Раннее утро. Поля кутаются в дымку, которая очень быстро истает стоит только появиться солнцу, полноценного тумана не получится, тут ведь нет больших рек, так речушки и ручьи, но дымка есть, явный предвестник погожего дня. Вот первые лучи полились на землю и воздух тут же стал звонким и прозрачным. Пение полевых птах, гомон на птичьем дворе, мычание коров, требующих к себе внимания, блеяние козы, всхрап лошадей в конюшне. Вот брякнула цепь, стукнул засов, скрипнула створка ворот, это Ждан ворота отворил. Ночь прошла, так что нечего им быть запертыми, тут всегда рады путникам. Опять же, селяне вскорости подтянутся. После того как работа над станками была закончена и Богдан пару седьмиц назад убыл в Рудный, Виктор разрешил его сыну принимать заказы от селян, оно и практика и опять же страда, а сельский кузнец явно не поспевает с заказами, с соседями все же нужно ладить. Вокруг здоровый запах древесины, сена, навоза, готовящегося завтрака, из кузни потянуло дымком от угля и раскаленным железом. Красота!
Чтобы не растерять форму, Виктор вооружился ножами и вышел во двор начав метать их в специально для этого подготовленный щит. Так уж сложилось, что с вечерними развлечениями здесь было прямо таки из рук вон плохо, даже почитать было нечего и дело даже не в дороговизне книг, а в том, что Виктор просто не мог читать сочинительства местных авторов, больно наивно или велеречиво написано. Поэтому ложился он рано, а вставал чуть не с первыми петухами. Ну и чем тут заняться, тем паче, что народу вполне хватает, только под ногами путаться.
Ждан и Горазд тоже время от времени занимались этим делом, а какой мужчина откажется от приобретения лишней сноровки, только ленивый, каковыми они не были. Но в этот ранний час у каждого было свое занятие. Ждан в кузнице, он планировал заняться подновлением ротора, нужно было отлить и заменить подшипники, все же сплав был мягковат и они быстро разработались, на этот раз состав будет изменен, но парень вполне справится и сам. Да и крестьяне, скорее всего, скоро появятся.
Виктор хотел было помочь парню, но тот только насупился, решив, что ему не доверяют. Ну и пусть его. А что самому-то делать? Оно можно и с дочуркой потетешкаться, да только эдак и вовсе в наседку превратиться можно. Ладно. На утро занятие есть, а там, что-нибудь придумает, может за чертежи засядет, а может и на токарном станке чего поточит. Решено, будет сегодня ладить посуду. А что, она лишней никогда не будет.
Горазд в коровнике, поит скотину, ну и с Веселиной милуется, пока никто не видит. К слову заметить, насчет свадебки сговорились быстро, вот только решили справить ее по осени, когда отец ее вернется из поездки. А так за дочку родители только порадовались. Млада, та хоть и с пониманием подошла к вопросу молодых, но вот чтобы ничего такого не произошло до сочетания законным браком, следила строго. Однако, по всему было видно, что молодые были пьяны от бурного романа, так что для головокружения и эйфории им было достаточно и поцелуев, правда догляд в этом деле никогда не помешает, а ну как сорвет с нарезки, мало ли что почитай муж и жена, почти не считается.
В руках у него оставалось только три ножа, когда раздался дробный топот пары десятков лошадей, ну никак не меньше. Причем идут во весь опор! Да, что же такое могло случиться? Может посадские всадники из крепости идут по следу какой ватаги, они вообще-то занимаются патрулированием тракта и окрестностей? То что, это не они, Виктор осознал сразу же, едва первый из всадников влетел в ворота. На крепком коне восседал статный наездник в синем мундире с желтыми отворотами. Гульдские драгуны!? Этим-то что тут понадобилось!? Однако уже через секунду он и думать позабыл задаваться какими бы то ни было вопросами, потому как солдат, а вернее сержант, резко осадил коня. Вздыбившееся животное еще не успело встать на все четыре ноги, как этот боец, навел в Виктора пистоль и нажал на спуск, сначала вспухает маленькое облачко на затравочной полке, а затем из ствола выметается пламя и дым, а у самого уха вжикает пуля.
Здравствуй жопа новый год! Да что тут творится-то. В мозгу взрывается этот вопрос, а руки делают свое дело на одних инстинктах. Все остальное запечатлелось в его памяти как калейдоскоп событий. Вот с ножом в груди падает первый гульд. Вот Ждан появляется в дверях кузни и мечет молот в одного из нападающих, выбив у того изо рта целый фонтан крови и сам принявший сразу две пули в грудь, заваливается обратно в кузню. Вот Горазд с вилами наперевес, ловко увернувшись от очередного выстрела подскочил к солдату и всадил ему в бок заостренное и хорошо высушенное дерево, но его самого отбросила к стене лошадь. По той стене и сполз оглушенный парень. Виктор увернулся от нескольких выстрелов и сумел всадить клинки еще в двоих, когда его самого рубанули палашом. Последнее что он услышал, это женский крик и громкий плач младенца. После этого темнота.
Иной от такой боли потеряет сознание, Виктор наоборот пришел в себя. Рыча как зверь, он вскочил на ноги и завертелся юлой. Правая часть лица горела огнем. Что? Как? Почему? Все заполнила одна огромная ярко алая вспышка боли. Постепенно острая в начале боль, притупилась. Хотя лицо и продолжало гореть огнем, по меньшей мере она теперь не заполняла собой все его существо и голова плохо ли, хорошо ли, начала работать.
Он осматривался вокруг не веря собственным глазам, потому что этого быть не могло. Но это было! Его эдемский сад, его рай на земле, был порушен в одночасье. Порушен и испепелен, потому как он стоял посреди пепелища, или если быть более точным, догорающей усадьбы, от которой остались лишь раскаленные угли. Дом, постройки, мастерская и даже баня, гульды сожгли все.
На том месте, где он лежал, была большая лужа крови. Виктор припомнил, что получил удар палашом и потрогал лицо, все так, глубокая рана была там и сейчас, вот только кровь запеклась. Голова странный орган, порой от самого безобидного пореза натекает столько крови, что просто диву даешься, здесь рана была довольно серьезной и крови натекло изрядно. Как видно именно по этой причине его сочли мертвым и не стали с ним возиться, а привело его в себя откатившееся горящее бревно. Если к ране он прикоснулся, то касаться ожога не хотелось, одна только мысль об этом причиняла реальную боль.
Описать словами состояние Виктора в эту минуту довольно сложно, сам бы он за это занятие нипочем не взялся бы, потому что просто не смог бы этого сделать. Наверное все же его мозг пока еще не был готов воспринять всю картину в целом, а потому словно впал в ступор.
Осматриваясь вокруг, он обратил внимание на то, что сгорело все же не все, по странному стечению обстоятельств уцелели ворота и часть ограды примыкающей к ним, она конечно сильно обгорела, но до столбов и створок огонь все же не дошел. Внимательно присмотревшись он заметил, что на одной из створок висит человек, прибитый к дубовым плахам за кисти рук, разведенных вверх и в стороны. Горазд!
Виктор бросился к молодому человеку и вцепившись в кованный гвоздь с большой шляпкой, работа Ждана, начал его раскачивать, сдирая в кровь руки, но не чувствуя боли. Наконец ему удалось справиться с одним гвоздем и приняться за второй. Мозг как-то отстраненно отметил, что кисти сильно пострадали, и раны от гвоздей очень плохие, рваные, словно Горазд бился уже будучи прибитым к воротам, вот только у него была рана на животе и судя по всему там была пуля, а с такой раной не больно-то и подергаешься.
Парень был без сознания, но жив. Судьба остальных была неизвестна. Отдаленно припомнилось, что Ждана застрелили и он упал в дверной проем кузни. Словно во сне, Виктор подошел к все еще полыхающим жаром останкам строения и не без труда сумел рассмотреть внутри останки тела. Крайнее заблуждение считать, что при пожаре человеческое тело сгорает без следа. Это далеко не так. Просто в зависимости от количества горючего материала эти останки будут варьироваться от обгорелого тела, до обугленных костей, дотла, только если уж совсем много топлива или оно специфическое, как например напалм, или скажем бросить его в топку, но речь идет только о пожаре к тому же одноэтажного здания.
И тут до Виктора вдруг дошло. Гульды! Это были гульды! Да еще и драгуны! Значит им стало известно о том, что именно он был убийцей барона и они решили отомстить. Это он, именно он послужил причиной гибели своих близких! Жены, к которой он успел проникнуться какими-то чувствами, не так как к Смеяне, но тоже очень теплое и трепетное. Дочки, которую он просто любил и все тут. Млады, Веселины, Ждана, его холопов, которые успели стать для него не просто людьми, и уж тем паче не холопами, но в какой-то мере семьей, потому как иной у него и не было. В их смерти он мог винить только себя и никого другого. Почему он не сомневается в том, что женщины убиты? А разве может быть иначе? А если так, если все дорогое порушено по его вине, то стоит ли жить? Он уже готов был покончить счеты с жизнью, но тут его взгляд зацепился за лежащего у ворот Горазда, который был присмерти, но все еще жив.
— Потом. Вот донесу его в село и… Только дотащу…
Все еще плохо соображая, Виктор взял на руки парня и едва переставляя ноги, направился в сторону Приютного, так как только там можно было получить помощь, настоятель церкви знал кое-какой толк во врачевании и сейчас помочь мог только он.
Чего ему стоил этот переход в две версты передать трудно, он спотыкался, падал на колени или заваливался на бок, всячески стараясь беречь раненного, которого вынужден был нести на руках, потому как рана в живот не позволяла взять его на закорки или взвалить на плечо. Если бы парень пришел в себя, то можно было рассчитывать хоть на какую-то помощь с его стороны, но он оставался без сознания.
— Ну, чего вцепился? Пусти тебе говорю.
Виктор невидящим взглядом осмотрел подбежавших к нему двух мужиков, которых едва различал через красную пелену застлавшую глаза. Когда его лишили ноши в виде раненного, он буквально рухнул на колени, потому как сил больше не оставалось. Нет. Не расслабляться. Горазд уже среди людей, значит пора и тебе платить по счетам. Встал и пошел! Куда? Дурное дело не хитрое, сейчас что-нибудь да удумаем.
