Райэдар поднимался по ступенькам. Под козырьком у стеклянных дверей среди множества разговаривающих, ожидающих кого-то или чего-то, просто стоящих людей, стоял знакомый.

Райэдар смотрел на собеседника, но и в то же время сквозь него, за него, перескакивая с одного лица на другое, иногда на долю секунды задерживаясь на каком-то, но тут же теряя к нему интерес.

Жаль, что плохое зрение не позволяет пристально вглядываться в людские глаза, различать их цвет. Только те, что вблизи.

Одновременно с этим он думал, — ничего примечательного, если не считать, что мысли его текли параллельными потоками, размноженные. В одном потоке он молился, непрестанно и яростно, в другом обдумывал следующий возможный вопрос и бесцветный простой ответ на него, в третьем потоке разговаривал со знаменитым писателем, полируя стройный диалог, в котором подстраивал десятки вариантов возможных разветвлений, в четвёртом сам себе рассказывал то, что происходило в данный момент.

Райэдар зашёл в вестибюль, сильно толкнув ногой дверь, принял на предплечье следующую, отпущенную кем-то впереди, — как невежливо! — и немного придержал, передавая идущим сзади. Поднялся по ступенькам на второй этаж.

Навстречу шёл жирный парень, уже готовя свою полную ладонь для приветствия.

— Здорово! — сказал Райэдар, широко улыбаясь.

Ах ты ублюдок!.. Почему у тебя всегда такие потные мерзкие ладони? Я приехал из дома не запачкав руки, натянул перчатки, когда надо было держаться за поручень в вагоне поезда, не снимал их до самой проходной, а теперь руки надо идти мыть под ледяной водой!..

Два года назад некоторое время сидели на разных концах одного и того же кабинета. И это причина для того чтобы каждый раз при встрече с этим жиртрестом пачкать руки?

Иногда Райэдар проходил мимо жердяя, делая вид, что не заметил его, или не узнал, или не увидел. Вообще, всё можно скидывать на плохое зрение. К чёрту жердяя.

Вот ещё один ублюдок.

— Привет, пп… — Паскуда — чуть не вырвалось. Надо быть осторожнее. Райэдар вспоминал, как ловко переиначивал начальные слоги слов, случайно выскользнувших в разговоре и оборванных посерёдке, в совершенно другие, нейтральные. Да, непростая работа за терцию обработать весь известный тебе великий и могучий, подбирая слово со сходным первым слогом, а затем фразу, подходящую по смыслу к этому новому слову.

— Слушай, а у тебя не осталось с прошлого года… — начал было встреченный.

— Да нет, повыбрасывал всё, или отдал.

— Ладно, давай… — Снова пожатие. Со стороны врага крепкое, — что это значит? Ублюдок в глубинах подсознания не уверен в себе? Или наоборот, пышет силой? Какая к чёрту разница. Он грязное пятно на ладони гиганта, держащего эллипсоид вселенной. Стереть тварь.

Навстречу идут люди. И в лицо каждого Райэдар вглядывается. Быстро пробегает взором по их одежде, по тому, что у них в руках. Периферийным зрением оглядывает их спины, когда они ровняются с ним.

Вот навстречу идёт ещё один жердяй. Старше толстяка с потными ладонями всего-то раза в два, а уже стирает пот с лысины, такой же белой и чистой, как и его мягкое лицо. Жрать меньше надо, тварь. Метаболизм, гены — к чёрту эти отговорки, к чёрту все эти причины для слабаков. Если в этом виноваты чёртовы хромосомы или проклятый обмен веществ, — значит надо вообще не жрать. Либо есть ровно столько, чтоб не подохнуть. Хотя за счёт жировых отложений урод сможет жить много недель…

Навстречу прошла старушка. Что у неё с лицом? На фотографии в местной газете она изображена с другой стороны, но ухищрения фотографа не помогли.

