— Так говоришь, пленные сказывали, будто мы против них применили какие-то скорострельные мортиры?

— Так батюшка. Причем дважды. В первый раз у Тихого, во второй, в бою у Веселого ручья.

— А ты ни о чем подобном не ведаешь?

— Нет, батюшка.

— А что твои стрельцы, ничего подобного не заметили?

— Я сам был в том бою не в обозе, так что все видел собственными глазами. Метали они чудные гранаты с помощью мушкетов, на манер ручных мортирок, но о том оружии я давно ведаю. Ладная придумка и мечет те гранаты очень точно. Вот только пленные показывают, что разными гранатами их обстреливали, одни послабее, а другие куда как мощнее. Ничего подобного в бою я не видел. Потом, резервы были сильно потрепаны тем обстрелом, но мушкетами до туда гранату не добросить. Так что есть еще кое-что, чего я пока не видел.

— Стало быть, ты уверен, что это дело рук людей Добролюба?

— В том-то и дело, что нет. Все его люди были на виду. Все от начала и до конца участвовали в бою, сам Добролюб оказался в рукопашной, да в такой, что все диву даются как он сумел в той сече выжить. Рассказывают, что осатанел настолько, что в одиночку бросался на десяток. Может еще кто объявился или какая тайная дружина Великого князя.

— То его рук дело. Я всегда говорил, что он не так прост, — уверенно возразил Световид. — Гадаешь, отчего я уверен в этом?

— Гадать тут нечего. Он сам доложил, что они потрепали гульдов изрядно: Взорвали огненный припас, забросали гранатами и постреляли, да по пути устроили несколько засад, минировав дорогу бочонками с порохом. Вот только как все это было сделано, понять не могу.

— Вот тем самым оружием, что ты не видел, он все это и проделал.

— Но кто с тем оружием управлялся? Сказываю же, все его люди на виду были.

— Ой ли, внучек?

— О чем ты деда? — Не скрывая недоумения Градимир уставился на старого Радмира.

— Тебе тоже нужно объяснять, Световидушка? А ить все как на ладони. В начале, еще до беды, что на его голову свалилась, он хотел устроить мануфактуру и построить такие станки, каких ни у кого нет. Ты сынок его тогда еще поддержал, а еще он просил у тебя письмецо к дружку твоему, чтобы тот помог ему посмотреть станки иноземных и наших токарей. Потом просил тебя, чтобы холопа его, с повозкой пристроить в караван, что в Рудный град направлялся, чтобы детали к тем станкам отлить.

— Эка, батюшка. Ты еще припомни, что в младость мою было.

— Цыть, — бросил строгий взгляд на сына, старик. — Надо будет, так и от сотворения мира рассказ поведу, а ты слушать будешь со вниманием.

— Прости, батюшка.

— Потом, гульды налетели и пожгли все его хозяйство, — продолжил степенно дребезжать старческий голос. — Вот только после войны, насколько мне сказывали холопы, что с тобой внучек постоянно пребывают, на том постоялом дворе опять появились ветряки, что и ранее были, стало быть, станки стоят и работают. У его кузнеца ты мушкеты, да пистоли ладил на иной лад. Гранаты, чудной формы там же лили, а потом уж и тут в Звонграде. Чего глядишь? Думаешь как стар, так и весточку некому принести? Ошибаешься, сынок. Мушкетов он множество на новые ложа посадил, от чего те стали куда как удобнее и немного легче. Гораздо больше десятка их изготовили. Но для всего этого те станки не надобны, а ветряки ветер ловят и вертятся. Для чего? Мне он пустобрехом не показался. Так вот к чему я это все. Не дурень он, от того многое в тайне делает. Против княжества не умышляет, но и доверия не имеет. Потому и людишек у него может быть поболе и придумки какие есть, о коих он помалкивает. Вот от туда и загадки те.

— Это он что же, выходит дружину целую развел? — В глазах Световида начал зарождаться гнев.

— Не закипай, будто самовар, — отмахнулся старик, — нешто у него не было и до того десятка добрых бойцов. Может статься был и не один. Ить ворога бил и бил ладно, такого в одиночку не учудишь.

— Тут твоя правда, батюшка.

— Но тогда чего же он? Вскрылся бы, так князь его от службы ослабонил, и зажил бы он жизнью иной? — Искренне удивился Градимир.

— Он к Великому князю не вхож и мысли его до него можно донести не иначе как через нас или подав челобитную в приказ, о чем мы опять таки прознать очень даже просто можем. А нам веры у него нет, — вздохнул на непонятливость сына Световид.

— В корень зришь, сынок, — довольно кивнул Радмир. — Есть у него задумки и немало. Вот ты Градимирушка, сказываешь, что его гранаты против обычных куда лучше. Пули новые, от него пришли, а от того стрельба и метче и дальше получилась, почитай в два раза. Кресала новые приладил, на простой мушкет и тот стал бить куда как чаще. Переделка не особо дорогой получилась, но очень нужной. Опять же эта его задумка, с бочонком пороха, каменным дробом и пистолем, хотя уверен, что не было там пистолей. Умен он на всякие придумки, но не знает как все это вынуть на свет божий, потому как от нас он очень даже может ждать беды. Сколь он роду нашему сделал добра, а чем отплатили? Окрутили службой княжьей пожизненной, причем не по доброй воле. Он сына твоего от смерти спас, а ты ему подворье подсунул обчищенное под конец, так что стало оно его держать как якорь.

— Так к добру все, — возмутился Световид.