И тут прояснившимся взором он окинул окрестности, вообще-то больше в поисках того, что поможет ему решить вставший перед ним вопрос, но увиденное вогнало его в ступор. В который уж раз за сегодня. Приютного не было. Было пепелище, торчащие печные трубы, но дворов не стало. Некогда большое село было полностью сожжено. Оно и понятно. С гульдами крестьяне воевать конечно не стали бы, но на пожар сбежались бы, ведь соседи. Да что же это? Неужели досталось всем, кто оказался окрест него?
— А когда это село-то пожгли? — Тупо глядя на обгоревшие останки спросил Виктор.
— Дак, почитай вместе с твоим подворьем. Пока тут остальные куражились, пара десятков к тебе в усадьбу рвануло, небось надеялись там какого купца застать, потому так рано и припожаловали, а еще чтобы всех дома застать.
— А что случилось-то, — вот как-то не верилось, что из-за одного убийцы, станут рушить целое село, а для того затевать чуть не поход. Хотя, кто их гульдов знает, с них станется.
— Дак, война началась, чтоб им ни дна ни крышки.
— Откуда знаешь?
— Гонца отправил осадный воевода из Обережной, — недоуменно пожав плечами произнес крестьянин.
— Так гонец был?
— Ну, да, опять недоумение, но только теперь кивок головой.
— А к нам никто не заезжал и коней не менял.
— Дак ничего удивительного, он одвуконь был, так что скорее всего до самого Звонграда без остановки скакал, вот только нам весть и бросил.
— Ваших много погибло?
— Не-е. Ни одного. Бог миловал. Мы как весть получили, так сразу в леса и подались, со всей живностью и с каким припасом. В селе только мужиков сколько-то осталось, чтобы значит присмотреть, коли ворог не появится, тогда и ладно, а как объявится, то сразу в леса. Пришли ироды, все что не пограбили, то пожгли.
— А как же мы?
— Дак, а разе, староста к вам никого не посылал?
— Не было никого, — глаза Виктора начали наливаться кровью.
Не было его вины в гибели родных. Не по его душу пришли солдаты. Им вообще было все едино, кого они найдут на том постоялом дворе, хотя при удаче наверное рассчитывали на торговый караван. А староста… Эта старая короста… Эта… Эта… Не жить ему одним словом. Пока он спасал ложки и поварешки, позабыв о долге, они ни о чем не подозревая спали. А ведь в его обязанность входит оповестить все деревеньки и хутора окрест.
Селяне устроились в лесу с относительными удобствами, быстро сладив шалаши для людей и загоны для скотины, в окрестностях затерявшейся в лесу деревеньки. Горазда тут де отнесли в одну из изб. Как оказалось, два дня назад сюда пригласили лекарку, старую знакомую Виктора, ту самую Любаву, потому как сынишку хозяина подворья, в грозу привалило рухнувшим деревом. Теперь в той избе уж двое будут бороться за сжизнь.
Определив Горазда, Волков отправился на поиски старосты, чтобы спросить плату. Однако искать того долго не пришлось, потому что он сам нашел хозяина постоялого двора и при честном народе бухнулся перед ним на колени, склонив повинную голову.
— Забирай, Добролюб жизнь мою никчемную. Пред всем честным людом сказываю повинен перед тобой и твоим семейством, потому как не упредил о беде. Всем сказываю, жизнь моя в руках Добролюба, и кто будет его в чем винить, прокляну.
— Как же так-то старик? — Глаза сразу наполнились слезами, которым очень скоро стало тесно на веках и они побежали по изуродованным щекам.
— Сам не ведаю. Как весть получил, так гонцов по всем деревенькам отправил. Подумал, что вас известит гонец, когда лошадей менять станет, о том, что он одвуконь и за сменой может не заехать, просто не подумал.
А чего тут скажешь. Бывает так вот, когда люди надеются друг на друга. С другой стороны, может и живы бабы и дите, ить не полные же звери, те гульды. Слабый огонек надежды у него продолжал тлеть до сих пор, правда думать о том, для чего могли погнать с собой женщин солдаты вражеской армии не хотелось, но главное чтобы они были живы, а там… Время лечит и не такие раны.
Вот думал, что порвет старика голыми руками, а не смог. Не поднялась рука. Нет его вины, во всяком случае, умысла, а повинную голову меч не сечет. Бывает такое, хотя, от того и не легче и горечь утраты никуда не девается.
— Добролюб, — это кричит стоя на крыльце избы лекарка Любава, не просто кричит, а и призывно рукой машет. — Давай в избу, — когда он подбежал, подтолкнула она, — Парень твой в себя пришел, коли хочешь поспрошать о чем иди. Может так статься, что до утра не дотянет.
— Горазд.
— Добролюб? Ты?
— Я. Ты как, парень?
— Худо, ну да ничего, — прерываясь после каждого слова заговорил раненный, — А я думал, тебя того… Баб сильничают, они кричат, о пощаде молят… А ты лежишь в кровище…
— Они живы?
— Я хотел им помочь, Добролюб… Честно хотел… Ждан, царство ему небесное… Добрые гвозди выковал… Не пустили они меня… В себя пришел от боли в руке… Глаза открыл, а они меня приколачивают… Потом баб услышал… Веселину… — тут парень заплакал, навзрыд от спазмов по телу прошла волна болезненной дрожи и Виктор уж было решил, что он вот-вот лишится чувств, но парень выдержал. — Неждана плачет, бабы орут, эти гады горланят…
— Что с ними сталось, Горазд?
— Пожгли их… Живыми пожгли… Связали и пожгли… А я все видел… Это уж потом, когда выезжали, один из них мне в живот из пистоля стрельнул, наверное чтобы побольше мучился… А я все помню, как они кричали… Добролюб, мне конец один… И там когда висел, знал, что кончусь… Я дожить хотел… Рассказать… Добролюб, найди их… Богом тебя заклинаю, найди…
Парень попытался подняться, но тут уж силы его оставили и он откинулся на подголовник. Вот стало быть как все случилось. Был у него в душе последний огонек, но и его только что загасил Горазд. Нет у него больше никого. Жизнь как-то сразу показалась никчемной, лишней. Вот только если на пепелище подворья он решил, что вина за гибель близких на нем и хотел лишить себя живота, то теперь картина выходила иная. Нет, все как и было, себя ему было ничуть не жаль, вот только просто так удавиться он больше не хотел. Кто-то должен заплатить за то, что случилось. Сначала он думал, что вина на нем, стало быть, ему и платить, но вот выходит, что не по его душу пришел ворог и не в довесок к нему побил тех, кто был ему дорог, стало быть, и платить им. Что же, никто вам не виноват.
У охотников есть правило, никогда не оставлять подранка. Случился такой, бросай все и добивай, потому как, такой зверь становится опасным. Воины всех стран и народов придерживаются такого же мнения в отношении своих собратьев по ремеслу, а потому везде и во все времена было есть и будет такое понятие, как контроль. Никогда не оставляй за спиной раненного противника. А вот гульды, толи в лени своей, толи самоуверенности этим правилом пренебрегли и оставили подранка.
Крестьяне устраивались вокруг лесной деревеньки хотя и временным, но обстоятельным лагерем. Даст Бог, прогонят ворога, тогда они вернутся на насиженные места. Насчет леса для домов можно не переживать, великий князь, завсегда выделит его бесплатно, не на боярские хоромы, понятное дело, но избы и какие постройки сладить хватит, чай понимает, что не уберег свои земли, а потому людям помочь надо. Всего не восполнит, но хоть лес даром даст.
Виктор оставаться с селянами не собирался, нечего ему делать в лесах, не время прятаться. Умирать он тоже не собирался. Слишком просто для гульдов. Не-эт, он будет жить максимально долго и за это время заберет как можно больше жизней врагов. Он не боялся смерти, он был готов умереть, но вот к вопросу этому отчего-то решил подойти рационально. Есть не хочется, но надо, потому как нужны силы. Жить не хочется, но надо, потому как мертвый уже ни до кого не дотянется, а счет у него бо-ольшо-ой.
Вооруженный старым ножом со сгоревшей рукояткой, парой выпрямленных скоб и напильником, у которого один конец заострен, как бронебойная стрела, это чтобы ручку насаживать, он направился на поиски врагов. Крестьяне пытались остановить его, да куда там, кто станет их слушать, когда кровь кипит, словно адское варево в колдовском котле, когда все изнутри разъедает ядреной и всепожирающей кислотой, ненависть.
Бабка Любава, потом по всему лагерю бегала его искала, раны-то не шутейные, обработать бы, да только и смогла узнать, что ушел скоморох, а куда не ведают. Чувствуй сейчас Виктор боль или дискомфорт, то непременно обратился бы к лекарке за помощью, потому как хворый боец уж и не боец. Может так случиться, что из-за необработанных ран уже к утру он будет лежать в бреду с высокой температурой. Но в тот момент он об этом не думал, просто позабыл о ранах, словно все еще был в горячке. Впрочем, скорее всего так оно и было.
Двоих драгун он нашел неподалеку от крепости Обережной, где в осаде сидел воевода Градимир. Они оказались посыльными и двигались от крепости в сторону основной армии, ну да это их проблемы. Пропустив всадников мимо себя, он выскочил из-за дерева и с двух рук метнул две скобы, благо по весу они были практически равны, что в значительной степени облегчало задачу. Он успел выдернуть из-за пояса напильник и нож, когда понял, что добавки не требуется. Снаряды точно нашли свою цель и оба наездника были мертвы, а Виктор обзавелся богатыми трофеями, четырьмя пистолями, парой карабинов, весьма неплохого качества и парой кинжалов, вполне приемлемой балансировки подходящих для метания. Были еще два палаша, но их он предпочел пока оставить при лошадях, потому как пользоваться ими не умел.
Ага. Вот такой вот разочаровавшийся в жизни человек, который печется о трофеях. Он ведь не забыл и карманы убитых вывернуть и золотую серьгу у одного из них сорвал и про серебряные крестики не позабыл, одним словом обчистил донага, обзаведясь парой крепких сапог подошедших по размеру, не забыл и со второго, мало ли, товар хороший, практически не ношеный, сгодится. Странно? Действительно странно, а если еще подумать над тем, что он все это делал потому как собирался на том заработать… Очень странно.
В сумке одного из солдат, он обнаружил тубус с грамотой, безжалостно взломав печать, он взглянул на текст и понял, что нужно будет еще и язык выучить, потому как знание тоже сила, которая пригодится в предстоящей войне. Именно войне, потому как он был намерен объявить гульдам войну и не имеет значения, что ему ее не выиграть, главное, что он сумеет хорошенько пустить им кровь. Потому-то и добычей озаботился, в войне главное деньги, это он помнил еще по прошлой жизни, а уж если он обзаведется соратниками, денег понадобится куда больше. Отчего-то подумалось, что в крепости непременно найдется человек знающий гульдский. Не первый год враждуют, а не знать языка врага, глупость несусветная, тем паче, на границе.
