– Ты уверен?

– Так же, как в том, что меня зовут Жан.

– И когда нам ждать их в гости?

– Завтра с рассветом, пока люди еще не разбрелись по делам.

– Что же, они не знают, что здесь два десятка бойцов?

– Знают. Да только они также знают и то, что это просто мясо. – Так в этом мире называли новобранцев, и в таком статусе им предстояло пребывать до той поры, пока они не пройдут сквозь горнило схватки, только после этого их, возможно, назовут солдатами, да и то еще не факт – все зависит от боя и от того, как они поведут себя в деле. Вот Андрея, например, Джеф никогда не называл мясом. В его глазах Андрей пользовался уважением с того памятного поединка с сэром Ричардом.

– Но тут есть и ветераны.

– У них тоже. Это дезертиры.

– Все?

– Нет, конечно, но из полных пяти десятков – лихих не меньше полутора. Что будем делать?

Время близилось к полудню. Андрей находился у лесопилки, наблюдая за тем, насколько хорошо справляются со своей работой присланные маркграфом кабальные. Мужики довольно быстро освоились с несложным агрегатом и, запоров пару бревен, начали выдавать вполне хорошую продукцию. Штабеля досок росли с каждым днем, вскоре ожидалась баржа с рудой – назад она должна была пойти с продукцией, приготовленной кузнецами для лавки Эндрю, основным же грузом должны были стать первые доски.

Была середина октября. Почти месяц беспрерывных дождей сменился по-летнему жаркой погодой, которая должна была простоять до начала ноября, с первых же чисел последнего осеннего месяца ударят морозы и пойдут обильные снегопады. Но уже сейчас купеческие караваны прекратили движение по тракту, и должно было это продлиться еще до середины ноября, когда выпадет достаточно снега и установится санный путь.

Все готовились к зиме. Банда разбойничков, видимо, тоже. Пока стояло лето, им не было особой необходимости думать над тем, где преклонить голову. Можно под открытым небом, а если дождь, то шалаш вполне сможет спрятать от непогоды. Зимой ситуация менялась радикально. Для того чтобы выжить, им необходимо тепло, а значит, нужно подмять под себя какое-нибудь село или хутор, которые бы предоставили им и жилье, и прокорм.

– Но как они себе представляют – взять под крыло наше село? Ведь эта земля принадлежит маркграфу. И потом, я еще понимаю, если бы они замахнулись на какой-нибудь хутор, но село?

– А они и не собираются его использовать как базу. Слишком большое и приметное. Глубже в лесу у них есть место, где они устроили себе берлогу. Небольшой хутор, но места всем хватает. Нас они хотят просто пограбить. У нас ведь есть что взять – кроме продовольствия здесь многим можно поживиться, а людей не так-то и много: если порубить показательно наше мясо, то остальные сломаются и сами все отдадут.

– Ты-то откуда все знаешь, как будто сам атаман разбойничков?

– Так от самого атамана и знаю. Он со своим помощником отдельно от остальных у костерка сидел и кашу рубал, ну а я подкрался к ним и слышал весь их разговор.

– Это же насколько близко нужно было подкрасться, чтобы услышать все? Они, уж наверное, не кричали как оглашенные.

– Нет, конечно, да только вы забыли, что я охотник с орочьей стороны.

– И не страшно было?

– Страх – это дело такое… Не боится только умалишенный. Конечно, страх был, куда без него, да только не такой, от которого кровь в жилах стынет и ноги не идут. Зато все теперь мы про них знаем – и сколько их, и что собираются делать, и где хутор.

– А про хутор откуда знаешь? Они что же, говорили о том, где он находится?

– Чтобы охотник не нашел по следам полусотни кабанов – откуда они пришли?!

– Ясно. Ну что, пошли к Джефу и Шатуну. Две головы хорошо, но четыре лучше.

Военный совет, если его можно так назвать, собрался в обеденном зале дома Андрея. Оба ветерана выглядели озадаченными, но не сказать что растерянными. Выслушав рассказ Жана, Джеф набрал из кувшина в кружку эля и, сделав большой глоток, проговорил:

– Ну что же, ничего необычного в этом нет. Разве только то, что они собрались ограбить кабальных милорда. Либо они самоубийцы, либо попросту не знают, что в поселке кабальные.

– И в чем разница? – ничего не понимая, поинтересовался Андрей.

– Все просто, господин Андрэ. Ограбив кабальных милорда, они навлекут на себя его нешуточный гнев.

– Можно подумать, что ограбление свободных арендаторов приведет его в восторг.

– Нет, конечно. Это будет неприятно. Он конечно же пошлет погоню, которая, возможно, уничтожит разбойников, а возможно, и нет. Но кабальные… Это собственность милорда, и ограбить их – все одно что ограбить самого милорда. Тогда он не просто пошлет на их розыск отряд, не-э-эт. Тогда он начнет облаву и не успокоится, пока не уничтожит всю шайку. Разница чувствуется?

– Да уж. И что же, они сумасшедшие?

– Нет. Скорее всего, они не знают о том, что здесь кабальные. Кабальные и вольные арендаторы никогда не живут в одном селе, или почти никогда. В любом случае это не имеет значения.

– Почему?

– Вы удивляете нас, – хмыкнув, внес свою лепту Тэд, однако это было все, что он сказал, дальше его собеседники должны были додумывать и делать выводы сами. Пауза несколько затянулась, и Джеф продолжил вместо ветерана:

– Тэд хочет сказать, что именно по этой причине вы и обзавелись полутора десятками бездельников и пятью воинами. Пришло время отрабатывать хлеб.

– Реальных бойцов, как ты верно заметил, у нас только пять, есть еще один охотник, имеющий опыт схваток с орками в лесу, ну и я, если меня сочтут наравне с воинами. Вот и все наши силы.

– Парням пора узнать вкус крови. Иначе они до скончания века будут просто мясом.

– Там полтора десятка ветеранов, помнишь?

– Конечно, помню. Парни могут тренироваться до изнеможения, исходить по́том до исступления, но все это ничто, если они не вступят в реальный бой. Схватка с разбойниками, не таким уж и сильным противником, – это то, что нужно для оттачивания навыков.

– Где-то я это уже слышал. Только, помнится, тогда я чуть Богу душу не отдал.

– Ну не отдал же, – пожав плечами, возразил Джеф.

– Джеф, их заведомо больше. Даже если мы соберем все наличные силы, то нас получится только двадцать пять бойцов против пятидесяти.

– Все так, но большинство из них не прошло и частично тех тренировок, что наше мясо. У нас все шансы побить их.

– И что ты предлагаешь? Выйти на дорогу и встретить их в строю?

– Было бы неплохо, да только это разбойники, и с ними нужно действовать их же методами. Из засады. Жан, ты сможешь подобрать местечко, которого им никак не миновать?

– Без проблем. Они идут с юга, значит, им не миновать Клычева оврага, а это неприятное препятствие с крутыми краями. Есть переход, после которого имеется поляна. Потом вновь идет лес. Идти в обход далеко, так что, думаю, они попрутся напролом.

– Далеко от нас?

– Час ходу.

– Это по охотничьим меркам? – бросил Тэд.

– Да.

– Полтора, – удовлетворенно подвел итог ветеран, что подразумевало высокую скорость, с которой передвигались охотники в лесу. В ответ Жан лишь кивнул, но было видно, что ему приятно сравнение.

– Стоп. Почему нам не встретить их здесь, из-за стен? Для чего нужно затевать бой в ночном лесу? – вновь возмутился Андрей. – Мы легко перебьем их всех, не понеся никаких потерь.

– Господин Андрэ, люди кормят нас, содержат, и все это ради своей безопасности. Какой от нас прок, если полсотни разбойников подойдут вплотную к поселку? Нас не поймут. Вас не поймут. И это будет дурным примером для других шаек, а они все должны знать, что погибнут, едва только задумав навредить этому поселку. Если же просто отбить нападение, это скажет им, что мы слабы и неспособны сами напасть.

– Джеф дело говорит. – Тэд был, как всегда, лаконичен.

