— Амалия, боже, ты меня с ума сведешь. Ну не могу я иначе, понимаешь ты или нет.

— Константин, что значит, не можешь? Ганс же не присоединяется к войску. Так отчего и ты не можешь остаться в стороне? — Возмутилась молодая женщина с немецким акцентом и годовалой дочерью на руках.

Ее пятилетняя сестра держалась за подол матери. Сын, сорванец, шести лет, уже убежал на конюшню, помогать собирать в дорогу отцовского боевого коня. Ну, или путаться под ногами конюха и оруженосца.

— Дорогая, Ганс по сути наемник, и состоит на службе в качестве коменданта пограничной крепости. Его никто и не зовет в поход. Но уверяю тебя. Если бы он получил приказ, то несомненно его выполнил бы.

— Костя, даже если ты решил забыть чем мы ему обязаны, вспомни о том, что случалось со всеми, кто отправлялся его грабить.

— Прекрати, Амалия. Ты прекрасно знаешь, что я не забываю ни добра, ни зла. И уж точно никого не боюсь. Но я ничего не могу поделать. Шляхтичи воеводства возвестили о конфедерации. Воевода собирает рушение против Пскова. Пскова, а не Замятлино. Понимаешь? Я просто не имею права оставаться в стороне. И сам Карпов тут уже ни при чем.

Амалия в очередной раз ожгла мужа гневным взглядом. Потом тяжко вздохнула, и приблизившись положила ему на плечо свою головку, покрытую кружевным чепчиком. Острожский, притянув к себе головку дочки, поцеловал ее в розовую щечку, от чего ребенок забавно сморщил носик. Не иначе как из-за жесткой щетки отцовских усов. Потом погладил жену по голове. Когда же она подняла свое заплаканное лицо, двумя поцелуями осушил дорожки слез. Присел, перед Анной, и поцеловал ее в лобик.

— Богом заклинаю, Костя, будь осторожен, — перекрестив его, попросила она.

— Все будет хорошо. Ты просто жди и верь.

Задорно подмигнул жене, и решительно развернувшись, вышел в дверь. Острожский спешил так, словно боялся, еще немного, и у него не достанет сил, чтобы уйти. Жену и детей он любил больше жизни, и ради них был готов не просто на многое, но абсолютно на все.

На конюшне его встретили конюх и оруженосец, с двумя верховыми и вьючной лошадьми готовыми к выступлению. По уже давно сложившейся привычке, Константин лично проверил состояние подпруги, ладно ли надето седло, не доставляет ли коню неудобств сбруя. В каковом состоянии оружие.

— Ну что Михайло. Оставляю на тебя мать и сестер. Ты теперь в доме единственный мужчина. Береги их, — взъерошив светлые кудри шестилетнего сына, с самым серьезным видом, произнес Константин.

— Бей ворога, батюшка. А о доме не тревожься, я тут за всем присмотрю, — с важным видом, заверил отца малец, от горшка, два вершка.

Н-да. С тяжким сердцем шляхтич Острожский покидал свой дом. Хм. Свой, да не отчий. Не вышло у него удержать родительскую вотчину. Так уж случилось, что его поместье оказалось как бельмо на глазу у магната Гаштольда. Не из самых крупных и влиятельных. Но он над этим усилено работал, прирастая землями и вассальными шляхтичами.

Вот и воспользовался сложной ситуацией, прижав Острожского в угол. Не так, чтобы у того не оставалось выхода. Но и выбора особо не было. Правда, после выкупа поместья, Гаштольд предложил Константину остаться в прежнем доме, в роли арендатора, с гипотетической возможностью впоследствии выкупить отчий дом. Да только, молодой шляхтич не верил в подобное.

А тут еще и шурин, сообщил о том, что в Вилякском повяте продается за долги не такое уж и маленькое поместье. Разорившийся шляхтич, дело довольно обыденное. Правда, местный воевода, из немцев, проводил политику выкупа земель в первую очередь немцами. Но в случае с Острожким, решил принять его сторону.

Сыграла свою роль и просьба фон Ланге, бывшего у воеводы на хорошем счету. И то обстоятельство, что русинский шляхтич был женат на немке. А как известно, если муж голова, то жена это шея. Словом, Фелькерзам посчитал, что все вполне отвечает чаяниям немецкой общины. Опять же о Константине Ивановиче ходила слава как о славном воине и бывалом ротмистре, успевшим отличиться в последней войне с турками. И такой на границе будет совсем даже не лишним.