Думаете захотелось ему в героев поиграть? Ничуть не бывало. Если в письме важные сведения, которые хоть как-то приоткроют воеводе замыслы противника, то тот сумеет накрошить гульдов куда как больше чем одинокий мститель. Подобраться к крепостным стенам оказалось задачкой не из простых, но ему все же это удалось. Был правда момент, когда он едва сдержался чтобы не напасть на двух солдат устроившихся в секрете. Нет, в том что он упокоит обоих он не сомневался, но вот насчет того, что сумеет сделать это тихо, были большие сомнения, а шуметь когда вокруг полно вражеских солдат… Он кипел от злости, он был готов рвать всех и вся, но головы при этом не потерял, взирая на окружающее как-то со стороны. Вот такие, пироги с котятами.
Как выяснилось, прокрасться к стене оказалось все же проще, чем договориться со стрельцами. Ну да, чего уж жаловаться, не стрельнули в незнакомца и то хлеб, не то сейчас время военное, опять же, сидят в осаде, пальнули бы и были бы в своем праве. Долго пришлось убеждать, чтобы вызвали воеводу, но все же удалось. И все это громким шепотом, переспрашивая друг друга по нескольку раз, потому как стены все же высокие, но разобрались. Прибывший Градимир по голосу опознать Добролюба не сумел, ничего удивительного, потому как губы не свои, распухшие потрескавшиеся и голос получался каким-то шепелявым. Пришлось помянуть некоторые эпизоды, известные им двоим из единственного совместного путешествия.
— Выходит и впрямь ты. Сейчас тебя поднимут.
— Пустое воевода, я тут покуражусь немного. Бечевку спустите, тубус прицеплю.
— Не хочешь оставаться так тому и быть, да только подняться придется.
Ага, выходит все одно до конца не верит. Ладно. Если думает, что сможет оставить его за стенами то сильно ошибается. Это в планы Виктора никак не входило. Спустили конец, обвязался дернул. Несколько сильных рук в мгновение взметнули его на многометровую высоту, завели в башню, где безбоязненно можно запалить факел…
— Раскудрить, тудыть, твою через коромысло!
— Отец небесный!
— Свят, свят.
— Что служилые, красавец? — Ухмыльнулся Виктор, и стрельцы от той улыбки невольно вздрогнули, а из лопнувшего уголка губ потянулась струйка крови.
— Гульды? — Глухо поинтересовался Градимир, который с большим трудом узнал в этом мужчине, красавца скомороха.
— Они родимые.
— Где?
— На постоялом дворе.
— Приютное?
— Нет больше Приютного, пожгли село, но люди успели уйти. Ну, убедился что я? Тогда держи вражью депешу, а я пошел обратно.
— Куда?
— Туда. Должок за мной тем аспидам, а я в должниках хаживать не привык.
— Один в поле не воин.
— Хм. Это как воевать, воевода. Коли с саблей наголо супротив строя, так какой тут воин, разве только храбрый и мертвый. А мне жить нужно, потому как пока я буду жить, гульды все время будут жалеть, что не добили меня.
Сказано это было с такой мрачной решимостью, что в эти слова верилось сразу и бесповоротно, вот пожалеют, как пить дать пожалеют.
К слову заметить, ничего важного в той депеше не было, разве только Градимир удостоверился в том, о чем подозревал и раньше, против Обережной стояло около семи тысяч, при двадцати орудиях, которые спешно выставляли на позиции и через день планировали начать обстрел стен. Выходит четыре полных полка, при кавалерии и артиллерии, которая внушала особое опасение, потому как среди этих пушек, если верить депеше, были сплошь, дальнобойные крупного калибра. Если сумеют проломить брешь, мало не покажется. Вскорости ожидается прибытие мортир, а это совсем кисло. Остальная армия двинулась дальше, по направлению к Звонграду.
Вряд ли король рассчитывал сходу овладеть этим градом, все же орешек не из простых, да с историей боевой, но вот пока пожалует великий князь, у них были все шансы взять пограничную крепость. А тогда можно было контролировать какой-то клочок территории и наконец оседлать Большой торговый тракт, давняя мечта гульдов. Как бы к этому не отнеслись другие страны, но сбросить со счетов, тот факт, что на тракте появилось еще одно государство, они не смогут. Крепость стоит в этом месте неспроста, а потому что тут имеется единственный мост, через широкую реку Турань, так что в обход тракту пути нет. Постенают купцы не без того, да и достанут деньгу на новую пошлину, а свое возьмут потом, когда слегка приподнимут цены на товар.
Хотел было Градимир оставить бывшего скомороха, да только внимательно посмотрев на него решил, что ничего хорошего из того не выйдет, потому как его сейчас остановить могла только смерть, да и с той он станет, спорить до хрипоты. И ведь даже ран, далеко не шутейных сейчас не чует.
— Что думаешь дальше делать?
— Кровь ворогу пускать, что же еще-то. Хочешь весть подать?
— Был такой умысел.
— Человека дашь, проведу за посты, но далее пусть сам. Мне некогда гонцом бегать, — решительно отрезал Виктор.
— Коли кого другого, так мы и сами ведаем как провести за посты, только мне тут каждый вой на вес золота.
— Так пошли кого из посадских.
— Ладно, решим без тебя. Пошли.
— Куда, воевода? Сказывал же, что не останусь, — Виктор сделал решительный шаг к зубцам стены, явно намериваясь податься за стену, даже без веревки.
— Остынь, Добролюб. Никто тебя не думает оставлять. Развеж не вижу, что проще убить, чем удержать. Только чего зря, через секреты гульдские шастать. Уйдешь тихо по реке.
— А там, на лодках не дежурят?
Проворчал больше для порядку. Вот же дуболом. Ну, что стоило спокойно сплавиться по течению, а не ломиться через посты и секреты с суши, изображая из себя крутого следопыта. Век живи, век учись, так дураком и помрешь. Хорошо, хоть гульды уверены в себе дальше некуда, и на посту ведут себя довольно шумно, не горланят, понятное дело, но разговоры разговаривают, а тут уж какой секрет, баловство одно.
Нет, он конечно слышал о сидении под водой с полым камышом в качестве дыхательной трубки, вот только сильно сомневался, что у него такой номер пройдет. Тут кроме знаний, нужно еще и умение, опять же поди устрой все так, чтобы не всплыть, в асмый неподходящий момент. Пока сидишь, касаясь грунта, это контролировать можно, а как дна не чуешь и плывешь по течению. Не, нафиг эксперименты. Вон под берегом коряга, нарвать травы и затолкать за повязанную на голову тесьму, вместе с корягой смотреться будет отлично, даже взошедшая луна не поможет. А ты к тому же сможешь контролировать обстановку и случись, пара кинжалов в умелых руках, это вам не картошки дров поджарить.
Как и ожидал сплавился без проблем, но направился не в тыл к гульдам, чтобы резать их как курей. Ну, скольких он мог упокоить в одиночку? Пять? Десять? Хотелось большего. Значительно большего, а для этого нужно было подумать и подготовиться. Насчет подумать, это у него получилось спонтанно. Не случись того, что случилось и он даже не думал бы в ту сторону, борясь с ворогом, может и не лицом к лицу, но честным оружием. Смерть близких, внесла свои коррективы. Особенно сильно он переживал смерть Нежданы, при виде которой он плавился словно воск, а эта кнопка, Отец небесный, всего-то два месяца младенцу, словно чувствовала это и ездила на нем почем зря. Бывало как раскапризничается и пока он не возьмет ее на руки, не знает покоя, а оказавшись на руках отца практически всегда тут же успокаивалась и начинала с ним заигрывать и гукать. И ее живьем, в огонь!!!
Едва мысль свернула в эту сторону, как челюсти сами собой сжались с такой силой, что казалось вот-вот начнут крошиться зубы. Из груди вырвался болезненный стон и вызван он был вовсе не тем, что в исступлении он начал колотить по твердой каменистой почве, вгонял в нее пальцы, словно в песок, ссаживал руки в кровь и срывал ногти, сгребая горсти земли. Нет. Той боли он не чувствовал. Рад бы, но не слышал он ее. В этот момент болела его душа или та малость, что от нее еще осталась.
Истерика продлилась недолго, но за это время он словно постарел на несколько лет. Те несколько минут, когда он потерял над собой контроль, казалось выжали из него последние силы, потому как вставать и продолжать путь сил не было никаких. Но надо. Надо, иначе его близкие останутся не отмщенными. Он потом узнает, кто именно был на той усадьбе. Узнает и найдет всех, до последнего, а сейчас чтобы заглушить боль нужно было выместить разъедающую его злость хоть на ком-нибудь.
Добраться до лошадей удалось только когда полностью рассвело, однако словно и не было суток проведенных на ногах, голова ясная, тело переполняет энергия, он готов горы свернуть. Однако вместо того, чтобы немедленно двигаться в путь, он полез в переметные сумы. Не могли солдаты отправиться в дальний путь не прихватив с собой хоть что-нибудь. Так оно и оказалось. В одной из сумм он нашел большой кусок копченого мяса, сыр и хлеб, в другой обнаружился еще и шмат сала. Так что вопрос с пропитанием не стоял. Он был в другом. Есть не хотелось. Виктор сумел себя пересилить и уставившись на еду в своих руках как на врага, стал с остервенением есть. Да, без аппетита. Да, через не хочу. Да, где-то и с отвращением. Но он ел. Ел потому что для мести нужны силы, а их не будет если не есть.
Дальнейший его путь был на пожарище постоялого двора. Нет, он не хотел подзарядиться энергией ненависти, хотя это и произошло само собой. Огонь уже полностью потух, даже дымок не курился над пепелищем. Вчера, когда он уходил, все здесь еще пыхало жаром, сегодня лишь некоторые участки были едва теплыми. Он обошел весь двор и найдя останки погибших снес в сторонку, за огород, где вооружившись лопатой начал копать братскую могилу. Никогда не верьте тому, кто рассказывает о том, что тела в пожаре сгорают без остатка. Это не правда. Всегда что-нибудь остается. От Ждана осталось не так уж и мало, потому как он был в меньшем помещении, от женщин меньше, ведь они были в двухэтажном бревенчатом доме, от малютки совсем уж мало, но останки были и он давясь слезами предал их земле, водрузив самодельный, кривоватый крест из подгоревших досок.
