Деревянный восьмигранный барабан совершил несколько оборотов и замер. Одна из граней отъезжает в сторону открывая доступ во внутрь, окошечко совсем малое только руке и пролезть, что там внутри особо не рассмотришь, а потому остается только в слепую запускать руку и нащупав деревянный кругляш забирать его, чтобы явить окружающим, да не захватить лишний, тебе положен только один, иначе ничегошеньки не получишь, хоть и улыбнется Авось. Жалко отданную копейку, потому лучше не мудрить.

Мужчина долго перебирает кругляши внутри, размером с орех, но они все одинаковые, круглые, покрытые лаком, отчего ни заусенцев, ни шероховатости не чувствуется. Ладно. Была не была. А вдруг, вот именно сейчас. Уж три копейки отдал, чай утку за эти деньги купить можно. Наконец пальцы вцепились в кругляш. Он. Вот ей-ей, на этот раз он. Оказавшийся на ладони жетон весело улыбается немудреной улыбкой, простенько так точка, точка, два крючочка, но вот рожица развеселая сразу видна.

— Опять не повезло. Извини дружище. Кто еще хочет испытать свою удачу, — забирая у крепкого мужика с окладистой бородой бирку и отправляя ее обратно в барабан зазывает парень.

— Да как это такое возможно!? — Возмущению проигравшего нет предела.

— Ты чего, кричишь, — удивленно поднимает бровь парень.

— Я ить уж в третий раз тяну и все без току.

— Ну не везет. Я-то тут причем, не улыбается тебе удача, знать не твой день.

— Дак в третий раз!

— Да хоть в сотый. Я же говорю, проходи мимо, не твое это с удачей тягаться.

— Люди добрые, а ить он нас дурит. Вот как есть дурит.

— А виру за наговор заплатить не хочешь? — Вдруг построжел улыбавшийся все это время парень. — За такие слова и ответить можно.

— Все одно не чисто тут.

Мужик возмущенно обвел собравшуюся человек в двадцать толпу, призывая их в свидетели, да и чего уж там, поддержать его. Шутка, три копейки на это дело истратил, а прибытку никакого.

— Хорошо. Люди, вот мой барабан, я отхожу в сторону, пожалуйста проверяйте, все по чести. Сто бирок, одна к одной. Одна бирка с пометкой полтина, одна десять копеек, одна пять копеек, одна три копейки и двенадцать по копейке. Вот он я, никуда не убегаю и никуда не лезу, сами судите, вру я иль нет.

— Да чего завелся-то. Уж чуть не десяток раз все проверено. Отойди в сторону, дай счастье спытать. — Мужик по всему видать купеческой наружности, не сказать, что первой гильдии, но не крестьянин и не ремесленник, подходит к барабану и отдав копейку, засучивает рукав. — Крути, ядрена Матрена.

Виктор задорно улыбнувшись вращает барабан, не быстро так, чтобы бирки вполне себе могли основательно перемешаться. Не то если вращать быстро их просто прижмет к стенке, а этого не надо. Барабан вращается, внутри с глухим перестуком перекатываются бирки.

— Ну что, хватит?

— Не, еще чуток, — возбужденно говорит купчишка. — А ну стой. Эх, была не была. — Рука скользит во внутрь барабана, а затем появляется являя на всеобщее обозрение бирку с надписью под лаком по обеим сторонам "50 копеек".

— Эвон подвалило!

— Глянь, купчина полтинник достал!

— Оно завсегда так, деньги к деньгам.

— А и то правда.

Купчина стоит довольный, выслушивая все то, что вокруг люди говорят, на лице блаженная улыбка, а и то, удача улыбается в малом, стало быть и в большом сторонкой не пройдет.

— А дай я, — снова загорается давешний мужик.

— А как не свезет, что тогда? Опять будешь говорить, что обжулили?

— Да чего ты, видно жа, что все по честному.

— Ну что же погоди, сейчас выигрыш отсчитаю.

Был у Виктора целый полтинник, но он намеренно начал отсчитывать по копейке, да под пристальным взглядом толпы. Полтинник что? Он один. Отдал и все, а тут процесс занимает какое-то время, горка монеток растет на глазах, азарт захлестывает даже того, у кого и мыслей не было играть. До этого момента были счастливчики, вот только больше десяти копеек не выигрывали, а тут пятьдесят, так что действо нужно было обставить по полной, со вздохами и чуть не причитанием, мол жалко расставаться прямо страсть. Глядючи на такую картину, люди расправляют плечи, как же плохо кому-то, этож хорошо. В этот момент никто не считает, сколько уже было отдано в те руки, которые сейчас отсчитывают выигрыш.

Отсчитав положенное и пожав руку купцу, Виктор взял бирку и нарочито показав ее людям бросил в барабан, однако когда он собрался было закрыть крышку и начать его вращать, мужик воспротивился, заявив, мол он не желает, чтобы барабан вращали.

— Это как это? Я стало быть бирку бросил во внутрь, она сейчас лежит сверху, а ты хочешь ее ухватить? И где тут честность с твоей стороны?

— А вот и глянем, мой сегодня день или нет, есть здесь обман или все по чести, — выпятив губу нагло заявил мужик.

Виктор хотел было возмутиться, но понял, что толпа на этот раз не на его стороне, всем жуть как хотелось, чтобы он опять полез в свой карман. Негатив ему был не нужен. С другой стороны кто казал, что этот непременно ухватит выигрышный жетон, шанс, что промажет был и большой, ведь для того, чтобы увидеть что-либо в барабане, нужно было очень внимательно присматриваться, отверстие небольшое, освещение от него никакое, а кто позволит. Придется рискнуть, потому как расположение толпы дорогого стоит.

— То что он хочет сделать не по правилам, бирка сейчас лежит сверху, приходи и бери, — ну, не так-то все и просто, — но я пойду на это. Один раз. Чтобы показать всем и ему в первую очередь, что на всякого мудреца довольно простоты. Плати пять копеек.

— Это не по правилам. Попытка стоит копейку, — тут же возмутился мужик.

— Перед тем как достать бирку, я должен вращать барабан, ты хочешь не по правилам, а за то плати.

— Правильно.

— Ага, хитрец какой, бирка сверху, а он так же хочет за копейку.

— Плати или отходи, — раздалась разноголосица толпы.

— Да ладно вам, — отмахнулся мужик, — держи.

Пять копеек легли Виктору в руку и он сделал приглашающий жест. Ну, кто тебе виноват. Тебе ведь славенским языком сказали, не твой день. Нет, мы же самые мудрые. Мужик растерянно смотрел на бирку с улыбающейся мордочкой, а вокруг бесновалась довольная толпа. А что очень даже весело посмотреть на то, как кому-то не повезло, если то не касается тебя, разумеется. Опять же, никто не выглядит особенно забавно, как тот, кто хотел обмануть другого, а обманулся сам.

— Обман!!! — Взревел мужик. А как же иначе-то, конечно обман, ить он сам видел как бирку бросили во внутрь, она должна была оказаться сверху, а нету. Как есть обман.

— Чего шумишь? — А вот и десятник городской стражи.

На рынке всегда присутствует пара патрулей, ну ничего не меняется за века и даже в других реальностях, вот нельзя без блюстителей порядка и все тут. С другой стороны, действительно по другому не получается, потому как многие беды именно отсюда. При виде стражников Виктор даже вздохнул от облегчения. Проигравшийся совсем попутал и начинал нарываться, такого Волков спустить уже никак не мог, да и скоморох, нужно заметить, не отличался большой выдержкой, так что еще чуть и понеслась бы. А вот представители власти, это совсем иное дело.

Не желая иметь сложностей с законом, а здесь он был куда как суров, тут о правах человека ничегошеньки не слышали и если попадешь на галеры, в рудники или на каменоломни девяносто девять из ста, до конца срока ты не доживешь. Так что шутить с законом тут себе дороже. С другой стороны существовала и альтернатива, заплати виру и живи дальше, вот только вира та назначалась воеводой и по большей части на его усмотрение, так что можно остаться без штанов. А зачем тогда затеваться? Поэтому предприятие его было чин чином записано в приказной избе, правда с игорным бизнесом здесь было никак, а потому он прошел как скоморох, да и Бог с ним. Главное дело делалось.

Виктор долго размышлял над тем, чем бы таким заняться, чтобы устроить свою жизнь, но ничего путного придумать не мог. По всему выходило, что жить так, как былой Добролюб он не хотел. Нужно было где-то осесть, обзавестись домом. С одной стороны у него уже были не малые деньги, двести рублей это весьма серьезно, но с другой их было не так чтобы и много. Этой суммы хватило бы, чтобы поставить дюжину обычных изб или одно крепкое подворье с большим домом и постройками, но не более. Оставались вопросы где этот дом поставить, чем жить дальше.

Если оставаться скоморохом, то это априори означало продолжение кочевого образа жизни и тогда в качестве дома мог выступить только фургон, который разумеется можно было сделать куда как более комфортабельным чем существующие ныне. Почему так? А по другому и быть не может. Если его заносило в город где совсем недавно уже были скоморохи, то сборы были куда как скромными, потому как публика успела утолить зрелищный голод и это вынуждало продолжать путь. Так что оставаться на прежнем месте и сохранять прежнее занятие было нельзя.

Была мысль открыть мастерскую и начать производство чего-либо. Да хоть тех же замков. Но тут появлялась иная трудность, для того чтобы открыть свою мастерскую нужно было как минимум закупить станки, а то убожество которое имелось здесь и сейчас стоило ой как не дешево. Так что денег вроде как и много, но в тоже время, не так чтобы и очень, во всяком случае, на перспективу ну никак не хватит.

Была мысль воспользоваться тем, чем повсеместно и во всех книгах начинают заниматься главные герои попадающие в средние века, а именно "изобрести" пилораму. А что, простой подход, но вполне действенный, доски они всегда и во все времена будут пользоваться спросом, опять же не только доска, но и брус и рейка. Но тут он попал несколько поздновато, так как уже на протяжении почти полувека пилорамы вполне себе существовали и исправно поставляли продукцию на рынок, как внутренний, так и внешний. Кстати, одной из весьма серьезных статей дохода уже знакомого Виктору боярского рода Смолиных было именно деревообрабатывающее производство и доски в частности.