— К добру, да против воли. Нет у него уверенности, что он вынет свои задумки, а его, к его же пользе, не похолопят, вот и таится.

— Дак ведь, слово боярское…

— А он о том, ведает? — Безнадежно махнул рукой на сына старик.

— Стало быть, нужно ему о том сказать, напрямую, — заявил Световид. — Неча таиться, коли для княжества польза великая может выйти. Эвон, у Кукши опять чуть было биты не были, кабы Градимир в ослушание не пошел.

Вопреки ожиданиям и тому, что враг на этот раз куда как более основательно подошел к подготовке этой кампании, война в очередной раз вышла скоротечной. Не на шутку испугавшийся первого поражения, Миролюб неожиданно для всех призвал под Кукшу, целых десять полков посадской конницы, Да ополчение со всей округи, в том числе и Звонграда, практически лишив его защиты. Случилось это настолько быстро, что никто ничего и понять не смог. Ну, не ожидали от него такой глупости, чтобы он перепугавшись бросился оголять земли и стягивать все силы в кулак.

Но не превосходство почти в двадцать тысяч решило исход сражения и не применение новомодных пуль в полках нового строя, тем паче и тех и других было не так, чтобы и много. Гульды даже в этом случае имели все шансы на победу. Да чего там, к тому все и шло. Они уже практически продавили центр брячиславцев, когда совершенно неожиданно, у них в тылу появились три полка стрельцов при двух десятках пушек. И виной тому оказался Обережненский воевода.

Разбив полки у своей крепости, да так, что из сечи смогла уйти только небольшая часть, он оставил в гарнизоне под командованием Бояна, только таможенников, пограничников и ополченцев. Основными же силами выдвинулся к Ладе, где по уговору с тамошним воеводой, тот вывел в поле все свои силы, чтобы атаковать гульдов, стоящих против крепости лагерем. Генерал гульдов обрадовался и вывел свои полки, вот только его ждало горько разочарование, потому как лишь началась баталия, в тыл ударили неизвестные части.

После этого, уже тремя полками, два воеводы двинулись к Кукше и поспели как раз вовремя. Оповещать Миролюба было недосуг, поэтому полки сходу ударили в тыл, быстро овладев лагерем, пушками и главное, пленив короля Карла. Так уж случилось, что войск при нем почти не осталось, потому как уже близился перелом в сражении и все резервы были введены в дело. Брячиславцы очень удивились, когда непрестанно давившие гульды, неожиданно остановились и в полном порядке, начали отход. Попытки контратаковать, ни к чему не привели, противник с относительной легкостью отбивал все нападки неприятеля, хотя и продолжал пятиться, по всей линии.

Все разрешилось, когда с вестью к Миролюбу прибыл лично Градимир, ладненский воевода побоялся предстать пред светлы очи. Смолин появился не один, а в сопровождении сотни посадских, доставил к шатру Великого князя, короля Карла. Первому пришлось изрядно почесать затылок, как ему поступить: наказать ослушника или наградить человека переломившего не ход сражение, а всей войны. Награда воспоследовала, а в наказание, Градимир еще два года должен был провести в должности воеводы Обережной, ну раз уж у него так славно получается ее беречь.

— Вот и я о том думаю, — согласился старик. — Он за себя бережется, да за людишек своих, за коих ответственность чувствует. Боится, что задумки его много прибытка принесут, и тот прибыток нам глаза застит, а того не ведает, что спокойствие княжества для нас дорогого стоит.

— А есть ли там столь великий прибыток? — Усомнился Световид.

— Уверен, что есть. Сколько может стоить оружие, с помощью которого пара десятков, сомнительно, что у него больше, сумели знатно потрепать два полка? А как тем оружием вооружить цельный полк? То-то и оно. А еще сдается мне, тут не только в оружии дело. Есть еще что-то. Я в том уверен.

— Сегодня же отправлю в Обережную гонца, чтобы Добролюб прибыл сюда. Как говорится — сядем рядком и поговорим ладком, — решил Световид и получил одобрительный кивок отца.

Обманывать бывшего скомороха в его планы никак не входило. Каким бы это не казалось абсурдом, но у него и в мыслях не было порушить слово главы рода, данное им тут же, в этой самой горнице. И не имело значения, что все знавшие о том, сейчас находились здесь же. Все в этом мире имеет цену и далеко не всегда та цена измеряется златом и серебром, есть нечто, чего ни за какую деньгу не купить.

— Я вам еще не все обсказал, — начал Градимир и было видно, что говорить он намерен о вещах серьезных. — Тут дело касаемо нашей семьи…

— Это что же получается, Смеяна… — Выслушав рассказ сына, хмуро начал и осекся Световид.

— Нет не получается, — твердо возразил Градимир. — В том уверен и сам Боян, хотя и съедает его ревность, как ржа добрый клинок, и я за то голову на плаху положу. Но вот сказать, что зять не прав я не могу.

— Выходит, Смеяна честь блюдет и сомнений в том никаких быть не может?

— Батюшка, а есть ли у тебя сомнение в твоей невестке?

— Это еще что за весть несказанная!

— Коли не ведаешь, то я скажу. Жена моя всю жизнь иного любит, с младых лет, но ни взглядом, ни делом того не показывает, будучи верной и преданной моей спутницей по жизни. Смеяна дочь ее и оного от нее ждать нельзя, а сердце… Сердцу не прикажешь.

— Эвон как все. А я ни сном и не духом. А как же так-то? Ить вижу, что ты не просто по долгу с ней, хотя и без вашего ведома вас окрутили.

