Желание увидеть ребенка овладело им настолько, что он почти перестал интересоваться работой на «Балканской звезде» и сумасбродствами Гиты. И работа и Гита отошли теперь на задний план.
Это желание подогревалось не только внезапно вспыхнувшей родительской любовью, вполне понятной и естественной, но и тем, что он натыкался на препятствия. Он не мог встретиться с дочуркой, как ни старался. Придет в детский сад — ее недавно увели, станет разыскивать в городском парке — оказывается, видели, как они с дедом Екимом пересекли аллею и спустились к речке…
Никто ему не сочувствовал, кроме бабки Деши. Все избегали его, посмеивались и шушукались у него за спиной. Это еще сильнее подзадоривало Бориса добиться своего — повидать дочь. «Ребенок мой, и я должен его увидеть, — говорил он. — Девочка должна знать, кто ее отец!»
Наконец Борис решил встретиться с Яной и поставить вопрос ребром, как бы неприятно это ни было.
И вот однажды вечером, захватив подарок для ребенка, он отправился на «Балканскую звезду», чтобы дождаться Яны у выхода с фабрики. Но, считая для себя унизительным вертеться у ворот, он выбрал наблюдательный пункт напротив, возле павильончика, именуемого «забегаловкой», откуда была видна вся фабрика. Заняв удобную позицию, заказал стопку ракии и начал следить за фабричными воротами. Оттуда торопливо выходили рабочие и работницы и шли своим путем, не обращая на него внимания. Борис, стоя, мрачно пил ракию.
Мимо прошли все женщины из ткацкого цеха, но Яны среди них не было. Борис заказал вторую порцию, решив подождать еще. Прошли служащие административного отдела, а после того, как он выпил третью, потянулись возчики. Яны все не было. Зло разбирало Бориса. «Что за безобразие!» — возмущался он про себя и заказал четвертую стопку. В это время на аллее, ведущей к главному входу, показалась неуклюжая фигура Гатю. Его появление и расстроило потерявшего всякую надежду Бориса и обрадовало.
Гатю шел ссутулившись, заткнув кнут за голенище сапога. Похоже было, что и он собрался завернуть в «забегаловку» — не зря же он предусмотрительно спрятал кнут.
Старые знакомцы увидели друг друга издалека. Подивились, что довелось встретиться именно тут, у этого заведения. Гатю поморщился было — не любил он пить «при свидетелях», но раз уж случай свел их, деваться некуда. Со снисходительной усмешкой протягивая руку, Борис крикнул: «Мараба!», как было принято среди возчиков. Гатю ответил тем же и подошел к стойке, придерживая рукой нос, будто опасаясь, как бы он не отвалился. Подняв стаканчик двумя пальцами, он деликатно чокнулся с Борисом.
— Ну, будь здоров!
— Будь здоров!
Борису, уже основательно подвыпившему, Гатю показался вдруг очень странным. Перед ним был словно совсем не тот человек, которого он знал. Он оглядывал его с ног до головы и все ухмылялся, будто видел что-то очень забавное, только не хотел говорить об этом. Гатю, разумеется, был все тот же, в тех же люстриновых штанах и кепке, но давно не бритый и впрямь походил на какое-то неуклюжее косматое животное.
Гатю ограничился тремя стопками ракии, и этого оказалось достаточно, чтоб на носу у него проступили тоненькие фиолетовые жилки. Бориса начали раздражать и нос его, и зубы, показавшиеся похожими на собачьи клыки. В пьяном раже он прикрикивал на него: «Цыц ты!», хохоча прямо в лицо.
Гатю отодвигался в сторонку, намереваясь незаметно скрыться. Но Борис хватал его за рукав и не отпускал. Ему доставляло удовольствие болтать с возчиком и цыкать на него, как на собаку.
— Значит, тебе хочется знать, кого я жду, — в сотый раз повторил Борис, чокаясь с Гатю. — Хочешь разгадать мои секреты? Ладно, я тебе их раскрою!.
Он отпил глоток и вдруг закричал:
— Эй, воры! Кто украл у меня сверток? Мой сверток! У меня был сверток! Кто его украл?
— Ты что, ослеп, что ли? — пробурчал Гатю. — Вот он у тебя перед глазами.
Борис осклабился.
— Извиняюсь… Так кого я жду? Товарища Желеву… Пардон, Манчеву!
И тыча Гатю в грудь пальцем, затрясся от смеха. Гатю пристально смотрел на него. Борис напоминал ему петуха, исклеванного курами, который все еще горделиво пыжится.
— Зачем тебе Яна понадобилась? — спросил Гатю.
Вместо ответа Борис крикнул:
— Цыц! — и замахал на него, будто боясь, что Гатю его укусит. — Не суй морду, куда не просят! Будь здоров!