Был еще один приступ безудержной истерики, и длился он на этот раз куда как дольше. Он едва нашел в себе силы не отдаться ярости, сохранив где-то в глубине остатки разума. Не-эт, по глупому спровадить себя на тот свет… Он не доставит такой радости гульдам.
В этом мире еще не было банков, вернее они уже зарождались в Западных державах и вполне существовали их аналоги в империи, но у славен, не было даже намека на них, а потому деньги хранили кто где мог, в основном доверяя свои капиталы земле. Виктор не был исключением и уложив свое серебро в два кувшина, закопал их в разных местах. Сейчас ему нужен был один из них, который нашелся именно там, где и искал его хозяин.
Затем он прошел в погреб. Понятно, что и его и кладовку и ледник, гульды выгребли подчистую, но была у него надежда, что необходимое ему он найдет именно там, где оно и было. Все верно. К чему солдатам то, что нельзя ни съесть, ни выпить, ни выгодно продать. Горшок стоял именно там, где и должен был, в темном углу справа от входа, разве только крышка была откинута. В нем хранился яд, который он специально заказывал одному из купцов, когда подворье начали одолевать крысы и мыши. Без кошки и дом не дом, но Виктор купил котенка, чтобы тот с детства привык к дому и его обитателям, а пока тот, вернее та, потому как это была кошечка, подрастет решил обойтись ядом, хотя тот и стоил дорого. Однако много его израсходовать не успели, потому как кошка очень быстро начала охотиться сначала на мышей, а потом переключилась и на крыс. Вот странное дело, до ближайшего жилья не меньше двух верст, но эта красавица нашла таки себе женишка, вернее они невесту, потому как обитатели постоялого двора вдруг стали замечать, что по подворью начали шастать посторонние коты, не постоянно, но все же. А по весне и вовсе никакого спасу от их ора. У-у, гады, и почему-то всегда ночью.
Так вот яд и стоял в углу, никому ненужный и всеми забытый. Ненужный до этого дня, потому как теперь в нем появилась большая потребность. Не зная сколько нужно расходовать этого зелья, Виктор от жадности, а скорее все же по неосведомленности, закупил его слишком много, заплатив звонким серебром, а вот продать никак не получалось. Ну, какой крестьянин станет платить за яд, если можно раздобыть кошку. Это в старь, кошки были только на боярских, да купеческих подворьях, уж целый век, как завести кота особой проблемой не было. Оно и для хозяйства полезно и для души приятно, потому как очень ласковая животина.
Как ни странно этот яд не был чем-то уж из ряда вон. Многие алхимики были одержимы идеей получения золота из других металлов, одним из основных ингредиентов используемых ими была руда, желтоватого цвета. С золотом у них как-то не ладилось, а вот белый порошок получаемый в результате опытов можно было применять в весьма специфической области. Растворяясь в жидкостях не меняя ни их цвета, ни запаха, он оказался практически идеальным ядом, так как крыс и мышей обмануть все же очень трудно, в особенности первых. Судя по всему услышанному, Виктор склонялся к мысли, что это мышьяк, но полностью уверен не был. Впрочем, какая разница. Если исходить из предупреждений купца, яд был крайне опасен и для человека, а это как раз то, что нужно.
Очень трудно было подобрать удобное время, для осуществления задуманного, потому как от того, насколько все удачно сложится зависело и то, насколько эффективно Виктор выступит со своим соло, а партия задумывалась грандиозная. Если все части задуманного плана лягут так как надо, то результат должен будет превзойти все ожидания.
Хорошо бы взять в свои руки подвоз горячительного к маркитантам, но это невозможно. Даже если он предложит пиво по цене вдвое меньшей чем другие торговцы, эти не станут иметь с ним дело. Ради одной выгодной сделки потерять годами наработанных поставщиков никто не захочет, да и не так уж много на этом можно заработать, это если забыть о том, что такая сделка сама по себе вызовет подозрения. К тому же, его внешность никак не располагает к доверию. Нет, поставить отравленное пиво не получится. Значит нужно будет отравить то, что уже имеется у маркитантов. Вот только отравитель из него тот еще.
Виктор в очередной раз внимательно осмотрелся по сторонам. Вроде никого. Да и не должно было никого быть, ведь он еще ничего не совершил, так что и выслеживать его некому, задуманное пока было в его голове. Но, как говорится, от случайностей никто не застрахован, зачастую именно благодаря случайным свидетелям преступников и выводят на чистую воду. Он не был в этом абсолютно уверен, но много о том читал. Ему-то все равно, а вот тому к кому он направлялся, нет.
Домик к которому в сгущающихся сумерках подбирался Волков принадлежал одному престарелому алхимику, который несмотря на свой преклонный возраст, все еще пытался получить столь желанный результат, а именно раскрыть получение золота из недрагоценных металлов. Об этом старике он знал давно, еще с тех пор когда скоморошил. Алхимик проживал на окраине села, предпочитая уединение. Секрет получения золота он еще не раскрыл, но и не сказать, что сильно бедствовал, как видно ему все же удавалось зарабатывать на жизнь своим ремеслом.
Судя по всему хозяин сейчас находился во флигеле и если принюхаться к запахам доносящимся от туда, там и располагалась его лаборатория. Виктор пробрался к небольшому оконцу забранному слюдой и заглянул за приоткрытую створку. Открытый очаг в котором сейчас горел огонь, над которым на треноге стоит какой то медный сосуд, с трубкой в верхней части, к ней крепится стеклянный змеевик, уходящий в какую-то емкость, как видно идет очередной эксперимент. Посредине большой стол заставленный стеклянной и керамической посудой, самых различных форм и размеров, а так же отличающихся по качеству исполнения, есть из плохого, мутного стекла, а есть и из абсолютно прозрачного. Для чего все это в общем и целом Виктору было понятно, для экспериментов, но в частности… Ну и пусть его, каждый должен заниматься своим делом, главное, что хозяин знает что тут да как, остальное не важно.
Так, хозяин похоже один. Это что же не озаботился учеником, или того просто нет в лаборатории? Не важно. Главное, что этот здесь и возможных свидетелей нет. Виктор еще раз бросил взгляд по сторонам, вот же, паранойя. Как-то он слышал от своего знакомого, если хочешь обратитьна себя внимание, то постоянно оглядывайся, старайся вести себя скрытно, так чтобы тебя не заметили и тогда тебя гарантированно запомнит большинство из тех кто увидит. Когда человек ведет себя естественно и даже слегка развязно, то на него зачастую не обращают внимания или не запоминают, потому что он не выпадает из общей картины поведения. По всему выходило, самое разумное это открыто пройти по двору и не таясь пройти прямо в дверь флигеля. Но вот отчего-то накатило и он наоборот всячески старался остаться незамеченным. Не сказать, что это ему не удалось, но скорее всего потому что поблизости от дома никого не оказалось.
— Кто тут? — Голос старческий, скрипучий и явно недовольный, не иначе как Виктор отвлек его от увлекательного занятия.
— Здравствуйте мэтр.
— С кем имею честь? — Старик внимательно осмотрел вошедшего и вперил в него вопросительный взгляд.
— Мое имя не имеет значения. Я тот кто готов щедро заплатить за ответы на кое-какие вопросы, которые вам ведомы как никому другому.
— Интересно. На какие вопросы хочет получить ответы, славенин, расписанный ранами словно распоследний каторжник после казни на центральной площади, — ага, акцент сразу выдал Виктора, да и Бог с ним. — Еще более интересно, что человек с видом висельника не хочет ограбить меня, а желает предложить мне плату.
— Не из трусливого десятка, это уже хорошо.
— Я свое уже давно отбоялся, молодой человек. Так чем могу быть полезен?
— Мэтр, у меня имеется вот этот порошок, попросту яд и мне хотелось бы знать сколько его нужно насыпать в бочку с пивом, чтобы испившие того благословенного напитка померли не сразу и мало того, действие яда проявилось бы не раньше как часа через три после питья.
— Хм. Довольно откровенно. И почему я долен думать, что вас не подослали, чтобы выведать, не имею ли я отношения к отравителям?
— Потому что для этого вовсе нет необходимости наносить на лицо такие раны. Потому что ответы на мои вопросы ни в коей мере не указывают на то, что вы отравитель, а лишь на то, что вы хорошо разбираетесь в своем деле. К вам обратились с просьбой поделиться своими знаниями и вы это сделали.
— Я так понимаю, это работа гульдов?
— А разве то, что Гульдия напала на Брячиславию еще не известно всему пограничью?
— Разумеется известно, как и то, что купеческие караваны изменили маршруты движения и сейчас вынуждены двигаться в обход, отчего те кто живет за счет дороги сейчас пребывают в плачевном состоянии. Выходит, возникло желание поквитаться?
— Неодолимое.
— Понимаю. Но не одобряю.
— А сожжение заживо младенцев ты одобряешь старик. — Виктор сам не заметил как его тон из слащаво вежливого, подыгрывающего алхимику, вдруг стал жестким, а в собеседника воткнулся свирепый взгляд. Но тот понял все верно, не для него предназначался этот взгляд, не он был объектом ненависти.
— Вот как оно. Давай сюда свой порошок. Ага, знакомо, знакомо. Вот такого количества будет вполне достаточно. Получается, что у тебя порошка хватит на десяток бочонков. Если судить по твоему разочарованному виду, то ты ожидал куда большего.
— Да мэтр.
— Их так много? Злодеев?
— Очень много.
— Ненависть плохой советчик и спутник жизни.
— Знаю, но поделать ничего с собой не могу. Вы можете продать мне нечто подобное?
— Я-а-а…
— Никто не видел как я сюда пришел, никто не увидит как уйду, о том же где я взял яд, я забуду сразу же, как переступлю порог этого дома. В конце концов, вы всегда можете сказать, что продали яд тому, кто божился, что тот ему необходим для борьбы с крысами.
— Но я-то знаю.
— Бросьте, — Виктор бросил на стол глухо звякнувший кошель. — Здесь двести рублей. Монеты славенские, но вы живете неподалеку от границы, так что этим никого не удивишь.
— Большие деньги.
— Да уж, не малые.