— Верно все видишь, люба она мне. До гробовой доски люба. Но сложилось так, как сложилось.

— Значит в Смеяне уверен?

— Про то уж сказывал.

— Ну и слава Отцу небесному.

— Погоди. А чего же ты только о Смеяне и спрашиваешь, а про скомороха..?

— Видать пришла пора. Ведаю я о том, что Добролюб в Смеяну влюблен и давно уж, еще с того дня как впервые порог нашего дома перешагнул. Вот только, место свое он знает и всегда знал, а от того любовь ту от самого себя всегда таил.

— Гхм, — неожиданно закряхтел старик.

— Да брось, батюшка, — отмахнулся было Световид, но видя, что старик не собирается отступаться, вздохнул и продолжил. — Барон Берзеньш. Когда встал вопрос, что или мы его справадим на тот свет, либо он доберется до тебя, я решил послать Добролюба, чтобы он его упокоил и устранил ту угрозу.

— То я ведаю.

— Ведаешь, да не все. Заставить его то сделать я не мог. Нужно было, чтобы у него появилось, что-то, чего он не захотел бы лишиться, что-то, чем можно было бы использовать как поводья. Я так рассудил, что пока ты в крепости, да под крепкой охраной гарнизона, то барону до тебя не добраться. Потому решил обождать, пока он не обзаведется семьей, сам, так чтобы ответственность почувствовал, а еще лучше когда женка понесет. На одной деньге далеко не уедешь. Насколько же он ловок, не мне тебе рассказывать, попытка же могла быть только одна. А Берзеньш тот, чтоб ему в гробу перевернуться, прости Отец небесный, достал таки тебя в крепости и едва ядом не извел. Когда я направился в Обережную, то взял с собой Смеяну, хотя легко мог и оставить. Взял с умыслом. По дороге в Обережную, мы остановились на постоялом дворе и я предложил Добролюбу за плату порешить старика. По виду понял, что ни за какие деньги он на то не пойдет, скорее уж в бега подастся. Настаивать не стал, только сказал, чтобы подумал, а ответ дал когда я назад поеду. На обратном пути, тебя опять попытались убить…

— То был не Берзеньш, — скорее утверждая, чем вопрошая произнес Градимир.

— Прол, тот болт пустил, по моему приказу, а потом скрылся в лесу. Про то знали только трое, мы с батюшкой да он. Теперь знаешь и ты.

Прол мог. Не просто боевой холоп, а потомственный охотник, такой, что из арбалета воробья бил влет. Такой маху не даст, а лес ему что дом родной, поди его там сыщи, он и лешака со следа собьет, не то что людей.

— Теперь я тебе скажу, не смей его ни в чем винить. Конь Смеяны запнулся или она его неожиданно вперед пустила, от того стрела и царапнула ее. Он как прознал, едва себя живота не лишил, я его почитай из петли вынул.

— На что же мы способны, ради родни.

— На многое сынок. Но если есть возможность не переступать через себя, то так и следует поступать.

— Выходит, он за дочку мою упокоил барона, а не за деньги.

— Выходит, что так. Потом, за семью свою, порешил прорву народа и случись ничто его не остановит кроме смерти. Я так мыслю. Коли уж все складывается так, то нужно его отослать так далече, чтобы и духа его рядом с нашим родом не было. Оно и за Смеяну будет покойней и перед Отцом небесным будем чисты.

— И куда ты думаешь его услать?

— Малагин, батюшка твоего бывшего помощника, помнишь почему легко отделался за трусость свою?

— Дак корабли они океанские ладили.

— А для чего ведаешь?

— В море Миролюб вровень с другими державами выйти хочет, вот и ладит эскадру.

— Не просто тут все. Оно и здесь проблем хватает, но только имеет он думку, основать поселение славенское в Новом Свете. Вот-вот клич бросят. Закон вскорости выйдет, что тем крепостным, что возжелают своей волей ехать в колонию, вольная выйдет. Касаемо это лишь тех, у кого в крепостных более ста душ имеется и не более одной семьи.

— Так это почитай только бояр и коснется.

— Не только, но в основном.

— Предлагаешь Добролюба спровадить в Новый Свет? Не выйдет. Я ить сказывал, что дочка у него обнаружилась. Грудничковая она, куда ей дорогу осилить. Коли силком выдворим его, да с ней несчастье приключится… Беда будет. Тогда уж лучше слово порушить и лишить его живота. Ему ить без разницы кого резать, а мстить он станет люто, про то вы ведаете.

— Да. Об том я и не подумал.

— Мысль твоя верная, сынок, — вновь подал голос Радмир, — но тут еще подумать нужно, время есть. Посылай гонца за скоморохом.

***

Опять Звонград. Интересно зачем он понадобился воеводе? Не иначе как станет пытать насчет его изобретений. Слишком много всего непонятного случилось в эту кампанию, не могло это пройти незамеченным. Градимир пытался было вызнать, да так и ушел не солоно хлебавши. Вот только версия Виктора была шита белыми нитками, без труда можно было определить, что он что-то не договаривает, а потому вероятность что воевода тем удовлетворится была слишком мала.

В предпринятом Градимиром походе, десяток Виктора участвовал без него, все же знатно ему прилетело в голову, едва на тот свет не спровадили. Однако, несмотря на отсутствие начальника, десяток оказался на высоте, из Звана получился достойный командир, который сумел провести парней через бои без потерь. Именно благодаря их стараниям, были обезврежены разъезды противника, которые могли обнаружить передвижения брячеславцев в тылу армии гульдов. Именно их стараниями и умениями был обеспечен скрытный подход полков своевольного воеводы.