И тут его осенило. Игорный бизнес! Это дело такое, что с прибытком будешь всегда, если только власти лапу не наложат или запрет. Тогда конфликт с законом, а оно ему надо? Можно конечно и усомниться: небольшая численность населения, в общем и целом весьма скромные доходы, но тот кто жил в России конца девяностых, начала двухтысячных, на такие заявления только ухмыльнется. Он жил в небольшом городке с населением всего-то в восемьдесят тысяч человек, ну с непрописанными пусть набежит сотня, а вот взяться хоть примерно прикинуть количество залов игровых автоматов он нипочем не взялся бы, потому как не представлял сколько их было. В то время эти заведения были практически на каждом углу, а монетные аппараты те и вовсе просто стояли на улицах. И все это приносило постоянный доход при том, что население жило весьма небогато. Даже когда их запретили, представители игорного бизнеса ушли в подполье и продолжали свою деятельность. Это не выступления скоморохов, которые могут приесться, это жажда наживы, положить копейку, чтобы выиграть рубль.

Так что в том, что это будет приносить постоянный доход, он не сомневался. Другое дело, сколько на это дело будут смотреть сквозь пальцы власти, ведь очень скоро таких дельцов окажется великое множество. Опять же конкуренция. Значит, Виктору оставалось снять сливки, ставку именно на это он делать не собирался.

А вот чем именно заняться, это вопрос. Здесь как бы с аппаратами, даже механическими проблемы. И тут ему припомнились барабаны с моментальной лотереей. А что, чем не аппарат? Правда там использовались запечатанные бумажные билетики, но бумага это дело такое, здесь одна десть, то есть двадцать четыре листа писчей бумаги стоила целый рубль. Но если бумажные билеты заменить на деревянные бирки, то дело совсем иное.

Изготовление вращающегося барабана, с открывающимся окошком и сотни бирок обошлось ему всего-то в тридцать копеек. Вообще-то дорого, но тут дело такое. Сам-то барабан с рамой стоил пять копеек, столько же пришлось уплатить за металлические части, сотню деревянных кругляшей изготовили за две копейки, а вот чтобы вскрыть все это лаком, разрисовать, чтобы ярко было и в глаза бросалось пришлось выложить восемнадцать копеек. Ну так для сравнения, за 33 копейки можно было купить пуд свинины, за 40 копеек тушку осетра, сани конные за 1 рубль 20 коп, пару оглобель за 1 копейку, избу поставить за 16 рублей, это с материалом и работой, пару простых сапог купить за 40 копеек, сотню гвоздей изготовить за 9 копеек. Одним словом, копейка в мире Виктора ничего не стоившая, здесь была весьма весома. Пришлось заказать и легкий складной столик, да за него еще уплатить три копейки.

Вот так вот на Звонградском рынке появился первый лохотронщик. Успех у предприятия, как и рассчитывал Волков, оказался просто бешенным. А и то, тут не нужно бороться, проявлять какую ловкость или избыток ума. Все в руках Авося. Отдал копейку, сунул руку и коли удача тебе улыбается, получи выигрыш. В первый день он заработал аж два рубля пятьдесят пять копеек, шутка! Это чистыми, без учета выплат выигрышей, а их было несколько штук, правда до десяти копеек. Не обошлось и без недоверия. Но Виктор терпеливо отходил в сторону и предлагал людям самим проверить все ли соответствует его словам. Толпа чуть не на зуб пробовала барабан и бирки, не находила никакого подвоха и все возвращалось на круги своя.

— Ну дак чего шумишь? — Десятник как видно был в плохом настроении, а и то, у кого оно будет приподнятым, когда только что какой-то идиот решил науськать толпу на беспорядки. А кому отвечать? С кого будет спрос коли выйдет какое непотребство? Вот то-то и оно. Ладно бы был кто там с костями, а то ить энтот чин чином в казну пошлину уплатил, стало быть под защитой закона, а значит и стражи.

— Дак господин десятник, я же…

— Чего ты же?

— Дак обман… — продолжал неуверенно лепетать мужик.

— Обман это то, что ты хотел вытворить, а только верно тебе сказали, на всякого мудреца довольно простоты. Но я тебе проще скажу, на всякую хитрую задницу, найдется…,- в ответ на это, толпа грохнула таким дружным хохотом, что Виктор буквально ощутил, как вздрогнул барабан, который он как раз вертел.

Осмеянный мужик, во избежание дальнейших насмешек, поспешил ретироваться. Этот день для Волкова оказался особенно удачным, так как он перевалил отметку в два рубля и это несмотря на то, что были еще выигрыши, не такие крупные, но все же. Толпа повалила валом, купчина сделал свое дело, народ завелся не на шутку, всеми завладела жажда быстрой наживы.

Вот странное дело, оно вроде как и другой мир и время другое, а рынок практически прекращал свою деятельность примерно в четыре часа по полудни, как и в оставленном им, вернее торговля продолжалась, но вот количество народу резко уменьшалось, крытые торговые ряды для крестьян пустели, как и площадка для повозок. Продолжали работать только лавки, но основной вал покупателей превращался в скудный ручеек. Возможно это связано с тем, что крестьяне после полудня сворачивали торговлю, так как еще нужно было поспеть вернуться домой, возможно с тем, что люди старались сделать покупки как можно раньше, чтобы оставалось еще время на другие дела, а возможно свою роль играли обе причины, но факт остается фактом.

А коли так, то и Виктору торчать в ожидании когда появится желающий сыграть не было смысла. Поэтому он собрал свои нехитрые пожитки и направился домой. Именно домой. Нет, он не купил себе подворье, чего не хватало, отдавать шестьдесят рублей на его покупку. Вот так вот, поставить избу обходилось всего-то в шестнадцать, а чуть только в самом граде, то цены сразу взлетали до небес. За стенами не так чтобы и много места, поэтому недвижимость была дорогой. Он обосновался в мастеровой слободке, в Сапожном переулке, как не трудно догадаться здесь стояли одно к другому домики сапожников, которые с утра и до вечера точали обувку.

Сапожники были самой различной классификации и шили самую различную обувь, от восемнадцати копеечных башмаков, до двухрублевых сапог, кои по карману только боярам, да богатым купцам. Виктор видел сапоги которые стоили два рубля, и что говорится, потом ловил челюсть, потому как представить себе сколько стоила бы такая обувка в его мире он представить не мог. Это было настоящее произведение искусства, вот только предназначено оно было не для любования, а для носки.

Постой он себе нашел за вполне приличную плату, с него брали аж тридцать копеек в месяц, но на фоне его заработков, Виктор рассудил, что таскаться лишний раз в посад ему не с руки, далековато. А вот сапожный переулок подходил как нельзя лучше, опять же и от рынка не так чтобы далеко, и околоточная изба располагался рядом, так что лихие не больно-то любили здесь шалить. Спокойнее так, приключения ему без надобности. Совсем. Не было у него тяги к ним, а вот спокойной тихой жизни хотелось, но только так, чтобы нужды не было.

Однако, мысли выкупать этот домик у него не было хотя намеки от владельца проскальзывали регулярно. Подворье принадлежало сапожнику, живущему в соседнем доме, здесь проживал его брат с семьей, да в моровое поветрие в прошлом году померли они, а дом остался, других наследников нет, свои дети слишком малы. Савося, хозяин, сразу упредил, что если покупатель объявится, то Добролюбу придется съехать, а как он выкупит, то и разговору не будет. Но Виктор не повелся на такой намек. Квартировать это да, а вот жить, не нравилась ему слободка. Опять же теснота, дворы махонькие, ютятся один к другому, улочки узкие. Не то.

За день изрядно настоялся, так что ноги гудят. Но не отдых ему сейчас нужен, это на рынке день считай закончен, а до темноты времени еще изрядно. Ну и как тут быть? Впрочем, вопрос риторический, за три недели у него уже устоялся какой-никакой уклад.

Утро начинается с зарядки, без этого никуда, иначе тело не поймет и взбунтуется отдаваясь ломотой во всех мышцах. После рынка так же необходимо кровушку разогнать, ничего не поделаешь, Добролюб был привычен к подвижному образу жизни. Но это Виктору было не в тягость, тем более, после второй разминки он словно повторно просыпался. А вот теперь можно заняться чем нить полезным, к примеру, пройтись по лавкам. С одной стороны возвращаться на рынок не с руки, но с другой, нагруженный барабаном и столиком не больно-то отоваришься. Или сходить на рыбалку, как раз к вечернему клеву поспеет, а к закрытию ворот воротится в город. Можно и в поле заночевать, тем более на завтра намечался выходной, правило давать себе день роздыха он отменять не собирался, в конце концов не помирать же добывая хлеб насущный. Хотя, не больно-то он перетруждался. Но причина, скорее всего, все же была в том, что в понедельник народу на торжище практически не было, а коли так, то и ему прибыток скудный.

Не сказать, что он был заядлым рыбаком, но какой-никакой толк в этом знал, опять же благовидный предлог выйти за стены города, а он совершал такие прогулки регулярно. Как говорится, никогда не складывай все яйца в одну корзину. Вот и он не складывал. Свое состояние полученное от Смолиных он разделил на три части и спрятал в трех разных местах. Сейчас он устроил еще один, четвертый, схрон, в нем уже было серебро, заработанное на рынке. Деньги в него он переправлял регулярно, опять же и рыбку свежую с пылу с жару он сильно уважал, так что все одно к одному.

Ну, не было в этом мире банков, если кому-нибудь нужно было сохранить ценное имущество, то обращались за помощью к добрым знакомым, под честное слово. Кстати заметить под этот эфемерный документ заключались сделки на огромные суммы. Виктор уже давно не предавал значения выражению, ударили по рукам, а оказывается, все имело под собой реальные основания. Понятное дело, что у Виктора в таких знакомых наблюдался некоторый дефицит, Добролюб, несмотря на вполне дружелюбную натуру, по жизни был одиночкой, а стало быть доверить свой капитал он мог только землице. Она родимая не выдаст, если только случай какой, ну дак на тот случай и схрон не один.

Что не говори, но при всем при том, что Волкову все больше и больше нравился этот мир, благостным он не был. Впрочем, подтверждение тому он получил практически сразу по прибытии сюда. Так что к неприятностям он предпочитал быть готовым, отсюда и тайники и жилье поближе к околоточной избе.

