Глава 1

Новое назначение

– Живы, стало быть, господин подпоручик, – с искренней радостью встретил его кладовщик.

– Жив, Капитоныч. А вы, я гляжу, уже развернулись на новом-то месте, – с улыбкой заметил Григорий.

– Так дело-то привычное, – пожал плечами старшина.

Практически месяц беспрерывных боев стоил корпусу довольно дорого. Не сказать, что потери катастрофические, но все же весьма существенные. Только в их батальоне они составили тридцать процентов личного состава и более сорока – в технике.

И особенно дорого им дался именно тот, встречный бой. После разгрома броненосного батальона сопровождавший его на грузовиках батальон франкистской пехоты сдался быстро. Стоило вышедшим в тыл бронеходам развернуться, а с фронта – приблизиться взводу Григория с десантом, как дело было сделано. Стальные монстры производят неизгладимое впечатление на пехоту без прикрытия артиллерии и на неподготовленных позициях.

Примерно через час подтянулись грузовики с частями, ринувшимися в прорыв для развития наступления. Далее их батальон надвигался уже прямиком на штаб корпуса генерала Дельгадо. Удар оказался настолько внезапным, что Фуэнсалида была взята с ходу, а сам генерал попал в плен.

Азаров в этом не принимал участия. В их роте оставалось шесть машин, и Дольский принял решение разделить их на два взвода. Плевать, что добрую половину составляли бронетяги Григория. Один из взводов принял Рощин, вторым поручик командовал сам. Пастухов сгорел в подбитой машине. Азарову же надлежало заняться переформированием оставшихся без машин бойцов и озаботиться ремонтом того, что еще можно реанимировать.

Уже к вечеру подтянулись передвижные ремонтные мастерские, и закипела работа. Трудились не покладая рук и не жалея сил. К утру удалось оживить четыре машины. Остальные три годились сугубо на переплавку. В других ротах ситуация была похуже, но в целом куда лучше ожидаемого. Тут скорее наметилась перспектива недостачи экипажей.

Но последующие бои показали, что люди гораздо выносливей и живучей машин. Уже через неделю стал ощущаться дефицит бронетягов. И тогда экипажи начали пересаживать на трофейные и отремонтированные германские машины.

Самого Григория чаша сия миновала. И пусть он прошел через множество боев, неоднократно проламывался сквозь наскоро устроенную оборону франкистов, участвовал во фланговых ударах и рейдах по тылам, но больше не потерял ни одного человека. Мало того, его взвод был единственным, прошедшим через всю наступательную операцию, не лишившись ни одной машины.

Слащев бросил в образовавшийся прорыв половину своего корпуса. Затем организовал глубокий охват с направлением на Талаверу. Осуществляя обходные маневры, он дробил и брал в окружение одну часть за другой. Франкисты же, едва оказавшись отрезанными, упорному сопротивлению чаще предпочитали сдачу. Наступление было поддержано республиканскими частями, преданными правительству.

Неделя боев – и линия фронта отдалилась от Талаверы более чем на тридцать километров. Русский же добровольческий корпус навис над правым флангом националистов у Брунете. Правда, сейчас ни о какой наступательной операции не могло быть и речи. Слащеву необходимо было привести свои части в порядок, подтянуть тылы и закрепиться на занятых позициях.

К тому же франкисты предприняли несколько контратак в попытке опрокинуть как русских, так и поддержавшие их части республиканцев. Но долго пребывать в обороне Яков Александрович позволить себе тоже не мог. В результате изменения обстановки линия фронта удлинилась чуть ли не вдвое. И ситуация могла стать угрожающей.

Однако ему все же посчастливилось выгадать время. Генерал Миаха решил не отсиживаться в стороне и нанес удар по Брунете, нависая над тылами генерала Варелы. В течение первого же дня республиканцы сумели овладеть городом, и националисты были вынуждены сосредоточить основные усилия именно на этой угрозе. Русские пока прекратили наступление и, по имеющимся сведениям, полностью выдохлись. Этот же удар грозил отбросить войска франкистов от Мадрида, к которому они примеривались уже почти год.

Пока генерал Варела сражался с республиканцами на северо-востоке, командующий армией генерал Андрес Саликет Зумет, не имея возможности контратаковать, укреплял оборону на юго-западе.

Однако его усилия не принесли успеха. Сосредоточив все бронеходы в единый кулак, Слащев нанес удар через горы, сломил наскоро организованную оборону и по горным дорогам за сутки организовал охват и разгром трех полков франкистов. А затем части добровольческого корпуса вырвались на равнину и окончательно обрушили фронт противника.

К этому моменту силы республиканцев под Брунете были уже практически сломлены и понесли серьезные потери. Город они сдали и продолжали удерживать лишь два населенных пункта. Однако выход в тыл русского корпуса и частей республиканцев вынудил генерала Варелу начать отступление. В противном случае его ожидали окружение и провал.

Надо сказать, генерал мятежников великолепно справился с этой задачей. Слащев не мог не отметить четкость и выверенность его действий. Пусть тот в результате и проиграл сражение, но вышел из затруднительной ситуации с минимальными потерями. Чего не сказать о других его соратниках.

Как результат противник был отброшен на расстояние от десяти до восьмидесяти километров. Линия фронта выпрямилась и стабилизировалась. Мадрид, отстоявший от переднего края всего-то на двадцать километров, оказался более чем в семидесяти, что было равносильно глубокому тылу.

Авторитет левых партий сильно упал, так как по факту их усилия при огромных потерях не увенчались бы успехом, если бы не русский корпус, ударивший в спину Вареле. И это старательно тиражировалось всеми газетами. В кинотеатрах крутили фильмы, посвященные победе Русского добровольческого корпуса. При штабе Слащева был создан пропагандистский отдел, и он не дремал. Вместе с русскими и испанскими журналистами, фоторепортерами и кинооператорами трудились представители иностранных изданий. Работа проводилась поистине колоссальная.

Штаб корпуса так же передислоцировался. Теперь он располагался в Эль-Тьембло, небольшом городке в предгорьях. Ну, скорее это все же большое село. Сюда же подтянули и тылы, в окрестностях нашлось место для трех военных аэродромов.

Как показала практика, неразумно складывать все яйца в одну корзину. Основные потери в авиации пришлись именно на наземные. Пару раз эскадрильи «Кондора» прорывались к Намброке и бомбили аэродром. Расположение нынешних сразу и не обнаружишь. Разве что на самой окраине Эль-Тьембло, куда прибывали грузовые дирижабли. Но эти огромные машины укрыть вообще нереально.

– Я так понимаю, вы за своим маузером, – между тем продолжал улыбающийся Капитоныч. – Не сомневайтесь, пистолет в полном порядке. И зажим устроил в лучшем виде. Дожидается вас.

– И за пистолетом, и за расчетом, – тряхнув штатным оружием и амуницией, которые нес в руках, ответил Григорий.

– Что так? Для отправки домой вроде как рановато, – принимая подотчетное оружие и снаряжение, озадачился Капитоныч.

– Переводят на усиление в интербригаду.

– От оно как… А у нас тут, стало быть, полный комплект. Тела павших не успевали дирижаблями вывозить. Чуть ли не треть народу положили, а с ранеными так и половина наберется, а туда же, переводят.

– Ну, командованию, наверное, видней, – пожал плечами Григорий.

– Но как я погляжу, вы не больно-то расстроились, – заметил старшина.

– Ваша правда, не расстроился. Обещают бронеход дать.

– Я прошу прощения, а поместитесь ли? – усомнился старшина.

При этом он отвлекся от изучения сдаваемого имущества и окинул многозначительным взором богатырскую фигуру Григория. Угу. Он и для бронетяжника, мягко говоря, великоват, а уж для бронеходчика и подавно.

– Пускай только позволят влезть в рубку, а там и помещусь, и воевать буду исправно, – убежденно произнес Азаров.

– Так. Ну, царапины и потертости я в расчет не беру. Чай, в бою побывало. Остальное все в полном порядке, – хлопнул ладонью по оружию кладовщик. – Кстати, ни одного патрона и ни одной гранаты, – как бы между прочим заметил он.

– Все до последней железки во врага выпустил, – не моргнув глазом ответил Григорий.

– И впрямь пришлось глаза в глаза, а не только из-за брони? – участливо уточнил старшина, оглаживая пышные усы.

– Пришлось, Капитоныч.

– И как вам ТК?

– Выше всяческих похвал. Была бы возможность, себе такой обязательно прихватил бы. Но… Все оружие нашего стандарта подлежало непременной сдаче.

– И так-таки ничего себе не оставили?

– Ну отчего же. Немецкий МП под маузеровский патрон.

– Хорошая машинка. Сродни нашему ППД, только магазин сбоку.

– А то, что патронов всего тридцать два, ничего?

– Это нормально. И менять магазин удобней, и оружие не такое тяжелое.

– Патроны-то под него оставили? – поинтересовался старшина, выкладывая на прилавок кобуру с маузером Азарова.

– Под него, – откидывая крышку кобуры и извлекая пистолет, подтвердил Григорий.

Потом вернул оружие на место, глянул на зажим с внутренней стороны и посадил массивную кобуру себе на поясной ремень. А ничего так получилось. Почти как с ТТ. Правда, все одно придется привыкать, но он ожидал худшего.

– Калибр у ТТ малость отличается от маузеровского, – между тем высказал свое мнение Капитоныч.

– В курсе. Но ствол пока еще не истертый, так что нормально получается. А там, глядишь, еще и родными патронами разживусь.

– Разживетесь, конечно. Война вообще штука занятная. И оружия тут хватает разного.

– Капитоныч, а вы это на что намекаете? – выкладывая перед ним плату за работу, изогнул бровь Григорий.

– Ну, вот, скажем, если бы вам предложили выбирать между ТК и МП, что бы вы выбрали? – убирая с прилавка деньги, спросил старшина.

– ТК. У него прицельная дальность в полтора, а точность чуть ли не втрое. Конечно, автоматический огонь дорогого стоит. Но стрелять прицельно неудобно, магазин тянет вбок. Нет. Однозначно ТК. Только ведь все уходит на склады. Или…

– Трофейщики свозят все подряд. А уж потом на складах смотрят, что и куда. Ну, я подобрал несколько штук из тех, что собирались отправить на переплавку. Получилось собрать два карабина.

– И как на это смотрит командование?

– А что со старика взять? Халтурит помаленьку, не без того. Но пользы от Капитоныча в разы больше. Здравия тебе, старый прохиндей! – послышался из-за спины знакомый голос.