Виктор же, все это время провалялся в постели. Даже сейчас, по прошествии полутора месяцев, голова внезапно начинала кружиться и подскакивало давление. Бабушка снабдила его настойками да травами, кои нужно было заваривать и было этих лекарств столько, что пить приходилось чуть не через каждый час. Сотрясение головного мозга вообще штука неприятная и может повлечь самые непредсказуемые последствия, поэтому у Виктора были кое-какие сомнения насчет возможностей местной лекарки, но как говорится за неимением гербовой, пишут на простой. Больше всего Волков боялся оказаться немощным инвалидом, этот страх в нем сидел настолько сильно, что несмотря на сомнения, он выполнял все назначения старухи с точностью воинского распорядка, даже в пути.

По рекомендации бабки Любавы, Градимир услал болезного на постоялый двор, где о нем могли проявить заботу и обеспечить уход. Виктор даже зубами проскрежетал от злости, когда узнал, что Орехины и Сохатовы самовольно вернулись на подворье. Рано, слишком рано. Все складывалось таким образом, что вероятность необходимости смазать пятки салом очень велика, а они опять выставлялись на показ. Тут еще и Градимир, отчего-то не пожелал отдавать дочурку. Пока Виктор приходил в себя, он услал Смеяну в Звонград, благо Ратибор уж окреп, а с ними отправил и Неждану. По сути это была основная причина, почему Волков безропотно ехал в вотчину Смолиных, хотя и подозревал, что поездка может оказаться опасной. Ну, не верил он в благородство и тому подобное бла-бла-бла, уж больно часто его припирали к стенке и брали за глотку.

К подворью Смолиных он подкатил как барин, сидя в легком экипаже на мягком ходу, которым правил Кот, оно можно было и верхом, но бабушка строго настрого запретила. Она не одобряла и эту поездку, но тут уж ничего не поделаешь, воля полкового воеводы. Так что Виктор совершал это путешествие устроенный со всеми удобствами, обложенный мягкими подушками и в неспешном порядке.

Экипаж этот смастерил Богдан, по собственному почину, уж больно мала оказалась бедарка в которой могли разместиться только два человека, а пассажиров случалось куда больше, вон хоть взять ежедневные поездки в Приютное за работницами, чуть не на головах друг у друга сиживать приходилось. Теперь было куда как удобнее. Кстати, это обещало-таки стать дополнительной статьей дохода, Богдану уже поступил заказ от знакомого купца Лиса на это новшество. Так как дел особых пока не было, кузнец, по совету Виктора, взялся за заказ, все же человек полезный, но от последующих они пока отказывались, мало ли как оно все обернется.

В воротах оказался все тот же старик, который едва рассмотрел колоритную внешность сидящего в повозке, сразу его узнал и весьма сноровисто принялся растворять ворота. А чего разводить лишние разговоры, коли насчет этого гостя все было известно. С другой стороны, оно вроде как и не по чину, вот так вот разъезжать в чудной повозке, да еще и въезжать на боярское подворье, но болезненный вид и наличие множества подушек без труда указывали, что самостоятельно передвигаться ему сейчас трудно. Вот только людям, что с ним прибыли, он строго настрого указал, быть близ ворот, вместе с конями. Прикажут, так их и сопроводят и накормят, а пока будет так как он сказал. Никто спорить и не стал.

— Здрав будь, воевода батюшка.

— И тебе скорейшего выздоровления, Добролюб. Не стой, ведаю, что хворый, присядь. Присядь говорю. Разговор долгий и серьезный, так что силы тебе понадобятся.

Вот такое вот многообещающее начало, иди и думай к чему все это приведет. Но в голосе слышится все же забота, ни какой скрытой угрозы не заметно. Что же тут происходит, к чему его вызвали. Как бы то ни было, не начав разговора не узнаешь и прав воевода, силы еще ой как понадобятся. Без лишних разговоров он подошел к лавке и опустившись на нее облегченно откинулся к бревенчатой стене.

В этот момент, дверь отворилась и в горницу вошел знакомый старик, дядька воеводы. Проявляя уважение к летам, Виктор поднялся и отвесил поклон. Зря он это. Как только кровь прилила к голове, она тут же поплыла и не подхвати его воевода, Волков непременно воткнулся бы своей многострадальной частью тела в пол. Старик на это недовольно покачал головой, воевода же наоборот, одобрительно похлопывая усадил страдальца обратно. Даже воеводе, бывший скоморох скорее изобразил земной поклон, и тот понимал, что вызвано это не неуважением, а боязнью попросту упасть, что он сейчас и продемонстрировал, выказывая уважение древнему старику.

— Чего поклоны земные отбиваешь, коли немощен? — Недовольно проскрипел дедок.

— Дак и сам не ведаю, дедушка, само оно как-то.

— Ты за словесами-то следи, десятник. Ишь удумал, дедушка, — недовольно заметил Световид.

— Не суди парня. Чай сам в свой час не объяснил кто я, так что неча на зеркало кивать, коли у самого рожа кривая.

— Твоя правда батюшка.

— Батюшка!? — Не удержавшись выдохнул Виктор. Твою дивизию, сто тридцатый полк! Выходит это отец воеводы! А он-то ему… Ох держите меня трое. Это же полный абзац!

— Не ожидал, что глава рода боярского тебя внучком величать станет? Да ты дыши, дыши, не то грохнешься в беспамятстве, а нам с поленом говорить не о чем, — проговорил Радмир.

