, как будто видела его в первый раз.

– Лицом друг к другу.

Они повернулись друг к другу лицом. Вот только расстояние между ними было не меньше трех метров.

– Можно немного ближе, – предложила она.

Джек сделал шаг к ней, она – к нему и наконец оказалась прямо перед ним. Слишком близко подходить она не решилась, но его запах она чувствовала и отсюда.

– Теперь одной рукой обними меня. Если хочешь, – поспешно добавила она.

Он послушно положил руку ей на талию. Эшлин на мгновение задержала свою над его плечом и после некоторой заминки опустила. Сквозь рубашку она ощущала тепло его тела.

– А эту куда? – помахал он свободной рукой.

– Этой берешь мою.

– Хорошо.

Он настолько непринужденно и спокойно сжал ее руку в своей большой, сухой ладони, что и Эшлин смогла расслабиться. Она просто учит его танцевать, и прикасаться при этом друг к другу совершенно естественно.

– Когда я делаю шаг назад, ты делаешь шаг вперед, понял?

– Покажи.

– Смотри.

Она отвела ногу назад, и его нога тотчас двинулась вперед.

– Теперь наоборот, – продолжала Эшлин. – Ты назад, а я к тебе. И еще раз.

Они повторили несколько раз, с каждым разом все красивее, ускоряя темп, пока на полушаге Джек не остановился, а Эшлин, продолжая двигаться, столкнулась с ним – и тесно прижалась бедром к его бедру. Она замерла, но он не отстранялся. Оба стояли неподвижно, застыв в танце. Подбородок Джека приходился как раз на уровне глаз Эшлин, и она рассеянно подумала: «Ему надо побриться». Это очень помогает – в такие минуты думать о чем-нибудь обычном. Потому что в закоулках сознания бродят совсем иные мысли.

– Эшлин, посмотри на меня, пожалуйста! – услышала она голос Джека прямо у себя над ухом.

«Не могу!»

А потом вдруг смогла. Она запрокинула лицо к нему, встретила взгляд его черных, бездонных глаз, и губы их сошлись в крепком поцелуе, которого они оба ждали так долго. Эшлин захлестнуло чувство освобождения, что-то раскрылось внутри; обычно это происходило постепенно, а в этот раз пришло внезапно, обрушилось на нее, нетерпеливое, мощное.

Джек держал ее лицо в ладонях, и они целовались, пока не стало больно губам, но и тогда все не могли оторваться друг от друга.

– Прости, – шепнул Джек.

– Все хорошо, – ответила Эшлин тоже шепотом. Постепенно поцелуи сделались легче, спокойнее и нежнее, и его губы теперь прикасались к ней с мимолетной легкостью. Музыка все еще играла, и они медленно кружились ей в такт.

Эшлин запустила руки Джеку под рубашку, с наслаждением провела ладонями вверх по гладкой спине. Тела прижимались друг к другу все теснее, его ладони поддерживали ее сзади, привлекая еще ближе, и Эшлин чувствовала, что плывет, что тает от блаженства. Сколько времени так прошло, она не знала. Может, десять минут, а может, два часа, но вдруг рубашка Джека оказалась у Эшлин в руках.

– Хитрая какая, – пробормотал Джек. – Беру с тебя рубашку и ставлю на твои ботинки.

– Ладно, – согласилась она, еле сдерживая сердцебиение. – А что это значит? Мне разуться?

– И рубашку снять. Вижу, в покер ты не играешь, придется объяснить тебе правила. Так, рубашку долой. – Он уже помогал ей выпростать руки из рукавов. – Теперь говори: ставлю на твои джинсы.

– Ставлю на твои джинсы. – Она вздрогнула, когда Джек начал медленно расстегивать пуговицы на джинсах. Она выждала еще полминуты, трясущимися руками расстегнула «молнию» на своих брюках и, путаясь, стащила их.

– Носки! – объявил он, но шутливый тон никак не соответствовал пристальному, настойчивому взгляду. У Эшлин сдавило горло, все тело ныло от желания, а между тем они уже стояли лицом друг к другу, Джек в белых коротких трусах, она – в новом боди с утяжкой на талии.

– Правила понятны? – спросил Джек каким-то чужим, незнакомым ей голосом.

Эшлин медленно кивнула, оглядывая его стройные, длинные ноги, скульптурные бицепсы, черную поросль на груди, узкой полоской спускавшуюся на плоский живот.

– Думаю, да.

– Теперь ты.

