Гостья сбросила уже и вторую туфлю, когда появилась хозяйка. У Гиты была привычка, приобретенная, может быть, еще в детстве, разбрасывать вещи по всей комнате; обувь валялась в одном месте, чулки — в другом, платье — в третьем… Она до сих пор не избавилась от этой привычки, несмотря на многочисленные скандалы, которые ей устраивал супруг. А он, надо отдать ему должное, любил порядок и приличие.

Порядок и приличие любила и Ружа, но не это было сегодня главным.

Остановившись посреди кабинета, Ружа удивленно и сердито смотрела на гостью и никак не могла понять, почему Гита босая. И что значит эта смятая постель, перевернутая подушка, съехавшее на пол одеяло. На столике полно окурков! В комнате сизо от дыма!

— Задымлено, как у барсука в норе, — воскликнула она, кидаясь к окну, чтобы его открыть, — задохнуться можно.

— Скажи сначала «добрый вечер», Ружка, а потом уж окошками занимайся! — с улыбкой остановила ее Гита, натягивая платье на голые колени.

Ружа с трудом овладела собой.

— Скорее доброе утро, чем добрый вечер, — ответила она, взглянув на ручные часики. — Не понимаю все же, почему не предупредила меня? Поставила в неловкое положение…

— Пожалуйста, не обращай внимания, Ружка, мы же свои!

— Неловко все-таки.

— Да нет, нисколько. Мы тут поболтали с Колю.

— Болтайте хоть всю ночь, если хотите. Не в этом дело.

Она собирала раскиданные вещи, Колю с виноватым видом следил за каждым ее движением. Очень хотелось ему помочь Руже, но та ни разу даже не взглянула на него. Он отлично угадывал ее настроение, не предвещавшее ему ничего доброго. Он достал из-под стола зашвырнутую туда туфлю, но Ружа вырвала ее у него из рук, давая понять, как он неуклюж и как много у него других недостатков, о которых речь впереди. Колю опять остановился в дверях, чувствуя себя преступником.

Ружа быстро навела порядок, туфли — на очень высоких и очень тонких каблуках — поставила одна к другой и обратилась к мужу:

— Уходи отсюда, дай женщине раздеться! До чего недогадлив… Повис на двери, как фонарь.

Колю немедленно исполнил приказание жены. Он кинулся вон, забыв пожелать «спокойной ночи». Но ни Гита, ни Ружа не обратили на это внимания. Как слепой, прошел он через гостиную — забыл в кабинете очки; обидное сравнение с фонарем только усугубляло его растерянность.

Пробираясь в кухню, ударился головой о полураскрытую дверь и, конечно, не погасил свет, за что будет еще отруган. Но на этом испытания его не кончились. В кухне он увидел Яну, которая стояла у двери, готовая каждую минуту уйти.

— Ты что? — приступила она к Колю. — Решил комедии со мной разыгрывать?

— Какие комедии?

— Не увиливай, пожалуйста! Не ожидала я от тебя такого. Хоть бы Ружу предупредил, что у тебя гостья.

— Яна!

— Не оправдывайся передо мной!

— Все это случайно, поверь мне, Яна, — принялся он заклинать, — поверь. Я ни в чем не виноват.

— Известны мне ее штучки…

Она смешалась, покраснела и, уткнувшись в ладони, заплакала. Уговаривая Яну сесть и успокоиться, Колю осторожно взял ее за плечо, но Яна оттолкнула его так сильно, что бедняга едва не упал.

— Не трогай меня! Оставь!

Она выкрикнула это так, будто ее оскорбили.

— Ступай к своей гостье… Ухаживай за ней… Я тут лишняя. Надо мной только издеваться можно…

Она бросилась в переднюю, Колю за ней.

— Ради бога, останься, Яна! Куда ты пойдешь среди ночи? Как я оправдаюсь перед Ружей?

— Меня это не интересует! Посторонись! Дай мне ключ!

— Не дам.

— Нет, дашь!

Началось препирательство из-за ключа. Повторяя, что не даст ключа, Колю для верности прислонился к двери, опасливо поглядывая, как бы его опять не толкнули, потому что здесь, на мозаичном полу, и голову разбить недолго. Но гнев Яны постепенно утихал; бросив на Колю уничтожающий взгляд, она вернулась в кухню.

— Ты нарочно все подстроил, я знаю, — заявила она, садясь к нему спиной. — Фельетон собрался написать или еще что-нибудь задумал… Для чужой спины и ста палок мало… Воображаешь, что можешь помирить меня с ней? Никогда!

Яна стукнула кулаком по столу.

— Никогда!

Потом умолкла, прислушиваясь. Через полуоткрытую дверь из гостиной долетал веселый смех, потом послышалось: «спокойной ночи, спокойной ночи», хлопнула дверь и раздались быстрые, энергичные шаги. В кухню вошла Ружа. Она словно преобразилась. Утомление и недовольство как рукой сняло. Колю смотрел на нее, окрыленный надеждой, Яна потупилась.