Виктор уже было направился за снастями, но передумал. В конце концов у него на руках было только четыре рубля, деньги не малые, но с другой стороны не та сумма, чтобы спешить положить ее в укромное место, с другой стороны и риски не нужные, но вот отчего-то лень стало идти к черту на кулички, а потом еще и сидеть с удочкой, не возвращаться же с пустыми руками.

— Здрав будь сосед.

— И тебе не хворать, Савося, — вот и хозяин пожаловал, никак с инспекторской проверкой, не порушил ли чего квартирант.

Такие вот наскоки сапожника, Виктора каждый раз напрягали. Не любил он когда вот так бесцеремонно лезли к нему, а у этого была такая привычка, без спросу мог запросто пройти в избу, обнюхать каждый угол, заглянуть в чугунки, чем это квартирант питается. Волков всегда старался сдерживаться, но вот на сегодня лимит по терпимости в отношении наглецов у него был исчерпан.

— А ты никак седни на рыбалку не идешь? Ить вроде через день хаживаешь.

— Не хочется сегодня возиться с рыбой. Вот посижу на завалинке. Тишина, благость.

— Ага, понятно.

— Савося, ты куда?

— Дак, в избу, — искренне удивился окликнутый мужик уже стоя на крыльце.

— А неча те там делать, — вдруг рубанул Волков.

— Это как это?

— Дак я тя в гости вроде как и не звал.

— Дак дом-то мой.

— Э-э не-эт. Ты домик мне сдал? Деньги и за этот и на месяц вперед взял? Вот и выходит, что до конца месяца, дом этот мой и рухлядь в нем тоже моя, — ухмыльнувшись осадил его Виктор.

— А вот это ты видал, — о как фигуристо он может фигу крутить.

— Воля твоя. Ты хозяин, как скажешь так и будет.

— То-то жа.

— А то как же. Твоя взяла. Давай тридцать копеек.

— Какие такие копейки?

— Те, что тебе за постой плачены. Остатнее за этот месяц пусть тебе остается, а то что за следующий дано, вертай в зад.

— А это как жа?

— А вот так. Раз уж от тебя покою нет никакого и жить без твоего догляду никак, то съезжаю я отсюда. Найду другое жилье.

— А как я не отдам?

— Так и не надо. Но тогда, шел бы ты по своим делам, но только не здесь. Не смотри на меня как Ленин на буржуазию.

— Чего-о-о?

— Да ничего. Иди говорю, коли деньги взад отдавать не хочешь.

Виктор не боялся вот так вот под вечер остаться без крыши над головой. Во-первых, жадная или если хотите хозяйственная натура Савоси никак не позволила бы ему расстаться с месячной платой за постой, а его личная жаба, в виде рачительной и домовитой женушки, не подписала бы добро на потерю такого клиента как Виктор, это в знатных домах бабы полностью бесправные, а у простолюдин все проще, так что и баба вполне себе может подать голос, да еще и как, порой как подаст, так уши затыкай и бегом подальше. И то сказать, тридцать копеек лишними не бывают, а за год почти четыре рубля получается, этож какие деньжищи. Опять же, за подворье нужно было платить в казну пошлину. Во-вторых, в городе было целых четыре постоялых двора, ярмарки пока никакой не наблюдалось, а потому найти угол можно было без проблем, опять же вышло бы куда как дешевле. Но вот хотелось отдельно, а тут Савося, со своим доглядом.

Выпроводив инспектора, который судя по порывистым движениям, сейчас начнет распространять по переулку весть о том, какой нехороший человек его постоялец. Вот так походит по знакомым, поднаберется решительности, накачается адреналинчиком и уверенностью в своей правоте, придет домой требуя у жены деньги, чтобы бросить их в лицо постояльцу и спровадить того со двора. А потом станет таким тихим и благообразным, потому как Мила в молодости может и была очень милой девушкой, отличающейся кротостью нрава и застенчивостью натуры, но получилась из нее гром баба, только имечко и осталось. Так что сдуется Савося как воздушный шарик. Да и не дурак он выгоду терять.

Откинувшись к бревенчатой стене Виктор закрыл глаза, подставляя под лучи вечернего солнца свое лицо, приятный легкий ветерок ласково овевал щеки и тут на него напала такая истома, что вот едва как воск не растекся. А когда человеку хорошо, то и мысли текут приятные, не место в то время плохим. Он словно находился в полудреме, а потому все образы были буквально осязаемы, а непокорная мысля отчего-то съехала на Смеяну. Вот так вот, ни с того, ни с сего, без какого-либо участия с его стороны. Ее образ внезапно возник перед мысленным взором, и стал он его осматривать со всех сторон, а потом и вовсе дошло до непотребства, потому как рядом с ней оказался он грешный и ладно бы просто стоял, куда-а та-ам, шалить начал, а она бесстыдница и пальчиком не пошевелила, чтобы его остановить, даже вроде как и наоборот…

Виктор резко вскинулся и затряс головой, вот окажись рядом бочка с водой, непременно занырнул бы в нее. Это что получается, он уснул и успел сон увидеть. Лихо. А что это с ним? Э-ге-ге, дело дрянь. Нет, с этим нужно срочно что нить делать. Не сказать, что вопрос этот здесь никак не решался, хотя к продажной любви у него отношение было резко отрицательным.

С другой стороны, а что ему еще оставалось, коли нравы здесь были куда как строгими. Оно конечно, всякое бывало, вот только происходило это очень тихо, чтобы не приведи Отец небесный кто не прознал. Опять же только вдовая и допустит и не каждого страждущего, а лишь того, на кого виды будет иметь. Одним словом возможно, но очень уж сложно. Добролюб тот имел самый разносторонний опыт и рога наставлял, с детской непосредственностью, причем не только простолюдинам, но Виктор решил этим подвигам ходу не давать, мало ли насколько не дружил с головой прежний владелец тела.

Буквально вчера на рынке он повстречал одну развеселую бабенку, однако когда услужливая память подсказала, что это жена боярина Брегова, которая имела обыкновение ночью выскальзывать из под длани мужа и тайно выбираться с подворья, чтобы предаться греху с заводным скоморохом, Волков предпочел сделать морду кирпичом. Знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Уж лучше пусть она бросает на него гневные взгляды и насылает проклятия, чем не дай Бог прознает кто. У него жизнь одна. Опять же, Добролюб был перекати полем, а Виктор имел твердое намерение вести оседлый образ жизни, просто еще точно не решил чем займется, а пока суть да дело, не сидеть же сложа руки и деньги лишними не будут.

Поднявшись он потянулся и пошел в дом. Нужно было припрятать деньги, перед тем как выходить в люди, не носить же с собой столько денег, когда ему рубля за глаза хватит. Там куда он намеревался идти, публика собиралась самая разнообразная, были и самые настоящие тати. А что вы себе думали. Для чего-то же они зарабатывают своим опасным ремеслом деньгу, не для того же, чтобы складывать в глиняный горшочек и подобно Виктору зарывать в землю. Так что тратят они свои заработки во вполне официальных местах имея за них вполне официальные блага. Есть и те, кто только перебивается, чтобы с голоду не помереть, не без того, но есть и вот такие.

Было тут и нечто вроде организованной преступности, существовала она в форме банд, которые жестко конкурировали между собой, порой сокращая поголовье, не позволяя особо разрастись преступному сообществу. А и то, населения не так чтобы и много, так что особо не разгуляешься. Не малую лепту в это дело вносили и стражники, слыхом не слыхавшие о правах человека и давившие преступность как гниду, без жалости и зазрения совести. Понятно, что случались и перегибы не без того, но в общем и целом Виктору такие порядки нравились.

Он конечно понимал, что волк обычно не охотится в окрестностях своего логова, но лишиться своих кровных только потому что, нарвался на какого безбашенного, тоже не хотелось. Волков для себя решил, что если начнут грабить, то здоровьем своим рисковать нипочем не станет, отдаст все что есть, здоровье оно как бы дороже, потому и при себе не хотел иметь много.

Кружало как кружало, ничего особенного, судя по обстановке уровень наливаек в его городе, разве площадь побольше будет, есть и грязь, не сказать что слоями, но имеется. И запахи далеки от тех, что раздаются с кухни или от печи в доме, пахнет и вполне приличным съестным и помоями отдает и неистребимый кислый запах алкоголя с квашеной капустой, которые здесь доминируют. Однако не сказать, что все это способствует рвотным позывам, вполне терпимо, ну если вы не чересчур утонченные натуры, Виктор к таким натурам не относился. К тому же он здесь считался завсегдатаем, питаться-то где-то надо и не только.

Подавальщицы здесь помимо обслуживания столов, оказывали и иные услуги. Ничего удивительного, практически официальный блуд, просто и церковь и власти делали вид, что ничего подобного здесь не происходит. А что делать, мужикам-то пар спускать время от времени нужно. Сексуальное воздержание никому еще здоровья не добавляло, а очень даже наоборот. Помнится Волков где-то читал, что в царской России, господ юнкеров строем водили в публичные дома, да еще и казенные деньги выдавали на оплату услуг жриц продажной любви. Насколько это было правдой он не знал, в конце концов за что купил, за то и продал, а вот что способно сделать с мужиками длительное воздержание очень даже видел своими глазами. Такому если в ручки попадешь, то вполне может получиться, если не сможешь с ним совладать, будет он тебя рвать на клочки долго и вдумчиво.

Добролюб остановился при входе и бросил взгляд на зал. Ничего так себе, вполне просторное помещение, с дюжиной столов, за которыми вполне вольготно могли сесть шестеро, если двое сядут с торцов. Ему так много места было не нужно, с другой стороны найти свободный стол пока было возможно. Темнота еще не опустилась на землю, так что народ только подтягивался. Опять же, стол ему был нужен не на долго, только успеть перекусить, а с этим делом он никогда не затягивал, многие говорят, ест быстро по армейской привычке, но Виктор всегда так ел. А чего тянуть-то.

Едва он опустился на скамью, как рядом появилась статная девка, которую звали Голуба. Девушка и впрямь кроткого виду, не иначе как сирота полная или из полона в ханстве выкупленная иного объяснения почему она пробавляется таким заработком не было, ведь все четыре подавальщицы тут выполняли двоякую роль.

