Стадо породистых холмогорских черно-белых коров гоняли вдоль пионерского лагеря рано утром, когда еще все дети спали, и поздно вечером, перед ужином. Густым, оперным мычанием наполнялся воздух и становился от этих звуков еще влажнее, росистее, пахучее. Дети выстраивались вдоль забора и смотрели на неторопливо бредущих животных. Маленький мальчик в красной рубашке нервничал и прятался за спины:

— Вот бык, вот бык, сейчас он тебя увидит и бросится, — одно дитя малое пугало другое, и каждый преодолевший страх сам себе казался умнее и взрослее. — На красное, на твою рубашку. Во! Во… сюда идет, сейчас набросится…

Тулупова тоже стояла рядом с забором — это был общий ритуал для младших и старших отрядов: кино в клубе показывали раз в неделю, а коров прогоняли каждый день, и Людмиле было понятно, почему длинный ряд детских лиц с неподдельным интересом на все это смотрел. Да — небо закатное, да — березы белые, редкие, уходящие в небо, да — особенное чувство времени, лениво тянущегося, в которое вписывалась неторопливая поступь коров, маятники болтающегося, полного вымени — все завораживало. Но ждали на самом деле иного.

Бык выделялся. Он был крупнее, рога прямее, лихая челка деревенского гармониста… Его замечали сразу. “Бык! Бык! Бык!” — громко кричали дети. И следили теперь только за ним. И шептали наперебой: “Смотри. Смотри. Сейчас, сейчас…” Бычий член обнажался и увеличивался на глазах изумленных пионеров. Огромное тело быка с красными от возбуждения глазами наваливалось на покорно остановившуюся корову, и все смотрели, как это происходит.

— И нас будут так, Тулупова, — сказала подруга Бурмистрова, когда сцена закончилась и стадо прошло.

— Как “так”, Бурмистрова? — не поняла пионерка Тулупова, в лагере все называли друг друга только по фамилиям.

— Вот “так!” Как..!

— Нет, нет, не.

— Да. Да, — со знанием дела утверждала двенадцатилетняя подруга. — Мужчины для этого и существуют.

Ночью, после отбоя, из мальчишечьей в девичью палату забежал самый низкорослый паренек из отряда — Антон Широков и, держа руки над головой, закричал:

— Му! Му! Му!

Бурмистрова тут же вскочила с кровати, схватила полотенце и, размахивая им, как кнутом, стала выгонять “доморощенного быка”:

— Что “му”?! Я тебе дам “му”! Я тебе покажу “му”, Широков! У тебя потом… такое “му” вырастет.

Выгнав Широкова, девичья палата пионерского лагеря “Спутник” смеялась до тех пор, пока пионервожатая не решила оторваться от своего, как она считала на тот момент, жениха и не вошла в палату и, уповая на женскую солидарность, не попросила:

— Девчонки, давайте же спать — я тоже человек, у меня личная жизнь есть или нет?