Сборы отряда, откровенно говоря, Андрея не вдохновили. Ветераны собирались спокойно и деловито, ничем не выказывая волнения. Глядя на них, новобранцы также старались изо всех сил показать свое спокойствие и хладнокровие. Вот только было одно отличие. Ветераны действительно были деловиты и собранны, а мясо лишь старалось всеми силами показать это. Однако даже неопытный наблюдатель заметил бы, что в них нет и капли спокойствия. Хотя они старались все делать без спешки и суеты, выглядело это несколько комично. Повязав пояс с мечом, кто-то вдруг вспоминал, что забыл надеть кольчугу, другой, вроде уже полностью подготовившись, вдруг вспоминал, что не надел поддоспешник, третий, четвертый, пятый. Каждый из них что-либо забывал или делал невпопад, кто-то откровенно был пришибленным – вроде бы полностью облачившись и будучи готовым к выходу, он попросту не знал, чем ему заняться и куда идти, и топтался с явным выражением неуверенности на лице.

Стоя на крыльце своего дома, Андрей обратил внимание на одного из новобранцев, который шел от своего дома, постоянно оглядываясь на глядящую ему вслед супругу с младенцем на руках. На его лице явственно читалась тоска и немой вопрос, адресованный к самому себе: а нужно ли было ему это, если он вдруг погибнет – кто позаботится о его семье? Тяжелой походкой он все же вошел на двор Андрея, где все еще продолжала сборы дружина. Ветераны уже давно собрались и спокойно сидели на завалинке, ведя ленивую беседу и с превосходством поглядывая на молодняк. Тяжело вздохнув, парень вновь посмотрел на свою супругу, которую было еще видно. На миг на его лице отобразилась нежность, сменившаяся решимостью, парень словно переключился, проверил и оправил амуницию, как перед тренировками, и твердой походкой что-то для себя решившего человека направился к ветеранам – этому островку спокойствия в том тихом бедламе, что творился на подворье.

Андрей присмотрелся к остальным новобранцам, что имели семьи, и заметил, что те, в отличие от своих холостых сослуживцев, уже были готовы к выступлению. На их лицах легко читались и растерянность, и страх, но вот только в них была и решимость идти до конца.

– Да-а, то еще воинство, – ухмыльнувшись, проговорил подошедший Джеф.

– Ничего, это пройдет. Все же первый бой.

– Я не об этом. Это все как раз привычно. Я о тех, кто оставил дома семьи.

– А что не так?

– Не должен воин в бою оглядываться назад: ведь вместо шага вперед он может сделать его назад, – сокрушенно покачав головой, проговорил ветеран.

– Джеф, мы уже говорили с тобой об этом. Посмотри – молодняк носится как в одно место ужаленные, хотя и стараются изобразить степенность, а семейные уже собрались. Не знаешь почему?

– И почему же?

– Да потому что они знают, что идут защищать свои семьи. Если кто и побежит с поля первым, то это будут точно не они. Сам-то что чувствуешь – ведь у тебя здесь остается Агнесса, с твоим ребенком под сердцем?

– Не знаю. Я как-то не успел стать семейным по-настоящему. Для меня все как обычно. Вот если бы я любил ее или знал бы, что значит быть отцом, – тогда, возможно, все и было бы по-другому, а так… Нет. Никакой разницы.

– Ничего. Еще почувствуешь.

– Я вижу, вы все же последовали моему совету и не взяли с собой вашего оружия, – перевел разговор в другое русло ветеран.

– Дай только Господь не пожалеть об этом.

– Все в его руках, ну и в ваших. Не думайте об этом. Это правильное решение. Я, конечно, видел, чего стоит ваше оружие, но только, на мой взгляд, нельзя всегда полагаться только на него. Это оружие слабых, а слабым вы не являетесь. Тогда, на дороге, его применение было оправдано, сейчас нет. Берегите заряды.

– Слушай, Джеф, вот мне интересно – если меня грохнут, то на кой мне беречь патроны?

– Ну вас не так-то и просто убить. Вы говорите, да не заговаривайтесь. И прошу заметить, что я не имею в виду длань Господню: не надо себя недооценивать – вы превратились в настоящего противника, и это уже оценили другие. Сэр Артур, например. Он-то не предложил вам схватку на мечах, а ведь опытный боец был. Вот так-то.

– Возможно, ты и прав.

В это время на крыльцо вышла Анна, и Джеф, проявляя такт, направился к воинам, тут же начав раздавать команды, внося порядок в метания мяса.

Приблизившись к мужу, Анна посмотрела в его глаза, всем своим существом источая любовь. Зажав своими маленькими ладонями его лицо, она приблизилась и поцеловала мужа. Боже, что это был за поцелуй! В нем была любовь, страсть, нежность. В нем было все, чего он был лишен в моменты близости. Вот объяснил бы ему хоть кто-нибудь, что происходит между ними, – Андрей озолотил бы его.

Отношения у него с женой складывались непросто. После свадьбы они были вместе едва три или четыре раза. Ну не мог он быть с ней: она была холодна как лед и вздрагивала практически от каждого его прикосновения так, что у Андрея складывалось впечатление, что она делает это от отвращения к предстоящему. Он ничего не понимал. Он оставил ее в покое и ждал, когда эта отчужденность сменится хоть чем-нибудь другим. Самое поразительное было в том, что он всегда видел в ее взгляде любовь и обожание, с которыми она смотрела на него, в ее действиях – искреннюю заботу и участие. Но вот как только… так сразу… Бред. Он уже не раз порывался поговорить с ней об их отношениях, но каждый раз не решался, боясь сделать еще хуже. Новак каждый раз откладывал разговор: «Поговорю об этом завтра». Это «завтра» переносилось каждый раз на следующий день и продолжалось до сих пор. Анна ему по-настоящему нравилась, но как к ней подступиться, чтобы она не восприняла его как какое-то чудовище? Он был нормальным русским мужиком, и так уж вышло, что, сам того не желая, тоже оставался с супругой холоден. Нет, она нравилась ему, но ее холодность оказывала сильное обратное влияние на его отношение.

Самое отвратное то, что она тоже чувствовала это, и это не самым лучшим образом отражалось на ней. Анна сильно сдала. Если учесть, в каком состоянии она приехала сюда, то картина была вовсе неприглядная – она еще больше осунулась, ее некогда легкая походка превратилась в шаркающую, с лица, казалось, навсегда сошел румянец. Ну чего ей еще надо?! Он женился на ней. По другим бабам не бегал – благо прожил достаточно, чтобы доминировать над своими гормонами. А то, что был холоден с ней, так он-то в чем виноват – нервы, чай, у него не железные, да и не знал он, как к ней подступиться. Была бы она столь же раскованна в общении, как другие женщины, ему было бы куда проще начать разговор, но она вела себя несколько скованно, что ли.

И все же, несмотря ни на что, Анна постепенно становилась для него дорогим человеком. Вот поди разберись в этом лабиринте чувств! Бросив очередной взгляд на жену, он вновь дал себе зарок, в который уже раз: «Вот вернусь из похода…»

Скатившись с крыльца, он подал команду на выдвижение, благо Джефу и Тэду удалось-таки навести порядок в заметно нервничающем воинстве.

У ворот их провожал Маран, который оставался в селе за старшего. Староста заметно нервничал, теребя в руках арбалет. Андрей приказал выдать из арсенала арбалеты всем мужчинам, дабы те могли постоять за себя перед разбойниками.

– Все, Маран. Ворота на запор, и организуй дежурство. С полуночи выводи всех из домов. У вас около сотни арбалетов – сила серьезная. Знаю, что стрелки из вас те еще, ну да немного потренироваться у вас время есть, а пацаны – так те уже вполне прилично владеют ими.

– Не думаю, что это нам понадобится.

– Ты настолько в нас уверен? Чего же тогда нервничаешь!

– Да вот думаю: кто из них вернется, а кто в сырую землю ляжет? Жалко их: ведь и семейные есть.

– А за меня не волнуешься?

– Нет.

– Это еще почему?

– Вы неумехой полным были, да и то вас Господь сберег, а сейчас-то вам и вовсе ничто не грозит, – уверенно заявил староста.

