ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Предупреждение, прозвучавшее с трибуны VII конгресса Коминтерна, — «фашизм — это война» — сбылось. В 1939 году вспыхнула вторая мировая война.
22 июня 1941 года гитлеровская Германия напала на Советский Союз.
24 июня того же года Политбюро Центрального Комитета Болгарской рабочей партии решило перейти к вооруженной борьбе. В горах стали создаваться партизанские отряды. Балканы снова запели гайдуцкую песню. 23 июля 1941 года начала работать радиостанция «Христо Ботев», руководимая Заграничным бюро Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии. Болгария слушала указания и напутствия Георгия Димитрова.
17 июля 1942 года была объявлена программа Отечественного фронта. Автором ее был Георгий Димитров. В ней он ставил перед болгарским народом неотложные задачи.
«Для выполнения этих насущных для нашего народа задач, — говорилось в программе, — необходимо возможно скорее создать подлинно национальное правительство, способное твердо и последовательно проводить спасительную политику Отечественного фронта. Ввиду этого Отечественный фронт ставит ближайшей целью своей борьбы свержение власти нынешнего предательского, антинародного, прогитлеровского правительства и создание подлинно болгарского национального правительства…
Опираясь на волю и поддержку всего болгарского народа, это правительство подготовит также и условия для созыва Великого народного собрания, которое определит будущую форму правления Болгарии и создаст необходимые конституционные и материальные гарантии свободы, независимости и процветания нашей родины».
С большими трудностями, но и с энтузиазмом болгарские рабочие и крестьяне, болгарская патриотическая интеллигенция взялись за строительство
Отечественного фронта. Под руководством партии вся страна покрылась комитетами Отечественного фронта, еще больше развернулась нелегальная борьба, росли и крепли в боях с полицией и жандармерией партизанские отряды. Димитров руководил, выступал по радио, писал статьи: «Куда идет Болгария», «Два пути», «Кризис в Болгарии».
Болгария шла по краю пропасти. Все, что производили рабочие и крестьяне, отправлялось в Германию, поглощалось ненасытным чревом войны. В 1944 году в январе и марте Софию бомбила англо-американская авиация. София была разрушена. Жители столицы разметаны по всей стране.
Мать Димитрова эвакуировалась в Самоков к дочери Магдалине. Но и в маленьком городке старая женщина не находила покоя. Фашистские жандармы шарили в городке и окрестных селах, ловили и уничтожали нелегальных работников и партизан. Однажды вечером, в начале лета, был схвачен ее любимый внук Любчо Барымов, сын Магдалины. Он был партизаном. После долгих пыток его убили, а тело его вышвырнули в поле. Убийство Любчо было последним ударом, нанесенным матери Димитрова болгарской властью, против которой она воевала больше половины своей жизни.
Она лежала в маленькой тихой комнате больная и немощная, а мысли ее уносились далеко.
Вспомнилось детство, отец, родные места, пожары, заснеженная дорога и караваны беженцев. Вспомнился молодой паренек из Македонии, который углядел ее в хороводе и потом стал ее мужем. Вспомнилось радомирское селеньице, где она услышала крик своего первенца.
«Боже мой, боже мой, как давно все это было!» София, Ючбунар, училище, типография, бессонные ночи, собрания, аресты, тюрьмы, стачки, восстания… Лейпциг. И всюду он, ее Георгий, только им она жила, его жизнь была ее жизнью.
Мать заснула. За окном легкий летний ветерок играл листьями деревьев маленького сада, чуть трепетала белая занавеска.
Глубокая тишина, глубокий покой — может, первый раз в жизни — овладели старой матерью. Но вот она улыбнулась во сне, открыла глаза и позвала тихо:
— Ты здесь, Лина?
— Здесь, мама.
— Подойди ко мне.
Дочь бесшумно приблизилась и заглянула в светившиеся тихим светом глаза.
— Знаешь, о чем я думаю?
— Скажи, мама.