Гатю чокнулся, но продолжал выпытывать:
— Неужто тут что-нибудь такое… этакое…
— В шаферы напрашиваешься?.. Мой сверток! Эй, кто украл сверток?
Гатю снова подал сверток. Борис уронил его, и из картонной коробочки выпал розовый голыш с румяными щечками. Удивленный возчик нагнулся и поднял куклу двумя пальцами, боясь раздавить ее в своей грубой руке. Голый человечек с улыбкой глядел на них. Гатю и Борис засмеялись.
— Веселая, — заметил буфетчик, наблюдавший эту сцену.
— Не тронь! — крикнул Борис, потянувшись за куклой, которую Гатю хотел было опять спрятать в коробку. — Пускай тут останется и смотрит, как я пью. Пусть учится. Понял?
Он с большим трудом установил куклу перед собой и, чокаясь с ней, коснулся ее розовой головки. Глаза куклы — большие, голубые, с длинными нарисованными ресницами — чарующе смотрели на пьяного человека, бормотавшего что-то бессвязное. «Жила была девочка… Звали ее Валентиной… Где она, эта девочка?»
— Послушай, Гатю, — прочувственно начал Борис, обнимая его за талию. — Яна от меня не уйдет… До рассвета тут проторчу, но дождусь ее… Я должен объясниться с ней… Верно, девочка?.
— Она тут больше не работает, — прервал его Гатю. — Не знаешь нешто? Перешла на «Победу Сентября»! Зря ждешь.
Борис уставился на него пьяным взглядом.
— Ты что, смеешься?
— Ей-богу! Я слышал.
— Слышал!.. Твои уши… Не верю я твоим ушам… Ослиные они… Не слышат… Ничего они не слышат!.. Верно, девочка?
Борис торопливо допил ракию, выложил перед ошарашенным буфетчиком горсть скомканных банкнот и снова обнял Гатю.
— Теперь нам пора идти. Родительский долг выполнен… Я натура немного неустойчивая, но ты мне поможешь.
Гатю взял в одну руку кнут, чтобы опираться на него, другой подхватил Бориса, и они двинулись. Вслед им буфетчик крикнул:
— Эй, товарищи, вы забыли куклу! Куклу забыли!
Оба остановились, с удивлением оглядываясь на павильончик.
— Неси ее сюда! — приказал Борис.
Запыхавшийся буфетчик подал куклу. Борис взял розового голыша за ножку, головой вниз, и пошел с Гатю дальше, размахивая им.
Стемнело. Они тащились по кривым улочкам, шатаясь из стороны в сторону, и вместе с ними металась кукла. Вдруг Гатю спросил:
— Когда же ты к нам придешь, а? Мы ждем тебя с нетерпением.
— Куда это к вам? — проворчал Борис.
— На «Балканскую звезду».
— Ах, там, значит, вы? А где же мы?
Он споткнулся, и кукла мелькнула перед самым его носом.
— Я и не знал, что это вы там. А мы где?
— Ты еще не уладил дело с квартирой? — спросил Гатю, чтобы уклониться от назойливого брюзжанья, но Борис не поддался на хитрость. Держась за Гатю, он продолжал бормотать:
— Значит, у вас есть квартира, а у нас нет! Спасибо, товарищ Беглишки! Спасибо!
— Я не Беглишки, — возразил Гатю.
— А кто же ты? Извиняюсь… Сверток!
Он стал шарить по карманам.
— Где сверток! Кто украл мой сверток?
Гатю нагнулся и поднял куклу. Одна ножка у голыша была вывернута. Гатю сунул его к себе в карман, и они поплелись дальше.
Борис успокоился. Голые куклины ноги торчали из кармана и время от времени шевелились, словно кукле хотелось вылезть наружу.
Долго петляли они по булыжным кривым улочкам и уже не знали, как выбраться из этого лабиринта. Вдруг неожиданно для себя они очутились на небольшой площади, посреди которой стоял милиционер. Гатю оторопело попятился.
— В чем дело? — дернул его за руку Борис. — Говорил я тебе, что Борис Желев не оглядывается назад? Ты литературу читаешь? Читаешь художественную литературу?
— Читаю, читаю, — сказал Гатю. — Не кричи!
— Тогда что же ты испугался народной милиции? Народная милиция управляет движением. Так?
— Так.
— Следовательно, если двое заблудившихся ищут правильный путь, милиция им укажет. Так?
— Так.
— Если у заблудившихся нет дома, милиция пригласит их в свой. Так? Ну и что же? Почему ты робеешь? Вперед и только вперед!
Он потащил Гатю прямо на милиционера.
— Нас надо сориен… ор… Как нам пройти, товарищ милиционер? Домой…
Добродушно улыбаясь, молодой паренек подошел к ним.
