Ага. Ну наконец-то появились. Оно конечно князь не гнушается и в одиночку ходить, и не сказать, что это случается так уж редко. Скорее наоборот, очень даже часто. Вот только, поди подгадай момент, когда он будет один и в безлюдном месте. Тем паче, что в последнее время он в одиночку и не ходит вовсе. А двое сопровождающих дружинников… Оно конечно помеха. Но-о-о…

Случалось уж ему выходить в одиночку против нескольких противников. И то, что перед ним сейчас не наемники какие или разбойники, ничего не меняло. С одной стороны, он и сам имеет изрядный опыт. С другой, они ведь привыкли все больше с ворогом грудь в грудь рубиться. Противиться же удару исподтишка дано далеко не каждому знатному воину. Тут нужны особые умения, а главное, прямо-таки звериное чутье.

Убедившись, что вся троица свернула на довольно широкую и нахоженную тропу среди кустов вдоль берега Псковы, Захар, укрылся и затих. Причем бывалый охотник проделал это настолько ловко, что и с пары шагов не враз рассмотришь, даже если будешь искать специально. Чего уж говорить о том когда взгляд только скользит по окружающим зарослям. Опять же, никто по настоящему опасности в пределах города не ожидает. Ну разве только темной ночью, а не светлым днем.

Правда, Крачкин все же ощутил некий отголосок неуверенности. Уж во второй раз ему приходится пересекаться с этим семейством. В первый раз, его хозяин новгородский купец Жилин, велел извести великую княгиню Трубецкую, тогда еще молодую царевну. Да только не срослось. И времени было мало, и на пути его встали стрельцы из десятка некоего Карпова, с которым у Игната Пантелеевича давние счеты, не смотри, что один другому в отцы годится.

Кстати, через этого Карпова, ныне псковского боярина, Захар дважды терял возможность обрести вольную. В-первый раз, когда случилась неудача с золотом. Во-второй, с царевной Елизаветой. И вот теперь Жилин в очередной раз расщедрился, пообещав вольную.

Чего греха таить, Крачкин поначалу доподлинно выяснил, кто именно охраняет князя. И успокоился только когда узнал, что десяток измайловских стрельцов обретается только возле княгини. Нет, ясно, что и дружинники псковские не бараны бессловесные. Но по поводу них у бывалого охотника никаких предубеждений не было.

Князь идет впереди. Дружинники буквально на пару шагов позади него. Идти приходится в горку, потому как нужно сначала выйти к гостевым дворам, пройти их и только потом выйти на мост через Пскову. Ближе к нему стежки так же имеются, набила детвора пробавляющаяся рыбалкой. Но то уж придется продираться через заросли, а потому лучше малость обойти. И пусть мужчины крепкие, привычные к нагрузкам, и способные выдержать долгие переходы. Все же при подъеме дышат глубоко, а потому и со слухом у них не очень.

Захар дождался когда дружинники минуют его, и тут же вышел на тропу. Причем умудрился остаться незамеченным. Руки с зажатыми в них клинками разом разошлись в стороны, развалив жертвам глотки. Ветераны тут же позабыв об оружии, схватились за горло, заполним тропу характерным булькающим хрипом.

Несмотря на неожиданность, один из дружинников, Василий все же успел что-то такое заметить, и начал оборачиваться в сторону нападавшего. Нет, он не почувствовал опасности. Они вообще ничего не опасались, и считали охрану князя блажью Елизаветы. На Ивана Бобровнинского в Пскове разве не молились, всячески превознося его. Невиданное дело, но по популярности он сегодня затмил даже свою жену. Впрочем, никто не сомневался в том, что это только временно.

И тут… Он еще успел осознать опасность, и ухватить рукоять сабли. Вот только в следующее мгновение, он ее выпустил, зажав развалившуюся, кровоточащую гортань. Хрипя, с небывалой болью вдыхая обжигающий воздух, и полный безысходности, он осел на землю, глядя на своего убийцу. Невысокий зрелый, хорошо за сорок, муж, крепкого сложения. Движется с необычайной легкостью и стремительностью.

Расправившись с обоими дружинниками убийца шагнул к князю. Тот успел почувствовать опасность, но как и его люди был приучен к сражениям. А потому первое что он сделал, это еще оборачиваясь потянул из ножен саблю. При этом он был довольно быстр, но недостаточно. Мгновение и клинок убийцы полоснул его по горлу. И следом, второй, взрезая уже не только трахею, но и яремную вену.

Сабля князя успела только наполовину покинуть ножны, когда все было кончено. Убийца не останавливаясь не на мгновение проследовал дальше, и вскоре свернул на неприметную боковую стежку, набитую мальчишками, а Трубецкой завалился на кусты. Проломившись сквозь тонкие ветви, он упал в траву, и выпучив глаза, хрипя разверстой глоткой, скончался, оставшись лежать в луже собственной крови. Впрочем, сухая земля бабьего лета, довольно быстро впитала в себя влагу, оставив только бурое пятно.

* * *

Сашке наконец удалось улизнуть из дома. Батя у него был сапожником, и тачал знатные сапоги, передавая науку старшему сыну. И тому нравилось, создавать из простого куска кожи, красивую и носкую обувку. К делу он со всей душой. Вот только, малец двенадцати лет, мальцом и останется.

А потому малейший намек матушки, мол рыбки свежей давно не пробовали, мальчишкой был воспринят как руководство к действию. Отец еще толком и не сообразил, как этого постреленка и след простыл. Сообразивший что к чему сапожник едва выскочил на крыльцо, а Сашки уже и след простыл. И удочки, уж нету. Глянул на супругу с осуждением, а та только и того, что пожала плечами. Мол и сама такого не ожидала.

Вот только не суждено было Сашке сегодня порыбачить. Он уже выбежал по боковой стежке, на большую тропу, что вела к Великой башне, где любил рыбачить, как вдруг стал свидетелем нападения. Чуть выше по тропе, какой-то дядька, с двух рук, разом ударил в шею двоим дружинникам, а потом как-то походя, словно перед ним вовсе и не великий воин, зарезал князя Ивана Бобровнинского, коий ворогов рубил от плеча до самого седла.

