Клоде казалось, что она разваливается на части, рассыпается, как карточный домик. Однако пришлось встать, одеться и забрать Молли из прогулочной группы. Вернувшись домой, она снова забралась в постель и сделала попытку досмотреть прерванный сон, но Молли приспичило, чтобы ей подогрели лапшу в микроволновке. И Клоде пришлось вылезать из-под одеяла.
Впрочем, никакого удовольствия от валяния она, к своему великому удивлению, все равно не получила. В детстве, глядя на маму Эшлин, днями не встававшую с постели, Клода всегда думала, как это здорово, махнуть на все рукой и бездельничать. На практике лежать без сил и желания чем-либо заниматься, тихо ненавидя себя и не понимая, что происходит, оказалось вполовину не так приятно, как она предполагала.
Сегодня с десяти часов утра – неужели еще и дня не прошло? – душа Клоды существовала отдельно от тела. В тот момент, когда ключ Дилана повернулся в замке, она поняла: представление окончено.
Она перестала извиваться под Маркусом, настороженно прислушалась.
– Тише!
Он тут же скатился с нее; затаив дыхание, оцепенев, они слушали, как Дилан поднимается по лестнице.
У нее было сколько угодно времени, чтобы вскочить с кровати, накинуть халат, спрятать Маркуса в шкафу. Да он и сам попытался удрать, но она вцепилась ему в руку. И стала хладнокровно ждать сцены, которая изменит всю ее жизнь.
Эти пять недель она не спала ночами, перебирая варианты окончания интрижки с Маркусом. Можно, например, порвать с ним и вернуться к нормальной жизни с Диланом. Или чтобы Дилан чудесным образом куда-нибудь делся, и не пришлось ничего ему объяснять.
Но, прислушиваясь к приближающимся звукам шагов мужа, она поняла: все уже решено! А она, по-видимому, к этому не готова.
Дверь спальни открылась, и, хотя она точно знала, что пришел Дилан, его появление повергло ее в ступор.
Его лицо… Выражение его лица было страшнее, чем она даже могла себе представить. Странно, какая была в нем боль. И голос, когда он заговорил, оказался какой-то чужой – сдавленный, еле слышный, будто после удара под дых.
– Рискую показаться неоригинальным, – стараясь держать себя в руках, произнес Дилан, – но давно ли это у вас?
– Дилан…
– Сколько?
– Месяц.
Дилан посмотрел на судорожно прижимавшего к своей груди простыню Маркуса.
– Вы не могли бы выйти? Мне надо поговорить с женой.
Маркус бочком, скрючившись, вылез из кровати, подхватил что-то из одежды и пробормотал:
– Клода, я тебе потом позвоню.
Дилан молча проводил его взглядом, снова обернулся к Клоде и тихо спросил:
– Почему?
Одно это слово вместило в себя все другие вопросы. Нужные слова не шли на ум.
– Сама не знаю.
– Прошу тебя, ответь – почему? Скажи, что у нас не так? Мы все исправим, я что хочешь сделаю.
Что она могла сказать? И вдруг Клода отчетливо осознала, что не хочет ничего исправлять…
– Мне было одиноко…
– Одиноко? Как это?
– Не знаю, словами не опишешь… Но было одиноко и все надоело.
– И я?
Клода колебалась. Нет, такой жестокой быть нельзя.
– Вообще все.
– Мириться хочешь?
– Не знаю.
Он долго смотрел на нее, ничего не говоря.
– Значит, нет. Ты любишь его?
– Да, наверно, – смиренно кивнула Клода.
– Ладно.
– Ладно?
Дилан не отвечал. Он только достал со шкафа чемодан, кинул его на кровать и, гремя ящиками комода, принялся швырять туда носки, трусы и рубашки. К такому повороту Клода не была готова.
– Но… – начала она, провожая глазами летящие в чемодан предметы. Все происходило слишком быстро.
Чемодан наполнился до отказа. Противно взвизгнула застежка-«молния», щелкнули замки.
– За остальным приду потом.