Андрей поразился, с какой уверенностью все рассуждают об его избранности. Вот молодцы просто! Ему бы еще точно знать, что с ним ничего не станется, – гораздо лучше себя чувствовал бы, а пока по телу регулярно пробегал мандраж.

Переход, как и предполагал Тэд, занял около полутора часов. Ну в этом не было ничего удивительного. Воин в полном вооружении не так легок в передвижении, нежели охотники. Однако Андрей отметил тот факт, что его бойцы передвигались по лесу почти бесшумно и не оставляли за собой практически никаких следов.

Конечно, опытный охотник обнаружил бы их следы, но то – опытный. Все же недаром Новак настоял на том, чтобы в процесс тренировок были включены походы в леса в составе охотничьей команды Жана. Тот хотя и противился этому, но науку в бойцов вколачивал с неменьшим рвением, чем другие наставники, хотя и не понимал, для чего это нужно воинам. Андрей решил подготовить из своих рекрутов универсальных бойцов, чтобы, как говорится, и в строю, и как диверсанты из засады, – в общем, такой своеобразный средневековый спецназ.

Место, представшее перед ними, было просто идеальным для засады. Лесной массив прорезала глубокая балка, по дну которой вился небольшой ручей. Стены оврага были практически отвесными, и подняться по ним не было никакой возможности. По краю обрыва росла довольно высокая, уже пожелтевшая трава, в которой легко могли спрятаться стрелки. На склонах и дне оврага растительность полностью отсутствовала, если не считать разрозненных мелких деревьев, которые никоим образом не препятствовали обзору. На десятки километров в обе стороны не было никакого перехода через эту балку. Здесь переход был, и им частенько пользовалось различное зверье, а больше и пользоваться было некому: места необжитые. Как раз напротив этого прохода со звериной тропой полукругом располагалась поляна, окруженная лесом с густым подлеском. Если разбойники решат все же напасть, то им идти только тут, иначе к рассвету никак не поспеть.

– Идеальное место, – довольно проговорил Андрей. – В этой траве можно легко спрятать наших бойцов, маскировочные костюмы их прекрасно спрячут. – Андрей имел в виду маскировочные комбинезоны, сшитые по его эскизам, которые надевались поверх доспехов; движений они не стесняли и вместе с тем прекрасно маскировали даже днем. – Пропустим дозор, когда они подадут сигнал своим, что все в порядке, и пройдут к лесу, – там наши охотники их и накроют. Основная масса отряда спустится в балку, и, когда последний окажется внизу, мы и ударим. Не думаю, что они будут переправляться по частям: это ведь не дружинники, – да и опасаться им фактически нечего. А из этой котловины мы уж никого не выпустим. Наверх им не уйти, постреляем всех как курят, влево или вправо – то же самое, здесь поворотов нет, так что всех положим. Стреляй – не хочу, как на стрельбище.

– Все так – если действовать днем, то позиция лучше не придумаешь.

– Они появятся, скорее всего, когда луна будет хорошо освещать сам овраг, это как раз будет примерно за два часа до рассвета, иначе они рискуют переломать себе ноги в кромешной тьме. А в этом случае нам света вполне достанет, – все так же уверенно проговорил Андрей.

– Да, так все, – вздохнув, проговорил Джеф. – Но мы будем делать по-другому.

– Объясни, Джеф.

– То, что предлагаете вы, конечно, принесет нам победу, но не принесет пользы.

– Что-то я не понимаю. Если мы победим, то почему ты не видишь пользы?

– Потому что парням нужна схватка. Да, может, у нас будут раненые, и даже убитые, но парни должны сойтись грудь в грудь, если мы не хотим получить два десятка стрелков, которых будет способна вырезать одна тройка воинов. Это тоже тренировка. Им это необходимо, да и вам тоже.

– Джеф, это ведь не игра, чтобы на ходу усложнять правила, для того чтобы было интереснее.

– Я знаю. Но нужно поступить именно так.

– Джеф прав. – Как всегда лаконичный, Тэд таким образом поставил точку в этом споре, и Андрей все же сдался. Конечно, это неправильно – рисковать людьми там, где можно было обойтись без риска, но Новак также понимал, что парням нужно пройти по этому пути, – ведь ветераны были правы: противник как нельзя лучше подходил для приобретения боевого опыта, хотя среди них и были ветераны.

– Ладно. Предлагай, Джеф.

– На ту сторону пошлем охотников. Болты ударят из леса, когда они пройдут половину пути по поляне. У кого нервы послабее – побегут к оврагу, там их возьмут в луки охотники, которые займут позиции на его краю, пропустив шайку. Мы же после первого залпа ударим в мечи, благо на второй залп времени не останется – слишком близко они будут. Работать молодняк будет двойками, прикрывая друг друга. Ветераны пойдут в одиночку. Вот в принципе и весь план.

– Есть изъяны. Если они не побегут, то при залпе мы теряем четыре выстрела. Стрельбу открываем поздно, перезарядка невозможна в принципе, а при самом удачном залпе мы сможем снять десяток врагов, не больше. Потом идем врукопашную на вдвое превосходящего противника.

– Во-первых, они побегут. Не все, конечно, но не меньше десятка. Во-вторых, если стрелять с большей дистанции, то они тут же бросятся в овраг, и тогда мы или упустим часть из них, что скорее всего, или опять получаем уничтожение противника на расстоянии, чего хотим избежать. Что касается потери четырех выстрелов, то охотники вполне в состоянии поддержать наш залп с той стороны оврага: тут такое начнется, что они не заметят удара в спину.

– Сделаем, – убежденно проговорил Жан.

– Только, горе-охотник, ограничься одним залпом. Не хватало еще получить гостинец и от вас.

– Хорошо, – беспечно пожав плечами, согласился охотник.

Расстановка по местам заняла не так много времени, и уже через пять минут на скрытой еще во тьме поляне не осталось и следа от находившихся здесь людей. Жан сам по себе за прошедшее время неплохо обучил бойцов премудростям маскировки и поведения в лесу, предложенное же Андреем маскировочное одеяние еще больше способствовало незаметности прячущихся. Изготовить камуфляж местным мастерам было пока не с руки, но выкрасить в цвет хаки полотно – это пожалуйста. Затем на комбинезон из такого материала пришивались лоскуты неброских цветов: желтого, зеленого, коричневого, и получился продукт, которым Жан в первую очередь потребовал обеспечить его и его людей. Так что, задумай Андрей устроить засаду днем, – с маскировкой вопросов особых не возникло бы даже при условии, что листва по большей части уже облетела.

Старая поговорка гласит: «Хуже нет, чем ждать и догонять». Хотя… Когда догоняешь, мысли все сосредоточены только на преследовании, в эти минуты ты попросту ни о чем другом думать не в состоянии. Хуже, когда приходится ждать. Тем более – ждать в засаде. Нет, конечно, поначалу ты занят, просчитываешь варианты развития тех или иных событий по возможным сценариям. Но вскоре эти мысли, не подстегиваемые выходом накопившейся энергии, начинают крутиться все более и более вяло, ввергая тебя попросту в отупение, а потом вдруг наступает момент, когда ты уже не думаешь о предстоящем, мысли сами собой начинают скакать с одного на другое, пока не зацепятся за что-нибудь одно, злободневное для тебя. Это никоим образом не относится к тем, кто обладает аналитическим складом ума или достаточно высокой выдержкой. Они-то себя в подобной ситуации чувствуют нормально, а вторые так и вовсе способны получать удовольствие в предвкушении предстоящей добычи. Но Андрей относился к тому типу людей, которые предпочитали всегда находиться в движении.

Вот и сейчас мысли сами собой соскользнули на больную тему, не позволяя сосредоточиться ни на чем другом. Он опять думал об их отношениях с Анной. Ее поведение для него было неразрешимой загадкой. То она его любила – и он это прекрасно видел и чувствовал. То вдруг становилась холодной, и далеко не только в постели. Бывало, она, проявляя о нем заботу, светилась теплотой, словно оттаивала и проступала та Анна, которую он успел узнать, но стоило ему попытаться обнять жену, как она тут же отдалялась, словно на нее выливали ушат холодной воды, и превращалась в… В бревно, одним словом.