— Такая сумасшедшая, что дальше некуда! — сказала Ружа, положив на стол свою сумочку. Потом подошла к умывальнику и, глядя в зеркало, принялась чистить зубы. Колю и Яна удивленно смотрели на нее. Ружа умылась и начала объяснять, что произошло. Оказывается, Гита до того расчувствовалась, что кинулась ей на шею, осыпая поцелуями и приговаривая: «Какая ты хорошая, какая ты добрая, какая милая!» А когда заметила, что накрасила ей щеки губной помадой, расхохоталась и закричала: «Почему не румянишься, Ружка? Знаешь, как тебе идет? Дай я тебе подкрашу губы, у меня есть несмываемая помада… Следа не оставляет, когда целуешь. Очень удобно!» И все хотела подкрасить, Ружа насилу вырвалась.

— И сумасшедшая и наглая, — вздохнула Ружа и села. — А вы чего уставились друг на друга?

Колю и Яна молчали.

— Давайте-ка спать, светает уже.

Колю поднялся, обрадованный тем, что буря миновала, но Ружа сейчас же его срезала:

— В наказание ты будешь спать в кухне, а мы с Яной займем спальню. Ясно?

— Так и следовало ожидать, — ответил Колю и, помолчав, добавил: — Во всяком случае, я не виноват.

— Знаю все, — нахмурилась Ружа. — Любая женщина может повиснуть у тебя на шее не по твоей вине. В один прекрасный день ты окажешься жертвой собственного безволия — не сумеешь отказать… Ах, перестань!..

Она щелкнула его по носу и, смеясь, показала язык.

— Надень свои очки, не видишь ведь ничего.

Колю засиял от радости — буря действительно миновала. Ружа шутит — значит, все в порядке. Как, в самом деле, он сглупил сегодня!

— Ладно, постели себе на диванчике! А мы с тобой, Яна, пойдем в спальню.

Яна опять кинулась в переднюю.

— Откройте мне, я пойду. Не могу я оставаться с ней под одной крышей!

— Ну, ну!

Ружа подхватила ее под руку и потащила за собой.

— Под нашей крышей тебе всегда найдется место! Ты ко мне пришла, а не к ней.

— Лучше пусти, я уйду, Ружка! Не мучь меня!

— Куда ты пойдешь?

— Куда глаза глядят.

— Когда-то можно было так говорить, а сейчас нет. Тебе не семнадцать лет, и ты не выжившая из ума старуха.

Они вошли в спальню и начали раздеваться.

— Конечно, Колю еще получит от меня вздрючку, сейчас не хочу его конфузить. Если бы он предупредил меня, что к нам пришла такая высокопоставленная особа, и ты не попала бы в такое положение.

Она быстро разделась и приготовила Яне постель.

— Ты уж извини, у нас такой беспорядок.

— Все равно у вас уютно.

— Э, по мне, и так можно жить, — со вздохом заметила Ружа, укрывая Яну одеялом, — а вот Колю не нравится.

Ружа погасила ночник и подошла к окну. Длинная белая рубашка на ее располневшей фигуре казалась туникой при свете луны. Лет Руже было немного, но малоподвижный образ жизни уже наложил свой отпечаток. Гита, пожалуй, права, советуя ей слегка румяниться и пудриться. Может быть, и волосы надо завивать? Может быть… Она посмотрела на свои руки и огорчилась — загрубели.

Луны не было видно из окна, но свет ее заливал всю фигуру Ружи. Невольно нахлынули воспоминания. Вспомнилась такая же вот ночь в Сокольских лесах, только она была тогда моложе, красивее и беззаботней. Влюбленный молодой человек ходил за ней следом. Умолял взглянуть на него, улыбнуться и согреть одним-единственным словом, чтобы не зябнуть ему всю ночь возле озера. И тогда так же сияла луна, пели цикады, рыдала чья-то гитара, плакал аккордеон, жалуясь, что любовь не знает в этом мире ничего другого, кроме вздохов. Сейчас этот человек, ее муж и помощник главного редактора газеты, спит в кухне, забыв о луне и цикадах, об озере в Сокольских лесах. Как лунный свет, течет, приходит и уходит эта короткая пора вздохов в нашей жизни.