Он вышел из комнаты. На секунду застыв, Клода схватила халат и побежала вдогонку.
– Дилан, – крикнула она, – я же тебя люблю!
– Так зачем тогда? – задрав голову, крикнул Дилан ей снизу.
– Я все еще тебя люблю, – повторила она, – вот только…
– Больше не влюблена в меня? – закончил он. Клода опять засомневалась. Нет, надо по-честному.
– Да, наверное…
У него исказилось лицо.
– Я вернусь вечером, чтобы объяснить моим детям положение дел. Ты пока можешь жить здесь.
– Пока?
– Дом придется продать.
– Придется?
– Я не смогу выплачивать кредит за оба дома, даже проценты. Если ты думаешь, что будешь жить здесь, а я – в какой-нибудь конуре у черта на куличках, то ты очень ошибаешься.
И ушел.
Клоду колотило от ужаса, от того, как стремительно рухнула ее жизнь. Раньше она иногда подумывала о том, чтобы Дилан как-нибудь устранился из ее жизни, но в действительности это оказалось кошмаром. Полчаса – и одиннадцати лет жизни как не бывало, и Дилан так мучается… И еще говорит о продаже дома! Да, по Маркусу она, конечно, помирает, но не так все просто.
Слишком потрясенная, чтобы плакать, слишком напуганная, чтобы горевать, она долго сидела в кухне. Из оцепенения ее вырвал громкий звонок в дверь. Может, Маркус?
Нет, не он. То была Эшлин.
Ее Клода совсем не ждала. И уж точно не была готова видеть. Да еще такую злую, совершенно на себя непохожую. Клода всегда купалась в любви и восхищении окружающих, и вдруг она оказалась в эпицентре ненависти. Отныне она отверженная, изменница, нарушившая правила и законы, и прошения ей нет.
После ухода Эшлин она расплакалась. Забралась обратно в постель, под пахнущую прерванной любовью простыню. Она за всю жизнь не перестирала столько постельного белья, сколько за последние пять недель. Ладно, сегодня можно не напрягаться, прятаться больше не от кого.
Она сняла трубку, набрала номер Маркуса, надеясь услышать от него, что ничего плохого они не натворили. Да, влюбились без памяти, да, ничего с собой поделать не могли, такая безумная любовь. Но на работе его не оказалось, и по мобильному он не отвечал, поэтому Клода осталась один на один со своими терзаниями.
«Я не виновата, – снова и снова твердила она как заклинание. – Я ничего не могла с собой поделать!» Но ее глазам на миг открылось то зло, которое она причинила другим. С Диланом она обошлась ужасно. Клода лихорадочно схватила какой-то журнал, попыталась сосредоточиться на статье об окраске стен по трафарету, но кошмарные мысли не отступали. В голову пришло совсем жуткое – она обманула не только Дилана. Она предала детей. И Эшлин.
Сердце забилось быстрее. Скользкой от пота рукой Клода принялась жать на кнопки телевизионного пульта, пока не нашла шоу Джерри Спрингера. Но даже он не смог отвлечь ее от тяжелых мыслей. Раньше приглашенные в студию люди казались ей ненастоящими, как мультики, а их семейные проблемы – смешными и надуманными, а сегодня Клода чувствовала себя такой же, как они.
Она пощелкала пультом – ничто не помогало. Ее снова охватило отчаяние. Что же она натворила, как могла она разрушить все, чем жила? Потом Клода вспомнила, что надо забрать Молли из прогулочной группы, и опять застыла в паническом ужасе. Выйти из дому она не может. Не может, и все тут. Никак.
Быть одной невыносимо, видеть кого-либо – тоже, и в какой-то момент ей показалось, что она вот-вот сойдет с ума. Эта страшная мысль на минуту парализовала ее, и когда Клода пришла в себя, она немедленно вылезла из-под одеяла. Сойти с ума она еще успеет!
Днем позвонил Маркус, и, вопреки доводам разума, от звука его голоса каждая клеточка ее тела возликовала. Она по нему просто обмирала, с Диланом никогда ничего похожего у нее не было. Если вообще что-нибудь было.