Вот так, три года назад, Константин с семейством и переселился на новое место. Да еще прихватил с собой все пять крестьянских семей, которым перед продажей успел дать волю. Больше в отместку ненавистному магнату, чем из доброго отношения к ним. Крепостные ведь являются неотъемлемой частью земли. А так, освободил перед сделкой купли-продажи, и вся недолга. Хочешь, покупай. Не желаешь, было бы предложено. Цену же ты сам уже назвал.

Впрочем, надо признать, к крестьянам Острожский всегда относился хорошо. Еще батюшка говорил, что только у нерадивого хозяина скотина едва ходит, и светит ребрами. Добрый же, всегда следит за своей худобой, и содержит ее ухоженной. Вот и крестьяне требуют доброго ухода и заботы. Потому бывшие крепостные недолго думая и отправились вслед за ним, чтобы стать арендаторами в его новых владениях.

Пять семей арендаторов русин, да три крепостных латгальцев. Не сказать, что великое богатство. Но во-первых, он никогда не жил особо богато. А во-вторых, на круг получалось даже больше чем было прежде. Разве только по факту чужбина. Ну да, это для него. А вот дети уже прекрасно себя тут чувствуют…

К Виляку, сопровождаемый оруженосцем, Константин прибыл к вечеру этого дня. Сюда же стекались остальные шляхтичи откликнувшиеся на призыв об ополчении. Получив от воеводы звание ротмистра, и необходимые средства, Острожский сам должен был набрать свое подразделение. Обычная в общем-то практика. К тому же, в Виляке формировалось сразу две хоругви, большого состава. Набиралось по три сотни бойцов в каждую.

— Пан Острожский, — подойдя к нему, поздоровался его поручик.

— Пан Мицкевич, — изобразив учтивый поклон головой, поприветствовал его в ответ Константин.

— У нас все в полном порядке. Хоругвь полностью укомплектована. Есть даже желающие, которым мы уже вынуждены отказывать. Шляхтичи подходят даже из соседних воеводств.

Показалось, или в голосе Мицкевича послышались мстительные интонации. Да кой черт показалось! Все именно так и есть. Впрочем. А чего от него ожидать? Да он ждет не дождется, когда сможет отомстить за то избиение, что потрясло всю шляхту.

Случилось это два месяца назад. Большая хоругвь под командованием ротмистра Войниловича отправилась в набег на псковские земли. Обычное в общем-то дело. Не сказать конечно, что подобное происходит ежедневно, или систематически. Но все же случается. Вот только, убийство более двухсот шляхтичей и нескольких десятков оруженосцев не укладывалось ни в какие рамки.

Нет, если бы кто-то погиб в бою, кто-то от ран скончался, а кто-то угодил в плен. То все нормально. Есть кому выкупить, выкупят. Нет. Ну и будешь гнить в неволе. Дело-то житейское. Но эти псковские свиньи попросту всех убили. Мало того, снарядили погоню за теми, кто сумел вырваться из той мясорубки. Пули убийц настигли беглецов даже уже на территории Инфлянтского воеводства.

Кто-то говорил о том, что это преувеличение. Иные свято верили в правдивость этого. Константин же точно знал, что это правда. Нет, дело тут вовсе не в выжившем Крыштаве. Просто Острожский был лично знаком с Карповым, и знал, на что тот готов пойти. Опять же, последний беглец, из самого первого набега на Замятлино, был убит у него на глазах.

Шляхта начала требовать отмщения. Но осталась неуслышанной. Начинать войну, у короля, да и у сейма в целом, не было никакого желания. Замятлино конечно лакомый кусочек, но не настолько, чтобы из-за него одного начинать войну с союзником Русского царства. Пльша едва только вынулась из затяжной войны с Турцией, чтобы влезать в другую.

А вот если сама Речь Посполитая окажется как бы и не при делах. То это совсем иное дело. И ведь была такая возможность. Шляхтичи Инфлянтского воеводства, усмотрев в том, что король не вступившись за своих подданных, нарушил их права, могли объявить о конфедерации и выйти из под воли короля. А тогда уж и самостоятельно объявить войну Пскову.

Формально, королевская власть останется в стороне. Да и великий князь Литовский получается непричастным, так как эта территория была под протекторатом как Польши, так и Литвы. А потому и предъявить им никто и ничего не мог. По существующим законам, к конфедерации могли примкнуть абсолютно любые шляхтичи. Мало того, и другие воеводства.