— Приедет твой брат Георгий. И Лена приедет. Все приедут. Болгария будет свободной… — Глаза ее наполнились слезами, а она, продолжая улыбаться, говорила: — Я не дождусь свободы, но мне хватит и того, что ей будет радоваться твой старший брат, и ты, и Лена, и все ее встретят, эту свободу…
Магдалина отвернулась, чтобы смахнуть слезу. Мать долго молчала, а потом заговорила опять:
— Брат твой, Магдалина, не верит в бога, но он праведник, потому что всю жизнь борется за добро людям. Помогайте ему и дальше бороться за счастье народа. Будьте всегда вместе, как были вместе маленькими, и в страдании и в радости. А о Любчо не плачь. Я потеряла троих. Они не погибли напрасно, как и твой Любчо не напрасно погиб.
Старая мать замолкла. Белые ее волосы тщательно, как у девушки, расчесаны на прямой пробор. Лицо все в морщинах и побледнело. А она вновь унеслась в воспоминания. И вновь в центре всех воспоминаний он, ее Георгий. И радость и скорбь наполняют ее угасшее сердце. Как много страдал он! Вспомнила она и его последнее горе — потерю единственного семилетнего сына от второй жены, Розы. «Пусть будет тверда рука его и сердце его, да перенесет он и эти страдания, как переносил их до сего времени!»
Старая мать обвела глазами свою комнату, поглядела в открытое небо. Высокое синее небо за окном да заостренные вершины темного леса — вот и все, что она увидела в последний миг своей долгой жизни. Закрыла глаза — и затихла навсегда.
Случилось это 20 июля 1944 года.
Ее смерть взволновала городок. А хоронили ее тихо и скромно.
Она до конца выполнила свой материнский долг. Она вошла в историю. И не только потому, что вырастила такого сына, как Георгий Димитров, но и потому, что сама много внесла в дело народного освобождения, в дело коммунизма.
У нее учились все матери-героини, все, кто вместе с детьми своими вел, как мог, борьбу против народных притеснителей.
9 сентября 1944 года болгарский народ с помощью Советской Армии, под руководством Коммунистической партии сверг фашистскую власть, освободил Болгарию, спас ее от фашистского рабства. В Болгарии была установлена власть Отечественного фронта.
Вскоре рухнул и гитлеризм — самая страшная политическая система, какую когда-либо знало человечество. Фашистская Германия была разгромлена. Война закончилась победой над фашизмом. За борьбу против фашизма Советское правительство наградило Георгия Димитрова орденом Ленина.
Приближался ноябрь 1945 года. Приближалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Накануне этого дня на аэродром в Москве прибыла автомашина. В ней были Георгий Димитров и его супруга Роза Юльевна Димитрова. На самолете они вылетели в Болгарию.
6 ноября 1945 года. В Софийский народный театр и на площадь, прилегающую к нему, стекались жители столицы. Они шли чествовать годовщину Октябрьской революции. На этот раз это был не обычный праздник: в этот день люди готовились встретить своего долгожданного гостя.
Появление его в театре вызвало бурю восторга. От партера до балконов неслись рукоплескания и возгласы:
— Димитров! Димитров! Димитров!
Он стоял в ложе, приветственно махал рукой, улыбался. Старые его соратники тайком вытирали слезы. Никто не в силах был сдержать вихрь радости, бушевавший в стенах театра. Наконец все стихло, и люди-расселись по своим местам. Сел и Димитров, положив руки на барьер ложи. Зал слушал доклад об Октябрьской революции.
Люди, давно знавшие Димитрова, взволнованно шептались:
— Побелел наш Георгий.
— Что и говорить…
— Полагалось бы ему сказать нам несколько слов. Давно не слышали его голоса.
Доклад закончился. Люди вновь обратились к ложе. Димитров встал, поднял руку, а когда все успокоились, в зале зазвучал его голос:
— Дорогие соотечественники! Позвольте мне в нескольких словах выразить вам самую сердечную благодарность за эту товарищескую, патриотическую встречу.
Прошло уже двадцать два года с тех пор, как я не был на болгарской земле. Вы можете не сомневаться, если я скажу вам, что в течение всего этого времени, где бы я ни находился, чем бы ни занимался, я никогда, ни на один момент не переставал думать и работать на пользу своего болгарского народа, ради его будущего, ради его счастья и благоденствия…
Новые овации залили театральный зал.