Горько ей стало. Откинув одеяло, она легла, но сон бежал от ее глаз. Приезд Гиты, судьба Яны и эта луна, пробудившая воспоминания о Сокольских лесах, — все собралось в ее сердце в какой-то запутанный клубок, будто стараясь вернуть ее к чему-то давно забытому. Кто счастлив, кто несчастен? Где любовь? Где безразличие? Где счастье и что сулит несчастье? Она помнила только, что до появления Колю был в ее жизни военный, который пытался покорить ее. Может быть, с ним, с этим военным, она нашла бы настоящее счастье. Но тот обманул ее, а Колю согрел сердце, обещав любить всю жизнь! Она поверила ему и не ошиблась в этом, но почему все же какая-то частичка ее сердца осталась у обманщика? Может быть, в этом несчастье? Редко объединяются два сердца, одинаково полных, как луна; какой-то кусочек, пусть маленький, бывает оторван хотя бы от одного. И этот оторванный кусочек просится иногда, как живой, вернуться на старое место, откуда его оторвали, чтобы зазвучала, как полнолуние, как река в половодье, как океан во время прилива, истинно великая любовь, о какой пишут поэты. Как могло случиться, что она забыла поэтов? Стихи самого любимого своего поэта она декламировала на вечеринках, засыпала, повторяя про себя его песни. Потом забросила поэзию, будто никогда не увлекалась стихами; забросила и книги; все реже стала бывать в кино и театрах. Старость, что ли, на нее навалилась или безразличие? Как огрубела она за эти годы, нельзя себе этого простить! Как отдалилась от поэзии, от солнца, от любви! И еще больше подурнеет и огрубеет, а через год-два станет похожа на старуху, сморщенную и страшную, сердитую и вечно недовольную, придирчивую и сварливую.

Появление Гиты вызвало у нее беспокойство, но одновременно напомнило о молодости, которую она забыла. Может быть, где-то там, посередине, между ней и Гитой находится счастье?

Она не шевелясь лежала на спине, чтобы не тревожить Яну. Но Яна, как бы угадав ее мысли, неожиданно заговорила:

— Знаешь, Ружка, хочу сказать тебе кое-что, но только между нами.

— Что такое?

— Манчев предложил перейти к ним на работу. Встретил меня на улице. Увидел и через дорогу прямо ко мне.

«Ждем, говорит, вас, товарищ, чтоб поделиться опытом… Ну как, приедете?» А потом, когда мы поздоровались, озабоченно нахмурился и сказал уже серьезно: «Впрочем, если пожелаете, можете и совсем у нас остаться. О «Балканской звезде» не беспокойтесь, у них есть кадры. А вот нам надо усилить фронт…» И проводил меня до самого дома. «Тут, спрашивает, вы живете? Не очень-то здесь гигиенично. Эти старые домишки необходимо снести. Только болезни в них гнездятся. Перебирайтесь к нам на жительство, воздух у нас кристальный». Я ничего ему не ответила, но он говорил серьезно. Похоже, они очень нуждаются в кадрах.

— Похоже… — усмехнулась Ружа. — Ах, эти кадры, все-то их не хватает. Ни на что не хватает.

— Так оно и есть.

— Да, так и есть.

Они замолчали. Но Яна не выдержала.

— И что ты скажешь?

— Что я скажу? Решай сама.

— По-моему, там будет лучше. Особенно для Валентины. Там чудесный детский сад. И общежитие замечательное — удобное, чистое.

— Да, и кристальный воздух, — шутливо добавила Ружа.

— Очень, очень там хорошо, — воодушевилась Яна. — И этот Манчев порядочный человек.

— Очень порядочный.

— Ты хорошо его знаешь?

— Знаю.

— Ну?

— Что ну?

— Какой он?

— Хороший.

— И мне кажется — хороший.

Ружа вздохнула.

— Ты чего? Не одобряешь?

— Одобряю.

— И все же вздыхаешь. Скажи, если не согласна, я не пойду. Но пойми, Валентине там будет лучше. Речь не обо мне.

— Почему не о тебе?

Ружа протянула руку и погладила Яну по голове.

— Милая моя, я ничего, как есть ничего не имею против. Лишь бы ты была счастлива. Все равно, где ты будешь ткать — на «Балканской звезде» или на «Победе Сентября». Важно, чтобы работала с радостью, без слез, чтоб была счастлива. Об остальном не думай. Это забота директора, секретаря парторганизации, разных там мастеров, инженеров, бригадиров.

Она затихла и долго молчала, а вместо нее заговорила Яна — возбужденно, с каким-то необычным подъемом. Луна скрылась за холмами, и комнату заполнил предутренний сумрак. Женщины наконец заснули и проспали чуть не до полудня.

Колю отстукивал на машинке передовицу для газеты. Озаглавлена она была: «Обеспечим трудящимся приятный и культурный отдых». Первые строчки были уже готовы: «Животворные лучи солнца раскрыли в жилищах двери и окна, оживили природу. В такие чудесные дни трудно человеку оставаться в стенах дома…» Наклонившись, Ружа прочитала первые три строки и поморщилась. Проза дня началась. Она подошла к зеркалу и стала причесываться.

— Гостюшка-то встала?

— Давным-давно, — отозвался Колю, продолжая стучать.

— Позавтракала?

— Я не видал.

— Как же так?

— Проспал, — сказал он. — Записку вот тебе оставила.

Ружа взяла листочек. Крупным, размашистым почерком было написано: «Извиняюсь за беспокойство. Тысячи поцелуев. Гита». А на обороте добавлено: «Поскользнулась на паркете и сломала каблук, из-за этого надела туфли, что в прихожей стояли. Завтра верну. Тысячи поцелуев».

Ружа смяла записку, огляделась и поспешила в переднюю. Слава богу — туфли Яны стояли на месте.