Но тут уж никто и никому воли давать не собирался. Магнаты прекрасно сознавали, что если в деле примет участие больше одного воеводства, то тут уж Николай наплюет на все. Быстренько замирится с турками, пойдя им на ряд уступок. А потом, навалится на Речь Посполитую. А уж если еще и договорится с обиженным султаном, которому пришлось кое-что уступить полякам и австриякам, то тогда и вовсе кисло станет.

* * *

— О-ох-х! — Как-то разом, и глухо вздохнула толпа.

Вот так сразу и не поймешь, что выражает это людское море. А вообще очень похоже на то, как реагируют зрители в цирке, на очередной смертельный кульбит эквилибриста. У Ивана, пристроившегося у самых ворот, отчего-то промелькнуло именно это сравнение. Русь она конечно не иноземщина, но и тут казни можно счесть неким видом развлечения. А уж когда секут голову тому, кто еще вчера был всесильным, а сегодня превратился в ничто, так и подавно.

— Доволен, поди? — Послышался голос за спиной.

Иван обернулся, и окинул взглядом мужчину лет пятидесяти, с боярской высокой шапкой на голове, и в богато изукрашенном кафтане. Пятницкий смотрел на него хмуро, если не сказать зло. Эка его распирает-то?

Пару месяцев назад Иван нанес удар в Ахиллесову пяту его соратника по партии боярина Аршанского, который тайком перекрестился в католичество. И ведь не остановился на этом. Вече выволокло на помост всю его семью, и как выяснилось все они носили католические нательные крестики. Псковский боярин отрекшийся от православия…

Оно конечно, боярское звание в Пскове по факту уже давно было наследственным. Все к тому привыкли, и никто на это не обращал внимания. Но только не Иван. Именно он напомнил вечевикам о том, что звание это вообще-то присуждалось народом. И то было записано в судной грамоте. Просто о том успели позабыть. Так что, боярского звания лишился не только глава семьи, но и потомки его.

Хм. Впрочем, свято место пусто не бывает. Нашлись те, кто начал выкликать имя нового боярина Карпова. Нет, это конечно же были не стихийные выкрики, а очень даже проплаченные Иваном. Несколько выкриков, и разгоряченная толпа, почувствовавшая вкус своей власти, тут же подхватила этот призыв.

Так что, вместо того, чтобы быть привлеченным к ответу, на том вече Иван вошел в высшую иерархию республики. Причем, как бы и не сам туда стремился, даже упирался, мол не мое это дело, не умею, мне бы своему хозяйству ума дать. Но народ настоял, и силком вручил ему боярскую шапку. Кстати, не настолько высокую, как у москвичей, а куда как практичней.

Лишив род Аршанских боярства, Иван вовсе не собирался останавливаться. Незачем врагов плодить. Надо приучать бояться уже имеющихся. Ну и избавляться от тех, кто может быть опасен. Вот он и инициировал расследование по факту набега на Замятлино, к всеобщему удивлению представив в качестве свидетеля даже литовского ротмистра, Войниловича, командовавшего той хоругвью.

И вот сейчас Карпов наблюдал за логическим завершением этого расследования. А чем еще могла обернуться измена. Вот если бы боярин сам со своей дружиной напал на Замятлино, тут было бы совсем иное. Спрос конечно был бы, но не столь строгий. Он же, по факту, привел в Псковскую землю иноземные войска. Так что, измена, и никаких гвоздей.

— Здравия тебе, Ефим Ильич, — изобразив почтительный поклон, поздоровался Иван.

В этот момент над толпой разнесся возбужденный рев. Палач как раз ухватил за волосы отрубленную голову Аршанского, и показывал честному люду.

— А вот я и не знаю, желать ли тебе здравствовать, иль проклясть, — зло выплюнул боярин.

Угу. Он ить только что лишился своего верного союзника. А еще, принял позор на свою голову. Уж не одно поколение их роды были дружны, не разлей вода, а тут… Словно предал, перед лицом опасности.

— Вот оно даже как, Ефим Ильич. А не пройтись ли нам. Тут все одно уж ничего интересного не будет. Да хоть до трактира. Посидим, помянем раба божьего Аршанского, хоть и отступником он был, но господь милостив, глядишь и простит. Ну и поговорим малость. А люди наши поспособствуют, чтобы нам никто не мешал.

— А есть о чем говорить?

Ага. Сразу видно. Боярин подошел к нему только ради того, чтобы высказать свое «фи». Ну и обозначить для Карпова, что тот обзавелся серьезным врагом. Открыто и в лоб? Да тут нужно быть полным идиотом, чтобы не прийти к тому же выводу. Высказавшись же в лицо, можно было ощутить хоть какое-то облегчение.