Удивившись себе самой, Эшлин рассмеялась. С талией, без талии – она была более, чем когда-либо, уверена в себе.

Протянув руку, она дотронулась до резинки трусов – и была вознаграждена тем, как вздрогнул Джек. Тогда она запустила палец за резинку и чуть оттянула. Говорить нужды не было. И так ясно, чего ей хотелось.

Джек шагнул к ней, стянул с себя трусы, прикрываясь рукой. Эшлин зачарованно смотрела: это было невероятно эротично.

Они пошли наверх, в спальню. Там, на свежезастеленной постели, Джек одним медленным движением раздел Эшлин. Делал он это настолько неторопливо, расстегивая по одному крючку, ленивыми движениями раздевая ее, что она чуть не вскрикнула от нетерпения. Наконец ни одной преграды не осталось.

– Ты точно хочешь этого? – спросил Джек.

– А ты как думаешь? – улыбнулась она.

– Может, это все по инерции.

– Нет никакой инерции, – мягко возразила Эшлин. – Разве ты не видишь сам?

Он вдруг замер:

– А ты не на спор это делаешь?

Эшлин от души расхохоталась:

– Вот, значит, как! Ну конечно же! Трикс на нас с тобой поставила по-крупному.

Они прильнули друг к другу, и каждое прикосновение, каждое движение было нежно и вкрадчиво. А потом все чаще и чаще стало дыхание, и страсть все набирала силу, и они перестали быть нежными, а стали безудержны, нетерпеливы и грубы. Эшлин впилась ногтями в ягодицы Джека, он укусил ее за грудь. И они покатились в обнимку по кровати, и он вошел в нее одним резким, мощным толчком, вскинул ее на себя, и она обхватила его руками и ногами.

Потом они лежали обнявшись, обессиленные и счастливые. Но вдруг Эшлин стало страшно. Что, если теперь, переспав с нею, Джек ее бросит?

– Эшлин, – негромко произнес Джек, – ты – самое лучшее, что со мною случалось в жизни.

И все ее сомнения развеялись.

– Вот только меня мучает вопрос, – продолжал он, помолчав, – будешь ли ты уважать меня утром?

– Не волнуйся, – сонно отозвалась Эшлин. – Я тебя и раньше не уважала.

Он шлепнул ее легонько.

– Разумеется, я буду уважать тебя утром, – поспешила успокоить его Эшлин. – Может, днем проигнорирую, но утром могу гарантировать тебе мое безраздельное уважение.

 

65

В первый понедельник апреля, за неделю до возвращения в Лондон, Лизе по почте пришло извещение об окончательном решении суда. Развод состоялся. Еще не вскрыв конверт, она уже знала, что там; как ни глупо это звучит, почувствовала исходящие от бумаги недобрые флюиды.

Первым побуждением было спрятаться от известия, засунуть конверт под стопку книг и сделать вид, будто так ничего и не получала. Потом, вздохнув, Лиза быстро открыла письмо. Сколько уже раз ей приходилось делать неприятные вещи. Если прятать голову в песок, ничего хорошего не выйдет. Но действовать надо быстро и решительно, одним рывком, как срываешь с болячки пластырь.

Голова у нее была поразительно ясная. Лиза заметила, как дрогнули пальцы, потянув из конверта бумаги, как пляшут перед глазами строчки. Потом слова встали на свои места, и Лиза начала вчитываться в текст. Вот и все… Никаких недомолвок, жизни то ли в браке, то ли врозь, – все решено и подписано. Конец.

С той же предельной ясностью Лиза отметила, что почему-то не испытывает никакого облегчения. Наоборот, тело налилось тяжестью, будто поднялась температура – и ни радости, ни облегчения она не испытывала.

«А может, послеразводная тоска вообще не проходит? Значит, надо научиться жить с нею…»

Вот Фифи, получив документы о подтверждении развода, устроила грандиозный праздник. Почему же ей, Лизе, не хочется последовать ее примеру? Все дело в том, признала Лиза, что у нее нет ненависти к Оливеру. Вот размазня, даже разозлиться как следует не может!

Она сложила бумагу пополам и заставила себя думать о хорошем. Все пройдет, она привыкнет. Когда-нибудь. Лондон – большой город. Она встретит другого человека. Хотя все эти «другие» такие никчемные! В сравнении – да. Но если перестать мерить всех по Оливеру, то, быть может, будет легче.