Ему тем паче было это неприятно, что она ему начинала нравиться. Да что там начинала – он уже подолгу и помногу думал о ней, невольно сравнивая ее со своей супругой, оставшейся там, на другой планете или в другой реальности, и находя между ними очень много общего. Нет, не во внешности, а в характере. Глядя на нее, он уже знал, какая из нее выйдет мать, – а мать должна была получиться хорошая. И скорее всего, так и будет, если он наконец сумеет растопить этот айсберг. Именно айсберг, так как та видимая часть, что представала перед ним, не проливала света на происходящее. Что же было под водой? Какой старый или новый скелет прячется в ее шкафу? Изнасилование отпадало сразу – уж что-что, но к нему она пришла невинной. Да и вообще нельзя было сказать, что она чурается или ненавидит мужчин, – это почему-то распространялось только на него. Но ведь она сама добивалась этого брака!

От охвативших мыслей его отвлекла Луна, как, не думая долго, местные жители окрестили ночной спутник, – дневной назывался Венера. Почему так? Кто знает. Отличительной чертой местных спутников была низкая орбита и, как следствие, просто колоссальные размеры, раза в четыре больше спутника земного, а может, они и в самом деле были больше. Так вот и выходило, что когда наступало полнолуние, то в ясную погоду можно было спокойно читать газету с самым мелким шрифтом – в общем, в полнолуние ночи можно было сравнить с белыми ночами Санкт-Петербурга, за тем лишь исключением, что в отбрасываемых предметами тенях мрак был непроглядный. В ночном лесу глаза можно было поломать от контраста освещения. Хорошо, хоть полнолуния здесь не так часты. С чем это связано, Андрей не знал, так как астрономией не интересовался, а значит, и вспомнить ничего не мог.

Сейчас луна приближалась к своему закату и зависла над оврагом, прекрасно освещая его на большом участке. Это был именно тот момент, о котором говорил Андрей, и если разбойники хотели с комфортом перейти овраг, то сейчас было самое время. Но проходили минуты, а лихие все не появлялись. Андрей уже решил было, что что-то пошло не так, когда на противоположной стороне оврага появились трое.

Сначала это были тени, потом стали четко видны человеческие силуэты, которые замерли на месте, после чего подали сигнал, и к ним вышли несколько десятков человек. Судя по всему, вся банда. Несколько лучников вышли вперед и встали в одну линию, разведчики же нырнули в овраг, чтобы через некоторое время появиться на этой стороне. Пока шло все, как и задумывалось.

Перебравшись на эту сторону, передовой дозор быстро продвинулся к лесу, наскоро осмотрелся и, не обнаружив ничего подозрительного, подал атаману знак. В ночной тиши раздался крик охотящейся совы: не ожидай Андрей подачи сигнала – ни за что не догадался бы, что звуки эти издает человек. Убедившись, что ватага начала переправу, разведчики стали углубляться в лес.

Андрей едва различил звуки короткой схватки, да и схватки ли? Недолгая возня, звук упавшего тела, предсмертный, едва различимый хрип. Он едва смог различить эти звуки, находясь в непосредственной близости, – что говорить о тех, кто сейчас спускался в овраг, если учесть, что большинство вели себя так шумно, что их было прекрасно слышно даже отсюда: скрипела кожа, позвякивал металл, осыпалась под ногами земля, слышались даже одиночные приглушенные ругательства и сопение. Несколько десятков неподготовленных людей попросту не в состоянии передвигаться бесшумно, а уж ночью-то и подавно.

Неожиданности начались после того, как стало ясно, что одна часть не собирается переправляться вместе со всеми. Около десятка человек, вооруженные луками, остались на противоположной стороне, не иначе как прикрывая основной отряд. Расчет засадников был на то, что разбойники попрут сплошной толпой после того, как пройдет разведка. Видя это, Андрей выматерился одними губами. Вот всегда так – думаешь одно, а на поверку выходит совсем другое.

Основная масса отряда наконец оказалась на этой стороне оврага и, пройдя половину пути до леса, вдруг остановилась. Один из разбойников махнул рукой, и лучники на той стороне стали спускаться на дно оврага.

Предварительная договоренность была в том, что никто не начинает стрельбу до той поры, пока не выстрелит арбалет Джефа. Хоть и недолюбливал арбалеты лучник, но от выгоды использования этого оружия отказываться не желал. Взведенное и готовое к бою оружие можно было держать в таком состоянии сколь угодно долго, что никак невозможно при использовании лука. Оставался вопрос, как решит поступить ветеран. Сейчас на поляне находилось около четырех десятков разбойников, десяток был в овраге, стало быть, скоро прийти на помощь основной группе не сможет. Жан должен догадаться поскорее занять позицию. То, что его не было видно, ни о чем не говорило: плохим бы он был охотником, если бы не сумел быть незаметным. Значит, если открыть огонь сейчас, то, во-первых, в рукопашной сойдется уже меньше народу, во-вторых, охотники получат десяток мишеней в самых выгодных для них условиях.

Наконец, когда по времени лучники должны были спуститься на дно оврага, раздался хлопок арбалетной тетивы, вслед за ним раздались еще два десятка хлопков, звучавших как вдогонку, так и внахлест друг другу. Не думая долго, Андрей также выстрелил. Они не имели возможности разобрать цели, а потому он решил стрелять в стоявшего несколько в стороне разбойника, судя по всему облаченного в доспехи, справедливо полагая, что основная масса будет стрелять в толпу. Он не ошибся, вот только еще двое решили стрелять именно в этого воина, и тот сотрясался всем телом, пока в него один за другим впивались бронебойные наконечники трех болтов.

Едва спустив тетиву, Андрей выхватил меч и бросился к противнику, уже на бегу перебрасывая щит из-за спины в боевое положение. От леса к опешившим разбойникам неслись остальные его воины. Часть разбойников сразу же обратилась в бегство, внося сумятицу и увлекая за собой тех, кто вроде и не собирался бежать. Видя бегущих с трех сторон нападающих, эти бросились, как и предсказывал Джеф, в сторону оврага, откуда часть сознания Андрея ясно различала хлопки тетив луков и крики раненых в овраге, но поддавшиеся панике около десятка разбойников, словно не замечая этого, рвались в ловушку, – впрочем, они действительно ничего не слышали: страх окончательно застил им разум.

Около десятка, или даже чуть больше, не растерялись, а тут же сбились в одну кучу, ощетинившись оружием. В этой группе чувствовалась слаженность тренированных бойцов. Остальные метались в растерянности, словно всполошенные куры в курятнике.

Андрей бежал молча, впрочем, как и остальные его бойцы. Как все же время изменчиво – то оно безбожно тянется, то несется со скоростью взбесившегося скакуна. До начала схватки время тянулось как бесконечно растягивающаяся резина, но, как только прозвучал первый выстрел, оно понеслось вперед скачками. Андрей наблюдал происходящее как калейдоскоп разрозненных картинок. Вот только что он был в кустах, а вот он уже рядом с каким-то бородатым мужиком, растерянно крутящим головой, не в силах понять, что происходит. Поздно. Один круговой удар поверх щита – и мужик валится на землю со вскрытой глоткой, обдавая своего убийцу горячим потоком темной крови. Кто-то из несущихся рядом с резким хеканьем сваливает еще одного. Мгновение – и Андрей перед импровизированным строем, составленным бывалыми ветеранами. На этих нападать нахрапом нельзя, этих вскрывать нужно умеючи, не то можно увернуться от одного, от другого – и получить удар от третьего. Андрей замедляет бег, ища лазейку в наскоро построенной обороне. Вот он ее обнаруживает, а вот ее уже нет. Как, впрочем, нет и подобия строя в этом месте, так как на воинов обрушивается труп, словно выпущенный из пращи камень, летя плашмя, по странной траектории, снизу вверх. Словно мяч, запущенный футболистом, он сносит с ног сразу троих, и в образовавшуюся брешь влетает чудовище величиной с гору. Махнув немаленьким щитом, он снес с ног еще двоих, взмах меча отправляет к праотцам еще одного, тот старается прикрыться щитом, но удар такой чудовищной силы можно остановить, только сломав меч, если нет – то он сокрушит любую преграду. Меч выдержал, противник – нет, изломанной куклой рухнув к ногам своего убийцы. В следующее мгновение Андрей уже и сам вломился в образовавшуюся брешь, наскоро полоснув по горлу уже начавшего подниматься сбитого метким броском ветерана. И тут подоспели остальные, началась форменная свалка и избиение.