— Поговорить всегда есть о чем, Ефим Ильич. И лучше уж беседовать, чем махать саблей.

— Ну что же. Пойдем, побеседуем.

Трактир располагался неподалеку. Буквально в полутора сотнях шагов. Место весьма приличное, рассчитанное на чистую публику. И по случаю казни, и всеобщего столпотворения на лобном месте, сейчас пустующее.

Боевые холопы Пятницкого и телохранители Карпова тут же взяли место под свою охрану. Ну и приступили путь во внутрь всем без исключения. Иван положил перед трактирщиком золотой червонец, и тот с легкостью проглотил все свое недовольство. Он конечно и так все снес бы молча, но при подобной щедрой оплате даже мысли нехорошей не допустил.

— Ну и о чем ты хотел поговорить? — Отпив из кружки холодного кваса, и удивленно кивая, признавая хорошее качество напитка, поинтересовался Пятницкий.

— Хотел кое-что уточнить. Благодаря мне, вот уже три года, как доходы бояр и помещиков увеличились минимум на тысячу рубликов. Я честно плачу крестьянам за приносимую ими руду, вы исправно ту деньгу кладете себе в казну. А в благодарность нанимаете литовских шляхтичей, да еще и чуть не половину оплачиваете серебром, полученным от меня же. Не надо так удивляться, Ефим Ильич, я прекрасно знаю, сколько именно серебра выделил именно ты. Более того, моими стараниями о том никто не спрашивал Аршанского на допросе.

— И к чему тебе это? Взял бы да и убрал сразу двоих.

— Во-первых, не смог бы. Не достало бы сил. Ты ведь не Аршанский, даже если и принял католичество, то сделал это настолько тайно, что я так и не смог выведать.

— Потому что и выведывать нечего.

— Я тоже так думаю, младшего-то твоего, за норов и непокорность, секут в Вильно регулярно. Во-вторых, мне нужны не противники, а союзники. Напрасно, — покачав головой, и отпивая глоток кваса, возразил Иван на появившееся в лице собеседника выражение недоверия. — Ты Ефим Ильич достаточно прожил на этом свете, чтобы понимать, вчерашние враги, сегодня могут стать друзьями.

— А что же Аршанский? Он не мог стать тебе другом?

— Аршанский по натуре своей предатель. Он отрекся от веры, и полностью перешел на сторону латинян. Да еще и в орден их иезуитский вступил. А предавший однажды, предаст вновь. И в этом основная разница между тобой и покойником. Ты не предаешь ни союзников, ни Родину. Сторонники Москвы, хоть и противятся воссоединению с Русским царством, но в то же время, и особо возражать тому не станут. Глядящие в сторону Новгорода, спят и видят, как бы воссоединиться с соседом, потому как им это сулит несомненные выгоды. Аршанский, тот и вовсе считал, что русский мужик ни на что не годен, и им должны править умные латиняне. А вот ты всегда стоял за самостоятельный Псков. И батюшка Аршанского, дружок твой, придерживался твоих взглядов.

— Экий ты, всезнайка, — хмыкнул боярин.

— Всего знать никому не дано. Но да. Знаю я многое. Как и то, что два предыдущих нападения были оплачены сторонниками Москвы. Только говорить я сейчас хочу не о том. Ты весьма умный муж, Ефим Ильич, и прекрасно сознаешь, что в одиночку Пскову не выстоять. Новгород или Москва, попросту подомнут землю под себя. Литва же согласится и на вассальный договор. Чем положение той же Курляндии так-то уж плохо. Вот только и это ты считаешь лишь меньшим из зол.

— К чему ты ведешь?

— А к тому, что я тоже за вольный Псков.

— Боишься, что случится присоединение к Москве, и сам угодишь под суд?

— Кто бы и что бы ни говорил, но между мной и княгиней ничего не было. И следствия мне опасаться нечего. Сбежал же я по двум причинам. Первая, не хотел оказаться на дыбе под горячую руку. Вторая, не желаю, чтобы кто-то вот так, за здорово живешь, мог схватить меня и бросить в узилище.

— Ишь каков, — хмыкнув, иронично бросил Пятницкий.

— Я псковский боярин, — пожав плечами, нарочито просто, возразил Иван.

— Кхм. Н-да. Уел.

— Пока еще нет. Кроме того. Еще несколько лет, и Псков сможет выстоять в одиночку хоть против всей Речи Посполитой, хоть против шведов или кого иного. И меч для того я сейчас кую.

— Ты о дружине своей?

— О регулярной армии, боярин.

— Армии?

