Зобову всегда недоставало времени, чтобы по-настоящему подготовиться к допросу. Он стыдился этого. Еще со слов отчима Николая Семеновича Матюшина – тот вообще был педант в своем деле, как, впрочем, и во многих других, – Сергей запомнил его правило: лучше отложить, чем быть неподготовленным; Зобову же всегда, как первокурснику перед экзаменом, не хватало дня или часа. Он читал папку Васильева, не один раз брался, но на чем-то застревал, задумывался, его отвлекали, он убегал то на этаж к начальству, то в Прокуратуру, в Следственный комитет, то возникали вопросы по старым делам. И все же подготовиться не дали, а откладывать нельзя.

Только один вопрос из «Васильевских» сильно забуксовал у него в голове, его он хотел задать жене, придя с работы.

«С какой стати ты моя жена (муж)? Как вы думаете, у вас разные версии того, что вас соединило тогда, или одинаковые»? Так было написано у Александра Васильева.

«Действительно, почему я остановился именно на ней? – задумался Сергей Зобов. – Столько тогда девчонок классных было…»

Уже легли. Он ждал жену из ванны, она, холодная, голая, худая, залетела, как воробей, под одеяло, начались всякие нежности, и он забыл спросить. Только утром у самой двери, в тот день, когда они с Шишкановым ждали Ульянову и он постоянно уже думал о предстоящем допросе, неожиданно вспомнил:

– Ир, а с какой стати ты моя жена? А, Ир? Ты что про это помнишь? Почему я на тебе остановился, а?

– Зобов, ты дурак или притворяешься? Во, дурак! Мент!

– Полицейский, – поправил он.

– Извини, забыла, – с иронией ответила она.

– Пока.

За мужем захлопнулась дверь. Ира задумалась, тут же всплыло в памяти, как Сергей говорил ей, что это была любовь с первого взгляда. Что это он вдруг?

Пудра непроницаемой броней легла на лицо. Глаза дополнительно засветились трагическим черным и фиолетовым блеском туши. Ульянова поняла, что сегодня она должна быть перекрашена: «Буду напоминать им девчонок с выпускного бала». И тут же сама отчетливо увидела себя школьницей в белом переднике на последнем звонке в Борисоглебске; неожиданно подступили слезы, чувство удушья, но она взяла себя в руки и произнесла уже вслух, перед зеркалом артикулируя красными губами, как при сурдопереводе:

– Васильев, сволочь любимая, ты ушел от меня. Срок договора истек, никаких слез не будет, не дождешься. Даже Там не дождешься. Ты понял, Саш? «Договор надо выполнять при любых условиях» – я правильно тебя цитирую?

Потом она ушла в себя, в глубине голосом Васильева кто-то произнес с его философской, отстраненной интонацией: «Только после расставания можно понять, что между нами было».

– И что это было, Саша?

Зобов с Шишкановым ждали ее к двенадцати, они попросили двух своих товарищей, Серегина и Коломейцева, – у них тоже были рабочие места в их кабинете, – не появляться часа два-три, пока они будут вести допрос. Решили, что психологически правильно не допрашивать ее там, где она испытала шок, сидела, где голо и привинчен стул. Разговор надо построить иначе – ей надо помочь следователям установить истину, никаких обвинений, подозрений, и поэтому – рабочая атмосфера: бумаги, папки, ручки, компьютеры, принтеры – она не должна чувствовать никакой угрозы.

– Так. Ты говоришь, что мы должны все выведать про ее личную жизнь, – по-деловому прямо подвел итог подготовки к допросу Шишканов. – Что, где, когда и опять где?

Зобов посмотрел на Шишканова, как на ребенка, который тупо выучил урок – вроде говорит все то же самое, что взрослый, но наивность, простодушие весь смысл превращает в анекдот: то ли смеяться, то ли плакать?

– Петя! – взмолился Зобов. – Для чего мы все это делаем?! Мы до сих не знаем, кого убивали: татарина, джазиста или их обоих. Нам ее личная жизнь до фонаря – нам бы за что-то зацепиться, – а тут все голо! Личная жизнь! Ее?! Какой-то богатой бляди! Да пускай она спит, с кем хочет.

– Ну, я и говорю… – защищаясь промямлил Шишканов. – Что…

– …по душам надо поговорить, по душам!

– Я это и имел в виду. Зобов, что ты ко мне пристаешь!

– Пристают мальчики к девочкам.

– Ну, придираешься.

«В конце концов, как это ни называй, – подумал про себя Сергей Зобов, – вся эта любовь мне давно поперек горла».

– Ладно, – примиряюще сказал он. – Из-за любви только по пьяни убивают. Я такого не слышал. На моей памяти – кто-то кого-то из-за любви – не было. Тут – что-то другое!

