Глава 1

Девочка с характером

— Мама! Мамочка! Мамуля!

Девчушка утерла слезы, размазав гарь и пыль по зареванному чумазому лицу. На вид не больше тринадцати, хотя на самом деле уже исполнилось пятнадцать. Росточка невеликого, худенькая, грудь едва начала приобретать рельефность. В то время как ее одноклассницы-гимназистки в большинстве своем уже выделялись статями. Даже оставшееся меньшинство уже будоражило воображение мальчиков привлекательными холмиками, проступающими под формой, чего никак не сказать о ней. И без того чумазое личико язык не поворачивался назвать привлекательным. С острым подбородком и широким тонкогубым ртом, сейчас искривленным рыданием. Голосок вроде и тонкий, но в то же время с легкой хрипотцой. На любителя особа, что тут еще сказать.

— Дочка, иди ко мне, — позвал сильный мужской голос, явственно проталкивающийся сквозь твердый ком в горле.

Ее здесь не должно было быть. Он строго-настрого приказал жене сидеть в блиндаже и оказывать помощь раненым. Но она не выдержала. Услышав призыв раненого, подхватила санитарную сумку и побежала по траншее в поисках страдальца. Ирина, как и подавляющее большинство жен офицеров, окончила курсы санинструкторов. Мало того, не боялась крови.

Раненые пограничники на границе Дальнего Востока — вовсе не редкость. Провокации со стороны японцев, настроенных против России китайцев и хунхузов. Частые перестрелки с нарушителями и контрабандистами. Словом, кровь пограничников лилась здесь не так чтобы и редко. Дробышев служил в этих краях уже восемнадцать лет. И большую часть времени на заставе.

— Господин подполковник, простите меня бога ради! Девочка, прости! — Раненый пограничник рванул на себе бинты с явным намерением сорвать их.

— Отставить, рядовой! — рявкнул Дробышев, прижимая к груди дочку и разом проглотив ком в горле. — Она умерла, чтобы ты жил. И попробуй только не выживи.

Ирина успела его перевязать и вколоть морфин, который уже начал действовать. Ничем иным его относительно приемлемое состояние не объяснить. Он должен был сильно кричать от нестерпимой боли, чтобы жена услышала его из блиндажа и поспешила на помощь. Когда же начал нарастать свист падающей мины, санитарка накрыла раненого своим телом. Пятидесятимиллиметровая оперенная смерть ударила в стенку окопа в непосредственной близости от нее, буквально нашпиговав тело стальными осколками.

— Старшина!

— Я, господин подполковник, — тут же отозвался дюжий старшина заставы.

— Раненого в блиндаж. Тело супруги моей… — Голос вновь дрогнул. — Приберите его.

— Я сам все сделаю, — виноватым голосом отозвался ординарец.

Матвеев призвался в пограничные войска двенадцать лет назад. И все эти годы служил бок о бок с Дробышевым, будучи его неизменным ординарцем. Их уже и сослуживцами-то назвать сложно. Поликарп давно считался членом семьи. Хотя, положа руку на сердце, тридцатидвухлетнему мужику давно уже следовало обзавестись своей. Но вот прикипел, и никуда.

— За Алиной присмотри, — отрицательно покачав головой, приказал убитый горем муж и отец. — Старшина!

— Все сделаю, господин подполковник! — тут же отозвался сверхсрочнослужащий.

Иным звания младшего комсостава у пограничников не получить. Это в армии есть сержантские школы, где обучаются проходящие службу по призыву. У тех, кто стережет рубежи империи, все иначе. Абы кому людей и охрану границы не доверят. Тут ведь порой приходится принимать решения, последствия которых потом расхлебывает целая куча народу, до самого Петрограда.

— Благодарю, братец.

Кивнув старшине, подполковник решительно отвернулся и зашагал в сторону штабного блиндажа. У него сейчас хватает забот. Пусть и не он командует заставой, но самоустраниться, взвалив все на капитана Иноземцева, не может. И дернул его черт приехать на проверку вместе с женой и дочерью.

Ничто не предвещало беды. Подполковник Дробышев как заместитель начальника пограничного управления выехал с инспекцией на одну из застав, где начальствовал капитан Иноземцев. Тот в свое время, едва окончив училище, служил под командованием Дробышева. Молодой подпоручик многому научился у старшего наставника. А когда через пару лет женился, то уже его супруга прошла школу офицерской жены у Ирины Викторовны. Вот так и вышло, что они сдружились.

Конечно, на границе случалось разное. И вооруженные провокации в том числе. Япония чувствовала поддержку со стороны той же Германии, а потому не особо боялась задирать русских. Если те и начнут воевать, то смогут воспользоваться только обычным вооружением. Ни одна из установок Теслы не извергнет чистую, незамутненную и всесокрушающую первозданную энергию. За этим строго следят страны «Большой пятерки», являющиеся постоянными членами совета безопасности Лиги Наций, созданной после Великой войны.

Но столкновения случались не постоянно. Между провокациями обычно проходит минимум месяц. В районе же заставы Иноземцева очередной конфликт, с перестрелкой японского и российского пограничных нарядов, случился буквально неделю назад.

Даже война — это не только смерть, но и жизнь. Просто нужно понять ее правила. Можно не принимать, но придерживаться их. У них тут не война, но и далеко не мир. Ну вот такая жизнь у тех, кто стоит на защите рубежей родины.

И тех, кто обитает в подобной среде, не испугать свистящими пулями или недалекими разрывами. Это относится не только к взрослым, но и к детям. Пусть Алина еще ни разу не стреляла по противнику, насмотреться успела всякого. Далеко не все офицеры, не то что рядовые российской армии, могут похвастаться таким опытом, как у нее.

Однако в этот раз случилось так, что японцы вновь устроили военную провокацию. И кто знает, очень может быть, что она перерастет в большой конфликт. Основательно навредить России японцы не смогут. Да и не осмелятся. Потому как если дело дойдет до открытого противостояния… Но зато могут постоянно доставлять неудобства, теребить, дергать своего соседа, оказывающего военную помощь как Китаю, так и Монголии.

Последнюю Российская империя прикрывает в том числе своими войсками. Содержит на ее территории армейский корпус. Весьма серьезно, учитывая то обстоятельство, что численность боевых частей, за вычетом пограничных и иррегулярных войск, составляет всего лишь пятьсот тысяч человек. Никакого сравнения с прежней полуторамиллионной армией его императорского величества Николая Второго. У сегодняшнего государя аппетиты куда скромнее.

— Алина Владимировна, вы уж простите. Вот, возьмите, это матушки вашей.

Девочка подняла глаза на вошедшего в блиндаж давешнего старшину, который протягивал ей небольшой вороненый пистолет в кобуре желтой кожи. Вальтер относительно недавно появился на гражданском рынке и уже успел завоевать любовь слабого пола, серьезно потеснив браунинг, бесспорного прежнего лидера. Немец выпускался под три типа боеприпасов, и вот этот — как раз под патрон браунинга калибра шесть целых тридцать пять сотых миллиметра. Отличный образец оружия для самообороны.

Она приняла кобуру, как-то отрешенно поблагодарила и вновь уставилась в одной ей ведомую точку. А скорее неведомую даже ей. Поэтому и не заметила обеспокоенного взгляда Поликарпа, что-то неразборчиво пробурчавшего себе под нос, словно наседка.

Старший сержант положил себе на колени ППД. Отсоединил диск. Осмотрел. Слегка оттянул затвор, убеждаясь в отсутствии патрона в стволе. Абсолютно бессмысленное действие, учитывая спусковой механизм оружия. Его конструкция предусматривает одновременный досыл патрона в ствол и накол капсюля.

Пистолет-пулемет Дегтярева еще не поступил на вооружение в войска. В настоящий момент он только проходил испытания. Ну а где еще обкатывать новое оружие, как не в бою. И кто сегодня чаще других оказывается под огнем, как не пограничники. Вот и прислали полсотни автоматов, как их стали называть пограничники, в их управление в районе озера Хасан. И, как заверял отец, для боя на близких дистанциях оружие просто великолепное.

ППД был спроектирован под маузерский пистолетный патрон, лицензию на производство которого выкупило военное министерство. Наган как личное оружие офицерского става не удовлетворял потребности военных. Поэтому приняли решение о разработке нового пистолета под этот патрон. И сравнительно недавно на вооружение армии стали поступать новые «тульские Токарева». Несколько изменившийся патрон стал именоваться по названию новинки — ТТ, или, в просторечии, тэтэшным. Ну и ППД проектировался, соответственно, под него же.

Наконец закончив возиться с автоматом, Матвеев пристроил его между ног и тяжко вздохнул. Винит себя. А за что? Ведь все время прикрывал подполковника, зная точно, что жена и дочь командира находятся в блиндаже. Но…

Можно найти тысячу оправданий и даже не сомневаться, что ты тут ни при чем. Вот только человек — самый строгий себе судья. И для вынесения приговора достаточно осознания того, что в твоих силах было предотвратить несчастье. Но в нужное время тебя попросту не оказалось в нужном месте. И вопрос почему останется с тобой если не на всю жизнь, то надолго.

Вскоре вновь началась артподготовка. Пушки японцы не подвезли. Зато атакующий заставу батальон пехоты поддерживают две минометные батареи. Всего лишь восемь стволов калибром восемьдесят и пятьдесят миллиметров. Но они способны развить поистине ураганный огонь, буквально завалив позиции пограничников минами.

Очередной крупный гостинец ухнул неподалеку от блиндажа. По толстым плахам двери забарабанили комья земли. Глухо ударили два или три осколка, впившиеся в доски, но так и не сумевшие преодолеть это препятствие. Вторая мина рванула над самим перекрытием. Но она не могла причинить вред тем, кто находился внутри. Тут не управится и прямое попадание стопятидесятимиллиметрового снаряда. Вот и сейчас лишь посыпался со свода мелкий мусор да слегка затрепетал язычок пламени керосиновой лампы.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и вошел подполковник Дробышев. Осмотрел раненых, женщин, детей. Ободряюще кивнул Иноземцевой, жене начальника заставы. Бросил взгляд на ординарца. Перехватив поудобней свой ППД, приблизился к Алине.

— Как ты, дочка? — спросил заботливо.

— Все хорошо, папа, — тихо выдохнула девочка.

— Ты только не раскисай, Алиночка. Сейчас никак нельзя.

— Я понимаю, — все так же тихо ответила она.

Хм. Или и впрямь понимает, или вот-вот впадет в ступор. Слез нет. Вид потерянный. И это не страх. Это горе утраты. Девочка уже давно и хорошо осознала, что такое смерть. Она видела ее в разных ипостасях. В том числе после артиллерийского обстрела. Однажды на ее глазах солдату оторвало голову. Но сейчас ей впервые довелось потерять родного человека. А это совсем другое.

И самое паршивое, что Дробышев понятия не имеет, как поступить. Посмотрел на Любовь Аркадьевну. Иноземцева только подала знак взглядом, чтобы он оставил девочку. Ей сейчас нужно побыть одной. Может, и права. Хотя он не раз слышал, что в такой ситуации не мешает поплакать. Слезы вымывают боль и дарят облегчение. Алина держала все в себе, перемалывая свою боль всухую. Ладно, женщине виднее.

Еще раз осмотрел блиндаж. Довольно просторное помещение, ставилось загодя, по всем канонам фортификации. Взвод расположится без проблем. Тут сейчас где-то столько и есть. Женщины, дети, раненые. Если так и дальше пойдет, то непонятно, кто вообще будет драться. И ведь все легкораненые остались в строю.

Подполковник прислушался к вдруг наступившей тишине. Кто-то из детей громко чихнул. И звук этот показался настолько инородным в данной обстановке, что Алина невольно вздрогнула. Встретилась взглядом с отцом. Тот ей ободряюще подмигнул.

— Все нормально. Сейчас японцы пойдут в атаку, и мы их опять умоем. Помощь уже близко. Мы поддерживаем связь световым кодом. Нужно немного потерпеть, — ободряюще произнес Владимир Олегович.

Потом кивнул ординарцу, указывая на дочь, и вышел на улицу. Окончание минометного обстрела означало одно: противник достаточно близко и минометчики опасаются накрыть своих.

Вскоре снаружи послышалась винтовочная трескотня. Донесся басовитый говор парочки «дегтяревых», выпускающих злые, короткие очереди. А вот залился беспрерывной такающей скороговоркой «максим». На заставе их было два, но один накрыли миной еще в самом начале.

Уже через несколько минут дверь отворилась, и в блиндаж протиснулись двое пограничников с носилками. Иноземцева тут же преобразилась, деловито распорядившись, чтобы раненого уложили на стол. Все. Теперь он — ее забота. Как уже говорилось, все женщины на заставах имели за плечами курсы санинструкторов. И, к несчастью, обладали практическим опытом, выходящим далеко за грань обязанностей младшего медперсонала.

— Господин старший сержант, господин подполковник приказал вам выдвигаться с нами на правый фланг, в помощь подпоручику Некрасову, — обратился к Матвееву один из пограничников.

При этих словах одна из молодых женщин судорожно прижала к себе запеленатого младенца. Н-да. Жизнь продолжается и на войне. А ведь от заставы уже ничего не осталось. Все строения сгорели дотла. Теперь, пока их не восстановят, женщин отправят в отрядное общежитие. Но это ерунда. Главное, что ее муж все еще сражается, а значит, жив.

Матвеев глянул на Алину, ободряюще улыбнулся. Мол, не шали. Еще и пальчиком пригрозил — отсюда ни ногой. После чего скользнул на выход.

Девочка невольно бросила взгляд на тетю Любу. Та на короткое мгновение оставила раненого, извлекла из кобуры свой браунинг, убедилась, что он в порядке. А затем вновь склонилась над страдальцем. Более зрелая ее товарка, жена заместителя начальника заставы, также проверила свой «баярд».

Алина откинулась на бревенчатую стену, осмысливая происходящее. Горе горем, но она всегда отличалась сообразительностью. Смерть для нее — не какая-то диковинка или невидаль. Она рядом с самого ее детства. Папеньку только пару лет как перевели в управление во Владивостоке.

Она просидела еще с минуту. Накал перестрелки снаружи все нарастал. Дверь в очередной раз распахнулась, и вновь появились пограничники с носилками. На этот раз другие. Иноземцева задействовала их, чтобы переложить на нары уже перевязанного, а его место занял следующий.

Очевидно, положение у них если не безнадежное, то уж точно тяжелое. И коли так, то не следует просто сидеть и ждать, что принесет следующая минута. Нужно готовиться к самому худшему. То есть к тому, что противник, озлобленный потерями и упорным сопротивлением русских, ворвется в окопы. И тогда живые будут завидовать мертвым. Избитая фраза, но по отношению к японцам подходит как нельзя лучше.

Алина пристроила на поясе кобуру с вальтером матери. Извлекла пистолет. Отщелкнув предохранитель, слегка потянула затвор. Порядок. Мама себе не изменяла и всегда держала патрон в стволе. Привычка человека, ежедневно ступающего по краю. Извлекла магазин. Полный. Значит, восемь в магазине и один в стволе.

Потянулась к своему карабину. Работая затвором, проверила его работоспособность. Все десять блестящих латунью патронов выпали на расстеленный платок. Заглянула в ствол, убеждаясь в отсутствии инородных предметов. Отщелкнула магазин и, снарядив его, вернула на место.

Дети от двух лет до двенадцати, забившиеся в самый дальний угол, с завистью наблюдали за ее манипуляциями. Вон какова гостья, у нее даже настоящее оружие есть. И пистолет от мамы достался, который отец не стал забирать. Вся местная детвора в той или иной мере умела пользоваться оружием. Как и ценить его.

Они не все время жили на заставе. Просто в пансионах сейчас летние каникулы, вот и приехали семьи погостить к мужьям. И тут такое. А их в блиндаж! Вот уж они бы сейчас показали этим клятым самураям! Только поди выстрели из той полноразмерной винтовки. Другое дело винтовка Алины.

Тульские оружейники решили создать легкий, оборотистый и точный карабин для гражданского рынка. И у них получился красавец ТОЗ-34 под патрон ТТ. Достаточно мощный боеприпас, и в то же время стрельба отличается комфортом, отдача практически не ощущается даже при хрупком телосложении Алины, вес которой недотягивает и до сорока килограммов.

Ложе с полупистолетной рукояткой и углублением под большой палец. Затвор, конечно, болтовой, но с гнутой рукояткой, расположенной настолько удобно, что после перезарядки рука естественным образом ложилась на ложе, а палец оказывался на спусковом крючке.

Прицельная планка размечена только на триста метров. Что для гражданского оружия вполне объяснимо. Но на заданную дальность карабин выказывает поразительную точность. Оружейники не просто с особым тщанием выделывали стволы этих винтовок, но еще и использовали новый шаг нарезов ствола. Благодаря этому на предельной прицельной дальности пули укладывались в круг диаметром пятнадцать сантиметров. Невероятная точность для такого патрона.

Это подарок отца. Он частенько брал Алину с собой на охоту. Изначально Владимир Олегович купил ей малокалиберный карабин того же Тульского завода, который выпускал две модификации: однозарядные и магазинные. Вот как раз пятизарядный он ей и приобрел. Но в прошлом, тридцать четвертом году появилось новое изделие российских оружейников. И девочка тут же загорелась заполучить его.

Дочку Дробышев любил, а потому ему ничего не оставалось, кроме как уступить. Нет, если бы мама воспротивилась… Но она лишь в обычной своей шутливой манере покачала головой. Общество уже отнесло этот карабин к разряду «дамских», что вовсе не делало его менее смертоносным. Но факт остается фактом. Несмотря на популярность, всерьез его, в отличие от того же маузера, не воспринимали. Что довольно странно.

Убедившись в исправности карабина, Алина подошла к оставленному у стены ранцу Матвеева и, без стеснения разложив его на лавке, откинула клапан. Она точно знала, что у Поликарпа всегда есть запас патронов. Жизнь его к этому приучила. Вот и они. Взяв одну пачку, тут же ее вскрыла и снарядила два запасных магазина, хранившиеся в кармашках на прикладе. Оставшиеся прямо в коробке убрала в прорезной карман модной в этом сезоне юбки-брюк.

Когда отправлялись в эту поездку, у нее было три десятка патронов. Просто они успели здесь поохотиться. Алина, между прочим, двумя выстрелами добыла двух же гусей с дистанции две сотни метров. Еще восемнадцать патронов расстреляла по банкам с Лешкой. Это сын начальника заставы, ему исполнилось двенадцать. Вон он, смотрит на нее с нескрываемым восхищением и завистью.

— Алина, ты куда? — окликнула Измайлова, когда девочка уже взялась за дверную ручку.

— Туда, — кивнув в сторону двери, просто ответила девчушка.

Свист пуль, разрывы мин и снарядов — это ей знакомо. Не сказать, что не пугает, но она с подобным сталкивалась, и не раз. А вот сидеть в полной неизвестности попросту невыносимо. Но главное, ее вдруг начала жечь сама мысль о том, что там, снаружи, находятся те, кто убил ее маму. Они могут убить и ее отца. Они могут добраться до нее. А она сидит и просто ждет, что будет дальше.

Анастасия Игоревна может сколько угодно думать, что с ее мужем все в порядке. Но коль скоро отец приказал Матвееву отправляться на правый фланг, где командовал ее супруг, подпоручик Некрасов, то с ним однозначно что-то случилось. А учитывая, что Дробышев отдает команды вместо начальника заставы… Выдержке тети Любы тоже можно только позавидовать.

Возможно, они только ранены и их определили в другой блиндаж, где разместились семьи сержантского состава. Ну и развернули дополнительный лазарет. А не понесли сюда — чтобы не травмировать жен. Возможно. И лучше бы это было так. Потому что в противном случае…

— А ну немедленно вернись, — потребовала Иноземцева.

— Извини, тетя Люба!

Выпалив это, Алина толкнула дверь и выскочила наружу. Она явственно услышала, что Любовь Аркадьевна попыталась ее преследовать. Вот только догнать легконогую и юркую егозу, да еще и не пренебрегающую своим физическим развитием, — занятие не из простых. А тут еще и очередные пограничники с носилками.

Не имея шанса с ними разминуться ввиду узости прохода и их неповоротливости, девочка подпрыгнула вверх и вправо. Оттолкнулась правой ногой от стенки траншеи, забранной в плетень. Потом левой — от противоположной, и стрелой выметнулась за бруствер. Ее преследовательница окончательно отстала. На подобный финт Иноземцевой ни за что не сподобиться. А вот Ким, кореец-садовник в их доме, был бы доволен своей ученицей. Разумеется, если бы одобрил ее безрассудную выходку.

Едва оказавшись снаружи, Алина тут же ринулась на правый фланг, срезая путь. Направься она по траншеям — и пришлось бы петлять по ходам сообщения и изломам окопов. Да еще потолкаться с ведущими бой пограничниками, переступая через тела павших. А их не могло не быть.

Где сейчас находится отец, она не знала. Вовсе не обязательно на правом фланге. Направив туда Матвеева, сам Дробышев может быть где угодно. Но зато уж его-то ординарец точно будет именно там, куда его препроводил командир. И он ни за что не отправит ее обратно. Попросту побоится, что с ней что-нибудь случится. Ну и все время следить за ней не сможет, как и лично отвести в безопасный блиндаж. Как раз то, что нужно.

Вдобавок ко всем переживаниям и метаниям Алина, как и любой подросток, у которого шило в одном месте, давно мечтала принять участие в настоящем бою. Встать грудью на защиту России и показать этим коротышкам — ага кто бы говорил! — каково оно, задевать русских.

Конечно, проиграна война, практически уничтожен флот, потерян Порт-Артур. Но все это было давно. С той, прежней армией и в прежней России. Сегодняшняя же им не по зубам.

Даже не имея установок Теслы, империя сумела выстоять в Гражданской войне. А потом еще и выпроводить восвояси интервентов-союзничков, японцев в том числе. Случились некие территориальные потери. Не без того. Но это ерунда в сравнении с тем, что империя должна была развалиться на отдельные куски и зоны влияния стран — победительниц в Великой войне. И даже побежденных, так как части Украины и Белоруссии отходили под протекторат Германии. Да и возродившаяся Польша претендовала на свой кусок.

Без каких-либо трудностей Алина добежала до излома склона, за которым открывался вид на противника. И тут же услышала посвист сразу нескольких пуль. Сомнительно, чтобы так быстро рассмотрели ее невысокую, щуплую фигурку. К тому же еще и в темном брючном костюме. Скорее это результат интенсивного обстрела позиций пограничников. Пригнувшись еще ниже, она стремглав бросилась к ближайшему брустверу.

— От ты ж йожики курносые! — воскликнул от неожиданности пограничник, резко задирая вверх ствол винтовки. — Откуда вы здесь, барышня?

А и то. Ведет он себе бой, стреляет в наседающих японцев, а тут кто-то скатывается в окоп со спины. Вот и решил, что обошли их. А на поверку видит городскую пигалицу.

— Оттуда, — деловито ткнув пальцем за пределы окопа и отряхиваясь, коротко ответила девчушка.

— А чего это вы тут? — озадаченно спросил парень, судя по всему, первого года службы.

— Душно в блиндаже сидеть, — бросила Алина, смещаясь правее.

Она как раз рассмотрела там бесхозную стрелковую ячейку. Как видно, это была позиция лежавшего в проходе убитого пограничника. Давешний рядовой хотел было что-то предпринять, но махнул рукой на это безобразие. Некогда. Японцы в этот раз подобрались совсем близко. И обороняющимся сейчас важна каждая винтовка. Разумеется, он имел в виду не Алину, а себя. Ну кто станет рассматривать всерьез этого ребенка?

Первая трудность не заставила себя долго ждать. Подкачал рост. Это не выпрыгнуть из окопа, отталкиваясь от стенок. Для стрельбы нужна устойчивая позиция, а она на полторы головы ниже самого низкорослого из пограничников. Девочка замерла в растерянности. Потом спохватилась и, отставив в сторону карабин, выбежала в траншею.

Ага, не ошиблась. Вон она, запасная ячейка, отрытая в противоположную от противника сторону. Это на случай обхода с тыла. Но сейчас она используется как пункт боепитания. Там находятся ящики с патронами и гранатами. Как раз то, что нужно. Алина без раздумий бросилась к намеченной цели.

Пустой ящик отыскался сразу. Их тут хватало. А вот притащить его на позицию оказалось непросто. Нет, вес его ей вполне по силам, но габариты для ее комплекции чересчур громоздкие. Однако управилась: занесла в ячейку и бросила под ноги. Хм… Маловато будет. Пришлось ставить его на боковую стенку. Вот теперь порядок.

Позиция получилась не шибко устойчивой, но, по крайней мере, Алина могла наблюдать противника и стрелять по нему. Главное, не забывать об имеющейся проблеме. Остальное — дело ловкости и координации движений. И того и другого у нее в избытке.

Приклад уперся в плечо. Большой палец перевел флажок предохранителя в боевое положение. Указательный лег на спусковой крючок. Взгляд выхватил первого японского солдата. Тот скорее шел, чем бежал, вверх по склону сопки. Метров сто пятьдесят, не больше. Бежит прямо на нее. Упреждение даже не требуется. Выставила прицел. Посадила мушку точно ему на грудь. Выстрел!

Никаких картинных взмахов руками, как это бывает в кино. Низкорослый солдат в форме цвета хаки просто споткнулся и сунулся головой в траву. Разве что остался лежать недвижимым. А еще… Алина ничего не почувствовала. Ни страха, ни угрызений совести, ни удовлетворения от справедливой мести одному из убийц ее матери. Ощущения как на стрельбище, когда стреляешь по мишеням или банкам. Даже на охоте все происходит иначе, когда осознаёшь, что добыл дичь, которую теперь нужно подобрать. А тут вообще ничего. Попала и попала.

В бруствер рядом с ней ударила пуля, взбив фонтанчик земли и сыпанув в глаза. Хорошо хоть Алина успела зажмуриться — обошлось без неприятных ощущений и слез. И никакого страха. Лишь недовольно стряхнула мусор из коротко стриженных волос.

Как ни странно, она сразу же выделила того, кто в нее стрелял. Примерно сотня метров. Видна только голова в кепке с желтой звездой, винтовка с примкнутым тесаком, правая рука, передергивающая затвор, и часть плеча. Возраст не определить, только светлое пятно лица и понимание того, что он торопится сделать следующий выстрел, прикрывая своих товарищей, набегающих сзади.

Девочка прекрасно отдавала себе отчет в том, что свистящие вокруг пули смертельно опасны. Но молодым присуща уверенность, что беда может случиться с кем угодно, но только не с ними. Вот и она никак не могла соотнести реальную угрозу и себя. Достаточно придерживаться определенных правил, и ничего дурного не произойдет. Она же эти правила знает давно и хорошо.

На этот раз пуля с коротким свистом пролетела над головой. Очень может быть, что и совсем близко. Но Алина не обращала на это внимания. Рука уже привычно дернула затвор, загоняя в ствол новый патрон. Пальцы ухватили хомутик прицела и перевели на одно деление назад. Планка имеет насечки на каждые пятьдесят метров. Патрон не настолько мощный, как винтовочный, а потому прицел карабина нуждается в более частой коррекции.

Солдат уже изготовился для очередного выстрела, когда Алина посадила на мушку светлое пятно его желтой звездочки. На зрение она никогда не жаловалась. Как и на глазомер. Выстрел! Приклад легонько толкнул ее в плечо. Противник, так и не успев произвести следующий выстрел, уронил голову на свою «арисаку». Вот ни дать ни взять солдат решил вздремнуть.

И снова никаких чувств. Просто удовлетворение от попадания в цель. И мысль о том, что у нее есть еще семьдесят восемь патронов. На пункте боепитания она видела ящик с патронами к ТТ. Правда, невскрытый. Алина трезво оценивала свои физические данные и понимала, что совладать с толстым металлом цинка ей никакой консервный нож не поможет.

Впрочем, для болтового карабина имеющееся количество боеприпасов — это немало. Она не палит бездумно в белый свет как в копейку, а действует спокойно, хладнокровно и расчетливо. И пусть на следующего японца ей пришлось израсходовать два патрона, все одно это очень хороший результат.

Накаркала. Самураи приметили меткого стрелка. Бог весть, как и почему, но ее выделили и начали обстреливать сразу из нескольких винтовок. Страха она не испытала. И, по-прежнему не веря, что с ней может случиться несчастье, просто поступила, как было написано в тактическом наставлении. Укрылась и поспешила сменить позицию.

Ну, «поспешила» — это не про нее. Она видела пустую ячейку через одну от той, что занимала сама. Но вот так просто ею воспользоваться не получится. Пришлось прихватить из пункта боепитания еще один пустой ящик. На гранаты, лежащие в открытой таре, снайперша даже не посмотрела. Не ей играть с этими тяжелыми игрушками. Она сможет забросить этот гостинец разве что себе под ноги.

А вот и нужная ячейка… Ну и как теперь быть? Ее прежний обитатель находился здесь же. Полулежал в уголке с кровавой отметиной точно во лбу. Девочка попыталась его хотя бы немного сдвинуть, чтобы хватило места установить боком ящик. Бесполезно. Погибший и без того был крупным парнем, а мертвые отчего-то становятся особенно тяжелыми.

— Алина, ты что тут делаешь?! — послышался удивленный и в то же время строгий голос Матвеева.

Ага. А она о чем. Не иначе как за патронами спешит. Или же обходит позиции. Ведь его же поставили командовать этим участком.

— Позицию меняю, дядя Поликарп. Лучше помоги его отодвинуть. Мне ящик нужно пристроить.

— Что значит «меняю позицию», в перехлест твою в колено, барышня?!

— Так с барышнями не разговаривают, — устало вздохнув, попеняла девчушка.

— Да я…

— Помоги, дядя Поликарп. Потом будешь ругаться, — оборвала его пигалица.

— Да ты… — Старший сержант даже задохнулся от возмущения.

Потом пробурчал что-то себе под нос. Явно не для девичьих ушей. Первое недоумение уже прошло, а потому ветеран взял себя в руки и не распалялся на всю ивановскую. Ухватив труп за ворот гимнастерки, одним движением сдвинул его подальше. Потом столь же стремительно пристроил ящик. Уловив, что она начала переворачивать его на бок, помог. И с безнадежной тоской посмотрел на дочь своего командира:

— Алиночка, девочка, что же ты со мной делаешь? Мало мне твоей матушки.

— Ты иди, дядя Поликарп. Тебе есть чем заняться. А я аккуратно. В точности как в наставлении написано. Вот видишь, и вторую позицию себе оборудовала.

Старший сержант еще какое-то время метался между долгом перед семейством Дробышевых, перед родиной и перед простыми пограничниками, волей судьбы оказавшимися под его командованием. Наконец в который раз за день тяжко вздохнул и сдался:

— Как в наставлении, Алиночка. Четко и без самодеятельности.

— Как в наставлении, дядя Поликарп.

Девочка отвернулась и одним движением вскочила на ящик, слегка сыгравший под девичьими ножками. Попрыгала несколько раз, придавая своей подставке более устойчивое положение, и, удовлетворившись результатом, навалилась на край ячейки, пристраивая свой карабин…

 

Глава 2

Стажер

Ну вот. Тягач замер, издав при этом тяжкий вздох, и разом прекратились нескончаемые тряска и грохот. Хорошо хоть шлемофон не только предохранял от ссадин, что в железе вовсе не редкость, но и заметно гасил все звуки.

Григорий повел плечом. Кто сказал, что здесь можно удариться лишь головой? Плечи, локти, колени вместе с голенями. Чем бы ты тут ни приложился, приятного мало в любом случае. Именно по этой причине все эти особенно чувствительные к ударам части прикрыты кожаными накладками, пришитыми к форменному комбинезону.

И угораздило же его попасть на войсковую стажировку именно в этот батальон! Ну вот почему его, отличника и лучшего юнкера на курсе, определили на этих «пауков»? Именно такое неформальное название было у похожих машин «Громобой» и «Сорока». А все оттого, что их корпус возвышался на шести опорах, или ногах. И ведь мало того, что это «пауки», так еще и «Сороки», не имеющие на вооружении даже плохонькой пушки. Только пулеметы.

Впрочем, все эти не высказанные вслух возмущения были пустопорожними. В том суть обучения бронеходчиков. Поначалу осваивались паукообразные машины. Потом — человекоподобные двухместные. И только после этого — новейшие одноместные. На каждом этапе обучения происходил отсев юнкеров по способностям. Так что миновать стажировку на этих многоножках нет никакой возможности.

Едва прекратилась тряска, как поручик Миронов поспешил вылезти наружу. Даже на марше экипаж неизменно находился в боевой машине. Обстановка не располагает к расслаблению, а потому нужно быть готовыми к бою в любое мгновение. Бывали случаи, что, помимо атаки на заставы, противник перерезал и пути сообщения. Самураи прощупывали российских пограничников и армию вдумчиво и серьезно.

Бог весть, какие у них при этом были планы, но факт остается фактом. Пускай у Страны восходящего солнца нет столь мощного аргумента, как установка Теслы, с амбициями у нее все в порядке. Как и с союзниками. Германия вовсе не думала обижаться на то, что в Великую войну Япония подвинула ее в Китае. Дело-то житейское. Зато теперь они партнеры с общими интересами в Тихоокеанском регионе.

— Что там? — спросил поручик у выскочившего из кабины старшего механика взвода.

Колонной командует Миронов, это бесспорно. Но он какое-то время был занят внутри машины, а потому не следил за окружающей обстановкой. К тому же сержант — мужик бывалый, с солидным боевым опытом, служит около десяти лет. Такому вполне можно довериться.

— Дальше не проедем, господин поручик. Тягачи не осилят эту распутицу, — указывая на раскисшую дорогу, тянущуюся под практически непроницаемым покровом деревьев, сообщил сержант.

Дожди прошли неделю назад. Но беда в том, что они были довольно обильными, а у деревьев густые кроны. Июнь вообще богат на влагу с небес.

— А если бронеходы сойдут на землю или возьмут тралы на буксир? — предположил Миронов.

— Так до места высадки осталось не больше пяти километров. Мы дольше провозимся, господин поручик.

— Хм. Твоя правда. Спускаем машины, — приказал Миронов.

— Слушаюсь.

Сержант вынул из петель на полевой сумке флажки — белый и красный, отошел немного в сторону, чтобы его видели все водители, и подал знак начать высадку. Тут же захлопали двери кабин тягачей, из которых выскакивали водители. Следом из бронеходов потянулись экипажи.

Это у человекоподобных машин обслуга каждой включает в себя трех механиков. Тяжесть технического обслуживания «пауков» ложится на плечи самих бронеходчиков. В отличие от прямоходящих машин, где экипаж состоит строго из офицеров, здесь офицеры занимают должности от командира взвода и выше…

Тягачи имеют различную классификацию и рассчитаны на транспортировку определенного вида бронеходов. К примеру, при всей схожести конструкции и размерений «пауков» «Громобой» и «Сорока» под них используются разные платформы тралов. И обусловлено это тем, что первые вдвое тяжелее вторых, то есть разница в десять тонн. Не шутка.

Но транспортировочный комплекс всех бронеходов имеет общую концепцию. Собственно сам тягач с просторной кабиной, способной вместить как обслугу, так и экипаж боевой машины. Все же в небоевой обстановке предпочтительно перемещаться с комфортом. К тягачу цепляется трал, в передней части которого располагаются емкости с топливом, водой или жидкостью для котлов, боеприпасы, запасные части и инструменты. Ну и непосредственно площадка для бронехода.

В состав каждой роты входит слесарка на базе грузовика. Ясное дело, что она годится только для мелкого ремонта. Но и мелких поломок хватает. В батальонах предусмотрена более солидная механическая мастерская с тягачом и платформой. Там даже токарные станки имеются. Бронеходы — весьма затратное удовольствие, которое может себе позволить далеко не всякое государство.

Не прошло и минуты, как тросы растяжек были сняты, и боевые машины наконец обрели подвижность. Котлы новой конструкции используют жидкое топливо и не нуждаются в длительном прогреве. Горелки запалили с началом высвобождения стального исполина. И пусть на снятие растяжек потребовалось меньше минуты, к моменту окончания работ уже послышался легкий свист предохранительных клапанов котлов, сбрасывающих избыточное давление.

Механик-водитель получил приказ, и шестилапое бронированное чудовище пришло в движение. Сначала «Сорока» поднялась, оторвав свое брюхо от поверхности вздрогнувшей платформы трала. Потом по очереди ступила на землю тремя лапами правого борта. Опорные плиты выдавили из-под себя грязь, соприкоснулись с более плотным слоем земли и приняли на себя вес машины. Затем по одной отработали три ноги левого борта. Трал, лишившись изрядного веса, приподнялся на рессорах всех четырех осей.

Поручик Миронов наблюдал за происходящим, устроившись в открытом люке своей «Сороки». Бронеход имел на вооружении четыре пулемета. ЕКПБ, Единый крупнокалиберный пулемет Березина, с кожухом воздушного охлаждения. Располагался в передней башне, выступая за главный калибр. Три других, с «максимами» в боковых башнях и в кормовой, — за вспомогательный. Как раз они-то и были основным оружием этой машины. Ее главная задача состояла в поддержке пехоты и прикрытии крупных бронеходов.

Кроме того, на вооружении «Сороки» имелась новейшая разработка российских оружейников. По бортам пристроились два двенадцатиствольных блока восьмидесятидвухмиллиметровых реактивных снарядов с зарядом в семьсот граммов тротила. Не так уж много. Да и оружие не отличается точностью. Но его задача не в уничтожении одиночных целей, а в массированном накрытии определенной площади. Радиус сплошного поражения — шесть метров. При запуске даже короткой серии на четыре реактивных снаряда с имеющимся разбросом получалось весомо.

Григорий высунулся в люк правой пулеметной башни, за которой и был закреплен. В экипаже все имели свою зону ответственности, но в той или иной мере могли заменить выбывшего товарища. Механик-водитель управлял «пауком». Командир командовал машиной и отвечал за кормовой пулемет. Разумеется, если не имел возможности озадачить этим кого другого. Три пулеметчика в башне главного калибра и по бортам. Кроме того, бойцы у бортов отвечали за изготовку к бою блоков реактивных снарядов. Ну и все обязаны владеть световой и флажковой сигнализацией.

— Как настроение, Азаров? — заметив появление юнкера, обратился поручик.

— Боевое, господин.

— Ясно. Вот что, Григорий Федорович. Я не стану ходить вокруг да около. Знаю, что стажировка на «пауке» вам не по нраву, и уж тем более на «Сороке», лишенной артиллерии. А потому хочу предложить временно перейти в отделение обеспечения. Егор же, — кивок в сторону штатного пулеметчика, который ждал у обочины и чье место занял юнкер, — встанет в своей башне. Даю слово офицера, что для вас никаких последствий не будет, — закончил взводный.

Согласно положению о стажировке юнкеров в бронеходных частях, командир подразделения мог убрать юнкера из числа членов экипажа только в двух случаях. Первый — грубейшие нарушения, незнание матчасти, трусость или преступная халатность. И по каждому случаю производилась служебная проверка. Второй — рапорт о списании от самого юнкера. Азарова ни по одному из негативных пунктов притянуть было нельзя. А сам он ни за что не уйдет, что написано на его лице прямо-таки аршинными буквами.

— Мне некогда разбираться с вашим упрямством, господин юнкер. Впереди бой, — поиграв желваками, произнес Миронов.

— Я не подведу, господин поручик.

— Ладно, закрыли тему. Идите к световому семафору.

— Слушаюсь, господин поручик.

Азаров тут же стек в утробу машины и пристроился у рычага семафора. Световой и флажковый коды должны знать все члены экипажа. Заглянул в окошко, чтобы убедиться в наличии огонька в ацетиленовой горелке, что перед зеркальным отражателем. Порядок.

— Господин поручик, юнкер Азаров к передаче кода готов.

Угу. Не складывалось у них с взводным. Да и неудивительно. Каждый, кто поступает в Павловское училище, мечтает об одном — стать пилотом бронехода. В крайнем случае, для начала, — механиком-водителем на двухместном «Богатыре». Вот только человекоподобная машина давалась в руки далеко не каждому. Тут нужно уметь почувствовать ее особо, чтобы не просто удержать в вертикальном положении или двигаться по прямой. Важно с легкостью управлять бронеходом на пересеченной местности, да еще и в условиях боя.

Через год обучения и после стажировки юнкера проходили окончательный отбор. В ходе него учебная рота делилась на два потока — под разные типы машин. Миронов в свое время был отсеян и лишился мечты оказаться в боевой рубке. Азаров же имел все шансы продолжить обучение и управлять человекоподобной машиной. Ну и как тут поладить с юнкером, который к тому же не особо скрывал своего неудовольствия по поводу стажировки на «Сороке»?

— Приготовиться к получению приказа! — послышалась команда командира взвода.

Григорий поспешил отстучать сигнал «внимание». В такт его ритмичным ударам по рычагу послышался перестук шторок фонаря. Закончив передачу, приник к перископу семафора. По сути, в коде сейчас нет никакой надобности. Машины стоят довольно близко друг к другу. Паровая машина — это не вышедший из широкого употребления двигатель внутреннего сгорания. Работает тихо. Особенно если речь идет о машинах и котлах замкнутого цикла. Для передачи команды капитану достаточно обычного медного рупора. Но, как видно, взводный решил перед боем еще раз проверить систему сигнализации.

— Господин поручик, все три машины подтвердили готовность к получению приказа, — увидев соответствующие сигналы, доложил юнкер.

— Передавайте. Выдвигаемся к месту высадки своим ходом. На марше поддерживать боевую готовность. Не зевать. Быть готовыми к отражению нападения.

Отдав приказ, поручик провернул рукоять механического телеграфа в положение «средний вперед». Получив команду, механик открыл клапан главного паропровода и увеличил подачу топлива на горелки — для большего парообразования нужна высокая температура. Трубный котел имеет слишком небольшой рабочий объем. Машина, набрав обороты, привела в действие масляный насос высокого давления, который в свое время погнал масло по шлангам высокого давления к цилиндрам. Бронеход слегка приподнялся, а потом зашагал вперед, словно гигантский паук.

Вот только легковесности этого членистоногого в бронеходе нет ни на грамм. Машина ступала весомо, разбрызгивая и выдавливая из-под подошв опор кубометры грязи, каждым своим движением олицетворяя всесокрушающую мощь.

Неоспоримое преимущество бронехода перед автомобилями, броневиками и бронетягами. Шагающей машине не страшна распутица. Если только не болото с многометровым слоем ила или торфа. Он способен преодолевать броды глубиной до трех метров. Подниматься и спускаться с таких склонов, которые для другой техники являются непреодолимой преградой. Его не остановить даже железобетонными надолбами, не говоря уже о бревенчатых или стальных ежах. Можно, конечно, устроить толстую стену высотой от полутора метров или вырыть по-настоящему глубокий и широкий ров. Те же бронетяги остановить куда проще.

Когда вошли в ритм, Миронов приказал поднять флажковый сигнал «полный ход». Это дублирующая система сигнализации. Спасибо приснопамятному Тесле. Может, благодаря этому сумрачному гению и удастся избежать второй такой бойни, что приключилась буквально пару десятков лет назад, но, похоже, заплатить за это придется прогрессом.

Немало достижений человеческой мысли уже оказалось на свалке истории. Например, телеграфы проводные и беспроводные, двигатели внутреннего сгорания и многое другое. Никто не желает вкладываться в то, что в конечном итоге принесет убытки. И военные в том числе. Нет смысла делать ставку на то, что в любой момент может быть выведено из строя.

Бронеход увеличил скорость до максимальной и сейчас выдавал целых пятнадцать километров в час, но Азаров не почувствовал никакого дискомфорта. Корпус многотонной машины плавно покачивался, словно лодка на волнах. Вот так. Вроде и не море, но морскую болезнь заполучить очень даже возможно. Впрочем, никакого сравнения с транспортировкой на тряской и грохочущей платформе. Конечно, бронеход не движется беззвучно. Но все же производимый им шум в разы меньше, при желании можно даже общаться.

Когда дошли до места запланированной высадки, взвод разделился. Миронов решил обойти сопку, на которой шел бой, с двух сторон. Пара под командованием поручика двинулась вправо по склону. Вторая — влево.

— Господин поручик, разрешите вопрос? — обратился к взводному Азаров.

Благодаря отогнутым клапанам шлемофона говорить можно, особо не повышая голос. Так, самую малость.

— Спрашивайте, юнкер, — благосклонно позволил Миронов.

— А отчего для помощи пограничникам не использовать авиацию? По-моему, применение штурмовиков было бы как нельзя кстати.

— Я полагаю так же, Григорий Федорович. Но откуда нам знать, о чем там думают в высоких штабах. Может, с авиацией какие проблемы. А может, решили воспользоваться ситуацией и отработать взаимодействие по выдвижению бронеходов на передовые позиции в боевой обстановке. Каждое вот такое столкновение — это капля в общую копилку опыта. Ведь, несмотря на свое бурное развитие, бронеходы — совершенно новый вид боевой техники, требующий особого подхода к тактике. И у него хватает противников, настаивающих на развитии направления бронетягов.

— А как же опыт боев в Китае? Ведь не секрет, что мы не просто продаем китайцам оружие и технику, но и отправляем к ним своих советников и добровольцев.

— Наличие в китайской армии наших советников и уж тем более добровольцев — как раз секрет, Григорий Федорович. И лучше бы вам об этом не забывать, — попенял молодому человеку взводный и продолжил: — Но это только боевой опыт. А здесь речь о взаимодействии при переходе от низкой степени готовности к высшей.

— А пограничники, которые сейчас так ждут помощи, знают об этом?

— Об этом не знаем даже мы. Мои слова — всего лишь досужие размышления, не имеющие под собой никакого основания. Говорю же, я склонен с вами согласиться, штурмовая авиация в данной обстановке была бы как нельзя кстати. Все-таки новинка, и летчикам не помешает боевая практика. Но вместо этого на место выдвигаемся мы. Так что, скорее всего, я прав.

— И вы не осуждаете действия командования, — не спрашивая, а скорее утверждая, произнес юнкер.

— Теория, не подтвержденная практикой, мертва, Григорий Федорович. А в военной области практика зачастую оплачивается кровью.

— А что бы вы сказали, узнав, что за эту практику штабные решили заплатить вашей кровью?

— Проклинал бы их на чем свет стоит. И совершенно не следя за своими словесами, — ухмыльнулся поручик, а потом с самым серьезным видом добавил: — Вот только это вовсе не будет означать, что они не правы. Крови по глупости штабных пролито немало, и еще будет предостаточно. Но нельзя отрицать тот простой факт, что и польза от этого случается нередко.

Поручик легонько хлопнул Григория по плечу, давая понять, что беседа закончена и пора возвращаться на пост. Восемнадцатилетний парень согласно кивнул и, взгромоздившись ногами на откидную ступеньку, выполняющую также роль сиденья, встал за пулемет.

В бронеходчики набирают исключительно низкорослых. Высота корпуса «Сороки» — полтора метра, а соответственно, для управления огнем «максима», примостившегося в башне, собственного роста Азарову не хватало. Как и другим членам экипажа. Вот и предусмотрели конструкторы сиденье с двойным назначением.

Заняв свой боевой пост, Григорий начал вглядываться в смотровые щели, забранные триплексом. Бронеход миновал открытое место и двинулся через лесной массив, то и дело меняя направление при появлении на его пути слишком большого дерева. Мелкие — просто подламывал с зубодробительным скрежетом и треском. Все время по металлу скреблись ветви подлеска. Стало настолько шумно, что Азаров опустил на уши клапаны шлемофона.

Башня и пулемет застопорены в походном положении. Григорий внимательно изучает окружающую обстановку в своем секторе наблюдения. Все как обычно. За последние три недели он успел принять участие в двух учебных выходах на полигон. Доводилось им хаживать и через леса.

Словом, вроде все знакомо, он занят привычным делом. Но стоило остаться один на один со своими мыслями, как в груди зародился холодок. Снаружи сквозь скрежет начали доноситься звуки интенсивной перестрелки. А значит, они уже недалеко от места боя. И осознание этого не добавляло оптимизма. С одной стороны, он вроде как под защитой брони. Но с другой… Человек весьма изобретателен в том, что касается убийства себе подобных. А потому не стоит полагать, что находишься в полной безопасности.

Впрочем, положа руку на сердце, Григорий куда больше боялся не смерти и даже не самого сражения. Его беспокоило то, как он поведет себя в реальном бою. Это не бахвальные рассуждения в юнкерской курилке после просмотра нового фильма или прочтения очередной книги. Здесь все по-настоящему. И он очень боялся ударить в грязь лицом. Тем более после того, как отказался покинуть машину, когда предложили.

А ведь поручик Миронов заговорил об этом не только из-за возникшей между ними неприязни. Он банально не хотел идти в бой с тем, в ком не уверен. Одно дело — полигон, и совсем другое — поле боя. От этой мысли Григорий разволновался еще больше. К холодному комку под ложечкой добавился озноб, пробежавший по спине сверху вниз и обратно. Да еще и колени предательски дрогнули. Подумалось о том, не видел ли кто, и щеки залил румянец смущения.

Когда вышли из-за деревьев, Григорий отчетливо рассмотрел выгоревшую дотла заставу. Там еще продолжало что-то гореть, но основной пожар уже закончился и спасать из огня явно было нечего.

Пара «Сорок» бодро преодолела открытое пространство. А вот наконец и намеченный правый фланг позиций пограничников. Еще на подходе они получили сообщение световым кодом о критической ситуации и о том, что японцы подобрались к траншеям вплотную.

С первого взгляда видно, что пограничники понесли серьезные потери. Убитых никто не убирал — просто не имели такой возможности. И павшие оставались там, где настигала их смерть. Григорий наблюдал не менее десятка тел. А вот живых совсем немного. Правда, сколько, даже приблизительно, он понятия не имел.

Едва бронеходы появились из-за уреза, как японцы тут же прекратили атаку. Сначала самураи замерли в ужасе, а потом обратились в паническое бегство. Пулемет уже снят со стопора, Григорий с силой сжимал его рукояти. Загрохотал «максим» левого борта. Задудукал ЕКПБ, посылая перед машиной короткую очередь внушительных трассеров.

Азаров же, позабыв обо всем, вдруг выхватил взглядом хрупкую девчушку, устроившуюся в стрелковой ячейке. Она стояла, сжимая в руках ТОЗ-34. Новинку, которую он так хотел заполучить, но матушка отказала в этой блажи, заявив, что у него в училище и без того хватает стреляющих игрушек. Одета девочка в темные жилетку, кофту, юбку-брюки и ботинки с высокой шнуровкой. Вся одежда изгваздана, но это ничуть не умаляет достоинств точеной фигурки. Волосы, подстриженные под модное каре, растрепаны. На чумазом лице замерло выражение искреннего восторга. В миндалевидных глазах, устремившихся на шагающего гиганта, горячечный блеск. Тонкогубый и большой рот открыт в удивлении.

Не сказать, что девочка красива, но вот есть в ней что-то притягательное. Что именно, Григорий понятия не имел. Просто хотелось смотреть на нее, не отрываясь. А еще этот карабин и общая окружающая обстановка. Однозначно она принимала участие в бою.

На валькирию как-то не тянет… Едва он об этом подумал, как распахнутый рот девочки вдруг трансформировался в открытую белозубую улыбку. Миг — и ее личико преобразилось, став настолько милым, что… Вот ангелочек да и только. Нет. Дикий ангел. Да. Такое определение, пожалуй, подойдет больше всего.

Вся эта картина стояла перед ним буквально несколько секунд, пока бронеход преодолевал линию траншей. К окружающей реальности Азаров вернулся не сам, а посредством болезненного тычка в бок, прилетевшего от поручика. Тот еще и кричал что-то, не различимое в грохоте захлебывающегося пулемета с левого борта. Наверняка матерное. Но Азаров предпочел не вслушиваться.

Ладони уже сжимают рукояти, взгляд выделил улепетывающих японских пехотинцев. Машина шагает вниз по склону, но при этом только плавно покачивается. Условия для стрельбы не идеальные, но и не такие уж плохие. Во всяком случае, разлетающийся от «Сороки» веер трассеров время от времени срезает бегущих японцев.

Григорий вдавил гашетку, и «максим» в его руках вдруг ожил. Трассеры длинной очереди прошли над головами японцев. Азаров скорректировал прицел и вновь открыл огонь. На этот раз пара десятков пуль улетела не впустую. Большая часть росчерков ударила в траву далеко перед бегущими. Но несколько оборвали свой полет в телах троих солдат.

Все произошло как-то… Ну, словно на экране кинотеатра. Правда, там не увидеть света трассеров, и убитые падают куда более эффектно, а не как подрубленные снопы. Но воспринималось происходящее именно отстраненно. Как будто не он только что лишил жизни троих человек.

Вновь задудукал ЕКПБ, изрыгая из ствола пламя и поистине страшную смерть. Четырнадцать с половиной миллиметров. Это серьезно даже для их бронехода, куда из такой дуры палить по пехоте? Разве что по засевшей в каком укрытии.

Но наводчик стрелял вовсе не по убегающим. Его целью стала группа автомобилей, обнаружившихся километрах в двух. Винтовочного обстрела они могли не опасаться. На такой дистанции если и можно попасть, то лишь при невероятной удаче или залповой стрельбе. «Максим» тоже мог отметиться. Но это только если не жалко времени, а главное — патронов. Рассеивание в сто семьдесят сантиметров о чем-то да говорит.

Конечно, прицельная дальность ЕКПБ равна как раз двум километрам. Но попасть на такую дистанцию с борта качающейся машины… Впрочем, капитан, похоже, знал, что делал, когда указывал наводчику соответствующую цель. Первая короткая очередь на пяток патронов выбила росчерк, пройдя через дорогу по диагонали, перед капотом автомобиля. Зато вторая ударила по кузову. Бог весть, что там с машиной. А вот человеческой фигурке, оказавшейся на пути одной из пуль, явно не повезло. Японца разорвало на части. Занимательное зрелище, которое Григорий сумел рассмотреть, невзирая на огромное расстояние. Какую же картину он увидел бы, окажись рядом!

Тот, кто не видел смерть вблизи, не может осознать весь кошмар происходящего. Вот и юнкер наблюдал со стороны. Так, словно речь идет не о жизни и смерти, а о шахматных фигурах на доске или о живых картинках на белом полотне экрана.

Еще несколько очередей, и в башне стало нечем дышать. В глазах появилась резь, и они начали слезиться. Вытяжка работает на полную, Азаров явственно ощущает гул вентилятора на механическом приводе. Не слышит, а именно ощущает благодаря своеобразной мелкой вибрации. Плюнув на безопасность, откинул с боков два блока триплексов. Снаружи тут же потянулась струйка свежего воздуха. Глазам стало чуть легче, и горло не так першит.

Навалился плечом на левый упор башни и провернул ее чуть вправо. Дистанция до убегающих сокращалась быстро, а потому появилась возможность открыть практически фланговый огонь. Вот так башня проворачивается простой мускульной силой. Анахронизм какой-то!

Еще бы и механик держал машину пониже, чтобы пули летели не под столь крутым углом и могли прошивать вдоль всю толпу, являющую собой некое подобие цепи. Ну, за неимением гербовой… Азаров вновь нажал на гашетку. И кто-то из бегущих валится в траву, схватив пулю, другие падают под страхом неминуемой смерти. И вот на ногах уже никого.

Бронеход замер. Григорий отвлекся от смотровых щелей и бросил взгляд на поручика. Тот в свою очередь дернул рукояти взведения курков блоков реактивных снарядов, выведенные к командирскому перископу. Горизонтальное наведение ракет находится в ведении механика-водителя, придающего машине соответствующее положение. Расчет дальности, вертикальное возвышение, взведение и запуск — на командире и бортовых пулеметчиках.

Миронов изготовил по одному ряду по четыре ракеты с каждого борта. Выставил перископ в нулевое положение, командуя механиком, навелся на цель. Озвучил данные по возвышению. Слышно так себе, уши словно ватой забиты, но Григорий все же расслышал. Вращая маховик, выставил правый блок на заданный угол. Все это проделывается без лишней суеты, быстро, четко и слаженно.

Наконец снаружи донеслось громкое шипение. Потом — то ли рев, то ли очень громкий шелест ракеты, сорвавшейся с направляющей. Едва вылетев из трубы, она сразу же развернула оперение, выставленное под определенным углом, чтобы придать снаряду стабилизирующее вращение.

В открытую смотровую щель ворвалось целое облако пороховых газов из ракетных двигателей. Проклиная все и вся, Григорий бросился закрывать блоки триплекса. Но если он думал, что ему достанется за такое разгильдяйство, то сильно ошибался.

Поручик, конечно, не преминул бы это сделать, если бы только сам не позабыл отдать команду вырубить вентиляцию. Благодаря работающему вентилятору газов затянуло куда больше. На то, чтобы запустить восемь ракет, требуется четыре секунды. И за этот короткий срок «Сорока» полностью успела окутаться пороховым дымом. Получилось не хуже, чем от шашек дымовой завесы.

— Бкха! Кха! Наум, выводи нас отсюда! — закашлявшись, приказал Миронов.

Механик-водитель, мучающийся ничуть не меньше, тут же привел машину в движение, выходя из едкого облака. Следом заработал вентилятор вытяжки, ну и откинулись крышки люков. Свежий воздух тут же начал вытеснять газы. Жаль, организм не может прийти в себя столь же быстро.

— Вот это, юнкер, я и называю реальным боевым опытом, — кашлянув в очередной раз, выдал поручик.

И тут же поспешил приникнуть к смотровым щелям, оценивая обстановку. Азаров последовал его примеру. Ухватившись за рукояти «максима» и наваливаясь то правым, то левым плечом, повел вокруг толстым раструбом пулемета.

«Сорока» вновь замерла. И на этот раз Григорий различил трель механического телеграфа, отдающего команду на остановку. Насколько удобнее было бы использовать ту же разновидность телефона. Тем более что первые опыты имели место еще лет пятнадцать назад.

Оттуда и форма шлемофонов с наушниками. В них вместо ваты должны были располагаться микрофоны. Азаров любил читать фантастику, а там частенько использовали прием с введением в повествование различных электрических приборов. Однако реальность таковая, что надеяться приходится сугубо на механику.

Взгляд сам собой скользнул вслед за полетом реактивных снарядов. Дымные следы еще не истаяли, но в них и нет необходимости. Достаточно взглянуть на разгромленную колонну автомашин. Все же хорош поручик Миронов. Необыкновенно хорош. Как и подготовленные им экипажи.

А вот и японские солдаты показались из травы, высоко задирая вверх руки. Поняли, что выбор невелик и противопоставить стальным монстрам им попросту нечего. Сначала поднялся один самурай. Потом другой. Пока это не приняло повальный характер.

И тут заговорили японские минометы. Как видно, командовавшим батареями офицерам не понравилось неизбежное пленение их соратников. Теперь-то нечего опасаться задеть своих. Истинный самурай предпочтет плену смерть. И плевать, что в большинстве своем солдаты из крестьян. Сегодня каждый, кто состоит на службе в императорской армии и во флоте, является носителем древнего воинского духа. Он либо побеждает, либо погибает в бою. Так говорит микадо. Так гласит кодекс бусидо.

Едва начался обстрел, как экипаж поспешил вновь задраить люки. Позиции минометчиков определили довольно быстро. Они особо и не прятались. Из стрелкового оружия их не достать, а другого у пограничников нет.

Миронов просемафорил второй паре, располагавшейся к противнику ближе остальных, атаковать. Затем развернули машину, прицелились и выпустили следующую серию из восьми реактивных снарядов. Причем сразу же взяли одну из батарей под накрытие. Григорий, признаться, сильно удивился. Может, он все же ошибался в отношении пауков. Зато прошлую ошибку учли, и на этот раз вовнутрь попал самый минимум газов, не вызвавших никакого дискомфорта.

Батареи добивать не стали. Когда бронеходы приблизились к ним вплотную, минометчики предпочли сдаться. И насколько видел в свой бинокль Азаров, среди одной из групп сдавшихся был и офицер. Х-ха! Самураи, значит. Ну-ну.

 

Глава 1

Мечты и планы на будущее

— Алина, клюет! — возбужденным шепотом оповестил Николай.

— Вижу, — спокойно ответила девушка, одетая как мальчик, с картузом на голове, под которым прятала волосы.

При этом взгляд ее был прикован к светящемуся голубовато-зеленому поплавку. Дорогая игрушка, на которую готов потратиться далеко не каждый любитель ночной рыбалки. А тут на поплавках обоих рыбачков такие приспособления.

Белая ночь, поэтому, несмотря на тень деревьев, прекрасно видно, что Николай одет в простые и изрядно поношенные рубашку и штаны. Подруга его тоже не особо выделяется, будучи обряжена в форменные брюки и гимнастерку студента реального училища. Однако заметно, что качество ткани разительно отличается в лучшую сторону.

Сегодня в училищах может обучаться любой, невзирая на происхождение, положение и благосостояние. Были бы знания, чтобы сдать вступительные экзамены, и способности осилить учебную программу. А так от казны еще и стипендия полагается. Пять рублей. Если не шиковать и проживать в общежитии при училище, на месяц хватит.

Иное дело, что, несмотря на смешанный состав учащихся, девочки все же носили форменные платья. А тут такой пассаж. Но ни Николая, ни Алину данное обстоятельство не смущало.

У кого со способностями похуже, могли рассчитывать только на ремесленное училище. Там и обучение три года, и уже со второго курса имелся какой-никакой приработок в мастерских. Ну и бесплатные обеды, что тоже немаловажно. А еще казенная форма раз в год. Правда, у шинели срок три года. Были ученики, которые лишь за счет этого и держались, потому как дома семеро по лавкам и нужда беспросветная.

Многое изменилось после Гражданской войны. Того, что было до революции, теперь днем с огнем не сыскать. Государь Алексей Второй, наследовавший своему батюшке, сделал правильные выводы. Да и окружение у него под стать. Адмирал Колчак, вот уже восемнадцать лет бессменный премьер-министр, положил много сил, чтобы добиться обновления России. При этом ему удалось сохранить и империю, и монархию. Теперь император не самодержец, способный решать любой вопрос одним росчерком пера. Но влияния у него все же предостаточно.

Власть повернулась лицом к людям. Раньше правительство практически не вмешивалось в споры между теми же заводчиками-фабрикантами и рабочими. Сегодня существует ряд законодательных актов и самое главное — трудовой кодекс, регламентирующий взаимоотношения между работодателем и его работниками. К примеру, предусмотрен восьмичасовой рабочий день. Шестидневная трудовая неделя. Помимо праздничных дней у рабочих раз в год появился десятидневный оплачиваемый отпуск.

Кроме пенсий на крупных предприятиях, имевших место еще до переворота, разработана государственная пенсионная программа. Вступление в нее — дело сугубо добровольное и подразумевает под собой внесение ежемесячных взносов.

Пока это дело особой популярностью не пользуется. Хотя рекламных проспектов более чем достаточно. И самый распространенный гласит: «Молодость — это средство, чтобы обеспечить себе старость». Но народ предпочитает по старинке возлагать надежды на своих чад.

Положительных изменений предостаточно. Правда, есть такие, кто не устает твердить о том, что все плохо. Вспоминают о светлых помыслах борцов с самодержавием, потерпевших поражение. Заявляют, что, мол, в других странах хлеб мягче, а сахар слаще.

Вот только ерунда все это. Если ты не чешешь в затылке и не ковыряешься в пятой точке, а работаешь, то и достаток семье обеспечишь, и дети не будут щеголять в заплатанной одежонке. А уж если озаботился важной специальностью, без дураков, на совесть, так чтобы мастером быть, то и вовсе как сыр в масле катаешься. Бездельники же — они при любой власти будут недовольны…

Алина аккуратно подобрала удочку и резко подсекла. Удилище выгнулось дугой, словно на крючок попалась рыбина с добрую щуку…

— Ч-черт! — в сердцах воскликнула она. — Зацеп!

— Тихо ты. Леску порвешь, — предостерег Николай.

— Да ладно тебе, — отмахнулась девушка, потянув из кармана свободных форменных брюк складной нож.

— Э-э, ты чего творишь?! Сдурела?! — возмутился Николай, сообразив, что сейчас случится.

— А что делать-то? — пожала плечами она.

— Как — что? Отцеплять. Восемнадцать копеек, чай, на дороге не валяются.

— Ну, не такие уж и великие деньги.

— Невеликие! — вновь вскинулся Николай. — Шесть буханок хлеба, на которых целый день семья большая прожить может.

— Ну и что? Все одно в воду не полезу, — упрямо буркнула девчушка.

— Не полезет она. Счета ты деньгам не ведаешь, вот что я тебе скажу, Алинка. Все-то тебе легко дается.

— Да что ты знаешь об офицерском жалованье! — рассердилась девушка. — Мой отец с начала Великой войны на границе. Только два года как перевели в столицу. А до того и стреляли в него, и резали, и маму мою самураи убили.

— Кхм. Извини. Я не хотел. Не подумав, брякнул, — смутившись и покраснев как рак, что было видно даже в сумерках белой ночи, повинился паренек. — Но все одно, так-то разбрасываться деньгами не дело, — не отступился он от своего.

Потом вздохнул. Глянул на девчушку, а скорее все же девушку семнадцати лет. Весьма миловидной наружности. И, чего уж там, он давно ловит себя на том, что порой смотрит на нее по-особому. Вот только…

Нет, сословная разница тут ни при чем. Не сказать, что это сегодня совсем не имеет значения. Но маргинальными браками в России давно никого не удивить. Тем более после прошедшей Гражданской войны, когда не то что мещанки, но и дворянки искали опору и надежное плечо среди простого люда.

Воззрения людей менялись с небывалой стремительностью. Этому в немалой степени способствовали экзальтированные молодые бунтарки, жаждавшие перемен. Подобные особы во времена гражданской войны в Америке даже выходили замуж за беглых чернокожих рабов.

Так вот, Алина порой, конечно, заставляла его сердце стучать громче, а кровь — бежать быстрее по жилам. Но это было вызвано только влечением, и ничем иным. Признаться, стыдился он порой возникавшего в нем желания. Все же они были по-настоящему дружны. Вскружить же ему голову она не могла. То ли дело Любка. Подружка по детским играм. Расцвела, налилась соком, обзавелась такими телесами…

Николай вдруг почувствовал, что вильнувшая не туда мысль изрядно его взволновала. И Алина разве что послужила первопричиной, повернувшей его думы в сторону Любы. У-ух, огонь девка! Только пока на него не особо-то внимание обращает. Знает себе цену. За абы кого не пойдет. Но и так уж сплеча не рубит. Ждет, что из него получится. Чай, не неуч какой, в ремесленном училище учится на механика.

Николай решительно поднялся на ноги и скинул с себя рубаху. Слегка поежился от холода. Оно вроде и середина июня, но, во-первых, уж вторая половина ночи, а во-вторых, с реки тянет сыростью. Да еще и ветерок задувает. Удачно. Мысли о холодной воде отвлекли и уняли возбуждение. Не полностью, но все же. Вслед за рубахой полетели ботинки с носками и штаны.

И тут он замер в нерешительности. Свежо. Желания после купания сидеть в мокрых штанах никакого. Плотников повел плечами и решительно рубанул рукой:

— Алина, отвернись.

Та прекрасно все поняла и нарочито отвернулась в противоположную сторону. Он же, в свою очередь, стянул с себя трусы и полез в воду.

Сильный парень, с ладно скроенной фигурой, где-то даже красавец. Не сказать, что он так-то уж привлекал ее как мужчина. Просто она не первый год смотрела на подростков и уж тем более на парней не как на партнеров по играм, а проявляя здоровую заинтересованность. Николай, конечно, ее друг, на помощь которого она всегда могла рассчитывать. Как, впрочем, и сама готова прийти ему на выручку. Но…

Алина все же не удержалась и украдкой посмотрела в его сторону. Н-да. Она и сама от себя не ожидала, что взгляд буквально прикипит к обнаженному крепкому телу и… Николай как раз ухватился за леску и осторожно спускался в воду, отсвечивая белыми упругими ягодицами. Под ложечкой образовался холодок, тут же устремившийся к животу. Достигнув низа, растекся теплом, а по телу прокатилась волна истомы. Девушка нервно сглотнула, непроизвольно облизнув пересохшие губы, и глубоко вздохнула.

— Алина, ну чего ты замерла как истукан? — обернувшись, недовольно бросил Николай, уже погрузившийся в воду почти по грудь.

— А? — вздрогнула от неожиданности она.

— Бэ! Натягивай леску.

— Сам сказал отвернуться, — нашлась она с ответом.

— А теперь говорю — натягивай. Вода холоднючая, а она отвернулась тут, — двигаясь по леске, как по нити Ариадны, бормотал здоровяк.

Остановился, только когда вода дошла до шеи. Несколько раз глубоко вдохнул и скрылся из виду. Под водой он пробыл с минуту, никак не меньше. И все это время леска дергалась так, словно на крючке сидела здоровенная рыбина. Наконец натяжение пропало, и Николай появился на поверхности, шумно отфыркиваясь, словно морж в зоопарке.

— Фу-ух. Слушай, а вода-то уже и не такая ледяная. Может, окунешься? Я отвернусь, — предложил он.

— Вылезай давай, пловец. Мы вроде рыбачить пришли.

— Да иду я. Иду, — выбираясь на берег, буркнул Николай.

Едва вода опустилась до его живота, как Алина вновь поспешила отвернуться. Хотя, признаться, обуревало желание обозреть друга и спереди. И вновь лицо залила краска. Заметит он это в сумраке или, как и подавляющее большинство парней, останется слеп? Лучше бы второе. Вот не хотелось ей омрачать их дружбу какими-то казусами.

Наконец Плотников оделся и, зябко передернув плечами, пристроился на прежнем месте. После купания стало куда холодней. Оно и до этого было не особо, а тут…

— Может, костер разведем, обогреешься? — заботливо предложила девушка.

— Обойдется, — вальяжно отмахнулся парень, не желая выказывать слабину.

— Коля, я что тебе хотела сказать-то… Уезжаю я завтра. Так что это была наша последняя рыбалка. Ящичек наш со всеми снастями дарю тебе. Там почти полные пузырьки для состава люминофора на поплавки. Смешивай один к одному. Надолго хватит.

— А что так-то?

— Ну а как, Коля? Сам посуди, у тебя через два дня последний выпускной экзамен, и ты получаешь на руки аттестат механика третьего класса. Дальше — работа. Рыбалка же хорошо как по воскресеньям. Словом, закончилось наше детство.

— Ну, со мной-то понятно. А ты чего засобиралась? В прошлом году до конца лета жила у тетки.

— Так я уж получила в гимназии аттестат, и на следующей неделе у меня вступительные экзамены. Нужно возвращаться в Питер. Как видишь, я еще не скоро заработаю свои полкопейки.

— И куда думаешь поступать? — стушевавшись при упоминании о его бестактности, спросил Николай.

— В Павловское бронеходное училище.

— Ого! Класс! Мне бы так, — мечтательно протянул парень.

Это да. Кто из мальчишек не мечтает поступить в бронеходное или авиационное училище! Эти военные специальности сейчас у всех на слуху. Ими бредят. О выпускниках повествуют в комиксах, получивших массовое распространение в Америке и с удовольствием принятых в России. Про них пишут романы. Они становятся героями на театральных подмостках и в кино.

Правда, у Алины более серьезная побудительная мотивация. Она попросту влюбилась в стальных монстров, увидев их однажды в бою. Грохочущее и исторгающее из себя веера трассеров многоногое чудище появилось из-за склона сопки и с ходу пошло в атаку. Она же наблюдала за ним как завороженная. И именно тогда решила для себя, что непременно будет управлять этой махиной.

— Эка, размечтался, — хмыкнула Дробышева.

— Что, рылом не вышел? — обиделся парень.

— Ты чего, Коля? — в свою очередь обиделась она. — Я хоть раз тебе что-то такое сказала? Зачем ты так-то?

— А ты?

— А что — я? Ты нас рядом поставь, тебя даже в экипаж бронетяга не возьмут. Росточку-то в тебе сколько?

— Кхм. Ты об этом. Прости. Я уж подумал…

— Дурак потому что, вот и подумал.

— Дурак, — легко согласился парень и озарился улыбкой. — А знаешь, я ведь тоже в Питер подамся. Дядька у меня там. Говорит, что если руки не крюки, то до призыва пристроит в частную механическую мастерскую. Техники нынче разной развелось столько, что хорошие механики нарасхват. Эвон наше училище какое большое, а всех, даже криворуких, растаскивают, как горячие пирожки. Я даже сейчас какую-никакую, а копейку домой приношу.

— Угу. Война и блокада многому научили, — кивая в такт своим словам, произнесла девушка.

Зависимость от поставок техники и вооружения из-за границы плачевным образом сказалась на положении русской армии в начале Великой войны. Но к семнадцатому году удалось в достаточной мере наладить производство стрелкового вооружения, артиллерии и боеприпасов. А вот что касается техники, как военной, так и гражданской, тут наблюдалась полная зависимость от заграничных поставок. Правительство попыталось изменить ситуацию, было заложено несколько автомобильных и авиационных заводов. Но грянула Гражданская война и интервенция, положившие конец этому начинанию.

Многие до сих пор винят Колчака и Деникина за то, что они пользовались помощью интервентов. Но нельзя отрицать и того, что происходило это лишь до момента подавления власти Советов. После этого они единым фронтом выступили против бывших союзников и сумели наладить их домой. Правда, перед этим незваные гости успели всласть пограбить подконтрольные им территории. И уничтожить все то, что не смогли вывезти.

Когда в России наконец настал мир, страна лежала в руинах. Промышленность была разгромлена. Сельское хозяйство, ввиду потери миллионов крестьянских рук — в упадке. Империю охватили голод и эпидемии. Часть территорий оказались безвозвратно утерянными, и на них возникли независимые государства. А тут еще и бывшие союзники начали требовать вернуть долги за военные поставки.

В этих условиях правительство взяло курс на индустриализацию страны. Благо тогда в России уже появилась технология Теслы, и в отдаленных уголках в строжайшей секретности возвели сразу несколько установок. В тысяча девятьсот двадцатом году на заседании Лиги Наций премьер-министр Колчак объявил о том, что Российская империя является пятой обладательницей мощнейшего оружия всех времен. В подтверждение этого в назначенный час установка нанесла удар по одному из атоллов Тихого океана. Данный факт зафиксировали сейсмические станции.

Подобное уже было в девятьсот восьмом году, в Сибири, на Подкаменной Тунгуске. Поначалу это явление связали с падением метеорита. Но впоследствии стало известно о причастности к данному феномену американца сербского происхождения, изобретателя и гения Николы Теслы.

Едва получив достоверные сведения о достижениях ученого, американское правительство всерьез заинтересовалось этим фактом и наложило на изобретение свою руку. Самому Тесле удалось ускользнуть. Причем в прямом смысле этого слова. На него началась настоящая охота.

В ноябре восемнадцатого года США ударили по германскому городу Хемницу. Сила была в четыре раза меньше, чем на Подкаменной Тунгуске, а результат… Двести тысяч погибших. И это в то время, когда немцы практически проиграли войну. Город не являлся промышленным центром, а в его предместьях не было войск. Иными словами, это была банальная демонстрация силы и новых возможностей. Ну и, если хотите, полевые испытания.

Случившееся ужаснуло Теслу, и ученый сделал все, чтобы его изобретение, превратившееся в оружие, стало гарантом поддержания мира. Поэтому он постарался, чтобы как можно больше государств заполучили его технологию. Первыми стали французы, потом — англичане, далее — немцы, и последней, уже после подтверждения гибели гения, технологию получила Россия. Что и продемонстрировала. Впрочем, точно так же поступали и другие страны.

Почему именно эта пятерка? Бытовала версия, что копий документации было гораздо больше, только не все они дошли до адресатов. В мире до сих пор настоящая истерия по данному вопросу. Буквально все государства били копытом, стремясь заполучить вожделенную дубинку и обезопасить себя.

Но все же Тесла добился своего. Пять государств ревниво следили друг за другом, прикладывая немалые усилия для обнаружения и обезвреживания установок противников. Вовсю шла гонка вооружений. Разжигалось множество локальных конфликтов. Но, несмотря на противоречия, в общую свару страны — обладательницы дубинки не спешили.

Пришлось вступить в Лигу Наций и Англии с Америкой, которые прежде даже не помышляли о своем членстве. Ну и образовать совет безопасности, с постоянными, то есть с обладателями дубинок, и временными членами.

Для России обладание новым оружием обернулось экономической блокадой. Повсеместно разворачивались антиправительственные выступления. Ширилась подрывная деятельность. Расторгались торговые соглашения. Прекращались поставки как промышленных товаров, так станков и оборудования.

Бывшие союзники и заглядывавшие им в рот страны были готовы торговать, но исключительно в обмен на зерно. Ни золото, ни серебро их не интересовало. Это грозило хаосом в стране, однако и выхода иного не было. Русские платили. За станки и технологии они отдавали столь необходимое продовольствие. По империи прокатилась волна голода.

Правительство не сдавалось. Заводы и фабрики начали расти как грибы после дождя. Ширилась сеть автомобильных и железных дорог. Что-то строили и возрождали российские предприниматели. Но восстановление тяжелой промышленности легло на плечи казны. Иностранных инвесторов в страну было не зазвать. Те попросту не хотели проблем со своими правителями. Опять же, развалившаяся на части Россия для них куда предпочтительней, чем целостное государство.

Чтобы одновременно возводить огромное число предприятий, требовались рабочие руки. И Колчак нашел их. Обладая столь грозным оружием, как установка Теслы, Россия больше не нуждалась в огромной армии.

Сто тысяч личного состава — на флот, четыреста — на сухопутные и военно-воздушные силы. По мнению Генерального штаба, для поддержания обороноспособности страны этого вполне достаточно. Сократили срок службы: в сухопутных и пограничных войсках — до трех лет, в военно-морском флоте — до четырех.

Молодые парни, достигшие восемнадцатилетнего возраста, изначально призывались в учебные полки. Там новобранцы в течение года овладевали военной и гражданской специальностями. По окончании учебного процесса их распределяли по родам войск. Все, кто не попадал в строевые части, определялись в строительные, железнодорожные, дорожные, мостостроительные и тому подобные батальоны. Были даже военные сельские хозяйства, которые поднимали неосвоенные целинные земли.

Такой подход позволял решать сразу несколько задач. Безграмотные получали хоть какое-то начальное образование и специальность. Повышался процент грамотности населения. Причем и в техническом плане. Немалая часть военнослужащих оседала на стройках, пополняя ряды рабочих.

Многие вернувшиеся домой крестьяне теперь знали, что такое трактор, какая от него может быть польза и как с ним обращаться. Кстати, тракторный завод в Царицыне был запущен еще в двадцать втором году. Те, кто прошел службу в военных совхозах, еще и обладали знаниями в области агрономии.

Помимо решения вопроса рабочих рук немаловажно и то, что государство снимало со своих плеч непосильное бремя содержания многочисленной армии. И в то же время обеспечивало мобилизационный резерв.

Эти, по сути, нестроевые части были на полном самообеспечении, возмещая казне затраты на их содержание — от портянок до постельного белья. Солдаты возвращались домой не с пустыми карманами. За два года они успевали заработать если не изрядную сумму, то и не копейки.

Техники и машин в стране становилось все больше, и потребность в квалифицированных рабочих кадрах — в частности, в механиках — постоянно росла. Особенно в таких, у кого за плечами не ускоренные армейские курсы, а вдумчивое обучение в специализированных учебных заведениях. Выпускники ремесленных училищ по определению не могли остаться без работы. Но чтобы поступить туда, надо было пройти немалый конкурс. И вылететь из учебного заведения никто из учащихся не желал.

— Как призовут, будешь проситься в нестроевые? — поинтересовалась Алина.

— Оно бы не помешало. Через три года вернусь с деньгами. Смогу жениться, обзавестись своим домом. Но тут ведь как. Нашего ремесленного брата в первую очередь рассматривают для строевых частей. Потому как за казенный счет обучаемся и дело свое изучаем не год и абы как, а три и обстоятельно. Так что если случится недобор, то определят меня туда, где нужно дырку заткнуть. А оно мне не нужно. Я уж лучше сам выберу, что мне по душе. Да хоть в ту же обслугу бронеходов.

— Ну, тогда мы с тобой еще можем и в армии повстречаться. Я как раз звание получу, а тебе еще год дослуживать придется.

— Ну-ну. Бронеходчица. Ты выучись поначалу. Поговаривают, что из Павловского училища чаще, чем из других, пинком под зад выпихивают.

— Николай, следи за своей речью. Как ты говоришь в присутствии девицы, — изобразив чопорность, назидательным тоном потребовала она.

— А чего это девица обрядилась мальчиком? — с деланой наивностью в тон ей отозвался парень.

— Это решительно не имеет никакого значения, — продолжала игру Алина.

— Нет имеет. Коль скоро обрядилась барышня мальчиком, так надо соответствовать.

И тут же берег огласился смехом. Сипловатым юношеским и чистым, звонким — девичьим. И куда только подевалась та легкая хрипотца, отличавшая Алину каких-то два года назад.

С наступлением утра у каждого из них образовался достойный улов. Алина держала кукан с дюжиной солидных рыбин. У напарника добыча выглядела куда более весомо. Впрочем, он не привередничал и забирал все подряд. В том числе и рыбу, от которой отказывалась девушка. Для нее это развлечение. Ну и так, домашних побаловать. Семье же Николая с этого улова можно не один день столоваться. Словом, теперь не стыдно и дома показаться. Добытчик!

— Оп-па! Кого я вижу. Колюня, ты опять по нашей улице шляешься?

И не вопрос вовсе. А самая неприкрытая претензия. Колпино — небольшой городок. Вот только молодежь — она везде молодежь. Всегда и во все времена она делится по дворам, улицам, районам. И мордобоем никого не удивить. Да и воспринимается все это вполне привычно. Главное, чтобы не озоровали слишком, бились честно, не хватались за железо ну и окружающих не задевали.

Четверо парней перегородили проезжую часть. Всем лет по семнадцать-восемнадцать. Скорее всего, так же, как и Николай, учатся в Колпинском ремесленном училище или при заводе. Хм. Ну, может статься, что эти парни уже ступили на кривую дорожку. Все же учащихся отличает стандартная форма. Эти же — ну чисто босота, шпана уличная.

Алина мало с кем знакома в этом городке. Тем более из рабочей среды. А потому суть разногласий товарища и этой братии ей неведома. Вот только Колю она знала, а этих видела впервые. А потому, чью сторону принять, вопрос даже не стоял.

— Что, Васька, неймется тебе? В прошлый раз рожу начистил, мало показалось? — с издевкой ответил Николай.

Алина, наблюдая за перепалкой, вдруг пришла к выводу, что товарищ готовится к решительной, но заведомо проигрышной сватке. Да еще при этом заводит ее себе за спину, опустив на дорогу ящик со снастями, удочки и свой улов.

— Чего ты сказал? — подался вперед Васька.

Ух каков. Того и гляди, начнет рубаху на груди рвать. А вот дружки его помалкивают, но расходятся в стороны. Грамотно так расходятся. Чтобы и друг дружке не мешать, и исключить бегство добычи.