— Здравствуйте, — и голосок такой, что сразу хочется пожалеть и защитить. Нет, не своим делом девка пробавляется, такая должна быть разбитной, нахрапистой и распутной, а эта сама кротость. Видать тяжко девке досталось.

— Принеси мне каши, ломоть мяса, хлеба да кружку пива, — сам себе он готовил только свежевыловленную рыбу, да и то не всегда, бывало просто засаливал и вывешивал провялиться.

Здесь пока отчего-то не знали всей прелести потребления пива с вяленой рыбой. Ничего еще малость и он их просветит, вот пара дней и устроит посиделки с соседями. Опять же и Савосю нужно будет ублажить, не то будет ходить обиженный, а оно ему надо.

Вот странное дело, у себя там, он каши не любил, возможно армия наложила свой отпечаток, но скорее всего ерунда это. На армейской кухне и борщ готовили такой, что в пору помоями называть, однако к нему-то отвращения не появилось. Каши он никогда не любил, а вот здесь ел и с большим удовольствием. Наверное все же все зависит от того как готовить. Несмотря на любовь к борщу, он с удивлением обнаружил что местные щи, хотя и не имели в своем рецепте картофеля и томатов, были очень вкусными, а самое главное оказывается существовало очень много рецептов этого супа. Совсем не обязательно главным ингредиентом являлась капуста, потому как щи могли быть и зелеными, из щавеля или крапивы, последние кстати сейчас были особо в ходу, так как эта жгучая составляющая сейчас была молодой и мягкой.

— Больше ничего?

— Погодишь меня, как поем, пойдем наверх, — были на втором этаже несколько комнатушек, предназначенных для известных нужд.

— Хорошо. Квасу прихватить?

— Это как всегда, — согласно кивнул Виктор и улыбнувшись легким шлепком придал ей направление в строну кухни. Его отрицательное отношение к проституткам сказалось и здесь, он всегда имел дело только с одной и она только что приняла у него заказ, причем не только на еду.

Заведение так себе, не фешенебельный ресторан, но готовка нужно прямо сказать на высоте. Виктор с удовольствием поел, насытившись от души. Не будучи особым любителем пива он отдал должное этому напитку здесь и ведь точно знал, что это не лучшее, но вот рядом с ним не стояло то, что продавалось в его мире и все тут. Наверное причина в поистине натуральных продуктах применяемых при приготовлении местных напитков. От кваса у него вообще голова шла кругом, так как он его всегда любил, а местный отличался от привычного как неба и земля, причем в лучшую сторону. Кстати, он тут скорее был слабоалкогольным напитком, захмелеть от большого количества можно было очень даже легко.

— Ты как здесь оказалась-то, — когда они мокрые наконец откинулись друг от друга поинтересовался Виктор.

Голуба бросила на него долгий изучающий взгляд. К чему это ему? Хочет жизни поучать? Попадались такие, а еще были те кто относился к ней и ее товаркам откровенно презрительно. Были и такие, что всячески высказывали свое сожаление, готовы были заплатить хозяину кружала откупные, чтобы забрать девку к себе в дом, ключницей там или кухаркой, да только намерения их читались на лицах вполне отчетливо. С другой стороны она и на такое была бы согласна, хотя кто ее холопку спрашивать будет, да только дальше высказывания намерений ни у кого дело не шло. Спаравят нужду и тут же позабудут, что там в бреду лепетали. Опять понять можно, дома-то чай законная супружница, которая блуда может и не потерпеть, бабы-то они мужей чтили, а только и за ними родня есть, могут и спрос учудить, если берега потерять и кровинушку уж вовсе ни во что не ставить, опять же святые отцы к блуду совсем уж строго относятся.

Хотя, один такой случай ей был известен и девка та обретается ключницей в доме купчины, уже и тяжелой ходит, вот только выкупил ее вдовый старик, на проказы которого сын, уже считай полностью вступивший в права, смотрел сквозь пальцы. Ну способен еще отец, так радоваться тому нужно, а то, что сестра там или брат появятся, не беда, дело всем найдется, опять же какой никакой родне и доверия поболе будет. Можно конечно опасаться того, что каверзу какую учудит, но тут все проще, байстрюк он и есть байстрюк, нет у него никаких прав, а вот признать дите, законный сын уже не даст ни в какую, потому как тогда и до беды недалеко.

Но этот никогда не поучал и всегда по настоящему, без притворства был к ней добр. Никогда не скрывал и не пытался замаскировать что ему нужно, но в то же время получалось это у него не обидно, как само собой разумеющееся, а от того и нравился он ей безмерно. Все же люди просто так имена не дают, Добролюб он, как есть Добролюб. Прислушавшись к своим ощущениям, она вдруг поняла, что интересуется он искренне, потому как ему действительно интересна ее судьба, но в тоже время сказал он это так, что было понятно, не пожелай она отвечать, то так тому и быть, ни в душу лезть, ни настаивать не станет.

— Село наше близ границы с Айрынским ханством стояло. В нем вольные проживали, да границу со степняками стерегли. Много раз айрынцы подступали к палисаду села, да всякий раз биты были. Но однажды их оказалось слишком много, тогда они большой набег на Брячиславию учудили. Три года тому, как на наше село напали, кого не побили, того в полон увели. Меня так же на невольничий рынок свезли. Два года по чужбине скиталась, поменяла двух хозяев, пока на Клузиуме меня святые отцы не выкупили. Оказалась здесь.

Церковь способствовала вызволению из рабства единоверцев, не сказать что в большом количестве, но все же. Выкупая рабов у язычников они не гнушались вернуть себе затраченные деньги, некоторые поговаривали, что они при этом наживаются за счет перепродажи, но то было не так. Передавая, теперь уже холопов, новым хозяевам священники только лишь восполняли свои потери и не более, а если невольник хотел связать свою жизнь со служением Отцу небесному, то тут уж и вовсе прямые убытки, в плане денег понятное дело. Вот только большинство предпочитало вернуться к мирской жизни, даже если раньше были свободными, даже если вот так, как Голуба. Все же отринуть себя от мира не так просто, а здесь это было куда как более серьезно, нежели в известном Волкову мире, где священнослужители уже давно оказывали услуги населению связанные с церковными обрядами. Ага, вот такая вот сфера услуг. Здесь они были очень строги к своим братьям и сестрам и поистине служили Отцу небесному и детям его.

Теоретически такие могли выкупиться, о чем четко было прописано в их кабальных грамотах, но практически сколько человек не работал его долг отчего-то только рос, да еще и на детей переходил.

— Выкупить-то тебя никто не пытался?

— А что, хочешь выкуп за меня отдать? — Ну вот и этот туда же. С другой стороны, уж лучше один, чем каждый раз новый и не имеет значения воротит от него с души или нет.

— Нет. Просто интересно. Красивая девка, кроткого нрава, я ить вижу, что случись и хозяйка из тебя справная выйдет. Странно это.

— А сам чего же?

— А куда мне? Я и сам без кола, без двора.

— Не было пока такого, — не выдержав вздохнула Голуба.

— Жаль.

Голуба вновь бросила на него внимательный взгляд. Нет, не пытается лезть в душу, не играет, ему и впрямь жаль ее и случись, что за нее кто нить даст откуп как за Простушу, ту самую знакомицу, взаправду порадуется. А сам похоже и думать не думает о том. Да и вообще, сегодня он какой-то необычный, она уж успела его немного узнать, словно и не с ней он только что был.

На улице было уже темно и тихо. Слышатся только приглушенные голоса из кружала, да собачий брех, который разноголосицей перемещался в самые разные стороны, сопровождая редких прохожих. Это днем, собачкам лень лаять, а и то, устанешь горло драть, сколько народу шастает, а как ночь, так дело совсем иное, скучно ить, вот и радуются редким прохожим.

Виктор задрал голову к иссиня черному небу, обильно засыпанному звездами сложившимися в неизвестные ему созвездия. Вернее он-то знал многие из них, но то благодаря памяти прежнего Добролюба, а Виктор Волков раньше этого небосвода не видел. Завтра погода опять будет солнечная, эвон ни клочка облаков. Стало быть опять жара, ну да лучше уж так, чем дождик. Кстати, нужно подумать что нить с навесом эдаким легким, чтобы в непогоду можно было спокойно работать, а за одно и тачку какую-никакую соорудить, чтобы то добро вывозить с рынка. Оно вроде как и не планировал все время этим заниматься, но с другой стороны, пока ничего другого на ум не шло.

Идти он старался по средине улицы, тому были причины. Ближе к заборам вполне себе можно было обо что-то зацепиться, да растянуться в пылюке, об уличном освещении здесь никто не заботился. У тех же заборов хватало теней, где можно было спрятаться так, что тебя и с пары шагов не заметят, а в полную луну, хоть в белых одеждах прячься, потому как тогда контраст будет такой, что там будет чернота непроглядная. А коли ты по средине, то и напасть из того закутка на тебя не получится. Но сейчас видимость была никакой и без теней, небо-то звездное, но луны нет.

Виктор резко остановился, вглядываясь в угол образованный забором и стеной избы, показалось или там действительно кто-то пошевелился. Не полагаясь на зрение, он стал вслушиваться в окружающее пространство. Точно, что-то такое слышится оттуда, а вот и сзади. Если лихие, то не иначе как в кольцо берут. Ох, мама дорогая, да что же за задница-то у меня до приключений такая охочая. Ножи сами собой скользнули в руки, из чехлов прикрепленных к предплечьям, в которых находилось по два ножа. Что не говори, но та встреча в лесу, оставила у него неизгладимое впечатление.

— Экий ты глазастый, скоморох, — послышался из темноты спереди хриплый надтреснутый голос. Про такой порой говорят прокуренный и пропитый, но с куревом тут вроде большие проблемы, так что остается второе, а может просто голос такой. Да какая собственно разница.

— Ты кто и чего хочешь?

Едва спросил, как сзади услышал едва различимые крадущиеся шаги, выпускать из поля зрения главаря он не хотел. Почему главаря? Ну он ведь заговорил первым, да и уверенность с которой звучал голос говорила о том же.

— Скажи своим, чтобы стояли на месте, — резко бросил Виктор, явно намериваясь в случае невыполнения требования начинать действовать. Как видно главарь это четко уловил.

