Проклятый комплекс национальной неполноценности

Что там русские? Один позор. Нищета. Грязь и неустроенность! То ли дело немцы. У них городки – из красивых домов. Поля любовно обработанные. Леса ухоженные. Улицы мощеные. Вот это – цивилизация!

Ненавижу этот комплекс национальной неполноценности. Он превращает нас в прибитых неудачников, в раболепствующих подражателей Западу. Ибо тот, кто уверился в собственном ничтожестве и считает себя неудачником, таковым становится и в реальности. Нет, господа, национал-футуризму потребны русские, уверенные в себе и своих силах. Не страдающие самоуничижением.

Цивилизация футурополисов – вот те самые ухоженность, добротность, достаток и уверенность в себе! Успешная неоиндустриализация, высокая рождаемость, победа над физическим старением, овладение энергией будущего, космические победы – это уже чувство превосходства над всеми.

СССР, оставив нам ценнейший опыт по части организации дела, в индустриализации и создании мегапроектов, не смог сделать нескольких архиважных вещей. Это то, что мы безжалостно отбросим прочь.

Во-первых, Советский Союз не смог создать системы отбора и выдвижения здоровой, великодержавно и по-русски настроенной элиты, обладающей волей и способность к самостоятельному творчеству. Элиты, не пораженной комплексом подражания Западу, способной самой торить пути в грядущее.

Во-вторых (и я тут согласен с Михаилом Ремизовым), «русское народное» было сведено в СССР исключительно к деревенской архаике, к кокошникам и балалайкам с матрешками. Тогда как русские – народ, давший величайшие образцы городской культуры. В науке, технике, искусстве. В инноватике, разрази нас гром!

В-третьих, в СССР было совершено национальное преступление. Людям на Украине-Малороссии и в Белоруссии всей мощью пропаганды и культуры, СМИ и государственной организации стали внушать, будто они не русские, а некие «братские народы» украинцев и белорусов. И триединый Русский народ разобрали на три части, сведя русских только к великороссам!

При этом нацменьшинства за счет русских были поставлены в такое привилегированное положение, что в теперешней РФ (где продолжена порочная советская практика) многие русские из кожи вон лезут, чтобы объявить себя не русскими, а некими нацменьшинствами. Казаками, поморами, вепсами, сибиряками – и так далее. Потому что хотят получить свою привилегированную государственность, бюджетные подачки, право распоряжаться недрами, квоты на вылов рыбы и так далее. Продолжается дробление русскости. Русским быть стыдно, непрестижно, бедно…

К черту! Наш национальный футуризм, наши футурополисы, спасение от нового варварства, наши научно-технические прорывы – все это должно покончить с национальной депрессией русских. Покончить с запустением наших земель и скучиванием нас в нескольких мегаполисах, этих очагах вырождения! И снова соединить все три ветви Русского народа в одном успешном историческом проекте. Чтобы никогда больше нас не разъединяла никакая Европа.

Более того, мы должны сами вытянуть из умирающей от маразма Европы как можно больше белых людей с несломленным духом. Европа – в декадансе, она больше ни во что не верит и ни за что не хочет сражаться? Так и надо, чтобы к нам из Европы поехали – в наши футурополисы – самые живые из германцев, скандинавов, кельтов, романцев и англосаксов. Пусть к нам стремятся все, кто ненавидит политкорректность, гей-парады, ювенальщину и толерастию. Все, кто не желает жить среди моря инорасовых и инокультурных мигрантов. Кого тошнит от превращения Брюсселя, Эдинбурга или Берлина в восточные города. У нас для них найдутся и земли, и работа, и грандиозные научно-технические задачи.

Начиная великие дела – футурополисы и прорывные мегапроекты в науке и технике, – мы привлечем тех, кому тесно и душно и в Европе, и в США. В том числе и талантливых ученых, изобретателей, конструкторов. Так мы и создадим Русский мир. А не путинскую позорную пародию на него.

Ну а с самого начала мы должны уважать самих себя. И верить в свои силы. И никогда больше не страдать преклонением перед всем заморским и заграничным.

История знает несколько примеров русских чудес. Но, к сожалению, они шли по схожему сценарию: рывок – застой – опасный кризис (поражение, развал страны) – новый рывок. В большинстве известных нам чудес-рывков русские не задавали правила мировой гонки. Мы, как правило, только догоняли Запад и пользовались его «чертежами реальности», его правилами и стандартами. Даже СССР не избежал такой участи. И как правило, верхи страны предпочитали не замечать своих гениев-новаторов, пользуясь копированием западных изобретений и технологий.

Как нам, наконец, избавиться от «судорожного» ритма и опереться на свои силы?

 

«Судорожность» русского развития»

Задача наша такова: избавиться от «судорожности», избегать застоев и обеспечить эскалацию русского новаторства. Так чтобы не Запад, а мы задавали темп и «моды» мировой гонки.

Безусловно, каждый рывок (каждое Русское чудо) сопровождалось и впечатляющими русскими инновациями. Во времена преобразований Петра Великого появились и станки Нартова, и первый в мире завод-автомат Батищева, и даже подводная лодка – «потаенное судно» Никонова. Но, увы, все эти технические новинки не получили развития. Страна пользовалась в основном заимствованными из Европы технологиями. Россия не смогла породить чего-то, что заимствовали бы на Западе. Во время инерции «петровского рывка», в XVIII веке, в правление Елизаветы и Екатерины Великой, жили и творили Ломоносов и Кулибин. Именно тогда, еще до Уатта, появилась паровая машина непрерывного действия Ползунова. Однако, увы, Россия так и не стала строить в массовом масштабе ни самоходных (приводимых в движение силой течения реки) колесных судов Кулибина, ни его арочных однопролетных мостов, опередивших свое время. Машина Ползунова так и осталась в единственном числе.

А дальше начинается застой. Хотя русские продолжают творить и изобретать, не получают развития многие прорывные отечественные новации. Если вспомнить царствование Николая I, то мы упускаем возможности развития:

– дальнобойного (по тем временам) ракетного оружия Засядько;

– своих паровых локомотивов (братья Черепановы);

– электрического телеграфа, электродвигателей, якорных мин (академик Якоби).