Орудия начали обстрел Обережной уже на следующий день после подхода армии. Результаты были и не очень приятными для осажденных, так как в крепости была большая скученность населения, многие успели прослышать о движущихся гульдах, а потому похватав самое дорогое, своих близких, поспешили под защиту гарнизона. Крепость была ладной, с крепкими стенами, построенная по самым современным канонам, но все же под напором орудий и они должны были отступить, весь вопрос в том, когда это произойдет. Иногда ядра уходили с перелетом и врывались в саму крепость, порой этот гостинец обагрялся кровью.
Оно вроде как и обороняющиеся не отмалчиваются, имеют десяток орудий, да какой от них толк, вот если бы ворог пошел на приступ, то да. Тут можно его и на картечь принять, а так что проку метать ядра, поди попади в ту пушку или солдата, они ить не в плотном строю. Ударит ядро рядышком, обдаст землей, да мелким камнем, выругается пушкарь, утрется и снова к орудию. Им-то проще, эвон какая большая цель, крепостная стена, да и в ту мажут порой.
Продолжалось это два дня, обычное в общем-то дело. На третий к стенам подтянули отставшие мортиры. Десяток стволов, способные метать бомбы, резко ухудшили положение обороняющихся. Разрывные гостинцы начали причинять значительные потери, вызывать пожары. Однажды подожгли пару бочонков пороху, взрывом разметало сразу два дома, да не меньше трех десятков человек упокоило, раненных было и того больше.
На исходе пятого дня беспрерывного обстрела, стена все же не выдержала и рухнула образовав внушительную брешь. К этому моменту защитники уже были изрядно измотаны, постоянная бомбардировка не давала людям расслабиться вынуждая все время быть настороже, тратить силы на тушение пожаров и спасение раненных. Осажденные с отчаянием взирали на образовавшийся проход. Осаждавшие встретили грохот рушащихся камней ликующим ревом.
— Все, воевода. Теперь нас возьмут. Стена упала, частично завалив ров, остальное забросают фашинами.
— Чего ты ноешь как баба, — бросив презрительный взгляд на говорившего, одернул его Градимир, уж больно не понравился ему упаднический дух заместителя. — Ты лицо начальствующее, а потому своим видом должен внушать бодрость духа. Мы пока еще живы и у нас в достатке воев, костьми ляжем, но не допустим ворога за стены. А ты, коли уж мочи нет, поди в глухой угол и удавись. Но молча. Так чтобы ни один стрелец тебя не видел. Понял ли?
— Понял воевода.
— Я сказал бодрость! Ты даже о смерти должон говорить как о чем-то очень забавном. Увижу иное, сам удавлю, вот этими руками. Ничего еще не кончилось. Все только начинается.
Вечером при обходе стен, Градимир особое внимание уделил именно месту пролома. Гульды время от времени отправляли сюда ядра или бомбы, прекратив обстреливать город, сейчас было главное не дать обороняющимся возвести хоть какие-то укрепления. В этих бесплотных попытках, гибло немало людей, но они с маниакальным упорством продолжали стаскивать сюда материал и ладить рогатины, устраивать преграду из камней. Стена обвалившись устроила хотя и крутой, но вполне преодолимый каменный скат. Прокатившись по валу, камни загромоздили собой ров, практически в половину. Вторую сейчас забрасывали фашинами гульдские солдаты, для этого задействовали в основном провинившихся и новобранцев, общим числом до пяти сотен человек, одним давали право искупить вину, другим проявить себя. Стрельцы вели постоянный огонь, стараясь помешать этому, но темная ночь, низкая скорострельность мушкетов, а так же использование самих фашин, как щитов, помогало противнику пока избегать больших потерь. Сбросив груз, солдаты тут же отбегали за спины товарищей, двигающихся к валу и прячущихся за своей ношей. Потери были, не катастрофическими, но и не малыми, однако, остановить действий осаждающих это не могло.
В перерывах между выстрелами орудий и мушкетов, можно было услышать как в лагере горланят песни, гуляющие от души солдаты в синих мундирах. Завтра им предстоит смертельная схватка и штурм этой клятой крепости. Да, сегодня их товарищи рискуют, забрасывая ров, но этот риск, ничто в сравнении с тем, что предстоит с рассветом. Это прекрасно понимает их командующий, а потому маркитантам заплачено из казны и пиво льется безудержной рекой. Луженые глотки орут похабные, разудалые солдатские песни, прославляя храбрость и удачу.
Час по полуночи. Орудия все так же продолжают свою работу, защитники трудятся, их согнали со стены, хорошие все же пушкари у гульдов, ядра и бомбы мечут довольно метко. Сейчас стрельцы устраивают заграждение по другую сторону ската, налаживая ограду между зданиями. Понятно, что эти укрепления не идут ни в какое сравнение со стенами, но свою службу тоже сослужат. В стенах строений спешно прорубаются бойницы, окна забиваются щитами из толстых досок, между которыми оставляют щели, чтобы можно было вести обстрел штурмующих из укрытий. Но в лагере гульдов тишина.
Солдаты погуляв от души легли отдыхать, силы им еще понадобятся, артиллерийский обстрел не мешает их сну, эта музыка даже как-то убаюкивает. Припасено немного пива и на утро, чтобы не с пересохшей глоткой идти в атаку. Нет, о похмелье и речи не может быть, бывалые бойцы знают цену чрезмерного употребления горячительных перед схваткой, потому меру знают и не дают через нее переступить молодым, так что утром в атаку пойдут не мучимые головной болью доходяги, а злые до драки вои.
Рассвет. От близкой большой реки потянуло дымкой, но совсем скоро от нее не останется и следа. Гульдские орудия наконец замолчали, видать умаялись пушкари, а может дело вовсе и не в усталости. Может сейчас под прикрытием окутавшего землю предрассветного тумана атакующие колонны выдвигаются к стенам сохраняя полное молчание, а артиллерия должна будет дать единственный залп, который прикрывая наступающих, внесет в ряды обороняющихся сумятицу и разлад, выигрывая для пехоты драгоценные мгновения, каждое из которых это отвоеванный шаг, приближающий солдат к цели.
Градимир как и сотни стрельцов замерли в образовавшемся проходе, внимательно вслушиваясь в белое молоко тумана. Нет, они не рассчитывают остановить здесь штурмующих, но намерены, причинить значительные потери, которые несомненно будут стоить крови и им самим, но люди настроены решительно. Тому способствует и то, что сам воевода сейчас среди них, готовится принять первый удар и то, что гульды редко обременяют себя пленными, а уж если те оказали сопротивление и подавно. У пленников же только два пути, либо каторжные работы, либо гребная скамья на галере, сомнительно, что это лучше смерти. Глупый подход. У человека всегда должна быть альтернатива, иначе он будет сражаться с отчаянием обреченного, а тогда вполне возможно, что крыса загрызет кота. Однако беспокойные соседи славеней, словно забывали о человеческом облике, когда речь заходила об этих дикарях, иное дело западные королевства и империя. Нельзя сказать, что они уничтожали всех, некая хозяйственность в них все же присутствовала, да только все одно, минимум две тети уничтожались без сожаления. Кто бы объяснил чем вызвано подобное отношение именно к славенам. Впрочем, по слухам, в том же Новом Свете отношение к местным дикарям у них ничуть не лучше, возможно все дело в спеси. С другой стороны там все ведут себя как волки, попавшие в овчарню.
Странно. В тумане звуки распространяются особенно явственно, но вот тихо. Такого не может быть, по определению, коли выдвигаются сразу несколько тысяч человек. Кто-нибудь споткнется, кто-нибудь брякнет оружием, какой-то шум должен быть, не бывает по другому. Но ничего. Есть отдаленные и разрозненные звуки доносящиеся из лагеря, но они именно из лагеря, их ни с чем не спутаешь. Появилось солнце и низко стелющийся туман начал подниматься все выше и выше, самое удобное для штурма время уходит, а гульды до сих пор никак себя не проявили.
Наконец солнце взошло и залило своими лучами землю. Под этим напором туман начинает рассеиваться и наконец истаивает полностью, открывая взору защитников крепости взбудораженный словно муравейник, вражеский стан. Да, суеты много и даже слишком, вот только ее никак нельзя назвать подготовкой к штурму. Паника. Ну да, происходящее очень даже напоминает панику. С чего бы это. Неужто под Звонградом армия короля была разбита?
Градимир конечно был высокого мнения и об отце и о жителях града, да только такое им не под силу. Подошел с армией великий князь? Скорее уж звонградцы победят, чем произойдет такое. Нападение оказалось слишком неожиданным, так что рассчитывать на подобное было глупо. За это время армию едва успели бы исполчить, да и то не полностью, а только столичные полки, что в общем-то тоже не мало, но все же недостаточно, если учитывать подготовку гульдских солдат. Так что же случилось?
— Где Борислав?
— Приболел твой помощник, воевода, — ответил в годах, явно бывалый стрелецкий десятник, — совсем занеможил, подняться сил нет.
— Ясно, — вот же дали имечко, не иначе как родитель постарался, чтобы его именно так и величали. С другой стороны за славу можно бороться по разному. — Лука.
— Я воевода, — тут же откликнулся голова третьей сотни. — Назначаю тебя головой над четырьмя сотнями в проходе. Немедля начинайте ладить укрепления. Гульдам похоже не до нас, а коли так, нужно воспользоваться.
— Ясно воевода, — а чего не ясного. То что ворог порушит все настроенное ими, понятно, но опять же на то ему потребно время и порох.
— Горлан.
— Да воевода.
— Принимай команду над сотнями во второй линии. Крепите рубеж.
— Сделаем воевода, — а вот на эту линию надежда основная.
Раздав указания, Градимир пошел в обход крепости. Сюда, к обрушившемуся участку стены, стянуты основные силы обороняющихся, как к наиболее опасному направлению. Но были ведь и иные, противник никак не проявил себя не только здесь, но и там, а должен бы. Бывали случаи, когда пробив брешь, осаждающие всячески демонстрировали свои намерения об атаке именно со стороны пролома, а сами осуществляли штурм с другой, где и вовсе не говорила ни одна пушка. Отец небесный, что же они задумали?
Единственное направление за которое он был спокоен это река. Не такое уж и легкое дело организовать штурм с воды. Тут все очень не просто и штурмующим нужно изначально готовиться к просто таки огромным потерям, потому как вода лишает маневра и вынуждает людей скучиваться на малоподвижных плав-средствах. В таком разе даже одно маленькое ядро способно понаделать таких дел, что мама не горюй.