– И вам не хворать, Игнат Пантелеевич, – встретил тот Егорова.

– Здравствуй, Гриша.

– Здравствуйте, господин капитан, – с явным неудовольствием поздоровался Азаров.

– Никак за своим заказом, Игнат Пантелеевич? – видя напряжение, решил разрядить обстановку старшина.

– Надеюсь, готов?

– Обижа-аете.

И на стол лег как раз МП-28. Разве что малость переделанный. Как видно, части от поврежденных «тульских Коровиных» пошли не только на ремонт карабинов, но и на усовершенствование германского автомата. Так, он лишился своего деревянного приклада, но получил плечевой упор и пистолетную рукоять русского карабина. Благодаря чему стал куда компактней.

– Ну, Капитоныч. Выше всяческих похвал, – не без удовольствия приложившись к оружию, одобрил капитан.

– ППД не лучше был бы? Или контрразведке такое оружие не выдают? – не удержался от язвительного вопроса Григорий.

– ППД лучше во всех отношениях. И прицельная дальность до трехсот метров, и целиться не в пример удобней. Правда, если позабыть о том, что стрелять из него длинными очередями не рекомендуется. Клинит диск. Приходится его снимать и встряхивать. А зачем таскать автомат, если стрелять из него можно только одиночными и короткими? У МП же и автоматика работает исправно, и пилить его не возбраняется.

– Это да, – вынужден был признать старшина.

– Капитоныч, а что там насчет карабинов? Значит, говоришь, у тебя найдется один ствол? – вернулся к насущному Григорий.

– Ну так, – вновь огладил усы старшина.

– И сколько?

– Так вы мне ваш МП, я вам ТК, и все довольны.

– Пехотинцы уважают немцев, – начал пояснять Егоров. – Им в ближнем бою автоматический огонь ох как не помешает. И отслеживать количество выстрелов не надо, и темп стрельбы поменьше, чем у ППД, а значит, и перерасхода боеприпасов не случится.

Разумеется, автоматический огонь – это важно. Но Азаров не кривил душой, когда говорил, что карабин его устроит куда больше. А потому пообещал еще зайти на склад, чтобы произвести обмен.

– Гриша, ну вот чего ты дуешься? – когда они покинули склад, обратился Егоров.

– Вам детально и в письменной форме? Ну так вызывайте в отдел контрразведки.

– Некогда мне сейчас бумажную волокиту разводить. Отправляют в командировку в Хадраке, штаб интербригад. По просьбе правительства, для оказания, так сказать, практической помощи. Вот и планировал ехать вместе с тобой. А ты дуешься, как красна девица.

– Есть причины.

– Ну так объясни, и покончим с этим.

– А сами не понимаете? Спаивали меня, вопросы разные задавали, а у самого ни в одном глазу. Только я никак не пойму, при чем тут дуэль. Вас, похоже, одна она и интересовала.

– Она, родимая, – не стал отрицать капитан. – Ну сам посуди, некто инженер Полянский додумался до конструкции «стирлинга», эффективно работающего при незначительных температурных перепадах. Поначалу у нас этому не придали значения. Зато немцы сразу же заприметили перспективную разработку, для которой у нас нашлось применение только в протезах. Да, машина еще несовершенна. Но она уже исправно работает при отличных показателях. Полянскому предложили перекупить патент и вообще перебраться в Германию, предоставив все условия для работы и щедрое финансирование, чтобы совершенствовать и развивать его машину. Он отказался. И тут случилась эта дуэль. Ни на чем. На абсолютно ровном месте. Я к следствию никакого отношения не имею, но мне поручили выяснить кое-какие моменты.

– Иными словами, не работаю ли я на немцев?

– Немцы рассматриваются как сторона, стремившаяся избавиться от Полянского. Ты – на причастность к третьей стороне.

– И как?

– Чист, аки слеза, – уведомил капитан.

– Ничего не понимаю. И почему пожелали работать со мной здесь, а не выяснить все в России? Было разбирательство дуэльного комитета, состоялся суд офицерской чести. Потом я дожидался решения по моему рапорту и отправки сюда. Времени более чем достаточно.

– Ну так говорю же – наше рассейское разгильдяйство. К тому моменту Полянский по-прежнему был никому не интересен. А там уж сообразили задним умом и решили все выяснить.

– Дурдом.

– Согласен. Только учти, будешь ты и дальше на меня дуться или примешь все как есть, об этом болтать не советую. Не скажу, что великая тайна, но все же.

– Это понятно. На аэродром тогда тоже из-за меня приехал?

– Делать мне больше нечего, встречать каждый транспорт и щупать прибывающих офицеров. Уж будь покоен, всех проверяют еще в России, и краткие характеристики с рекомендациями прибывают сюда загодя.

– И какова моя? Если не секрет.

– Не секрет. Но я ее не заучивал. Если коротко – хороший бронеходчик, бретер, бабник и неуравновешенный тип. Рекомендовано направить в интербригады или армию республиканцев.

– И не отправили только из-за намечавшегося наступления.

– Ты и сам все знаешь, – усмехнулся контрразведчик.

– А сейчас-то чего отправляют? Вроде зарекомендовал себя неплохо.

– Кто бы спорил. За красивые глазки представлять к ордену Святого Георгия четвертой степени не станут. Но, Гриша, вот как на духу. Плохой ты подчиненный. Ротный тебе одно – ты другое. Да потом еще и, по сути, спасаешь батальон. А это не только непосредственному начальнику, но и комбату по носу.

– Не угоден, значит, – скрежетнул зубами Азаров.

– Вот зря ты так-то. Господа офицеры сюда прибыли карьеру делать, а ты им всю обедню портишь. Так что скажешь?

– Опять что-то от меня надо? – скривился Григорий.

– Вообще-то, мы вместе отправляемся в Хадраке. Глупо было бы всю дорогу друг на друга коситься. Брось. Каждый из нас делает свое дело. Кто-то же должен бороться и с вражьими шпионами. Или ты считаешь себя белой костью, как оно принято у армейцев?

– Да нет. К тому же прекрасно видел, чем может обернуться удар в спину. Кстати, а как вы проспали-то покушение на Слащева? Или это тайна?

– Да какая тайна, – отмахнулся Егоров. – Надежные ребята, истые республиканцы, более полугода на фронте, боевые награды. И стреляли они не из-за предательства, а будучи убежденными, что действуют во благо республики.

– Абверовцы заплели мозги или франкисты и сами управились?

– Немцы, паразиты. Умеют, не отнять. Вот как можно было заподозрить таких парней? Но… – Капитан огорченно развел руками.

Егоров сейчас лукавил. Что касается личностей заслуженных ветеранов, то тут все верно. Но правда заключалась в том, что абвер никакого отношения к этому нападению не имел. Тут приложили свою руку левые, и коммунисты в частности.

Представили они все так, словно Слащева заподозрили в связи с противником. Но на деле причина была в растущем авторитете России. Ну и в личности самого генерала, слывшего превосходным и знающим командующим. Это в полной мере проявилось в весенних оборонительных боях, когда он ложными отступлениями и короткими контрударами выпил из националистов ведро крови.

Левые потерпели сокрушительное поражение в России и намеревались взять реванш в Испании. Поначалу у них получалось вполне неплохо, но потом случился мятеж. Власть в республике сосредоточилась в руках Народного фронта, в основе своей состоявшего из левых партий. Однако когда в дело вступила Россия, один за другим начали звучать тревожные звоночки, прочащие поражение левых.

Само по себе мирное сосуществование императора и оппозиции в России уже являлось угрозой. Пусть в Думе заседали отщепенцы, пошедшие на сговор с царизмом, но для всего мира они были коммунистами, анархистами, эсерами. А потому нельзя допустить роста влияния роли Российской империи. Хотя в то же время невозможно и отказаться от ее помощи.

По крайней мере, пока не удастся добиться более решительной поддержки со стороны Франции. Они вроде и готовы помочь, но в то же время, в отличие от тех же русских, опасаются вкладываться в проигрывающую сторону, ибо это автоматически означает убытки. Им нужны гарантии победы республиканцев, то есть успехи на фронте.

Однако все, что до этого дня демонстрировало правительство, успехом назвать было сложно. Нельзя до бесконечности хвастаться разгромом итальянцев под Гвадалахарой. Нужно другое, не менее значимое событие, способное показать силу республиканцев. И это должен быть кто угодно, но только не Русский добровольческий корпус. Его успех будет означать упрочнение позиций России, ее роли и авторитета, а также более тесное сотрудничество правительства с русскими.

Но Григорию всего этого знать не полагалось. Более того, если он вдруг окажется болтливым, то высказанное им суждение сработает на руку контрразведке корпуса. Необходимо внушить заговорщикам, что они в безопасности, а их противники пошли по ложному следу.

– А при чем тут Хадраке? Стреляли ведь вроде милиционеры.

– Ряженные под милиционеров интернационалисты, – возразил капитан. – Получается, ноги растут оттуда. Так-то.

– И еще один вопрос. Как так получилось, что выпивая со мной на равных, ты остался трезвым? – решил все же выяснить Азаров.

– Это так важно? – хмыкнул Егоров.

– Не я набиваюсь тебе в друзья.

– Верно. Ладно, выдам свой секрет. Перед застольем выпиваешь грамм пятьдесят постного масла. Все. Можешь пить, не опасаясь сильного опьянения. Но сразу говорю, метод весьма рискованный. В качестве побочного эффекта можно заполучить сладкую смерть.

– Это как?

– Масло покрывает стенки желудка тонкой пленкой, которая препятствует усвояемости его содержимого. Но она постепенно рассасывается, и тогда начинается резкая атака алкоголя. При этом человек моментально пьянеет, и если выпито слишком много, засыпает навсегда. Норма у каждого своя, так что лучше все же не злоупотреблять.

– Отравление алкоголем?

– Именно. Ну что, мир? – протягивая руку, в очередной раз предложил Егоров.

– Мир, – пожимая ее, ответил Азаров.

– Вот и ладушки.

Вообще, секрет был в другом. Игнат все же предпочел менее рискованный метод. В частности, он всякий раз кривился, словно выпивал редкостную гадость. На деле же, пока занюхивал кулаком, успевал слить спиртное через резиновую трубочку во фляжку, укрытую под одеждой. Разумеется, что-то оставалось, но это скорее уже пары.

– Как думаешь добираться до Хадраке? – спросил капитан, когда с противоречиями было покончено.

– На перекладных, как же еще-то. Вроде завтра в Толедо убывает колонна грузовиков, все еще продолжают вывозить имущество. Вот с ними до Толедо, там до Мадрида и дальше.