— Погоди, браты, — шаги замерли, вроде пока ничего не слышно.

Ударить не смогут, разве только метнуть клинок, но тут уж нужно не терять бдительности, как говаривал товарищ Берия. А еще главарь. Если судить по тому как он отреагировал на слова Добролюба, он знал о его роде деятельности и выходило опасался применения тем своих навыков. Значит, их не могло быть двое, да и обращение "браты", явно не к одному, но Виктор смог определить только двоих. Плохо.

— Так чего вы хотите? Если поживиться, то у меня в кошеле не больше пятидесяти копеек, но если они вам так уж нужны, я брошу кошель и пойду своей дорогой.

— Боишься скоморох.

— Только дурак не боится.

— Это верно. Да только нам ить дела нет до твоих копеек. Тут земля слухом полнится, что ты отбил из рук Секача, боярича нашего Градимира и за то, хорошую плату получил.

— Стало быть, мелочь тебя не интересует. — Плохо. Эти сволочи знают о Секаче и его банде, значит подготовились всерьез, а он только двоих и чует. — Но тех денег нет.

— Конечно, ты их с собой не носишь.

— Отобрали их у меня.

— Как же, поверил. О такой улыбке Авося, весь лихой люд горланил бы, а нет ничего, тихо и благостно. Ясно, что денежки не с тобой, но то не беда, проводишь до схрона, там и посчитаемся. Тебе жизнь, нам злато и серебро.

Жизнь она конечно дорогого стоила, да и страшно было Виктору не по детски, а тут еще остальных членов банды определить никак не удавалось. Стоп, а вот еще один, этот спереди и справа, по другую сторону дороги стало быть. Это все или еще есть? А рискнет тот, кто идет на порешившего Секача с его дружками, ограничиться только двумя помощниками? Может, если расчет строится на то, что клиента сначала приголубят по голове каким нить тупым предметом, например кожаным мешочком с песком или банальным деревянным дубьем.

После того как речь зашла о больших деньгах и Секаче в частности, Виктор тут же уверился, что никто его отпускать не собирается и договариваться, останавливая в темном переулке с возгласом "жизнь или кошелек", тоже намерений не имелось. Оглушить клиента, оттащить в тихий уголок и выпытать, где денежки припрятаны, благо ни родных, ни близких знакомых, одиночка, он и есть одиночка, так что никто не кинется. Пропал и пропал. Единственно кто расстроится так это жена Савоси, где она еще такого клиента найдет, который не торгуясь согласился на озвученную цену за постой. Вместе с уверенностью пришел и какой-то кураж, по телу пробежался озноб, такое у него бывало, когда с одной стороны хотелось побыстрее приступить к чему-нибудь, а с другой было боязно.

Единственно, что еще останавливало это то, что убийство оно и здесь убийство, его легко могли притянуть к ответу, а здесь десять раз подумаешь, что лучше, вышка или каторга. С другой стороны он ведь защищается. Ну да защищается, вот только никто его не трогает, он же намерен напасть на людей и всамделешно резать их, а вдруг это какой розыгрыш.

— Ну дак как скоморох? Чего молчишь? Небось уже порты обмочил, — хохотнул главарь.

А чего разговаривать. Он не помнил точно у какого народа это было принято, но с теми кого намеревались убить не разговаривали, а он собирался сейчас именно убивать, потому как какие там коллизии у закона он точно определить не мог, но вот то, что жить ему ровно столько сколько этим потребуется времени, чтобы добраться до его денег, был уверен. Ну, а раз так…

Ножи ушли к цели не одновременно, все же видимость плохая и нужно подготовиться к каждому броску, не сказать, что Добролюбу для этого понадобилось много времени, но хоть секунда, хоть пара мгновений, были необходимы. Второй нож ушел в полет когда уже раздался хрип главаря и этот не был связан ни с табаком, ни с выпивкой и вообще, это были последние звуки изданные нападавшим в этом мире. Второй не хрипел, а глухо застонал, так как нож угодил ему в грудь, все же стоял он подальше и видно его было похуже, а потому Виктор не стал оригинальничать, а просто решил поразить противника.

Едва метнув клинки он обернулся, чтобы встретить нападающего сзади, была конечно опасность, что второй получил нож ни в грудь, а к примеру в руку, а значит мог напасть, но то вероятность, а тут реальная угроза. Вовремя. Он не разобрал чем именно наносил удар мужик, темно, да и времени на это не было. Волков просто юркнул вперед и в сторону в то время как там где он только что был, а вернее должна была быть его голова что-то просвистело, причем судя по звуку, не уберись он с пути этого снаряда и ему не жить. Как это могло согласовываться с желанием выпытать у него где хранятся деньги он не понимал, так как получись удар и спрашивать было бы некого.

К моменту атаки в его руках уже были зажаты клинки, оно конечно ножи метательные, но кто сказал, что их нельзя использовать как обычные, правая рука сама рванулась вперед и он ощутил как сталь распарывает сначала рубаху, а затем с жадностью впивается в упругое, но такое податливое тело. Все происходит на автомате, на одних рефлексах, практически без участия Виктора. Он словно обтекает противника, который вдруг заревел как боров, ну да никто тебе не виноват, клинок в левой руке бьет татя в правый бок сзади, по идее в почку, но попал ли удар в цель, он сказать не взялся бы. Теперь рев сменился болезненным завыванием со всхлипом, от этого стенания Волкова даже передернуло, настолько оно звучало жалобно и тоскливо.

Вот же, вроде и не в первый раз человека жизни лишает, было в обоих ипостасях, опять же совсем недавно в лесу шестерых порешил, а вот не по себе. А может так и лучше. Говорят самое страшное это когда тебе становится наплевать и ты уже не придаешь значения кого лишаешь жизни курицу или человека, а если от того еще и получаешь удовольствие…

Как бы он себя не чувствовал, но расслабляться не собирался, все это как-то сторонкой скользнуло в его сознании, так как инстинкты требовали только одного, защитить свою жизнь и сейчас все было направленно именно на это. Но похоже, что защищаться было уже не от кого. Как видно расчет у главаря все же был на то, чтобы оглушить клиента и оттащить в укромное место. Вот и ладушки. Пора делать ноги. Как там станут разбираться представители Фемиды, у Виктора желания выяснять не возникало никакого, а потому коли свидетелей нет, он решил по тихому сбежать. Однако несмотря на то, что ему удалось избежать ловушки вечер явно был не его.

Как видно этот патруль находился где-то поблизости, а не разобрать, что так кричать, как тот тать, может только человек которого убивают, это надо быть полным дураком или трусом, ведь если там злодейство творится, то возможно всякое. Стражники не были ни теми ни другими, так что не раздумывая рванули к месту преступления, где и прихватили на горячем покрытого кровью чуть не с головы до пят скомороха.

* * *

Интересно, чтобы это значило. Улыбающееся лицо стражника, то что он был один и явно молоденький еще недавно надевший синий кафтан стражи, внушало слабый оптимизм. Когда его вчера препроводили в острог, располагавшийся в одной из частей кремля, то десятник сразу пояснил, что мера эта обязательная, но не так чтобы и страшная. С утречка придет дьяк, запишет опросные листы и отпустит с богом, ить двоих опознали, как татей. Но опрос-то должен был производить дьяк стражницкого приказа, а Виктора отчего-то повели не к административному зданию, а к воротам. С чего бы это. От этого открытия он заволновался еще больше.

Пока шли по территории острога, все больше преобладали синие кафтаны стражи, но как только вышли за ограду и пошли по основной территории твердыни и административного центра града, чаще стали видны красные, это стало быть стрельцы. Нынешний великий князь очень многое позаимствовал из западных стран, даже не у них, а у империи, с коей во многом брал образчики для своего государства. Вот и форма единая, правда пока только у стрельцов и стражников, но уже началось формирование частей нового строя, пока они представляли собой отдельные роты, вот так и назывались, а командиры их звались ротмистрами, но начало было положено.

Когда стражник легким прикосновением руки придал ему нужное направление к какому-то терему, явно выделяющемуся на общем фоне, хотя бы по той простой причине, что был в отличии от остальных не деревянным, а каменным, оштукатуренным и выбеленным известью.

— А куда ты меня ведешь-то служивый?

— Дак к воеводе батюшке.

Опа! А это еще с какой радости? Чего это воеводе делать нечего с утра пораньше заниматься всякими поножовщинами, опять же дознание еще не произведено, листы не записаны, с материалами он не ознакомился, разве только доклад с утречка, мол в Багдаде де не все спокойно. Ну и что, это же не повод самолично разбираться с этим делом. Ох, что-то будет. Сразу же засосало под ложечкой, у него всегда было так, словно детектор, правда чем могло грозить предстоящее событие, он не знал, но вот как только неизвестность, так сразу и начинается.

Воевода оказался уже полнеющим и погрузневшим мужчиной, с окладистой бородой, правда не такой что по полу метет, но и не сказать, что коротенькой. Борода ухожена, как видно мужчина за собой смотрит и все еще молодится, потому как те кому не остается ничего кроме как свое тщеславие тешить, как раз отращивают ее до колен и надевают на себя сто одежек, как капустный кочан, а у этого всего в меру, одежд хватает, но движений не стесняют, опять же подобраны из легких тканей, а не отягчены золотым и серебряным шитьем, оно присутствует, но только самую малость для солидности. Как видно воевода ценит удобство, явный признак того, что в прошлом вой и не из последних, насколько помнил Добролюб.

— Батюшка воевода…

— Привел, — бесцеремонно оборвал паренька Смолин отец, которого кстати Виктор видел впервые, в тот день когда он был на подворье боярина, тот его не удостоил своего внимания, — Ступай. Да кликни там ко мне дьяка вашего.

— Слушаюсь, воевода.

Парнишка вытянулся в струнку, бросив руки вдоль бедер, как видно дисциплина воинская здесь начала претерпевать изменения, в частности начинается муштра. Виктор вспомнил, что на территории острога несколько стражников, под командой десятника усердно печатали шаг, поднимая пыль. Да и по кремлю, двигались десятки не гурьбой, а только строем.