Уже совсем скоро на поляне не осталось ни одного из разбойников. В овраге также все было кончено. Охотники еще посматривали на дно оврага, но стрельба в бешеном ритме уже закончилась. Жан и его охотники отбросили в сторону луки и вооружились арбалетами, внимательно осматривая дно оврага и выцеливая оставшихся в живых. Вот один из них, заметив какое-то движение, всадил в овраг болт и тут же быстро перезарядился. Жан также оценил преимущества арбалета; конечно же он знал об этом и раньше, да вот только те неказистые изделия, что имелись в ходу здесь, было неудобно использовать в лесу, и скорострельность у них была та еще. Новые изделия Грэга выгодно отличались от них, и поэтому он вооружил своих охотников этим оружием, чтобы использовать тогда, когда вопрос не стоял о скорострельности: лук все же давал возможность сделать в два раза больше выстрелов.

Даже если в овраге кто и остался в живых, сейчас они были под прицелом, и уйти у них не было никакой возможности. Поэтому Андрей сосредоточился на том, что происходило на поляне. А здесь уже ничего не происходило. Все было кончено, контроль проведен. Впрочем, нет, вон Тэд, отвесив подзатыльник одному из бойцов, подтолкнул его к лежащему телу, и тот, нагнувшись, быстро полоснул ножом по горлу уже явно мертвого разбойника. Но хотя разбойник и был мертв, бойца тут же вырвало, он едва только и успел отвернуться в сторону. Повсюду на поляне висел кислый запах свежей крови – слито ее было на этом участке предостаточно. Андрея охватило непреодолимое желание уйти отсюда, чтобы наконец избавиться от этого запаха. Но он был командиром, а потому не мог себе позволить этой роскоши, так как, хотя на него специально никто и не смотрел, он постоянно был под прицелом чьего-нибудь цепкого взгляда, а потому ему ничего не оставалось, как стоять на месте, излучая уверенность и спокойствие. С каким бы удовольствием он сейчас сам проблевался! Но это потом, когда никто не будет видеть.

Кто-то за его спиной глубоко задышал, а потом, обреченно вздохнув, «бекнул» с такой силой, что Андрей даже слегка вздрогнул. Обернувшись, он увидел переломившегося пополам и изрыгающего на траву содержимое своего желудка Якова. Эта гора мышц, еще минуту назад сокрушавшая все вокруг себя, теперь, осознав, что натворила, не выдержала представшей картины.

Яков, прибыв в поселок, улыбаясь во все тридцать два зуба, предстал перед Андреем и заявил, что оставаться в Йорке он больше не мог. Не мог каждый день смотреть в лица тех, кто потешался за его спиной, опасаясь делать это ему в лицо. Женушка постаралась – ославила так, что хоть в петлю. Даже работа, которую он любил, не приносила того удовольствия, что было раньше. Как ни странно, но именно когда его избавили от непутевой жены, смешки за спиной стали чаще и ехиднее, чем все то время, пока супруга усиленно наставляла ему рога. В общем, испугался Яков, что в конце концов не выдержит и превратится в душегуба, пройдя по дорожке до плахи. А потому решил податься куда-нибудь подальше от ставшего ненавистным Йорка и его жителей.

Но Андрей не представлял себе, где он сможет найти применение этому гиганту. Нет, от своих слов он не отказывался и, когда обещал помочь Якову, именно это и имел в виду, но от работы в кузне тот отказался, становиться пахарем тоже не пожелал. Когда Андрей уже стал теряться в догадках, как ему использовать каменотеса, Яков заявил, что с удовольствием попробовал бы себя в качестве дружинника. От этих слов Андрей мысленно выматерился. Выгонять кого бы то ни было он не хотел, так как парни все как один старались, выкладываясь на тренировках без остатка, увеличивать численность отряда тоже не желал: все же содержание дружины вылетало в копеечку – далеко не каждый рыцарь, имеющий собственную землю, содержал столько воинов.

Андрей решил поступить дипломатично. Он поручил этого громилу Джефу. Пусть тот проведет отбор по своим критериям, и если он даст – а он даст, Андрей в этом не сомневался – отрицательную оценку, то и говорить будет не о чем. Яков, конечно, был силен как бык-трехлетка, но сила ни о чем не говорила: она-то как раз и не является основополагающей в воинском деле.

Новак был сильно удивлен, когда Джеф вынес свой вердикт. Яков подходил по всем критериям, и более того – если он, Андрей, не желает брать дополнительного бойца в дружину, то Джеф подберет кандидатуру на отсев.

– Что, настолько хорош?

– Пока в нем только избыток силы и есть кое-какая сноровка в кулачных боях, но то, что из него можно сделать, – это будет машина для убийства. Реакция, гибкость, просто поверить не могу, что этот парень долгое время был простым каменотесом. Он очень быстро нагонит остальных, я в этом уверен. Впервые взяв в руки арбалет, он всадил болт точно в центр мишени.

– Ну ты сам говорил, что из наших арбалетов и дети хорошо будут стрелять, – что они, впрочем, и делают.

– Ага. Но не на расстоянии в две сотни ярдов.

– Случайность.

– Пять раз подряд. Сомневаюсь.

Джеф, как всегда, не ошибся: сегодняшняя схватка тому подтверждение, – а то, что воина вырвало… Это нормальная реакция пока еще не очерствевшего душой человека. Пройдет время, и он научится держать себя в руках и воспринимать это как-то в третьем лице, глядя на происходящее как бы со стороны, словно и не имеешь к этому отношения, иначе либо сойдешь с ума, либо превратишься в психопата, которому нравится убивать.

Однако Яков разошелся – откуда что и берется, – если учесть, что в последний раз они ели никак не меньше чем шесть часов назад. Опасаясь, что дурной пример окажется заразительным, Андрей поспешил отойти в сторону. Джефа искать не пришлось – тот сам предстал перед командиром.

– Не так плохо, господин Андрэ. У нас убитых нет, трое раненых – один, правда, серьезно, нарвался на главаря, но Тэд подоспел вовремя, не дал добить.

– Серьезный противник?

– Тот еще волчара был. Но наш Шатун тоже не подарок, мечом биться против секиры – то еще удовольствие, а наш медведь владеет этим топориком на славу.

– В овраге нужно контроль провести, вон воинство Жана до сих пор держит его под прицелом.

– Сделаем.

– Только новобранцев не отправляй. Это не открытая схватка. И пусть возьмут кого-нибудь живым, если есть. Поговорить надо.

– Не дурак. Пошлю Рона с товарищами. – Джеф имел в виду трех воинов сэра Артура, решивших остаться на службе у Андрея.

Проследив за тем, как трое ветеранов один за другим исчезли за обрезом края оврага, Новак вновь заговорил с Джефом.

– Ты видел, что творил наш громила? – поинтересовался у Джефа Андрей.

– Яков-то? Видел. Честно признаться, такому прорыву построения я их не учил.

– Только он был за спиной, и я не понял, что именно он сделал. Он просто не успел бы бросить тело и снова схватиться за оружие.

– А он и не выпускал из рук оружия. Он метнул труп ногой. Ох и не представляю, как вы решились тогда против него без оружия выйти.

– Помнится, кто-то был недоволен тем моим нечестным ударом…

– А я и сейчас говорю, что удар был нечестным, но ведь я признал, что иного выхода у вас не было, – улыбаясь, проговорил Джеф.

Живых в овраге из шестнадцати человек оставалось только трое. Все не имели ни одной раны. Раненые волей-неволей выдавали себя стонами и непроизвольными движениями – их добивали охотники, находясь на выгодной позиции, – эти же притаились в надежде подгадать момент и сбежать. Двоих прирезали на месте, третьего – молоденького, не старше восемнадцати, – представили пред ясны очи командира.