– А ревность? Ревность же никто не отменял, она есть? – спросил Шишканов, он все время был в чем-то с Зобовым не согласен, но точно не понимал в чем. Ему хотелось сказать несколько слов в защиту любви, он надеялся, что скоро встретит «женщину своей мечты, единственную и неповторимую», но слова про это можно произнести только про себя, да и то краснея, и потому не стал «поднимать закрытую тему».

Когда первый раз говорили о допросе, он попытался шуткой защитить версию «убийство из-за любви», но Зобов посмотрел на него как на идиота, сказав, что, как только ему надоест жрать пельмени и сосиски, он, конечно, женится и вопрос с любовью будет закрыт раз и навсегда.

– Я вот что думаю… – начал Шишканов.

«Опять он думает!»

– … а не мог ли ее бывший муж «заказать» Васильева, деньги у него есть?

– Я рассматривал этот вариант: они уже много лет как расстались, он у нее все отсудил, ей ни бизнеса не досталось, ни дома на Рублевке. Скорее она сама могла Васильева «заказать». У нее тоже на это дело какое-нибудь колечко с брильянтиком наверняка завалялось.

– А за что его убивать? – спросил Шишканов. – У них все, любовь в самом разгаре… Она от него ехала, убитый ее вез…

– …до метро. А почему не до дома? Он что, торопился? Куда? На концерт утром? Вот вопрос – запиши. Но не сразу задавай! Позже я его раскручу. Приду и раскручу. Вопросик правильный!

Шишканов записал на бумаге еще один вопрос для предстоящего допроса Ульяновой и спросил:

– А почему это Васильев всегда вопросы задавал про Ленина и Крупскую, он что, историк?

– Доморощенный.

– Нет, правда интересно. Может, ее спросить?

– Если тебе интересно, спрашивай, но к делу это не имеет никакого отношения. Ни-ка-ко-го, – по складам повторил он, а сам подумал: действительно странно, почему во всех его вопросах вдруг, ни с того ни с сего, возникали Крупская и Ленин.

На этих двух исторических персонажах Сергей Себастьянович Зобов никогда не останавливался в своей жизни, кто там прав или виноват, «белые» или «красные», не очень интересовало его. Октябренком и пионером был, отдаленно помнил корявые звуки пионерского горна в летнем лагере, помнил слова и мелодию нескольких песен, на уроках пения голосили, выстроившись в два ряда мальчики и девочки: «Ленин всегда со мной, Ленин всегда живой, в горе надежде и радости. В каждом счастливом дне, Ленин в тебе и во мне…», а комсомольцем не стал: в институт принимали уже без комсомола, и, хотя мать уговаривала вступить, говорила «хуже не будет, а лучше будет», он, как все тогда, не стал отрываться от коллектива.

Для Шишканова, который ничего советского уже не застал, Ленин и Крупская, как ни странно, были более значимыми персонажами российской истории. Дотошному «ботанику» из плохо обеспеченной московской семьи хотелось разобраться со всеми советскими вождями, он был заядлым спорщиком с коммунистом-дедом и любил читать про 1937 год, ГУЛАГ, представляя себя следователем – он бы разобрался во всех преступлениях кровавого сталинского режима.

– Так. Какие еще у нас есть вопросы?

– Больше никаких, – ответил Шишканов, посмотрев на листок, где было семнадцать пунктов. – Она уже должна прийти.

Зобов все время посматривал на часы, чувствуя небольшое волнение от предстоящего слияния стрелок на двенадцати.

Ульянова припарковала «мерседес» возле железобетонного забора, который несколько дней назад разглядывала с противоположной стороны, постигая его неигрушечную сущность. Вошла в здание участка, прошла мимо окна дежурного, представилась, показала паспорт. Ее записали в журнал, назвали номер комнаты, где ее ждали. В коридоре, на лавке возле кабинета номер восемь, сидели сгорбленные люди, с сомкнутыми в замок грубыми трудовыми ладонями, и она, увидев их, произнесла про себя слово «народ». Эти характерные, сомкнутые в комок руки преследовали ее все время в СИЗО, и они говорили больше, чем она хотела бы слышать.

Татьяна вошла в кабинет без стука, просто настежь открыла дверь:

– Здравствуйте. Я правильно пришла на допрос?

– Почему на допрос? – указывая на стул, сказал Зобов. – На беседу. Просто на беседу.

Ульянова промолчала.

«…на беседу, от которой нельзя отказаться. На кого это рассчитано?»

Она села на стул, быстро оглядела комнату с железными решетками на окнах.

– Мы хотели бы, чтобы вы нам помогли в расследовании, – дополнил начальника Шишканов. – Мы в некотором тупике, если честно.