— Его отпустите, — кивнув на Алину, потребовал Николай. — Он вообще из Питера.

— А не хрен к нам приезжать. Чего молчишь, дворянчик? Браты, да он уже обделался, — довольно осклабился Васька, продолжая накачивать себя злостью и уверенностью.

Угу. Алина, конечно, одета в форму учащегося реального училища. Да только она лишь на первый взгляд вся одинаковая. Как уже говорилось, отличий хватает. Это и качество ткани, и сам пошив, и то, как сидит форма на ее владельце. Вот вроде и не по размеру она девушке, так как позаимствовала ее у знакомого, уже давно окончившего учебу. И в то же время осанка, манера держаться безошибочно указывают на происхождение и воспитание.

— Да вот смотрю, как ты тут выпендриваешься, — совершенно спокойно ответила Алина, выходя из-за спины Николая.

Есть вариант сбежать. Да только шанс, что все одно нагонят, довольно велик. И в этом случае они с Плотниковым будут каждый сам по себе. Лучше уж вместе. Тем более что у нее есть серьезный аргумент. Но для начала она предпочла просто поудобней взять удилище.

Ким многому успел обучить девочку. Жаль, садовник не пожелал оставить Владивосток и отправиться с Дробышевыми в столицу. Пусть Корея сейчас под протекторатом японцев, но старик продолжал поддерживать связь с многочисленной родней и оказывать помощь тем, кто изыскивал возможность перебраться в Россию. Но девушка не позабыла его науку. И, между прочим, продолжает тренироваться.

— Браты, да это ж баба! — подал голос один из преградивших дорогу.

— Ба-аба? — вздернул бровь Василий.

— Барышня, если быть более точным. — Алина подарила главарю гопников обворожительную улыбку.

За последнюю пару лет изменился не только ее голос, но и облик в целом. Красавицей она не стала, но приобрела весьма симпатичное личико, немалая красота которого теперь заключалась в улыбке. Нет, рот ее был все таким же большим и тонкогубым. Однако девушка вдумчиво подошла к своему образу, придав яркости сильным сторонам и скрыв недостатки.

Мама всегда указывала ей на необходимость именно такого подхода. Но юная бунтарка предпочитала делать по-своему. И только после гибели Ирины Викторовны, а может, и в память о ней, взяла на вооружение ее советы. И преображение получилось поистине разительным.

— Что, белая кость, захотелось настоящего крепкого мужика из низов? — осклабился Василий.

— Осади, — вновь пытаясь завести девушку себе за спину, одернул его Плотников.

— Что, Колюня, особое мясцо, да? Да ты не жадничай. С нее, чай, не убудет.

— Как бы с тебя не убыло.

Алина и оттолкнула бы в сторону Николая, если бы только могла. Уж больно тот для нее крупный, сильный и тяжелый. А потому она предпочла просто обойти друга и выйти навстречу приближающемуся Василию. И проделала это настолько стремительно и с такой гибкостью, что Николай ничего не успел предпринять.

Мгновение, и вот она уже перед наседающим хулиганом. Еще одно — и провернула удилище, выставляя вперед более толстое основание. Одновременно с этим рука метнулась вперед, как атакующая кобра. Вот не могла она спустить таких слов. Хоть на куски ее режь.

С глазомером у нее всегда был порядок, как и с координацией движений. А тут еще и систематические тренировки со старым корейцем. Ким всегда говорил ей о том, что для прямого столкновения сил у нее недостаточно. Даже большинство девушек превосходят ее в этом, о мужчинах и говорить нечего. А потому, дабы защитить себя, ей нужно знать расположение болевых точек и уметь наносить точные удары. На что и делался упор в ее обучении, помимо гибкости, ловкости и выносливости.

— Хкх-х! — схватившись за горло, захрипел Василий.

Алина нанесла колющий удар основанием удилища аккурат в межключичную впадину. Каким бы сильным ни был мужчина, но удар в эту точку для него всегда будет болезненным. Не выключит окончательно, но отвлечет и даст возможность для бегства или добивания.

Девушка выронила удочку и, стремительно приблизившись к противнику, стеганула его пальцами по глазам, вырвав очередной болезненный хрип. Все. Если теперь он и сможет что-то толком рассмотреть, то не раньше чем через минуту. Вон пятится назад, кряхтит и трет кулаками глаза.

Тот из шпаны, что подходил слева, попытался атаковать девушку, но она ловким кувырком ушла от встречи с массивным кулаком. При этом мелькнула мысль о том, что вываляется в пыли, как порося. Но эти мысли никоим образом не отразились на стремительности ее действий.

Кувырок, выход на ноги, резкий оборот. И стремительный шаг вбок. Иначе рискует быть снесенной летящим в ее сторону телом. Это Николай приложился к гопнику, который пытался ее ударить. И судя по тому, как тот приземлился на обочину дороги, подняв целое облако пыли, на ноги поднимется нескоро.

Василий все так же разминает горло и трясет головой, пытаясь прийти в себя, а Плотников уже медведем налетел на оставшихся двоих. Алина отчетливо видела, как Николай получил удар в лицо. Не иначе один из молодчиков занимался боксом, ставшим столь популярным в последние годы. Но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить рассвирепевшего парня. Взмах. И большой кулак, врезавшись апперкотом в душу боксера, оторвал его от земли. Только подошвы ботинок мелькнули в воздухе. Ох и осатанел Николай!

Последний противник поспешил развернуться и дать деру. Плотников не стал за ним гнаться. Бег — явно не его конек. К тому же главный раздражитель все еще оставался на месте и постепенно приходил в себя. Николай приблизился к Василию и без затей врезал в ухо. Получив сокрушительный удар, тот изломанной куклой упал в пыль и остался недвижим.

— Коля, ты его, часом, не убил? — взволновалась Алина.

Двое других, пусть и вяло, но шевелились. Получивший в душу еще и в рогалик скрутился, дыша со всхлипами и роняя в пыль тягучую слюну. А вот Васька…

Девушка подбежала к поверженному, нащупала на шее живчик и облегченно вздохнула. Жив. Вот уж никак не хотелось, чтобы у Николая из-за этого урода случились неприятности.

— Да чего ему станется, — наблюдая за ее действиями, отмахнулся парень.

— А кто его знает? Ты вон какой бугай здоровый. Ладно, пошли отсюда, пока кто-нибудь полицию не вызвал.

— Что это было? — когда они немного удалились, не удержался от вопроса Николай.

— Ты о чем?

— Ну, там.

— А-а. Служил у нас один кореец, садовник. Обучил кое-чему. Силы, чтобы выйти против парня, у меня нет, вот и приходится крутиться.

— Ну и чего было поперед меня лезть? Сказал же — позади будь. А как по-другому обернулось бы? Ваську-то я положу, не вопрос. Но он с дружками, и уж тут всяко-разно могло статься.

— Ну, на этот случай у меня вот что есть, — с этими словами Алина извлекла из кармана вальтер. — От мамы остался.

— Ты что, все время с пистолетом ходишь?

— А что тут такого? — отходя к обочине и пропуская пыхтящий бурым дымом грузовик, парировала она.

Вообще-то, пыли куда больше, чем чада. Дорога-то с покрытием, и в дождь тут никакой непролазной грязи не будет, только и того что слякотно. Но вот асфальт на этих окраинных улицах появится еще не скоро. Да что там, им сейчас забраны лишь две центральных улицы Колпино.

— Да ничего такого. Кроме того, что куда выстрелит оружие в руках женщины, не знает никто, — выдал избитое понятие парень.

— В целом я с тобой согласна, — отмахиваясь от облака пыли, ответила Алина. — Апчхи! Ох и напылил. Видишь ли, Коля, дело в том, что я не расстаюсь с этим пистолетом уже два года. И до того у меня был сначала малокалиберный карабин, а потом ТОЗ-34 под тэтэшный патрон. Папа на пятнадцатилетие подарил.

— Ты еще скажи, что в бою участвовала.

— Нет. В бою не участвовала. Но пользоваться оружием умею, — решила не бахвалиться Алина, хотя имела на это полное право.

Впрочем, скромность ее была вовсе не безмерна. Взгляд уже выхватил пустую консервную банку, до которой не меньше сорока шагов.

— Хочешь, я попаду в ту банку?

— Сдурела? Убери пистолет. Не хватало еще, чтобы на стрельбу полицию вызвали. Иди потом доказывай, что не индюк, — всполошился Николай.

— Ну, как знаешь, — легонько пожала плечами она, пряча пистолет.

Они дошли до перекрестка, где обычно прощались. Николай, разумеется, знал, с кем общается и где проживает тетка Алины, у которой она отдыхала летом. Просто они не могли афишировать свою дружбу. Рыбалка, сблизившая их, — не то занятие, которое следует выставлять напоказ благовоспитанной девице. А уж мальчишечье одеяние так и вовсе считалось моветоном. О длительном нахождении наедине с парнем ниже ее по положению, да еще в ночное время, и говорить не приходилось. Словом, все было за то, чтобы возвращаться домой окольными путями, избегая ненужных взглядов.

— Слушай, Алина, а ить получается, что мы с тобой больше не увидимся. Ты поступишь в училище, я в том не сомневаюсь. Но слышал я, что там в первый год юнкерам продохнуть не дают. А как появится возможность выбираться в город, так меня уж призовут. Да и в войсках нам не пересечься. Ить девицы все для лейб-гвардии готовятся, для «батальона смерти».

— А ты просись в лейб-гвардию.

— Ну-у… Лейб-гвардия — это дело такое… — неопределенно протянул парень.

— Да какое «такое»? Наплевать и растереть. Глянь, какой ты красавец. Ну прямо-таки образчик русского солдата. И с мозгами все в порядке. Из разговора с тобой ведь вижу, что механику любишь и в машинах знаешь толк.

— Это-то да. Только батя мой в красной гвардии служил. Амнистировали его и в гражданских правах не ущемили. Он-то помер, и вроде как сын за отца не ответчик. Да только лейб-гвардия — она и есть лейб-гвардия. Не возьмут туда с таким хвостом.

Ничего удивительного. Когда-то именно в гвардейских полках завелась крамола, и солдаты примкнули к восставшим. К тому времени от настоящей гвардии там оставалось одно название. Настоящие солдаты либо в сырой земле лежали, либо вшей в окопах кормили.

Алексей Второй сделал из этого случая соответствующие выводы. Ну или Колчак, что более вероятно. Так что в императорские полки отбор строжайший. И само их число поуменьшилось. Что неудивительно на фоне общего сокращения армии. Полки, пошедшие по пути предательства, остались в далекой истории.

— Все одно, бог даст — свидимся. Разве не слышал, что гвардейцы нередко командируются в линейные части? Так что до свидания, Коля.

— Ну что ж, коли так, то до свидания, Алина.

Парень протянул для прощания руку. Новомодный жест. Оно с мужиками и раньше так-то было принято. С девицами же не ручкались. Но вот уже лет десять как прекрасная половина человечества борется за равные права с мужчинами. Эмансипация очень даже прижилась и в России.

И Дробышева рукопожатия не чуралась. Но сейчас, глянув на крепкую, мозолистую ладонь с въевшимся машинным маслом, улыбнулась своей обворожительной улыбкой и, встав на цыпочки, едва не подпрыгнув, звонко чмокнула его в щеку.

— До встречи, Коля, — дохнула она ему в наклоненное ухо.

А затем скользнула влево, направившись по пыльному переулку. Николай какое-то время смотрел ей вслед, с идиотской улыбкой растерянно потирая щеку. Потом тряхнул головой и двинулся своей дорогой.

В конце концов, что их связывало? Поначалу — любовь к рыбалке. Потом как-то так случилось, что нашли общий язык и интересы. Правда, как выяснилось, Николай о ней так ничего и не знал. Взять тот же пистолет. Или то, как она действовала там, на дороге. Кончилось их последнее лето детства. И что бы она там ни говорила, но и дружба тоже осталась в прошлом. Разошлись пути-дорожки.

Алина добежала до конца переулка и свернула на узкую стежку, идущую через кусты вдоль широкого ручья, точнее, небольшой речушки. Потом перебралась по камням на правый берег, направившись по другой тропе, и вскоре вышла к другому ручью. На этот раз совсем узкому, можно без труда перешагнуть.

Наконец появился глухой деревянный забор. Алина без тени сомнений приникла к щербатой доске и, оттолкнув ее от себя, сдвинула вбок. Юркнула в образовавшийся лаз и вернула доску на место. Затем прошла по саду с ухоженными плодовыми деревьями с пока еще не созревшими фруктами.

За садом — одноэтажный каменный дом с белыми резными оконными рамами. Обойдя его по выложенной камнем дорожке, проследовала к парадному крыльцу с открытой верандой. Здесь в погожие дни любили сиживать тетушка и ее гости. А гостям тут всегда рады. Девушка поднялась по ступеням и направилась прямиком на кухню.

— Доброе утро, Ирина Капитоновна, — задорно поздоровалась она.

— Доброе, непоседа, — оглянулась на зов дородная и добродушная женщина.

— Принимай улов.

— Эка.

— Было больше, — искренне заверила Алина.

— Ага. Дружку нужнее, — подначила Ирина Капитоновна.

— Так нам же хватит, — простодушно улыбнулась девушка.

— Хватит, конечно. Ладно, давай ее сюда. На обед как раз и сготовлю.

— Тетушка еще не проснулась?

— Ну, раз не караулит тебя здесь с хворостиной, красота ты наша, значит, не проснулась. Далеко за полночь угомонилась. Все успокоительные капли пила. Нельзя же так-то.

— Ой, Ирина Капитоновна, чай, не в первый-то раз!

— Так у нее каждый раз как первый, — отмахнулась кухарка.

— Ага. Знать, озлилась.

— Еще бы.

— Ну, тогда я спать. Глядишь, и тетушка к обеду подобреет.

— Иди уж, горе ты наше луковое.

Едва оказавшись в спальне, Алина поспешно сорвала с себя фуражку, выпустив из-под нее черную копну прямых волос, рассыпавшихся по плечам.

Подмигнув своему отражению в зеркале, Алина сняла ремень, расстегнула просторную гимнастерку, застегнутую до последней пуговки на воротничке-стоечке, и сдернула ее через голову. Затем размотала отрез полотна, высвобождая девичью грудь.

— Фу-ух. И как только раньше носили корсеты, — облегченно выдохнув, произнесла девушка.

Грудь у нее, конечно, невелика. Но без утяжки все же сложно выдать себя за мальчика. А иного способа для поддержания отношений с Николаем и совместных походов на рыбалку попросту не существовало. Тетушка предлагала варианты, но ни один из них Алину не удовлетворил по причине ограничения личной свободы.

Это началось как-то само собой в прошлом году. Она уже не в первый раз приезжала погостить к тетке. Обычно на месяц, а то и дольше. Ехать на меньший срок из самого Владивостока не имело смысла.

Ну и на маменьку такие поездки оказывали весьма благотворное влияние. Житье на заставе не сахар. Разумеется, супруг предлагал ей остаться в столице, ну или вот тут, у его старшей сестры. И Анна Олеговна искренне поддерживала брата. Ей живая душа в доме только в радость. Но Ирина Викторовна оставалась непреклонной. Она жена, а не вдова, а потому будет при муже. А там и Владимира Олеговича назначили на должность во Владивостоке.

Два года назад, после гибели мамы, отца перевели в Петроград, в главное управление пограничной стражи. Теперь в гости к тетушке стало возможно кататься даже на выходные. Что там до этого Колпино? Не успел устроиться в вагоне — как поезд уже домчал тебя до нужной станции. А то и вовсе можно прокатиться на такси. И не так чтобы особо дорого. Впрочем, уделом девушки была именно железная дорога.

Алине нравилось посещать тетушку. Она была на пятнадцать лет старше отца. В минувшей войне ей довелось потерять мужа и старшего сына, младший умер из-за разразившейся эпидемии тифа. Поэтому к единственной племяннице Анна Олеговна относилась с неподдельной любовью и теплотой. Ну и баловала эту непоседливую особу, покрывая перед отцом ее проказы. Правда, это вовсе не значит, что сама при этом отмалчивалась.

В прошлом году Алине вдруг стало невыносимо скучно в колпинском светском обществе, и ей вздумалось порыбачить. Нет, тогда она еще не думала переодеваться в мальчика. Девица с удочкой на берегу реки — не такая уж невидаль.

В лавке, где закупалась необходимой снастью, она и познакомилась с Николаем. Тот с забавным вожделением рассматривал рыболовные снасти. Она заговорила с ним сама. Нашлось множество общих тем. Дробышева поведала Плотникову о том, какую рыбу ей доводилось ловить на дальневосточных реках. Этим она буквально повергла его в шок и сразу же превратилась в видавшего виды рыбака. Ну а там, ясное дело, дошло и до совместного похода на рыбалку, для чего ей пришлось замаскироваться.

Но вот теперь пришла пора заканчивать с этим маскарадом. Юнкерам положены и выходные, и отпуск, а значит, тетушку Анну она навестит еще не раз. А то как же! Тетку Алина любила всем сердцем. Но с рыбалкой все-таки придется завязывать. Если только в истинном обличье да под присмотром, как и полагается благовоспитанной девице.

Она сбросила ботинки, брюки, панталоны и устремилась в ванную комнату. Тетушка любила комфорт и могла себе позволить в доме несколько санузлов. Ледяной душ едва не вырвал из Алины самый банальный девичий визг. Не иначе Егор забыл затопить водогрейную колонку. Надо будет попенять. Потом. А пока она стоически выдержала холодное омовение.

Покончив с мытьем и обрядившись в ночную рубашку, девушка с наслаждением юркнула под легкое летнее одеяло. Подумаешь, стоят довольно жаркие деньки. Ничего страшного. Она специально выпросила у тетки Анны именно эту комнату. В ее окна солнце заглядывало лишь после обеда. К тому же сквозь крону раскидистой груши. А потому будет достаточно прохладно.

 

Глава 2

Синица в руках

— Разрешите войти, господин генерал-майор?

— Входите, — не отрывая взора от бумаг, буркнул сидевший за столом начальник Павловского военного училища.

— Господин генерал-майор, юнкер Азаров — разрешите обратиться?

Шатилов поднял взгляд на чудо-богатыря, вытянувшегося перед ним в струнку, вскинув ладонь к обрезу фуражки. А как еще назвать эту косую сажень в плечах — согласно последней медкомиссии ростом сто девяносто пять сантиметров? Богатырь и есть. К высокому росту добавлялось и статное тело. Не сухостой какой, а витязь.

Но вот именно это и представляло собой проблему. Члены экипажа бронеходов не могли быть выше ста семидесяти сантиметров. Это крайний предел. И желательно, чтобы при этом не являли собой эдакие кряжистые пни, а имели щуплое сложение. Ведь мало запихнуть себя в рубку, нужно еще и боевую задачу выполнять, используя всевозможные органы управления. Бронеход — сложная машина, требующая в прямом смысле этого слова особых талантов.

Да, железо тяжелое, и ворочать его не мед. Но для этого есть команда техников. Недаром же за каждой машиной закрепляется трое механиков. Разумеется, война преподносит сюрпризы, порой самые непредсказуемые. Может случиться и такое, что придется обходиться своими силами. Ну да тут уж делать нечего, жить захочешь — не так раскорячишься.

Шатилов лично знал почти всех своих юнкеров, чем особо гордился. О подающих же большие надежды ему известно буквально все. А уж о тех, кто шел на диплом с отличием, так и подавно. Как, впрочем, хорошо знал и тех, кто доставляет проблемы. И данный юнкер, несмотря на свои показатели в учебе, имел и свои недостатки. В частности, парень падок на женский пол.

Однажды по этой причине едва не разразился скандал. Но удалось все потушить еще в зародыше. Офицер — вообще партия завидная, а уж бронеходчик и подавно. Тут и ореол романтики в духе времени, и достойное жалованье — в полтора раза выше, чем в обычных линейных частях. Ну и сам Азаров красавец каких поискать.

Отчисление по физическим показателям — в бронеходном училище не такая уж редкость. Мальчишки. Они сильно отстают от девочек, взирающих на сверстников свысока. Но в какой-то момент вдруг неудержимо устремляются вверх.

Еще прошлой весной ничто не предвещало беды. Но к началу лета молодой человек вдруг начал расти как на дрожжах. По всем правилам его должны были отчислить или перевести, как это случалось с другими. Однако юнкер продолжал обучение, возвышаясь в строю каланчой. Причем не только на фоне своего взвода, но и училища в целом. Все полагали, что в отношении Азарова сделали исключение ввиду выдающихся показателей в учебе. Ведь высокопоставленного заступника у него не было. Но…

— Я слушаю вас, господин юнкер, — откинувшись на высокую спинку рабочего кресла, произнес Шатилов.

— Господин генерал-майор, я только что был на комиссии по распределению. Мною получен диплом об окончании училища с отличием. Согласно существующему положению я имею право на выбор места службы по собственному усмотрению.

— А разве комиссия не предоставила вам выбор, Григорий Федорович? — обращая внимание юнкера на то, что тот для начальника училища — не какой-то безликий юнкер, поинтересовался генерал.

— Так точно. Мне был предоставлен выбор с отправкой рекомендаций в соответствующий округ. Но только в техническое обеспечение бронеходов или в бронетяжную часть. Я же — бронеходчик.

— Понимаю. Ну а как же нам быть с положением о прохождении службы экипажей бронеходов? Как прикажете вас впихивать в боевую рубку? При такой комплекции остаются только бронетяги, да и то с большими допусками. Возможна еще и служба в артиллерии или пехоте, но, признаться, для меня это уже за гранью.

— Но я же сумел закончить обучение. И итоговые практические испытания прошел лучше всех на курсе! — Голос молодого человека дрогнул.

Было заметно, как он борется с твердым комом, подкатившим к горлу. Последние слова выговаривал, нервно дергая верхней губой, а как следствие — и щегольскими тонкими усиками.

— Мне это известно. Как известна и разница между учебным вождением машины и ее боевым применением. — Генерал был неумолим. — Пустив вас в боевую рубку, я поставлю под угрозу дорогую боевую машину и выполнение боевой задачи. Не говоря уже о вашей жизни и жизнях тех, кто будет зависеть от ваших действий.

— Господин генерал-майор…

Тяжко смотреть, когда эдакий детина начинает канючить. Но время такое. Научно-технический прогресс шагает семимильными шагами, а молодые сердца пылают жаждой новых свершений и открытий. И бронеходные войска — вовсе не исключение, хотя они, по сути, сейчас как тот ребенок, едва сделавший первые шаги и набивающий свои неизменные шишки и ссадины. Тем не менее наряду с автомобилями и воздухоплаванием молодежь буквально бредила шагающими машинами.

Первый бронеход появился всего лишь двадцать один год назад. Это был ответ на британские бронетяги, ворвавшиеся на поля сражений Великой войны. И надо заметить, ответ получился достаточно весомым. Бронеход не вытеснил ползающих стальных монстров, но зато очень хорошо их дополнил.

За прошедшие годы они сильно изменились. Помимо многоногих паукообразных машин, появились двуногие человекообразные. Такая машина изначально была рассчитана на двух человек. Механик-водитель отвечал за ходовую часть. В ведение командира кроме руководства входило еще и управление вооружением.

Сегодняшний новейший образец предусматривал наличие одного лишь пилота. Сама машина стала более компактной, легкой и превосходящей бронетяги как по маневренности, так и в скорости. Что вкупе с мощным вооружением делало этот тип бронеходов опасным противником.

— Помолчите минутку, господин юнкер, — оборвал Шатилов Азарова на полуслове. — Учитывая ваши достижения в учебе и упорство, я уже пошел вам навстречу и не собираюсь на этом останавливаться. Небезызвестный вам инструктор, капитан Ухтомский, уже давно просит о переводе в линейную часть. Ваши умения в управлении машиной выше всяческих похвал. И коль скоро дела сложились таким образом, я могу предложить вам должность инструктора в нашем училище. Это единственное, на что вы можете рассчитывать.

Вообще-то именно стараниями Ухтомского Азаров и не был отчислен, едва его рост перевалил за допустимую отметку. Капитан давно рвался в войска. Здоровое стремление кадрового военного, жаждущего карьерного роста. Далеко не всем хочется быть вечной нянькой у юнкеров. Правда, и далеко не все удостаиваются этой чести. Учить должны настоящие мастера своего дела, и никак иначе.

Для полноценного продвижения по службе необходимо окончить как минимум военную академию, как максимум она должна быть при Генеральном штабе. Поступить же в нее можно в звании не ниже капитана, прослужив не менее двух лет в войсках. Служба в военном училище в расчет не принималась.

Начальник училища буквально вцепился в талантливого офицера. И вот Ухтомский решил провести рокировку, пообещав Шатилову подготовить достойную смену. И ведь не наврал. Вот только Шатилов не хотел привязывать Азарова к училищу насильно. Напротив, тот должен осознавать, что это его счастливый билет.

А куда деваться бедному генералу? Кто сказал, что пламенные сердца только у юношей? Вон как Ухтомский горит, поди удержи такого. Но ведь училище нуждается в достойных преподавателях. Вот и приходится плести всевозможные интриги. Потому как вечно удерживать рвущегося за стены офицера тоже не получится. Не крепостной же он, в самом-то деле.

— А как же мой рост? В училище, значит, он не помеха? — с подозрением, словно его хотят в чем-то обмануть, поинтересовался молодой человек.

— Знавал я одного однорукого мастера, обучавшего игре на бильярде, молодой человек. Впрочем, решение за вами. Здесь и сейчас. Итак?

— Я согласен, господин генерал-майор, — с заминкой и обреченным вздохом ответил парень.

— Хорошо. Я проинформирую полковника Палевина. Можете идти.

— Есть!

Рука под козырек. Четкий разворот через левое плечо. Два строевых шага. Дверь. Приемная с адъютантом. Еще три стремительных шага. Снова дверь. Коридор.

— Ну что?!

— Как там?!

— Гришка, не молчи!

— Да говори ты, чертова болячка! — тут же обступили его товарищи из взвода, заполонившие весь коридор административной части.

Без пяти минут подпоручики гомонили что твоя ребятня, искренне переживая за своего товарища и лидера.

— Оставляют при училище на должности инструктора, — без особого энтузиазма сообщил Григорий.

— Поздравляю!

— Ну слава богу!

— Да ты что, не рад?

— Да рад я, ребята. Рад, — как-то уж совсем горестно подтвердил парень.

— Вот напрасно ты так, Гриша, — послышался голос князя.

Вообще-то, формально — княжича, наследника князя Бабичева. Но юнкера предпочитали не заморачиваться по этому поводу, именуя его титулом, который тот еще не получил. С середины прошлого века княжеский титул утратил былую значимость в связи с тем, что его стали активно раздавать кавказской аристократии. Элита горцев подчас имела лишь небольшой надел земли и минимум влияния среди соплеменников.

Род Бабичевых был древним и авторитетным. За последнюю пару десятков лет позиции высших сословий пошатнулись, но к Бабичевым это ни в коей мере не относилось. И влияния, и благосостояния у князя хватало, он был достаточно весомой фигурой.

У Азарова отношения с ним не складывались. И то, что первый относился к служилому, а не пожалованному дворянству, не имело абсолютно никакого значения. Причина в извечном соперничестве юношей. Оно проявлялось во всем. Они даже девиц друг у друга отбивали. Неоднократно сходились на ринге в боксерском поединке. Несмотря на явное физическое превосходство Григория, Алексей не раз и не два выходил победителем.

Тем не менее есть такая область, где князь ни при каких условиях не мог конкурировать со своим извечным соперником. Будучи на первой стажировке, Азаров внес свою лепту в настоящую боевую операцию, и на его груди поблескивал знак участника боевых действий на Хасане. В прошлом году Бабичев сам напросился на стажировку на Дальний Восток. Но, к его глубокому сожалению, ни в одном бою ему побывать так и не довелось. Хотя столкновения там имели место и сейчас.

Но вражды между двумя юнкерами не было. Имела место именно соревновательность, в результате которой в их учебном взводе появилось два неформальных лидера. Ну и, соответственно, юнкера разделились на две противоборствующие группировки. Что не мешало им выступать сплоченным коллективом в случае неприятностей извне.

Вот и сейчас князь и его окружение стоят в коридоре, пусть и немного в сторонке. Заметно, что судьба Азарова им небезразлична. Все же обидно, когда после трех лет учебы тебя вдруг срезают в шаге от вожделенной боевой рубки бронехода. Тем более если повезет, то он будет именно твоим. Все мечтали получить одноместную машину. Она сложнее в управлении, но наделена замечательными возможностями.

Но коль скоро все разрешилось благополучно и пусть соперник, но все же товарищ по взводу получил-таки доступ к вожделенной машине…

— Ты посмотри на себя, Гриша, — продолжил князь с явственной подначкой. — Оглобля да и только! Тебя ведь даже в «паука» не впихнуть. Так что не вижу причин для недовольства, господин вечный инструктор.

— За языком следи, — угрюмо буркнул Азаров.

— Извини, Гриша, но на ринг я с тобой в этот раз не пойду. Не хочу, чтобы мы с тобой в парадном строю сверкали битыми рожами. Никогда не думал, что это скажу, но в этот раз я сдаюсь без боя.

Угу. А отчего бы не признать свое поражение, если всем понятно — этот раунд Азаров не мог выиграть у Бабичева по определению. Никак. Ни при каких обстоятельствах. Даже разбив лицо соперника в хлам и отправив его в долгий нокаут. Уже завтра они получат звания подпоручиков. Вот только Алексей вместе с этим получит свою машину, Григорий же обречен прозябать вечным инструктором при училище. Ну или выбрать-таки путь бронетяжника. Но желания забираться в этих неповоротливых монстров никакого.

Если бы можно было использовать компактные двигатели внутреннего сгорания, то бронетяги могли получиться куда меньше и маневренней. Пример тому — французские легкие машины, использовавшиеся в Великую войну. Но сегодня ставку на такие двигатели сделает лишь полный дурак.

Установки Теслы способны не только передавать огромный поток энергии в любую точку Земли — им подвластно разливать энергетический поток в пространстве на определенной площади. Как результат во всех электроприборах, оказавшихся под влиянием поля, подскакивало напряжение, и они не просто выходили из строя, но загорались и плавились. Те же батарейки от фонариков взрывались, подобно ручным гранатам.

И страны «Большой пятерки» ничуть не стеснялись использовать это оружие столь подлым образом. К тому же определить, кто именно совершил диверсию, было попросту невозможно. Чего не скажешь об энергетических ударах. Вот их засекать научились. Больно уж серьезным должен быть выброс.

Использование телеграфа, телефона или бытового электрического освещения становилось невыгодным. И даже опасным из-за высокой вероятности возникновения пожаров. Ну какой смысл доверяться телеграфу, если его могут легко вывести из строя, да еще и с немалыми убытками?

Вот и выходит, что вроде как Тесла дал людям средство против глобальных войн. Но вместе с тем затормозил прогресс. На какой срок, непонятно, но факт остается фактом. На сегодняшний день электричество использовали только в пяти районах.

Россия, Германия, Англия, Америка и Франция вынуждены были заключить тайное соглашение, что ни одна из стран не станет препятствовать другой в зонах производства алюминия. Этот металл никак не получить без электроэнергии. Потребность же в нем очень высока. И единственными экспортерами этого сырья также становились эти страны. В случае атаки на производственный комплекс атакованная сторона без разбирательств отвечала сразу всем. Благо вычислить установку при подобном использовании нереально.

Что же до бронетягов, то применение паровых машин с их котлами, запасом воды и топлива делало их громоздкими по определению. Никакие компактные паровики не могли справиться с такой махиной. То ли дело бронеходы, где машина, по сути, приводила в действие лишь масляный насос высокого давления, а тот, в свою очередь, посредством гидравлических цилиндров — конечности.

 

Глава 3

Завидная партия

Как и собиралась, Алина проснулась в час дня. И пусть поспать удалось всего-то ничего, чувствовала себя полностью отдохнувшей. Привела себя в порядок и, облачившись в приличествующее девушке простенькое домашнее платье, вышла на открытую веранду.

— Добрый день, тетушка!

Девушка сделала книксен, одарив Анну Олеговну самой невинной и искренней улыбкой. Той самой, за отработкой которой провела не один час перед зеркалом и овладела в совершенстве.

— Сама благовоспитанность, — не удержалась от язвинки тетка.

Женщина сидела в тени крытой веранды, вдобавок забранной еще и крупной деревянной решеткой с вьющимся по ней плющом. На вид лет шестьдесят. Крашенные в рыжий цвет волосы скрывали обильную седину. Высокая прическа, продуманный и неброский макияж. Словом, выглядит просто замечательно и, положа руку на сердце, заставит задержать на себе взгляд мужчин значительно моложе ее. В настоящий момент держится слегка чопорно. И в этом она была вся.

— И я тебя люблю, тетушка, — продолжая лучиться улыбкой, заверила племянница.

— Алина, это, в конце концов, недопустимо. Ты девица из общества, и это накладывает определенные обязательства. А потому для тебя непозволительно уподобляться черни.

— Тетушка, если позволишь, то с сословными предрассудками было покончено еще в семнадцатом. Да, они остались, но уже не имеют прежнего значения. Я нисколько сейчас не пытаюсь выставить себя бунтаркой, — поспешила заверить девушка. — Просто напоминаю о том, что наше общество претерпело некоторые изменения.

— На официальном уровне — возможно. Но не мне тебе объяснять, что, по сути, изменилось не так уж много. Хорошо. Тебе не нравится такое понятие, как свет. А что насчет культурного общества? Или ты готова поставить на одну доску образованного и культурного человека с быдлом и хамом?

— Я этого не говорила. Но Николай — не быдло и не хам. Он с отличием оканчивает ремесленное училище и, будь у него возможность, непременно сумел бы получить образование в политехническом институте и стать инженером.

— Вечно ты его защищаешь, — буркнула тетка.

— Но ведь он не виноват, что по отношению к выходцам из культурных семей, — она намеренно сделала здесь ударение, — изначально находится в невыгодных условиях.

— Хорошо. Но ведь остальные?

— С нами больше никого не бывает. Мы рыбачим вдвоем. Нас видели лишь со стороны. Но и в этом случае они видели только подростка в форме реального училища.

— То есть то, что ты общалась накоротке с выходцами с рабочей окраины, будучи в приличном мужском костюме, тебя оправдывает? Так это понимать?

— Ну-у… — неопределенно протянула девушка.

— Алина, тебе уже семнадцать, и пора подумать о замужестве. Щеголяя же в мальчишеском наряде, партию себе не составить. Пойми, детство осталось в прошлом.

— Я это понимаю, тетушка, — пряча улыбку, ответила девушка. — Именно поэтому клятвенно тебя заверяю — с переодеваниями покончено.

— Значит, клятвенно заверяешь, — усомнилась тетка.

— Ладно. Даю тебе в том слово.

— Ага, — сразу же удовлетворилась ответом Анна Олеговна, прекрасно знавшая характер племянницы, и, резко меняя тему, как ни в чем не бывало сказала: — Знаешь, пока ты спала, мне принесли приглашение. Нас ждут к ужину у Астаховых.

— Тетушка, я ведь уезжаю завтрашним утренним поездом!

— Я это помню, — совершенно спокойно и невозмутимо ответила та. — Но не вижу причин отказываться от приглашения. Тем более что большую часть твоего багажа можно собрать и загодя.

— Не понимаю, к чему ты тянешь меня в дом Астаховых. Насколько мне помнится, у Павла Валентиновича два малолетних сына и красавица-дочь на выданье. Кажется, Катя.

Насчет неуверенности — вообще-то это игра. Позабыть красавицу Астахову Алина была не в состоянии. Хотя бы оттого, что та обладала завидной высокой грудью и всячески подчеркивала это на фоне лишенной подобных прелестей Дробышевой. А еще Екатерина Павловна не могла простить какой-то выскочке из дальневосточной глуши, что та каким-то образом затесалась в столичное светское общество. И это в то время как ей, первой красавице города, путь туда закрыт. Врата этого вожделенного мира для нее могли открыться исключительно через замужество.

Однако Екатерина Павловна умела вести тонкую игру и ни разу не переступила некую незримую черту между легким уколом и оскорблением. Ох как Алине хотелось, чтобы она все же позволила себе лишнее! С каким наслаждением она стерла бы с ее лица это вечное выражение собственного превосходства!

— Не строй из себя дурочку, дорогая, — с доброй улыбкой и назидательно грозя пальчиком, возразила Анна Олеговна. — Ты же понимаешь, что подобные приемы не обходятся без молодых людей. Ну не на улице же, в самом-то деле, знакомиться.

— Ах, тетушка, я еще так молода, чтобы думать о замужестве, — с наигранной томностью и картинно прикладывая ко лбу развернутую ладонь, произнесла девушка.

— Не верю, сударыня.

— Вот так и знала, что ты припомнишь Станиславского, — с задором и смехом выпалила девушка. Но потом спохватилась: — Всё, тетушка, всё. Я сдаюсь на твою милость.

— Тогда будь любезна собраться к выходу в семь часов вечера.

— Непременно! — И тут же капризно топнула ножкой, начав канючить: — Тё-отя-а, я есть хочу-у!

— Прекрати паясничать. Ирина, что там с обедом? — повысила голос хозяйка дома.

— Все готово, Анна Олеговна. Прикажете подавать на веранду?

— Да, родная. День просто замечательный. Кстати, Алиночка, на приеме будет Кондратьев Клим Сергеевич.

— С каких это пор Клим превратился в Клима Сергеевича? — не удержавшись, хмыкнула она.

— Во-первых, он достойный и воспитанный молодой человек. Во-вторых, дворянин в седьмом поколении. И в-третьих… На днях со мной связалась моя давняя подруга, графиня Аничкова. Она интересовалась на его счет.

— Дай-ка я догадаюсь. Ее роднит та же беда, что и тебя, — совершенно серьезно констатировала Алина.

— Умная девочка. Да. У нас схожие проблемы. Из всех своих дальних родственников она остановила выбор на Климе. И речь не о двухстах пятидесяти тысячах ежегодного дохода, которые я собираюсь оставить тебе. Здесь цифра составляет миллион рублей.

— Действительно завидный жених. К тому же едва он окажется в роли наследника, как тут же станет получать от тетушки денежное содержание.

— Весьма солидное денежное содержание, дорогая.

— Тетушка, ты меня продаешь?

— Что? Да как ты посмела так подумать! — возмутилась Анна Олеговна.

Но тут же вынуждена была замолчать, потому как Ирина Капитоновна начала подавать обед. Нет, причина вовсе не в том, что уши кухарки не должны слышать ничего лишнего. Она и ее муж, будучи в доме на все руки от скуки, почитались Анной Олеговной как члены семьи.

Более того, Роговцева дала за их дочерью приличное приданое, устроив достойный брак. Старший сын, получив от хозяйки стартовый капитал, пошел по жизни своим путем. Сегодня он имел в Колпино большой дом со скобяной лавкой на первом этаже. Средний учился в медицинском институте. Младший — в реальном училище на механика. Оба в Петрограде, и именно там, куда хотели поступить сами. Супруги же были включены в завещание хозяйки.

Просто в этом доме имелось непреложное правило. Когда я ем, я глух и нем. По меньшей мере до той поры, пока не подадут десерт. Потому как это уже и не еда вовсе, а удовольствие. А посему пока Ирина Капитоновна не принесла мороженое в стеклянных вазочках на высокой ножке, все разговоры за столом свелись к отрывистым просьбам наподобие «передай, пожалуйста, соль».

— Алиночка, ты сама являешься завидной невестой, — отправив в рот первую ложку мороженого, продолжила беседу Анна Олеговна. — Но пойми правильно, как говорится, деньги к деньгам. Мне по-настоящему нравится этот мальчик, и ты сможешь о нем позаботиться. Видит бог, он в этом нуждается. Касаемо же тебя — сомневаюсь, что ты готова связать свою жизнь с кем-то вроде твоего отца. Тебе непременно нужен мужчина, который с удовольствием угнездится под твоим каблучком.

— Тетушка, а ничего, что это я девушка и это обо мне до́лжно заботиться мужчине?

— Ты оторва, прости, Господи, мою душу грешную. Тот, кто попробует тебя обидеть, сам трижды пожалеет. Клим же — он как не от мира сего. Витает в облаках и целиком поглощен будущей специальностью.

— Отчего же? Мне доподлинно известно, что он сохнет по Кате Астаховой.

— Помнится, ты с трудом припомнила о ее существовании. — Произнеся это с эдаким прищуром, Анна Олеговна отправила в рот очередную ложечку мороженого.

— Ну и что, — пожав плечами, парировала девушка. — Тогда вспомнила с трудом, сейчас просто само прилетело на кончик языка. Не суть важно.

— Действительно не важно. Главное — то, что эта девица — обыкновенная акула. И сейчас Клим для нее не представляет никакого интереса. Пока не стало известно о его будущем наследстве и он не начал получать содержание. Ты же всегда была с ним дружна.

— И что с того? Может, мне еще и Николая рассматривать как жениха? А что такого? Будущего наследства нам будет более чем достаточно. Сословная рознь — сегодня не более чем предрассудки. К тому же я не из княжеского или графского рода. Остается только вывести в люди Николая. А при должной поддержке ему это по плечу.

— Алина, я слышать не желаю о подобном мезальянсе! Даже если это всего лишь шутка, — поморщилась Анна Олеговна.

— Господи, тетушка, да у меня и в мыслях не было, — весело возразила девушка. — Я просто хотела сказать, что Клим мне просто друг, и ничего более.

— Но ты все же присмотрись к нему, — метнув в племянницу недовольно-осуждающий взгляд, попросила она.

— Тетушка, ну вот ей-богу, не ко времени все это.

— Что значит «не ко времени»?

— Кхм. Я хотела сообщить тебе об этом только завтра. Но-о…

— Говори. Или погоди. Ирина!

— Да, Анна Олеговна, — тут же отозвалась кухарка.

Хотя правильнее все же будет сказать «прислуга». Кстати, следовало бы подумать о помощнице для нее. Средств у хозяйки вполне хватает. Впрочем… Скорее всего, обеих все устраивало, так что новая прислуга тут обоснуется еще не скоро. Опять же, дочь Ирины Капитоновны появлялась здесь не реже одного раза в месяц, и тогда в доме начиналась капитальная уборка, длившаяся весь день.

— Принеси мне, пожалуйста, успокоительные капли.

— Уже несу, — бросив на Алину осуждающий взгляд, заверила та.

Девушка же в ответ глянула на кухарку так, словно хотела опровергнуть безосновательные обвинения, напирая на свою непричастность. Ну правда! В чем она-то виновата? В том, что это ее жизнь и ее выбор? Молода и глупа? Вот и поднаберется жизненного опыта.

Убедить в своем выборе отца было невероятно трудно. Но она все же управилась. Владимир Олегович после гибели супруги во многом потакал дочери. Да и с выбором она определилась еще два года назад. Он не сомневался, что это сделано под влиянием момента. Однако постепенно решение Алины только крепло. Конечно, служба в армии сопряжена с риском, но он вовремя понял, что если встанет неприступной стеной, то потеряет еще и дочь.

— Ну, давай. Вываливай на меня свою новость, — опрокинув в себя успокоительное, решительно рубанула тетка Анна.

— Я решила поступать в бронеходное училище. Можешь не обрывать трубы пневмопочты, папенька в курсе моего решения и уже одобрил его.

— Вернее, смирился с ним, потому как ты настояла на своем.

— Не суть. Решение принято.

— То есть ты непременно желаешь оказаться в числе лейб-гвардии потаскух. Так тебя понимать?

— Лейб-гвардии отдельного «батальона смерти», тетушка.

— Овеянного славой на полях сражений Великой войны, — продолжила Анна Олеговна. — Насколько я слышала, прославились они лишь тем, что усиленно раздвигали ноги перед солдатами и офицерами. Причем без разбора, — ничуть не смущенная тем, что разговаривает с невинной девицей, процедила женщина.

— Я иду служить, тетушка. А все эти разговоры… Хорошего же ты обо мне мнения.

— Я-то как раз хорошего. Но что скажут в свете? Ты понимаешь, что у всех у них испорченная репутация?

— Надеюсь, теперь и ты понимаешь, что я не могу составить партию Климу Сергеевичу, дабы не испачкать его честное имя, — резко бросила обиженная Алина.

Для нее это не первый разговор на непростую тему. Но куда более болезненный. Отец все же выбирал выражения, боясь ее ранить. К тому же он кадровый офицер, жена которого прошла через дальние, глухие заставы. Да и девочку растили не розой в теплице.

Тетушка же… За все время она ни разу не позволила себе в отношении племянницы ни единого грубого слова. Между ними ни разу не случилось сколь-нибудь серьезной размолвки. И даже ребячество Алины с ее переодеванием было воспринято Анной Олеговной как некая блажь. Но сейчас все выглядело совершенно иначе.

— Если ты не отступишься, я лишу тебя наследства и отпишу все обществу вспомоществования сиротам, — холодно заявила Роговцева.

— Тетушка, ты действительно полагаешь, что я здесь ради наследства? Ла-адно. В конце концов, ты можешь думать все что угодно. Вот только я от своего решения не отступлюсь. Можно жить в царских палатах, источая грязь, а можно жить в грязи так, чтобы она к тебе не приставала. Это твои слова, тетушка. И я очень хорошо усвоила этот урок. — Алина бросила быстрый взгляд на часы. — Прости, но я не желаю доставлять тебе неудобства своим присутствием. Уеду в Петроград семичасовым поездом.

Девушка поднялась и стремительно направилась в свою комнату. Нет, это была не игра. Она действительно намеревалась выполнить свое обещание. Что же до наследства… Она никогда и не воспринимала себя наследницей тетушкиных капиталов.

Хотя именно они являлись основной причиной неприязни со стороны Астаховой, прямо-таки исходящей завистью. Подумаешь, она не имеет никакого отношения к роду Дробышевых или Роговцевых. Это просто несправедливо, когда кто-то другой получает жирный кус, а ты вынуждена безучастно наблюдать за происходящим.

Алина пусть и была возбуждена, тем не менее действовала холодно и расчетливо. Не прошло и пяти минут, как первый чемодан был упакован, а на постели оказался второй. Да, ей обидно, да она переживала из-за ссоры с тетушкой, но в то же время девушка не видела повода для истерики.

Дверь тихо отворилась, и в спальню вошла тетя. Окинув племянницу печальным взором, она вздохнула и, пройдя к постели, как-то совсем уж тяжело опустилась на нее. Перебрала уложенные в чемодан вещи и снова вздохнула:

— Алиночка, прости меня, девочка моя. Репутация, грязь — все это ничто. Я не знаю, что должно приключиться, дабы очернить тебя не то что в моих глазах, но и в глазах света. Просто я боюсь. Девочка моя, форма смотрится красиво и даже эффектно. Но… Антон Павлович, Дима… они ушли на фронт и не вернулись. Твоя матушка, незабвенная Ириша… На службе государевой гибель — не редкость. Ты не представляешь, сколько я натерпелась, пока Андрей вместе с вами служил на Дальнем Востоке. С каким страхом я ожидала почту. И выплакала все глаза, когда узнала о гибели невестки. Возможно, ты и возненавидишь меня, но перевод твоего отца в столицу — в немалой степени результат моих стараний. Нет, Володя достоин занимаемой должности, он превосходный офицер. Но он так и прозябал бы на задворках, если бы не мое вмешательство. И вот когда, казалось бы, все мои волнения остались позади, ты заявляешь, что хочешь стать офицером.

— Тетушка, это всего лишь служба. Вот и все, — присаживаясь рядом и обнимая Анну Олеговну за плечи, примирительно произнесла девушка.

Ну вот не могла она по-настоящему на нее злиться, и все тут. Нет, если бы та продолжила наседать, требовать, грозиться… Но в спальню вошла усталая и испуганная женщина, ищущая в жизни опору и избравшая на эту роль ее, Алину Дробышеву, родную племянницу и единственного близкого человека, кроме младшего брата.

— Девочка моя, я внуков хочу, а ты… — вновь огорченно вздохнула женщина.

— Я вовсе не вижу себя в роли военного до конца своих дней, — возразила Алина. — Три года в училище, пять — в гвардии, а затем увольнение в запас. Даю слово, ровно через девять лет ты возьмешь на руки моего ребенка. Даже если мне придется выйти замуж за первого встречного, а потом дать ему пинка под зад. А война… Уверяю тебя, этой напасти больше не случится. Уж Тесла о том позаботился.

— Столь великих мясорубок, хвала Господу, больше не будет. В это я верю. Но Ирише хватило и небольшого конфликта на границе, — вновь напомнила она племяннице о гибели матери.

— Тетушка, гвардейские офицеры могут оказаться в горячей точке только по собственному желанию, и никак иначе. Я просто хочу отслужить положенный срок. Вот и все.

— Через девять лет, — с обреченным видом произнесла Анна Олеговна.

— Брось, тетушка. Что такое девять лет? Да тебе всего-то пятьдесят восемь.

— Алина, мне уже пятьдесят восемь, — явно приходя в себя, назидательно произнесла женщина.

— Ой, только не начинай, — отмахнулась девушка.

— Распаковывай, — указав на закрытый чемодан, потребовала Анна Олеговна.

— К чему?

— Ты все же уезжаешь семичасовым?

— Н-нет. Просто мы ведь и так думали упаковать часть вещей. Я уезжаю утренним поездом. Ты помнишь?

— Разумеется, я помню. Но я не вижу твоего зеленого платья ни в открытом чемодане, ни в шкафу. Значит, оно здесь. — Она обличительно указала на закрытый чемодан.

— Тетушка, ну какая разница…

— Ты можешь сделать мне приятное?

— Разумеется, тетушка.

— Тогда надень именно его. Оно очень тебе идет.

— Но оно уже помялось!

— Достань и отдай мне. Я сама его поглажу. Благо пользоваться паровым утюгом еще не разучилась.

— Я могу и сама…

— А вы, сударыня, немедленно отправитесь в парикмахерскую. Алина, это просто возмутительно, во что ты превратила свои руки и волосы! — Окончательно совладавшая с собой тетушка от возмущения даже плечами передернула…

Ровно без четверти семь девушка была готова и вышла в прихожую. Анна Олеговна залюбовалась племянницей. Зеленое струящееся вечернее платье, застегнутое под горло. Оно вроде бы и не оставляло открытых участков тела. Но в то же время явственно подчеркивало стройную фигуру и слегка придавало объем груди. Одного взгляда было достаточно, чтобы воображение начало само дорисовывать остальное.

Туфли на высоком каблуке добавили ей порядка десяти сантиметров. Это не просто изменило фигуру. Походка стала совершенно иной, более женственной и, чего греха таить, манящей. Вроде и не красавица, а глаз не отвести. Особенно когда лицо озаряла неотразимая улыбка. Легкая шелковая шаль довершала туалет, внося свою лепту в образ.

— Боже, что за мода! Что за нравы! — вроде и возмущаясь, но все же с нескрываемым восхищением произнесла Роговцева.

— Да срамота, — поддержала ее кухарка.

— Но х-хороша.

— Это да. Красота да и только.

— Вы уж определитесь, срамота это или красота, — не выдержав, прыснула Алина.

— Одно другого не исключает, — отмахнулась тетя.

В этот момент в гостиной раздался звонок. Хозяйка дома обернулась к приемному терминалу пневмопочты, словно решая, вынимать из него тубус с посланием или оставить на потом. Но все же решила, что коль скоро послание доставлено таким образом, то оно заслуживает внимания.

Опять же, зачем-то ведь она вносит ежемесячную абонентскую плату за эту услугу. Конечно, удобно, не без того. Но и весьма дорого. Станция пневмопочты в Колпино все же не столь разветвленная, как в том же Петрограде или Москве. А чем меньше абонентов, тем дороже услуга. Вот только Анна Олеговна не собиралась отказывать себе в благах цивилизации.

— Из Петрограда, — извлекая из терминала прозрачный тубус, констатировала она.

Сняла крышку с резиновым уплотнителем, достала исписанный убористым почерком листок бумаги. Пробежалась по тексту и бросила вороватый взгляд на племянницу.

— Что там, тетушка?

— От Володи. Сообщает, что у тебя в скором времени будет брат или сестрица.

— А ну-ка! — Девушка буквально вырвала телеграмму и сама прочитала рубленые фразы. — Ну вот, тетушка. Видишь, как все складывается.

— Ты это о чем? — насторожилась женщина.

Для нее не секрет, что Алина не приняла новую супругу отца. Мужчина сорока трех лет от роду, в полном расцвете сил. Полгода назад он женился во второй раз. И дочь восприняла это событие весьма болезненно. Между нею и отцом впервые наметился серьезный разлад.

Но Виктория Игоревна к своим тридцати годам успела обзавестись немалым жизненным опытом. А потому, набравшись терпения, постаралась стать девушке подругой и старшей сестрой. Единственное, в чем она осталась непреклонной, так это в вопросе поступления ее падчерицы в Павловское военное училище. В остальном же за прошедшие полгода они успели прекрасно поладить.

— Ну как же. Вот родит Вика, и у тебя появится наследник или наследница. Ты даже сможешь заманить невестку к себе, благо она в тебе души не чает, и лично воспитать наследника в нужном ключе, — жизнерадостно предположила Алина, пребывая от счастья на седьмом небе.

— Девять лет, — обличительно ткнув в девушку пальцем, твердо произнесла женщина, а потом еще и весомо добавила: — Ты дала слово.

— Конечно, тетя, — решив не бередить рану, подтвердила Алина.

— И еще.

— Да, тетушка.

— То, что я тебе говорила насчет перевода… Ничего не было. Проболтаешься Володе, обижусь до конца дней. Моих, разумеется.

— Ну что ты, тетушка. Я уже все забыла, — искренне заверила девушка.

У крыльца их уже ожидал легкий экипаж с мужем Ирины Капитоновны на передке. Едва только они разместились, как кучер тут же тронул лошадь с места. Указывать, куда именно следует ехать, никакой необходимости не было. Тот без того знал адрес.

— Егор, отвезешь нас — навести пассажирское депо и закажи на завтра к девяти утра лимузин, — распорядилась Анна Олеговна. — Надеюсь, ты не против вместо поезда прокатиться вместе со мной? — Это уже к девушке.

— Нет, конечно. Хочешь навестить Вику?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что это правильно, — кивнула Алина. — Тетушка, а отчего ты не приобретешь авто? Всего лишь две тысячи рублей, а сколько удобств. Да прокладка линии пневмопочты обошлась тебе куда дороже, а еще обслуживание и ежемесячный взнос.

— Я сторонница прогресса и с удовольствием пользуюсь его достижениями. Но автомобиль — это все же лишнее.

— Отчего же?

— Приобрету авто — не удержусь и буду чуть ли не каждый день кататься к вам в Петроград.

— И что в этом плохого? — удивилась Алина.

— То, что тогда вы ко мне дорогу забудете. А вообще, я могу приобрести авто для тебя, — встрепенулась Роговцева.

— И что взамен? — игриво уточнила девушка.

— Договоримся, — в тон ей отозвалась Анна Олеговна.

— Ну уж нет, тетушка. Купить меня за автомобиль у тебя не получится. От поступления в училище я не откажусь.

Анна Олеговна только пожала плечами, мол, попробовать-то стоило.

До дома Астаховых доехали быстро. В Колпино все рядом. Городок-то небольшой. А центр так и вовсе скученный. Усадьба врача представляла собой традиционный одноэтажный кирпичный дом, выходящий на улицу множеством окон. Сбоку каменные столбы ворот и калитки, за которыми открывался большой двор. Высокое крыльцо, просторная крытая веранда.

В одном углу расположились попыхивающие табаком мужчины. В противоположном — щебечущие о своем женщины. Всего около полутора десятков человек. Молодых не видно — наверняка оккупировали гостиную. Во всяком случае, именно оттуда доносятся звонкие голоса и смех.

— Анна Олеговна, Алина Владимировна, — вышел им навстречу хозяин дома.

Добродушный дядька среднего росточка, с обозначившимся брюшком, на котором явственно выделяется цепочка золотых часов. Лысеющая голова, пенсне на мясистом носу, усы и бородка клинышком. Хороший врач всегда имеет солидные заработки. Об этом же свидетельствует и весьма просторный дом.

— Здравствуйте, Павел Валентинович, — чуть ли не в один голос поздоровались племянница и тетка.

— Алина Владимировна, вы проходите сразу в гостиную. Молодежь обосновалась там. Уговаривают Катеньку что-нибудь сыграть и спеть. Но она пока упрямится, — не без гордости проинформировал глава семейства.

А что тут скажешь, есть чем гордиться. К примеру, Алина была далеко не лестного мнения относительно своих музыкальных и вокальных данных. Нет, медведь вовсе не отдавил ей ухо, и голос у нее неплохой. Но чтобы играть и петь на публике, этого явно мало. У Кати же получалось на диво хорошо. И в подтверждение этого из дома послышалось пение под аккомпанемент пианино.

По правде говоря, анахронизм. В век промышленной и культурной революции граммофоны и патефоны куда более актуальны. А уж если речь заходила о домашних приемах, то каждый уважающий себя хозяин должен был иметь виктролу. И в доме Астаховых сия механическая музыка наличествовала. Просто ее время еще не пришло.

Ведь что представляют собой эти приемы, как не дружеские посиделки и эдакие ненавязчивые смотрины? Поэтому, разумеется, в центре внимания должна была оказаться дочь хозяев. Вот она и блистала. Нормальная практика. Девице уже девятнадцать. Еще пара лет, и превратится в старую деву. Впрочем, это вряд ли. Если не сможет захомутать состоятельного жениха, то кого поскромнее найдет с легкостью. Все же батюшка у нее хоть и не богач, но с достатком, и приданое за ней даст солидное.

Хотя все внимание было приковано к поющей Астаховой, появление Алины не прошло незамеченным. Четверо молодых людей тут же устремили на нее пристальные взгляды, невольно цепляющиеся за стройную фигуру, подчеркиваемую превосходным платьем. Три товарки Кати, и она в том числе, смотрели с неким налетом раздражения. С одной стороны, сказывается авторитет хозяйки дома и ее неприязнь. С другой…

Алина явно уступала по красоте присутствующим девушкам. Тем не менее при виде ее мужчины не могли остаться равнодушными. И очень хотелось надеяться, что дело тут вовсе не в том, что она является наследницей тетушки. Да что там. Наследство наследством, но оно точно не имеет никакого отношения к этим плотоядным взглядам.

А все же хорошо, что тетушка настояла именно на этом платье. Ну о чем еще могла подумать Алина, наблюдая за реакцией капитан-лейтенанта императорского флота, аккомпанирующего Астаховой? Певица, заметив это, едва не сбилась. А вот офицер вполне владел своими пальцами, умудрившись не растеряться и отвесить вошедшей легкий поклон.

Следуя правилам приличий, Алина тихонько отошла к Климу. Тот по обыкновению пристроился в сторонке и не сводил глаз с предмета своего обожания. Пожалуй, он был единственным в гостиной, кто не придал особого значения появлению новой гостьи. Лишь кивнул в знак приветствия и вновь устремил взор, полный щенячьего восторга, на Катю. Признаться, Алину подобное пренебрежение задело. Так нельзя! Они ведь друзья!

— Здравствуй, Клим.

— Тихо, Алиночка. Умоляю, тихо!

Кто бы сомневался, что влюбленный студент ловит буквально каждое слово своей ладушки. Девушка едва заметно фыркнула. Ну нельзя же быть такой тряпкой. Вот интересно, какую каверзу ему сегодня уготовит его избранница? Или она уже в курсе его перспектив? Если так, то Клима нынче ожидает незабываемый полет на седьмое небо от переполняющего его счастья.

Наконец Катя допела романс, и гостиная наполнилась аплодисментами.

— Браво!

— Просто замечательно!

— Екатерина Павловна, вы пели божественно, — едва не с придыханием произнес Клим, припадая к ее ручке.

При этом он без тени сомнения оставил Алину там, где она стояла. Похоже, вообще умудрившись позабыть о ее существовании. Ее даже передернуло от источаемой им патоки. Так и подмывало двинуть между лопаток, дабы пробудить в нем мужчину. А еще лучше — отвесить ему хорошего пинка. Да такого, чтобы растянулся на паркете. Ну право, нельзя же так-то!

— Алина Владимировна, мое почтение, — поздоровался окончивший играть на пианино капитан-лейтенант.

Цену себе он знал. Пусть и молод, но уже имел за плечами кругосветное путешествие. Да еще и досрочно получил очередное звание. Это о чем-то да говорит. В колпинском обществе он оказался ввиду того, что его откомандировали на завод для надзора за исполнением заказа флота.

— Антон Сергеевич, — мило улыбнувшись, но непроизвольно следя за Климом, отозвалась она.

— Вы сегодня просто обворожительны.

— Да, я знаю, — ввергая в ступор офицера, как-то отстраненно произнесла девушка.

Вот ни капли сомнений, эта профурсетка что-то задумала. А иначе к чему так лукаво посматривать на своих товарок? Или уже прекрасно знает о наследстве, свалившемся на Кондратьева. А этот остолоп… Этот идиот… Этот телок…

— Клим Сергеевич, не изволите ли попробовать печенье? — взяв в руки широкую стеклянную вазу, предложила Катя. И, желая подбодрить молодого человека, добавила: — Я его сама пекла, специально к сегодняшнему вечеру.

— Да-да, конечно! — быстро поправив очки-блюдечки, закивал болванчиком студент.

Не сводя телячьего взгляда с девушки, он взял первое попавшееся печенье и с хрустом откусил. Сделал пару жевательных движений. И замер. Выражение его глаз резко менялось. В них появилось некое осознание происходящего.

— Клим Сергеевич, вам не нравится? Но я так старалась, — игриво проворковала Катя.

— Что вы, Екатерина Павловна, просто превосходно, — заверил студент.

Затем отправил в рот остатки печенья и, решительно пережевав, проглотил. Даже самому ненаблюдательному было бы понятно, что дается ему это с трудом. Хозяйка же, словно ничего не замечая, вновь протянула вазу с обворожительной улыбкой на устах. И парень взял второе печенье. Однако, едва надкусив его, он вдруг вздрогнул всем телом, словно у него случился рвотный позыв.

Да кой черт «словно»!

— Клим, с тобой все в порядке? — обеспокоилась Алина.

Вместо ответа молодой человек зажал рот рукой и стремглав выбежал из гостиной по направлению к ванной комнате. Алина уже не в первый раз была в этом доме, а потому вполне ориентировалась. К тому же об ином месте Клим сейчас думать не мог. Ну разве только улица.

— Это же арахисовая паста, — взяв с вазы одно из двойных печений с прослойкой, тут же определила Алина.

— Ну да, — пожав плечами, с самым невинным видом подтвердила хозяйка дома.

— Но ведь ты же знаешь, что Климу становится плохо даже от малой толики этой пасты, — осуждающе покачала головой Алина.

— Ой! Как же я могла об этом позабыть! — даже не стараясь скрыть наигранность, спохватилась Астахова.

— Ох, Екатерина Павловна, как жаль, что я не увижу твоего лица, когда ты узнаешь, что именно ты натворила. Господа, сударыни, прошу меня простить.

Обозначив поклон подбородком, Алина направилась к ванной комнате. Когда она подошла к двери, та отворилась, и бледный Клим появился в коридоре.

— Ты как? — участливо спросила девушка.

— Благодарю. Я в порядке.

Угу. В порядке. Нет, если бы речь шла только о физиологии, то никаких сомнений, он в порядке. Это не отравление, а только рефлекторная реакция организма. Просто в детстве Клим имел несчастье объесться арахисовой пасты. Вот тогда это было отравление. Сейчас же… Сейчас имел место конфуз, не просто на людях, а на глазах у любимой.

— Пойдем отсюда, — предложила Алина.

Клим безотчетно посмотрел в сторону гостиной. Было видно, что в нем сейчас происходит борьба. Одна часть души стремилась вернуться к остальным, другая — стыдливо тянула на улицу.

— Клим, это плохая идея, — предвосхитила его намерение Алина.

— Да, пожалуй, ты права, — вздохнул парень, и они вместе вышли через другую дверь.

Быстро миновали двор и очутились за воротами. Хозяин дома прекрасно видел молодых людей, покидающих его дом в столь раннее время. Но, признаться, не особо расстроился по этому поводу. Он не испытывал в отношении Алины никакого негатива. Даже наоборот, наследница госпожи Роговцевой по определению не могла быть нежеланной гостьей в этом доме. Но вот как отказать настырному простачку Кондратьеву, он откровенно не знал.

— Послушай, Клим, ты будешь последним идиотом, если решишь, что происшествие с арахисовой пастой было случайностью, — идя по тротуару рядом с парнем, сказала Алина.

— Она могла просто забыть.

— Забывают обычно о тех, кто безразличен. Но это не тот случай. Я видела взгляды, которыми обменялись эти девицы, и поняла, что они приготовили какую-то гадость. Просто не могла представить, какую именно.

— Она не такая, — мотнув головой, убежденно произнес парень.

— Уж поверь, все было именно так.

— Она не могла…

— Она это сделала, дружище, — зябко кутаясь в легкую шаль, возразила девушка. — Прими это, отмахнись и иди дальше. Поверь, эта девица не стоит твоих переживаний.

— Алина, ты к ней несправедлива.

— Несправедлива? Вот если бы ты вошел в дом и с порога объявил о том, что являешься наследником миллионного состояния, тогда совсем другое дело. Поверь, Катенька встала бы непреодолимой преградой между тобой и тем клятым печеньем. Хоть дерись с ней.

— Наследником? — резко остановился Клим. — Значит, ты в курсе. — Не вопрос, утверждение.

Студент нервно поправил очочки-блюдечки, вдавив пальцем в переносицу тонкую дугу оправы. Но что это? Эта мокрица… Этот чертов восторженный щенок смеет выказывать эдакий намек на презрение…

— Разумеется, я в курсе, коль скоро графиня Аничкова испрашивала совета у моей тетушки.

— И поэтому Анна Олеговна не придала значения нашему совместному уходу. Изволите охотиться за приданым, сударыня? А потому решили походя очернить Екатерину Павловну?

Хрясь!

С пощечиной как-то не задалось. Вместо хлесткого удара ладошкой получилось основанием ладони. Впрочем, даже так больше чем на затрещину не потянуло. Все же прав был Ким, обучавший Алину восточным единоборствам. Ее удел — перенаправление энергии противника против него же, точное нанесение ударов в болевые точки. Но использовать силу против мужчины лучше и не пытаться.

И яркое тому подтверждение сейчас перед ней. Клим лишь немногим выше, а сейчас благодаря ее каблукам они смотрят глаза в глаза. Сложения худощавого, если не сказать тщедушного. Но тем не менее от полученного удара не упал. Только ошалело мотнул головой, ненадолго потерял ориентацию и едва успел подхватить слетевшие очки.

— Иди к своей красавице. И не забудь сразу с порога заявить про наследство.

— Алина… — подслеповато щурясь и суетливо возвращая очки на место, начал было Клим.

— Да пошел ты. Идиот, — оборвала его девушка.

Резко отвернулась и зашагала в сторону тетушкиного дома. Возвращаться обратно, чтобы воспользоваться услугами Егора, желания никакого. Да его, скорее всего, сейчас и нет на месте. Он ведь собирался поехать договариваться насчет лимузина. Впрочем, тут не так далеко. Ну и успокоится заодно.

 

Глава 4

Одураченный

Клим смотрел вслед подруге, обуреваемый противоречивыми чувствами. Конечно, они были дружны. Алина и раньше навещала тетушку, а потому общались они с самого детства. Чувств к ней Клим никогда не испытывал. Он был рад каждой их встрече, был готов помочь, отдать последнее, поделиться сокровенным. Но на этом и все.

Ему было известно о ее маскараде и дружбе с парнем из рабочей слободки. В прошлом году Кондратьев сам отдал ей свою старую форму студента реального училища. Он был вынужден думать о том, как снять нагрузку с плеч родителей. Потому и пошел в медицинское училище. Став же фельдшером, мог учиться в университете и одновременно подрабатывать на станции скорой помощи.

Алина знала все о самом Климе. И о его отношении к Астаховой. Мало того, поначалу даже порадовалась за друга. Правда, не скрывала опасений по поводу того, что Екатерина Павловна не видит в нем достойную партию и вряд ли ответит взаимностью. Не без того. Но для чего еще нужны друзья? И вдруг оказывается, что…

Климу не хотелось верить, что единственная девушка, с которой он был столь близок, вдруг превратилась в банальную охотницу за приданым. А главное, непонятно, зачем это ей нужно, она ведь уже является наследницей солидного состояния. Впрочем, недаром ведь говорят — деньги к деньгам.

Пока Дробышева с родителями проживала на окраине империи, довольствовалась малым. Окончательно же перебравшись в столицу и вкусив светской жизни, изменилась. Взять хотя бы ее сегодняшнее одеяние. Клим как-то не привык видеть ее такой обворожительной.

Разумеется, она для него только друг, и все его внимание сосредоточено на предмете любви. Но это вовсе не значит, что он не заметил, какое впечатление она произвела на мужчин. Да останься она на приеме, и никаких сомнений — кавалеры наперебой стали бы за ней ухаживать. Взять хотя бы того же капитан-лейтенанта, устремившегося в атаку.

И все указывает на то, что светские приемы для нее вовсе не в новинку. А значит, он прав. Алина вдруг осознала, что для ведения нового образа жизни одного положения вовсе не достаточно. Солидный капитал выступит в этом деле отличным подспорьем. Оттого ее сегодняшние нападки на Астахову и были столь жесткими. Как же гадко на душе от осознания потери друга. А ведь как все обыграла… В нем даже шевельнулось чувство вины.

— Клим Сергеевич, боже, с вами все в порядке? — едва он вновь ступил во двор, как Катя тут же бросилась ему навстречу.

— Д-да, Екатерина Павловна. Благодарю. Со мной все хорошо, — едва справляясь с охватившим его волнением, ответил Клим предмету своего обожания. — Я прошу прощения за то, что доставил вам неудобства и невольно нанес обиду. Поверьте, у меня и в мыслях не было выказывать хоть толику пренебрежения к творению ваших рук. Это просто физиология…

— Ах бросьте, Клим Сергеевич! Не напоминайте мне об этом клятом печенье. Я так старалась, хотела угодить моему верному рыцарю, сделать ему приятное, выказать особое отношение, а в результате получилось так, что послужила причиной конфуза. Я так виновата перед вами!

— Что вы, Екатерина Павловна, что вы! Вы ни в чем не виноваты. Право, ну отчего вы должны помнить об особенностях моего организма? Это я должен просить у вас прощения, потому как со стороны мое поведение выглядело вызывающим пренебрежением.

— Ах нет, Клим Сергеевич, не стоит брать на себя ответственность за мою вину! Боже, как я могла поступить с вами столь жестоко! Да еще и прилюдно. Мне нет прощения!

— Ну что вы, Екатерина Павловна, вы вовсе ни в чем не виноваты…

Ведя со студентом эту беседу, Катенька буквально повисла на его руке в искреннем раскаянии. При этом он явственно ощущал ее податливую и в то же время упругую грудь, чему не помешали несколько слоев одежды. Да что там, Клим был уверен, что чувствует ее горячее тело. От осознания этого молодого человека охватила эйфория, а средоточием всего мира для него стала находившаяся рядом девушка.

А потому он не заметил выражения полного удовлетворения на лице хозяина дома. Едва узнав новость, тот поспешил выказать дочери свое неудовольствие. Но теперь был совершенно спокоен. Молодой человек щедро излучал прежнее обожание и не пытался скрыть чувства вины перед Катей. Это хорошо. Девочка из него веревки вьет и, значит, все обставит должным образом.

Не заметил Клим и взгляда Анны Олеговны, в котором явственно читалось как сожаление, так и искреннее сочувствие. Он импонировал ей вовсе не одним только своим наследством. Воспитанный, целеустремленный и честный молодой человек. Из него действительно получился бы хороший спутник для ее девочки. Но…

Коль скоро Алина решила податься в бронеходчицы, то об этой партии можно позабыть. Именно поэтому она не стала делать тайну из перемен в судьбе Клима. Правда, теперь не уверена, правильно ли поступила и не оказала ли молодому человеку медвежью услугу.

Не видел Клим и недоуменных взглядов молодых людей. Им было попросту непонятно, что красавица Катенька могла найти в этом недоразумении, лишенном даже намека на мужественность. А вот девицы посматривали с явным ожиданием новой проказы. И даже не подозревали, что попытайся кто уколоть избранника Астаховой, и она бросится на обидчика с яростью тигрицы, защищающей свое потомство.

Ничего этого Клим не видел. Как не осознавал и того, что его ведут вокруг дома. Там раскинулся старый сад. Несколько лавочек пристроилось под раскидистыми яблонями и вишнями. А еще имелась уютная беседка, увитая плющом. Там можно было укрыться от посторонних глаз. Зато каждый, кто решит приблизиться сюда по садовой дорожке, будет замечен загодя.

Коль скоро Катенька решила что-то взять в свои нежные, но цепкие ручки, то уж не отпустит. И не позволит вмешаться какой-либо банальной случайности. Она не просто видела добычу, но уже обладала ею, пусть жертва пока и не осознаёт этого. Хм. В идеале будет просто замечательно, если Клим так и останется в неведении. И уж она-то об этом позаботится.

 

Глава 5

Подпоручик Азаров

— Господа, я вообще не понимаю, что мы тут обсуждаем. Военная помощь Испании — это поистине катастрофическая ошибка. — Мужчина средних лет, одетый в смокинг, высокомерно ухмыльнулся и пригубил бокал с красным вином.

Двое его собеседников поспешили поддержать данное мнение. Азарову стоило большого труда не вмешаться в разговор незнакомых ему господ. Беседу вели не с ним, и подобная бестактность неприемлема.

Оно бы отойти от барной стойки, чтобы не слышать этих рассуждений. В конце концов, встретиться с Артуром, другом и однокашником, можно и в стороне от группы мужчин, ведущих довольно громкий разговор. Но из упрямства и желания непременно выслушать, до чего еще договорятся эти умники, Григорий остался на месте.

— Отчего же? — возразил мужчине в смокинге его собеседник во фраке.

— Хотите сказать, что не понимаете элементарных вещей? А по мне, так просто лукавите, — покачал головой первый и продолжил: — Даже завуалированная помощь республиканцам усугубит и без того сложное положение России на международной арене. Вы забыли о блокаде империи? Забыли, чем для нас это обернулось? Голод, эпидемии, миллионы жертв…

— Эпидемии и их жертвы — это результат Гражданской войны и рухнувшей системы здравоохранения. Конечно, она и без того была не на высоте. Но война расстроила ее окончательно. Касаемо же голода… Вы абсолютно правы. Был и голод, и голодные бунты, и немалые жертвы. Но как результат — поднятие целинных земель и решение вопроса продовольственной безопасности в кратчайшие сроки.

— Хотите очередной блокады? Готовы вновь платить зерном за импорт?

— Боюсь, очередная блокада невыгодна странам Европы, — усмехнулся мужчина во фраке. — Я не являюсь сторонником монархии, но все же хочу быть объективным. За минувшие годы мы не просто серьезно подняли уровень промышленности и сельского хозяйства, но добились стабильного и высокого роста. Это нужно признать, господа. Если Европа со своим заокеанским союзником объявят блокаду сегодня, то она не будет иметь для нас столь серьезных последствий, как это было в двадцатые. Империя ощутит легкое недомогание, и не более того. Условие же оплаты зерном ударит в первую очередь по европейцам. Во-первых, оно сильно упало в цене. Во-вторых, при ненадлежащем хранении имеет свойство портиться. Золото все же как-то надежней, — разведя руками, закончил он.

— То есть вмешательство России во внутренние дела Испании вы считаете правомочными?

— Генерал Франко открыто призвал помощь в виде германского и итальянского экспедиционных корпусов. В общей сложности более двухсот тысяч солдат и офицеров с тяжелым вооружением. Итальянский флот осуществляет блокаду испанского побережья. Мы же ограничились военными поставками и отправкой добровольцев. Причем делаем это не тайно, а явно. Поддерживая законное правительство, представленное в Лиге Наций.

— Все же я вас не понимаю, Семен Аркадьевич. Вы вроде никогда не симпатизировали монархии. А тут вдруг такое единение с политикой правительства.

— Просто вместо того, чтобы воспринимать в штыки все начинания императора, я смотрю на вопрос объективно. И в перспективе от союза с Испанией вижу только пользу. Если не прилагать никаких усилий к отстаиванию своих геополитических интересов, то в результате мы окажемся без союзников.

— И кто посмеет всерьез напасть на Россию, которая является одной из пяти обладательниц установок Теслы? Это оружие перевернуло все прежние представления о войнах, положив конец глобальным конфликтам. Несколько десятков мощных силовых выбросов способны попросту расколоть Землю.

— А кто говорит о прямом нападении? Для начала достаточно устроить изоляцию России. А там возбудить внутренние противоречия и разорвать на куски. Как это уже пытались сделать во время интервенции.

— В таком случае император ищет странные способы обзавестись союзниками. Подход к цивилизованным странам с позиции демонстрации силы, как к диким и отсталым народам… Это путь в никуда. Нет. Хуже того! В пропасть. Нам необходимо прислушиваться к европейским державам и налаживать всесторонние взаимоотношения. Даже если при этом придется чем-то поступиться.

— Бросьте, господа, — подал голос третий собеседник. — Не мешайте Алексею Николаевичу совершать ошибки. Куда подевались наши коммунисты, эсеры, анархисты и иже с ними? Немалая их часть находится в Испании. И кстати, на стороне Народного фронта. Так что если государь поможет республиканцам победить, то власть в Испании перейдет в руки противников монархии. В случае такого союза мы получим усиление оппозиции здесь, у нас дома. И, прошу заметить, радикально настроенной оппозиции, а не умеренной… Похоже, здравомыслием император удался в своего покойного родителя.

— Да какой он император! — с нескрываемым сарказмом обронил четвертый из собеседников, так же одетый в смокинг. — Кто в здравом уме поверит в басню о спасении наследника из расстрельного подвала! Раненый мальчик, имея такой недуг, как гемофилия, сумел не истечь кровью, добраться до какой-то знахарки в лесу, которая его выходила. Да потом еще и эта судьбоносная встреча с Колчаком в Омске. Более чем за тысячу верст от Екатеринбурга. Просто вздор какой-то.

Для Азарова это было уже слишком. Прямое оскорбление императорской особы. Да ни один офицер не может остаться в стороне при таких речах. Однако он едва начал оборачиваться, когда послышался строгий голос того самого здравомыслящего Семена Аркадьевича:

— Поосторожнее, Викентий Спиридонович. Сегодня, конечно, не так, как было двадцать лет назад, но все же стоит следить за своими словесами. Одно дело — выказывать недовольство политикой государя и совсем другое — бросать обвинения в самозванстве. Тем более что это всего лишь английская утка.

— Вы так в этом уверены? — прищурился четвертый.

— Более чем, — убежденно произнес мужчина. — Сохранилась огромная масса кинохроники и фотографий, по которым можно без труда опознать внешность его величества. Прибавьте сюда тот факт, что у императора наличествует заболевание гемофилии. Причем Колчак сделал все, чтобы осмотр на тот момент еще наследника провели в том числе и иностранные медики. Да, Алексей Николаевич долгое время служил исключительно знаменем, под которое всех сзывал Александр Васильевич. Но сегодня он — вполне самостоятельная фигура. Хотя и не помышляет отказываться от помощи своего спасителя. И никаких сомнений относительно его личности нет. Мы можем одобрять или не одобрять его действия, но сомневаться в происхождении… — Он многозначительно посмотрел на четвертого собеседника.

Как видно, тот слегка переусердствовал с вином. Но сейчас трезвел с невероятной быстротой. Уже обернувшийся Григорий отчетливо рассмотрел в его взгляде помимо растерянности еще и страх. Понимает, что в своей либеральной вольнице, которую позволяет император, здорово перегнул палку.

— Прошу прощения, господа, — наконец выдавил он из себя. — Я зарвался и неправильно выразился. Я всего лишь хотел обозначить тот момент, что в европейских державах присутствуют сомнения относительно легитимности российского правителя.

— Пускай они эти сомнения оставят при себе, — не выдержав, вмешался Григорий. — Не стоит повторять бред просвещенных европейцев, убежденных в собственной непогрешимости.

— Молодой человек, это частная беседа. — Семен Аркадьевич смерил подпоручика внимательным взглядом.

Было прекрасно видно, что он силится понять, какую линию поведения выбрать. Парень высок и широкоплеч. Даже слишком. Что никак не вяжется с красовавшимися в его петлицах эмблемами бронеходчика. С принятием формы нового образца их ввели для определения рода войск. В глазах — неугасимый блеск уверенности в своей правоте. На груди — знак участника Хасанских боев. Этот так просто не отступится.

— Прошу прощения, господа, но коли так, то и беседовать вам надлежало потише, — ничуть не смутившись, парировал молодой офицер. — Касаемо же прозвучавших тут слов — я не смог бы пройти мимо при всем желании. И я готов отстаивать свое мнение у барьера. Среди вас найдется тот, кто желает убедить меня в обратном и настоять на том, что государь является самозванцем?

Азаров вперил в четверых мужчин пристальный взгляд. Трое поспешили отвести взор. И только Семен Аркадьевич продолжал смотреть прямо. Впрочем, ему-то как раз беспокоиться нечего. Чего не скажешь об остальных.

Указ императора Александра Третьего о дуэлях в одна тысяча девятьсот двадцатом году был серьезно переработан Думой и вылился в Дуэльный кодекс. По его положениям, Григорий вправе вызвать говоруна, позволившего себе лишнее. Как и того, кто посмел бы за него вступиться. Уже имелся рекорд одного вечера — четыре поединка. Так что ничего из ряда вон.

— Никто не собирается на этом настаивать, — твердо произнес Семен Аркадьевич. — И данное заблуждение было развеяно еще до вашего бесцеремонного вмешательства в разговор.

Азаров уставился на говоруна, усомнившегося в легитимности государя. Тот, в свою очередь, не осмелился поднять глаза, тщательно изучая носки туфель. Отказаться от дуэли сегодня весьма проблематично. Не пожелавший принять вызов может быть попросту избит. И какие бы он ни получил при этом телесные повреждения, к избивающему не примут никаких мер. Разумеется, если вызов был правомочен, а травмы не повлекли смерть.

Словом, этому пустобреху есть чего опасаться. И видит бог, Григорий приложился бы к нему качественно и неоднократно. Но… Государь не поощрял подобное поведение, особенно среди господ офицеров. Что бы там ни говорили в Европе и за океаном, в России всякий мог высказать свое мнение. Разумеется, не преступая определенную грань. Критиковать государя не возбранялось, оскорбление влекло за собой ответственность. Но вот такой расклад, когда излишне разговорчивый предпочитает отречься от своих слов, был наиболее приемлем. Конечно, Азаров не считал это правильным, но все же решил сдержаться.

— Хорошо, господа. Я удовлетворен. Если же кто-то из вас посчитает, что я повел себя недостойно… Подпоручик Азаров, инструктор вождения бронеходов Павловского бронеходного училища к вашим услугам, — отрекомендовался молодой человек.