Промышленная и техническая отсталость России приводит страну к кризису и поражению в Крымской войне 1853–1856 годов.

Во время следующего рывка, после отмены крепостного права в 1861 – м, мы стали свидетелями появления удивительной плеяды русских ученых, изобретателей, конструкторов и инженеров. Перечислить всех просто трудно. Наверное, символом их может послужить Дмитрий Иванович Менделеев. Эта волна развития переходит в Русское чудо Серебряного века, начала ХХ столетия. Но опять мы видим чрезмерное преклонение верхов страны перед всем западным. Опять они упускают множество возможностей, для того чтобы «перепрыгнуть» Запад, а то и вовсе задать новое направление научно-технического развития. Опять появляется множество русских изобретений, которые так и остаются единичными диковинами. Тогда как Запад инновации подхватывает и развивает до массового применения. А русские опять все это заимствуют и копируют.

Именно в период 1861–1917 годов русские первыми создают гусеничную машину – предтечу трактора (Блинов), однако родиной тракторостроения и танков становятся Америка и Британия. Русские первыми создают электрическое дуговое освещение (Яблочков), но не удерживают приоритета. Хотя первую в мире лампу накаливания изобретает Ладыгин, массовое производство таких приборов налаживает Эдисон в Соединенных Штатах. Так и не доводится до ума самолет Можайского: работы над авиацией в России прекращаются после смерти изобретателя. Только успех американцев, братьев Райт, в 1903 и французских авиаторов заставляют русских броситься вдогонку.

Русские Серебряного века, первыми в мире создав радиосвязь (Попов), упускают приоритет и отстают. Маркони побеждает Попова. То же самое можно сказать об электродвигателе переменного тока Доливо-Добровольского, ледоколе Макарова, первом в мире обтекаемом моноплане Гаккеля. Об электросварке Бенардоса. Об автомате Федорова. О парашюте ранцевого типа Котельникова. Все время и государство, и капитал в России предпочитают иностранные образцы. Даже знаменитая «трехлинейка» Мосина с трудом пробилась в жизнь, ибо правительство упорно предпочитало заграничные модели винтовок. Мало того, презрение к отечественным творцам заражает и общество, образованную публику, которая не любит правительство и жаждет реформ и революции. Смелые новаторы тогда в России оказываются буквально в одиночестве.

Дальше начинается иное чудо. Советское. Но перед этим предлагаю изучить обстановку с инновациями и новаторами перед самым 1917 годом. Как раз в зените Серебряного века. В стране, где не было никакого коммунистического прошлого, никаких «вырубаний под корень» элиты, массовой эмиграции, многих лет атеизма, интернационализма и прочего. Для примера возьмем судьбу великого авиаконструктора, создателя первых в мире многомоторных воздушных кораблей Игоря Сикорского.

 

Мытарства Игоря Сикорского

Познакомимся с книгой воспоминаний начальника медицинской службы эскадры воздушных кораблей «Илья Муромец» Константина Финне. «Русские воздушные богатыри И. И. Сикорского». Увидевшая свет в Белграде поздней осенью 1929-го книга была написана ярым врагом Советской власти. Но тем ценнее было ее читать. Казалось, давно усопший белогвардеец говорит сейчас о современной РФ и сердце его сжимается от горечи.

Еще в СССР было принято считать, будто в царской России Сикорский получил все лавры и торную дорогу. Но Финне писал совершенно о другом. Та, старая, Россия оказалась на поверку не менее раболепной перед Западом, не менее глупой, чем сегодняшний обмылок прежней великой страны.

«Несмотря на то что “Муромец” обратил на себя внимание и, казалось, всколыхнул даже стоячую воду в обывательском болоте, широкие слои русского общества остались безучастными и не проявили своего сочувствия делу И. И. Сикорского, полностью самобытному и носившему ярко национальный характер не только по одному названию. Немногие задумались над тем, что воздушный корабль Сикорского – не только первый русский, но и первый в мире большой многомоторный самолет – знаменовал собой начало новой эры в авиации, что развитие воздушного транспорта при помощи таких больших аэропланов сулило России – стране с необозримыми границами, бесконечными равнинами и слабо развитыми путями сообщения – неисчислимые выгоды. Не было сделано серьезных шагов к тому, чтобы организовать большое русское предприятие, собрать внутри страны крупные средства на открытие специального завода для постройки аэропланов Сикорского и моторов к ним.

В этом сказалось существенное различие между русскими, преклонявшимися перед “заграницей”, и иностранцами. Вспомним, как отнеслись немцы к создавшему громадный управляемый аэростат, названный его именем – графу Цепеллину…».

Финне прав: немцы всем народом помогали графу Цепеллину собрать деньги на строительство полноценного цельнометаллического дирижабля. А затем Германия поставила производство цепеллинов на поток. Она выпустила их больше, чем Российская империя – самолетов Сикорского. Финне пишет:

«…Остается лишь пожалеть, что мы, русские, благоговевшие перед всем иноземным, порой рабски копировавшие “заграницу” и не обращавшие внимания на свое хорошее, русское, не позаимствовали у немцев главного: беспредельной любви к своему отечеству, взаимной поддержки, системы в работе и того добросовестного к ней отношения, которое не отделяет мелочей от главной сути дела. Пассивности русского общества, проявленной по отношению к “Илье Муромцу” Сикорского, можно противопоставить ту кипучую деятельность и самопожертвование, которые проявляла часть интеллигентного русского общества в подготовке российского государства к развалу.

Само собой разумеется, эти русские люди не считали нужным поддерживать “Муромцев” хотя бы и потому, что их поддерживало ненавистное им “императорское” правительство. Громадное же большинство русских людей считало, что не их дело думать о поддержке изобретения Сикорского. Мало ли строят всяких аэропланов? Над тем, как поддержать это русское дело, нужно было еще подумать, а ведь это отвлекало от игры в винт, бридж, преферанс и других тому подобных “серьезных” занятий…

…Возможно, что если бы Сикорский избрал целью своего полета не Киев, а Москву, где ему следовало поклониться тамошним золотым тельцам, то московские меценаты, поливавшие в свое время шампанским дорожки в саду у Шарля Омона, “чтобы не пылило”, или жертвовавшие в 1905 г. “миллион на революцию”, и сделали что-либо. Но шум моторов “Муромца”, летевшего из бюрократического Санкт-Петербурга в Киев, не достиг Москвы, и постройка “Муромцев” продолжалась в маленькой мастерской Русско-Балтийского завода…».