Хотя он и рассчитывал пройти на стену со стороны реки в последнюю очередь, однако донесшиеся оттуда выстрелы вынудили его изменить первоначальное решение. Он уже было наложил руки на свои знаменитые пистоли, но тут же отказался от этого намерения. Что бы там не происходило, это был не штурм. Стреляли весьма бегло и с обеих сторон, но выглядело это только лишь как хаотичная перестрелка, серьезные неприятности звучат иначе. Чтобы там не произошло, особой опасности оно с собой не несло и уж тем паче штурм.
— Чего расшумелись? — Едва поднявшись, Градимир столкнулся с сотенным головой, чья сотня стояла с этой стороны.
— Так что, перебежчик.
— Гульд!??
— Не, не гульд. Старый знакомец. Да вон ведут.
Градимир бросил взгляд на ведомого под охраной мужчину. Скоморох? Чего это он решил вернуться? Может принес весть? В любом случае расспрашивать его здесь нельзя. Одно дело коли вести хороши, а как хуже некуда. Молодец сотник, сразу по этому поводу сообразил, а потому и под караул взял и остальных разогнал.
— Знакомые все лица.
— Воевода…
— Помолчи, Добролюб. Давай ко мне в дом, там и поговорим.
А что скоморох может возразить. Все правильно, нечего выкладывать сведения при большом стечении народа. Оно по разному может сложиться, так что лучше уж как-то приватно. Опять же, каждый должен заниматься своим делом и знать ровно столько сколько нужно для дела.
— Говори, — когда они оказались в горнице воеводского дома, проговорил Градимир так, словно бросался в омут с головой.
Представив себе эту картину, Виктор даже ухмыльнулся, и тут же скривился от боли, потому как короста от ожога тут же лопнула, засочившись суковицей, не помогло и то, что он некоторое время провел в воде, видать не успела полностью размякнуть. Его собеседник при виде этой улыбки, а вернее оскала, едва совладал с собой чтобы не передернуть плечами, уж какая у него была закалка, но и его зрелище не могло оставить равнодушным. Что-то такое все же промелькнуло в его облике, потому как скоморох тут же посмурнел и горько вздохнул. Ну да чего уж.
— Воевода, я пришел сообщить, что штурма не будет. Во всяком случае, пока.
— С чего бы это? По всему выходит, гульды затеяли войну на этот раз, чтобы заполучить именно Обережную. Оно конечно, получится в отрыве от их земель, но сообщение можно будет наладить и по реке. А ты говоришь, что штурмовать они не станут?
— Все так воевода. Я с тобой согласен, тем паче что Ладу в осаде держит только два полка, при четырех орудиях. Крепостца так себе, не против огненного боя строилась, но и для нее четырех полевых пушек, никак не достанет. Под Забавой и вовсе войск нет. Так что по всему выходит, что нацелились они прямиком на Обережную, чтобы оседлать тракт. Ладу они осадили только потому что припасы для армии приходится доставлять по воде, ну еще и чтобы прикрыть фланг осадного корпуса, с севера. От основной армии прикроет сам король.
— И ты говоришь, что штурмовать гульды не станут? Сейчас самое время, стена пала, коли скопом навалятся, нам брешь не удержать. Ну, может пару атак отобьем, но все одно сомнут.
— Не будет штурма. У них сейчас иных проблем выше крыши.
— Темнишь ты что-то Добролюб. Коли сказал "А", то сказывай и "Б".
— Несчастье в лагере гульдов случилось. Чуть не треть войска свалилось от мора.
— Мор!?
— Ага. Тот который только гульдов и берет.
— Ты можешь нормально сказывать, или мне все клещами из тебя тянуть?
— Ох и любопытный ты, воевода. Сказано же что гульдский маршал лишился сразу двух тысяч солдат, а может и поболе, я не подсчитывал, так чего тебе еще потребно-то.
— Ты с кем говоришь!? Совсем страх потерял!?
— А ты меня не пугай. Пуганый. И пистоль не лапай, не то не посмотрю, что дважды жизнь тебе спасал, лишу живота и глазом не моргну.
Говоря это, Виктор вскочил на ноги и надвинулся на воеводу, так словно тот и не был ни боярского рода, ни княжьим человеком. Надвинулся так, будто, сам черт ему не брат и как сказал, так и сделает. Но самое примечательное в его облике были не звериный оскал, ни решимость переполняющие его, а глаза… Глаза усталого человека, уже давно и бесповоротно принявшего для себя какое-то решение и готового сделать для его воплощения все, случится переступить через чью угодно жизнь, переступит, не из ненависти, а так, походя.
Все это Градимир для себя отметил как-то краем сознания. Его не испугал решительный вид скомороха, не возмутило его вызывающее поведение, что могло показаться странным. Да что могло, это и было странным, потому как, мгновение назад, за куда меньшее он уже был готов применить оружие. Он сам не знал почему, но его внимание зацепилось за слова скомороха, а не за то, как они были сказаны и какие действия при этом были предприняты. В это мгновение он позабыл обо всем, в сознании осталось только вот это.
— Почему дважды?
Вопрос заданный спокойным тоном человека привыкшего всегда получать ответы и знающего цену своим словам, подействовал на Виктора как ушат холодной воды, заставив отступить, вспомнив свое место. Вот ведь, на жизни своей крест уж поставил, но стоило на пути встать сильной личности, с настоящим характером и тут же дал задний ход. Был бы это ворог или продолжал бы грозить оружием, иное дело, а так… Ох и крепок воевода, хотя пока, считай, в начале пути, коли жив останется, далеко пойдет.
— О чем ты воевода?
— Ты сказал, что дважды спасал мне жизнь, я помню только один, второй раз спасла меня травница. Или я чего-то не знаю.
— Оговорился я.
— Барон Берзиньш, сказывали от рук разбойников пал… Ты об этом? Твоя работа? Кто? Батюшка?
— Да не сверли ты меня гляделками. А коли и так? Прав Световид, коли лицом к лицу кто выходит с тем и грудь в грудь сойтись можно, а как из-за угла норовит, так против него, что не сделай, все добро.
— Ладно, о том не с тобой говорить.
— И с отцом не надо. Сделанного не воротишь, а эдак, батюшка твой на меня осерчает и по делом, да только лишнее это.
— Расправы опасаешься?
— Мне сейчас жизнь не мила, но и попусту тратить ее я не хочу, потому как тем тварям, что за стенами больно много задолжал.
— Так, что там с Гульдами?
— А просто все, воевода. Есть такой странный обычай у воев, в ночь перед доброй схваткой бражничать.
— Ничего странного, — задумавшись о своем, начал разъяснять Градимир. — Каким бы бывалым не был вой, коли он в своем уме, то сечи страшится и каждый раз через себя переступает, потому как хотя со смертью и смирился, но лишаться живота не хочет. А как перед боем уснуть, коли весь натянут как струна, перед доброй схваткой и сон добрый нужен. Вот выпьют, и спят потом, а как без вина, то извертишься до рассвета.
— Эвон. А я в эту сторону даже и не ходил. Думал, что пьют, чтобы решимости набраться.
— То уж перед схваткой, так чтобы кровь быстрее заструилась по жилам, но и пьяным не быть.
— Верно народ сказывает, век живи, век учись и дураком помрешь. Так вот, вчера глядя на стены, я понял, что не устоять им долго, а потому перед рассветом прокрался к маркитантам, благо охрана там никакая, а повозки стоят в сторонке от основанного лагеря. Добрался до их припасов и потравил бочонки с пивом, выбирая те, что стоят подальше, не самые дальние, но и не ближние, чтобы раньше времени из них никто не спрбовал.
— Так ты что же, воев потравил?
— Не воев, а зверей. Вот ты, вой, ты станешь насиловать и живьем жечь баб и деток. Ответь мне воевода, достойно это воя. Коли они пограбили бы, я понял бы, просто ссильничали, обозлился бы, стал бы искать обидчиков и злость вымещать, но понял бы. Но почто заживо жечь-то. Отец небесный учит нас, ударили по левой щеке, подставь правую, да только не по мне это, потому как если меня ударят по левой щеке, то я обернусь и зубы выбью. Но то все не важно. Знай, что пока штурма не будет. Воевода, а как ты смотришь на то, чтобы разбить ворога под стенами крепости? — Тут же сменил тему Виктор.
— Смеешься? У меня людей втрое меньше.
— Уже вдвое.
— Все одно. Гульды, они в драке злы, а у меня уж четверть побита.
— А как у них в лагере пороховые погреба взорвутся и вы в тот самый момент ударите?
— И как же такое возможно?
— А я и взорву. Не спрашивай как. Сделаю и все тут.
— Так ты мог сразу…
— Мог. А зачем? Вот дождался подготовки штурма и получилось даже лучше.
— Что же с тобой сталось, Добролюб?
— Знаешь, прежде чем повстречать тебя в том лесу, я встретился с бабкой Любавой, что от яда тебя уберегла, она сказала, что вскорости я повстречаю зверя лютого. Я тогда все в толк не мог взять, что эти слова означают. Оказывается никого мне встретить не суждено, тот зверь всегда во мне был, просто спал крепко, а гульды разбудили. Вот так вот, воевода. Ладно, до ночи побуду еще здесь, коли не погонишь того кто без чести и совести, а там опять за стены.
— Добролюб, ты бы к лекарю сходил, раны твои уж запущены, но может сумеет что сделать, чтобы не так уродливы были шрамы.
— Спасибо за заботу, да только пустое то. Тать я теперь, а в таком разе облик вполне подходящий. Распорядился бы ты, чтобы меня покормили, да спать уложили.
— Эвон, на лавке располагайся, никто тебя не потревожит, а мне недосуг, пойду вылазку готовить, коли пороховой погреб грозишься разнести, грех не воспользоваться такой возможностью. Сейчас распоряжусь и поесть принесут.
— Благодарствую воевода.
Ночь выдалась довольно темной, что было как нельзя кстати для задумки Виктора. Особым разведчиком и следопытом он никогда не был, хотя как выяснилось сноровка хождения по лесам и вообще бесшумно, у прежнего хозяина тела имелась, а потому и тело не утратило ее полностью, просто много тут зависит не только от рефлексов, но и от головы, поэтому навыки еще нарабатывать и нарабатывать. Однако, имеющейся сноровки вполне хватило, преодолеть секреты и подкрасться к лагерю. По самому лагерю он пошел уже совершенно открыто, обряженный в гульдскую форму, мало он что ли солдат за эти дни покрошил, как ни крути, а шесть душ наберется.