Говорун так и не поднял взгляда, как видно опасаясь спровоцировать офицера на более решительные действия. Мало ли, что он тут заявил. А ну как решит передумать? Да, моветон, ведь по всем правилам конфликт уже исчерпан. Но кто ищет, тот всегда найдет. Было бы желание, а изыскать повод для драки — сущая мелочь.

— Григорий, что тут происходит? — донесся сзади голос Реутова.

— Так. Небольшое недоразумение, — бросил через плечо Азаров, все еще ожидая реакции, которой, однако, не последовало. — Ты задержался.

— Извини. Так вышло, — развел руками Артур.

— Пойдем. Мы уже пропустили два танца, — не желая вдаваться в подробности, предложил Азаров.

На бал в доме графа Денисова Григорий пришел по настоянию Реутова. Бог весть, чем тот руководствовался, но пристал как банный лист, всучив ему приглашение.

Отчего бы и нет. Выпуск состоялся три дня назад. Потом был последний бал в собрании Павловского училища. Теплое прощание со стенами, успевшими стать родными. Ну и с сослуживицами из девичьей роты, как между собой юнкера называли подразделение, в которое сведены взводы девушек. Хм… и с одной из них он оказался в гостинице. Незабываемая ночь.

На следующий день дружеская пирушка в «Астории». В этой гостинице еще с шестнадцатого года останавливались практически исключительно офицеры. Тогда она именовалась «Петроградской военной гостиницей». Но со временем все вернулось на круги своя.

Молодые, едва оперившиеся офицеры могли и не воспользоваться привилегией, которую давало новое звание. За право отметить выпускной именно в ресторане «Астории» каждый год разворачивались настоящие баталии, предваряемые нешуточными интригами.

Особенно почетным считалось провести свою первую офицерскую ночь в одном из номеров гостиницы. А уж если в компании с одной из немногочисленных выпускниц родного училища… С некоторых пор это считалось особым шиком. Большего достижения у павловцев попросту не существовало.

Стоит ли говорить, что Азаров и Бабичев устроили настоящее соревнование. Целью их притязаний являлась первая красавица девичьей роты, Анна Данилова. Девушка прекрасно понимала, что является желанным призом, но не собиралась делать из этого трагедию.

Девичья рота отличалась особыми взглядами на вопросы морали. Оттого в обществе этих девиц нередко называли лейб-гвардии потаскухами. За глаза, конечно. Но зачастую небезосновательно. Во-первых, девушки в основе своей являлись пополнением для Отдельного гвардейского батальона смерти. Во-вторых, к взаимоотношениям с мужчинами относились достаточно легко.

Анна и не подумала накручивать себя по поводу объявленной на нее охоты двух лидеров выпускного курса. Разве что все же предпочла сделать свой выбор и утереть нос товаркам. На красавца-богатыря Азарова многие облизывались. Но все те же традиции их подразделения не позволяли близость с юнкерами или офицерами училища. А на выпускном банкете не было юнкеров.

Правда, если бы Григорий не сумел озаботиться номером в «Астории», то неизменно проиграл бы. Анна ведь так же являлась новоявленным подпоручиком. И в этом плане традиции девчат полностью совпадали с мальчишескими.

Завтра вечером у него поезд. Азаров отправляется в родную Тамбовскую губернию. Первый офицерский отпуск он хотел провести в кругу семьи. А там вернется и вступит в должность инструктора. Как он надеялся, ненадолго. Беседа незнакомых господ натолкнула на интересную мысль. Коль скоро ему не светит получить свой бронеход здесь, в России, то есть шанс, что испанцы будут менее разборчивы и привередливы.

 

Глава 6

Дурная кровь

Алина стояла в сторонке, практически укрывшись за колонной. Вот не хотела она сюда ехать. Совсем не хотела. Пусть Катенька Астахова и завидовала тому, что девушка вхожа в свет и является завсегдатаем балов и приемов, на деле приятного в этом мало. Даже при дефиците особ женского пола она вынуждена большую часть вечера стоять в сторонке. Да, мила и обаятельна. Да, умеет себя подать. Но на фоне других все равно проигрывает.

Вот и выходит, что из развлечений у нее в основном — возможность наблюдать за кружащимися парами и беседа с мачехой. Между ними сложились добрые отношения, не то что вначале. Но ведь и Викторию время от времени приглашали танцевать.

Правда, она все же старается пропускать танцы, чтобы не бросать падчерицу. Поэтому приходится постоянно пить лимонад или есть мороженое. Согласно этикету для отказа кавалеру нужно иметь веское основание. Стакан же с напитком или чашечка с лакомством недвусмысленно указывают на неготовность к танцу.

Папа. Ну, он вечно занят разговорами со всевозможными знакомыми или заводит новые связи. Порой он вырывается из круга собеседников и либо находит дочь взглядом, либо подходит переброситься парой фраз. Но она каждый раз демонстрирует ему бодрость духа и отличное настроение. Расстраивать его не хотелось.

— Сударыни, позвольте засвидетельствовать вам свое почтение.

К ним подошел мужчина во фраке. Слегка за пятьдесят, среднего роста. Пышные усы и нарочитая бодрость, даже игривость, придавали ему схожесть с гусарами. С теми, прежними, прошедшими горнило войн девятнадцатого столетия. Во всяком случае, именно так их себе представляла Алина по множеству прочитанных ею романов.

— Юрий Петрович, рада вас видеть, — встретила его милой улыбкой мачеха.

— Виктория Игоревна.

Мужчина взял ручку женщины своей, затянутой в черную лайковую перчатку, и поднес к губам, чем вызвал ее удивленный взгляд. Потом последовал черед ее падчерицы, и Алина вдруг ощутила какую-то инородность. Это не могла быть рука живого человека. Скорее протез. Но девушка явственно чувствовала, что его пальцы слегка сжимают ее. Причем давление меняется от легкого до вполне ощущаемого. То есть пальцы движутся. А еще — легкий стрекот, едва уловимый на фоне окружающих звуков.

— Но как такое возможно? — вздернула брови Виктория.

— Удивлены?

— Скорее поражена.

— Я сам в шоке, — самодовольно ухмыльнувшись и поправив усы пальцами, именно правой руки, ответил мужчина.

— Алиночка, Юрий Петрович потерял руку выше локтя еще в начале Великой войны, — пояснила Виктория и вновь обернулась к своему знакомому: — И все же? Может, объясните?

— Механическая рука, — со значением произнес Юрий Петрович и пустился в объяснения: — Пару месяцев назад один мой знакомый доктор предложил опробовать новое изобретение. Для этого нужно было позволить провести операцию и кое-что вживить в остатки моих мышц. Я согласился.

— Вот так просто решили рискнуть? — неодобрительно покачала головой Виктория.

— В конце концов, что я терял, кроме бесполезного обрубка? — отмахнулся Юрий Петрович. — А стоимость этой руки такова, что, поверьте, риск того стоил.

— То есть вам как испытателю она досталась бесплатно?

— Именно. Через месяц все зажило, а из-под кожи, пардон, торчало несколько колечек на тросиках из сплава золота и платины. Далее пришел черед самого протеза. Это, я вам скажу, самое настоящее произведение инженерной мысли. Небольшой «стирлинг» особой конструкции приводится в движение теплом тела. Он же питает масляный насос.

— Как на бронеходах, — вставила реплику Алина.

— Совершенно верно, милая моя. Рука надевается на плечо. К кольцам прикрепляются тяги, коим придается натяжение без малейшего зазора. Далее все дело в масляных микроклапанах, работающих посредством тяг, приводимых в движение теми или иными мышцами. Самым трудным было научиться напрягать нужные из них. Однако человек, скажу я вам, такое существо, что приспособится к чему угодно. Ну и конечно же немаловажно желание и воля осуществить задуманное. Ровно месяц ежедневных десятичасовых упорных тренировок, и вуаля. — Юрий Петрович согнул руку в локте, повернул кисть, сжал кулак. Потом осторожно принял из рук Виктории стакан и поставил его на поднос тут же материализовавшегося рядом официанта.

— Будь я проклят, но ее изобретатель, без преувеличения, вернул мне руку! — заявил «гусар».

— И как зовут гения, создавшего это чудо? — поинтересовалась мачеха.

— Инженер Полянский. К сожалению, нам с ним так и не удалось встретиться. Я имел дело только с его помощником. Сам он был в отъезде.

— Просто поразительно! — изумляясь такому достижению человеческой мысли, скорее выдохнула, чем произнесла, Алина. — А какова сила сжатия?

— Руки недругам размозжить не получится, — хмыкнув и по обыкновению поправляя усы, ответил Юрий Петрович. — Слишком слабый привод насоса, а как следствие — и его давление. Силы не хватит, даже чтобы раздавить спелый помидор. Зато достаточно, чтобы держать столовые приборы или обнять даму. Виктория Игоревна, позвольте пригласить вас на танец?

— С удовольствием, — бросив на падчерицу извиняющийся взгляд, ответила та.

Девушка же, в свою очередь, посмотрела на нее одобрительно, мол, так и должно быть. А у нее все в полном порядке. И ведь правда в порядке. Все же этот вечер прошел не зря. Собираясь поступать в бронеходное училище, она не могла не интересоваться механикой. И то, что она одной из первых увидела механическую руку, уже придавало смысл этому вечеру.

— Позвольте пригласить вас на танец?

Алина подняла взгляд на великана, представшего перед ней, и невольно осмотрелась. Обычно до нее доходила очередь лишь в случае, если пригласить больше было некого. Сейчас же у ряда колонн под балконом хватало куда более ярких представительниц слабого пола.

С недавних пор она не привлекала даже охотников за приданым. Новости в свете распространяются быстро. И те, кто преследовал выгоду, прекрасно знали о ее решении поступать в военное училище. Восемь лет долой из жизни. Вот если ее отчислят, тогда можно вновь обратить на нее внимание. Пока же она — отрезанный ломоть. И тут вдруг…

Девушка смерила взглядом красавца с изящными тоненькими усиками. Косая сажень в плечах. Богатырь былинный, минимум на полторы головы выше ее. Алине приходилось отклоняться, чтобы заглянуть ему в глаза.

Молодой офицер. Слишком молодой, пусть и огромный. Наверняка выпускник. Причем Павловского училища. Броненосные войска, конечно, разрастаются и крепнут. Но бронеходчиков готовит только это заведение. Образ этого дюжего молодца у нее никак не ассоциировался с пилотом. Однако эмблемы в виде шагающей боевой машины на петлицах явственно указывали на то, что ошибки тут никакой нет. А еще на груди — знак участника Хасанских боев. У нее такой же. Дома, в шкатулке. Отчего-то мужчинам носить такие регалии не зазорно, а девицам не приличествует.

— Извольте, сударь, — с легким кивком приняла она приглашение.

Одарила офицера своей неотразимой улыбкой, едва не затмив свет электрических ламп. Граф Денисов достаточно обеспечен, чтобы позволить себе собственный генератор и по-настоящему штучные лампочки. Хотя при этом он рисковал потерять не только дорогое оборудование, но и большой дом. А еще подвергал опасности домашних. Как уже говорилось, вся «Большая пятерка» не гнушалась время от времени запускать установки Теслы, заливая энергетическим потоком ту или иную область противной стороны.

Впрочем, с лампочками соседствовали и газовые рожки. А значит, электричество используется только в торжественных случаях. В повседневной жизни граф предпочитает не выделяться из общего ряда и рассеивать мрак более простым и надежным освещением. А неактивному генератору абсолютно все равно, бушуют ли в эфире электромагнитные бури или нет.

— Отчего столь очаровательная особа стоит в сторонке и в полном одиночестве? — спросил Григорий, кружа Алину в танце.

— А должно быть иначе? — вопросом на вопрос ответила она.

При этом ей вновь пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Впрочем, тот прекрасно отдавал себе в этом отчет, а потому чуть склонился. Иначе ей пришлось бы буквально откинуться назад.

— Вокруг вас должны быть толпы поклонников, — убежденно произнес офицер.

— Но, как видите, кавалеры предпочитают девиц попригожей.

— Идиоты, — хохотнул он. — Не рассмотреть очаровательный цветок со столь обворожительной и лучезарной улыбкой, гибким станом и легкой поступью… Для этого нужно быть слепцом.

— Тогда вы, получается, единственный зрячий.

— И слава богу. Не хотелось бы выдерживать баталию за право находиться рядом с вами. Я, конечно, ни разу не робкого десятка, но, признаться, обладаю весьма мирным и покладистым характером.

— Вы?

— Разумеется. А у вас есть по этому поводу сомнения?

— И как это сообразуется с погонами на ваших плечах и знаком участника Хасанских боев?

— Просто великолепно сообразуется, поверьте мне, сударыня. Для поля брани я достаточно решителен и отважен. Но в мирной жизни становлюсь галантным и покладистым, как милый пони.

— Скорее уж бычок.

— Хм… — Григорий сделал вид, что задумался, а потом вдруг озарился улыбкой. — А знаете, я, пожалуй, с вами соглашусь.

Честно говоря, поддавшись на уговоры Артура, Григорий не сомневался, что вечер удастся. Номер в «Астории» все еще оставался за ним. Ну к чему переезжать в гостиницу подешевле, коль скоро уже завтра он покинет столицу? А так…

Жаль, что Анна уже сделала ему ручкой и пожелала счастливой службы. Выпускной прошел, нежных чувств, и уж тем более обязательств, меж ними не было. А потому о расставании Григорий особо не сожалел.

Опять же, свято место пусто не бывает. Вот сомнительно, что молодой, ладный и статный подпоручик не привлечет внимания ни одной из вдовушек или разведенок. Пускай и замужние… Но нет. В этот огород все же лезть не хотелось. Во всяком случае, пока.

Никаких сомнений, что бал он покинет не один. Однако уверенность в этом пропала, едва он увидел ее. Все такая же щуплая на фоне своих сверстниц. Но сильно похорошевшая с момента их первой и последней мимолетной встречи. Настолько, что пройти мимо попросту не получалось. И Азаров был искренне удивлен, что этот дивный цветок не вызвал интереса ни у одного из молодых людей.

Что же до него… Не смог он забыть того гадкого утенка в изгвазданном брючном костюме, с чумазым личиком, с ангельской и невероятно притягательной улыбкой. Потребовалась какая-то пара-тройка секунд, чтобы образ нескладной девчушки впечатался в его память.

Уже после возвращения в расположение он узнал о том, что девчушка практически в одиночку остановила наступление чуть ли не целой роты японцев. Эта пигалица умудрилась отправить на тот свет офицера, двух сержантов и пятнадцать рядовых. И всего лишь посредством небольшого карабина гражданского образца под пистолетный патрон.

Помимо нагрудного знака участника Хасанских боев, за проявленную доблесть она была награждена солдатским Георгиевским крестом. Ввиду того что она девица, да еще и несовершеннолетняя, вопрос о ее награждении решал сам государь император. И лично вручил награду в Зимнем дворце.

Ну что тут сказать. Григорий был очарован тем гадким утенком. И едва не превратился в соляной столб, наблюдая маленькую лебедушку. Думал ли он о ней эти два года? Несомненно. И неоднократно. Мог ли пройти мимо, завидев ее на балу? Вот уж ничуть не бывало! Отродясь не робеющий в девичьем обществе, он тут же ринулся в атаку. Правда, помыслы его при этом были более чем чисты.

— Боже, я устала, — раскрывая веер и обмахиваясь после задорного танца, выдохнула Алина.

Она сама не верила тому, о чем говорила. Но это действительно так. Мазурку сменила кадриль, за вальсом следовала полька. И она ни разу не стояла у стены. Ее великан-кавалер и не думал отступаться или уступать место кому-либо другому, ангажируя ее раз за разом. Впрочем, соперников у него и без того не было, хотя он не обращал на это никакого внимания. Девушка же, к своему удивлению, несмотря на хорошую физическую форму, вдруг поняла, что нуждается в передышке.

— Мороженое, лимонад, квас, пунш? — с готовностью предложил Григорий.

— Пунш. Только безалкогольный. Если тут таковой найдется.

— Я сыщу, не извольте сомневаться, — самоуверенно заявил парень и поспешил в барную комнату.

Судя по тому, что он несколько задержался, искомого напитка в готовом виде не оказалось. Да оно и понятно. Детей на балу нет, а чтобы охладиться, есть лимонад, квас или мороженое. Пунш же идет для дам именно как слабоалкогольный напиток. Все же шампанское недурственно кружит голову.

— Прошу прощения за задержку, — протягивая ей большой бокал с желтовато-красным напитком, произнес Азаров.

— Вы меня заинтриговали, Григорий Федорович. Ваша предприимчивость удивляет. Вы не впервые в этом доме?

— Раньше не удостаивался чести быть в числе приглашенных.

— Даже так. Что ж, отдаю вам должное. Хм… И вкусу пунша. Великолепное сочетание.

— Только не просите повторить.

— Только не говорите, что вы его приготовили сами, — в тон ему ответила девушка.

— Пришлось. А так как я не являюсь докой в этом вопросе, то попросту не глядя смешал несколько ингредиентов.

— Должна заметить, господин подпоручик, что импровизации вам удаются великолепно.

— Быть может, выйдем в сад? Признаться, здесь несколько душно.

— Согласна. Вдохнуть свежего воздуха совсем не помешает.

Алина бросила взгляд окрест в поисках отца или мачехи. Владимира Олеговича в пределах видимости не наблюдалось. А вот Виктория нашлась практически сразу. Причем она постоянно держала падчерицу под присмотром. Девушка указала взглядом на дверь, ведущую в сад. Мачеха слегка повела плечами, явно напоминая о соблюдении приличий, и медленно моргнула в знак согласия.

В парке оказалось если не многолюдно, то вполне оживленно. Освещенные электрическими фонарями аллеи, гуляющие по ним пары. Хм. Вообще-то, далеко не только пары, но и небольшие группы мужчин. Оно и понятно, все же в помещении шумно, а укромных уголков на всех не хватает.

В саду оба ориентировались слабо, а потому шли, не особо заботясь о направлении. Разве что, так уж само собой получалось, отдалялись от дома. Правда, это вовсе не значило, что аллеи становились менее обитаемыми. Молодые люди обосновывались в беседках и на лавочках, обрамленных подстриженными кустами.

— А отчего вы пользуетесь китайским веером? — поинтересовался Григорий, просто чтобы поддержать беседу на ничего не значащую тему.

— Причин несколько. В сложенном виде бумажное опахало прячется в костяной короб. Такая компактность подходит моему платью. В раскрытом состоянии не уступит по параметрам большому вееру. И, наконец, он может послужить оружием.

— Оружием?! — не удержался от недоверчивого восклицания Азаров.

— Вы напрасно иронизируете, — с милой улыбкой заметила девушка. — Наш бывший садовник, кореец Ким, многому меня научил. Я слишком слаба физически, а значит, должна бить точно по болевым точкам. Но даже в этом случае мне лучше воспользоваться подручным средством. И веер вполне для этого подходит.

— Позвольте с вами все же не согласиться.

— Ваше право, — пожав плечами, легко уступила Алина. — Григорий Федорович, лучше объясните, как так случилось, что вы оказались бронеходчиком.

— Ну, раньше-то я был вполне подходящего росточка. И только за последний год вымахал как каланча, — с горькой ухмылкой ответил парень.

— Но вас не перевели в другой род войск.

— Оставили при училище. Я окончил его с отличием, а потому удостоили должности инструктора по вождению и боевой подготовке.

— Обидно?

— Обидно, — подтвердил Азаров. — Ну да той обиде быть недолго. Я буду писать прошение о бессрочном отпуске.

— Хотите ехать в Испанию? — догадалась девушка.

Поколение, выросшее после Великой войны и потрясений Гражданской, буквально грезило Испанией. Молодежь рвалась в бой с фашизмом. Газеты и пропаганда всячески муссировали эту тему. Кто-то говорил о том, что император совершает ошибку, поддерживая республиканцев, фактически свергших своего короля. Другие, наоборот, поминали Францию, бывшую союзницей России. Третьи утверждали, что Алексей Второй попросту отправляет в горнило плавильного котла горячие головы, где те по большей части благополучно и сгорят. Но для молодежи это все не имело значения. Их сердца пылали чувством справедливости, а бурная энергия требовала выхода.

— Испания — это моя единственная возможность оказаться в кресле пилота бронехода. Эта мысль осенила меня меньше часа назад.

— Мне кажется, что с таким ростом вы в лучшем случае можете рассчитывать на бронетяг.

— Вполне вероятно. Но это все лучше, чем учить военному делу юнкеров, ни разу не вдохнув гарь сражений.

— Хм. Громкие и пафосные слова, — хмыкнув, с грустью произнесла девушка. — Война — это страшно. А передовая — страшно вдвойне.

— Я знаю.

— Я не об участии в бою, будучи прикрытым броней.

— Я знаю, — упрямо гнул свое подпоручик.

— Откуда?

— Я видел вас. Два года назад. При обороне десятой заставы. Знаю, что вы практически в одиночку остановили наступление роты японцев и были награждены Георгиевским крестом.

— Вы меня видели? — искренне удивилась Алина.

О ее награждении в свое время писали газеты. Один репортер долго с ней разговаривал, сочувствовал, задавал вопросы. Выслушивал ответы, в том числе и весьма резкие. А потом написал очерк. Она до сих пор хранит ту газету, хотя ни разу больше не перечитывала ее. Тот газетчик написал настолько четко, выверенно, правдоподобно и эмоционально, что вновь переживать все это у Алины не было никакого желания.

Но Азаров говорит, что видел ее. Она же его не помнит. У нее очень хорошая память. Практически исключительная. Она помнит многое из того, что и запоминать-то не следует. Разве что наутро никак не может вспомнить сны. Знает, что ей что-то снится. Порой вскакивает от кошмаров или просыпается в слезах, а иногда — с легким сердцем. Но что ей снилось, как ни силилась, припомнить не могла.

— Да, видел. Уж простите, но вы тогда предстали в образе эдакой растрепанной и чумазой валькирии.

— Только усохшей, — фыркнула Алина.

— Ну зачем вы так? Вам к лицу ваш облик. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. И с той поры вы стали только краше.

— Кхм. Странно, но я вас не помню. А этого не может быть. Если бы я вас встречала, то непременно бы запомнила. Я помню лица всех солдат, даже тех, которых видела лишь убитыми, — смутившись, произнесла она.

— «Сорока»… — начал было Григорий.

— Бортовой номер «двадцать два», — тут же продолжила она.

— Да, — изумленно признал он.

— Правая башня, бывшая с моей стороны. Она еще замешкалась с огнем.

— В ней был я. И да, замешкался, глядя на вас и на то, как ваше лицо озарилось улыбкой.

Алина вновь смутилась, нервным движением заправила за ухо волосы. При ее стрижке каре в этом не было никакой надобности. Но в этот момент в ней говорило кокетство девушки, знавшей, как преподнести свой облик с выгодной стороны. И она-таки своего добилась, приметив краем глаза, как судорожно сглотнул ее спутник.

Остановилась, поозиралась и решительно направилась к обнаружившейся лавочке. При этом всячески старалась не глядеть на парня, явно не зная, куда девать руки и борясь с новыми для нее ощущениями.

— Помню, я завороженно смотрела, как «Сорока» с легкостью преодолела траншеи и погнала японцев, поливая их трассерами пуль, — когда Григорий опустился рядом, продолжила Алина. — Именно в тот момент я и решила, что непременно должна стать бронеходчицей. Я буквально влюбилась в эти машины.

— Хотите поступать в Павловское училище?

— Документы уже подали. Послезавтра мой первый вступительный экзамен.

Едва Григорий услышал это заявление, как у него в голове что-то щелкнуло. Ну или рухнул некий барьер. Опозорить девицу считалось признаком дурного тона. В офицерской среде — так и вовсе делом не приемлемым. Были, конечно, исключения. Но они ведь на то и исключения. Вдовы, разведенные, замужние, в конце концов. Все это да. Но только не девицы.

Причина в том, что до сих пор супружество по уговору — вовсе не такая уж редкость. А потому несчастных в браке как мужчин, так и женщин хватает. Разводы же, хотя и стали куда более простым делом, не приветствуются ни обществом, ни властями. Российская семья должна быть крепкой и являться фундаментом общества.

Алина же собирается стать бронеходчицей. А они в офицерской среде стояли особняком. Помочь девице-юнкеру вступить во взрослую жизнь… Это деяние, которым мог похвастать далеко не любой офицер. Только гвардеец-бронеходчик, и никак иначе. Григорию гвардия не светила. Но какое это имеет значение, когда в жилах забурлила кровь. А еще — извечное чувство соперничества. И все это наложилось на давнее влечение после того памятного боя.

Григорий придвинулся к Алине и, приобняв, легонько притянул к себе. Девушка не оказала сопротивления, как зачарованная глядя ему в глаза. Он же, в свою очередь, уже видел, как везет ее в свой номер в «Астории». О возможных последствиях он даже не думал.

Оказавшись прижатой к могучей груди, девушка буквально утонула в объятиях молодого человека. Она вдруг ощутила себя маленьким и беззащитным котенком, ищущим тепла. Она ни разу еще не целовалась, но голова сама собой запрокинулась, подставляя губы.

Азаров нежно коснулся их своими, слегка пощекотав усиками. По ее телу пробежала волна приятной дрожи, а затем разлилась сладкая истома. Голова пошла кругом, а внизу живота стало тепло и благостно. Память услужливо подбросила образ обнаженного Николая, входящего в воду, его крепко сбитое тело, упругие ягодицы.

Ее пальцы, живя собственной жизнью, сжались на плечах Григория. Не в силах ухватить тренированные мышцы, смяли рукава кителя. И тихий уголок сада наполнился едва различимым сладостным стоном. Всего лишь один поцелуй — и такой умопомрачительный эффект.

Азаров тут же усилил натиск, прижал ее к себе несколько сильнее и куда более жадно и требовательно впился в ее губы. Под напором страсти Алина вдруг задрожала всем телом, окончательно теряя здравый смысл и способность соображать. По телу пробегали волны одна сладостнее другой. Голова наполнилась туманом, из которого категорически не хотелось выныривать. Наоборот, она жаждала в нем раствориться целиком и без остатка.

Девушка понятия не имела, как и в какой момент его рука оказалась под лифом и легла на ее небольшую грудь. Царапая нежную кожу заскорузлыми ладонями, привыкшими ворочать металл, он легонько сжал пальцы. Это заставило ее испытать еще большее возбуждение. Из горла непроизвольно вырвался довольно громкий стон. Но именно это и привело ее в чувство.

— Н-нет, — с трудом выдавила Алина, отстраняясь от Григория.

— Но почему? — жарко выдохнул он ей в самое ухо.

Это вызвало у нее очередную волну, прокатившуюся от головы по спине, сковавшую спазмом живот и достигшую самых пальцев ног.

— Н-нет. Так нельзя. Это неправильно.

— Я тебе неприятен?

— Ну какая девица осмелится сказать, что ей неприятно внимание такого богатыря? — все же окончательно отстранившись и приходя в себя, грустно улыбнулась Алина. — Просто у меня нет желания становиться лейб-гвардии потаскухой. Я наслышана о нравах в Павловском училище. Но ведь и о светском обществе болтают всякое, а меж тем добродетель там — вовсе не нечто из ряда вон.

— Трудно возразить, — прилагая усилия, чтобы унять вскипевшую кровь и вздыбившуюся плоть, вынужден был признать Азаров.

— Тем более вы теперь уже входите в комсостав училища, а значит, даже для самых легковесных юнкеров-девиц являетесь табу.

— Вы хорошо проинформированы о нравах и традициях павловцев.

— Ну должна же я знать, куда иду, — с трудом справляясь со смятением и приводя себя в порядок, ответила девушка.

— Это значит, что я не могу за вами даже ухаживать?

— Вовсе нет. — Алина, печально глядя, провела ладонью по его щеке. А потом закончила: — Если только вы готовы ждать восемь лет. Потому что я намерена окончить обучение и прослужить положенный срок. Извините, Григорий Федорович.

С этими словами она подорвалась с лавочки и быстрым шагом направилась в сторону дома, поспешно заканчивая приводить себя в порядок и радуясь тому, что не измыслила с прической ничего чрезмерного. Иначе ее вот так просто не поправить.

— Господи, Гриша, вот ты где! — устраиваясь рядом с ним у барной стойки, произнес Артур.

— А ты что, успел меня потерять? — пожав плечами, вопросом на вопрос ответил тот. — Я почти все время был на виду. Разве что выходил проветриться.

— Причем не один. И кое-кто это видел.

— Кто?

— Та, ради которой я тебя и привел сюда. Младшая дочь его сиятельства.

— Графская дочь? — вздернул бровь Григорий.

— Она обратила на тебя внимание на выпускном балу. Но ты был так увлечен Анной, что она предпочла дать тебе перебеситься. А потом прожужжала моей Алене все уши, чтобы я непременно привел тебя на бал в их особняке. Вот только не успел я тебя представить, как ты уже пошел в атаку на эту пигалицу.

— Ну что я могу тебе сказать. Предупреждать надо. А вообще, серьезные отношения в мои планы пока не входят.

— С ума сошел? Генерал Денисов служит в Генеральном штабе и преподает в академии. Такими связями не разбрасываются.

— Я хочу служить, а не пополнить ряды паркетных шаркунов.

— А есть шанс?

— Есть. И я его использую.

— Ладно. Оно хотя бы стоило того?

— Еще бы, — фыркнул Азаров, пребывая в плену все того же извечного чувства соперничества.

Ну и, пожалуй, примешалась еще и толика обиды. Григорий уже давно привык сам расставаться со своими пассиями. А не получать от ворот поворот.

— Подробности будут? — живо поинтересовался Артур.

— Ну а какие тебе нужны подробности? Она едва не рвалась из платья.

— Но все же только «едва», — поддел его друг.

— Лиха беда начало, — самоуверенно заявил подпоручик.

— Звучит как пустое бахвальство, — послышался звонкий и чистый девичий голосок.

Все же тяжело и горько наблюдать за тем, как рушится образ кумира, пусть он и успел стать таковым не больше часа назад. Азаров был воплощением ее мечты. Красив, статен, к тому же пилот бронехода. И тут такое разочарование!

Алина подошла вплотную к подпоручику, вперив в него гневный взор. Молодой человек хотел подняться со стула, но… Любая другая девушка отвесила бы ему звонкую пощечину. Любая другая — да. Но только не она. Вместо этого Дробышева выбросила руку, которая скользнула к Григорию, словно атакующая кобра.

Мгновение — и изукрашенный костяной корпус веера впился в ямочку в основании шеи. Парень выпучил глаза, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Еще миг — и она хлестнула его пальцами по глазам, высекая искры и слезы. Наиболее эффективный прием в ее ситуации. Жаль, что она в платье. Подъем стопы, пришедшийся ему промеж ног, был бы весьма к месту.

Окинув хрипящего молодого офицера удовлетворенным взглядом, Алина хищно улыбнулась и, изобразив короткий прощальный кивок, отвернулась. Подумать только, она направлялась в барную комнату, чтобы найти Азарова и попробовать еще раз объясниться, опасаясь, что нанесла ему обиду. А он на поверку оказался гнилым фруктом. Мерзость!

Алина плавным движением распахнула веер. Обмахнулась им и направилась в общую залу. Танцевать расхотелось категорически. А столь многообещающий вечер все же закончился разочарованием. Хм. За последние дни мужчины предавали ее уже дважды. Нет, это знак. Нужно поступать в училище, а все эти красавцы и не очень пусть идут сторонкой.

— Браво. Поздравляю, Григорий, тебя уделала какая-то пигалица! — вдруг послышался до боли знакомый голос.

С трудом дыша и вытирая платком слезящиеся глаза, Азаров обернулся к говорившему. Он прекрасно знал, кто перед ним. Но отчетливо рассмотреть князя никак не получалось. Подпоручик видел лишь смутные очертания фигуры в форме. Впрочем, несколько фигур, а потому решительно непонятно, какая из них была Бабичевым.

— Вот никакого желания с тобой бодаться, Алексей. Алина Владимировна проучила меня заслуженно. И даже эту твою насмешку я заслужил сполна. Мне остается только проглотить ее, — хрипло ответил Григорий.

Зрение постепенно возвращалось, и хотя глаза все еще слезились, теперь он все же мог не просто рассмотреть своего извечного соперника, но и различить выражение на его лице. Хм. А ведь там нет злорадства, как и на лицах двух. его товарищей Только задумчивость.

— Звучит убедительно, Гриша. Так что я не стану записывать это себе в актив. — Князь ухмыльнулся и добавил: — У меня сложилось такое впечатление, что этот дикий ангелочек расправился бы не менее стремительно и со мной.

— Это могли бы подтвердить восемнадцать японцев, отправленных на тот свет ее нежной ручкой.

— Так это та самая девочка с десятой заставы? — удивленно вскинул бровь Бабичев.

— Она.

— Хм. Жаль. У меня уже завтра поезд. Хотелось бы познакомиться поближе, но думаю, что сегодня это излишне.

— И не только сегодня. Она поступает в наше училище.

— В таком случае шансов нет у тебя, Гриша. Я же уже не принадлежу к личному составу училища и распределен в гвардию.

Это да. Князь как отличник выбрал для службы лейб-гвардии Волхонский броненосный полк, базировавшийся в одноименном селе в предместьях Петрограда, а потому его офицеры в столице были гостями нередкими. Так что у Алексея есть возможность для более удачной охоты.

Все так. Едва узнав о желании девушки стать бронеходчицей, Бабичев, как и Азаров, сразу приписал ей свойственные девицам-юнкерам вольности. И, признаться, Григория это сильно разозлило. Правда, он все же предпочел сдержаться. Вот не вязался ее образ с повадками девиц-юнкеров, хоть тресни.

— Прошу прощения, господин Полянский?

Сказано это было достаточно громко, а потому присутствующие не могли не обратить внимания на происходящее. Говорил мужчина во фраке, слегка за пятьдесят, среднего роста и крепкого сложения. Его отличали молодцеватый вид и пышные усы, эдакий гусар.

— Да, это я, — растерянно ответил ему незнакомый мужчина.

Лет тридцать, худощавого сложения. Впрочем, скорее жилистого, уж больно сильными выглядели его руки. Григорий сразу распознал человека, которому лично приходится иметь дело с железом. Что говорится, рыбак рыбака видит издалека. Роста среднего, курчавые волосы коротко стриженны. Уж не наличествует ли в его крови африканская примесь? Помнится, однажды такое смешение дало России поистине гениального поэта.

— Сергей Геннадьевич? — продолжал уточнять «гусар».

— Совершенно верно. А в чем, собственно, дело? — дрогнувшим голосом уточнил Полянский.

Руки-то сильные, и сам вроде не рохля. Но явно трусоват. Еще не зная, что происходит, поспешил испугаться. Вон как глазки забегали, Григорий едва сумел сдержаться, чтобы на его лице не появилось презрительное выражение.

— Ганин Юрий Петрович, — представился «гусар» и тут же пустился в объяснения: — Видите ли, милостивый государь. В начале Великой войны я потерял правую руку. В то время я имел неосторожность во всеуслышание заявить, что прилюдно поцелую зад тому, кто сможет мне вернуть мою утрату. К слову, я в это попросту не верил. Но вам удалось совершить невозможное, за что я безмерно благодарен! — Ганин поднял правую руку в черной лайковой перчатке, несколько раз сжал и разжал пальцы.

— Очень рад, что мое изобретение помогло вам вновь обрести руку. Мне остается искренне надеяться, что она не подведет вас, — облегченно произнес инженер, поняв, что его хотят всего лишь поблагодарить.

— Не так быстро, уважаемый. Не так быстро, — покачал головой Ганин.

— Что вы имеете в виду? — вновь насторожился инженер.

— Только то, что я хозяин своему слову. И коль скоро сказал, что поцелую ваш зад при стечении народа, то так оно и будет. Попрошу вас снять брюки.

— Вы с ума сошли?! Я не стану этого делать ни прилюдно, ни приватно.

Инженер попытался пройти мимо, но Ганин перехватил его за плечо и с силой водворил обратно к барной стойке. Двое молодых людей, сопровождавших «гусара», поспешили развернуть и уложить Полянского на стойку. После недолгой борьбы любитель держать свое слово поправил пышные усы, обозрел с гордым видом всех присутствующих и приложился губами к голой ягодице брыкающейся жертвы.

Никаких сомнений, кто-то в издевку решил припомнить Ганину неосторожно оброненную им фразу. Тот же, будучи спесивым и гонористым, пожелал отстоять свою честь. Такие личности ради такого дела не пожалеют никого, будь то родители или их жизнь.

Конечно, оказаться в положении инженера мог любой. Даже на Григория нашлась бы другая сила, способная лишить его возможности сопротивляться оскорблению. Но у него точно достанет сил и мужества, чтобы ответить на подобный выпад. А вот инженер… Красный как рак Полянский попытался сбежать, но вновь был остановлен Ганиным.

— Сударь, я требую удовлетворения, — заступив дорогу, потребовал он.

— Что? — скорее пискнул, чем произнес, пораженный инженер. — Но я… Но вы сами…

— Я прекрасно знаю, что я сам. Но вы посмели сказать, что я сошел с ума. Я считаю подобные высказывания по отношению ко мне оскорбительными.

Григорий даже рот открыл от подобного пассажа. Да это же неприкрытое убийство! Ну или может стать таковым, если «гусар» попадет в цель. А он будет стараться, изо всех сил будет. Плевать на слова о сумасшествии. Он не сможет простить Полянскому вот этого поцелуя. Талантливый инженер должен пасть от руки спесивого ублюдка, и лишь потому, что тот сам когда-то обронил неосторожную фразу. И даже если дуэль окончится ничьей, за ней последует другая, третья, пока один из них не найдет свой конец.

— Сударь, я… — начал было Полянский.

— Извинения не принимаются ни под каким предлогом. Вы нанесли мне смертельное оскорбление. К барьеру, сударь, — оборвал его Ганин.

— Уважаемый, сдается мне, вы замыслили убийство, — неожиданно для самого себя вдруг проговорил Григорий. — Как офицер я не могу пройти мимо подобной неприкрытой наглости.

— С кем имею честь?

— Подпоручик Азаров, инструктор вождения бронеходов Павловского бронеходного училища, к вашим услугам.

— Мы обязательно поговорим с вами, молодой человек. Но только после того, как я закончу с господином Полянским.

— Господин инженер имеет полное право на замену, если таковая найдется. Сергей Геннадьевич?

— Д-да? — растерянно отозвался Полянский.

— Вы не против, если я встану к барьеру, отстаивая вашу честь?

— Н-но-о…

— Ну посудите сами. Мне все одно драться с господином Ганиным. Так что мы всего лишь одним выстрелом убьем двух зайцев…

 

Глава 7

Дуэль

Григорий открыл глаза, устремив взгляд в высокий белый потолок с лепниной. Рука сама собой нашла походный складной механический будильник и притянула его к глазам. Пять утра. Палец перевел флажок в положение «выкл», после чего часы вернулись на столик. Азаров же с наслаждением потянулся.

Как ни странно, но по возвращении в гостиницу уснул он легко. Ни терзаний, ни тяжких дум. Ничего. Просто донес голову до подушки и провалился в сон. И это при том, что им были вызваны и двое подручных «гусара». А вот нечего потакать капризам разных ублюдков. Если ему так уж хочется, то пусть сам гоняется за задницей инженера и расцеловывает ее.

Взгляд скользнул на столик, где лежали три пары дуэльных пистолетов. Ч-черт. Если бы не солидарность товарищей, от его средств не осталось бы ни копейки. Подумать только, одна пара однозарядных, капсюльных образцов обходится в целых пятьдесят рублей! Да современный ТТ куда дешевле! Хотя надо отдать должное, каждый из этих имел тщательную выделку и изящную насечку, являясь чуть ли не произведением искусства.

Согласно Дуэльному кодексу, пара пистолетов предназначалась только для одной дуэли. Причем не имело значения, из чьего оружия стрелялись соперники. По окончании поединка оба комплекта переходили в разряд сувениров и напоминали своим владельцам о былом. Из них, конечно, можно палить в свое удовольствие, но и только.

Соперники должны стрелять из незнакомого и непристрелянного оружия. Мало того, заряжаемая при этом круглая стальная пуля имела несколько меньший диаметр, чем у ствола. Какие-либо уплотнения запрещены. А как следствие, тяжелый шарик болтался, как нечто в проруби, и о сколь-нибудь удовлетворительной кучности говорить не приходилось.

Любое отклонение от положений кодекса влекло за собой уголовную ответственность. Какими бы благородными ни были устремления секундантов. К примеру, в старину имели место случаи, когда при заряжании пистолетов клали двойной или даже тройной заряд пороха. При выстреле оружие сильно подбрасывало, и получался гарантированный промах. Сегодня за подобное вполне можно угодить в тюрьму.

Григорий поднялся, умылся, побрился. Остался удовлетворен своим внешним видом и начал одеваться. Его секунданты должны прибыть к половине шестого. И времени оставалось не так чтобы много.

Такие поспешные дуэли не приветствовались. Каждый поединок должен подтверждаться дуэльным комитетом. В случае участия в поединке офицера — непременно военным. Но данное положение нередко нарушалось ввиду жажды соперников как можно быстрее вцепиться друг в друга. Потом, разумеется, проходили разбирательства. Но если все условия поединка соблюдены… Словом, с самого подписания указа о дуэлях Александром Третьим пока еще не было ни одного случая наказания соперников за несоблюдение данного пункта.

Нести сразу три футляра оказалось неудобно. Но Григорий управился. Пусть и вызвал удивление у прислуги. В этот ранний час ему на пути попадались только горничные и портье. Ну а как не удивляться решительно настроенному молодому офицеру с тремя комплектами пистолетов.

Выйдя из парадной, Азаров остановился на ступенях и, пристроив свою ношу на тумбе справа от входа, достал коробку папирос «Ява». Затянулся терпким дымом и с наслаждением выдохнул молочно-белое облако, тут же устремившееся в прохладную высь. Хорошо-о.

Впрочем, благостное настроение тут же испортил проехавший мимо грузовик, из трубы которого валил густой черный дым, а снизу вырывалось облачко отработавшего пара. Обычное дело, автовладелец экономит на качественном угле, покупая самый дешевый. Неудобно, поскольку частенько приходится чистить топку. Но это ведь мелочи.

В Думе рассматривается закон о запрете на использование в городской черте грязного топлива. Сиречь угля. Это сейчас раннее утро, и автомобилей, можно сказать, нет. Еще час, и картина разительно изменится. Улицы наполнятся мчащимися по своим делам грузовыми и легковыми паромобилями, покатят трамваи, весело зачухают мотоциклы.

Сегодня в столице столь интенсивное движение, что механические светофоры, приводимые в действие мини-паровыми машинами, появляются как грибы после дождя. При возрастающем числе транспорта в воздух выбрасывается все больше копоти. В этой связи светлые и уж тем более белые тона одежды вышли из моды. Но, возможно, закон о чистом топливе в городской черте разрешит этот вопрос.

Пока Григорий докуривал папиросу, успел проводить взглядом еще пару чадящих и чухающих, как паровозы, грузовиков. Промчался легковой лакомобиль с шашечками такси. Этот пустил лишь облачко чистого пара, особо заметного в утренней прохладе. А вот дыма Азаров не приметил. Не иначе как работает на том самом чистом топливе.

А вот наконец и лимузин с его секундантами. Этот был выполнен уже по замкнутой схеме, а потому никакого привычного чуханья. Работа машины практически не слышна. Если только при длительном стоянии и горящих горелках появится заунывный свист предохранительного клапана котла. При движении же — один лишь шорох покрышек и стук подвески. Правда, не в этом случае. Лимузин был новеньким «Руссо-балтом». Его продолжали выпускать в Риге.

Прибалтийские республики сегодня обрели независимость. И их правительства склоняются к сотрудничеству с европейскими державами. В частности с Германией. Но это вовсе не повод для разрыва экономических связей.

Промышленность республик сумела выжить только благодаря русским дельцам. И в настоящий момент продолжает развиваться. Пусть и не бурными темпами, но это все же движение вперед. Сельское хозяйство с рыбной отраслью вовсе не в загоне, а постоянно наращивают обороты. Практически вся продукция ориентирована на российский рынок. Как ни изворачиваются националистические правительства, а отринуть Россию у них пока не получается.

— Доброе утро, господа, — поздоровался Азаров, устраиваясь на одном из задних сидений.

— Доброе, — отозвался Артур.

— Как настрой? — полуобернулся сидевший на переднем сиденье Бабичев.

Плевать на личные противоречия. Григорий — его однокашник, с которым они провели в одной казарме три года. И этим все сказано. Оно, конечно, насчет того, чтобы пожертвовать ради него чем-то серьезным, — это вряд ли. Но заступиться словом или вот выступить секундантом — дело иное. Пусть и непременно достанется. Потому как при столь поспешном поединке разбирательств не избежать.

— Волнуюсь немного. А так… Я в полном порядке, — пожал плечами Азаров.

— Это радует. Не хотелось бы, чтобы ты посрамил честь училища.

— Не переживай.

— Доброе утро, Григорий Федорович, — поздоровался давешний инженер Полянский и тут же представил своего спутника: — Кондратьев Клим Сергеевич. Медик. Он пока имеет лишь диплом фельдшера, университет закончит только на следующий год. Но уже несколько лет работает на станции скорой помощи и за это время успел получить весьма обширную практику.

— И что, Клим Сергеевич, доводилось оказывать помощь при пулевых ранениях? — пожимая руку худощавого молодого человека, поинтересовался Азаров.

Что ни говори, а подобное тянется к подобному. Сам инженер мужественностью не блещет, и знакомый его из той же когорты. Остается надеяться, что он так же талантлив, как и Полянский. Не то, случись беда, в неумелых руках даже при плевом ранении богу душу отдашь.

— Не переживайте, мне доводилось оказывать помощь как при пулевых, так и при ножевых ранениях. Дважды это случалось на дуэлях, — успокоил его медик.

— Григорий Федорович, все же я вынужден настаивать, чтобы дрался я. В конце концов, это будет правильно.

— Сергей Геннадьевич, я уже высказывался по этому поводу. Если стреляюсь я, то мы убиваем сразу двух зайцев. Если вы — этот ублюдок будет иметь возможность дотянуться до вас.

— То есть вам ничего не угрожает, — с явным сомнением произнес инженер.

— Видите ли, высказывание относительно того, что из дуэльного пистолета можно попасть в голову, стреляя в ногу, и наоборот, — неверно. Разумеется, у него изрядный разброс. Но на тридцати шагах пули укладываются в тридцатисантиметровый круг. Все остальное — это тугой спуск, удар тяжелого курка, трясущиеся руки. Стреляю я хорошо. Рука у меня твердая.

Григорий выставил перед собой правую ладонь с разведенными пальцами. Те и впрямь не тряслись. Если не считать покачивания автомобиля, все еще движущегося по ровной асфальтированной дороге.

— Ну а те двое? — не сдавался инженер, как видно думавший об этом всю ночь.

— А вот с ними вы опоздали. Я вызвал их первым и не переуступлю вам право, хоть деритесь, — с улыбкой возразил Григорий.

— Это дикость! Ну зачем вы влезли? Я бы попросту отказался драться, и все.

— Нет, не все. Он бы вас избил, переломал все кости, и был бы в своем праве. Если бы, конечно, не убил вас. Но и в этом случае понес бы уголовную ответственность за причинение смерти по неосторожности. Причем отделавшись по минимуму. Таковы уж законы.

— Это не законы, а дикость какая-то, — повторил инженер, как заезженная пластинка.

— Во всем и всегда есть смысл. Иногда тайный, иногда явный, но он есть, — не согласился Григорий.

— И в чем смысл здесь?

— Я не император и не премьер-министр, — пожал плечами офицер. — Но, быть может… Вот сами посудите, кто чаще всего дерется на дуэлях? Дворянство, но не простое, а наиболее радикально настроенное, отличающееся чванством, спесью и гонором.

— Хотите сказать, что таким образом его величество желает очистить кровь? А как же тогда Пушкин, Лермонтов? Или их гибель не была утратой для русского общества?

— Поэты они были выдающиеся. Как говорится, соль земли русской. Но как люди… Ладно, не будем о грустном. По моему мнению, раньше императоры запрещали поединки, так как опирались на дворянство и заботились о том, чтобы поддерживать их численность. Сегодня опора идет уже не на сословия. И знаете, я вовсе не исключаю, что и дуэли, и поддержка войны в Испании преследуют цель очистить элиту от дурной крови.

— Себя вы также причисляете к дурной крови? А меж тем вы будете подвергать свою жизнь опасности.

— Я если и лучше господина Ганина, то ненамного. Хотя бы потому, что в угоду своему тщеславию обидел замечательную девушку.

— Но ведь и получили по заслугам.

— Мало мне. Чертовски мало.

Внимательно вслушивавшийся в разговор Кондратьев понятия не имел, что речь идет об Алине. А даже если бы и знал, то отнесся бы к этому равнодушно. Да, он считал ее другом. Но она предала его, когда вдруг решила поохотиться за наследством и столь низким способом избавиться от соперницы. А потому теперь ни о какой дружбе не могло быть и речи.

— И что же ты будешь с этим делать? — вновь полуобернулся князь. — Станешь вызывать одного подонка за другим, пока кто-нибудь не закатает в тебя стальной шарик?

— Нет. Погибнуть столь бездарно я не готов, — покачал головой Григорий. — Если сегодня повезет, то буду писать рапорт на бессрочный отпуск.

— Испания?

— Да.

— Тебя не отпустят. Даже не надейся. Рапорт о переводе капитана Ухтомского уже удовлетворен. Приказ о твоем назначении подписан.

— Думаешь, Шатилов станет держаться за бретера? — спокойно возразил Азаров.

— Вон ты куда целишь, — хмыкнул князь. — А согласятся ли тебя принять в добровольческом корпусе?

— Даже если откажутся, в интербригаду примут с распростертыми объятиями.

— Война закончится, Гриша. Ты же поломаешь себе жизнь.

— Войну нужно еще пережить, Леша. А там видно будет. Всегда можно восстановиться. Конечно, не исключен вариант, что это будет не так просто, но по мне, попробовать все же стоит.

— Погодите, так этот тройной вызов… — начал было и осекся инженер.

— Во-первых, они подонки, и тут без вариантов. Во-вторых, да, бретеров в армии не любят. Так что, господин Полянский, я это делаю не столько ради вас, сколько ради самого себя.

— И все же я не знаю, как вас отблагодарить.

— А создайте бронеход под вот таких здоровяков, и я век вам буду благодарен. Вы талантливый инженер, Сергей Геннадьевич, у вас может получиться.

— Я подумаю над этим вопросом.

— Подумайте. Обязательно подумайте.

Тем временем автомобиль направлялся к Черной речке. Сегодня это уже практически окраина столицы, но все же у ее истока — незаселенные пустыри. А потому дуэлянты облюбовали для поединков именно это место. Отчего так, никто не знал. Одни поговаривали, что это символично, так сказать, дань памяти дуэли Пушкина, вошедшей в историю. Другие склонялись к тому, что место, с одной стороны, тихое, с другой — недалеко от города и, как следствие, от госпиталей. Впрочем, правы и те и другие.

Ни о каком примирении не могло быть и речи. Тут Азаров и Ганин проявили полное единодушие, пусть и по разным причинам. А потому в дело вступили секунданты. Бросили жребий относительно выбора пистолетов. Стреляться выпало оружием «гусара», как продолжал мысленно его называть Григорий. Впрочем, разницы никакой.

Отмерили расстояние в три десятка шагов. Трава на полянке изрядно вытоптана. И это несмотря на дождливый июнь и бурный рост зелени. Похоже, дуэли имеют куда большее распространение, чем можно себе представить.

И это еще одна гирька на весы, в пользу мнения Азарова. Процесс и впрямь сильно походит на саморегулирование и чистку элиты. Вот как хочешь, так и понимай.

Григорию выпало стрелять первым. Он не глядя взял пистолет с оттиском цифры «1» и направился к своему барьеру. Дождался сигнала. После чего вскинул оружие и прицелился в Ганина. Тот вовсе не собирался облегчать задачу противнику, а потому стоял вполоборота, прикрывая грудь стволом. Хм. Стоял прямо, без тени страха во взгляде, не говоря уже об отсутствии дрожи в коленях.

Григорий так же не выказывал волнения. Конечно, не сказать, что его нет вообще. Но он черпал решимость из чувства вины перед Алиной. А в большей мере — все же из желания добиться своей цели. Эта дуэль была всего лишь первым шагом на пути к ней.

Палец нажал на спуск. Курок ударил по капсюлю. Вопреки ожиданиям никакой задержки при выстреле не произошло. Да, древняя конструкция, но все случилось столь же мгновенно, как и при стрельбе унитарными патронами. Разве что отдача куда мягче. Сказывается особенность черного пороха, пользуемого в дуэльных пистолетах.

Ганин рухнул как подкошенный. Вот только что стоял. А вот уже лежит на траве. Причем совершенно недвижимый. Нет даже предсмертных судорог. Впрочем, такое возможно, когда раненый теряет сознание от болевого шока.

Над «гусаром» склонился доктор, приехавший в компании соперников. А затем сокрушенно покачал головой. Наповал. Ну что ж, один-ноль в пользу подпоручика. И лучше бы ему выиграть всухую. А вот отпуск накрылся в любом случае. Не случись жертв, и Азаров мог предстать перед офицерским судом по возвращении от маменьки. Теперь же все куда серьезней. Однако, потеряв голову, по волосам не плачут.

 

Глава 1

Испания

Паровая машина работает куда тише, чем двигатель внутреннего сгорания. Видел Григорий такие по пути следования к месту стажировки на Дальний Восток, когда останавливался в Красноярске. Этот город и его окрестности — одно из мест, где повсеместно используется электричество. Даже улицы освещаются им. А все оттого, что там располагается завод по производству алюминия, который не получить без электроэнергии.

Таких предприятий в мире пять штук. Каждая из стран — обладательниц технологии Теслы имела подобное. Алюминий необходим всем. Потребность в нем год от года растет. Вот и условились лидеры о том, что районы, где находятся заводы, ни при каких обстоятельствах не станут подвергаться скрытым атакам. А так как установить, кто именно нанес удар, невозможно, пострадавшая сторона оставляла за собой право ответной атаки на заводы других стран.

Так вот, в Красноярске вовсе не стеснялись использовать автомобили старой постройки. Были умельцы, создававшие и новые. А почему бы и нет, если угрозы для стальных коней никакой. Правда, хватает и парового транспорта. Казенный автопарк так и вовсе из локомобилей состоит. А может ли быть иначе? Старые авто серьезно уступают новым в грузоподъемности и качестве. Все же самому молодому старичку уже целых девятнадцать годочков.

Все, что узнал о дэвээсах Григорий, указывало на то, что они куда практичней паровиков. Конечно, малость уступят им по коэффициенту полезного действия, но ведь их уже двадцать лет никто не развивает. Те же паровые машины еще недавно выдавали куда как скромные показатели. Да и сегодня малоэффективной техники хватает.

Но дэвээсы свое отжили. Разве что кто-нибудь изобретет такой двигатель, который сможет работать, воспламеняя горючую смесь без помощи электрической искры. Слышал Григорий об энтузиастах, как и о том, что подобные работы поддерживаются и государствами. Но все на уровне слухов.

Так вот. Несмотря на то что паровая машина работает куда тише, сейчас салон гондолы дирижабля наполнился нарастающим ревом. Причина в четырех винтах, приводящих в движение огромный летательный аппарат. В настоящий момент их развернули вверх, переключили реверс и дали полные обороты, чтобы прижать гиганта к земле. Здесь его уже ожидала причальная команда.

Посадка заняла минут двадцать. Дирижабль был надежно пришвартован к земле и готов к разгрузке. Русские воздухоплаватели первыми в мире решили отказаться от причальных вышек. Их аппараты могли сесть на любой площадке, способной вместить габариты судна. Данное новшество поспешили взять на вооружение другие страны, и сегодня практически все дирижабли работали именно по этой схеме.

— Господа, трап подан! Пассажиры могут покинуть корабль! Экипажу приготовиться к выгрузке! — раздался голос капитана.

Прозвучал он из рупора громкоговорителя, куда его доносила сложная система труб, мембран и струн. Вся эта механика, конечно, существенно искажала голос, но тот все же оставался узнаваемым, а главное, вполне разборчивым.

Могло показаться, что капитан говорил неподобающим образом, но на деле это вовсе не так. Это не пассажирский лайнер, а военный транспортник. И пассажиры здесь — исключительно военные или те, кто собирался таковым стать, будучи добровольцем, прибывшим в Испанию воевать с поднявшими мятеж фашистами.

Азаров поправил висящую на боку кобуру с маузером, подхватил средних объемов чемодан и направился к двери. Пришлось постоять малость в очереди, потому как народу прибыло изрядно.

Основные поставки Российская империя осуществляла морем. Но немалая их часть переправлялась посредством дирижабельного грузового флота. В частности, военных транспортников. Высоты двенадцать тысяч метров более чем достаточно, чтобы оставаться вне досягаемости истребительной авиации противника.

Добраться до этих воздушных гигантов можно только с борта таких же аппаратов. Но русские корабли неплохо вооружены. К тому же баллоны их аппаратов заполнены гелием, с которым у фашистов имеются определенные трудности. Водород же горюч и взрывоопасен.

Пара попыток германских воздухоплавателей добраться до русских дирижаблей закончилась для них плачевно. Транспортники, заправленные гелием, получив повреждения, совершили вынужденную посадку. Жертвы среди экипажа и пассажиров явились лишь результатом обстрела, но не технических проблем. Конечно, аппаратам потребовался некий ремонт, а во втором случае так и весьма вдумчивый. Фашистские же аппараты попросту сгорели в воздухе. Спасшихся не было.

Этого оказалось достаточно, чтобы оставить попытки досаждать русским. Вполне возможно, немцы решат проблему с высотой полета самолетов или обзаведутся-таки собственными запасами гелия. Но пока эта проблема решена не была, российские транспортники чувствовали себя в небесной сини вольготно.

Помимо сотни добровольцев «Нестеров» доставил сто тонн продовольствия, медикаментов и других грузов, в основном гражданского назначения. Что-то являлось гуманитарной помощью. За что-то республике придется заплатить звонкой монетой. И испанцы платили. Император Алексей Второй заинтересован в союзниках, но взваливать на казну непомерную ношу не собирался.

Ступив с трапа в траву, Григорий едва не споткнулся. Надо же, успел отвыкнуть от земной тверди. Ну да это полбеды. Гондола дирижабля, спустившегося с большой высоты, еще не успела прогреться. Но стоило выйти наружу, как в лицо тут же дохнуло жаром, а тело стало липким от выступившего пота.

— Ну что, господа, наконец-то под ногами твердь земная! — расплывшись в довольной улыбке, возвестил Дольский, поручик-бронетяжник.

Жизнерадостный брюнет, как и все остальные пассажиры, был в штатском. Правда, ничего не мог поделать со своей выправкой, выдававшей в нем офицера. Как бы там ни стонали солдатики, поминая муштру, вот уж кому доводится хлебнуть из этого котелка, так это юнкерам. Едва ли ни ежедневные занятия по строевой подготовке буквально вколачивали в их тела осанку, остающуюся с ними до глубокой старости.

— Не стоит так-то уж рьяно выказывать свою радость. Подумаешь, перелет в течение каких-то двадцати часов. Голодом вас не морили, отхожие места предоставили, вполне удобные сиденья и даже столики для игры в преферанс. Да в летних лагерях приходилось обитать в куда худших условиях, — с нескрываемой иронией возразил поручик Желтов, авиатор.

Пилот еще перед посадкой начал подтрунивать над бронетяжником, не скрывавшим боязни неба. Но Дольскому это вовсе не мешало не лезть за словом в карман. Вот уж чего он не собирался делать, так это отмалчиваться. А потому этой парочке, вместе с преферансом, вполне удалось скрасить время перелета десятка молодых и не очень офицеров.

— В летних лагерях мы были на земле, а не в двенадцати тысячах метров над ней.

— Бросьте. Небо уже давно и прочно стало для человека опорой.

— Угу. Вы, Василий Андреевич, расскажите это покойному Нестерову. И что за привычка давать имена погибших летчиков воздушным судам. Того и гляди беду накличут.

— Не стоит быть таким суеверным, — отмахнулся Желтов. — А что до погибших первопроходцев, так на то они и первые. Кровь — это неизменная и обязательная плата за познание нового и неизведанного.

— Ай бросьте. Можно подумать, сегодня ваш брат уже с неба не падает.

— Случается это крайне редко, и то по причине безответственности пилотов или техперсонала. Но там, где все налажено должным образом…

— Разгильдяйство и расхлябанность — наша национальная черта, — скривился Дольский, не сомневаясь в собственной правоте.

— Господа, увольте меня от ваших нескончаемых споров. Ну ей-богу, предел должен быть даже у беззаветной молодости, — покачал головой майор Рязанцев, мужчина средних лет, дослужившийся до командования батальоном.

С дальнейшей карьерой у офицера не задалось. Никак не получалось ужиться с начальством. И даже несмотря на военную академию за спиной, не имел никаких перспектив в продвижении по служебной лестнице. Поездка в Испанию для него была шансом. Командуя здесь полком или интербригадой, через год он автоматически получает приоритет на вступление в должность начальника штаба или командира полка в императорской армии. Разумеется, если тут не наворотит дел.

От края посадочного поля к дирижаблю потянулось пять тентованных грузовиков для перевозки личного состава. Четыре — для нижних чинов и один — для офицеров. Следом за ними двигалась целая колонна. Дирижабль следовало разгрузить в кратчайшие сроки. Уже через несколько часов он отправится в обратный путь.

Вот уж кому доставалось, так это трудившимся без продыху воздушным извозчикам войны. А тут еще обратным рейсом нередко вывозили тяжелораненых, зачастую почти инвалидов. Основная масса раненых русских добровольцев, способных встать на ноги прямо в Испании, лететь домой отказывалась, предпочитая вновь вернуться в строй. Ну и гробы с павшими также везли на родину. Для команды дирижабля это самый тяжкий груз.

— Рота, строиться! — подал команду пехотный капитан. — Господа, прошу простить, служба.

— Первый взвод! Строиться! — тут же отозвались сержанты.

Команду добровольцев для простоты свели в маршевую роту. Назначили временного командира. Что говорится, того, кто под руку подвернулся. А так народ здесь — сборная солянка. Пехота, технари, стройбат, моряки, есть даже с десяток казаков.

После Гражданской войны прошло массовое расказачивание принявших участие в бунте. Казак ведь — не просто сословие, а воинская стезя. Проживая на окраине, он стережет рубежи империи. Иными словами, вся его жизнь — одна сплошная служба. А за то ему и почет, и уважение, и освобождение от налогов, и иные льготы. К примеру, родился в семье ребенок мужеского пола, и ему тут же прирезают шесть десятин пахотной земли да три — сенокоса.

А коли принял участие в бунте, значит, преступил через присягу. От уголовного наказания милостью императора и решением Государственной Думы бунтарей освободили. А вот почетного звания лишили. Кто-то остался мужиком в родной станице. Нужно быть рожденным и взращенным казаком, чтобы понимать, каким это стало для них уроном.

Кто не смог жить в позоре среди станичников, отправился на целинные земли или на сибирские просторы. Но не в качестве наказания. Нет. Им выделялись займы в виде денег, сельхозинвентаря, скотины, птицы и семенного фонда. На пять лет освобождали от налогов.

С началом войны в Испании появилась у казаков возможность восстановить прежнее положение. Не так все просто. И голову очень даже можно сложить. Но всякий, кто удостоился на этих полях сражения Георгиевского креста, вместе с полученной наградой возрождал прежний статус своей семьи.

И в желающих недостатка не было. Насколько известно Григорию, уже сформировано два полных казачьих полка. Вот еще и с ними прибыло пополнение. Конечно, вовсе не факт, что их определят именно туда. Вполне вероятно, что и в стрелки. Хотя, по мнению Азарова, не дело таких-то бойцов сводить в серую пехотную массу.

— Господа, а вот и наш транспорт. — Майор Рязанцев указал на грузовик, остановившийся рядом с их группой.

Забрались в кузов и покатили по траве взлетного поля, поднимая за собой небольшое облачко пыли. Аэродром располагался на окраине городка Намброка. До Толедо, где был расквартирован штаб Русского добровольческого корпуса, предстояло еще проехать порядка десяти километров.

Чуть в стороне от места посадки дирижабля ровными рядами выстроились истребители. Григорий рассмотрел По-16. Машина с одним крылом, равной которой пока нет. Об этом часто и помногу пишут в газетах. Как и вообще о боевых действиях в Испании и знаменитых летчиках в частности.

За ними расположились ряды бомбардировщиков М-34. Грозные машины Сикорского дальнего радиуса действия, способные нести до тонны бомбовой нагрузки. К тому же, подобно своему предшественнику, вполне успешно противостоят атакам истребителей. Для этого сверху и снизу фюзеляжа устроены два бронеколпака со спаренными турельными пулеметами УБТ калибра двенадцать и семь миллиметров.

На отдельной площадке расположилась парочка пассажирских Си-35. Удивительно наблюдать эту машину здесь. Потому как разработана она для пассажироперевозок, в серию запущена только года полтора назад и пока еще не покрыла внутренние потребности Российской империи. А с ее обширными территориями в этом имеется острая необходимость. Впрочем, сомнительно, чтобы эти красавцы предназначались для гражданских нужд. Этот аэродром в первую очередь ориентирован на потребности корпуса. Или Григорий вообще ничего не понимает.

На выезде с территории аэродрома к ним подсел попутчик в странной форме. Не сказать, что Григорий не видел ее раньше. Были и агитационные плакаты, и фото в газетах, и кинохроника. Вот только простой рабочий комбинезон, пусть цвета хаки, с погонами капитана российской армии на плечах и пехотными петлицами на отложном воротнике, как-то не воспринимался в качестве формы. А еще эта идиотская пилотка с кисточкой. И да, овальная кокарда с русским триколором в центре.

— Приветствую вас, господа. Как там наши родные осины и березки? — заговорил попутчик.

— Велели кланяться пребывающим на чужбине, — тут же нашелся весельчак Дольский.

— Вот спасибо. Вот уж удружили так удружили. Прямо теплом родного очага повеяло. Капитан Егоров, Игнат Пантелеевич, прикомандирован к кадровому отделу Русского добровольческого корпуса. Временно. И сугубо по ранению, — тут же спохватился он, как человек, явно тяготившийся своей должностью.

Никаких сомнений, рвется человек в действующие части, но натыкается на глухую стену непонимания со стороны командования. Свой в доску. Боевой офицер. Это буквально сквозит во всем его облике. Вот так взглянешь и сразу представляешь, как он поднимает роту в штыковую атаку.

— На Руси нет ничего более постоянного, чем что-либо временное. Поручик Дольский, Кирилл Степанович. — Молодой офицер вовсе не хотел насолить, скорее действовал в соответствии с привычкой поддевать собеседника.

Капитан принял шутку с ухмылкой. Мол, пой ласточка, пой, но это точно не про меня, глазом моргнуть не успеете, как я уже буду в войсках. Ну что ж, никто не запрещает каждому верить в свою счастливую звезду. К примеру, Григорий так же верит в то, что окажется в боевой рубке бронехода. Правда, чем ближе он был к своей цели, тем вера эта становилась слабее, сомнения же давили все с большей силой.

Остальные представились без сарказма и подначек. Чему попутчик был откровенно рад. А потом предложил свернуть тент. Дождя нет. До штаба порядка пятнадцати километров, и основной путь пролегает по дороге с гравийным покрытием. Так что пыли будет предостаточно. С открытым верхом ее станет сносить назад и в сторону, с закрытым, наоборот, она начнет забиваться под тент.

Так и поступили, потребовав, чтобы водитель остановил. Тому, конечно, данное обстоятельство не понравилось. Потом ведь придется самому приводить все в прежний вид. Но возражать офицерам все же не решился.

— И что вы тут наворотили? Мать вашу, в перехлест через колено! Вы что, впервые в жизни набиваете опалубку, раскудрить вашу в качель!

Проезжая через мост, на котором велись ремонтные работы, грузовик вынужденно замедлился. А потому его пассажиры отчетливо различили каждое слово. И как тут капитан умудрился соскучиться по родным осинам, если русская речь льется с завидным постоянством? Обслуга на аэродроме, водители грузовиков, вот теперь еще и бригада рабочих, ремонтирующих мост через неширокую речку. Потому как разоряющемуся десятнику ответили на чистейшем русском, с рязанским выговором.

— Удивлены? — хмыкнул Егоров.

— Да уж есть такое, — подтвердил Дольский. — Стройбатовцы?

— В основе своей да. Добровольцы, пожелавшие заработать вдвойне. К тому же вещовка, продовольствие и проживание — за счет работодателя. Но не меньше трети — гражданские.

Во всем мире муссировалась байка о том, что русский император лукавит и в Испанию отправляются вовсе не добровольцы. Но на деле это было не так. И яркое тому подтверждение вот эти рабочие. Сомнительно, чтобы Егоров врал. Зачем? Они ведь и так все узнают сами.

— А работодатель — казна? — продолжал расспросы Дольский.

— Примерно четверть подрядов — российские дельцы. Есть даже один, который взялся строить частную железную дорогу. Уже полсотни километров положил, и его компания начала функционировать. О прибыли говорить, конечно, не приходится, но кое-какая копейка капает. А вообще, строят дороги, мосты, заводы. Расхожее мнение относительно того, что правительство зарывает в испанской мясорубке сотни миллионов рублей, — вранье от начала и до конца.

— Хотите сказать, что мы здесь еще и зарабатываем?

— Пока только вкладываем на дальнюю перспективу. Решил этим воспользоваться и кое-кто из наших дельцов. У них есть уникальная возможность занять лидирующие позиции в экономике Испании. Ясное дело, не без риска, но это серьезный задел на будущее. Касаемо же дня сегодняшнего — что-то мы поставляем испанцам бесплатно, что-то по обмену, но есть и то, за что берем плату. Опять же, Россия предоставляет кредиты в виде тех же поставок автотранспорта, сельскохозяйственной техники и подвижного железнодорожного состава.

— Но если республиканцы проиграют, то и мы останемся с носом, — не унимался Дольский.

— Ну мы ведь здесь не для того, чтобы проигрывать, — пожав плечами, возразил капитан. — Если посчитать на круг, то затраты выходят не столь уж и значительные. Разве что…

— Что? — подбодрил бронетяжник.

— Русская кровь в Испании льется реально, а человеческую жизнь сложно оценить. Что бы там ни говорили о его величестве, а отношение к народу у него особое. Не стоит забывать и того, что казна берет на себя выплату пенсий семьям погибших и инвалидам. Деньги небольшие, но какая-никакая поддержка. Особенно учитывая то, что все до единого приехавшие сюда — добровольцы.

— Хм. Странно. Ну ладно военные, мы прибыли воевать. Но гражданские?.. — недоуменно проговорил Дольский.

— Гражданские здесь на заработках и не подходят к линии фронта ближе чем на двадцать километров. Разумеется, это не спасает от бомбардировок. Но даже хваленый «Кондор» присмирел, когда сюда начали поступать наши новейшие истребители.

— Господин капитан, коль скоро вы из кадрового отдела, так, может, знаете, как с нами поступят дальше? — сменил тему разговора майор Рязанцев.

— Сейчас прибудем в штаб. Зарегистрируем каждого из вас и расселим в офицерском общежитии. На изучение личных дел и распределение по подразделениям обычно уходит не более трех суток. Так что у вас будет возможность еще и Толедо посмотреть. Весьма занимательный город. Родина той самой великолепной толедской стали. Настоятельно рекомендую провести время с пользой.

— Выход из расположения свободный? — Это уже поручик Желтов.

Угу, кто о чем, а вшивый о бане. Считалось, и не без оснований, что летчики пользуются у женского пола особым успехом. И уж у испанок-то точно. Потому как овеяны героическим ореолом. Все прекрасно помнили бомбардировки вражеской авиации, пока в небе не появились русские истребители. Ну и пилоты, сидевшие за их штурвалами.

— Выход строго по увольнительным. С момента регистрации вы на службе со всеми вытекающими. Так-то, господа, — слегка разведя руками, ответил капитан.

 

Глава 2

В штат по недобору

Дверь открылась без предварительного стука, и полковник Балашов поднял на вошедшего удивленный взгляд. Впрочем, выражение на его лице тут же изменилось, и он поспешил встать по стойке «смирно».

— Господин генерал-лейтенант…

— Вольно, Александр Иванович, — отмахнулся визитер, предлагая хозяину кабинета вернуться на свое место.

Чуть за пятьдесят, среднего роста, худощавого сложения, с цепким, волевым взглядом. Одет, по местному обыкновению, в комбинезон цвета хаки с генеральскими погонами. Не чинясь, присел к приставному столику и положил перед собой пилотку с кисточкой.

Вообще-то, Яков Александрович предлагал обрядить добровольцев в нечто более приличествующее военным. Но был не понят. Политика, чтоб ей пусто было! Он же солдат. Впрочем, ладно. Главное, что пока не мешают ему делать свое дело вдумчиво и обстоятельно.

— Что у нас с пополнением? — спросил он у начальника отдела кадров.

— Сегодня с грузом прибыли еще сто два человека. Распределением пока еще не занимались. Заявок от командиров хватает, но все их мы удовлетворить не можем. Среди прибывших хватает с особыми отметками.

— Кандидаты для восьмого корпуса есть?

— Майор Рязанцев. Командир батальона. Планируем на должность командира полка. Ну или в качестве начальника штаба к какому-нибудь деревенскому увальню.

— Не брякните это при испанцах. Нам еще их обид не хватало.

— Ни в коем случае, — искренне заверил полковник, обряженный в точно такую же форму, как у генерала.

— Так что там с Рязанцевым?

— Если вы не планируете усилить кого-нибудь из испанских полковников, то думаю рекомендовать его на командование сто восемьдесят седьмым полком.

— Как у него с испанским?

— Гораздо лучше, чем у меня. Майор готовился не за страх, а за совесть. Кроме того, в совершенстве знает немецкий.

— Значит, рекомендуйте его генералу Посасу.

С самого начала Гражданской войны республиканцев преследовали неудачи. Несмотря на то что их поддержали практически все военно-воздушные и военно-морские силы, восемьдесят процентов сухопутных войск примкнули к мятежникам. Более дисциплинированные и обученные войска без особого труда громили республиканцев, основные силы которых были представлены частями милиции. То есть сугубо гражданскими лицами.

Однако Народный фронт все же сумел сплотить людей и выдержать первый год противостояния. Как любил поговаривать Слащев, происходило это не благодаря руководству страны, а вопреки ему.

Прежний премьер-министр сделал все, чтобы республика прекратила свое существование. Он противился созданию республиканской армии, заявляя о том, что в Испании крепка традиция партизанских войн. Но в то же время палец о палец не ударил для создания отрядов сопротивления на территории, занятой франкистами.

На смену ему пришел Хуан Негрина. Человек куда более мудрый, но главное, его фигура удовлетворяла правительства других стран. И первое, с чего он хотел начать, — это создание единых вооруженных сил. Народный фронт весьма неоднороден. В него входит множество партий с противоречивой идеологией. И ни одна из них не желает усиления товарищей по борьбе. Сегодня у них цель и интересы совпадают, завтра дороги вновь разойдутся. К чему потворствовать укреплению позиций завтрашних противников?

Как при подобном подходе республиканцы умудрялись еще не проиграть, Яков Александрович попросту не понимал. Но факт остается фактом. Да, тяжко, да, ценой невероятных усилий и больших жертв, но республика продолжала жить. Впрочем, очень может быть, тут сыграли свою роль российские коммунисты, большевики. Эти склонны к радикальным действиям и пользовались большим авторитетом и влиянием. Пусть и были биты в России.

В сложившейся ситуации Алексей Второй обратился к Хуану Негрине с предложением помочь в создании регулярной армии. Премьер-министр даже скрытно летал в Петроград для личной встречи с императором. Причем не единожды. И месяц назад было подписано тайное соглашение.

Честь создания армии премьер-министр возложил на генерала Посаса, одного из немногих кадровых военных, поддержавших республику. Более того, он полностью предан центральному правительству, что уже доказал, задавив майский мятеж анархистов в Барселоне. За короткий срок Посасу удалось вывести вооруженные силы Каталонии из-под юрисдикции местных властей, переподчинить их Мадриду и создать Восточный фронт. Весьма непростая задача в существующих реалиях.

Вдобавок ко всему он провел две наступательных операции. Успехом увенчалась только одна из них, да и то частичным. Но на фоне того, что прежде успехи республиканцев наблюдались лишь в обороне, результат все же положительный. Да еще и раздут средствами пропаганды.

В настоящий момент генерал Посас был поставлен во главе Южного фронта. Весьма неоднозначное назначение. Одни восприняли это как понижение. На данном направлении наблюдалось стабильное равновесие и отсутствие активных боевых действий. Другие, и франкисты в том числе, решили, что это вызвано намерением развить наступление на Андалусию. Генерал Кейпо де Льяно начал спешно готовиться к отражению наступления республиканцев.

Но Посас разочаровал всех, и прежде всего противников. Во вверенных ему частях началась чехарда, интриги, заговоры. Командиры смещались с поразительной быстротой. Произошла ротация личного става. На место проверенных ветеранов набирались призывники, по сути, полные неумехи.

Не сказать, что ветеранов в полках не оставалось вовсе. Но их процент значительно снизился. Зато части Центрального фронта серьезно усилились опытными бойцами. Правда, кроме того они были еще и идейными представителями радикально настроенных левых партий.

Свои действия генерал объяснял тем, что ввиду стабильности положения Южный фронт не испытывает такой острой необходимости в опытных кадрах. К тому же в окрестностях Толедо уже заканчивал развертывание Русский добровольческий корпус, успевший проявить себя при отражении наступления генерала Варелы, решившего нанести очередной удар по Мадриду с юга.

Корпус Слащева, которому с его опытом и талантами пристало командовать армией, не меньше, вызывал опасения у Франко и его союзников. Именно по этой причине помимо мятежников напротив него сосредоточились части легиона «Кондор» и итальянского экспедиционного корпуса. Но Слащев не проявлял никакой активности, продолжая формирование своего соединения.

Он даже не стал противиться попытке врага вести с ним тайные переговоры. Всячески выставлял напоказ свое неприятие республиканского правительства. Причина — в серьезном влиянии коммунистической партии и бывших соотечественников. Не так давно он с ними воевал не на жизнь, а на смерть. И кстати, вел себя в отношении красных весьма жестко. Буквально на грани военного преступника. По окончании Гражданской войны даже был под следствием. Но оправдали.

Именно вот эта противоречивость его фигуры и послужила первопричиной его назначения. Можно сказать, что командир корпуса — единственный, кто прибыл на эту войну по приказу. Но правда заключалась в том, что Слащев и сам отправился бы сюда. Просто потому, что в какой-то момент война превратилась для него в некую потребность. Как некогда морфий и кокаин, от пристрастия к которым он потом избавлялся с большим трудом. Однако написать рапорт он не успел. Просто потому, что получил приказ еще до того, как было объявлено о создании соединения…

— Есть еще интересные кадры? — спросил Слащев, едва было покончено с назначением майора Рязанцева.

— Подпоручик Азаров, выпуск этого года, Павловское училище. Бретер. Тройная дуэль без решения дуэльного комитета. Результат — один труп, один раненый. На нем ни царапины. Всех троих вызвал он, причем в течение нескольких минут.

— Бронеходчик, — прекрасно помня, кого именно выпускает Павловское училище, констатировал генерал.

— Да. А нас как раз одолевает командование интербригад с просьбой направить им бронеходчиков. Думаю бросить им его как кость.

— У нас некомплект бронеходчиков.

— Восполним еще. По планам…

— План действий пришлось подкорректировать, — с недовольной миной перебил генерал полковника.

— И когда?

— На днях.

— Но в корпусе еще некомплект личного состава.

— Знаю. Игра с Франко затянулась. К республиканцам просочились кое-какие сведения. Подозреваю, что утечка намеренно организована противником. Посеять раздор, вызвать недоверие к русским. Соответственно, ослабить противника и подорвать доверие к России. Что не так уж трудно, учитывая влияние левых партий. Удачная наступательная операция убьет сразу несколько зайцев. Упрочит положение, авторитет и популярность Негрины. Отведет всяческие нехорошие мысли от нашего корпуса. Положительно скажется на образе России. И самое главное, отвлечет внимание как союзников, так и противников от генерала Посаса. Ну и снимет напряжение на Южном фронте. Рано им еще воевать.

— Ясно. Но Азаров нам не подойдет в любом случае. Оглобля под два метра ростом. Эдакого гренадера ни в какую рубку не сунуть. Его даже в «паука» не впихнуть.

— Это-то верно. Но помимо управления машиной его еще много чему учили. Как с успеваемостью?

— С отличием.

— В училище Шатилова дипломами с отличием не разбрасываются.

— Не думаю, что нам нужна мина замедленного действия.

— Может, и мина. Но нужна. Определяйте его в бронетяжники. Эти машины посвободней будут. А после наступления сплавим к интернационалистам. Если выживет.

 

Глава 3

Покушение

Дверь распахнулась с такой силой, словно ее сорвал с места внезапно поднявшийся ураган. Через открытое окно задувает ветерок, и при распахнутой двери сквознячком тянет значительно сильнее. Однако этого явно недостаточно для подобных метаморфоз.

Виновник данного происшествия уже стоял в дверях. И его радостное возбужденное настроение сменилось крайним удивлением. А взгляд прикипел к черному зрачку наведенного ему в лицо пистолета. Причем рука, сжимающая его, тверда, нет и намека на дрожь.

— Вы бы поаккуратнее, не то мало ли, палец дрогнет на крючке, а там поди докажи, что вы ненамеренно, — нервно сглотнув, произнес незваный гость.

Хм. Тот самый капитан Егоров, что подсел к ним на КПП аэродрома. Азаров опустил руку с карманной «береттой», буквально утопающей в его лапе.

— Вы бы не пугали так народ-то, не то и до греха недолго, — в тон вошедшему, но все же слегка смутившись и пряча пистолет в наплечной кобуре, буркнул Григорий.

— Помнится, у вас вроде бы был маузер, — невпопад произнес офицер.

— И был и есть, — кивая на громоздкий пистолет, лежавший на застеленной кровати, ответил молодой человек.

Он проживал сейчас в одиночестве. Но привычка содержать свою койку в образцовом порядке из него еще не успела выветриться. Как и поддерживать чистоту в помещении. Одному это даже проще.

Несмотря на заявление Егорова, пополнение распределили в течение первого же дня. А потому трое соседей по общежитию только и того, что переночевали с ним, а утром отбыли по своим подразделениям. Азаров же задержался. И как он подозревал, причина опять в его богатырском сложении. Чтоб ему трижды опрокинуться. Быть в шаге от мечты и упереться в высокий рост.

— Позвольте полюбопытствовать, а отчего вы такой до зубов вооруженный? — спросил капитан.

— Ну… Подвернулся случай, еще в училище, перед первой стажировкой, вот и купил «беретту» по бросовой цене.