— Может быть, не лишним будет напомнить вам в этой связи о моменте, когда закончился известный Лейпцигский процесс. И во время процесса и в особенности после него я официально направил несколько телеграмм тогдашнему премьер-министру Болгарии Николе Мушанову и тогдашнему болгарскому правительству, прося разрешить мне, болгарину, оправданному германским судом, вернуться на родину и посвятить свои силы и способности работе и борьбе в своей стране. Ответ был тоже официальным: «Георгий Димитров не является болгарским подданным». В тогдашних условиях, дорогие соотечественники, это означало, что я и другие обвиняемые вместе со мной болгары должны были оставаться в хищных лапах того самого Геринга и того самого Гитлера, которые впоследствии погубили миллионы людей.
Никола Мушанов и его тогдашний министр внутренних дел Гиргинов теперь кричат о демократии, пытаясь предать забвению тот позорный факт, что они закрыли двери родины перед болгарским подданным, перед болгарином, который старался, насколько у него хватало сил, защищать честь болгарского народа.
В зале раздались возгласы: «Позор!» Люди негодовали, возмущались теми, кто поступил так в отношении своих соотечественников.
— Я напомнил вам об этом потому, что, когда я сошел с самолета на родную землю, я первым делом просмотрел болгарские газеты. Я раскрыл и прочитал зеленое «Земеделско знаме», «Свободен народ» и другое «Знаме». Скажите, товарищи, в какой другой стране так бессовестно, так нагло и бесчестно лгут и клевещут на свой собственный народ, на свою страну и ее правительство, пользующееся доверием огромного большинства народа? Эти люди совершенно распоясались! Они строят все на клевете, интригах и лжи. Тогда как в это время на долгие-долгие годы решается судьба Болгарии, судьба болгарского народа.
Димитров передохнул, провел рукой по поредевшим волосам и продолжил;
— Дело Отечественного фронта — историческое дело, правительство Отечественного фронта выполняет в настоящий момент историческую роль. И болгарин или болгарка, которые мешают этому, подрывают единство Отечественного фронта, патриотическое единство болгарского народа, являются либо заблуждающимися людьми, либо врагами свободы и независимости нашего народа. Мы, болгары, хотим сами устраивать свои внутренние дела.
Он говорил о грубом вмешательстве в жизнь страны англо-американцев, которым помогали буржуазная оппозиция и фашистское отребье.
— Мы хотим создать прочное патриотическое единство нашего народа, которое необходимо для разрешения наших внутренних и международных задач. И если я своим приездом смогу помочь в этом деле, я буду счастлив. Моим желанием является, если наш народ сочтет это необходимым и полезным, посвятить последние годы своей жизни непосредственному служению своему народу.
— Да здравствует Димитров! — слышалось со всех сторон.
До конца жизни жители столицы, присутствовавшие на этом торжестве, не забудут вечера 6 ноября 1945 года.
Со всех сторон летели телеграммы. Народ приветствовал Димитрова болгарским «добре дошли» — «добро пожаловать». Он ответил через печать. В этом ответе, в частности, говорилось:
«Сторонники Отечественного фронта, сторонники рабочей партии — коммунистов, рабочий класс и крестьяне, народная интеллигенция, боевой наш народ могут быть полностью уверены, что я постараюсь служить нашей родине с еще большей энергией, без остатка посвящая этой службе все свои силы и способности… Выросши в борьбе за благо трудящихся, за благо народа, живши в непрерывной борьбе с их врагами, я буду счастлив продолжать эту борьбу совместно со своим народом до последней минуты своей жизни и дожить вместе с ним до полного построения свободной, демократической, независимой, мощной и благоденствующей Болгарии».
Действительно, болгарский народ маленький, но он велик в своей железной воле, велик в своей непоколебимой духовной мощи, велик в своей вере в правду и справедливость, велик в своих огромных талантах и дарованиях, которые таятся по городам и селам.
Автомобиль, оставив столицу, вышел на широкое и гладкое шоссе и понесся на юг. Предстоял долгий путь: София — Пазарджик — Пловдив — Карлово — Казанлык.
Весна давно наступила. По обеим сторонам шоссе зеленели нивы, сады. В синем небе плыли белые облака, зародившиеся на высоких горных вершинах.
Димитров сидел у окна и не отрывал взгляда от весенней панорамы. Автомобиль мчался на юг, и родина, как на киноленте, раскрывала ему все свои прелести. В добрых глазах его светилась тихая радость. Вот она, столько раз виденная в мечтах родина! Она все та же, какой он ее оставил столько лет назад, — бедная, оборванная, измученная. И все же красивая и великая! Сейчас она простиралась перед ним во всей своей обездоленности. Она рассказывала ему о своей отсталости, о своем мученическом пути, который прошла за четверть века фашистского гнета. И он слушал ее и понимал, как верный ее сын.