— Стало быть, вот ты каков, скоморох Добролюб, — добродушно усмехнувшись Световид бросил на Виктора приязненный взгляд, от чего нутро все это время стянутое холодными тисками, отпустило и по всему телу разлилось тепло. Не может человек так глядючи, замыслить что плохое, а если может, то это уж совсем… Но слышанное об этом мужчине говорило об обратном.

— Дак, батюшка воевода, был скоморох да весь вышел. Осесть хочу, опять же от щедрот ваших какую деньгу имею, вот и возжелал домом обзавестись.

— Слышал я, — тут же нахмурился воевода, — встреча наша сегодня все едино должна была быть, ну раз уж так-то. Архиерей наш, усматривает в твоем нынешнем занятии происки сатанинские, а потому требует наложить запрет на сие деяние.

— Как же так-то, батюшка?

— А вот так. Оно конечно можно и без личной беседы, да только негоже так-то с тем, кто кровинушку твою от лютой смерти… Не по людски это, хочь я и боярин. Гхм. Кабы ты пользу какую приносил, то тогда дело другое, а так-то пользы никакой.

— Дак ить, я в казну плачу подати наравне с мастеровыми.

— Платишь. Да только польза она должна быть не только для казны, но для народа в первую голову, потому как и мы бояре сначала служим людям, а уж потом они нам, а ты как паразит, прости Отец небесный, только сосешь кровушку.

— А когда скоморошил, польза стало быть была? — Обиженно проговорил Волков, потупив взор.

— А ты как думал, — даже прихлопнул ладонью о столешницу воевода, — Ты радость людям нес, веселье, своим умением заставлял на время позабыть тягости, а эдак только разор да раздор в иные семьи приносишь, где мужи с мудростью не в ладах. О том мне архиерей поведал, потому как прихожанки до него доносят такие нехорошие вести. Один муж чуть не насмерть забил женку, когда она спрятала от него копейки, чтобы детишек кормить, он те деньги забрал и к тебе снес. Не добро то.

При этих словах, Виктору стало настолько стыдно, что уши загорелись огнем, а взор от пола оторвать он так и не смог. Он в жизни никогда не брал ничего чужого, если забыть о трофеях, но это дело такое, всегда и во все времена в этом урона никакого не было и бесчестным не считалось. А тут словно в карман чужой залез. Подумав немного, он проникся большим уважением к этому умному и по всему видать, доброму человеку. Помнит, чем обязан скомороху и благодарным хочет остаться, с другой стороны понимает, что деяние которое не несет с собой пользы, лучше бы прекратить на корню. Поди еще и указ издаст какой.

— Ты прости меня батюшка воевода, да только ить я не хотел, чтобы то стало делом моей жизни. То нужно было чтобы деньгу поднять и начать другое.

— Этож какое такое дело? — даже заинтересовался воевода, — У тя сегодня более двух сотен рублей, ты можешь уж в купеческую гильдию вступить. Оно конечно мелкий купчишка получится, но одну большую повозку товаром забить сможешь, а там и пойдет поедет.

— Нет, батюшка воевода, купцом мне нипочем не стать, а потому и говорить о том неча. Купцу иная мудрость нужна, коей у меня и в помине нет. Потеряю я все что имею.

— Ну если не врешь, то ить дума у тебя уже была, чем заняться. Тогда сказывай, — построжавшим тоном заговорил воевода. Одно дело быть благодарным за спасение сына, иное когда из тебя дурака делают, застилая взор на ходу придуманной ложью. Виктор четко уловил настроение хозяина палат, а потому начал выкладывать все как на духу.

— Мне много странствовать пришлось, а потому и повидал я много и заниматься приходилось не только скоморошеством и людей мудрых встречал и книжки мудреные мне попадались, — вот ни капли лжи, кого только скоморох на своем пути не встречал, а Виктор и подавно. И грамоту Добролюб разумел, правда книги читал только Волков, но ведь сейчас это одно и то же, — В мастеровые хочу я податься. Стать токарем.

— Дело доброе. Да только твоих денег хватит чтобы открыть токарню и инструмент закупить, а ты сказываешь о том, что хотел еще деньгу заработать? — Это уже заинтересованно. Вот и хорошо, теперь бы не разочаровать его. Да нет, не должен.

— Ну куплю я домик, поставлю сруб, а в нем станок и стану работать. Появится желающий, возьму кого в обучение и станет в Брячиславии на одного или два токаря больше.

— А ты чего хочешь? — Световид откинулся на спинку большого деревянного кресла, как пить дать неудобного, но зато подчеркивающего его статус и устремил на Виктора уже поднявшего взор внимательный и заинтересованный взгляд.

— Хочу я поставить не один, а несколько станков, взять не одного ученика, а несколько. Измыслил я сделать станок, чтобы не только дерево или мягкие металлы обрабатывать, а и сталь оружейную. А для того денег нужно будет много, ой как много. Как подумаю, чего и сколько нужно будет, так тоскливо становится, потому как откуда столько серебра взять и не знаю. Можно складывать из года в год, да только не хочется мне взяться за это на склоне лет. Опять же ить сначала нужно сделать тот станок, да самому научиться им обращаться, чтобы иных учить, да и великий князь сегодня благоволит мастеровому люду.

— И как давно у тебя те мысли?

— А как то богатство в руки притекло, так и появились. Тут ить какое дело, нужно еще и станок придумать и помощников заиметь, потому как самому это дело ну никак не потянуть, а откуда мне взять помощника, только из кабалы кого вытащить да к своему делу приставить. А и жить все это время за что-то нужно. Опять же проехаться по иным странам, да посмотреть какие станки еще есть, я ить не все видел, может что полезное узрею.

— Совсем запутал. Наговорил целую гору и не сказал ничего. Так чего ты хочешь? Что для этого надо?

— Была у меня мысль, поставить подворье, да семью какую выкупить. С помощниками построил бы ту мастерскую, да работать начали бы и сам учился бы и людишек обучил бы.

— Эвон как ты все удумал. А станок-то сможешь соорудить?

— Есть мысли, так что сумею, да не один. — Виктор даже кивнул как человек уверенный в своих силах, — Есть у меня мысли как еще станки сделать, чтобы значит разные работы делать, вот только денег на все это у меня мало. От того и пробавлялся тем заработком. Вот только обмана там нет никакого, — поспешил обелиться он.

— Верю, да только все одно позволить и далее тебе заниматься этим не могу.

Виктор только тяжко вздохнул. Терять столь выгодное предприятие ну никак не хотелось, но вместе с тем обиды на воеводу не было никакой. С какой стати, человек царь и бог в своем уезде, первый после великого князя, но добро помнит, не просто прикрыл лавочку, а лично беседует, да еще и разъясняет что да к чему, где-то даже оправдывается. Такое нужно ценить, а не обиды крутить. Виктор и оценил. Вот ей-ей оценил. Заметил он и то, что когда воевода услышал его слова о мастерской, то искренне заинтересовался, как видно тут он полностью разделял взгляды властителя Брячиславиии и был готов поддерживать любого кто захочет наладить какое-никакое производство.

Что же, взять все и сразу не вышло, значит потихоньку, полегоньку, день за днем, за годом, год. Или грабануть кого, но это не для него. Нет, если подвернется случай, как тогда с Градимиром, то он не погнушается, а вот так, ради наживы на большую дорогу, это ему претило. Значит от простого к сложному и перво-наперво подворье, да желательно попросторнее, место понадобится, ведь хочешь не хочешь, а семьей обзаводиться надо.

Отчего-то у него была уверенность, что если не будет ради кого стараться, то может такое случиться, что при первых же трудностях пошлет он все к ляду и вернется к скоморошеству. Вот ведь, вроде иной человек, но или у тела память сильная, или толика души прежнего хозяина осталась, но нет-нет да и тянуло его к прежнему занятию, а это верная дорожка встретить свой конец где-нибудь под забором. Как говорил один мудрец: Молодость, это всего лишь средство, чтобы обеспечить себе старость. Золотые слова, под каждым из них Виктор был готов подписаться.

— Дозволь, батюшка воевода?

Виктор обернулся на голос. Хорошо все же смотрят за палатами, ни половица не скрипнула, ни петли, потому как в комнате появился человек в черном кафтане, наверное чтобы не так были заметны чернильные пятна, потому как на поясе висит чернильница, с колпаком закрывающим ее наглухо, в руках папка из которой торчат кончики пары перьев. Бородка не больная, но ухоженная, взгляд умных глаз постоянно бегает, так что трудно понять, что именно они выражают, одним словом весь вид вошедшего указывал на то, что это самый настоящий проныра и ловкач, коему на зуб лучше не попадаться не то схарчит, даже не поймешь как именно. Правда человек тщеславный и мнящий о себе много, решил бы, что тот всем своим существом заигрывает с ним виляя хвостом как дворняга безродная. Насчет последнего, так и есть, вот только намешаны там такие кровя, что получился хоть и безродный, но волкодав.

— Осьма, вовремя. О поножовщине в Веселом переулке ведаешь?

— Как не ведать, чай по нашему приказу проходит.

— Вот, его работа. Ты с опросными листами не затягивай, отпусти по быстрому, он мне еще понадобится.

— Дак, батюшка воевода, там ить не все так просто, — заискивающе улыбаясь, попытался возразить дьяк.

— Чего там сложного, десятник опознал татей, — не подаваясь заискивающему тону, нахмурился воевода.

— Дак, татей только двое, а кто третий, пока неведомо, может просто человек прохожий.

— Осьма, ты мне воду не мути, человеку прохожему в темном переулке с татями вместе делать нечего. Все ли понял?

— Все батюшка воевода.

О как прозрачно намекнул. Как видно, воевода прекрасно знал повадки этого дьяка. Отчего-то у Виктора появилось стойкое ощущение, что его только что избавили от конкретного наезда со стороны правоохранительных органов. Хм. Как видно не на пустом месте появились те мздоимцы, что служили в милиции в том оставленном им мире. Знавал он одного мужика которого развели по беспределу.