Как показал пленный, банда действительно обосновалась на хуторе в лесу. Хозяин хутора сам пригласил к себе ветеранов-дезертиров, повстречав их на одном из постоялых дворов. Задумка была проста. Хуторянин был знаком с одним купчиной, нечистым на руку, который обязался принимать награбленное в лучшем виде, – нужно было только организовать добычу этого товара на большой дороге. Хозяин хутора уже хотел было рискнуть и сойтись с какой-нибудь шайкой, но, на удачу, повстречал этих дезертиров.

Те довольно быстро избавились от конкурентов на дороге, тех, кто пожелал присоединиться к ним, оставили, и банда разрослась до таких размеров, что можно было не только на серьезные караваны нападать, но и потрошить небольшие замки. Правда, для этого толпу душегубов нужно было поднатаскать, но этим решили заняться зимой, так как в заснеженном лесу можно было оставить такой след до логова, что и полный идиот дошел бы туда. Поэтому на зиму решили поутихнуть, а чтобы не было скучно, в крепком амбаре сидело с десяток баб. В общем, хорошо обосновались. А до того нужно было пополнить запасы продовольствия, теплой одежды и много чего еще. Для этой цели как нельзя лучше подходил новый поселок, образовавшийся в лесу, немного на отшибе от дороги. Старые села слишком велики, мелкие хутора небогаты, а это село как раз отвечало всем требованиям. К тому же там имелась небольшая дружина, почти сплошь из новобранцев: можно было взять достаточное количество оружия и доспехов.

– Рон, отведи это дерьмо в сторону и прикончи. Да не сам. Сторна возьми, а то тот чуть без памяти не упал, как кровь увидел, – пусть привыкает.

Андрей мысленно восхитился хладнокровием ветерана: в пылу схватки тот успевал заметить очень много, что самому Андрею было пока не под силу, несмотря на особые способности мозга. Тут нужно было не только помнить все, но и крутить головой на триста шестьдесят градусов, подмечая все происходящее, – такое приходит только с годами, после множества схваток.

– Понял. – Рон схватил брыкающегося и хнычущего парнишку и поволок в сторону, громко позвав несчастного Сторна, которому сейчас предстояло выполнить грязную работу. Андрея даже передернуло, когда он представил себе предстоящую картину. Одно дело – убивать в бою, когда в крови бушует адреналин и враг сам может убить тебя. Совсем другое – вот так вот, как барана. Увидев реакцию Андрея, Джеф, тяжко вздохнув, обратился к командиру:

– По-хорошему, вам бы тоже не помешало попрактиковаться. Какой-то вы слишком правильный. В бою все в порядке, но как только дело доходит до контроля…

– Это уже убийство.

– Это жизнь. Нельзя оставлять за спиной врагов.

– А как же Рон с товарищами?

– Тут другое дело. Поле боя осталось за нами вчистую, и нам ничто не грозило. Окажись неподалеку еще какие силы – и я не сомневался бы, и они это прекрасно знают, сами поступили бы так же.

– Здесь поле тоже за нами.

– Они разбойники, и в лучшем случае их повесили бы, в худшем – или четвертовали или на кол посадили. Так что мы и себя от проблем избавили охранять его, еще и ему легкую смерть подарили.

– Это если у Сторна рука не дрогнет.

– Это да. Помогать ему никто не станет.

Позже они узнали, что и рука, и нервы Сторна подвели, и парень умер не так уж и легко, но трясущемуся дружинному никто не стал помогать, а когда наконец все было кончено, Рон еще и накостылял незадачливому бойцу.

– Однако и планы у хуторянина, не находишь?

– Планы большие, да только дурак он. Вот десятник дезертиров был не дурак. Скорее всего, он хотел создать свой отряд наемников – разбойники долго не живут, а вот такие хорошо организованные, каких хотел сделать он, и подавно. На них бы устроили настоящую облаву. Кому понравится, что разбойники могут взять замок. Один, от силы два замка – и на них начали бы охоту все бароны и рыцари в округе.

– Так чего же он хотел?

– Взять оружие, получить логово, чтобы подготовить отряд, а там разделаться со всеми свидетелями и выйти из леса честными наемниками. Кроме хуторянина и его семьи, никто не смог бы показать на него, с купчиной дела имел хозяин хутора. Бойцы сами не дураки языком лязгать. Все шито-крыто.

– Значит, хуторянин сам привлек свою смерть?

– Это так. Да только я же говорю, дурак он. Что будем делать?

– Ты о хуторе?

– О нем.

– Не думаю, что на этом все закончится. Попробовал раз – попробует и еще, а нам такое соседство ни к чему. Не думаю, что маркграф осерчает на нас.

– Не осерчает. Если доказательства будут.

– А десять баб в амбаре?

– Так заявит хуторянин, что его заставили.

– Не смеши. Дыба всем язык развяжет. Возьмем его и домочадцев, отправим в Йорк. Там разберутся. А оставлять это осиное гнездо под боком? Нет, увольте.

– Ну что же, не скажу, что вы неправы. Так и сделаем.

* * *

Луна уже склонилась к своему закату, намереваясь покинуть лик земной до следующей ночи. Она, конечно, давала достаточно света, но тот был бледным и неживым. Мертвым каким-то, отдающим стылостью потустороннего мира. Недаром все истории с оборотнями, привидениями и всякой нечистью связывали именно с полнолунием. Анна не любила полной луны – та простым своим присутствием на небосклоне вносила необъяснимую тревогу в ее сердце. Вот и сегодня полнолуние, и ее супруг, тот, без кого она просто не представляла для себя жизни, ушел в ночь, чтобы сразиться с врагом. Да, ей говорили, что это только шайка разбойников, а Андрэ прекрасный боец, хотя только недавно взял в руки меч, однако его победы говорят сами за себя. Но вот луна… Анна не находила себе покоя.

Предрассветные сумерки она встретила с некоторым облегчением. Хотя бы это проклятое волчье солнышко не льет на землю свой неестественный, неживой, холодный свет.

Закутавшись в теплую шаль, она направилась к воротам, где, как она знала, находился староста Маран. Ждать в неизвестности она больше не могла. Вслед за ней скользнула безмолвная тень оруженосца мужа. Мальчик был в полном расстройстве чувств, так как полагал, что господин возьмет его с собой: ведь все рыцари берут с собой на войну своих оруженосцев, это все знают. Но на просьбу мальчика Андрэ только взъерошил ему волосы и с самым серьезным видом приказал охранять госпожу, так как он теперь последняя преграда между врагом и госпожой Анной. Не сказать, что мальчик был в восторге, но к поручению отнесся весьма серьезно.

Он всю ночь пробыл поблизости от госпожи с готовым к бою арбалетом. Анна поначалу беспокоилась, что мальчик может по неосторожности ранить себя или еще кого, но потом поняла, что, как ни молод оруженосец, с оружием обращаться умеет. Арбалет был взведен, но болт наложен не был – для этого требовалось не больше пары секунд.

Все же идея ее мужа с обучением мальчиков воинскому искусству не была лишена смысла. Обходя поселок, Анна видела мужиков, вооруженных арбалетами, но в том, как они обращались с оружием, чувствовалась явная неловкость. По-другому держались мальчишки. Арбалеты они держали с некой ленцой, как нечто привычное, например, как крестьянин держит мотыгу, и самое поразительное было именно в том, что мальчики не изображали эту непринужденность – это было их обычное состояние. Они, конечно, нервничали от ожидания того, что, возможно, сегодня им придется сражаться с врагом, но вот оружие не казалось в их руках инородным предметом. Случись нападение – и именно они выступят основной силой защитников села, в этом Анна не сомневалась.

Маран был на самом опасном участке – ворота, в случае чего, подвергнутся атаке в первую очередь. Увидев приближающуюся госпожу, староста тут же направился ей навстречу, всем своим видом выражая свое неодобрение.

– Госпожа Анна, стоит ли изводить себя. Вам нужно прилечь и отдохнуть.