– Отставить Толедо. Мне тут перепал трофейный «стенли». Четырехместный старичок еще десятого года выпуска, но аппарат рабочий. По прямой выдает порядка сорока пяти километров. В горку, конечно, не так резво. Одной заправки хватает километров на восемьдесят. Но учитывая рельеф, думаю, не больше пятидесяти. Предполагаю, что часов за шесть добежим до места. А там каждый своей дорожкой.

– Уж не из-за все еще встречающихся окруженцев, выбирающихся к своим, я тебе понадобился? – поинтересовался Григорий.

Он вовсе не был настолько добродушным. Просто не видел пользы от дальнейшего противостояния с капитаном. Сделал себе зарубочку на память, и ладно. Полностью же доверяться контрразведчику он и не подумает. Не те эти ребята, чтобы располагать к подобному отношению.

– Вот напрасно иронизируешь, Гриша. Они, между прочим, порой постреливают. И весьма удачно. Как правило, выйти к своим стремятся те, кто предан генералу Франко. Остальные предпочитают сдаться, и желательно русскому корпусу.

– Согласен. Итак, когда выезжаем?

– Ты все еще в расположении батальона?

– Пока на улицу не выбросили.

– Тогда завтра в пять утра я за тобой заеду – и в путь.

– Не рано?

– Раньше никак нельзя. В четыре еще темно, – разочарованно развел руками Егоров.

– Игнат.

– Ну что «Игнат»? Сам посуди. Путь неблизкий, в дороге может случиться все, что угодно. А что не так-то?

– Да я месяц уж мечтаю только об одном – выспаться наконец.

– Понимаю. Но посоветовать могу только пораньше лечь спать.

– Ладно. Договорились, – безнадежно вздохнул Григорий.

Расставшись с контрразведчиком, поспешил в свою палатку. Пока суд да дело, нужно завершить обмен автомата на карабин. Точное и скорострельное оружие для средних дистанций может прийтись как нельзя кстати. Как показывает практика, броненосник, оказавшийся на поле боя вне брони, не такая уж и несусветица.

Когда уже готовился отойти ко сну, припожаловали солдаты его взвода и трое, на время боев причисленные к его машине. Бронетяжники решили отблагодарить своего командира за то, что провел их сквозь горнило сражения с минимальными потерями. Да еще и так, что каждого из них представили к солдатскому кресту, а экипаж Уткина – так и вовсе к двум.

Потом немного посидели с Рощиным. Помянули павших. Вспомнили добрым словом Пастухова, принявшего со своими парнями страшную смерть. Ну и пожелали друг другу, чтобы чаша сия их непременно миновала. И только изрядно набравшись, Григорий наконец забылся коротким сном.

Ровно в пять Егоров остановил свой «стенли» у палатки, в которой все еще квартировал Азаров. Весьма интересный автомобиль, своим обликом походящий на большую игрушку. Кузов ярко-красного цвета, с черными крыльями и подножками, коричневая кожа сидений. Спереди короткий капот с полукруглой мордой, без радиаторной решетки.

Не сказать, что автомобиль имеет исключительную сохранность. Хватает и потертостей, и царапин, и вмятин. Кожа сидений потрескалась. Стойки для крепления маркизы отсутствуют как класс. Что не очень хорошо, случись попасть в дождь. Но в общем и целом транспорт внушал уверенность, котел нетерпеливо гудел, стравливая через предохранительные клапана избыточное давление.

Игнат оказался насколько пунктуальным, настолько же и безжалостным. Загнал Григория на заднее сиденье авто и помчал по дороге. При этом пуская облачко пара, терявшееся в столбе вздымаемой за автомобилем пыли. Ну и распугивая домашнюю птицу, с громким возмущением уступавшую дорогу стальному коню. Хм. С двадцатью лошадками под сиденьями, именно там располагалась горизонтальная двухцилиндровая паровая машина.

Поспать в пути не получилось. «Стенли», конечно, мягок на ходу. Но при этом качка все же изрядная. А главное – это необходимость контролировать окружающую местность. Хорошо хоть пытка продлилась чуть больше часа. К этому моменту они достигли одного из блок-постов республиканцев, в обязательном порядке выставлявшихся на дорогах.

Водяной бак в автомобиле невелик, всего-то восемьдесят литров. А потому через пятьдесят-семьдесят километров необходима дозаправка. Несмотря на более высокий запас хода, котлы замкнутого цикла все еще не получили широкого распространения.

Во-первых, такие автомобили существенно дороже. Во-вторых, несмотря на возможность пробежать без дозаправки до двух тысяч километров, котлу и машине требовалось обслуживание. В обычных моделях ковыряться приходилось гораздо чаще, но более современные требовали уже особых навыков и были куда сложнее.

Пока Егоров обслуживал автомобиль, Григорий беззастенчиво скрючился на заднем сиденье и вздремнул. Казалось бы, всего-то минут двадцать, да еще и неудобно. Но проснулся совершенно другим человеком. То ли и впрямь хватило сил восстановиться, то ли попросту перебил себе сон. Но ведь и усталость ушла. Ну или притупилась. Не суть важно, главное, что продолжил путешествие он уже взбодрившимся.

Весь путь составил чуть больше двухсот километров. Но они едва уложились в запланированные шесть часов. Хотя непредвиденных задержек и не случалось. Все же несовершенство старого паровичка сказало свое слово.

Хадраке представлял собой еще меньший поселок, чем Эль-Тьембло, где расположился штаб Русского добровольческого корпуса, но тем не менее именовался городом. А еще как нельзя лучше подходил для размещения штаба интербригад. Мимо проходит железная дрога, наличествует довольно разветвленная сеть автомобильных дорог, до линии фронта порядка двадцати километров.

Правда, городку не вместить в себя все структурные подразделения интербригад, хоть вывернись наизнанку. Оттого основная масса людей располагается в палаточных городках да сколоченных на скорую руку деревянных бараках. Интернационалисты стоят здесь уже более полугода, а потому успели построить несколько железнодорожных тупичков для принятия железнодорожных составов. Снабжение армии – весьма сложная и затратная штука.

А еще есть пара замаскированных веток, где отстаиваются три приданных бронепоезда. Один из них, с гордым именем «Республиканец», имеет четыре платформы со стапятидесятимиллиметровыми орудиями. Это все же скорее подвижная батарея, причем с ограниченным сектором обстрела вдоль железнодорожных путей. Уж больно мощные орудия.

А вот «Интернационалист» с его батареей статридцатимиллиметровых орудий – уже совсем другое дело. Благодаря круговому обстрелу он обладает куда большими возможностями для маневра огнем. А потому предпочтительнее для пехоты, которую бронепоезда регулярно прикрывают.

Григорий размышлял над пояснениями Игната не из-за обуревавшего его любопытства, а от желания отвлечься. Его буквально трясло от нетерпения. Однажды его уже поманили рубкой бронехода и определили в бронетяжники. И вот вторая попытка.

Между тем Егоров продолжал разглагольствовать об организации интербригад. По его мнению, тут процветали сплошной бардак и неразбериха. И смех и грех, но порой доходило даже до саботажей – выражения протеста и своеобразной забастовки. Он это называл демократическим вывихом мозгов.

Лечили это заболевание интернационалисты просто и незатейливо. Военно-полевыми судами, скорыми приговорами и незамедлительным исполнением. Если верить контрразведчику, то потери от репрессий едва ли не вдвое превышали боевые. Но на фоне других частей свою никчемность в военном деле эти ребята неплохо компенсировали стойкостью и убежденностью в борьбе за правое дело.

В особом ряду стояли две русские и одна латышская интербригады. Про этих говорили, что они дерутся с фанатичной преданностью республике. При этом их отличали железная дисциплина и четкая слаженность действий.

Они никогда не занимали позиции на переднем крае, но являлись, можно сказать, пожарной командой Центрального фронта. Их бросали на самые ответственные и опасные участки. Ими затыкали прорывы обороны. Именно эти три бригады сумели остановить итальянский корпус под Гвадалахарой и дать время для подготовки и нанесения контрудара.

– А это что такое? – удивился Григорий, когда они проезжали неподалеку от железнодорожной станции.

– А-а-а, уже принялся за свое, – хмыкнул капитан.

– Кто?

– Троцкий, кто же еще-то. Ленин – тот скончался в эмиграции, а этот, вон, живет и здравствует. Не усидел в Лондоне, приехал. Ну, теперь держись, Франко.

– Что-то не припомню высказываний относительно его полководческих талантов, – усомнился Григорий.

– Не военачальник, это верно. Зато великолепный организатор, умеет подбирать кадры, оратор от бога. Несколько часов кряду вещать перед массами и вдохновить на подвиг даже самых малодушных для него в порядке вещей. Но главное – это живой идеолог коммунистического движения и один из основоположников Коминтерна.

– А это еще что за зверь?

– Коммунистический интернационал. Международная организация коммунистических партий разных стран.

– Наши в него тоже входят?

– Нет. Коммунистическая партия России у них почитается сборищем отщепенцев, предавших идеалы коммунизма и пошедших на сговор с империалистами. Они их еще перед переворотом обозвали меньшевиками. Если коротко, то наши ратовали за планомерное, постепенное и бескровное наступление на позиции империалистов. И сегодня считают так же. А большевики изначально настаивали на вооруженном перевороте. И когда мы вступили в Великую войну, они едва ли не в первый день выдвинули лозунг превратить ее в гражданскую. В России их идеи провалились. Тогда они сделали ставку на Испанию. Мятеж и гражданская война, конечно, им не на руку, однако ничего фатального. Но коль скоро здесь сам Лев Давидович, то Коминтерн серьезно так заволновался.

– Из-за нашего корпуса? – догадался о подоплеке Азаров.

– Левым партиям рост авторитета царской России – как серпом по причинному месту, – не стал разубеждать его Егоров. – А потому имей в виду, что, несмотря на недостаток военных специалистов, тебе будут устраивать разные пакости.

– Мне на политику плевать. Куда интересней, смогу ли я заполучить себе бронеход.

– Н-да. Вояка ты, Гриша. По пояс деревянный солдафон, – сокрушенно покачал головой Егоров.

– А почему только по пояс? – поддержал шутливый тон Азаров.

– Да потому как все, что выше, – одна сплошная лобовая кость, – со смехом закончил капитан.

Григорий и, не подумав обижаться, тут же подхватил веселье. Вот так хохоча в два горла, они и миновали место митинга, направляясь в расположение броненосников. Там Егоров намеревался оставить Азарова решать свой судьбоносный вопрос.