Тот знакомый торговал на рынке ширпотребом из Турции, так что какая-никакая деньга водилась, скажем так, принадлежал к крепкому такому среднему классу. Так вот, лег он однажды на закате отдыхать, вот не даром говорят не ложись в это время иначе потом голова болеть будет. Проснулся, чувствует себя прекрасно и направляется на выход из спальни, как вдруг видит сквозь щель в двери, что его жена и дочь сидят в зале скотчем примотанные к стульям с кляпами во рту. По комнате шарятся двое, а на столике лежит самый натуральный пистолет, уж газовый или настоящий он не рассмотрел. У мужика во владении было ружье на вполне законных основаниях и сейф находился как раз в спальне, но вот испугался он за оружие хвататься. Воспользовался моментом и проскользнул на кухню, где вооружился… Сковородкой! Одним словом, отрехтовал он ту сковороду о нападавших так, что она чуть не в иную сторону вывернулась, а потом выбросил их на улицу. Тем делать нечего, поплелись зализывать раны в больницу, от туда как водится сообщили в милицию, мол пришли двое с явными признаками побоев. Приехали архаровцы и давай пытать страдальцев, ну те и рассказали, где их отоварили. Взяли в оборот знакомого Виктора. Тот им как на духу, так и так, с оружием напали, семью повязали, деньги требовали, а ребятки мало что наркоманы, так еще и рецидивисты и у одного из них за плечами разбойное нападение. Но взять-то с них нечего… Заплатил мужичек энную сумму, чтобы дело в отношении него не возбуждали, а те страдальцы и вовсе за так отделались.

Вот чем-то та ситуация очень напомнила произошедшее с ним. Вернее до этого ассоциаций никаких не было, а вот как только увидел этого дьяка, тут же смекнул, разведут его на раз. Смекнул и поспешил мысленно поблагодарить воеводу, все же помнит добро мужик, хоть и стоит перед ним скоморох, коий на социальной лестнице пониже крестьян будет. Оттого и к себе вызвал, чтобы под пресс не угодил.

— Иди пока, Осьма, к себе, он вслед подойдет.

Делать тому нечего, ЦУ получил, теперь только исполать и не соскользнуть ни вправо, ни влево. Однако, вопреки ожиданиям Виктора воспринял он все это как-то уж очень спокойно или просто не хотел проявлять своих чувств при Световиде, бог весть. Да и какая собственно разница, прошла беда сторонкой и слава Богу.

— Насчет твоего занятия, все ли уразумел.

— Все, батюшка воевода.

— Вот и ладушки. Ну а коли, я тебя лишил заработка, то попробую малость восполнить. Сегодня в четыре часа по полудни, подойди ко мне на подворье. Те кто видел как ты управляешься с ножами да шарами больно впечатлились, порадуешь нас своим мастерством.

— Непременно буду.

— Ну иди, с Богом.

Как и предполагал Виктор, особого интереса к нему в остроге не проявили. Дьяк был сух и деловит, ничем не выказав своего отношения к происшедшему, в течении десяти-пятнадцати минут записал опросный лист и отпустил с богом. Однако от Волкова не ускользнули изменения в поведении дознатчика, от заискивающей и виляющей хвостом дворняги не осталось и следа, перед ним предстал именно волкодав и попадись он ему, тот точно вцепился бы мертвой хваткой. При всем при том, все слышанное об этом охранителе порядка указывало на то, что боролся он с лихими ни себя ни их не жалея, но вот был грешок, при случае своего никогда не упускал.

В оговоренное время, Виктор прибыл на подворье боярина Смолина и беспрепятственно был допущен за ворота. На представление собрались все домочадцы и дворня, когда он попытался прикинуть сколько получалось народу, то вышло что-то около четырех десятков, только взрослых, а ведь это хотя и большая часть проживающих здесь, но не все, потому как без догляда никак нельзя.

Прикинув, что тут собрались в основном те, кто не видел его выступления, а стало быть им это будет все же в новинку, да и остальным приесться никак не могло, Виктор решил просто повторить свое прошлое выступление, правда на этот раз он чувствовал себя куда как увереннее, а потому и выступал более раскованно и получалось все еще лучше и задорней. А может причина тут была в том, что при виде Смеяны, у него словно крылья выросли и грудь расправилась.

Вот же натура человеческая! Вот понимает, что тут не то что надеяться на что, а даже и помыслить о том нельзя. За один только взгляд, с его стороны, можно поплатиться головой, потому как разница между их положением не просто огромна, это пропасть, бездонная и безбрежная, такая, что ни о каких мостках и речи быть не может. Ан нет. Уж специально отводит взгляд в сторону, чтобы не видеть ее, а он зараза сам скользит по толпе и выискивает ее всякий раз, да еще и разочарование находит, когда этой непоседы на прежнем месте не оказывалось, тут же начинал паниковать, и настойчиво выискивать ее. Находил, успокаивался и с новой энергией продолжал выступление.

— Порадовал. Ох порадовал, ты меня и домочадцев моих Добролюб, а за радость и платить радостно. Держи.

С этими словами, боярин хлопнув по руке Виктора вложил в нее три увесистых серебряных кругляка. Видать, выступление и впрямь пришлось по душе воеводе, если он целую гривну серебра пожаловал. Вот только такие дни были редкостью великой. В основном заработок скомороха на торжке исчислялся копейками, крайне редко числом своим дотягивавшим до рубля. Новое предприятие приносило куда больше, но с ним было покончено, причем волевым решением именно этого благодетеля. Ну да и ладно, значит скорее приступит к работе.

Одарив серебром, боярин не спешил отпускать Волкова, а пригласил пройтись с ним в сад, где усадил его за столик в тени яблони, который быстро сервировали запотевшим кувшином пива, двумя кружками и не хитрой закуской. Вообще-то это было не типично. Больше было бы понятно, кабы боярин сидел и с удовольствием потягивал хмельной напиток, а скоморох стоял и глотал слюни. Но вот отчего-то воевода поступил иначе. Впрочем, покопавшись в памяти, Виктор припомнил, что бывало такое со скоморохами, которые особо смогли порадовать хозяев, сажали их за общий стол. Правда, на самый дальний край, где нить на уголочке, но такое было, а случалось, что хозяева и вот так утаскивали с собой скомороха пображничать, потому как остальные уже приняли позу: мордой в салат. Вот только при этом хозяева и сами были в таком состоянии, которое характеризуется выражением: Ты меня уважаешь. А у воеводы даже хмель заметен не был.

— Вот смотрю я на тебя, и вижу, что талант у тебя радость людям несть, жалко коли такой скоморох пропадет.

— Дак, батюшка воевода, ить если не брошу это занятие и углом своим не обзаведусь, то конец будет один и радостным его не назвать, коли сегодня о грядущей старости не позабочусь.

— Значит, давешний разговор был всерьез? — Вот не капли хмеля, вид серьезный взгляд внимательный. Да что же это такое делается, отчего такое внимание-то простому скомороху.

— Все в серьез.

— И то, что такого прибыльного заработка лишился, а имеющихся денег тебе может не достать тебя не остановит?

— Нет, батюшка воевода, — Виктор даже попытался привстать и отвесить поклон, но Световид жестом остановил, мол не надо, все понял, все оценил, как это у него получалось, Волкову понять было трудно, но вот не было необходимости в словах и все тут.

— Ну тогда слушай меня. Недалеко от села Приютного на самом тракте есть постоялый двор, тамошний хозяин отчего-то решил, что честного заработка с постойных ему мало и решил связаться с лихими людишками. За то он предстал перед законом, а домочадцы его в кабалу попали, подворье же отошло в казну. Проку казне от того мало, так что выставлено подворье на торги, да только желающие покуда не сыскались.

— Странно это, — уж больно расслабившись вставил реплику Виктор, невольно перебив хозяина и получив строгий взгляд, после чего до боли прикусил язык. Нельзя тут так, и без того милость неслыханная оказана.

— Странно, да не очень, — все же нашел в себе силы сдержаться воевода, в очередной раз удивив своего собеседника, — Цена у подворья уже три месяца стоит высокая, а как покупатель не сыщется, так днями она должна понизиться, вот и ждут, чтобы подешевле выкупить, а это ить почитай на треть от цены, ну никак не меньше. Правда цена все одно не низкая, сто двадцать рубликов, вынь и полож. Вижу, не радует тебя известие, а как насчет того, что построек там изрядно, есть малая кузня, чтобы обиходить коней да повозки, сараи да клети, конюшня, сеновал крытый, хозяйственное подворье, дом в два этажа, с множеством комнат, да огород изрядный. Коли ты, не врал в том нашем разговоре, то тебе там раздолье получится…

— Чегой-то, вы тут? Пиво пьете?

Вдруг влез в разговор старик, которого Виктор видел и раньше, да мало ли стариков есть. Умный хозяин не станет разбрасываться людьми, даже если они стали старыми и немощными. Это лишний раз показывает холопам, оставшимся бездетными, что при преданной службе они не будут оставлены или выброшены за ненадобностью. Но этот вообще-то повел себя как-то особенно вольно. Может дядька?

Была такая особенность в боярских семьях. Жена считалась существом практически бесправным, а потому воспитанием детей занимался отец, ну как… Пока дети были грудного возраста, то смотрели за ними кормилицы, а как подрастал ребенок, то тут уж происходило деление, если девочка, то кормилица и дальше воспитывала ее, только теперь прозывалась нянькой, а коли мальчик, то его воспитанием занимался дядька, причем должности эти были считай пожизненными, если не вызовут какого неудовольствия господина. Так вот эти самые няньки и дядьки, очень уж вольно себя вели со своими воспитанниками, даже когда те становились вполне себе взрослыми, другое дело, что место свое они знали и если отпускали подзатыльник или шлепали по заду, то только будучи наедине с воспитанниками.

Так вот, по всему выходило, что старик был дядькой боярина, потому как кому другому такое обхождение нипочем не простилось бы, а уж тем паче то, что сказав это, старичок спокойно опустился на скамью рядом с Виктором и бесцеремонно сграбастав его кружку сделал маленький глоток, с удовольствием крякнув. Боярин только удивленно вздел бровь, глядючи на нахала и… ОТВЕТИЛ.

— Беседа у нас, задушевная.

— Это хорошо. Ты Световидушка если не против, я послушаю тут.

Нет, как есть, дядька. Ну кому будет еще такое позволено. Можно конечно решить, что отец, да только боярин-то вроде глава семьи, стало быть, только воспитатель, да и сел не рядом с хозяином дома, а подле скомороха. А то, что вот так вот ведет себя, так и года уже какие и опять же обстановка неофициальная.