А оказавшись в Лондоне, надо стараться не видеть его. Конечно, по работе их пути время от времени будут пересекаться, и тогда они будут вежливо улыбаться друг другу. До тех пор, пока не смогут спокойно встречаться, работать вместе и не думать о том, что могло бы получиться, живи они вместе. Пройдет время, и однажды, когда-нибудь, это не будет иметь ни малейшего значения.

«Но сейчас я проиграла, – признала Лиза в порыве уничижительной честности. – Проиграла, и сама виновата. Этого уже не поправишь, не прогонишь из памяти; так и придется жить с этим до конца».

Ее жизнь всегда была суммой ее побед. Успех за успехом – и вот Лиза стала такой, какова она есть теперь. А это поражение, где его место? Должно же быть место и для неудач, ибо сейчас Лиза поняла одно: жизнь – череда событий, и неудачи значат в ней не меньше, чем удачи.

«Боль меня изменила, – с удивлением подумала она. – Боль, которая еще очень долго не утихнет, сделала меня другой. Даже если я сама того не хотела.

И я рада, что была замужем за Оливером, да, рада! Сейчас мне плохо, грустно, я злюсь, что сама все разрушила, но я чему-то научилась и постараюсь сделать выводы…

Это лучшее, что можно сделать…»

Лиза тяжко вздохнула, взяла сумочку и, как истинный боец, отправилась на работу.

В редакции творилась невообразимая суматоха: готовились к прощальной вечеринке в ее честь, в пятницу. Дело было почти такое же сложное, как презентация журнала. Лиза планировала покинуть Дублин в блеске славы. Она уже сообщила Трикс, что назначает ее лично ответственной за подарок.

В самом конце того рабочего дня, спускаясь на лифте в вестибюль, Лиза отвела Эшлин в сторонку. Ей не давало покоя еще одно дело.

– Хочу, чтобы ты знала, – с нажимом сказала она, – что я в первую очередь выдвигала твою кандидатуру на место главного редактора и пела тебе хвалы перед начальством. Мне жаль, что назначили не тебя.

– Это ничего, я ненавижу командовать, – возразила Эшлин. – Я по жизни подчиненная, а мы не менее важны, чем руководители.

Лиза рассмеялась ее самообладанию:

– Хотя эта девочка, которую назначили, вроде ничего. Могло быть и хуже: вдруг бы выбрали Трикс!

Она не сомневалась, что однажды Трикс будет издавать свой журнал – причем рукой столь твердой, что сама Лиза по сравнению с ней покажется матерью Терезой. Но в данный момент мысли Трикс были заняты другим. Торговцу рыбой указали на дверь, и его место в сердце Трикс занял Келвин. Безумный служебный роман набирал обороты, но пока считался секретом.

Двери лифта открылись, Лиза подтолкнула Эшлин и недобро усмехнулась:

– Смотри, кто там стоит.

А стояла там Клода собственной персоной, взволнованная и растерянная.

– Что ей нужно? – воинственно спросила Лиза. – Пришла увести у тебя Джека? Вот дрянь! Хочешь, я ей скажу, что ее муженек пытался меня трахнуть?

– Предложение замечательное, – словно издалека услышала Эшлин собственный голос, – но спасибо, не надо.

– Точно? Ладно, тогда до завтра.

Как только Лиза ушла, Клода шагнула к Эшлин:

– Если хочешь, чтобы я ушла, скажи сразу, но я подумала, может, мы поговорим?

От неожиданности Эшлин совсем опешила и не сразу нашлась что сказать.

– Пойдем в паб, туг рядом.

Они сели за столик, сделали заказ, и все это время Эшлин против воли не могла оторвать глаз от Клоды. Бывшая подруга выглядела хорошо; волосы она остригла, и это ей шло.

– Я пришла извиниться, – робко начала она. – Я о многом передумала за последние месяцы. Я теперь совсем другая.

Эшлин молча кивнула.

– Теперь я вижу, какой была эгоисткой и как жестоко поступила, – выдавила Клода. – Мое наказание в том, чтобы жить дальше с тем злом, которое я сама посеяла. Ты меня ненавидишь, и не знаю, давно ли ты видела Дилана, но он в ужасном состоянии. Он так зол, и он так изменился…

Эшлин не могла не согласиться. Ей тоже не нравились перемены, которые произошли с Диланом.

– Ты знала, что я просила его вернуться, а он отказался?

Эшлин кивнула. Об этом Дилан разве что по национальному телевидению не объявил.