В испуге, Сашка шарахнулся в кусты, не в силах оторвать взор от убийцы, быстро поднимавшегося вверх по тропе. Наконец тот достиг стежки, которой пользовался Егорка, заводила с соседней улицы. Глянул по сторонам, и скрылся в зарослях. Но как ни краток был миг, что видел его мальчишка, Сашка его все же узнал.

Ну как. Узнал это громко сказано. Видел его недавно пару раз. В первый раз, на дворе постоялого двора в посаде за Окольным городом. Во-второй, на торговых рядах, здесь в Запсковье. Детская память она крепкая, и впитывает в себя все как губка. Иное дело, что со временем часть информации уходит на задворки сознания. А со временем, если ее не тренировать, то многое проходит уже мимо сознания, не задерживаясь в нем.

С минуту Сашка сидел в кустах ни жив ни мертв. Он пребывал в полной уверенности, что этот аспид его видел, и сейчас непременно, выскочит из кустов, и набросится на невольного видока. Потом пришло осознание, что глупо так-то сидеть и дожидаться когда его схватят и убьют. А как же иначе. Та легкость, с которой душегуб расправился с троими, стояла у него перед глазами так, словно он вновь и вновь видит произошедшее.

Нервно сглотнув, мальчик сначала попятился, а потом развернулся и побежал настолько быстро, насколько вообще был способен. В голове не было никаких мыслей. Даже картина расправы над дружинниками и князем уже исчезла. Зато яркими красками заиграла другая. И в ней, душегуб поймал Сашку, и со страшным оскалом резал ему горло.

— Ай!!!

— Ты чего, малец? — Любимов едва устоял на ногах.

Вообще-то он был редким гостем в Запсковской стороне. Но так уж случилось, что нужно было навестить больного купца. Мужчина солидный, и ложиться в госпиталь на отрез отказался. Лекарям же при госпитале не возбранялось иметь собственную практику.

Подумаешь, его переманили из Крыма большим жалованием и возможностью продолжить научную работу в лаборатории и под руководством Рудакова. Копейка она лишней никогда не будет. Как и практика. Лекарское дело требует постоянного совершенствования и все новых пациентов. А то где же еще можно набраться опыта. По книгам? Вот уж ничуть не бывало. Никакие книги не заменят личных примеров.

— Й-а-а… Дяденька…

— А ну-ка стой. Да стой, тебе говорю. На тебе лица нет. Что стряслось, паренек?

Сам не зная отчего, но Сергей вдруг решил, что это очень важно, и поспешил сменить тактику. Что тут же принесло свои плоды. Нервно сглатывая, и постоянно прерываясь, малец заговорил скороговоркой, впрочем, получалось у него откровенно слабо, и потому он потратил не меньше минуты, прежде чем сумел хоть что-то пояснить.

— Там это… Я на рыбалку… Тятька сапоги тачать, а мамка рыбки значит… Я удочку и по стежке… Всегда там хожу… А там этот… Ну тот который на постоялом дворе и на трожке… А князь, он по тропе значит к гостевым рядам… А тот… Ну тот, что у постоялого…

— Тихо Саша. Тихо. Что случилось? — Вдруг почувствовав тревогу, пытал парнишку Любимов, под взорами останавливающихся прохожих.

— Он значит сначала ножами дружинников, а потом и князя. Р-раз и все, — наконец выдал малец.

Впрочем, Сергей Пантелеевич его уже не слушал. О тропе, выходящей к гостевым рядам, да еще и в направлении указанном Сашкой, знали все. Поэтому, едва осознав, что случилось страшное, лекарь сорвался с места и побежал за каменное строение. Несколько человек поспешили за ним. А то как же. Князь во Пскове только один. И он всегда был всеми любим. А уж после сражения на Бобровне, так и подавно.

* * *

Иван наблюдал за Лизой, ну той, что великая княгиня, и никак не мог разобраться в чувствах обуревавших его. Молодая женщина держалась стойко, и выдержала удар так, как то и положено представительнице дворянского сословия, и рода Рюриковичей в частности. Вот только было совершенно очевидно, что ее настигло самое настоящее и неприкрытое горе. И вот осознание-то этого сам ого горя, не давало Ивану покоя.

Что он ощутил узнав о гибели князя? Досаду, злость и даже ярость. Вот попади ему сейчас под горячую руку его политические противники, порвал бы как тузик грелку. Причем без разбора. Он попытался помешать этому. Но максимум чего ему удалось добиться, это того, что князь стал всюду ходить с парой дружинников. Да и то, уступив уговорам Елизаветы.

Но было еще одно чувство. Ревность. Да-да, самая что ни на есть банальная ревность. Он все понимал. У Лизы горе, погиб отец ее детей. Пусть, начавший расти живот под сарафаном пока и незаметен, тем не менее, Иван знал о том, что она в тяжести. Вот только поделать с собой он ничего не мог и ревновал к покойнику.

А еще, испытывал… Облегчение и едва ли не радость от того, что великая княгиня теперь была свободна. Как? Когда, она угнездилась в его сознании? Ответа на эти вопросы он не знал. Но только сейчас вдруг осознал, что уже год у него не было ни одной женщины. Вроде и не монах. А подиж ты, как сподобился. Прямо как в той поговорке — воровать, так миллион, любить, так королеву.

— Прискакал? — Окинув его хмурым взглядом, задал риторический вопрос боярин Пятницкий.

Нет, новый соратник Ивана произнес это без намека на осуждение. Но случай такой, что радоваться особо нечему. Ефим Ильич прекрасно сознавал, по кому именно был нанесен удар. Опять же, по городу уже гуляет сплетня об обиженном боярине Карпове, в гордыне своей подославшего к князю целый десяток своих лешаков. Была версия и о двух десятках. А то как же! Всем ведомо сколь храбрым и умелым воином был князь Иван Бобровнинский! Такого одним десятком избранных воинов карповской дружины не возьмешь!