Маленькие, разбросанные селеньица дымили у подножья гор. Быстрые потоки и шустрые речки, виляя, бежали по полям. Пахарь медленно ступал за парой тощих коров, опираясь на деревянную, времен дедушки Адама, соху. Женщина в черной косынке с прялкой в руках пересекала поле по узкой, извивающейся тропинке, за спиной ее из большой домотканой пестрой торбы выглядывала детская головка. Куда она шла? О чем она думала в этот час? В чью память она носит эту черную траурную косынку? Бедная, исстрадавшаяся болгарская мать! Может быть, она напомнила ему его мать? Он глядел ей вслед, пока машина не сделала поворот и он не поте* рял из виду и эту женщину б черной косынке и горбу, из которой выглядывала детская головка… А вон там, на повороте, у самой рощицы, сидит, как на картинке, мальчишка-пастушок. Опершись на палку, он с любопытством глядит на приближающуюся автомашину. Стадо его белеет по другую сторону шоссе. Большая собака разлеглась посреди дороги. Машина сбавила ход. Возле рощицы возвышалась белая каменная пирамидка с красной звездой на вершине.
— Останови машину, — сказал Димитров шоферу.
Шофер съехал на обочину и остановился. Димитров и его двое спутников вышли. Любопытство пастушонка нарастало. Кто такие? Зачем остановились?
Димитров направился к пирамидке. Туда же пошел и пастушонок, не сводя глаз с непонятного ему человека. Много людей бывало у памятника погибшему партизану, многие останавливались около него и читали скромную надпись. Но этот человек и его товарищи не были похожи на других.
Остановившись у скромного памятника, они прочли: «Петко Василев из села Крушаре, геройски погиб в бою с фашистской жандармерией». Димитров снял шляпу, опустил голову. «Вот в память кого черные платки на женщинах», — вздохнул он и, вынув из петлицы пальто розу, которую ему подарили, провожая в путь, положил ее у подножья пирамидки. Обернувшись, он увидел пастушонка.
— Из вашего села этот партизан?
— Из нашего. Это мой брат.
Положив руку на плечо пастушонка, Димитров участливо переспросил:
— Твой брат?
— Да, мой брат. Его хотели схватить живым, но не сумели. Три часа он сражался с жандармами. Когда кончились патроны, он подорвал себя бомбой.
Пастушонок рассказывал об этом звонким детским голосом, как рассказывают хорошо заученный урок. Ему так часто приходится рассказывать о героическом подвиге брата — гордости не только семьи, не только села, но и всей околии. Чувствуя дружелюбие приезжих и искренний интерес к судьбе брата, пастушонок стал рассказывать боевую историю своего села, из которого вышло пятнадцать партизан.
Из лесу показался седой старец с длинной пастушьей палкой в руках. Мальчонка сначала было смутился, а потом еще жарче прежнего повел рассказ о героических партизанских делах.
В разговор вмешался старик. Был он очень словоохотлив. Димитров и его спутники присели на сухой пень огромной вербы. Старик оказался дедушкой пастушонка. В годы войны был ятаком — партизанским помощником. После победы народа стал одним из основателей трудового кооперативного земледельческого хозяйства в своем селе.
— Трудно было до 9 сентября, — говорил старик, — и голод, и побои, и смерть преждевременная…
— А сейчас как? — спросил Димитров.
— Сейчас-то, — повторил нараспев старец, — сейчас мы у власти, но не подумай, что очень легко управлять.
Старик поглядел исподлобья на Димитрова и продолжал поучительно:
— Власть — опасное дело. Сейчас все таращат глаза на нас и вопят: подождем, что коммунисты сделают: до 9 сентября они всех критиковали, людям сказки о счастливой жизни рассказывали. Поглядим, куда теперь сами дело поведут.
— Ну и как? Хорошо дело ведете?
— Да как тебе сказать! Хорошо, но еще не так, как нужно. Все что-нибудь хромает. Не умеем еще управлять. Нет опыта. Вот, к примеру, пока хозяйство налаживали, навидались видов. То то забыли, то это пропустили, то того интересы задели, то этого обидели… Трудно шло. А то, поглядишь, кое-где и вообще концы с концами не свели. Трудно. Хорошо, что там, наверху, есть кому думать. А то так и гляди вляпаешься…
— Кто же это там наверху думает? — спросил Димитров.