— Именно. Конечно она будет небольшой. Но поверь, зубы у нее будут большие и острые. Причем настолько, что дадим от ворот поворот любому ворогу. И ждать осталось недолго.

— С чего такие мысли?

— А ты не знаешь о том, что в Инфлянтии уже собирается войско, чтобы воевать Псков?

— Н-нет.

— О как. Не упредили значит. Ну да ладно. Сторонник, это ведь не союзник. Так вот. Сначала мы врежем по зубам Речи Посполитой. Затем наподдадим шведам. Уж больно горяч молодой Карл. Не усидит в своем Стокгольме. А уж потом и с Москвой договариваться можно. Но не о вхождении в состав Русского царства. А о союзе двух государств.

— А почему именно с Москвой?

— Потому что искать союза с Речью Посполитой глупо. Она сама долго не простоит, и бита была раз от разу. Шведы, нас за людей не считают. Новгороду тоже осталось недолго. При их подходе, они обязательно окажутся под чьей-то пятой. И при всей схожести нашего уклада, идти по пути Новгорода, я лично не советую.

В этот момент открылась дверь, и в обеденный зал вошел гонец. Судя по изможденному виду, мокрому, покрытому грязными разводами лицу, досталось ему изрядно. Не иначе как скакал не жалея лошадей.

Псковская земля была достаточно богатой, чтобы иметь на торговом тракте почтовые станции, со сменными лошадьми от южных рубежей, до самого Ивангорода. Карпову оставалось только слегка приплачивать смотрителям, чтобы там всегда была наготове свежая лошадь, которую бы по особому знаку предоставляли его людям. Не так дорого. Зато удобно. А вообще со связью конечно нужно что-то делать.

— Боярин, срочное послание от Кузьмы Платоновича.

— Спасибо, Леша. Жди на улице, — принимая запечатанное послание, ответил Иван, и тут же сломал сургуч. — Прости Ефим Ильич, но коли гонец так погонял.

— Читай, чего уж там, — махнув рукой, ответил Пятницкий.

Хм. А ведь жест… Ну как сказать. Чуть ли не свойский что ли. Казалось бы, только что, благодаря стараниям Карпова казнили его сподвижника, и он должен бы испытывать ненависть. Но, нет этого. Да и положа руку на сердце, не было с самого начала. Разочарование и злость на того, кто порушил десятилетиями установившийся порядок, это да. Но жалеть предателя Пятницкий не собирается.

И вот теперь, он похоже начинает присматриваться к возможно новому союзнику. Понимает, что в одиночку он конечно выстоит. Вот только добиться ничего не сможет. А просто жить, ему претит.

— Хм. Вот такие дела, Ефим Ильич, — складывая послание, с горькой улыбкой произнес Иван. — Войско числом в семь тысяч выступило в поход, и движется прямиком на Замятлино и Остров. Пойду, упрежу князя. Пора созывать ополчение.

— Ты ведь ждал этого, — вздернул бровь Пятницкий, удивляясь реакции Ивана.

— Ждал. Просто, тут такое дело. У меня всегда так перед дракой. Самое паршивое дождаться начала, а там уж ни бояться, ни думать уже некогда.

— Это да. Ну что же, тогда пошли вместе. Чего удивляешься? Ты чай теперь не сам себе на особицу. Ты боярин, и тебе надлежит принять участие в совете бояр. А т-ты к-как думал, мил человек. И князь решение о сборе ополчения в одного принять не сможет. Ну да не тушуйся. Кабы мы телились как первотелка, то Псков уж давно сожрали бы. Но порядок должен быть во всем.

Вот так. Дает понять, что теперь они в одной упряжке, или хотя бы он присматривается к подобной возможности? Желает показать остальным боярам, что ничего не изменилось, и он все так же в силе, да еще и союзника приобрел куда значимее прежнего? Очень может быть. Очень может быть.

С другой стороны, Ивана все устраивает. Ни к тому ли он и сам вел? К тому. Так чего же тогда пугаться, коли все пошло по намеченному пути? Хм. Ну, как-то уж больно легко пошло. Опаску вызывает. Л-ладно. Взял карты, играй. Только поаккуратнее надо. Поосмотрительней.

Как и предрекал Пятницкий, заседание совета продлилось недолго. А чего тянуть-то? Время военное. Опять же, на этот случай все и давно уж было предусмотрено. Пригороду к которому подступится враг, держаться до последней возможности и ожидать прибытия помощи. Князю собирать ополчение, и выдвигаться на помощь.