— И ты винишь меня, Ефим Ильич? — Тихо поинтересовался Иван, стараясь не привлекать к себе внимания.

Они находились в соборе, где отпевали князя, перед тем, как отправить его останки в Москву, где его похоронят в родовой усыпальнице. Кстати, мысль о том, что Елизавета будет сопровождать тело супруга, в очередной раз кольнула грудь острой иглой.

— Виню. Но в отличии от остальных, в том, что не уберег, — подтвердил боярин Пятницкий.

— Нельзя уберечь того, кто сам беречься не хочет. Мой Кузьма приставлял к нему парочку парней, чтобы сторонкой ходили. Так князюшка, царствие ему небесное, как заприметил, так сразу и в крик.

— Значит умнее нужно быть. Изворотливее.

— И без того верчусь, как угорь на сковороде. Где мне на всех изворотливости набраться.

— Не закипай. Лучше думай, — примирительно, произнес Пятницкий.

— О чем?

— О том, как это к себе на пользу обернуть. Чего глядишь? Любое дело можно обернуть как во вред, так и на пользу. Главное, чтобы рассмотреть ту пользу раньше остальных. Ну и знать, в чем она.

— Я сыщу убийцу. Клянусь.

— Ты не убийцу должен сыскать, а того, кто отдал приказ. Причем, чем быстрее, тем лучше. И хорошо бы еще до того, как княгиня покинет Псковскую землю.

— Так ей тут всего-то четверо суток. Бабье лето стоит, дороги сухие.

— Поболее. Завтра в путь она не выступит. И вообще, по нашим задумкам, хорошо бы ее на стол княжеский посадить.

— Ее?

— Именно.

— Бабу?

— Да брось ты. Подумаешь баба. Боярыня Марфа Борецкая, что Великим Новгородом крутила как хотела, чай похудороднее Лизаветы была, и ничего, все в рот заглядывали. А тут княгиней, считай бесправной. Да стоит только кличь бросить, как народ тут же подхватит, и никто тому воспротивиться не сможет. Но одно дело возвращаться в город, где мужа любимого погубили. И совсем другое, в град, где с его убийцами посчитались, до последней полушки, и до самого верха. Смекаешь, к чему это я?

— Думаешь кто-то из новгородской партии?

— Иль из московской. Князь с растущим влиянием и им не всем ко двору. Твоя правда, будущее Псковской земли они видят подле Русского царства, но на особицу от него. Чему популярный князь может быть и помехой.

— А баба?

— А баба, она и есть баба. Никто ее в серьез не примет. Если только силу выкажет, да такую, чтобы всех в дрожь бросило. А до той поры, кукла, на княжьем столе, золотое, доброе и отзывчивое сердце, всеобщая любимица, и не более того. Но такую-то народ и любит и примет безоговорочно.

— Согласен.

— А коли согласен, то действуй. Пять дней у тебя. Ну может шесть.

— И что, обязательно нужно поспеть, пока она не покинула Псковскую землю?

— Непременно, Иван. Непременно.

— Хм. Ладно. А потом, я ведь все одно заинтересован в том, чтобы найти всех причастных. Так что и выбора-то у меня нет.

— Вот это уже умно, — похвали его Пятницкий.

Старший сподвижник так раззадорил Ивана, что он едва выстоял до конца службы. А как же, уйти не то что признак дурного тона. Это попросту неприемлемо.

Покончив с делами в кроме, Иван поспешил в трактир неподалеку. Именно там его должен был ждать Кузьма. Вообще-то Карпов уже прикупил участок в престижном Среднем городе. И там уже во всю идет строительство дома. Вот только строил он его из кирпича, в московском стиле, а потому и времени на то требовалось куда как больше.

Мало того, усадьба, должна была быть не просто богатой. Иван собирался устроить в ней освещение газовое освещение, причем не карбидными лампами, а газогенератором. Карбидки они хороши в виде компактных светильников и фонарей. Для общего освещения дома, это дело было уже накладным.

Здесь было принято пользоваться канделябрами, но никогда с наступлением ночи не зажигали люстры. Эдак никаких свечей не напасешься. Газовое же освещение наоборот, будет приносить прибыль. Самое лучшее топливо для газогенератора это береза, побочным продуктом которой являются качественный древесный уголь и деготь. Товар, который всегда найдет своего покупателя.

Ну да, это дела будущего, пусть и недалекого. Пока же, приходится встречаться вот так, в трактире. Впрочем, не сказать, что Иван по этому поводу как-то комплексовал. Опять же, хозяин проникся уважением к постоянному и щедрому посетителю, а потому всегда был готов предоставить ему отдельный кабинет. А случись тот занят, так и накрыть в своей комнате. Впрочем, Иван предполагал, что тут не обошлось без стараний Кузьмы. Уж больно шустрым был этот с виду неказистый мужичек. И хватка у него была поистине бульдожьей.

— Что скажешь, Кузьма Платонович? — Усаживаясь за стол, и набирая в кружку сбитень, поинтересовался Иван.

— А что тут скажешь. Один из дружинников выжил. Повезло служивому, нож только глотку вскрыл, до яремной вены не добрался. Ну и то что поблизости случился Любимов. Ходит ручки потирает. Мол такой случай, такой случай, — передразнил лекаря Овечкин.

— Дело говори, — утирая усы и бородку, приказал Иван.

Угу. Никуда не денешься. Боярин должен быть с усами и бородой, и весь сказ. А иначе народ не поймет. Хорошо хоть постоянное бритье привело к тому, что теперь лицо зарастало одинаково густо, а не клочками, как раньше. Впрочем, может бритье тут и ни при чем, ну да без разницы.

— А по делу, дружинник видел убийцу. И узнать его сможет.

— Угу. Только для начала должен поправиться. Кто их обнаружил-то?

— Мальчонка один, сын сапожника. Случайно все вышло. Сначала из кустов сумел рассмотреть душегуба. Потом набежал на Любимова. А тот как раз возвращался от больного купца, при своей лекарской сумке. Ну и смог спасти Василия, дружинника значит.