Вот стоит старик, опёршись на трость, — на самом деле он идёт, но так медленно, что кажется будто не двигается с места. Райэдар много раз видел старика в библиотеке, тот бегло просматривал огромные фолианты, делал выписки, исписывал математическими выкладками толстые тетради. Возможно, это один из величайших умов земли, но сейчас он едва идёт, и при такой скорости доберётся до библиотеки часа через два. Хотя она в соседнем корпусе. Его должны носить туда на руках, и перелистывать ему страницы книг…

Только утро, а я так устал. Усталость давит. Давит на мозг, на плечи. Сгибает спину. Опускаются руки… Ноги сами сгибаются в коленях… Хорошо бы лечь прямо на пол, пригнуть голову к груди, поджать ноги, заснуть и больше никогда не просыпаться. Не упасть бы. Глупец. Привлечёшь этим к себе внимание толпы. Хотя кому ты нужен? Никто даже не посмотрит в сторону трупа, люди будут перешагивать в коридоре через него. Хотя даже с этой усталостью он прошёл бы тысячу километров, взобрался на высокую гору, выкопал колодец, повернул реку, если бы…

Он вошёл в кабинет и устало рухнул на скамью за пятый или шестой стол в одинаковых рядах. Бросил пакет на доску из штампованных опилок, исцарапанную и исписанную, громко хлопнув.

Зал постепенно заполнялся людьми.

Самодовольный ублюдок толкает свою речь. А все перед ним кретины, — так, во всяком случае, он считает. Тварь насмехается над ними, над теми, кто сидит перед ним, над вынужденными его слушать. Его морда лоснится от жира, пласты сала на объёмистом животе служат подушкой для холёных рук, с такой брезгливостью касающихся мела. Пренебрежение к этим тупицам сквозит в его надменном взгляде, взгляде сверху вниз, в каждом его важном и медленном движении. Высокомерная усмешка, заносчивый грудной смех. Он претендует на истину в последней инстанции, и считает, что каждое слово его должны записывать. И кто-то даже записывает, но все забудут его глупые потуги с претензией на разумность, едва переступят порог. Посмотрел бы я на тебя, думал Райэдар, как бы ты визжал, растянутый на четырёх кольях, когда б тебя начали шинковать с пальцев ног.

Райэдар встал и двинулся по проходу к врагу; в руке висящей вдоль тела зажата ручка. В последний миг, когда перо ещё не пронзило кожу под подбородком, но коснулось её, Райэдар увидел затаённый страх в глазах ублюдка.

Райэдар резко дёрнул головой. Так можно и сорваться. Только этого для полного счастья не хватало.

Он вновь и вновь отгонял кровавые видения, застилавшие его глаза; картины расправы с врагами… Прочь!.. Надо оставить такие мысли. И не впадать в детство — или в древность? Сейчас не то время, когда можно было свободно расплатиться с недругом, заплатив после малую пеню князю. А то и вообще ничего не заплатив, а ещё и взяв себе добро врага… На память.

— Пшёл вон! — её слова ударили его острым стилетом в сердце. Ударили так, что он действительно почувствовал боль, и рука непроизвольно дёрнулась к левой стороне груди. Но он сдержал её — не следует показывать боль. Что она подумает? Да она и так всё видит… Но тогда почему так поступает?

— Вон!.. — взвизгнула Алирия.

С растерянным лицом — хотя в тот момент оно казалось ему каменным — Райэдар вышел из её кабинета. Дверь захлопнулась с грохотом. С минуту он стоял глядя в пространство, с трудом возвращаясь к реальности — ведь гораздо приятнее было вспоминать её личико, рассерженное, и оттого ещё больше красивое.

…Напряжение нарастало постепенно. Они сидели рядом за компьютером, и неспешно разговаривали. Райэдар терялся всё больше и больше, и каждая его фраза оказывалась не к месту, и думать он не мог ни о чём, кроме как…

О том, что безумно любит Алирию, любит до боли в сердце — боль и преследовала его постоянно, и раньше он не предполагал, что жжение в груди может быть постоянно и настолько мучительно.