– Если честно. Я так и думала. Я думала, что так будет.

– Вы пришли нас обижать? – примиряюще произнес Зобов. – Не надо – надо убийцу искать, но сейчас поговорите без меня. Мне надо уйти. Мне кажется, вы сможете все рассказать моему помощнику Петру Васильевичу Шишканову, вы с ним знакомы. Если я успею быстро вернуться, может быть, еще вас застану. А вы побеседуйте пока…

Зобов отошел чуть в сторону и сбоку посмотрел на Ульянову, он оценил ее макияж как вызов лично ему – это большой амбарный замок, которым она закрыла лицо, чтобы не проскочило ни одной живой эмоции, ничего.

«Она знает, кто убил».

Не теряя своего внешнего дружелюбия, предложив начать их разговор с чашки чая или кофе, Зобов вышел из кабинета.

– Кофе? Чай? – переспросил Шишканов, зная точно, что она откажется.

– Давайте начинать, Петр Васильевич. Что вас интересует?

– Все, – сказал Шишканов. – Понимаете, это же тяжкое преступление «убийство двух и более лиц», циничное, среди белого дня, в центре Москвы, а нам зацепиться не за что…

– Понимаю. Только за меня можно и зацепиться… или прицепиться. Ко мне.

Петр Шишканов не стал реагировать на ее выпад, он вообще старался на нее поменьше смотреть. В этот раз она была для него, как красотка с обложки старого «Playboy». Он мечтал о такой женщине, чтобы богаче и старше себя, стеснялся в этом признаться, но мечтал, думал об этом, как о какой-то болезни, аномалии, нравственном изъяне, но всегда чувствовал, что королева всегда лучше любой принцессы. Вдовствующая королева или брошенная, оставленная – любая! – представлялась ему как пахучий, уже снятый большой урожай чего-то экзотического, винограда, инжира или цитрусовых или чего-то иного, что в средней полосе России не растет. Он любил старые американские фильмы с Элизабет Тейлор, не мог от них оторваться, над ним подсмеивались, когда он в компании впивался в экран телевизора с ее крупными планами. Ульянова светилась тем же светом, излучала ту же стойкость, красоту горя, красоту крушения, белесую пену волн, жизнь, каждому фрагменту которой можно завидовать. Он почти годился ей в сыновья, но мечтал хотя бы о месяце, не говоря уж о годе жизни, с такой женщиной. Еще в прошлый раз у него промелькнуло – она бы изменила его, открыла неведомую страницу…

– Мы не можем понять, Татьяна Михайловна, что могло быть мотивом убийства, ведь так просто киллера не нанимают, это спланированное убийство. Может, Васильев вел какую-то жизнь, за что его могли убить, от него что-то требовали, он был кому-нибудь должен?

– Не знаю, он мне об этом ничего не говорил. Обычная жизнь музыканта: гастроли, концерты, друзья.

– Может быть, ему не заплатили за выступление, он был недоволен?

– Не так много у него этого было. Он джазовый музыкант, у него не было ни бешеных гонораров, ни турне. Ничего такого. Это джаз, свободная музыка…

– Ну, а что он хотел, чего добивался, чего ему не хватало?

– Как любой творческий человек, он хотел больше известности, славы. Денег у него не было, да он и не стремился…

– А друзья? Вы сказали, у него были друзья.

– Как у всякого человека. Общительного. У него были друзья.

– Могли бы вы кого-то назвать, кто был его самым большим другом?

– Я не знаю, мы просто общались, он меня с кем-то знакомил. Наверное, это были друзья по группе, с которой они чаще всего выступали. Я фамилий не знаю. Вера Махлакова, ее муж, не помню, как его зовут, еще Сергей Бриль, там несколько человек, я же его не так долго знала.

– А сколько?

– Ну, чуть больше года. Год и два-три месяца.

– И где и как вы познакомились?

«Так я тебе и сказала. Познакомились… Надо что-то придумать, чтобы они не стали копать. Он поднял на меня глаза. Ну, что, я тебе нравлюсь, Петя? Что ты хочешь от меня? Не притворяйся, что ты только следователь, не притворяйся, я тебе не верю».

– Познакомились так. Я была в ночном клубе, он там играл. Мне понравилось, я ему об этом сказала, и мы посидели, поговорили, он попросил телефон, я дала. Все очень банально.

– Вы часто ходите по ночным клубам?

– Вы меня осуждаете?

– Нет, но просто… В вашем возрасте я не встречал, чтобы ходили по клубам.

– В каком «моем возрасте»?

– Ну, редко. Я там не встречал…

– Значит, вы сами часто ходите в клубы?

– Не часто, но хожу.

– Наверное, мы ходим в разные клубы.