— А где стажировались?

— Хасан.

— Ясно. Как же можно отправляться на войну и без своего оружия, — со значимым видом произнес Егоров.

При этих словах Азаров залился краской до корней волос. А что тут скажешь. Тогда он купил дешевенький гражданский пистолетик. Отправляясь в Испанию, не удержался от приобретения столь популярного в среде бронеходчиков маузера. Вообще-то, было желание приобрести ТОЗ-34. Остановило только то, что он все же собирался занять место в боевой рубке бронехода, а куда с карабином-то? Пусть и смотрится он в его руках как безделка. А вот этот громоздкий пистолет вполне в тему. Хотя тоже как игрушка. О «беретте» и говорить нечего. Но не выкидывать же, в самом-то деле.

— Вы вот что, Григорий Федорович. Прекращали бы все время быть на взводе и ожидать удара из-за угла. Нет, я вовсе не призываю расслабляться. Но уж на охраняемой-то территории расположения, я думаю, можно.

— Благодарю. Я учту ваше мнение, — вновь недовольно буркнул Григорий.

— Вот напрасно вы так, — добродушно попенял капитан. — Кто из нас не хаживал по этой же дорожке. Думаете, вы оригинальны? Да я, если хотите знать, отправляясь на стажировку в Киев, так же приобрел свое первое оружие. Правда, сюда уже приехал пустым. Но я к тому времени и послужить успел. Избавился, так сказать, от юношеских бредней. Ну, хватит дуться. Для чего еще нужны старшие товарищи, как не для передачи своего жизненного опыта. Без обид? — расплывшись в самой добродушной улыбке, протянул руку капитан.

— Без обид, — уже без злости ответил на рукопожатие парень.

— Вот и ладушки. Приглашаю вас посидеть в местной таверне.

— С чего такая честь? Я думал, вы объявите о моем назначении.

— С этим не ко мне. А насчет чести… Так в ней, клятой, и дело. Ну как я могу пройти мимо эдакой знаменитости?

— Кхм, — смущенно кашлянул Григорий.

— Бросьте. Три поединка кряду, один убит, один ранен. Да тут есть чем гордиться! Собирайтесь. Я угощаю.

— Да я как бы и сам могу…

— А разве я выказал в этом сомнение? — удивленно вздернув бровь, покачал головой капитан. — Но вы меня обяжете, если примете приглашение.

— А как же… Меня ведь могут вызвать по команде.

— Вас предупреждали, чтобы вы ожидали решения и никуда не отлучались?

— Нет.

— Ну и кто им виноват? Объявят по возвращении или завтра. А вот этого делать не следует, — приметив, что молодой человек снимает плечевую кобуру с маленьким пистолетиком, остановил его Егоров.

— Но вы же сами сказали…

— Я сказал, что не стоит ожидать удара в расположении. В городе же лучше быть вооруженным. Но гражданский, расхаживающий с маузером на боку, вызовет лишние вопросы. А так никто и ничего даже не заметит.

Признав правоту капитана, Григорий набросил легкий льняной пиджак и направился вслед за ним. Оно, конечно, отправляясь летом в Испанию, обряжаться в костюм… Уж больно жарко в здешних краях. Сыграла свою роль привычка к холодному петроградскому лету. Но, как оказалось, все одно на пользу. Вот, прикроет пистолет.

Толедо, по местным меркам, не такой уж и маленький город. Население — чуть больше пятидесяти тысяч. Но вот что есть, то есть: невероятно скученный, с узкими, кривыми улочками. Радовало хотя бы то, что все они мощеные, и сегодня нет того безобразия, что творилось всего лишь сотню лет назад.

Григорий припомнил сведения, почерпнутые из истории. Помои и содержимое ночных ваз выплескивалось прямо на улицу. Причем не только под ноги, но и из окон или с балконов второго этажа. Не сказать, что сегодня все столь уж безоблачно. Стоит свернуть в какой переулок, сравнимый разве что с козьей тропой, как в нос тут же ударяют неистребимые миазмы зловония. Во всем остальном город производил впечатление. Не стариной, но древностью дышало буквально все вокруг.

Егоров вел Азарова уверенно, как человек, успевший хорошо изучить территорию. Ни разу он не запнулся, хотя Григорий уже через пять минут их пешей прогулки сомневался, что сумеет отыскать штаб корпуса. Лишний повод не разминуться с капитаном. Тем более что его испанский оставляет желать лучшего.

Таверна оказалась небольшой, всего-то на шесть столиков, но уютной. По заказу капитана им подали баранью ногу, приготовленную в казане, с луком, томатом, сладким и острым перцем, чесноком и белым вином… От одного запаха Григорий едва не захлебнулся слюной. А уж когда попробовал… Никогда ничего подобного он не ел.

Ну и как под такую закуску, да еще и под радушие хозяина, не принять чего-нибудь горячительного. Подумаешь, на улице невыносимая жара. Во-первых, в толстых каменных стенах заведения прохладно. А во-вторых, у юнкеров как-то не принято отказываться от выпивки. Даже когда это грозит неприятностями. Так что водочка, остуженная до температуры ключевой воды, прокатилась в желудок как по маслу. Все же отношение к русским тут хорошее, а иначе с чего бы доводить температуру напитка до оптимальной в употреблении.

— Гриша, не обижайся, но ты несешь какую-то ерунду, — икнув, пьяно произнес капитан.

Они перешли на «ты», приговаривая первую бутылку. Сейчас же под их напором была готова капитулировать вторая.

— Переведи, — тряхнул головой захмелевший парень.

— Изволь. Ты никогда раньше не видел этого, как его, инженера. И тут вдруг… Бац! — Егоров ударил ладонью по столу. — Дерешься за него на смертельном поединке. Да еще и вызываешь подручных этого больного на всю плешь «гусара».

— Ну да. Так все и было.

— Ты не дружишь с головой? Нет, я не хочу тебя обидеть, но-о… — выставляя руки в примирительном жесте, все же усомнился капитан.

— Да понимаешь, злой я тогда был, — взъерошив короткую стрижку, ответил Азаров. — Девицу одну ни за что обидел. И ведь кого… Ту, о ком думал целых два года, хотя и видел всего-то несколько секунд. Эдакая пигалица-валькирия.

— Валькирия и пигалица. Гриша… — тряхнув головой, вновь с недоверием произнес капитан.

— Да она в одном бою положила почти два десятка самураев. Пятнадцать лет, а ее к «Георгию». А улыбка… Ну вот ангел, и все тут.

— Дикий какой-то ангел получается. Выпьем?

— Ага. Дикий и есть, — легко согласился Азаров, вновь поднимая стопку с холодной водкой.

— Хозяин, а можно еще бутылочку? — позвал капитан.

— Господин уверен? — поколебавшись, уточнил грузный мужчина.

— Даже не сомневайся, — кивая, как конь на водопое, заверил Егоров. — И что та валькирия?

— Да что. Мы с ней в саду гуляли, ну, там… Я позволил себе малость лишнего. Но она меня осадила. Когда же Артур начал пытать, что там да как, я сдуру гадость про нее ляпнул.

— Ославил?

— Ну не то чтобы… Словом, сказал, что она едва не рвалась из платья.

— Ну, сказал и сказал, с кем не бывает, — принимая у хозяина уже третью остуженную бутылку, пожал плечами капитан. — Оно, конечно, это тебя не красит, но, признаться, повод для подобного бахвальства у тебя вроде как был. Или не был?

— Ну, вроде как и был. Но…

— Не продолжай.

— Ты не понял. Она-то это услышала. И при всех мне в морду.

— Х-ха! Пони-има-аю… Получается, тебе тогда без разницы было, с кем драться. Лишь бы драться.

— Хм. А знаешь, я ведь тогда был больше на себя зол. Скорее уж хотел, чтобы мне кто-нибудь навалял. Потому и вызвал всех троих. Ну, чтобы с гарантией.

— Ты серьезно? — Егоров даже поперхнулся, всматриваясь в ставшее отрешенным лицо парня.

Ну, экзальтированной молодежью уже давно никого не удивить. Вот только образ восторженного юноши с этим богатырем как-то не вязался. Вот хоть тресни, а не верилось!

— Серьезно, конечно. Правда, было еще кое-что… Меня ведь из-за роста оставили при училище. И я только задним умом понял, что можно было принять любое назначение, а потом написать рапорт — и сюда. Наш генерал ни за что меня не отпустил бы. Я ведь хороший бронеходчик, Игнат. Реально хороший.

— Ну, это понятно, коль скоро оставили в училище инструктором.

— Во-от. Ну и как было сбежать в Испанию? А тут такая возможность. Ну какой командир станет держаться за бретера?

— Это да. Такой красавец никому и даром не нужен, — подтвердил капитан.

Прикончив-таки третью бутылку, офицеры двинулись в обратный путь. И не сказать, что дорога далась им легко. Солнце уже склонялось к закату. Дневная жара спала. Но все же разница между прохладой таверны и улицей была невероятной. Григорий буквально ощущал, как он расплывается воском. Вот интересно, у него достанет сил добраться до своей постели?

Достанет или нет, без разницы. Не мог он себе позволить так-то уж опозориться и завалиться прямо на мостовой. А потому, собрав всю волю в кулак, упрямо следовал за старшим товарищем. Тому тоже пришлось несладко. Однако, выпрямившись, словно проглотил лом, он чуть ли не строевым шагал строго заданным курсом. Так и шли, на одной воле и всячески выдерживая некоторый интервал. Не хватало еще подпирать друг друга, подобно горемычным пьяницам.

Когда Григорий понял, что наконец-то появилось здание штаба корпуса, он едва не совершил фатальную ошибку, то есть чуть не расслабился. Недаром говорят, что последние метры долгого пути всегда самые трудные. А уж в его-то случае, когда в глазах начало расплываться и двоиться, это верно как никогда.

Ему даже пришлось остановиться на несколько секунд, опершись о стену. Вот она, цель. А сил уже нет. И еще, как назло, улица стала более многолюдной. Горожане ловят прохладные вечерние часы? Очень может быть. А вон и милицейский патруль. Ну вот как в такой ситуации расслабляться?

Ворота штаба распахнулись, и на улицу выкатили два автомобиля. Военный легковой внедорожник МАЗ-32 с открытым верхом, в котором находились четверо автоматчиков и водитель. А следом лимузин, АМО-36. Или их два? Плевать. Главное, что оба принадлежат командиру корпуса. Григорий тут же отлип от стены и надвинул поля шляпы на глаза.

Ну стоит себе гражданский и стоит. Подумаешь, его качает, как березу на ветру. Гражданский же. Егоров тоже подобрался. Вытянулся в струнку, бросив руки по швам в готовности отдать честь. Тяжко капитану, но он стоит как статуя, не шелохнется. Правильная тактика, если сумеешь выстоять.

А вот дальше все понеслось вскачь, словно взбесившаяся лошадь. Патруль, двигавшийся неспешным шагом впереди автомобилей, вдруг остановился. Милиционеры, опустившись на колено, вскинули оружие. Не успел конвой среагировать, как узкая улочка огласилась нестройным залпом четырех винтовок и злой длинной автоматной очередью.

Стреляли с пятидесяти метров, не больше. А потому огонь оказался убийственным. Конвой был расстрелян в мгновение. МАЗ вильнул передними колесами и с ходу врезался в стену дома. Из-под капота послышался свист, и повалил пар. Повредило либо котел, либо паропровод. А уж выстрелами или в результате столкновения, бог весть.

Ехавший следом лимузин резко остановился и, не имея возможности развернуться на узкой улочке, дал задний ход. На лобовом стекле тут же появилась пара белесых отметин от винтовочных пуль, и следом пробежала строчка, оставленная автоматной очередью. АМО, как и МАЗ, вильнул и врезался в стену дома. Разве что не передним бампером, а задним.

И тут в перестрелку вплелся новый звук. Григорий пьяно повел взглядом и выхватил фигуру капитана Егорова, который, беспрестанно паля из пистолета, стремительно шел на сближение с патрульными. Да и с патрульными ли?

Григорий, пока еще плохо соображая, что тут и как, выхватил свою «беретту». Семь патронов в магазине, восьмой в стволе. Большой палец привычно отжал предохранитель пистолетика, буквально скрывшегося в лапе своего владельца, указательный нажал на спусковой крючок.

Магазин был расстрелян в считаные секунды. Но этого оказалось достаточно, чтобы переключить внимание двух нападавших на нового стрелка. За это время Егоров добежал-таки до злоумышленников. А вот что именно он с ними сделал, Азаров так и не понял. На ногах из пятерых вроде как еще оставались трое. А через пару стуков сердца — уже ни одного. Григорий только и смог что озадаченно икнуть.

— Гриша, а ты неплохой стрелок. Уложить противника с тридцати шагов из этой пукалки надо еще уметь. Как, впрочем, и управиться из дуэльного пистоля.

Все же у юношеской горячности, основанной на книгах и фильмах о войне, есть положительное качество. Стараясь подражать полюбившимся героям, и ясное дело, так, чтобы не видели другие, Григорий по возможности забавлялся, выхватывая свою «беретту» и стреляя в цель. Хотя стрелять доводилось не так часто, как хотелось бы. Пусть патроны и недорогие, он все же испытывал постоянное стеснение в средствах. Но это ведь не помеха в холостых тренировках.

— Игнат… Ик… А что это было? — недоуменно таращась на капитана, поинтересовался Азаров.

— Покушение на генерала Слащева. С остальным будем еще разбираться, — кивая на троих скрученных пленников, которых уводили солдаты комендантской роты, ответил тот.

— Я не о них. Ик. Я о тебе, — мотнув головой, возразил подпоручик, силясь понять, когда и как тот мог протрезветь.

— Не забивай себе голову, Гриша. Я потом все объясню. До комнаты-то своей дойдешь или помочь?

— Я… С-сам.

— Может, все же…

— Н-не над-до, — поведя рукой в отрицательном жесте, упрямо возразил Азаров.

 

Глава 4

Девицы-юнкера

— Выпустите меня! Выпустите! А-а-а!!! Мамочка! Мамуля!

От этого крика, полного ужаса, по спине пробежал холодок, а тело передернуло. Где-то внутри подспудно начал нарастать страх. Умом Алина прекрасно понимала, что это всего лишь тренировка и она лежит в глухом стальном ящике. Что, несмотря на духоту, задохнуться ей не грозит ввиду имеющейся вентиляции. И тем не менее полная неподвижность сказывалась, как и истерика сокурсницы в одном из соседних ящиков.

Невзирая на кромешную тьму, перед глазами поплыли разноцветные круги. Она начала задыхаться. Нестерпимо захотелось обрести свободу и просто пошевелить руками и ногами. Вот только они прихвачены ремнями, как и тело. Пытаясь успокоиться, Алина вдохнула полной грудью. Раз. Другой. Третий. Вроде стало чуть легче.

Послышался лязг металла. Крик стал более отчетливым. Но тут же перешел в рыдания. Девушка продолжала звать маму и умоляла вынуть ее из этого ада. Тут же зажурчал успокаивающий и умиротворяющий голос медицинской сестры. На таких тренировках присутствие доктора с двумя помощницами обязательно.

Никто не сможет успокоить лучше женщины. И обе сестры имеют миловидную внешность. Добродушные, румяные пышечки. Есть такие, которые с первого взгляда располагают к себе обликом и ласковой улыбкой. Видела Алина, как юнкера-девушки льнули к сестрам, словно к няням.

Поначалу их не пристегивали ремнями и не запирали ящик. Только на несколько секунд прикрывали крышку. Мелочи. Но не для всех. Чтобы стать бронеходчиком, мало сдать с отличием экзамены. Потом наступает испытание вот этим клятым ящиком.

Из ста десяти девушек, с успехом сдавших экзамены, тридцать две отсеялись уже на первых тренировках. Еще полтора десятка — когда их начали пристегивать ремнями. Потом с десяток — едва послышался лязг запоров.

Вот уже месяц как Алина поступила в Павловское училище. С ними ежедневно проводят занятия по строевой, физической и боевой подготовке. Они изучают уставы и впитывают в себя воинский быт. И каждый день ложатся в эти клятые ящики, сроки пребывания в которых увеличиваются с завидным постоянством. Сегодня это уже полчаса. И отсев юнкеров продолжается.

Кстати, наблюдается убыль и среди парней. Но там все же отчисляют куда реже. Как показывает практика, их останется значительно больше, чем девушек. И причина вовсе не в том, что число парней изначально чуть ли не втрое превышает число девушек. Мальчики все же по природе своей менее пугливы. И сестер милосердия подле них не бывает. С ними все куда суровей. Правда, доктор все же присутствует.

Жестоко? Не без того. Ну а как иначе-то, если предстоит сидеть в железе? Поговаривают, что как только отсеют самых слабых, начнут увеличивать нагрузки. В частности, ящики начнут нагревать, превратив их в эдакую духовку. Потому как реальные бронеходы имеют паровые котлы и машины.

По отзывам старшекурсников, наиболее комфортно в машине бывает по осени, когда не так уж холодно, но в то же время и не жарко. Зимой, оказывается, тоже не мед. В рубке плюс, снаружи минус, корпус изнутри покрывается изморозью и даже наледью. Приятного мало.

Крики и ласковые увещевания снаружи прекратились. Зато послышались размеренные шаги и стук по металлу. Это их будущий инструктор по вождению бронеходов, подпоручик Крюгер, проходя мимо ящиков, ударяет по ним тростью. Дожидается ответного стука, означающего, что подопечная в порядке, и переходит к следующему. Вот и до Дробышевой дошел черед. Ответила, ударив костяшкой пальца в боковую стенку. Иначе никак, потому как на запястьях ремни.

Еще немного, и обход закончился. Все. Опять полная тишина и одиночество. Разговоры строго-настрого запрещены. Лежишь в этом клятом склепе, отрезанная от внешнего мира и наедине со своими думами. Несмотря на то что Алина стремилась сюда и даже жаждала, нет-нет да и проскальзывали мысли относительно ошибочности ее решения. Ну и желание послать все это лесом. Угу. Она девушка воспитанная, но чего только не наслушалась от окружающих. Память же у нее прямо-таки уникальная. Так что лексикон сквернословия у нее богатый. Правда, если она его и применяет, то только мысленно.

Чтобы скоротать время, Алина обычно начинала обсасывать какую-нибудь идею. Порой это были математические выкладки. В другой раз раскладывала по полочкам какой-нибудь физический закон. Случались и экскурсы в историю. Все что угодно, только бы не этот непроглядный мрак и ощущение замкнутого пространства. Алина даже закрывала глаза, дабы иметь иллюзию, что вокруг нее все же не мрак…

История девиц-юнкеров берет начало в семнадцатом году, когда были сформированы приснопамятные женские «батальоны смерти». По задумке Временного правительства, они должны были поднять моральный дух не желающих воевать мужчин. Но идея оказалась провальной.

Однако батальоны были сформированы, а любому подразделению необходимы командные кадры. А потому приняли решение о принятии девиц на ускоренные курсы прапорщиков в Московском Александровском училище. Всего успели выпустить двадцать пять девушек. В ходе Гражданской войны все они остались верны присяге и приняли активное участие в борьбе с бунтовщиками. Большая их часть погибла, кто на полях сражений, кто был расстрелян за участие в тайных операциях в тылу красных. Другие дожили до победы. Правда, в строю никто из них так и не остался.

С развитием военной техники среди молодежи росла популярность летчиков, бронеходчиков, бронетяжников. Юноши и девушки бредили великими свершениями и достижениями. Дети родителей, переживших такие серьезные потрясения, и не успевшие к столь захватывающему, интересному и страшному времени, стремились создать что-то эдакое. А тут еще и набирающее обороты движение эмансипации.

Вот и припомнился прежний опыт. Появились авиационные женские полки — истребительные и бомбардировочные. Отдельный отряд транспортных дирижаблей из десяти аппаратов был полностью укомплектован женскими экипажами. Сформирован и бронеходный женский «батальон смерти». В память о том самом, первом и единственном, оказавшемся на полях сражений.

Но в отличие от печально известного его преемницы в профессиональном плане оказались на высоте. Желающих служить более чем достаточно, а соответственно, и выбирать было из кого. Отбор среди девушек был жесточайший. И выпуском курса всего лишь в десять девушек никого не удивить.

Несмотря на это имеющиеся части не могли покрыть всех запросов. Свободных штатных должностей попросту не было, а потому многие офицеры оказывались вне штата. Чтобы иметь возможность служить, а не числиться, они писали рапорта об откомандировании их в линейные части, а то и в горячие точки. Благо таковых на границе империи все еще хватало. Так что женщины с реальным боевым опытом и наградами — вовсе не редкость.

От делать нечего Алина вновь произвела мысленный подсчет. Сорвавшуюся девушку — кажется, это была Авдеева, отчислят. Тут однозначно и бесповоротно. Нервный срыв может погубить не только самого пилота бронехода, но и боевых товарищей. Никакие связи ее родителя в правительстве не повлияют на решение об отчислении. Формулировка же «по физическим показателям» ставит крест на поступлении в другое военное училище. Попытка дается всего одна. Причем это касается не только девиц, но и парней.

Получается, их осталось уже тридцать пять человек. Чуть больше штатной численности взвода. Нет, подгонять к присяге число юнкеров под штат никто не будет. Сверх положенного — так тому и быть. И такое случается. Все одно в течение первого полугодия все выровняется, а то еще и провалится ниже потребного. Но об этом уже говорилось.

Вновь послышались шаги. Только на этот раз идут сразу несколько человек. Получается, время их заточения вышло. Вот и ладно. Признаться, лежать в этом гробу тошно. Уж лучше пойти на занятия по физической подготовке. Вот уж где Дробышева чувствовала себя как рыба в воде. Несмотря на самое щуплое сложение во взводе, она имела лучшую физическую форму.

И по остальным дисциплинам ей не было равных. А как же иначе, если ей не нужно ничего учить и уж тем более зубрить. Достаточно просто прочесть, усвоить и разложить по полочкам. Все. Спроси через год — ответит не задумываясь.

Лязгнул запор. Их специально делали такими громкими, чтобы усилить психологическое воздействие. Крышка подалась вверх, и тут же появилась щель, через которую ударил свет. Не сказать, что столь уж яркий. Все же ящик находится в помещении. Но после полного мрака поистине ослепительный. В душе зародилось невольное облегчение на грани с ликованием.

Глаза привычно начали слезиться. Плохо различимый сквозь пелену служивый из роты обеспечения уже расстегивает ремни. Хм. Показалось или он опять словно невзначай провел пальцами по груди? Вот, теперь по животу. Руки, ноги, зафиксированные как на бедрах, так и в области голеней. Алину от этих прикосновений невольно прострелила легкая дрожь.

Наконец взор просветлел. Солдат не из молодых. Она помнила его, уж два года за плечами. Лицо совершенно равнодушное. Закончил с ремнями. Глянул ей в лицо, словно желая убедиться, что с ней все в порядке. Удовлетворенно кивнул и перешел к следующему ящику.

А может, она себя накручивает и нет никакой подоплеки? Возможно. Спросить бы остальных, но… Как-то неудобно и неприлично. Подругой же, чтобы вести подобные откровенные беседы, Алина еще не обзавелась.

— Сударыни, хватит нежиться. Встаем и выходим строиться. Через десять минут здесь начнутся тренировки у другого подразделения, — постукивая по голенищу сапога своей неизменной тонкой тростью, приказал подпоручик.

Крюгер был выпускником этого года. Поговаривают, что он получил распределение в какой-то гарнизон в Туркестане. В училище же оставили другого офицера, подающего большие надежды, но слишком крупного сложения, а потому в линейных частях ему место не сыскать. Однако буквально через пару дней после выпуска тот умудрился стать участником сразу трех поединков. Один из которых имел смертельный исход. Командование училища решило отказаться от бретера. Освободившуюся же вакансию занял этот немец.

При мысли об Азарове, — а тем офицером мог быть лишь он, Алина ощутила теплую волну, прокатившуюся от груди к низу живота. Дыхание невольно участилось. Девушка раздраженно фыркнула.

Подонок! Вот кто этот Азаров! Он недостоин высокого звания офицера! Попадись он ей на пути… Уж теперь-то она будет не просто девицей, а офицером. И пусть попробует отказаться принять вызов!

Правда, пока ей предстоит сделать первый шаг на пути к заветным погонам подпоручика. Да-да, невзирая на то что им уже довелось пережить, они пока только подошли к старту. Послезавтра у Дробышевой будет по-настоящему торжественный день. Она будет давать присягу и после этого станет настоящим юнкером.

 

Глава 5

Боевое крещение

— Господин поручик, подпоручик Азаров для дальнейшего прохождения службы прибыл!

— Здравствуйте, Григорий Федорович, — не чинясь, протянул руку Дольский. — Какими судьбами в наши-то пенаты?

— Командование решило, что эдакую каланчу проще загнать в бронетяг, — просто ответил молодой офицер.

Он уже облачился в ту самую странную форму с российскими знаками различия. И в петлицах его отчетливо виднелась эмблема в виде первого ромбовидного бронетяга. Вот уж никогда не подумал бы, что она сменит человекоподобную фигуру. Ну да это непредсказуемо.

— Сколько в вас?

— Сто девяносто пять сантиметров.

— Н-да. Вопреки расхожему мнению, места в машине не особо много, да и не так там высоко, как может показаться. На полу располагаются контейнеры с боеприпасами. Впрочем, вам там все одно не стоять. Отрегулируете сиденье под ваши габариты. Хм. Или скорее все же переделаете. Но зато устроитесь с комфортом, не то что в бронеходе. Слышали поговорку бронетяжников о вашем брате?

— Не довелось.

— Бронеход — как лисапед, жопа едет, ноги — нет.

— Вы хотели сказать, велосипед, — хмыкнув, поправил Григорий.

— Велосипед не укладывается в рифму, — разведя руками, с наигранно озадаченным видом ответил поручик. — И потом, какая разница, суть-то от этого не меняется. Уж поверьте, будущее за бронетягами. Ваши шагающие монстры — это какой-то казус, иначе и не скажешь. Дорогие, сложные, капризные…

Угу. Ничего нового. И если подходить к вопросу однобоко, звучит вполне резонно. А главное, помимо уже перечисленного стоило добавить и то, что командование всячески старается беречь дорогую и сложную боевую технику. Ну и тот факт, что бронеходчики на особом положении, белая кость, так сказать.

— Я не стану с пылом доказывать вам, что бронеходы являются основой мощи вооруженных сил, — перебил своего новоявленного командира Азаров. — Такое может утверждать только полный глупец. Но они уверенно занимают свою нишу и незаменимы там, где бронетяги спасуют. А еще обладают куда большей маневренностью. И это при том, что двадцать лет развития так и не смогли позволить бронетягам серьезно оторваться хотя бы в скорости передвижения. А на поле боя так и вовсе сохраняется паритет с шагающими монстрами, — решил он вернуть шпильку.

— Так нечестно! — шутливо заявил Дольский. — Григорий Федорович, вы отныне наш и должны радеть о наших войсках.

— Войска у нас одни — броненосные, — констатировал Григорий.

И это действительно так. Мало того, в трети броненосных полков по штату полагался бронеходный батальон. А все оттого, что они с бронетягами неплохо друг друга дополняли. Хотя да, основной упор делался все же на последних. Ну да это и понятно. Экипажи для этих машин готовить куда проще, причем из рядового состава. Как и на «Сороки» с «Громобоями». Все же целых шесть ног, и потеря любых двух не обездвижит машину.

Бронеходчиков же на двуногие машины нужно готовить особо и сугубо индивидуально. Они сродни летчикам. Ведь недаром и тех и других именовали пилотами. И это вполне заслуженно.

— Ладно, я скажу по-другому. Бронетяжники вас приняли в свою семью, и вам не следует выказывать нам свое пренебрежение, — продолжал в наигранном тоне изливать обиду Дольский.

— Кирилл Степанович, но мне казалось, что я вполне объективен, — поддерживая заданный тон, в свою очередь произнес Азаров.

— Значит, окончательно от своих не откреститесь?

— И не подумаю.

— Ну и пусть вас, — отмахнулся Дольский и сразу сменил тему: — Есть предложение — наедине перейти на «ты».

— Поддерживаю.

— Вот и ладно. Итак. Рота только-только сформирована. Каким-никаким боевым опытом обладает хорошо как четверть личного состава. В твоем взводе таковых трое. Механик-водитель, наводчик и пулеметчик. При желании можешь даже собрать боевой экипаж.

— Так и поступлю.

— Вообще-то, это была шутка, — заметил Дольский.

— А я серьезно. Все бойцы разных специальностей, и смысла в их распылении я не наблюдаю.

— Гриша, ничуть не хочу умалять твоих достоинств, но прими к сведению, что бронеходчики — по сути, одиночки. Пока не дослужится до капитана и не получит взвод, пилот в ответе только за себя. Здесь же на твоей шее пятнадцать душ. И ты отвечаешь за каждого из них перед Богом и людьми. О технике я скромно умолчу.

— Я все понимаю, Кирилл. Но ведь и впрямь лучше свести лучших в один кулак. Если бы это были командиры машин, то иное дело. А так-то…

— Теперь послушай меня. Повторяю, здесь ты не один. Допустим, в машине при молодом сержанте будет обстрелянный заряжающий. Всяк может с непривычки растеряться или впасть в ступор. Заметь — не ошибиться.

— Да понял я.

— А раз понял, тогда понимай и то, что в этой ситуации командиру нужна опора. Тот, на кого можно положиться. Тот, кто сможет поддержать, подставить плечо. В конце концов, гаркнуть в самое ухо: «Господин сержант, прикажете заряжать бронебойным?» Или еще какую хрень, чтобы встряхнуть лицо начальствующее. Собственным примером взбодрить остальных, мол, и не такое бывало. Ты же собираешься вести в бой экипажи желторотиков. Помни, Гриша, грехов лучше избегать, чем потом их замаливать. В твоем взводе, включая тебя, четверо уже были в бою, и я взял на себя смелость распределить троих по машинам, четвертую займешь сам. Вопросы?

— Кхм. Я все уяснил, больше не распыляйся.

— Вот и ладно.

В этот момент снаружи палатки послышалась команда дежурного по расположению. Личный состав строился для принятия пищи. Пусть корпус и находился в полевых условиях, тем не менее устроено все не по-походному, а на манер летних лагерей. То есть все как положено: не полевая кухня, а столовая.

— Как раз вовремя. Сейчас представлю тебя личному составу, потом обед и двигай на оружейный склад. Вижу, маузер твой при тебе, но даже если хочешь остаться с ним, по штату положено получить еще и карабин.

— Карабин? В бронетяг? Может, еще и пехотную винтовку? — искренне удивился Григорий.

— Некогда сейчас проводить ликбез. На складе все объяснят. Тамошний старшина жуть какой словоохотливый.

Процесс представления много времени не занял. Потом познакомился с двумя остальными взводными, оказавшимися выпускниками прошлого года. Случай с отправкой добровольца, едва покинувшего стены училища, был скорее нонсенсом. Нет, если попал по распределению в какую горячую точку — это одно. Но вот на эту войну… шалишь!

Кстати, оба взводных с боевым опытом. Один успел побывать под огнем в Монголии. Второй повоевал с басмачами в Туркестане. Там все еще продолжалась гражданская война. Правда, со своим особым, самобытным уклоном.

В рядах басмачей хватает представителей радикального крыла левых партий. Там и эсеры, и коммунисты, и анархисты, и всякой твари по паре. А потому основной целью заявлена борьба с русским засильем, царизмом в частности. Правда, сия праведная борьба, именуемая борьбой за равенство, отчего-то щедро оплачивается английским золотом.

После обеда Григорий направился на склад. Кладовщиком оказался дядька лет сорока со старшинскими погонами. Седовласого мужичка с пышными усами офицеры по-свойски называли по отчеству, Капитонычем. А вот Азаров малость растерялся.

С одной стороны, тот вроде как и старшина, но с другой — ему хорошо за сорок. И пусть сидит на складе, сразу видно, что он в армии служит дольше, чем Григорий живет на белом свете. Опять же, послужившие офицеры о сержантском составе — со всем уважением. Вспомнил и их ротного старшину в училище, все приговаривавшего, мол, если командир им отец, то он, значит, за мать будет.

— Я прошу прощения, а как вас по имени-отчеству? — решил поинтересоваться он.

— Все Капитонычем зовут, и вы так же кликайте. И на «ты». Мне оно так привычней. Да и вам попроще будет. Давайте ваш аттестат.

— Вот, — протянул Григорий бланк.

— Ага. Так. Я гляжу, маузер имеете. Не иначе как прикупили специально на войну.

— Просто удобно. Он и как пистолет, и как мини-карабин. Окажись в поле, с одним пистолетом много не навоюешь. Тем более что я из бронеходчиков. А там места куда меньше, чем в бронетяге.

— Не иначе как сложением не вышли.

— Так и есть.

— Заметно, — уважительно подчеркнул стать молодого человека мужчина. — А насчет оружия — это да. Ваш брат все больше маузеры уважает, да армия их не закупает. Но это теперь не беда. Нынче появился новенький карабин. Вот, смотрите. Вдвое тяжелее вашего пистоля. Но на то он и карабин.

С этими словами старшина выложил на стол компактный и весь из себя ладный самозарядный карабин. Общая длина не больше семидесяти сантиметров. Пистолетная рукоять. Имеется стальной приклад, складывающийся под цевье. Затворная рама по габаритам сродни «болтовику». Но оно и понятно, оружие рассчитано на стрельбу одиночными, а потому незачем увеличивать ход затвора, уменьшая тем самым скорострельность.

Григорий взял его в руки. И впрямь легкий. В сложенном состоянии найти ему место даже в рубке бронехода не составит труда. Обнаружив защелку, извлек магазин.

— Под тэтэшный патрон?

— Именно, — с готовностью подтвердил Капитоныч. — ТК-37. Тульский Коровин образца тридцать седьмого года. Все дерево из березовой фанеры, а она что твоя сталь. А посему и с пистолетной рукоятью ничего не станется. Работает за счет отвода газов, при выстреле патронник заперт напрочь. Работа тульских оружейников, а потому ствол взят от ТОЗ-34 с его нарезами. Вот и считайте — точность, легкость болтового карабина и плюс к тому скорострельность самозарядного. Магазин на двадцать патронов. При опустошении затвор становится на задержку, и можно как сменить магазин, так и снарядить по одному или с помощью маузеровской обоймы. Вот, видите на затворе паз?

— Вижу.

Григорий откинул приклад, приложился. А что, очень даже удобно. Правда, все же слишком легок. Но ведь в его руках и кавалерийский карабин как игрушка. Вот «драгунка» или ППД уже ощущаются как нечто серьезное.

— Специально под броненосные войска ладили, — продолжал пояснять Капитоныч. — Автоматами и пехоту пока не успевают полностью обеспечить. Да и дорогие они. А у нашего брата за основное оружие — броня и калибр. Этот же малютка и дешевый. И в производстве легок — линию под него запустить на заводе куда проще. Его даже в небольших механических мастерских ладить можно. Знай стволы поставляй. А по точности боя ваш маузер и рядом не стоит.

— Не спорю, тем более коли ствол от ТОЗ-34. ТК-37, получается, — модель этого года?

— Верно. В январе задание выписали, а в марте тульские оружейники уже представили свой образец. Уж как над ним измывались, но ничего, выдержал малец. Причем настолько удачно, что после испытаний заказали первую партию — и сюда. Сразу проверить в бою, так сказать.

— Оно, конечно, лучшая проверка — это война. Но не поторопились ли? Положено сначала войсковые испытания провести, болячки в любом случае повылазят, — с сомнением произнес Григорий.

— Вот поверьте человеку, который стреляющие железяки уж больше двадцати лет ворочает. Этот красавец не подведет, и болячек у него нет. Сами попользуете, а там и убедитесь.

— Ладно. Глянем, никуда не денемся. Да и по штату положен.

— Пистолет свой оставите?

— Положением о прохождении службы это не запрещено. Поэтому, пожалуй, все же оставлю.

— Зря. ТТ куда сподручней. Но то дело ваше. Только совет тогда уж примите.

— Слушаю вас, — и не думая обращаться к ветерану на «ты», кивнул Григорий.

— За броней носить эту бандуру на ремне неудобно. К кобуре с внутренней стороны можно приделать зажим. И тогда его получится пристроить так, как захочется. Кто-то на ремень цепляет, а как в машину — так крепит к нагрудному карману. Чуток неудобно, форму оттягивает, но все сподручней, чем когда он болтается на боку. А еще приделывают петлю на шлею портупеи. Эдак куда лучше. Командование на такую вольность не обращает внимания.

— И кто те зажимы ладит? — с хитринкой посмотрел на старшину Григорий.

— Ну так я и лажу.

— Дорого?

— Семьдесят песет.

— Это рубль, получается?

— Получается, — подтвердил Капитоныч.

— А петля на портупею?

— Входит в цену.

— Тогда делайте, — выкладывая пистолет на стол, решил Григорий.

— Сделаем. Только раньше чем послезавтра не получится. Я же в свободное время тем занимаюсь. А его не так чтобы и много. Батальон все еще на формировании, и забот хватает.

— Ничего, не к спеху.

— Ага. Ну тогда вы пока вот ТТ тоже получите. Карабин в пирамиде или в машине должен быть, а офицеру без личного оружия никак нельзя. Свободной же кобуры под маузер у меня нет.

— Ничего. Похожу пока с ТТ.

— Вот и ладно, — ведя запись в амбарной книге, подытожил Капитоныч.

Потом перевернул ее к Григорию и предложил ознакомиться. Итак. Карабин ТК-37, шесть секторных и слегка изогнутых магазинов на двадцать патронов каждый плюс подсумок под них. Далее: пистолет ТТ, кобура, запасной магазин. Шесть пачек патронов по семьдесят штук. Противогаз, в сумку которого он их и уложил. Бинокль, укомплектованная полевая сумка. Ну вот, теперь Азаров вооружен официально.

После посещения склада направился прямиком в расположение. Нужно поближе познакомиться с взводом и принимать хозяйство. А главное, пора осваивать новую машину. Все же разница между бронетягом и бронеходом не то что ощутимая, а как между небом и землей. Вроде есть схожее, но в то же время совершенно другие основы.

Им, конечно, преподавали тактику и принципы ведения боя бронетягов. Но упор делался на свою специфику. И машины эти по большей части рассматривались в качестве противников. А это совершенно иной взгляд и подход. Так что придется овладевать новой техникой, причем в условиях цейтнота. И что-то Григорию подсказывало, что учить придется еще и экипажи.

Он заскочил в палатку командира роты, где все еще оставался его чемодан, а оттуда дежурный по роте препроводил его в офицерскую палатку. Двоих соседей на месте не было. Что неудивительно. К чему сидеть сиднем в духоте под парусиной, если можно найти иное занятие.

Встреча и первое знакомство с взводом Азарова порадовали. Личное время у солдат закончилось, и они, будучи уже распределены по машинам, возились с ними с завидным прилежанием. Железо — оно такое, всегда есть куда руку приложить. Там подкрутить, здесь подтянуть, тут смазать. Солдат при деле — значит, в голове меньше места для дури.

Но главное — это то, что все они знают свою специальность. Выходит, не тупо отправляли добровольцев, но еще и смотрели на уровень подготовки. Чего никак не скажешь о Григории…

— Ну что, Васильков, учи своего командира машине, — отозвав в сторону механика-водителя, потребовал Григорий.

Двадцатидвухлетний парень даже стушевался от подобного заявления. Два года уж служит, причем успел побывать в боях. А потому понимание имеет, что с офицерами лучше бы поаккуратнее. Они ведь разные встречаются. Есть те, что с пониманием, есть тряпки, а не редкость и лютые. Вот поди пойми, кто перед тобой. На рохлю этот не похож, но все одно выбор, кем ему оказаться, еще есть.

— Ты не смущайся, Илья. Я ведь бронеходчик. Сюда угодил из-за своего роста богатырского. Так что есть чему меня учить. Давай для начала по машине в общем пройдемся.

Тот облегченно вздохнул, распознав в Азарове вполне адекватное начальство, и приступил к объяснениям. Поначалу-то все больше заикался. Но постепенно разошелся, ожил и начал заливаться соловьем. Хм. А вот с мехводом Григорию, пожалуй, повезло. Так уж вышло, что парень был причислен к командирской машине. Не иначе как из расчета, что взводный мог оказаться без боевого опыта.

Опыт у Григория, что и говорить, так себе. Но недавнее событие в городе показало, что, случись беда, он не остолбенеет, что уже радует. Остальное же… Если знания в голове сидят крепко, главное, не растеряться, а там что-то эдакое все же учудишь. Хорошо бы в положительном плане. Но тут уж как сложится.

На вооружении у их роты — БЛ-33. Бронетяг легкий, модель тридцать третьего года, в просторечии «тридцать третий». Габариты машины впечатляли. Три метра в ширину, столько же в высоту по башне, длина восемь метров. Общая масса машины в снаряженном состоянии — пятнадцать тонн.

Три котла от грузовиков и машина тройного расширения не позволяли сделать бронетяг более компактным. При этом он разгонялся по трассе до сорока километров в час, по пересеченной местности выдавал порядка пятнадцати.

Бронеходы по дороге двигались медленнее. Но зато сохраняли ту же скорость и на подъеме, и на поле боя, да и крутизну могли взять куда более значимую. А вот даже эта легкая машина на подъем в тридцать шесть градусов заползала с неторопливостью улитки. Что тут же породило у бронеходчиков переделку древней поговорки. «Можно бесконечно долго смотреть на огонь, текущую воду и медленно ползущий в гору бронетяг».

Бронирование машины оставляло желать лучшего. Лоб с наклонными верхним и нижним броневыми листами, как и ромбовидная башня, в двадцать пять миллиметров. То есть крупнокалиберный пулемет в четырнадцать с половиной миллиметров на расстоянии свыше ста метров еще удержит. Против пушки бесполезна и на дистанции более полукилометра. Борта — всего лишь десять миллиметров. Тут и говорить нечего. Обычная противопульная и осколочная броня, как на обычном броневике.

Словом, в угоду скорости, маневренности и габаритам пожертвовали защищенностью. Н-да. Бог с ней, со скоростью, но все остальное… Что ни говори, а у паровика есть свои массогабаритные пределы. Если сама машина еще получалась более или менее компактной, то котлы уменьшать до бесконечности не выйдет. Чем тяжелей машина, тем бо́льшая потребность в рабочем объеме пара, чтобы эту груду стали передвигать. Как следствие растут и габариты паровика. В основном это происходит за счет длины, но и высота с шириной не остаются в стороне. Поэтому как ни крути, но да, в его распоряжении именно легкие машины.

Вооружение состояло из сорокапятимиллиметровой пушки, спаренной с пулеметом, и курсового пулемета. Как по Григорию, так орудие можно бы и посолидней. Хоть ту же короткоствольную семидесятишестимиллиметровую пушку на основе горной. Как это сделали немцы. Конечно, против брони оно менее эффективно. Зато осколочная граната для поддержки пехоты куда весомей. Да и большинство сегодняшних машин ей вполне по зубам.

С бортов башни — две реактивные установки, каждая имеет по паре направляющих из стальных труб. Стотридцатидвухмиллиметровые реактивные снаряды — весомый аргумент в пользу усиления огневой мощи. Фугас в полтора кило тротила по определению не может быть мелочью. А еще этого более чем достаточно для поражения бронированной цели.

Григорий прекрасно помнил это по своему первому и пока единственному бою. Правда, на «Сороке» были установки под восьмидесятидвухмиллиметровые ракеты и блоки по двенадцать ракет каждый. Но там они располагались на корпусе и не мешали работе пулеметов. Здесь подобный финт не получится, потому и устроили блоки на башне. А меньшее число компенсировали калибром. Впрочем, здесь задача реактивных снарядов как раз в уничтожении бронированной техники.

Пока Васильков делал для командира взвода экскурс по их боевой машине, личный состав занимался сигнальной подготовкой. Григорий вовсе не собирался за короткий срок натаскать парней тому, чему учат несколько месяцев. Но первоначальные навыки и знания у них уже есть, оставалось выяснить уровень подготовки, чтобы хотя бы иметь об этом представление. А там при необходимости и наличии времени провести дополнительные занятия. Все же связь в бою значит немало.

Первый день прошел в заботах и хлопотах. А главное, принес массу новой информации. Ну и осознание того, что, назначая его на должность взводного, кто-то в кадрах совершил серьезную ошибку. Григорий явно должен был признать собственную профнепригодность…

— Господа офицеры, боевая тревога! — вбежав в палатку комсостава, объявил дневальный по роте.

Григорий единым махом сел на кровати. Пару раз моргнул, осмысливая услышанное. Потом окинул взглядом солдатика, стоящего у полога с карбидным фонариком в руке.

— Свободен, рядовой, — послышался голос одного из взводных, подпоручика Рощина.

Это Азаров только вчера ходил в общем строю и был простым юнкером. Этот же окончил училище год назад и уже успел покомандовать взводом. Причем в Туркестане. У него и счет погибших подчиненных открыт. Таковой имеется за плечами каждого офицера, не отсиживающегося в тылу. А вот размеры этого личного кладбища зависят уже от самого командира и того, насколько он серьезно подходит к выполнению своего долга.

Григорий нащупал на столе фонарик-зажигалку, пару раз чиркнул колесиком, высекая искру. Наконец за стеклом заплясало бензиновое пламя, усиленное зеркальным отражателем. Конечно, по яркости с ацетиленовым не сравнится, но зато, в отличие от него, всегда готов к использованию. Только следить нужно, чтобы не был долго в перевернутом положении. От топлива-то особого вреда не будет, оно достаточно быстро испарится, даже маслянистого пятна не останется. А вот бензин придется дозаправлять. А он там особой очистки и стоит изрядно.

Глянул на время. Три часа. Прислушался. За брезентом слышны возбужденные разговоры, окрики, команды. Никакой паники, звуков нападения, канонады или хотя бы отдаленной перестрелки. Он даже различил стрекот кузнечиков.

— Странная какая-то тревога, — начиная одеваться, произнес Азаров.

— Отчего же? — не понял Рощин.

— Тишина. В смысле никаких тревожных звуков.

— Это, Гриша, означает одно: не противник начал наступление, а мы собираемся его атаковать. До передовой полчаса походным маршем. По мне, так уже через час начнется артподготовка и полетят бомбардировщики.

— Ты так думаешь? — то ли растерянно, то ли с нетерпением спросил Григорий.

— Да чего думать. Максимум через десять минут нам и так все расскажут. Поторапливайся.

Рощин оказался абсолютно прав. Едва построили личный состав, как перед замершей в общем строю ротой появился Дольский. Короткий приказ на подготовку к выдвижению, и личный состав разбежался по машинам.

— Ну что, братцы, пришел и наш черед, — окинув взором короткий строй взвода, заговорил Григорий. — Просто помните, что вы тут своей волей. По себе знаю, в бою страшно всем. Но если вы просто будете делать свое дело, то, чему вас учили, страх отступит. И знайте, на той стороне такие же люди, и им будет куда страшнее, чем вам. Ведь на них станет накатывать неудержимая стальная лавина, огрызающаяся огнем.

Не мастер он красиво говорить, и ничего тут не поделаешь. Вот если девушке какой голову вскружить, то дело иное. А зажечь сердца перед боем, увлечь людей за собой… Тут нужно нечто совершенно иное. Ну уж как умеет. Григорий вновь осмотрел короткий строй:

— Командиры машин, на вас особая ответственность. Все время следите за моими сигналами. И помните, от ваших решений и знания дела зависят жизни экипажей. Механики, ваша задача — просто вести машину. Вести так, как указывают командиры. Заряжающие, действовать быстро и слушать приказы. Пулеметчики, помните — едва увидели врага, сразу открывайте огонь. Не ждите приказа. Если только не будет особого распоряжения не стрелять. А теперь по машинам, братцы! Разводить пары!

В Великую войну завести двигатель можно было, всего лишь провернув заводную ручку. Теперь же этот процесс значительно растянулся по времени. Подача топлива на форсунки, потом розжиг. Ожидание, пока прогреется «стирлинг». Запустить его, дернув за трос. Он приводит в действие насос, создающий давление в топливном баке. А также вращает вентилятор, создающий тягу в трубе дымохода. Она расположена сзади и выходит параллельно земле в верхней части кормы. И лишь после этого следует запуск горелок котлов.

Весь процесс длится минуты две. Для паровика вроде и быстро, хотя на деле все же чертовски долго. Но вот наконец послышался заунывный свист перегретого пара, сбрасываемого предохранительными клапанами. Сначала у одного бронетяга, вслед за ним подтянулись и остальные три. А там загудели все машины роты…

Когда они были в нескольких километрах от реки, окончательно рассвело, и над ними прошли самолеты. Похоже, все три авиаполка корпуса общим числом в сто пятьдесят машин. Хотя-а… Насчет всех истребителей все же сомнительно. Что-то должны были оставить для прикрытия наступления с воздуха. Хваленый «Кондор» мог нанести ответный удар.

Вопреки ожиданиям Григория воздушная армада миновала линию фронта и проследовала дальше. Не иначе как утюжить аэродромы противника. На позиции же франкистов обрушилась ствольная, минометная и реактивная артиллерия корпуса. Поднялась такая канонада, что, несмотря на несколько километров, отделявших их роту от переднего края, Григорий чувствовал, как дрожь земли передается броне.

Через час, если судить по звукам, артиллерийский обстрел сместился вглубь обороны противника. Оно вроде и местность равнинная. Но хватает различных складок, невысоких холмов, лесочков, садов и зарослей вдоль рек и речушек. Все это исправно ограничивает обзор. А потому остается только гадать, что там и как.

Григорий со скучающим выражением лица смотрел в ту сторону, где закипал бой. Рассмотреть что-либо он даже не пытался. А что тут увидишь, если в полукилометре перед тобой виден лишь урез балки. Ну разве что поднимающиеся где-то вдали клубы дыма. Одна его часть — результат обстрела и пожаров, другая образована дымовыми шашками, призванными прикрыть наступающих от обстрела противника.

— Привет бронетягам! — раздался задорный голос.

Азаров бросил взгляд на окликнувшего его. К машине подступился поручик лет двадцати трех. Высок, хотя и пониже его будет. Строен, и даже вот эта республиканская форма в виде рабочей спецодежды на нем сидит ладно и солидно. Видно, что до капитанских погон парню еще пара-тройка лет. Вот и решил ускорить процесс.

— И пехоте не хворать, — в тон ему ответил Григорий.

— Я так понимаю, командир третьего взвода, третьей роты, третьего батальона?

— Как бы это смешно ни звучало, — тряхнув головой, подтвердил Азаров.

— Мне сказали, что я не сумею промахнуться, — явно намекая на рост бронетяжника, произнес офицер. — Командир роты поручик Михайлов. Мы ваш десант.

— Ну что ж, коли так, то милости просим. Только как вы собираетесь разместить на четырех машинах полторы сотни человек? Они там, в штабах, вообще головами не думают.

— Нормально в штабах с головами. У меня рота автоматчиков уменьшенного состава. Идея проходит боевую обкатку. Всего сто семь человек, здесь — сто четыре.

— Ну, если так, тогда да, никаких проблем. В инструктаже нужду испытываете?

— Не переживайте, юнцов тут нет по определению, — успокоил его Михайлов и отдал команду: — Командирам взводов начать погрузку на машины!

И тут же по броне застучали сапоги стрелков. Солдаты грузились, имея за плечами вещевые мешки. Это не свойственно при штурме вражеских позиций. Обычно солдат идет в атаку налегке. С имуществом же потом подтягиваются старшина с каптенармусами. Но эти шли с припасами. Да еще и патронные ящики грузили.

Григорий приметил и три громоздких самозарядных бронебойных ружья системы Симонова — БРС. Родоначальником этого оружия являлась Германия, но вермахт отказался от его использования, сочтя малоэффективным. И это подтвердилось в ходе Великой войны. Но армии России, Великобритании, Франции и Польши предпочли иметь на вооружении нечто способное усилить пехоту. Пусть даже эффект будет чисто психологическим…

Похоже, все, кроме России, ставку делали как раз на последнее. Русское ружье единственное имело и более солидный калибр, и не сравнимую с остальными пробивную способность. Мало того, даже была разработана тактика и методика его использования. И если судить по газетным статьям, здесь, в Испании, БРС уже успел зарекомендовать себя с положительной стороны.

БЛ-33, или, как их называли, «тридцать третьи», имели в длину восемь и в ширину три метра. Были оборудованы поручнями и подножками, так как переброска десанта являлась одним из пунктов их тактического применения. Каждая из машин могла принять на броню порядка двадцати пяти человек или чуть больше, если серьезно потесниться.

— А что это за новые такие роты? — сидя на башне, не удержался от вопроса Григорий.

— А само название говорит за себя. Основное вооружение — автоматы, — начал пояснять Михайлов. — Три отделения — из десяти человек, на вооружении ручной пулемет, снайперская винтовка, восемь автоматов. Четвертое отделение — бронебойное, расчет из двух человек, бронебойное ружье и автомат. В роте три взвода. Плотность огня такая, что обычная стрелковая рота нервно курит в сторонке.

— А эффективная дальность? У автомата она так себе.

— Ну и что? Для дальних подступов есть пулеметы и снайперы. Уверяю вас, это не так чтобы и мало.

— Не знаю. Сомнительно как-то.

— Сомнений хватает не только у вас. Признаться, и сам пока не испытываю полной уверенности, как и высокие чины в Генеральном штабе. Вот и обкатывают задумку в Испании.

— Понятно. А какая у вас задача?

— Как и вы, пока пребываю в неведении.

В этот момент вдоль колонны прозвучала команда, собирающая командиров взводов. И практически сразу прибежал посыльный за Михайловым. Его так же вызывали к командиру батальона для постановки боевой задачи. Наконец-то хоть какая-то ясность.

— Господа офицеры, получен приказ, — обведя взглядом подчиненных, заговорил Дольский. — Бронеходы свое дело сделали. Река форсирована, плацдарм захвачен. Передовые части уже закрепились на том берегу. Полоска небольшая, всего-то метров триста в глубину. Бронеходчики и передовые части сейчас ее расширяют по фронту.

— Иными словами, первый эшелон взят? — уточнил Рощин.

— Увы. Вторая полоса укреплена дзотами. Имеются бронебойные орудия. Бронеходы в лобовую атаку командование вести не желает, поэтому они стараются не отсвечивать. Пехота же залегла примерно в сотне метров от укреплений, — пояснил ротный. — Так что доламывать первую линию обороны и ломать вторую уже будем мы. Порядок выдвижения — как по учебнику. Первая волна прорыва — рота «тридцать шестых». За ними на удалении сотни метров — вторая рота, а следом и мы. Смотрите поаккуратнее с огневой поддержкой. Не подпалите корму своим же. Первую линию займут залегшие перед ней подразделения. При взятии второй ссадит свой десант вторая рота. Батальон с десантом на машинах нашей роты уходит дальше на север. Ближайшая задача — прорвать фронт, продвинуться вглубь примерно на четыре километра и перерезать рокадную дорогу на участке между селениями Вильямьер де Толедо и Риельвес.

Ну что ж, теперь хотя бы понятно, отчего десант на их машинах с вещевыми мешками и большим запасом боеприпасов. Не иначе как должны будут организовать батальонный опорный пункт. А то и, бери выше, захватить какой-нибудь населенный пункт. Ближайшую-то задачу озвучили, а что дальше, пожалуй, пока не ведает и командир роты.

— Ох и звучные же у испанцев названия, — хмыкнул подпоручик Пастухов.

— Что есть, то есть, — согласился Дольский. — Вопросы по задаче, господа офицеры? Вопросов нет. Тогда по взводам и ждем команду на выдвижение.

Сигнал поступил буквально через десять минут. А еще через пятнадцать они уже подъезжали к реке. Гуадаррама оказалась и впрямь небольшой, с шириной потока всего-то метров двадцать. Но в то же время нечего и мечтать преодолеть ее вброд. Только не на бронетягах.

Вот бронеходы с их высокими конечностями тут прошли без проблем, чему в немалой степени способствовали галечные берега и дно. Будь иначе, и тогда они с высокой долей вероятности попросту увязли бы. Но все сложилось как надо, и ставка себя оправдала.

Механизм Русского добровольческого корпуса работал как часы. Во всяком случае, пока. Одни захватили и расширили плацдарм. Другие, переправившись с помощью подручных средств, обеспечили подкрепление. Саперы в ускоренном порядке навели сразу три понтонных моста. Благо материальной базы на такую речушку более чем достаточно. Минометные батареи с завидной регулярностью забрасывали на ничейную землю дымовые шашки, укрывая от противника как переправляющиеся части, так и плацдарм в целом.

В небе на безопасной высоте барражировал разведчик, поддерживающий связь с землей. С помощью светового кода он передавал данные командованию. Его работу прикрывало звено истребителей. Артиллерийская подготовка уже закончилась. Но батареи все еще вели обстрел невидимого бронетяжникам противника. И что-то подсказывало Азарову, что именно этот разведчик и корректирует огонь пушек.

Обозреваемая картина не без оснований наполнила сердце гордостью. Пусть эту линию обороны не сравнить с позициями, имевшими место во время Великой войны, все же та легкость, с которой добровольческий корпус ее вскрывал, не могла не впечатлять и не внушать уверенность в том, что франкисты им попросту не противник.

Подчиняясь командам регулировщика, третья рота отвернула вправо, на крайний мост. Затем, не останавливаясь, вползла на стальные понтоны, всего лишь за пару минут оказавшись на противоположном берегу. И сразу начала разворачиваться в боевые порядки.

Азаров вывел свою машину на левый фланг роты. Так, чтобы видеть машины своего взвода и поручика Дольского. Тому приходилось располагаться в центре. Бронетяжная рота может атаковать на фронте до шестисот метров. И для руководства командиру по возможности нужно держаться в приделах видимости. Световая и флажковая сигнализация вводят свои коррективы. Предпочтение отдается именно флажковой. Иначе ротному придется вертеться как ужу на сковородке, направляя отражатель семафора в нужную сторону.

Глупость несусветная. Ну ладно еще офицеры, которых обучают в течение трех лет. И уж тем более бронеходчики. Пусть их недолюбливают, однако факт остается фактом — это элита броненосных войск. Но как быть с бронетягами, командирами которых по большей части являются сержанты, прошедшие куда менее вдумчивую подготовку? Да даже офицерам нелегко совмещать обязанности командира и наводчика. По глубокому убеждению Григория, пятый член экипажа просто необходим.

— Господин подпоручик, ракета! — вдруг выкрикнул заряжающий, первым рассмотрев сигнал к атаке.

Азаров приник к перископу, вглядываясь в машину ротного. Тот поднял сигнал «вперед». Быстро отработал рычагами и посредством тросов сложил флажки на невысокой мачте башни, дублируя сигнал.

— Саня, трогай.

Подкрепляя свои слова, Григорий легонько толкнул ногой механика в голову, прикрытую шлемофоном. Один толчок — малый вперед, два — средний, три — полный, слегка надавил — остановка. Давление на плечо соответствовало стороне, в которую надлежало повернуть. Убрал ногу — движение прямо. Система та же, что и в тяжелых двухместных бронеходах «Богатырь». А потому с этим у Азарова сложностей никаких.

Взгляд в перископ. Порядок. На всех трех машинах выставлен сигнал «принято». Без сомнений, парней сейчас потряхивает. Но пока они держатся молодцом. Во всяком случае, командиры не теряются. И это радует.

Машина слегка дернулась и пришла в движение. Однако Григорий заметил, что рота начала вырываться вперед. Посмотрел на машину ротного. Поднят сигнал «средний ход». Ч-черт! Как же он так-то прозевал. Местность для движения несложная, траншеи глотались длинными гусеницами без проблем. Вот передовые машины и ускорились. А за ними подтянулись и остальные. Чтобы выровнять линию, потребовалось не больше минуты. Не сказать, что шли как по линейке. Но вполне на уровне.

Наконец идущие перед ними бронетяги растворились в полосе дыма и пропали из виду. Еще немного — и непроглядная пелена поглотила и его взвод. Впереди послышалась орудийная пальба. Не та, что была до этого, а куда более злая и частая. А затем белесая стена резко расступилась, являя взору поле боя.

Вторую линию обороны первого эшелона они проскочили без труда на скорости километров двенадцать. Все огневые точки были подавлены идущими впереди «тридцать шестыми». Залегшие передовые части поднялись в атаку и под прикрытием бронетягов ворвались на позиции противника. Григорий явственно различил сдающихся франкистов, высоко вздымающих руки, в которых не было оружия.

А вот дальше уже началось веселье. Первая линия «тридцать шестых» подверглась интенсивному обстрелу бронебоек. Две машины уже встали. Первая окутана клубами пара, вторая пылала ярким пламенем. Насколько сумел рассмотреть Азаров, экипажи все же успели покинуть подбитую технику. Хотелось надеяться, что спаслись все.

Вокруг атакующих машин вздымались огромные фонтаны земли от разрывов крупнокалиберных снарядов и пылевые облака от рвущихся мин. Тут же шевельнулась болезненная мысль о десантниках, расположившихся на броне, как куры на насесте. Конечно, на бронетягах они преодолеют расстояние до противника за сравнительно короткое время, но из-за скученности солдаты представляют собой одну большую мишень как для стрелков, так и для многочисленных осколков мин. Надо бы господам штабным озаботиться обеспечением пехоты бронированными транспортными средствами доставки.

Меж тем машины стали приближаться к проходам, проделанным в минных полях. И разрывы снарядов противника значительно уплотнились. Бронетяги вели ответный огонь, но больше по траншеям и дзотам, обнаруживающим себя огненными всполохами выстрелов.

Бронебойки франкистов обнаружить не так чтобы и просто. Но когда засекли одну-единственную пушку, на нее обрушился шквал огня. Заслуженно, чего уж там. Бронебойка в поле по опасности стоит в одном ряду с вооруженной машиной. А то еще и превосходит ее из-за слепоты бронетяга.

Чуть правее их курса взгляд Григория выхватил короткие вспышки. Пулемет в дзоте, больше нечему. Азаров довернул башню, беря огневую точку в прицел. Сорокапятимиллиметровый осколочный снаряд с его ста двадцатью граммами тротила сродни ручной гранате. Но кто сказал, что при точности и дальности пушки это так уж мало?

— Саша, короткая!

Подал команду и тут же продублировал ее, надавив ногой на голову мехвода. Машина резко начала замедляться и наконец остановилась, качнулась вперед, подалась назад. Боевого опыта у Александра нет, зато с обучением все в порядке. Нужно сосредоточиться на своем деле. Пока бронетяг откидывался назад, Григорий успел поймать обнаруженную амбразуру в прицел.

— Выстрел! — выкрикнул он, предупреждая экипаж.

И тут же хлесткое и короткое — б-банг! А следом лязг врезавшейся в отражатель стреляной гильзы. Рядом с амбразурой дзота возникло облачко пыли. Фугасы для сорокапяток не предусмотрены, только осколочные, а потому и снаряды рвутся на самой поверхности. Пулемет замолк.

— Средний вперед! Выравнивай линию!

И вновь Григорий продублировал команду двумя толчками по шлемофону механика. После чего машина сорвалась с места.

— Андрей, осколочный! — Команда заряжающему.

И жест в виде выставленных указательного и среднего пальцев. Если один, значит, нужен бронебойный. Так, взгляд в прицел. Сволочь! Жив пулеметчик. Только испугался малость близкого разрыва. Ну и дождался, пока пыль отнесет в сторону. После чего продолжил обстрел.

Азаров бросил взгляд в перископ, нет ли приказов от командира роты. Ну и на своих подчиненных. Долговязов сосредоточен на управлении бронетягом. Он уже вырвался вперед взвода, начиная втискиваться в коридор в минном поле. Дольский отмалчивается. Остальные машины держат строй.

Сержант Уткин, командир третьего экипажа, и вовсе радует. Пару секунд назад выстрелил из орудия. Куда именно, Григорий не разобрал, но отметил для себя, что парень с боевым опытом оправдывает возлагавшиеся на него надежды.

И опять к панораме прицела. В очередной раз навел пляшущую галочку на давешний дзот. Короткой остановки требовать не стал. Они уже шли по коридору. Поэтому решил не стопорить движение и довериться своим ощущениям.

Б-банг!

Хм. Нет. Ну это скорее все же случайно. И наверняка вовнутрь не попало ни одного осколка. Но-о… Снаряд ударил в верхнее бревно рамы амбразуры, взрыватель сработал мгновенно. Облако взрыва и уже привычно умолкший пулемет. Осколки никого не достали, однако минимум легкая контузия пулеметному расчету гарантирована. Кстати, насчет осколков. Посекло кожух водяного охлаждения пулемета. Вон как от него валит пар.

Гаубичный и минометный обстрел атакующих значительно ослаб. Сомнительно, что у франкистов трудности со снарядами. Похоже, наконец сработал воздушный корректировщик. Сведения передаются световым кодом, поэтому время реакции значительное. Но все одно взаимодействие просто потрясающее.

Его бронетяг уже миновал проход, когда вновь ожил знакомый дзот. И что хуже всего, пули ударили по броне его машины, послышались вскрики солдат. Ч-черт! Сказывается скученность десанта. Команда взводного — и пехотинцы посыпали с брони.

Григорий вновь поймал в прицел амбразуру и выстрелил. Бесполезно. На этот раз снаряд рванул далеко в стороне. Но зато командиры остальных машин приметили, куда именно стреляет взводный, и открыли беглый огонь по той же цели. И пулемет замолчал окончательно. Григорий предполагал, что причина лишь в перегреве ствола.

Вырвавшись из теснины коридора, машина тут же сбавила ход, дабы дать возможность подтянуться десанту. И тот не заставил себя долго ждать. Снаружи послышались возня и стук подошв по броне. Солдаты поспешно взбирались обратно на броню.

К этому моменту «тридцать шестые» уже ворвались на позиции второго эшелона и двинулись вдоль траншей, утюжа засевших в них защитников. Следом к брустверу подошла вторая рота, высадив часть десанта.

Когда взвод Азарова достиг-таки первой линии, там все было кончено. Двигаясь дальше, обстреляли из орудий вторую линию, добавили из пулеметов. Не останавливаясь, перемахнули траншеи и пошли дальше. Захватом второй линии должны озаботиться десантники, остававшиеся на броне второй роты, которых высадили непосредственно в траншеи.

Сопротивления им практически не оказывали. Франкисты сдавались в плен пачками, в надежде на то, что их пощадят. Вовсе не пустые чаяния. Приказ генерала Слащева относительно сдающихся однозначен — никакой излишней жестокости. Добровольческому корпусу и правительству, которое он поддерживал, вовсе не нужна слава душегубов и палачей.

 

Глава 6

Традиции как они есть

Девушки с веселым щебетом вбежали в дверь казармы и направились прямиком в оружейную комнату, чтобы сдать свои винтовки. Ну а то. Как можно принимать воинскую присягу без оружия? Это же нонсенс!

Алина осмотрела свою «драгунку», не подцепила ли где кусок грязи. Петроград по своему обыкновению в последние дни разразился дождями, а потому грязь не грязь, а мутные капли вполне могут остаться. Дело вовсе не в требовательных девицах-старшекурсницах, временно обретающихся на должностях младшего комсостава. Давняя традиция училища в свете преемственности поколений. Просто она привыкла содержать оружие в порядке.

Поговаривают, что вроде как появились новые самозарядные карабины под патрон ТТ, разработанные специально для броненосных войск. Легкие и компактные. Было бы неплохо. Броненосники вооружались пистолетами, но при необходимости покинуть машину все же желательно иметь что-то более подходящее. Поэтому офицеры сплошь и рядом приобретают маузеры. Так себе замена. Как ни крути, он больше для боя накоротке.

Выходя из оружейной, Алина уже снимала с себя парадный ремень. Разумеется, в увольнение можно пойти и в нем. Но, признаться, ей не очень нравились собираемые им складки. И это даже при том, что сшита форма персонально по ее фигуре. Что не является чем-то из ряда вон.

Хватает и тех, кто не может себе позволить пошить мундир, а потому вынужден довольствоваться выданным со складов. Но по заведенной традиции, выходцы из обеспеченных семей брали шефство над малоимущими и оплачивали подгонку обмундирования у портних. Традиций в военном училище хватает. А уж у девчат так и подавно.

Все три девичьих взвода разных курсов проживали в одной казарме, рассчитанной на роту. И службу несли поочередно. В основном все же первокурсницы — ввиду их численного большинства. Но сегодня у них праздник, и в наряде по расположению стоят старшекурсницы. Вон дневальная на тумбе встретилась с Алиной взглядом и многозначительно подмигнула. Девушка, прекрасно осознав смысл этого, залилась краской смущения.

— Вы как хотите, но я непременно выберу испанца. Есть среди них один. Бог весть, какая кровь там понамешана, но просто голова кругом, — едва приблизившись к расположению их взвода, услышала она голос Татьяны Травиной.

Эта невысокая, русоволосая, но весьма статная девица из рабочих, с добродушным характером, нравилась Алине. А еще ее высокая грудь была предметом тайной зависти Дробышевой. Аккуратные такие дыньки.

Признаться, понаслушавшись россказней, одно время девушка тайком ела капусту в неприличных количествах. Их кухарка примечала это, но старательно изображала из себя слепую. За что Дробышева была ей благодарна и продолжала налегать на продукт, способствующий росту женской гордости. Но, как видно, не в коня корм. Хм. Ну или не в кобылицу.

— И даже думать не смей! — вскинулась их взводный сержант.

Якина уже носила на погонах лычки сержанта и значилась заместителем командира взвода. И все было за то, что останется таковой и впредь. Мария обладает непреложным авторитетом среди юнкеров, умна, исполнительна, напориста. Словом, настоящий лидер. Впрочем, не для Алины. Дробышева не чуралась общения с остальными, но держалась наособицу.

— А что такое? — наивно вскинула брови Татьяна.

— Традиции не на пустом месте пишутся, вот что. Юнкера — это нонсенс, сударыни. Офицеры, и только гвардейские, — назидательным тоном произнесла Мария.

— Так они же испанцы! А значит, служить в нашей армии не станут. Когда традиция рождалась, этих южных красавцев тут не было, — не унималась Травина.

Татьяна имела в виду появившихся в училище пару недель назад юнкеров из Испании. Целая рота. Российская империя брала на себя обязательства по обучению офицерских кадров для республиканской армии. Причем речь шла не об ускоренных выпусках, а о полном курсе обучения. Делалось это открыто, напоказ, вызвав множество кривотолков и настоящую истерию в зарубежной прессе.

— Они юнкера, и этим все сказано, — отрезала Якина. — То, что укладывается в рамки традиции, укладывается и в рамки приличий. Все, что вне, — блуд и разврат. Подумайте сами, нужно ли оно вам. — Мария обвела строгим взглядом девушек, крутящихся у своих тумбочек, и закончила: — Поэтому будьте добры, сударыни, в девятнадцать часов гостиница «Европейская», ресторан «Крыша». Можете не сомневаться, жеребцов стоялых там будет предостаточно. Найдется из кого выбрать.

Традиции. Армия ими буквально пронизана. Так, в двадцать четвертом году состоялся первый набор девушек-юнкеров в Павловское училище. Несколько офицеров лейб-гвардии, желая поддержать девиц, в день присяги заказали и оплатили банкет в ресторане «Крыша». Ходят слухи, что причина крылась в делах амурных. Но, как бы то ни было, традиция прижилась. Разве что со временем оплату банкета взяли на себя офицеры из женского «батальона смерти».

Поначалу эти посиделки были вполне целомудренными и без какой-либо подоплеки. Однако девушки не просто служили в гвардии, но и участвовали в боях. В тридцатом году сразу две бронеходчицы попали в плен. Их потом нашли и отбили. Вернее, то, что от них осталось. Перед тем как предать мученической смерти, девушек долгое время насиловали. Всяк и каждый, без разбора. И это при том, что в плену был и мужчина-бронеходчик, с которым как раз обходились нормально.

Что делает солдат, видя надвигающуюся на него стальную смерть? Правильно. Он мочится и гадит под себя. А тут вдруг оказывается, что испугала его маленькая девчушка. И как тут мужику с уязвленным самолюбием не рассвирепеть, когда она попадает к нему в лапы? Вот они и звереют.

Случаи пленения бронеходчиц единичны. Но итог у этого всегда один, сколь бы цивилизованным ни был противник. И что самое противное, ни один офицер этому не препятствует. Потому что испуган ничуть не меньше, и с самолюбием у него все в порядке. Нет, они ничего не поощряют и ни в чем предосудительном не участвуют. Они просто ничего не замечают.

Никто не знает, как такое случилось. Но в тридцать первом году традиционное застолье закончилось повальным блудом. И так уж случилось, что там кроме девиц-гвардейцев присутствовали гвардейские офицеры-бронеходчики.

Это был последний год, когда в «Крышу» приходили офицеры-девушки. С той поры они бывали в этом заведении, как и в гостинице вообще, только однажды. В день присяги. Потому что именно в номерах «Европейской» лишались невинности. Кто-то скажет — не бог весть какое событие. Но… Вот такая традиция.

Легкость в отношениях со стороны девушек-юнкеров и офицеров имеет тот же корень. Как и прилипшее к ним прозвище — лейб-гвардии потаскухи. Разумеется, имелись исключения. Немало девушек ограничивались только первой ночью. А находились и те, кто и вовсе не делал этого шага, как бы их ни убеждали в обратном. Таковых были единицы. Но, как говорится, они лишний раз подтверждали правило.

Оно бы не пойти. Но Алина считала это неправильным. Поэтому решила, что в ресторан пойдет обязательно. Просто пробудет там недолго, и уж точно ни о чем таком и речи быть не может. Выражение, что служба и война все спишут, — это не про нее.

Убрав ремень в тумбочку, Дробышева подошла к зеркалу, осмотрела себя, поправила форменную юбку. Не удержавшись, скользнула взглядом по Георгиевскому кресту над левым клапаном нагрудного кармана и знаку участника Хасанских боев. В повседневной жизни она их не носила, да и сегодня не хотела надевать. Однако командир взвода, поручик Ольховская, настояла на том, чтобы на парадной форме награды присутствовали в обязательном порядке.

Алина никогда не говорила об этом факте. А потому, когда предстала не просто со знаком участника боевых действий, но еще и с орденом, свидетельствующим о личной доблести, весь взвод замер с открытыми ртами. Да что там взвод. На нее во все глаза пялились и старшекурсницы.

Якина тут же усмотрела в этом покушение на ее лидерство. Нет, она никак не проявила своего отношения к данному факту и вместе со всеми выказала уважение к заслугам однокашницы. Но, встретившись с Дробышевой взглядом, словно дала понять, что вызов принят. Вот интересно, о чем это она? Алина просто хотела окончить училище и водить стальных гигантов, воплощающих мощь и прогресс.

— Папа, извини, я торопилась как могла! — Выбежав из казармы, она тут же повисла на шее отца.

— Поаккуратнее, госпожа юнкер, вы теперь в форме, так извольте соответствовать, — отстраняя дочь, нарочито официальным тоном произнес Владимир Олегович.

— И что, от этого я перестала быть твоей дочкой? — чуть склонив набок голову, с хитринкой спросила Алина.

— Кхм. Не стала. Но коль скоро решила надеть форму, будь добра, держи себя в рамках.

— Господи, Володя, ты порой бываешь таким несносным, — закатив глазки, с безнадежностью произнесла моложавая женщина привлекательной наружности. — Алина, девочка, уж мне-то, человеку сугубо гражданскому, не возбраняется тебя обнять.

С этими словами женщина выставила перед собой руки с повисшим на левом запястье зонтом. Угу. Офицеру не пристало ходить с бумажными пакетами, зонтами и тому подобными излишествами. Максимум портфель или аккуратный сверток. Причем один. И в то же время нести открытый зонт над дамой вовсе не зазорно. Пусть это даже солнечный, с самой невероятной расцветкой. Только обязательно в правой руке, дабы, идя с дамой, не отдавать честь встречным военным. В этом случае полагалось изобразить поклон коротким кивком. Уставы, ритуалы, обычаи, традиции и условности. Армия!

Алина подскочила к женщине и, тихо пропищав от охватывающего ее восторга, крепко обняла. Та ответила не менее теплым объятием. Хотя поначалу у девушки и мачехи отношения не сложились, но потом они очень даже подружились. Пусть это пока незаметно, но сегодня Виктория носит под сердцем ее братика или сестричку, и Алина этому откровенно рада.

— Спасибо, Вика, — прижавшись к плечу мачехи, поблагодарила она.

— Кхм. Ну довольно. Вы тут еще и сырость разведите, — поправив усы, смущенно произнес полковник Дробышев.

— Не дождешься, — утираясь появившимися в их руках платочками, чуть ли не хором выдали обе.

Потом было ее первое увольнение. Они провели его втроем. Тетушка наотрез отказалась приезжать по этому поводу. Прошлись по городу, посетили Летний сад, где покормили лебедей. Покатались на каруселях, на которые полковник отказался взбираться в категоричной форме. Кофейня с мороженым. Обед в ресторане. Поход в кино. День прошел на загляденье. Разве что в какой-то момент к горлу Алины подкатил твердый ком. Ей вспомнилась мама и их прогулки по Владивостоку.

— Дочка, я все же против твоего похода в ресторан, — когда они уже были дома и девушка приступила к сборам, произнес Дробышев.

— Папа, это традиция, — опуская руки с повисшим на них платьем, ответила Алина, все еще одетая в форму.

— Знаю я эту традицию. И все знают. И вообще, я был против твоего поступления в Павловское училище. Ну отчего было не выбрать Гатчинское и не стать летчиком? Небесный простор, романтики хоть залейся, — недовольно и уже в который раз выдал полковник.

— Потому что я хочу быть бронеходчицей. И вообще, тебе не кажется, что мы вновь…

— Алина, — остановила ее Виктория Игоревна, и тут же мужу: — Володя, ты не доверяешь собственной дочери.

— Я?! Да что ты такое говоришь!

— Тогда остынь и не порть девочке праздник.

— Но… — Взрослый мужчина с проседью в волосах безнадежно вздохнул и махнул рукой. — Да ну вас. Но запомни, дочка, если кто-нибудь… если только… — Он угрожающе покачал указательным пальцем, скользнул беспомощным взглядом по жене и удалился в кабинет.

— Алина, девочка, стоит ли так-то измываться над отцом? Он ведь любит тебя больше жизни.

— Я его люблю ничуть не меньше. И я над ним не издеваюсь. Но это ведь моя жизнь. Не могу же все время сидеть у него под бочком. Ну не получилась из меня тихая и покладистая рукодельница, так что с того? Такая уж уродилась.

— Это да. Но помни, что если кто-то попытается тебя обидеть, то Володя возьмет в руки дуэльный пистолет.

— Вика, я не…

— Я знаю. Просто никого не провоцируй. Не задерживайся там дольше, чем того потребуют приличия. И не смей надевать это зеленое платье.

— Но это мое лучшее!

— А еще ты в нем неотразима. И уж прости, весьма соблазнительна.

— Я-а?

— И ты это прекрасно знаешь, — обличающе ткнув в нее пальчиком, констатировала мачеха.

— Нарядишь серым чулком? — печально уточнила девушка.

— Скромно, но со вкусом. Или так, или ты лишишься союзницы и подруги.

— У меня не так много подруг. Ты единственная. Так что аргумент принимается.

 

Глава 7

Встречный бой

Миновав линию обороны франкистов, бронетяги тут же перестроились в линию взводных колонн. После чего двинулись дальше, прямо по полям. Согласно разведданным, до самой их цели никаких серьезных препятствий не предвиделось. А вот дальше, примерно в полутора километрах от рокадной дороги, наличествовала небольшая речка. Но из-за крутых берегов ее русло являлось настоящим рвом, способным остановить любой бронетяг.

Участок, на котором наступал их батальон, пролегал на стыке обороны двух полков националистов. Их штабы располагались соответственно в селениях Вильямьер де Толедо и Риельвес, сообщение между которыми они и должны прервать. Эти пункты соединены с Фуэнсалидой, с расквартированным там штабом корпуса.

Григорий понятия не имел, какие планы у командования. Но предполагал, что далее батальон разделится и постарается сначала обезглавить полки, а затем вынудить их к сдаче. Как показывает практика, с моральным духом у франкистов так себе. А потому и высока вероятность того, что серьезного сопротивления не последует.

Низкие потери батальона при прорыве позволяли надеяться на успех подобного оборота событий. Короткий и жаркий бой обошелся потерей всего лишь трех «тридцать шестых» бронетягов. О лучшем результате не приходилось и мечтать. Так что сил и средств у них более чем достаточно.

Хотя-а… Наступать без пехоты — это гиблое дело. Имеющийся у них десант ссадят, когда достигнут дороги. Но и останавливать из-за этого продвижение глупо. Интересно: в штабе это понимают? Или они не предполагали, что удастся с такой вот легкостью взломать оборону противника? Вопросы, вопросы и снова вопросы. Получить бы еще на них ответы. Но… Его дело маленькое. Командовать своим взводом и выполнять поставленные задачи.

Батальон как раз пересекал очередное брошенное поле и был в километре от дороги, проходящей серой лентой поперек их курса. В этот момент километрах в двух за урезом невысокой возвышенности взвились густые клубы пыли. Никаких сомнений, пока еще невидимый противник движется по полевой дороге, выныривающей из-за взгорка и ведущей к рокадной.

Странно. Григорий помнит довольно подробную карту. И там нет никакой полевой дороги. Оно, конечно, грунтовку накатать недолго. Да только эта выглядит слишком уж наезженной. А куда тут кататься, как не в Фуэнсалиду? Получается, через ту речку перебросили мост или срыли берега, устроив брод. Ч-черт! Куда же смотрит разведка! О чем там, в штабе, вообще думают!

А вот и первая ласточка. Из-за возвышенности появился бронетяг франкистов. Он несся на максимально возможной скорости, выметая из-под гусениц клубы пыли. Причем настолько густые, что следующую за ним машину уже не видно. Как умудряются механики вести технику в таких условиях, решительно непонятно.

Григорий подкрутил кратность командирского перископа, увеличивая ее до шести. Теперь удалось идентифицировать бронетяг. Б-4 сопоставим со средним «тридцать шестым». Лобовая броня у него будет потолще, но зато борта значительно уступят. Русская машина берет за счет углов наклона, способствующих большому проценту рикошетов.

Взгляд на машину ротного. Дольский поднял флажковый сигнал «внимание». Азаров в свою очередь подтвердил получение сигналом «принял» и сам просигналил взводу «внимание». Наконец последовала команда остановиться и высадить десант.

Бойцы дружно посыпались на траву. Кто-то из автоматчиков постучал по броне и пожелал бронетягам удачи. Дольский поднял сигнал «перестроиться в боевой порядок». Чтобы не изгаляться с сигналами, Григорий вылез в люк и, обернувшись назад, прокричал:

— Сейчас поворачиваем влево и движемся уступом с дистанцией в полста метров! Следим за мной! Как только поверну, поворачивайте и вы, после чего выравниваем линию с ротой!

Вновь нырнул под броню и, устроившись на сиденье, отдал приказ:

— Саня, влево! — и, подкрепляя голосовую команду, по обыкновению легонько надавил на левое плечо.