Самому же капитану надлежало явиться в отдел контрразведки интернационалистов. Те, может, и отказались бы от помощи русских, но от случая с покушением на Слащева вот так запросто не отмахнуться. В нем ведь участвовали интернационалисты. А значит, где-то в их рядах абвер свил свое осиное гнездо, которое не мешало бы найти и выжечь. Ну или научить жалящих ос носить мед.

Броненосный полк расположился на южной окраине Хадраке, в палаточном городке. При этом он был основательно прикрыт с воздуха постами зениток и замаскирован настолько, насколько это возможно. Неподалеку базировался аэродром с эскадрильей истребителей. Конечно, их основная задача – защита самого городка со штабом. Но и этот бронированный кулак входил в зону их ответственности.

Батальон бронеходчиков находился в самом центре. Вероятно, как наиболее ценная боевая единица. Ну или дорогая, что тоже верно. Как, впрочем, и более медлительная. Если бронетяги могли задействовать свое вооружение вне зависимости от наличия пара в котлах, то с бронеходами такой номер не пройдет. Тут без гидравлики и пневматики не навести на цель даже пулемет. Хотя выстрелить вполне возможно. Но только лишь туда, куда в настоящий момент направлены стволы.

Наплевав на всех и вся, Егоров подвез своего попутчика прямиком к палатке комбата. Григорию показалось это перебором. По его мнению, контрразведка должна вести себя тишком и бочком. Капитан же вел себя если не вызывающе, то уж точно выпячивался напоказ.

Вспомнилось, как он встречал их на аэродроме, в облике эдакого рубахи-парня и своего в доску пехотного офицера. Потом – как он обработал самого Азарова. Так что сомнительно, чтобы Игнат не знал, что делает.

– Господин майор, подпоручик Азаров прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Григорий опустил вскинутую к обрезу пилотки ладонь и протянул свои бумаги сидевшему за столом офицеру с ярко выраженной южной внешностью. Никаких сомнений, самый что ни на есть испанец. Их хватает в интербригадах. Если вначале эти подразделения полностью состояли из интернационалистов, то сегодня их число значительно поубавилось. Порядка половины составляли испанцы.

Добровольцы вообще отличались привередливостью. В Испании это уже не первый мятеж, а потому всем казалось, что его удастся быстро погасить. Но время шло, а франкисты и не думали сдаваться. Мало того, постепенно откусывали от республики большие и маленькие куски. И тогда интернационалисты стали требовать, чтобы их служба ограничивалась полугодичным сроком.

Ну а там еще и невосполнимые потери. Однако командование решило не расформировывать уже образованные подразделения. И в интербригады начали набирать испанцев. Исключение составляли все те же десятая и одиннадцатая русские, а также пятнадцатая латышская, находившиеся на особом счету.

Но вот испанец в должности командира батальона бронеходов Азарова откровенно удивил. Не то чтобы до мятежа в Испании не было бронеходных частей. Пусть и немногочисленные, но они наличествовали. Производство бронеходов налажено только в странах «Большой пятерки». Остальные же закупали машины у них.

Так вот, насколько помнит Григорий, практически вся авиация и флот оказались на стороне республики, а броненосные части поддержали Франко. Но, как видно, все же есть исключения. Бронеходчика подготовить не так просто. Даже для «пауков».

– Подпоручик Азаров? – не глядя в бумаги, вздернул бровь майор. – Тот самый Азаров, что отличился в последнем наступлении и о котором считает своим долгом написать каждый репортер?

– Похоже, так оно и есть, господин майор, – слегка пожал плечами Григорий.

– Но-о… Дьявол! Отдел кадров добровольческого корпуса заверил мое командование, что к нам переводят бронеходчика, которому не нашлось места в рубке, только по причине недостатка машин. Но вас с трудом можно впихнуть даже в бронетяг!

– Как видите, воевать мне это ничуть не мешает.

– Но в бронетяге?..

– Который я по-настоящему потрогал своими руками только здесь.

– Хосе… Прошу прощения, товарищ майор! – едва заметив подпоручика, тут же поправился вошедший в палатку комбата капитан.

Мужчина лет сорока, среднего роста и весьма плотного сложения. До толстячка пока не дотягивает, но не так уж от этого далек. Русоволос, с явной славянской внешностью. Что там у него с акцентом, Азаров понять не мог, потому как и сам владел испанским через пень-колоду. Но вот отчего-то никаких сомнений, что это свой брат русский. Или вовсе не брат. Оно ведь дело такое.

– Что-то срочное, Леонид? – спросил майор.

– Срочное, но может и малость обождать.

– Тогда позволь закончить с нашим пополнением. А заодно, может, тебя посетит какая гениальная мысль.

– А в чем проблема?

– Прошу любить и жаловать, откомандированный в наше распоряжение подпоручик Азаров.

– Тот самый?

– Даже не сомневайся.

– Великоват, конечно. Но коль скоро смог накрутить франкистам хвоста, то я не вижу проблем. Тем более что в трофейном бронетяге места будет побольше.

– Это обещанный нам бронеходчик.

– Вот как, – озадаченно выдохнул капитан.

– Именно так.

– Как вас по имени-отчеству?

– Григорий Федорович, – чувствуя, что вожделенной рубки ему снова не видать, угрюмо ответил Азаров.

– Григорий Федорович, а скажите мне, как у вас обстоят дела с «Витязями»?

– Хорошо обстоят, – в душе тут же затеплился огонек надежды. – Диплом с отличием, новые машины осваивали весь последний год.

– С отличием, несмотря на ваши габариты?

– Было тесновато. Но не критично.

– Ну, мне-то сказки рассказывать не надо. Я зампотех батальона, а заодно и главный механик на все это хозяйство. Так что в курсе, как там, в боевой рубке, со свободным пространством. Ну да не суть. Товарищ майор, у нас некомплект в четыре бронеходчика. Предлагаю сократить его до двух.

– Желаешь распилить господина подпоручика надвое?

– Габариты у него вполне подходящие. Но боюсь, что после этого он станет слегка бесполезным.

Вот так. Испанский майор, не будучи Григорию товарищем, не гнушался, обращаясь к нему, употреблять уважительное «господин». А вот капитан предпочел опустить и «господина» и «товарища». Однозначно из эмигрантов. Однако Азаров отметил это как данность. Куда важнее то, что робкая искра надежды превратилась в столь же робкий огонек.

– И каково твое предложение? – уже серьезно спросил майор.

– У нас есть трофейный «Крестоносец», он сродни русскому «Богатырю».

– Только ты забываешь о том, что он двухместный.

– Не забываю, а опускаю этот момент. Парень осваивал «Витязя», значит, в одиночку работать умеет. Подгоним управление под одного пилота. Дадим недельку-другую освоиться с машиной, а там, глядишь, и толк выйдет.

«Богатырь» и «Крестоносец» принадлежали к классу тяжелых бронеходов. Вполне сопоставимы как по весу, так и по вооружению. Наращивать и дальше массу этих машин попросту не имело смысла. Они претерпевали совершенствование скорее в сторону уменьшения массогабаритных характеристик. Ну и, как следствие, вооружение так же становилось поскромнее.

«Крестоносец» – это первая человекоподобная модификация, а потому машина двухместная. Механик располагается в нижней части рубки. В его ведении управление движением машины и пулеметом, находящимся в, так сказать, паховой области. Посредством полукруглой башенки водитель мог отгонять пехоту, подступающую к бронеходу. Пилот же исполнял функции командира машины и управлял остальным вооружением.

– Как, Григорий Федорович, управитесь с этой махиной в одиночку.

– Да, – не задумываясь ответил молодой офицер.

– Не думаю, что это хорошая идея, – усомнился комбат.

– Товарищ майор, сомневаться и не доверять белым офицерам – это моя прерогатива, – с ухмылкой возразил капитан. – Разумеется, я сначала его проэкзаменую. Но чувствую, что у него серьезный потенциал.

– Давайте попробуем. Господин подпоручик, обождите на улице. И вот еще что. Потом подойдите к начальнику тыла и получите соответствующие знаки различия. Вы теперь не в своем корпусе, нужно соответствовать, – намекая на его погоны, уточнил комбат.

– Есть, господин майор.

Расстроился ли Азаров по поводу того, что с него снимают погоны? Вот уж ничуть не бывало. Во-первых, ему дают бронеход. А во-вторых, он ведь и впрямь не в русском корпусе. Так что все нормально.

 

Глава 2

От дружбы не отрекаются

– Катенька, дорогая, как это понимать? Мне казалось, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что, выходя замуж за моего племянника, ты принимаешь некие обязательства. А между тем то, что я вижу… – Аничкова неодобрительно покачала головой.

Моложавая шестидесятилетняя женщина отвела невестку в сторонку. И только убедившись, что их не наблюдают посторонние, позволила себе проявить неудовольствие. Не хватало еще, чтобы присутствующие на балу стали свидетелями нелицеприятного разговора с молоденькой супругой ее наследника.

– Но… Чем я могла вас расстроить, Аглая Никоновна? – приложив открытую ладошку к груди, неподдельно изумилась девушка.

– Бог с ним, с Климом. Он, в конце концов, мужчина и совсем не обязан выглядеть франтом. Но ты, дорогая! Твой облик совершенно недопустим.

– Но что не так в моем облике? Разве я не одета приличествующим образом для сегодняшнего бала? На мне мой лучший наряд.

И девушка ничуть не кривила душой. Помимо того, что голубое платье весьма недурственно, оно выгодно подчеркивало ее прелестную фигурку и высокую грудь. Любой придирчивый взгляд отметил бы, что пошито оно знатной швеей, а не посредственной портнихой.

К тому же на ней гарнитур из колье и серег с драгоценными камнями. Пусть и не баснословной цены, но достаточно искусной работы, такое изделие вовсе не зазорно надеть для выхода в высший свет, каковым и являлся бал в доме князя Тихвинского.

– С твоим нарядом все в порядке, за исключением того, что ты в нем уже блистала на прошлом приеме у графа Долина. Мне казалось, я выделяю своему племяннику достаточно щедрое ежемесячное содержание, чтобы ты могла озаботиться поддержанием как своего облика, так и представительного вида Клима.

– Прошу прощения за случившееся, Аглая Никоновна. Постараюсь сэкономить и выкроить из нашего содержания средства, чтобы учесть ваши замечания, – скромно и с неподдельной покорностью заявила девушка.

– Сэкономишь? Выкроишь? Дорогая, не сочти за труд, ответь, куда ты умудряешься тратить такие средства?