— Стало быть, на судилище меня призвали, — снова откинувшись к стене как-то равнодушно бросил Виктор.

Что же, чего-то подобного стоило ожидать. Жаль только дочурку. Как сложится ее судьба, вырастят ее вольной или ей будет уготована судьба холопская? Оружие при нем, можно и подороже продать свою жизнь, вот только вырваться все едино не выйдет, а Неждану в отместку могут и живота лишить. Чему быть, того не миновать. Придется покорно ждать.

— А есть за что судить? — Лукаво улыбнулся воевода. Вот поди и пойми его. И вообще, что тут происходит. Да пошло оно все!

— Зачем призвал, воевода, — голос усталый, так говорит только тот человек который для себя уже все решил и смирился с судьбой. Потому и без разницы ему кто перед ним, дерзости нет, но и от пиетета ничего не осталось.

— А разговор стародавний продолжить, — наливая квас произнес Световид, затем протянул кружку Виктору, — Выпей, может полегчает.

— Я уж лучше из своей фляжки. Там настой травный.

Произнеся это, Волков и впрямь отстегнул фляжку и сделал два больших глотка, все как учила лекарка. Чего она там намешала ему было и невдомек, но только облегчение пришло сразу, и головокружение отступило и начавшаяся было тошнота тут же прошла. Только холодок из груди никуда деваться не хотел, но то уж по другой причине.

— Вижу полегчало. Тогда продолжим. Помнится, ты мне сказывал, что хочешь мануфактуру открыть, обзавестись семьей и зажить спокойной жизнью. От меня письмо к другу моему старинному просил и побывал на мануфактурах, как иноземных, так и наших. А своего дела как не было, так и нет.

— Так ведомо тебе воевода, что и дом и семья у меня были и мануфактура должна была появиться, да не сложилось. Дом и семью пожгли. Видно спокойное житье не про меня, не сложилось как-то.

— Больно егозлив, вот и не сложилось. Сказано ить в писании, прощай врагов своих, — возразил Световид.

— Видно не про меня те слова, не умею я прощать. Мне ближе иные: Око за око.

— У тебя со сторицей получается, — покачал головой воевода, — Но не о том речь. Что же ты, думаешь и далее вот так зверем лютым прожить, эдак век у тебя выйдет не долгий.

— Кровушки я уж напился вдоволь и за семью отомстил сполна, да только нынче у меня жизнь так уж обернулась, что служба мне выпала пожизненная.

— Световид, хватит ходить возле да около, — вмешался старый Радмир, — не видишь, парень гадает, да понять не может, чего мы тут удумали.

— Твоя правда, батюшка. Так вот, Добролюб, греха в том, что ты сохнешь по моей внучке мы никогда не усматривали и не усматриваем. Доколе ты себя в руках держишь и не покушаешься на то, что твоим быть никогда не сможет, от нас беды не жди. Многое нас повязало, но то все в прошлом. Сегодня знай, что род наш тебе не угроза и никогда не был, потому как хранит тебя слово главы рода Смолиных и будет хранить даже когда его не станет. Долгих лет тебе батюшка.

— Чего уж, все под богом ходим, и каждому свой век отмерен, — грустно улыбнулся старик.

— А как же род Вяткиных? — Не удержался Виктор.

— О том, только четверым ведомо, — продолжил воевода, — нам троим да Градимиру, а боле знать никому и не надо. С тем вопросом закончили и боле его вспоминать не будем, — вообще-то вспоминать оно само как-то получалось, но воевода прав, лучше позабыть, так спокойнее. — Насчет того, что жить тебе незачем, тоже говорить не станем, потому как есть у тебя дочка, а с нею и смысл далее за жизнь держаться, тоже появился. Как бы разговор наш не закончился, сегодня ты с ней домой уедешь, — а вот эти слова никак не могли быть восприняты спокойно. Только раз он держал на руках Неждану, но уж любил, как и первую свою дочурку, а может это прежняя любовь нашла продолжение в этом ребенке как и жизнь первой Нежданы.

— Благодарю, воевода.

— Не за что тебе благодарить, дочка к отцу вернется, то по закону божьему.

— Все одно спасибо и за заботу о малютке, тоже.

— Ладно, о том говорить больше нечего. Поговорим о тебе. Никогда бы не подумал, что обычный скоморох станет отличаться такими умениями. Много всего ты напридумал.

— Не так, воевода. Я ничего не придумал, просто предложил улучшить, вот и все. Вот пистоль, я ить ничего такого не придумывал, просто попросил мастера сделать его чуть прочнее, остальное его рук дело. Карабин мой, тоже его работа. Магазинные мушкеты не вчера появились, вот только из-за того, что под магазины делаются отверстия в прикладе, мушкет тот только для потехи и годен, но никак не для боя, больно хрупок. Если же к этому пистолю приделать приклад и установить ствол подлине, получится карабин, который и оземь грохнуть не так страшно. Нужна была просто идея, я ее мастеру и подал. Если на обычные мушкеты и пистоли установить кресало с магазинного пистоля, то будет экономиться время перезарядки, мы с Богданом просто повторили работу мастера Лукаса. С гранатами, тоже ничего удивительного, мы всего-то отлили корпус с канавками и теперь когда порох загорается, чугун разрывает по тем канавкам, потому как там стенки тоньше, от того и осколков больше, а значит и вреда ворогу.

— А кто тебе подсказал, насаживать те гранаты на мушкет?