Когда машина отвернула примерно на сорок пять градусов, убрал ногу. Убедился в том, что взвод выполнил его команду. Машины начали вытягиваться уступом, как он и планировал. Взгляд на остальные бронетяги роты. Первая рота разворачивается на месте. Вторая смещается вправо. Порядок, теперь можно.

Дублируя голосовую команду, ногу на правое плечо механика. Дождаться разворота до прежнего направления и снизить давление. Все. Он на левом фланге своего взвода. И подчиненные под присмотром, и ротный в поле зрения. Вот уж кому будет непросто руководить боем. Придется вертеть перископом во все стороны.

— Саша, малый ход.

Ну и по обыкновению один раз легонько сапогом по затылку. Машина начала терять скорость, предоставляя возможность идущим следом догнать и выровняться в линию. Затем ускорился уже весь взвод, чтобы подравняться с остальной ротой. Впереди заканчивали разворачиваться в боевой порядок первая и вторая роты.

Вдали маячили цепи бронетягов противника. По прикидкам Григория, никак не меньше батальона. В первой линии — Б-4. Тринадцать машин против одиннадцати русских. Комбат предпочитал иметь под собой «тридцать шестой», а потому также оказался в первых рядах. Здесь в принципе паритет.

Во второй — Б-3. Считается, что эти сопоставимы с «тридцать третьими», но вообще-то они и тяжелее на пять тонн, и броня у них куда внушительней. Если бортовая «тридцать третьих» за счет углов наклона еще вполне в паритете, то лобовая значительно уступит, даже несмотря на шестидесятиградусный угол по нормали. И плевать, что на Б-3 стоит либо тридцатисемимиллиметровая, либо посредственная короткоствольная семидесятипятимиллиметровая пушка. Любая с их машинами справится на раз.

В третьей линии — Б-2. Ну это, по сути, броневик. Разве что вооруженный тридцатисемимиллиметровой пушкой. Их неполный десяток. Где-то потеряли минимум взвод. Или, как вариант, он остался в расположении.

Ага. Есть и четвертая линия. А то как же. В немецком батальоне четыре роты, а потому и машин больше. Положа руку на сердце, Григорий не видел в этом никакой необходимости. Б-1 имеет еще более скромную броню и вооружен двумя башенными пулеметами МГ под винтовочный патрон. Хоть бы крупнокалиберный всунули.

Однако у немцев к крупнокалиберным пулеметам отношение предвзятое. Бронеходы в качестве противовоздушной обороны еще вооружаются. Но на этом и все. Это оружие у них чаще авиационное. И очень даже зря. Потому как, к примеру, и Б-1, и Б-2 по зубам тому же русскому ЕКПБ или БРС.

И не имеет значения, что сейчас с ними сближалась не германская часть, а франкистская. Все, что касается новейших вооружений, они перенимают у своих союзников и благодетелей. Мало того, в их частях хватает немецких инструкторов. Так что разница не особо и велика. Это вполне справедливо и в отношении республиканцев. Во всяком случае, тех, кто оказался под влиянием русских офицеров.

А эт-то еще что такое? На гребне возвышенности, из-за которой появилась колонна бронетягов, снова наблюдается какое-то движение. Вновь увеличение перископа на полную. Не морской бинокль, но разобрать, что там сейчас разворачивается не меньше батальона пехоты, несложно. В отличие от высаженного русского с БРС в количестве девяти штук, у них полноценная батарея бронебоек. Вот это, что называется, влипли!

Ломиться стенка на стенку? Неразумно. По броне преимущество противника очевидно. Неужели этого не осознаёт комбат? Тут нужно что-то другое. Необходимо использовать свои сильные стороны. А именно — превосходство в огневой мощи. И речь вовсе не о пушках. Хотя калибр у франкистов меньше, бронепробиваемость сопоставима с русскими орудиями.

Ч-черт! Его точно отдадут под суд. Но он не готов биться лбом, подобно баранам во время гона! Дистанция до головного порядка — восемьсот метров. Между первыми линиями, получается, порядка четырехсот. Еще немного, и заговорят пушки.

Мысленно Азаров продолжал себя проклинать, а руки уже выставляли флажками сигнал «внимание». Ну слава богу, отозвались все. Следующий сигнал — «ко мне». И замедлить ход, окончательно вываливаясь из строя. Ротный заметил что-то неладное. Вздел сигнал «в атаку». Ага, а вот и семафор заморгал. Это не флажковая сигнализация. Можно передать все что угодно. Даже помянуть по матушке.

В ответ Григорий только отстучал, что не выходит из боя и знает, что делает. Все. Некогда препираться с командиром, а тем более объяснять свою задумку. Машины подошли вплотную друг к другу с интервалом не больше метра и наконец замерли.

— Братцы, не тушуйся. Мой грех — моя ответственность, — поймав озабоченные взгляды вылезших в башенные люки сержантов, произнес Григорий. — Слушай мою команду. Сейчас я делаю пристрелочный выстрел. Выставьте в люки заряжающих, а сами наводитесь туда, куда ударит снаряд. Через них я передам данные угла возвышения для ракет. Задаете и по команде стреляете двумя ракетами, по одной с борта. Все просто.

— Есть! — едва не хором ответили парни.

— Андрей, бронебойный!

— Есть бронебойный! — Сыто клацнул казенник, заглатывая снаряд.

— Наружу!

— Есть!

Азаров быстро поймал в перекрестье левый Б-4. Взял упреждение и остановил галочку. Мысленно отсчитал секунды. У него всегда было хорошее чувство времени, и с математикой проблем не возникало. Не гений, но и не троечник. Вот оно. Бронетяг наполз на галочку прицела.

Машина противника выстрелила. Куда — бог весть, но точно не в них. По ним стрелять сейчас вообще не имеет смысла. Пусть их броня и по зубам его пушке, тут вопрос не в этом. Просто они сейчас не представляют угрозы. А вот зря они так-то! Не стоит недооценивать реактивные снаряды.

Вновь упреждение, но на этот раз несколько большее. Б-банг! Росчерк трассера убежал в направлении противника. И, ожидаемо ударив в землю со значительным недолетом, ушел в рикошет. Хм. Даже попал в машину и, вновь отрикошетив, улетел прочь. Вот только думать над этим некогда. Таблица перед глазами. Быстрая прикидка.

— Андрей, тридцать один с половиной градус!

— Тридцать один с половиной градус! — тут же прокричал торчащий в башне заряжающий и поспешил юркнуть вовнутрь, не забыв задраить люк. Вот так пальнешь сдуру — потравишь экипаж газами, и хорошо как не насмерть.

Григорий, мысленно ведя отсчет, задал установкам угол возвышения. Взвел курки по одной установке с борта. Вновь к прицелу и не прекращать отсчет. За мгновение до выстрела им вдруг овладела паника. Он ведь никогда не стрелял из такого калибра. Время старта, скорость полета — они отличаются от восьмидесятидвухмиллиметровых. Остается надеяться на то, что им на руку сработает количество и разброс снарядов.

Пора!

Азаров нажал на спусковой рычаг. Хлопок. И с громким шелестом ракеты практически одновременно покинули стволы направляющих. Следом потянулись дымные следы реактивных снарядов остальных машин, а они сами окутались непроницаемым белесым облаком. Он все еще не мог ничего рассмотреть, когда услышал гулкие и не такие уж далекие разрывы. Уж эти-то точно не могли принадлежать орудиям бронетягов.

Одна ракета попала или несколько, бог весть. Но это и не важно. Обстрелянный бронетяг замер на месте в клубах пара, сквозь которые потянулся набирающий силу столб черного дыма. Есть! Переполняемый азартом, Григорий вновь приник к прицелу…

Второй залп оказался менее удачным. Одним из близких разрывов следующей машине перебило гусеницу и развернуло правым бортом. Борт — это не лоб. Тридцать миллиметров даже на дистанции в пять сотен метров — для сорокапяток приемлемая добыча.

Все три сержанта думали в том же ключе. А потому стоило выстрелить орудию бронетяга командира взвода, как они тут же поспешили его поддержать. Один из снарядов прошел впритирку с башней, но все же мимо цели. Второй ушел в рикошет. Два других впились в стальное тело. По идее, пробитие. Но все же не доверяя этому, Григорий сделал повторный выстрел, поддержанный парнями. И на тот раз о поражении цели возвестила струя молочно-белого пара, ударившая из боковой стенки машины.

Все, что могли с этой позиции, они уже сделали. И плевать, чьи именно снаряды поразили цель. Главное — противник потерял два Б-4. Ошибочка. Три. А, нет, четыре. Их товарищи, продолжавшие атаку, и не думали упускать шанс.

Ч-черт! Один «тридцать шестой» замер, пустив в небо столб черного дыма. Еще один. А вон достали и пару «тридцать третьих».

— Делай, как я! — отдал приказ подпоручик.

Наводчик стрелой выметнулся наружу, выкрикивая команду не своим голосом и размахивая руками, как мельница.

— Делай, как я!!!

Развернув машину, Григорий рванул по дуге в обход левого фланга. Конечно, они сейчас как на ладони. Но если, к примеру, вот так… Он довернул башню и пустил по навесной траектории три дымовых шашки. Взвод в точности повторил его манипуляции. Правда, догадались не пускать шашки по одной и той же точке. Что, несомненно, к лучшему. Пусть и слабый, но все же благоприятствующий ветер. Конечно, их без труда можно рассмотреть с позиций разворачивающейся пехоты мятежников. Но вот сомнительно, чтобы было столь же просто это сделать из бронированной машины с ограниченным обзором.

Подчиняясь приказу, Долговязов вел бронетяг, выжимая из него все, на что тот был способен. А учитывая движение под горку, они сейчас наверняка уверенно перекрывали скорость по шоссе в сорок километров в час. Спидометр у механика есть, но Григорию его не видно. Трясло изрядно. Грохотало и дребезжало все, что только могло. Уши закладывало даже сквозь наушники шлемофонов. О том, чтобы услышать что-либо, не могло быть и речи. И только одна мысль в голове: «Лишь бы выдержала подвеска».

Григорий пустил последнюю серию из трех шашек. Парни повторили за ним. Но на этот раз сориентировался командир третьей машины Уткин: обождал с выстрелом и пустил завесу, уже успев сместиться метров на семьдесят. Вот что значит боевой опыт и умение ориентироваться в быстро меняющейся обстановке.

Саня резко сбавил скорость, перед тем как подняться на высокий откос насыпи трассы. И в этот момент Григорий расслышал два выстрела. Нет, вокруг они звучали постоянно. Рвались снаряды, рявкали пушки. Было дело, даже рванул боекомплект одной из подбитых машин, отбросив прочь башню и разорвав броню корпуса, как бумагу. Но в этот раз пальба показалась особенно близкой.

Азаров приник к перископу, стараясь хоть что-то рассмотреть. Бесполезно. Это не бронеход. Машина как раз начала взбираться на откос, и как ни силился Григорий опустить панораму, он не видел ничего, кроме голубого и безоблачного неба. Наконец машина перевалилась и, покачиваясь на пружинах рессор, встала на ровной дороге. Картинка в панораме стремительно сменилась полем.

Азаров повел перископом, зло выматерился и тут же лишился обзора. Бронетяг пересек дорогу и, начав спускаться с противоположного откоса, клюнул носом. В панораме оказалась трава, которой поросло давно не возделываемое поле.

Но как ни краток был миг, подпоручик все же успел засечь сразу две машины, укрывавшиеся за кустами и дорожной насыпью. То есть франкисты сделали то, что собирался провернуть он. Зашли во фланг русским и расстреливали их борта. Только непонятно, как это они умудрились. Азаров знал, что не мог прозевать подобный маневр ни при каких обстоятельствах. А может, это и есть тот самый потерянный взвод, которого он недосчитался? Это вполне вероятно, если противник подошел вдоль дорожной насыпи.

Плевать! Потом будут разбираться, что там и как. Один раз стукнул по шлемофону водителя, и тот послушно повел машину прямо, выдерживая малый ход. Выставил указательный палец заряжающему, и затвор сыто заглотил бронебойный снаряд.

— Выстрел!

Б-банг!

Григорий бил не в корпус, а в башню. Расстояние меньше ста метров. Цель неподвижная. Бронирование… Да какое там бронирование у Б-2! А вот если бить в корму, то повредишь только один из котлов. Сомнительно, что снаряд дотянется хотя бы до паровой машины. Но даже в этом случае бронетяг превратится в неподвижную огневую точку, а то еще и сохранит ход, пусть с одним котлом у него резвости и поубавится. А вот такой радости не надо.

Из-за близкого расстояния Азаров едва сумел уловить короткий росчерк трассера, уткнувшегося в башню. Рикошета не случилось. В этом он уверен на все сто процентов. Потому что из-под крышки люка выметнуло белый дымок. Все. Могила славному экипажу.

Пока осознавал это, рука уже сама собой выставила палец. Лязг затвора, и орудие встало на боевой взвод. Сюда бы бронеходную автоматическую пушку. Да только там-то она снаружи, в башню ее габариты никак не впихнуть.

Довернул орудие. Корпус второй машины стоит под углом, но это не критично. Броня — неполные пятнадцать миллиметров, а стрельба практически в упор. Для рикошета угол должен быть совсем уж невообразимым.

— Выстрел!

Б-банг! И снова короткий росчерк скрылся в утробе машины. Только на этот раз, похоже, попало в укупорку снарядов. Буквально через секунду раздался оглушительный грохот, и башня взлетела вверх, словно запущенная мощной катапультой. А из подбашенного отверстия вырвалось пламя. Все. Хоронить там нечего. О гибели экипажа думается не то что без сожаления, а с каким-то азартом.

Рядом рявкает орудие. Следом еще. Григорий вцепился в перископ и повернул его в поисках опасности. Вот оно в чем дело. Андреев и Уткин обнаружили третью машину и вогнали в нее сразу два снаряда.

Четвертый! Если это взвод, которого он недосчитался на поле, должен быть еще один бронетяг. Франкисты выбрали отличную позицию. Но, на свою беду, сосредоточив все внимание на «тридцать шестых», совершенно упустили из виду его взвод. А вот и последний Б-2.

Снаряд уже в стволе. Азаров налег на маховик, приводя в движение башню. Но выстрелить уже не успел. Его опередил Столбов, вогнав снаряд точно в борт машины. Попадание в отсек экипажа. Амбец, без вариантов. Но на всякий случай Уткин закрепил успех. И правильно. Получить гостинец от недобитка обидно в особенности. На этот раз также обошлось без эффектов. Машина просто осталась стоять, как и стояла. Разве что из щелей вытекли струйки дыма.

Руководя действиями механика с помощью ног, Григорий завел машину в кусты, не забыв поднять сигнал «делай, как я». Впрочем, он не удовлетворился этим и вылез из башни, подавая тем самым знак сержантам.

— Прячьтесь за подбитыми машинами!

— Есть!

— Так точно!

— Слушаюсь! — вразнобой ответили те.

До позиций противника на гребне порядка шестисот метров. Горящая машина дымит изрядно. Так что поди их еще рассмотри. Но если приметят, то может быть кисло. Их борта с противопульной броней не устоят даже перед крупнокалиберным пулеметом. О бронебойных пушках и говорить нечего. А тут они окажутся за прикрытием.

Только заняв позицию, Григорий наконец смог обозреть поле боя. Причем делал это, усевшись в люке. Перископ все же не дает такого обзора, как невооруженный глаз. Если же что нужно уточнить, то четырехкратного полевого бинокля более чем достаточно.

Встречный бой отличается скоротечностью, ожесточенностью и большими потерями. Иногда — с одной стороны. Порой — с обеих. И этот не стал исключением. Поле боя покрыто клубами дыма, сквозь которые видны плохо различимые как подбитые машины, так и все еще продолжающие вести бой.

Где-то у гребня, поодаль от дерущихся, замерла линия франкистских Б-1, которые так и не вступили в схватку. Ну и правильно. Не с их пулеметным вооружением лезть в эту свару. Как уже говорилось, при наличии в их башнях крупнокалиберных у них еще были шансы хотя бы против «тридцать третьих». А вот так — ни единого.

И вновь взгляд на поле боя. Оценка обстановки заняла несколько секунд. И то, что Азаров наблюдал, ему не нравилось категорически. По его прикидкам, их батальон заметно уступал противнику. Из «тридцать шестых» все еще действовали только три машины, «тридцать третьих» — неполный десяток.

Реализовывая свое огневое превосходство, русские били по франкистам реактивными снарядами. Но при этом использовали их прицельно, а не по площадям, как это делал Григорий. С точностью же у этих снарядов откровенно плохо. В бою и из пушек далеко не всегда попадаешь в цель, так что же говорить о ракетах.

У противника на ходу все еще оставались пять Б-4 и порядка полутора десятков Б-3 и Б-2. Засевший в засаде взвод успел покуражиться на славу. И какой черт их сюда занес?! Ну да ничего. Теперь-то ситуация изменилась.

— Братцы, бьем всех, кто не наши! И начинаем с Б-4!

Отдав приказ, Азаров скользнул в люк, опустился на жалобно скрипнувшее сиденье:

— Андрей, бронебойный! — и по обыкновению выставил палец.

— Есть бронебойный!

Дальнейшее походило на избиение. А ничем иным это назвать попросту не поворачивался язык. Со стационарной позиции, на максимальной дистанции до шестисот метров. В борта толщиной около тридцати миллиметров при пороге пробития в тридцать три…

Промахов случилось немного, рикошетов — лишь три. Менее чем за минуту от превосходства противника не осталось и следа. К исходу второй они уже долбили по пулеметным бронеходам, поспешно начавшим откатываться назад. По ним же вели огонь и остававшиеся в строю машины русских, мчащиеся к позициям батальона противника.

Азаров выхватил взглядом высаженный пехотный батальон. Нахождению в открытом поле комбат предпочел высокую дорожную насыпь. Да и правильно сделал. Пусть при этом ему и пришлось сблизиться с бронетягами, рвущими друг друга на части. Зато и противник на гребне в пределах досягаемости снайперов и пулеметов, потому как до него будет не меньше километра. И вроде как боевую задачу выполняет, закрепляясь на трассе. Хм. Получилось даже удачней. Еще и наезженную полевую дорогу перекрывает.

Но комбат вовсе не собирался удовлетворяться этим. Едва наметился перелом в драке бронетягов, он повел батальон в атаку. От засевшего на гребне противника их скрывал дым. Внимание сейчас приковано к накатывающим на позиции машинам. Да и далеко они слишком, чтобы открывать по ним огонь.

Ожили противотанковые орудия. Выставленные на прямую наводку, открыто, без маскировки и защищающих обслугу окопов… На такое артиллеристы могли пойти, будучи в полном отчаянии.

— Андрей, осколочный! — И не забыть выставить два пальца.

Клацанья затвора Азаров уже не слышал. Только легкую дрожь, передавшуюся через прицел. Слишком много и часто они стреляли последнюю пару минут. А потому в ушах стоит сплошной звон, и глаза слезятся от газов. Даже люки пришлось открыть, потому как система вентиляции не справлялась. Хорошо хоть ветерок относит дым от горящей машины в сторону, не то и вовсе задохнулись бы.

Снаряд лег весьма удачно. Не перед орудием, когда щит мог прикрыть обслугу, а сбоку и в непосредственной близости. Григорий отчетливо рассмотрел, как сразу двое упали, вовсе не стремясь найти убежище. Еще один, переломившись в поясе, на заплетающихся ногах и не разбирая дороги побрел прочь. Ранение в живот. Без вариантов.

Еще два снаряда, и орудие замолчало окончательно. Пусть его и не опрокинуло, да и вряд ли повредило, но обслугу повыбило. Более серьезного аргумента у Григория попросту не было. Бить бронебойным — только наудачу. Слишком большое расстояние и малая цель. А там все дело может окончиться и простым пробитием щита.

Поискал другие орудия. С ними разобрались и без него. Причем два опрокинуты. Это работа «тридцать шестых» с их пятидесятисемимиллиметровым калибром. Пусть заряд — всего лишь двести двадцать граммов тротила и воронка от него скромная, но это уже не осколочный снаряд, а осколочно-фугасный, и эффект налицо.

Ладно. Еще немного, и батальон — или его остатки — доберется до позиций франкистов. Но без поддержки пехоты бронетяг может стать легкой добычей. Нужно что-то предпринять.

— Братцы, двигаем к нашей пехоте, принимаем ее на броню — и к франкистам! — высунувшись в башню, приказал Григорий.

Самому ему не удалось воплотить свою же задумку. Они успели отдалиться от кустов едва ли на сотню метров, когда в бок их машины ударил снаряд. Звонкий удар по броне, глухой разрыв и оглушительный свист вырвавшегося из котлов пара. Машина начала резко замедляться. Счет пошел на секунды.

— Всем покинуть машину! Забрать личное оружие!

Выкрикивая команду, Азаров левой рукой выдернул из держателя ТК, а правой дернул ручку запора люка. Одновременно с этим защищенная шлемофоном голова толкнула крышку вверх. Он уже выпростал из люка ноги, когда второй снаряд ударил в боевое отделение. Внутри громко и гулко грохнуло, и Азаров скатился кубарем по броне.

Грохнуться оземь с высоты два метра — приятного мало. И уж тем более если приземляешься на спину. Григорий на какое-то время забыл, как дышать, а сознание прострелила мысль о сломанном позвоночнике. Но постепенно легкие все же заработали, и, что не менее важно, он сумел пошевелиться. Кряхтя и проклиная все на свете, встал сначала на четвереньки, а потом наконец сумел и подняться на ноги.

Придя в себя, осмотрелся вокруг. Не спасся ли еще кто. Похоже, машину успел покинуть один он. Ч-черт! В первом же бою потерять своих подчиненных. Ну да некогда размазывать сопли.

Огляделся в поисках противника, сумевшего их достать. С этой стороны борт не поврежден. Значит, нужно искать с противоположной. Выглянул из-за кормы. Ну и какой из них? Вокруг хватает подбитых машин, как франкистских, так и русских. Поди пойми, кто их разделал под орех.

Решил действовать методом исключения. Машина должна быть обездвижена, но не гореть. Таковых в относительной близости целых три. И на ком остановить свой выбор? Ага. Похоже, гадать все же не придется. Вон разгорается Б-2. Загорись он раньше — и сейчас либо вовсю пылал бы, либо уже догорал. Значит, подожгли буквально только что.

Три машины его взвода продолжали удаляться, выполняя полученный приказ. Ну что ж, все верно. Правила боя требуют именно такого подхода. А вот он, коль скоро выбрался, должен позаботиться об экипаже. Вдруг кому-то посчастливилось уцелеть.

Вскрыть крышку люка механика удалось благодаря ключу, находившемуся в подсумке для гранат. Едва откинув ее, Азаров сразу понял, что тому не помочь. Когда сносит половину черепа, это не назвать ранением. Затем люк пулеметчика. У этого комбинезон на спине пропитался кровью так, что хоть выжимай. Пощупал живчик. Не бьется. Похоже, снаряд угодил ближе к носу машины, вот и досталось парням по полной.

С заряжающим пришлось помучиться, извлекая его из недр машины. Григорию внутри было не развернуться, а потому перевязать перебитые ноги Андрея он сумел, лишь вытащив того на броню. Судя по откинутому люку, тому пары секунд не хватило, чтобы покинуть машину, когда внутри рванул бронебойный снаряд.

— Ну ты как, Андрей? — спросил Азаров, уложив раненого на траву неподалеку от подбитой машины.

За броней, конечно, как-то надежней. Но попробуй пойми, не тлеет ли там какой огонек и не перерастет ли он в настоящий пожар. А там и сгорит к ляду. Лучше уж на свежем воздухе. Н-да. Гари и дыма вокруг столько, что звучит это как-то сомнительно.

— Все нормально, господин подпоручик. А как там Саня и Витек?

— Убиты.

— Жаль, — вздохнул Курасов.

Жаль, ясное дело. Но тут уж нужно радоваться, что сами уцелели. Как ни крути, а в рубашке родились. Азаров же, не получивший даже царапины, так и подавно. То, что зашиб спину, не в счет. Если потом не вылезет какая болячка, на которую в горячке не обратил внимания.

В стороне вдруг закипела перестрелка. Явственно различался автоматический огонь. Григорий быстро осмотрел свой арсенал. ТК-37, шесть магазинов, в общей сложности сто двадцать патронов. ТТ с двумя магазинами и шестнадцатью патронами. Подсумок с двумя гранатами Ф-1. У Курасова, за исключением пистолета, то же самое.

— Андрей, там, похоже, наших раскатывают. Ты как, побудешь один?

— Не переживайте, господин подпоручик, я в порядке.

— Держись. Я скоро.

Сказав это, Азаров побежал в направлении доносившейся перестрелки. До места не так чтобы и далеко. Всего-то метров триста. Хотя-а… Порой эти метры оказываются длиною в жизнь.

Пока бежал, не смог не обратить внимания на свой взвод. Машины не только добежали до пехотинцев, но и, приняв их на борт, уже направились к позициям франкистов. Остатки русского бронетяжного батальона, достигнув противника, не стали раскатывать по позициям, рискуя быть сожженными. Вместо этого перевалили через урез и ушли дальше. Похоже, комбат решил отрезать пути отступления, пока не подтянется пехота…

Ага. Так и есть. Человек шесть бронетяжников-франкистов, вооруженные немецкими автоматами МП-28, прижали троих русских, огрызающихся одиночными выстрелами из карабинов. Плотность огня слишком высокая, и его товарищам остается лишь укрываться за подбитой машиной. Будь дистанция боя больше, и сказалось бы преимущество ТК в прицельной дальности. Но сейчас, пока одни прижимали обороняющихся, трое других националистов начали их обходить.

А вот это Григорию не нравилось совершенно. Он пристроился у крыла гусеницы подбитой «тридцать третьей» и вскинул карабин. Приклад впечатался в плечо, мушка села на спину одного из крадущихся в траве франкистов. Дистанция — метров сто. Ерунда. Конечно, при условии, что на заводе оружие было пристреляно надлежащим образом. Ч-черт. Не проверил. Ну да поздно уж сожалеть. Палец потянул спуск. Карабин легонько толкнулся в плечо, и человек в комбинезоне выгнулся дугой.

Быстро перевел мушку на второго и вновь потянул спуск. И снова в цель. Только на этот раз бронетяжник просто уткнулся лицом в землю. Третий в последний момент дернулся, а потому получил пулю в плечо. Но сориентировался быстро и пополз к ближайшей машине, способной укрыть его от стрелка с тыла. Григорий сделал еще несколько выстрелов, пока наконец не заставил ползущего замереть.

И тут по броне ударило чуть ли не с десяток пуль. Григорий едва успел спрятаться, когда явственно различил как просвистевшую, так и прожужжавшую рядом смерть. Все. Его засекли. И расстояние до франкистов всего ничего. А значит, нужно менять позицию. Быстро перебежал к корме бронетяга.

Так. Отсюда до следующего — метров пятьдесят. Можно попробовать перебежать. Только опасно очень. Автомат выдает до пятисот выстрелов в минуту. Срежут одной длинной очередью.

Ч-черт! И почему бронетяжникам не положены дымовые гранаты? Стоп! А кто сказал, что эта проблема неразрешима? Башня подбитого бронетяга развернута в его сторону и прикроет от противника. Григорий взобрался на корпус и сковырнул жестяную крышку с двух мортирок дымовых шашек. Порядок!

Ударил колпаком детонатора о броню. Он при выстреле срабатывает, выбивая жестяную крышку. Забросил одну шашку влево от себя. Вторую — вправо. Теперь дать время нагнать дыму, и пусть думают-гадают, с какой стороны к ним станет подбираться смерть.

А чтобы не терять время, вновь вскинул карабин. С двухметровой высоты открывался приличный вид. По меньшей мере одного франкиста он видел. Тот залег за гусеницей заднего катка подбитого Б-3. Вернее, Азаров видел лишь голову. Немцы защиту головы считали излишеством, а потому у них нет никаких шлемов, и макушка бронетяжника ничем не прикрыта.

Главное, чтобы карабин оказался пристрелян как надо. Все же попасть в голову — это совсем не одно и то же, что и в тело. Но заводчане не подвели. Противник только дернулся и рухнул в траву. А вот сам Григорий поспешил соскочить вниз, так как по башне тут же ударил свинцовый дождь.

Дальше перебежал под прикрытием все еще дымящейся шашки. Занял позицию за горящим бронетягом. Осмотрелся и, уже прикрываясь черным дымом от машины, переместился к следующему остову.

Приметил еще одного франкиста. Но припоздал. Получившие помощь товарищи сами перешли к решительным действиям. Под брюхо машины, где и засел противник, закатилась граната, а в следующее мгновение раздался глухой взрыв. Ни криков, ни стенаний. Ничего.

С последним оставшимся также разобрались без участия Азарова. Правда, сомневаясь, все ли закончилось, подпоручик не спешил подниматься во весь свой гигантский рост. Наоборот, постарался как можно сильнее сжаться и, все время припадая к земле, приближался к товарищам.

— Вовремя ты, Гриша, — встретил его улыбающийся Рощин.

— Аркадий?

— А чего ты удивляешься? Подбили, мать их. Хорошо хоть отделались легким испугом. Снаряд попал в борт, раскурочил машину. Хотели огрызнуться с места, но тут второй прилетел. Повезло. Не взорвавшись, прошил оба борта. Только заряжающему стальную окалину в бедро вогнало. Но и башню заклинило. Пришлось выбираться. А ты же вроде из боя вышел? Видел я, как Дольский разорялся.

— Да не выходил я никуда. Свел вместе взвод и дал два залпа по восемь реактивных по двум Б-4.

— И?

— Одному — прямое попадание. Второму сбили гусеницу, а когда его развернуло, добили из пушек.

— Вот оно как. А я все четыре накоротке выпустил. Да все впустую.

— Мимо?

— Одно попадание. Но слишком близко. Снаряд не успел встать на боевой взвод. А ты вон как решил.

— Не знаю, само как-то вышло. Из наших пушек ведь бить их в лобовую броню глупо, вот и решил. А потом обошли поле боя по флангу, думал, подвеску оторвет. Но выдержала. В кустах за дорожной насыпью нарвались на взвод Б-2.

— Ишь ты. А я-то думаю, кто это там меня в борт умудрился взять. Приговорили?

— Они нас не ждали и, по-моему, так и не увидели. Ну а дальше уже сами ударили во фланг. После помогли раскатать батарею бронебоек и побежали за нашей пехотой, — кивнул Азаров в сторону своего взвода, уже приближающегося с десантом к позициям противника, активно тянущего руки кверху.

— Вот молодец ты, Гриша. Как есть молодец. Импровизация и авантюра что в первой фазе, что во второй. Но каков результат!

— Угу. Мне как-то говорили, что импровизации мне удаются, — отчего-то припомнив Алинину оценку его талантов в приготовлении пунша, согласился он.

— И знаешь, тебя не обманули. Ладно, давай-ка начнем подчищать округу. Не хватало еще, чтобы в какой машине ожил супостат и начал палить без разбору.

— Там мой заряжающий с перебитыми ногами.

— Что-то везет нашим заряжающим на ноги. А остальные?

— Оба в машине остались, — безнадежно махнул рукой Азаров.

— Царствие им небесное. Ладно, потащили моего к твоему. Ты ведь с краю. Значит, меньше вероятность, что на них кто-то из недобитков наткнется. Ну а там пойдем машины проверять.

 

Глава 8

Еще один должник

Точность — вежливость королей. Конечно, дамам и девицам вовсе не возбраняется опаздывать. Но только не в том случае, если они являются юнкерами. В этом плане традиции строги как никогда. Опаздывать на свой первый банкет, который, по сути, дает пропуск во взрослую жизнь, попросту недопустимо.

Алина пришла вовремя вовсе не по этой причине. Ей претило опаздывать куда бы то ни было. А потому ее отличала пунктуальность. Как, впрочем, и исполнительность наряду с обязательностью.

— Любезный, подскажите, пожалуйста, как пройти в ресторан «Крыша»? — обратилась она к лакею у входа в гостиницу.

Вернее, у центрального входа. Потому как «Европейская» не просто представляла собой гостиницу, а являлась комплексом с несколькими парадными и крыльями. Ну и ресторанов здесь целых четыре.

— Сударыня, я прошу прощения, но сегодня «Крыша» зарезервирована за господами военными. Большой банкет-с, — с учтивым поклоном и не менее учтивым тоном произнес тот.

— Я знаю, любезный. Я ведь юнкер Павловского училища, — с неподражаемой ангельской улыбкой ответила Алина.

Показалось или в его взгляде мелькнуло что-то такое, на грани осуждения, смешанного с недоумением? Признаться, тут же возникло желание сделать ему больно. Но… А чего она, собственно, ожидала, коль скоро слава опережает юнкеров-девушек, а сама она заявилась сюда? Вот что должны подумать о ней окружающие? Что она — то самое исключение, подтверждающее правило? Идея соблюсти традицию уже не казалась столь уж удачной.

Но ведь ей предстоит провести в одном взводе со своими однокашницами три года. О том, что ее могут отчислить, Алина и помыслить не могла. А коль скоро так, то нужно думать и о мнении коллектива. Пусть и не идти у него на поводу.

«Крыша» располагалась на мансардном этаже и имела два зала. Зимний и летний. Первый украшали экзотические растения в кадках, так как там было тепло даже в самые лютые морозы, а освещение проникало сквозь стеклянный потолок. Второй напоминал легкую летнюю ажурную беседку, увитую плющом. Вдоль всей северной стены пролегала открытая садовая дорожка, обрамленная с одной стороны ажурной стенкой ресторана с окнами и проходами, с другой — газоном с высаженными цветами и балюстрадой по краю крыши.

Большинство однокашниц уже здесь. И почти все в форме. Вовсе не потому, что нечего надеть. Отчасти это связано с тем, что они наконец стали полноценными юнкерами. Отчасти — из солидарности с малоимущими товарками, для которых парадный мундир — уже что-то невообразимое. Потому как раньше им доводилось ходить и в латаной одежонке. Все-таки в военные училища поступали представители всех слоев.

Одетых, как и Алина, в гражданское платье всего трое. Правда, при этом они не отказали себе в удовольствии выглядеть обворожительно, чем заслужили неодобрение Якиной Марии. Сама сержант была в мундире, хотя могла себе позволить куда больше иных. А еще она была красива. И если честно, без разницы, во что ее одевать, хоть в рубище, это ничуть не умалит ее прелести.

На Алину она все же озлилась не так сильно. Вероятно, причина в том, что Дробышева как раз была одета скромно и, по мнению многих, проигрывала даже обряженным в мундир. А вот надень она свое любимое зеленое… Н-да.

Алина пристроилась за небольшим столиком у открытого проема с видом на Спас на Крови. До храма не больше полукилометра. «Крыша» располагалась выше соседних зданий, а потому виден он просто отлично. Панорама завораживала. Она даже пожалела, что оказалась здесь в свой первый и последний раз.

— Здравствуй, Алина. Можно к тебе подсесть? — обратилась подошедшая Травина.

— Конечно, присаживайся, Таня.

— У меня к тебе просьба. Ты мне не поможешь разобраться со всеми этими столовыми предметами? — смущенно попросила девушка.

— Ты ведь посещала занятия по этикету, — удивилась Дробышева.

Ни о каких точных науках или механике в их обучении пока речи не шло. Только уставы, строевая, боевая и… Да-да, этикет и танцы. Причина все в том же наборе юнкеров из различных слоев общества. И у мальчиков было все то же самое.

— Посещала. Да только у меня все из головы выскочило, — вздохнула Травина.

— Понятно. Тогда для начала успокойся. Посещение ресторана — это не столь уж знаменательное событие.

— Это для вас, дворян, ничего особенного. Вам что в ресторан сходить, что походя девичью честь разменять, — несколько резковато произнесла Травина.

— О чем ты?

— А то ты не понимаешь? — заливаясь краской, вопросом на вопрос ответила девушка.

— Нет, то, что ты о традиции Павловского училища, я как раз понимаю. Но с чего ты взяла, что для дворянок это так же просто, как высморкаться?

— А разве нет? — явно нервничая, едва не огрызнулась Татьяна.

— Нет, конечно, — пожала плечиками Алина. — К примеру, я сегодня не собираюсь доводить до этого. Посижу немного и уйду. Я понимаю, что армия сильна своими традициями, но не собираюсь слепо следовать им.

— И что будешь делать, если попадешь в плен?

— Можно подумать, если я сейчас раздвину ноги перед первым встречным, это поможет мне в трудную минуту, — сморщила носик Алина.

— Нет, разумеется. Но хотя бы узнаешь, каково оно, когда…

— Не знаю, как ты, Танюша, но лично я предпочту иметь при себе пистолет с двумя патронами, чтобы застрелиться.

— А почему с двумя? Боишься промахнуться? — нервно хохотнула Травина.

— Промахнуться я не боюсь, а вот осечка случиться может, — совершенно серьезно ответила Алина.

— Якина со свету сживет. Она так яро отстаивает традиции, — угрюмо и с явным сомнением произнесла Травина.

— Меня ничуть не заботит мнение Марии. Есть традиции, не лишенные смысла, способствующие преемственности поколений, повышению морального и воинского духа. Но я не желаю участвовать в непотребстве, прикрываемом некими благими намерениями. Тем более что благого-то тут ничего и нет.

— А ну как… А я так и не узнаю…

— Таня, все просто. Нам предстоит служить в гвардии. Благодаря гению Теслы большая война России не грозит. Локальные конфликты — для гвардии дело сугубо добровольное. Ты можешь просто отслужить пять лет в Петрограде и выйти в отставку.

— А зачем тогда вообще было поступать в училище? — вздернула брови Травина. — Чтобы потом опять вернуться в рабочую слободку, выйти замуж за токаря и жить в тесной квартирке? Ну уж нет. Я вытянула свой счастливый билет и за здорово живешь не отступлюсь.

— Хорошо. Но ведь вовсе не обязательно делать это.

— Чтобы добиться успеха, порой нужно переступать через себя. Я приму это как очередное испытание, — грустно ухмыльнулась девушка.

— Это твой выбор, — не стала спорить Дробышева.

— Мой, а то чей же. Ну так как, поможешь с приборами?

— Разумеется. А вообще, предлагаю начать с шампанского.

— Зачем?

— Уверена, оно поможет тебе немного расслабиться. А как только ты станешь меньше волноваться, так и с легкостью припомнишь то, чему учили на занятиях.

— Думаешь?

— Уверена. А еще, надеюсь, тебе будет легче и в другом.

При этих словах теперь уже залилась румянцем и Алина. Татьяна же стала и вовсе пунцовой. Нет, тут без игристого вина точно не обойтись.

Дробышева окинула взором помещение ресторана. Гвардейские офицеры и юнкера-девушки сидят пока по отдельности. По двое или четверо. Но свободных мест нет. И стоит ли говорить о том, что большинство из присутствующих — именно мужчины? А то как же, здесь ведь с легкостью разместится и сотня посетителей, девушек же ровно тридцать пять.

Мужчины все время посматривают на девиц, о чем-то переговариваются. Впрочем, о чем еще может быть речь, как не о героинях сегодняшнего дня. И уже нарисовались соперники. Алина явственно уловила между некоторыми из мужчин молчаливую пикировку взглядами и жестами.

От этого наблюдения на душе стало как-то гадостно. Зря она сюда пришла. Надо было послушать отца. А так и его расстроила, и самой мерзко. Чувствует себя чем-то вроде желанного трофея для мужских утех. Да-да, все так. Подумаешь, у нее нет тех форм, что у Татьяны. Но на нее все равно постоянно посматривали заинтересованно и оценивающе.

А ведь Алина собирается стать офицером. И от общения с мужчинами с их сальными армейскими шуточками никуда не деться. Ей предстоит влиться в их среду, и только от нее зависит, как к ней будут относиться окружающие. Вот и получается, что у нее сегодня первый экзамен на самостоятельность.

Они успели выпить по бокалу шампанского и попробовать первое блюдо, когда встал один из капитанов. Он постучал ножиком по стенке бокала, привлекая к себе внимание. И нескончаемый приглушенный гул разговоров резко пошел на убыль.

— Господа офицеры. Сударыни юнкера.

При этих словах все стулья пришли в движение, а присутствующие поднялись из-за столов с бокалами в руках. Алина приметила, как несколько офицеров поспешно застегивают воротники мундиров, приводя форму одежды в надлежащий вид. Иные, прежде чем взять в руки бокалы, одергивали кителя. Может, чтобы выглядеть более эффектно, а может, чтобы лишний раз подчеркнуть важность момента.

— Сегодняшний день является поистине знаменательным для тысяч юнкеров по всей Российской империи, — наконец заговорил капитан. — Ибо сегодня ими была дана присяга на верность отечеству. Но мы здесь чествуем не простых юнкеров, а особую плеяду. В семнадцатом году Александровское училище набрало девиц-юнкеров для комплектования женских батальонов. Это выглядело опереточной постановкой Временного правительства. И не было таких, кто не прошелся бы острым словцом по самой идее девиц-офицеров. Но за первым переворотом случился второй. Нашлось немало военных, позабывших как о присяге государю императору, так и о верности новому правительству. Но эти девушки остались верны своему долгу до конца. Кто-то погиб в горниле Гражданской войны, кто-то пережил это страшное время. Но ни одна не предала, не отступилась и не осталась в стороне. Дорогие мои, вам есть на кого равняться. И пусть за теми первыми ласточками не водится особых подвигов и достижений, они показали всем нам, что значит долг и честь мундира. Верю, что здесь и сейчас мы превозносим не менее достойных. Сударыни юнкера, за вас. Господа офицеры. Ура!

— Ура! Ура! Ура-а! — Тут же слитно взревели десятки луженых глоток.

Девицы благоразумно промолчали. Во-первых, превозносят их. А во-вторых, обращались к офицерам, каковыми они пока не являются. Пока. Но хотя все девушки осознавали, что до выпуска не дойдет и половина, каждая из них была уверена, что уж она-то непременно получит на плечи вожделенные золотые погоны.

В этот момент, переполняемая чувством гордости и будучи на эмоциональном подъеме, Алина осмотрела банкетный зал. И словно увидела совершенно других людей. В глазах мужчин что-то поменялось. Взгляды стали более жесткими, но также в них появилось нечто, похожее на сострадание.

Возможно, потому, что большинство из них носили на груди знаки участников тех или иных боев. Вон поручик, отслуживший в Туркестане. Тот был в Монголии. Этот — участник Хасанских боев. Четверо устроившихся за отдельным столиком носят на груди знаки бойцов интербригад Испании.

Все они видели кровь и грязь войны. Теряли друзей, наверняка и сами едва разминулись с костлявой. И уж точно не видели в этом кошмаре места для таких вот милых девиц. Но очень даже вероятно, что наблюдали женщин в горниле сражений. Да хоть тех же сестер милосердия, которые нередко находят смерть, спасая раненых воинов. Как ее мама, прикрывшая солдатика своим телом.

После тоста наступили какие-то тягостные минуты. Каждый словно переосмысливал свое. Но затем последовал еще один тост от капитана. Потом еще. А там и не заметили, как официальная часть подошла к своему завершению. В зале снова стало шумно. Заиграли музыканты. Но пока не громко, а лишь создавая фон.

— Сударыня, позвольте представиться, подпоручик Бабичев, Алексей Иванович.

Алина удивленно вздернула бровь, глядя на невысокого, но ладно скроенного подпоручика, по всему видать, этого года выпуска. Хм. С другой стороны, где бы она могла видеть высоких бронеходчиков? А других тут попросту не было. А нет, одного пожалуй, все же видела. И он пока еще топчет грешную землю. Она слышала, что Азаров вроде как подался в Испанию. Ну да Бог милостив, он не позволит ему там погибнуть. Потому что его жизнь принадлежит ей и только ей.

— Дробышева Алина Владимировна, — протягивая ручку, представилась в ответ она и, не забыв о приличиях, указала на однокашницу: — Травина Татьяна Васильевна.

— Очень приятно, — склоняясь к запястью второй девушки, произнес Бабичев. — Разрешите пригласить вас на танец? — Это опять Алине.

Она и не думала, что окажется востребованной раньше пышногрудой Татьяны. Но уже многие говорили ей, что у нее просто ангельская внешность и обворожительная улыбка. Да чего уж там, она и сама это прекрасно знала.

Но все же, несмотря на затронувшую ее сердце официальную часть, Алина ни на секунду не забывала, зачем именно сюда пришли мужчины. Как и девицы, хотя практически все они сейчас буквально тряслись от страха и мучительно решали, как поступить. А коль скоро речь заходит об этом, а не о романтических бреднях, то тут уж на первый план выступают именно формы, где Алина не могла конкурировать ни с одной из девиц.

Она собиралась покинуть банкет, едва закончится официальная часть. Но все же посчитала неправильным отказывать молодому офицеру. Хотя для себя решила: один танец — и все. После этого уйдет.

Когда вернулись к столику, то обнаружила, что к ним уже подсел какой-то поручик, ведущий оживленную беседу с Татьяной. Та мило смущалась всякий раз, когда выдавала что-то простецкое типа «ага» и «угу». Но офицер и не думал обращать на это внимание, продолжая пересыпать свой рассказ комплиментами.

Все это Дробышева успела выхватить еще на подходе, а потому, не задерживаясь, прошла прямиком на садовую дорожку. Свежим воздухом подышать, потому как выпитое шампанское и танец слегка затуманили разум. Да и мешать не хотелось. Надо бы как-то тишком-бочком пробираться на выход.

Однако Бабичев и не думал ее оставлять, двинувшись следом и все время ведя ни к чему не обязывающую беседу. О чем был разговор? Признаться, Алина понятия не имела. Говорили обо всем и ни о чем. К примеру, сравнили характеристики русского одноместного бронехода «Витязь» и однотипного с ним германского «Мечника».

Так уж случилось, что Алина была вынуждена пойти с ним танцевать раз, потом другой. Но при этом никакой эйфории, как с Азаровым, не было и в помине. Она не видела перед собой кого-то особенного и избранного. У нее не кружилась голова. Если только самую малость, но причина тут исключительно в шампанском. Мысли же крутились только вокруг того, как бы удалиться отсюда, никого не огорчив.

Наплевав на все и улучив момент, когда ее ухажер отвлекся, она подхватила со стула сумочку и направилась на выход. Прощаться ни с кем не стала. К тому же она далеко не первая, кто удалился по-английски. К примеру, нигде не видно Марии, испарившейся вроде как одновременно с тем самым капитаном, который вел официальную часть. Кто бы сомневался, что она остановит свой выбор на самом представительном из присутствующих.

— Алина, куда же вы? — нагнав девушку уже на улице, окликнул ее Бабичев.

— Прошу прощения, но мне пора домой, — стараясь скрыть охватившую ее досаду, произнесла беглянка.

— Но мне казалось…

— Вам только показалось, Алексей Иванович.

— Но-о…

— Бросьте, подпоручик. Не получили желаемого от меня — непременно получите от какой другой прелестницы. Уж кого-кого, а девиц легкого поведения в Петрограде хватает, — наплевав на условности, прямо заявила девушка.

— А как же традиция Павловского училища? Признаться, будучи птенцом этого училища, я довольно ревностно отношусь к данному вопросу.

— Послушайте, Алексей Иванович, я уже сказала, что направляюсь домой, а значит, не собираюсь пополнять ряды лейб-гвардии потаскух.

— Брось, девочка, ты же знала, зачем сюда пришла.

Раньше Алина считала, что обладает хорошей реакцией. Но теперь она в этом усомнилась. Потому что Бабичев оказался куда проворнее, чем можно было ожидать. Мгновение, и она в крепких мужских объятиях, прижатая спиной к его груди, а шею и ушко обдало жаркое дыхание с парами алкоголя.

— Я тебя понимаю. Трудно вот так, самой. Но я тебе помогу. Только сильно не сопротивляйся, иначе останутся заметные синяки.

При этом он тянул девушку в подворотню, двигаясь и удерживая ее настолько ловко, что у Алины никак не получалось применить какой-нибудь прием из арсенала старика Кима. О силовом сопротивлении и мечтать не стоит ввиду бесполезности этого деяния. Ей не справиться с мужчиной. Остается выжидать удобного момента. А чуть погодя он обязательно подвернется, если, конечно, этот герой-любовник не является почитателем бесчувственных красавиц.

Девушка видела, что данное действо наблюдает давешний лакей и сумерки ему не помеха. Газовые фонари уже исправно горели и вполне пристойно освещали как улицу, так и парадную гостиницы. Но ее служащий даже не подумал воспользоваться свистком, чтобы вызвать полицию. Еще бы. Ведь сегодня здесь проходят инициацию лейб-гвардии потаскухи. Как говорится, за что боролась, на то и напоролась. А кому охота влезать в чужие игрища? Тем более что нет ни единого крика о помощи.

— Эй, офицерик, отпусти девушку!

— Иди своей дорогой, — огрызнулся Бабичев в ответ на требование какого-то прохожего.

— Ты что, нерусский? Девицу отпусти, кому говорю.

— Слушай, не лезь не в свое дело.

— А оно как раз мое, — дергая подпоручика за плечо, требовательно произнес молодой человек.

Бабичеву не оставалось ничего другого, как выпустить свою жертву, чтобы сосредоточиться на неизвестном. А то ведь можно и со спины получить привет. В бледном свете фонарей он сумел оценить облик прохожего. Высок, крепок и молод. Несмотря на сложение, вряд ли ему есть двадцать. По всему видать, рабочий. К тому же вон он, инструментальный ящик с ключами.

Все это молодой офицер успел увидеть в секунду. Разве что лицо не сумел рассмотреть. А в следующее мгновение крепкий молодецкий кулак врезался в челюсть подпоручика, отправляя его в небытие.

— Коля? — искренне удивилась девушка.

— Алина? — не меньше ее поразился Плотников.

— Бежим! — схватила она его за руку.

— Куда? Сейчас полиция приедет, — заявил парень под переливы свистка лакея.

Тот посчитал, что вот теперь ситуация явно выбивается из вполне объяснимой. А потому озаботился вызовом стражей закона. Центр города, и городовые тут дежурят непременно. Долго ждать не придется.

— Господи, дурак, да бежим же!

— Но ведь он… — вновь растерянно начал было Николай.

— Потом объясню, — хватая его за руку и увлекая за собой, произнесла девушка.

Михайловская улица упиралась в сквер, благодаря которому оторваться от начавшейся погони удалось довольно быстро. Правда, и побегать пришлось. Но вполне удачно, что не могло не радовать.

— Так что это было? — когда молодые люди убедились, что опасность миновала, поинтересовался Николай.

Пришлось рассказать как есть. И ее надежда на то, что друг все поймет правильно, полностью оправдалась. В конце концов, Алина ведь и впрямь не давала никакого повода и даже намека. Если не считать таковым ее присутствие на этом пресловутом банкете.

— Ладно, хрен с ней, с этой традицией. Но ведь ты не хотела…

— Коля, никого не волнует, чего я там хотела, а чего нет. Здесь вообще множество условностей. И одна из них в том, что я якобы знала, зачем сюда шла. А посему факт его приставаний не может рассматриваться как оскорбление. И ни один дуэльный комитет не одобрит поединок, если кто-то осмелится вступиться за мою честь.

— Как-то у вас все мудрено, — сделав неопределенный жест, хмыкнул парень.

— Что есть, то есть. Но, по сути, ты его уже наказал. Главное, чтобы челюсть не сломал.

— Чего это? Жалко стало?

— Слышал о соответствии наказания совершенному проступку? К сожалению, волей или неволей, но я его спровоцировала. Так что нокаута с него вполне достаточно. Ты, кстати, боксом не хочешь заняться?

— Да какой бокс, — отмахнулся парень. — Мамке с малыми помогать надо. А там и армия не за горами. Эвон сколько времени, а я только с халтуры возвращаюсь.

— Надеюсь, халтура не в «Европейской» была?

— Не. Там такой молоди делать нечего. Через две улицы от них. Ладно. Пошли провожу тебя домой и сам потопаю.

— Давай просто поймаем извозчика. А потом он и тебя довезет.

— Это чтобы механик как барин раскатывал!

— А что такого? Можно подумать, на это есть какой-то запрет. Главное, чтобы было чем заплатить.

— Нет, Алина. Тебя подсажу, а сам пехом. Как говорится, не жили богато, нечего и начинать.

— Ну, как знаешь.

Девушка ничуть не лукавила, когда говорила о том, что ни один дуэльный комитет не позволит вступиться за ее честь. Более того, никто не осудит Бабичева за содеянное ни словом ни взглядом. Для света она сама раззадорила его. И уж точно она не станет об этом распространяться, дабы не дошло до отца.

Дробышеву ведь будет плевать на дуэльный комитет. В конце концов, можно просто и без затей отвесить наглецу пощечину, потому что его рожа не понравилась. Все, оснований для поединка более чем достаточно.

Разумеется, до отца могут дойти и слухи. Да что там, скорее всего, дойдут. Но их можно было избежать лишь одним способом — отказаться от банкета. Не послушала отца, получила проблему. Ну да ладно. Все сплетни она с легкостью опровергнет. Насчет папеньки можно особо не волноваться. Что же до самого Бабичева… Похоже, у нее появился еще один должник. И придет время, она спросит плату. По полной спросит.

 

Глава 1

Новое назначение

— Живы, стало быть, господин подпоручик, — с искренней радостью встретил его кладовщик.

— Жив, Капитоныч. А вы, я гляжу, уже развернулись на новом-то месте, — с улыбкой заметил Григорий.

— Так дело-то привычное, — пожал плечами старшина.

Практически месяц беспрерывных боев стоил корпусу довольно дорого. Не сказать, что потери катастрофические, но все же весьма существенные. Только в их батальоне они составили тридцать процентов личного состава и более сорока — в технике.

И особенно дорого им дался именно тот, встречный бой. После разгрома броненосного батальона сопровождавший его на грузовиках батальон франкистской пехоты сдался быстро. Стоило вышедшим в тыл бронеходам развернуться, а с фронта — приблизиться взводу Григория с десантом, как дело было сделано. Стальные монстры производят неизгладимое впечатление на пехоту без прикрытия артиллерии и на неподготовленных позициях.

Примерно через час подтянулись грузовики с частями, ринувшимися в прорыв для развития наступления. Далее их батальон надвигался уже прямиком на штаб корпуса генерала Дельгадо. Удар оказался настолько внезапным, что Фуэнсалида была взята с ходу, а сам генерал попал в плен.

Азаров в этом не принимал участия. В их роте оставалось шесть машин, и Дольский принял решение разделить их на два взвода. Плевать, что добрую половину составляли бронетяги Григория. Один из взводов принял Рощин, вторым поручик командовал сам. Пастухов сгорел в подбитой машине. Азарову же надлежало заняться переформированием оставшихся без машин бойцов и озаботиться ремонтом того, что еще можно реанимировать.

Уже к вечеру подтянулись передвижные ремонтные мастерские, и закипела работа. Трудились не покладая рук и не жалея сил. К утру удалось оживить четыре машины. Остальные три годились сугубо на переплавку. В других ротах ситуация была похуже, но в целом куда лучше ожидаемого. Тут скорее наметилась перспектива недостачи экипажей.

Но последующие бои показали, что люди гораздо выносливей и живучей машин. Уже через неделю стал ощущаться дефицит бронетягов. И тогда экипажи начали пересаживать на трофейные и отремонтированные германские машины.

Самого Григория чаша сия миновала. И пусть он прошел через множество боев, неоднократно проламывался сквозь наскоро устроенную оборону франкистов, участвовал во фланговых ударах и рейдах по тылам, но больше не потерял ни одного человека. Мало того, его взвод был единственным, прошедшим через всю наступательную операцию, не лишившись ни одной машины.

Слащев бросил в образовавшийся прорыв половину своего корпуса. Затем организовал глубокий охват с направлением на Талаверу. Осуществляя обходные маневры, он дробил и брал в окружение одну часть за другой. Франкисты же, едва оказавшись отрезанными, упорному сопротивлению чаще предпочитали сдачу. Наступление было поддержано республиканскими частями, преданными правительству.

Неделя боев — и линия фронта отдалилась от Талаверы более чем на тридцать километров. Русский же добровольческий корпус навис над правым флангом националистов у Брунете. Правда, сейчас ни о какой наступательной операции не могло быть и речи. Слащеву необходимо было привести свои части в порядок, подтянуть тылы и закрепиться на занятых позициях.

К тому же франкисты предприняли несколько контратак в попытке опрокинуть как русских, так и поддержавшие их части республиканцев. Но долго пребывать в обороне Яков Александрович позволить себе тоже не мог. В результате изменения обстановки линия фронта удлинилась чуть ли не вдвое. И ситуация могла стать угрожающей.

Однако ему все же посчастливилось выгадать время. Генерал Миаха решил не отсиживаться в стороне и нанес удар по Брунете, нависая над тылами генерала Варелы. В течение первого же дня республиканцы сумели овладеть городом, и националисты были вынуждены сосредоточить основные усилия именно на этой угрозе. Русские пока прекратили наступление и, по имеющимся сведениям, полностью выдохлись. Этот же удар грозил отбросить войска франкистов от Мадрида, к которому они примеривались уже почти год.

Пока генерал Варела сражался с республиканцами на северо-востоке, командующий армией генерал Андрес Саликет Зумет, не имея возможности контратаковать, укреплял оборону на юго-западе.

Однако его усилия не принесли успеха. Сосредоточив все бронеходы в единый кулак, Слащев нанес удар через горы, сломил наскоро организованную оборону и по горным дорогам за сутки организовал охват и разгром трех полков франкистов. А затем части добровольческого корпуса вырвались на равнину и окончательно обрушили фронт противника.

К этому моменту силы республиканцев под Брунете были уже практически сломлены и понесли серьезные потери. Город они сдали и продолжали удерживать лишь два населенных пункта. Однако выход в тыл русского корпуса и частей республиканцев вынудил генерала Варелу начать отступление. В противном случае его ожидали окружение и провал.

Надо сказать, генерал мятежников великолепно справился с этой задачей. Слащев не мог не отметить четкость и выверенность его действий. Пусть тот в результате и проиграл сражение, но вышел из затруднительной ситуации с минимальными потерями. Чего не сказать о других его соратниках.

Как результат противник был отброшен на расстояние от десяти до восьмидесяти километров. Линия фронта выпрямилась и стабилизировалась. Мадрид, отстоявший от переднего края всего-то на двадцать километров, оказался более чем в семидесяти, что было равносильно глубокому тылу.

Авторитет левых партий сильно упал, так как по факту их усилия при огромных потерях не увенчались бы успехом, если бы не русский корпус, ударивший в спину Вареле. И это старательно тиражировалось всеми газетами. В кинотеатрах крутили фильмы, посвященные победе Русского добровольческого корпуса. При штабе Слащева был создан пропагандистский отдел, и он не дремал. Вместе с русскими и испанскими журналистами, фоторепортерами и кинооператорами трудились представители иностранных изданий. Работа проводилась поистине колоссальная.

Штаб корпуса так же передислоцировался. Теперь он располагался в Эль-Тьембло, небольшом городке в предгорьях. Ну, скорее это все же большое село. Сюда же подтянули и тылы, в окрестностях нашлось место для трех военных аэродромов.

Как показала практика, неразумно складывать все яйца в одну корзину. Основные потери в авиации пришлись именно на наземные. Пару раз эскадрильи «Кондора» прорывались к Намброке и бомбили аэродром. Расположение нынешних сразу и не обнаружишь. Разве что на самой окраине Эль-Тьембло, куда прибывали грузовые дирижабли. Но эти огромные машины укрыть вообще нереально.

— Я так понимаю, вы за своим маузером, — между тем продолжал улыбающийся Капитоныч. — Не сомневайтесь, пистолет в полном порядке. И зажим устроил в лучшем виде. Дожидается вас.

— И за пистолетом, и за расчетом, — тряхнув штатным оружием и амуницией, которые нес в руках, ответил Григорий.

— Что так? Для отправки домой вроде как рановато, — принимая подотчетное оружие и снаряжение, озадачился Капитоныч.

— Переводят на усиление в интербригаду.

— От оно как… А у нас тут, стало быть, полный комплект. Тела павших не успевали дирижаблями вывозить. Чуть ли не треть народу положили, а с ранеными так и половина наберется, а туда же, переводят.

— Ну, командованию, наверное, видней, — пожал плечами Григорий.

— Но как я погляжу, вы не больно-то расстроились, — заметил старшина.

— Ваша правда, не расстроился. Обещают бронеход дать.

— Я прошу прощения, а поместитесь ли? — усомнился старшина.

При этом он отвлекся от изучения сдаваемого имущества и окинул многозначительным взором богатырскую фигуру Григория. Угу. Он и для бронетяжника, мягко говоря, великоват, а уж для бронеходчика и подавно.

— Пускай только позволят влезть в рубку, а там и помещусь, и воевать буду исправно, — убежденно произнес Азаров.

— Так. Ну, царапины и потертости я в расчет не беру. Чай, в бою побывало. Остальное все в полном порядке, — хлопнул ладонью по оружию кладовщик. — Кстати, ни одного патрона и ни одной гранаты, — как бы между прочим заметил он.

— Все до последней железки во врага выпустил, — не моргнув глазом ответил Григорий.

— И впрямь пришлось глаза в глаза, а не только из-за брони? — участливо уточнил старшина, оглаживая пышные усы.

— Пришлось, Капитоныч.

— И как вам ТК?

— Выше всяческих похвал. Была бы возможность, себе такой обязательно прихватил бы. Но… Все оружие нашего стандарта подлежало непременной сдаче.

— И так-таки ничего себе не оставили?

— Ну отчего же. Немецкий МП под маузеровский патрон.

— Хорошая машинка. Сродни нашему ППД, только магазин сбоку.

— А то, что патронов всего тридцать два, ничего?

— Это нормально. И менять магазин удобней, и оружие не такое тяжелое.

— Патроны-то под него оставили? — поинтересовался старшина, выкладывая на прилавок кобуру с маузером Азарова.

— Под него, — откидывая крышку кобуры и извлекая пистолет, подтвердил Григорий.

Потом вернул оружие на место, глянул на зажим с внутренней стороны и посадил массивную кобуру себе на поясной ремень. А ничего так получилось. Почти как с ТТ. Правда, все одно придется привыкать, но он ожидал худшего.

— Калибр у ТТ малость отличается от маузеровского, — между тем высказал свое мнение Капитоныч.

— В курсе. Но ствол пока еще не истертый, так что нормально получается. А там, глядишь, еще и родными патронами разживусь.

— Разживетесь, конечно. Война вообще штука занятная. И оружия тут хватает разного.

— Капитоныч, а вы это на что намекаете? — выкладывая перед ним плату за работу, изогнул бровь Григорий.

— Ну, вот, скажем, если бы вам предложили выбирать между ТК и МП, что бы вы выбрали? — убирая с прилавка деньги, спросил старшина.

— ТК. У него прицельная дальность в полтора, а точность чуть ли не втрое. Конечно, автоматический огонь дорогого стоит. Но стрелять прицельно неудобно, магазин тянет вбок. Нет. Однозначно ТК. Только ведь все уходит на склады. Или…

— Трофейщики свозят все подряд. А уж потом на складах смотрят, что и куда. Ну, я подобрал несколько штук из тех, что собирались отправить на переплавку. Получилось собрать два карабина.

— И как на это смотрит командование?

— А что со старика взять? Халтурит помаленьку, не без того. Но пользы от Капитоныча в разы больше. Здравия тебе, старый прохиндей! — послышался из-за спины знакомый голос.

— И вам не хворать, Игнат Пантелеевич, — встретил тот Егорова.

— Здравствуй, Гриша.

— Здравствуйте, господин капитан, — с явным неудовольствием поздоровался Азаров.

— Никак за своим заказом, Игнат Пантелеевич? — видя напряжение, решил разрядить обстановку старшина.

— Надеюсь, готов?

— Обижа-аете.

И на стол лег как раз МП-28. Разве что малость переделанный. Как видно, части от поврежденных «тульских Коровиных» пошли не только на ремонт карабинов, но и на усовершенствование германского автомата. Так, он лишился своего деревянного приклада, но получил плечевой упор и пистолетную рукоять русского карабина. Благодаря чему стал куда компактней.

— Ну, Капитоныч. Выше всяческих похвал, — не без удовольствия приложившись к оружию, одобрил капитан.

— ППД не лучше был бы? Или контрразведке такое оружие не выдают? — не удержался от язвительного вопроса Григорий.

— ППД лучше во всех отношениях. И прицельная дальность до трехсот метров, и целиться не в пример удобней. Правда, если позабыть о том, что стрелять из него длинными очередями не рекомендуется. Клинит диск. Приходится его снимать и встряхивать. А зачем таскать автомат, если стрелять из него можно только одиночными и короткими? У МП же и автоматика работает исправно, и пилить его не возбраняется.

— Это да, — вынужден был признать старшина.

— Капитоныч, а что там насчет карабинов? Значит, говоришь, у тебя найдется один ствол? — вернулся к насущному Григорий.

— Ну так, — вновь огладил усы старшина.

— И сколько?

— Так вы мне ваш МП, я вам ТК, и все довольны.

— Пехотинцы уважают немцев, — начал пояснять Егоров. — Им в ближнем бою автоматический огонь ох как не помешает. И отслеживать количество выстрелов не надо, и темп стрельбы поменьше, чем у ППД, а значит, и перерасхода боеприпасов не случится.

Разумеется, автоматический огонь — это важно. Но Азаров не кривил душой, когда говорил, что карабин его устроит куда больше. А потому пообещал еще зайти на склад, чтобы произвести обмен.

— Гриша, ну вот чего ты дуешься? — когда они покинули склад, спросил Егоров.

— Вам детально и в письменной форме? Ну так вызывайте в отдел контрразведки.

— Некогда мне сейчас бумажную волокиту разводить. Отправляют в командировку в Хадраке, штаб интербригад. По просьбе правительства, для оказания, так сказать, практической помощи. Вот и планировал ехать вместе с тобой. А ты дуешься, как красна девица.

— Есть причины.

— Ну так объясни, и покончим с этим.

— А сами не понимаете? Спаивали меня, вопросы разные задавали, а у самого ни в одном глазу. Только я никак не пойму, при чем тут дуэль. Вас, похоже, одна она и интересовала.

— Она, родимая, — не стал отрицать капитан. — Ну сам посуди, некто инженер Полянский додумался до конструкции «стирлинга», эффективно работающего при незначительных температурных перепадах. Поначалу у нас этому не придали значения. Зато немцы сразу же заприметили перспективную разработку, для которой у нас нашлось применение только в протезах. Да, машина еще несовершенна. Но она уже исправно работает при отличных показателях. Полянскому предложили перекупить патент и вообще перебраться в Германию, предоставив все условия для работы и щедрое финансирование, чтобы совершенствовать и развивать его машину. Он отказался. И тут случилась эта дуэль. Ни на чем. На абсолютно ровном месте. Я к следствию никакого отношения не имею, но мне поручили выяснить кое-какие моменты.

— Иными словами, не работаю ли я на немцев?

— Немцы рассматриваются как сторона, стремившаяся избавиться от Полянского. Ты — на причастность к третьей стороне.

— И как?

— Чист аки слеза, — уведомил капитан.

— Ничего не понимаю. И почему пожелали работать со мной здесь, а не выяснить все в России? Было разбирательство дуэльного комитета, состоялся суд офицерской чести. Потом я дожидался решения по моему рапорту и отправки сюда. Времени более чем достаточно.

— Ну так говорю же — наше расейское разгильдяйство. К тому моменту Полянский по-прежнему был никому не интересен. А там уж сообразили задним умом и решили все выяснить.

— Дурдом.

— Согласен. Только учти, будешь ты и дальше на меня дуться или примешь все как есть, об этом болтать не советую. Не скажу, что великая тайна, но все же.

— Это понятно. На аэродром тогда тоже из-за меня приехал?

— Делать мне больше нечего, встречать каждый транспорт и щупать прибывающих офицеров. Уж будь покоен, всех проверяют еще в России и краткие характеристики с рекомендациями прибывают сюда загодя.

— И какова моя? Если не секрет.

— Не секрет. Но я ее не заучивал. Если коротко — хороший бронеходчик, бретер, бабник и неуравновешенный тип. Рекомендовано направить в интербригады или армию республиканцев.

— И не отправили только из-за намечавшегося наступления.

— Ты и сам все знаешь, — усмехнулся контрразведчик.

— А сейчас-то чего отправляют? Вроде зарекомендовал себя неплохо.

— Кто бы спорил. За красивые глазки представлять к ордену Святого Георгия четвертой степени не станут. Но, Гриша, вот как на духу. Плохой ты подчиненный. Ротный тебе одно — ты другое. Да потом еще и, по сути, спасаешь батальон. А это не только непосредственному начальнику, но и комбату по носу.

— Не угоден, значит, — скрежетнул зубами Азаров.

— Вот зря ты так-то. Господа офицеры сюда прибыли карьеру делать, а ты им всю обедню портишь. Так что скажешь?

— Опять что-то от меня надо? — скривился Григорий.

— Вообще-то, мы вместе отправляемся в Хадраке. Глупо было бы всю дорогу друг на друга коситься. Брось. Каждый из нас делает свое дело. Кто-то же должен бороться и с вражьими шпионами. Или ты считаешь себя белой костью, как оно принято у армейцев?

— Да нет. К тому же прекрасно видел, чем может обернуться удар в спину. Кстати, а как вы проспали-то покушение на Слащева? Или это тайна?

— Да какая тайна, — отмахнулся Егоров. — Надежные ребята, истые республиканцы, более полугода на фронте, боевые награды. И стреляли они не из-за предательства, а будучи убежденными, что действуют во благо республики.

— Абверовцы заплели мозги или франкисты и сами управились?

— Немцы, паразиты. Умеют, не отнять. Вот как можно было заподозрить таких парней? Но… — Капитан огорченно развел руками.

Егоров сейчас лукавил. Что касается личностей заслуженных ветеранов, то тут все верно. Но правда заключалась в том, что абвер никакого отношения к этому нападению не имел. Тут приложили свою руку левые, и коммунисты в частности.

Представили они все так, словно Слащева заподозрили в связи с противником. Но на деле причина была в растущем авторитете России. Ну и в личности самого генерала, слывшего превосходным и знающим командующим. Это в полной мере проявилось в весенних оборонительных боях, когда он ложными отступлениями и короткими контрударами выпил из националистов ведро крови.

Левые потерпели сокрушительное поражение в России и намеревались взять реванш в Испании. Поначалу у них получалось вполне неплохо, но потом случился мятеж. Власть в республике сосредоточилась в руках Народного фронта, в основе своей состоявшего из левых партий. Однако когда в дело вступила Россия, один за другим начали звучать тревожные звоночки, прочащие поражение левых.

Само по себе мирное сосуществование императора и оппозиции в России уже являлось угрозой. Пусть в Думе заседали отщепенцы, пошедшие на сговор с царизмом, но для всего мира они были коммунистами, анархистами, эсерами. А потому нельзя допустить роста влияния роли Российской империи. Хотя в то же время невозможно и отказаться от ее помощи.

По крайней мере, пока не удастся добиться более решительной поддержки со стороны Франции. Они вроде и готовы помочь, но в то же время, в отличие от тех же русских, опасаются вкладываться в проигрывающую сторону, ибо это автоматически означает убытки. Им нужны гарантии победы республиканцев, то есть успехи на фронте.

Однако все, что до этого дня демонстрировало правительство, успехом назвать было сложно. Нельзя до бесконечности хвастаться разгромом итальянцев под Гвадалахарой. Нужно другое, не менее значимое событие, способное показать силу республиканцев. И это должен быть кто угодно, но только не Русский добровольческий корпус. Его успех будет означать упрочение позиций России, ее роли и авторитета, а также более тесное сотрудничество правительства с русскими.

Но Григорию всего этого знать не полагалось. Более того, если он вдруг окажется болтливым, то высказанное им суждение сработает на руку контрразведке корпуса. Необходимо внушить заговорщикам, что они в безопасности, а их противники пошли по ложному следу.

— А при чем тут Хадраке? Стреляли ведь вроде милиционеры.

— Ряженные под милиционеров интернационалисты, — возразил капитан. — Получается, ноги растут оттуда. Так-то.

— И еще один вопрос. Как так получилось, что, выпивая со мной на равных, ты остался трезвым? — решил все же выяснить Азаров.

— Это так важно? — хмыкнул Егоров.

— Не я набиваюсь тебе в друзья.

— Верно. Ладно, выдам свой секрет. Перед застольем выпиваешь грамм пятьдесят постного масла. Все. Можешь пить, не опасаясь сильного опьянения. Но сразу говорю, метод весьма рискованный. В качестве побочного эффекта можно заполучить сладкую смерть.

— Это как?

— Масло покрывает стенки желудка тонкой пленкой, которая препятствует усвояемости его содержимого. Но она постепенно рассасывается, и тогда начинается резкая атака алкоголя. При этом человек моментально пьянеет и, если выпито слишком много, засыпает навсегда. Норма у каждого своя, так что лучше все же не злоупотреблять.

— Отравление алкоголем?

— Именно. Ну что, мир? — протягивая руку, в очередной раз предложил Егоров.

— Мир, — пожимая ее, ответил Азаров.

— Вот и ладушки.

Вообще, секрет был в другом. Игнат все же предпочел менее рискованный метод. В частности, он всякий раз кривился, словно выпивал редкостную гадость. На деле же, пока занюхивал кулаком, успевал слить спиртное через резиновую трубочку во фляжку, укрытую под одеждой. Разумеется, что-то оставалось, но это скорее уже пары.

— Как думаешь добираться до Хадраке? — спросил капитан, когда с противоречиями было покончено.

— На перекладных, как же еще-то. Вроде завтра в Толедо убывает колонна грузовиков, все еще продолжают вывозить имущество. Вот с ними до Толедо, там до Мадрида и дальше.

— Отставить Толедо. Мне тут перепал трофейный «стенли». Четырехместный старичок еще десятого года выпуска, но аппарат рабочий. По прямой выдает порядка сорока пяти километров. В горку, конечно, не так резво. Одной заправки хватает километров на восемьдесят. Но, учитывая рельеф, думаю, не больше пятидесяти. Предполагаю, что часов за шесть добежим до места. А там каждый своей дорожкой.

— Уж не из-за все еще встречающихся окруженцев, выбирающихся к своим, я тебе понадобился? — поинтересовался Григорий.

Он вовсе не был настолько добродушным. Просто не видел пользы от дальнейшего противостояния с капитаном. Сделал себе зарубочку на память, и ладно. Полностью же доверяться контрразведчику он и не подумает. Не те эти ребята, чтобы располагать к подобному отношению.

— Вот напрасно иронизируешь, Гриша. Они, между прочим, порой постреливают. И весьма удачно. Как правило, выйти к своим стремятся те, кто предан генералу Франко. Остальные предпочитают сдаться, и желательно русскому корпусу.

— Согласен. Итак, когда выезжаем?

— Ты все еще в расположении батальона?

— Пока на улицу не выбросили.

— Тогда завтра в пять утра я за тобой заеду — и в путь.

— Не рано?

— Раньше никак нельзя. В четыре еще темно, — разочарованно развел руками Егоров.

— Игнат.

— Ну что «Игнат»? Сам посуди. Путь неблизкий, в дороге может случиться все что угодно. А что не так-то?

— Да я месяц уж мечтаю только об одном — выспаться наконец.

— Понимаю. Но посоветовать могу только пораньше лечь спать.

— Ладно. Договорились, — безнадежно вздохнул Григорий.

Расставшись с контрразведчиком, поспешил в свою палатку. Пока суд да дело, нужно завершить обмен автомата на карабин. Точное и скорострельное оружие для средних дистанций может прийтись как нельзя кстати. Как показывает практика, броненосник, оказавшийся на поле боя вне брони, не такая уж и несусветица.

Когда уже готовился отойти ко сну, припожаловали солдаты его взвода и трое, на время боев причисленные к его машине. Бронетяжники решили отблагодарить своего командира за то, что провел их сквозь горнило сражения с минимальными потерями. Да еще и так, что каждого из них представили к солдатскому кресту, а экипаж Уткина — так и вовсе к двум.

Потом немного посидели с Рощиным. Помянули павших. Вспомнили добрым словом Пастухова, принявшего со своими парнями страшную смерть. Ну и пожелали друг другу, чтобы чаша сия их непременно миновала. И только изрядно набравшись, Григорий наконец забылся коротким сном.

Ровно в пять Егоров остановил свой «стенли» у палатки, в которой все еще квартировал Азаров. Весьма интересный автомобиль, своим обликом походящий на большую игрушку. Кузов ярко-красного цвета, с черными крыльями и подножками, коричневая кожа сидений. Спереди короткий капот с полукруглой мордой, без радиаторной решетки.

Не сказать, что автомобиль имеет исключительную сохранность. Хватает и потертостей, и царапин, и вмятин. Кожа сидений потрескалась. Стойки для крепления маркизы отсутствуют как класс. Что не очень хорошо, случись попасть в дождь. Но в общем и целом транспорт внушал уверенность, котел нетерпеливо гудел, стравливая через предохранительные клапана избыточное давление.

Игнат оказался насколько пунктуальным, настолько же и безжалостным. Загнал Григория на заднее сиденье авто и помчал по дороге. При этом пуская облачко пара, терявшееся в столбе вздымаемой за автомобилем пыли. Ну и распугивая домашнюю птицу, с громким возмущением уступавшую дорогу стальному коню. Хм. С двадцатью лошадками под сиденьями, именно там располагалась горизонтальная двухцилиндровая паровая машина.

Поспать в пути не получилось. «Стенли», конечно, мягок на ходу. Но при этом качка все же изрядная. А главное — это необходимость контролировать окружающую местность. Хорошо хоть пытка продлилась чуть больше часа. К этому моменту они достигли одного из блок-постов республиканцев, в обязательном порядке выставлявшихся на дорогах.

Водяной бак в автомобиле невелик, всего-то восемьдесят литров. А потому через пятьдесят — семьдесят километров необходима дозаправка. Несмотря на более высокий запас хода, котлы замкнутого цикла все еще не получили широкого распространения.

Во-первых, такие автомобили существенно дороже. Во-вторых, несмотря на возможность пробежать без дозаправки до двух тысяч километров, котлу и машине требовалось обслуживание. В обычных моделях ковыряться приходилось гораздо чаще, но более современные требовали уже особых навыков и были куда сложнее.

Пока Егоров обслуживал автомобиль, Григорий беззастенчиво скрючился на заднем сиденье и вздремнул. Казалось бы, всего-то минут двадцать, да еще и неудобно. Но проснулся совершенно другим человеком. То ли и впрямь хватило сил восстановиться, то ли попросту перебил себе сон. Но ведь и усталость ушла. Ну или притупилась. Не суть важно, главное, что продолжил путешествие он уже взбодрившимся.

Весь путь составил чуть больше двухсот километров. Но они едва уложились в запланированные шесть часов. Хотя непредвиденных задержек и не случалось. Все же несовершенство старого паровичка сказало свое слово.

Хадраке представлял собой еще меньший поселок, чем Эль-Тьембло, где расположился штаб Русского добровольческого корпуса, но тем не менее именовался городом. А еще как нельзя лучше подходил для размещения штаба интербригад. Мимо проходит железная дорога, наличествует довольно разветвленная сеть автомобильных дорог, до линии фронта порядка двадцати километров.

Правда, городку не вместить в себя все структурные подразделения интербригад, хоть вывернись наизнанку. Оттого основная масса людей располагается в палаточных городках да сколоченных на скорую руку деревянных бараках. Интернационалисты стоят здесь уже более полугода, а потому успели построить несколько железнодорожных тупичков для принятия железнодорожных составов. Снабжение армии — весьма сложная и затратная штука.

А еще есть пара замаскированных веток, где отстаиваются три приданных бронепоезда. Один из них, с гордым именем «Республиканец», имеет четыре платформы со стопятидесятимиллиметровыми орудиями. Это все же скорее подвижная батарея, причем с ограниченным сектором обстрела вдоль железнодорожных путей. Уж больно мощные орудия.

А вот «Интернационалист» с его батареей стотридцатимиллиметровых орудий — уже совсем другое дело. Благодаря круговому обстрелу он обладает куда большими возможностями для маневра огнем. А потому предпочтительнее для пехоты, которую бронепоезда регулярно прикрывают.

Григорий размышлял над пояснениями Игната не из-за обуревавшего его любопытства, а от желания отвлечься. Его буквально трясло от нетерпения. Однажды его уже поманили рубкой бронехода и определили в бронетяжники. И вот вторая попытка.

Между тем Егоров продолжал разглагольствовать об организации интербригад. По его мнению, тут процветали сплошной бардак и неразбериха. И смех и грех, но порой доходило даже до саботажей — выражения протеста и своеобразной забастовки. Он это называл демократическим вывихом мозгов.

Лечили это заболевание интернационалисты просто и незатейливо. Военно-полевыми судами, скорыми приговорами и незамедлительным исполнением. Если верить контрразведчику, то потери от репрессий едва ли не вдвое превышали боевые. Но на фоне других частей свою никчемность в военном деле эти ребята неплохо компенсировали стойкостью и убежденностью в борьбе за правое дело.

В особом ряду стояли две русские и одна латышская интербригады. Про этих говорили, что они дерутся с фанатичной преданностью республике. При этом их отличали железная дисциплина и четкая слаженность действий.

Они никогда не занимали позиции на переднем крае, но являлись, можно сказать, пожарной командой Центрального фронта. Их бросали на самые ответственные и опасные участки. Ими затыкали прорывы обороны. Именно эти три бригады сумели остановить итальянский корпус под Гвадалахарой и дать время для подготовки и нанесения контрудара.

— А это что такое? — удивился Григорий, когда они проезжали неподалеку от железнодорожной станции.

— А-а-а, уже принялся за свое, — хмыкнул капитан.

— Кто?

— Троцкий, кто же еще-то. Ленин — тот скончался в эмиграции, а этот вон живет и здравствует. Не усидел в Лондоне, приехал. Ну, теперь держись, Франко.

— Что-то не припомню высказываний относительно его полководческих талантов, — усомнился Григорий.

— Не военачальник, это верно. Зато великолепный организатор, умеет подбирать кадры, оратор от Бога. Несколько часов кряду вещать перед массами и вдохновить на подвиг даже самых малодушных для него в порядке вещей. Но главное — это живой идеолог коммунистического движения и один из основоположников Коминтерна.

— А это еще что за зверь?

— Коммунистический интернационал. Международная организация коммунистических партий разных стран.

— Наши в него тоже входят?

— Нет. Коммунистическая партия России у них почитается сборищем отщепенцев, предавших идеалы коммунизма и пошедших на сговор с империалистами. Они их еще перед переворотом обозвали меньшевиками. Если коротко, то наши ратовали за планомерное, постепенное и бескровное наступление на позиции империалистов. И сегодня считают так же. А большевики изначально настаивали на вооруженном перевороте. И когда мы вступили в Великую войну, они едва ли не в первый день выдвинули лозунг превратить ее в гражданскую. В России их идеи провалились. Тогда они сделали ставку на Испанию. Мятеж и гражданская война, конечно, им не на руку, однако ничего фатального. Но коль скоро здесь сам Лев Давидович, то Коминтерн серьезно так заволновался.