Как видите, ничего не изменилось за целый век! Только хуже стало. Если русский изобретет нечто, что еще не изобрели нигде в мире, то испугается сам. Если же не перелякается и продолжит работать, то затем налетит на русского чинушу, который первым делом спросит: «А это уже есть на Западе? Нет? Иди-ка ты подальше…». Да только ли в чиновниках дело? Перед русским новатором встанет толпа идиотов. Тупых богачей, которые теперь, конечно, уже не поливают дорожки шампанским, но по-прежнему тратят шальные миллионы на все, что угодно, только не на поддержку русских гениев. Они выбросят горы золота на яхты и любовниц, на очередную церковь или на футбольные клубы, однако удавиться будут готовы, коли речь зайдет о средствах на новую разработку. Господи, неужели это родовое русское проклятье? И не из-за этого ли моя страна – трясина, гиблое место для изобретателей с учеными?

Русский интеллигент будет десятилетиями подряд решать последние вопросы мироздания, сочинять идеальную конституцию, мечтать об идеальном обществе или выдумывать новую религию, всегда отмахиваясь от реальных дел, от каких-то «железок» или изобретателей. Интеллигент будет выстраивать какие-то воздушные замки политических схем и горних идей, не понимая самой простой вещи: что все философии и политики должны опираться на вполне твердую базу из заводов, технологий, инноваций, подготовленных кадров! При этом страна продолжит проваливаться все глубже и глубже в бездну отсталости, а теперь и в пропасть вымирания. Но продолжим изучать свидетельство Финне.

«…С отправкой “Муромцев” в действующую армию спешили: в середине сентября 1914-го один из них, “Илья Муромец I”, сочтен был вполне готовым для боевых полетов и отправился воздушным путем в действующую армию. И воздушный корабль, и обслуживающий его отряд готовились спешно и кое-как. Результаты такой работы, от которой нас не отучила русско-японская война, не замедлили тотчас же сказаться на деле…».

Финне со злостью описывал то, как армейское командование и даже летчики-аристократы поливали корабли Сикорского грязью и норовили сделать так, чтобы их вообще убрали с фронта. И то на аэроплане им не нравилось, и это. Генералы просто выживали самолет из армии. Дело дошло до того, что русскому промышленнику, главе «Руссо-Балта» Михаилу Шидловскому, который с 1910 года поддерживал Сикорского, пришлось сформировать отдельную эскадру воздушных кораблей и стать первым русским генералом дальней авиации. Ее основоположником. Ибо иначе нельзя было защитить его любимое детище от нападок толпы злопыхателей в погонах. И опять вылезло проклятое преклонение русских перед всем импортным!

Финне рассказывал о 1915 годе: «…Время показало, что многое из того, что командир “Ильи Муромца I”, относил к плохой конструкции моторов и ненадежности “Ильи Муромца” по сравнению с “нормальными” типами аэропланов, было лишь следствием больших симпатий этого летчика к принятым у нас в то время в армии типам аэропланов, то есть почти исключительно французским аппаратам Фармана, Ньюпора, Дюпердюссена, Морана, Вуазена.

Пристрастие командира “Ильи Муромца Первого” к иноземным аппаратам не было единичным явлением. Корни этой склонности ко всему заграничному можно видеть в космополитизме Главного военно-технического управления, ведавшего авиацией…».

«…Недоверие к “Муромцам”, а также явно отрицательное отношение штаба полевого генерал-инспектора авиации к начальнику эскадры воздушных кораблей генералу Шидловскому, впоследствии принявшее еще более острый характер, привело к обособлению тяжелой авиации и, конечно, не могло не повлиять на нормальное развитие русского воздушного корабля “Илья Муромец” и широкое применение самолетов этого типа для боевой работы.

В этом сказалась наша русская или, вернее сказать, общеславянская черта – видеть в несогласных с нами, хотя бы и в мелочах, соотечественниках врагов злейших, чем внешний неприятель.

Русь неоднократно испытывала тяжелые последствия непримиримой междоусобной розни удельных князей, бояр и, наконец, политических партий.

Уроки истории не пошли нам впрок, и слова, сказанные в старину: “Нам, русским, не надобен хлеб, мы друг друга едим и с того сыты бываем”, остались в силе и по настоящее время. Мы сравнительно легко прощаем ближним их ошибки, но не можем простить им наши собственные… Не это ли привело нашу родину к тому, что враги без труда захватили ее в свои руки и дали ей иго во много раз горшее, чем монгольское?».

Это написано не сейчас, а в 1929-м и по поводу еще «не изуродованной коммунизмом» царской России. Ну черт возьми, русские мои соплеменники, неужели вы так безнадежны? Оказывается, вы склочничали и ели друг друга поедом еще задолго до постсоветского позорища. Вы, стало быть, изначально занимались междоусобиями и тем, что губили своих новаторов, и потому вами всегда правили нерусские. После распада СССР всплыли наружу все старые пороки, и нами снова помыкают архитекторы нового ига. Теперь понятно, откуда пошла легенда о призвании русскими племенами иноземных варягов на царство, ибо сами устали от поедания друг друга, пришлось власть брать извне.

Интересно, а что сказал бы Константин Финне, если бы тогда, когда изливал свои мысли и чувства на бумагу, узнал бы, что история с тяжелыми самолетами и Шидловским почти зеркально повторится при Сталине, когда энтузиаст Голованов станет формировать инновационную Авиацию дальнего действия? Ведь и накануне сорок первого года только покровительство Иосифа Грозного спасло Голованова от того, что его с потрохами не сожрали генералы ВВС?

Что бы сказал Финне, узнай он тогда о том, что сталинская попытка внушить русским веру в их способность быть не хуже западников захлебнется вскоре после смерти вождя? Что уже советские бонзы – вчерашние рабочие и крестьяне – начнут страдать точно таким же раболепием перед всем иностранным, как и романовские дворяне? Что страна останется такой же равнодушной к своим ученым, инженерам и конструкторам? И что в начале XXI столетия то, о чем он с ненавистью писал в своей книге, полностью повторится в постсоветской, урезанной и деградировавшей РФ?