— Выходит, двое уж видели убийцу.

— Поболее. Малец опознал его. Видел разок на гостевых рядах, наверное когда тот примерялся к князю. Тот зачастил на укрепления по правому берегу Псковы, в связи с ремонтом стен. А вот во второй раз он его видел уж на постоялом дворе, в посаде.

— И ты сумел установить кто он, — тут же сделал стойку Иван.

— Хозяин, его жена, старший сын да подавальщица, смогут его опознать, говорят, что по говору вроде как новгородец, звать Никодимом. Но имя ничего не скажет.

— Ага. Как и представленные видоки. Убийство князя взваливают на меня.

— Знаю. Но если сыщем убийцу…

— Ну да. Возьмем с собой толпу видоков, и станем бродить по Новгороду. А душегуб тем временем может и вовсе убраться куда подальше. Да хоть в ту же Мангазею. Иди свищи его. Вот если бы можно было составить хотя бы фоторобот… Стоп!

— Чего это фото?.. — Запнулся Кузьма так и не сумев выговорить.

— Не обращай внимание. Лучше скажи, художник тот московский, что приезжал писать портреты великой княгини и князя с семейством здесь еще?

— Да-а-а… Хм… Ну-у вроде не должен еще уехать, — с сомнением, что ему было не свойственно, ответил Кузьма.

— Разузнай. Коли уехал, шли за ним вдогонку хоть пароход, но сыщи и доставь со всеми его вещами на тот постоялый двор. Туда же доставишь и мальца этого. Все постояльцев гони со двора взашей. Хозяину скажешь, я все ему возмещу. И мало того, за помощь, еще и награжу. Ты с дружинником раненым не общался.

— Да куда с ним общаться, коли…

— И близко к нему не подходи, — строго припечатал Иван. — Вообще, чтобы никого из наших там поблизости не было. Я к Пятницкому, пуская расстарается, и охрану крепкую у того Василия выставят. Не понимаешь?

— Неа, — покачав головой, ответил Кузьма.

— Вот и ладно. Просто делай как я говорю. Потом все поймешь.

Художник еще был в городе, и собирался покинуть Псков Вместе с великой княгиней. Та согласилась предоставить ему место в своем караване. Опять же, дорога дальняя, кто же станет отказываться от попутчика, способного скрасить одиночество. Никакого подтекста. Все именно так и обстоит.

Правда не сказать, что его не удивила просьба Ивана. Пусть и щедро оплачиваемая. Он собрал всех тех кто видел убийцу, и предложил им высказаться, на кого по их мнению тот похож. Потом велел собрать на постоялом всех по их мнению похожих на разыскиваемого. Ну и поставил художнику задачу, нарисовать карандашный портрет разыскиваемого, по вот такому мудреному собирательному образу.

Признаться, Иван сильно сомневался в том, что у него что-то получится. Но, к его удивлению художник настолько увлекся этой идеей, что неотрывно проработал весь остаток дня и всю ночь. Утром же в руках Ивана был рисованный портрет мужчины средних лет, в котором все без исключения признали того самого новгородца. По заказу Ивана, художник быстренько изготовил копию, и должен был нарисовать еще несколько. Так будет куда удобнее.

Иван настолько не мог поверить в свалившуюся на него удачу, что тут же решил проверить ее еще раз. В Пскове как раз находился его компаньон, новгородский купец, Ерохин. Это только кажется, что Великий Новгород, большой город. На самом деле, в нем не так чтобы и много народу. Да еще и все друг у друга на виду. А потому, вероятность того что кто-то из людей купца мог видеть искомого, была не столь уж и мизерна. Опять же, нужно же с чего-то начинать. Так отчего не оттуда?

— Ну покаж боярин, чего там я должен представить своим людишкам.

— Вот он, Авдей Гордеевич, — протянул Иван купцу рисунок.

— Хм. Так незачем тебе его показывать никому иному, — огладив седую броду, произнес компаньон.

— Ты знаешь его? — Боясь поверить в такую щедрость удачи, спросил Иван.

— Крачкин Захар. Охотник бывший. А ныне закуп, и подручный купца Жилина. Про того много чего поговаривают, да только доказать пока ничего не смогли. Был у него еще один мутный тип, Родька Кислицын. Но сгинул несколько лет назад в Москве. Не иначе как поручкался с таким же душегубом. А чего ты так-то на меня глядишь.

— Да так. Ничего. Спасибо тебе, Авдей Гордеевич. Не обессудь, но побегу я.

— Беги, чего уж там. Дел у тебя как я погляжу с избытком, да все горячие, как бы не обжечься.

Н-да. Неужели тут имеет место банальная месть, и псковская боярская боярская верхушка тут вовсе ни при чем. Хм. Может быть. У Жилина на Ивана давний зуб имеется. Правда все же сомнительно, чтобы тот вот так-то решился мстить. Опять же, по большому счету, Карпов ему не вредил, а только отбивался. Н-да. Ну допустим Родиона он убил, чтобы купец имел острастку. Нет. Все одно не сходится.

— Ты чего прибежал в такую рань-то? — Зевая недовольно проворчал боярин Пятницкий, выходя в светелку в одном исподнем.

Иван про себя сделал зарубочку. Нет, не пренебрежением отдает от подобного поведения. Наоборот, вот так запросто, бояре могут предстать только перед тем, кого за своего держат. Что с того, что еще и года нет, как они сблизились? Порой куда меньшего срока достаточно, чтобы поверить человеку и принять его. А порой, и жизни мало. Вон, его бывший соратник Аршанский. И сын друга детства, и близок был, чуть ни как сын родной. А на выходе? Вот то-то и оно.

— Ну, не так чтобы и рано, Ефим Ильич, — возразил Иван.

— То вам молодым, что ночь, что рассвет, все едино. А нам старикам, уж покоя хочется, да бока подольше отлеживать.

Ага. Старик. Силен боярин прибедняться. Ему еще и пятидесяти пяти нет, а туда же. Впрочем, мужчинам подобное свойственно. Это женщины цепляются за свою молодость, как утопающий за соломинку. Мужчины же, бравируют своим возрастом. А то как же, эвон сколь мне лет, а я еще ого-го, молодым дам форы.