– И поделом мне, да? – вымученно улыбнулась Клода. Эшлин не ответила.

– Дом в Доннибруке мы продали, и я с детьми живу теперь в Грейстоунз. Очень далеко, но это все, на что хватило денег. Отныне я – мать-одиночка, поскольку Дилан решил, что с опекой не справится. Учиться на ошибках тяжко…

– Зачем ты все это затеяла? – резко перебила ее Эшлин.

От ее суровости Клода испуганно съежилась.

– Сама часто задаю себе этот вопрос.

– И? Какие выводы? Не повезло с мужем? Они все не без недостатков, уверяю тебя.

Клода нервно сглотнула.

– Наверно, дело не только в этом. Мне вообще не следовало выходить за Дилана. Может, и трудно в такое поверить, но, по-моему, он никогда мне по-настоящему не нравился. Просто за таких, как он, обычно выходят замуж: красивый, обаятельный, ответственный, с хорошей работой… – Она с тревогой посмотрела на Эшлин, чье мрачное лицо не обещало ничего хорошего. – Мне было двадцать лет, я ничего не понимала, да и эгоистка была та еще…

Клода изо всех сил жаждала сочувствия и понимания.

– А что же Маркус?

– Мне так не хватало развлечений и веселья!

– Ну, пошла бы прыгнула с парашютом.

– Или на плоту через пороги, – жалобно кивнула Клода, но Эшлин даже не улыбнулась.

– Меня мучили нереализованность и фрустрация, – сделала она еще одну попытку. – Временами я чувствовала, что меня как будто душат…

– Молодые мамы часто маются от скуки, – отрезала Эшлин. – Да и мало ли с кем такое случается. Но они не пускаются во все тяжкие. И не уводят парней у лучших подруг.

– Знаю, знаю, знаю! Я теперь сама все вижу, но тогда-то себе отчета не отдавала! Прости меня, я просто думала, будто могу позволить себе все, что хочу, если я так несчастна.

– Но почему с Маркусом? Почему с моим другом?

Покраснев, Клода опустила глаза и принялась разглядывать свою коленку. Говорить то, что она собралась сказать, было весьма рискованно.

– Наверно, сгодился бы любой.

– Но ты ведь положила глаз именно на моего парня! Потому что совсем не уважала меня, – беспощадно отмела Эшлин все попытки увильнуть от ответа.

– Наверное, все выглядит именно так, – покаянно признала Клода. – И ненавижу себя за это. Последние месяцы мучаюсь и чувствую себя дрянью. Скажи, что мне сделать, чтобы ты меня простила.

После долгой паузы Эшлин наконец сказала:

– Я тебя прощаю. Кто я такая, чтобы судить? Я и сама вряд ли жила правильно. Как ты верно подметила, я была жертвой.

– Прости, прости!

– Да не за что, ты была права.

– Значит, мы опять будем дружить? – просияла Клода.

Эшлин опять надолго задумалась. С Клодой они дружили с пяти лет. Были лучшими подругами. Они вместе провели детство, юность и взрослеть начали тоже вместе. Прошлое было у них общим, и никто не знал ее так, как Клода. Редко кому выпадает такая дружба. Но…

– Нет, – нарушила напряженное молчание Эшлин. – Прощать прощаю, но больше я тебе не верю. Отдать подруге одного парня – невезение, а двух – уже глупость.

– Но я ведь изменилась. Правда, правда!

– Это не имеет значения, – грустно возразила Эшлин.

– Но… – возразила Клода.

– Нет!

Клода поняла, что спорить бесполезно.

– Ладно, – прошептала она. – Я, пожалуй, пойду. Мне действительно очень жаль, я просто хотела, чтобы ты это знала… Пока.

И Клода медленно побрела к выходу. Все вышло не так, как она рассчитывала. Ничего хуже этих последних месяцев Клода не знала. Она была потрясена тем, как в одночасье изменилась ее жизнь. И не только из-за малоприятного статуса матери-одиночки; что-то изменилось внутри, и теперь она иначе понимала свое поведение.

Ощущение раскаяния было для Клоды внове, и она искренне надеялась, что, стоит ей объяснить, как жестоко теперь она судит себя, – и ее простят. И в тот же миг жизнь наладится. Но она недооценивала Эшлин и после встречи с нею усвоила еще один урок: если ты раскаиваешься, это вовсе не значит, что тебя готовы простить, а если и простят, это вовсе не значит, что тебе станет легче.