 

Не благодаря, а вопреки

«…Уже в 1916 году, когда “Муромцы” по указанным выше причинам могли лишь медленно совершенствоваться, у наших врагов, а также и у союзников появились многочисленные аппараты легкого типа, обладавшие скоростью, превосходившей “Муромца” чуть ли не вдвое.

Не совсем понятным является тот факт, что наши союзники не помогли нам в деле изготовления русских двигателей, оказавшихся много лучше французских и английских. Надо думать, им было выгоднее не только с коммерческой точки зрения сбывать нам свои.

Ведь в России привыкли считать, что все, имеющее марку “Made in England”, “Germany” и т. д., говорит само за себя, поэтому раз хлам имел такую марку, то он был уже хорош и его принимали чуть ли не как знак великодушного внимания со стороны наших друзей и союзников.

В 1919 году автору этой книги пришлось быть очевидцем гибели шести русских летчиков, заживо сгоревших на трех английских аэропланах КЕ-8 во время испытательных полетов. Этими аэропланами Англия любезно снабдила Белую армию…

Время, однако, показало “рукою беспощадною”, что союзникам нужна была не сильная национальная Россия, а лишь пушечное мясо для ослабления их конкурента, Германии, поэтому заботиться о поддержке и развитии наших отечественных предприятий вовсе не входило в их планы…» – пишет Финне.

«…Причины общественного равнодушия к нашим выдающимся людям нужно искать в отсутствии у нас здорового национального воспитания, приучавшего с детства любить родину, относиться с уважением к ее лучшим представителям, уметь и самим жить хорошо, и другим жить давать. Взирая с благоговением на “заграницу”, у нас привыкали видеть в родине одни лишь недостатки, выставлять их напоказ и на посмешище, забывая, что этим самым достигали сходства с одним из сыновей Ноя. Боязнь российского интеллигента показаться недостаточно либеральным приводила к тому, что он готов был выбросить из своего лексикона слова “Россия”, “Родина”, “Отечество”, лишь бы не дать повода считать его “приспешником полицейского режима и слугою реакции”…

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в начале войны, в то время, когда русская кровь лилась в Восточной Пруссии и Галиции, когда немцы обращались с нашими попавшими в плен солдатами хуже, чем со скотом, находились русские люди, встречавшие пленных германских и австрийских офицеров с шампанским и букетами цветов.

И. И. Сикорский придал своему изобретению ярко национальную окраску, и этого было достаточно, чтобы наша так называемая интеллигенция отнеслась к нему сдержанно…

Равнодушие русского общества к своим выдающимся людям, к сожалению, факт давно известный; еще Пушкин сказал: “Замечательные люди исчезают у нас бесследно: мы ленивы и нелюбопытны”… Композитор Мусоргский печально окончил свои дни на койке Николаевского военного госпиталя, в расцвете своего могучего самородного таланта; он получил известность значительно позже своей смерти, после того как о нем заговорили иностранцы. Современное М. И. Глинке русское общество отнеслось пренебрежительно к творчеству композитора, называя его произведения “извозчичьей музыкой”…

…Что касается наших талантливых людей на других поприщах, то с ними дело обстояло ничуть не лучше. Судьба русских изобретателей очень красочно изображена Лесковым в его “Сказе о тульском Левше и стальной блохе”. Здесь можно вспомнить о профессоре Попове, открывшем на полгода ранее Маркони беспроволочный телеграф и телефон. Последние носят имя Маркони, дают громадные барыши предприятиям, эксплуатирующим “радио”, профессор же Попов умер чуть ли не в нищете, а об открытии им беспроволочного телеграфа говорилось лишь коротко в специальных, мало доступных широкой публике руководствах по электротехнике.

Этот пробел в настоящее время восполнен в Советской России, где, помимо популярных книг об открытии Попова, выпущены были даже специальные почтовые марки, посвященные ему. Такое внимание к русскому ученому, не имевшему отношения к коммунизму, надо объяснить стремлением правительства Советов подчеркнуть ошибки старой буржуазной России, а главное – пробуждением национального чувства у русских людей, оставшихся в России и пытающихся сохранить остатки русской культуры…».

«В самом деле, в России было немало талантливых ученых, специалистов по всем вопросам техники; эти специалисты нисколько не уступали заграничным, а иногда и превосходили последних. С мнением наших ученых считались в странах с высоко развитой техникой и промышленностью, сырого материала было более чем достаточно, смышленость и искусство русских рабочих бывали порой изумительны, а “отсталость” отрицать, конечно, невозможно. Зависела она не от отсутствия средств или неумения взяться за дело, а главным образом от нашего равнодушия, от нежелания дружно и серьезно взяться за работу, оставив в стороне разрешение всевозможных “социальных проблем”. Это нежелание, а порой и попросту русская лень при отсутствии у нас привитого воспитанием уважения к своему, русскому, вместе с преувеличенным представлением о достоинствах всего иностранного вело к более легкому выходу – получать все в готовом виде из-за границы.

К сожалению, подобные взгляды глубоко укоренились в широких слоях так называемого интеллигентного общества, и робкие попытки отдельных лиц отстаивать русскую самобытность готовы были отождествлять с отсталостью, наделяя пытавшихся стать на защиту национального достояния и достоинства различными эпитетами вроде “наемников правительства”, “квасных патриотов”, “черносотенцев” и проч. Ослепление лучами пресловутой западной культуры в конце концов и довело Россию до настоящего положения…».

Умри, Денис, а лучше не скажешь. Финне оставил нам ярчайшую картинку того, как жилось смелым новаторам России даже в пору Серебряного века. Понятно, почему и тогда Россия так и не смогла расправить крылья, заставив Запад догонять себя. Все упиралось в ограниченность, склочность, неверие в собственные силы, в национальный мазохизм и преклонение перед всем иноземным. Хотя, казалось бы, в России тех времен была и частная инициатива, и своя промышленность, которые могли бы подхватить и коммерциализовать смелые русские новации. Однако этого не случилось.