— Из-за нашего корпуса? — догадался о подоплеке Азаров.

— Левым партиям рост авторитета царской России — как серпом по причинному месту, — не стал разубеждать его Егоров. — А потому имей в виду, что, несмотря на недостаток военных специалистов, тебе будут устраивать разные пакости.

— Мне на политику плевать. Куда интересней, смогу ли я заполучить себе бронеход.

— Н-да. Вояка ты, Гриша. По пояс деревянный солдафон, — сокрушенно покачал головой Егоров.

— А почему только по пояс? — поддержал шутливый тон Азаров.

— Да потому как все, что выше, — одна сплошная лобовая кость, — со смехом закончил капитан.

Григорий и, не подумав обижаться, тут же подхватил веселье. Вот так хохоча в два горла, они и миновали место митинга, направляясь в расположение броненосников. Там Егоров намеревался оставить Азарова решать свой судьбоносный вопрос.

Самому же капитану надлежало явиться в отдел контрразведки интернационалистов. Те, может, и отказались бы от помощи русских, но от случая с покушением на Слащева вот так запросто не отмахнуться. В нем ведь участвовали интернационалисты. А значит, где-то в их рядах абвер свил свое осиное гнездо, которое не мешало бы найти и выжечь. Ну или научить жалящих ос носить мед.

Броненосный полк расположился на южной окраине Хадраке, в палаточном городке. При этом он был основательно прикрыт с воздуха постами зениток и замаскирован настолько, насколько это возможно. Неподалеку базировался аэродром с эскадрильей истребителей. Конечно, их основная задача — защита самого городка со штабом. Но и этот бронированный кулак входил в зону их ответственности.

Батальон бронеходчиков находился в самом центре. Вероятно, как наиболее ценная боевая единица. Ну или дорогая, что тоже верно. Как, впрочем, и более медлительная. Если бронетяги могли задействовать свое вооружение вне зависимости от наличия пара в котлах, то с бронеходами такой номер не пройдет. Тут без гидравлики и пневматики не навести на цель даже пулемет. Хотя выстрелить вполне возможно. Но только лишь туда, куда в настоящий момент направлены стволы.

Наплевав на всех и вся, Егоров подвез своего попутчика прямиком к палатке комбата. Григорию показалось это перебором. По его мнению, контрразведка должна вести себя тишком и бочком. Капитан же вел себя если не вызывающе, то уж точно выпячивался напоказ.

Вспомнилось, как он встречал их на аэродроме, в облике эдакого рубахи-парня и своего в доску пехотного офицера. Потом — как он обработал самого Азарова. Так что сомнительно, чтобы Игнат не знал, что делает.

— Господин майор, подпоручик Азаров прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Григорий опустил вскинутую к обрезу пилотки ладонь и протянул свои бумаги сидевшему за столом офицеру с ярко выраженной южной внешностью. Никаких сомнений, самый что ни на есть испанец. Их хватает в интербригадах. Если вначале эти подразделения полностью состояли из интернационалистов, то сегодня их число значительно поубавилось. Порядка половины составляли испанцы.

Добровольцы вообще отличались привередливостью. В Испании это уже не первый мятеж, а потому всем казалось, что его удастся быстро погасить. Но время шло, а франкисты и не думали сдаваться. Мало того, постепенно откусывали от республики большие и маленькие куски. И тогда интернационалисты стали требовать, чтобы их служба ограничивалась полугодичным сроком.

Ну а там еще и невосполнимые потери. Однако командование решило не расформировывать уже образованные подразделения. И в интербригады начали набирать испанцев. Исключение составляли все те же десятая и одиннадцатая русские, а также пятнадцатая латышская, находившиеся на особом счету.

Но вот испанец в должности командира батальона бронеходов Азарова откровенно удивил. Не то чтобы до мятежа в Испании не было бронеходных частей. Пусть и немногочисленные, но они наличествовали. Производство бронеходов налажено только в странах «Большой пятерки». Остальные же закупали машины у них.

Так вот, насколько помнит Григорий, практически вся авиация и флот оказались на стороне республики, а броненосные части поддержали Франко. Но, как видно, все же есть исключения. Бронеходчика подготовить не так просто. Даже для «пауков».

— Подпоручик Азаров? — не глядя в бумаги, вздернул бровь майор. — Тот самый Азаров, что отличился в последнем наступлении и о котором считает своим долгом написать каждый репортер?

— Похоже, так оно и есть, господин майор, — слегка пожал плечами Григорий.

— Но-о… Дьявол! Отдел кадров добровольческого корпуса заверил мое командование, что к нам переводят бронеходчика, которому не нашлось места в рубке только по причине недостатка машин. Но вас с трудом можно впихнуть даже в бронетяг!

— Как видите, воевать мне это ничуть не мешает.

— Но в бронетяге?..

— Который я по-настоящему потрогал своими руками только здесь.

— Хосе… Прошу прощения, товарищ майор! — едва заметив подпоручика, тут же поправился вошедший в палатку комбата капитан.

Мужчина лет сорока, среднего роста и весьма плотного сложения. До толстячка пока недотягивает, но не так уж от этого далек. Русоволос, с явной славянской внешностью. Что там у него с акцентом, Азаров понять не мог, потому как и сам владел испанским через пень-колоду. Но вот отчего-то никаких сомнений, что это свой брат русский. Или вовсе не брат. Оно ведь дело такое.

— Что-то срочное, Леонид? — спросил майор.

— Срочное, но может и малость обождать.

— Тогда позволь закончить с нашим пополнением. А заодно, может, тебя посетит какая гениальная мысль.

— А в чем проблема?

— Прошу любить и жаловать, откомандированный в наше распоряжение подпоручик Азаров.

— Тот самый?

— Даже не сомневайся.

— Великоват, конечно. Но коль скоро смог накрутить франкистам хвоста, то я не вижу проблем. Тем более что в трофейном бронетяге места будет побольше.

— Это обещанный нам бронеходчик.

— Вот как, — озадаченно выдохнул капитан.

— Именно так.

— Как вас по имени-отчеству?

— Григорий Федорович, — чувствуя, что вожделенной рубки ему снова не видать, угрюмо ответил Азаров.

— Григорий Федорович, а скажите мне, как у вас обстоят дела с «Витязями»?

— Хорошо обстоят. — В душе тут же затеплился огонек надежды. — Диплом с отличием, новые машины осваивали весь последний год.

— С отличием, несмотря на ваши габариты?

— Было тесновато. Но не критично.

— Ну, мне-то сказки рассказывать не надо. Я зампотех батальона, а заодно и главный механик на все это хозяйство. Так что в курсе, как там, в боевой рубке, со свободным пространством. Ну да не суть. Товарищ майор, у нас некомплект в четыре бронеходчика. Предлагаю сократить его до двух.

— Желаешь распилить господина подпоручика надвое?

— Габариты у него вполне подходящие. Но боюсь, что после этого он станет слегка бесполезным.

Вот так. Испанский майор, не будучи Григорию товарищем, не гнушался, обращаясь к нему, употреблять уважительное «господин». А вот капитан предпочел опустить и «господина» и «товарища». Однозначно из эмигрантов. Однако Азаров отметил это как данность. Куда важнее то, что робкая искра надежды превратилась в столь же робкий огонек.

— И каково твое предложение? — уже серьезно спросил майор.

— У нас есть трофейный «Крестоносец», он сродни русскому «Богатырю».

— Только ты забываешь о том, что он двухместный.

— Не забываю, а опускаю этот момент. Парень осваивал «Витязя», значит, в одиночку работать умеет. Подгоним управление под одного пилота. Дадим недельку-другую освоиться с машиной, а там, глядишь, и толк выйдет.

«Богатырь» и «Крестоносец» принадлежали к классу тяжелых бронеходов. Вполне сопоставимы как по весу, так и по вооружению. Наращивать и дальше массу этих машин попросту не имело смысла. Они претерпевали совершенствование скорее в сторону уменьшения массогабаритных характеристик. Ну и, как следствие, вооружение также становилось поскромнее.

«Крестоносец» — это первая человекоподобная модификация, а потому машина двухместная. Механик располагается в нижней части рубки. В его ведении управление движением машины и пулеметом, находящимся в, так сказать, паховой области. Посредством полукруглой башенки водитель мог отгонять пехоту, подступающую к бронеходу. Пилот же исполнял функции командира машины и управлял остальным вооружением.

— Как, Григорий Федорович, управитесь с этой махиной в одиночку.

— Да, — не задумываясь ответил молодой офицер.

— Не думаю, что это хорошая идея, — усомнился комбат.

— Товарищ майор, сомневаться и не доверять белым офицерам — это моя прерогатива, — с ухмылкой возразил капитан. — Разумеется, я сначала его проэкзаменую. Но чувствую, что у него серьезный потенциал.

— Давайте попробуем. Господин подпоручик, обождите на улице. И вот еще что. Потом подойдите к начальнику тыла и получите соответствующие знаки различия. Вы теперь не в своем корпусе, нужно соответствовать, — намекая на его погоны, уточнил комбат.

— Есть, господин майор.

Расстроился ли Азаров по поводу того, что с него снимают погоны? Вот уж ничуть не бывало. Во-первых, ему дают бронеход. А во-вторых, он ведь и впрямь не в русском корпусе. Так что все нормально.

 

Глава 2

От дружбы не отрекаются

— Катенька, дорогая, как это понимать? Мне казалось, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что, выходя замуж за моего племянника, ты принимаешь некие обязательства. А между тем то, что я вижу… — Аничкова неодобрительно покачала головой.

Моложавая шестидесятилетняя женщина отвела невестку в сторонку. И только убедившись, что их не наблюдают посторонние, позволила себе проявить неудовольствие. Не хватало еще, чтобы присутствующие на балу стали свидетелями нелицеприятного разговора с молоденькой супругой ее наследника.

— Но… Чем я могла вас расстроить, Аглая Никоновна? — приложив открытую ладошку к груди, неподдельно изумилась девушка.

— Бог с ним, с Климом. Он, в конце концов, мужчина и совсем не обязан выглядеть франтом. Но ты, дорогая! Твой облик совершенно недопустим.

— Но что не так в моем облике? Разве я не одета приличествующим образом для сегодняшнего бала? На мне мой лучший наряд.

И девушка ничуть не кривила душой. Помимо того, что голубое платье весьма недурственно, оно выгодно подчеркивало ее прелестную фигурку и высокую грудь. Любой придирчивый взгляд отметил бы, что пошито оно знатной швеей, а не посредственной портнихой.

К тому же на ней гарнитур из колье и серег с драгоценными камнями. Пусть и не баснословной цены, но достаточно искусной работы, такое изделие вовсе не зазорно надеть для выхода в высший свет, каковым и являлся бал в доме князя Тихвинского.

— С твоим нарядом все в порядке, за исключением того, что ты в нем уже блистала на прошлом приеме у графа Долина. Мне казалось, я выделяю своему племяннику достаточно щедрое ежемесячное содержание, чтобы ты могла озаботиться поддержанием как своего облика, так и представительного вида Клима.

— Прошу прощения за случившееся, Аглая Никоновна. Постараюсь сэкономить и выкроить из нашего содержания средства, чтобы учесть ваши замечания, — скромно и с неподдельной покорностью заявила девушка.

— Сэкономишь? Выкроишь? Дорогая, не сочти за труд, ответь, куда ты умудряешься тратить такие средства?

— Съем квартиры, плата горничной и кухарке, ежедневные траты на продукты, званые обеды для друзей и коллег Клима… — начала перечислять Катя, но ее перебила графиня:

— Позволь, вы что же, снимаете в Петрограде целую усадьбу? Принимаете великих князей и потчуете их заморскими деликатесами?

— Зачем вы так, Аглая Никоновна? — явно обижаясь и всячески стараясь этого не показывать, возразила Катя. — Вы же были у нас в гостях и сами все видели.

— Более того, дорогуша, я прекрасно знаю, что съем вашей квартиры не может быть дороже двухсот рублей. А скорее даже меньше. И в таком разе у меня возникает вопрос, куда же вы с Климом деваете все деньги.

— Не думаю, что заслужила разговор в подобном тоне.

А вот теперь Катя уже не старалась скрывать возмущение. Что называется, плотину ее терпения наконец прорвало. Она вскинула подбородок и посмотрела прямо в глаза опекунше мужа:

— Ваше сиятельство, я завтра же явлюсь к вам домой с подробным отчетом за каждую копейку из трехсот рублей содержания за этот месяц. А если будет на то ваша воля, то и за предыдущий. А сейчас прошу меня простить. — Катя сделала учтивый поклон и собиралась удалиться.

— Стой! — строгим тоном приказала графиня. — Что значит «трехсот рублей»? Ты ничего не путаешь, девочка моя? Клим получает три тысячи ежемесячного содержания.

— Как я уже говорила, завтра же отчитаюсь за каждую потраченную копейку. В нашей семье транжирство было не в чести, и мама научила меня содержать семейный бюджет в порядке.

— Как видно, следовало начать разговор не с тобой, а с племянником. Прости меня, девочка. И пойми мое удивление и возмущение. Ну же, не дуйся.

— Я вовсе не дуюсь, Аглая Никоновна.

Слова звучали достаточно искренне, но было прекрасно видно, что обида все еще душит девушку.

— Катенька, сделай одолжение, не называй меня больше по имени-отчеству. Коль скоро ты жена Клима, то думаю, вполне уместно будет называть меня тетушкой.

— Хорошо, т-тетушка, — с легкой заминкой произнесла Катя.

— Привыкай, — ободряюще подмигнула ей графиня. — Итак, куда же Клим девает такую прорву денег?

— Я полагаю, вам лучше спросить об этом его самого. Потому как я была совершенно уверена, что он отдает мне все до копейки.

— Хорошо, Катенька, я поговорю с этим негодником. Вот уж не думала, что он окажется таким транжирой. Уж не игрок ли он?

— Клим не может быть замешан ни в чем предосудительном, — тут же с пылом бросилась на защиту своего мужа девушка.

— Знала бы ты, какими порой становятся молодые люди, которым на голову вдруг сваливаются большие деньги.

— Клим не такой, — убежденно твердила свое Катя. — Уверена, у этого есть объяснение, в коем нет ничего неблаговидного.

— Хорошо, моя девочка. Я во всем разберусь. А теперь, коль скоро твоему супругу некогда оказывать внимание своей жене, сделай одолжение, прими приглашение на танец от какого-нибудь гвардейца-красавца и повеселись.

— Но-о…

— В этом нет ничего предосудительного. Уж поверь мне. Ступай.

Поиски Клима отняли совсем немного времени. Если молодым девицам еще было сложно пройти в сугубо мужские помещения, такие как курительная, игровая или барная комнаты, то в отношении графини подобных условностей гораздо меньше. Тут сказывался и возраст, и авторитет Аничковой.

Клим обнаружился у барной стойки. Потягивая слабоалкогольный пунш, он вел неспешную беседу с каким-то молодым человеком в форме гвардейского подпоручика, с эмблемами бронеходчика в петлицах и на шевроне.

— Клим!

— Тетушка. Позвольте представить, князь Бабичев, Алексей Иванович. Моя тетушка, графиня Аничкова, Аглая Никоновна.

— Ну, насколько мне известно, батюшка молодого человека живет и здравствует, а посему он княжич.

— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, хвала Господу, мой батюшка пребывает в полном здравии, — учтиво поклонился Бабичев.

— Понимаю, что сословное общество уже практически кануло в Лету. Но, Клим, коль скоро ты обращаешься к титулованию, то соблаговоли быть предельно точным.

— Я непременно это учту, тетушка.

— Прошу прощения, Алексей Иванович, но я вынуждена похитить моего племянника.

В ответ молодой человек коротко кивнул и поспешил ретироваться. Графиня тоже не стала задерживаться у стойки. Ей необходимо переговорить с Климом, и лишние свидетели ни к чему.

— Итак, молодой человек, потрудитесь объяснить, что означают те триста рублей, кои вы выделяете супруге из вашего ежемесячного содержания, — едва они оказались наедине, набросилась на Кондратьева графиня.

— Она… — начал было Клим, но его оборвали на полуслове:

— Она несправедливо получила от меня нагоняй за чрезмерно скромный туалет. И при этом всячески выгораживала своего супруга.

— Она не выгораживала, — понурился Клим. — Просто не знала.

— Уж в этом-то я не сомневаюсь. Итак, я жду объяснений.

— Я организовал станцию скорой медицинской помощи на окраине Петрограда в рабочей слободе. Практически все твои деньги, тетушка, уходят на ее содержание.

— И каким образом ты сумел уложиться в три тысячи рублей?

— Я свел вместе двухмесячное содержание и те средства, что ты давала мне ранее. Впритирку, но мне этого хватило на закупку паромобиля, оборудования, инструмента, медикаментов и на жалованье. Здание нам выделил бесплатно владелец завода. И сейчас я уже укладываюсь в выделяемые тобой деньги. Касаемо же Катеньки… Месячный доход ее батюшки будет даже чуть меньше трех сотен рублей, а потому я посчитал, что этих средств нам более чем достаточно.

— Ох, Клим, мальчик мой, ты заставил меня поволноваться. Что только я себе не напридумала! Во-первых, родители Катеньки не принадлежат к высшему свету. А вы, хотите того или нет, уже являетесь его частью. И должны соответствовать статусу. Именно этим и объясняется ваше столь щедрое содержание. Во-вторых, ты мог бы сообщить мне о своем намерении, а не интриговать. Я остановила свой выбор на тебе именно по причине твоих жизненных взглядов, не имеющих ничего общего с воззрениями твоих многочисленных кузенов, как молодых, так и великовозрастных повес.

— Это значит, что ты не станешь возражать против содержания мною станции?

— Но только не за ваш личный счет, мальчик мой. Мне и самой не чуждо вспомоществование. Ты ведь знаешь, что я содержу приют для сирот. И очень рада, что ты оказался именно тем, кого я в тебе увидела. Я повышу твое содержание до шести тысяч. Но заруби себе на носу. На свою станцию ты можешь тратить только три. Остальные выделяются на семью, и уж ими пусть распоряжается Катенька. И не смей заводить с ней разговоры о меценатстве. Девочка любит тебя и поддержит любую твою глупость.

— Хорошо, тетушка.

— И еще, Клим. Не дело, когда с молодой супругой танцуют разные хлыщи, но только не ее благоверный.

— Но я…

— Вопрос не в том, что любишь ты, а в том, что Катеньке не хватает твоего участия. Уверена, большую часть времени ты посвящаешь университету и своей станции скорой помощи. Ну так хотя бы на приемах будь любезен уделять ей должное внимание.

— Я все понял, тетушка, — покрывшись густым румянцем, смущенно ответил молодой человек.

И тут же поспешил исправить свою собственную ошибку. Катя стояла в сторонке и как раз отказала в танце очередному кавалеру. При виде этой картины сердце Аглаи Никоновны наполнилось радостью за своего наследника.

Хотя девушка не вняла ее напутствию и правилам приличия, которые требуют, чтобы дамы не отказывали кавалерам, когда последние превосходят числом. Но плевать на приличия. Она любит его мальчика и преданно ждет, пока этот остолоп ведет пустопорожние разговоры.

— Катенька, прости, — подойдя к жене, сразу же повинился Клим.

— За что? За то, что скрывал от меня истинный размер своего ежемесячного содержания? Или за то, что уже во второй раз бросаешь меня одну в этом великосветском омуте? Клим, я не желаю это обсуждать. И бывать здесь при таком отношении с твоей стороны тоже не хочу.

Ну а что ему оставалось делать? Начал каяться и объяснять, как, что и куда. Убеждать, что иначе он попросту не может. Что каждый должен жить в ладу со своей совестью, иметь жизненную позицию и следовать своим убеждениям.

Катя же, внутренне торжествуя, слушала его со вниманием преданной жены. Вся эта комедия устроена ею вовсе не для Клима. Он — всего лишь средство, мостик, приведший ее в высшее светское общество. Но, по сути, от него ничего не зависит. Все бразды находятся в руках Аглаи Никоновны.

Именно в расчете на графиню и разыгрывалось это действо. Три тысячи в месяц — это более чем солидно. Но куда важнее не деньги, а благосклонность Аничковой. Заполучить это — и все остальное приложится само собой.

Признаться, Катя сильно удивилась, когда получила от мужа триста рублей, половина из которых уходила на съем приличной квартиры. Окольными путями из намеков, недосказанностей и обрывков фраз она вызнала, сколько именно составляет их содержание, и не на шутку обозлилась на муженька. Однако требовать от него ничего не стала, а предпочла пойти по сложному пути, обещающему перспективы получше. И, похоже, не ошиблась.

После объяснения молодая пара закружилась в танце. Господи, сколько она мечтала об этом и вынуждена была сдерживаться, стоять в сторонке, изображая скромницу, и все ради того, чтобы осуществить задуманное. Ей хотелось танцевать вовсе не с этим увальнем. Но… Терпение. Главное, терпение. А там она непременно возьмет свое. Она не планирует урвать большой кус. Ей нужно все. Без остатка.

— Дорогая. — Клим протянул супруге фужер, наполненный лимонадом с плавающими льдинками.

— Спасибо, любимый, — принимая бокал, тут же расцвела Катя.

— Мм, — поспешно делая глоток, едва не поперхнулся Клим. — Катенька, посмотри, рядом с тетушкой Аглаей — Анна Олеговна. Надо бы подойти и выразить свое почтение, — приметив тетку Алины, всполошился Клим.

— Спешишь узнать новости о своей первой любви? — намекая на племянницу и наследницу Роговцевой, поинтересовалась супруга.

— Алина всегда была моим другом, — возразил Клим.

— Не думаю, что дружба с ней — это повод для гордости, — подпустив в голос толику желчи, произнесла Катя.

— Ты ревнуешь?

— К кому? К лейб-гвардии потаскухе? Не смеши.

— Как ты сказала?

— Так, как их называют все добропорядочные дамы.

Эти слова ввергли Клима в недолгий ступор. Вот оно, значит, как. Дробышева собиралась поступать в Павловское училище. И, соответственно, распрощаться с гражданской жизнью и возможностью обзавестись семьей минимум на восемь лет. А потому ни в коем случае не могла быть охотницей за приданым. Она и вправду стремилась его защитить. Да, ошибалась и оказалась не права. Но черт возьми, от этого никто не застрахован! Он же походя обидел дорогого для него человека.

— Катенька, у тебя нет ни малейшего повода ревновать меня к ней. А вот я, похоже, ее очень сильно обидел, заподозрив в нехорошем.

— Клим…

— Катюша, ты любовь всей моей жизни, мое счастье, мое сердце, моя единственная половинка до конца моих дней. Алина же — настоящий друг, всегда была им и останется. А потому прошу тебя, больше никогда так о ней не отзывайся.

— Я должна буду принимать ее у нас дома? — напряженно выдавила из себя Катя.

— Она мой друг, и ты вовсе не обязана…

— Твои друзья — мои друзья, дорогой.

— Спасибо, милая, — произнес он, твердо решив, что никогда не станет ее огорчать необходимостью переступать через себя.

Потом они вновь кружились в танце. И Клим буквально млел от охватившего его чувства счастья. Рядом с ним любимая женщина, и он ею любим. Более того, она разделяет его взгляды и готова поддержать во всех начинаниях. Ей удалось найти общий язык с тетушкой, бросившейся на защиту невестки. Друг, считавшийся утраченным, таковым и остался. Надо лишь переговорить с Алиной и извиниться перед ней, чтобы покончить с возникшим недоразумением. Словом, все просто замечательно.

— Господа, слышали новость? — заговорил один из гвардейских поручиков.

Клим не собирался вслушиваться в беседу слегка подвыпивших офицеров, хотя в их среде находился и княжич Бабичев. Знакомы они были мало. Довелось как-то вместе оказаться на дуэли, представляя одну из сторон. Потом пару раз сталкивались на приемах. Его же ожидала Катя: супруге вновь стало жарко, и Клима делегировали за прохладительным напитком.

— В этом суетном мире что ни день, то целая куча новостей. О какой из них вещаешь ты, остается только гадать, — откликнулся другой поручик, кажется, Сомов.

— Поговаривают, среди девчат в Павловском обнаружилась очередная белая ворона, отказавшаяся следовать традиции и сохранившая невинность.

Став невольным свидетелем диалога, Клим подумал, что этой девушкой могла быть только Алина. Больше попросту некому. Его вера в подругу была искренней и безоговорочной. Испытывая за нее чувство гордости, он помедлил с лимонадом. Ему захотелось лично услышать из уст гвардейцев подтверждение правоты своих суждений.

— О ком речь, Аркадий? — оживился Сомов.

— Мне тут сорока на хвосте принесла, что некая Алина Дробышева решила выделиться в общем ряду и сберегла-таки честь. И вообще, она весьма примечательная особа. Участница Хасанских боев, отмечена солдатским Георгием.

При этих словах Клим не без удовольствия ухмыльнулся, правда стараясь остаться незамеченным. Он уже хотел удалиться, как вновь заговорил Сомов:

— Знаю, о ком речь. Видел ее на банкете в «Крыше». Она весь вечер ворковала с Бабичевым, — указывая кивком на подпоручика, уточнил он. — И насколько мне помнится, они ушли оттуда вместе. Ну, может, и по отдельности, но уж точно одновременно.

— Уж не путаешь ли ты, Дмитрий? — усомнился Аркадий.

— Вовсе нет. Помнится, моя знакомая даже всполошилась по поводу отсутствия подруги.

— Знакомая?

— Без комментариев. Хотя будь я проклят, там есть о чем поговорить, — расплылся в самодовольной улыбке поручик.

Клим и впрямь был готов проклясть болтуна за многословие. Его буквально разрывало от любопытства и едва не трясло от ожидания. Он уже стоял с фужерами в руках, ноги словно приросли к полу.

— Ну да и бог с тобой, — отмахнулся Аркадий, переключая внимание на Бабичева: — Алексей?

— Согласен с Дмитрием. Без комментариев, — многозначительно произнес молодой человек и пригубил бокал с вином.

В этот момент Клим сделал два стремительных шага, наступил на до блеска начищенный сапог Бабичева, да еще вдобавок к этому выплеснул на него лимонад из фужера.

— Какого?! — возмущенно выдал Алексей.

При этом он отстранился, смешно выставив перед собой руки и изогнувшись, словно желая избегнуть сладкого душа. Хотя поделать с этим уже ничего не мог. Отставил на стойку бокал с вином, отряхнул мундир и посмотрел на Кондратьева.

— Клим, право, что это было?!

— Я вас не заметил, милостивый государь, — буравя его ненавидящим взглядом, произнес тщедушный без пяти минут доктор со смешными очками-блюдечками.

— Может, хотя бы извинишься за свою неловкость? — все же попытался разрешить дело миром Бабичев.

— Не вижу для этого ни единой причины. Вам не следовало стоять у меня на пути, — непреклонно ответил Клим.

— Иными словами… — многозначительно произнес княжич.

— Коль скоро вы считаете себя оскорбленным, я к вашим услугам, сударь.

— Клим…

— Если у вас нет претензий, то позвольте откланяться, — вскинув подбородок, выдал несуразный забияка.

— Мои секунданты навестят вас завтра поутру, сударь.

— Буду ждать. Господа, прошу простить, но меня ожидает супруга.

Короткий кивок. Смена фужера на новый. После чего молодой человек направился в бальную залу походкой человека, проглотившего лом.

Клим не мог открыто вступиться за честь подруги. Бабичев имел полное право как вести подобные речи, так и отвергнуть вызов. Драться за девицу, скомпрометировавшую себя в глазах общества, — это моветон. Не имеет значения, невинна она или нет. Она осознанно присутствовала на заведомо сомнительном банкете, и этим все сказано.

Но ведь было бы желание, а уж повод для драки всегда найдется. Да, он не боец, скорее уж наоборот. Но и стоять в стороне, в то время как поливают грязью его подругу, Кондратьев попросту не мог.

 

Глава 3

Мечты сбываются

«Крестоносец», как говорится, производил впечатление. Пятиметровая машина с шириной по вооружению — три метра, по корпусу — метр восемьдесят. Два блока по двадцать четыре реактивных снаряда. Вместо левой руки — пятидесятимиллиметровая пушка. Справа — спарка из крупнокалиберного и обычного пулеметов. Снизу в полукруглой башенке еще один пулемет, находившийся в ведении механика-водителя.

Вход в боевую рубку осуществлялся с боковой стенки через два люка. И это представляло проблему. Потому что размеры у них даже скромнее, чем у уступающего по габаритам «Витязя», рассчитанного на одного пилота. Григорий жаждал оказаться внутри, но не представлял, как он это сможет осуществить. Нет, если долго мучиться, то что-нибудь обязательно получится. Но-о…

— Не журись, золотопогонник, есть у меня мысли насчет этой горы стали. Родились из-за вечного некомплекта бронеходчиков. Единственно упиралось все в рост пилота. А тут ты, весь такой красивый, — заметив, как Азаров замер, осматривая великана, заверил капитан Лукьянов.

Откладывать в долгий ящик не стали, и, едва покинув палатку комбата, зампотех повел подпоручика в расположение своего хозяйства. Вся трофейная техника до обретения экипажа базировалась именно там. У республиканцев не та ситуация, чтобы ради унификации отказываться от вооружения противника. Так что пользовали все, что только могли поставить в строй.

— Господин капитан, я, конечно, очень хочу в боевую рубку, но пренебрежительного обращения к себе не потерплю.

— Дворянская кровь не дает покоя, — хмыкнул капитан.

— Азаровы больше двух веков служат России. Мой предок заслужил дворянство на поле боя. И все его потомки отдали жизнь армии, большинство сложило голову на полях сражений. Батюшка мой — в Великую войну. И я не вижу причин не гордиться своими корнями.

— Ты не заводись, подпоручик. Тебе есть чем гордиться, а мне — что предъявить. Нашелся один штабс-капитан, который извел мою семью под корень. И только за то, что я служил в Красной армии и являлся членом ВКП(б).

— И что теперь? Воевать-то как-то надо, — вперил в Лукьянова внимательный взгляд Азаров.

— Воевать надо, — вынужден был признать капитан. — Но товарищем я тебя не назову и от тебя такого обращения не потерплю. Господином — не дождешься. Причем это касается не только меня, но и основной части личного состава батальона. Не наш ты, твое благородие.

— Обращение «ваше благородие» в российской армии упразднено. Если не возражаете, я буду обращаться к вам как к Леониду Борисовичу. Вы ко мне — как к Григорию.

— А чего не по отчеству?

— Ну, я помоложе буду. А заслужу, так и сами по отчеству назовете.

— На Гришку, случись, не обидишься? — с хитринкой глянул зампотех.

— Обижусь, — без тени иронии ответил подпоручик.

— А ведь есть и капитаны, что попроще себя ведут.

— Это их трудности.

— Ладно. С этим разобрались. Давай теперь к делу.

— Давайте, — вздохнул молодой офицер.

— Не журись, Григорий. Говорю же, давно над этим думаю. Тут главное, чтобы пилот оказался стоящим. Надеюсь, ты из таких. Вот смотри, на месте двух люков вырежем одну дверку. Проложим уплотнителем, так что, случись газы, до тебя не доберутся. Росточком ты не обижен, глядишь, не придется и педали наращивать. Правда, ты все время на ногах будешь. Если устраивать кресло, то нужно и педали наращивать. И чем больше нарастим, тем сложнее управление. А с такой махиной это нежелательно. Устроим подвесную на манер парашютной, чтобы тебя о броню не приложило.

— Хм. Как все просто. Ведь на поверхности.

— Ну, не так чтобы и просто. Но очень даже возможно. Просто никто в эту сторону не думал. Да и я не стал бы, если бы не нехватка пилотов. Опять же, от тяжелых машин отказываются и даже рассматривают вопрос о снятии с вооружения. Кстати, ты как, потянешь еще и управление нижним пулеметом?

— А куда я денусь. Он ведь только для защиты подступов к машине. Но сомнительно, что в наших условиях удастся переделать перископ прицела.

— Здесь особых трудностей нет. Запасные части для переделки у нас имеются. Подвижная часть располагается ниже, и дополнительный блок будет неподвижным. Единственно надо подумать о расположении панорамы. Больно много перед твоим взором окажется перископов. Ведь еще и от мехвода тянуть придется. Ты как, осилишь весь этот воз? Может, проще отказаться от пулемета, как в «Витязях»?

— Нет. «Витязь» легче и подвижней, а потому и с пехотой управляться ему проще. Ничего, потренируюсь и осилю, не сомневайтесь, Леонид Борисович.

— Вот и ладушки.

— И еще.

— Да?

— Своим я здесь не стану. Но есть ли возможность набрать обслугу бронехода не из особо идейных? Мне плевать на политику, я бронеходчик и хочу лишь одного — воевать. Но непотребного отношения к себе не потерплю.

— Я это уже понял, Григорий. Мы тоже заинтересованы в наличии боевой единицы, а не в перековке тебя на свой лад.

Капитан выполнил свое обещание. Трое механиков, приписанных к его «Крестоносцу», оказались испанцами и беспартийными. Их не волновали идеологические вопросы, а вполне устраивало, что Азаров прибыл сражаться за их родину. Правда, это вовсе не означало, что они не интересовались тем, как обстоят дела в России.

— Господин подпоручик, а вы из дворян? — спросил самый бойкий из механиков.

Брюнет лет двадцати пяти, росточком под стать Григорию. Жизнерадостный паренек, с первых дней оказавшийся сначала в отряде милиции, сформированном на их заводе. Затем, когда порядка у республиканцев стало побольше, специалистов, и уж тем более с опытом работы, начали выдергивать из действующих частей и выводить в тыл. От в меру затянутого болта порой зависит ничуть не меньше, чем от подготовки пилота бронехода. Великая война только положила начало внедрению в войска машин. Сегодняшнее поле боя без них уже практически немыслимо.

— Из дворян, Рауль, — ответил старшему механику Григорий.

— Значит, правда, что в России все офицеры — дворяне? — продолжил расспросы парень.

— Это было не так еще до Великой войны. А с ее началом так и вовсе многие крестьяне и рабочие получали офицерское звание. Причем не только в действующей армии, но и по окончании ускоренных курсов военных училищ.

— А нам рассказывали…

— Я же говорю тебе, что это не так. И обсуждать лживые утверждения не намерен. Передай ключ на двадцать два.

Ведя эту неспешную беседу, они одновременно занимались переделкой «Крестоносца» в одиночную машину. Не все было столь уж просто и радужно, как рисовал зампотех. С неразрешимыми задачами не сталкивались, но трудностей хватало. Те, впрочем, раз за разом отступали перед смекалкой и напором Самоделкиных.

— Господин подпоручик, а вы владеете землей или заводами?

— У моей матушки есть имение с сотней гектаров пахотной земли, пастбищем и сенокосом.

— Гектар — это по новой мере земли?

— Да. По старой испанской — около ста пятидесяти шести фанегад.

— Не сказать, что такое уж великое богатство. Но и немало, — вынес вердикт Рауль.

— Согласен. Богатством это назвать сложно, но при должном уходе и обработке получается вполне достойно.

— А как же крестьяне? Говорят, коммунисты хотели раздать землю крестьянам, заводы — рабочим, но дворяне задушили революцию, оставили все хозяевам и вернули на трон императора.

— Рауль, а ты не опасаешься вести такие разговоры с офицером русской армии? — вздернул бровь Григорий.

Оно и самому вовсе не улыбалось оказаться под следствием за пропаганду, и парней подставлять под молотки не хотелось. Нормальные ребята, свято верящие в то, за что сражаются. Что же касается самого Азарова, то тут, конечно, могут случиться и проблемы, но в то же время за ним правительство России, и вот так запросто его съесть не дадут. Но ведь он тут как бы для другого.

— Да, с этим у нас строго. Но ведь любопытно, как оно у вас, в России. Опять же, император на троне, а помогаете республике. Хотя и должны были поддержать Франко.

— Ну, отчего помогаем именно вам, а не мятежникам, это понятно. Все так, у нас на престоле император. Но в то же время есть конституция, и крестьяне все же получили землю. Многие помещики лишились своих имений и могут потерять их впоследствии.

— Это как? Нам рассказывали…

— Не знаю, что там вам рассказывали. Но дело обстоит так. Те землевладельцы, что участвовали в перевороте семнадцатого года, запятнали свои руки военными преступлениями, совершили уголовные преступления, подпадающие под конфискацию имущества, и лишились владений по приговору суда. Их земли были розданы крестьянам. Кроме того, прежние земельные участки отошли крестьянам без выкупных платежей. Сегодня помещик лишается пахотной земли, если не обрабатывает ее в течение пяти лет. Кроме того, любой желающий может получить ссуду на поднятие хозяйства и надел в осваиваемых краях. Казенных земель в России все еще хватает.

— И как ваша матушка сама обрабатывает пашни?

— С помощью семьи наемных рабочих, пары тракторов и комбайна. У нее еще и небольшое стадо коров. Не роскошествует, но и не бедствует.

— А как у рабочих? — вернулся Рауль к более близкому ему вопросу.

— Заводы тех, кто имеет прегрешения перед законом, либо отошли казне, либо выставляются на торги. Я знаю несколько предприятий, владельцами которых являются сами рабочие, сумевшие взять в банке ссуду и выкупить их у государства. Кроме того, приняты законы о восьмичасовом рабочем дне, обязательных выходных, отпусках и минимальной заработной плате. Там много чего, но я, признаться, в подробности не вдавался.

— Это похоже на сказку, — качая головой, озадаченно произнес Рауль.

— Это сегодняшняя Россия, дружище. Меньше верьте россказням о кровавом царизме. Давай крепи тягу.

— Ага. Держите. Сейчас все сделаю.

Разговоры — это замечательно, но за ними не следует забывать о деле. «Крестоносец» в ближайшие дни должен встать в строй. А ведь еще предстояло освоить практически незнакомую машину и научиться в одиночку управлять двухместным бронеходом.

 

Глава 4

За други своя

— Клим, что значит ты собираешься заночевать на станции скорой помощи? — отставив от себя чашку с чаем, нахмурилась Катя.

— Извини, дорогая, но дежурный фельдшер заболел, и так уж вышло, что заменить его некем.

— Это недопустимо. В конце концов, ты платишь им жалованье, — не скрывая своего возмущения, заметила супруга.

— И они сполна его отрабатывают. Катенька, до сих пор мы обходились без семейных сцен, и мне хотелось бы избежать этого впредь.

— Я вовсе не собираюсь устраивать скандал. Просто хочу сказать, что коль скоро ты организовал некое предприятие, то тебе не помешало бы научиться быть руководителем, а не взваливать на себя обязанности подчиненных, — деловым тоном заметила она.

— Я обязательно подумаю над твоими словами, дорогая. И непременно приму их к сведению. Но сегодня что-либо менять уже поздно, — не придав значения некоторой перемене в поведении супруги, пообещал Клим.

После ужина молодой человек заперся в рабочем кабинете. Таковой у него имелся, правда, ввиду своего студенчества хозяин использовал его по большей части для учебы. Защита диплома предстояла только через год. Так что стол был завален различными учебниками, рефератами и курсовыми работами.

Но сейчас рабочий стол ему понадобился по более серьезному поводу. Вчера дуэльный комитет вынес вердикт, и Кондратьеву, наотрез отказавшемуся идти на примирение с Бабичевым, предстоял поединок. Что бы там ни говорил другой его знакомый офицер, Азаров, результат его непредсказуем. А потому не помешает привести свои дела в порядок.

Вооружившись ручкой и бумагой, Клим быстро составил завещание. Нотариально оформленная бумага имела бы больший вес, чем написанная в произвольной форме, но и вот такое предсмертное послание вполне отвечает закону. Он опасался распространяться по поводу поединка, чтобы слухи не дошли до Кати. Не хотелось расстраивать ее раньше времени.

Закончив с оформлением своей последней воли, он покинул квартиру и, поймав извозчика, доехал до своего детища. Под станцию был отведен старый, но довольно просторный кирпичный дом. Некогда в его подвале располагался трактир. Злачное место, притягивавшее темных личностей.

Но после Гражданской войны владелец находящегося неподалеку завода предпочел выкупить это гнездо порока и прикрыть, от греха подальше. Заводчику вовсе не улыбалось, что кто-то будет спаивать его работников. А вот под станцию скорой медицинской помощи он выделил его не задумываясь. Разве что ремонт и приведение помещений в надлежащий вид ложились на плечи Кондратьева.

— Клим Сергеевич? — с искренним удивлением встретил его дежурный фельдшер.

— Здравствуйте, Геннадий Петрович.

— Что вы здесь делаете так поздно?

— Не возражаете, если я немного подежурю с вами?

— Не рановато вы начинаете прятаться за работой от молодой супруги? — заговорщицки подмигнул подчиненный.

Клим вполне нормально относился к подобному тону. Хотя бы оттого, что Геннадию Петровичу сорок пять лет. Невысокий толстячок с бородкой клинышком, мясистым носом и в пенсне располагал к себе с первого взгляда. Впрочем, добродушный облик скрывал под собой стальной стержень.

Вот так сразу и не скажешь, но за плечами у фельдшера Великая война, Гражданская и сотни, если не тысячи, спасенных жизней благодаря своевременно и качественно оказанной первой медицинской помощи. А там приходилось порой и вести полный курс лечения, и оперировать.

Но прошло смутное время, структура здравоохранения начала восстанавливаться, и несмотря на большую практику, Геннадий Петрович так и не смог получить звания доктора. Потом они встретились с Климом, и тот уговорил фельдшера перейти на его станцию скорой медицинской помощи. Вот уж где ему поистине нет цены. И жалованье у него самое высокое — с учетом того, что он будет делиться своим опытом с остальными.

— Я прячусь не от Катеньки, а от себя, — смущенно ответил молодой человек.

— Что-то случилось? — тут же стал серьезным Крупицын.

— Мне завтра предстоит дуэль. Катенька не знает, не хочу ее огорчать. Самому же находиться дома просто невыносимо. Признаться, мне страшно. Вот и решил поработать. Глядишь, за заботами и ночь пройдет. Так что, Геннадий Петрович, можете идти к семье.

— И кто же вас задел настолько, что вы не удержались от вызова?

— Не меня. Я задел.

— Вы-ы? — изумился Крупицын.

— Не хочу это обсуждать.

— Н-да. Ну, домой я не пойду. Как не стану и донимать вас расспросами. Только, если позволите, все же посоветовал бы вам сто грамм коньяку и в постель.

— К чему? Я все одно не умею обращаться с пистолетом. Да и боюсь до дрожи в коленях.

— Но-о…

— Иначе не могу. Сам себя перестану уважать, — упрямо сжав губы, перебил фельдшера молодой человек.

— Секунданты у вас имеются?

— Если вы не против, то я хотел бы просить вас присутствовать в качестве медика.

— Можете на меня рассчитывать. Ну что ж, при таком раскладе работа всегда к месту.

Надежды Клима и мнение Геннадия Петровича оправдались целиком и полностью. Ну и еще повезло в том, что дежурство выдалось суетным и беспокойным. Не успевали вернуться с одного вызова, как у станции их поджидал очередной посланец с вестью о новой беде.

— Что тут у нас? — проходя в рабочую квартиру, поинтересовался Клим.

Вызов был поздним. Ну или ранним, потому как случился уже в предрассветных сумерках. Не могла никак угомониться рабочая слободка. То одно, то другое. Вот и теперь неприятное происшествие.

— Домой возвращался, не углядел канаву, и вот… — морщась от боли, поведал молодой парень крупного сложения.

Несмотря на бледность и неверный свет керосиновой лампы, Клим сразу же его припомнил. Доводилось видеть рядом с переодетой Алиной, делавшей усиленные знаки другу, чтобы он ее «не узнавал». Но про ее нового товарища Кондратьев все же вызнал все, что только мог. Разве вот не познакомился лично.

— Ну, давай посмотрим, Коля, что тут у тебя.

— А откуда вам известно мое имя, доктор? — позабыв о боли, поразился Плотников.

— Ты был дружен с Алиной.

— Почему «был»? Мы и сейчас друзья.

— Вот и я ее друг. Та форма студента реального училища — это я ее ей дал.

— А-а, вспомнил. Клим… Кхм, простите, я это…

— Нормально все. Откуда возвращался-то?

— Да от зазнобы своей, — махнула рукой дородная женщина. — Мы его сюда к делу пристроить подтянули, а он вон по девицам шастает.

— Тетя Галя…

— Ты мне не тетькай. Дело-то молодое, но и под ноги смотреть надо. Вот что теперь с твоей сломанной ногой делать? Домой не отправить, там у мамки твоей мал-мала меньше. Здесь мы тоже не жируем.

— Я все верну, — покраснев, заверил парень.

— Я не про «вернуть» тебе тут толкую, а про то, что голову на плечах иметь надо.

— Галина, хватит парня пилить. Небось тоже молодыми были и до зари гуляли. Поди вон чайку приготовь докторам, небось всю ночь катаются по таким делам.

— За чай благодарствуем, — послышался голос задержавшегося у автомобиля Крупицына. — А с больным сейчас разберемся. Что тут у нас, Клим Сергеевич?

— Да вот, похоже на перелом. Только я ничего такого прощупать не могу. Эх, если бы не Тесла! Нам в университете рассказывали, что незадолго до появления его установок начала набирать силу рентгенография. Все было куда проще: делался снимок, и по нему можно было определить, в каком состоянии кости.

— На электричестве, поди, работало? — спросил фельдшер.

— Именно.

— Н-да. Подгадил этот Тесла. Я помню и электричество в домах, и освещенные улицы, не то что эти газовые фонари. Ну да чего теперь-то. Давайте так будем обходиться.

Опытный фельдшер присел рядом с больным и принялся ощупывать его ступню. При этом Николай побледнел еще больше, часто задышал, на лбу выступили капельки пота, губы искривились, глаза слегка расширились. Доставалось парню, чего уж там.

— Ну что ты как красна девица, — недовольно пробурчал Крупицын. — Тебе не больно. Я знаю, когда будет больно. Что диагностируете, Клим Сергеевич?

— Я не уверен, — с сомнением произнес будущий доктор.

— А вы не стесняйтесь.

— Вполне возможен перелом сустава. А это очень плохо.

— Тихо, паря. Не пугайся. Из Клима Сергеевича получится выдающийся доктор, ты не сомневайся. Просто практики у него пока маловато. Вот и пугает всех почем зря. Вы еще разок пощупайте хорошенько. А ты не косись и рожу не криви, как будто тебя пытает кто.

Кондратьев выполнил распоряжение своего подчиненного и вновь ощупал сустав. Причем сделал это с еще большим прилежанием, чувствуя, что в чем-то сильно ошибается.

— Хозяин, а ну-ка, поди сюда, — позвал он дядьку пациента. — Держи племяша. Да крепко держи. А ты, красота стоеросовая, закуси-ка вот ремень кожаный. Ай молодца.

— Гхр-р-р-р-а-а!!!

— Чего орешь, как роженица? — одернул его фельдшер, резким движением вправивший голень на место.

— Ы-ы-ы! Хык-хык! — выдал в ответ пациент.

— Все, успокойся, тебе уже и не больно. Вывих это, Клим Сергеевич. Сейчас наложим тугую повязку, и порядок. Полежит пару деньков. Походит к нам на станцию, понаблюдаем, а там и на работу двинет. Повезло тебе, паря.

— Спасибо, доктор, — утирая невольно выступившие слезы, поблагодарил Плотников.

— Не доктор, а фельдшер, — поправил Крупицын, быстро и ловко накладывая на ногу тугую повязку. — Хозяйка, ну так как, чаем-то попотчуешь? — закончив и поднимаясь, поинтересовался он.

— Не переживай, Коля. Если Геннадий Петрович сказал, что вывих, значит, так оно и есть. Он, конечно, не всегда бывает прав, но, когда вот так уверен, никогда не ошибается, — ободряюще кивнул Кондратьев.

— Спасибо, Клим… Простите, не знаю, как по батюшке.

— Климом и зови. Тем более что у нас общая подруга имеется. Коей ты, по всему видать, изменил.

— Ничего я не изменял, — вскинулся парень и тут же скривился от боли. — Кто я и кто она. Опять же, друзья мы. А Аня — это уж иное.

— Да ладно тебе. Чего вскинулся? Пошутил я. Алину-то давно видел?

— Ну так с месяц назад, у гостиницы «Европейская», к ночи уж.

— И? — тут же навострил уши Клим.

Там, на приеме, Кондратьев действовал, слабо отдавая себе отчет, скорее на эмоциях, чем осознанно. После не отступился от своего из врожденного упрямства и веры в свою правоту. Но подспудно его все же грыз червячок сомнения. А оттого он злился еще больше и шел дальше уже назло собственной неуверенности и в наказание себе же за недопустимые мысли об Алине. Нет, он не отступится. Даже если Бабичев и впрямь… Он не имел права обсуждать или как-либо намекать на подобное. Но Клим должен знать доподлинно.

— Да ничего, — пожав плечами, как-то уж быстро и скомканно ответил парень.

— Ко-оля-а. Не юли. Я же вижу, что ты чего-то недоговариваешь.

— Да…

— Ко-оля-а.

— Только вы… Ну, ты уж никому.

— Слово.

— Офицерик там к ней какой-то прицепился. Схватил и тащил куда-то в закоулок.

— Уверен, что тащил? Может, она сама шла?

— Не. Точно тащил. Я ить ее сразу-то и не признал. Облик-то у нее в платье иной совсем. Но вижу, что девицу тащат, и не по своей воле. Ну-у, я и-и… Врезал я ему, словом. От души врезал. Сразу дух вон. А там гляжу — Алина. Ну, мы потом деру и дали.

— Вот, значит, как. Спасибо тебе, братец.

— За что спасибо-то?

— А за то, что ты именно таков, каков есть, и не раздумывая бросился на помощь незнакомой девице. А там и честь нашей общей подруги спас.

— Что-то я не очень понимаю. Алина тогда туману напустила. Ты сейчас не больно-то ясно говоришь.

— Поймешь еще. Придет срок, все по полочкам само разложится. А сейчас извини, нам ехать нужно.

Хм. А вот с отъездом не заладилось. Медики, обосновавшиеся в слободе, уже успели заполучить авторитет и уважение. Ну и то простое обстоятельство, что увечье у Николая случилось не столь уж серьезным. Так что на столе к чаю очень быстро появилась домашняя выпечка.

Семья-то рабочая, и хозяйка поминала про лишний рот. Но все же не бедствуют. Оно и понятно: хозяин дома был механиком, да и Николай окончил ремесленное училище по этой же специальности. Если не богатство, то достаток в этом доме водится точно.

Пребывавший в приподнятом настроении Клим не смог себе отказать в такой малости, как чай с пирогами. Хотя и под неодобрительное бурчание Крупицына. Ранение-то ведь может и в живот случиться. А до поединка осталось всего ничего.

К месту дуэли подъехали ровно в назначенный час. Геннадий Петрович решил оставить условности и прикатил прямиком на карете скорой помощи. «Лесснер-34М» являлся городской модификацией медицинского транспорта. Для сельской местности производились спецмашины на базе внедорожников МАЗ-33.

К присутствию на поединках медиков отношение традиционно ровное. Мало того, все прекрасно осознавали необходимость данной меры. Но появление кареты скорой помощи восприняли как дурное предзнаменование. Однако вслух никто ничего не высказал.

Как ни странно, едва оружие оказалось в руках Клима, он сразу же успокоился. Все страхи отошли куда-то на второй план. Единственное, что его по-настоящему волновало в сложившейся ситуации, — это как вообще обращаться с большим и неудобным пистолетом. Его секундант инженер Полянский в очередной раз обругал друга за идиотский поступок и, как мог, проинструктировал по данному вопросу. Может, пользоваться оружием он и не умеет, но с технической стороной знаком хорошо.

Поединщикам в очередной раз предложили примириться. Бабичев, как и прежде, сообщил, что готов к мирному разрешению конфликта, если Кондратьев принесет ему свои извинения. В ответ Клим лишь упрямо мотнул головой и направился к барьеру. Алексею не оставалось ничего другого, кроме как развести руками и занять свое место.

Первым выпало стрелять Кондратьеву. Но несмотря на то что страх ушел, а его рука совершенно не тряслась, он промахнулся. Причем серьезно так. Пуля выбила фонтанчик земли в пяти шагах от князя.

В свою очередь Бабичев выстрелил, едва вскинув пистолет и практически не целясь. И когда пуля вдруг пронзила левый рукав белой рубашки Клима, растерянно посмотрел на пистолет, всем своим видом выражая удивление. Судя по всему, он был убежден в собственном промахе. Но случилось то, что случилось.

 

Глава 1

И один в поле воин

Четверо! Ч-черт! А у него еще и с ногой проблемы. Они с Лукьяновым и механиками поработали на славу, и машина за все это время ни разу не подвела. Мало того, он только что уложил двух «Крестоносцев». Двух! Причем вышедших против него одновременно. Но в ходе короткого боя правая опора получила какое-то повреждение, слушалась не в полной мере, и бронеход захромал.

Именно в этот миг над гребнем, который еще несколько минут назад республиканцы уже считали своим, появился взвод «Тарантулов». Паукообразные шестилапые машины, вооруженные короткоствольной семидесятипятимиллиметровой пушкой и тремя пулеметами.

Конечно, бронепробиваемость у ее снарядов довольно посредственная, и «Крестоносец» им не по зубам даже в случае стрельбы в упор. Но зато у них есть осколочно-фугасные снаряды с зарядом восемьсот граммов тротила. Мало точно не покажется.

При мысли об этом по телу невольно пробежал озноб и заломило затылок. Буквально пару минут назад в Григория попали реактивным снарядом и, похоже, контузили. Во всяком случае, в ушах все еще звенело, а голова отзывалась тупой ноющей болью.

Вот только уйти он не мог. Не смог оставить интернационалистов, залегших в чистом поле, когда еще имел возможность ретироваться вместе с уже находящимися в безопасности «Сороками». И уж тем более не сможет сейчас. А раз так, то и гадать нечего.

Григорий двинул хромающую машину вдоль фронта, одновременно вскидывая автоматическую пушку. Все четыре «Тарантула» открыли по нему огонь. И судя по оставляемым за снарядами трассерам, били бронебойными. Вот уж глупость так глупость. На что они надеялись? Возможно, на то, что он подставит бок. Однако Григорий вновь вел машину вполоборота, обращая к противнику хорошо бронированную грудь. Попасть в движущиеся опоры шансы более чем малы.

Воспользовавшись заминкой противника, вызванной перезарядкой орудий, Григорий замер. Прицелился и нажал на рычаг спуска. Резкое и хлесткое «б-банг». Лязг перезарядки совпал с первым шагом «Крестоносца».

На губах подпоручика появилась злорадная усмешка. Он четко рассмотрел, как росчерк трассера уперся в лобовую броню второго слева «Тарантула». И то, что он не срикошетил, улетев в неизвестность, означало одно: снаряд проломился сквозь броню.

Даже если он не взорвался, а такое вполне вероятно, пройти бесследно подобное не могло по определению. В боевом отсеке в любом случае должна была полететь окалина, поражающая экипаж не хуже осколков мины. Стальная же болванка, проследовав дальше, пробьет переборку и ворвется в машинный отсек, однозначно выведя из строя паровую машину.

И снова загрохотали пушки противника. Ожидаемо их было три. И на этот раз трассеры отсутствовали. Командиры машин приняли верное решение. Вернее, взводный. Несмотря на стремительно развивающиеся события и лихорадочную работу с педалями и манипуляторами, Азаров явственно рассмотрел сигнал флажкового семафора над крайней справа машиной.

Два снаряда прошли мимо. Один рванул рядом с левой ногой. Хорошо, что не перед ней. Воронка от семидесятипятимиллиметрового фугаса, да еще и в каменистой почве, так себе, меньше полуметра. Но если с ходу угодить в такую яму, к тому же с поврежденной опорой, можно и завалиться. Хотя-а… Если взрыватель выставлен на осколочный, то и воронки не будет.

Ну да не суть важно. Продолжая двигаться вправо по фронту, Григорий рванул тросы взвода реактивных снарядов, приводя к бою по ряду в каждом из блоков. Еще секунда — и из направляющих труб начали срываться ракеты. Азаров выбрал в качестве цели второго справа: он и поближе, и как раз отвлечет внимание экипажа все еще наполовину скрытой машины. Дымный же шлейф снарядов должен хоть как-то укрыть «Крестоносца» от крайней левой машины.

Расчет оправдался целиком и полностью. Левый «Тарантул» безбожно промазал. Средний и вовсе не стал стрелять, скрывшись из виду в пыли и в дыму беспрестанных разрывов. А вот правый очень даже отметился. И на этот раз попал. Фугас ударил в уже пострадавшую правую ногу. Наколенный щиток без труда поглотил ударную волну и отразил облако осколков.

Но случилось то, что называется случаем на миллион. Ну, может, поменьше. Один из осколков умудрился попасть в небольшую щель обратной стороны сочленения левой ноги, как раз выставленной вперед. Попытка привести ногу в движение — и металл закусило, напрочь заклинивая механизм. Судьба многотонной машины сейчас зависела от куска весом менее десяти граммов.

Хм. Вообще-то, не только от него. Машина, какой бы громадиной она ни была, машина и есть. Главное — это тот, кто заставляет ее двигаться. Разумеется, это не значит, что пилот всесилен. Но порой все же способен совершать невозможное.

Едва ощутив неладное, Азаров тут же скользнул взглядом по многочисленным манометрам и выхватил отвечающий за давление в сервоприводе левой ноги. Стрелка, дрожа, замерла в желтом секторе, едва не доходя до красного. Будь у него сейчас все в порядке со слухом, и непременно услышал бы завывание предохранительного гидравлического клапана.

Благодаря невероятному чутью Григорию удалось удержать равновесие и под вой гидросистемы выпрямиться на негнущейся ноге. «Крестоносец» на секунду замер истуканом с наведенной на цель пушкой. Хлесткий выстрел. Очередной трассер скрылся в утробе машины. Пусть с расстояния около сотни метров и видно не больше метра корпуса с торчащей из него пушкой, это не имеет значения. Во всяком случае, для Азарова.

Покончив с командирской машиной, Григорий вновь привел свой бронеход в движение. На этот раз шел, выставляя вперед не выпрямляющуюся до конца правую ногу и подтягивая левую, заклиненную в распрямленном положении. Представить себе инвалида с загипсованной ногой, и картина будет один в один.

Следующий выстрел, и на этот раз снаряд угодил точно в грудную пластину. Взрыватель сработал штатно, и Григория словно приложили по голове дубинкой. В глазах поплыли радужные круги. Второй снаряд ударил в ногу. На этот раз без последствий, если не считать вновь откликнувшуюся болью голову.

Действуя скорее по наитию, подпоручик дернул тросы, взводя курки на очередной паре рядов реактивных снарядов, а миг спустя отправил один за другим все двенадцать в ближайшего «Тарантула». И вновь военное счастье не обошло его своей щедростью.

Один из снарядов ударил в крышку технического люка, едва выступающего над машинным отделением. Заряда оказалось достаточно, чтобы пробить восьмимиллиметровую броню и добраться до бака с горючим. Машину сразу же охватило жирное оранжевое пламя.

Черный дым, стелясь низко над землей, поплыл в сторону, скрывая Григория от последнего противника. Это позволило прийти в себя, и к тому моменту, когда из-за завесы появился последний «Тарантул», встретить его прицельным выстрелом из пушки.

Все. Это последний. Григорий отказывался поверить, что сумел вывернуться из этой передряги. Еще несколько минут назад он принимал свой последний и решительный бой. Но факт оставался фактом. Все шесть машин либо горели, либо замерли безмолвными стальными изваяниями. Он сделал все, что мог, и даже более того. И теперь уж точно пора отходить.

Подволакивая ногу и гудя сервоприводами, «Крестоносец» двинулся к позициям интербригады. Туда же отползали уцелевшие интернационалисты. Кто-то уже скатился в траншеи, другие только подтягивались. Артобстрел сместился в глубину, на ничейной полосе рвались редкие запоздалые снаряды.

И тут из-за уреза появилась дюжина «Муравьев». Германская новинка. Шагающие шестиногие бронетранспортеры, предназначенные как раз для гористой местности. Ну и для преодоления водных потоков глубиной до двух с половиной метров. Ясное дело, при наличии твердого дна. Григорий не ожидал, что эти машины появятся здесь. Насколько ему известно, это новейшая разработка, которая едва начала поступать на вооружение германской армии. Но, похоже, немцы решили с ходу обкатать ее в боевых условиях.

Вооружение несерьезное. Один пулемет МГ-34 за щитом. Но зато в своем просторном брюхе «Муравей» способен перемещать по полю боя двадцать солдат, то есть два полных отделения. А вот это уже серьезно.

Пусть и не ко времени, но Азаров все же припомнил свои мысли по поводу защиты десанта на «тридцать третьих». Тогда он жалел об отсутствии броневых щитов. И они это кое-как компенсировали в сегодняшней наступательной операции на «Громобоях» и «Сороках». А вот немцы подошли к вопросу куда более основательно.

Хм. А ведь по всему выходит, это спланированная атака, и пехота действует в связке с броненосниками. А тогда получается, что времени с начала схватки прошло всего ничего. Не может быть разрыв между подразделениями столь уж большим. Они ведь в бою должны поддерживать друг друга.

Только националисты, ну или их германские инструкторы и советники, подошли к делу более основательно. Задача «Муравьев» — в относительной безопасности переправить личный состав через ничейную землю. Четыре же «Тарантула» в их рядах уже служили поддержкой.

При виде этих машин в боевых порядках наступающих Григорий даже заскрежетал зубами. Казалось бы, он вышел победителем, и вот все повторяется снова. Для полного счастья сюда бы еще полную роту, то есть еще два «Крестоносца».

«Тарантулы» открыли огонь, едва Григорий попал в их поле зрения. Машина Азарова изрядно перепачкалась и подкоптилась, но индивидуальные особенности расцветки угадывались легко. Им с Лукьяновым пришлось пожертвовать маскировкой в пользу узнаваемости машины своими. Иначе ведь можно и под дружественный огонь угодить. А между тем ему бы сейчас сойти за своего никак не помешало.

Два бронебойных трассера проскочили мимо. Два других попали в цель. Григорий не успел развернуть машину грудью к противнику, поэтому удары пришлись в спину. Там броня потоньше, с близкого расстояния по зубам даже короткоствольной пушке. Противник же всего лишь чуть дальше сотни метров. Но, к его везению, получившийся наклон брони оказался очень кстати. Оба снаряда, отрикошетив, умчались куда-то вдаль.

Два гулких удара отозвались острой головной болью. Слух, начавший было возвращаться, вновь уступил место нескончаемому монотонному звону. Григорий часто и сипло задышал, брызжа слюной, походя на предохранительный клапан, из которого вырывается перегретый пар с успевающей конденсироваться на выходе водой.

Пару раз с силой моргнул, чтобы восстановить поплывшее зрение. Вперил взгляд в приборную панель с множеством выведенных на нее манометров. Насколько ему сейчас было плохо, настолько же четко работали его выработавшиеся рефлексы. А может, сознание просто пыталось сосредоточиться на сражении, чтобы отвлечься от всепоглощающей головной боли. Вот чего на этот раз не было и в помине, так это испуга. Вообще. Ни капли. Он просто механически выполнял действия, которые повторял не то что сотни, а тысячи раз.

Стрелка манометра, отвечающего за показатели главной магистрали на выходе из котла, дрожит в левом оранжевом секторе. Значит, появился прорыв. Может, как результат отлетевшей в забронево́м пространстве окалины. Пока потери пара некритичные. Давления для работы насоса все еще хватает. Но его производительность упала, реакция сервоприводов уменьшилась едва ли не вдвое. С учетом же того, что бронеход и так превратился в тридцатипятитонного паралитика, картина безрадостная. Он стал еще медленней и неповоротливей.

Используя все свои умения, Азаров все же умудрился удержать машину на ногах. Ему удалось даже развернуть ее настолько, чтобы в секторе пушки появился крайний правый «Тарантул». Нажал на спусковой рычаг. Выстрел донесся как сквозь толстый слой ваты и на фоне все того же нескончаемого звона. А вот как вздрогнул стальной гигант, выплюнувший двухкилограммовый снаряд, он очень даже почувствовал. Как и увидел устремившийся к цели трассер. Правда, тот прошел мимо.

Пока противник перезаряжался, его пушка успела выплюнуть еще два снаряда. И оба промазали. И только третий ударил точно в борт. Экипажу этого хватило. «Тарантул» сразу завихлял, припадая то на одну, то на другую конечность. Окончательно он вышел из боя или нет, непонятно. Но в ближайшее время не боец однозначно.

В этот раз в «Крестоносца» угодило сразу три снаряда. Малая дистанция и неповоротливость бронехода играли против Азарова. Как и использование противником осколочных снарядов. Казалось, он уже дошел до онемения и больше голова болеть просто не может. Как выяснилось, это не так. Болит, и еще как. Новая волна боли вырвала из горла самый настоящий рев.

Шумно дыша сквозь стиснутые зубы, Григорий поймал в прицел следующего «Тарантула» и нажал на спуск. На этот раз для разнообразия попал с первого выстрела. Причем снаряд, пробив лобовую броню, угодил в боеукладку с приготовленными выстрелами. Ничем иным тот факт, что машина вдруг вспухла и с жутким грохотом разметала обломки, он объяснить не мог.

Одна из сорванных плит ударила «Крестоносца» в грудь, заставив его покачнуться. Вторая перебила у находившегося рядом «Муравья» сразу две опоры с правого борта. Машина тут же практически лишилась хода. Она, конечно, еще сохраняла подвижность, но относительную. Сейчас ее мог обогнать даже неспешно прогуливающийся пешеход.

Поймал в прицел следующую машину. Потянул спусковой рычаг. Ничего. Даже если Григорий и оглох, то в любом случае должен был почувствовать выстрел. Пятидесятимиллиметровое орудие — это не легкий карабин, энергия выстрела распределяется по всему стальному телу.

Разбираться, как там и что с пушкой, попросту нет времени. Правая рука поспешно задействовала манипулятор со спаркой пулеметов, приводя к бою крупнокалиберный. Левая дернула трос взвода последнего ряда ракет в блоке на левом плече.

Как ни странно, но последовавшие с небольшим интервалом выстрелы обоих «Тарантулов» не достигли цели. А вот шесть реактивных снарядов, с громким шелестом покинувших направляющие, оказались куда более удачливыми. Попал только один, и в этот раз он не сумел пробить броню. Ему не по зубам даже бортовая в десять миллиметров, что уж говорить о лобовой в сорок пять. Зато ошеломил водителя, и членистоногую машину повело в сторону.

Десять миллиметров? Даже на дистанции в три сотни метров для тринадцатимиллиметрового пулемета — что лист писчей бумаги. А здесь было куда как меньше. Главное, попасть. И Григорий попал. Очередь на десяток патронов прошлась по борту, выбивая в нем аккуратные круглые дырочки. Ну и заодно неся в заброневое пространство не только бронебойные пули, но и осколки их рубашек с отбившейся окалиной. Если в корпус проникает одна пуля, то вред от нее не столь уж и существенный. Пять — уже весьма и весьма серьезные проблемы. И судя по тому, что передние ноги машины подломились и она уперлась коротким стволом пушки в землю, в данном конкретном случае — необратимые.

На сей раз снаряд противника угодил в ногу. Непонятно, по какой случайности, но факт остается фактом. Причем ударил сбоку, где броня существенно слабее. Но она там все же была, и толщина ее четырнадцать миллиметров. Был бы бронебойный — и крупных неприятностей не избежать, фугас же оставил на металле небольшие царапины, которые с легкостью прикроются обычной краской.

Азаров решил идти на сближение, расстрелять противника в упор ракетами и добить из пулемета. Иного способа попросту нет. Вот только франкист не собирался предоставлять такую возможность паралитику и пятился назад, сохраняя дистанцию. Открыть огонь по конечностям? Но они прикрыты сорокапятимиллиметровыми щитками. Если бы сбоку… Если бы сбоку, то тогда уж по корпусу.

«Тарантул» выпустил еще один снаряд. И не промахнулся, гад такой. Намерен вымотать пилота и тогда уж прикончить. Хм. Или помочь пехоте подкинуть на «Крестоносца» магнитную мину. Не в силах что-либо поделать с «Тарантулом», Григорий прицелился в одного из «Муравьев». Очередь на десяток патронов, и машина обильно задымила, запарила, ее повело вбок, и она рухнула, смешно дернув конечностями.

Воодушевленный успехом, он расстрелял еще одну машину. И коль скоро оказался практически безоружным, а левая рука свободна, одновременно с этим начал вращать маховик ручной перезарядки пушки. Судя по прилагаемому усилию, тросики и тяги в исправности и сейчас приводят в движение затвор. Сначала нужно извлечь либо гильзу, либо несработавший снаряд. И только потом загнать в ствол новый.

Воодушевившись, Григорий взвел курки у последнего ряда блока реактивных снарядов на правом плече и выпустил их один за другим с небольшим интервалом. С «Тарантулом» ему все одно не сблизиться. А так есть шанс. Если не попасть, так хотя бы прикрыться дымным шлейфом и облаками пыли от разрывов снарядов.

Когда вылетела последняя ракета, механизм взведения дошел до упора, отскочил стопор, катушка с намотанным на нее тросиком размоталась, и затвор встал на место, заглотив очередной снаряд. Во всяком случае, правильный порядок работы механизмов говорил именно об этом. Азаров поспешно навел свою пушку. Поймал в прицел пулемета следующего «Муравья». Короткая, на пять патронов, очередь. И следом рявкнуло орудие.

«Муравья» привычно повело в сторону, окутало облаком пара и завалило набок. «Тарантул» присел на задние конечности, буквально выбросив в вентиляционную решетку черное облако, которое очень быстро осело. Видимо, снаряд раскурочил масляный насос. Только в отличие от подбитого русского «Громобоя» у этого штатно сработали клапана сервоприводов, и он не рухнул на брюхо.

Ну нет так нет. Еще один снаряд в днище. Броня там тонкая, а потому острый угол не помог. Григорий четко рассмотрел, как трассер скрылся в утробе машины. Все. Готов. Без вариантов. Пусть и замер изваянием сюрреалиста на неподвижных ногах.

А вот теперь без суеты можно осмотреть бронетранспортеры. Ошибочка. Нечего тут осматривать. Нужно срочно принимать меры. Нашлись-таки смельчаки — выскочили из десантного отсека и с минами наперевес бросились на бронеход. Ну или смертники. Поди вот так с ходу разбери. Левая рука легла на манипулятор нижнего пулемета, приводя башенку в движение.

Бойцы приметили оживший ствол пулемета и поспешили сместиться вправо, уходя в мертвую зону опоры стального монстра. Развернуться не так чтобы и сложно. Но не в его ситуации. Одна конечность заклинена в коленном суставе. Другая работает не в полной мере. Давление в котле на минимальном пределе, подвижность машины аховая. Плюс голова гудит, как перегретый чайник. Хорошо хоть слух вернулся и в глазах не темнеет.

Не успевая развернуться, полоснул из пулемета, выбив на земле строчку фонтанчиков. Бесполезно. Все четверо в мертвом пространстве. Двое уже сокращают дистанцию, вторая пара решила забежать еще дальше. Эдак, чего доброго, и доберутся!

Григорий развернул торс вправо, заодно блокируя спусковой рычаг крупнокалиберного и сбрасывая предохранитель с обычного МГ-34. На раструбе ствола расцвел оранжевый цветок, а навстречу подбегающей паре выплеснулся целый ливень пуль. Тысяча выстрелов в минуту, шестнадцать в секунду, стрельба с жесткой стальной турели. Плотность огня просто невероятная.

Обоих бойцов в касках срезало как косой. Еще немного довернуть торс бронехода, не отпуская спусковой рычаг и вычерчивая веером трассеров смертельную дугу. Один из оставшихся нелепо взмахнул руками и опрокинулся на спину. Второй упал на землю и скатился в воронку. Не иначе как от стопятидесятимиллиметрового гостинца, что еще недавно тут падали довольно густо.

Григорий вновь переключил спуск на крупнокалиберный и вогнал очередь в бронетранспортер. Искры. Косая строчка отверстий. Струя перегретого пара. Машина вздрогнула и замерла на месте. Остальные уже поспешно отходят, поливая Азарова из пулеметов. Безрезультатно, ясное дело. Он и удары-то пуль о броню слабо различал. А уж о том, чтобы они вред какой нанесли, нечего и думать.

Одновременно с этим развернул бронеход так, чтобы укрывшийся в воронке боец оказался под прицелом нижнего пулемета. Им управляет левая рука, так что нормально. Главное, не прозевать и успеть переключиться на его управление, если этот смертник ринется в атаку. Ну и чтобы не терять драгоценных секунд — взять в прицел пушки очередного «Муравья». Расстояние так себе. Мишень вполне крупная. Б-банг! О! Выстрел почти нормально различается. И реакция головы вроде уже не такая болезненная.

Выпустить очередь из пулемета. И к только что подбитой машине добавляется следующая. А вот и солдатик в воронке засуетился. И туда очередь на пару десятков патронов. Чтобы не думал о себе много. Ну и отходить понемногу в сторонку, разрывая с ним дистанцию. Мало ли что учудит этот ненормальный.

Пока противник не спрятался за урез, успел подбить еще две машины. И все. Три оставшиеся скрылись из виду. Значит, и ему пора уходить. Тем более что едва подумал об этом, как на ничейную полосу упал первый снаряд. Затем второй, третий — и наконец целый шквал огня.

Полнейший идиотизм. Что с того, что тут остались одни подбитые машины? Не погиб же весь десант, находившийся в «Муравьях». Кстати, еще одна причина убраться отсюда немедленно. Не то, не ровен час, обложат и подбросят-таки магнитный гостинец.

Не иначе как корректировщик старается. «Кастилия», не жалея снарядов, принялась утюжить заданный квадрат. И если только она одна. Вот ничуть не удивится, если к Сигуэнсе подтянули еще пару-тройку бронепоездов. Разозлил он мятежников славно. По броне усиленно забарабанили комья земли, камни и осколки. Но совсем уж близких разрывов пока не случалось. Григорий же упрямо тянул к позициям республиканцев. Ему бы добраться до стены деревьев, а там уже никакие корректировщики не помогут. Ч-черт. Знать бы, где эти ублюдки засели, и накрыть от души.

Похоже, сегодня светит его счастливая звезда. Израненная машина все же сумела скрыться меж деревьев. Пройти еще сотню метров… и только тут раздался резкий свист, а из вентиляционной решетки вырвалось облако пара. Манометр давления в главной магистрали упал на ограничительный пенек в крайнем левом положении.

Последние крохи давления и работы масляного насоса Азаров затратил на то, чтобы придать машине более или менее устойчивое положение. Вроде получилось. Хотя, конечно, учитывая ситуацию, уверенности в этом никакой. Как бы «Крестоносец» все же не грохнулся оземь всей своей многотонной махиной. Но тут уж он ничего не мог поделать.

Как и с обстрелом. Все же сомнительно, чтобы тут расстарался один-единственный бронепоезд. Больно уж густо и часто падают снаряды. Парочка рванула настолько близко, что бронеход даже покачнулся. Рвани еще ближе — и однозначно опрокинуло бы. По броне грохочут осколки, камни, комья земли и куски перемалываемых артиллерией деревьев.

Покидать машину в подобной ситуации — полное безумие. Остается сидеть и выжидать окончания артподготовки. А ничем иным это не могло быть по определению. И что тогда это означает? Предательство и заранее подготовленный контрудар франкистов?

Н-да. Все же его контузило. Горячка боя сходит на нет, и голова буквально разламывается. Начинает подташнивать. Перед глазами разноцветные круги. И нарастающая апатия. Хочется на все наплевать, рухнуть в постель и поспать часов двадцать кряду. А лучше тридцать.

Вскоре обстрел все же прекратился, и навалилась гнетущая, вязкая тишина. Ему даже показалось, что он оглох и теперь до конца своих дней будет слышать лишь вот этот заунывный, монотонный и выматывающий звон.

Потянул за ручку запора. Услышал приглушенный лязг металла и невольно улыбнулся. Толкнул переделанную дверь, впуская в рубку солнечный свет. Отстегнул ремни подвесной, особым образом поведя ногами, отщелкнул замки на специальных бронеходных ботинках. Подхватил из зажима карабин и с трудом спустился по наваренным скобам. Правда, пришлось перебираться через одну отсутствующую. Снесло либо снарядом, либо взрывом.

Наконец ноги ступили на землю, и, плюхнувшись на пятую точку, он устало привалился к огромной стальной опорной плите боевой машины. Ее изрядная площадь помогает распределять огромный вес машины. Впрочем, несмотря на это, у гиганта хватает ограничений. Разработка каждой операции с участием бронеходов начинается с выяснения характера грунта местности.

Григорий стянул с головы шлемофон и вдруг услышал пение птиц. Да-да, никакой ошибки. Только что вокруг рвались снаряды, сеющие смерть и разрушение. Выкорчевывались деревья, одно из них удерживалось лишь благодаря тому, что упало на «Крестоносца». А эти пичуги уже заливаются переливами как ни в чем не бывало.

Радовался он скорее тому, что вообще может различить их щебет. По поводу ушей у него возникли серьезные опасения. Идиллия длилась недолго. Птахи поспешили замолкнуть, едва только задудукал крупнокалиберный пулемет. ЕКПБ, никаких сомнений. Сложно с чем-либо спутать четырнадцать с половиной миллиметров. Получается, «Сороки» ушли не особо далеко. Просто решили не влезать в противостояние Григория с противником.

Хм. С одной стороны, обидно. С другой… Да правильно все, чего уж там. Коль скоро франкисты уже начали контратаковать, то отойдя, вновь ринутся в атаку. И, разумеется, на «Муравьях». А значит, можно будет разделать их под орех, даже если машин окажется вдвое против прежнего. Броня там всего лишь противопульная.

Ну и если бы Азарова прибили на том поле — они тоже поступили верно. Обнаружить себя раньше времени — подставиться под огонь «Тарантулов», лобовая броня которых пулеметам не по зубам. А так пропустили бы в боевые порядки и расстреляли в борта. Потом уж и с наступающей пехотой разобрались бы. Так что верно все.

— Живой! Живой, дьявол! — Рауль буквально рухнул перед ним на колени.

Вгляделся в изможденное и чумазое, с разводами лицо. Схватил за виски, от души тряхнул, чем вызвал болезненный спазм, и, резко подтянув Азарова к себе, заключил в крепкие объятия. Какая уж тут субординация, когда, наблюдая за схваткой, испанец успел несколько раз похоронить своего пилота.

— Р-рауль, т-тише. Т-тише, ч-чертяка, — отчего-то заикаясь, произнес Григорий.

— Что? Что не так? Ты ранен? — тут же отстранился механик.

— Г-го-олова болит. С-сильно.

С переднего края донеслись винтовочные выстрелы и пулеметные очереди. Не иначе как противник осознал, что броня сейчас для них, по сути, ловушка, и солдаты поспешили десантироваться, атакуя обороняющихся в пешем порядке. Не такая уж и глупая идея. Тем более если экипажи додумаются опустить свои машины пониже, а десант станет наступать, укрываясь за ними, как за бронетягами.

— Что с головой? У тебя кровь! — заметив кровотечение из ушей, едва не выкрикнул молодой человек.

— Д-да т-тихо ты. Ме-эня, похоже, к-контузило.

— Ага. Хорошо, — проговорил Рауль уже значительно тише.

Как следствие, пропали и болезненные ощущения. В смысле от его воплей, конечно. Какофония боя неизменно вносила свою лепту. Но это все же куда менее болезненно, чем от криков испанца.

— Вы ложитесь, — все же вспомнив о субординации, перешел на «вы» Рауль.

Старший механик помог ему улечься, подложил под голову шлемофон. Хм. И впрямь так полегче. А ведь помнится, еще в рубке Азарову хотелось отдохнуть. Похоже, его тело, и больная голова в частности, чувствует, в чем он сейчас нуждается больше всего.

— Знаете, господин подпоручик, я вот смотрю, как русские сражаются у нас в Испании, и даже не могу представить, как же вы тогда будете драться за свою родину. Ненавидите друг друга, обзываетесь, грозитесь, но всегда деретесь как никто другой.

— Не-э з-знаю, Рауль. Н-наверное, это и й-есть русский характер. Любить — так без остатка, не-энавидеть — т-так всей душой, а сражаться — та-ак д-до последней к-капли крови.

— Красиво сказали.

— Это да. С-со-обрал в кучу все самое вы-ыс-соко-опарное, что п-пришло на ум.

— Как вы сказали?

— Не-э забивай себе голову, — вслушиваясь в перестрелку, ответил Григорий. — П-похоже, пальба затихает. А, Р-рауль?

— Да, похоже.

— Тогда помоги-ка м-мне. Н-нужно уходить отсюда. Н-наверняка сейчас опять начнут у-ут-тюжить артиллерией. А эт-то еще что такое? Го-осподи, зан-няться же нечем.

Азаров вперил удивленный взгляд в кинооператора. Будь у него все в порядке с ушами, то уже давно услышал бы стрекот работающей камеры. Военный корреспондент, приникнув к видоискателю, снимал происходящее. И, судя по его улыбке, он чрезмерно доволен самим собой и той картинкой, которую успел ухватить.

Впрочем, каким бы фанатиком своего дела он ни был, отсняв момент, когда испанец, подставив плечо, повел прочь изможденного пилота, корреспондент выключил аппарат, закрыл крышками все три объектива и поспешил на помощь механику. В том, что вот-вот вновь начнется артобстрел, он тоже не сомневался. И лучше бы побыстрее отдалиться от передовой. Вот пристроит отснятый материал в безопасном месте, а тогда уж и вернуться можно.

 

Глава 2

Пасаремос

Снаряд разорвался настолько близко, что бронированный вагон ощутимо тряхнуло. Стоявший на столе стакан в подстаканнике наконец добрался до края столешницы и свалился на пол, огласив помещение звоном битого стекла. На фоне творящегося вокруг форменного ада этот довольно мирный звук воспринимался как инородный.

Станция в настоящий момент подверглась массированному артиллерийскому обстрелу. Наличие крупных калибров и интенсивность обстрела указывали на участие нескольких бронепоездов со стопятидесятимиллиметровыми орудиями. Наверняка подтянули и гаубичные батареи.

— Лев Давидович, прибыл вестовой с позиций бронепоездов! — вбежав в вагон, выкрикнул мужчина с красной звездой политработника на обшлаге.

— Что там? — не ожидая ничего хорошего, спросил Троцкий.

— Налет штурмовой авиации. Зенитным огнем сбили четыре самолета. Но противнику удалось разбомбить железнодорожное полотно в трех местах. Все пять бронепоездов отрезаны и практически лишены возможности маневра.

— Та-ак, — недовольно выдал Троцкий.

Меж тем обстрел вдруг прекратился. Идеолог мировой революции вперил вопросительный взгляд в генерала Миаху, главнокомандующего вооруженными силами Центрального фронта. Тот сохранял удивительное спокойствие и присутствие духа. Да и можно ли ожидать иного от человека, одним своим видом внушавшего уверенность бойцам, когда год назад националисты уже копошились на окраинах Мадрида?