Буквально за пару дней до акции, он умудрился нарваться на четверых драгун. Вот не хотел высовываться, чтобы все было тихо и благостно, а противник и не догадывался, что тут имеется кто-то, жаждущий гульдской крови. Думают, что все враги укрылись за стенами крепости, вот пусть и дальше так думают, не то начнут ерундой маяться, типа усиления караулов. Вообще-то в том он виноват, расслабился дальше некуда. Слишком сильно задумавшись о своем бытие или в очередной раз прорабатывая вопрос, как именно он будет травить пиво, он совершенно открыто шел по дороге и когда заметил разъезд драгун было уже поздно.
Шансов, что его просто так отпустят, ну разве для порядка перетянут плетью, было и без того мало, а тут, карабин на плече, пистоли за поясом, не крестьянин, а прямо какой-то башибузук на прогулке. Ну и какие шансы уйти тихо? Вот то-то и оно.
Когда-то еще в армии они часто и помногу тренировались как из различных положений быстро изготавливать оружие к бою, разумеется автоматы, а чего вы хотите, мальчишки. Дух соревнования был настолько силен, что как говорится нет придела совершенству, Виктор был далеко не из последних в этом соперничестве. Тут оружие несколько отличается, но он тренировался с имевшимся у него карабином и успел достигнуть кое-каких результатов, так делать нечего, опять же повыпендриваться перед холопами, с которыми вместе выходил на стрельбище. Немалым подспорьем в этом деле были и его скоморошьи навыки, что не говори, координация движений играет не последнюю роль.
Одним словом, как только они с всадниками увидели друг друга, у Виктора сомнений по поводу своих действий не было никаких. Рука легла на приклад и совершая движение вперед и вверх, сдернула карабин с плеча, цевье как влитое село в левую руку, приклад прилип к плечу, а правая рука уже тянет на себя курок, выводя его на взвод, одновременно он присел на колено. Самый проворный из драгун едва успел взвести курок на пистоле. доставать карабин из-за спины не так чтобы и удобно. Волков носил его на одном плече и никогда не брал оружие в положение за спину, случись, предпочитал нести в руке или, если надо, отставить слегка в сторону, на лошади так не поездишь. К слову заметить, сноровку изготавливать оружие и из такого неудобного положения он оттачивал с такой же серьезностью и хотя не управился бы так же быстро как с плеча, все же был бы быстрее любого местного солдата, ну не маялись здесь такой дуростью, а оно вона как, не все, что проистекает от подвижных какашек в известном месте молодежи, бессмысленно и направлено на банальное стравливание излишков энергии.
Выстрел! Тот самый, что из ушлых, схватился за грудь и завалился на холку коня, Виктор тут же выронив пока бесполезный карабин, ушел в перекат влево, стремясь укрыться канавке или скорее все же промоине. До деревьев было с пару десятков шагов, до всадников едва сорок, так что нипочем не успеть укрыться, к тому же они не просто извлекали оружие, а уже послали коней вперед.
Пистоли в обоих руках, вот только стрелять с двух рук у него как-то не очень получалось, левая все же уступала правой. Хм, при том, что ножи он метал обеими руками одинаково отлично, это обстоятельство было несколько странным, но что есть, то есть, а потому экспериментировать лучше на стрельбище. Виктор прицелился и нажал на спуск, подправил прицел… Драгуна опрокинуло на круп лошади, когда до Волкова оставалось шагов двадцать пять. Пистолет полетел в сторону, в руке другой, солдаты уже приблизились вплотную, и окутались клубами дыма, одновременно звучат выстрелы, пуля противно вжыкнула у самого уха. А хорошо стреляет, гад ползучий, так послать пулю из пистоля, со скачущей лошади, это уметь надо.
Выстрел! Очередного солдата буквально вынесло из седла. Оно конечно, не со скачущей лошади, но Виктор стреляет похоже получше. С чего бы? Так прав не тот кто лучше стреляет, а тот кто остался в живых. Ну и что, что до всадника не было и десятка шагов, а стрелял он в упор. Главное, что попал.
Последний не оставил ему времени даже на то, чтобы отбросить пистоль, выхватив палаш он сходу рубанул им по Виктору и тот едва успел распластаться на дне неглубокой промоины. Волков буквально ощутил как холодная, остро отточенная сталь, просвистела в нескольких миллиметрах от его спины. Хорошо, хоть рубил гульд на скаку, будь иначе и человек укрывшийся в канаве был бы обречен, а так, его пронесло мимо и как бы он резво не осадил коня, Виктор получил драгоценные мгновения, чтобы иметь возможность подняться на колени и метнуть в спину всадника нож. Еще одна ошибка. Не осади он коня, и мог бы воспользоваться огнестрелом, потому как его противник свое оружие уже разрядил. Ну да, сделанного не воротишь, а на войне за ошибки почти всегда нужно платит жизнями, повезет, чужими, не повезет, своей.
Темная ночь, снующие время от времени по угрюмому стану солдаты и офицеры. На Виктора никто внимания не обращал, так как тот даже и не думал таиться. Если бы нашелся кто повнимательнее и присмотрелся к этому драгуну, то обратил бы внимание на то, что солдат движется стараясь держаться в сторонке от горящих костров и маячивших у них часовых, но таких не было. У тех кто еще не спал хватало своих забот, над лагерем непрерывно раздавались стенания умирающих. Картина удручающая, но Волков ощущал только мрачное удовлетворение. Издохните, твари!
А вот и его цель. Шагах в двухстах от орудий расположилась землянка с бревенчатым перекрытием. Когда он наблюдал за лагерем, то неоднократно наблюдал как сюда захаживали артиллеристы за небольшими такими, ладными бочонками, о содержимом которых не надо было долго гадать. Порох. Не сказать, что погреб находится в центре лагеря, но и не на отшибе. Если рванет, то рванет знатно. У пандуса, стоят двое часовых, иначе как через них во внутрь не попадешь. Плохо дело, потому как несмотря на поздний час слишком много народу снует туда сюда, да еще и все трезвые. Выходит причину морового поветрия уже установили, потому как когда очень хреново, от выпивки никакой солдат не откажется, причем в любом мире и в любое время. Все знают, что большинство бед от спиртного, но это никого не останавливает и ничему не учит. Тут ситуация иная, скорее всего маркитантов уже жгут каленым железом, пытаясь вызнать, кто учудил такое коварство. Ну-ну, флаг в руки.
Продолжая уверенно двигаться в прежнем направлении, Виктор искоса бросал взгляды по сторонам. Вблизи склада огня никто не разводил, все верно дураков нет. Он скорее видел силуэты часовых, потому как если вокруг царила какая-то фантасмагорическая картина игры света и тени, то там было особенно темно, но все же если часовых не станет, то это может быть заметным.
Что делать? Отказаться от задумки? Как видно все же придется, ведь он считай в сердце лагеря. Черт! Он никак не ожидал, что будет так людно. Интересно, а чего ты ожидал, если отравленные не умирают в одночасье, а мучаются в предсмертных корчах, лишая сна остальных. Никто не стал их отделять, заботу поручили их же товарищам, потому как с таким количеством не справится ни один лазарет. Вообще-то глупое решение, потому как зрелище умирающих товарищей никак не добавляет оптимизма и не повышает боевой дух. И на что рассчитывает их командующий. Может на то, что солдаты только лишний раз обозлятся? Это да. Если они ворвутся в крепость, то в живых никого не оставят, они будут рвать славен на части, ни каторга, ни галеры пленных отсюда не получат, здесь будет править бал смерть и только.
Времени все меньше, вот он уже поравнялся с часовыми, разумеется, обходя их стороной, чтобы они не придрались к нему и не окликнули. Языка он не знает, пароля и подавно. Но что-то ему показалось странным в поведении этих караульных. Что? Итишкин пистолет! А чего они жмутся друг к дружке как испуганные овцы? Да потому что они и впрямь напуганы! Это новобранцы! За все время пока он за ними наблюдал, часовые ни шагу не ступили от пандуса, постоянно ведя беседу, а ведь днем они всегда были в движении обходя погреб вокруг, Виктор это четко видел наблюдая за лагерем, а ночью это делать сам Бог велел. Значит, нарушаем устав гарнизонной и караульной службы, если таковой тут уже есть, если нет, один черт, нарушение. А что, вполне логично, перекрыли единственный вход и стоят рядышком, поддерживая друг друга, потому как атмосфера вокруг далека от благостной.
Убедившись, что караульные его не видят, просто потому что смотрят совсем не в его сторону, перекрытие у землянки не высокое, едва им по пояс, так что скрыть стоящего человека никак не может, Виктор быстро стянул с головы треуголку и запихал под мундир, а затем столь же сноровисто завернул во внутрь воротник. Глупость? А вот и нет. Мундир он синего цвета и в ночи малозаметен, а вот кант на треуголке, воротник и отвороты желтые, так что в темноте очень даже могут выдать. Отвороты он прикрыл когда лег на живот, а вот окантовка накладных карманов осталась снаружи, но тут уж ничего не поделаешь надежда только на то, что галуны все же узкие, снимать мундир нельзя, там и вовсе белая рубаха. Господи, как все не практично с военной точки зрения.
Подполз к задней стенке погреба, возвышающейся над землей всего лишь на пару бревен, остальную высоту забирают перекрытие и земляная насыпь. Кстати, она вроде как возвышается на манер холма, так почему же видно бревно и здесь устроено что-то вроде пандуса? Вот оно. Сам того не ведая, просто стараясь держаться середины, он подполз прямиком к вентиляционному отверстию, это просто не могло быть ничем иным, потому как в высоту было не более пятнадцати сантиметров, а в ширину тридцати. Расположено не вровень с землей, а несколько выше. Понятно. Это чтобы случись дождь, вода вовнутрь не затекала, имеется и козырек из бревен наката. А капитально все устроено. Случись даже прямое попадание, то ничего страшного, ну может опрокинет пару бочонков. Беда может прийти только если попадет в дверь, или вот сюда. Этож насколько должно повезти славенам и не повезти гульдам, чтобы такое случилось. Нереально, одним словом.
Заглядывать во внутрь? Нечего и пытаться, там даже темнее чем в известном месте у негра, фонариков тут нет, а у него нет даже банальной свечки. Хм, даже если бы и была, то совать ее туда он не стал бы, его зовут не Александр и фамилия далеко не Матросов, одним словом, не он не герой-смертник. Значит, на ощупь.