Первый в мире частный фонд финансирования изобретений (предтеча нынешних венчурных фирм и «бизнес-ангелов») возник тогда же – общество купца Христофора Леденцова (1909 г.)

Как пишет современный журналист Евгений Панов, «на средства Общества была построена и оборудована лаборатория физиолога И. П. Павлова в Петербурге, и аэродинамическая лаборатория Н. Е. Жуковского при Московском университете, и лаборатория для испытания гребных винтов и моделей при Московском Техническом училище (из нее вырос знаменитый ЦАГИ). Общество финансировало работы выдающихся химиков А. Е. Чичибабина, Л. А. Чугаева, Н. М. Кинжера и исследования В. И. Вернадского по радиоактивным минералам Российской империи. Их лаборатории – ростки будущих институтов Академии наук СССР, а затем и РАН. Общество субсидировало изыскания К. Э. Циолковского, работы В. И. Гриневицкого по двигателям внутреннего сгорания, издало научные труды Д. И. Менделеева, И. И. Мечникова, H. A. Умова. На средства Общества строится биостанция на Карадаге в Крыму. Периодическую материальную поддержку от Леденцовского общества получали Московское общество испытателей природы, Русское физико-химическое общество, Оргкомитет Первого Всероссийского съезда по вопросам изобретений, который состоялся в Москве в октябре 1916 года. Общество способствовало появлению пионерных работ по авиации, телевидению, радиоактивности…».

Иными словами, миллионщик Леденцов был истинно русско-православным инноватором.

И опять мы должны признать горчайшую правду: на фоне всех русско-православных купцов начала XX века Леденцов так и остался «белой вороной». И хотя в нынешней РФ появилось новое православное «купечество», оно не возродило Общество Леденцова, не создало его аналога.

Видимо, причины гашения инноваций в России, их неразвития в нашей стране лежат прежде всего не в экономике и не в недостатке частной инициативы. Они прежде всего психологические. Это комплекс национальной «вторичности», неверие в свой народ и его способности, робость делать что-то первыми в мире без оглядки на Запад. Плюс порок отечественной интеллигенции – неистребимая ее тяга к уничижению собственного народа, ее национальный мазохизм.

Со времен Сикорского и Леденцова пролетел бурный век. Но как будто и не было его. Недавно мой читатель Алексей Улитин из Нижнего Новгорода прислал афишу, висевшую в его вузе осенью 2013-го – ровно через век от тех дней, когда Сикорский поднимал в воздух «Илью Муромца», а толпа русских интеллигентов внизу продолжала хаять все русское.

«Уважаемые студенты и сотрудники!

13 ноября в 15–00 состоится публичная лекция профессоров-исследователей истории науки на тему “Мифы научного развития”. В ней будут рассмотрены и опровергнуты следующие навязанные идеологией легенды об отечественной науке:

1. Миф об открытии Ломоносовым атмосферы Венеры.

2. Миф о первенстве Менделеева в создании Периодической Системы.

3. Миф о влиянии Циолковского на дирижаблестроение.

4. Миф о Лодыгине как создателе электрической лампы накаливания.

5. Миф об участии Петра Капицы в исследованиях ядерной энергии.

Лекция состоится в малом актовом зале. Вход свободный».

«…Ну что, проняло? Как вам такая идеология: “Мы никогда не были первыми ни в чем! Все открытия идут с Запада!”. И какого же развития мы достигнем, если сами идеологи – носители пораженческого мировоззрения? А им за это еще и звания профессорские дают (интересно, не американских ли вузов?). Такое возможно только в России! Представьте себе, что в американском вузе прошла бы публичная лекция на тему “Эдисон не изобретатель лампы накаливания”? Я лично такого представить не могу. Наоборот, начиная со школы, американцам вбивают мысли о том, что “Мы самые лучшие! Мы самые первые”. Даже если первенство оспорить не удается, стараются говорить о “первенстве рыночного продукта”. Человек, устроивший подобное, был бы в среде преподавателей нерукопожатным… А у нас – чемпионат по мазохизму! Причем даже в научной среде. Видать, личности первооткрывателей прошлого не дают спать всяким “борцам со лженаукой”. О, они готовы сдать даже нашу историю и наши победы, лишь бы наслаждаться “тихой жизнью” (по Мухину) в кабинетах. Неудивительно, что над нами издеваются даже ляхи…» – написал А. Улитин.

 

Блеск и нищета советского чуда

Ближайшее к нам – Русское чудо в исполнении Советского Союза. Люди и до сих пор замирают от него в восхищении: СССР смог буквально из пепла стать второй сверхдержавой мира. Он построил мощнейшую индустрию, науку мирового уровня, добился впечатляющего списка побед. Мы можем смело утверждать, что в его времена степень востребованности отечественных новаторов и творцов возрастает.

Но и здесь, увы, не все так гладко. Ведь при Сталине в основном мы копировали европейские и американские технологии. Если в социальном плане СССР – новатор, то вот в технике и промышленности идут заимствования. Советские мясокомбинаты – это мясохладобойни Чикаго. Газетно-издательские комплексы с линотипами и пневмопочтой – копия с американского оригинала. Хотя, начиная с копирования, мы при Сталине уходим кое-где в отрыв. На сталинском запале русские первыми в мире выходят в космос. Первыми в мире создают атомную электростанцию и мирное судно с ядерной установкой (1954, Обнинск, 1959 – ледокол «Ленин»).

Именно в СССР наука впервые в мире провозглашается могучей производительной силой. Сталин первым из отечественных правителей провозглашает политику борьбы с низкопоклонством перед Западом и начинает разжигать в нации веру в ее выдающиеся творческие способности.

Началом стало знаменитое январское, 1946 года, письмо академика Капицы-старшего Сталину.

«Мы мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. Из книги ясно: первое – большое число крупнейших инженерных начинаний зарождались у нас; второе – мы сами почти никогда не умели их развивать; третье – часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали свое и переоценивали иностранное. Обычно мешали нашей технической пионерной работе развиваться и влиять на мировую технику организационные недостатки. Многие из этих недостатков существуют и по сей день, и один из главных – это недооценка своих и переоценка заграничных сил. Ясно чувствуется, что сейчас нам надо усиленным образом подымать нашу собственную оригинальную технику. Мы должны делать по-своему и атомную бомбу, и реактивный двигатель, и интенсификацию кислородом, и многое другое. Успешно мы можем это делать только тогда, когда будем верить в талант нашего инженера и ученого и уважать его и когда мы наконец поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других и на него можно смело положиться. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти столетия нас никто не сумел проглотить».