Н-да. Последнее все же дело не такое быстрое. Совет-то не рассусоливает. Но сбор ополчения по определению не может быть быстрым. Разве только боярские да княжья дружины. Правда, тут по определению много не получится. Пять сотен, и это все. Разве только собрать их можно уже в течении суток.

Сведения Ивана относительно направления движения противника ни у кого возражений не вызвало. Нужно было быть последнем профаном, чтобы предположить что-то иное. А потому Иван получил наказ совета, отправляться в свою вотчину, и держаться, до подхода псковской армии.

Ну и в Новгород слать гонца. А то как же! Союзники они или так, погулять вышли. Н-да. Тухленькие правда союзнички. Сколько раз их не призывали, никогда лишний раз не почешутся. Разве только доберутся уже до них самих. И это когда Псков всегда спешил им на помощь по первому призыву.

Покинув совет, Иван поспешил на пристань. Водой все быстрее получится, пусть и время уже к вечеру. Ничего страшного. Луна нынче стоит полная. На небе ни тучки, так что, под светом волчьего солнышка вполне можно дошлепать до Замятлино.

Не. Не на катамаране. Иван теперь ходит на весьма вместительной плоскодонке, с бортами обшитыми нормальной доской. Ну и гребные колеса по бортам имеются. А то как же! Вот только приводит их в действие паровая машина. Не сказать, что она отличается мощностью, да и суденышко движется где-то даже медленнее катамарана. Но зато вполне себе уверено, и способно увести за собой баржу, или там скажем грузовое судно.

Откуда паровая машина? Ну а как бы он устраивал приводы всему многообразному оборудованию в Замятлино. Вот и пришлось «изобретать» паровую машину. Правда, первая получилась ну очень корявой. Как оказалось, он успел о многом подзабыть. Но ничего. За год сумел создать вполне себе рабочий агрегат. На суденышко поставил уже уменьшенную копию. Пароходик сейчас проходил всесторонние ходовые испытания.

Не обошлось и без трудностей. Псковский епископ едва не предал новинку анафеме. А и то, дымит, свистит и чухает. Хорошо хоть удалось умаслить духовенство солидным подношением. Оно ведь Иван и в Замятлино не церковь, но храм ставит. И в Пскове богоугодными делами занимается. Вот хотя бы на госпиталь жертвует ни в пример иным. И школы открывает в которых неизменно должно преподаваться слово божье.

Но, пришлось все же еще малость пожертвовать, на новую церковь в одной из псковских слободок. Солидно так, пожертвовать. С другой стороны, поддержка духовенства дело такое, но коем экономить ну никак нельзя.

* * *

— Ну ты как, ладушка? — Нависая над супругой эдакой громадой, и ласково ее обнимая, заботливо поинтересовался князь.

— Плохо мне, Ванечка. Господи, как же мне плохо. С Дмитрием было совсем не так, — уткнувшись лицом в широкую грудь мужа, едва не простонала Лиза.

— Так может тогда, и того. Дека у нас будет, — поглаживая ее волосы, с надеждой произнес Трубецкой.

— Вот только пускай не девочка, сама ее придушу.

— Его, — невпопад поправил Иван Юрьевич.

— Что? — Оторвав лицо от его кафтана, и устремив на него взор снизу вверх, спросила она.

— Я говорю, если не девка, значит сын, и придушишь, стало быть, ты не ее, а его.

— Ты о чем тут… О б-бо-оже, — Лиза зажала рот лдошкой и пулей выскочила из светелки за дверь.

Иван Юрьевич так и остался посреди комнаты, олицетворяя собой саму растерянность. А нет. Еще и немую панику. Ну искреннее сострадание, в ту же копилку. Мужчина умный, решительный, волевой, водивший за собой полки, и уже доказавший свою храбрость на поле боя. А тут… Просто, нет слов.

Наконец Лиза прекратила изливать содержимое желудка. Послышался плеск воды. Не иначе как Анюта помогает госпоже умыться. Дверь вновь отворилась, и бледная Лиза вернулась к мужу. Впрочем, бледность практически сразу сменилась румянцем. Едва увидев представшую пред ней забавную картину, под названием растерянный муж, Лиза тут же рассмеялась.

— Выдохни, Ваня. А потом вдохнуть не забудь. И дыши, дыши. Ну чего ты, глупый. Судьба наша бабья такая. Что тут поделаешь. Так создателем предначертано. Фу-ух. Вот спасибо рассмешил, так и полегче стало. Может и дальше веселить будешь? Глядишь, в животе кроме непоседы той, еще хоть маковая росинка останется.