— Стрельцы. Они как-то заехали на подворье и одного из них была ручная мортирка, вот и подумал я как бы сделать так, чтобы и гранату можно было метнуть и мортирку за собой не таскать, потому как лишний груз получается.

— А мину, каменным дробом начиненную, как придумал?

— Дак, голь на выдумки хитра. Тут тоже ничего сложного, малый бочонок с порохом в более большой, а вокруг каменный дроб. Порох взрывается и разбрасывает все окрест. Можно и огненным шнуром поджигать, но так время не подгадать, а как пистоль старый, да разболтанный использовать, который только и того что выбросить, тогда куда как сподручнее получается. Подошел ворог, ты за веревочку дернул и подорвал тогда когда нужно.

— И пули сами собой получились?

— Нет. То я видел во Фрязии, как один охотник такие пули ладил для своего мушкета. Сказывал, что порох больно дорог, так что каждый промах по кошелю бьет, а так ладно получается.

— Отчего же, у западников таких пуль нет?

— Почем мне знать-то, воевода. Может таил старик тот секрет от всех. Я его тогда из реки вынул, вот и не стал от меня таиться, да и какое дело до пуль какому-то скомороху.

— А для винтовальных мушкетов?

— То уж я. Заметил, что при стрельбе из винтовального карабина, та пуля куда хуже бьет, чем из гладкого ствола. Долго понять не мог, как там да чего, но потом сообразил стрельнуть в мягкий тюфяк, чтобы пуля не смялась, да поглядел на нее. Оказывается нарезы там слизывает, а тогда уж получается что дым вокруг пули идет и нет той точности. Решил попробовать сделать пулю длинной, а оно возьми и получись. Почитай, что и случайно вышло.

— Не многовато ли случайностей вокруг тебя?

— Дак и подле Градимира в том лесу, я тоже случайно оказался. Откуда нам знать какими дорогами нас поведет Отец небесный.

— А что скажешь насчет скорострельных мортир?

— Дак сказывал уж, сыну твоему, не ведаю об чем речь. Гранаты мушкетами мы метали, а что там гульдам со страху показалось, то уж их пытать надо. У страха глаза велики.

— А сколько у тебя людей, Добролюб? — Вкрадчиво вопросил старик.

— В ватаге было два десятка. Да только от них ить вреда княжеству никакого, только польза получилась. А когда нас Градимир на подворье обложил, второго десятка там не было. Вот так и вышло, что только часть ватаги на службу попала.

Только так. Наглухо запереться и все отрицать, глупее не придумаешь. А вот выдать часть правды с удобоваримым объяснением, это уж совсем иное. Да и выдал он почти все, только про минометы и картечницы умолчал. Нельзя выдавать на гора все и сразу. Оно конечно княжеству от того может выйти большая польза, вот только это не его проблема, а потом мог ведь и вред получиться. Все же в промышленном отношении славенские княжества и Брячиславия в частности сильно уступали западникам, так что вырвись эта новинка наружу и вреда могло получиться куда больше. Элементарные пули уже могли бедой обернуться, ведь западники как только поймут что к чему, куда проще используют эту задумку, у них-то такой дикой чехарды с калибрами нет.

— Ох не прост ты, скоморох, — в который уж раз заявил воевода. — Тут ить какое дело, все-то ты правильно излагаешь, но отчего-то кроме тебя до этого никто не додумался, хотя все и на поверхности лежит, а ты раз два и приходи кума любоваться. Ладно, чего только не бывает. Ну да, давай вернемся к твоему житию. Отсидеться втихую у тебя не выйдет, если гульды пока не прознали, кто такой Вепрь, то уж скоро все узнают, а тогда и тебе и задумкам твоим конец один. Доберутся до тебя, а там глядишь и до дочурки твоей. Эвон у меня от одного едва получилось сына оборонить. А сколько у тебя доброжелателей? По всему выходит, что уезжать тебе надо, да так далеко, чтобы никто достать не мог.

Ох божечки, опять заботу начинают проявлять, знать жди беды. Что же ты на этот раз придумал, воевода? Ты ить завсегда мягко стелешь, да жестко спать. Что же сейчас все и разъяснится.

— Великий князь в мудрости своей, решил основать колонию в Новом Свете. Места те опасные, дикими народами населенные, да только та беда известная и опознать именно тебя, там будет некому.

— А просто отпустить не хочешь, воевода?

— А я тебя и не держу. Только совет даю.

Может послать всех и воспользоваться тем моментом, что его никто не держит? Как же, не держит. Воевода княжеству верой и правдой служит, как и предки его, как и сыновья, а потому того, от кого беды могут прийти на Родину, так просто не отпустит. По сути, он уже указал, куда именно можно отправиться Виктору. Стоп. А чего ерепениться, ведь и без того собирался поступить именно так. Вот только сейчас оно не ко времени. Опять же, если хотя бы до весны оттянуть время, то можно куда основательнее подготовиться и людишек подобрать. А-а, пропадай моя телега!

— Мысль отправиться за океан мне по душе, вот только нет желания ехать не подготовившись. Ить не один я, есть и люди кои со мной по доброй воле, есть и холопы. А главное, и сам я после ранения не оправился и дочурка пока еще грудничок слабый. Так что в этом году, нам ходу в дальний путь нет. С другой стороны твоя правда, гульды всегда могут прознать, кто такой Вепрь и где его можно найти, а может уже и знают, больно приметное у меня обличие.

— К чему ты клонишь, Добролюб?