Сталин принял это письмо очень тепло. Ведь оно соответствовало философии самого Иосифа Грозного. Ведь потом, в 1947 году, ИВС выдвинул задачу борьбы с «низкопоклонством» перед Западом, прежде всего в естественных и технических науках. 13 мая 1947 года Сталин произнес речь в Союзе писателей, где заявил:

«А вот есть такая тема, которая очень важна… Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров… у них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников… Почему мы хуже? В чем дело? Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает…

Надо бороться с духом самоуничижения…».

Однако ирония судьбы заключается в том, что сам Сталин не смог до конца выдержать этой философии. Инициатор борьбы с пресмыкательством перед Западом, академик Капица-старший сам выступал как создатель первой в мире турбодетандерной технологии добычи кислорода из атмосферного воздуха. И он же был вынужден бороться с многочисленными врагами в науке и промышленности, требовавшими слепо копировать немецкую компрессорную технологию.

Особенно расстраивали академика Капицу заводские инженеры СССР.

«Это хорошие парни, с большим интересом относящиеся к работе. Многие из них со способностями выше среднего. Но их подход к инженерным вопросам далеко не тот, что нужен для инженера, который должен перегонять чужую технику не количественно, а качественно. У них наблюдается отсутствие смелого устремления к чему-нибудь новому, критического мышления и самостоятельного подхода к проектированию.

Это, конечно, результат нашего технического воспитания, которое ведется как раз такими инженерами и профессорами, которые не привыкли к новым самостоятельным завоеваниям техники, в большинстве своем раболепно молятся на достижения Запада и стараются извлечь оттуда те формулы и указания, которые они получают из литературы или из непосредственного ознакомления с иностранными машинами…

В таком духе они и воспитывают нашу молодежь. Ей дается определенная программа знаний, очень старательно и широко продуманная, но к самостоятельному мышлению их не приучают, привычки принимать самостоятельные решения не воспитывают…».

Это написано в 1939-м и втройне актуально сейчас!

Но инициатор борьбы с низкопоклонством перед Западом проиграл борьбу. Да так, что в августе 1946-го Капица оказался в опале, СССР пошел и тут по пути повторения заграничных «задов» и утратил приоритет.

– Ползите за любой страной, какая вам нравится! – вскричал разгневанный инноватор на правительственной комиссии под председательством министра химической промышленности Первухина.

В 1948-м Капица пишет Иосифу Сталину:

«…История учит, что в вопросах осуществления новой техники время неизбежно устанавливает научную правду…

…Мы не только пошли по неправильному пути копирования изживших себя немецких установок высокого давления, но, главное, мы безвозвратно погубили свое родное, оригинальное, очень крупное направление развития передовой техники, которым по праву должны были гордиться. Тогда же “опала” с меня будет снята, так как будет неизбежно признано, что я был прав как ученый и честно дрался за развитие у нас в стране одной из крупнейших технических проблем эпохи…».

К сожалению, Сталин не услышал «прорывника». Да и опалу с Капицы сняли только после гибели и ИВС, и Берии, только в августе 1953-го. Так что и у великих были ошибки по части инноваций. Философия веры в способность страны лидировать и не оглядываться на других, увы, выдерживалась далеко не всегда даже в пору сталинских «бури и натиска».

 

Атомный проект

Об этом в РАН (она же – АН СССР) не особенно-то и любят вспоминать. Академия во время Великой Отечественной могла если не погубить, то надолго остановить советский атомный проект. Даже выдающиеся тогдашние академики-физики, Абрам Иоффе и Петр Капица, в 1943 году считали атомную бомбу очень далекой перспективой.

Дело было так: весной 1942 года случились два события. Во-первых, в апреле сорок второго знаменитый советский диверсант, легенда русского спецназа Илья Старинов передал в научно-технический совет Государственного комитета обороны (возглавлялся академиком Кафтановым) записную книжку немецкого офицера инженерных войск, взятую в районе Таганрогской бухты. В ней содержались расчеты по выходу энергии при взрыве бомбы изурана-235 и список материалов, нужных для создания такого оружия. Сам взрывник Старинов в атомной физике ничего не понимал, а потому решил передать материал ученым при ГКО.

Теперь-то мы знаем, что сигнал Ильи Старинова был своевременным. Английский комитет по проблеме создания атомного оружия (Комитет MAUD, МОД) пришел к выводу о технической возможности создания ядерной бомбы из урана-235 еще осенью 1940 года, представив свой доклад британскому премьеру Черчиллю. 15 июля 1941 г. британский Комитет МОД завершил два отчета, причем первый их них твердо гарантировал возможность бомбы из 11 кг урана, имеющей эквивалент в 1800 тонн тротила и обеспечивающей долгое радиоактивное заражение места своего взрыва. И, хотя отчет давал излишне оптимистический прогноз о возможности создания бомбы уже в 1943 году, он отмечал, что необходимо тесное британо-американское сотрудничество в работах над новым оружием. (Джим Бэггот, «Тайная история атомной бомбы». – Москва, «Эксмо», 2011 г., с. 142–143.)

Американцы долго тормозили, но и там дело в сорок первом уже пошло. 9 октября 1941 г. президент Франклин Делано Рузвельт постановляет: отныне я сам стану принимать все решения по разработке ядерного оружия во избежание всяких проволочек. Для этого создается высший президентский совет, куда входят и главный научный советник президента Ванневар Буш с Конэнтом, и вице-президент США Генри Уоллес, и военный министр Стимсон, и начальник штаба американских ВС Джордж Маршалл.