— Отчего же, послушай. Так вот, Добролюб, — вновь вернулся он к прежнему вопросу, — Если ты выкупишь этот постоялый двор, то выгода получится всем. Казна получит прибыток, ты дом, да как хотел просторный. На дороге остается постоялый двор и никому не нужно ломать голову, как устроить постой проезжих купцов и иного люда, да и ямской двор там же устроен. Тебе и на прокорм деньга будет и место чтобы мастерскую сладить и делом своим заняться.

Отчего-то у Виктора сложилось стойкое убеждение, что его уговаривают выкупить подворье и стать владельцем постоялого двора на тракте, дело кстати прибыльное, но только с чего бы. С другой стороны, воевода вполне может посчитать, что тех денег, что он дал скомороху вроде как и недостаточно, а может заинтересовали его слова Добролюба о том, что хочет он организовать не просто ремесленную мастерскую, а большую. На фоне происходящего в Брячиславии, если дело пойдет, то перед великим князем лишний плюсик ой как не помешает, опять же при этом он просто выполнит свои обязанности. Постоялый двор все одно нужно передавать в частные руки, потому как практика показывает, что будучи в казне эти хозяйства быстро ветшают и перестают приносить доход, вот удивительное дело, но если там хозяин, то с подворьем порядок.

— Это какую- такую мастерскую?

Вот старик, ведь с огнем играет. Но Световид даже бровью не повел, терпеливо и обстоятельно ответив на вопрос. Старик только заинтересованно посмотрел на скомороха и Виктор дал понять, что подтверждает сказанное воеводой. Удовлетворенный кивок, понял, мол, и опять молчание, вот только кружку Волкова он окончательно прихватизировал. Впрочем, тот и не решался пить с воеводой, составил компанию за столом и ладушки, как себя вести в данной ситуации не могла помочь и память Добролюба, потому как такое с ним было впервые.

— Дак, а как жа он один-то управляться со всем хозяйством станет, ни женки, ни детей, ни холопьев.

— С тем тоже есть мысль. Завтра суд будет. С неделю назад, кузнец Богдан, повздорил с соседом, да в драке ударил его смертным боем. Дознание тому проведено, завтра судный день, платить ему виру в сорок гривен. А ты сказывал, что хочешь выкупить кого, в помощники.

— Дороговатый закуп получится. Сорок гривен, сто двадцать рублей, шутка ли. Да у меня и нет таких-то денег, чтобы вместе с подворьем… — возмутился было Виктор, но тут же поспешил осадить самого себя, — Прости воевода батюшка. Но эдак мне никакого прибытку. Можно выкупить закупа куда как дешевле.

— А ты не торопись, — ухмыльнулся боярин и откуда только терпение вот так вот беседовать с человеком стоящим настолько низко на социальной лестнице. — По закону, в первую голову виновный должен будет ответить не только головой, но и имуществом своим. Подворье Богдана в кузнечной слободе и оно будет изъято, цена ему уже выставлена двадцать шесть гривен и останется ему уплатить четырнадцать. С чего платить, коли за душой более ничего нет?

— Семья с ним вместе в закупы пойдет.

— Верно, иначе им погибель, а там женка, дочка шестнадцати годов, да сын четырнадцати, уже помощники, — воевода потянулся и поднялся, Виктор так же поспешил поднять свое седалище, — Так что думай скоморох. Если хочешь изменить жизнь, то лучшего случая у тебя не будет, а нет… На нет и суда нет. Коли увижу тебя завтра на судилище, все разрешится к твоей пользе.

Обменявшись взглядами со стариком, Светозар как-то хитро ухмыльнулся и оставил его наедине с Волковым. Вот только последний этого не видел. По всему выходило, что Авось улыбается ему во все свои тридцать два зуба или сколько их там у богов, вот только поверить в это было сложно. Уж больно все одно к одному, а бесплатный сыр оно известно, где бывает, хотя не такой уж он и бесплатный. С другой стороны, может и нет тут никакого второго дна или подтекста. Ну, хочет боярин озолотить спасителя его сына и может сделать это используя свое служебное положение, причем ни разу не погрешив против истины, так почему ему этим не воспользоваться.

В самом начале заполучить не просто помощника, но кузнеца имеющего навыки работы с металлом, это дорогого стоит, потому как из Виктора коваль был прямо таки никакой, все же это совсем иная специальность. С другой стороны ему конечно будет легче овладеть такими навыками чем кому другому, но если есть готовый мастер, то дело совсем иное.

— Выходит решил изменить жизнь свою, — глядя Виктору в глаза самым добродушным взглядом, поинтересовался старик.

— Выходит, что так, — задумчиво ответил Виктор, все еще пребывая в раздумье, что это вообще вокруг происходит.

— А ить польза от тебя, для людей великая. Жизнь она разная бывает, вот только легкой никогда, а потому людям отвлекаться, хоть на малость нужно, а у тебя дар, радость нести.

— То так, дедушка…

— Дедушка? — Взметнув брови, перебил старик.

— Ну, дак чай не бабушка, — буркнул Виктор потупив взор. Неужели он ошибся в своих предположениях?

— А. Ну да, ну да. И что дальше-то сказывать хотел?

— Так я и говорю, людям по разному можно нести пользу, — облегченно перевел он дух. Если не осадили и место не указали, то прав он. — Можно скоморошить, а можно дать работу, чтобы они могли и себя и семьи содержать, от того пользы поболе будет.

— То если получится.

— Должно получиться. Нет, получится, обязательно, — убежденно проговорил Виктор. — Вот только побываю у западников, погляжу какие у них там станки есть, может закажу чего сделать.

— А зачем к западникам? Оно конечно, они преуспели во многом, да только у нас в Брячиславле весьма знатные мастера обретаются, и иноземцы не из последних, потому как прибыток от нашего великого князя для них знатный. Коли Световидушка в тебя верит, то можешь попросить и грамотку отписал кому следует, чтобы мастера с тобой пообщались, не то эти аспиды на порог никого не пускают.

— Ой ли? С чего бы ему заботу такую проявлять? Эвон уж сколько сделал.

— Может и еще столько же сделает и когда посчитает что в расчете, то только ему ведомо. Род бояр Смолиных в долгу хаживать не любит, а оценить жизнь кровинушки, больно сложное дело. И коли о том заговорили… Ты почто аспид со Смеяны взгляд не сводишь?

О как! Ни с того ни с сего. От внезапного вопроса у него даже дыхание сперло, а слова застряли в горле. Что ответить он знал и слова были, да только вот едва о ней подумал, как тут же и поплыл. Вот ни о чем другом говорить не может, а тут такое дело, тут с дурной головой и языком, живущими каждый своей жизнью, нельзя и слова вымолвить, погубишь себя за не понюх табаку.

— Ты дедушка думай, что говоришь-то, — наконец нашелся он, — Эдак и заикой сделать можно.

— А чего мне думать. Нешто не вижу, какие взгляды ты на нее кидаешь.

— Нет в тех взглядах ничего худого, — отчего-то он как-то разом сдулся, — Чай ума не лишился и место свое знаю, а на такую красу иначе глядеть и нельзя. Она словно лебедушка, по глади водной плывет, словно пава легко ступает по землице.

— Эка, запел как соловей, — крякнул старик, — Она такая, чего не отнять, того не отнять. Но то ты верно приметил, место свое на этом свете всем Отцом нашим определено, и каждый должен его знать. Да не опасайся, не стану я никому говорить, вижу как хоронишься даже от самого себя. Ну что, ступай что ли.

— До свидания дедушка.

— Иди уж. Внучек. Кхе.

Сына Радмир нашел в доме, тот как раз заканчивал одеваться как видно собрался куда в гости, ну да какие его годы, можно и пображничать и девок потискать, а судя по настрою, без этого ну никак не обойдется, муж-то еще в самом соку, так что пусть веселится.

— Куда собрался-то сынок?

— Сосед звал пображничать.

— Дело доброе. В скомороха чего вцепился? Ты ить просто так, редко когда чего делаешь.

— Дак, батюшка, сам же сказывал, что с бароном решать надо.

— Сказывал. А еще сказывал, чтобы ты не затягивал.

— Нельзя тут торопиться. Можно дров наломать. Эвон барон в дурости своей и спешке ошибку свершил и нам о том стало известно. Но ему плевать, король гульдский, случись, только посмеется, а вот наш Миролюб может и осерчать не на шутку. Опять же, беречься начнет, а то лишнее. Что же касается Градимира, пока он в крепости, до него еще поди доберись, за пределы выезжает только большим отрядом иначе нельзя, а службу он знает крепко. Так что времечко хорошо подготовиться и нанести один верный удар есть.

— Не много ли веры в скомороха?

— Батюшка, ты ить с ним общался, нешто ничего не усмотрел?

— Отчего же, вой из скоморошьей шкуры во все стороны лезет, словно квашня у доброй хозяйки, а главное ловок и умен.

— Вот и я о том же. Но предлагать ему это надеясь только на плату, глупо. Пока он перекати поле, пока ему терять нечего, за горло его не ухватишь, а от того и надежи на него мало.

— Мудрено. Тогда имей на уме и то, что сохнет твой скоморох по нашей Смеяне.

— Чего-о!

— Охолонь. Не дурень он полный, место свое знает и разума не теряет, а сердце, это дело такое… Оно своей жизнью живет и как ему восхочется, так и бьется. Если над разумом возобладает, тогда беда, но он себя не теряет. Я не к тому тебе это сказал, чтобы ты на него собак спускал, а к тому, чтобы когда придет время, имел то ввиду, дабы за горло взять не просто рукой, а обряженной в бархатную перчатку, влюбленные они порой горы сворачивают одной левой. Вот только давить тут нужно аккуратненько, потому как случись и злее врага, чем человек с порушенным сердцем не сыщешь.

— Гхм. Мудр ты батюшка.

— Кхе. Какие твои годы, еще поумнеешь, — разулыбался старый Радмир Смолин. — Да, скоморох к тебе может обратиться за письмом в Брячиславль, чтобы посетить тамошних мастеров. Так ты не отказывай. Парень, по всему видать, всерьез хочет делом заняться и по всему облику видно, что уверен в себе, словно знает, то чего иные не ведают, а коли так, то прояви заботу и тут.

— О том уже думал. Но не хотел сваливать все сразу.

— Вот и ладушки.