Несчастная и одинокая Клода мучительно думала: возможно ли когда-нибудь исправить все, что разрушено собственными руками? Светит ли ей в жизни хоть что-нибудь хорошее?

Когда Клода проходила мимо уличного кафе, несколько парней начали свистеть ей вслед и выкрикивать комплименты. Сначала Клода не обращала внимания, потом задорно тряхнула волосами и ослепительно улыбнулась через плечо, что вызвало новый шквал восторга. И у нее сразу поднялось настроение.

Эй, жизнь продолжается.

А Лиза, оставив Клоду и Эшлин в вестибюле редакции, пошла домой пешком. Заниматься этим она начала, чтобы как-то нейтрализовать вред от обедов, которыми регулярно кормила ее Кэти. Идя по улице, Лиза изо всех сил старалась не давать волю грусти. «Я замечательная. У меня замечательные мама и папа. У меня замечательная новая работа консультанта по издательским делам. У меня замечательные туфли», – твердила она себе без устали.

Когда Лиза свернула на свою улицу, издалека она заметила, что на ступеньках у ее дверей кто-то расположился, явно ожидая ее.

Так кто там сидит на крыльце? Франсина? Бек? Нет, не Франсина – там явно парень, а Бек намного меньше, и… Тут она поняла, что ее ждал Оливер.

– Ты что здесь делаешь? – изумленно выкрикнула она, в мгновение ока оказавшись у своего дома.

– Тебя повидать приехал, – просто ответил Оливер. Лиза подошла к двери, и Оливер встал, белозубо улыбаясь.

– Вот, солнце, приехал тебя по новой завоевывать.

– Господи, ну что ты несешь?!

Лиза открыла дверь, и Оливер следом за нею вошел в прихожую. Лиза растерялась – и почему-то разозлилась. Целый день изо всех сил сохраняла душевное равновесие, а появился он – и все старания пошли прахом.

– Потому что ты лучше всех, – просто сказал он. И ослепительно улыбнулся.

Лиза бросила ключи на кухонный стол.

– Что-то ты поздновато спохватился. Мы же только что развелись. Или ты забыл?

– Знаешь, – раздумчиво заметил Оливер, – мне из-за этого так хреново! И вообще, если что, можно опять пожениться, – хохотнул он.

Лиза ответила ему изумленным взглядом. С ума он сошел?!

– Нет, я серьезно, – не отступал Оливер.

Лиза попыталась изобразить возмущение, но это ей не удалось. С мыслями у нее творилось что-то странное. Идея снова выйти за Оливера была безумна, но соблазнительна. Ах, как соблазнительна! Но через секунду Лиза опомнилась.

– Ты помнишь, – жестко спросила она, – какой это был кошмар? Мы без конца ссорились, и это было так гадко… Ты ненавидел меня и мою работу.

– Верно, – согласился Оливер. – Но я и сам не без греха. Слишком был упертый. Когда ты передумала заводить ребенка, мне бы тебя послушать, я ведь помню, ты пыталась со мной поговорить, а я ничего знать не хотел. Вот почему так взбесился, когда понял, что ты по-прежнему принимаешь пилюли. Но если б я тебя выслушал, то… Да и ты, солнце, уже не такая железная, как раньше. Извини, – добавил он, увидев, что Лиза сердится, – но ты помягчела.

– А это хорошо?

– Конечно. Это просто чудесно!

И в ответ на ее скептическую улыбку он тихо сказал:

– Лиза, мы уже больше года живем врозь, а мне до сих пор тебя не хватает. Я так и не встретил такую, чтобы хоть отдаленно напоминала тебя.

Он глядел вопросительно, ожидая ее одобрения, согласия, какой-нибудь реакции, но Лиза сидела с непроницаемым лицом. Тогда весь его победительный напор куда-то делся, сменившись тревогой и неуверенностью.

– Если только у тебя еще никого нет, – благородно заявил он. – Тогда намекни, и я свалю. И забудь, что звал тебя обратно.

Лиза изо всех сил держала лицо, смотрела на Оливера и раздумывала, не позволить ли себе маленькую шалость, лукавый взгляд «может, нет, а может, и есть», чтобы поставить точку в этом опасном разговоре. Потом вдруг решила, что не надо. С Оливером она никогда в такие игры не играла, зачем уж начинать теперь…

– Нет, Оливер, у меня никого нет.

– Хорошо, – кивнул он. – Ладно, хватит мне тут выворачиваться наизнанку.