То есть к моменту передачи Ильей Стариновым записной книжки немца в научно-технический совет Госкомитета обороны и в США, и в Британии уже шли работы по созданию ядерного оружия. Помощник главы комитета, С. А. Балезин, передал немецкие записи на экспертизу специалисту по взрывчатым веществам, генералу Г. И. Покровскому, и видному советскому физику-атомнику Александру Лейпунскому. Ну, Покровский к ядерным исследованиям касательства не имел А вот А. Лейпунский, директор Харьковского Физико-технического института с 1939 года – руководитель исследований по проблеме «Изучение деления урана», а также с 1940 – по проектированию циклотрона, был, что называется, «в теме». Он принимал участие в работе Ядерной и Урановой комиссий АН СССР, созданных в 1940-м. А в 1944-м Лейпунский, будучи директором Института физики и математики АН Украинской ССР, создал в нем отдел атомной физики. Он-то, что называется, был «признанным специалистом» в ядерной проблеме.

Но, как и генерал Покровский, Александр Овсеевич Лейпунский тогда выдает заключение: не нужно заниматься созданием атомного оружия в СССР! Мол, страна в тяжелом положении, не время ей швырять миллионы рублей на то, что даст результаты в лучшем случае через десять, а так – через добрые пятнадцать лет (Дэвид Холлуэй. «Атомоход Лаврентий Берия». – Москва, «ЭКСМО», 2011 г., с. 58–59).

Признанный эксперт Лейпунский ошибся. Первый атомный взрыв на Земле грянул в июле 1945-го в Аламогордо, всего лишь через три года.

Слава богу, что Степан Афанасьевич Балезин тогда не поверил экспертам и подготовил рапорт о том, что проблема крайне серьезна, что гитлеровцы ведут работы по урану, что СССР также должен заняться созданием ядерного оружия. Сын луганского рабочего, академик Кафтанов, поддержал подчиненного. При этом они, написав документ на имя Сталина, не приложили к нему мнений признанных экспертов.

Об этом пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.). Мнение Научно-технического комитета Государственного комитета обороны тогда стало одной из увесистых гирек, которые склонили чашу весов в пользу начала работ по атомной проблеме в 1942 году.

Вопреки мнению академиков и «признанных специалистов».

Но можно вспомнить и о 1940 годе. Тогда ядерными исследованиями в стране занимался Игорь Курчатов. Два его ученика, Петржак и Флеров, на примитивном, в общем-то, самодельном оборудовании открыли явление самопроизвольного деления урана. Первыми в мире. Проведя эксперимент в кабинете начальника станции метро «Динамо» в Москве. Это было открытие мирового масштаба. Оно убедительно говорило: создание «атомного котла» и атомной бомбы возможно.

Игорь Курчатов это прекрасно понял. В 1940-м году он предложил Академии наук СССР, где прозорливый Вернадский основал Урановую комиссию, начать советский проект по овладению внутриядерной энергией. 29 августа 1940 года профессор Курчатов вместе с Флеровым, Русиновым и Харитоном отправили в президиум Академии письмо, где предложили внятную программу «Об использовании энергии деления урана в цепной реакции». Фактически, как пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.), в ней уже были основные моменты будущего атомного проекта, хотя и с креном в сторону мирного использования ядерной энергии. Ничего подобного в этот момент не было ни в США, ни в Англии, ни в Германии.

«Если бы программа Курчатова была осуществлена с запланированным размахом, первый атомный реактор заработал у нас гораздо раньше. Франция в дни, когда писалось письмо, лежала под пятой гитлеровских солдат, в ней прекратились ядерные исследования, с такой интенсивностью проводившиеся еще недавно: перед вторжением немцев Жолио Кюри выкладывал экспериментальный атомный котел, рассчитанный Френсисом Перреном. И можно считать обоснованным, говорят сейчас на Западе историки науки, что если бы не война, то первые реакторы были бы пущены во Франции и Советском Союзе…» – писал Снегов.

Однако для старта такого проекта в СССР 1940 года нужна была отчаянная смелость и решимость быть первыми в мире, способность поверить в «фантастику». Но заседание президиума Академии наук не поддержало тогда Курчатова. Мол, программа-то выходит слишком дорогой, требующей огромных ресурсов. А ведь нельзя ужимать и другие науки, иные исследования. Потому согласились с предложением академика Хлопина, директора Радиевого института: вести работы потихоньку, постепенно, без надрыва. Курчатов потерпел поражение. Не поддержал его и академик-физик Абрам Иоффе: тот еще в конце 1939 года в статье для «Вестника Академии наук» заявил:

«Этот передовой участок современной физики наиболее удален еще от практики сегодняшнего дня…

…В феврале 1939 года в неожиданной форме возродилась проблема использования внутриядерной энергии, до сих пор не преступавшая рамок фантастических романов. Анализ этого явления, произведенный советскими физиками, установил условия, при которых эта задача могла бы стать осуществимой. Трудно сказать, возможны ли эти условия на практике – на решение этого вопроса направлено наше исследование. Скорее всего, что на этот раз технических выходов не будет».

Иоффе в 1940-м заявил, что атомной энергией овладеет лишь следующее поколение ученых. Хлопин в ответ на инициативу Курчатова сказал: урановая энергетика – дело далекого будущего.

Таким образом, Академия наук в 1940 году сочла атомную энергию слишком далекой перспективой. Курчатов не стал академиком. Его сделают таковым только в 1943-м. Более того, прорывная работа Флерова и Петржака, первыми в мире открывших спонтанное деление урана, в 1940 году так и не получила Сталинской премии. Почему? Потому что рецензент сей премии выдвинул возражение: нет сообщений с Запада, что такие эксперименты там воспроизведены, нет реакции в западных научных журналах. А значит, открытие Флерова и Петржака большого значения не имеет. Сегодня говорят, что ученых вычеркнул из списка сам Сталин. Если это и так, то его можно понять: вот, уважаемые академики хором говорят, что все это дело какого-то туманного будущего, что конкретной технологии от всего этого не дождешься…

Так что и здесь веры в собственные силы не хватало. В данном случае – у Академии наук. СССР в данном случае упустил шанс вырваться в мировые лидеры, первым открыть дверь в Ядерный век…

 

Чего не смог добиться СССР

К сожалению, и СССР не хватило смелости и национальной «мании величия», чтобы использовать могучий творческий потенциал русских новаторов. Это выходит за границы нашей работы, но есть и пример другого гения – Александра Леонидовича Чижевского. Основателя гелиобиологии и изобретателя «люстры Чижевского». Той, что испускает отрицательно заряженные ионы воздуха, благотворно влияющие на организм, повышающие продуктивность в животноводстве и птицеводстве.