– Съем квартиры, плата горничной и кухарке, ежедневные траты на продукты, званые обеды для друзей и коллег Клима… – начала перечислять Катя, но ее перебила графиня:

– Позволь, вы что же, снимаете в Петрограде целую усадьбу? Принимаете великих князей и потчуете их заморскими деликатесами?

– Зачем вы так, Аглая Никоновна? – явно обижаясь и всячески стараясь этого не показывать, возразила Катя. – Вы же были у нас в гостях и сами все видели.

– Более того, дорогуша, я прекрасно знаю, что съем вашей квартиры не может быть дороже двухсот рублей. А скорее даже меньше. И в таком разе у меня возникает вопрос, куда же вы с Климом деваете все деньги.

– Не думаю, что заслужила разговор в подобном тоне.

А вот теперь Катя уже не старалась скрывать возмущение. Что называется, плотину ее терпения наконец прорвало. Она вскинула подбородок и посмотрела прямо в глаза опекунше мужа:

– Ваше сиятельство, я завтра же явлюсь к вам домой с подробным отчетом за каждую копейку из трехсот рублей содержания за этот месяц. А если будет на то ваша воля, то и за предыдущий. А сейчас прошу меня простить. – Катя сделала учтивый поклон и собиралась удалиться.

– Стой! – строгим тоном приказала графиня. – Что значит «трехсот рублей»? Ты ничего не путаешь, девочка моя? Клим получает три тысячи ежемесячного содержания.

– Как я уже говорила, завтра же отчитаюсь за каждую потраченную копейку. В нашей семье транжирство было не в чести, и мама научила меня содержать семейный бюджет в порядке.

– Как видно, следовало начать разговор не с тобой, а с племянником. Прости меня, девочка. И пойми мое удивление и возмущение. Ну же, не дуйся.

– Я вовсе не дуюсь, Аглая Никоновна.

Слова звучали достаточно искренне, но было прекрасно видно, что обида все еще душит девушку.

– Катенька, сделай одолжение, не называй меня больше по имени-отчеству. Коль скоро ты жена Клима, то думаю, вполне уместно будет называть меня тетушкой.

– Хорошо, т-тетушка, – с легкой заминкой произнесла Катя.

– Привыкай, – ободряюще подмигнула ей графиня. – Итак, куда же Клим девает такую прорву денег?

– Я полагаю, вам лучше спросить об этом его самого. Потому как я была совершенно уверена, что он отдает мне все до копейки.

– Хорошо, Катенька, я поговорю с этим негодником. Вот уж не думала, что он окажется таким транжирой. Уж не игрок ли он?

– Клим не может быть замешан ни в чем предосудительном, – тут же с пылом бросилась на защиту своего мужа девушка.

– Знала бы ты, какими порой становятся молодые люди, которым на голову вдруг сваливаются большие деньги.

– Клим не такой, – убежденно твердила свое Катя. – Уверена, у этого есть объяснение, в коем нет ничего неблаговидного.

– Хорошо, моя девочка. Я во всем разберусь. А теперь, коль скоро твоему супругу некогда оказывать внимание своей жене, сделай одолжение, прими приглашение на танец от какого-нибудь гвардейца красавца и повеселись.

– Но-о…

– В этом нет ничего предосудительного. Уж поверь мне. Ступай.

Поиски Клима отняли совсем немного времени. Если молодым девицам еще было сложно пройти в сугубо мужские помещения, такие как курительная, игровая или барная комнаты, то в отношении графини подобных условностей гораздо меньше. Тут сказывался и возраст, и авторитет Аничковой.

Клим обнаружился у барной стойки. Потягивая слабоалкогольный пунш, он вел неспешную беседу с каким-то молодым человеком в форме гвардейского подпоручика, с эмблемами бронеходчика в петлицах и на шевроне.

– Клим!

– Тетушка. Позвольте представить, князь Бабичев, Алексей Иванович. Моя тетушка, графиня Аничкова, Аглая Никоновна.

– Ну, насколько мне известно, батюшка молодого человека живет и здравствует, а посему он княжич.

– Вы совершенно правы, ваше сиятельство, хвала господу, мой батюшка пребывает в полном здравии, – учтиво поклонился Бабичев.

– Понимаю, что сословное общество уже практически кануло в Лету. Но Клим, коль скоро ты обращаешься к титулованию, то соблаговоли быть предельно точным.

– Я непременно это учту, тетушка.

– Прошу прощения, Алексей Иванович, но я вынуждена похитить моего племянника.

В ответ молодой человек коротко кивнул и поспешил ретироваться. Графиня тоже не стала задерживаться у стойки. Ей необходимо переговорить с Климом, и лишние свидетели ни к чему.

– Итак, молодой человек, потрудитесь объяснить, что означают те триста рублей, кои вы выделяете супруге из вашего ежемесячного содержания, – едва они оказались наедине, набросилась на Кондратьева графиня.

– Она… – начал было Клим, но его оборвали на полуслове:

– Она несправедливо получила от меня нагоняй за чрезмерно скромный туалет. И при этом всячески выгораживала своего супруга.

– Она не выгораживала, – понурился Клим. – Просто не знала.

– Уж в этом-то я не сомневаюсь. Итак, я жду объяснений.

– Я организовал станцию скорой медицинской помощи на окраине Петрограда в рабочей слободе. Практически все твои деньги, тетушка, уходят на ее содержание.

– И каким образом ты сумел уложиться в три тысячи рублей?

– Я свел вместе двухмесячное содержание и те средства, что ты давала мне ранее. Впритирку, но мне этого хватило на закупку паромобиля, оборудования, инструмента, медикаментов и на жалованье. Здание нам выделил бесплатно владелец завода. И сейчас я уже укладываюсь в выделяемые тобой деньги. Касаемо же Катеньки… Месячный доход ее батюшки будет даже чуть меньше трех сотен рублей, а потому я посчитал, что этих средств нам более чем достаточно.

– Ох, Клим, мальчик мой, ты заставил меня поволноваться. Что только я себе не напридумала! Во-первых, родители Катеньки не принадлежат к высшему свету. А вы, хотите того или нет, уже являетесь его частью. И должны соответствовать статусу. Именно этим и объясняется ваше столь щедрое содержание. Во-вторых, ты мог бы сообщить мне о своем намерении, а не интриговать. Я остановила свой выбор на тебе именно по причине твоих жизненных взглядов, не имеющих ничего общего с воззрениями твоих многочисленных кузенов, как молодых, так и великовозрастных повес.

– Это значит, что ты не станешь возражать против содержания мною станции?

– Но только не за ваш личный счет, мальчик мой. Мне и самой не чуждо вспомоществование. Ты ведь знаешь, что я содержу приют для сирот. И очень рада, что ты оказался именно тем, кого я в тебе увидела. Я повышу твое содержание до шести тысяч. Но заруби себе на носу. На свою станцию ты можешь тратить только три. Остальные выделяются на семью, и уж ими пусть распоряжается Катенька. И не смей заводить с ней разговоры о меценатстве. Девочка любит тебя и поддержит любую твою глупость.

– Хорошо, тетушка.

– И еще, Клим. Не дело, когда с молодой супругой танцуют разные хлыщи, но только не ее благоверный.

– Но я…

– Вопрос не в том, что любишь ты, а в том, что Катеньке не хватает твоего участия. Уверена, большую часть времени ты посвящаешь университету и своей станции скорой помощи. Ну так хотя бы на приемах будь любезен уделять ей должное внимание.

– Я все понял, тетушка, – покрывшись густым румянцем, смущенно ответил молодой человек.

И тут же поспешил исправить свою собственную ошибку. Катя стояла в сторонке и как раз отказала в танце очередному кавалеру. При виде этой картины сердце Аглаи Никоновны наполнилось радостью за своего наследника.

Хотя девушка не вняла ее напутствию и правилам приличия, которые требуют, чтобы дамы не отказывали кавалерам, когда последние превосходят числом. Но плевать на приличия. Она любит его мальчика и преданно ждет, пока этот остолоп ведет пустопорожние разговоры.

– Катенька, прости, – подойдя к жене, сразу же повинился Клим.

– За что? За то, что скрывал от меня истинный размер своего ежемесячного содержания? Или за то, что уже во второй раз бросаешь меня одну в этом великосветском омуте? Клим, я не желаю это обсуждать. И бывать здесь при таком отношении с твоей стороны тоже не хочу.

Ну а что ему оставалось делать? Начал каяться и объяснять, как, что и куда. Убеждать, что иначе он попросту не может. Что каждый должен жить в ладу со своей совестью, иметь жизненную позицию и следовать своим убеждениям.

Катя же, внутренне торжествуя, слушала его со вниманием преданной жены. Вся эта комедия устроена ею вовсе не для Клима. Он – всего лишь средство, мостик, приведший ее в высшее светское общество. Но, по сути, от него ничего не зависит. Все бразды находятся в руках Аглаи Никоновны.

Именно в расчете на графиню и разыгрывалось это действо. Три тысячи в месяц – это более чем солидно. Но куда важнее не деньги, а благосклонность Аничковой. Заполучить это – и все остальное приложится само собой.

Признаться, Катя сильно удивилась, когда получила от мужа триста рублей, половина из которых уходила на съем приличной квартиры. Окольными путями из намеков, недосказанностей и обрывков фраз она вызнала, сколько именно составляет их содержание, и не на шутку обозлилась на муженька. Однако требовать от него ничего не стала, а предпочла пойти по сложному пути, обещающему перспективы получше. И, похоже, не ошиблась.

После объяснения молодая пара закружилась в танце. Господи, сколько она мечтала об этом и вынуждена была сдерживаться, стоять в сторонке, изображая скромницу, и все ради того, чтобы осуществить задуманное. Ей хотелось танцевать вовсе не с этим увальнем. Но… Терпение. Главное, терпение. А там она непременно возьмет свое. Она не планирует урвать большой кус. Ей нужно все. Без остатка.

– Дорогая, – Клим протянул супруге фужер, наполненный лимонадом с плавающими льдинками.

– Спасибо, любимый, – принимая бокал, тут же расцвела Катя.

– Мм, – поспешно делая глоток, едва не поперхнулся Клим. – Катенька, посмотри, рядом с тетушкой Аглаей – Анна Олеговна. Надо бы подойти и выразить свое почтение, – приметив тетку Алины, всполошился Клим.

– Спешишь узнать новости о своей первой любви? – намекая на племянницу и наследницу Роговцевой, поинтересовалась супруга.

– Алина всегда была моим другом, – возразил Клим.