— Вижу вести есть? — Сбрасывая с кувшина рушник, и примеряясь к молоку, поинтересовался Пятницкий.

— Есть. Ты ведь знаешь, что душегуба того видели и малец, и на постоялом дворе, и выживший дружинник рассмотрел.

— Вестимо знаю. Да толку-то от того, — отмахнулся боярин. — Вот коли мы его поймали, да тем видокам представили, то дело иное. А так-то, что толку.

— Гляди сюда, Ефим Ильич, — выкладывая перед хозяином усадьбы, рисунок, предложил Иван.

— О как, пригоже рисовано. Хм. Может и мне того художника пригласить, пускай меня, да домочадцев срисует, на память потомкам.

— Ничего смешного в том не вижу. Дело хорошее, — поддержал его Иван.

— Это что же получается, художник тот, тоже видел душегуба?

— Нет. Видели другие. Да обсказали как тот выглядел, да на кого похож, а уж дальше талант рисовальщика сказал свое слово.

— И что, видоки?

— Говорят похож. А вот другой человечек признал в нем подручного купца новгородского, такого Жилина.

— Как ты сказал? — Вздернув бровь, поинтересовался боярин.

— Жилин, Игнат Пантелеевич. Никак имечко знакомо, Ефим Ильич? Коли есть что сказать, говори. Не то, как бы мне дров не наломать, что потом всем скопом не разберем.

— Кхм.

— Ефим Ильич, я ить не остановлюсь.

— И откуда ты на мою голову свалился, — вздохнул боярин.

Нет, понятно, что можно и смолчать, и сделать морду кирпичом. Да даже войти в сговор с новгородской партией. Все можно. Вот только ни легче, ни проще от того не станет. И Карпов не из тех, что пойдет на попятную. Скорее уж наоборот. А силу он взял изрядную. Вот так вдруг и не сковырнешь. Поди еще и ворогов своих к ногтю придавит. И дружину содержит такую, что лучше с ним не шутить.

Если только народ настроить против него. А сделать это не так чтобы и просто. Нет. Сейчас-то псковичи все больше верят слухам да пересудам, подогреваемым новгородской партией. Кто за этим стоит, Пятницкий сумел это выяснить доподлинно. Но как только Иван представит убийц и докажет их вину, а никаких сомнений, что он это сделает, как все изменится. Он вновь обретет любовь народа, которая, как известно, переменчива.

Но главное даже не это. Пятницкий в лице этого молодого да раннего, нашел настоящего сподвижника. И правда состоит в том, что боярин всегда служил на благо Псковской земли. Конечно помнил о своих интересах, и всячески их придерживался. Но в общем и целом все же больше думал о благе Родины. Впрочем, как и остальные бояре. Просто каждый из них пользу видел по своему.

Словом, деваться некуда. Рассказал о заговоре, что имел место четыре года назад. Как порешили бояре извести царевну, и как для той цели обращались к купцу Жилину. И Пятницкий ничуть не удивится, коли тот же подручный купца, что побил дружинников с князем, организовал и то неудачное нападение на поезд царевны.

Вообще-то, сказать, что Иван был зол, это не сказать ничего. Ну а каково ему было выслушивать о том, что его сегодняшний соратник покушался на жизнь любимой. Плевать, что она тогда таковой не являлась. Хм. А может и являлась, да только он не мог разобраться в самом себе. Опять же, любовь это такое чувство, что должно настояться, как добрый взвар, или выдержаться, как благородное вино. Вспыхивает только страсть. Но она и прогорает быстро.

Однако, Карпов все же сумел сдержаться, и практически не подать виду. Даром что ли, он по возрасту, фактически, немногим отстал от собеседника. Оно конечно, далеко не факт, что с годами человек становится мудрее. Иной и в семьдесят не имеет в голове ничего, кроме дурости, да посвиста ветра. Но Иван к таковым все же не относился. Хотя и полностью скрыть своих чувств так же не смог.

— Осуждаешь? — Окинув его взглядом, спросил Пятницкий.

— А ты как думаешь? — Вопросом на вопрос, ответил Иван.

— Дело конечно прошлое. Но тогда мы не видели иного выхода.

— А потом появился я, и выход нашелся.

— Да. Ты на меня так не гляди. Было там у вас чего, иль не было, то мне доподлинно неведомо. А вот то, что сейчас ты к княгине неровно дышишь, то заметно сразу. Да только я все делал лишь во благо Пскову, и никак иначе. Были уж и мы и Новгород под Москвой, и ничего кроме разорения нам это не принесло. А потому снова пускать москвичей к себе не хотим. Эвон у нас кабальные, не чета московским в крепости сидят. Да только живут все одно лучше, чем в Русском царстве-государстве. Лекарей не так много, а от того и смертей случается поболее. Это да. Но сейчас-то уж который год все куда как лучше. И пусть то твоими стараниями, ты Псковскую землю принял за свою Родину, а потому и руки Москвы тут нет.

— А как же великая княгиня. Чай она и днями и ночами о госпитале радела.

— За те деньги, что шли из твоего кошеля, и стараний твоего друга и соратника Рудакова в том деле куда как больше. Это ить он никому не дал растащить деньгу по углам, и притянул знающих лекарей. Я умолять заслуг княгини не стану, но и превозносить свех меры не собираюсь.

— Хватит о том, Ефим Ильич. Меня убеждать не надо. Понимаю все.

Ну а как не понять. Если отставить в сторону чувства, и подойти к вопросу только с прагматической стороны, то действия заговорщиков вполне оправданы. Вот не верилось Ивану, что московское управление не наделает тут бед. Карпов предлагал уж Николаю куда как более выверенную и продуманную систему налогообложения. Да только обернулись те предложения вместо послаблений и прибытка в будущем, жестким завинчиванием гаек, и выдавливанием сиюминутной прибыли. Так что, понимал он бояр. Зол был безмерно. Но понимал.