Миаха был посредственным военачальником, но отличался беспримерной личной храбростью. А еще имел хорошее чутье, что позволило ему сделать максимально возможную политическую карьеру. Выше только кресло премьер-министра. Но генерал считался ярым сторонником занимавшего этот пост Негрина и оставался предан ему даже в самых сложных ситуациях.

Однако нельзя отрицать того, что положение главы республики еще никогда не было столь шатким, как с появлением в Испании Троцкого. Этот человек обладал таким авторитетом и харизмой, что… Нет. Возглавить правительство ему все же не светит. Подобное не примут не только партии, но и народ. А потому ему понадобится тот, при ком он займет место серого кардинала. Негрин слишком сблизился с Российской империей и отдалился от левых партий. Не только в личном плане, но и потянул за собой своих соратников из Испанской социалистической рабочей партии.

В такой ситуации нужна была новая политическая фигура, которая бы устроила всех. Образ генерала Миахи померк, но его роль в обороне Мадрида и разгроме итальянцев у Гвадалахары, пусть и преувеличенная, не забыта. Один, даже незначительный, успех, и его образ удастся раздуть до размеров, достаточных для смещения Негрина.

Наступление на город Брунете в конечном итоге привело к победе. Но та стала возможна лишь благодаря решительным действиям Русского добровольческого корпуса. И замолчать этот факт не получилось. Слащев и Негрин подобающе к этому подготовились. Пусть в их частях и нет политработников, с агитацией и пропагандой у них все в порядке. А главное, акция была спланирована настолько хорошо и имела столь крупные масштабы, что о роли Миахи и интербригад лучше было не упоминать вовсе. Ибо от этого мог приключиться только вред.

Требуется новое достижение. Причем непременно с интернационалистами на острие удара. Да так, чтобы не оставить белогвардейцам и шанса приписать себе хотя бы часть триумфа. Помнится, при обороне Мадрида, когда над городом нависла опасность захвата, родился лозунг: «Но пасаран!» — «Они не пройдут!» После того как столицу удалось удержать, среди интернационалистов взвился новый лозунг: «Пасаремос!» — что означало: «Мы пройдем!»

Этот призыв зазвучал с новой силой, когда началось наступление на Брунете. Но по мере того как интербригады и другие части республиканцев откатывались назад, этот лозунг быстро стих. С вступлением же в дело добровольческого корпуса все громче звучал другой: «Русские идут!» Но сейчас Троцкий решил, что пришло время во всеуслышание вновь выкрикнуть в лицо врагам по обе стороны фронта гордое «пасаремос». И на фоне проведенной подготовки к наступательной операции это должно зазвучать особенно весомо.

С этой целью Троцкий решил перенять опыт Слащева и привлек в войска множество кинохроникеров, фоторепортеров и журналистов. Были предприняты небывалые меры секретности. О плане предстоящей операции проинформировали ограниченное число людей. Даже в ближайшем окружении Негрина не знали о грядущем наступлении.

К линии фронта подтягивались ударные части с соблюдением всех мер предосторожности и секретности. Пехота, артиллерия, броненосный полк, бронепоезда — просто небывалая концентрация войск, вплоть до ослабления на некоторых участках. Подготовлены тщательно замаскированные полевые аэродромы со всей необходимой инфраструктурой.

И все это в самые сжатые сроки. Месяц. Им понадобился всего лишь месяц, чтобы спланировать операцию невиданных для этой войны масштабов. Работа проделана колоссальная. На ответственных участках задействованы лучшие и самые преданные делу мировой революции кадры.

Сам Миаха сохранял преданность премьер-министру ровно до той минуты, пока не уловил суть задуманного. Вместе с генералом согласился участвовать и его извечный помощник полковник Рохо.

Пусть об этом и не распространялись, но все операции Миахи разработал именно он. Если генерал был знаменем, то полковник, без сомнения, являлся мозгами. Заслуги Рохо, конечно, высоко оценили, и сегодня он возглавлял генеральный штаб. Но кто сказал, что это предел его мечтаний? Должность военного министра выглядит куда заманчивей.

План наступления был проработан и воплощался в жизнь именно полковником Рохо. Он вложил в него все свои умения, задействовал все имеющиеся резервы. Да что там, при имеющихся перспективах он по-настоящему превзошел самого себя! И поначалу все складывалось просто замечательно. Но… Всегда есть пресловутое «но».

— Что означает это прекращение обстрела? — обратился Троцкий к Миахе.

— Предполагаю, что согласно замыслу противника сейчас должна быть на подходе волна штурмовиков, — вместо генерала ответил полковник Роха.

При этом он, как и генерал, сохранял олимпийское спокойствие. Коли не можешь повлиять на ситуацию, то не стоит нервничать и понапрасну сотрясать воздух.

— Вы ничего не путаете? Здесь и сейчас все должно было происходить по нашему плану, а не согласно задумкам мятежников!

Прежде чем ответить идеологу мировой революции, полковник отдал распоряжение своему адъютанту. Надлежало в кратчайшие сроки привести в полную боевую готовность зенитные посты. Это куда важнее.

— Полностью с вами согласен, Лев Давидович. Но отчего сторонники Франко должны быть глупцами? На его стороне большая часть офицерского корпуса и генералитета Испании. Не растеряли же они все свои умения, — наконец обернувшись к Троцкому, произнес полковник.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что каким-то образом противнику удалось вскрыть наши намерения и принять контрмеры. Их разведка, даже на уровне полковой, вполне могла обнаружить скопления войск.

— Но как они могли узнать о месте основного удара, если наши части уже начали действовать значительно южнее? Причем им неизвестно о том, что их действия являются лишь отвлекающим маневром. А потому и сражаются они не за страх, а за совесть.

— Намекаете на предательство? — вскинул бровь генерал.

— А вы считаете, это не так? — парировал Троцкий.

— Причина может крыться в одной-единственной разведгруппе, упущенной нами перед наступлением. Сосредоточение близ фронта больших сил, тогда как с началом действий на юге здесь продолжает сохраняться затишье. Очевидно, что это неспроста, — выдвинул свою версию полковник.

— И как же вы тогда могли допустить, чтобы разведчики противника шастали по вашим тылам как у себя дома?! — возмутился Троцкий.

— Мы сделали все возможное. Но, повторюсь, не следует считать мятежников дураками и никчемным неумехами. Военное счастье переменчиво.

— То есть вы хотите сказать, что все кончено?

— Все только начинается, — возразил как всегда невозмутимый генерал, вслушиваясь в сирену воздушной тревоги. — Просто давайте каждый будет заниматься своим делом. Вы — моральным духом и решимостью интернационалистов идти до конца. Мы с господином полковником — военным руководством войсками.

Миаха и без того позволял Троцкому слишком многое. И тот возомнил, что способен диктовать генералу свою волю. Миаха нуждался в нем, не возражал против всевозрастающей роли политработников, но всему есть предел. И в корне неверно то, что сведения сначала поступают в политотдел и только потом — к командованию. Еще немного, и Троцкий начнет принимать решения военного характера. Вот уж чего допускать никак нельзя.

Полковник Рохо оказался прав. Вслед за артиллерийским обстрелом последовал воздушный налет. Но тут уже должна была сказать свое слово республиканская авиация.

Германские и итальянские летчики, проходившие обкатку в испанском небе, — это серьезные противники. Но на стороне республиканцев помимо испанских пилотов сражались и представители других стран. Русские, англичане, французы, американцы, поляки, мексиканцы и прочие. Уж куда-куда, а в авиацию набирали лучших, и недостатка в кадрах не было. Куда чаще не хватало машин, но только не пилотов.

Несмотря на яростное противодействие, бомбардировка все же вышла довольно болезненной. Хадраке пылал. Хватало пожаров и на станции. Рвались снаряды в горящем эшелоне. Один либо невероятно храбрый, либо безумный машинист подцепил охваченные огнем вагоны и отталкивал их в отстойник.

С чисто технической стороны сами снаряды не взрывались. Срабатывали заряды, разбрасывавшие в разные стороны болванки, лишенные запалов. Но это ничуть не умаляло подвига храбреца, буквально бросившегося в пасть смерти. Благодаря его самоотверженности удалось спасти не меньше половины состава.

Наконец вздрогнул и их бронированный вагон. Штабной состав потянулся со станции дальше в тыл. Не дело командованию руководить сражением, находясь под обстрелом. Их дело думать, принимать решения и отдавать приказы. Выверенные, вдумчивые и самое главное — своевременные. А уж воплотить их в жизнь найдется кому. Как достанет и храбрости, и решимости, и умений. Каждый должен быть на своем месте.

— Товарищ генерал, разрешите доложить! — В вагоне появился подпоручик с шевроном штабного вестового.

— Слушаю вас. — Вид молодого офицера возбужденный, но генерал совершенно спокоен.

— Противник предпринял артиллерийский обстрел мест сосредоточения девятой, четырнадцатой и шестнадцатой интербригад. Ураганным огнем противника части приведены в расстройство. Командиры бригад приняли решение об отводе и перегруппировке частей.

— Что значит «отвод»?! — вклинился в доклад Троцкий.

— У вас все, товарищ подпоручик? — спросил Миаха, не обращая внимания на выходку идеолога.

— Так точно, товарищ генерал.

— Сведениями относительно состояния дел у тринадцатой интербригады не обладаете?

— Только на уровне слухов, товарищ генерал.

— И каковы они?

— Бригада продолжает занимать свои позиции и с успехом отбила массированную контратаку противника. Прошу прощения, но больше мне ничего не известно. Как не могу и поручиться за достоверность этих сведений.

— Я понимаю, товарищ подпоручик. Можете идти. Лев Давидович, я уже просил вас оставить военные вопросы нам, — едва закрылась дверь за вестовым, устало вздохнул генерал.

— Мне следовало все же настоять на том, чтобы на острие удара были русские и латышская бригады. А не эта сборная солянка.

— Эта, как вы выражаетесь, сборная солянка на семьдесят процентов состоит из испанцев, и их успех будет иметь больший политический вес. Русские же полки, будь они трижды коммунистическими, станут в первую очередь ассоциировать с добровольческим корпусом. Мы с вами это уже обсуждали.

— Но тем не менее они бегут. В то время как немецкие антифашисты, польские и французские коммунисты стоят на своих позициях насмерть!

— Они не бегут. Командиры выводят свои части из-под сосредоточенного контрартиллерийского удара. И действуют совершенно правильно. Относительно же тринадцатой бригады сведения недостоверные.

Эти сомнения были рассеяны буквально через десять минут, когда прибыл следующий ординарец. Молодой офицер с горячечным блеском во взгляде на бледном лице нес руку на перевязи, но был полон решимости непременно выполнить свой воинский долг. Мальчишка не старше девятнадцати лет.

Из его доклада следовало: несмотря на серьезные потери из-за переизбытка личного состава на переднем крае ввиду планировавшегося наступления, бригада продолжает удерживать занимаемые позиции. Уже отбито две контратаки франкистов, уничтожено большое количество живой силы и техники. Артиллерия противника продолжает обрабатывать позиции республиканцев, в то время как их пушки по большей части молчат.

Паренек держался из последних сил, а потому доклад его был довольно сумбурным. Немногим подробней оказалось и поспешно составленное письменное донесение, отражавшее лишь главные моменты и опускающее частности. Что вполне объяснимо, когда вокруг кипит бой.

— Ну что я говорил! Держится интернационал! Несмотря ни на что, держится! — с апломбом заявил Троцкий, едва молодой офицер покинул штабной вагон.

— Ничего удивительного. Они лишь надлежащим образом выполняют свой воинский долг, — пожал плечами генерал. — К тому же находятся не в чистом поле, а на хорошо подготовленных позициях. Так что сравнение по меньшей мере некорректное.

Миаха переглянулся с Рохо. Троцкий выделил только то, что хотел выделить и в чем разбирался. Генерал как военачальник уступал полковнику, но даже он осознавал, что сведения относительно слабой артиллерийской поддержки не могут не вызывать опасений. Уж о чем о чем, а о достаточной концентрации орудийных и минометных стволов они позаботились.

Чуть позже выяснилось, что артиллерийские и минометные батареи подверглись массированному обстрелу. Минимум треть была либо утрачена безвозвратно, либо нуждалась в ремонте. Сильно пострадал личный состав.

Командиры были вынуждены менять дислокацию, дабы вывести подразделения из-под накрытия. Однако вскоре попадали под обстрел и на запасных позициях. И вновь смена позиций, на этот раз в незапланированные точки. И это вроде как помогло. Но урон, нанесенный личному составу, орудиям и боезапасу, весьма существенный.

Обстрел бригад в местах сосредоточения близ линии фронта еще можно было объяснить сведениями, полученными противником от разведгруппы. Но данные о конкретном расположении батарей, причем с координатами запасных позиций, в эту схему уже не вписывались. Это могло свидетельствовать только о предательстве. Причем на довольно высоком уровне.

Миаха внимательно посмотрел на Рохо, и тот, поняв его без слов, вышел в тамбур. Ему необходимо срочно переговорить с начальником контрразведки. А еще они оба подумали об одном и том же. Примерно с месяц назад при штабе интербригад появился некий капитан из Русского добровольческого корпуса. Официально он был здесь, чтобы отработать версию с агентами абвера, затесавшимися в ряды интернационалистов. Но-о… Все одно к одному. Как-то странно это.

 

Глава 3

Бойцы невидимого фронта

— Ну что скажешь, твое благородие? — оглаживая густые усы, поинтересовался высокий и плечистый мужчина.

— Скажу, что нужно ждать, товарищ комиссар, — ответил Егоров.

При этом он вглядывался сквозь кусты в отдельно стоящее крестьянское подворье. Расположилось оно на окраине большого селения Уэрмесес-дель-Сорро.

— Издеваешься? Ты слышишь, что сейчас происходит на фронте, или тебе уши напрочь заложило?

— Предлагаешь мне отправиться в окопы? Могу. Да только наша задача иного характера.

— А я тебя и не агитирую бежать на фронт. Но пресечь деятельность шпионской сети мы обязаны.

— Здесь только мелкие винтики.

— Вывинтим эти, и машина встанет.

— Если они не дураки, а они не дураки, то этот канал связи у них не единственный. Уймись уже, Василий Иванович. И вообще, говорил же я, не надо тебе идти со мной. Хватило бы и троих помощников. Это тебе не в ЧК гоняться за офицерами и интеллигенцией, которые в оперативной работе полные профаны.

— У вас в контрразведке кадры были поопытней.

— Да, опытные. И хватит уже. Крови пролили обе стороны изрядно. Только мы, в отличие от вас, это признали, и каждый, в отношении кого вина в военных преступлениях была доказана, понес заслуженное наказание.

— Это тюрьмы-то и ссылки? Что же вы их постеснялись повесить? — зло бросил майор.

Впрочем, его знаков различия сейчас не видно. Как и капитан Егоров, Кочанов вместе с тремя помощниками был обряжен в маскировочный комбинезон. А то как же, все в лучших традициях разведывательно-диверсионных групп. Оно ведь в этом деле звероловы от дичи мало чем отличаются. И у тех и у других скрытность в чести.

— Василий Иванович, ты не поверишь, но даже если ты и не сам вернешься в Россию, а тебя притащит туда команда охотников, то максимум, что тебе светит, — это пятнадцать лет каторги. А уж ты-то народу к стенке поставил изрядно, — покачал головой Егоров.

— И что же ваши охотники сюда не припожалуют? Брали бы здесь нас пачками.

— В Испании мы на одной стороне, устраивать тут охоту — все равно что себе же руки рубить.

Император вовсе не собирался спускать бунт семнадцатого года, пролитую кровь и гибель своей семьи. Созданная специальная комиссия занималась расследованием как военных преступлений, так и против государственности. В ходе того или иного следствия всплывали новые факты, выделялись отдельные уголовные дела, появлялись дополнительные фигуранты. Если они проживали на территории империи, в дело вступала полиция. Случись преступнику оказаться за границей, и по его следу выдвигалась группа охотников.

Поначалу-то министерство иностранных дел еще пыталось добиться экстрадиции на дипломатическом уровне. Но в большинстве случаев понимание в этом вопросе достигнуто так и не было. Вот и решили никого и ни о чем не просить, а проводить тайные операции. Секретность соблюсти получалось не всегда. Порой подобные факты всплывали наружу, и не обходилось без дипломатических скандалов. Но Алексей Второй и не думал отступаться.

— Вот, значит, как. Не станет на меня охотиться царь-батюшка. Вот радости-то. Да только я и не боюсь. Вот оно какое дело.

— Гражданская война закончилась, и вы проиграли. Смирись с этим, Василий Иванович. Пообщайся с прибывшими из России, узнай, как оно сегодня при царе-батюшке. И пойми наконец, что для достижения своих целей вовсе не обязательно поднимать вооруженное восстание и лить кровь.

Игнат вновь отвернулся от собеседника и поднес бинокль к глазам. Оптика исправно приблизила панораму, и стали различимы детали крестьянского подворья. И надо сказать, довольно зажиточного.

Сравнительно большой дом, конюшня, коровник на шесть коров, трактор русской выделки, что поставляются в Испанию в счет кредитов. Бесплатно эта техника крестьянам не раздается. Те ее выкупают — опять же в кредит. Средств на единовременную выплату у людей зачастую попросту нет.

Если франкисты в полосе ответственности войск запрещают возделывать поля, то республиканцы вовсе не противятся этому. Даже наоборот: у крестьян в прифронтовой полосе есть серьезные льготы в кредитовании. Зато нет проблем с поставками в войска продовольствия, которое по настоятельному совету русской стороны республиканцы ни в коем случае не изымали.

Мало того, правительство приняло решение о заморозке цен на продовольственные и промышленные товары. Схожее решение принял и Франко. Именно поэтому в своих взаиморасчетах российская сторона не смотрела на курс испанской песеты, отдавая предпочтение драгоценным металлам.

Вопрос с продовольствием полностью решен все одно не был. Если войска обеспечивали согласно нормам довольствия, то гражданское население испытывало кое-какую недостачу. Она, конечно, компенсировалась за счет поставок из России, но это ведь не дело. Однако запуск реформ и вкладывающиеся в сельское хозяйство средства уже к следующему году непременно должны дать положительный результат.

— Это значит, ты мне, старому большевику, предлагаешь принять сторону меньшевиков, окопавшихся в вашей Думе? Так тебя понимать, твое благородие? — хмуро бросил Кочанов.

— Вот что, Василий Иванович, я вообще не собираюсь тебя агитировать. Ни за советскую власть, ни за царя-батюшку. Здесь мы оба затем, чтобы помочь республиканцам. Вы хотите установления мирового господства коммунизма и делаете ставку на Испанию. Мы не хотим, чтобы Германия, противница России, заполучила ее в свои союзницы. И нас в одинаковой мере не устраивает победа Франко. Мы сейчас по одну сторону, как бы ни щелкали друг на друга зубками.

— А когда с Франко покончим, то…

— Мы кровь лить не собираемся. Нам есть что предложить испанцам на бескровном пути. И личный пример в том числе. Сегодня в России каждая крестьянская семья имеет свой земельный надел, и молодожены не остаются обделенными. Каждый, кто готов возделывать большие угодья, может арендовать государственные или помещичьи земли. У рабочих восьмичасовой рабочий день. Создаются артели, есть даже артельные заводы и фабрики с выборным или нанимаемым управлением, с рабочими комитетами, регламентирующими жизнь предприятий. И заметь, все это на основе принятых законов и без вооруженного противостояния.

— Ишь какие заботливые. Прямо до тошноты.

— Отрицать тот факт, что такое стало возможным благодаря рекам пролитой крови, глупо. Но к чему повторять ошибку? И вообще, я уверен, если бы большевики избрали мирный путь, то этого можно было избежать. Не так уж и плохо жил народ в закабаленной России. Уж получше, чем во многих странах, которыми нам все время тычут в глаза.

— А ничего, что не мы устроили февральскую революцию?

— В феврале, по сути, имел место переворот. Сменилась бы абсолютная монархия конституционной, как оно сейчас и есть. Не было бы интервенции, и потери случились бы куда меньшие, а мы бы оказались в числе стран-победительниц.

— Гражданскую войну начали не мы. И отрицать это глупо.

— Глупо, конечно. Как и то, что вы-то как раз устроили настоящую революцию с ломкой всех старых устоев и изменением всего и вся. А такое без крови попросту невозможно. Да и Ленин ваш еще в четырнадцатом призывал превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Не дурак, понимал, что вот так, без жертв, ничего не получится. Так что не важно, кто первым начал, эта война была неизбежна. Давай на этом и закончим. И хватит меня называть благородием. Я казак. Офицерский чин получил, отучившись в военном училище, и вместе со мной учились выходцы из крестьян и рабочих. Нет благородий. Уймись.

— Ну так и я тебе не товарищ, — огрызнулся мужчина.

— Договорились, Василий Иванович.

— Вот и ладно, капитан.

Угу. Расставили, что говорится, точки над ё. Ох и тяжко Егорову работать в такой обстановке. Но что поделаешь. Кто-то же должен разгребать это дерьмо. Ну и подкидывать новое, а то как же. Иначе никак. Это еще хорошо, что Кочанов в своем недоверии увязался за Игнатом, а не остался при штабе интернационалистов.

Хотя выбора ему капитан не оставил. Всячески и по любому поводу подогревал к себе недоверие. Оно, конечно, выдержать ту самую грань, за которую лучше не заступать, сложно. Но ведь окажись сейчас майор рядом с Троцким, и к гадалке не ходить — уже охотился бы на Егорова. При имеющихся раскладах Игнат первым подумал бы на свою причастность к бедам, свалившимся на интербригады.

Но начальник контрразведки сейчас вне штаба. Связи у него нет. В целях соблюдения секретности конкретное место, куда он выдвинулся, никому не озвучивалось. Так что пускай Егорова объявляют хоть трижды агентом Франко, добраться до него у них пока нет никаких шансов. А потом, бог даст, не будет и оснований. Во всяком случае, он на это сильно надеялся. Иначе уже был бы на пути в корпус Слащева, где до него не добраться.

Но пока он полностью уверен в успехе. Если только этот старый чекист не испортит всю обедню. То рвется всех хватать и трясти как грушу, то начинает подозревать капитана во всех смертных грехах. Просто невозможные условия работы!

— Ну так как, капитан, может, сейчас скажешь, откуда у тебя информация по этой девке? — поинтересовался Кочанов.

— Я уже отвечал на этот вопрос. И повторюсь, это мой источник, и называть его я не буду.

— Надо бы проверить твой источник. А то мало ли.

— Уже проверен, и не единожды. Врать ему нет смысла.

— И откуда он только взялся? Ты же только месяц как появился.

— Появляются чирьи.

— Да ты как тот чирей и есть, — отмахнулся майор.

— Я прибыл по служебной надобности и не высиживал яйца по кабинетам, а все время работал, — окинув Кочанова недовольным взглядом, ответил капитан.

— Пока мы типа ерундой маялись.

— Заметьте, Василий Иванович, это сказал не я.

— Да ты… — задохнулся от возмущения чекист.

— Я знаю, кто я, — легонько пожал плечами Игнат.

Чекист вперил в него злой взгляд, наливаясь краской, словно паровой котел, готовый вот-вот взорваться. Осознавая, что может случиться нечто непоправимое, Егоров приложил палец к губам, скосил взгляд в сторону подворья и укоризненно посмотрел на майора. Тот, так и не проронив ни единого слова, шумно выдохнул и погрозил капитану пальцем. Мол, погоди твое благородие, еще ничего не закончилось. Вот и ладушки.

Последующие пятнадцать минут они провели в тишине. Но чекист все же не выдержал и вновь заговорил. По его тону было заметно, что он уже взял себя в руки и готов к конструктивному диалогу. Вот такое общение с контрой ему давалось с трудом. Искренне предан делу партии и идеалам революции, пусть и не отличается талантами оперативника. Ему приходится прилагать усилия, чтобы проявлять революционную сознательность и выдержку. Тяжко. Но пока справляется.

— Отчего ты хочешь непременно проследить за ней? Почему не взять ее сразу? Надавим — расскажет как миленькая.

— Угу. А если поставим к стенке перед пулеметом всю семью, так и вовсе соловьем зальется. Так вы работали, Василий Иванович?

— Ты… — вновь налился краской чекист.

— Прошу прощения. Зарвался, — желая пресечь очередную ссору на корню, произнес капитан. — Я не о вас конкретно, но работа ЧК всегда отличалась топорностью. Вот и вы хотите одним махом всех побидяхом.

— Порой простые способы самые действенные, — оглаживая усы и сверля собеседника злым взглядом, ответил майор.

— Ладно. Заняться нам пока нечем. Давайте порассуждаем. Итак, мы берем девицу и давим на нее. Но она молчит как немая, тогда мы грозим ей карами ее семье. Приставляем к башке родителей пистолет и вышибаем им мозги. Девочка лишается рассудка, но молчит. Потому что предана своему делу ничуть не меньше, чем вы — своей мировой революции. Может быть такое?

— Она не может быть предана Франко.

— Да откуда вам знать? Но это и не важно. Допустим, она сразу же все расскажет. Нормальный резидент не станет доверяться чувству преданности и долга. Он обязательно будет присматривать за своим связным. И как только у него появятся малейшие подозрения, оборвет ниточку, тянущуюся к нему. И для этого ему вовсе не нужно избавляться от нее или ее родных. Он просто не выйдет на связь. Я более чем уверен, она понятия не имеет, на кого конкретно работает. Просто оставляет сведения в тайнике и там же их забирает, чтобы передать дальше по цепочке.

— И каков порядок действий?

— Ждем, когда она двинется по какому-либо из направлений, выслеживаем ее звено цепочки и садимся в засаду в ключевых точках. Там подхватываем следующего и ведем до нового узелка. И так далее, пока не выходим на резидента.

— И вот его уже можно будет брать, потому что к нему сходятся все нити, — подытожил Кочанов.

— В идеале и его нужно брать только под наблюдение. Но чувствую, что вас это не устроит, а удержать от подобной глупости вас не получится.

— Меня не устраивает уже то, что мы тут топчемся, пока наши товарищи гибнут от рук фашистов.

— Понимаю. Но, как я уже говорил раньше, ничего с этим поделать не могу. Стоп. А вот и наша девица. А теперь, господа, я попрошу вас аккуратно.

Как ни опасался Егоров, им удалось проследить за девушкой-связной и при этом не засветиться. Во многом благодаря тому, что он приказал Кочанову и двоим помощникам удерживать его в поле зрения. Непосредственно связную вел уже сам капитан.

— Что этот ур-род делает? — проскрежетал зубами майор.

Угу. Кто бы сомневался. Хватать и не пущать. Иной реакции от чекиста ожидать не приходилось. Вот не верилось, что там были одни такие дуболомы. Но конкретно вот этот в оперативной работе интеллектом не блещет. Явный образчик принципа «нам умные не нужны, нам потребны преданные».

Покинув свою деревню, девушка направилась прямиком в горы. Оно, конечно, патрули здесь вовсе не редкость. И кстати, их группе пришлось постараться, чтобы избежать с ними встречи. Но она была местной, и ее тут прекрасно знали. Хозяйство у них, в том числе и живность. Так что девушка с корзинкой со снедью подозрений не вызвала. И действительно, она направлялась к работнику, глухонемому пареньку, что пас стадо их коз.

Вовсе не факт, что он тот самый, кто им нужен. Ну прибился глухонемой паренек к крестьянской семье. Сколько сегодня таких. А глава семейства не дурак от рабочих рук отказываться. Парень ведь крепок, вот только для армии не годится. Куда его, глухонемого. Даже в тылу такому занятие не сыскать.

Все сомнения пропали, как только девушка передала ему записку. Парень тут же поспешил к тайнику и извлек из него треногу, на которую установил мощную оптическую трубу. Игнат подозревал, что это небольшой телескоп, какие родители нередко покупают подросткам. Для серьезных наблюдений — одно баловство. А вот если, к примеру, глянуть на расстояние в десяток километров, то уже вполне нормально. Можно рассмотреть многие подробности.

Глухонемой прикрепил к трубе листок бумаги, переданный ему девушкой. Пару минут вглядывался в окуляр. Наконец выпрямился и поднял вверх руки, в которых сжимал флажки. Постоял так какое-то время и вновь к трубе. Удовлетворенно кивнул и, заглядывая в листок, принялся махать руками, как ветряная мельница, передавая флажковый код.

Вот именно это действо и возмутило чекиста, рванувшегося было в его сторону. Высок, крепок, не без того. Но Игнат пусть сложением и пожиже, зато не уступит в росте, а главное, в мастерстве. Мгновение, и, не поднимаясь, он провернулся на спине, подбивая ноги майора. Еще одно — и он уже навалился на Кочанова, заткнув рот и вперив в него злой взгляд.

— Ты белены объелся, майор? — прошипел капитан прямо ему в лицо. — Уймись. На полянку сейчас направлена не менее мощная оптика. У них сеанс связи. И любые наши действия будут замечены.

Потом отпустил чекиста и вновь откатился к своему месту. Глухонемой и девушка так ничего и не заподозрили. Капитан вскинул к глазам бинокль и начал выискивать тех, с кем вел переговоры их клиент. Ага. Вот они, красавцы. Видно так себе, все же четырехкратный полевой бинокль — это сущая безделица для наблюдения на дистанции в несколько километров.

Даже отличное зрение Игната тут бессильно. Так, различимы какие-то фигурки, которые можно идентифицировать как человеческие. Но одно точно: это не может быть стационарный пост. Что радовало.

— Он передает сведения. Возможно, жизненно важные, — не зная, как поступить, прошептал майор.

— Василий Иванович, как я уже говорил, ни один уважающий себя резидент не станет пользоваться единственным каналом связи. Так что не сомневайтесь, сведения в любом случае дойдут до адресата. У нас задача — не пресечь передачу разведданных, а вскрыть шпионскую сеть. И если ради этого придется чем-то пожертвовать, это нормально.

— Там на фронте гибнут наши товарищи!

— Их погибнет куда больше, если мы сейчас все испортим.

Разговаривали они тихо, укрывшись в кустах примерно в сотне метров от сигнальщика и связной. Не будь те столь беспечны, то сумели бы обнаружить слежку. Очень уж глупо вел себя чекист. Но по счастью, эта парочка успела расслабиться и уверовать в собственную неуязвимость, а потому не дергалась.

Закончив передачу, парень пристроился у оптики и начал спешно записывать в блокнот передачу с той стороны. Наконец закончил. Распрямился, встал, подняв руки с флажками вверх. Развел их в стороны. Замер. И опустил. Вновь взгляд в окуляр, после чего начал сворачиваться.

Егоров посмотрел на склон горы, с которой велась передача франкистами. Деталей вновь не видно. Но зато явственно различил, что три человеческие фигурки пришли в движение. Следовательно, наблюдение за полянкой уже сняли и сворачиваются. Вот и ладушки. Подал знак Кочанову, и они отползли вглубь леса.

— Значит, так. Сбрасываем комбинезоны, надеваем повязки патруля и выходим на полянку. Ведем себя спокойно, держимся уверенно. На парня не смотреть. Хуан, держишь левый сектор. Василий Иванович — правый. Карлос, стараешься контролировать тыл. Крути головой, оборачивайся вокруг, это твое дело. Я за начальника патруля. Подходим и тихо вяжем его.

— А девка? — всполошился майор.

— Никуда она не денется. Вы уж извините, Василий Иванович, но мне придется оставить на вас пленника. Вы его под белы рученьки препроводите к машине. А я с Хуаном пробегусь вслед за ней и прослежу. Он помоложе и на ногу полегче будет. Вопросы?

— А ты чего тут раскомандовался? — вскинул бровь майор, наблюдая за тем, как капитан и оба рядовых разоблачаются.

— Потому что лучше знаю, как нужно действовать. И вообще, ненавижу, когда командиры путаются под ногами. Ваше дело в кабинете сидеть и прикрывать наши задницы от штабного начальства, а не по горам бегать.

— Кхм, — лишь легонько кашлянул майор и начал стягивать с себя пятнистый комбинезон.

Выждав, пока девушка отдалится на приемлемое расстояние, «патруль» направился на полянку. Шли бодрым, уверенным шагом, не скрываясь, в полный рост, огибая деревья и кустарники. Словом, всем своим видом показывали, что они у себя дома. Вышли на полянку. Приметили паренька и направились к нему.

Игнат едва сдержался, чтобы не обернуться и не посмотреть, насколько спутники прилежно следуют его приказам. Оставалось надеяться, что обойдется без самодеятельности и они не таращатся на объект, а старательно держат свой сектор.

Паренек расположился на пятой точке, расправляясь с принесенной ему снедью, разложенной на чистой тряпице. А что такого? Агент он там или нет, голод не тетка. Нормально. Как и то, что при виде республиканцев со знаками патруля паренек поднялся на ноги. После сеанса связи прошло достаточно времени, чтобы он не сомневался, что его не заметили. Поэтому относительно спокоен. Не переигрывает. Взволнован ровно настолько, насколько оно и положено при подобной встрече.

— Стоять! Руки вверх! — выкрикнул Хуан, словно перетянув Игната плетью поперек спины.

Егоров еще попытался спасти положение, обернувшись к ретивому контрразведчику, чтобы одернуть его и успокоить всполошившегося паренька. Вот только Хуан, сволочь такая, уже вскинул свой автомат. И тут раздался выстрел.

Краем глаза капитан разобрал, что стрелял глухонемой. А вот как он извлек оружие, приметить не успел. Ловок, шельма. Хуан переломился, поймав пулю в живот. Отличный выстрел, учитывая, что расстояние метров пятьдесят, ну, может, чуть меньше.

Недолго думая Игнат сунул сапог в бок уже вскидывающему автомат Кочанову. Тот крякнул и повалился в траву. Капитан же пулей сорвался с места и понесся на глухонемого, успевшего выстрелить в него дважды. Но контрразведчик бежал не по прямой, а бросаясь из стороны в сторону. Причем делал это в непредсказуемом рисунке, стремительно сокращая дистанцию.

Сзади прогрохотала короткая очередь. Левое плечо обожгло, словно туда приложили раскаленный прут. Выкрикивая всю ненормативную лексику, какую только мог припомнить, капитан продолжал сокращать дистанцию. Когда оставалось не больше десятка шагов, отчаявшийся попасть в него франкист вскинул пистолет к своему виску.

Десяток шагов! Много! Чертовски много! Проклиная все и вся на свете, капитан запустил в противника автоматом. Тяжелое оружие ударило глухонемого в грудь, заставив дернуться. Выстрел! Сигнальщик рухнул на землю.

— Ах ты ж паскудник! — падая перед ним на колени, выкрикнул капитан.

Левая рука потянулась к сонной артерии. Правая повернула голову. Есть! Есть пульс! И пуля прошла мимо. Только газами опалило кожу. Это контузия! Егоров тут же перевернул обеспамятевшего на спину, заламывая правую руку. Потом одним резким движением рванул ворот его рубашки. Мало ли что там спрятано. И только после этого заломил вторую руку и потянул из кармана конец веревки.

— Живой?! — выкрикнул подбежавший майор.

— Не вашими, вперехлест через колено, стараниями. Это что вообще было? Какого за автомат хватались, господин товарищ майор? — желчно поинтересовался Игнат.

— Кхм. По ногам хотел, — явно чувствуя за собой вину, растерянно ответил Кочанов.

— Когда стреляют по ногам, всегда… Запомните, Василий Иванович, всегда валят наповал. А нам эти сволочи живыми нужны. Карлос, что там с Хуаном?

— Мертв!

— Повезло. Иначе сам его прибил бы. А ты свою пилюлю за стрельбу еще получишь, умник, — пообещал капитан.

— У тебя кровь, — заметил Кочанов.

— Царапина, — заканчивая вязать пленника, ответил Игнат. — Забираете этого со всем его хозяйством и двигайте к машине.

Говоря это, он уже поднимался, подхватывая свой автомат. Вот некогда ему сейчас рассусоливать. События понеслись вразнос. И теперь лишь быстрота принятия решений и стремительность действий помогут сделать так, чтобы все не пошло прахом.

Игнат сорвался с места и побежал настолько быстро, насколько мог. Девчонка. Сейчас главное — успеть нагнать девчонку, которая не могла не слышать выстрелов. И уж она-то из кожи вон вылезет, чтобы оповестить своих нанимателей о случившейся беде. Он это знал доподлинно.

Умная девочка. Не побеги он точно по ее следу, а понадейся на направление, не имей он опыта следопытства, спасибо деду и отцу, — и ей удалось бы сбежать. Опасаясь выходить из леса, обрывающегося у подножия горы, беглянка повернула вправо и бросилась вдоль по склону. Но тщетно. Егоров нагнал ее довольно скоро.

— Где листок, что тебе отдал глухонемой? — тяжело дыша, спросил капитан у пленницы, заканчивая вязать ей руки.

— О каком листке говорит господин? Господин, отпустите меня! Меня дома ждут родители, и они поднимут всю округу, если я не вернусь домой к указанному часу!

— Тебя как зовут, девочка? — устало выдохнул Игнат.

— Изабелла, — растерявшись из-за перемены, произошедшей с контрразведчиком, ответила девушка.

Лет двадцать, смуглая брюнетка с собранными в узел густыми черными волосами, прикрытыми легким платком. В какой-то момент Игнату даже стало совестно. Но… Совесть — это то самое чувство, которое он никак не может себе позволить. Не при его роде деятельности задумываться о совести, чести, справедливости. Есть дело, которое нужно сделать, и для его выполнения хороши все средства. Остальное не важно.

— Значит, так, Изабелла. Времени у меня нет. Я даю тебе слово офицера: если ты прямо сейчас и со всей откровенностью начнешь сотрудничать со мной, я сделаю все, что в моих силах, чтобы смягчить твою участь. И уж точно сделаю так, чтобы твои близкие не пострадали. Все твои близкие, — с нажимом произнес Игнат. — И еще. Я сам видел, как ты принесла донесение глухонемому, как он передал флажковый код, потом принял сообщение и вручил листок с посланием тебе. Ты все равно заговоришь.

— Я ничего не скажу, — решительно покачала головой девушка. — Иначе они убьют моего сына. Игнасио нет еще и годика, он грудничок.

Игнат без лишних слов склонился над лежащей возле его ног молодой матерью и сжал левую грудь. На светлом лифе тут же появилось пятно от грудного молока. В доме младенцев не наблюдалось. Но у нее ребенок есть однозначно, иначе молоко уже перегорело бы.

— Я дал тебе слово офицера, что ни один из твоих близких не пострадает. И я сдержу его. Даже если меня самого убьют. И лучше тебе мне поверить, Изабелла. Потому что если я начну из тебя вытягивать сведения пытками, мое обещание уже не будет иметь никакого значения. Рано или поздно все начинают говорить. Но своим упрямством ты погубишь и родных.

Егоров не врал. Он знал, что действительно вытащит и родных Изабеллы, и ее сына. Совесть, честь, справедливость — все это мимо него. Такая работа. Но вот слово контрразведчика дорогого стоит. И речь тут даже не о чести в понимании дворянства, офицерского корпуса или юнцов, начитавшихся рыцарских романов. Репутация. Она для контрразведчика важна не меньше, чем способности в оперативной работе. А ее можно только заработать.

— Вы спасете Игнасио и мою семью?

— Если они неповинны, да. Если оказывали пособничество врагу, обещаю, что их не казнят.

— Они невиновны, — тут же выдала Изабелла.

— Мы теряем время. — Капитан рывком поставил ее на ноги. — Где листок?

— Тот листок я съела, — понурившись, ответила девушка.

— Ясно, — извлекая из кармана индивидуальный пакет, спокойно констатировал он.

А чего нервничать по этому поводу? Коль скоро она так старательно убегала, то и о шифровке должна была позаботиться. Так что это нормально. Да и не суть важно. Какое бы задание агенту ни поручили, выполнить его он уже не успеет.

— Развяжите меня.

— С чего бы это? — сплюнув оторванный кусок оберточной бумаги индпакета, удивился Игнат.

— Помогу.

Прикинул перспективы перевязки левого плеча без посторонней помощи и освободил девушке руки. Потом отстегнул плечевые ремни портупеи, расстегнул комбинезон и оголился по пояс. Нечего маяться ерундой и накладывать повязку поверх рукава. Тем более что кровь уже остановилась, и нужна нормальная перевязка. Кто знает, когда еще доведется попасть в руки медика.

— Сына где держат?

— Не знаю. Мне его разрешают увидеть раз в неделю. В тайнике записку для меня оставляют, а там адрес. Каждый раз новый. Всегда заброшенные дома и один и тот же мужчина. Кормлю Игнасио, тетешкаюсь немного, а потом он его забирает.

— Отец где?

— Мой муж погиб за республику.

— Женаты были?

— Нет. Родила в городе. Меня тогда один господин подобрал, помог. А потом мне дали мертвого младенца, сказали, чтобы я выдала его за сына, отвезла домой и похоронила. Иначе они убьют моего мальчика.

— Что за господин? Что за дом?

— Не помню. Мне плохо стало прямо на улице.

— Ясно. Немого этого ты в дом привела?

— Я. Тот господин сказал, чтобы я выдала его за своего жениха. Отец только обрадовался.

— В лицо того господина видела?

— Нет. У меня всегда глаза были завязаны.

— А голос узнаешь?

— Узнаю. Но мне показалось, что он все время что-то во рту держал, шепелявил смешно.

— Когда ребенка видела в последний раз?

— Сегодня должна была опять повидаться.

— Увидишься, — убежденно пообещал Игнат.

Как и предполагал Егоров, он встретил своих вместе с пленником на тропе. Им попросту нет смысла двигаться другим маршрутом. Учитывая же их медлительность, ему еще и подождать пришлось.

Кочанов, не стесняясь, нагрузил пленника как его пожитками, так и маскировочными комбинезонами контрразведчиков. Оружие досталось на долю Карлоса. Сам майор двигался налегке, присматривая за сигнальщиком. Мало ли что учудит.

— Ну и как у тебя? — спросил бывший чекист.

— Листок она съела.

— Плохо.

— Да без разницы, в общем-то.

— Этот не зря хотел себя порешить.

— Напрасные надежды, Василий Иванович, — отмахнулся капитан. — Он просто гнал полученные цифры, получал другие и передавал их по цепочке. В воротнике нет ампулы с ядом. А она куда надежней пули. Значит, задача не даваться в плен не стоит. Что же до «застрелиться»… Ну кому охота подвергаться пыткам с закономерным исходом? Уж лучше сразу.

— Думаешь?

— Уверен.

— Нет, ну каковы наглецы! Средь бела дня, — хмыкнув, невольно восхитился майор.

— Это не наглость, а трезвый расчет, — возразил Егоров. — Сами посудите, на полянке его можно рассмотреть либо в упор, как мы, либо с расстояния километров шесть-семь, да и то с возвышенности. Ближе и ниже прикрывают деревья. Ну увидит кто-то человека. Даже попытается изучить его в бинокль. На выходе ноль. Кратность оптики недостаточная. Ночью же световой код ни с чем не перепутаешь, пусть даже и не поймешь.

— А ловок ты, казак. Эка на пистолет пошел. Из пластунов будешь или специально учили?

— Это от деда с батей, но и учили, чего уж. Блокнот его у вас?

— Вот, — протянул Кочанов.

— А ну-ка, дайте-ка, я малость поколдую.

Игнат присел на корточки, откинул обложку и, вооружившись простым карандашом, начал быстро заштриховывать верхний листок. И тут же проступили столбцы цифр. Полминуты работы — и он протянул блокнот обратно:

— А вот и шифровка.

— Кхм. Н-да.

— Согласен. Все гениальное просто. Если вас это успокоит, то этому меня в контрразведке не учили. Это мы еще в гимназии так забавлялись.

Оторвал листок и переписал набело, стараясь подражать почерку глухонемого. Но майору передал только заштрихованный листок и блокнот. Чистовик сложил вчетверо и засунул под лиф Изабеллы.

— Положишь куда следует.

— Поняла.

— Вот и умница.

— Хм. А то сообщение, что он сжег, тоже можешь восстановить? — поинтересовался Кочанов.

— Только записать знаки семафора по международному коду. А там уж пускай ваши шифровальщики голову ломают. Ну или вот этого пытайте.

— Хочешь сказать, что ты запомнил передачу? Но ты же отвлекался — и со мной беседовал, и в бинокль пялился.

— А вот этому нас уже учили, — разведя руками, сообщил капитан.

— Пиши, — решительно рубанул майор.

— В машине. Не хочу время терять.

— Добро.

До «стенли» Егорова добрались за неполный час. После чего Карлоса отрядили заняться телом Хуана. Все одно возвращаться в Хадраке, а там при контрразведке целый взвод бойцов. Жаль, не волкодавов из добровольческого корпуса. Не разрешили Егорову прихватить с собой парочку ребят. Вот уж не помешали бы. Но…

Игнат по факту должен рядом постоять, оказывать посильную помощь, опираясь непременно на кадры самих интернационалистов. Н-да. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Вот не получается рядом постоять. Приходится самому тащить, да еще и обеспечивать присутствие местных спецов, если их можно так назвать. Чтобы каждый его шаг засвидетельствовать могли. А то ведь пока будут разбираться, могут успеть и к стенке поставить.

Правда, и так приходится самому под пули бросаться. Причем под дружественный, мать его, огонь. Хорошо хоть Мигель умеет водить автомобиль. А то еще и баранку крутить с больной рукой. Рана-то несерьезная, считай, порезался. Но неудобства доставляет, а начни ее напрягать, так опять откроется и станет кровоточить.

С тайником все прошло штатно. Егоров настоял на том, чтобы приглядывать за ним поставили контрразведчика из бывших полицейских. Тут без вариантов. Либо он сам, либо человек с реальным опытом топтуна. Иначе эти бойцы наворотят столько, что потом весь штаб не разгребет.

Сам он не мог. Потому как в тайнике и впрямь был указан адрес, где молодая мать должна повидаться с сыном. Ему однозначно нужно идти с ней и вызволять мальца.

— Слышь, благородие. Я в штаб, его из-за артобстрела и бомбежек за город вывели. Вот тебе Кротов, нагружай задачами, — проинформировал выглядевший озадаченным майор.

— Задача одна. Страховать агента и известить о действиях клиента, что явится к тайнику. И ради бога, не хватайте его раньше времени. Только если будете уверены, что это не очередное передаточное звено. Впрочем, думаю, я успею к этому времени обернуться.

— Пойдешь за дитем? — удивился Кочанов.

— Я дал слово, — просто пояснил капитан.

— Не ходил бы ты один.

— Извините, но я обещал вытащить ребенка. А с вашими дуболомами — только в атаку. Если из-за них что-то пойдет не так, пришью и глазом не моргну. Слово даю, Василий Иванович. Так что не посылайте за мной никого.

— Добро. Делай как знаешь.

Встреча была назначена в давно пустующем, полуразрушенном доме. Со слов Изабеллы, они здесь уже виделись. Ну да чего удивляться. Хадраке — небольшой городок, заброшенных домов не напасешься. Игнат сильно сомневался, что неизвестный будет с подстраховкой, засевшей где-то на наблюдательном пункте. Места всякий раз разные, дома вокруг вполне обитаемые. Ну и где тут размещать наблюдателя? Опять же, они имели дело с обычной крестьянской девкой.

Выждав пару минут, чтобы молодая мать успела заполучить в свои руки ребенка, капитан прошелся мимо дома и, уже миновав его, скользнул между каменным забором и зданием. Прошелся вдоль стены, вышел с обратной стороны.

Небольшой внутренний дворик, плотно поросший сорняком чуть выше колена. Легкая изломанная ограда и дальше сад, вот уж где заросли репейника удались на славу, эдаким сводом нависают над стежкой. Она тянется из сада через покосившуюся калитку прямиком к дверному проему дома. Получается, часто пользуются этим маршрутом. Но тут уж скорее всего вездесущие мальчишки.

Бесшумно скользнул к двери. Из дома донеслась приглушенная возня и нежное женское воркование. С ребенком управляется. Молодец девка, не забыла, чему он ее учил. Полностью сосредоточилась на сыне. Самый верный способ не выдать себя.

Извлек ТТ, аккуратно взвел курок и вошел в сумрак давно пустующего помещения. Оно лучше бы не стрелять. Но тут дело такое. Нельзя никого упускать. И если придется, в самом крайнем случае будет действовать радикально.

Выстрел!

Игнат упал на колено и дважды нажал на спусковой крючок, целясь в противоположную стену. Да еще и задрав ствол так, чтобы, случись рикошет — и пуля ушла в прогнивший потолок. И как он себя выдал?!

Многострадальная левая рука повисла плетью. На этот раз в плечо прилетело качественно. В глазах зарябило. Вот только сознание это фиксирует как-то отстраненно. А тело между тем действует на рефлексах.

Едва отстрелявшись, перекатился по сумрачному коридору. Еще выстрел с ослепительной вспышкой. Пуля ударила в каменную стену и с визгом ушла в рикошет. Игнат, вскочив на ноги, снова выстрелил, стараясь бить в направлении противника и вверх. По нервам. Только по нервам.

И еще выстрел. Егоров был уже в трех шагах от поворота. Пробегая мимо одного из пустующих дверных проемов, успел выхватить взглядом Изабеллу, забившуюся в угол и прижимающую к себе младенца. Живы! Вот и слава богу. Не будет дурой — не сбежит. Иначе подведет под монастырь всю семью.

Когда приблизился к окну, в которое выскочил неизвестный, тот уже проломился сквозь густой бурьян и был у калитки в сад. Еще несколько секунд, и скроется из виду в зарослях репейника. Егоров вскинул пистолет. Нежелательно. Но он скоро начнет слабеть, и за беглецом ему не угнаться.

Выстрел!

Есть! Нога неизвестного подломилась, и он упал в шаге от ограды. Игнат перемахнул через подоконник и помчался к раненому. Тот перевернулся на спину и вновь выстрелил. Капитан успел броситься в сторону. Еще несколько бросков в непредсказуемом направлении, одновременно сокращая дистанцию. Два выстрела. И нога ударила по руке, выбивая из нее оружие. Еще мгновение, и обратным ходом каблук врезался в челюсть. Сломать не сломал, но в нокаут отправил с гарантией.

Присел рядом с пленником, извлек конец веревки. Вот не нравились ему наручники. А зря. Удобная штука. Сейчас не пришлось бы мучиться. Но зато при минимуме навыков от наручников избавиться проще простого. А ты поди совладай с дедовским узлом. Казачьи ухватки передаются из поколения в поколение. Теми узлами вязали невольников и невольниц еще в старину седую. Хм. Нет, пожалуй, куда как раньше.

— Господин капитан, вы живы? — выглянула в пустую глазницу окна Изабелла, прижимающая к груди младенца.

— Жив. А вы с малым в порядке?

— Да.

— Ну вот видишь, пока я свое слово держу. Ты это… Не могла бы опять поработать сестрой милосердия? Трудно в это поверить, но в меня снова попали.

И тут во двор вбежали двое парней в форменных комбинезонах и с пистолетами наперевес. Егоров конечно же удивился данному обстоятельству, но не настолько, чтобы растеряться. Он перекатился назад через левое плечо, которое тут же прострелила боль, и выхватил из открытой кобуры пистолет. Плевать, что ТТ без самовзвода. Оружие еще только покидало кобуру, как курок был уже в боевом положении. А когда он закончил свой кульбит, ствол уже смотрел на новых персонажей этой бурной сцены.

— Товарищ Егоров, мы свои, — благоразумно задрав руки с оружием вверх, чуть ли не хором выкрикнули парни.

— Какого… — процедил Игнат, припоминая, что видел этих ребят во взводе.

Ну точно. Так и есть. А то, что в форме… Хм. Вот были бы они в гражданской одежде, тогда бы он их точно приметил. А форма лучше всего подходит, чтобы раствориться в этом городке. Ну надо же. Оказывается, у Кочанова есть-таки кадры, способные нормально отработать.

— Майор приказал? — все же поинтересовался он.

— Так точно. Но велел вмешаться, только если стрельба начнется.

— Что-то подзадержались вы, при таких-то делах.

— Так товарищ майор сказал, что, если вы нас обнаружите, он нас лично расстреляет за саботаж. Ну мы, значит, и держались подальше.

— Ясно. Ладно. Хорошо все то, что хорошо кончается. Перевяжите этого и тащите в контрразведку.

 

Глава 4

Покой нам только снится

— Ну что, Аника-воин, жив? — бодро и вовсе не вполголоса произнес ввалившийся в палату капитан Ермилов.

— А ч-что мне сдел-лается, — отмечая, что голова на громкие звуки реагирует уже безболезненно, ответил оживившийся Григорий.

Лежать в госпитале просто невыносимо. Скука несусветная. Санитарки все сплошь такого возраста или статей, что не вызывали интереса. Собеседники… Поди найди их, если у него постельный режим, и, проявляя о нем заботу, его положили в палату с русскими. Угу. А кто он для них, как не «благородие», «золотопогонник» или «беляк». И плевать им, что он там со страху вытворял на передовой. Даже книгу не почитать. Доктор строго-настрого запретил.

За прошедшие четыре дня Азаров готов был повеситься. Ну или сбежать на передовую. А что, кровь из ушей не идет, слух вроде восстановился, громкие звуки не отдаются головной болью. Доктор нарадоваться не может на крепкий организм гиганта-бронеходчика.

— О как. Заикаться стал, — заметил капитан.

— В-вра-ачи говорят, речь восстановится. Я-а н-не-э в-всегда заикаюсь. Иногда прямо хорошо говорю. В-во-от к-ка-ак сейчас, — сбрасывая ноги с кровати и обувая тапочки, ответил больной.

— Угу. Я заметил. Ну да нам не разговоры разговаривать.

— Что-о-то случилось?

— А вы тут что же, ничего не знаете?

— А ну-ка, поведай, благородие, что там в мире творится, — так же меняя горизонтальное положение на сидячее, проговорил один из раненых.

— Пасть захлопни, пока в зубы не прилетело, — не оборачиваясь, буднично, но весомо бросил капитан наглецу.

— Ты за словесами-то следи, — подал голос другой.

В ответ капитан тяжко вздохнул. Ввиду начавшихся боевых действий небольшая комната плотно заставлена койками. Хорошо хоть не в два яруса. Хотя это госпиталь, кто же будет здесь такое устраивать.

Ермилову недавно исполнилось тридцать. Невысок, русоволос, крепко сложенный. Несмотря на свой возраст, в российской армии он был всего лишь поручиком и настоящим чирьем для начальства. Прямолинейный, задиристый, ничуть не стесняющийся пройтись по сусалам и встать к барьеру. Такой человек не мог сделать карьеру.

Впрочем, Игорь к этому и не стремился. Он как тот герой песни лихого гусара Давыдова: «Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской». Иные тяготились службой в дальнем гарнизоне, да еще и при случающихся боевых столкновениях. Ермилов сам напросился в Монголию, на сегодняшний день наиболее горячую точку для бронеходчиков.

Но вот на карте появилось место погорячее, и он тут же бросился писать рапорт на бессрочный отпуск с отправкой в Испанию. В основном офицеры ехали сюда за льготами, в надежде на карьерный рост или по молодой горячности. Ермилов оказался здесь из-за желания воевать.

Едва прибыл, как его сразу же направили в интербригаду. По обыкновению, интернационалисты вручили ему роту и присвоили капитанское звание. Вот только в ротных он проходил недолго. Местное командование обладало не менее тонкой душевной организацией. Добавить сюда еще и тот факт, что Ермилов являлся офицером российской императорской армии, оказавшимся в кругу представителей левых партий, и картина будет полной.

Избавляться от дельного командира руководство посчитало излишним. Тем более что боевая подготовка в роте существенно улучшилась. Понизили до командира взвода. Но и тут ему не сиделось спокойно. Набил морду ротному из-за идиотского приказа, в результате которого погиб боец во время регламентных работ. И это еще хорошо, что не в его взводе. Впрочем, к себе он никого не допускал.

Провели расследование. Как результат Ермилова поставили командовать отдельным взводом, куда свели всех неугодных бойцов. Ну не расстреливать же хороших парней, имеющих проблемы с дисциплиной. А чтобы совсем уж не было скучно, подбросили самые разболтанные бронеходы. Эдакая сборная солянка из «возьми, боже, что нам не гоже».

Однако удивительное дело. Где внушением и добрым словом, где тумаками и словом матерным, но вскоре капитан привел в порядок и подразделение, и машины. А там и по боевой подготовке вывел парней на должный уровень.

Ну и слава за ним закрепилась особенная. Он, пожалуй, единственный офицер, по поводу которого не прохаживались шутники-коммунисты, анархисты, эсеры и иже с ними. Вот непростой у него характер, что тут поделать.

— Значит, так, господа товарищи раненые. Я клал вприсядку, раненые вы или нет. Еще кто-то позволит себе пренебрежение по отношению ко мне, морду набью качественно и вдумчиво. Придется — так и всем скопом. Уж поверьте, мне терять нечего. Это понятно?

— Уж не Ермилова ли к нам занесло? — поинтересовался третий раненый, из противоположного угла.

Пехотный поручик. Его неудачно накрыло снарядом. И что самое обидное, ни единой царапины. Зато прилетело в глаза. Он очень надеялся, что зрение все же не потеряет. Но… В общем, надежда умирает последней.

— Капитан Ермилов, Игорь Степанович, — ровным тоном подтвердил он.

— Понятно. Ребят, слышал я о нем. Этот морду набьет без вопросов. Есть желание — испытайте судьбу. Ладно, Игорь Степанович, не сочти за труд, поведай, что там вообще творится. И впрямь сидим тут без новостей.

— А плохо все, — пожал плечами капитан. — Но, признаться, могло быть и хуже. Как ни секретничало наше командование, как ни лютовала контрразведка, а шпионы Франко все же свое дело сделали. Для начала на атакованном участке выставили приговоренных к смертной казни. Приковали их к позициям и оставили.

— З-значит, не показалось мне т-тогда, — заметил Азаров.

— Не показалось. Выманили на открытое место передовые части и раскатали артиллерией. Под это дело на Одинокой развернули минометную батарею, пригнали сразу три бронепоезда, ну и бронеходы. Не дурнее нас. Потом накрыли артогнем и авиацией части, сосредоточившиеся для ввода в прорыв. Досталось и нашим бронепоездам, и здесь, в Хадраке, покуражились. Наша авиация не отмалчивалась, но все же небо осталось за франкистами.

— Это мы и так знаем, — вновь подал голос раненый с перевязанными глазами.

— Ну, тогда то, чего вы не знаете. Вчера под вечер противник прорвал линию фронта на участке почти в полсотни километров и продвинулся в глубину на расстояние от четырех до двенадцати километров. Но главное — в районе ущелья у Карденьонса, в результате чего их бронетяги вышли в долину Ангон.

— Это же прямая дорога сюда, на Хандраке, — всполошился первый, успев позабыть о своем желании задеть офицера.

— Есть такое дело. Но наши успели выслать им навстречу латышскую бригаду, усиленную бронебойными батареями. Словом, остановили франкистов у Торемочи.

— Километров двенадцать от нас.

— Именно. Это крайняя точка их продвижения на сегодняшний день. На линии Матильянс — Мандайона намертво встали десятая и одиннадцатая русские бригады. Кусок франкисты отхватили изрядный, но мы их все же остановили. Пусть и с большими потерями. Сейчас они собираются с силами. И где ударят, неизвестно. Как-то так.

— А что же ваш хваленый Слащев не поможет нам своей авиацией? Уж за четыре-то дня могли бы расстараться, — недовольно заметил первый раненый.

— Д-добровольческий корпус во время н-недавнего на-аступления понес сущест-твенные потери. И в-вообще, оголять фронт д-для затык-кания дыр — не-э лучшая идея, — высказал свое мнение Григорий.

— Согласен. Идея не из лучших, — поддержал его поручик с перевязанными глазами. — Ермилов, ты говоришь, потери большие. А к нам что-то раненых не везут.

— Потому что их грузят в санитарные поезда и отправляют прямиком в Мадрид. Используют даже товарные вагоны. И насчет вашего госпиталя вроде как решается вопрос об эвакуации.

— Настолько все плохо?

— Хорошего мало, но дела не так уж безнадежны. Это я вам точно говорю. За тем и сюда пришел. Нужен ты мне, Гриша. Как, готов снова влезть в рубку?

— В-вытащили мо-оего «К-крестоносца»?

— Тяжко пришлось, но выволокли. И оживили. Как ты понимаешь, после таких боев пилотов у нас слегка больше, чем машин. Но эту громилу переделывали специально под тебя. Нет среди бронеходчиков таких гигантов, — потешно разведя руками, констатировал капитан.

— Д-доктор-то отпустит?

— Уже не отпустил. Но тут дело такое. Если ты согласен, то его никто спрашивать не будет.

— В-вот оно как. Детали н-не поведаешь?

— Не могу.

— Хоть не на убой посылают?

— Все в наших руках, Гриша. И вечный бой, покой нам только снится, — припомнил Ермилов строчки из стихотворения Блока.

— Я-асно. То-огда п-пошли за моими вещами.

— Вот это по-нашему, — хлопнув его по плечу, задорно произнес капитан, поднимаясь с койки вместе с Азаровым.

Начальник госпиталя косился, кряхтел и высказал свое неодобрение. Однако, как и обещал капитан, выписал без лишних вопросов. Разве что взял-таки расписку, что Азаров осознаёт все риски и сам стремится покинуть стены лечебного заведения. И молодой человек с готовностью написал все, что от него требовали.

— Итак, Гриша. Дела у нас и впрямь хреновые. Если не сказать больше, — когда они сели в поджидающий их автомобиль и тронулись с места, начал пояснять Ермилов. — Потери среди личного состава сопоставимы даже не с поражением, а с разгромом. В особенности досталось тринадцатой бригаде на ничейной земле. Уж больно скучился там народ. Ну и частям в местах сосредоточения близ линии фронта. По сути, все держится только на злости латышской и русских бригад. Остальных отвели в тыл и сейчас спешно перегруппировывают. Бронепоезд «Республиканец» раскатали под орех. Пока сбрасывали его под откос, чтобы освободить путь для отхода остальных, серьезно досталось и «Интернационалисту». В строю осталось только два стотридцатимиллиметровых орудия. Из девяти двухсоттрехмиллиметровых морских монстров, «Гвадалахары» и «Мадрида», в строю осталось только четыре. Два потеряны безвозвратно, три нуждаются в ремонте. Платформы свели в один четырехорудийный бронепоезд «Гвадалахара». Зато на легком «Ленинце», считай, ни царапины.

— Игорь, а что п-по нашей б-броненосной б-бригаде?

— Ошметки, — безнадежно махнул рукой тот. — Мой взвод ссадили с «Сорок», всучили нам четыре подбитых «Тарантула». Ну, мы покорпели над ними, поставили страдальцев на ноги. Парни уж гундеть начали, мол, машины отобрали и определили в ремонтников. Они же у меня те еще ухари. Мы на двух «Сороках» три дня давали франкистам прикурить. И тут уж и бронеходы целы, и на мужиках ни царапины. Кстати, пару «Тарантулов» как раз мы и выволокли прямо с поля боя. И этих бойцов — гайки крутить.

— Но, я так п-понимаю, не-эспроста?

— Это да. Тут в светлых штабных умах созрел отчаянный план. Я так разумею, готовятся к контрудару. Если не вперед, так хоть свое вернуть. А тут твой «Крестоносец» стоит сирота сиротой.

— П-по-озволь повторить вопрос. Н-нас не-э н-на убой отправляют?

— Наша задача — разобраться с тремя бронепоездами противника. Уж больно они кровь портят.

— Это л-легко. Они же б-беззубые, — с нескрываемой иронией произнес Григорий.

— Зубы у них есть. Но если взять из засады, то мы им их в глотки вобьем.

— С-согласен. Цель крупная, м-малоподвижная. Но…

— Ты свой бронеход получишь в любом случае. Потери слишком большие, и простаивать этому монстру не дадут, а загнать в рубку некого. Со мной идут только добровольцы.

— Б-без «К-крестоносца» в-вам с б-бронепоездами кисло п-придется, — покачал головой Азаров.

— Твоя правда. Там хорошая бронебойка не помешает. «Кастилия» и «Арагон» — по сути, подвижные батареи, в каждой по шесть стопятидесятимиллиметровых орудий да по паре площадок с зенитными установками и пулеметами. А вот «Наварра» — это уже серьезно. Два броневагона по паре башен с семидесятипятимиллиметровыми пушками. Причем не те огрызки, что будут у нас. Они и фугас подальше забросят, и бронебойными не постесняются врезать. И находятся за броней не чета нашей. Пятьдесят миллиметров под углом сорок пять градусов.

— Г-германские б-бронеходы, к-как я понимаю, — чтобы за с-своих посчитали?

— Правильно понимаешь.

— Если в-возьмут, то п-повесят, — заметил Григорий.

— Веревка или пуля, невелика разница, — хмыкнул Игорь. — Главное, чтобы марокканцам не отдали. Вот уж кто покуражится от души.

— И т-то верно, — вынужден был согласиться подпоручик. — Я с т-тобой, Игорь.

С одной стороны, они разменная монета. С другой… Война — она и есть война. И здесь, чтобы достигнуть успеха, приходится кем-то жертвовать. Что же до риска и смерти… Пусть у Азарова не столь огромный опыт, но, признаться, он как-то уже привык к тому, что они все время рядом. Как бы банально это ни звучало. Человек быстро ко всему приспосабливается.

К удивлению Григория, автомобиль привез их не в расположение батальона, а в селение Хироэке в пяти километрах к северо-востоку от Хадраке. Проскочил населенный пункт насквозь и свернул к довольно обширной территории, где располагался ремонтный батальон. Техники в войсках немало, а вот с ремонтными мощностями так себе.

С этим порядок только у броненосников. У них и личный состав проходит обучение, и обязателен штат механиков. Поэтому расположение взвода Ермилова у черта на куличках объяснялось сугубо соображениями секретности. Иной причины Григорий попросту не видел.

Едва автомобиль замер во дворе, окутавшись пыльным облаком, как Рауль сорвался с места и побежал к Азарову с докладом. Раньше он строевой выправкой не блистал. Да и Григорий не особо требовал. Одно дело — соблюдение субординации и совсем иное — строевые приемы с отданием чести. А тут за пять метров парень перешел на строевой шаг. Печатает так, словно на параде. Пыль облачками вылетает из-под подошв. Вот уж не подозревал за ним такой выправки. Двое его подчиненных, устроившихся в курилке, вскочили и вытянулись в струнку, бросив руки по швам и поедая начальство преданным взглядом. Пришлось соответствовать. Азаров расправил плечи и вскинул ладонь к обрезу пилотки.

А вот Ермилов, чтобы не ставить никого в неловкое положение, едва осознал, что собирается сделать испанец, поспешил ретироваться по своим делам. А то получится как бы обращение не по команде, и вся торжественность момента псу под хвост. Так что он лучше в сторонке постоит. Ну или навестит административный корпус рембата, выход уже в эту ночь, и забот хватает.

— Господин подпоручик, бронеход полностью исправлен, снаряжен, заправлен и готов к бою. Старший механик премьер-сержант Гонсалес.

— В-вольно, премьер-сержант, — почти без запинки произнес Григорий. — Где м-машина?

— Погружена на трал, там, за теми постройками, — указал Рауль на длинную деревянную времянку, выполняющую роль мастерских.

— К-как уд-далось так быстро п-починить бронеход?

— Да там мелочи, господин подпоручик. От удара снаряда отлетела окалина и воткнулась в трубу змеевика. Пока осколок торчал внутри, пар сифонил, но давление еще держалось. А потом трещина расширилась, и трубка окончательно лопнула.

— А с опорами что?

К мастерским Азаров шел впереди, Гонсалес — отстав ровно на два шага. Обычно Григорий к подобному относился отрицательно. Для субординации особого значения не имеет, а общаться несколько неудобно. Но решил, коль скоро подыгрывать, так до конца. Ведь видно, что парень все делает демонстративно, напоказ. Чтобы все видели — вот он, его командир и пилот. Герой, в одиночку остановивший наступление противника и уничтоживший в одном бою девятнадцать машин.

Это да. Из песни слов не вычеркнешь. И пусть девять — это беззащитные «Муравьи», восемь — серьезно уступающие «Тарантулы», но два-то были «Крестоносцами». А это уже не шутка. Да и четыре «Тарантула», наваливающихся разом, — не фунт изюма. Будь ты хоть величайшим скромником вселенной, но тут и впрямь есть чем гордиться.

— Правая опора исправна. Снаряд пробил наколенный щиток и выворотил броню. Вот этот выворот и не давал опоре полностью распрямиться. Срезали излишки пневматической циркулярной пилой, и порядок. Дырка на щитке осталась, но тут уж ничего не поделать. Заварить такое можно только на заводе.

Что есть, то есть. Согласно договоренностям так называемой «Большой пятерки» в районе расположения алюминиевых заводов нельзя иметь никаких иных производств. Да и глупо сосредотачивать их на небольшом пятачке. Один удар и огромные убытки. Однако без электросварки при создании тех же бронеходов и бронетягов не обойтись. Это серьезно облегчает конструкцию.

Поэтому на заводах используются автономные генераторы. Конечно, периодически случаются диверсии. Любят конкуренты друг дружке кровь попортить. Но тут уж ничего не поделаешь. Приходится каждый раз восстанавливать все оборудование. Вроде и ведут беспрестанные переговоры и до чего-то там договариваются, но… Кто же будет спокойно смотреть на успехи противной стороны?

О том, чтобы иметь генераторы в армейских рембатах, нечего и думать. Эдак никаких средств не напасешься. Словом, походит с дыркой. Невелика беда.

— А с л-левой что?

— И левая исправна, — удивил Рауль.

Григорий даже остановился, вперив в премьер-сержанта удивленный взгляд.

— В сочленение попал осколок снаряда, и его закусило в суставе, так что ни вперед, ни назад, — пояснил механик.

— И к-как же вы его извлекли?

— Ну так это гидравлике бронехода с ним не управиться. При слишком большой нагрузке срабатывают предохранительные перепускные клапана, и масло перегоняется по закольцованному контуру. Иначе ведь от избытка давления шланги полопаются. А если использовать гидравлический домкрат, то проблем почти никаких. Расклинили сустав, и он заработал как новенький. Даже царапины не осталось.

— Хм. И п-последний вопрос: вы к-как его с п-передовой-то вытащили?

— Это было еще легче. Господина капитана Ермилова попросили, он и вывел. Правда, ругался на вас и на ваш рост. Несколько раз чуть не упал, пока прошел три сотни метров и усадил машину на трал.

Ну что тут скажешь, машина у него и впрямь специфическая. Подогнана под конкретного пилота. Офицеры, переводившиеся на паукообразные машины, — по сути своей бронеходчики, прошедшие отбраковку.

Управление двуногим бронеходом — это совсем не одно и то же, что и шестиногим. Дается далеко не каждому. Научиться ходить по прямой — еще ладно. Но при движении по пересеченной местности начинаются проблемы. Машину нужно чувствовать, слиться с ней. И как бы ни был хорош Ермилов, он все же был вынужден сменить боевую рубку на боевое отделение. И то и другое вроде как бронеход, но, как говорится, есть нюанс. А тут еще и специфика конкретного «Крестоносца». Словом, ничего удивительного, что Игорю пришлось изрядно помучиться.

Как и докладывал Рауль, бронеход находился на трале, расположившемся под кронами высоких и раскидистых орехов. Кто бы сомневался. Еще и маскировочную сеть задействовали. Мера предосторожности от возможной воздушной разведки. И уж кто-кто, а Григорий был только за эту самую секретность. Ведь от нее зависит выполнение приказа ну и их жизнь, чего уж там.

Гигант сидел на специальной подставке, задрав колени. Но все одно высота получалась изрядной. Тут и без растяжек не обойтись. Иначе завалится эдакая громила. Если перевозить его в лежачем положении, то из-за распределения массы и конструкция трала была бы проще.

Но дело в том, что эта машина неспособна подняться самостоятельно. Существует только три способа придать ей вертикальное положение. Первый — мощный подъемный кран. Второй — целый комплекс мероприятий, в которых задействована далеко не одна единица техники. Ну и третий — неполная разборка машины и вывоз по частям. Последний — самый муторный, трудный и длительный. Поэтому когда речь идет о подбитой машине, при первой же возможности ремонтники выдвигаются на место и выясняют, есть ли шанс произвести ремонт прямо в поле.

Григорий замер, вглядываясь в облик «Крестоносца» едва ли не влюбленным взглядом. Единственная возможность для него ощутить всю силу и мощь этого достижения научной мысли человечества. Даже в «паука» ему ход заказан, так как, в отличие от тех же бронетягов, они имели куда меньшую высоту корпуса и гораздо теснее.

«Крестоносец» уже выкрасили в цвета франкистов. Один в один с теми, что подбил Григорий. Только номера отличаются. Что они означают, Азаров не в курсе. Но наверняка нанесены на основании имевшихся у разведки сведений.

Конечно, были и другие отличия. К примеру, дыра в наколеннике. Аккуратное круглое отверстие порядка шестидесяти миллиметров. Несколько закрашенных шрамов-борозд, оставленных на броне ушедшими в рикошет снарядами. Хм. Вот же. Отчего-то припомнилось — шрамы украшают мужчину. Бронеход они так же делали еще более брутальным и грозным, придавая ему облик прожженного ветерана.

Григорий даже украдкой покосился на сопровождавших его механиков — не приметил ли кто в его глазах гордости за своего красавца. Ну и за себя любимого, ибо это именно он вел в бой такую грозную боевую единицу. Однако парни сделали вид, что смотрят исключительно на «Крестоносца». Правда, при этом на лицах подчиненных явственно наблюдались улыбки и чувство удовлетворенности. Ну и пусть их. Ему не жалко.

— К-когда выступаем, уже з-знаете? — наконец совладав с собой, спросил Григорий у Рауля.

— Нас не информировали. Из контрразведки прибыл офицер и четверо солдат. Выходить за территорию строго запрещено. Но приказано, чтобы машины были заправлены и укомплектованы под завязку и с двойным боекомплектом. На фронте все плохо, так что сегодня и выступите. В смысле до линии фронта, конечно, мы вас довезем.

— Йа-асно. А что это на спине «К-крестоносца» з-закреплено?

— Мы его назвали «Тизона», — задрав подбородок, уведомил Гонсалес.

— А п-почему «Тизона»? — искренне удивился Григорий, опуская момент с присвоением имени.

— Это имя меча испанского героя Эль Сида. Не легенда какая, этот рыцарь был в реальности, это он захватил Валенсию.

— П-понял. Ну, х-хорошо хоть не самим Э-эль Сидом п-прозвали.

Едва сказал, как понял, что замечание легло на благодатную почву. Поэтому поспешил тут же обуздать премьер-сержанта:

— Т-та-ак, все, Рауль, уй-мись. «Т-тизона» так «Т-тизона». И без того громко, и к-каждому испанцу понятно, что б-бронеход очень даже непростой. Д-давай по делу. Что это за б-бочка?

— Дополнительный бак. По мере выработки топлива оно самотеком будет перетекать в основной, и когда опустеет, можно легко отсоединить. Там две защелки откинуть, и все. Если останется на месте, тоже ничего страшного. Расположили с толком, на обзор не влияет.

— Ну что ж, д-дополнительное т-топливо не помешает. Г-глядишь, еще и в-вернуться сумею. Кстати, Р-рауль, а г-где м-мой карабин?

— В рубке в зажимах и стоит. Чистенький и готовый к бою.

— Эт-то х-хорошо, — удовлетворенно кивнул Григорий. — А эт-то еще ч-что такое?

Азаров расслышал стрекот кинокамеры и с нескрываемым изумлением посмотрел на оператора. Тому, как видно, изумленное выражение лица бронеходчика было совершенно без надобности, и он поспешил отвести камеру в сторону. Взял панораму могучего теперь уже «Тизона» и с чувством выполненного долга выключил аппарат.

— В-вы кто? — ошалев от подобной наглости, спросил Григорий.

— Не помните? Я снимал тот бой под Сигуэнсой, когда вы совершили свой неподражаемый подвиг. Кинохроникер политического отдела Бенито Кампос.

— Д-допустим, я вас п-помню. Н-но что в-вы делаете здесь?

— Я буду освещать ваш рейд на станцию Байдес. Допуск у меня имеется, можете уточнить у капитана Егорова, — с ленцой ответил корреспондент.

— Иг-гнат П-пантелеевич?

— Собственной персоной, Гриша, — появляясь из-за угла, отозвался Егоров, неся левую руку на перевязи.

— З-здравствуй.

— И тебе поздорову. Ты чего заикаешься?

— К-контузило. А т-ты? — указывая кивком на раненую руку, поинтересовался в свою очередь подпоручик.

— Не повезло. Причем за один день дважды. И оба раза на левую руку.

— Эт-то точно.

— А на Бенито ты не косись. Он, можно сказать, поклонник твоего воинского таланта. Как начал снимать атаку с самого начала, так едва и успевал менять бобины. А потом еще и трясся над отснятыми, пока не проявил. Я видел твою эпическую битву. И знаешь, впечатлился. Ну прямо богатырь былинный.

— Б-богатырь не я, а он, — обернувшись к бронеходу, смущенно произнес подпоручик.

— Ага. Я гляжу, твои ребятки уже поведали. Они ведь не успокоились и выписали название. Мелко так, чтобы можно было рассмотреть только с близкого расстояния, но зато белой краской. Если обойдешь, то увидишь на левой стороне груди.

— А ч-что это, оп-ператор г-говорит об освещении р-рейда?

— Кинохроникер. Не обижай, — со значением воздев палец, уточнил Игнат. — Его определили в один из экипажей Ермилова. Рвется человек увековечить подвиги республиканцев. Ну как такому откажешь? Стоять! Бенито, ты такой проныра, куда тем шпионам. Вот что ты собрался делать?

— Но вы так удачно стоите на фоне машины. Я хочу заснять. Просто беседуйте как беседуете.

— Я тебе сейчас руки поотрываю. И это я еще добрый. Потому как если мое начальство увидит мою рожу на экране, оторвет уже голову. И заметь, не тебе. Вот отойду, тогда и снимешь. Гриша, окажите с механиками содействие этому неугомонному. Сделайте все, о чем попросит. Это важно. И да, у него с допуском все в порядке. Тем более что отснятый материал сразу же попадет ко мне.

— Д-да я…

— Все, Гриша. Ну так уж случилось, что приходится тебе драться не только на поле боя, но и на пропагандистском фронте. Так сказать, за умы и сердца.

— Д-да ну т-тебя, — покраснел Азаров.

— Ну ты прямо как девица на выданье. Вот ей-богу. Лучше скажи, тебе как, по рюмашке опрокинуть не возбраняется?

— Д-доктор не рек-комендовал. Н-не с моей головой пьянеть.

— Ясно. Тогда как закончишь здесь, подходи чайком побалуемся.

— Я к-как тут закончу, х-хочу угол найти и п-поспать для начала. П-после контузии постоянно в сон к-клонит. А т-тут предстоит бессонная ночь.

— Скучный ты человек, Гриша. Но все одно подходи. Я тебе свою койку уступлю. Меня после ранения сюда определили. Оно вроде и при деле, и в то же время чисто санаторий. Грызу орехи, хрумкаю яблоки. Вот будешь смеяться, но испанцы отчего-то не любят яблоки. Варят из них варенье, делают джемы и тому подобную хрень, а так чтобы по-людски просто съесть, ни-ни. Темные люди, скажу я тебе.

 

Глава 5

Бой у полустанка

Это были не горы, а скорее высокие холмы с крутыми склонами, густо поросшими лесом, по которым нужно не то что подниматься, а буквально карабкаться. Удержать — проще простого, атаковать — мало того что сложно, так еще и бесполезно. Никакого тактического смысла в обладании этими высотами нет. Маневрировать большими силами нереально, и широкомасштабное наступление на этом направлении не развить. Даже если удастся перебросить какие-то части, поди обеспечь их снабжение. А голыми руками много не навоюешь.

Но командир десятой интербригады товарищ Сталин так не думал. Именно его стараниями было принято решение использовать данное направление. Он считал ключом контрудара атаку в стык между франкистскими бригадами полковника Гарсиа Валиньо, части которого находились на пути к Матильянсу, и полковника Алонсо Веги у Негредо.

По планам комбрига, его отдельная рота пластунов должна бесшумно уничтожить редкие и слабые заслоны на холмах. В образовавшуюся брешь войдут бронеходы и один из батальонов его бригады. Далее бронеходчикам предстояло углубиться в тыл противника и атаковать бронепоезда франкистов. Тем самым они обеспечивали прикрытие наступления батальона, одновременно расстраивали тылы противника и оттягивали на себя его силы. Плохо закрепившиеся части националистов должны быть снесены и опрокинуты.

Все бы ничего, но одним взводом «Тарантулов» при поддержке единственного «Крестоносца» атаковать три бронепоезда — это верх наглости. Тут уж остается уповать только на маскировку и внезапность. Только на них и никак иначе. Если дать время «Наварре», то он один раскатает весь взвод.

В то, что с заслонами на холмах удастся разобраться бесшумно, никто не верил. И командир бронеходчиков — в первую очередь. Но казаки, пусть и объявленные на родине преступниками, все же оставались воинской элитой. Да еще и не молодь какая, а зрелые, умудренные жизнью и прошедшие не одну войну мужики. Они ловко просочились в разрывы между опорными пунктами и с легкостью расправились с ними. Действовали весьма жестко, так что в плен попала лишь небольшая часть солдат противника. Но, возможно, именно этим и объяснялся тот факт, что затея вообще выгорела…

О том, чего стоили ему подъемы и спуски по склонам холмов, Григорий даже вспоминать не хотел. Не раз и не два его «Тизона» едва не опрокидывался. Упади эта махина, и, скорее всего, она тут так и осталась бы. Ну разве что пригнать сюда дирижабль, чтобы поднять гиганта и перенести его на менее пересеченную местность.

«Тарантулам» в плане крутизны склонов было проще. Все же шесть конечностей — это не две. Но густой лес, покрывающий холмы, представлял определенные трудности ввиду потребности в большем просторе. Машины не столь массивные и способны игнорировать далеко не все деревья. И кстати, только благодаря тому, что две из них взяли «Тизону» на буксир, ему удалось избегнуть опрокидывания.

Если смотреть по карте, по прямой путь составит около шести километров. Для бронехода это меньше получаса ходу по относительно ровной местности. И чуть больше — по пересеченной, изрезанной неглубокими оврагами. Но вот на преодоление этих холмов им пришлось затратить три часа.

Каково приходилось пехоте, Григорий не хотел и думать. Ведь им предстояло совершить обходной маневр по этим самым холмам. И хотя маршруты разные, у пехоты он никак не короче.

Как бы то ни было, но перед рассветом взвод Ермилова стоял у подножия холмов к северо-западу от Байдаса. Небольшой полустанок местного значения активно использовался сначала республиканцами, теперь же он оказался востребованным у националистов. К тому же ввиду расположения близ линии фронта на него добавили еще две нитки и несколько ответвлений тупиков.