– Не думаю, что дружба с ней – это повод для гордости, – подпустив в голос толику желчи, произнесла Катя.

– Ты ревнуешь?

– К кому? К лейб-гвардии потаскухе? Не смеши.

– Как ты сказала?

– Так, как их называют все добропорядочные дамы.

Эти слова ввергли Клима в недолгий ступор. Вот оно, значит, как. Дробышева собиралась поступать в Павловское училище. И, соответственно, распрощаться с гражданской жизнью и возможностью обзавестись семьей минимум на восемь лет. А потому ни в коем случае не могла быть охотницей за приданым. Она и вправду стремилась его защитить. Да, ошибалась и оказалась неправа. Но черт возьми, от этого никто не застрахован! Он же походя обидел дорогого для него человека.

– Катенька, у тебя нет ни малейшего повода ревновать меня к ней. А вот я, похоже, ее очень сильно обидел, заподозрив в нехорошем.

– Клим…

– Катюша, ты любовь всей моей жизни, мое счастье, мое сердце, моя единственная половинка до конца моих дней. Алина же – настоящий друг, всегда была им и останется. А потому прошу тебя, больше никогда так о ней не отзывайся.

– Я должна буду принимать ее у нас дома? – напряженно выдавила из себя Катя.

– Она мой друг, и ты вовсе не обязана…

– Твои друзья – мои друзья, дорогой.

– Спасибо, милая, – произнес он, твердо решив, что никогда не станет ее огорчать необходимостью переступать через себя.

Потом они вновь кружились в танце. И Клим буквально млел от охватившего его чувства счастья. Рядом с ним любимая женщина, и он ею любим. Более того, она разделяет его взгляды и готова поддержать во всех начинаниях. Ей удалось найти общий язык с тетушкой, бросившейся на защиту невестки. Друг, считавшийся утраченным, таковым и остался. Надо лишь переговорить с Алиной и извиниться перед ней, чтобы покончить с возникшим недоразумением. Словом, все просто замечательно.

– Господа, слышали новость? – заговорил один из гвардейских поручиков.

Клим не собирался вслушиваться в беседу слегка подвыпивших офицеров, хотя в их среде находился и княжич Бабичев. Знакомы они были мало. Довелось как-то вместе оказаться на дуэли, представляя одну из сторон. Потом пару раз сталкивались на приемах. Его же ожидала Катя: супруге вновь стало жарко, и Клима делегировали за прохладительным напитком.

– В этом суетном мире что ни день, то целая куча новостей. О какой из них вещаешь ты, остается только гадать, – откликнулся другой поручик, кажется, Сомов.

– Поговаривают, среди девчат в Павловском обнаружилась очередная белая ворона, отказавшаяся следовать традиции и сохранившая невинность.

Став невольным свидетелем диалога, Клим подумал, что этой девушкой могла быть только Алина. Больше попросту некому. Его вера в подругу была искренней и безоговорочной. Испытывая за нее чувство гордости, он помедлил с лимонадом. Ему захотелось лично услышать из уст гвардейцев подтверждение правоты своих суждений.

– О ком речь, Аркадий? – оживился Сомов.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что некая Алина Дробышева решила выделиться в общем ряду и сберегла-таки честь. И вообще, она весьма примечательная особа. Участница Хасанских боев, отмечена солдатским Георгием.

При этих словах Клим не без удовольствия ухмыльнулся, правда, стараясь остаться незамеченным. Он уже хотел удалиться, как вновь заговорил Сомов:

– Знаю, о ком речь. Видел ее на банкете в «Крыше». Она весь вечер ворковала с Бабичевым, – указывая кивком на подпоручика, уточнил он. – И насколько мне помнится, они ушли оттуда вместе. Ну, может, и по-отдельности, но уж точно одновременно.

– Уж не путаешь ли ты, Дмитрий? – усомнился Аркадий.

– Вовсе нет. Помнится, моя знакомая даже всполошилась по поводу отсутствия подруги.

– Знакомая?

– Без комментариев. Хотя будь я проклят, там есть о чем поговорить, – расплылся в самодовольной улыбке поручик.

Клим и впрямь был готов проклясть болтуна за многословие. Его буквально разрывало от любопытства и едва не трясло от ожидания. Он уже стоял с фужерами в руках, ноги словно приросли к полу.

– Ну да и бог с тобой, – отмахнулся Аркадий, переключая внимание на Бабичева: – Алексей?

– Согласен с Дмитрием. Без комментариев, – многозначительно произнес молодой человек и пригубил бокал с вином.

В этот момент Клим сделал два стремительных шага, наступил на до блеска начищенный сапог Бабичева, да еще вдобавок к этому выплеснул на него лимонад из фужера.

– Какого?!.. – возмущенно выдал Алексей.

При этом он отстранился, смешно выставив перед собой руки и изогнувшись, словно желая избегнуть сладкого душа. Хотя поделать с этим уже ничего не мог. Отставил на стойку бокал с вином, отряхнул мундир и посмотрел на Кондратьева:

– Клим, право, что это было?!

– Я вас не заметил, милостивый государь, – буравя его ненавидящим взглядом, произнес тщедушный без пяти минут доктор со смешными очками-блюдечками.

– Может, хотя бы извинишься за свою неловкость? – все же попытался разрешить дело миром Бабичев.

– Не вижу для этого ни единой причины. Вам не следовало стоять у меня на пути, – непреклонно ответил Клим.

– Иными словами… – многозначительно произнес княжич.

– Коль скоро вы считаете себя оскорбленным, я к вашим услугам, сударь.

– Клим…

– Если у вас нет претензий, то позвольте откланяться, – вскинув подбородок, выдал несуразный забияка.

– Мои секунданты навестят вас завтра поутру, сударь.

– Буду ждать. Господа, прошу простить, но меня ожидает супруга.

Короткий кивок. Смена фужера на новый. После чего молодой человек направился в бальную залу походкой человека, проглотившего лом.

Клим не мог открыто вступиться за честь подруги. Бабичев имел полное право как вести подобные речи, так и отвергнуть вызов. Драться за девицу, скомпрометировавшую себя в глазах общества, – это моветон. Не имеет значения, невинна она или нет. Она осознанно присутствовала на заведомо сомнительном банкете, и этим все сказано.

Но ведь было бы желание, а уж повод для драки всегда найдется. Да, он не боец, скорее уж наоборот. Но и стоять в стороне, в то время как поливают грязью его подругу, Кондратьев попросту не мог.

 

Глава 3

Мечты сбываются

«Крестоносец», что говорится, производил впечатление. Пятиметровая машина с шириной по вооружению – три метра, по корпусу – метр восемьдесят. Два блока по двадцать четыре реактивных снаряда. Вместо левой руки – пятидесятимиллиметровая пушка. Справа – спарка из крупнокалиберного и обычного пулеметов. Снизу в полукруглой башенке еще один пулемет, находившийся в ведении механика-водителя.

Вход в боевую рубку осуществлялся с боковой стенки через два люка. И это представляло проблему. Потому что размеры у них даже скромнее, чем у уступающего по габаритам «Витязя», рассчитанного на одного пилота. Григорий жаждал оказаться внутри, но не представлял, как он это сможет осуществить. Нет, если долго мучиться, то что-нибудь обязательно получится. Но-о…

– Не журись, золотопогонник, есть у меня мысли насчет этой горы стали. Родились из-за вечного некомплекта бронеходчиков. Единственно упиралось все в рост пилота. А тут ты, весь такой красивый, – заметив, как Азаров замер, осматривая великана, заверил капитан Лукьянов.

Откладывать в долгий ящик не стали, и едва покинув палатку комбата, зампотех повел подпоручика в расположение своего хозяйства. Вся трофейная техника до обретения экипажа базировалась именно там. У республиканцев не та ситуация, чтобы ради унификации отказываться от вооружения противника. Так что пользовали все, что только могли поставить в строй.

– Господин капитан, я, конечно, очень хочу в боевую рубку, но пренебрежительного обращения к себе не потерплю.

– Дворянская кровь не дает покоя, – хмыкнул капитан.

– Азаровы больше двух веков служат России. Мой предок заслужил дворянство на поле боя. И все его потомки отдали жизнь армии, большинство сложило голову на полях сражений. Батюшка мой – в Великую войну. И я не вижу причин не гордиться своими корнями.

– Ты не заводись, подпоручик. Тебе есть чем гордиться, а мне – что предъявить. Нашелся один штабс-капитан, который извел мою семью под корень. И только за то, что я служил в Красной армии и являлся членом ВКПб.

– И что теперь? Воевать-то как-то надо, – вперил в Лукьянова внимательный взгляд Азаров.

– Воевать надо, – вынужден был признать капитан. – Но товарищем я тебя не назову и от тебя такого обращения не потерплю. Господином – не дождешься. Причем это касается не только меня, но и основной части личного состава батальона. Не наш ты, твое благородие.

– Обращение «ваше благородие» в российской армии упразднено. Если не возражаете, я буду обращаться к вам как к Леониду Борисовичу. Вы ко мне – как к Григорию.

– А чего не по отчеству?

– Ну, я помоложе буду. А заслужу, так и сами по отчеству назовете.

– На Гришку, случись, не обидишься? – с хитринкой глянул зампотех.

– Обижусь, – без тени иронии ответил подпоручик.

– А ведь есть и капитаны, что попроще себя ведут.

– Это их трудности.

– Ладно. С этим разобрались. Давай теперь к делу.

– Давайте, – вздохнул молодой офицер.

– Не журись, Григорий. Говорю же, давно над этим думаю. Тут главное, чтобы пилот оказался стоящим. Надеюсь, ты из таких. Вот смотри, на месте двух люков вырежем одну дверку. Проложим уплотнителем, так что, случись газы, до тебя не доберутся. Росточком ты не обижен, глядишь, не придется и педали наращивать. Правда, ты все время на ногах будешь. Если устраивать кресло, то нужно и педали наращивать. И чем больше нарастим, тем сложнее управление. А с такой махиной это нежелательно. Устроим тебе подвесную на манер парашютной, чтобы тебя о броню не приложило.

– Хм. Как все просто. Ведь на поверхности.

– Ну, не так чтобы и просто. Но очень даже возможно. Просто никто в эту сторону не думал. Да и я не стал бы, если бы не нехватка пилотов. Опять же, от тяжелых машин отказываются и даже рассматривают вопрос о снятии с вооружения. Кстати, ты как, потянешь еще и управление нижним пулеметом?

– А куда я денусь. Он ведь только для защиты подступов к машине. Но сомнительно, что в наших условиях удастся переделать перископ прицела.