Ведь судьба Чижевского сходна с судьбой Капицы-старшего. Советское правительство заметило работы ученого, оценило их значение для сельского хозяйства и медицины. Ведь мировых аналогов технология «отрицательных аэроионов» тогда не имела. Более того, сталинское правительство в апреле 1931 года выпустило постановление о поддержке работ Чижевского в интересах животно-и птицеводства, медицины. Но именно это и стало началом травли новатора. В конце концов его «коллеги» по науке в 1936 году добились своего. Чижевского объявили шарлатаном и закрыли его лабораторию.

Подобных историй, увы, много. Можно вспомнить и то, как в СССР не смогли использовать мировой приоритет в создании Львом Юткиным электровзрывных технологий. Хотя это будет тридцать лет спустя. Перечислить все будет трудно, но мы попробуем дать картину упущенных шансов штрихами.

Итак, первым в мире создав спутник телесвязи (1966 г.), наша страна дальше утрачивает мировое лидерство в этой сфере.

Первым в мире создав уникальный заменитель крови, перфторан, СССР утрачивает преимущество. Инновация практически уничтожается трудами некоторых академиков АН СССР.

СССР, первым в мире (1970-е) занявшийся стволовыми клетками, не смог развить это направление.

Первым в мире создав «Сетунь», компьютер с троичной, а не с двоичной логикой, СССР не стал развивать это направление дальше.

СССР не смог развить лекарства на основе фагов, а не антибиотиков.

Советский Союз отказался от развития своего направления в авиационной многоразовой космонавтике (система «Спираль» 1966 г., Лозино-Лозинский), а пошел по пути копирования неудачной системы американского «Челнока» (1976 г.)

СССР не смог развить альтернативные виды транспорта – экранопланы и подводные атомные грузовые суда.

СССР последовал за США, свернув им в подражание дальние пилотируемые миссии к Луне и Марсу в начале 70-х.

Любой серьезный историк науки и техники может привести множество иных примеров того, как Советский Союз мог бы стать первым в мире, но не стал. После первых опытно-экспериментальных успехов уступал первенство другим. К 1980-м годам СССР по большей части лишь копировал Запад. Отдельные прорывы вроде суперкомпьютера «Эльбрус», к сожалению, лишь подтверждают общую пагубную тенденцию низкопоклонства перед Западом. Копировались направления в гонке вооружений, моды и вкусы, бытовая техника, автомобили (ВАЗ как копия итальянской модели 1965 г.), теории и взгляды. Копировались и направления научных исследований. То, что не имело аналога на Западе, чаще всего заглушалось.

Каждый четвертый научный работник мира в 1985 году был советским. Но не каждая четвертая мировая новация и новая технология! С моей точки зрения (а я занимался историей нашей науки), промышленность и аппарат госуправления в СССР были не в состоянии воспринять все, что делала и предлагала отечественная наука. Новшества приходилось буквально внедрять, то есть преодолевать сопротивление. Это касалось даже уникальных роботов, созданных в Институте прикладной математики в 1988 году. А ведь они могли своими «руками» вставлять детали в шпиндели станков и даже пробовать то, как они там крепко сидят.

Причем проблему невозможно списать только на негибкость и нерыночность советского экономического механизма. Как вы видите, во вполне рыночной и конкурентной экономике Серебряного века царской России происходило то же самое. Корни, как мы теперь понимаем, лежат в комплексе национального мазохизма, оставшегося неистребимым и при царях, и при генсеках.

С этим и покончит национал-футуризм!

 

К борьбе за дело национального футуризма!

СССР повторил прежние русские циклы. Мощный рывок в начале своего развития, а потом инерцию и впадение в кризис, ставший для него роковым. Горбачев тоже не смог использовать потенциал русского новаторства, и держава развалилась. Постсоветские «реформаторы» пришли как полные пресмыкающиеся перед Западом, его копировщики, полностью отказывающие русским в способности творить самостоятельно.

Сейчас, когда мы пережили катастрофу СССР и так много потеряли, скатившись к статусу деиндустриализованной, полусырьевой страны, нам снова нужно совершить чудо. Снова индустриализовать Россию, сделав ее мощной научно-промышленной державой. Одним словом, опять совершить Чудо. Но на сей раз – свободное от проклятия прежних циклов. Без затухания и перехода в инерцию, а потом и в застой. Со ставкой на творческие способности собственного народа. Ибо весь мир – на переломе эпох. Предстоит смена фаз цивилизационного развития.

Чистое копирование здесь становится просто гибельным. Необходимо сочетание «подсматривания» с совершенно самостоятельными прорывами. Тем более что враг наш создает свой вариант будущего – новое кастово-рабовладельческое общество с расой господ-долгожителей. Трансгуманистических существ, измененных с помощь инфо-нано-биотеха. Он навязал нам цифровое слабоумие, отупление народа, сырьевую деградацию. Доступ к ряду технологий он нам, русским, перекрывает уже сейчас. По сути дела, русским нужно создать альтернативную цивилизацию. А это национальный футуризм, не меньше!

Поэтому на первый план выходят главные задачи обеспечения рывка. То есть не только реиндустриализация (ибо наука и изобретательство не живут без собственной промышленности!) и не только поощрение предприимчивости во всех сферах деятельности. Не только борьба с коррупцией. Нет, придется наконец вдохнуть в русских веру в собственные силы. Дерзость идти первыми, опережая прочий мир. Стремление совершать невозможное и ценить собственных гениев. Нам придется прежде всего излечиться от комплекса «вторичности», национальной неполноценности. Совершить то, чего не удалось довести Сталину в борьбе с низкопоклонством. Все общество пропитать духом молодости, напора и дерзости. Мы можем все! Нам нет преград! Мы самые творческие в мире! Для этого потребуется сделать очень многое. И не только на духовно-идеологическом, пропагандистском фронте.

И это даст нам Общее Дело. То, что сплотит нацию. То, что дополнит самоуправление и новую жизнь в футурополисах. То, что спасет нас от вырождения и небытия. Что сохранит нас от превращения в рабов в новом мировом порядке – от превращения в невольников кастовой Глобалии.