– Маран, есть вести? – давая понять, что его слова сейчас лишены какого бы то ни было смысла, поинтересовалась она.

– Нет, вестей нет. Ни хороших, ни плохих.

– Светает.

– Не волнуйтесь. С ним не смог справиться сам Ури Двурукий – куда там шайке разбойников.

– Но их много.

– Господин Андрэ тоже не один. Оно конечно, опытных бойцов у него поменьше, но и мясо свое они поднатаскать успели, и потом, у всех арбалеты. Сдюжат, не сомневайтесь.

– Староста, – раздалось с надвратной вышки, – из леса вышли люди.

– Сколько?

– Дык пятеро. И еще одни носилки несут.

При этих словах Анна тихо охнула и едва не упала, так как подкосившиеся ноги отказывались ее держать. Бывший начеку Маран тут же подхватил госпожу, отметив про себя, какая она легкая и хрупкая. Он бы даже сказал, неестественно худа – не то что деревенские девки, кровь с молоком. Слегка нахмурившись, он отметил, что когда она приехала в поселок, то выглядела куда лучше. Что же происходит в их семье?

– Вы посидите, я мигом. Брук, присмотри за госпожой.

Сказав это, крестьянин с завидным проворством, которое никак не вязалось с его кряжистой фигурой, взлетел по лестнице на вышку и посмотрел в указанном направлении.

Все было именно так, как и говорил дозорный. От леса к селу двигались пятеро. Первым шел один из ветеранов, кажется, Рон, позади двое несли носилки с раненым, еще двое шли следом, у одного правая рука на перевязи, второй опирался на товарища, неся свой шлем в руке: на голове белела повязка. При виде этой картины староста весь напрягся и стал внимательно осматривать опушку леса, явно уже проступившую перед взором. Солнце еще не взошло, но ночь полностью отступила, а луна приняла бледные очертания, словно собиралась растаять подобно утренней дымке.

Как ни напрягал глаза крестьянин, ничего подозрительного не обнаружил, а потом вдруг понял, что ничего искать и не надо. Бойцы шли спокойно – устали, не без того, если только не считать Рона: с того как с гуся вода, – но вот опаски в их движениях или настороженности людей, каждую минуту ожидающих погони, не было и в помине.

Приблизившись к воротам, Рон задрал голову и, сняв шлем, подбоченился, с ехидцей поинтересовался:

– Староста, нас случайно никто не хочет впустить в ворота? Или вы со страху заколотили их и нам на стены взбираться?

– Чего скалишься? Сейчас впустим. Эй, Гурк, открывай ворота! Свои! Как там?

– А там тихо, как на кладбище.

– Не скалься, Рон. Тут бабы про мужей знать хотят.

– А не хрен обзаводиться семьей, коли за меч решил взяться.

– Вот что ты за человек!

В это время ворота заскрипели, подавая створки в стороны, и Рон, устав стоять с задранной головой, вошел в образовавшийся проход. Спускаясь с башни, Маран заметил, как к ветерану, словно наседки, кинулись жены бойцов. Староста понял, что сейчас воин, всегда с издевкой относившийся к женатым новобранцам, начнет изгаляться над несчастными женщинами, находившимися в полном расстройстве чувств. Он уже подбоченился, чтобы разразиться тирадой, но в этот момент его взгляд встретился с широко раскрытыми глазами Анны, которая предстала перед ним, бледная как полотно, с прижатыми к иссохшей груди трясущимися руками. При виде этой картины Рон только смущенно хмыкнул и, как-то сдувшись, торопливо проговорил:

– Все в порядке, все живы, ранены только эти.

Услышав это, бабы разом обступили Рона, стали награждать его поцелуями и благодарить, словно это именно он сохранил их мужей. Анна же, облегченно вздохнув, вновь опустилась на бревно.

– Ну чего раскудахтались? – загремел бас подошедшего Грэга. – Раненых обиходьте.

– Ну вот что ты за человек, – продолжил Маран пилить Рона, уже спустившись на землю. – Не человек, а самая настоящая язва.

– Ну уж каков есть. Ты вот что, староста. Арбалеты прикажи немедля сдать в арсенал, не то, не ровен час, попортите товар, а он на продажу. Опасаться больше нечего.

– Сделаем. А где господин Андрэ и остальные?

– Логово разбойничье пошли выкуривать. Там-то лихих не осталось, да полоняники есть, ну и семейку зачинщиков нужно пред светлы очи маркграфа представить. К вечеру вернутся.

Не замеченный остальными, возле раненых появился падре. Наскоро осмотрев легкораненых и отметив, что с ними вполне можно обождать, склонился над тем, кто был на носилках. К счастью, никто из раненых не был женат, а потому святому отцу никто не мешал, тем паче что в лекарском деле со служителями Господа никакой лекарь сравниться не мог.

– Этого срочно нужно осмотреть.

– Несите его в наш дом, – распорядилась уже взявшая себя в руки Анна.

– Стоит ли? – с сомнением проговорил Маран.

– Стоит. Он был ранен, выполняя приказы моего мужа, и потому не будет лежать в казарме. Несите. – Анна была деловита и спокойна.

Она не обратила внимания, как на нее посмотрели селяне и воины, не заметила она и одобрения, мелькнувшего в глазах Рона, и того, как он удовлетворенно кивнул собственным мыслям. Сама того не понимая, она сейчас выросла в глазах окружающих на две головы, хотя и до этого не была обделена их любовью.

Раненый лежал на столе в зале первого этажа, над которым висел светильник, сейчас в нем горели все свечи: хотя на улице было уже светло, в доме сохранялся сумрак. Сейчас юноша был без сознания, воздух с противным хрипом и каким-то посвистом проникал в его легкие – и со столь же неприятными звуками покидал их.

Быстро подготовившись к предстоящей операции, падре подошел к раненому и сноровисто разложил на придвинутом небольшом столике свои инструменты.

– Дитя мое, я не думаю, что вам стоит смотреть на это.

– Позвольте мне остаться, святой отец.

– Зачем вам это?

– Боюсь, что это первый, но не последний раненый, и если мой муж по долгу отправляет их на смерть, то я считаю своим долгом уметь бороться со смертью.

Сказано это было без пафоса, а с какой-то ярой убежденностью, так что священник решил не противиться ее желанию, тем более что помощник ему не помешал бы.

Операция была довольно сложной, так как рана была нехорошей: пробито легкое. С такими ранениями обычно долго не жили, удар меча – это весьма серьезно, рана получалась весьма обширной. Однако парень обладал поистине завидным здоровьем, и организм пока весьма успешно боролся с ранением, но дольше тянуть было уже нельзя. Падре действовал весьма сноровисто, что говорило о большой практике. Все время операции он был спокоен, деловит и сосредоточен. Анна по мере своих сил и скромных познаний помогала священнику, хотя и было заметно, что тот особо и не нуждался в ее помощи; впрочем, ее помощь была не лишней, так как экономилось время и высвобождались руки.

Анна, бледная как полотно, все же умудрилась сохранить самообладание и ни разу не перепутала и не ошиблась, выполняя указания священника. Она и раньше имела опыт работы с ранениями, но то были больше порезы той или иной степени. С проникающим ранением она имела дело впервые, а потому чувствовала себя неловко, ее мутило от представшей картины, но она сумела взять себя в руки, и, несмотря на дрожь в коленях, руки ее действовали весьма твердо.

Наконец с раненым было покончено, последний шов лег на разрез, знаменуя собой окончание операции.

– Все. Теперь все в руках Господа и силы его тела, – устало проговорил священник. – Нужно, чтобы с ним постоянно кто-нибудь был рядом. Скоро действие макового раствора закончится, и тогда ему будет очень больно, поднимется жар.

– Я буду с ним рядом.

– Анна…

– Нет-нет, падре. Даже не уговаривайте. Только его нужно перенести в другую комнату.

– Я скажу Рону, вот только снимать его со стола нельзя.

Вскоре в дом вошли Рон и еще трое воинов – один из них имел рану на голове, но та была не опасной, так что не помешала ему участвовать в переносе стола с раненым в соседнюю комнату, временно превращенную в лазарет.