– Почему вы не хотите нам помочь?

– Я? Я помогаю вам, но могу говорить только то, что знаю.

«Почему они решили, что я должна им все рассказать о себе, о наших отношениях, о любви, они считают, что они разберутся во всем лучше и найдут там, в том, чем я жила этот год, убийцу? Наверняка этот Зобов до сих пор думает, что убила я. Да, ближе к расставанию мне хотелось, я помню, ему даже сказала: „Саша, мне хочется тебя убить“. Он мне сказал – „убивай“. И мы опять оказались в постели. Наши отношения были игрой. Игра всегда имеет какой-то финал. Он боялся, да, боялся…»

– Почему вы замолчали?

– Я? А что я должна говорить? Спрашивайте!

– Вы хотели бы, чтобы мы нашли убийцу или заказчика?

– Конечно, – сухо произнесла Татьяна.

– Тогда вы должны рассказать о ваших взаимоотношениях с Александром Ароновичем Васильевым, вместе мы сможем найти какие-то зацепки, за что его могли убить.

– Задавайте вопросы – я же не знаю, что вам надо знать?

– Все.

– Так не бывает. Господь Бог всего не знает…

– А мы должны знать.

Ульяновой это показалось смешно, она посмотрела на Шишканова, подумала, что он какой-то старомодный и лицом, и фигурой, какой-то ретромальчик, но если ему сменить прическу, отрастить перед стрижкой волосы подлиннее, переодеть в свободную одежду, дать денег и научить их тратить…

– Ему кто-нибудь звонил в последнее время или он с кем-то встречался? – перебил ее мысли Шишканов.

– Я же за ним не следила. Он пользовался мобильным телефоном, и кто ему звонил – вы знаете лучше. Я не знаю – вы знаете, у вас распечатка.

– Но мы не знаем, о чем он говорил. Может, вам что-то известно?

– Мне – нет. Я никогда не подслушиваю.

– Хорошо. Вы познакомились год и несколько месяцев назад, точнее когда это было?

– Весна прошлого года, кажется. Да, весна. Апрель.

– Вы дали ему телефон, это было в ночном клубе, кстати, в каком, вы не помните?

«Теперь я должна вспомнить ночной клуб, в котором я не была сто лет. Хотя мы же с Сашей ходили куда-то, он выступал…»

– Яне помню, как он называется, но он рядом с метро «Динамо», новый такой, большой, если свернуть направо с Ленинградского проспекта, уже проехав выход из метро. В сторону центра…

– Я знаю этот клуб, – прервал Шишканов. – Он очень большой, для молодежи, на тысячу человек или больше, там не просто познакомиться с теми, кто выступает на сцене.

– А мы познакомились.

– Это непросто, как же это, научите.

– Случай.

«Оказывается, рассказывать о том, чего не было, совсем нелегко».

– И как же он произошел, этот случай? Научите, как знакомиться с музыкантами, выступающими на сцене.

– Для этого надо быть женщиной.

– Ну, вы же себя там не предлагали…

«Я что, должна ему сдаться и рассказать, что озверела от одиночества, от того, что ко мне подсаживались в столовой замусоленные мужики, а подруги все при мужьях. А я дома – одна. Или сидела у них в гостях, как от первого брака дочь, приехавшая как снег на голову из какого-нибудь Сыктывкара… не знаю откуда. А потом вдруг от безделья зашла в Интернет, увидела – сайт знакомств. Здравствуйте, мой рост, вес, вредные привычки, сколько раз хотели бы заниматься сексом. Классическим или каким? А я уже давно – никаким».

– Что я должна рассказывать? Случай, его величество случай. Случайность. Так сотни людей знакомятся, тысячи.

– Вы, наверное, помните, как познакомились с бывшим мужем…

– Да.

– Это было давно, а тут всего год с небольшим, и почему-то вы не хотите вспомнить…

– Что вы хотите узнать, Петя. – И тут же поправилась: – Петр Васильевич? Что? Способна ли я на случайные связи? Да. Способна. Могу вам сказать по секрету, любая женщина способна на случайные связи, на неожиданные знакомства. Любая. К ним надо только подойти неслучайно.

– Это как? – заинтересовался темой Шишканов, уставший от маминых вопросов, почему у него до сих пор нет постоянной девушки, собирается ли он жениться. – Как неслучайно?

– Просто. Со случайностью не надо бороться, она ваш друг.

Шишканов не понял:

– То есть?

– Со случайностью не надо бороться. Она ваш друг, – повторила Ульянова с другой, предельно ясной, почти учительской интонацией. – Друг. Друг. Да. Друг…

«Что я говорю? Я ничего тогда не понимала. Но он назвал меня Ту, и я полетела».