— Как кто? Это все знают: Георгий Димитров. Дай ему бог здоровья. Без него завалили бы мы дело. Раз он с нами, что бы ни произошло, мы победим.
— Хороший полководец без хороших солдат ничего не стоит, — возразил Димитров, — так что ты, дедушка, не совсем прав.
— Верно, — согласился старик, — но все-таки по-другому получается, когда можем себе сказать: подождем, посоветуемся с товарищем Димитровым, он скажет, как поступить, что делать. Или же опять: подождите, пожалуемся Георгию Димитрову, он нас выслушает, как отец. Вот, к примеру, три месяца назад в околийском комитете свил себе гнездышко один, как его люди прозвали, губернатор. Вмешивался в наши дела, ругал людей, угрожал, силой заставлял входить в кооперативное хозяйство, исключал из партии…
— Что же вы с ним сделали?
— Написали товарищу Димитрову.
— А он?
— Ответил.
— А дальше?
— Рассчитались по всем статьям… Убрался ко всем чертям губернатор. Когда мы его порастрясли, оказалось, что под благочестивой маской фашистская рожа пряталась…
Старик послал мальчонку за стадом последить, откашлялся и сказал:
— По-моему, товарищу Димитрову надо почаще посылать своих людей к нам, в низы. Пусть приезжают, поглядят, как мы живем, как работаем. Да и нас послушают. Будут приезжать к нам чаще — и у нас будет меньше ошибок и у них тоже. А не будем ошибаться — лучше будем управлять. Так я думаю. И мы и они лучше будем управлять.
— Все это верно, дедушка, — ответил ему Димитров, — но и вы должны чаще обращаться к Димитрову, писать ему о непорядках. И не только ему, но в Центральный Комитет партии. Да. Без борьбы ничего не завоюешь, ничего не достигнешь…
Димитров пожал руку старику и направился с товарищами к автомобилю. Старик проводил их до машины. Ему все хотелось спросить, кто они, но сделать это почему-то не посмел. Машина тронулась. Подбежал запыхавшийся мальчонка с собакой, встал рядом с дедом и замахал рукой удалявшейся машине. Димитров, высунувшись в окно, отвечал им тем же. Позади старика и мальчонки возвышалась пирамидка с красной звездой. Она блестела над полем, утонувшим в весенней зелени…
В этот день Димитров не раз останавливал машину на шоссе. Шел на поля, где работали крестьяне, расспрашивал о жизни, о нуждах. Крестьяне рассказывали ему обо всем. Когда же узнавали его, не хотели отпускать..
В городах, которые встречались на пути, он заходил на фабрики, беседовал с рабочими.
И всюду, где он проезжал, оставался светлый след радости, крепла воля к действию, к работе…
Эта продолжительная поездка наполнила Димитрова живыми впечатлениями о жизни народа, о трудностях, с которыми встречается молодая республика.
Позже, по возвращении в Софию, он долго получал письма, в которых люди обещали работать еще лучше, еще неутомимее. Пришло письмо и от старого пастуха. Он писал о большом своем удивлении, когда узнал, что разговаривал с Димитровым: «Все село радовалось этому вместе со мной и внучком».
Читая письма, которые шли и шли к нему со всей страны, Димитров не раз думал:
«Действительно, трудно управлять, но с таким народом можно совершать чудеса…»
Иногда Димитров отправлялся погулять по улицам столицы, заходил в соседний киоск купить сигареты, расспрашивал торговца, как идет торговля, охотно разговаривал с людьми, обращавшимися к нему. Среди народа он чувствовал себя прекрасно. Поэтому после долгой утомительной работы в Совете Министров он так любил выйти погулять там, где много людей, стараясь в то же время оставаться незамеченным.
Как-то летним вечером, после длительного заседания, он отправился в парк Свободы. Было прохладно и свежо. Он шел по широкой аллее со своим другом. Аллея привела его к озеру, освещенному разноцветными огнями. Из ресторана, что находится на островке, слышалась музыка. Все дышало радостью и весельем в этот летний вечер: и звездное небо, и прохладный ветерок, и тихие волны, что плескались о берега, и эти огни, и эта музыка.