– Ты как там? – встревоженно спросил он.
– Черт! – то ли засмеялась, то ли заплакала она. – Дилан съехал, все меня ненавидят, вообще кошмар.
– Все будет хорошо.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Я тут тебе звонила, а ты трубку не брал.
– Звонок слишком тихий поставил.
– Эшлин все знает. Ей Дилан сказал.
– Этого следовало ожидать.
– Ты с ней будешь говорить?
– По-моему, смысла нет, – ответил Маркус, пытаясь скрыть растерянность. – Я хочу быть с тобой. Что я ей скажу такого, чего она не знает?
Все эти пять недель Маркус оправдывал свои отношения с Клодой тем, что Эшлин его совсем забыла. Но, если честно, и у него все было непросто. Сначала он поверить не смел, что Клода его заметила. Она такая красавица, куда там Эшлин… Но к Эшлин он тоже относился очень нежно и мучился от собственной непорядочности. Не хватало еще на ее вопросы отвечать, вертясь как уж на сковородке.
Уж лучше думать о хорошем. Дрогнувшим от страсти голосом он спросил:
– Можно, я приеду?
– Дилан зайдет после работы. Поговорить с детьми. Господи, в голове не укладывается…
– А когда он уедет? Я мог бы остаться на ночь. В конце концов, теперь-то чего бояться?
У нее заныло сердце.
– Я тебе позвоню, когда он уйдет.
– Ладненько, звони домой. Три звонка, потом повесь трубку и перезвони еще раз. Тогда я буду знать, что это ты. Я буду ждать!
Вечером приехал Дилан. Уже другой. Не страдающий, а гневный.
– Ты ведь хотела, чтобы тебя застукали?
– Нет!
А может, он прав?!
– Хотела, хотела. Ты вела себя очень странно. Мои дети видели тебя в постели с этим типом?
– Нет, конечно! Ты с ума сошел!
– И никогда не увидят. Если хочешь с ними встречаться.
– Ты о чем?
– Я собираюсь оформить опеку, а у тебя шансов нет. В сложившейся ситуации, – неприязненно пояснил он.
Его слова, его жесткое лицо сказали Клоде, насколько незавидно ее положение. Такого Дилана она до сих пор не знала.
– Боже правый, Дилан, – вспылила она, – о чем ты говоришь?! – и осеклась, умолкнув.
Казалось, ее возмущение рассмешило его.
Дилан деловой человек, подумала Клода. И притом очень успешный. Он привык играть жестко. Может, и уступать не желает только наперекор ей. Конечно, сейчас он ослеплен, разъярен. Но ведь он всегда был нежен и ласков с нею, и видеть эту неожиданную перемену в нем для Клоды было мучительно. Хотя, конечно, вся вина за случившееся на ней.
– Я буду оформлять опеку, – твердо повторил Дилан.
– Хорошо, – послушно кивнула она. Но внутри у нее все кипело. Детей я ему не отдам, ни за что!
– Тогда мне нужно поговорить с ними.
Дилан вошел в комнату, где смотрели телевизор Молли и Крейг. Они явно чувствовали, что произошло что-то непонятное, и весь день вели себя на удивление тихо.
Выйдя от них, Дилан холодно сказал:
– Я сказал детям, что должен ненадолго уехать. Мне нужно время, чтобы понять, как нам быть дальше.
Он потер ладонью лоб, и Клода вдруг увидела, как ужасно он выглядит.
Но ее сочувствие исчезло, когда он добавил:
– Я мог бы сказать им, что их мать – предательница, которая разрушила нашу семью, но, как мне объяснили, от этого было бы больше вреда, чем пользы. Ладно, я пошел. Я буду у родителей. Позвони мне, если будет необходимо…
– Да, конечно…
– Если детям что-нибудь понадобится.