Анна, вооружившись вязанием, присела в головах юноши и приготовилась к долгому дежурству.

– Не помешаю, дитя мое?

– Что вы, конечно, нет, святой отец. Но я думала, что вы займетесь остальными ранеными.

– Им я помочь уже не смогу. Да нет, ничего плохого с ними не случится, если только не считать появления в будущем не очень красивых шрамов. Рон, знаешь ли, накладывает швы со всей солдатской непосредственностью.

– Ну мне всегда казалось, что шрамы украшают воина.

– Вот и эти молокососы так считают. Но я-то знаю, что женщины все же не в последнюю очередь смотрят на красоту. Керку-то все равно, у него ранение в руку, а вот Кена угораздило подставиться головой, и теперь у него на лбу будет довольно уродливый шрам.

– Уверяю вас, у него достаточно достоинств, чтобы девушки смотрели не только на его внешность.

– Откуда вам-то знать?

– Я многое о них знаю.

– Откуда?

– Ну у меня ведь есть язык и уши, для чего они нам даны Господом, если не для того, чтобы разговаривать с ближними и слышать, что они говорят нам…

– Дитя мое, ты хочешь сказать, что знаешь все обо всех воинах?

– Не все, но многое. И не только о воинах, но и о жителях села.

– А о своем муже что тебе известно?

– Что вы имеете в виду?

– Ну с ним ты так же общаешься и знаешь его настолько же, насколько его людей?

Ответом было молчание и потупленный взор.

С этим нужно было что-то делать. Он видел перед собой прекрасную пару, более того – она искренне любила мужа, он также уже не был к ней безразличен, но…

– Дитя мое, конечно же ты можешь подумать, что это не мое дело, но уверяю тебя, что забота о мире в семьях своего прихода – это непременная обязанность каждого священника, ибо Господь велит пастырям своим наставлять на путь истинный чад своих.

– Я и не думала об этом.

– Вот и хорошо. С тех пор как ты приехала сюда, ты еще ни разу не была на исповеди.

– Я хотела исповедаться, как только закончится строительство церкви.

– Церковь – это просто освященное Господом место для свершения таинств и обрядов, но истинный храм находится в душах наших. Не думаешь же ты, что браки, освященные мною вне стен церкви, менее священны. Хорошо, давай оставим эту тему. Просто я вижу, что ваши отношения с господином Андрэ не слишком хороши, но я не могу понять, почему это происходит.

– Но я стараюсь быть хорошей женой.

– Но что-то не получается, так?

– Да, – всхлипнув, проговорила Анна. – Он избегает выполнения супружеских обязанностей. Он был со мной близок только два раза, сразу после свадьбы.

– И все?

– Да.

– А он хоть как-то попытался объяснить это?

– Нет.

– А ты не интересовалась?

– Нет.

– Но сама-то ты что думаешь?

– Не знаю. Я стараюсь быть ему хорошей женой. Я все делаю так, как научил меня падре Микаэль.

– При чем тут падре Микаэль?! – Удивление священника было искренним, так как он лично в своей практике не припоминал за собой никаких наставлений, за исключением тех, которые касались священности семейных уз. Тут же, судя по всему, дело касалось интимных подробностей.

– Ну я к нему обратилась с просьбой разъяснить мне, что происходит между женой и мужем…

И тут до падре Патрика наконец, как говорится, дошло. Девочка росла без матери. С детства вместо привычных игр девочек она всюду таскалась со старшим братом и росла этаким сорванцом среди мальчишеских забав – это предопределило ее круг общения и полное отсутствие подруг. Потом, когда она превратилась в девушку, скорее всего, ей худо-бедно объяснили причину ее недомоганий, но поговорить по душам ей было попросту не с кем. Служанки не решались беседовать на эту тему с господской дочкой, она сама стеснялась проявить свою полную неосведомленность в этом вопросе, отец попросту позабыл о том, насколько девочки отличаются от мальчиков, а потому не озаботился тем, чтобы дочку просветил кто-нибудь из женщин, брату и вовсе было невдомек. Вот и оставался приходский священник, с которым можно было говорить абсолютно на все темы во время исповеди.

– И что же тебе рассказал падре Микаэль?

– Он рассказал обо всем без утайки, и почти все произошло так, как он и говорил.

– Почти?

– Да, почти, – вновь потупившись, проговорила Анна. – Я все делала, как говорил он, но вот только Андрэ почему-то это не нравится, а ведь падре Микаэль говорил…

– Да что же тебе наговорил падре Микаэль?! – уже догадываясь об ответе, поторопил ее священник.

– Он сказал, что дьявол вселил в тело женщины порок сладострастия и что добропорядочная женщина должна быть стойкой и бороться с греховными порывами своего тела, иначе это погубит и ее, и детей ее, так как те будут рождены во грехе. Муж же только оценит такую стойкость своей жены.

– И ты следовала этому совету?

– Да. Я порядочная женщина и хочу быть добропорядочной женой, я не хочу уподобляться падшим женщинам, которые предаются наслаждениям, позабыв о спасении своей души.

– Та-а-ак. Теперь послушай меня, дитя мое. Господь в мудрости своей подарил женщине наслаждение, ибо впоследствии ей в муках предстоит дать жизнь и продолжить род людской. Мы, священники, даем обет безбрачия и целомудрия, отрекаемся от мирской жизни и благ ее, принося их в жертву на алтарь Господа нашего и показывая крепость нашей веры. Падре Микаэль был неправ, давая тебе совет, ибо не ты, а он принял постриг и принес обеты Господу. Нет греха в том, чтобы получать наслаждение в объятиях супруга, предопределенного тебе Господом нашим, и будучи в браке, осененном его благословением. Грех в неверности – в близости вне брака, но не на супружеском ложе.

– Но ведь падре Микаэль…

– Священник, а потому не может ошибаться? Нет. Это не так. Мы – слуги Господа, нам многое известно, но мы люди, а значит, не можем быть непогрешимыми, хотя всячески стремимся к этому. Вот меня, например, судили и видели в моих словах и действиях ересь, но суд Божий рукой твоего супруга рассудил иначе, и слуги его были вынуждены признать, что их суждения были ошибочными. Возможно, не так уж непогрешим и падре Микаэль и в своих суждениях по этому поводу ошибается. Подумай над этим.

Поднявшись, священник вышел из комнаты, оставив Анну наедине с раненым и ее мыслями. С одной стороны, падре был благодарен Андрэ – ведь благодаря его вмешательству ему удалось избежать костра, хотя у Новака и не было выхода, ибо в этот момент его вел Господь. С другой – он видел отношение окружающих к нему. Люди, едва узнав этого человека, как-то сразу проникались к нему доверием, он же старался быть честным с ними, не являясь на деле их господином, проявлял о них искреннюю заботу. Вот и дружину содержал за свой счет и, едва только появилась опасность, вышел ей навстречу. Не мог падре оставить Андрэ без помощи, и Анне, запутавшейся не по своей вине, не помочь тоже не мог, ибо эти двое, сами того не желая, мучили друг друга, а могли жить в любви и согласии. Все это еще не поздно исправить. Просто с девочкой должна поговорить женщина, и желательно – не молодая и не болтливая.

Священник на минуту задумался, а потом окликнул служанку Элли, которая как раз закончила оттирать пятна крови на полу, оставшиеся после операции.

– Дитя мое, ты не могла бы позвать Агнессу?

– Супругу Джефа?

– Да, именно ее. Госпоже Анне нужна помощь. Бедняжка не спала всю ночь, но не желает оставить раненого.

– Дак я-то на что?

– Нет, нет. У тебя и без того забот хватает. Пригласи Агнессу.

– Уже бегу, падре.

Агнесса пришла довольно быстро, и падре поспешил с ней уединиться. Он не мог не помочь двум полюбившимся ему людям, не нарушив тайны исповеди, но старый священник без раздумий пошел на это прегрешение, взывая к милосердию Господа по отношению к его грешной душе. Агнесса поняла все правильно и пообещала помочь госпоже, действуя исподволь, так, как умеют только женщины. Провожая ее в комнату с раненым, падре не сомневался в том, что она преуспеет.