— Что вы ищете? Точнее!
— Городские часы, товарищ милиционер, — трезво пояснил Гатю.
— Чтоб сверить наши часы! — сейчас же ввязался Борис, взглянув на свою руку. — Нам нужно сверить часы!
Милиционер указал на возвышавшуюся вдали башню, к которой вела узкая улочка.
— Вон туда идите, — сказал он, — да поскорей! По домам пора.
— Большое вам мерси! — кланяясь, козырнул Борис. И сразу же обрушился на Гатю: — Почему ты завел меня в туман? Кто дал на это право? Придется тебе ответить перед народной милицией, товарищ Беглишки! Понимаешь?
— Не болтай глупостей, — разозлился Гатю и схватил его за шиворот. — Замолчи! Слышишь? Замолчи!
Борис, вывернувшись, посмотрел на него налитыми кровью глазами. Заросший бородой Гатю был страшен. Пот катился у него по лицу. Почувствовав каплю на своей руке, Борис отдернул ее с таким видом, словно это было расплавленное железо.
— Надоело! — промычал Гатю, сильнее стянув ворот Бориса. — Трепло этакое… Ступай! Всю ночь таскаемся по закоулкам… Ступай, говорю!
Борис примолк.
На площади было светлей. В центре ее высилась старая башня с часами, рядом светился огромный глобус. Гатю не рискнул оставить здесь Бориса. Привел его в гостиницу, втолкнул в дверь и силком усадил на лестнице.
— Паршивец… Сумеешь сам подняться?
— Дурак ты, товарищ Беглишки, — промямлил Борис, валясь на ступеньку.
Гатю снова схватил его за шиворот, тряхнул с ожесточением и поволок наверх.
Добравшись до площадки, он сгрузил его там, как мешок с картофелем, и, вытирая пот, стал медленно спускаться. Из кармана у него торчали ножки куклы, которая, казалось, брыкалась, стараясь выбраться на волю. Борис хотел крикнуть, чтобы он взял куклу себе, но из горла вырвался только хрип. «Чуть не задушил меня этот идиот», — подумал он и, охваченный животным страхом при мысли, что его и в самом деле могли задушить, стал взбираться по лестнице, держась за перила.
Насилу дотащился он до своего номера, открыл дверь и не раздеваясь рухнул на постель. Уснул мгновенно и не пошевельнулся до самого утра, когда его разбудил зазвеневший в соседнем номере будильник. Оглядевшись, Борис убедился, что в комнате никого нет. И опять уронил голову на подушку, собираясь еще поспать, но внимание его привлек шелест бумажки, на которой было что-то написано. Хоть и с трудом, он все же разобрал: «Борка, я перенесла чемоданы к госпоже Сокеровой, там мы снимем квартиру, довольно скитаться по гостиницам. Как выспишься, сразу приходи. Ключи у хозяйки, это очень благородная женщина. Я устроилась на работу в трудкоопе, будем плести мартенички. Могу и тебя пристроить. Ждала тебя допоздна. Опять ты наклюкался. Это вредит твоему здоровью. Гита».
Борис снова уткнулся в подушку. В сознании осталось одно-единственное слово «мартенички»; он силился выбросить его из головы, уснуть, и не мог. Это словечко сверлило ему мозг до тех пор, пока совсем не прогнало сон. Борис вытянулся в постели и тупо уставился в потолок. Никак не удавалось ему понять, почему он один и почему у него болит голова.
В это время в коридоре послышались шаги. Кто-то подошел к двери и постучал.
— Кто там? — спросил Борис, приподнявшись на локте. Не ответив на вопрос, в комнату вошел человек в форменной одежде с кожаным портфелем под мышкой. Борис отшатнулся, побледнев, — портфель показался ему слишком внушительным.
— Кто вы такой?
— Курьер с «Балканской звезды».
— Что вы желаете?
— Принес письмо от нашей директорши. Распишитесь в получении. Вот ручка.
Борис отстранил ручку.
— У меня свои принципы.
— Что вы сказали?
— Я не расписываюсь.
— Пожалуйста.
— Нет, нет.
Он вскрыл конверт.
«Приходите с Гитой в ткацкий цех. Можете завтра же приступить к работе. Орлова».
Забыв о своих принципах, Борис выхватил ручку и через весь конверт написал крупными буквами: «Я подумаю. Б. Желев». Бросил письмо на столик, а пустой конверт подал курьеру. Оставшись один, он сказал себе с кривой усмешкой: «Наконец-то удалось поставить их на колени!» Лениво закинув ноги на постель, он решил не вставать, пока не пройдет головная боль и не исчезнет тоска, охватившая его неизвестно почему.