— Это конечно плохо, что вы все лично встречались с Жилиным, когда против княгини умышляли, — между тем, продолжил Иван. — Получается, его на допрос тянуть никак нельзя. Но хорошо, Ефим Ильич, что ты мне все рассказал. Не то, наломал бы я дров. А так… Не думаю, что этот Захар ведает слишком много. Тут Жилину дураком нужно быть. А значит, его на дыбу мы потянуть сможем. Что до самого купца, то он ведь и при захвате погибнуть может.

— Если Жилина на дыбе не будет, то никаким россказням убийцы бояре не поверят, покачав головой, возразил Пятницкий.

— Ладно. Давай тогда посмотрим на это дело с другой стороны. Неужели остальные бояре глупее меня, и станут поминать прежнюю историю с великой княгиней?

— Умысел против любимой сестры царя. Нешто он такое спустит? — Усомнился Пятницкий.

— Может и не спустить. Но кому из бояр от того польза? Вот в чем вопрос-то. И по всему выходит, что никому. Ну мало ли есть тайн которые похоронили в самом темном углу и не вспоминают о том? И это дело лучше забыть, да задвинуть подальше в сторонку. Потому как пользы никакой, один вред. Причем, всем без исключения.

— Хм. Согласен.

— Ну а коли согласен, то предлагаю тишком собрать всех бояр, кроме Медведкова и Горячинова в госпитале, да в их присутствии показать дружиннику этот портрет. Все они должны знать доподлинно, что я ничему раненого не наущал, и ничего сам не придумал.

Если до этого еще были сомнения относительно причастности к убийству сторонников Москвы, то как только стало известно о Жилине, все сомнения сразу же отпали. Слишком серьезный вопрос, чтобы доверяться в нем не проверенному долгими годами сотрудничества. Так что, никаких сомнений, боярин Медведков в том деле увяз по уши. А вот причастен ли, и в какой степени Горячинов, предстояло еще выяснить.

— А как не признает Василий в том рисунке душегуба? — Усомнился Пятницкий.

— Тогда худо, — вздохнул Иван, но потом продолжил. — Нет, я все одно достану купца. Уж больно много концов к нему сходится. Но, желательно избежать самого маломальского сомнения среди бояр.

— Согласен, — вздохнул Пятницкий. — Ну да, чего тянуть. Сейчас же отпишу боярам, о встрече. Скажем, через два часа.

— Вот и ладушки. Ну и я пока отдам нужные распоряжения. Нужно готовить людей.

— Сам поведешь?

— Сам. И никак иначе. Мало ли какое решение нужно будет принимать прямо на месте. Подчас ведь и дурное, может пойти на пользу, а мудрое, сильно навредить.

— Н-да, Ваня. И где только ты седину свою потерял.

— Да было дело. Сам не знаю, как такое получилось.

Хотя и с улыбкой, но вполне искренне ответил Карпов. Вот только, откуда же Пятницкому знать, что за смысл вкладывал в эти слова его собеседник и союзник.

* * *

Как и предполагал Иван, раненый дружинник сразу же опознал убийцу. И это послужило серьезным аргументом в пользу Ивана. Более того, его версия о причастности к убийству новгородской партии была принята как приоритетная. Впрочем, могло ли быть иначе. О покушении на Елизавету, предпочли пока не вспоминать. Ну мало ли. Не станут спрашивать о лишнем, так и купец на дыбе не скажет ничего лишнего.

Странное дело, но никого не смутил тот факт, что придется умыкнуть уважаемого новгородца, и пытать его нещадно. Иван отчего-то не сомневался и в том, что того еще и казнить могут по тихому. Пропал мол человек с концами. Ну чего только на свете не случается. То-то пытали Ивана, сможет ли умыкнуть Жилина тайком, так чтобы концы в воду.

Угу. Ссориться с сильным соседом Пскову не с руки. Оно конечно не сказать, что псковичи так-то уж сильно опасаются новгородцев. Но и драться по поводу и без, не горят желанием. Да оно и понятно. В обеих землях у руля стоят по большей части торгаши, а не воины. Вот и псковские бояре, и торговлю ведут, и землю обихаживают. Дружины же представляют собой посадскую конницу…

Уже после полудня Иван выступил в путь во главе отряда из десятка лешаков (уж больно Григорию понравилось прозвище данное ляхами), ну и неизменных Емели и Бориса. Двигались одвуконь, а потому за оставшийся день успели добраться до границы Псковской земли с Новгородской, по реке Череха.

На ночь встали в лагере строителей, что трудились на возведении канала между Черехой и Узой. С его окончанием можно будет позабыть о волоке, и заполучить водную артерию до Москвы, Астрахани или на Урал. И надо сказать, что именно последний представлял для Ивана по настоящему стратегический интерес.

Конечно русский рынок сбыта дорогого стоил, но положа руку на сердце, Иван вполне мог себе позволить обойтись и без него. Чего стоил один только каретный завод, с каждым годом наращивавший производство. Не сказать, что повторить конструкцию Карпова было столь уж мудреным делом. И желающие повторить действительно находились. Вот только их изделия получались куда как дороже предоставляемых замятлинским заводом. Впрочем, пока и они находили своего покупателя. Это те, кому невтерпеж. Ведь как ни крути, а удовлетворить весь спрос у Ивана не получалось.

Такая же ситуация и со всей остальной продукцией, расходившейся как горячие пирожки. Ивану в пору было отбиваться от купцов, а не думать над тем, как сбыть продукцию заводов. Так что, на ближайшие лет десять можно думать только о наращивании производства, даже без изменений модельного ряда. Хм. А там глядишь и куда как дольше.

Интерес же его был в том, чтобы устранить зависимость производства от шведской руды. Во-первых, те уж больно сильно давили на горло. Во-вторых в случае ухудшения отношений, шведы могли без труда перекрыть ему кислород. И весьма чувствительные намеки на это случались уже не раз. Наличие же водного пути, позволяло получить альтернативу шведам, в виде уральской руды, которую на тех же условиях брался поставлять новый родственник, горнозаводчик Демидов.