— Лиза, ты только скажи. Я… Я…

— Господи, да знаю, что ты, Ванюша. Знаю. Но тут уж ты мне не помощник. Все что мог, уж сделал, — подытожила она нарочито обвинительным тоном, вгоняя мужа в краску и еще больше этим веселясь. — Ладно о том. Лучше расскажи, что там на совете?

— Ну а что на совете. Все ожидаемо. Рассусоливать не стали, как и собирать вече. Чай не самим на ворога идти, а обороняться. Гонцы уж поскакали по пределам с вестью об ополчении. Кто от Острова к северу, собираются в Пскове. Кто с юга, в Вороничах. А далее, будем действовать по обстановке.

— А об ляхах что известно?

— Войско в семь тысяч. Половина пехоты. Учатся ляхи. Раньше считай одной конницей воевали.

— Угу. Или среди них хватает безлошадных, — не согласилась Лиза.

— Может и так, — не стал спорить Трубецкой.

— Далее.

— Ты прямо как начальник, — пошутил супруг.

— Я жена твоя, а значит опора. А как на меня опираться, коли я ничегошеньки не знаю. Не увиливая, Ванюша, давай говори. Пока эта негодница опять не начала бунтовать.

— Да говорить-то особо нечего. При них десять полевых пушек. Движутся на Замятлино и Остров. Но это ожидаемо. Даже если позабыть о жирном куске, Карповской вотчине, остается его дружина, которая уж показала, что недооценивать ее не следует. Я бы на месте ляхов тоже постарался в первую очередь извести именно этот отряд. Потому совет и решил, что Карпову надлежит садиться у себя в осаду, и ждать подкреплений.

— И как к этому отнесся боярин?

При этом вопросе, Трубецкой внимательно посмотрел на пребывающую в задумчивости Лизу. Нет. Даже его ревнивое сердце не углядело сейчас ничего кроме деловитой заинтересованности и задумчивости.

— Да нормально отнесся.

— То есть, ни о чем не просил, не требовал, ни выдвигал условий. Вообще ничего?

— Просил только не задерживать его, де времени совсем мало.

— Вот значит как. Ай да Карпов. Ай да сукин сын.

— Ты это о чем, Лиза?

Между тем, пребывающая в задумчивом возбуждении княгиня не отдавая себе отчета, взяла со стола краюху хлеба, и откусила добрый кусок. Прожевала пару раз. Подхватила крынку с молоком, и запила, пустив по подбородку две тоненькие белые бороздки. Спохватилась, и быстро утерлась рушником.

— Ваня, Скольких воев ты сможешь собрать до завтрашнего вечера?

— Вряд ли больше пятисот, — растерянно ответил тот.

— Верховых?

— Ну да. Тут моя дружина, да людей из боярских дружин. Ну может еще кого из купеческих да окрестных помещичьих сыновей. Но вряд ли больше шестисот. Я даже твоего Егора с его десятком в расчет не беру, потому как они все больше по матушке земле ходоки, а не наездники.

— Ага. Но эти-то шесть сотен в бою не оплошают?

— Нет конечно. Учения мы постоянно проводим, сама ведаешь. Но к чему ты это все спрашиваешь?

— Вот что Ваня. Нужно тебе как можно скорее собирать этот конный отряд и выдвигаться на Ляхов.

— Шестью сотнями, против семи тысяч? Смеешься?

— Нет не смеюсь. Я Карпова хорошо узнала, пока мое сердечко по нему стонало. Уж поверь мне, Ваня. Он за своих людей, и в огонь и в воду. И последнее что станет делать, это подвергать их опасности. А тут, что вытворяет. Ляхи к нему заявились, так он их под корень, да еще и за пограничным рубежом достал обидчиков. Нешто не знал, что разворошит осиное гнездо? Знал. И сам нам о том сказал. Мол показать гниль Новгородцев. Но те даже захотят стремглав прийти к нам на помощь, не обернутся быстро. Просто не смогут. Потому как им времени потребно даже больше чем нам. А тут еще и затеялся свалить Аршанского.

— Прости Лиза, но я что-то не улавливаю о чем ты? Мы ведь все это знали. Ну разве только Аршанский…

— Ваня, как ты не понимаешь? Вспомни, как Карпов получил дворянство.

— Ну-у, отправился впереди войска, захватил и удерживал каланчи до подхода Николая с армией.

— Та, да не так. Для начала он изрядно потратился на снаряжение своей сотни. Выпросил у тетушки позволения нанять дополнительны десяток, и экипировал его полностью за свой счет. А сколько всего громыхающего, и жутко дорогого, он утащил с собой, это вообще отдельная история. И как результат, добился своего.