— К тому воевода, что на время мне и людям моим схорониться надо, в каком укромном уголке, а уж следующей весной мы будем готовы двинуться в путь. Помощь мне твоя надобна, но не за так, а к взаимной выгоде. Ты вспомнил о мануфактуре, значит помнишь и о том, что я тебе сказывал про станки. Так вот, я сумел изготовить те станки, не успел начать дело, но станки есть и они готовы к работе.

— Ты еще сказывал, будто не ведаешь еще, что станешь ладить на той мануфактуре.

— Времени прошло достаточно, так что теперь знаю. Изделия те принесут большую прибыль и пользы от них будет в избытке. Посели меня в каком тихом месте, приставь ко мне людишек смышленых, чтобы науку перенять смогли, а на следующий год я оставлю тебе мастеров, кои смогут на тех станках работать. Выделишь из своей казны серебро, мы в Рудном закажем станки, кои ты сможешь поставить вместо моих, а как я уеду, получишь свою мануфактуру.

— Много серебра-то потребно.

— Много воевода. Но если положишь еще больше и закажешь несколько станков, то все это окупится меньше чем за год и прибыль потечет прямо в твою казну.

— Искушаешь?

— Предлагаю выгодное нам обоим дело.

Воевода бросил взгляд на отца. Оно конечно, он сам мог принять решение, но коли уж так сложилось, что разговор при нем, то хотелось бы получить одобрение. Радмир, только легонько кивнул в знак одобрения. Вот и ладно.

— Что же, подберем тебе тихий уголок.

— Только не совсем тихий, а такой, чтобы ветра были частыми, у меня ить от ветряков все работает.

— А чем тебе река не блажит. Понятно, что на постоялом дворе речки не было, но ить можно и иное место подобрать.

— Река она помощница только до ледостава, а ветер всегда дует, а значит и станки работать станут круглый год, только в безветрие и встанут, но сколько тех дней в году случится. Так что не спроста я на ветер надежу возложил. Да, чуть не позабыл, строение мануфактуры той, тоже за твой счет пойдет.

— Эка.

— Дак тебе все останется, воевода, чай не порушу, все как есть оставлю.

— Чего еще возжелаешь?

— Более ничего.

— Вот тебе мое слово. Строить станешь за свое серебро, чай достаточно награбил в свое время. Коли польза от твоей мануфактуры и впрямь будет, то я тебе твои затраты восполню.

— Как скажешь воевода.

— Вот и ладно. В крепость можешь больше не ворочаться, со службой я улажу.

— А люди мои как?

— Там края опасные и люди искушенные в ратном деле там лишними никак не будут.

— Иными словами, они останутся на службе и только отбудут к новому месту?

— Нет. Они тоже уйдут со службы, но при условии, что вместе с тобой отбудут в Новый Свет. Все два десятка, — с нажимом закончил воевода. А что тут скажешь, остается только соглашаться, что Волков и сделал без промедления.

Была мысль замылить станки и в частности способ изготовления лерок и мечиков, но только мелькнула и пропала. За все в этой жизни нужно платить. Зато у него будет фора во времени и возможность подзаработать, отправляться на новое место с минимумом из того, что может понадобиться, глупо. Одно дело, когда земля под ногами горит, когда же есть возможность подготовиться, в течении года, продумать как и что лучше сделать, то не стоит от нее отказываться. В конце концов он отправляется не в поездку, а переезжает к новому месту жительства. Нужно будет сделать очень много, в том числе и снаряжение пополнить, больно поиздержались, а там как пить дать придется воевать, не на пустые земли идут, там хозяева имеются. Так что зацикливаться только лишь на резьбе глупо, тем более это актуально здесь, где развита хоть какая-то промышленность. Что-нибудь еще придумает.

Как не надеялся Виктор, Неждану вынесла мамка, что была при Смеяне. Едва осознав, что опять думает о запретном плоде, Волков мысленно выругал себя. Ну, не судьба, что тут поделаешь, а раз так, то думай о чем ином. Вот только не получалось это ни в какую. До самого момента, пока спеленатый младенец не оказался у него в руках, не получалось, а как только это случилось, то мысли сами свернули в иное русло. Ни о чем другом как о дочери он думать уже не мог. Взяв ее на руки Волков замер внимательно всматриваясь в детские черты, спящей малышки, не в силах отвести взор. Нет, не ошибся он тогда, одно лицо. Уверен, открой она глазки и они окажутся один в один.

— Гхм. Добролюб.

— А. Что?

Встрепенулся Виктор, замерший каменным изваянием со счастливой улыбкой. Вот ведь, поди пойми, как такое возможно на обезображенном лице, но видно возможно, коли все это смогли рассмотреть без труда.

— Может, все же поедем? Или ты прямо посреди двора заночевать собрался.

Виктор внимательно посмотрел на Звана. Ишь лыбится, словно рубль нашел. Хотел было одернуть, но только вместо строгости его лицо вновь озарилось счастьем и умиротворенностью. Да, не все гладко и трудностей еще достанет, и опасности впереди ждут нешуточные, но сейчас, обретя то, что считал навеки потерянным, он по настоящему счастлив, а с остальным бог даст разберутся.

— Давай прямиком в какой трактир, — наконец угнездившись на сидении и пристроив дочь на руках, приказал Виктор.

— Ты это, атаман… Сам ведь сказывал, что в Звонграде, нам лучше не задерживаться, друзей у тебя тут слишком много. Небо ясное, дочурку твою мы и в поле со всем прилежанием пристроим, так что любо дорого, кони отдохнули, чего время тянуть.