Он заглянул к детям, зажмурясь, прижал их к себе, поцеловал. Кошмар, какой кошмар! Только вчера все было в полном порядке. Клода готовила обед, Крейг капризничал, смотрели очередной сериал, она твердила Дилану, чтобы поменял лампочку, Молли выпачкала стену в своей спальне арахисовым маслом… Теперь это казалось золотым временем, без страданий и тревог. Кто бы мог подумать, что так скоро их жизнь полетит к черту, что все переменится и будет так больно?
– Пока, – проронил Дилан, закрывая за собой дверь. На ее глазах он собирал чемодан и уже сообщил ей, что уходит, но все равно она не верила, что все может измениться в одночасье.
«Это не со мной происходит, – говорила себе Клода, стоя в прихожей. – Это не со мной».
Оглянулась и увидела Молли и Крейга. Дети молча смотрели на нее. Клоде стало стыдно, она отвернулась от испуганных детских глаз и сняла трубку.
Долгие гудки, потом у Маркуса включился автоответчик. Да где же он? Тут Клода вспомнила, что он просил ее позвонить, повесила трубку, снова набрала номер. Проделала все, как он велел, чувствуя себя преступницей.
На сей раз Маркус ответил, и ей тут же стало легче, а боль сменилась нетерпеливым, лихорадочным возбуждением.
– Дилан ушел? – спросил Маркус.
– Да…
– Ладно, я выезжаю.
– Нет, погоди!
– Что? – неожиданно сухо спросил он.
– Я очень хочу тебя видеть, – объяснила Клода, – но только не сегодня. Слишком мало времени прошло. Я не хочу смущать детей. Понимаешь, Дилан говорит всякие ужасы, грозится лишить меня права опеки.
После долгой паузы Маркус тихо спросил:
– То есть ты не хочешь меня видеть?
– Маркус, я бы все отдала, чтобы быть сейчас с тобой, ты же знаешь! Но лучше будет, если мы подождем до завтра. Ты, наверное, уже жалеешь, что в такое впутался, – невесело усмехнулась она.
– Перестань глупости говорить, – отрезал Маркус.
– Завтра днем заходи, – сказала Клода. – Хочу познакомить тебя кое с кем.
На следующий день Маркус приехал с куклой Барби для Молли и большим красным грузовиком для Крейга. Несмотря на подарки, дети встретили его настороженно. Они чувствовали, что их мир и без того трещит по швам, а тут еще незнакомый человек. Преодолевая настороженное сопротивление, Маркус терпеливо играл с ними, аккуратно расчесывал Барби волосы, гонял вместе с Крейгом грузовик взад-вперед по ковру. Потребовался целый час полного самоотречения и пакет жевательного мармелада, прежде чем Молли и Крейг начали понемногу приходить в себя.
Клода с удивлением наблюдала за происходящим. Может, еще не все потеряно? Может, жизнь еще наладится? Голова у нее закружилась от мыслей и планов. Маркус переедет к ней, будет платить за дом, она получит опеку над детьми, Дилан окажется тайным педофилом или торговцем наркотиками, все возненавидят его, а ее простят…
Пока Крейг и Молли занимались игрушками, Маркус воспользовался передышкой, чтобы незаметно коснуться ее руки.
– Ты как? – негромко спросил он. – Держишься?
– Все нас ненавидят, – жалобно улыбнулась она. – Но мы-то с тобой друг у друга есть.
– Правильно. Скоро я смогу уложить тебя в постельку? – прошептал он, запуская руку ей под футболку и осторожно, чтобы дети не заметили, кладя ладонь ей на грудь. Затем ущипнул сосок, и у нее во рту пересохло от желания.
В эту минуту во всю мощь заревел Крейг, вскочил на ноги и попытался оттолкнуть Маркуса от Клоды. Он бешено размахивал новым красным грузовиком и умудрился-таки задеть врага по Самому дорогому. Не настолько сильно, чтобы серьезно покалечить, но достаточно, чтобы Маркус покрылся холодным потом.
– Дорогой, надо учиться делиться, – мягко заметила Клода.
– Не хочу! – резко отреагировал Маркус. После некоторой заминки Клода сказала:
– Маркус, вообще-то я обращалась к Крейгу.