– Здесь особых трудностей нет. Запасные части для переделки у нас имеются. Подвижная часть располагается ниже, и дополнительный блок будет неподвижным. Единственно надо подумать о расположении панорамы. Больно много перед твоим взором окажется перископов. Ведь еще и от мехвода тянуть придется. Ты как, осилишь весь этот воз? Может, проще отказаться от пулемета, как в «Витязях»?

– Нет. «Витязь» легче и подвижней, а потому и с пехотой управляться ему проще. Ничего, потренируюсь и осилю, не сомневайтесь, Леонид Борисович.

– Вот и ладушки.

– И еще.

– Да?

– Своим я здесь не стану. Но есть ли возможность набрать обслугу бронехода не из особо идейных? Мне плевать на политику, я бронеходчик и хочу лишь одного – воевать. Но непотребного отношения к себе не потерплю.

– Я это уже понял, Григорий. Мы тоже заинтересованы в наличии боевой единицы, а не в перековке тебя на свой лад.

Капитан выполнил свое обещание. Трое механиков, приписанных к его «Крестоносцу», оказались испанцами и беспартийными. Их не волновали идеологические вопросы, а вполне устраивало, что Азаров прибыл сражаться за их родину. Правда, это вовсе не означало, что они не интересовались тем, как обстоят дела в России.

– Господин подпоручик, а вы из дворян? – спросил самый бойкий из механиков.

Брюнет лет двадцати пяти, росточком под стать Григорию. Жизнерадостный паренек, с первых дней оказавшийся сначала в отряде милиции, сформированном на их заводе. Затем, когда порядка у республиканцев стало побольше, специалистов, и уж тем более с опытом работы, начали выдергивать из действующих частей и выводить в тыл. От в меру затянутого болта порой зависит ничуть не меньше, чем от подготовки пилота бронехода. Великая война только положила начало внедрению в войска машин. Сегодняшнее поле боя без них уже практически немыслимо.

– Из дворян, Рауль, – ответил старшему механику Григорий.

– Значит, правда, что в России все офицеры – дворяне? – продолжил расспросы парень.

– Это было не так еще до Великой войны. А с ее началом так и вовсе многие крестьяне и рабочие получали офицерское звание. Причем не только в действующей армии, но и по окончании ускоренных курсов военных училищ.

– А нам рассказывали…

– Я же говорю тебе, что это не так. И обсуждать лживые утверждения не намерен. Передай ключ на двадцать два.

Ведя эту неспешную беседу, они одновременно занимались переделкой «Крестоносца» в одиночную машину. Не все было столь уж просто и радужно, как рисовал зампотех. С неразрешимыми задачами не сталкивались, но трудностей хватало. Те, впрочем, раз за разом отступали перед смекалкой и напором Самоделкиных.

– Господин подпоручик, а вы владеете землей или заводами?

– У моей матушки есть имение с сотней гектаров пахотной земли, пастбищем и сенокосом.

– Гектар – это по новой мере земли?

– Да. По старой испанской – около ста пятидесяти шести фанегад.

– Не сказать, что такое уж великое богатство. Но и немало, – вынес вердикт Рауль.

– Согласен. Богатством это назвать сложно, но при должном уходе и обработке получается вполне достойно.

– А как же крестьяне? Говорят, коммунисты хотели раздать землю крестьянам, заводы – рабочим, но дворяне задушили революцию, оставили все хозяевам и вернули на трон императора.

– Рауль, а ты не опасаешься вести такие разговоры с офицером русской армии? – вздернул бровь Григорий.

Оно и самому вовсе не улыбалось оказаться под следствием за пропаганду, и парней подставлять под молотки не хотелось. Нормальные ребята, свято верящие в то, за что сражаются. Что же касается самого Азарова, то тут, конечно, могут случиться и проблемы, но в то же время за ним правительство России, и вот так запросто его съесть не дадут. Но ведь он тут как бы для другого.

– Да, с этим у нас строго. Но ведь любопытно, как оно у вас, в России. Опять же, император на троне, а помогаете республике. Хотя и должны были поддержать Франко.

– Ну, отчего помогаем именно вам, а не мятежникам, это понятно. Все так, у нас на престоле император. Но в то же время есть конституция, и крестьяне все же получили землю. Многие помещики лишились своих имений и могут потерять их впоследствии.

– Это как? Нам рассказывали…

– Не знаю, что там вам рассказывали. Но дело обстоит так. Те землевладельцы, что участвовали в перевороте семнадцатого года, запятнали свои руки военными преступлениями, совершили уголовные преступления, подпадающие под конфискацию имущества, и лишились владений по приговору суда. Их земли были розданы крестьянам. Кроме того, прежние земельные участки отошли крестьянам без выкупных платежей. Сегодня помещик лишается пахотной земли, если не обрабатывает ее в течение пяти лет. Кроме того, любой желающий может получить ссуду на поднятие хозяйства и надел в осваиваемых краях. Казенных земель в России все еще хватает.

– И как ваша матушка сама обрабатывает пашни?

– С помощью семьи наемных рабочих, пары тракторов и комбайна. У нее еще и небольшое стадо коров. Не роскошествует, но и не бедствует.

– А как у рабочих? – вернулся Рауль к более близкому ему вопросу.

– Заводы тех, кто имеет прегрешения перед законом, либо отошли казне, либо выставляются на торги. Я знаю несколько предприятий, владельцами которых являются сами рабочие, сумевшие взять в банке ссуду и выкупить их у государства. Кроме того, приняты законы о восьмичасовом рабочем дне, обязательных выходных, отпусках и минимальной заработной плате. Там много чего, но я, признаться, в подробности не вдавался.

– Это похоже на сказку, – качая головой, озадаченно произнес Рауль.

– Это сегодняшняя Россия, дружище. Меньше верьте россказням о кровавом царизме. Давай крепи тягу.

– Ага. Держите. Сейчас все сделаю.

Разговоры – это замечательно, но за ними не следует забывать о деле. «Крестоносец» в ближайшие дни должен встать в строй. А ведь еще предстояло освоить практически незнакомую машину и научиться в одиночку управлять двухместным бронеходом.

 

Глава 4

За други своя

– Клим, что значит ты собираешься заночевать на станции скорой помощи? – отставив от себя чашку с чаем, нахмурилась Катя.

– Извини, дорогая, но дежурный фельдшер заболел, и так уж вышло, что заменить его некем.

– Это недопустимо. В конце концов, ты платишь им жалованье, – не скрывая своего возмущения, заметила супруга.

– И они сполна его отрабатывают. Катенька, до сих пор мы обходились без семейных сцен, и мне хотелось бы избежать этого впредь.

– Я вовсе не собираюсь устраивать скандал. Просто хочу сказать, что коль скоро ты организовал некое предприятие, то тебе не помешало бы научиться быть руководителем, а не взваливать на себя обязанности подчиненных, – деловым тоном заметила она.

– Я обязательно подумаю над твоими словами, дорогая. И непременно приму их к сведению. Но сегодня что-либо менять уже поздно, – не придав значения некоторой перемене в поведении супруги, пообещал Клим.

После ужина молодой человек заперся в рабочем кабинете. Таковой у него имелся, правда, ввиду своего студенчества хозяин использовал его по большей части для учебы. Защита диплома предстояла только через год. Так что стол был завален различными учебниками, рефератами и курсовыми работами.

Но сейчас рабочий стол ему понадобился по более серьезному поводу. Вчера дуэльный комитет вынес вердикт, и Кондратьеву, наотрез отказавшемуся идти на примирение с Бабичевым, предстоял поединок. Чтобы там ни говорил другой его знакомый офицер, Азаров, результат его непредсказуем. А потому не помешает привести свои дела в порядок.

Вооружившись ручкой и бумагой, Клим быстро составил завещание. Нотариально оформленная бумага имела бы больший вес, чем написанная в произвольной форме, но и вот такое предсмертное послание вполне отвечает закону. Он опасался распространяться по поводу поединка, чтобы слухи не дошли до Кати. Не хотелось расстраивать ее раньше времени.

Закончив с оформлением своей последней воли, он покинул квартиру и, поймав извозчика, доехал до своего детища. Под станцию был отведен старый, но довольно просторный кирпичный дом. Некогда в его подвале располагался трактир. Злачное место, притягивавшее темных личностей.

Но после гражданской войны владелец находящегося неподалеку завода предпочел выкупить это гнездо порока и прикрыть, от греха подальше. Заводчику вовсе не улыбалось, что кто-то будет спаивать его работников. А вот под станцию скорой медицинской помощи он выделил его не задумываясь. Разве что ремонт и приведение помещений в надлежащий вид, ложились на плечи Кондратьева.

– Клим Сергеевич? – с искренним удивлением встретил его дежурный фельдшер.

– Здравствуйте, Геннадий Петрович.

– Что вы здесь делаете так поздно?

– Не возражаете, если я немного подежурю с вами?

– Не рановато вы начинаете прятаться за работой от молодой супруги? – заговорщицки подмигнул подчиненный.

Клим вполне нормально относился к подобному тону. Хотя бы оттого, что Геннадию Петровичу сорок пять лет. Невысокий толстячок с бородкой клинышком, мясистым носом и пенсне располагал к себе с первого взгляда. Впрочем, добродушный облик скрывал под собой стальной стержень.

Вот так сразу и не скажешь, но за плечами у фельдшера Великая война, гражданская и сотни, если не тысячи, спасенных жизней благодаря своевременно и качественно оказанной первой медицинской помощи. А там приходилось порой вести и полный курс лечения, и оперировать.

Но прошло смутное время, структура здравоохранения начала восстанавливаться, и несмотря на большую практику, Геннадий Петрович так и не смог получить звания доктора. Потом они встретились с Климом, и тот уговорил фельдшера перейти на его станцию скорой медицинской помощи. Вот уж где ему поистине нет цены. И жалованье у него самое высокое – с учетом того, что он будет делиться своим опытом с остальными.

– Я прячусь не от Катеньки, а от себя, – смущенно ответил молодой человек.

– Что-то случилось? – тут же стал серьезным Крупицын.

– Мне завтра предстоит дуэль. Катенька не знает, не хочу ее огорчать. Самому же находиться дома просто невыносимо. Признаться, мне страшно. Вот и решил поработать. Глядишь, за заботами и ночь пройдет. Так что, Геннадий Петрович, можете идти к семье.

– И кто же вас задел настолько, что вы не удержались от вызова?

– Не меня. Я задел.

– Вы-ы? – изумился Крупицын.

– Не хочу это обсуждать.