— А Неждане припас взять? Ить ее нашими разносолами не накормить.

— Так в короб уж все уложили. Там и пеленки, и бутылочки, и молочко, с дитем ты управляться вроде как умеешь и сам. Так чего распотягивать.

— Самих-то накормили?

— И нас накормили и тебе поснедать мы прихватили, чай там только разговоры разговаривали. Да и свои припасы имеются.

— Тогда в путь, только к Лису заскочим на минутку.

Показалось или и впрямь кто-то из окна на втором этаже его высматривает? Да нет же, конечно показалось, с чего бы, да и некому, то наверное ветерок занавеску треплет. Ну что же, бог даст, больше он на это подворье не вернется. Ну его, тут не поймешь где найдешь, а где потеряешь.

***

И вовсе он не страшный. Тогда на свадьбе она было растерялась или даже испугалась, но то ведь от того, что помнился ей совсем иной лик. Ну да, слышала она о том, что досталось ему, но и предположить не могла, что настолько. Прошло совсем немного времени и он уж не казался таким уродливым, а глядя на то как он скоморошничает, она и вовсе позабыла о его увечии, видя его именно таким, каким помнила по прошлому. Там же, на крепостном дворе, она и вовсе увидела иного человека. Обличье-то чуть не звериное, а на деле обычный растерянный и даже испуганный человек.

Вот и сейчас, глядя на него из-за занавески, она увидела переполненного счастьем и нежностью мужчину, а не зверя лютого обагренного кровью по самую маковку, готового в любой момент рвать ворога до последней возможности. А ведь знала точно, что он именно таков и доказал это уж не единожды. Чувствовало сердце — иной он. Вон стоит, трепетно держа младенца на руках, словно в соляной столб обратился, с застывшим на лике выражением искренней радости. Чуют то и его соратники, эвон мнутся, но боятся потревожить своего десятника, внезапно обретшего часть некогда утраченного.

О чем он сейчас думает? Может о ней? О той, коя была его спутницей, одарившей тихим семейным счастьем. Нет. Сомнительно это. Тогда бы на лице промелькнула какая тень, а нет того. Все помыслы легко читаются на челе и направлены они лишь на дочурку. Последняя мысль отчего-то успокоила ни с того, ни с сего затрепетавшее сердечко. С чего бы это? Может от того, что ей было искренне жаль этого человека, который уверовал в то, что ему в этой жизни уготована судьба неприкаянного, беспощадного мстителя и внезапно обретшего новый смысл своего бренного существования, светлый и достойный. А может от того, что не хочется отдавать малютку, к коей уж успела попривыкнуть, не делая различий между нею и сыном. Конечно именно поэтому, отчего же еще.

— Смеяна, чего ты тут? — Послышался голос мамки. Странно, она и не услышала как отворилась дверь, а ведь та имеет легкий скрип.

— Да вот, гляжу как Неждану забирают.

— А он что же все еще во дворе?

— Вон только садится в повозку.

— Ох, голуба моя. Гляжу ты к девочке-то прикипеть успела, эвон и в дорогу сама покормила, не поспеть за тобой.

Вот такие вот дела. Смеяна ни раз и ни два нарушала волю супруга своего и сама кормила девочку, хотя все были уверены, что тем занимается кормилица. Отчего так, она и не знала, просто брала младенца и пристраивала к груди. Пеняла ей на то, мамка, да только эдак не серьезно, потому как на то имела свою думку.

— Не иначе как девочку хотела, а уродился богатырь, — понятливо кивнув, все же высказала свое понимание происходящего кормилица.

А как же иначе. Это мужья желают сыновей, а женка, даже коли всем своим видом выказывает поддержку мужу, всегда желает иметь дочь. Баба у коей одни сыновья, вообще обделена Отцом небесным. Сыны подрастая завсегда ближе к отцу тянутся, а девки они к матери поближе. Правда, в боярских семьях, заботу о чадах имеют мужья, приставив к деткам кормилиц, нянек и дядек, женам же доставалась считай роль монашки запертой в своей келье, только с тем отличием, что супруг мужний долг справляет. Недостатка она ни в чем не знала, но и света белого не видела. Однако были не редки и такие семьи как Смолины, у коих жена вовсе не походила на узницу. С восшествием на великое княжение Миролюба, этот древний обычай медленно и неуклонно рушился. Так что молодежь уж по иному смотрела на свое житье, а как станет их больше, так перемены неизменно наступят.

Из стоящей в углу колыбельки послышалось кряхтение, которое обещало перерасти в здоровый и требовательный крик. Боярич обещал вымахать в косую сажень в плечах, уж больно прожорлив, опять же для своего возраста, даже несмотря на перенесенную болезнь, весьма увесист и боек. Хвороба, хвала Отцу небесному, отступила и малыш очень быстро восстанавливался, набирая вес не по дням, а по часам.

Мамка скосила взгляд на Смеяну, мол и как быть, грудь-то у матери пуста. В ответ молодка шутя нахмурила брови и склонила набок головку, мол чего вопрошаешь, нешто не ведаешь, что и как делать. Кормилица только ухмыльнулась тряхнув головой и подойдя к колыбельке взяла спеленатого малыша на руки.

— Иди сюда, радость моя ненаглядная, матушка твоя совсем уж про тебя позабыла, все больше девок привечает, а как быть такому богатырю без молока-то.

— Зарина.

— Да молчу я, молчу, — все так же лукаво улыбаясь и выпрастывая грудь, проговорила женщина.