Нет понятно, что объемы потребные для его доменных печей Иван вполне мог набрать и луговой рудой. Новгородцы, псковичи, а теперь еще и соседи из Инфлянтии будут только рады возможности подобных поставок. Вот только качество этой руды, и выход железа, оставляли желать лучшего. А значит и обрабатывать ее не так чтобы выгодно, да и качество стали не на высоте.

Именно поэтому Иван сумел продавить договоренность с Новгородом, о строительстве канала за его, Карпова, счет. Ну и обслуживать его впоследствии, с уплатой положенных податей в казну Новгорода, так же предстояло ему. Конечно прорыть канал протяженностью порядка двенадцати верст, с четырьмя шлюзами, занятие не из дешевых. Но зато впоследствии, будет приносить стабильный доход.

Строительство же шло просто ударными темпами. Несмотря на то, что тут трудились опытные специалисты, Ивану нашлось чему их поучить. Его стараниями на рытье канала использовался целый ряд механизмов на мускульной силе. Частью людской, но большей частью все же на конной тяге.

Была мысль построить экскаватор. Но по здравому размышлению Карпов пришел к выводу, что времени на получение работоспособного образца вполне достанет на устройство всего канала. Тем более, что даже при использовании мускульной тяги скорость работ возросла в разы.

Вот ни капли сомнений, что приглашенные из Москвы инженеры, используют этот опыт на последующих стройках. Потому как серьезной альтернативы речным путям в этом мире пока еще нет. Тем более, что ничего особенно сложного Иван и не вводил…

Оставшийся путь, они проделали за полтора дня, прибыв в Новгород уже после полудня. Оставшегося времени оказалось более чем достаточно, для того, чтобы сориентироваться на местности. Тем более, что в их распоряжении имелось письмо от Авдея Гордеевича, к младшему брату, ведающему семейными делами в его отсутствие.

Ермолай Гордеевич предоставил им парнишку не из болтливых. Лука как обвел странных гостей вокруг усадьбы Жилина, так и помог составить ее план. Да еще и обсказал как там устроена охрана. Было дело, крутил любовь с дворовой, пока ту не выдали замуж в деревню за одного из крестьян. Уж бог весть, чем она прогневала хозяина. Ухажер же ее горевал недолго. Вскорости нашел другую молодку, уж на другом подворье.

Оба брата Ерохиных грозились его оженить, да все без толку. Парень-то у них в услужении, но вольный. Правда, нежелание жениться, было единственное в чем он противился хозяевам. Было дело, они вытянули его мамку с детьми из нищеты, и его вот к делу приставили. Какая разница, что они к тому времени начали расширяться, и рук у них не хватало. Могли ведь и кого иного присмотреть.

Лука же добро помнил, и мог быть благодарным, а потому и платил преданностью. Ну и понимал, что если предаст, то плату возьмут не с него одного, но и с мамки с братьями и сестрой. Нормальное в общем-то явление. К клятвам тут конечно отношение серьезное, но умный человек и о страховке подумает. Мало ли, какой тлей окажется человечек…

— Захар Крачкин, — задумчиво почесал темя Лука, в ответ на вопрос об охотнике. — Этот уж третий день как гуляет в кабаке. Рубля четыре уж пропил. Радость у него, вольную наконец выторговал у Жилина. Да и то, в городе почитай и не бывает, только и знает, что по лесам пропадать, даже на Урал хаживает. Сколько зверя перебил, просто страсть.

— Такой знатный охотник? — Вздернул бровь Иван, который не стал представляться даже брату своего компаньона.

— Знатный не то слово.

— А как же тогда в кабале оказался?

— Так зацепился с купцом Онегиным, тот озлился и обвел Захара вокруг пальца. Крачкин-то охотник знатный, и под руку ему не попадайся, да только куда ему умом с купцом-то тягаться. Да только и Онегину не обломилось, потому как против Жилина у него кишка тонка.

— Ясно. Кабак покажешь?

— А то как же.

Вот так. Никаких лишних вопросов. Приказал хозяин помочь всем, чем только сможет, вот парень и помогает. Остальное его не касается. Меньше знаешь крепче спишь. Ну и привлекать его Иван ни к чему больше не собирался, отправив с ним парочку Гришкиных лешаков. Эти все сделают в лучшем виде. Правда, если тот бражничает, то как бы не пришлось дожидаться его допоздна. А то и до утра.

Хотя-а, это вряд ли. Здесь кабаки пусть и закрывались поздно, но все же не работали круглосуточно. Так что, сам не уйдет, его наладят пинком под зад. Нормальная в общем-то практика. Поэтому тот, кто к себе уважение имеет, все же до потери памяти не напивается, чтобы не оконфузиться…

Усадьбу брали штурмом. В прямом смысле этого слова. Ни на что умное и заковыристое попросту не было времени. По двору и саду бегало с дюжину здоровенных и злых псов. Травить бесполезно, потому как есть что ни попадя не приучены. Тут обществ защиты животных нет, а потому в собачек наука вдалбливается старым как мир методом кнута и пряника. И первичен тут именно что кнут.

Первыми шли извечные напарники Сашка и Муром. Товарищи разом взметнули их на высокую ограду. Те в свою очередь, проявляя чудеса эквилибристики сноровисто и быстро пристроились наверху, и тут же перевели свои воздушки с раструбами глушителей в боевое положение.

Причем проделано это было совершенно бесшумно. Состав какой-то мази, показанной лешакам одним охотником, напрочь заглушил их запах. Так что собачки даже не поняли от кого им прилетел горячий свинцовый привет. Иван даже не брался предполагать, что там и как, умудрились рассмотреть эти двое лешаков, но их жертвы даже нормально проскулить не смогли.

Так, послышалось что-то такое едва различимое и жалобное. Все. Больше ни звука. И это при том, что собаки в принципе не умеют получать ранения молча. По малейшему поводу поднимают такой визг, что хоть уши затыкай, и бери в кулак свое сердце, исходящее жалостью.