— Зайдем ненадолго, — сказал Димитров своему спутнику, указывая на каменный, мостик. Ресторан-сад был полон людьми. С трудом отыскали они свободный столик. Подошел официант, по привычке вынул книжечку, готовый записать заказ, и и вдруг, пораженный, воскликнул:
— Извините, вы товарищ Димитров?
— Да, пожалуйста, две кружки пива!
Возглас официанта услышали. За соседними столиками начали шептаться. Вскоре все узнали, что в ресторане Димитров. К его столику обратились взоры, а кое-кто посмелее решил подойти и поздороваться. Неизвестно откуда появилась девушка с большим букетом роз.
— Примите эти розы, товарищ Димитров!
Димитров улыбнулся, взял букет, полюбовался им, а потом вынул одну розу и подарил ее девушке. Раздались аплодисменты. Он стал раздавать розы окружившим его людям. Когда осталась последняя роза, сказал:
— А эту позвольте отнести моей жене.
В этот вечер он был особенно счастлив.
Со всей страны ехали к Димитрову посланцы трудящихся, чтобы рассказать ему о своей жизни, о трудностях, которые встречаются на их пути, выслушать его советы. И всех он принимал, со всеми внимательно беседовал. Рабочим он говорил:
— Подлинный ударный труд, настоящее соревнование заключаются в том, чтобы давать продукции все больше и качеством все лучше.
Крестьянам говорил:
— Наше село должно стать культурным и цветущим, потому что от этого в большой степени зависит преуспевание и расцвет Болгарии.
Людей науки, искусства он предостерегал от буржуазной идеологии, от формализма и декадентщины.
Женщинам он говорил:
— Без активного и сознательного участия женщин в управлении страной, в общественно-политической, хозяйственной и культурной жизни не может быть настоящей демократии, не может быть действие тельного прогресса, не может быть народного благополучия.
Трогательны были его встречи с детьми. С ними он разговаривал во всякое свободное время, каким бы ни был он в ту минуту утомленным.
Замечательный в этом отношении случай произошел в начале одних летних каникул. Сентябрята — болгарские пионеры далекого пограничного края приехали погостить в столицу. Несколько дней они ходили по музеям, осматривали памятные места столицы. Все их радовало и удивляло. Но в сердцах таилась одна мечта, которую им все еще не удавалось осуществить, — повидаться с Георгием Димитровым. А встреча с товарищем Димитровым стояла первым пунктом их программы. Учитель, сопровождавший пионеров, известил секретариат председателя Совета Министров о желании своих подопечных. Димитров прочитал письмо, подумал.
— Нет возможности принять, очень занят. — Полистал листки календаря на своем столе, просмотрел пометки на каждый день, вздохнул и повторил: — Просто физически невозможно. Скажите им, что не могу принять. Пусть извинят меня.
Секретарь передал ответ Димитрова. На другой день дети прислали новую записку:
«Если товарищ Димитров сегодня занят, то мы подождем до завтра. Если и завтра будет занят, мы останемся в Софии еще на день. Мы будем ждать, пока он освободится и примет нас».
Прочитав записку, Димитров засмеялся.
— Победили! Сегодня вечером в восемь часов приму их!
К назначенному часу пионеры были в доме Димитрова. Точно в восемь часов появился Димитров — улыбающийся, радостный. Дети встретили его песней. Они пели о пограничниках и строителях социализма, о молодости и счастье жить в такой свободной стране, как их Болгария. Когда песня кончилась, Димитров пригласил гостей в другой зал, где их ожидали маленький Бойко и Роза Димитрова. У Бойко родители-партизаны погибли в борьбе с фашизмом, и Димитров усыновил его. Здесь за длинным столом, уставленным всякими лакомствами, завязалась беседа.
— Я не люблю слабых, — говорил Димитров, — не люблю ленивых и трусливых. Люблю смелых, тех, кто держится с достоинством, работает и учится хорошо. Вы должны быть такими, как советские пионеры.
Он рассказал о жизни советских пионеров, с которыми встречался в Советском Союзе. Рассказал об их подвигах в Отечественной войне, об успехах в школе, о любви к науке, о высокой их дисциплине.
Уже догорал летний вечер, а гости не расходились. Вновь вспыхнули песни, и юные артисты читали стихи…