— То есть ты хочешь сказать, что все три года, он готовился к тому, что сейчас творится?

— Именно! — Ткнув в грудь мужа пальчиком, подтвердила она. — Он подготовился и фактически вынудил Аршанского начать действовать против него, начав сближаться с нами, и проводя политику в пику Литве. Р-раз, и он провоцирует ляхов на крупный набег, а ничем иным это не является, коль скоро воеводство находится в конфедерации. Д-два, и Аршанский слетает с игровой доски, а Карпов в одночасье становится боярином. Т-три, и пришедшее на псковскую землю войско оказывается разбито дружиной новоявленного боярина. Плевать ему на Новгород. Он добивается того, чтобы вече заглядывало ему в рот, и внимало каждому его слову, весом червонного золота. И госпиталь, и школы, и прием руды у крестьян, все это звенья одной цепи. С рудой он правда опростоволосился, но еще вывернется. Опять же, кроме крепостных, и вольные сдавали руду его приказчикам, и именно они, а не крестьяне, имеют голос на вече. Так что, не так чтобы и опростоволосился.

— Хм. Выглядит все очень даже стройно. Но с другой стороны, он ведь слуга Николаю, и значит все это нам на руку.

— Ты ничего не понял? — Вновь откусывая хлеб, и запивая его молоком, разочарованно спросила она.

— Что я должен был понять, Лиза?

— Да то, что он больше не в одной с нами упряжке. Он сам по себе. Чего так смотришь? Он верно служил московскому престолу, а его по первому огульному обвинению в кандалы. Плевать, на то, что потом разобрались, и решили использовать ситуацию в свою пользу. Он этого не забудет и не простит. Вот скажи, с кем он заявился на совет?

— Ну сидел он…

— Не сидел. Тут каждый сидит на предписанном ему месте. Пришел. Беседовал. Переговаривался.

— С Пятницким.

— Ефим Ильич ярый противник Москвы и Новгорода. Да по большому счету он сторонник полной независимости Пскова. Не с нами Карпов. Да и не был никогда. Он сам себе на уме. И если он разобьет ляхов… А он разобьет, даже не сомневайся.

— С тремя сотнями стрельцов?

— У него был только десяток, когда он разогнал больше сотни башкир. Всего сотня, когда выстоял против атаки татарской конницы, и столько же, когда он положил в сырую землю больше тысячи янычар. Сейчас три сотни хорошо обученных стрельцов. Пушки, его эти, полевые мортиры, и недюжинные способности преподносить сюрпризы. Ваня, он сделает это, поверь мне.

— Хм. Получается, единственно что мы можем сделать, это выхватить у него славу, которая уже готова сама к нему упасть в руки.

— Не сама. Для этого он много трудился, не щадя руки и спины. Но выхватить ее нужно. Иначе, ситуация с присоединением Пскова к Русскому царству станет еще хуже чем была раньше.

— Л-ладно. Тогда, я дождусь когда ляхи завяжутся с карповской дружиной, и навалюсь с тыла. Никакая армия не устоит перед таким коварным ударом. Если Карпов решит разбить ляхов в чистом поле, а он должен пожелать именно этого, чтобы не подвергать опасности Замятлино, то я уже представляю где он сделает это. Извини, Лиза, но я пойду. Нужно еще очень много сделать.

— Стой.

— Что еще?

— Разошли гонцов собирать всадников, а за одно попроси бояр Офросимова, Севрюгина и Барановского прийти сюда, — перечислила она членов московской партии.

— К чему? Что ты еще задумала?

— Открою им глаза, и расскажу, что удумал этот хитрован.

— Это плохая идея.

— Да ты что? — Даже возмутилась она. — Я вовсе не собираюсь говорить о тайном. Просто преподнесу все в нужном свете, вот и все. Зато, почешут старички свои лысеющие головы, да не станут жадничать, выделят тебе поболее своих людей. Глядишь, и не шесть сотен выйдет, а уже семь. И еще Ваня.

— Да? — С готовностью, откликнулся Трубецкой, восхищаясь прозорливостью жены.

— Если погибнешь в бою, домой не возвращайся. Я тебя сама придушу, — вновь прильнув к груди мужа, и шмыгнув носом, тихо произнесла она.

— Не волнуйся, ладушка. Когда так ждут, погибнуть невозможно, — зардевшись, и засияв как начищенный медяк, радостно ответил он.

— Ладно. Иди. Мне еще нужно собраться с мыслями, чтобы убедить бояр.