И потому в голову лезли только признания любви — хотя зачем признаваться, она и так знает об этом, но предпочитает не замечать…

А потом напряжение достигло крайнего предела, и произошёл взрыв.

Алирия вскочила и подбежала к двери, распахнула и указывая пальцем завопила слова, которые были так унизительны, так обидны для Райэдара. Он поднялся с кресла, и взяв свои вещи, пошёл к выходу. Остановился на секунду перед любимой, — её лицо сейчас искажено, рот растянут в гневе, оскален, и оттого весь её облик ещё притягательнее. Как хочется подойти к ней сейчас вплотную, обнять за плечи, прижаться лицом к её лицу, целовать каждую линию, целовать до тех пор, пока не изменится в противоположную сторону — пока не улыбнётся. Подхватить на руки, понести к дивану, что стоит на другой стороне комнаты…

Райэдар стоял всего секунду напротив любимой, а потом вышел в коридор. И дверь за ним захлопнулась. И от этого стука его словно парализовало. Но он справился с этим.

Как хорошо, что есть друзья. Каждый из которых поддержит, найдёт какое-нибудь слово утешения. Как хорошо, когда есть на кого опереться в трудную минуту, может даже, поплакаться в жилетку…

Райэдар нашёл в памяти телефона номер Димудуса и приложив аппарат к правому уху, стал ждать, когда лучший друг ответит.

— А ты задумывался вот над чем: ну будет она твоя, ну поженитесь вы, а что дальше? — журчал в трубке всегда спокойный голос друга. — Ну дальше что? Добьешься ты своей цели, а потом?

— Я знаю, что будет потом. Что станет моей целью, — уверенно сказал Райэдар. — Чтобы у нас родились дети. А следующей целью станет воспитать их. А следующей — поесть на их свадьбах салатика. И увидеть их счастливые лица. А следующей — увидеть внуков. И последней — увидеть внуков их внуков.

Димудус тяжело вздохнул.

— Не путай меня с тем крестьянином, который умер, когда ему дали котёл бататовой каши, — потому что это было пределом его низменных мечтаний. Я отлично представляю, чего хочу.

— Может быть, тебе следует обратиться к психотерапевту?

— Никогда не пойду к психологу, — отрезал Райэдар. — Он начнёт убеждать меня, что то, чего я хочу, вовсе и не нужно мне.

— Так и есть, — даже я говорю тебе это!

— Психологи в принципе не могут оказать помощь, — продолжал Райэдар. — Не только потому, что в иных случаях словами делу не поможешь. Слова это вообще пустое колебание воздуха, не более того. Слова — бессмысленны. Так же, как и людские поступки. Всё ровным счётом ничего не значит. Даже мысли человека. Ведь главное — не то, что думает человек в тот или другой момент, главная истина заложена глубоко в подсознании, многие не подозревают, что носят её в себе. Я знаю свою истину — любовь к Алирии. И никакой психолог не сможет меня в этом разубедить, потому что это значило бы вырвать мою душу.

— Тебе необходимо изменить свои желания, — заметил Димудус.

— Алирия — часть меня. Врачи-психиатры же всегда пытаются перенаправить пациентов. Перенести их внимание и мысли на что-нибудь другое, и незаметно заставить их довольствоваться тем, что пациенты имеют, и не стремиться ни к чему большему. То же предлагаешь и ты; но это всё равно, как если бы они пытались уверить инвалида в том, что ему не нужны протезы — ведь он может ползать! И это так замечательно! Подойди к безногому, и скажи: «Ползай»! Сможешь? Сможешь. Я нет! — Райэдар остановился, тяжело дыша. Сам того не заметив, сорвался до крика. — Нет! К чёрту психологов! И я знаю, чего хочу!