– Н-да. Ну, домой я не пойду. Как не стану и донимать вас расспросами. Только, если позволите, все же посоветовал бы вам сто грамм коньяку и в постель.

– К чему? Я все одно не умею обращаться с пистолетом. Да и боюсь до дрожи в коленях.

– Но-о…

– Иначе не могу. Сам себя перестану уважать, – упрямо сжав губы, перебил фельдшера молодой человек.

– Секунданты у вас имеются?

– Если вы не против, то я хотел бы просить вас присутствовать в качестве медика.

– Можете на меня рассчитывать. Ну что ж, при таком раскладе работа всегда к месту.

Надежды Клима и мнение Геннадия Петровича оправдались целиком и полностью. Ну и еще повезло в том, что дежурство выдалось суетным и беспокойным. Не успевали вернуться с одного вызова, как у станции их поджидал очередной посланец с вестью о новой беде.

– Что тут у нас? – проходя в рабочую квартиру, поинтересовался Клим.

Вызов был поздним. Ну или ранним, потому как случился уже в предрассветных сумерках. Не могла никак угомониться рабочая слободка. То одно, то другое. Вот и теперь неприятное происшествие.

– Домой возвращался, не углядел канаву, и вот… – морщась от боли, поведал молодой парень крупного сложения.

Несмотря на бледность и неверный свет керосиновой лампы, Клим сразу же его припомнил. Доводилось видеть рядом с переодетой Алиной, делавшей усиленные знаки другу, чтобы он ее «не узнавал». Но про ее нового товарища Кондратьев все же вызнал все, что только мог. Разве вот не познакомился лично.

– Ну, давай посмотрим, Коля, что тут у тебя.

– А откуда вам известно мое имя, доктор? – позабыв о боли, поразился Плотников.

– Ты был дружен с Алиной.

– Почему «был»? Мы и сейчас друзья.

– Вот и я ее друг. Та форма студента реального училища – это я ее ей дал.

– А-а, вспомнил. Клим… Кхм, простите, я это…

– Нормально все. Откуда возвращался-то?

– Да от зазнобы своей, – махнула рукой дородная женщина. – Мы его сюда к делу пристроить подтянули, а он, вон, по девицам шастает.

– Тетя Галя…

– Ты мне не тетькай. Дело-то молодое, но и под ноги смотреть надо. Вот что теперь с твоей сломанной ногой делать? Домой не отправить, там у мамки твоей мал-мала меньше. Здесь мы тоже не жируем.

– Я все верну, – покраснев, заверил парень.

– Я не про «вернуть» тебе тут толкую, а про то, что голову на плечах иметь надо.

– Галина, хватит парня пилить. Небось тоже молодыми были и до зари гуляли. Поди, вон, чайку приготовь докторам, небось всю ночь катаются по таким делам.

– За чай благодарствуем, – послышался голос задержавшегося у автомобиля Крупицына. – А с больным сейчас разберемся. Что тут у нас, Клим Сергеевич?

– Да вот, похоже на перелом. Только я ничего такого прощупать не могу. Эх, если бы не Тесла! Нам в университете рассказывали, что незадолго до появления его установок начала набирать рентгенография. Все было куда проще: делался снимок, и по нему можно было определить, в каком состоянии кости.

– На электричестве, поди, работало? – спросил фельдшер.

– Именно.

– Н-да. Подгадил этот Тесла. Я помню и электричество в домах, и освещенные улицы, не то что эти газовые фонари. Ну да чего теперь-то. Давайте так будем обходиться.

Опытный фельдшер присел рядом с больным и принялся ощупывать его ступню. При этом Николай побледнел еще больше, часто задышал, на лбу выступили капельки пота, губы искривились, глаза слегка расширились. Доставалось парню, чего уж там.

– Ну что ты как красна девица, – недовольно пробурчал Крупицын. – Тебе не больно. Я знаю, когда будет больно. Что диагностируете, Клим Сергеевич?

– Я не уверен, – с сомнением произнес будущий доктор.

– А вы не стесняйтесь.

– Вполне возможен перелом сустава. А это очень плохо.

– Тихо, паря. Не пугайся. Из Клима Сергеевича получится выдающийся доктор, ты не сомневайся. Просто практики у него пока маловато. Вот и пугает всех почем зря. Вы еще разок пощупайте хорошенько. А ты не косись и рожу не криви, как будто тебя пытает кто.

Кондратьев выполнил распоряжение своего подчиненного и вновь ощупал сустав. Причем сделал это с еще большим прилежанием, чувствуя, что в чем-то сильно ошибается.

– Хозяин, а ну-ка, поди сюда, – позвал он дядьку пациента. – Держи племяша. Да крепко держи. А ты, красота стоеросовая, закуси-ка вот ремень кожаный. Ай молодца.

– Гхр-р-р-р-а-а!!!

– Чего орешь, как роженица? – одернул его фельдшер, резким движением вправивший голень на место.

– Ы-ы-ы! Хык-хык! – выдал в ответ пациент.

– Все, успокойся, тебе уже и не больно. Вывих это, Клим Сергеевич. Сейчас наложим тугую повязку, и порядок. Полежит пару деньков. Походит к нам на станцию, понаблюдаем, а там и на работу двинет. Повезло тебе, паря.

– Спасибо, доктор, – утирая невольно выступившие слезы, поблагодарил Плотников.

– Не доктор, а фельдшер, – поправил Крупицын, быстро и ловко накладывая на ногу тугую повязку. – Хозяйка, ну так как, чаем-то попотчуешь? – закончив и поднимаясь, поинтересовался он.

– Не переживай, Коля. Если Геннадий Петрович сказал, что вывих, значит, так оно и есть. Он, конечно, не всегда бывает прав, но когда вот так уверен, никогда не ошибается, – ободряюще кивнул Кондратьев.

– Спасибо, Клим… Простите, не знаю, как по батюшке.

– Климом и зови. Тем более что у нас общая подруга имеется. Коей ты, по всему видать, изменил.

– Ничего я не изменял, – вскинулся парень и тут же скривился от боли. – Кто я и кто она. Опять же, друзья мы. А Аня – это уж иное.

– Да ладно тебе. Чего вскинулся? Пошутил я. Алину-то давно видел?

– Ну так с месяц назад, у гостиницы «Европейская», к ночи уж.

– И? – тут же навострил уши Клим.

Там, на приеме, Кондратьев действовал, слабо отдавая себе отчет, скорее на эмоциях, чем осознанно. После не отступился от своего из врожденного упрямства и веры в свою правоту. Но подспудно его все же грыз червячок сомнения. А оттого он злился еще больше и шел дальше уже назло собственной неуверенности и в наказание себе же за недопустимые мысли об Алине. Нет, он не отступится. Даже если Бабичев и впрямь… Он не имел права обсуждать или как-либо намекать на подобное. Но Клим должен знать доподлинно.

– Да ничего, – пожав плечами, как-то уж быстро и скомканно ответил парень.

– Ко-оля-а. Не юли. Я же вижу, что ты чего-то недоговариваешь.

– Да…

– Ко-оля-а.

– Только вы… Ну, ты уж никому.

– Слово.

– Офицерик там к ней какой-то прицепился. Схватил и тащил куда-то в закоулок.

– Уверен, что тащил? Может, она сама шла?

– Не. Точно тащил. Я ить ее сразу-то и не признал. Облик-то у нее в платье иной совсем. Но вижу, что девицу тащат, и не по своей воле. Ну-у, я и-и… Врезал я ему, словом. От души врезал. Сразу дух вон. А там гляжу – Алина. Ну, мы потом деру и дали.

– Вот, значит, как. Спасибо тебе, братец.

– За что спасибо-то?

– А за то, что ты именно таков, каков есть, и не раздумывая бросился на помощь незнакомой девице. А там и честь нашей общей подруги спас.

– Что-то я не очень понимаю. Алина тогда туману напустила. Ты сейчас не больно-то ясно говоришь.

– Поймешь еще. Придет срок, все по полочкам само разложится. А сейчас извини, нам ехать нужно.

Хм. А вот с отъездом не заладилось. Медики, обосновавшиеся в слободе, уже успели заполучить авторитет и уважение. Ну и то простое обстоятельство, что увечье у Николая случилось не столь уж серьезным. Так что на столе к чаю очень быстро появилась домашняя выпечка.

Семья-то рабочая, и хозяйка поминала про лишний рот. Но все же не бедствуют. Оно и понятно: хозяин дома был механиком, да и Николай окончил ремесленное училище по этой же специальности. Если не богатство, то достаток в этом доме водится точно.

Пребывавший в приподнятом настроении Клим не смог себе отказать в такой малости, как чай с пирогами. Хотя и под неодобрительное бурчание Крупицына. Ранение-то ведь может и в живот случиться. А до поединка осталось всего ничего.

К месту дуэли подъехали ровно в назначенный час. Геннадий Петрович решил оставить условности и прикатил прямиком на карете скорой помощи. «Лесснер-34М» являлся городской модификацией медицинского транспорта. Для сельской местности производились спецмашины на базе внедорожников МАЗ-33.

К присутствию на поединках медиков отношение традиционно ровное. Мало того, все прекрасно осознавали необходимость данной меры. Но появление кареты скорой помощи восприняли как дурное предзнаменование. Однако вслух никто ничего не высказал.

Как ни странно, едва оружие оказалось в руках Клима, он сразу же успокоился. Все страхи отошли куда-то на второй план. Единственное, что его по-настоящему волновало в сложившейся ситуации, – это как вообще обращаться с большим и неудобным пистолетом. Его секундант инженер Полянский в очередной раз обругал друга за идиотский поступок и, как мог, проинструктировал по данному вопросу. Может, пользоваться оружием он и не умеет, но с технической стороной знаком хорошо.

Поединщикам в очередной раз предложили примириться. Бабичев, как и прежде, сообщил, что готов к мирному разрешению конфликта, если Кондратьев принесет ему свои извинения. В ответ Клим лишь упрямо мотнул головой и направился к барьеру. Алексею не оставалось ничего другого, кроме как развести руками и занять свое место.

Первым выпало стрелять Кондратьеву. Но несмотря на то, что страх ушел, а его рука совершенно не тряслась, он промахнулся. Причем серьезно так. Пуля выбила фонтанчик земли в пяти шагах от князя.

В свою очередь Бабичев выстрелил, едва вскинув пистолет и практически не целясь. И когда пуля вдруг пронзила левый рукав белой рубашки Клима, растерянно посмотрел на пистолет, всем своим видом выражая удивление. Судя по всему, он был убежден в собственном промахе. Но случилось то, что случилось.