Повисла нервная пауза, и Оливер заговорил снова:

– Я по-прежнему тебя люблю. Теперь, когда мы оба стали старше и, надеюсь, мудрее, – неуверенно усмехнулся он, – кажется, я понял, что делать.

– Правда? – хладнокровно поинтересовалась Лиза.

– Да, – подтвердил он. – Если тебе нужно, я мог бы обосноваться в Дублине.

– Не стоит, в конце недели я переезжаю обратно в Лондон, – пробормотала она.

– Тогда, Лиза, – с убийственной серьезностью произнес Оливер, – вопрос только в том, нужно ли это тебе?

После долгого, напряженного молчания Лиза наконец заговорила:

– Да, наверное. – И почему-то застеснялась.

– Ты уверена?

– Да, – ответила Лиза твердо.

– Солнце мое! – в притворной ярости вскричал он. – Тогда зачем было меня так мучить?!

– Я боялась, – все еще робея, призналась Лиза. – И сейчас боюсь.

– Чего?

Она пожала плечами.

– Надеяться, наверное. Мне нужно было убедиться, что ты говоришь серьезно. Потому что… – Она помедлила и решительно закончила: – Я тебя люблю.

– Тогда ничего не бойся, – заверил Оливер. – Все будет хорошо!

– Когда это ты успел так поумнеть? – рассмеялась Лиза.

Оливер расхохотался в ответ облегченно и искренне. Так он всегда смеялся – как мальчишка. И вдруг Лизины мысли понеслись, точно спущенные с поводка борзые.

Повезло же ей получить второй шанс! От счастья ей хотелось летать, парить в невесомости. Она снова почувствовала себя совсем юной девушкой, любимой и желанной.

Теперь она все сделает по-другому. Они оба начнут все сначала. Не в силах остановить свое воображение, Лиза уже планировала вторую свадьбу, сказочную, из ряда вон выходящую. На сей раз никаких побегов в Вегас, нет, все будет как полагается. Мама придет в восторг… И можно вызвать фотографа из «Хелло!»…

Словно догадавшись, о чем она думает, Оливер воскликнул:

– Эй, тигрица, полегче!

 

Эпилог

Джек и Эшлин брели по пирсу. Был майский вечер, еще не стемнело. Взявшись за руки, они шли себе и шли.

– Хочешь жвачку? – предложила Эшлин.

– А я-то уж думал, все так хорошо, что лучше не бывает, – усмехнулся Джек.

Эшлин полезла в сумку. Сначала под руку попались таблетки аспирина, потом пузырек средства от стрессов, и наконец нашлась упаковка жвачек.

– Ты все еще таскаешь с собой эту ерунду? – удивился Джек. – Пластыри и прочее?

– Привычка, наверно.

Однако впервые в жизни Эшлин почувствовала, что как-то нелепо всегда носить с собой полный набор средств первой помощи.

– Не выбросить ли тебе их? Они тебе больше не нужны. Теперь все по-другому.

Эшлин удивленно посмотрела на Джека. Да, он прав, все изменилось.

– Ладно, придем домой, выброшу.

– А чего тянуть? Давай, брось свой багаж в море.

– В море? Мою сумку? Как же!

– Я серьезно. Ну ее!

– С ума сошел? А мои кредитные карточки? А сама сумка, если уж на то пошло?

– Кредитные карточки оставь, а сумку я тебе куплю новую. Обещаю.

– Да ты и правда не шутишь?

Эшлин посмотрела на Джека с любопытством.

– Ну ее, – повторил он и улыбнулся.

– Не могу, – сопротивлялась Эшлин.

– Можешь!

– Будь это моя сумочка из кожи питона, я тебя и слушать не стала бы.

– Но эта уже старая, – уговаривал Джек. – Смотри, ручка отрывается. Я тебе другую куплю. Ну, бросай!

– Ну ладно, выброшу! – наконец решилась Эшлин. – Бросаю! Вот, держи. – Она отдала Джеку бумажник, мобильный телефон, сигареты и упаковку жвачки.

– Поверить не могу, что делаю это! – Весело вскрикнув, она раскрутила сумку над головой – раз, два… И, изумляясь собственной смелости, она швырнула сумку в море. Сумка взлетела в вечереющее небо, рассыпавшись салютом из булавок, пластырей, шариковых ручек, – и плавно спланировала вниз, где ее почти бесшумно, без брызг и всплесков, приняло море.