— Чисто, — скорее выдохнул, чем произнес Сашка, и оба лешака, скользнули за ограду.

После них проследовали еще две пары, и только следом за ними Иван с Борисом и Емелей. А и по праву. Иван уж давно не мог соперничать с парнями ни по умениям, ни по боевому опыту. Он все больше иным пробавлялся, пока его лешаки гоняли по лесам и долам разбойничьи шайки, ляхов да наемников. Телохранители же, все больше заточены под охрану, а не под атаку. Словом, каждый должен заниматься своим делом.

Когда Иван не без труда преодолел ограду, послышалось еще несколько приглушенных хлопков. И, таки визг собаки, которой досталось хотя и серьезно, но не свалило наглухо. От этого Иван реально почувствовал как у него заныли все тридцать два зуба.

— Кого там… Хк-к.

— Сашка, — выдохнул Карпов.

— Жив, — коротко бросил парень, имея ввиду холопа, вышедшего на шум.

Отряд быстро распался на пары и двинулся выполнять задачи согласно наскоро разработанного плана. Надлежало вывести из строя и связать всю прислугу и домашних купца. Убивать Иван запретил. Только в самом крайнем случае. То есть, если убивать будут самих лешаков. И никак иначе. Остальных глушить, и связывать.

Сашка с Муромом стремительно проникли в дом. В руках Сашки появился небольшой фонарь. Чиркнуло колесико. Полетел яркий сноп искр. И вот за круглым стеклом появилось ровное ацетиленовое пламя, и перед лешаками появился освещенный коридор.

Компактные карбидные фонари с системой поджога и отражателями, появились сравнительно недавно. Но тут же стали весьма популярными. Все было за то, что под их производство придется налаживать отдельный завод. На паях, ясное дело. Если хвататься за все, что ему на ум приходит, никакой жизни не хватит.

Иван так же воспользовался фонарем. Ага. С освещением оно куда как лучше получается. Вот и у Бориса с Емелей в руках появились фонарики. Дверь вправо. Карпов неуклонно движется за лешаками, прокладывающими путь. Емеля скользнул в проем, проверяя помещение. Дверь влево, и туда устремляется Борис. Эти действия оговаривались предварительно.

Второй этаж. С улицы доносится лай, тут же сменяющийся громким визгом. И следом лай сразу нескольких собак, сзади дома. По описанию Луки, там имеется сад. Ноги обутые в поршни ступают совершенно бесшумно. Дом купец содержит в полном порядке, не скрипнула ни одна половица. Да только толку от этого…

— Кто тут? — Голос встревоженный, и в то же время угрожающий.

Хлоп-п!

— А-а-а, с-су-у!..

Хлоп-п!

— Уйо-о!..

— Лежи не дергайся, — это уже Муром, навалившийся на купца.

Угу. Один светит и страхует, второй играет первую скрипку. А вот Емеля и Борис. Разом скользнули в комнату откуда появился купец. Женский вскрик. Хлесткий удар. Возня. И вот в дверях появляется Емеля.

— Баба. Порядок, Борис вяжет.

Иван глянул на купца, сверлящего ненавидящим взглядом людей с прикрытыми платками лицами. Вот же пас-скудник. А где страх? Ага. Вот он. Пришел вместе с осознанием, что на помощь в общем-то рассчитывать не приходится.

— Гадаешь, кто это к тебе в гости припожаловал? — Не выдержал Иван.

При этом он наблюдал за тем, как связанному по рукам и ногам купцу, водворили в рот кляп. Теперь же наскоро накладывали повязки на правую руку и правое бедро. Ага. А вот и пистоль лежит на полу. Странно, но при падении курок не спустился. Вот значит как. Боевитый купец. Оружие в спальне держит.

— Понимаю, догадаться трудно. Слишком многих на тот свет спровадил. И счет могу предъявить откуда угодно. Но ты потерпи. Недолго осталось. Вот выберемся за городскую стену, а тогда уж и поговорим. Муром?

— Порядок. Повязки наложил. Так себе работенка, но кровью не изойдет, — доложил лешак.

— Вот и ладушки. Борис?

— Закончил уж, — появляясь в дверях, ответил здоровяк телохранитель.

— Все уходим.

Отход прошел куда быстрее, чем штурм. Вот только под нескончаемый собачий аккомпанемент. В лай оставшихся в живых жилинских псов, влился хор соседских сторожей. Что не говори, а слобода не из последних, и в каждой усадьбе собак предостаточно. Что не говори, а правильно воспитанный пес куда надежнее человека, потому как никогда не предаст.

Город покидали через прореху указанную все тем же Лукой. Их вообще хватает во всех городских стенах. Потому как протяженность слишком большая, содержать же их в порядке, удовольствие довольно дорогое. Опять же, случись враг и та прореха не особо-то и поможет. Причем не только штурмующим, но и диверсантам. Уж горожане-то знают, откуда к ним может прийти беда. Но зато ими можно воспользоваться вот так. Когда нужно по воровски проникнуть за стены, или выскользнуть наружу.

Лошади с коневодом нашлись именно там, где и должны были быть. Как и двое товарищей отправившихся за Захаром.

— Как у вас?

— Порядок, Иван Архипович, взяли тепленьким. Спит. Думается мне, он так и не понял, что с ним случилось.

— Ну и сладких снов ему. Напоследок.

— М-м-м.

— Что купец понял кто я? Вот и молодец. Возьми с полки пирожок. Дурень ты, Игнат Пантелеевич. Тебе еще когда сказано было, чтобы ты дурью не маялся и обходил меня стороной. Дважды было сказано. А ты что же?

— М-м-м.

— А не интересно мне, что ты там хочешь сказать. Прибереги все это для пыточной и совета бояр господина Пскова. Муром, перевяжи его как положено. Он должен доехать до места живым, и способным к разговорам.

— Все сделаю в лучшем виде, Иван Архипович. Даже не сомневайся. Даром что ли с нами убивал время лекарь.

— Вот и ладно. Готовимся. Как только с повязками покончим, сразу в путь. На отдых станем с рассветом.