Эти нередко применялись для использования артиллерии бронепоездов. Стотридцати- и стопятидесятимиллиметровые орудия отсюда вполне могли накрыть Сигуэнсу. А при необходимости практически на пределе дальности — укрепрайон на памятной горе Одинокой. Впрочем, для ее обстрела все же подъехали бы поближе, и направление дороги вполне обеспечивало необходимый сектор огня.

— Ну и какие мысли, господин подпоручик? — холодно поинтересовался Ермилов.

Они сейчас лежали в кустах примерно в километре от полустанка. Сразу за их укрытием начиналось вспаханное поле. Сентябрь, и крестьяне успели управиться с осенними полевыми работами. Во всяком случае, в этом районе. За полем, на расстоянии от сотни до трехсот метров от железнодорожного полотна, хорошо просматривается полоса все еще сохранившей зелень травы.

Местность им известная. Там протекает ручей с каменистым дном. Сам поток — ничего сложного, но вьется по промоине с покатыми берегами высотой порядка двух метров.

Два бронепоезда, «Кастилия» и «Арагон» с крупнокалиберными орудиями, расположились в тупиках. Оттуда удобно вести огонь по позициям республиканцев, запирающим выход из ущелья в районе Матильянса. Тяжелый «Наварра» выдвинулся чуть ближе к фронту и находился на основной ветке. Его задача — прикрытие двух других.

С одной стороны, вооружение у него куда скромнее. Четыре трехдюймовки против шести шестидюймовок в каждой из подвижных батарей. Но никакой ошибки. Это тяжелый бронепоезд. И вооружение тут ни при чем. Главное — броня. Если «Кастилия» и «Арагон» прикрыты лишь противопульными бортами, то «Наварра» защищен пятидесятимиллиметровой броней. И именно эта защита переводила его в класс тяжелых.

Бронеплощадки представляли собой приземистые вагоны с бортами, расположенными под углом. Сверху и по краям — две башни с семидесятипятимиллиметровыми пушками. Первая платформа стоит прямо за бронепаровозом. Далее идет зенитная, с высокими опускающимися бортами, позволяющими вести огонь и по наземным целям. Потом еще одна артиллерийская и вновь зенитная. Перед паровозом — так же зенитная, и открытая платформа с запасными рельсами и шпалами на случай ремонта путей.

— Пя-атью машинами атаковать т-три бронепоезда — с-самоубийство. А еще ч-части на полустанке. Думаю, н-не меньше полка. И й-а вижу минимум одну б-бронебойную батарею. П-пусть пушки и н-на передках, изготовить д-для стрельбы п-прямой наводкой м-много времени не займет.

— Согласен. Но через пятнадцать минут наши начнут наступление на фронте. Если не они, то, по словам Егорова, через тридцать минут пойдут в наступление мятежники. Наша задача — сделать так, чтобы ни одно орудие с бронепоездов не открыло огонь. Сомневаться поздно. Давай по существу.

— В-выходим на дорогу и отк-крыто идем к п-полустанку. У самого ручья ра-асходимся. Й-а вп-право, на «Н-наварру». Вы — влево, н-на т-тех двоих. П-перво-наперво бьем по паровозам. Чтобы сразу же их обездвижить. С-сумеем мы р-разобраться с бронепоездами или н-нет, н-не важно, они п-превратятся в мишень. А т-там и б-батареи накрыть с-смогут, и ав-виация, случись, доберется. В-вот, собственно, и в-все, что приходит мне на ум.

— Мне, признаться, тоже. И самое слабое в этом плане то, что нам придется двигаться по открытой местности. И таки да, бронебойных средств у них более чем достаточно. Но главное — это все же «Наварра». До пушек мы худо-бедно еще дотянуться сможем. А вот этот нам точно не по зубам.

— Й-а в лоб расшибусь, а с-сделаю.

— Придерживайся ручья. Хоть частично тебя сумеет прикрыть. А присядешь, так и вовсе хорошо получится.

— Т-тогда й-а л-лишаюсь маневра. Н-не пойдет. А в-вот вам — вполне. Т-только если п-пойдете по нему, имей в виду, что п-подставишься п-под огонь «Наварры».

— В любом случае подставлюсь, если ты не разберешься с ним быстро.

— Й-а п-постараюсь. Только т-ты уж распредели ц-цели между с-своими. А то н-начнут лупить в одну т-точку.

— Своему «Тизоне» ума вставляй. Я уж как-нибудь, — задорно подмигнул капитан.

— Н-ну, эт-то я т-так, н-на всякий с-случай, — нарочито буднично отозвался Азаров.

Переглянулись понимающими озорными взглядами, словно и не им сейчас идти в неравный бой, и отползли назад. Пора ставить задачу. И в идеале неплохо бы начать одновременно с бригадой Сталина.

Кстати, поговаривали, будто было предложение назвать ее «стальной». Но сам же комбриг и отказался. В Великую войну так прозывалась дивизия, которой командовал генерал Корнилов. В Гражданскую он отметился как ярый противник республики Советов и один из руководителей белого движения. Ну и каково старому большевику уподобляться своему врагу? Да он скорее себе мозги вышибет.

— Ну что, братцы, красные, белые, бунтари и верные слуги царя, все мы одним миром мазаны, потому как русские люди. Там, — Ермилов кивнул, указывая куцему строю бронеходчиков на полустанок, — франкистов до одного интересного места. Выйти из этого дела живыми шансов мало. Но там, — капитан махнул на запад, — вот-вот пойдут в атаку такие же русские люди, и только от нас зависит, полягут они все или намылят холку врагу. Лично для меня выбор не стоит. Но каждый из вас может выйти из дела. Я лично составлю бумагу о том, что машина оказалась неисправной и вы вынуждены были остаться.

Ермилов окинул строй внимательным взглядом, всматриваясь в суровые лица мужчин со сложным характером. Неугодные начальству, не терпящие над собой командиров. Ермилов сумел сбить их в подразделение. Прошел с ними через горнило не одного боя. И вот сейчас…

Положа руку на сердце, лично Григорий не стал бы скрывать от подчиненных сложность их ситуации. Но и выбирать не позволил бы. Просто отдал бы приказ, добился его выполнения и, разумеется, сам разделил бы судьбу своего подразделения. Но Игорь поступил по-своему, и…

Бойцы переглянулись и, не дожидаясь команды, разошлись по машинам. При этом они тихо переговаривались, уточняя последние детали по состоянию машин или вооружения. Экипаж одного из «Тарантулов» дружно задымил довольно дорогими папиросами. Не иначе как на черный день береглись. Один из мехводов многозначительно тряхнул перед товарищами подозрительно булькнувшей фляжкой. Вот так. Их никто не заставлял. Они дрались сейчас не за свою родину. Но вопрос о том, чтобы уйти, не стоял.

— Господин капитан, я попросил бы вас ссадить меня во-он там. Видите у дороги небольшой холмик, поросший кустами? — На ходу надевая колпаки на объективы камеры, к Ермилову подошел кинохроникер.

— С нами, стало быть, уже не желаете? — с легкой подначкой, но все же явно не желая задеть, спросил взводный.

— Я не трус, Игорь Степанович.

— А я не сказал, что вы трус, Бенито.

— Я хочу, чтобы вы понимали. От того, что я героически погибну в бою, не будет никакого толку. Потому что с высокой долей вероятности погибнет и весь отснятый мною материал. А как бы вы ни относились к кино, это важно. Очень важно.

— Именно об этом я и подумал, — уже серьезно заметил Ермилов. — Бенито, мы оставим вас здесь. Если пройдете чуть дальше по нашим следам, выберетесь на взгорок с кустами. Вас там не заметят и с трех десятков шагов. Зато все поле боя будет у вас как на ладони.

— До полустанка не меньше километра. И что я сниму? Что-то там вдалеке?

— Ваша камера имеет три объектива и, соответственно, сменную кратность.

— Приближение, безусловно, будет, но только трехкратное. А вот с позиции, указанной мной, до бронепоездов уже не больше трех сотен метров. Причем я оказываюсь посредине и, чередуя панораму, смогу заснять атаку всех трех бронепоездов.

— Бенито, но там и шансов остаться незамеченным куда меньше.

— Я это осознаю.

— Там они могут до тебя дотянуться.

— Зато материалы не сгорят в подбитой машине.

— Хм. Твоя правда. Ладно. Сделаем, как просишь. Но тогда сразу устраивайся на броне замыкающей машины.

— Хорошо.

— Ну что, Гриша, знать, не одних русских отличает храбрость.

— А й-а об-братного и не ут-тверждал.

— Знаю. Держи лапу, друг Гриша. И если что, не поминай лихом.

— П-прощай, Иг-горь.

Григорий взобрался по скобам в рубку «Тизоны». Защелкнул крепления ботинок в замках педалей. Пристегнул карабины подвесной и подтянул ремни. Затем извлек из внутреннего кармана специально приготовленную вату. Скатал шарики, засунув их в уши, наложил сверху большие тампоны и прикрыл их клапанами шлемофона.

Эти меры возымели свое действие. Теперь он практически ничего не слышал. Так, едва различал особенно громкие звуки. К примеру, свист предохранительного клапана котла до него уже не долетал. Пусть он и ощущал его через легкую вибрацию машины. Он вообще чувствовал бронеход, как свою вторую кожу, ну или собственный скелет.

В любом случае лучше положиться на зрение, чем в какой-то момент заполучить целую гамму неприятных ощущений. Головные боли стали реже, о тяжелых последствиях от громких звуков он практически позабыл. Но ведь все познается в сравнении. Лучше не рисковать. Не хватало еще потерять боеспособность от близкого разрыва снаряда или рикошета от брони.

Бросил взгляд на панель с манометрами. Она все еще освещена ацетиленовым фонарем. После ночного перехода он так и не погасил его. Мелькнула мысль сделать это сейчас, но все же передумал. Азаров и без того полностью будет полагаться на зрение, так что лучше, если ему не придется вглядываться в показания приборов.

Наконец изготовившись, он поднял флажковый сигнал «готов к движению» и посмотрел на машину Ермилова. С самого начала было определено, что на территории противника Григорий двигается головным. Игорь запросил готовность у других экипажей.

Молодцы мужики. Понятно, что принцип работы у всех машин схожий. Но в то же время и отличий хватает. Однако они с успехом освоили трофейные «Тарантулы». Или Ермилов, кроме всего прочего, гонял их и по этому материалу? С него станется. Служил и воевал он с огоньком. Любил называть себя человеком войны.

Наконец Григорий получил добро на движение и налег на педаль левой ноги. Привычно, не отдавая себе отчета, поймал баланс. И машина сдвинулась с места. Первый шаг, второй, третий, и вот уже бронеход набрал крейсерскую скорость.

Выйдя из леса и все еще оставаясь невидимыми со стороны полустанка, дошли до дороги и дальше уже двинулись по ней. Вот так взглянешь со стороны, движется усиленный взвод бронеходов, что в условиях холмистой местности не выглядит таким уж неуместным и необычным.

Связь осуществляется посредством гелиографа, посыльных или голубей. То есть все происходит достаточно медленно. Не то что во времена Великой войны, когда повсеместно использовались телефоны, проводные и беспроволочные телеграфы. Даже если кто-то и проявит любопытство, раньше времени бить тревогу не станет.

До русла ручья добрались без проблем. Нагло и совершенно открыто. Не вызвав особых подозрений и беспокойства. Никто не подхватился, даже когда Григорий отвернул вправо, двинувшись вдоль берега ручья. «Тарантулы» повернули налево, вошли в русло и гуськом потянулись вверх по нему, частично прикрываясь берегами.

Момент истины. До «Наварры» не больше ста пятидесяти метров. До бронепаровоза — около двухсот пятидесяти. Угол атаки приемлемый. Запас по бронепробиваемости — миллиметров тридцать. Столь острых углов атаки для снарядов, чтобы обеспечить гарантированный рикошет, попросту нет. Все как раз наоборот. Главное, попасть в цель, и пробитие будет.

Как видно, командир второй артиллерийской платформы не дремал. Обе башни вдруг пришли в движение, наводя стволы своих орудий на «Тизону». Григорий как раз уже начал выводить орудие для поражения бронепаровоза. Но вынужден был на ходу пересмотреть приоритеты. Причем в прямом смысле ни на мгновение не останавливаясь.

Когда артиллерийская платформа оказалась на линии огня, он нажал на спусковой рычаг. Выстрел долетел до слуха довольно слабым отзвуком, мягко толкнувшись в уши. Зато в дрогнувшую панораму прицела было явственно видно, как трассер уткнулся в боковой броневой лист. Обе башни тут же замерли.

Пока вел стволом вдоль состава, орудие успело перезарядиться, и он, не прекращая движения, вновь нажал на спуск. И снова приглушенное эхо выстрела. Трассер, уткнувшийся в стену второй артиллерийской бронеплатформы. Но на сей раз без видимого эффекта. Ну и ладно. Если там кто-то был, то ему сейчас не до взбесившегося бронехода.

Наконец в прицеле появилась угловатая защита паровоза. Прицелился в район котла и выстрелил. Этот выстрел порадовал струей пара, вырвавшейся из недр трудяги. Всегда приятно наблюдать результат своей деятельности. Все, эта цель ему теперь неинтересна. Состав полностью обездвижен. Если только не подгонят другой паровоз.

И в этот миг в поле зрения как раз обнаружился искомый объект. Вообще-то, его в их планах не было. Но проигнорировать мощный паровоз Азаров попросту не мог. Довернул орудие и выпустил один-единственный снаряд. Дистанция порядка трехсот метров, а потому для более точного прицела он предпочел сделать короткую остановку. И вновь струя пара, ударившая вбок и обварившая несколько человек. Хм. Может, и пару десятков. Пар — опасная и коварная штука.

Возвращая в панораму прицела орудийную платформу, довернул корпус, а заодно сменил направление движения. Выпустил в первую еще один снаряд. И вновь никакого видимого эффекта, ни единой струйки дыма.

Зато «Тизона» вдруг вздрогнул, получив могучий удар в грудь. Как и предполагал Григорий, на слухе это никак не отразилось. Да, звук сильнее, чем выстрел собственного орудия. Но никакого дискомфорта, кроме вдруг взмокшего от испуга тела, он не почувствовал.

И тут второй удар. Третий. Четвертый. Пятый. Он потерял счет и был вынужден сосредоточиться на управлении бронеходом, а как следствие, сделать шаг назад, дабы не опрокинуться на спину. Причина его трудностей обнаружилась довольно быстро. Расчеты автоматических зенитных орудий находились на боевых постах. Они успели откинуть броневые щиты, освобождая сектор для стрельбы по наземным целям.

На каждой платформе по два орудия, всего шесть стволов. Разумеется, причинить сколь-нибудь видимый вред «Тизоне» они не сумеют. На дистанции более двухсот метров он для них неуязвим даже со спины.

Но это они не могли пробить броневой панцирь. А вот сосредоточив на бронеходе огонь нескольких орудий, вполне способны не просто его остановить, но и опрокинуть. А тогда уж машине конец. Как уже говорилось, подняться самостоятельно у «Крестоносца» попросту нет никаких шансов.

Чувствуя, что теряет баланс, Григорий отступил еще на шаг. Сумел прицелиться в платформу посредине. Выстрел! Снаряд прошел мимо орудия, ударил в броню за спинами расчета, благополучно прошил ее и улетел дальше. Франкисты даже испугаться не успели. Если вообще сообразили, что произошло. Потому как работа автоматов не замедлилась ни на секунду. Ну, разве что, израсходовав магазин с патронами, прислуга начала перезаряжать орудия.

Григорий рванул тросы, взводя по одному ряду реактивных снарядов в обоих плечевых пусковых установках. Нажал на спуск, посылая первую серию в среднюю платформу. Затем довернул корпус и выпустил следующую в головную, перед паровозом.

В среднюю добиться попаданий не получилось, снаряды ударили в насыпь. Зато вторая приняла две ракеты точно на платформу. Пролетев над опущенными щитами правого борта, они врезались в левый и, ясное дело, не сумев преодолеть эту преграду, рванули внутри, накрыв весь личный состав. Кто там погиб, кто выжил, не суть важно. Главное, что они сейчас не представляют опасности.

Пока корпус разворачивался обратно, Григорий бросил взгляд в боковой перископический триплекс. Расчеты быстро приходят в себя и вот-вот будут готовы вновь открыть огонь. Но Азарова куда больше привлекло то, что вторая артиллерийская платформа, с самого начала не проявлявшая никаких признаков жизни, вдруг ожила, и ее башни начали поворачиваться, нащупывая «Тизону». Вот уж теперь не до зениток.

Хотя-а-а, чего это он? Сыграл свою роль стереотип борьбы с бронированными целями артиллерийским и ракетным огнем. Но тут-то все иначе. Доворачивая корпус, он провел ствол орудия мимо распластавшихся на платформе солдат. Едва осознав это, они подхватились и вновь бросились к автоматам.

В этот момент рявкнуло орудие, посылая в утробу платформы третий снаряд. Одновременно затарахтел МГ-34, спаренный с хранящим молчание крупнокалиберным пулеметом. Оба расчета смело ливнем пуль. Кого достало насмерть, кто получил рану, а кто и просто поспешил распластаться, спасаясь от обстрела, так сразу и не разберешь.

Стальной гроб артиллерийской платформы наконец подал первые признаки попаданий. Из пробоин и щелей потянулись струйки дыма, с каждой секундой становясь все гуще и темнее. Эти орудия окончательно выведены из боя.

Вновь ударили в грудь двадцатимиллиметровые снаряды. Это автоматы с пока еще не обработанной им первой платформы. Но это уже мелочи. Грохот раздражает, но вреда от него приключиться не может. Если только не попадут в триплекс. До Григория не дотянутся, но обзор у бронехода и без того не блещет, и сокращать его еще больше нежелательно. И вообще, зенитки тут лишние. Вдруг республиканцы изыщут-таки возможность для нанесения воздушного удара? Поэтому он решил совместить избиение расчета пулеметом с добиванием второй артиллерийской платформы.

Удар был такой силы, что Азаров буквально затрепетал в подвесной системе, словно колышущийся на ветру лист в паутине, не в состоянии ни упасть, ни приложиться телом о бронированные стены. Разве что руки, которыми он невольно взмахнул, задели едва ли не все, до чего смогли дотянуться.

По голове словно приложились дубиной. Несмотря ни на какие предосторожности, в ушах знакомо зазвенело на одной протяжной, нескончаемой ноте. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Но сознания он не потерял, как и присутствия духа.

«Тизона» начал заваливаться на правый бок. Григорий попытался противиться этому, усиленно заработав педалями и манипулируя ногами. Но машина отказывалась слушаться. Левая нога словно отсутствовала. Правая подломилась, и бронеход грузно упал на пашню, вздымая облако пыли, оглашая окрестности грохотом, скрежетом сминаемого и выворачиваемого металла. Подпоручик кожей чувствовал, как от машины отрываются целые куски.

Дверь в рубку выгнуло вовнутрь так, что она практически выворотила правый манипулятор из крепления, уничтожая тонкий механизм управления вооружением. Азаров едва успел убрать руку, чтобы не лишиться ее. Ну и, к его счастью, искореженный металл до него не дотянулся. Самую малость. Но все же не достал.

Наконец в рубке повисла звенящая тишина. Хм. Ну или это у него в ушах звенело. Как ни странно, сам офицер об этом мало думал.

Едва осознав, что машина замерла, он поспешил оценить обстановку. Паровая машина — весьма коварный движитель. Конечно, котел новой системы уже не уподобляется заряду взрывчатки. Но вырвавшийся из него пар не менее опасен. Григорию доводилось видеть обваренных людей, которые молили прекратить их мучения и добить. Одна мысль о возможности испытать это на себе заставила его вздрогнуть.

Прошелся взглядом по приборной панели. Несмотря ни на какие перипетии, ацетиленовый фонарик продолжал гореть и отражатель исправно отбрасывал свет на целый ряд манометров. Стрелка показаний котла отмечала нормальное рабочее давление. Получается, он исправен. Со слухом у Григория, конечно, имеются проблемы, но он чувствует легкую вибрацию от работающей паровой машины и масляного насоса.

Взгляд скользит дальше по манометрам. Показания приводов всех трех пулеметов и правой пусковой установки реактивных снарядов на нуле. Ну да это и понятно. Возникли проблемы и с левой ногой. На нее заведено несколько манометров, но давление — только на первом из них, в тазовом сочленении. Стрелка в рабочем диапазоне, но при этом дрожит так, как это бывает при работе предохранительного перепускного клапана. Однозначно повреждение масляной магистрали от таза до колена.

В остальном вроде все нормально. К тому же и пыль начала оседать, открывая обзор. Триплексы правой стороны и центра выведены из строя. Один разбит, остальные зарылись в землю. Но часть слева сохранилась и, находясь на высоте чуть больше метра над землей, предоставляет кое-какой обзор. И увиденное Азарову совершенно не понравилось.

Первая бронеплатформа «Наварры» все же ожила. Бдительный экипаж оказался еще и везучим. Сомнительно, чтобы в бронепоезд прибежали посторонние. Или в момент попаданий там был не весь экипаж? Не важно. Главное, что именно в этот момент одно из орудий рявкнуло, выпуская снаряд по «Тарантулам» Ермилова.

Капитан повел свои машины по руслу ручья, прикрываясь от «Кастилии» и «Арагона» довольно высоким берегом. Попасть в едва возвышающиеся над ним машины, да еще и пребывающие в движении, не так чтобы и просто. К тому же поди выстрели из стопятидесятого калибра, развернув орудие поперек платформы. Да ее от такого попросту опрокинет.

Трудная мишень и для обнаружившейся на полустанке батареи бронебоек. Пусть она там даже и не одна. Подвижная мишень высотой менее метра и шириной три — та еще задачка. Опять же, со стороны станции бронеходы должна прикрывать еще и железнодорожная насыпь, если не скрыть полностью.

Но вот для «Наварры» взвод капитана как на ладони. Русло ручья как раз проходило под таким углом, что попадало в сектор наблюдения и стрельбы бронепоезда. Ну и артиллеристы конечно же этим воспользовались. И не только они, а еще и оставшиеся на хвостовой платформе зенитчики. Это Григорию их огонь что слону дробина. А вот у «Тарантулов» на бортах и корме броня всего лишь противопульная.

В подтверждение этих мыслей очередной автомат, завершивший перезарядку, открыл огонь, и Азаров заметил, как вокруг одного из бронеходов пробежала строчка земляных и водяных фонтанчиков. Явственно различил два или три попадания по корпусу. Машина накренилась на правый борт и замерла, уткнувшись в берег.

«Тарантул», следовавший впереди подбитого, сместился вправо, уходя под защиту корпуса обездвиженного товарища. Второй бронеход уже укрылся за другим, так же подбитым. Из выведенной из строя техники полез экипаж с личным оружием наперевес. Григорий заметил троих. Сколько выбралось из первой, он не видел, хотя и наблюдал возле нее какое-то движение.

Рявкнули оба оставшихся орудия «Наварры». Один трассер бронебойного снаряда ударил в уже подбитую машину, скрывшись в ее утробе. Никаких сомнений, до укрывающегося за этой преградой бронехода он не добрался. Второй прошел выше цели. Достать укрывшихся сейчас весьма проблематично. Однако остатки взвода Ермилова прижаты наглухо. Стоит им попытаться высунуться, как они тут же будут расстреляны. Отсиживаться до бесконечности не получится. Сейчас их обойдет батарея бронебоек и попросту расстреляет.

Вновь взгляд скользнул по приборной панели. Манометры орудия показывают полную исправность системы привода. Вися на правом боку, положил руку на манипулятор, мысленно помолился и повел рукоятью. Стальное тело тут же отозвалось привычной легкой дрожью пришедшей в движение пушки.

Взгляд в панораму прицела. Она исправно меняется, двигаясь вместе со стволом. Вот в ней оказалась та самая артиллерийская платформа со столь опасными семидесятипятимиллиметровыми орудиями. Вновь мысленная молитва, и пальцы потянули спусковой рычаг.

Б-банг!

Трассер уткнулся в наклонную броню бронепоезда и исчез в утробе стального монстра. Еще выстрел. И еще. Теперь перевести прицел на автомат. Один отчаянный наводчик разворачивает зенитку, собираясь открыть огонь по вдруг ожившему бронеходу. Остальные, осознавая бесполезность этого, начали прыгать на землю.

Не обращая внимания на застучавшие по броне малокалиберные снаряды, Григорий тщательно прицелился и выстрелил. Снаряд ударил точно в зенитку, буквально выворотив ее и задрав стволы куда-то в небо. Наводчика отбросило в сторону, как тряпичную куклу. Перевел прицел и вновь нажал на спуск. Второй автомат от прямого попадания клюнул стволом вниз. Все. Оба теперь годятся только на переплавку.

И напоследок еще два снаряда в уже пораженную артиллерийскую платформу. Так чтобы с гарантией. Взгляд в направлении затаившихся машин Ермилова. Капитан заметил изменения и вернулся к своей первоочередной задаче. Два оставшихся бронехода вновь двинулись по руслу ручья, расстреливая платформы с установленными орудиями. После одного из выстрелов рвануло так, что не просто разворотило саму платформу, но и опрокинуло сразу три.

Серьезная сила. Более чем. Но совершенно беспомощная при таком обстреле сбоку. Пулеметы и зенитки — вот и все, что могли использовать франкисты. Но против лобовой брони «Тарантулов» это попросту бесполезно. Даже сосредоточение огня сразу нескольких орудий тут не поможет. Паукообразная машина — это не человекоподобная. Она не опрокинется, так как имеет отличную опору в виде шести лап. Если только акцентировать огонь именно на конечностях. Но Ермилов не собирался предоставлять им такую возможность.

А вот и гости. Пехота оживилась. Боятся невероятно. Но в то же время упорно ползут в сторону подбитого «Тизоны». Как видно, страх быть расстрелянными перевешивает. Вот и ползут. Вперед не вырываются, каждый из солдат старается оказаться за спиной своего товарища. Но бесконечно это продолжаться не может. Офицеры и сержанты поторапливают, и приходится ползти вперед, всячески изыскивая возможность, чтобы вновь оказаться за спинами товарищей.

Но как ни силен был страх, они все же медленно, но верно сокращают расстояние. Еще немного, и доберутся до русла ручья буквально в двадцати метрах от подбитой машины, где смогут перевести дух. А там и до ненавистного бронехода недалеко. И его пилоту не позавидуешь. Устроившему такое лучше бы погибнуть в бою. Потому как рвать будут долго и вдумчиво.

И это Григория категорически не устраивало. Все, что мог, и даже больше того, он сделал. Пора и честь знать. Жаль, конечно, терять столь удачно обретенный бронеход. Но не погибать же теперь вместе с ним. Он не капитан корабля, чтобы отправляться на дно вместе со своим судном.

Руки быстро и привычно заскользили по застежкам подвесной, высвобождая его из плена ременной паутины. Лежать на боку без поддержки не так удобно. Металл больно врезается в тело. Но это не беда. Можно и потерпеть малость.

Дернул за рукоять аварийного люка над головой, рассчитанного как раз на случай эвакуации из упавшей машины. Порядок. Рычаг с легкостью провернулся, и появился просвет между корпусом и чуть приоткрывшейся крышкой. Все работает.

Вновь провернул рычаг, запирая люк. Потянулся к тросику взведения курков реактивной установки на левом плече. Трижды дернул, изготавливая к бою все восемнадцать реактивных снарядов. Используя вертикальную наводку как горизонтальную, навел блок в нужную сторону. И наконец, потянул за спусковой рычаг.

С гулким шелестом снаряды начали срываться с направляющих и устремляться в сторону противника. Удачно упала машина, чего уж там. Вряд ли получилось накрыть подбирающуюся пехоту. Скорее всего, ракеты пройдут над их головами и рванут где-то за железнодорожным полотном. Даже, возможно, нанесут кое-какие потери. Но это не важно. Главное, что они нагонят страху на атакующих. Ревущие над головой реактивные снаряды — то еще удовольствие.

Едва последняя ракета покинула направляющую, как Азаров открыл люк и поспешно начал покидать машину, проклиная на чем свет стоит мелких, плюгавых бронеходчиков и конструкторов, не озаботившихся диаметром отверстия побольше. Не будь на руках кожаных перчаток, то посбивал бы руки в рубке, когда размахивал ими, как ветряная мельница, а вот здесь пообжигал бы к нехорошей маме. Реактивная струя неплохо разогревает металл.

Прикрываясь все еще висящим дымным следом ракет, добежал до берега ручья и, скользнув в поток, побежал вверх по течению. У него есть и карабин, и маузер, и подсумки с четырьмя гранатами, но вот желания вступать в последний и решительный пока нет. Ясное дело, если придется, то-о… Но отчего это нужно делать обязательно там, где до него добраться куда как проще? Ведь можно найти и более удобную позицию.

Опять же, там, метрах в трехстах, должны быть выжившие из экипажей подбитых машин. Заниматься их спасением Ермилову было некогда. Для него главное — добить бронепоезда. Вот Григорий и объединится с выжившими. Ну и командование примет, благо кое-какой опыт в подобных переделках у него имеется. А там, глядишь, вместе и выбираться из этой передряги будет проще.

 

Глава 6

Точки над ё

— Разрешите, господин полковник? — Егоров прикрыл дверь и вытянулся в струнку, вскинув ладонь к обрезу пилотки.

Ну чисто образец строевой выправки, если бы только не левая рука, висящая на перевязи. Это несколько смазывало образ военного с агитационного плаката. Хотя-а… если подумать, то так даже лучше. Черная косынка, переброшенная через шею, добавляла ему героичности, указывала на тяжелую ситуацию, в которой находится республика, и в то же время на непреклонность ее защитников. Да. Надо будет подбросить эту идею в агитационный отдел. Правда, капитану на том плакате делать нечего.

— Проходите, Игнат Пантелеевич. Присаживайтесь, — откладывая документ, который в этот момент изучал, пригласил полковник Сухарев.

Сергей Демьянович к своим сорока пяти дослужился до звания полковника и, в отличие от подавляющего большинства, прибыл в Испанию вовсе не за карьерным ростом. Любая война — это в первую очередь новый опыт, новые методы работы и практика. Самое главное — реальная практика, которую не заменить никакими академическими знаниями. Так что он здесь трудился на благо контрразведки Российской империи. Ни много ни мало.

— Игнат Пантелеевич, вы ведь прибыли три часа назад, не так ли?

— Так точно, господин полковник.

— Экий вы. Входите в кабинет, демонстрируя выправку, коей обзавидуются гвардейские офицеры. Да еще и придерживаетесь столь официального тона. К чему бы это?

— Ну так три недели как по минному полю ходил, Сергей Демьянович.

— А-а-а. Вон оно что. А с докладом тогда отчего задержались? Или от этого мина не рванет?

— Хотел сначала закончить с отчетом и потом уж доложиться по всей форме.

— Или успеть тихонько отправить Изабеллу с сыном? Господи, да не смотрите на меня так. Думаете, я не знаю, что ваша задержка вызвана переносом времени отлета дирижабля в Россию? Что за блажь, господин капитан?

— Знать бы самому, господин полковник, — виновато улыбнулся Егоров. — Сначала я дал слово, что сумею защитить как ее, так и близких. Родных удалось вывести из-под удара без труда. А с ней…

— Я в курсе, что ей грозила смертная казнь. Но не обязательно же жениться.

— Угу. Не обязательно. Но… Нет у меня объяснений, господин полковник. Просто влип, вот и все.

— Н-да-а, Игнат Пантелеевич, не ожидал я от вас. Не ожидал. Жениться на вражеской пособнице. Абсурд какой-то, — покачав головой, заключил Сухарев.

— Она стала пособницей нашими стараниями, господин полковник. Да и выбора у Изабеллы не было. Она мать и защищала своего ребенка. Как могла, так и защищала.

— Н-да. Давайте в общих чертах, что там и как?

— В общих чертах: она и ребенок погибли при задержании связного. Данный факт подтвержден двумя оперативниками и начальником контрразведки интернационалистов.

— И как вам удалось снюхаться с Кочановым? — удивился полковник.

— Да как-то так вышло. Он ведь получил приказ на мой арест и дознание по факту моей работы на противника. Но к тому моменту мы уже начали раскручивать шпионскую сеть. Старый чекист и предположил, что кому-то очень хочется избавиться от меня. Повременил с арестом, даже лично катался к Троцкому, убеждать в ошибочности принятого решения. Когда же я уперся, заявив, что расправы над девушкой не допущу, плюнул на все и пошел на подлог.

— Ясно. Слушайте, вот мне интересно, а как ваши родители примут испанскую невестку-то? — все не унимался Сухарев.

— Нормально примут, — пожал плечами Игнат. — Вы на Дону бывали?

— Разумеется.

— Казачек видели?

— Ну так. — Полковник даже подкрутил ус.

— Согласитесь, красавицы?

— Спорить не буду.

— И не надо. Потому как это правда. А все оттого, что казаки нередко себе жен воровали или приводили полонянок из походов. Ну и кто станет так-то возиться с дурнушками? Вот и выходит, что мало красавицы, так еще и кровь свежая. У Изабеллы и того и другого в избытке.

— Ну-ну. Главное, чтобы у вас это был не синдром вины.

— Ни в коем случае. Лично я к ее вербовке отношения не имею и до поры не знал даже о ее существовании. Так что никакой вины. Скорее уж счастливый случай.

История эта началась несколько лет назад, когда ничто не предвещало войны в Испании. Разведывательному отделу Генерального штаба удалось внедрить в абвер офицера. Не лишенный талантов молодой человек быстро преуспел в карьерном росте. С началом войны по собственному желанию, а также по приказу из Петрограда был направлен в Испанию.

Успехи добровольческого корпуса, в которых у русского командования не было никаких сомнений, обязательно должны были повлечь за собой активное противостояние левых партий. Только наивный глупец мог полагать, что они смирятся с ростом авторитета России. В свою очередь, российская сторона была готова к союзу с ними. В конце концов, именно этим путем и пошел император Алексей Второй.

Но договариваться он намеревался только на своих условиях. А значит, на фоне преуспевающего добровольческого корпуса интернационалистов должны были преследовать неудачи, отчего неминуемо поползет вниз и авторитет левых партий. Опять же, не помешало бы немного проредить наиболее радикально настроенную и активную их часть.

Русская контрразведка обеспечила своего агента в абвере шпионской сетью. И далее регулярно снабжала достоверными сведениями. Разумеется, относительно положения дел там, где нужно было подгадить противникам Негрина.

В идеале интернационалисты должны были обжечься без участия контрразведки корпуса. Но с покушением на Слащева ситуация изменилась. Оставлять без ответа подобный выпад было нельзя. Вот только обвинения, исходящие от царских прихвостней, воспринялись бы в штыки. Тем более что на генерала уже косились. Ходили упорные слухи относительно его переговоров с противником.

Вообще-то, сущая правда. Но не вся. Подобный ход преследовал сразу несколько целей. Кроме усыпления бдительности, насыщения дезинформацией, следовало еще и подгадить сопернику русского агента в абвере, непонятно с чего вдруг назначившего его в свои личные враги. Тот как раз курировал направление добровольческого корпуса.

Пока Слащев в течение месяца вел беспрестанные бои на северном направлении, полковник Сухарев развернул активную деятельность по созданию дублирующей шпионской сети, которой было не жалко пожертвовать. Подобрали и главу сети, на связи у которого якобы находились двое офицеров Генерального штаба и лица, причастные к покушению на Слащева в том числе. Лица далеко не последние в партийной элите левых.

Взятый республиканцами немецкий шпион умел проигрывать. Он без лишних препирательств сдал на белом глазу всю свою агентурную сеть и каналы связи. Благодаря чему сумел избегнуть пыток. А к чему пытать, если все предоставляемые им сведения раз от разу подтверждаются и укладываются в стройную картину.

Игра велась настолько тонкая, что бросала тень даже на товарища Троцкого. А вот в отношении русского генерала не было даже намека. Это уже господа-товарищи сами пускай додумывают в ходе допроса ничего не понимающих, а потому и упорствующих подозреваемых. Если судить по применяемым методам и неопытности дознавателей, те вскоре станут сознаваться во всех смертных грехах, и даже больше.

А вот тот, кто подвел их под молотки, сбежал. Усыпил бдительность контрразведчиков и, в какой-то момент перебив охрану, ушел. Не сам, конечно. Ему помогли. Но обставили все самым наилучшим образом, и сомнений в том, что он управился своими силами, не возникло. Арестованным по его делу это обстоятельство помочь никак не могло. Сам же он перешел линию фронта и явился к своему куратору.

Старая агентурная сеть продолжала исправно работать по сей день и будет функционировать еще долго. Поэтому агент в абвере не утратил доверия. Вскрытая сеть — это не повод для наказания. Тем более если сведения очень даже достоверные. Так бывает. Контрразведка противника тоже не дремлет. Плюсом к тому рядом с ним легализовался верный товарищ и помощник. А это ох как немало. Ну да, все верно. Немецким шпионом был русский разведчик.

— Оговоренные товарищи не вывернутся? — поинтересовался полковник.

— Слишком много фактов, указывающих на них. Так что им не позволят отвертеться. А вот те, кто стоял над ними, будут точно знать, откуда дует ветер, и впредь хорошенько подумают, прежде чем пакостить, — заверил капитан.

— Что Лев Давидович? — спросил о насущном Сухарев.

— Его непреложный авторитет сильно пошатнулся, — усмехнулся Егоров. — Зря он сунулся в Испанию. Лучше бы и дальше оставался теоретиком. А так… Не удивлюсь, если господин товарищ Сталин притянет его за бороду к ответу. У этого особо не забалуешь. И зол как черт. В ходе этой бестолковой операции стороны остались на прежних позициях, потери в русских бригадах — до шестидесяти процентов, из них почти половина — безвозвратные.

— Вот и ладушки. Пусть уж лучше сами друг дружку в банке грызут. Кстати, а как вы оцениваете Иосифа Виссарионовича?

— Если вы хотите убедить его вернуться в Россию заниматься коммунистическим движением на легальной основе, то не советую.

— Откажется?

— Еще как согласится. Но только он из непримиримых и ярых большевиков. Лично ему легальное положение будет только на руку. Нам же — лишняя головная боль. Свои выкладки я изложил самым подробнейшим образом в донесении.

— Ясно. Кстати, Игнат Пантелеевич, а как супруга доберется до ваших родителей?

— Я уже позаботился об этом.

— Хм. Понятно. Вот что, пишите-ка рапорт на отпуск по ранению.

— Но-о…

— Устраивайте семейные дела и приводите свое здоровье в порядок.

— Да у меня в мягкие ткани…

— Вот через месяц и вернетесь. Я вас не отсылаю, Игнат Пантелеевич, — ободряюще улыбнулся полковник. — Война в Испании закончится не сегодня и не завтра. Так что потребность в знатоке местных реалий и специфики исчезнет еще нескоро.

Сухарев не лукавил. Масштабы поставок вооружения из России впечатляли. И то, что на виду, являлось лишь верхушкой айсберга. Кроме того, на территории, занимаемой правительством, налаживалось производство боеприпасов, объемы которого обещали уже в ближайшем будущем полностью обеспечить потребности армии.

Словом, все указывало на то, что в скором времени республиканцы перейдут в наступление. Но на деле это было далеко не так. Активность сохранится на северном направлении Центрального фронта, где в основном заправляли интернационалисты. На Восточном фронте в провинции Арагон. На Северном фронте, в который входили Страна басков, Кантабрия и Астурия.

Летом мятежники попытались провести наступление в Стране басков, но благодаря трем обстоятельствам обломали зубы. Первое — это внушительные поставки вооружения, авиации и броненосных сил. Кроме инструкторов там была развернута отдельная добровольческая бригада из двух пехотных и одного броненосного полков. Второе — это наступление Слащева, оттянувшее на себя изрядные силы противника и нанесшее серьезные потери. Ну и третье — едва минувшие события в районе Сигуэнсы.

Все лето и сентябрь на Южном фронте проходило формирование, насыщение техникой и вооружением, а также обучение армии. Узнай кто о реальных затратах на эти мероприятия, о том, сколько переведено боеприпасов всего лишь на обучение, и бури не избежать. А уж если станет известно о численности войск под командованием генерала Посаса, тут и вовсе может случиться невообразимое.

Левые непременно подняли бы шумиху насчет предательства и пособничества врагу. Причем не остановились бы и перед открытым вооруженным выступлением. Подобное случилось несколько месяцев назад в Барселоне. Но мятеж удалось задавить, не дав разгореться.

Но южная армия не сдвинется с места, продолжая удерживать и укреплять занимаемые позиции. А еще пополняться личным составом и заниматься обучением. Бойцы будут скрипеть зубами, но останутся на месте.

Мало захватить территорию. Ее еще нужно удержать. А сделать это можно лишь при условии, что население этих земель само захочет остаться в республике. При существующих же реалиях это попросту невозможно. На сегодняшний день народ на территории, занимаемой законным правительством, живет хуже, чем это было при свергнутом короле. Смешно сказать, но, несмотря на обилие сельскохозяйственных угодий, у республиканцев ощущается постоянная нехватка продовольствия. Да что там говорить. На территориях, контролируемых мятежниками, уровень жизни гораздо выше. А ведь они вовсе не декларируют свободу, равенство и братство.

Гражданскую войну невозможно выиграть одной силой оружия. Здесь в первую очередь идет борьба за умы людей. Все просто. Сумеешь убедить, что ты стоишь за лучшую долю, — победишь. Нет — проиграешь. И вот именно этим и предстояло заняться правительству. Сделать так, чтобы людям было что терять, чтобы при случае они с вилами в руках вставали на защиту своих интересов.

Так оно и вышло вначале, когда у мятежников не получилось осуществить переворот. У них на пути встали обычные люди, рабочие, крестьяне, студенты, интеллигенция. Именно они в первые месяцы умудрились выстоять не благодаря бестолковому правительству, а вопреки ему. Но сегодня вера в светлое будущее утрачена. Народ живет с оглядкой на репрессии. И это неправильно.

Именно поэтому основу сегодняшних поставок составляют мирные грузы. В республику прибывает множество гражданских специалистов. В том числе внушительная группа, которая поможет осуществлять реформы по образу и подобию Российской империи, но адаптируя под местные реалии. Была проделана огромная теоретическая работа. Пришла пора воплощать это на практике.

Двигаться нужно шаг за шагом, методично и без излишней спешки. Не совершить переворот в сознании людей сию минуту. Но указать путь, по которому следует двигаться. Причем с конкретными примерами, первыми результатами и внушением веры в то, что это движение не прекратится, а только набирает обороты…

— Кстати, Игнат Пантелеевич! — Сухарев остановил капитана уже в дверях.

— Да, господин полковник?

— Как вы можете охарактеризовать подпоручика Азарова? Я сейчас не о его подвигах на поле боя. За это его по достоинству отметят испанцы и император не забудет.

— Хотите привлечь его к тайным операциям? — усомнился Егоров. — Не его профиль. Он солдат, и этим все сказано. Выполнить приказ, проявить разумную инициативу в бою, прикрыть собой товарища, в конце концов. Но на нашей кухне ему делать нечего.

— Есть намерение привлечь его к работе по одному секретному проекту.

— Сохранение военной тайны, — догадался капитан. — Тут все нормально. Кремень. Даже если с него не брать подписку. Только…

— Что не так, Игнат Пантелеевич?

— Сергей Демьянович, а почему именно он? Я так понимаю, нужен бронеходчик. Ну так есть с куда большим боевым опытом и практикой. Сомневаюсь, что в работе над секретным проектом нужна лихость.

— Участие этого молодого человека — непреложное условие руководителя проекта.

— Дайте-ка догадаюсь. Уж не инженер ли Полянский?

— Он.

— Решил отблагодарить своего спасителя? Ну, тогда он подложил Григорию большую такую свинью. Парень просто на седьмом небе от счастья. Несмотря на контузию, носится с идеей восстановить своего «Тизону». А тут его вдруг выдергивают из боевой рубки — и в Россию.

— Понятия не имею, что там разрабатывает Полянский, но коль скоро к Азарову нет претензий по факту сохранения тайны, значит, он отправится прямиком в Россию. Все, Игнат Пантелеевич, пишите рапорт, собирайтесь и на аэродром. Вы уже внесены в списки, и через два часа дирижабль отчалит, с вами или без. Глупо терять сутки. Их всего-то тридцать. Причем с учетом дороги. Не забывайте.

— Так точно, господин полковник! — задорно ответил капитан и поспешил скрыться за дверью.

 

Глава 7

Гренада моя

— Юнкер Дробышева!

— Я!

— Выйти из строя!

— Есть!

Рука привычно легонько толкнула в правое плечо Травиной. Та сделала шаг вперед и сместилась вправо, освобождая путь Алине из второй шеренги. Три четких строевых шага. Разворот кругом. И, вздернув подбородок, замереть, наблюдая за тем, как Татьяна занимает свое место в первой шеренге.

— За успехи в обучении и образцовое выполнение учебного задания юнкеру Дробышевой… — поручик Ольховская сделала паузу.

— Я! — тут же звонко выкрикнула девушка.

— Объявляется внеочередное увольнение.

— Служу царю и отечеству!

— Встать в строй.

— Есть!

В душе Алины сейчас пели птицы. И причина вовсе не во внеочередном увольнении. В конце концов, их не держат в черном теле. И если не было провинностей, задолженностей по учебе или не выпадал очередной наряд, то увольнение в воскресенье случалось непременно. В ее случае ситуация несколько отличалась.

Сегодня суббота, и после обеда весь взвод будет задействован на паркохозяйственном дне. То есть драить и скоблить казарму, мести закрепленную территорию на улице, затем баня, смена постельного и нательного белья. Правда, последнее скорее уж к парням. Девчата следили за собой куда тщательней, но распорядок есть распорядок.

Алина же сразу после обеда может убыть в город, причем с ночевкой, и вернуться только к завтрашнему вечеру. Больше суток обычной гражданской жизни, без беспрестанной муштры и изучения многочисленных учебных предметов.

Но ее хорошее настроение было обусловлено даже не этим. Сегодня они впервые попробовали управлять настоящим шагоходом. Броня на нем отсутствовала, как и боевая рубка. Эдакая платформа с подпружиненным креслом и ремнями безопасности. Педали управления четырьмя опорами, приборная панель. Сзади паровой котел, машина и масляный насос.

Со стороны кажется, что управлять шагоходом не так чтобы и сложно. Все же четыре опоры. Поди урони такую машину. Но трудности присутствовали. И Алина с однокашницами прочувствовали это на себе. Однако ей все же удалось ни разу не клюнуть носом, не просесть на корму и не дать серьезного крена на один из бортов. Более того, она единственная смогла преодолеть полосу препятствий для начинающих с первого раза. Инструктор даже поинтересовался, не доводилось ли ей раньше управлять подобной машиной. А это показатель!

Вообще-то, она сбежала бы и до обеда. Но Ольховская не станет потакать прихотям юнкера. Есть определенный порядок, которого она и придерживается. Кстати, за прошедшие месяцы они потеряли еще двух однокашниц. И на этот раз именно тех, что так и не смогли до конца принять воинскую дисциплину и уклад.

Едва оказалась за коваными воротами училища, как тут же вдохнула полной грудью. Представила себе два едва заметных несуразных холмика, которые не идут ни в какое сравнение со статями ее товарок, и невольно улыбнулась. Не дал ей боженька высокую грудь. Подумала об этом и с легкостью отмахнулась.

Одернула парадно-выходной китель. И направилась к трамвайной остановке, ловя на себе заинтересованные взгляды двух гимназистов. Вообще-то, Вика, ее мачеха, говорила, что у нее очень соблазнительная точеная фигурка, и пошитая на заказ форма ее хорошо подчеркивает. Но верилось в это с трудом.

Каждый раз ловя на себе взгляды юношей и мужчин, она думала о том, что им всем известно о традиции Павловского училища. Едва удавалось сдерживаться, чтобы не сорваться на ком-нибудь. Причем подобное происходило и с остальными ее однокашницами. Старшие товарки только отмахивались, мол, ничего, девчата, привыкнете еще. А к чему привыкать? Ладно остальные, но она-то…

С перестуком колес на стыках рельс и скрежетом на повороте подъехал трамвай. Два вагона. Впереди головного возвышается чадящая труба дымохода. Серая форма — она, конечно, не белая, но все же запачкать ее в копоти проще простого. Поэтому девушка поспешила занять место поближе к машинисту. Дым в основном задувает в хвост.

Когда трамвай проезжал мимо кинотеатра «Россия», она приметила большую афишу с германским «Крестоносцем», шагающим сквозь дым и пламя сражения. Разве что цвета на нем — республиканского флага. Художнику удалось передать всю несокрушимую мощь бронехода в соответствующем антураже. Взор не отвести. А еще выписанное красной краской, широкими мазками, название — «Гренада моя». Она знала это стихотворение Михаила Светлова. А значит, это фильм об Испании. Вне всяких сомнений. И знак в углу афиши в виде стилизованного граммофона, указывающий на то, что это звуковое кино.

На такую картину попасть довольно сложно. Звук ворвался в мир кино совсем недавно, и сразу же его популярность взлетела до небес. Билеты на сеанс нужно покупать едва ли не за три-четыре часа до начала. Если бы продажи начинались за сутки, то, пожалуй, и тогда бы они расходились с поразительной быстротой.

Несмотря на это, Алина сошла на остановке близ кинотеатра и направилась к большому зданию с колоннами и треугольным фронтоном в греческом стиле. Народу там хватало. Обладатели билетов проходили между колоннами через контроль и скрывались за парадными дверями. В стороне, у билетных касс, творился настоящий ажиотаж. Народу скопилось столько, что Алина сразу же осознала несостоятельность своего желания.

Купить билет на поздний сеанс и обождать, пока суд да дело, в кафе? Папа не знает, что она должна появиться дома, и сам еще пребывает на службе. Вика, конечно, дома и будет безмерно рада ее видеть. Опять же, сидеть в четырех стенах — скука несусветная. Беременность протекает нормально, но она все же опасается гулять по городу в одиночку. Мало ли что может приключиться. Рядом с сильным мужским плечом все же чувствуешь себя уверенней и спокойней. Но Алине очень хотелось попасть на картину.

Девушка тяжко вздохнула и перевела взгляд на огромную афишу, закрепленную между двумя колоннами. Бронеход был изображен схематично, со смазанными деталями, но художнику все же удалось передать всю грозность этой машины, пусть и не русской конструкции. На левой стороне груди красуется надпись кириллицей: «Тизона». Кто сегодня не зачитывался историей Испании? Вот и она читала много и разное. А потому ей даже вспоминать не пришлось, что может означать это имя бронехода.

И только теперь рассмотрела приписку ниже названия. «Документальная съемка». Этот факт вырвал из ее груди повторный горестный вздох. Она бредила бронеходами. Вот только надежды на то, что удастся купить билет на ближайший сеанс, никакой. В лучшем случае — на вечерний. Скорее всего, сейчас идет битва именно за эти места. И шансы, что она сумеет в этом деле преуспеть, ничтожно малы.

— Что, красавица, хочется в кино?

Алина обернулась на незнакомый голос, прозвучавший нарочито вальяжно и по-босяцки. При этом непринужденно сунула руку за полу кителя. Юнкерам не возбранялось иметь личное оружие. Правда, носить его можно только в увольнении. Все остальное время оружие хранилось в оружейной комнате подразделения. Она же не расставалась с вальтером, доставшимся ей от погибшей мамы.

— Вы ко мне обращаетесь? — сухо уточнила Алина, окидывая оценивающим взглядом представшего перед ней молодого человека.

Года двадцать два. Весь подвижный, как на шарнирах, словно у него в одном месте паровая машина, приводящая его в беспрестанное движение. Шмыгает носом, хотя и старается строить из себя делового.

Правда, вальяжности поубавилось, едва он уловил движение девушки. На груди «Георгий» со знаком участника Хасанских боев. Ну и что-то такое стальное мелькнуло в ее взгляде. Словно она примеривается, куда всадить пулю. Непроизвольная реакция на мужчин после двух подонков, по иронии судьбы оказавшихся бронеходчиками.

— Спокойно, барышня, — выставив перед собой руки в примирительном жесте, произнес парень. — Просто у меня завалялся лишний билетик. Если есть желание…

— Хочешь меня пригласить, касатик? Утрись и смотри в другую сторону.

— Да нужна ты мне была, — нервно хмыкнул парень, не отрывая взгляда от руки под полой кителя.

Правильно нервничает. Потому что она не только ухватила рукоять вальтера, так еще и сбросила предохранитель.

— Если нужно, я продам тебе билет. Не хочешь, ходи своей дорогой.

Господи. Да это обычный спекулянт. Эти ребятки обычно состоят в сговоре с кассирами, и вот такие премьеры для них — настоящая страда. Их периодически отлавливают и штрафуют. Но случается это не так чтобы и часто — когда эти ребятки теряют берега. У полиции хватает других забот.

— На этот сеанс есть? — спросила Алина.

— Общий зал, двойная цена. Есть последний в ложу. Этот по тройной.

— Не перегибаешь? Он и без того вдвое против общего.

— Я вас, барышня, не заставляю, берете — берите, нет — прощевайте.

Опасаться-то опасается, но в то же время от своего не отступится. Он не сам по себе, и у каждого тут своя доля. Ну и деньги у нее есть. Тетушка время от времени подбрасывает своей наследнице. И поди еще разбери, о чем она при этом печется больше, о своем авторитете или об Алине, затянутой в военный мундир.

— Давай ложу.

— Три рубля.

— Да ты… — даже задохнулась от возмущения девушка.

— Барышня, так премьера. Пятьдесят копеек в общий стоит, рубь — в ложу.

— Держи, — сунула она в руку парня трехрублевую купюру.

Вот не хотелось ей сидеть в общем зале, и все тут. Помимо того, что там хватает нечистоплотного народа, так еще и тихо смотреть никто не может. Кто-то охает, кто-то сопит, другие ржут, как кони на выпасе, третьи просто ерзают. Ну и какой тогда смысл идти на звуковое кино, если едва ли что сумеешь расслышать?

Этот феномен появился всего год назад. И пока еще не стал повсеместным. Уж больно дорогое и тонкое требовалось оборудование. Человеческая мысль не стоит на месте, и попыток создать звуковое кино было несколько. Пытались синхронизировать изображение и граммофонную пластинку, но из этого ничего не вышло. Пока один немецкий инженер не изобрел свой метод.

Звук записывался прямо на целлулоид кинопленки и снимался оттуда, как на граммофоне. Вибрация со съемной головки передавалась по струне на передающий диск, который усиливал ее и по струнам же, заключенным в трубы, посылал дальше к следующим мембранам. Модель подобного способа была известна детворе с самого детства. Простейший телефон из двух спичечных коробков и натянутой между ними обычной нитки.

Схема оказалась вполне рабочей и набирала все большую популярность. Вот только громкой передача звука не могла быть по определению. Поэтому для клиентов, готовых заплатить дополнительно, предусмотрены ложи с выведенными специально под них граммофонными трубами. Не сказать, что звук получался чище, чем доступный в общем зале, но слышимость не в пример лучше. Да и публика чище.

В первом ряду из четырех кресел сидел грузный отец семейства с супругой, девицей примерно Алининого возраста и мальчиком лет двенадцати. Во втором — два пехотных офицера с дамами. Рядом с ней оказался студент в явно пошитой на заказ форме.

— Алина?! — искренне удивился, войдя в ложу, Кондратьев.

— З-здравствуй, Клим, — невольно запнулась она и тут же перевела взгляд на особу, сопровождавшую друга детства: — Здравствуй, Катя.

— Здравствуй, Алиночка. Как твои дела? Чем занимаешься? — собственнически вцепившись в руку супруга, поинтересовалась она.

— Дела превосходно. Как видишь, учусь в Павловском училище, сегодня получила увольнительную. А вы, я слышала, поженились. Поздравляю.

— Спасибо, — смущенно покраснев, пролепетал Клим.

— Благодарю. — А вот в голосе его жены прозвучали победные нотки. — Дорогой, можно тебя на секундочку? — повиснув на руке мужа и почти касаясь губами уха, тихо попросила Катя.

Тот, извиняясь, кивнул подруге, мол, я сейчас вернусь, и направился на выход из ложи. Девушке оставалось лишь ответить ободряющей улыбкой, означающей, что она все понимает. И странное дело, словно что-то царапнуло по душе. То ли сожаление, то ли раздражение. Вот не взялась бы определить, что творится с ней. Но в итоге списала все на обиду. Ведь расстались они к Кондратьевым далеко не лучшим образом.

— Дорогой, я не желаю сидеть рядом с лейб-гвардии потаскухой, — едва не топнув ножкой, требовательным тоном произнесла Катя, когда они вышли на балкон, опоясывающий фойе и ведущий к ложам.

— Катя, я, кажется, уже просил не называть ее так. А еще, если мне не изменяет память, ты говорила, что мой друг — это твой друг.

— Прости, но это оказалось выше моих сил, — горестно вздохнула Катя.

Сегодня она уже не видела смысла заигрывать с Климом и с каждым днем все больше подминала его под себя. И уж потакать ему в общении с этой… она не собиралась. От дружбы до любви меньше шага. А ей соперницы без надобности. Пропадает благоверный в университете и на своей станции, вот пусть и дальше пропадает. Что же до шашней на стороне, это ни в коей мере не приемлемо. Даром она, что ли, ластилась к его тетке и в угоду ей, ну и чтобы покрепче привязать Кондратьева, так рано забеременела?

— То есть общению с лейб-гвардии потаскухами ты предпочитаешь великосветских шлюх?

— Клим, как ты смеешь…

— Катенька, тихо. Ни к чему поднимать ненужный шум. Я, конечно, недавно появился в светском обществе, но поверь, чем оно дышит, уже успел узнать.

— Я имела в виду вовсе не то, о чем ты подумал, — надула губки Катя. — Ведь это ты из-за нее дрался с князем? Это она повинна в том, что я едва не потеряла тебя? Как только представлю, что могло случиться, окажись та рана смертельной…

Катя даже задохнулась от охватившего ее отчаяния. И да. Риск потерять Клима был второй причиной, побудившей ее поторопиться с рождением ребенка и объявлением об этом во всеуслышание. Не она наследница графини Аничковой, а Клим и его потомки. Так что она рискует остаться у разбитого корыта.

— Я дрался с Бабичевым, потому что он подлец. Алина тут ни при чем.

— Но все толкуют…

— Поменьше слушай разные сплетни, дорогая. И еще. Не называй Бабичева князем. Коль скоро есть желание титуловать его, то делай это правильно, он пока только княжич. Нам пора. Уже второй звонок.

Катя в удивлении посмотрела на мужа, который после той дуэли все чаще открывался с совершенно другой, незнакомой ей стороны. И пусть проявлялось это редко, а по большей части он оставался все тем же подкаблучником, это не могло не настораживать.

Пока занимали места, прозвучал второй звонок, и начали гаснуть газовые фонари. Клим виновато улыбнулся Алине, мол, извини, не получилось поболтать. Она же в свою очередь только пожала плечами, мол, ничего страшного, и тут же устремила взгляд в сторону большого белого экрана.

Голос зазвучал над головой из граммофонного или весьма похожего на него раструба. Одновременно с ним на экране появилось дымящееся поле боя, с сотнями тел погибших, подбитыми машинами. И поверх этой панорамы вдруг возникло написанное жирными мазками название. «Гренада моя». Картина была черно-белой, но кровавый цвет этих двух слов буквально стоял перед глазами.

С этого момента девушка уже не могла думать о Климе. Тот вроде не терял надежды перекинуться с ней словом. Но… Картина захлестнула ее с головой. Не игровое кино, но сама жизнь. Как она хотела сейчас оказаться там, чтобы помочь гордым испанцам в противостоянии с фашистами! Подспудно стало немного стыдно. Ведь у них в училище набрали роту юнкеров из Испании, а она даже не удосужилась с ними пообщаться. Но легкое чувство вины мелькнуло и тут же пропало.

Хорошо поставленный голос диктора сопровождал вполне себе уже не страшные кадры. Улыбающиеся интернационалисты из разных стран. Много русских из числа эмигрировавших после Гражданской войны. И ни слова обвинения в их адрес. Наоборот, гордость за соотечественников, вставших грудью за правое дело, сражающихся плечом к плечу с солдатами и офицерами российской императорской армии.

А потом были кадры начала наступления. Интернационалисты атаковали без артиллерийской подготовки. Без излишнего шума. С небольшим десантом на четырех «Громобоях» и «Сороках». В сопровождении того самого «Крестоносца». Алина сразу узнала машину.

Для непосвященного ничего примечательного. Она, конечно, не мастер вождения боевых машин. Но даже ей понятно, что примечательного тут как раз хватает. Слишком крутой склон, тяжелые машины, высокая вероятность опрокидывания, что равносильно выводу техники из строя и длительной спасательной операции.

А потом пошло-поехало. Глазом моргнуть не успела, как начался ураганный артиллерийский обстрел, сотни погибших и раненых. «Крестоносец» в одиночестве против целой своры франкистов. Алина буквально впилась в экран взглядом, восхищаясь тем, как действует неизвестный экипаж. Механик-водитель был просто виртуозом. Совершенно непонятно, как он умудрялся вести машину, несмотря на полученные повреждения опор. Да и командир машины не дремал. Если оператор захватил все поле боя, то получалось, что один-единственный бронеход сумел подбить девятнадцать машин. Благодаря своим способностям Алина сумела без труда провести подсчет. Заставил откатиться первую волну наступающих. И пусть израненный, но сквозь вздымающиеся султаны от крупнокалиберных снарядов уковылял за свои позиции и скрылся среди деревьев.

Когда картинка сменилась, Алина увидела эту же самую машину, но уже поближе. Хм. Она неплохо знакома с германской техникой. Юнкера изучали ее основные характеристики. И Дробышева точно помнила, что с правого бока находится два люка, для механика-водителя и для командира машины. Но тут на их месте одна скорее уж небольшая дверь.

Вот она распахнулась, и из рубки почти вывалился измученный пилот. Именно пилот, а не командир и не механик-водитель. Вместе с таким богатырем внутри больше никто не поместится. С трудом он спустился по скобам и устало привалился к опоре замершей и окутанной паром машины. Устало стащил с головы шлемофон.

Вид изможденный. Сквозь грязные разводы на лице отчетливо проступает бледность, над верхней губой тонкая полоска темных усиков. Из ушей тянутся две темные струйки, и что это, гадать не приходится. От этой сцены буквально защемило сердце. Он сражался, как витязь с сонмом врагов, и вышел победителем. И вот расплата за беспримерный подвиг. Но то, что творилось сейчас у Алины в душе, описать просто невозможно.

С одной стороны, она сопереживала пилоту-бронеходчику, проявившему невероятное мастерство, хотя едва только окончил училище. С другой — отметила, что он ничуть не врал, когда говорил, что, будучи в рубке, буквально срастается с машиной. С третьей — испытала чувство удовлетворения, потому как получается, что не зря в свое время возвела его едва ли не в свои идолы.

Но примешивалось и еще одно чувство. Алина была готова его убить. И это вовсе не фигура речи. Она уже столько раз мысленно вызывала его на поединок и вгоняла в него пулю, что эта идея стала едва ли не навязчивой. Правда, с недавнего времени появился еще один персонаж, до которого она жаждала добраться ничуть не меньше.

— Григорий! — резко подавшись вперед, едва ли не выкрикнул Клим.

— Ты его знаешь? — удивилась Алина.

— Знаком. Контузия. Хорошо если слух не потеряет, — на основе кадров поставил диагноз будущий доктор.

— Подпоручик Азаров, — между тем слышался голос диктора, — герой июльских боев у Талаверы, представленный к Георгиевскому кресту четвертой степени. Молодой бронеходчик, едва окончивший училище и отправившийся сражаться за свободу испанского народа. И в этом бою он не просто не посрамил отечества, но совершил невероятный подвиг!

Кадры удаляющегося пилота, поддерживаемого механиком, сменились другими. Фильм продолжался. А диктор вещал о контратаке франкистов. О том, что враг каким-то непостижимым образом узнал о наступлении интернационалистов и подготовил контрудар. Две русские и одна латышская бригады остановили продвижение противника, зубами вцепившись в испанскую землю и обильно орошая ее своей кровью.

Затем вновь появился знакомый «Крестоносец». Но на этот раз с именем «Тизона» на груди. И Азаров тут как тут. Жив-здоров. Чего ему сделается? Дерьмо — оно такое. Его не утопишь, сколько ни старайся. Ну да ничего. Это она еще не бралась за дело.

И снова атака. На этот раз под вражеской личиной. Сидевшие впереди офицеры не удержались от презрительной реплики. Чистоплюи! А как по ней, так отлично проведенная операция. Одно попадание следует за другим. Бронепаровозы окутываются паром. Бронеплощадки и орудия выходят из строя.

Кадры раз за разом возвращаются к «Тизоне», и Алина в который раз скрепя сердце вынуждена восхищаться мастерством ненавистного Азарова, в одиночку умудряющегося управлять машиной, в принципе не готовившейся под одного пилота. И вдруг…

Это не могла быть бронебойка. Однозначно крупнокалиберный снаряд. Левую ногу «Тизоны» оторвало и отбросило в сторону, как спичку. Гигант покачнулся и, не в состоянии устоять на одной опоре, как подрубленный упал на правый бок.

Кадры боя продолжались, Алина же вдруг поймала себя на том, что забыла, как дышать. Вроде смотрит на экран, а в то же время не видит происходящего. Лишь мутную пелену. Наряду с возникшей горечью отчего-то промелькнула мысль о несправедливости, об украденной возможности посчитаться с обидчиком.

А потом в центре экрана вновь появился поверженный гигант, который так и не стал могилой для своего пилота.

— Русский витязь, — между тем комментировал диктор. — Он сражался. Был подбит и обездвижен. Искорежен. И все же подпоручик Азаров продолжает драться.

Между тем «Тизона» заставил замолчать зенитные автоматы. Разнес артиллерийскую платформу. Запустил серию реактивных снарядов, окутавшись дымом.

А вот что там было дальше, неизвестно. На экране вновь появились кадры того, как два оставшихся «Тарантула» продолжили добивать бронепоезда. А там и вовсе картинка сменилась заставкой пылающего полустанка. И голос диктора за кадром, вещавший о подвиге, способствовавшем контратаке интербригад. Ну и кадры этого самого контрудара.

Как ни странно, Азаров и командовавший этой безумной операцией капитан Ермилов выжили. Оба офицера, являвшиеся достойным примером для подражания, представлены к награждению орденом Святого Эрменегильдо. Григорий так и вовсе дважды. Не высшая награда, но лишь на ступень ниже, и вручается за военные подвиги.

Значит, жив. Вот трудно сказать, что испытала Алина, узнав об этом. Да, облегчение и даже радость. Но и мрачное удовлетворение ввиду собственной уверенности в том, что его жизнь принадлежит ей. Вот так. Вроде и переживала за него, и вынуждена это признать сама. Но в то же время хотела убить. Только непременно собственноручно.

— Нет, ну ты видел, каков этот, на «Тизоне»! Вот это да-ал!

— Однозначно к кресту представят.

— Так представили, причем дважды. Чем ты слушал?

— Нормально я слушал. Но то испанская награда. А я про нашего «Георгия» говорю.

— Нет. Сомнительно. Вот когда с нашим корпусом бился, тогда да, а так-то император каким боком? А вообще…

— Что?

— Да ну их, эти награды. Ты видал, что там на поле боя было? Эдак скорее заполучишь деревянный крест на могилку.

Алина слушала разговор двух парней со смешанным чувством. Она была восхищена и потрясена отснятым фильмом. Война без прикрас, с грязью, гарью, копотью и кровью. И в то же время дух захватывало от отваги и стойкости соотечественников, сражавшихся на стороне республиканцев. Смелых — подтолкнет вперед. Трусливых — оттолкнет. Гениальная картина.

Вот только никто не обратил внимания на титры в конце, где писалось о том, что большая часть материалов, легших в основу фильма, отснята испанским кинохроникером Бенито Кампосом, погибшим на боевом посту с кинокамерой в руках. Титры. Они ведь никому не интересны.

— Алина, так ты знакома с Григорием? — нагнав ее, спросил Клим.

— Скажем так, знакомство с ним приятным я назвать не могу.

— А вы познакомились, случайно, не на балу в доме графа Денисова?

— Случайно именно там. А ты откуда знаешь?

— Просто так уж вышло, что наутро я присутствовал на его тройном поединке. И пока ехали, он упоминал о девушке, которую обидел и из-за которой, собственно, дерется. Получается, это была ты.

— При чем тут я и его поединок? Тем более тройной.

— Да там все запутано и нелепо. Моего товарища, инженера Полянского, вызвали на дуэль по совершенно надуманному поводу. А Сергей, он ведь понятия не имеет, с какой стороны браться за пистолет, о сабле или шпаге и вовсе умолчу. Видя такое дело, Григорий пожелал представлять интересы Полянского. И вызвал еще двух его обидчиков. Когда мы ехали к месту дуэли и спросили, отчего тот поступил именно так, пояснил, что обидел замечательную девушку и теперь нет ему прощения. А коли дурная кровь бьет в голову, то ее не грех и пролить. Странный какой-то. Но, признаться, мне понравился.

— Клим, вот зачем ты мне все это рассказал?

— Вообще-то, ты сама спросила, — растерялся Кондратьев.

— Ладно. Извини. Рада была тебя повидать. Но мне пора бежать, папенька и Вика ждут. До свидания! — помахав ему ручкой, поспешила она.

— До свидания, — сам не зная, сожалеет он о факте очередного расставания с подругой или нет, произнес Клим.

Его тут же взяла под руку супруга, и они направились к стоявшему на обочине автомобилю. Затея с его покупкой принадлежала Кате. Клим же просто согласился, потому как мог себе позволить подобные траты. Как и содержание собственного шофера. Супруга вовсе не собиралась отказывать себе в подобном удобстве, пока муж пропадает в университете или на станции скорой помощи. И вообще, транспорт по большей части для нее и покупался. Кстати, с одобрения графини Аничковой.

Алина же дошла до остановки и, запрыгнув на подножку трамвая, покатила в сторону дома. В ней продолжали бурлить противоречивые чувства. Так кто же он, этот клятый Азаров? Что он собой представляет? До сего момента она держала его за подонка, но, как выяснилось, совесть ему не чужда. Кроме того, он человек чести и… Ну да, герой.

Ну и как она теперь к нему относится? Ненавидит? Хм. А вот нет в этом полной уверенности. Ведь говорят же, что самый строгий судья — это сам человек. И получается, он сам себя осудил, в течение суток трижды встав к барьеру.

Сто-о-оп! Да какого черта! Может, и герой, но уж точно подонок. Где он должен был проходить службу? В училище. И как он мог оказаться в Испании? Генерал Шатилов ни за что не отпустил бы своего офицера. Азаров же хотел непременно попасть в боевую рубку бронехода. Ни один командир не пожелает иметь в своей части бретера. Это был рискованный, но продуманный ход к заветной цели. Нельзя не признать, своего господин подпоручик добиваться умеет. Но с ней такой номер не пройдет.

Так что ничего не изменилось. У Алины были и остаются два человека, к которым у нее открыт большой счет. И заплатят они своей кровью. Только так, и никак иначе.

 

Русские военные машины

Бронеходы

«Богатырь»

Технические характеристики:

Масса — 35 т;

высота — 5 м;

ширина корпуса — 2 м;

ширина по вооружению — 3 м;

броня лобовая — 65 мм;

броня щитков ног — 65 мм (ступни более массивные);

броня спины — 45 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

скорость — 10 км/ч;

стенка/яма — 1,5 м;

брод — 3 м;

экипаж — 2 человека;

обслуга — 3 человека.

Вооружение

Голова: блок реактивных снарядов, 82 мм, 24 снаряда;

правое плечо: блок реактивных снарядов, 82 мм, 24 снаряда;

левое плечо: блок реактивных снарядов, 82 мм, 24 снаряда;

правая рука: спарка — пулемет ПДЛБ, 7,62 мм, 2000 патронов и пулемет ЕКПБ, 14,5 мм, 700 патронов;

левая рука: автоматическая пушка, 57 мм, 70 снарядов;

грудь: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук.

«Витязь»

Технические характеристики

Масса — 25 т;

высота — 4 м;

ширина корпуса — 1,5 м;

ширина по вооружению — 2,5 м;

броня щитков ног — 45 мм;

броня спины — 40 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

скорость — 10 км/ч;

стенка — 1,5 м;

брод — 2,5 м;

экипаж — 1 человек;

обслуга — 3 человека.

Вооружение

Правое плечо: блок реактивных снарядов, 82 мм, 24 снаряда;

левое плечо: блок реактивных снарядов, 82 мм, 24 снаряда;

правая рука: спарка — пулемет ПДЛБ, 7,62 мм, 2000 патронов и пулемет ЕКПБ, 14,5 мм, 500 патронов;

левая рука: автоматическая пушка, 45 мм, 60 снарядов;

грудь: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук.

«Громобой»

Технические характеристики

Масса — 20 т;

высота по пулеметной башне — 4,1 м;

высота корпуса — 1,5 м;

ширина корпуса — 2,5 м;

длина корпуса — 6 м;

броня лобовая — 45 мм;

броня щитков ног — 25 мм;

броня бортов и кормы — 10 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

скорость — 15 км/ч;

ходовая — 6 ног;

клиренс — от 0 до 2000 мм;

брод — 3 м;

экипаж — 5 человек;

обслуга — 1 человек (водитель трала).

Вооружение

Правый борт: блок реактивных снарядов, 82 мм, 12 ракет по 4 в каждом ряду;

левый борт: блок реактивных снарядов, 82 мм, 12 ракет по 4 в каждом ряду;

ГК в лобовой проекции: одно орудие, 76 мм;

лоб: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук;

пулеметная башня: две башни поперек корпуса, по одному пулемету «максим».

«Сорока»

Назван так в честь многоствольной картечницы «Сорока» из-за обилия пулеметов, которые в бытность также именовались картечницами.

Технические характеристики

Масса — 10 т;

высота по пулеметной башне — 4,1 м;

высота корпуса — 1,5 м;

ширина корпуса — 2,5 м;

длина корпуса — 6 м;

броня лобовая — 10 мм;

броня щитков ног — отсутствует;

броня бортов и кормы — 10 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

скорость — 15 км/ч;

ходовая — 6 ног;

клиренс — от 0 до 2000 мм;

брод — 3 м;

экипаж — 5 человек;

обслуга — 1 человек (водитель трала).

Вооружение

Правый борт: блок реактивных снарядов, 82 мм, 12 ракет по 4 в каждом ряду;

левый борт: блок реактивных снарядов, 82 мм, 12 ракет по 4 в каждом ряду;

ГК в лобовой проекции: пулемет ЕКПБ, 14,5 мм;

лоб: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук;

пулеметная башня: две башни поперек корпуса, одна с кормы, по одному пулемету «максим».

Бронетяги

БЛ-33 (бронетяг легкий 1933 года выпуска)

Технические характеристики

Масса — 15 т;

высота — 3 м;

ширина — 3 м;

длина — 8 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 25 мм / 60°;

броня бортовая / угол — 10 мм / 40°;

броня кормовая / угол — 10 мм / 45°;

силовая установка — три автомобильных котла и V-образная паровая машина тройного расширения;

скорость: по шоссе — 40 км/ч, по пересеченной местности — 15 км/ч;

преодолеваемый подъем — 36°, ров — 3,5 м, стенка — 0,75 м, брод — 1,2 м.

экипаж: командир (руководство, наведение, связь), заряжающий, пулеметчик, механик-водитель.

Вооружение

Башня: пушка 45 мм, 150 снарядов, пулемет ПДЛБ, 7,62 мм, спаренный с пушкой, по три мортирки с дымовыми шашками с боков, по одной реактивной установке с боков, по две направляющих стальных трубы под ракеты 132 мм;

лоб: курсовой пулемет ПДЛБ, 7,62 мм.

БС-36 (бронетяг средний 1936 года выпуска)

Технические характеристики

Масса — 27 т;

высота — 3 м;

ширина — 3 м;

длина — 9 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 45 мм / 60°;

броня бортовая / угол — 45 мм / 40°;

броня кормовая / угол — 40 мм / 45°;

силовая установка — четыре автомобильных котла и V-образная паровая машина тройного расширения;

скорость: по шоссе — 30 км/ч, по пересеченной местности — 10 км/ч;

преодолеваемый подъем — 36°, ров — 3 м, стенка — 0,8 м, брод — 1,2 м;

экипаж: 5 человек.

Вооружение

Башня: пушка 76 мм, 150 снарядов, пулемет ПДЛБ, 7,62 мм, спаренный с пушкой, по три мортирки с дымовыми шашками с боков, по одной реактивной установке с боков, по две направляющих стальных трубы под ракеты 132 мм;

лоб: курсовой пулемет ПДЛБ, 7,62 мм.

 

Германские военные машины

Бронеходы

«Крестоносец»

Технические характеристики

Масса — 35 т;

высота — 5 м;

ширина корпуса — 1,8 м;

ширина по вооружению — 3 м;

броня корпуса — 65 мм;

броня щитков ног — 65 мм;

броня спины — 40 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

экипаж — 2 человека;

обслуга — 3 человека.

Вооружение

Голова: отсутствует;

правая рука: спарка — пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов и пулемет МГ-131, 13 мм, 500 патронов;

правое плечо: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда;

левая рука: автоматическая пушка, 50 мм, 60 снарядов;

левое плечо: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда;

грудь: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук;

пах: полукруглая башенка, пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов.

«Мечник»

Технические характеристики

Масса — 20 т;

высота — 4 м;

ширина корпуса — 1,5 м;

ширина по вооружению — 2,5 м;

броня корпуса — 45 мм;

броня щитков ног — 40 мм;

броня спины — 30 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

экипаж — 1 человек;

обслуга — 3 человека.

Вооружение

Голова: отсутствует;

правая рука: спарка — пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов и пулемет МГ-131, 13 мм, 500 патронов;

правое плечо: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда;

левая рука: автоматическая пушка, 37 мм, 60 снарядов;

левое плечо: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда;

грудь: мортирка с дымовыми шашками, 6 штук;

«Муравей» (бронетранспортер)

Технические характеристики

Масса — 10 т;

высота — 4 м;

высота корпуса — 1,5 м;

ширина корпуса — 2,5 м;

длина корпуса — 7 м;

броня лобовая — 10 мм;

броня щитков ног — отсутствует;

броня бортов и кормы — 8 мм;

скорость — 15 км/ч;

ходовая — 6 ног;

клиренс — от 0 до 2000 мм;

стенка — 1,2 м;

брод — 2,5 м;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

экипаж — 2 человека (командир-пулеметчик и механик-водитель);

обслуга — 1 человек (водитель трала);

десант — 20 человек (два отделения).

Вооружение

Над водителем за щитком: пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов.

«Тарантул»

Технические характеристики

По сути своей — орудийная башня на платформе с ногами, имеет разворот 360°.

Масса — 20 т;

высота — 4 м;

высота корпуса — 2,5 м;

ширина корпуса — 1,5 м;

длина корпуса — 6 м;

броня лобовая — 45 мм;

броня щитков ног — 45 мм;

броня бортовая и кормовая — 10 мм;

скорость — 15 км/ч;

ходовая — 6 ног;

клиренс — от 0 до 2000 мм;

силовая установка — котел замкнутого цикла, отопление жидким топливом, форсунки. Машина приводит в действие масляный насос высокого давления, тот посредством гидроцилиндров — конечности и корпус;

экипаж — 5 человек;

обслуга — 3 человека.

Вооружение

Левый борт: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда и пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов;

правый борт: блок реактивных снарядов, 65 мм, 24 снаряда;

лоб: шесть мортирок с дымовыми шашками, одно короткоствольное орудие, 75 мм, и курсовой пулемет МГ-34, 7,92 мм, 2000 патронов.

Бронетяги

Б-1 (бронетяг-1)

Технические характеристики

Масса — 6 т;

высота — 1,8 м;

ширина — 2 м;

длина — 6 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 13 мм / 25°;

броня бортовая / угол — 13 мм / 0°;

броня кормовая / угол — 13 мм / 21°;

силовая установка — автомобильный котел и паровая машина двойного расширения от грузовика;

скорость: по шоссе — 50 км/ч, по пересеченной местности — 20 км/ч;

преодолеваемый подъем — 30°, ров — 2 м, стенка — 0,4 м, брод — 0,6 м.

экипаж: 2 человека.

Вооружение

Башня ГК (ромбовидная): два пулемета МГ, 7,92 мм, 2000 патронов.

Б-2 (бронетяг-2)

Технические характеристики

Масса — 10 т;

высота — 2,3 м;

ширина — 2,3 м;

длина — 7 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 14,5 мм / 8°;

броня бортовая / угол — 14,5 мм / 0°;

броня кормовая / угол — 14,5 мм / 10°;

силовая установка — два автомобильных котла и V-образная паровая машина двойного расширения;

скорость: по шоссе — 40 км/ч, по пересеченной местности — 15 км/ч;

преодолеваемый подъем — 30°, ров — 1,5 м, стенка — 0,75 м, брод — 0,9 м;

экипаж: 3 человека.

Вооружение

Башня ГК (ромбовидная): пушка, 37 мм и спаренный пулемет МГ, 7,92 мм.

Б-3 (бронетяг-3)

Технические характеристики

Масса — 20 т;

высота — 3 м;

ширина — 3 м;

длина — 8 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 50 мм / 30°;

броня бортовая / угол — 15 мм / 0°;

броня кормовая / угол — 15 мм / 15°;

силовая установка — три автомобильных котла и V-образная паровая машина тройного расширения;

скорость: по шоссе — 30 км/ч, по пересеченной местности — 15 км/ч;

преодолеваемый подъем — 30°, ров — 2,3 м, стенка — 0,6 м, брод — 0,9 м;

экипаж: 5 человек.

Вооружение

Башня ГК (ромбовидная): пушка, 37 мм, пушка, 75 мм (короткоствольная) и спаренный пулемет МГ, 7,92 мм;

лоб и борта: курсовой пулемет МГ, 7,92 мм.

Б-4 (бронетяг-4)

Запущен в серию в 1937 году, в Испании проходит испытания войной.

Технические характеристики

Масса — 27 т;

высота — 3 м;

ширина — 3 м;

длина — 9 м;

клиренс — 0,4 м;

броня лобовая / угол — 70 мм / верх — 70-0° (уступами нос скошен в направлении, куда уходят ноги мехвода, далее идет прямая коробка со смотровыми щелями), низ — 30°;

броня бортовая / угол — 30 мм / 0°;

броня кормовая / угол — 20 мм / 15°;

силовая установка — четыре автомобильных котла и V-образная паровая машина тройного расширения;

скорость: по шоссе — 30 км/ч, по пересеченной местности — 12 км/ч;

преодолеваемый подъем — 30°, ров — 2,3 м, стенка — 0,6 м, брод — 0,9 м;

экипаж: 5 человек.

Вооружение

Башня ГК (ромбовидная): пушка, 50 мм и спаренный пулемет МГ, 7,92 мм;

лоб и борта: курсовой пулемет МГ, 7,92 мм.