– Я не могу, не могу никуда ехать. Может быть, завтра. Все, только завтра. – Она легла на кровать, закрыла лицо подушкой, всхлипнула, будто ее сейчас подстрелили, и замолкла, свернувшись в комок.

Федор сидел на стуле и смотрел на бывшую жену. Час назад он позвонил ей по телефону, сказал, что надо встретиться – есть разговор. Она отказывалась: не в состоянии никого принимать, только что вернулась с допроса. Он настаивал – надо поговорить срочно.

Таня спросила:

– Это о Боре?

– Да, – пришлось соврать ему.

– Что с ним? – Но потом поняла, что если надо встретиться и не по телефону, то уж потом лучше все сразу. – Ну, хорошо. Приезжай.

За последние годы бывшие супруги встречались редко, без вражды, только по делу, сухо, рационально. Как только закончили делить имущество, судиться, Федор как бы даже успокоился. Все выиграл – она все проиграла, накал страстей спал.

Когда Татьяна перевозила свои вещи из дома на Рублевке, Федор благородно не пришел смотреть, что она там забирает. Она очень боялась, что он будет следить за каждой вещью, которую она складывает в коробки, казалось, это будет невыносимо и унизительно, но он не приехал. Она была ему благодарна. Собирая пожитки, Татьяна мысленно прощалась с домом. Ей было жаль гардеробной, картин, шкафа, комода, зеркала, стола, стульев – всего, их все хотелось погладить, прилечь, присесть, открыть, закрыть, запомнить. У домработницы был выходной, она заранее сложила кое-что из кухонной утвари в отдельную коробку и подписала: «Осторожно, посуда, кастрюли, сковородки». Дом гудел прощальной пустотой, ее никто не торопил, она бродила из комнаты в комнату, поднималась на второй этаж в спальню, зашла в ванну, пустила там воду и смотрела, как она стекает в узкое горло слива. Татьяна навсегда запомнила тот длинный, последний день в их общем доме.

Затем они встречались, когда ездили в Англию на церемонию окончания Борисом школы, летели разными рейсами, но он все оплатил. Фотографировал ее с сыном, потом она его с Борей, а потом Федор кого-то попросил из выпускников, чтобы их сняли втроем. Был заказан ужин в ресторане недалеко от школы. Так было принято – за каждым столиком выпускник, его семья, близкие. Директор Дэвид Барнет в своем обычном мятом холостяцком костюме, как будто это был самый обычный день, обходил столы с бокалом вина в руке и говорил каждому что-то приятное.

– Татьяна, это ваш муж? Очень рад познакомиться, – сказал он, подойдя к их столу. – Очень.

Таня перевела, они пожали друг другу руки. Барнет только похлопал Бориса по плечу и забыл сказать необходимые в таком случае слова, а она подумала: как хорошо, что между ней и директором ничего не было, как это просто хорошо, неизвестно почему, но так хорошо!

Таня считала, что Федор быстро устроит свою личную жизнь – рядом с успешными и богатыми людьми независимо от возраста столько молодых, красивых, готовых на все женщин. Борис как-то даже проговорился, что видел одну девушку у отца, но нет, он жил один, купил небольшую квартиру с полной отделкой в Москве, на Фрунзенской набережной, на Рублевку приезжал не часто, жил только летом. Построил там грунтовый корт и играл с друзьями в теннис.

Федор приехал. Вошел. Она увидела его и сразу поняла, случилось нечто серьезное.

– Борис?

Он сразу решил, тянуть нельзя.

– Не волнуйся, с Борисом все в порядке, но у тебя… отец умер. Упал с балкона, вешал что-то там и рухнул вниз.

Она не стала спрашивать, откуда он знает, почему и как произошло, просто она этого ждала, она чувствовала это, как чувствуют надвигающуюся грозу, тучу, дождь – горе, идущее через запятую. Он объяснил ей – надо ехать, ее ждут, без нее хоронить не будут. Он договорился. Его юрист подготовил текст для следствия с просьбой разрешить выехать на похороны отца, она должна подписать и отнести его следователю – сейчас, немедленно.

– Тебя отвезут, Таня, соберись. Ты умеешь.

– Я не могу, сейчас – нет. Я тебе объясняю… Мне холодно.

Федор взял лежащий недалеко плед, накрыл ее, и тут она застонала в голос. Он дал ей несколько минут выплакаться и сказал:

– С тобой поедет Боря. Если ты не возражаешь, я бы тоже хотел проводить твоего отца в последний путь.

Она кивнула – не возражает.

– Ладно, встань, подымись, подпиши заявление, я отвезу следователю сам.

Она сделала, как он просил.

Через минуту услышала, как дерзко хлопнула входная дверь, – она вздрогнула: по-другому у него никогда не получалось и не получится.