Рука скользнула в узкое отверстие. Гадство! Может все же скинуть мундир, в нем рука больно толстая? А что, можно. А еще лучше вскочи и начни бегать по лагерю с криками о том, что ты намерен взорвать пороховой погреб. Только кричи по славенски, чтобы даже если не поверят, обязательно завалили. Не нравится? А белой рубахой светить как маяк в ночи, нравится? Давай не стони и суй руку. Ну засунул, ничего. Впрочем, рука ушла только вполовину, козырек, зараза такая, мешает. Подсунуть голову под него получалось, но только не выиграть в длине руки. Надо было подобраться как-то боком. Изогнувшись так, что никакой камасутре и не снилось, он сумел-таки задействовать руку по максимуму и даже нащупал штабель с бочонками.
Теперь главное, чтобы порох в этом бочонке оказался россыпным, а не в картузах. Почему? Я вас умоляю, ведь все просто как дважды два, если в картузах, то бочонок закрывается глухой крышкой, а вот если россыпью, то в крышке имеется и пробка, эдакий деревянный чоп, который можно и сковырнуть.
Бочонок оказался таким как надо, а вот сковырнуть пробку одной рукой, на ощупь, да еще из кране неудобного положения… Промучился он минут десять, рука уже задеревенела, пальцы саднили, содранные в кровь, вроде как и ноготь содрал, вот никогда не любил стричь ногти, дурак. Он бы бросил это поганое дело, тем более с каждой лишней минутой проведенной в этом месте, шансы на его обнаружение возрастали. Но каждый раз, как только эта крамольная мысль возникала в его голове, ему казалось, что пробка малость подалась и он с удвоенной решимостью набрасывался на нее, а она, зараза, издеваясь, продолжала стойко выдерживать все нападки этого сумасшедшего славенина. Но как говорится: В мире нет крепостей, которые не могли бы взять большевики, или славени, это уж как кому. Отброшенная в сторону и сопровождаемая "нежными" эпитетами пробка с глухим, повторяющимся стуком, не иначе как между бочонков поскакала, все же замерла, в каком-то углу, а Виктору казалось, что вот теперь все слышат как ухает в груди его сердце.
Ну не дурак, а? Снял эту деревянную чурочку, ну и слава Богу, отложи в сторону и займись другими делами. Не-эт, нам же нужно попсиховать. Вон часовые даже разговаривать перестали, прислушиваются к чему-то. Ну если попрутся вокруг погреба… Убить тебя мало! Столько трудов, столько нервов, и все псу под хвост. Вроде опять забубнили, и стоят на прежнем месте. Все же под счастливой звездой ты родился, идиот. Хотя… Спорно это, насчет звезды. Ох как спорно.
Виктор достал из кобуры пистоль, для хорошего дела ничего не жалко, тем более, что у него сейчас оружия, отделение можно вооружить, он привязал к спусковому крючку бечевку, а затем снова полез в вентиляционное отверстие. Бочонок нашелся сразу, стоило только принять уже ставшую привычной, ненавистную позу. Взявшись за ствол, он начал совать его в отверстие в крышке. Шло туго, оно и к лучшему, значит не свалится, для того и мучился с пробкой, чтобы крепко приладить пистоль. Теперь взвести курок и осторожно вытащить руку. Порядок. С этим покончили. Осталась сущая безделица.
А вот безделицы как раз не оказалось. Как на зло ни одной палки в округе не нащупывалось. Придется лишаться кинжала. Да ладно, чего уж там. Он быстро привязал конец веревочки к рукоятке и осторожно выбрав слабину, чтобы не стрельнуть ненароком, вогнал клинок в землю. Вот теперь все. Осталось только чтобы кто-нибудь прошелся в радиусе двадцати шагов от погреба и задел за импровизированную растяжку, или нашел кинжал и пожелал завладеть им, с тем же результатом: А ты дерни за веревочку, дверь и откроется. Два ха-ха. Все. Ноги отсюда.
Наскоро приведя себя в порядок и все так же стараясь держаться в стороне от караульных и костров, он направился к противоположному от крепости краю лагеря. Придется как-то обходить секреты, да ладно, дело уже привычное. Господи, только бы никто раньше времени не зацепил бечевку.
И что там происходит? Конечно это он просил Господа, ах да, Отца небесного, чтобы не началось раньше времени, но он вообще-то успел уже продрогнуть от предрассветной сырости на том самом холме, где уже сравнительно давно облюбовал себе наблюдательный пост. Интересно, кто-то обнаружил сюрприз или все такие аккуратные, что ходят не задевая растяжку, а может там никто и не ходит. Хм. Если кинжал найдут при свете дня, то заметят и сюрприз. Ну вот, уж и солнце поднимается.
Сначала появилось огромное облако белого как молоко дыма, затем вздрогнула земля, и только потом донесся оглушительный грохот. Знатно рвануло! Чем-то на ядерный взрыв похоже. Он даже не ожидал, что порох может так мощно взрываться. Впрочем, все дело в количестве, а его похоже в том погребе было преизрядно. С другой стороны, хотя он не ожидал такой мощи, эффекта он ждал куда как большего, чем пара-тройка опрокинутых орудий, люди вообще носились как оглашенные, словно и вовсе не понесли потерь. Когда дым рассеялся, он сумел таки рассмотреть и огромную воронку и лежащие вповалку тела, вот только было их не так много как он надеялся, к тому же среди них было не так уж и мало тех, кто с большим трудом, шатаясь, словно чумные, но все же поднимались.
Нет, ну кто так воюет? Они здесь, что вообще больные на голову. Глядя такие фильмы, как "Петр 1", "Война и мир", другие исторические картины, он как-то с трудом представлял себе, что в действительности все где-то так и происходило. Очень напрасно батенька, потому что столько разного народу одновременно заблуждаться не могут.
Градимир решил-таки воспользоваться обещанием Виктора взорвать пороховой погреб и вывел гарнизон на вылазку, воспользовавшись как воротами, так и проломом в стене, а вот сама атака Волкова не впечатлила. Нет, она оставила неизгладимый след, заставив восхищаться храбростью местных солдат, его предки наверное тоже были из такой породы, потому что идти во весь рост, поддерживая равнение строя, зная, что тебя выцеливает противник, нужно иметь прямо таки железные нервы. Он конечно, не трусливого десятка, но вот так, по дурному выставиться, все же не смог бы, пусть хоть трижды назовут трусом.
Приблизившись к противнику примерно на сотню шагов, Градимир остановил строй, стрельцы прицелились и дали залп. В кого-то там попали. Да и Бог с ними. Продолжайте атаку! А зачем. Вот так вот встали рядком и давай дружно перезаряжаться, а гульды тем временем в себя приходят, вооружаются. Хм. И эти не больно далеко ушли. Вон строятся и строем выдвигаются, нет не к противнику, а занимают позиции согласно боевого расписания. Впрочем, до них пока мушкеты добить не способны, а те кто в зоне поражения, спешно откатываются к месту назначенного сбора, некоторые стреляют по строю славен. Ничего так, порой даже попадают и вроде как даже чаще, чем противник. В сторону крепости потек ручеек ходячих раненных.
Строй в красных кафтанах снова качнулся и пришел в движение. А вот и привет от гульдов. Несколько орудий рявкает и в строй врывается рой картечи. Но с точностью так себе, часть свинцовых ос проходит над головой, часть вздыбливает землю перед атакующими. Но есть и точные выстрелы, а вот там картина просто страшная, потому что людей выкашивает десятками и в то, что там где прошелся плотный свинцовый рой остался хоть кто-то живой, верится с трудом.
Снова славени замерли. Прицелились. Залп. Суетящихся у орудий пушкарей тут же ополовинивает, достается и прикрытию. Ну а вам-то кто мешает не выстраиваться впереди и чуть ниже брустверов на которых установлены орудия, а использовать укрытия. Нет, все открыто, с душой нараспашку. Идиотизм.
Этот странный бой, за которым Виктор наблюдал с нескрываемым опупением, длился не больше часа. Растерявшиеся было поначалу гульды, очень быстро пришли в себя, навели в своих подразделениях порядок и двинулись навстречу славенам. Но те все же сумели осуществить задуманное. Градимир, имевший богатый боевой опыт, не рассчитывал побить противника, который по боевой подготовке стоял на голову выше его стрельцов, но вот захватить или вывести из строя пушки, считал вполне реальным. С этой задачей он справился целиком и полностью, сумев уволочь за стены десять орудий, а остальные вывел из строя. Видел Виктор и то, что некоторые стрельцы выносили на себе бочонки, стало быть и запасы пороха, что были на батареях, осажденные забрали в крепость, восполнив свой арсенал и окончательно опустошив и без того скудные запасы гульдов. Нормально так повоевали. По прикидкам Волкова потери были примерно равными, немало красных кафтанов осталось лежать на земле, еще больше покинуло поле брани с ранениями. Повеселились, одним словом.
Казалось бы, результат не внушающий оптимизма. Ну побуцкали друг друга, пустили друг дружке кровушку, ну и что с того, все остались на своих местах, осажденные в крепости, осаждающие в поле и все так же осаждают. А не так все просто. Изменения есть и разительные. Артиллерии гульды лишились, причем чуть не половина ушла безвозвратно, что в оставшейся можно еще починить, а что нельзя, тут вопрос серьезный. Пушки вообще товар не из дешевых, впрочем как и пушкари, а их сегодня побило изрядно, потому как подразделения прикрытия сильно пострадали во время взрыва погреба. Огневого снаряжения у осаждающих теперь кот наплакал, так что если идти в бой, то бросаться в штыковую.
Хотя… Нет сейчас штыков. Есть багинеты, клинок, который нужно заколачивать рукояткой в ствол, они заразы так плотно входят, что потом устанешь их оттуда извлекать, так что если забил, все, до конца сражения забудь как стрелять из мушкета, потому как у тебя в руках короткая пика. Вот и выходит, и брешь в стене пробита, и все на прежних позициях, а наступило некое равновесие, которое теперь пожалуй не сумеет изменить и подход основной армии под командованием короля, потому как у него на загривке будет висеть брячиславский великий князь.
Война как-то в одночасье начавшаяся, так же быстро прекратилась, с послами, подписанием договора и всеми остальными прелестями. Вот только никто не сомневался, что брячиславцы как всегда будут следовать букве договора, а гульды нарушат его тогда, когда посчитают себя готовыми к этому. Обычное в общем-то дело.
Но Виктора вовсе не устраивало вот такое положение дел. Не мира хотела его душа, а жаждала смертей. Разумеется никто не стал спрашивать или учитывать его мнение, но никто не запретит ему пускать гульдам кровь и дальше. Пусть тайно, как тать, но он свою войну еще не закончил.